О религиозном воспитании детей в семействе¹

Приглашенный предложить слово в настоящем собрании, я долго думал, какой предмет избрать для своей беседы, достойный вашего просвещенного внимания, речь о котором могла бы быть не бесполезною для вас.

Пройдя длинный путь жизни и вспоминая многое, пережитое мною, я остановился своею мыслию на первоначальном периоде нашей сознательной жизни, обнимающем собою годы нашего детства, и вы не посетуете на меня, если я осмелюсь склонить ваше внимание к юному поколению, представители которого имеют заменить нас на поприще общественной деятельности, и на которое мы возлагаем свои лучшие надежды. Я приступаю к речи об этом, одушевленный желанием им всяческого блага и возможно лучшего устроения их жизни в те годы, когда они выступят самостоятельными деятелями.

Мы не можем не чувствовать глубоких симпатий к детям, еще не изведавшим злобы тяжелых дней, надламывающих силы наши. От них веет ароматом чистоты и невинности. Сам Спаситель наш с ласкою любви обращался к ним, приближал их к себе и говорил, указывая на них в назидание людям, искушенным жизнию, что таковых есть царствие Божие (Мк.10:14). Это наше самое дорогое и высшее наследие, данное нам Богом; это живое наследие должно будет продолжать, устроять и вести к большему совершенству то дело, которое мы несем на раменах своих.

Ваш взор любуется и приятным чувством исполняется душа, когда весеннею порою оживленная природа украшается зеленою муравою и разнообразными цветами. Кроме удовольствия, доставляемого нам украшенною природою, рассеянные в ней цветы возбуждают в нас приятную надежду на те плоды, какими со временем, для нашей пользы, увенчаются расцветающие и увеселяющие нас растения. Наши дети те же цветы, только более нежные и дорогие, чем цветы, растущие на земле. Мы не можем не любоваться этими юными леторослями, благоухающими невинностью и чистотою, и, смотря на них, вспоминаем иной раз с чувством отрады, другой раз с чувством глубокого сожаления, улетевшие от нас невозвратные годы невинного детства. А почему с глубоким сожалением? Потому, что не сбылись те сладкие надежды, какие возбуждал цвет юности нашей в нас и в близких к нам людях; потому, что тягость жизни надломила нас; потому, что мы утеряли прежнюю чистоту и невинность.

Может быть, и дети наши, которые ныне беззаботно живут под нашим попечением и питают себя и других радужными надеждами, со временем, когда заступят наше место, тоже с сожалением будут обращаться своею мыслью к нынешним юным годам своим. Что ожидает их? И чем окажутся они впоследствии? Путь жизни труден, и не гладок. Житейская атмосфера полна бурь и треволнений. Цветы в природе нередко вянут от зноя солнечного и недостатка влаги; другие срываются ветром или пропадают от того, что надламывается стебель, на котором держатся они; третьи топчутся ногами или поедаются пасущимся стадом. Живым юным леторослям нашим на тернистом пути мятущейся жизни труднее сохраниться во всей своей неприкосновенности, чем цветам неодушевленным, труднее достигнуть полного не возмущенного раскрытия красоты своей. Они ждут счастья в жизни и мы сулим им это счастье. Но будет ли оно, это желанное счастье, их уделом? Впереди у них много опасностей, о каких они ныне не имеют представления, много неблагоприятных влияний, от которых они подобно цветам, могут завянуть, и, завянув, не привести ожидаемого от них плода, и не воспользоваться радостями жизни.

Говорим это к тому, чтобы напомнить вам о нашем священном долге по отношению к детям. Не любоваться только детьми нам следует, а первее всего заботиться об охранении и надлежащем воспитании. Бог дает нам детей и поставляет их среди нас, и нас чрез то делает их приставниками и хранителями, которые должны оберегать их и всемерно способствовать их правильному развитию. Бог вдохнул в нас любовь к детям, чтобы мы охотнее исполняли возложенные на нас долг их охранения и воспитания. В очах Божих так дороги юные отрасли лучших из созданий Божих, что кроме нас, по слову Господа, к ним приставлены небесные хранители, выну видящие лице Отца небесного (Мф.18:10). Если мы небрежем об их воспитании, мы делаемся виновными не только пред ними, но первее всего пред Богом, поручившим их нам, и потом, против самой природы нашей. По закону, наблюдаемому в истории и Богом установленному, за грехи отцов терпят наказание дети. Аз есм Господь Бог твой, Бог ревнитель (говорит Господь), отдаяй грехи отец на чада до третего и четвертого рода (Исх. 20:5, 34:7). И если какой грех отцов сопровождается печальными последствиями для детей, то главным образом грех небрежения о них.

Если мы не будем давать им надлежащей охраны, для них возможны, даже неизбежны, частые преткновения на незнакомом пути жизни, на котором так много камней, утесов и стремнин. От нашей небрежности они могут получить неправильное развитие или задержаться в своем духовном росте. От нашей небрежности может быть надломлена их природа и испорчена их жизнь, и они принесут другим, и сами будут вкушать не сладкие, а горькие плоды от того, что не было надлежащей заботы о них во время их возрастания и созревания. И будет нам горе и осуждение за опущенный нами долг; будет и им горе и страдания, которых они могли бы избежать, если бы у них были ревностные и умелые приставники. Итак (скажем словами Господа) блюдите, да не презрите единого от малых сих. А иже... аще соблазнить единого малых сих уне есть ему, да обесится жернов оселъский на выи его, и потонет в пучине морской (Мф.18, 10:6).

На что же нам нужно обратить внимание в своих заботах о детях, чтобы устроить жизнь их возможно лучшим образом? Чем более всего мы можем способствовать их правильному развитию, и чем главным образом можем содействовать тому, чтобы образовать из них людей крепких, честных, твердых в добре и относительно счастливых?

Дело воспитания дело многосложное, и мы не можем в коротком слове обнять всю широту его. Разнообразны силы в человеке, и на каждую из них при воспитании должно быть обращено внимание, и каждой при развитии должно быть дано направление, соответствующее требованию и указанию природы. Много нужд и потребностей восстает пред ними, и всем им нужно дать удовлетворение. Думая устроить счастье детей, мы часто не на том сосредоточиваем свои заботы, что более всего необходимо для человека и для его блага.

У многих, в особенности в массе простого народа, главный предмет забот – физическое воспитание. Руководясь инстинктом природы, мать кормит дитя свое и заботится о том, чтобы оно было сыто и успокоено. Когда возрастет дитя, ему дают пищу, одежду и всё необходимое для жизни в низшей её стороне – жизни телесной. Цель, какая достигается при этом – физическое развитие и здоровье. Нельзя пренебрегать и этим делом. Для полноты того блага, какого желает человек, необходим крепкий, здоровый телесный организм. Здравие и крепостъ (говорит премудрый сын Сирахов) лучше есть всякого злата, и тело здравое, нежели богатство бесчисленное (Сир.30:15).

Слабое, хилое тело препятствует человеку выполнять труд, на него возложенный, и само по себе составляет тяготу, подрывающую наше благосостояние. Впрочем, в отношении развития и укрепления физического организма, едва ли не у большинства семейств, больше действует природа, чем нарочитые, рассчитанные усилия воспитателей, хотя и здесь далеко не без значения охраняющая заботливость человеческая.

Но физическое развитие детей, совершающееся притом по естественному закону природы, меньше требует забот от воспитателей и имеет для жизни меньшую значимость, чем развитие и образование души, соответственно высшему значению в нашем существе души пред телом. Здесь мы видим значительные различия и в степени забот о детях, и в их качестве, то есть, в тех целях, каких хотят достигнуть.

Все хотят сделать детей счастливыми; но счастье, какого желают детям, понимают различно, и потому, ставя разные цели, употребляют разные воспитательные средства для развития детей. Много заботятся иные о внешнем лоске образования, – хотят, чтобы дитя, пришедши в возраст, блистало в обществе и пользовалось здесь успехами, и часто заботливость о внешнем лоске образования идет в ущерб другим, более важным, сторонам развития. У большинства первое желание и первая забота о том, чтобы дети отлично учились и с возможным успехом усвоили себе познания, нужные и полезные для жизни. При этом имеется в виду, чтобы дети, хорошо прошедши курс учения, составили себе блестящую карьеру на той службе, к которой их готовят, или с полным успехом вели предназначенный им род занятий, дающий средства для жизни и положение в обществе. Все это прекрасно. Хорошо – приготовить из детей людей умных, знающих, полезных деятелей и членов общества. Но не здесь, не в умственном образовании, не в приобретении хотя бы множества разнообразных сведений – корень, из которого может выростать крепость и счастье человека, нами воспитываемого; не здесь основание, на котором может опираться достоинство человека и его сила, могущая противостоять разным соблазнам и искушениям. Самая глубокая и твердая основа, на которой опирается достоинство человека – чувство божественного или религиозное чувство, и вот к этой основе, к утверждению и развитию этого чувства первее всего должно быть обращено внимание воспитателей.

Человек создан по образу Божию, и с этим совершенным образом связан многими, невидимыми для нас, нитями. Развить и укрепить в человеке этот образ, не дать порваться нитям, связующим нас с ним, – к этому должна быть направлена главная и преимущественная забота воспитателей. Когда живо в человеке религиозное чувство, чувство полной и постоянной зависимости от Бога, когда, как говорят, человек под Богом ходит, тогда он непоколебимо стоит на твердом камени, и его не поколеблют ветры, бушующие вокруг его, – будут ли то ветры наносных ложных учений или житейских соблазнов или тяжелых бедствий, разражающихся над его головой. По слову Писания, начало пре.иудрости, умудряющей человека во благо и спасение – страх Божий (Притч.1:7). Бога бойся и заповеди Его храни (Еккл.12:13), говорит Екклезиаст: в этом сущность всего для человека. Когда Господь давал оправдания и суды свои избранному народу, Он заповедал ему, да боишися Господа Бога твоего, и да сохраниши заповеди Его и оправдания Его, да благо тебе будет и сынам твоим по тебе (Втор. 4:4, 6:2–3). В ком заглохло религиозное чувство, кто потерял страх Божий, тот сбросил с себя узду, удерживающую его от пути нечестивых, ведущего к погибели. «Кто Бога не боится и людей не стыдится», по народной поговорке, – худой, пропащий человек, готовый на всякое беззаконие; потому что у него нет никаких твердых нравственных устоев, нет начал, охраняющих его нравственное достоинство. Но в ком живо религиозное чувство, кто боится Бога, тот всемерно старается идти путем, предначертанным нам Богом, ведущим нас ко благу и совершенству, и если под влиянием неблагоприятных обстоятельств или враждебных сил допустит хотя малое отступление от этого пути и нарушение данных нам заповедей святого закона, он испытывает наказание и строгое осуждение от своего внутреннего судьи и спешит опять возвратиться на тот спасительный путь, от которого отступил в увлечении какою-либо страстью. Человек, боящийся Бога, всегда старается держаться честных правил в отношении к другим; потому что этого требует закон Божий, который он носит и живо сознает в своем сердце; потому что за нарушение этого закона угрожает гнев Божий, который для него тяжелее, чем наказание гражданское. Человек религиозный всегда скорее может быть добрым семьянином, верным другом и товарищем, готовым на самопожертвование в пользу ближнего. И в своем личном поведении он избегает всего, унижающего человеческое достоинство; потому что помнить о Боге, пред которым открыты не только дела наши, но и тайные помышления и намерения. С живою религиозностью несовместима нравственная распущенность и житейское легкомыслие. – Религиозное чувство, с другой стороны, охраняет мир и спокойствие человека. Если разразится над ним беда какая и его постигнет несчастье, – он не падет духом; потому что полагает твердое упование на Бога. Он знает и всегда помнит, что всеблагий Господь – наш покровитель и защитник, что без воли Его не падет и волос с головы нашей, и что Он всеблагий и милостивый, не оставит нас среди напастей, нас постигающих, и если допустит страдать нас по своему усмотрению, то и это допустит для нашего же блага, и наших страданий не оставит без своего возмездия, и подаст нам утешение. Чувствуя над собою бдительное око всеблагого Отца небесного, он, обращенный к нему душею, живет под ним, как под благодатным покровом, и в этом находит источник внутреннего мира и душевного спокойствия.

Не одни христианские писатели в религии и религиозном воспитании видели коренное условие для утверждения в человеке доброго поведения и для насаждения в нем всего, сохраняющего и возвыщающего достоинство человека. Сюда склоняли внимание людей, призываемых к заботам воспитания, и лучшие писатели языческой древности. «Чтобы быть добрым (говорил языческий философ Сенека)², необходимо иметь величайшее благоговение к богам». «Отнимите у людей благоговение к богам (говорил другой языческий писатель Цицерон³, – погибнут в мире верность, дружба и превосходнейшая добродетель – справедливость». А величайший из философов Платон так выражается по вопросу, нами затронутому: «Без сомнения, лучшее свойство души человеческой – всегда ходит пред богами во всякой правде и чистоте... Кто верит в бытие Бога, тот произвольно никогда не сделает бесчестного поступка. Потому лучшее наследство, какое мы можем оставить детям, не золото, а глубокое благочестие»⁴.

Кто же должен снабжать детей наших этим наследием, которое всего нужнее и важнее для них, для устроения их жизни и для блага жизни общественной?

Все мы, – старшее поколение, – призываемся к тому.

Дети смотрят на нас, перенимают наши привычки и стараются подражать нам. Соответственно образу нашей жизни и деятельности, на них, даже без всякого намерения нашего, от нас происходит влияние, дающее известное направление их воле. Если у нас нет благочестия и религиозности, – того духовного капитала, который, по справедливому указанию греческого философа, более нужен для детей, чем золото, – то откуда мы возьмем это наследие, так важное для них? Наша духовная бедность, отсутствие в нас живого религиозного чувства, не отразится ли в них духовным оскудением? И не заглохнет ли в них врожденное религиозное чувство, когда кругом себя, в примере нашем, они будут видеть проявление религиозной теплохладности и беззастенчивое нарушение священных обязанностей наших по отношению к Богу, налагаемых на нас нашею матерью – Церковью?

Мы сказали, что всё старшее поколение призывается и обязывается своим примером и влиянием действовать на пробуждение и утверждение в детях чувства веры и благочестия.

Но в старшем поколении Богом и природою даны детям особые приставники и хранители, на которых по преимуществу лежит обязанность всемирной заботы о них, о их целости и правильном развитии. Первых хранителей и воспитателей детей мы видим в семействе, – этом исконном учреждении, самим Творцом нашим созданном для благоустроения нашей жизни. В помощь этим естественным, самим Богом призванным, хранителем детей, общество избирает нарочитых людей, которым поручает продолжать дело воспитания детей, начатое их первыми непосредственными воспитателями.

Это второе воспитание дается школою, существующею во всех благоустроенных обществах для более усовершенствованного приготовления детей к предстоящей им деятельности. Но в деле воспитания религиозного семейству принадлежит главное и первенствующее значение, гораздо более важное, чем школе, и священная обязанность приготовить из детей верных чад Божих первее всего лежит на родителях, которым Бог дает детей, и в сердце которых вселяет любовь к ним, побуждающую их простирать свою заботливость о них до самопожертвования. Здесь, в семействе первее всего формируется нравственный облик дитяти. Здесь в молодые души кладутся семена, которые потом, возрастая, принесут плод по роду своему. Первые впечатления, получаемые юною душою, никогда потом совершенно не изглаждаются из неё, и что воспринимается человеком в годы первого его развития, служит тем основным капиталом, на котором живет он в течение дальнейшей своей жизни. «Молодой возраст (скажем словами одного из русских святителей), как скудельный сосуд, чем наполнен будет, добрым или злым, такую вонь и впоследствии издавать будет»⁵. Школе в деле религиозного воспитания мы придаем уже второстепенное значение, потому что в школу поступает дитя уже с более или менее сложившимися зачатками нравственного облика, и ходя в нее, в особенности на первых порах, оно не освобождается от семейного влияния. «Семейство (говорит один педагог) есть лучшая школа для насаждения зачатков веры, и если семейство исполнило свой долг, то задача школы в этом отношении делается легкою»⁶. Притом чрез школу проходят далеко не все, даже ныне, когда видим усиленные заботы о повсеместном учреждении школ.

Как же семейство может и должно действовать на пробуждение и утверждение в детях религиозного чувства? Какими средствами оно может образовать из них чад Божих, хранящих святыню веры, в Боге полагающих упование свое и послушных Его велениям?

Для этого не нужно, и мы не хотим рекомендовать, никаких искусственных приемов. Делайте то, что предписывает вам Bера и церковь, и под влиянием вашим дитя утвердится в правилах веры и благочестия. Внешняя христианская обстановка семейного дома, порядок жизни, устрояемый по преданиям и заветам церкви, частые внушения и простые беседы, напоминающие детям о Боге, Творце, Промыслителе и Спасителе нашем, о Его любви к нам, о нашей полной зависимости от Бога и необходимости исполнения всего, заповеданного нам Господом, – вот средства, какими располагает семейство, для утверждения в детях религиозного настроения.

Всякий христианский дом должен представлять из себя домашнюю церковь, и в этой домашней церкви видимым образом должна быть выражена вера, живущая в сердцах христианских, и благоговейное памятование о Боге. Наглядными знамениями этой веры и памятования о Бoге служат святые иконы, которые должны быть первым, наиболее ценным украшением христианского дома. Эти священные предметы, сами по себе способны возбуждать религиозное чувство. Но особенно впечатлительно и сильно может действовать на детей вид этой святыни, когда родители и вообще старшие члены семьи с полным благоговением относятся к святым иконам напоминающим нам о Боге Спасителе или Божией Матери, или о святых угодниках Его, наших молитвенниках пред Богом. Хорошо, если эта домашняя святыня не только блюдется в чистоте, но и украшается так или иначе, по мере усердия и имущества старших членов семьи. Хорошо, если пред нею возжигается лампадка, хотя по воскресным и праздничным дням: огонь этой лампадки служит знамением теплой молитвы, возносимой домашними к святым небожителям. Пред этою святынею члены семьи удовлетворяют требованиям своего религиозного чувства, и, благоговейно преклоняясь пред нею, возносят свои молитвы к Богу. Когда видит дитя это, – оно само невольно и незаметно исполняется чувством благоговейного почитания святыни Божией, и вслед за отцом и матерью и по их примеру, само преклоняется пред нею, и еще до раскрытия полного сознания научается молиться Богу, и эта детская бессловная молитва может быть приятнее Богу, чем молитва, произносимая из наших грешных уст. Если же в семействе забывают об этой святыне, – первой принадлежности христианского дома, и не воздают ей достодолжного почитания и поклонения, – этим, отнимают у детей одно из главных средств, возбуждающих и питающих религиозное чувство.

При слове о святых иконах, служащих украшением христианского дома, сама собою припоминается нам другая святыня, возлагаемая на каждого из нас. Мы разумеем святой крест, возлагаемый на нас при крещении. Церковь возлагает на нас этот святой крест, чтобы он постоянно напоминал нам о нашем воцерковлении, о нашем приобщении к числу спасаемых. Нужно, чтобы этот святой крест никогда не снимался с груди как дитяти, так и других старших членов семьи. Нужно, чтобы дитя знало, что этот крест – знамение нашего спасения, и что он охраняет нас от наветов вражих. Носимый на груди, он напоминает сердцу нашему о Христе, за нас распятом и спасшем нас своею смертию, и это напоминание, конечно, не без значения для возбуждения и укрепления религиозного чувства. Дурно, если теряют это священное знамение, напоминающее нам о нашем воцерковлении. Еще хуже, если прямо пренебрегают им и не считают нужным носить на себе эту святыню. Нам памятно знаменательное изречение одного благочестивого старца: «Если мы оставим носить крест, возлагаемый на нас при крещении, то и нас может оставить непобедимая и непостижимая сила честного и животворящего креста».

Второе условие доброго семейного влияния на детей в деле утверждения религиозного чувства – порядок жизни семейной, отмеченной печатью религиозности. Добрые христиане начинают каждое дело молитвою. Они молятся Богу, воcставши от сна, пред началом дневных занятий, – молятся и отходя ко сну, по окончании дневных трудов, – молятся они пред обедом и пред ужином, и по окончании обеда и ужина, и все это совершают истово, с благоговением. В иных благочестивых семействах, к сожалению чрезвычайно редких, вечерние и утренние молитвы совершаются всеми вместе. Нужно ли говорить, как все это благотворно отражается на дитяти? Дитя смотрит на родителей, перенимает то, что они делают, и само приучается к порядку жизни, заведенному и хранимому в семействе. Старшие кладут на себя крестное знамение, и оно то же делает, старшие кладут земные поклоны, и оно за ними. Пусть это в начале делается полусознательно. Это первоначально полусознательное подражание старшим с течением времени обратится в привычку, которая осветится сознанием христианского долга, – и утвердится в дитяти, перешедшем в юношеский возраст, такое настроение, при котором оно никогда не будет оставлять долга молитвы пред Богом.

В добром семействе дни воскресные и праздничные отличаются от будних дней особым чествованием. Все поступки старших членов семьи в такие дни внятно говорят восприимчивому чувству, что это дни Божии, что в эти дни по преимуществу нужно служить Богу. Первым делом взрослых в такие дни пойти в церковь на утреню или всенощную и на обедню, и они берут с собой детей, заставляя и приучая их участвовать в общественной молитве. Священная радость праздника, чествуемого в семействе, обнимает душу дитяти, и оно, раз испытав эту радость, ждет-не дождется праздника, чтобы снова сердце его исполнилось приятными, раз испытанными, впечатлениями. Приучившись ходить в церковь в воскресные и праздничные дни с детства, дитя, когда возрастет, будет считать грехом для себя пропустить богослужение в нарочитые священные дни. Его будет беспокоить совесть, если оно нарушит долги христианина освятить праздничный день участием в богослужении.

И в других случаях в добрых христианских се- мействах всё совершается по чину и благословенно церковному. Там семейные торжества, в роде именин или дней рождения или других каких-либо знаменательных событий, предначинаются молитвою, а мирское празднование, – принятие гостей и разделение с ними трапезы, – является дополнением к религиозному торжеству. В достопамятные для семейства дни там часто зовут в дом служителя церкви, чтобы он освятил дом и день благословением церковным, и вместе со всеми домашними вознес молебное чтение к Богу, Раздаятелю даров земных и небесных.

Там не позволяют себе пренебрегать заповедью о постах. Там с особенною сосредоточенностью и молитвенным настроением проводят дни говения с великим вниманием приготовляются к принятию таинств исповеди и причащения тела и крови Господней. И на древе добром возрастают и созревают плоды добрые. Юные отрасли в благочестивых семействах всегда являются верными тем заветам и преданиям, какие в них блюдутся.

Мы не можем сказать, чтобы добрый христианский порядок жизни твердо сохранялся в нынешних наших семействах. Меняются и исчезают добрые старые нравы. «Много согрешили и грешим мы пред Богом, пренебрегая установлениями церкви и благочестивыми преданиями отцов наших (писал московский митрополит Филарет в начале шестидесятых годов, когда при разнузданности мысли, переставшей слушаться указаний веры, особенно заметно стало оскудение благочестия в нашем обществе); а пример подают люди высших и средних сословий». Лучше ли ныне стало, чем было тогда, когда писал слова скорби наш великий и прозорливый святитель? Сомнительно. Многие ли ныне соблюдают посты, установленные церковью? Везде ли молятся утром и вечером пред обедом и после обеда? Считают ли нине непременным долгом ходить в церковь по воскресным и праздничным дням? Прежде, в дни нашей юности, осенью и зимою, утрени или всенощные служились не с вечера, а глубоким утром, задолго до рассвета, и люди не ленились вставать в три или четыре часа утра, и будили детей своих, чтобы вместе с ними пойти в церковь. И помню я, в трескучие морозы (я уроженец северной губернии) глубокою ночью, мы, дети, спешили в церковь к утрени, по первому удару колокола. Этого мало. Иные из нас скорбели и просто плакали, если в великий праздник просыпали начало утрени и являлись в храм уже среди всенощного богослужения. Прибавить к тому нужно, и храмы тогда были не такие теплые, как ныне. А в настоящее время многие ли пошли бы в церковь в такие ранние часы, в какие мы, бывало, ходили? Ныне, в виду изменившихся обычаев и ослабления благочестивой ревности христиан, утрени или всенощные богослужения целый год, за исключением особенных дней, отправляются с вечера: церковь щадит изнеженных и ослабевших членов своих. Но и на вечернее богослужение пред воскресным или праздничным днем все ли считают долгом являться? У нас ныне даже, как будто наперекор зову церкви, по преимуществу по субботам, когда идет всенощная, устрояются общественные или частные увеселительные собрания. Как это вредно действует на детей, на ослаблене и изсушение в них религиозного чувства, – понятно само собой.

Третье средство, каким старшие члены сами могут действовать на возбуждение и утверждение религиозного чувства в детях – благочестивые беседы и частные напоминания о Боге, который дает нам всё, и пред которым мы должны будем отвечать за все свои поступки. В глубине нашего существа положено начало веры в Бога и Его промышление о нас. Будите эту веру, дайте пищу ей; пусть она при нашем посредстве из неясного и зыбкого чувства, переходит на степень сознательного и твердого убеждения. Простым словом, передавайте дитяти свои святые верования, – говорите ему, как Бог любит нас, и что Он сделал и делает для нас; напоминайте ему, чего Бог требует от нас, и не забывайте внушать ему, что Бог хотя многомилостив и человеколюбив, но гневается на нас, когда мы поступаем против Его заповедей, и т. под. Пусть имя Божие будет первым словом, которое вы сообщите дитяти, – первым предметом, благоговейное почитание которого вы передадите ему. Дитя любит рассказы: говорите ему о святых угодниках, о их подвигах и терпении, о чудесах, какие они совершали по благодати Божией, о той помощи, какую они сильны оказывать обращающимся к ним. Прежде всех других познаний, познание о Боге должно быть сообщаемо восприимчивому уму дитяти. «Как человеческий род (совершенно справедливо говорит один педагог)⁷ имел веру в Бога прежде, чем он обогатил себя полезными для общежития сведениями, научился различным искусствам и познал основания гражданственности, так и дитя должно принять в свое сердце зачатки веры ранее других зачатков образования: мысль о Боге, о Его милости, Его любви к человеку должна быть в его духе самая древнейшая; она должна происходить из того времени, когда дитя, не зная ни забот, ни зол мира, жило любовью и попечением родителей, которые были для него видимыми представителями любвеобильного провидения Божия. Обстоятельства последующей жизни с её частыми тревогами и редкими радостями настойчиво понуждают человека вспоминать эту первую любовь, и при этом живая вера в Бога и преданность Его воле оживают в духе, как самые святые черты его повинности». – Отцы, говорит апостол, воспитывайте чад своих в наказании и учении Господни (Ефес.6:4).

В практике современного воспитания нередко забывают эту святую истину, и не считают нужным первее всего насаждать в сердцах детей зачатки веры. Иным даже кажется лучшим наполнять раскрывающееся сознание дитяти представлением наглядных вещей житейского обихода, чем напоминаем о Боге и божественных предметах. Для примера мы позволим себе указать на один педагогический прием, хотя не заслуживающий особого нарекания, но характерно отмечающий нашу педагогическую практику. Когда нас в старые годы учили грамоте и давали в руки первую учебную книгу – азбуку, в ней на первых страницах было напоминание о священных предметах. В азбуке первая буква, с которой начинается учение, А, или по старому, Аз, и в пояснение того, как произносится эта буква, в старой учебной книге приводились слова: ангел, ангельски, архангел, архангельский. Вторая буква Б. За нею, в пример произношения, ставились слова: Бог, Божество. Соответственно с этим во всем содержании этой первоначальной учебной книги подбираются и представляются вниманию дитяти, начинающего учиться, священные предметы и наставления, питающие чувство веры и благочестия. На смену этой старой азбуки явилась новая, преследующая наглядность обучения. И вот в ней после буквы А стоит слово: не «ангел», а «ананас», которого большинство детей наших никогда не видит, а после Б не «Бог», а «бык» и т. д. и в соответствие этих примеров строится всё содержание учебной книги. Не знаю, как вам, а мне кажутся более целесообразными и приличными примеры, приведенные в старой азбуке, чем в новой. Православный народ наш считает грамоту делом священным, и вот дитя народа, перекрестясь, садится за азбуку, и его с самого начала занимают словами: ананас, бык и т. под., и дается пища не религиозному чувству, а другому, более низменному. Вы скажете, что это вещи мелочные, которым можно бы не придавать значения. Но одна, другая, третья частность, отвлекающая внимание дитяти от религиозных предметов, и заменяющая их предметами, относящимися к низшей сфере, – и понижается настроение человека. Взор его был обращен к Богу, а его склоняют долу, и заставляют смотреть на то, что под ногами.

Мы бываем виновными пред детьми еще в боль- шем. Иные из нас не стесняются в присутствии детей вести легкомысленные разговоры, в которых ясно скво- зит нотка маловерия или даже неверия, позволяют себе насмешки и глумления над священными лицами и предметами, подвергают осуждению выражение благочестия народа, водящегося простотою веры. Нет, в присутствии детей, словесем твоим сотвори вес и меру, и устам твоими сотвори дверь и затвору (Сир.28:29). Наши вольные, неосторожные и необдуманные беседы гибельно действуют на детскую душу, убивая в ней святое чувство. Остерегайтесь бросать тлетворное семя на неиспорченную почву детской души. От ваших неосторожных, легкомысленных слов незаметно проторгается яд в душу дитяти и, воспринятый ею, производит в ней губительное действие. И себя самих вы этим подвергаете суду гнева Божия. Иже аще соблазнить единого малых сих, верующих в Мя (повторим мы слова Господа, уже раз приведенные нами), уне есть ему, да обесится жерновъ осельский на выи его, и потонет в пучине морской (Мф.18:6).

От теоретических раcсуждений мы обращаемся к урокам истории, и исторические примеры наглядно подтверждают нам то положение, что доброе семейное воспитание – первая и самая твердая основа религиозного настроения детей, которое, быв укоренено в них в юные годы, потом входит в плоть и кровь их, и если потом встретятся им противоборствующие влияния, они не поддаются им и удерживают то, чем снабдило их семейство. Спросите историю, откуда выходили великие светильники церкви, крепкие верою и святыми нравами, прославляемые потомством? И она скажет вам: из тех семейств, в которых укоренено было благочестие, и твердо хранились заветы веры. Было в четвертом христианском веке одно дивное, достоподражаемое семейство, – семейство св. Василия Великого. Всех детей у благочестивых родителей Василия Великого было десять, и весь этот десятиричный сонм отличается святостью жизни, твердостью и чистотою веры. Все они, по словам св. Григория Богослова⁸, представляют «блаженнейшее число иереев, девственников и обя- завшихся супружеством, впрочем так, что супружеская жизнь не воспрепятствовала им наравне с первыми пре- успевать в добродетели». Один из них, св. Василий Великий, вселенский учитель, другой – св. Григорий Нисский, знаменитый отец церкви, третий – св. Петр севастийский, чтимый за святость жизни, четвертый – инок Навкратий, в молодые годы подававший пример аскетической жизни, и утонувший, на двадцать четвертом году жизни, на службе для престарелой братии; старшая сестра, Макрина, удивительная по высоте духа начальница христианских девственниц... А отчего такой сонм великих святых вышел из одного семейства? От того, что отличием отцова и матернего рода у них было благочестие, от того, что в их доме издавна сохранялись святые обычаи, предписываемые церковно. Их бабка Макрина воспитала в строгом благо- честии сына своего, отца Васильева, по имени тоже Василия, и более всего желала, чтобы из сына её вышел благочестивый человек, и сын её, по словам, св. Григория, достиг исполнения родительских желаний, и всех превосходил добродетелью, и только в одном сыне нашел препятствие удержать за собою первенство. Она избрала ему супругу Еммелию, также из благочестивого семейства, которая тоже была между женами по добродетели, что супруг её между мужами. Бабка Макрина брала под свое непосредственное попечение внуков своих и насаждала в них первые семена веры и благочестия. Она рассказывала им как предки их твердо стояли за веру и указывала между ними таких, которые не мало пострадали за исповедание имени Христова. Она учила их молиться Богу и сама молилась с ними; она водила их в храм Божий, и, смотря на её пример, они во время богослужения с благоговением возносили из чистых детских сердец теплые молитвы к Создателю. К влиянию примера бабки и родителей для младших членов семьи присоединилось влияние старшего брата и сестры: св. Макрина, старшая из детей Василия и Еммелии, и св. Василий Великий, старший из братьев, своими строгими правами, своими высокими подвигами, своим религиозным настроением, для младших членов семьи были внушительным образцом, располагавшим к подражанию. Удивляясь высокой добродетели св. Василия Великого и его братьев и сестер, св. Григорий Богослов замечает: «ежели из детей один или двое бывают достойны похвалы, то сие можно приписать и природе. Но превосходство во всех очевидно служит к похвале родивших и воспитавших», – к похвале того строгого порядка, какой царил и держался в доме.

Особенно доброе влияние в деле религиозного воспитания может и должна оказывать на детей мать, и церковь призывает ее к этому, и возлагает на нее свои надежды. Дитя, еще до появления на свет, живет неразрывною жизнию с матерью, и согревается её живительною теплотою, и, по появлении на свет, от неё получает первую пищу, поддерживающую жизнь его. Но физическим питанием не должна ограничиваться обязанность разумной матери. У дитяти, кроме тела, есть душа, которая так же требует питания, как и тело. Проблески этой духовной жизни появляются тотчас же, как начинает возрастать и укрепляться тело. Блюсти за этим проявлением духовной жизни дитяти, развивать её и давать ей направление самою природою призвана первая приставница и хранительница дитяти – мать, на руках которой вырастает он. От неё слышит он первые слова и научается говорить; к ней обращается со своими желаниями, – к её ласкам привыкает и от неё воспринимает первые впечатления, составляющие основной духовный капитал его для жизненного поприща. Вследствие этого «религиозное воспитание», – это дело высокой, первостепенной важности для выработки доброго характера и устроения истинного счастья человека (говорила недавно скончавшаяся королева английская), – всего лучше совершается на коленях у матери». Нежность любящего женского сердца делает её особенно способною к образовательному действию на мягкую и гибкую душу дитяти и дает ей в этом отношении такие силы, каких не имеет сравнительно более холодный муж, при том более расположенный к внешней деятельности и отвлекаемый разными заботами от своего дома. Пусть же мать сообщает своему дитяти первые понятия о Боге и полагает основы в его душе для возрастания его в вере и благочестии, что важнее питания телесного, – и мать, христианка не по имени только, непременно исполнит эту обязанность. Она знает, что «не одно рождение (как говорит св. Тихон Задонский) делает её матерью, но и доброе воспитание детей». И если мать исполнила свою христианскую обязанность по отношению к своему дитяти, это дитя, возросши, с умилением и благодарностью будет воспоминать заботы своей матери о той духовной пище веры, которою питался он от неё, при первом пробуждении сознательной жизни. И мы не можем, без глубокого волнения, читать трогательные выражения чувств благодарения к своей матери от людей, воспитанных ею в духе веры и благочестии. «Благодарю тебя, дорогая мать моя! (говорит один из таковых, обращаясь к умершей матери своей). Благодарю тебя! Я вечно останусь твоим должником! Когда замечал твой взор, твои телодвижения, твое хождение пред Богом, твои страдания, твое молчание, твои дары, твои труды, твою благословляющую руку, твою тихую, постоянную молитву, – тогда, с самых ранних лет каждый раз как бы вновь возрождалась во мне жизнь духа, чувство благочестия. И этого чувства не могли после истребить никакие понятия, никакие сомнения, никакие обольщения, никакие вредные примеры, никакие страдания, никакие притеснения, даже никакие грехи. Еще живет во мне эта жизнь духа, хотя протекло уже более сорока лет, как ты оставила временную жизнь⁹.

Мы полагаем, что в среде нашей немало таких матерей, за которых возносятся горячие молитвы от детей, воспитанных ими в духе благочестия. Но они скрываются в неизвестности и ведомы одному Богу. А история выставляет нам величественные образы жен, воспитавших для церкви из своих детей таких мужей, которые сделались великими светильниками вселенной. – выставляет с тем, чтобы все чтили их за их святой подвиг, а матери подражали им. Назовем, прежде всего, Нонну, мать святого Григория Богослова. Но словами, этого славного сына своего (в надгробном слове брату Кесарию), она «издревле и в предках посвященная Богу, не только сама обладает благочестием, неотъемлемым наследием, но передает оное и детям... И она до того возрастила и преумножила сие наследие, что некоторые уверены и уверяют, будто бы совершенства, видимые в муже, были единственно её делом, и (что чудно) в награду за благочестие жены дано мужу большее и совершеннейшее благочестие... Для неё и в детях одно было утешение, чтобы они прославлялись и име- новались во Христе; под благочадием она разумела добродетель И приближение детей к совершенству»¹⁰. В особенности её внимание обращено было на воспитание в благочестии старшего сына своего Григория. Не имея долгое время детей мужского пола, она просила Бога увенчать её супружество дарованием ей сына, и эту молитву подкрепляла обетом посвятить сына, если Бог дарует его ей, на служение Богу и Его святой церкви. Св. Григорий был таким образом, чадом молитвы и благочестивого обета, подобно пророку Самуилу. Благодарная Богу за исполнение её материнской молитвы, Нонна все заботы приложила к тому, чтобы из дарованного ей сына возрос человек по сердцу Божию, и тот дух благочестия, которым была проникнута, старалась всецело передать своему сыну. И сын, получив, от матери это доброе наследие, свято хранил его и умножил подвигом своей жизни. Где бы он ни был, для него всегда были памятны священные заветы матери, и они направляли его на пути, угодные Богу. Встречались ему искушения и соблазны: вспоминал он о своей матери и её благочестии, о её желании видеть в сыне верного Богу, – и он без труда являлся победителем над соблазнами и искушениями. Когда он переживал самый опасный и для иных бурный период своей жизни, при переходе от юности в возмужалость и был окружен товарищами, из которых большинство были язычники, не отличавшиеся скромными правами, он, воспитанный в правилах благочестия, отнюдь не изменял добродетели, которая для него (по его собственным словам), как и для друга его, св. Василия Великого, вместе с ним слушавшего уроки в высшей тогдашней афинской школе, была единственным упражнением. «Мы вели дружбу (говорит св. Григорий) и с товарищами, но не с наглыми, а с целомудренными, не с задорными, а с миролюбивыми, с которыми можно было не без пользы сойтись; ибо мы знали, что легче заимствовать порок, нежели передать добродетель; так как скорее заразиться болезнью, нежели сообщить другим своё здоровье. Нам известны были две дороги: одна – это первая и превосходнейшая – вела к нашим священным храмам и к тамошним учителям; другая – это вторая и не равного достоинства с первою – вела к наставникам наук внешних. Другие же дороги – на праздники, на зрелища, в народные стечения, на пиршества – предоставляли мы желающим. Ибо и внимания достойным не почитали того, что не ведет к добродетели и не делает лучшим своего любителя. У нас одно великое дело и имя – быть и именоваться христианами, и сим мы хвалились больше всего... Хотя для других (не без основания так думают люди благочестивые) душепагубны Афины, потому что изобилуют худым богатством – идолами, которых там больше, чем в целой Элладе, так что трудно не увлечься за другими, которые их защищают и хвалят, однако же не было от них никакого вреда для нас, сжавших и заградивших сердце. Напротив того (если нужно сказать то, что несколько необыкновенно), живя в Афинах, мы утверждались в вере; потому что узнали обманчивость и лживость идолов, и там научились презирать демонов, где им удивляются. И ежели действительно есть, или в народном веровании существует, такая река, которая сладка, когда течет и через море, и такое животное, которое прыгает и в огне всеистребляющем, то мы походили на это в кругу своих сверстников»¹¹. Такова сила семейного, и в частности материнcкого доброго влияния. – И впоследствии, когда св. Григорий явился сильным деятелем на церковно-административном поприще, не изгладилась в нем печать материнского влияния. Эта печать видна была не в одном благочестии пред святынею, не в одной преданности церкви и ревностном исполнении её уставов, что старалась внедрить в его душе его мать, знавшая одно истинное благородство – быть благочестивою. От матери он получил душу нежную, впечатлительную, от которой веяло женственною мягкостью и в годы возмужалой крепости. Эта нежная, задумчивая и впечатлительная душа вылилась в его бесподобных стихотворениях, которые и ныне способны трогать и волновать души читателей. От матери он наследовал увлечение к превыспренному миру; подобно ей, прежде разлучения с телом он переселен был отселе; по его словам, не их мир был этот мир презираемый, но их мир был тот мир предпочитаемый. При силе его ума и при богатстве его образования, вследствие такого направления, он сделался мыслителем, созерцателем, постоянно обращавшим свое духовное око к тайнам высшего боговедения, вносившим свет в трудно постижимые области христианского знания, за что почтен церковью титлом «богослова».

Рядом с Нонною, матерью св. Григория Богослова, возвышается в истории образ другой великой матери, воспитавшей и давшей церкви окруженного величайшею славою вселенского учителя св. Иоанна Златоуста, который матери своей Аноусе обязан первыми твердыми начатками своего благочестия. Оставшись вдовою на двадцатом году своей жизни, эта необыкновенная мать не думала о новом замужестве, хотя её молодость, красота и богатство вызывали искателей руки её, но всю себя посвятила воспитанию сына, и им одним жила. Она не только доставляла ему средства для приобретения возможно лучшего гуманного образования, но вместе с тем, и еще более, доступными ей средствами, утверждала его в том добром христианском направлении, которое считала наиболее важным и полезным для человека; она хотела, чтобы сын её был не только образованный человек, но первее всего добрый, примерный христианин. При себе старалась она держать его, заставляла его принимать участие в благочестивых упражнениях и отклоняла его от опасного сообщества, могущего угрожать его нравственной чистоте. Она сдерживала порывы его юной, увлекающейся души и укрощала пылкость его характера, обнаруживающуюся в нем с первых лет его развития. Видя и ценя беззаветную и заботливую любовь к себе своей матери, святый Иоанн предан ей был всею душею и старался угождать всем её желаниям. И вот, по влиянию матери, он отказался от той блестящей, по тогдашнему, карьеры, какую сулил ему его учитель Ливаний, высоко ценивший его ораторский талант и желавший видеть в нем своего преемника, и оставив внешние развлечения и удовольствия, целью своей жизни поставил возможное достижение христианской добродетели, и потом все свои силы, свой талант и свое знание посвятил на служение церкви. Лива- ний именно матери и её влиянию приписывал такое решение, давшее нежеланный для него оборот в жизни его любимого и высокоценимого ученика. Сам св. Иоанн Златоуст всегда сохранял трогательные воспоминания о своей матери и трудах воспитания, её понесенных для него. Когда приходилось ему говорить о библейских женах, имевших попечение о детях и направлявших это попечение к тому, чтобы они пребывали в вере и любви, и во святыни с целомудрием (например, об Анне, матери Самуила, о Соломонии, матери Маккавеев), он с особенною теплотою и трогательностью прославляет этих жен, и видно, что, при мысли о них, у него оживает воспоминание о его собственной матери, не чуждой подвига этих жен, и его личное чувство благодарной любви к своей матери дает его слову и нежность и силу в речи о подобных женах. Влияние его матери видно не только в его нравственной деятельности, но и в его проповеднической практике. Он был проповедником любви, защитником бедных, утешителем скорбящих. Нет ли здесь ясного следа если не уроков, то жизненного примера его матери, которая была женщина сердобольная и не могла равнодушно видеть чужих страданий? Не был ли в этом отношении её сын-пропроповедник подражателем своей матери, которая передала ему в наследие свои выдающиеся нравственные качества?

Могут дети и благочестивых матерей уклоняться от того доброго пути, на который они старались направить их, и своим поведением причинять скорбь их материнскому сердцу. Что тогда делать им? Что делать..? Ответ на этот вопрос дает нам назидательный пример одной благочестивой матери, записанный в истории, – именно благочестивой Моники, матери блаженного Августина. В молодые годы этот, впоследствии знаменитый, учитель церкви не устоял в борьбе с пылкими страстями, на восемнадцатом году жизни имел незаконнорожденного сына, и своим поведением причинял глубокую скорбь своей благочестивой матери. Утеряв нравственную чистоту и рабствуя страстям, он утерял-было и драгоценное наследие православной веры – перешел в секту манихейскую, которой оставался верным около девяти лет. Глубоко сокрушалась мать Августина о падении своего сына. Словом материнской любви она хотела действовать на него, но он оставался глух к внушениям своей матери. Что же делает она? Она предается усердным горячим молитвам к Богу, – в этих молитвах повергает пред Богом свою материнскую печаль и просит у Него благодати, вразумляющей и врачующей заблуждающегося грешника. Она обращается к служителям церкви и подвижникам, снискавшим уважение за свое благочестие, и просить у них со-вета, что ей делать, чтобы возвратить сына церкви и благочестию, просит их помощи для вразумления и обращения его. Святые мужи дают ей один совет: молись! и вместе с тем обнадеживают благодатною помощью, которая будет наградою за её усердные молитвы. «Молись! (говорили они) Молись! Быть не может, чтобы погибло чадо таких молитв»! И в Августине последовала благодатная перемена, может быть, скорее, чем ожидать было можно. Из человека сладострастного он сделался строгим подвижником благочестия, из еретика и неверующего послушным сыном церкви, сильным и ревностным защитником православного учения. И эта перемена первее всего призвана была горячими молитвами матери.

Не слишком ли уже много мы распространились о влиянии матери на образование характера детей и их на- правление? Потому мы говорим об этом, что высоко це- ним служение женщины в качестве матери воспитатель- ницы семейства, и в этом служении её видим главное призвание её, указанное ей самим Богом. Нигде женщина не может показать свое величие, как в усердном и верном выполнении этого своего призвания, и ничем не может оказать другой высшей заслуги пред церковью и обществом, как тем, если приготовить из детей своих верных членов церкви и честных слуг обществу. Ныне часто слышатся голоса, зовущие женщину из скромного и теплого семейного круга на арену общественной деятельности, и немало встречается женщин, которым тесно в семействе, и они рвутся разделять с мужчинами труды общественного служения. А иные из них по неволе должны искать себе занятий вне семейного круга; потому что при усложнившихся условиях нашей общественной жизни, вследствие искусственной цивилизации, для многих затруднен и загражден путь к принятию на себя высокого и трудного подвига матери. Мы не можем не отдавать дани уважения усердию женщины, посвящающей свои силы и свое время выполнению какого-либо долга общественной службы, – в звании ли сестры милосердия или на педагогическом поприще, особенно когда ей не выпал жребий свить себе семейное гнездо. Но как бы ни было благоплодно служение женщины вне семейного круга, в каком-либо роде общественной деятельности, – мы не можем равнять его с трудом матери, доброй устроительницы семейного дома. По назначению женщины, Богом ей указанному, общественное служение её, какого бы рода оно ни было, если она берёт его на себя, – не главное, а второстепенное её занятие. И труд жены-матери тяжелее и ценнее, чем труд женщины, вышедшей из семьи на арену общественной деятельности. Вы поймете и восчувствуете это, когда вспомните свою собственную мать, её болезни рождения, её бессонные ночи, её беспокойные заботы о нас, её тревоги и опасения за нас и трепетные биения сердца, когда она следила за каждым шагом нашим. Да разве с этим несоизмеримым трудом может сравниться труд, положим, самой усердной наставницы и воспитательницы чужих детей? Холодно и спокойно последняя выполняет свое дело, не испытывая никакой болезненности. А мать вся, как, в огне, горит, поглощенная заботою о хранении своего дитяти. По выражению одного писателя, мы, мужчины, с более крепкими нервами и мускулами, не выдержали бы и половины того не видного, но тяжелого и часто мало ценимого труда, какой несут матери – хранительницы нашего рода. Один Бог, наложивший на них тяжелое бремя, дает им силы нести это бремя.

Жена спасется чадородия ради (говорить апостол;

1Тим.2:15) – чадородия ради, соединенного с болезнями, и ради воспитания чад, соединенного с заботами и беспокойствами. Вот путь ко спасению, указанный женщине. Все другие пути для неё – пути не прямые и побочные.

А чтобы надлежащим образом ценить заслугу жен- щины – матери, вспомните, что все общественные деятели выходят из семейства, и семейством приготовляются для своего служения. Семейство первая основная ячейка, от которой зависят более широкие формы жизни. Минуя семейство, можно ли выступить на широкую арену общественной деятельности? А в семействе царица-мать: она здесь то же, что матка в пчелином улее. Ею всё здесь заправляется, и если гниль и нечистота в ячейке, то вина за это падает на нее, заправительницу дома.

Женскую половину рода человеческого возвеличила Пресвятая Дева, ставшая честнейшею херувим и славнейшею без сравнения серафим. Чем возвеличила? Достоинством Богоматери. Весь род человеческий поклоняется этой пресвятой Матери, взирая на её икону, где она обыкновенно изображается с предвечным Младенцем. Никогда она не является на поприще общественной деятельности. Вся жизнь её в Младенце, носимом её на руках; все её заботы и по- печения сосредоточены на Нем одном, и Сын её, за её печали и её материнские попечения о Нем, воспринял её душу, сопровождаемую сонмом ангелов, в свои небесные обители и дал ей силу помогать страждущему человечеству, в особенности тем, которые, подобно ей, посвящают свою жизнь воспитанию детей своих. В каждом доме, полагаю, есть священная икона Богоматери с Младенцем на руках. Смотрите на нее с благоговением, вы матери, и следуйте ей в своем служении юным леторослям вашим, и если почувствуете тяжесть и беспокойство в своем служении, воодушевляйте себя высоким примером Богоматери, и к её помощи обращайтесь, когда ослабевают силы ваши.

Еще многое недосказано нами в разъяснении того предмета, которому посвящена была речь наша. Но мы боимся злоупотреблять вашим вниманием, и чувствуем, что пора положить конец слову. Нам известно, что один из уважаемых сотрудников наших имеет предложить вам более подробное и обстоятельное решение вопроса, нами затронутого. Может быть, вы нашли в нашем слове что-либо жесткое, и оно могло показаться мало отвечающим вашим ожиданиям. Но мы высказали то, что составляет наше сердечное убеждение, и что считаем нужным и полезным для такого важного и святого дела, каким служит воспитание детей в духе веры и благочестия. Наша цель будет достигнута, если наше недостаточное слово возбудит или усугубит в ком-либо внимание к этому святому делу. А при внимании к нему ваша любовь найдет и укажет надлежащие средства к достойному выполнению его.