Азбука веры Православная библиотека Виктор Иоасафович Фаминский О воспитании христианского настроения, как руководящего начала жизни. Слово в пяток четвертой седмицы Великого Поста, при воспоминании Страстей Христовых

О воспитании христианского настроения, как руководящего начала жизни. Слово в пяток четвертой седмицы Великого Поста, при воспоминании Страстей Христовых

Источник

Произнесено в церкви Киево-Братского монастыря 27 февраля 1915 года.

«Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе (Флп.2:5.

«Если же кто Духа Христова не имеет, тот и не Его (Рим.8:9.

Мы собрались в святой храм сей поклониться страданиям за нас Господа и Спаса нашего; мы пришли сюда напитать душу свою слушанием трогательной евангельской истории о крестных мучениях, понесенных за нас Единородным Сыном Божиим. Доброе дело сделали мы, возлюбленные братие и сестры! Пожить хоть несколько часов, хоть несколько минут высокими, святыми чувствами; хоть здесь, под сению Дома Божия перенестись в область таинственных и чистых переживаний и созерцаний; хоть здесь, хоть на время оторваться от тех мелких, узких, ничтожных, земных интересов, коими всегда наполнена жизнь наша – что может быть важнее, полезнее и благодетельнее для нас? Ведь только здесь, в этой умиляющей душу церковной обстановке, только здесь, под влиянием чувств, нами переживаемых, мы можем углубиться в себя и в свою собственную жизнь; только здесь мы можем во всей ясности и во всей глубине ощутить ту неизмеримую бездну, какая лежит между нашей жизнью и теми высокими христианскими идеалами, какие должны мы в ней осуществлять, дабы стать достойными великих плодов Голгофской Жертвы. Велика, братие, эта бездна, но в обыденной жизни мы не сознаем её, по крайней мере, немногие из нас сознают. Занятые своими мелкими повседневными заботами, отягченные ничтожными земными попечениями, влечемся мы потоком времени по бурному морю житейскому, чередуя в своей жизни горе и радость, смех и слезы, надежды и разочарования, гоняясь за призраками немного счастья, – и нам кажется, что и великое дело христианской жизни идет у нас самым нормальным порядком. И действительно, с внешней стороны, у нас как будто все обстоит благополучно.

Мы и в церковь ходим, и о благолепии храмов Божиих ревнуем, мы и свечи пред св. иконами ставим, и лампады возжигаем, каждый год говеем и Св. Таин приобщаемся, и к Господу Богу с мольбой обращаемся, в особенности, когда беды и напасти изливаются на нас; когда скорби и страдания обуревают нас; мы и копеечку нищему подадим, и ближнему в горе посочувствуем; временами, пожалуй, и голодного накормим, и нагого оденем, а если этого последнего не сделаем мы лично, то ведь, у нас есть благотворительные общества, у нас есть богадельни, дома призрения и дома трудолюбия, на которые мы не даром указываем, как на осязательные плоды нашей христианственности. Да, слава Богу, все это в нашей жизни есть; девятнадцативековое влияние христианства на жизнь человечества не прошло бесплодно. Но все ли это, и достаточно ли, действительно, сходить раз в неделю, а то и в месяц – в церковь, да сделать два-три добрых дела, чтобы считать себя имеющим полное право на высокое и почетное звание христианина, чтобы на этом и успокоиться, и жить той беспечной жизнью от сегодня до завтра, какой живет обычно большинство из нас? О, нет, братие! Мы глубоко заблуждаемся, если думаем так. Слишком уж легко бы было тогда носить звание христианина, слишком мало бы было это со стороны человека по сравнению с тем, что сделано для спасения людей Сыном Божиим! Мы забываем, что христианство, как религия духа и жизни, требует от нас, чтобы христианственность наша проявлялась не во внешних подвигах только, а прежде всего была насаждена в самой душе нашей, чтобы не по внешним проявлениям только мы были христианами; а и по сердцу своему, по общему настроению своему. О создании в себе этого христианского настроения, как главной руководящей силы нашей жизни, как главного источника, из которого брали бы начало все наши благие начинания, о внедрении в сердце своем «духа Христова», мы прежде всего и должны заботиться. «Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе», – говорит нам Святый Апостол языков. Это значить, Братие, что в нашем сердце должны жить те же чувствования, какие жили и в душе Спасителя нашего; это значит, что образ Христа должен являться для нас в жизни путеводной звездой, как высший, недосягаемый, но допускающий степени приближения идеал; это значит, что этим Образом должна освещаться и пред лицем Его проходить вся жизнь наша, все мысли, чувства и желания наши; это значит, что мы должны сердцем ощущать Христа даже тогда, когда мы совершаем и земные свои дела. Вот что значит быть христианином не по имени только, а и по внутреннему настроению. Трудно это дело, братие. Слишком нечиста уже храмина души нашей, слишком много в ней греховного и порочного, слишком много внутренней работы нам предстоит, чтобы достойно принять в себя дорогого Божественного Гостя – Христа. Потому то мы, может быть, так легко и забываем эту свою прямую христианскую обязанность и ищем для себя более удобных и легких путей, потому-то мы и ограничиваемся внешним наполнением христианских обязанностей, а над воспитанием в душе своей христианского настроения нисколько не работаем. Но оттого то так и малоплодны все наши религиозные упражнения, оттого то так неглубоки и мимолетны наши высокие порывы, оттого то так и бедны мы христианскими добродетелями, зато, наоборот, так богаты духовными недугами. Нельзя ожидать большой пользы там, где все дело ограничивается одной внешностью: не может быть обильного плода в том, что совершается без души, что не связано с внутренней потребностью сердца, что является в жизни человека каким то внешним, случайным придатком. И этот закон заявляет себя в нашей жизни со всего силой. Казалось бы, например, где как не в храме Божием жить нам всей полнотой нашего христианского настроения. Это торжественное богослужение, эти умилительные песнопения и молитвы, эти лики св. икон, на нас взирающие, эти свечи, от плодов труда нашего возожжённые эти лампады, тихим светом мерцающие, этот дым кадильный, к небу идущий, – все, казалось бы, должно располагать нас к тому, чтобы, приходя сюда, мы совершенно забывали о всём, что оставили там, за стенами храма; чтобы всей душей ходили мы от земного к небесному, от суетного и тленного к вечному и нетленному. Но у многих ли из нас возгорается сердце чистыми восторгами даже здесь, в этой обстановке? Увы, братие! В большинстве случаев, мы стоим в храме Божием, как бы исподняя какую-то тяжелую обязанность, как привычное, неинтересное для нас дело, стоим, холодные и равнодушные почти ко всему, что здесь совершается, глухие ко всему, что здесь предлагается: и здесь душа наша земными думами овладевается, и здесь сердце наше мирскими чувствами обуревается. Редко, редко вспыхнут в нас здесь высокие чувства, вспыхнут, но сейчас же и замрут, замрут тут же в церкви; во всяком случае, редко доносим мы их до ограды церковной; и возвращаемся мы в дом свой такими же, какими и пришли. Очевидно, братие, то «земное», «мирское» настроение, которое царит в нашей жизни, превозмогает в нас то, к которому зовет святой храм; и эта победа дается ему очень легко, ибо на стороне его и наше сердце, и наша воля. Мы привыкли в жизни к этому настроению, под влиянием его мы всегда живем, об ограничении его и подчинении высшему христианскому настроению не заботимся, – его приносим мы с собой и в храм, с ним же и возвращаемся в жизнь. Впрочем, есть одна пора в нашей жизни, когда мы как будто становимся внимательнее к внутренним переживаниям своей души, когда мы, как будто действительно, заботимся о господстве в нас христианского настроения. Это – то время, когда мы говеем и готовимся к принятию Св. Таин. Мы становимся тогда значительно лучше, мы способны тогда даже следить за собой, даже судить себя и не только за дурные дела, но и за греховные помыслы. Но, во-первых, так относятся к делу покаяния только лучшие из нас; а мало ли среди нас таких, кто даже к этому таинству приступает без всякой внутренней работы над собой, как тоже к какой-то тяжелой обязанности, или как к какому-то магическому акту, одного совершения которого достаточно, чтобы можно было о нем тотчас же позабыть? А, во вторых, если во время говения мы и совершаем подвиг бдения над собой, то надолго ли хватает у нас этой бдительности? «Отговелись» мы, как обычно у нас говорят, – (о, сколько бездушия в этом слове, как оскорбительно оно для святейшего из таинств!), прошел день, иного два, – но нашей бдительности нет уже и помину: мы снова «чада земли», снова «сыны тления», и с изумительной лёгкостью делаем опять все то же, в чем только что, и может быть искренно, раскаялись, и освободиться от чего, может быть, в момент покаяния всей душей желали. Отчего же это, братие? Отчего?! Да не оттого ли, что тот показанный процесс, который совершается в нас во время говения, есть дело – необычное для нас; что тот суд над собой, к которому тогда мы способны звать себя, есть дело – непривычное нам. А между тем, как важно и благодетельно бы было для нас, если бы это привлечение себя и своей души на внутренний суд стало обычным для нас делом, если бы ни одного желания, ни одного чувства, тем более – ни одного дела не оставляли мы без оценки с точки зрения евангельских заветов. Какая бы это великая сила была в нашей нравственной жизни, как легко создавалось бы тогда столь нужное для нас, но, к ее счастью, так часто отсутствующее у нас христианское настроение; а главное – как укрепляло бы это нашу слабую, дряблую и деле борьбы с грехом волю на пути к добру! Не так легко отдавались бы мы во власть мимолетных желаний, не так легко становились бы рабами своих страстей, если бы наш внутренний судия – совесть и закон евангельский – стоял всегда пред нашими очами, если б знали мы, что этот судия ныне же потребует нас к суду. Мы любим иногда уподобляться неразумному евангельскому богачу и говорить душе своей: «душа! много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись» (Лк.12:19). Но насколько полезнее бы ныло для нас, если бы мы обращались к своей душе с требованием отчета, если бы каждый день, хотя бы тогда, иногда отходим мы ко сну, мы звали свою душу на суд и так говорили ей: «Ответь, душа, что сделала ты сегодня, от какого порока исцелилась, какое зло победила, какое добро совершила; не обидела ли кого, не позавидовала ли кому, не устремилась ли желанием к чему-нибудь порочному, тем паче – не совершила ли чего либо греховного, не поклонилась ли ты какому земному кумиру, Богу или мамоне служила ты, ответь, дабы я знал, радуются ли днесь ангелы на небеси о моем приближении к Богу, или скорбят и плачут о моем удалении от Него; ликуют ли они о моем восстании, или сокрушаются о моем падении?». О, какое благо было бы для нас, если бы так говорили мы душе своей, если бы ежедневно мы осматривали храм души своей, если бы тщательно следили, чтобы в ней все было чисто и опрятно. Но не любим мы обычно этого внутреннего контроля над собой: нам тягостен и неприятен этот подвиг бдения над своей душей. Нам кажется тяжелым жить под игом евангельского закона и мы, подобно евангельскому блудному сыну, ежечасно и ежеминутно уходим «на страну далече» от Голгофы и Евангелия Христова, туда, где царят «похоть плоти, похоть очес и гордость житейская» (1Ин.2:16). Великая, но скорбная Голгофа с её узким тернистым путем не так манит наше, охладевшее ко всему высокому и чистому сердце, как широкие, многообещающие объятия мира сего скоропреходящими, но легко дающимися прелестями, с его тленными, но греховно настроенной душе приятными благами и удовольствиями. Но этого мало. Мы не только освобождаем себя от внутреннего суда, но дерзаем еще оправдывать себя, если голос совести обличает нас. «Мы, ведь, не духи бесплотные», – говорим мы тогда, – «а земные, телом обладающие существа; отчего бы нам иногда немножко и не погрешить – пожить в свое полное удовольствие», – не думая, что это запрещено, что это не позволено. «Неужели нам дана жизнь для того, чтобы мы вечно только плакали и сокрушались о грехах. Ведь это, в конце концов, скучно, а жизнь то уходить; пожалуй, не успеем и насладиться ей. Да и какие уж особенные грехи мы делаем? Мы не грабим, не убиваем, никаких страшных преступлений не совершаем, а живем, как все люди живут». Так обычно убаюкиваем мы свою немощную совесть. И не подумаем мы, что, ведь, и прародитель наш в раю никого не убил и никакого страшного преступления (с нашей точки зрения) не сделал. Не взглянем, братие, на Голгофу, поймем, какой дорогой ценой потребовал грех Адамов для искупления своего, поймем, ужаснемся и устыдимся своих безумных речей: то теплохладность наша, то неразумие наше побуждает нас шпорить такие речи. Мы просто утеряли нравственную чуткость, мы просто заглушили в себе боязнь греха, мы просто спутали грани дозволенного и недозволенного, просто «духа Христова» в нас нет. И сбывается на нас слово апостольское: «Если же кто Духа Христова не имеет, тот и не Его» (Рим.8:9)...

«Мы ничего особенно не сделали», – говорим мы. А что мы сделали хорошего, что сделали такого, чтобы стать достойными именовать себя причастниками великой Голгофской Жертвы? – вот на что лучше пусть ответит каждый из нас. Ведь и за каждого из нас пролита эта драгоценная Кровь Единородного Сына Божия, ведь за каждого из нас этот терновый венец, колючими шипами вонзающийся в Божественное чело, ведь за каждого из нас эти длани и стоны Господни, пронзённые гвоздями, эти божественные ребра, прободенные копием... А мы еще дерзаем говорить, что мы ничего плохого не сделали, а мы еще думаем, что если мы раз-другой сходим в церковь, да копеечку подадим, то уж и исполнили все, что требуется от нас...

Мы видели уже, какую невысокую цену имеют наши религиозные упражнения. Не больше значат пред судом Правды и те копеечки, коими мы благотворим и которыми одними только, кажется, мы и ограничили исполнение великого Христова закона о любви к ближнему. Да, мы благотворим, иногда громко благотворим. Но столько ли мы даем, сколько можем дать, и так ли, с тем ли настроением, с каким должны дать? – вот вопрос, на который пусть ответит совесть каждого из нас. И если бы на этот вопрос мы ответили утвердительно, то самая малоплодность наших благотворений обличила бы нас, что мы «себе прельщаем и истины несть в нас» (1Ин.1:8) Мы благотворим, а между тем бедные Лазари, в голоде и холоде влачащие жизнь свою, плодятся среди нас все более и более; мы благотворим, а бездна между нашей сытостью и довольством, с одной стороны, и ужасами окружающей нас нужды, с другой – растет все более и более; мы благотворим, а слезы и горе людские, этой нуждой вызываемые, льются по земле все обильнее и обильнее, а стоны и проклятия пасынков жизни раздаются кругом все громче и громче. Очевидно, дело благотворения совершается нами как то не так; очевидно, нашей благотворительности чего-то недостает; очевидно, в самой жизни нашей есть что-то такое, благодаря чему великое дело благотворения оказывается в нашей жизни случайным делом, с общим настроением души нашей не связанным и почвы для принесения должных плодов в основах нашей жизни не имеющим. И это понятно. Дело благотворения – есть высокое христианское дело, а в основах нашей общественной жизни лежит не христианское чувство братской любви, которое одно только может дать силу нашей благотворительности, а начало, совершенно противоположное этому чувству – себялюбивая мысль о личном благоденствии и личном благополучии. «Лишь бы мне было хорошо, а до других мне нет никакого дела» – вот ведь самое модное, самое ходячее моральное правило нашего века. Судите сами братие, много ли в этом правиле христианского и может ли при таком общем настроении быть многоплодной наша благотворительность!

О, да, я знаю, братие, есть, есть еще и среди нас, слава Богу, люди, не о себе пекущиеся, а отдающие всю жизнь свою ближним, для их блага, есть еще и среди нас люди, способные из любви к человеку «душу свою положить за други своя», по завету Христа, Но много ли их? Да и что могут сделать эти истинные подвижники христианской Любви среди того царства себялюбия, вражды, обмана, коварства, насилия, каким представляется чистому христианскому сознанию наша жизнь?..

Итак, братие, ни в области нашей религиозной жизни, ни и в области нашей личной и общественной нравственности, ни в области наших отношений к людям – подлинно христианского настроения не оказывается. Можно говорить, что мы высоко-культурные люди, что инстинкт общественности у нас развит, можно утверждать, что в отдельных случаях и в отдельных личностях мы способны и к высоким порывам, даже к подвигам истинно-христианской любви, но, чтобы в основах нашей жизни личной и общественной лежало христианское настроение, как главное руководящее начало, как постоянный, общий закон, чтобы мы не по имени только, не но внешности только своей, а и по внутреннему настроению своему были истинными последователями Христа, – сказать этого мы, по совести, не можем.

Но неужели, братие, у нас нет ни сознания необходимости, ни желания воспитать в себе это христианское настроение? О, нет, братие – не думаю. Наоборот, а думаю, что многие из нас скорбят об отсутствии этой великой силы у себя и в жизни людей, что каждый из нас желал бы приобрести эту силу. Но в том то и горе наше, что «потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу» (Рим.7:18.). Уж очень воля то у нас дряблая, расшатанная, к борьбе неспособная. А без борьбы воспитать в себе христианскую настроенность нельзя. Этой борьбы требует уже тот подвиг постоянного бдения над собой, который является одним из главных условий приобретения в душе христианского настроения. К этому трудному подвигу мы считаем себя совершенно неспособными и потому легко отказываемся от него. Это, с одной стороны. О другой стороны, нам представляется, что, если мы постоянно будем следить за собой, то жизнь наша потеряет ту красоту и непосредственность, какую мы ищем в ней, а мир – ту прелесть и то обаяние, какими он дорог нам. Но ни то, ни другое опасение неосновательны. Подвиг контроля своих мыслей, чувств, желаний и действий труден только вначале, но по мере укрепления воли в добре, по мере очищения души от плевел, посеянных греховными вожделениями, подвиг этот становится все легче и легче, а плоды его все обильнее и обильнее. Напрасно и опасение наше, что прелести мира и жизни потеряют для нас свою цену Да, греховные прелести мира сего не будут уже иметь цены в наших глазах, зло, которого много в мире, не будет уже прельщать нас, но самый мир, как Божие создание, как наше земное обиталище, но самая жизнь, как высокий дар Божий нам, не только не обесценятся в наших глазах, но, наоборот, осветятся новым светом, засияют в очах наших новой красотой, станут для нас источником новых, чистых и высоких наслаждений; и блага мира будут так же доступны нам, и земные радости и земные удовольствия будут так же посещать нас и освежать нашу жизнь. Ведь христианство вовсе не требует от своих последователей, чтобы они все отрекались от мира и закрывали глаза на его красоты – «кто может вместить, да вместит». Ведь наш идеал Христос, не только Страдающий на Голгофе, но и Воскресший из мертвых и победивший смерть. Потому то и христианину должна быть ведома не только скорбь страдания со Христом, но и радость воскресения с Ним, Пусть это – радость, прежде всего духовная но она не может не простираться и на область телесного, И если в самой природе своей мы совмещаем земное тело с небесной, бессмертной душей, то, очевидно, это земное с небесным мы не можем не совмещать и в своей жизни. Нужно только, чтобы мы умели совмещать в себе и в своей жизни это «земное» с «небесным» так, дабы «небесное» в нас этим совмещением не оскорблялось, чтобы, и наслаждаясь земным, мы всегда знали и чувствовали грань дозволенного и недозволенного, чтобы мы всегда помнили великое слово Апостола: «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но не все назидает» (1Кор.10:23). Важно, чтобы, живя в мире, мы никогда не забывали, что на земле мы все же «странники и пришельцы» (1Пет.2:11), временные обитатели, призванные здесь приготовить себя для вечности.

Конечно, нелегко производить постоянный выбор дозволенного и недозволенного; нелегко бороться с теми пагубными влияниями, которые гнездятся и в самом человеке и окружают его со всех сторон совне. Его ждет в Жизни на каждом шагу опасность падения, но бояться падения – это лучшее средство предохранить себя от падения, и если нам суждено уже пасть, то лучше пасть, борясь до последней силы и возможности, чем отдаться греху не только без борьбы, но с любовью к нему, как делаем это обычно мы. Конечно, трудно бедному, слабому человеку бороться с мощным врагом своей души – грехом. Но да не смущается сердце твое, христианин. Ты не одинок в мире. С тобой Христос, Спаситель Твой, за тебя возшедший на Крест, над тобой Небесный Покров Владычицы мира, с тобой сонмы святых, с тобой молитвы и благодатные дары Христовой Церкви. Словом, тебе даны все силы и средства, «яже к животу и благочестию». И если бремя искушений тяжко ополчится на тебя, если борьба с ними станет тебе непосильной, если, несмотря на искреннее желание твое насадить дух Христов в сердце твоем, чары греховной жизни будут манить тебя, и ты будешь уже готов отдаться на их призыв, – припади к выну простертой над тобою деснице Всевышнего, склони выю свою пред образом Распятого за тебя, скажи Ему от всего сердца: «Господи! немощен я, бессилен я: помоги мне, грешному!» – И сила Божия в немощах твоих совершится. А вот образ нашей Небесной Заступницы – иди к нему, пади и из глубины души воззови: «Владычице! помози, на мя милосердствующи! Потщися, погибаю от множества» соблазнов и искушений, обуревающих мя! И прострется державный Покров Царицы Небесной над тобой; и снова окрепнет мятущаяся душа твоя. А падение совершится, а грех будет содеян – и здесь еще не все потеряно для тебя. Иди к служителю алтаря, облеченному властью благодатною, приявшему право вязать и решить, иди, излей пред ним свою душу, пролей покаянные слезы о содеянном грехе твоем, пострадай душей за этот грех – и властью, иерею данною, снимет он с тебя грех твой, и напитает тебя Пищей Небесною, св. Телом и Кровию Христовыми, и придешь ты в дом свои оправданным, с убеленной совестью, с просветленной душей. Но пусть не мимолетными будут эти переживания души твоей, пусть свет их вечно хранится в душе твоей, пусть будут они постоянным твоим сокровищем, которое страшно было бы тебе потерять, белой, дорогой одеждой, которую больно бы было тебе запятнать. Тогда благо тебе будет: дух Христов вселится в тебя и не по имени только, но и по душе твоей и по жизни твоей ты будешь истинным и верным последователем Его...

Возлюбленные братие! Ныне более, чем когда либо, нам нужно подумать об улучшении души своей и жизни своей, ныне, более, чем когда либо, нам нужно позаботится о том, чтобы стать нам христианами не по имени только, а и по душе своей. Тяжкое испытание послал Господь нам, и обильно излилась на нас чаша Его праведного гнева. Семь месяцев уже льется на полях бранных кровь братьев наших, семь месяцев уже живем мы под страшным кровавым кошмаром, тяжело опустившимся на землю нашу, по воле Божией. Как выйдет Русь из этого тяжкого испытания, ниспосланного ей, какие страницы развернутся в её истории в ближайшем будущим, – «несть наше разумети»: все в воле Божией, на которую и возложим упование свое. Но не будем и сами беспечными и нерадивыми. Ведь и наша жизнь впишется в будущие страницы нашей родины, ведь и от нас самих немало зависит, чтобы страницы эти были светлыми. И пусть же, братие хоть теперь, в годину бед осмотрим себя и осознаем свои духовные недуги. И пусть каждый и из нас ныне же начнет великое дело перевоспитания души своей, внедрения в ней высоких христианских чувств и осуществления великих евангельских заветов; пусть каждый прежде всего в сердце своем положит этот первый камень будущей нравственно-крепкой и подлинно-христиански настроенной России. Тогда и ужасы современной нам жизни приобретут для нас особый смысл. Мы узрим в них не только Божий бич, карающий нас за грехи наши, но и освежающую бурю; не только чашу гнева Божия, но и купель нравственного очищения и возрождении. И сие буди! буди! Аминь.


Источник: Фаминский В.И. Слово в пяток четвертой седмицы Великого поста, при воспоминании страстей Христовых : (О воспитании христианского настроения, как руководящего начала жизни) // Труды Киевской Духовной Академии. 1915. № 4. С. XXX-XLIII.

Комментарии для сайта Cackle