Проповеди на церковные праздники

Рождество Твое, Богородице Дево, радость возвести всей вселенней (тропарь праздника)

По церковному преданию, 8 сентября, в 21-м году пред рождеством нашего Спасителя, в Назарете Галилейском у благочестивых супругов Иоакима и Анны родилось то избранное дитя, которому предопределено было Промыслом стереть главу древнего змия. Бедность окружала его колыбель, и родители его, хотя и происходили от царского рода Давида, были люди совершенно простые и вели скромную, замкнутую жизнь. Таким образом, дитя, назначенное быть невестою Святого Духа и материю Сына Божия, взирает впервые на мир Божий в бедности и тесноте, и, однако, вся земля и само небо имели все причины радоваться рождению сего дитяти. Рождество Твое, Богородице Дево, радость возвести всей вселенней – восклицает Святая Церковь.

И действительно, рождение Пресвятой Девы Марии принесло радость первее всего небу. Если Всемогущий Бог, по выражению Священного Писания, радуется всем Своим творениям, то как велика должна была быть Его радость, когда появилась на свет Мария – это благороднейшее и совершеннейшее из всех творений! Как художник с внутренним услаждением смотрит на особенно удавшееся произведение своих рук, так и Всевышний с особенным довольством взирал на эту прекрасную душу, в которую Он влил всю полноту Своей благодати и благородство которой превзошло все, что только сотворено было Его десницею на небе и на земле. Но вместе с Господом радовались и все лики Ангелов. Ибо если, по словам нашего Спасителя (Лк.15:7), на небе бывает великая радость об обращении и одного грешника, то какой восторг должен быть при рождении Той, чрез Которую все грешники должны были получить освобождение из бездны ада и порока. Мария назначена была быть Матерью Того, Который снова восстановил падшее человечество, избавив его от греха, проклятия и смерти.

Если же, таким образом, Рождество Пресвятой Девы принесло такую радость самому небу, то как же не радоваться было земле и человеческому роду? Если доброе дитя с радостью приветствует день рождения своей матери и проводит его с особенною торжественностью, то насколько более имеем причин к радости мы – христиане, при воспоминании дня рождения Честнейшей Девы-Богоматери, родившей нам Божественного Искупителя!

Как несчастный узник, целые годы томившийся в мрачной темнице, вдали от человеческого общества, не видя ни неба с его чудесами, ни земли с ее красотами, приходит в великий восторг, когда неожиданно отверзаются пред ним двери темницы и он получает возможность наслаждаться всеми благами свободы, так было и с человечеством, которое в продолжение целых четырех тысячелетий томилось в узах князя тьмы, когда оно чрез крестную смерть Спасителя достигло свободы чад Божиих.

Нам, с детства живущим под влиянием учения и установлений христианства, едва ли можно правильно оценить те блага и благодеяния, участниками коих мы сделались чрез Искупителя мира. Об этих благах искупления можно сказать то же, что и о красотах природы. Так как они для нас составляют нечто обыкновенное, ежедневное, то они не производят на нас особенно сильного, поразительного впечатления, и мы думаем, что все это великолепие звездного неба, вся эта прелесть усеянных цветами полей и лугов, все это так и должно быть, что иначе ничего и быть не может. Но что было бы, если бы и мы с юности томились в холодной и мрачной темнице и вдруг, среди прекрасного летнего дня выпущены были бы на свет Божий? Не совершенно ли другим представился бы нам тогда этот белый свет Божий, эта солнечная теплота, игра и ароматический запах этих цветов!

То же нужно сказать и о благах христианства. Чтобы оценить эти блага по их достоинству, нам нужно бы пожить для этого в язычестве, пережить всю пустоту, ту безутешность, то бедствие и нравственное разложение, которые царили на земле до пришествия Спасителя. Совсем иначе прозвучало бы тогда в ушах наших учение христианства. С какою величайшею радостью и благодарностью приняли бы мы тогда его истины и правила и как глубоко напечатлели бы их в нашем сердце!

Нам, например, совершенно понятным кажется то, что у нас один только Бог и Отец на небе, что этот Бог есть дух и что все кланяющиеся Ему, должны кланяться в духе и истине (Ин.4:23–24). Но казалось ли это так понятным и естественным дохристианскому миру? Не видим ли мы, напротив, как язычник, под давлением внутренней туги, терзаемый угрызениями совести, в тяжелую годину жизни преклонял колена пред немыми, бесчувственными идолами? Его моление к ним не привносило никакого утешения в его разбитую душу. Вот почему он старался утолить гнев своих мнимых богов жертвами, нередко даже человеческими, или же надеялся приобрести благоволение их, предаваясь разврату.

Для нас совершенно понятно, что для человека по смерти наступает вечная жизнь, полная счастья для добрых и мучительная для злых. Но для язычника страна по ту сторону гроба была «пустое ничто», и урна собирала все, что оставалось от человека, или же родиною душ была только мрачная, туманная страна безутешных теней.

Как было в отношении этих истин, так было и в отношении всего нравственно-религиозного учения язычества. Всюду царило невежество, суеверие, безнравственность и растление, и среди этой страшной, весь мир охватившей ночи широко раскинул свой трон князь тьмы. Образованные и необразованные, богатые и бедные, знатные и простолюдины – все преклонялись пред его темным скипетром, и вся государственная и общественная жизнь человечества была зачумлена учением идолослужения.

Для более ясного представления о жизни язычества возьмем хотя бы один пример. Представим себе то положение, какое занимал в языческом мире бедный и низкопоставленный человек. Мы выросли в учении, что все люди без исключения – дети Божии, дети одного Отца Небесного, следовательно, братья одной семьи, которые взаимно уважают и любят и всем сердцем преданы друг другу. Но знало ли что-нибудь язычество из этого учения? Каким образом могло оно хотя бы только предощущать, что Бог так далеко заходит в Своей любви к нам, что за помощь, оказываемую нами бедствующим, награждает так, как будто мы сделали это Ему Самому? Где во всем язычестве найдем мы хотя бы один пример той самоотверженной любви к ближним, которая готова пожертвовать для страждущего и нуждающегося в помощи собрата не только своею собственностью, своим достоянием, но и самою жизнью, которая простирается на все, что только носит название «человек», которая милует и врага, прощает и неприятелю, как это видим мы сейчас в христианстве?

Напрасно стали бы мы искать этого. Напротив, с возмущенною душою усматриваем мы, до какой степени в язычестве попираемы были права и достоинства отдельного лица. Не говоря уже о том, что женщина низведена была там на степень рабыни, что дитя лишено было всяких прав, да и человек-то вообще в глазах язычества был не более как товар, и чем беднее он был, чем ниже он был поставлен, тем безнаказаннее можно было мучить и умерщвлять его. Здесь невольно припоминается мне римский амфитеатр с его вечно обагренною кровью ареною, на которой нередко в один день погибали целые сотни и тысячи гладиаторов, которые на куски разрываемы были дикими зверями только для того, чтобы удовлетворить дикой страсти к зрелищам буйного, кровожадного, развращенного народа. Припоминается далее это бесчеловечное, варварское рабство, тяготевшее над большею частью языческого мира. В Риме были богачи, обладавшие целыми тысячами невольников, следовательно, целыми тысячами таких людей, которых они безнаказанно могли оскорблять, мучить и убивать. Причем само собою понятно, что раб не мог приносить никаких жалоб на своего господина, так как на всякого раба смотрели тогда не как на человека, но как только на живую машину, не более.

В языческом Риме – этом городе богатства, роскоши, изобилия и удовольствий, между дворцами и палатами великих мира сего, как это бывает и везде, целая четверть города занята была хижинами, где ютилось множество бедных и нуждающихся в пропитании. Но в этом городе – не ужасно ли это! – не было ни одного приюта для бедных и престарелых, ни одной больницы для страждущих. Этого мало, у римлянина не было даже и слова для выражения понятия «милостыня» или «любовь к ближнему». Что же делалось с теми несчастными мужчинами и женщинами, которые по старости не могли зарабатывать себе куска хлеба? Что делалось с теми рабами, которые по болезни и бессилию не могли быть более полезными для своего господина? Что делалось с той массой голодных, бесприютных бедняков, когда ни одна рука не протягивалась к ним для помощи и поддержки их? О, для нас, при существовании у нас всякого рода прекрасных учреждений христианской любви, для нас, знакомых с богадельнями для слабых и престарелых, госпиталями для больных, воспитательными домами для сирот, обществами и братствами для нуждающихся и бедных, – для нас невозможно без ужаса заглянуть в эту мрачную эпоху, когда не была известна никакая любовь к ближнему. Ах, как много было бедных и беспомощных в низшем классе народа, которые желали своею собственною рукою вонзить кинжал в свое сердце, чтобы избавиться от своего страшного бедствия. Как много умирало их при повальных болезнях без всякого призора, предоставленных самим себе, как дикие звери.

Все это необходимо принять во внимание, чтобы видеть картину того нравственного переворота, которое произвело на земле христианство, и основание для той радости, которую принес нам Сын Пресвятой Девы Марии. Он явился как тот Свет, Который осветил безотрадную тьму язычества и обновил все лице земли.

С того времени, когда Ангел сказал Марии: радуйся. Благодатная! Господь с Тобою: благословена Ты в женах (Лк.1:28), с этого времени сделалось совсем другим положение женщин вообще: женщина облагородилась и получила право на уважение как существо одного пола с Матерью Бога. С того времени, как сказаны были слова: пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное (Мф.19:14), возвысилось в глазах людей и слабое дитя и приобрело право на любовь и уважение со стороны взрослых. С того времени, как сказал Христос: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф.25:40), изменилось к лучшему положение и всех бедных и незнатных, с этого времени мы всюду видим на земле господство любви к ближним, которая доказывает себя в бесчисленных проявлениях христианского милосердия.

Таким образом, если все слабые, презренные утешены, возведены сейчас в свое человеческое достоинство, то это исключительно благодаря учению рожденного Мариею Спасителя. Вот почему мы имеем все причины радоваться рождению Той, Которая родила нам этого Спасителя, и все побуждения от души молиться, чтобы новейшему духу времени не удалось разрушить здание христианства и вверх дном опрокинуть весь мир богооткровенных понятий, к чему делаются попытки, ибо, если бы это удалось, тогда все здание человеческого общества так же быстро распалось бы, как распалось Римское языческое царство. Да сохранит нас от сего Бог! Аминь.

И, поспешив, пришли и нашли Марию и Иосифа, и Младенца, лежащего в яслях (Лк.2:16)

Земля, возлюбленные слушатели, сначала была раем, полным счастья и блаженства, но грех первых людей превратил ее в плачевную юдоль бед и скорбей, болезней и смерти. Этого мало. Он положил средостение между тварью и Творцом, человека удалил от своего Бога, дитя отторг от недр Отца и чрез это погрузил весь род человеческий в бездну вечной погибели, вечной смерти. Но Господь не захотел оставить его в таком бедственном положении. По бесконечной любви Своей к нему, Он восхотел снова возвратить ему то, что потерял он в лице своих прародителей. Он тотчас же обещал ему Спасителя, Который должен был раздавить главу змия и примирить человека с Богом. Несколько тысяч лет люди тщетно ожидали пришествия этого Искупителя, и вот видите, в то время, когда никто об этом и не думал и не предощущал, Он вдруг сошел с неба на землю. В одну ночь вифлеемские пастухи пасли в поле стада свои. Вдруг озарил их свет небесный, и явившийся из него Ангел сказал им: не бойтесь; я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям: ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь; и вот вам знак: вы найдете Младенца в пеленах, лежащего в яслях (Лк.2:10–11).

Это было, братие, в первую ночь Рождества Христова. Но вот мы снова переживаем сейчас эту Рождественскую ночь, и слово Божие снова сообщает нам ту же самую весть, которую Ангел впервые принес пастухам Вифлеемским. Что же должны мы сегодня сделать, чтобы достойно провести этот великий праздник? Сделаем то же, что сделали и пастухи: скажем и мы друг другу: пойдем в Вифлеем и посмотрим, что там случилось, о чем возвестил нам Господь (Лк.2:15). А что же мы видим и найдем там? То же самое, что нашли и увидели пастухи: нашли Марию и Иосифа, и Младенца, лежащего в яслях (Лк.2:16).

Рассмотрим поближе группу этих трех лиц, чтобы извлечь отсюда для себя урок и назидание.

У яслей в Вифлеемской пещере прежде всего мы видим Марию. Она только что сделалась матерью; но телесный вид Ее не обнаруживает ни малейшего следа совершившихся родов. Он не показывает ни лихорадочной красноты, ни чрезмерной бледности. Она не испытывает ни слабости, ни болей; Она выглядит совершенно здоровою, свежею и цветущею. А почему? Потому, что Она девою была и до родов, девою осталась и после них. О, Мария! Ты поистине самая счастливая и самая благословенная в женах! Ради Тебя изменил Господь естества устав! Ибо чуждо, как говорит песнь церковная, матерям девство и странно девам деторождение, но на Тебе обоя устроишася. Все другие лица Твоего пола, если хотят наслаждаться радостями матери, неизбежно должны слагать с себя венец девства. Ты только одна из всех дщерей земли удостоилась благодати соединить красоту девства с достоинством матери!

Мария – Мать Младенца, Который лежит пред Нею в яслях. Она родила Его – Она и должна теперь окружить Его материнскими заботами, должна воздоить и вскормить Его, дабы Он возрос и сделался мужем, способным выполнить возложенную на Него задачу. Но и Дитя это, со Своей стороны, должно признать Марию Своею материю. Оно должно воздавать Ей, как матери, почтение, питать в Своем сердце сыновнюю к Ней преданность и любовь, должно слушаться и повиноваться Ей. И Оно действительно знает уже Свою Мать. Как приветливо улыбается Оно Ей, когда Она устремляет на Него Свой материнский взор! С какою радостью простирает Оно к Ней Свои маленькие ручки, просясь на Ее руки! С каким удовольствием и восторгом Оно прижимается к Ее груди, когда удовлетворено Его желание!

Каковы были чувства Марии, когда Она стояла у яслей Своего Младенца? Ах, братие, кто может надлежащим образом изобразить это? Кто в состоянии перечувствовать то, что переживала и чувствовала тогда Она? То только достоверно, что в этот момент Она радовалась тому, что Она всегда, с самого детства, боялась Бога и служила Ему, а потому могла стоять теперь пред яслями Своего Младенца с сознанием Своей нравственной чистоты и невинности. В этот момент Она от всей души благодарила Бога за то, что Он так призрел на смирение Рабы Своей (Лк.1:48), так возвеличил Ее и такую дал Ей благодать. В этот момент в тайниках души Своей Она давала обет Господу быть верною материю для дарованного Ей Дитяти, о Нем заботиться, для Него трудиться и жить, а если бы это потребовалось, за Него и умереть. В этот момент Она снова посвящала Своего Младенца Богу, Который и даровал Ей Его, Которому одному только Он принадлежал и Который некогда обратно потребует Его от руки Ее.

Когда мы с такими мыслями смотрим на Марию, стоящую у яслей новорожденного Младенца, тогда невольно возникает в душе нашей чувство особенного к Ней благоговения. Но если кто сегодня должен устремить на Нее особенно внимательные взоры, так это вы, принадлежащие к женскому полу, особенно вы, юные девицы. О, смотрите пристально на Деву Марию и берите с Нее пример в Ее добродетели, в Ее нравственной и телесной чистоте и невинности! Храните чистоту вашего сердца и чувства – это драгоценнейшее сокровище, которым вы обладаете, это наилучшее украшение, с которым вы смело можете явиться пред лицем и неба, и земли. Не дозволяйте лишать себя этого украшения, не отдавайте этого сокровища никому и ни за что на свете. Некоторые из вашего пола также сделались матерями – но как? Не только ценою их девства, но и ценою их чести и добродетели. А такие лица могут ли наслаждаться чистыми материнскими радостями? Может ли такая мать с благодарностью Богу простереть свои объятия и прижать к груди дитя свое? О, бедная, несчастная мать! Не наслаждаться и радоваться, а плакать и страдать должна ты, когда видишь дитя свое, ибо оно напоминает тебе о твоем падении, о твоей потерянной невинности. А когда оно, это дитя твое, подрастет и начнет говорить, то первыми словами, которые пролепечет оно, будут слова: мама и папа, а затем имена отца и матери. Но каково тебе, если оно в своем неведении спросит тебя: «Мама, а где же мой папа?» Не придется ли тебе тогда пред малюткою закрыть от стыда лицо свое руками? А каково затем будет в то время, когда это дитя, пришедши в разум, поймет и узнает, каким образом ты сделалась матерью? Но еще более жгучая искра западет в твою совесть в том случае, если оно само окажется в опасности сбиться с пути истинного, а ты захотела бы предостеречь его и обратиться к нему со словом увещания. Не в праве ли оно будет тогда сказать тебе в ответ: «Мама, да ты ведь и сама так делала, когда молода была». О, бедная, несчастная и жалости достойная мать!

Вот почему еще раз повторяю я вам: вы, юные, неопытные девицы, сохраняйте вашу невинность, берегите вашу девственную чистоту! А когда будете вступать в брачное состояние, то просите на это прежде всего благословения у Бога, а потом у родителей. И если затем сделаетесь матерями, тогда вы вправе будете радоваться так же, как радовалась Мария. Но тогда не забывайте и того, как она думала о тех высоких обязанностях, которые лежат на христианской матери. Давайте и вы тогда обет Господу, что вы будете верно и добросовестно выполнять эти обязанности, будете воспитывать ваших детей не в духе мира и для мира, а в духе веры, по воле Бога и для Бога!

Но обратимся теперь к тому мужу, который рядом с Мариею стоит у яслей. Это святой Иосиф Обручник. Тихо и спокойно стоит он здесь, с умилением бросая взгляд свой то на Младенца, то на Мать Его, и светлая, неземная радость озаряет лицо его. Но каким образом попал сюда этот человек и почему он стоит рядом с Мариею у яслей Вифлеемских?

Иосиф был мастеровой, плотник, который жил в тиши и уединении, кормился трудами рук своих и верно служил Богу, в точности исполняя Его заповеди. Таким образом, в глазах мира он был простым, маленьким человеком без титула и влияния; но глаз Бога усмотрел скрывавшееся в глубине сердца этого простого, незнатного человека великое сокровище благочестия и добродетели. И вот это ничтожное и малое Господь избрал для того, чтобы совершить через него нечто великое и важное. Он решил извлечь этого человека из праха и облечь его таким достоинством, которое поставило его выше князей и царей. Мария, Мать Сына Божия, хотела и должна была остаться чистою девою; однако честь и положение Ее и Ее Дитяти требовали, чтобы Она жила в законном браке с мужем, которого, до тех пор, пока не открылась пред миром тайна пришествия Иисуса Христа, считали за отца Его. И Оба Они – и Мать, и Дитя – нуждались в попечителе, руководителе и кормильце, который заменял бы им отца и супруга. Вот почему Мария должна была жить с мужем, что доселе было совершенно неслыханным делом, в девственном браке. Но где такой человек, который был бы настолько богобоязнен, настолько нравственно высок, настолько свят и чист – словом, такой человек, который был бы ангелом в человеческой плоти? Однако Бог нашел его – Он нашел его в лице плотника Иосифа. Он обручается с Мариею, он делается Ее законным мужем, а Она его женою; он окружает Ее своими заботами, берет Ее к себе, руководит Ею, сопутствует Ей в Вифлеем, где и родился от нее Иисус Христос, Спаситель мира. Вот почему и стоит он вместе с Мариею у яслей.

Не должны ли мы проникнуться чувством благоговения и к этому мужу? Но в особенности вам необходимо сделать это, юноши и мужи! Его поучительный пример пусть всегда стоит пред вашими глазами! Старайтесь всегда и во всем подражать ему и идти тем же путем страха Божия, которым шел он. Если пойдете этим путем, то каковы бы ни были обстоятельства вашей жизни, как бы ни были вы малы и ничтожны в глазах людей, но зато, подобно Иосифу, велики будете в глазах Того, пред Которым всякая высота и величие сего мира не что другое, как призрак. В особенности же следуйте его примеру в отношении невинности вашего сердца и чистоты ваших нравов. Вот видите, святому Иосифу Бог вверил девицу как жену, без всякого опасения за добродетель целомудрия обоих. Но нашел ли бы Он между вами такого благочестивого юношу или мужа сейчас? Ах, други, как ни тяжело это, но справедливость требует сказать: едва ли! Есть довольно юношей и мужчин, которые при близком знакомстве и общении с особами другого пола в ослеплении страсти или себя лишают невинности, или же являются несчастными, проклятия достойными соблазнителями и душегубцами, – но как редки Иосифы, в близости, непосредственном соприкосновении с которыми могла бы вне всякой опасности жить невинность!

А что сказать еще мужьям и отцам нашего времени? Каковы вы, мужья, в отношении ваших жен, каковы вы, отцы, в отношении ваших детей? Любите ли вы их от искреннего сердца? Заботитесь ли и работаете ли вы для них так, как этого требует долг ваш? Близко ли принимаете к сердцу их временное и вечное благо? Что можете сказать на это вы, празднолюбцы, ходящие без определенных занятий, и вы, хищники, промышляющие чужою собственностью; вы, азартные игроки и пьяницы, вы, ленивые, беспечные и равнодушные христиане, не знающие ни молитвы, ни храмов Божиих, ни богослужения с его Таинствами? – Посмотрите на Иосифа. Он охотно исполняет все нелегкие отцовские обязанности по отношению к Дитяти, Которое не принадлежит ему, – а вы не хотите исполнять их и для тех, которым вы дали бытие и жизнь! Иосиф – любвеобильнейший, кротчайший и трудолюбивейший супруг для Жены, с Которою он живет как брат с сестрой, – а вы заставляете терпеть нужды и лишения, тесните и тираните и ваших собственных жен, которые родили вам целый ряд детей. О, устыдитесь пред святым Иосифом и сознайтесь, что вы не заслуживаете имени христианского супруга и отца!

Однако пора, наконец, обратить нам взор свой на Младенца, лежащего в яслях. Что это за Младенец? На первый взгляд Он кажется таким же, как и всякое другое дитя, только что появившееся на свет. Он – совсем маленькое и слабое существо; Оно лежит в яслях, Оно не может ни стоять, ни ходить; Его так же, как и всякого новорожденного ребенка, нужно поднимать, носить и снова класть. Даже более. Это совершенно бедное и жалкое Дитя: вертеп, назначенный для загона скота, – место Его рождения; ясли – Его колыбель, сено и солома – Его постель, пеленки – Его одежда. И, однако, что мы видим? Пред этими яслями преклоняет колена Мария, преклоняет колена Иосиф, преклоняют колена и пришедшие пастухи и с глубоким умилением и благоговением молятся этому, по-видимому, маленькому, слабому и жалкому Младенцу. Что же это за Младенец? Что это за Дитя? Это то самое Дитя, о Котором Архангел Гавриил сказал Марии: вот, зачнешь во чреве, и родишь Сына, и наречешь Ему имя: Иисус. Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего, и даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его; и будет царствовать над домом Иакова во веки (Лк.1:31–33). Это то Дитя, о Котором Ангел Господень сказал во сне Иосифу: Иосиф, сын Давидов! не бойся принять Марию, жену твою, ибо родившееся в Ней есть от Духа Святого; родит же Сына, и наречешь Ему имя Иисус, ибо Он спасет людей Своих от грехов их (Мф.1:20–21). Это то Дитя, о Котором Ангел сказал пастухам Вифлеемским: я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям: ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь (Лк.2:10–11). Таким образом. Дитя это есть Сын Божий, Который пришел в этот мир как человек. Оно кажется маленьким, и, однако, Оно есть беспредельное, неизмеримое Существо, Которое не может вместить небо и земля. Оно кажется слабым, и, однако, Оно есть Существо всемогущее, Которое одним словом вызвало к бытию всю вселенную и Своею мощною десницею держит ее и управляет ею по Своей воле. Оно кажется бедным и жалким, и, однако, оно есть Господь, от Которого все произошло, Которому все принадлежит и Который всем распоряжается как хочет. Оно лежит в яслях как дитя, и, однако, Оно сияет на небе как Бог.

Но почему же Сын Божий приходит в мир в образе человека? – Он приходит не для Себя, а для нас. Он приходит взыскать и спасти погибшее. Он хочет раздавить главу змия, искусившего в раю наших прародителей, хочет уничтожить грех и смерть, которую он (змий) внес в мир. Он хочет взять на Себя грехи мира и снова примирить человека с Отцом Своим, снова исходатайствовать ему благодать Божию и снова открыть ему заключенные врата неба. Он хочет быть нашим братом, дабы и мы были его братьями и детьми Его Отца, наследниками Небесного Царствия. Он исходит к нам в образе человека с тем, чтобы и мы некогда, при нашей смерти, могли взойти на небесную высоту вечного блаженства.

Но почему Он приходит не в величии, не в силе, не во славе Своей? Почему Он является в мир таким бедным и слабым существом – Младенцем? – Что такое мир? Святой евангелист Иоанн говорит: Не любите мира, ни того, что в мире... Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская (1Ин.2:15–16). Эту троякую похоть, которая всегда служит обильным источником греха, Спаситель и хочет подавить. Он хочет Своею проповедью обратить на нее внимание людей и воодушевить их на борьбу с нею. Он хочет сделать это сейчас же, при первом появлении Своем на свет. Как Младенец, Он не может еще сделать этого словами и потому проповедует о сем делом. Вы, богатые, что думаете вы о благах сего мира? Не считаете ли вы их за величайшее сокровище на земле, которого вы всеми силами добиваетесь и, когда приобретаете, не сосредоточиваете ли на них все свое внимание, всю свою любовь и заботы? Но пойдите к яслям Вифлеемским и посмотрите! Младенец, лежащий в этих яслях, есть Сын Божий, и, однако, Он является на эту землю в крайней бедности, в нищете. О чем проповедует Он вам этою бедностью? – Он приносит вам с неба весть, что деньги и имущество, богатство и сокровища этого мира ничего не значат в глазах вашего Небесного Отца.

А вы, именующие себя знатными между вашими собратьями, за что почитаете вы всякую земную высоту? Не думаете ли вы превозноситься на основании своего происхождения, своей родовитости и своего положения над другими и не смотрите ли на них свысока и с презрением? О, пойдите к яслям Вифлеемским! Младенец, лежащий в этих яслях, есть Сын Божий, а Он является на эту землю в крайнем уничижении. Незнатная девица – Его Мать; простой плотник – Его попечитель, которого Он называет Своим отцом, а Себя его сыном. О чем говорит это уничиженное явление в мир Иисуса Христа? Оно говорит, что высота происхождения, знатность рода и преимущественное общественное положение сами по себе не значат ничего.

А вы, беззаботно предающиеся веселью и удовольствиям, что думаете об этих радостях и наслаждениях мира? Не думаете ли, что без них не было бы счастья на земле? О, подойдите к яслям Вифлеемским! Этот Младенец, лежащий в них, есть Сын Божий, и, однако, как далек Он и в самом младенчестве Своем от удовольствий и радостей сего мира! Не со смехом, а с плачем и слезами вступает Он в мир, и не с тем вступает, чтобы наслаждаться радостями, а чтобы плакать и трудиться, терпеть и страдать, а потом и умереть. Что говорит вам такое самоотречение Спасителя? Оно говорит, что истинных радостей для сердца следует искать не в удовольствиях и наслаждениях мира и что можно быть счастливым и в страданиях и злоключениях жизни. Более того. Если Сын Божий явился в мир в таком виде, то отсюда можно заключить, что человек тем богаче, тем выше, тем счастливее в глазах Бога, чем более он обрекает себя на добровольную нищету, на добровольное уничижение и самоотвержение при совершении поприща земной своей жизни. Так это есть на самом деле. О, если бы все люди прониклись такими мыслями и чувствами в ночь Рождества Христова у яслей Спасителя!

Закончив свое размышление о Марии, Иосифе и Младенце Иисусе в Вифлеемском вертепе, я хочу спросить вас, братие: что хотите вы делать в продолжение нынешнего дня? О, сделайте то же, что сделали благочестивые пастухи Вифлеемские. Поспешите перенестись своим умом и сердцем к месту рождества Христова и оставайтесь там целый день! Пробудите в себе живую и непоколебимую веру в ту непреложную истину нашей Церкви, что Родившийся Христос есть Сын Живого Бога, Бог от Бога, Бог истинный от Бога истинного, Который пришел в мир просветить, искупить и спасти его от греха и вечной погибели. В этой вере падите пред Ним ниц и молитесь Ему, как вашему Творцу и Господу. Возблагодарите Его от всей души вашей, что Он настолько взыскал вас Своею любовью, что, оставив небо, нисшел ради вас в эту плачевную юдоль. Обещайте Ему здесь, что вы всегда будете иметь пред глазами пример Его, никогда не забудете Его учения и всегда будете идти тем же путем, каким шел в Своей земной жизни и Он. Сделав это, обратитесь затем к Марии и Иосифу и просите их, чтобы они сегодня там, на небе, помолились Сыну Своему, да поможет Он вам оставаться до конца своей жизни так же верными и твердыми в вере и добродетели христианской, как верны и тверды были они. И если такими истинно христианскими очами вы увидите Христа своего Младенцем, лежащим в яслях, в месте, назначенном для скота, теперь, – то, несомненно, сподобитесь некогда узреть Его и там, на небе, в блеске величия и славы, седящим одесную Своего Небесного Отца. И тогда вы, как вечные и блаженные граждане и наследники Его Небесного Царства, снова падете пред Ним ниц, чтобы пролить к Нему теплую молитву и воспеть свою песнь хвалы и благодарения. Аминь.

С этого времени многие из учеников Его отошли от Него и уже не ходили с Ним. Тогда Иисус сказал двенадцати: не хотите ли и вы отойти? (Ин.6:66–67)

«Зачем и куда идешь ты, сын мой?» – так спрашивает добрый отец своего сына, которого он со всякой любовью и заботливостью берег и лелеял, воспитывал и образовывал, но которому тесно стало в родительском доме, и он, вопреки желанию отца, неудержимо рвется в неизвестную даль. Там, за пределами отцовского дома, лежит пред ним мир, столь великий и обширный, но столь полный опасностей, искушений и злоключений на различных путях своих. Изберет ли он надлежащий путь, достигнет ли своей цели, будет ли он счастлив? «Ах, зачем же и куда стремишься ты?» – снова спрашивает его сердобольный отец, с глубокою скорбью на душе, с горькими слезами на глазах. Глубоко трогательны эти, прямо из любящего отцовского сердца исторгающиеся слова, и разве только в самой испорченной душе они не способны произвести решительного переворота. Но еще трогательнее для благочестивого человека должен быть приведенный нами вопрос Спасителя: не хотите ли и вы отойти? – вопрос, с которым Он в лице двенадцати учеников Своих обращается и к нам сейчас, в виду усиливающегося в наше время отпадения христиан от Него и Его Церкви, и на котором мы желали бы сегодня остановить ваше, братие, внимание. О, если бы сегодня, в день Нового года, под влиянием этого вопроса Спасителя оказались мы настолько искренними к самим себе, что, взвесив пред судом своей совести все свои труды и заботы, намерения и цели, домогательства и стремления, предстали пред лице Бога с искреннею мольбою 138-го псалма: Испытай меня, Боже, и узнай сердце мое; испытай меня и узнай помышления мои; и зри, не на опасном ли я пути, и направь меня на путь вечный (Пс.138:23–24).

Итак, рассмотрим многознаменательный вопрос Спасителя (не хотите ли и вы отойти от Меня) в связи речи: рассмотрим его а) как выражение скорби Спасителя о том, что столь многие из Его последователей отходят от Него, и б) как побуждение для нас, христиан, к испытанию самих себя и своего жизненного направления.

а) Как солнце видимое представляет собою собственно один небольшой, но светлый, лучезарный круг, а другой – больший по объему, но менее светлый, так вокруг Господа, кроме небольшого кружка двенадцати апостолов, собрался другой, более обширный круг последователей. Привлеченные Его чудесами, плененные силою Его слова, последние долгое время ходили за Господом, не давая себе отчета в том, какое сделали они приобретение в лице Иисуса Христа и какой пользы могли они ожидать от Него. Увидев чудо насыщения пяти тысяч народа пятью хлебами и двумя рыбами, они подумали, что настали времена Мессии, пришел тот пророк, которому должно прийти в мир, и в этом они, конечно, не ошибались. Ошибались они только в чувственном представлении Царства Мессии, полагая, что их теперь постоянно будут кормить хлебом, сходящим с неба. Христос не раз предлагал им учение о Своем истинном существе, направляя его прямо против низменности их плотских стремлений и ожиданий. Он внушал им стараться не о тленной пище, а о хлебе небесном, истинном, который дает жизнь миру. И на их просьбу: Господи! подавай нам всегда такой хлеб (Ин.6:34) – Он сказал им: Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда. Но Я сказал вам, что вы и видели Меня, и не веруете (Ин.6:35–36). Тогда возроптали на Него иудеи за то, что Он сказал им: Я хлеб живый, сшедший с небес (Ин.6:51). Но чем дальше, тем с большею ясностью раскрывает Он им, что их следование за Ним из-за одних внешних, чувственных побуждений не доставит им никакой пользы, если они не уверуют в Него как истинного посланника Божия. Он открывает им, что и происхождение их отцов, которые ели манну в пустыне, нисколько не поможет им, если они сами не получат истинного хлеба жизни, и что этот хлеб есть плоть Его, которую Он отдает за жизнь мира (Ин.6:51). Отсюда начинается решительный поворотный пункт для многочисленной толпы иудеев, следовавших за Иисусом. Многие из них, выслушав учение Его о плоти Своей как истинной пище и крови как истинном питии, сказали: какие странные слова! кто может это слушать? (Ин.6:60). Тогда Спаситель прямо и решительно сказал им, что их приближение к Нему не истинное и бесполезное. С этого времени многие из учеников Его отошли от Него и более уже не ходили с Ним, так как они поняли теперь, что Христос не может удовлетворить их плотским ожиданиям и честолюбивым расчетам.

Как жалки эти люди, которые не могли найти в Иисусе Христе ничего такого, что могло бы удержать их при Нем. Хотя они и сличали ветхозаветные обетования о Мессии с тем, что представлял из Себя Христос, хотя и находили они в нем осуществление многих из этих обетований, но это было делом только их разума, а не сердца, верою по букве, а не живою и действенною верою. Они похожи были на людей притчи, у которых семя слова Божия падало на каменистую почву. Они слушали слово Божие и принимали его с радостью, но оно не пустило корня в их сердцах, а потому они не могли быть тверды в своей вере. Лишь только Христос выступил пред ними с решительным требованием веры в Свое Божественное величие – и они отошли от Него.

Так было во времена Спасителя. Не то же ли самое замечаем мы в отношениях к Нему и у позднейших Его последователей – современных нам христиан?

Воспитываемые с детства благочестивыми родителями в православно-христианском духе, наставляемые в истинах православно-христианского вероучения, многие принимают его только внешним образом и только по привычке осуществляют его в своей жизни; но если приходится им более серьезным образом доказать свою веру, перенести какие-либо лишения и страдания за своего Господа, то они не обнаруживают достаточного мужества в этом испытании, в них возникает ропот, они отходят от своего Господа, не хотят знать и матери своей, Церкви. Сначала, на первых порах своей жизни, многие из чад Православной Церкви с радостью и удовольствием принимают и соблюдают все то, чему учит их Церковь на основании Священного Писания и Священного Предания. Но вот закрадывается в их сердца сомнение в истинности простого библейского учения и спасительности церковных Таинств, доносится до их слуха чуждый голос нечестивых лжеучителей, подтверждающих их сомнение, – и они теряют веру в своего Господа и отходят от Него, вообразив себя, подобно блудному сыну, способными жить самостоятельно.

Но вот Господь с любовью отца, с внутреннею тугою смотрит вслед каждого из этих отходящих от Него блудных сынов Своих и говорит им: не хотите ли и вы отойти? Вот стоит Он с любовью царя, который готов жизнью пожертвовать за каждого из этих, изменяющих Ему Его подданных, и, как у пророка Михея (Мих.6:3–4), говорит им: Народ Мой! что сделал Я тебе и чем отягощал тебя? отвечай Мне. Я вывел тебя из земли Египетской и искупил тебя из дома рабства, и послал перед тобою Моисея, Аарона и Мариам. Людие мои, подумайте о том, сколько добра сделал для вас Господь ваш! Вот стоит Он с любовью пастыря, который готов бежать вслед за каждой отбивающейся от стада овцой и на раменах Своих принести ее домой. Вот стоит Он с любовью и скорбью жениха, который все сделал для того, чтобы пойти под венец со Своею невестою и навсегда связать с нею судьбу Свою, но в день брака она отказывает ему в руке своей и отдается другому.

О, какая скорбь снедает грудь Спасителя, когда Он видит, как много его последователей удаляется от Него и Его Святой Церкви. Он готов удержать их в доме Отца Своего, но они не хотят более быть в нем. У Него, в Его обширном, любящем сердце, есть место для всех них, но они не хотят оставаться в нем. У Него достало бы благодатных средств для всех, но они не хотят ими пользоваться. В дому Отца Его много светлых обителей и украшенных чертогов, но они слепы, они не видят красоты и великолепия этих чертогов и без сожаления оставляют их. Само собою понятно, что если они не хотят более оставаться с Ним, то здесь не может быть места никаким принудительным мерам, – в таком случае Он должен отпустить их, хотя и с глубокой скорбью.

Но как несчастны и жалки эти неверы, отступающие от Христа и Его Церкви! Как обманываются они, рассчитывая сделать чрез это шаг вперед, стяжать себе титло передовых людей! Не вперед шаг делают они чрез это, а отступают назад, потому что истинное движение вперед есть только движение ко Христу. И, однако, наше время – поистине – время не приближения ко Христу, а удаления от Него и Его Церкви. Осмотритесь кругом, и вы вполне убедитесь в этой печальной истине. С каждым годом все более и более умножаются между христианами ереси, расколы, отпадения от истинной веры во Христа, более и более является людей, вовсе утративших благо веры и только по одному имени и по рождению в христианской семье принадлежащих Церкви. О, если бы Спаситель явился сейчас среди нас, то при взгляде на нас, не предложил ли бы Он и сейчас, как тогда, Своего полного скорби вопроса: не хотите ли и вы отойти?

С этим вопросом в приведенном нами тексте Христос обращается, собственно, не к отходящим от Него ученикам более обширного круга, а к тем двенадцати избранным ученикам Своим, которых Он ввел во внутреннее общение с Собою. Такой вопрос Спаситель предлагает последним не потому, чтобы Он не надеялся на их верность Себе, но чтобы побудить их к самоиспытанию. При этом Спаситель как бы так говорит: «Не хотите ли уж и вы отойти от Меня? вы, которых Я так приблизил к Себе из одной любви к вам, вы, которым Я открыл тайны Царствия Божия и снабдил особенными, благодатными силами и дарами? Отойти от Меня, оставившего ради вас Свою небесную родину, где жил Я в полном довольстве, в блеске величия и славы и снисшедшего в эту плачевную юдоль бед и скорбей, – от Меня, извлекшего вас из бездны гибели и оказавшего вам такую любовь, какой никто не может оказать?»

Таков смысл и содержание этого вопроса Христа к двенадцати ученикам Своим. Этим Он не хочет насильно заставить их остаться при Нем. Нет, – это дело их свободного выбора. Как отошли от Него другие, так и они могут отойти от Него, если им не нравится общение с Ним. Их не должны приковывать к Нему никакие внешние, насильственные узы. Своим вопросом Спаситель хочет заронить только жгучую искру и совесть учеников Своих и заставить их посерьезнее испытать самих себя, взвесить, в каком они отношении стоят к Нему, чем они пользуются от Него в настоящем, что могут получить от Него в будущем и что могут найти, если бы отошли от Него.

б) Такое именно действие и произвел на апостолов этот исполненный грусти вопрос Спасителя, как это видим мы из ответа апостола Петра, который он дает им от лица всех своих собратий: Господи! говорит Петр, к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни: и мы уверовали и познали, что Ты Христос, Сын Бога живаго (Ин.6:68–69). Да и куда им, в самом деле, было идти? Разве к их прежнему занятию рыболовством, к рыбачьим снастям и лодкам на Генисаретском озере? Но Христос сделал их ловцами человеков, а это занятие и призвание несравненно выше. Или к Иоанну Крестителю, учениками которого некоторые из них прежде были? Ах, его уже не стало – Ирод Антипа убил его, да к тому же Иоанн не был светом истинным, самосветящим, – он светил только светом, заимствованным у Христа, как и сам Он свидетельствовал: Ему, то есть Христу, должно расти, а мне умаляться (Ин.3:30). Но здесь было Само вечно светящее солнце правды. Или они, быть может, могли пойти к фарисеям и книжникам? Но они связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их (Мф.23:4). Но здесь Тот, иго Которого благо, и бремя Которого легко (Мф.11:30), и у Которого одного только можно найти покой душам своим. Или должны они примкнуть к первосвященникам и старейшинам иудейским? Но слава их храма уже померкла, и завеса, отделявшая Святая Святых от входа в нее народа, скоро будет разодрана. А здесь стоит Вечный Первосвященник, Который вошел в самое небо и Своей собственной кровью совершил там искупление. Или, наконец, нельзя ли было им пристать к Ироду – царю, к Пилату – правителю? Но их власть была только тенью и слабым отражением истинной власти. Здесь же – Сам истинный Царь из племени Давидова, Который сделал их Своими подданными, и кто от истины, тот слушает Его голос. Итак, на что им было решиться, куда идти? Всюду непостоянство и смерть, всюду ночь, мрак и тени – здесь, у Христа только жизнь и глаголы живота вечного, у Него только свет, мир и радость.

А что сказать теперь нам с вами, слушатели, на этот трогательный вопрос Спасителя, который и для нас имеет такое же значение побуждения к самоиспытанию, какое имел он для двенадцати апостолов? Не хотим ли уж и мы отойти от Христа и Его Святой Церкви точно так же, как отходят на наших глазах многие из наших собратий? Если когда, то именно сегодня, в день Нового года, особенно нужно нам испытать самих себя, куда склоняемся мы нашими мыслями, желаниями и намерениями, и на каком пути мы находимся. Так обыкновенно делает благоразумный путешественник: прошедши ту или другую станцию, он останавливается и соображает, по той ли дороге идет он, которая прямее и беспрепятственнее может привести его к предпринятой цели. Так должны делать на пути нашей жизни и мы – странники земли, не имеющие здесь постоянного града, но ищущие будущего (Евр.13:14). И так, куда же идем мы и куда должны идти?

Может быть, ты идешь к провозвестникам мудрости века сего или к новоявленным ересеучителям, с их новыми евангелиями, с их новою самоизмышленной верой? – О, предостереги себя от их обманчивого света, от их растлевающего учения: там ничего нет для твоей бессмертной души, ничего нет для вечности – Христос только имеет глаголы живота вечного, у Него и в Его Церкви только душа находит то, чего так сильно желает, – свет, жизнь, мир и радость. Может быть, тебе хочется примкнуть к сонму тех, которые утопают в роскоши и неге и не отказывают себе ни в каких земных удовольствиях? Но этот мир, со всеми его удовольствиями, преходит и только тот, кто исполняет волю Божию, пребывает вовек (1Ин.2:17), у него только есть истинная радость. Или, быть может, ты жаждешь почестей и уважения в этом мире, хочешь быть богатым и знаменитым, занимать высокое положение в обществе? Но все это суета сует, – все суета! (Еккл.1:2), одна только честь у Бога достойна нашего достижения и никогда не теряет своего значения. Или ты хочешь во что бы то ни стало добиться расположения великих и сильных мира сего, чтобы при посредстве их сделаться счастливым? Но помни, что их рука слаба, их величие непостоянно, их сила ничтожна. У Христа только ты можешь найти для себя прочную и надежную опору, только Он один вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр.13:8). К Нему, к Нему одному должны мы направлять и свои мысли, и свои желания, и свою деятельность. Куда бы помимо Его нас ни звали – не послушаем; куда бы ни указывали – не посмотрим; куда бы ни стали завлекать – не последуем!

В жизни нам часто приходится стоять на перекрестке. Справа мы видим узенькую тропинку, которая чрез тесные ворота ведет в жизнь вечную, а слева широкую дорогу, чрез широкие ворота ведущую в бездну гибели. По-видимому, все люди должны бы одинаково предпочитать первый путь, ведущий к вечной жизни, потому что каждый хочет жить и блаженствовать и никому не хочется умереть и погибнуть. Но перекресток соблазнителен, опасен, ибо путеводителем по правому пути служит один только простой крест, с такого рода надписью: кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мк.8:34). Но не очень заманчива эта надпись для людей. Напротив, запуганные ею, они поспешно обращаются в другую сторону – посмотреть, каково там. Там видят они множество дорог и дорожек, на которых стоят столбы – указатели пути, с разного рода заманчивыми надписями. На одном, например, написано: «В храм славы и почестей». Как привлекательна эта надпись! Как много прельщенных ею идут по этой дороге и низвергаются в пропасть. На другом стоит: «На золотые горы и к сокровищницам». И смотрите, как гнутся и ухищряются, как напрягаются и толкаются эти злосчастные сребролюбцы, бесчисленными толпами взбирающиеся на эти горы! Они забыли, что за этими золотыми горами и сокровищницами каждого из них ждет мрачная могила только в три аршина длины и в полтора аршина ширины, куда нельзя взять всех этих сокровищ. Далее читаем: «К веселой и разгульной жизни, к чувственным удовольствиям и наслаждению!» И так как люди по испорченности своей природы никогда не прочь от удовольствий и наслаждения, то какими длинными толпами спешат они сюда, истощают жизнь, тратят силы и здоровье, жертвуют душевным спокойствием. Тех многочисленных жертв этой разгульной жизни, трупы которых печально лежат на этой дороге, казалось бы, достаточно для того, чтобы привести в ужас всякого стремящегося сюда, но ослепляющая страсть к наслаждениям берет свое. Она постоянно привлекает тысячи тысяч новых жертв молоху чувственных удовольствий, повергая их в его распаленные объятия. Дальше, дальше от этого пути ты, бедный и неокрепший юноша, ты, невинная и слабая девица! Здесь дело идет уже более чем об обыкновенном счастье, здесь идет дело о вечном блаженстве. Но вот читаем мы еще такого рода надпись: «К счастью и миру в этой жизни». Эта надпись, хотя и не так опасна, как те, однако истинное счастье возможно только там, где вечное блаженство, а истинный мир возможен только под условием мира с Богом.

Христианин! Переступая порог Нового года, который, по причине постигшего край наш страшного бедствия – голода, не может не порождать в нас тревожных опасений, потщись прочитать по книге своей совести свои мысли, намерения и домогательства и определить, на каком пути ты находишься. И если, к несчастью, окажешься на левом, широком пути, то постарайся хотя в наступающем и, быть может, последнем в твоей жизни году стать на правый. Сюда зовет тебя Сам Спаситель, говоря: «Ужели и ты хочешь отойти от Меня?» Не считай слишком трудным и непосильным для себя крестный путь Его. Ибо Христос, хотя и требует, чтобы ты нес этот крест, но лишь только ты возьмешься за него, как Он Сам спешит подставить рамена Свои, чтобы облегчить труд твой, разделить с тобою ношу. И это бремя – оно поистине ведет к высшему наслаждению, и наоборот: бремя мира – оно ведет всегда к более и более тяжелому и горькому бремени. И куда бы ты ни пошел помимо Христа и Его Церкви, но рано или поздно ты везде почувствуешь себя обманутым.

Итак, пусть другие идут куда хотят, но мы, возлюбленные чада Православной Церкви, будем стремиться к нашей цели – Господу Иисусу. И если потом Он обратится и к нам с вопросом: не хотите ли и вы отойти? – будем отвечать Ему словами апостола Петра: Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни: и мы уверовали и познали, что Ты Христос, Сын Бога живаго. Аминь.

Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему (Лк.3:4)

Сегодня Церковь наша прославляет святого пророка, Предтечу и Крестителя Иоанна, Спасенный по милости Божией от смерти, постигшей тысячи младенцев в Вифлееме во время избиения их по приказанию Ирода царя, святой Иоанн детство и юность провел в дикой и безлюдной пустыне, приготовляя себя к великому служению постом, молитвою и строгою жизнью. Но когда приблизилось время, в которое Спасителю нужно было выходить на общественное служение, был глагол Божий к Иоанну (Лк.3:2), чтобы он вышел с проповедью покаяния и приготовил бы сердца людей к принятию Мессии. Повинуясь этому призыву, святой Иоанн тотчас же приступил к его исполнению. Имея около 30 лет от роду, он явился, по выражению церковной песни, как светлая утренняя звезда, которая своим блеском превосходила сияние всех других звезд и предвозвещала утро благодатного дня, освещаемого духовным Солнцем – Христом (Мал.4:2). С ревностью исполняя волю Божию, он, как говорит Евангелист, проходил по всей окрестной стране Иорданской, проповедуя крещение покаяния для прощения грехов (Лк.3:3). Этот глагол Божий продолжает, братие, и сейчас исходить к пастырям и учителям Церкви, призывая их к проповеди покаяния. И благодарение Богу! – Пастыри следуют этому призыву, неленостно проповедуя слово Божие и в храмах и вне оных, за богослужением и во внебогослужебное время, и в своих приходских церквах и в особых, нарочито для проповеди устраиваемых, какова и настоящая. В Евангелии Иоанна говорится, что Иоанн Креститель на вопрос фарисеев: кто же ты? – отвечал: я глас вопиющего в пустыне, каковое наименование он прилагает к себе и в приведенном нами месте (Лк.3:4; Ин.1:23). Это наименование приложимо и ко всем благовестникам христианского учения, ко всем церковным проповедникам. Ибо голос христианского проповедника должен быть голосом вопиющего – но он, к сожалению, очень часто бывает и голосом вопиющего в пустыне. Вот мысль, раскрытие которой я нахожу уместным в этом новом храме, который устроен с миссионерскою, духовно-просветительскою целью и предназначен для ежедневной проповеди.

Голос проповедника, говорю я, должен быть голосом вопиющего. Вопиять – значит резко кричать, говорить громким, возвышенным, напряженным голосом. Вопиют, или громко говорят, во-первых, тогда, когда те, к которым обращена речь, находятся на большом расстоянии от говорящего. Проповедник покаяния главною задачей своею имеет действовать на совесть грешников, удалившихся от Бога, и возвращать их на истинный путь. Но какое расстояние может быть больше того, какое отделяет грешника от Бога Всесвятого? Астрономы говорят, что Луна отстоит от земли на 50 тысяч миль, а многие из других светил на сотни тысяч миль; они уверяют, что пушечное ядро должно было бы много лет лететь, чтобы достигнуть Солнца; они утверждают, что миллиарды звезд так называемого Млечного Пути движутся в небесном пространстве на расстоянии от нас целых миллиардов верст. Но несравненно далее, чем Луна от Земли, чем Солнце и звезды Млечного Пути от нас, отстоит смертный грешник от Бога. Ибо воздух, который между Ним и грешником, беспределен. Голос же проповедника должен проникать в сердце и такого человека, должен и ему указывать на ужас и бедствие того положения, в каком он находится. Чтобы достигнуть этого, его голос должен быть, конечно, голосом громко вопиющего, иначе его не будет слышно.

Во-вторых, громко говорят тогда, когда имеют дело с глухим, то есть с человеком, у которого поврежден орган слуха. Проповеднику весьма нередко приходится иметь дело и с глухими, только не телесно, а с глухими духовно. Сюда относятся все закоснелые, упорные грешники, то есть те, которые в продолжение многих лет, повторяя очень часто какой-нибудь грех, наживают такую сильную к нему привычку, что, несмотря на все вразумления со стороны своих родителей, духовника или проповедника, не хотят подавить в себе эту привычку, не хотят даже избегать и ближайших поводов к любимому греху. Все таковые слушатели намеренно закрывают уши своего сердца – не хотят слушать проповедника, когда он обращает внимание на их грехи и пороки, на их дурные наклонности и греховные поступки. Не должен ли поэтому его голос быть голосом громко вопиющего, если он желает, чтобы его услышали и поняли и такого сорта слушатели?

В-третьих, сильно кричат еще, когда нужно бывает разбудить крепко спящего. Нередко и очень нередко приходится и проповеднику пробуждать своею проповедью спящих. Здесь я разумею опять не телесно спящих (хотя ныне не бывает недостатка и в таких, которые часы богослужения и проповеди превращают в часы сна), но спящих духовно. Крепко заснувший ничего не чувствует, что происходит вокруг него, он не боится и ничего не слышит даже и тогда, когда ему угрожает большая опасность от воров и разбойников, от огня или других несчастий. Между слушателями христианского проповедника бывает очень много таких, которые, находясь в состоянии нравственного сна, не чувствуют никакой опасности в отношении спасения своей души. Сюда относятся все беспечные, равнодушные религиозные индифферентисты, число которых, к прискорбию, легион. Сюда принадлежат особенно те самоправедные фарисеи, которые думают, что им нечего бояться Бога и небо для них совсем безопасно, потому что они не знают за собою никаких особенно крупных грехов, потому что они, как часто сами говорят, никого не убивали, никого не обкрадывали, ни ложной присяги не принимали, ни домов не поджигали, ни прелюбодеяний не совершали и т.п. Но что они ежедневных молитв не совершают или совершают только для формы, без участия сердца, что без уважительной причины Божественную литургию в воскресные и праздничные дни пропускают, ненависть и злобу в сердцах своих питают, нецеломудренным помыслам и вожделениям предаются, двусмысленные, безнравственные речи говорят или слушают, в житейских и торговых сношениях обманы допускают, постов и воздержания не соблюдают – на это они не обращают внимания. К числу беспечных и духовно спящих относятся и те, которые в своем безумном ослеплении пороки свои облекают в тогу добродетелей и на свои слабости смотрят как на добрые качества, когда, например, гордость свою выдают за самоуважение, роскошь в одеждах за чистоплотность, свою скупость и жадность за бережливость. Сюда, наконец, принадлежат еще те из христиан, которые, предаваясь греху и пороку, любят утешать себя мыслью о бесконечном милосердии Бога, забывая при этом о Его бесконечной святости и правосудии. Такого рода христиан много между так называемыми образованными классами. Состояние, в котором находятся все эти спящие религиозные индифферентисты, тем серьезнее и пагубнее, что они совершенно не сознают его опасности. Христианский проповедник обязан побуждать и этих спящих, разрушать их тщетную надежду на себя и на Бога, раскрывать им этот самообман их и путем возбуждения страха выводить их из мнимого покоя и безопасности. Но чтобы достигнуть этого, ему необходимо сильно возвышать свой голос, чтобы его могли слышать, – необходимо опять быть гласом вопиющего.

Наконец, возвышают до крайнего напряжения свой голос еще тогда, когда говорят в чувстве ревности и справедливого негодования с желанием произвести более сильное впечатление на слушающего. Очень нередко пастырь-благовестник божественного слова находится и в таком положении. Крепко нужно бывает возвышать ему свой голос против греха и порока и греметь против тайного и явного растления в своем обществе. И если он при этом предастся гневу, то этот гнев есть гнев безгрешный, справедливый, священный гнев. В чувстве такого гнева говорили часто пророки Ветхого Завета. Такому гневу предавался и ныне прославляемый проповедник покаяния Иоанн Предтеча. Таким гневом воспламенялся и Сам Спаситель при виде тех возмутительных злодеяний, какие совершались у Него на глазах. Такому священному гневу естественно предаваться и проповеднику божественного слова. Мужественно и неустрашимо он должен возвышать свой голос против всякого зла. Взывай громко, не удерживайся, говорит Бог пророку Исаии, возвысь голос твой, подобно трубе, и укажи народу Моему на беззакония его (Ис.58:1). Это требование, с которым Бог обращается здесь к пророку Исаии, приложимо и ко всякому христианскому проповеднику. Следовательно, и его голос должен быть гласом вопиющего – но, к сожалению, он очень часто бывает гласом вопиющего в пустыне, как это мы увидим сейчас из нижеследующего объяснения.

Если бы кто стал кричать в безлюдной, необитаемой пустыне, то его голоса, конечно, никто не услышал бы, как бы он ни был силен. Такова часто бывает судьба и проповедника слова Божия. Хотя ему и не приходится говорить в пустыне, хотя он говорит большею частью пред многочисленным собранием, в храмах, иногда переполненных народом, но часто от этого так же мало бывает пользы, как если бы он проповедовал в безлюдной пустыне, пред одними скалами и камнями. Его слова остаются пустыми, никем не воспринимаемыми звуками. Из семян слова Божия, которые он сеет, одна часть, как говорит Сам Спаситель в Своей притче, падает на дороге и затаптывается проходящими, другая падает на каменистую почву и не всходит, а третья попадает между терниями и заглушается травою, и только небольшая часть падает на добрую почву и приносит плод (Мф.13:3–23). Многие из христиан слушают проповедь только телом, а не душою: они готовы отдать свое внимание всему возможному, только не слову проповедника. Другие хотя и уделяют этому слову долю своего внимания, но не воспринимают его сердцем, то есть они не верят и не следуют тому, что им проповедуется, а потому слово Божие не производит на них никакого впечатления. Проповедник, желая обратить сердца грешников к Богу, делает им предупреждения, наставления и увещания, но они не слушают его, – они намеренно ожесточают сердца свои и спокойно идут своим путем, отходя все дальше и дальше от Бога. Он хочет пробудить нравственно заснувших от глубоко сна, разубедить их в ложной безопасности, но они не трогаются его словами и, вместо того чтобы принимать их на свой счет, относят их всегда только к своим ближним.

Если же, наконец, он, объятый праведным гневом, смело и неустрашимо возвышает свой голос против явных и тайных пороков в своем обществе, то или подвергается насмешкам и презрению, или же делается предметом явного и тайного преследования врагов своих. Такая участь постигла и ныне воспоминаемого проповедника покаяния Иоанна Предтечу. Когда он с неустрашимым мужеством сказал прямо в лицо нечестивому царю Ироду: не должно тебе иметь жену брата твоего (Мк.6:18), то поплатился за это не только темницею, но и мученической, кровавой смертью.

Но проповедник слова Божия не должен, однако же, предаваться унынию, когда не слушают его предостережений, увещаний и обличений. Его обязанность – настойчиво продолжать свои труды и тогда, когда он не видит от них успеха. Он не должен оставлять не испробованным ни одного средства: ни нежной доброты, ни суровой строгости, ни любви и снисходительности, ни настойчивой требовательности. Наставление апостола Павла: проповедуй слово, настой во время и не во время, обличай, запрещай, увещевай со всяким долготерпением и назиданием (2Тим.4:2) – относится и к каждому проповеднику. И хотя бы он своею неустрашимостью и ревностью нажил себе тайных и явных врагов, то и это не должно сбивать его со своего пути в исполнении священных его обязанностей. Он не должен искать людской похвалы и бояться человеческого злословия, но всегда помнить слова Апостола: Если бы я... угождал людям, то не был бы рабом Христовым (Гал.1:10).

Итак, хотя горькая, но несомненная правда, что голос вопиющего проповедника очень и очень часто бывает гласом вопиющего в пустыне. Но как хотелось бы, чтобы голос, по крайней мере, ныне празднуемого проповедника святого Иоанна Крестителя, не остался для вас, братие, пустым звуком, коснувшимся только вашего внешнего слуха, но запал бы в ваше сердце и нашел бы в нем живой отголосок! Что ж говорит этот голос? Он говорит: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему; всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся и неровные пути сделаются гладкими (Лк.3:4–5). Да, братие! Приготовьте путь Господу, чудесное Рождество Которого мы только что отпраздновали! Откройте Ему и Его слову сердца ваши, дабы Он мог войти в них Своею благодатью! Удалите из них все, что может Его отталкивать и преграждать Ему путь к ним! Закопайте и заровняйте в душах ваших все ямы и углубления плотских наклонностей и чувственных вожделений, а также честолюбия и корыстолюбия, алчности и наживы! Наполните окружающую вас атмосферу благоухающим фимиамом христианской любви, положив конец ненависти, зависти и злобе и простив врагам всякие обиды и оскорбления! Сройте и уровняйте горы и холмы гордости и самопревозношения, заменив их добродетелью смирения! Выпрямите кривые и извилистые пути притворства и лицемерия, лжи и неправды, обмана и лихоимства! Будьте открыты и прямы, честны и искренни во всех ваших действиях и поступках! О, если бы вы под влиянием этой проповеди святого Иоанна действительно уровняли бы так путь к сердцам вашим! Тогда не было бы места нашим опасениям за судьбу этого храма, предназначаемого для ежедневной проповеди. Тогда он не представил бы из себя бесплодной и безлюдной пустыни. Тогда он всегда полон был бы жаждущих слова Божия слушателей. Тогда и нашим проповедникам, поучениями которых ежедневно будет оглашаться храм сей, не было бы надобности неумеренно напрягать свой голос. Тогда каждое слово, и не громко сказанное, несомненно, стало бы достигать вашего слуха и глубоко западать в вашу душу. Аминь.

Се, лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий (Лк.2:34)

Так сказал праведный старец Симеон о Божественном Младенце Иисусе, возлежавшем на руках его.

Еще у ветхозаветных пророков Мессия называется Князем мира (Ис.9:6), как принесшего мир на землю воспели Его и Ангелы в ночь рождества Его (Лк.2:13–14), – однако не то как будто говорит Он Сам о Себе: не мир пришел Я принести, говорит Он, но меч (Мф.10:34). На первый взгляд эти выражения Священного Писания кажутся противоречащими друг другу, но это кажущееся противоречие легко примиряется. Христос Господь пришел возвратить миру истинный мир, который состоит в совершенном согласии человеческой воли с Божественной и в подчинении плоти закону духа. Но для достижения этого истинного мира необходимо разрушить тот ложный мир, который человек заключил со своими страстями и греховными наклонностями. И вот по отношению к этим последним-то Христос и явился с мечом, то есть Он пришел на землю не для того, чтобы подложить мягкое возглавие для страстей человеческих, но чтобы возжечь непримиримую борьбу против них.

Но не все хотят вести эту борьбу, напротив, многие остаются друзьями или, лучше, рабами своих страстей и становятся в ряды врагов Христа. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его (Ин.1:5). Пришел к своим, и свои Его не приняли. А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими (Ин.1:11–12). Это деление мира на два враждебных лагеря пророчески предвидел и старец Симеон, когда он, прижимая к груди своей Божественного Младенца, сказал: се, лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий (Лк.2:34).

Не правда, что эти слова противоречат и той торжественно-радостной песни, которая воспета была Ангелами при рождении Спасителя: они обозначают только то, что самые радостные тайны нашей религии по вине человека суть и самые в то же время печальные для него. Ибо чем более сделано Богом для нашего спасения, тем больше будет и наше осуждение, если все эти спасительные средства будут нами отвергнуты. Правда, благодеяния Божии чрез злоупотребление ими со стороны людей ничего не теряют в своем величии и бесконечном достоинстве, тем не менее, однако же, печально, в высшей степени печально то, что они для многих из людей по их собственной вине служат не к восстанию, а к падению. Христос Господь, хотя никого не лишил права на участие в Его искуплении, хотя Он желал для всех без исключения послужить к восстанию, – но Бог, сотворивший нас без нашего участия, не захотел нас искупить без нашего содействия. Напротив, мы можем достигать спасения только под условием нашего собственного старания, наших собственных усилий. Царство Небесное силою берется, говорит слово Божие, и употребляющие усилие восхищают его (Мф.11:12). А так как многие не хотят взять на себя никаких подвигов к своему спасению, то дело искупления Христа служит для них к падению, к еще большему осуждению.

В приведенном нами месте говорится далее, что Христос лежит в предмет пререканий, то есть в предмет спора. Как здесь, так и в других местах, Христос справедливо называется знамением, чудом, потому что в Нем все чудесно, все непостижимо, все несогласно с обыкновенным способом мышления. Он – Бог и в то же время смертный человек: Он всемогущ и вместе с тем не свободен и от человеческой немощи; Он Царь славы и Высочайшее Существо и в то же время уничиженнейший из всех сынов человеческих; Он – Владыка вселенной и в то же время не имеет, где приклонить голову (Мф.8:20). Хотя Бог ни в чем так не обнаружил Свое всемогущество, Свою премудрость, благость и правду, как в добровольном уничижении Своего единородного Сына, однако осуетившийся ум многих иудеев и язычников не мог этого понять, почему Христос для иудеев послужил соблазном, а для эллинов безумием. По их мнению, Мессия должен был явиться в земном величии, славе и могуществе. А так как Господь Иисус Христос явился в крайне уничиженном виде, в образе раба, то поэтому и сделался предметом пререканий, причем усматривали глупость и безумие там, где сокрыта была высочайшая мудрость. В самом деле, ужели не было согласно с Божественною мудростью то, чтобы она избрала немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира... чтобы посрамить сильное (1Кор.1:27)? Если бы Христос для основания Своего духовного Царства на земле призвал на помощь сильных и мудрых мира сего, то успех этого дела могли бы приписать внешним обстоятельствам. Теперь же быстрое распространение христианской религии является очевидным чудом, и чем более Божественный Учредитель его и Его посланники лишены естественных вспомогательных средств, тем нагляднее и очевиднее открывается перст Всевышнего.

В наше время никого уже не соблазняет тот уничиженный вид Спасителя, в каком явился Он на землю, и ни в ком не оставляет недоумений вопрос о том, почему Он в таком, а не в другом виде был на земле, – но зато тем более пререканий встречает Его святое учение. Мудрецы нашего времени, не желая по гордости своей подчинить свой разум игу веры и в то же время не в состоянии будучи понять некоторые тайны христианской религии, или подвергают их сомнению, или совсем отвергают. Но еще более склонны многие отвергнуть нравственное учение христианства, и хотя прямо и открыто они этого делать не осмеливаются, так как в этом обнаружилось бы слишком злое их сердце, но в душе-το они желают не чего-либо другого, как именно перемены или отмены этого нравственного учения. Они желали бы такой религии, которая давала бы больше простора страстям человеческим, которая менее строго осуждала бы невоздержание и нецеломудрие, себялюбие и любостяжание и другие греховные наклонности, по крайней мере, никого не исключала бы из Царствия Небесного, – религии, которая довольствовалась бы одним только «Господи, Господи!» и ничьей не беспокоила бы совести, – вот такая религия им нравится. Атак как наша религия предъявляет к людям строгие требования и объявляет войну против всех их страстей и пороков, то, будучи рабами последних, они и вооружаются против нее всей силой своего негодования и делают на нее всевозможные нападки. Ибо всякий, делающий злое, говорит Спаситель, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличались дела его, потому что они злы (Ин.3:20).

Братие! Я не думаю, чтобы между нами были сейчас люди, которые питали бы в уме своем мысли и убеждения, противные нашему православно-христианскому учению, – но, свободные от противоречий ему словом, не противоречим ли мы ему делом?

На этот вопрос пусть ответит совесть каждого из нас.

Со своей стороны я напомню сейчас о том только, что если мы хотим участвовать в искупительных заслугах Спасителя, чтобы Он был для нас не на падение, а на восстание, – то веру в Него, исповедуемую устами, мы должны доказывать и делами. Правда, по испорченности и слабости своей, мы и при самом искреннем желании делать добро можем не достигать своей цели, но у нас есть Спаситель, сострадающий нашей слабости; Он охотно приходит к нам на помощь всякий раз, когда мы, изнемогая в борьбе со злом, обращаемся с молитвою к Нему. Не должны мы только воображать, как это делают новомодные лжеучители веры, разливающие яд своего вредоносного лжеучения по всему нашему Отечеству, что Христос спасет нас и без нашего содействия. Глубоко заблуждаются те, которые всю нравственную распущенность человека хотят извинить одним, по-видимому, благочестивым вздохом: ах, что же делать? Человек так слаб! Сам по себе человек слаб – это правда, но при помощи благодати Божией он все-таки может побеждать страсти и совершать добро, к чему он и обязан. И если этого тебе доселе не удавалось, то это говорит только о недостатке твоего собственного старания и усилия. Впрочем, при этом нужно избегать другой, совершенно противоположной крайности, то есть не нужно слишком много полагаться на свои собственные силы. Это бывает, когда кто-либо, задавшись твердым и решительным намерением не совершать более того или другого греха в продолжение всей своей жизни, забывает, что для осуществления этого намерения, требуется еще благодатная помощь Божия, когда он думает, что он может сам себя освободить от уз греховных, не прибегая к Всевышнему Помощнику. Отсюда происходит то, что он в самом непродолжительном времени изменяет уже своему намерению, впадает снова в тот грех, которого он не хотел повторять, и выводит отсюда заключение, что для человека невозможна победа над своими греховными наклонностями, как бы он с ними ни боролся.

Но, друже! Ты хотя и боролся, но боролся не по правилам православного учения веры. Православный борец, с одной стороны, употребляет все усилия, все меры и средства к тому, чтобы избежать греха, к которому он чувствует наклонность, но в то же время он постоянно молится и о Божественной благодатной помощи. Он борется, как будто он сам все может преодолеть, но вместе и молится, как будто сам по себе он ничего не может сделать и все должна делать одна только благодать. Наше восстание от греха, освобождение от уз низменных страстей не есть наше дело, но дело нашего Господа и Спасителя Иисуса Христа. – Сей лежит на восстание многих.

Он не только пострадал за наш грех, но исходатайствовал нам и благодатные средства к преодолению его, хотя этими последними многие и пренебрегают. – Сей лежит на восстание. Собственными силами мы никогда и никак не можем восстать из бездны греха. Не можем мы восстать из нее с тем слабодушием, которое, отчаиваясь в возможности внутреннего изменения и исправления человека, полагается на одни только внешние заслуги Христа и не думает о возрождающей силе Его благодати; но не можем восстать и с той самонадеянностью, которая ждет исправления человека только от его собственных усилий и не думает о том, что без Христа мы так же бессильны победить грех, как и искупить его. Христос есть не только умилостивление за грехи наши, но Он есть и наша жизнь, первоисточник всякой святости, потому что мы только чрез Него, чрез Его воздействие можем исправить нашу жизнь и сделаться праведными и святыми. Глубоко поэтому заблуждаются те (последователи Лютера), которые думают, что для спасения нашего достаточно одного только внешнего применения или присвоения заслуг Христа без внутреннего возрождения человеческого сердца. Нет, такое учение противоречит и святости и правде Бога в одно и то же время: противоречит Его святости, потому что этим допускалось бы потворство греховной лености и беспечности человека; противоречит Его правосудию, потому что Он тогда признавал бы человека праведным и добродетельным при отсутствии в нем этих качеств.

Таким образом, и здесь истину составляет середина: человек не может спасти себя своими собственными силами и средствами, но он не может быть спасен и без его собственного содействия. Для спасения человеку необходимо внутренне измениться, совлечься, по слову Божию, ветхого человека (Кол.3:9), из грешника сделаться праведником, но он не может этого без помощи дарованной нам Христом Божественной благодати.

Господи Иисусе! Для всех приходил Ты на землю, дай же, чтобы и все правильно познали Тебя и приняли спасение, приготовленное Тобою для всех падших сынов Адама! Аминь.

Ныне мы празднуем 300-летие блаженной кончины Святейшего Патриарха Всероссийского Ермогена. При воспоминании о той эпохе, когда жил святитель Ермоген, восстает в памяти одна из самых мрачных картин Русской истории... Это было время великого гнева Божия на Россию, время политического и нравственного развращения народа и время, когда народу приходилось стенать под натиском иноверцев, старавшихся стереть с лица земли православие.

Но милосердный Господь послал спасение России в лице ныне поминаемого святителя патриарха Ермогена, избранного на это служение и посвященного в сан Патриарха в этом самом храме, где мы в настоящее время молимся...

Его самоотвержение и ревность поучительны для всех, и в особенности для нашего времени, которое имеет некоторое сходство со Смутным временем Русского Государства. Я не буду здесь говорить о развивающемся в сильной степени в настоящее время масонстве, не буду говорить и о походе против Церкви со стороны социал-демократической партии. Я желаю указать на опасность, грозящую православию от вероучений различных философов: одни из них проповедуют, что для народа нужна не религия, а наука, другие утверждают, что все религии хороши, третьи проповедуют, что никто не должен касаться религиозных убеждений... четвертые говорят, что правительство должно им строить мечети, капища, содержать духовенство... Долго перечислять все виды софизмов, которые пускаются в ход для ослабления православия...

Нас стараются убедить, что веротерпимость есть ореол высшей добродетели. На самом деле это не то: по самому словопроизводству веротерпимость есть только терпение чужой веры со стороны христианина.

Мы должны узнать свою веру, изучить ее, распространять ее, а затем уже и снисходительно относиться к тем, которые ее не признают.

Теперь все искажено: говорят, что нужно каждому предоставить полную свободу вероисповедания – пусть переходят в какое угодно вероисповедание...

Кто требует веротерпимости для других, тот требует этого в то же время и для себя, иначе почему же он желает оградить себя от этих притязаний?

Если бы подобные люди веровали, то никогда не требовали бы свободы для других, а в настоящее время они оставляют веру без охраны, церкви без защиты, преступников без наказания...

Если так рассуждать, то нужно совершенно отказаться от борьбы со злом и дать ему полную свободу.

Есть еще много христиан, которые защищают веротерпимость, не зная основ своей веры и боясь в то же время получить название фанатиков.

Это указывает, как шатки вообще наши познания в истинах веры: мы даже и не стараемся, чтобы ее изучить.

Братия! Мы сюда собрались в честь святителя патриарха Ермогена, положившего свою душу за веру и Отечество. Вознесем же горячие молитвы ко Господу, да возрастит Он для Церкви таких же крепких и энергичных мужей, каким был патриарх Ермоген; пусть они выведут общество из бездны заблуждений, которые грозят нашей Церкви неизмеримыми бедствиями.

Возлюбленные о Христе братие!

Человек по природе своей склонен более просить, чем благодарить. Вот почему мы на каждом шагу можем встречать такого рода людей, которые, будучи одарены Богом всевозможными благами, думают, что все это в порядке вещей, что иначе и быть не могло, и потому не умеют как должно, от души поблагодарить Всеблагого Бога, так щедро, и притом не по заслугам, наделившего их Своими благами. Вот почему и сейчас сплошь да рядом повторяется то же самое, что, по Евангельскому повествованию, случилось в Иерусалиме с десятью прокаженными, которые, не находя слов для выражения своей просьбы, громким голосом вопияли ко Господу о помощи, а когда получили ее, то один только иноплеменник-самарянин не забыл поблагодарить за нее Господа и воздать славу Богу (Лк.17:12–19).

Если конечная цель всякой нашей благодарности состоит не в том, чтобы воздать славу Богу, то благодарность, выражаемая одними нашими устами, не имеет никакой цены, она не есть благодарность – благодарность устами, не чувствуя благодарности в сердце, тогда, когда благодарят из-за того только, чтобы можно было рассчитывать на новые благодеяния, на новые дары. Не такой благодарности желает и ожидает от нас Бог. Ему угодна благодарность, проистекающая только из искреннего, в милости и благодати Божией нуждающегося сердца, которое каждое благодеяние Божие принимает и употребляет как незаслуженный дар. Это и показывает нам Спаситель в нынешней евангельской притче на примере человека-фарисея, который хотя устами своими и говорит: «Благодарю Тя, Боже, что я не таков, как другие люди», но в сердце его не было ни чувства благодарности, ни расположения воздать хвалу Богу. Выслушаем повнимательнее слова этой притчи: два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам, в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю. Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику! Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели, тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится (Лк.18:9–14).

Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди. Вот та молитва, которую решительно отверг Господь Бог как неприятную Ему, и мы при объяснении этой притчи не раз уже слышали, почему она неприятна Богу. Но, слушатели-христиане, этими же самыми словами может быть возносима и приятная Богу молитва.

В каком же смысле может быть она приятна Богу и какого успеха может ждать от нее искренно молящийся? Ответ на эти вопросы и будет предметом настоящего поучения.

У человека есть наклонность стать, или казаться, по крайней мере, чем-то другим, лучшим и более высоким, чем он есть и должен быть по воле и определению Божию. В большинстве случаев он слишком мало ценит и дорожит тем, что по милости Божией имеет сам и слишком высоко ценит все чужое. С завистью взирает он на своего собрата, если последний превзошел его своим богатством, своею славою. И эта наклонность не ограничивается ни полом, ни возрастом, ни состоянием. Женщина мечтает и домогается прав и преимуществ мужчины, мальчик хочет быть юношей, юноша мужем, бедный хочет быть богатым, слуга – господином. Многие стыдятся пред людьми за свое общественное положение как слишком непредставительное и низкое, совершенно забывая при этом, что истинное достоинство человека состоит не в том, что он есть, а в том, каков он есть, то есть не в высоте общественного положения, а в том, насколько честно и добросовестно исполняется им его служение, и что и на невысоком, мало уважаемом в мире посту можно иметь более заслуг, чем на высоком. Весьма отрадно поэтому, слушатели, встретить человека, который свободен от этой общераспространенной наклонности или который, при помощи Божией, в состоянии преодолевать ее, который довольствуется тем, чем одарил его Господь, и без зависти смотрит на ближних, которые на самом ли деле или только кажутся более его счастливыми. «Как Богу угодно, – говорит всегда таковой. – Все, что я имею, есть Его дар, не заслуженный мною. Я доволен своим положением, какое назначено мне Богом и не хочу иметь ничего сверх того, что дано мне Его десницею. Благодарю Тя, Господи, что я не таков, как другие, что я по Твоей милости довольствуюсь тем, что Ты мне даровал, и об одном только прошу Тебя: помоги мне и впредь оставаться праведным для Твоей славы и моего спасения». Вот такого рода молитва, слушатели, не может быть неприятна Богу, и если кто в таком именно смысле произносит слова: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, – то его молитва не останется безуспешною, на том всегда будет почивать обильное благословение Бога и Его благоволение.

Но фальшь фарисея в притче заключается не в том, что он в порывах гордости и самомнительности ставит себя наравне с теми, которые были и выше, и заслуженнее, и благочестивее его. Напротив, Спаситель говорит эту притчу о тех, которые слишком уверены бывают в своей самоправедности и не иначе, как свысока и с презрением, смотрят на других, – поэтому-то Он и представляет нам этого фарисея человеком, сравнивающим себя с людьми, которые явно и хуже и ниже его. Не из пышных палат великих мира сего и не из скромных хижин праведных и добродетельных взяты им люди, с которыми он сопоставляет себя, а из тюремных замков и из домов безнравственности и разврата. Он сравнивает себя с такими, которые пред лицом всего мира заявили себя безнравственностью и злодеяниями и за грубые свои пороки и преступления подпали уже человеческому суду. Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь.

Что же, ужели грешно сравнивать себя с такими, которые навлекли на себя всеобщее презрение и как явные преступники, как вредные члены общества и на человеческом суде получили достойное по делам своим, ужели грешно сопоставить себя с такими злосчастными людьми, от души порадоваться и поблагодарить Бога за то, что Он по благости и милосердию Своему предохранил нас от такого бедствия и нравственной порчи? Конечно, не грешно, – напротив, мы были бы неправы пред Богом, не отдав должной справедливости такой Его милости и промышлению о нас. Но этот фарисей благодарит Бога только видимо, между тем как в душе-тο своей он благодарит только себя самого, приписывая свое превосходство пред явными грешниками своей собственной заслуге. Вот почему он не преминул тотчас же вслед за этим похвастаться своею собственною праведностью, своими добродетелями: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю. Чего более может ожидать от него Бог? По своей самомнительности он полагает, что дары Божии получены им потому собственно, что он, как праведный, заслужил их и что Бог не мог не дать ему преимущества пред другими. Он не замечает, что если он не навлек еще на себя всеобщего презрения своими явными грехами, то это не его заслуга, но милость и снисхождение Божие; он не замечает, что он в глазах Всевидящего и Всеведущего Бога ничем не лучше других людей, но так же, как и другие, ежедневно и многократно нарушает Его заповеди. У него нет сознания, присущего мытарю, что и он пред Богом не что иное, как жалкий, нуждающийся в милости Божией грешник, которому нужно, подобно мытарю, стоять вдали, бить себя в грудь и говорить: Боже! будь милостив ко мне грешнику! Вот почему высказанная им благодарность не была приятна Богу, и он вышел из храма молитвы неоправданным.

Не такова, братие, молитва того, кто сознает, что он пред Богом не кто иной, как жалкий, нуждающийся в Его милости грешник, который, подобно мытарю, должен в чувстве глубокого смирения постоянно так взывать к Богу: «Господи! И словом, и делом, и помышлением я ежедневно нарушаю Твои заповеди; Ты проникаешь в сокровенное души моей, и никому из людей не известное пожелание плоти моей пред Твоими глазами есть прелюбодеяние, и каждый завистливый взор, бросаемый мною на брата своего, есть хищение и воровство, и каждый наплыв ненависти и гнева есть убийство. Будь милостив ко мне грешнику! Если я не таков, как другие люди, навлекшие на себя своими злодеяниями презрение всего мира и подпадшие суду людскому, если я до сих пор живу в уважении и чести у своих ближних, то это не моя заслуга – это Твоя милость и снисхождение. Ты, Ты содействовал этому счастливому направлению и развитию моих сил и способностей!.. Ты, Ты даровал мне заботливых родителей и руководителей в моей юности, которые сызмала наставляли и приучили меня своим добрым примером ко всему доброму. Ты, Ты уровнял путь моей жизни, предохранил мое сердце от всяких опасных искушений, предостерег меня от соблазна... Благодарю Тебя, Господи, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи! Да, Тебе, Тебе только одному и Твоему только имени хвала и слава. Благослови, душе моя, Господа, и вся внутренняя моя, имя святое Его. Благослови, душе моя, Господа, и не забывай всех воздаяний Его (Пс.102:1–2).

Вот такая молитва, братие, не может не быть услышана Богом, и кто в чувстве такой преданности молится Богу, говоря: Благодарю Тебя, Господи, что я не таков, как прочие люди, на том пребывает благословение Бога.

Что же это за благословение? Это благословение заключается в той невозмутимой тишине, в том безмятежном спокойствии нашей души, за которым следует всецелая преданность Богу. «Пусть будет так, как угодно Богу, – говорит обыкновенно истинный христианин, на котором почиет благословение Божие, – все, чем я обладаю и что находится в руках моих, не есть моя собственность – это дар, незаслуженно полученный мною от Бога; мне ли после этого роптать на Него, если Он другим посылает более удач и счастья в их жизни, чем мне. Лишь бы Он помог мне пребывать верным своему призванию и довольствоваться немногим. Каждое звание и состояние имеет свои достоинства. Да будет воля Господня! Все Его дар, Его собственность, которую Он даровал мне из милости. В праве ли я роптать на Него, когда Он отберет назад у меня Свои блага. Он лучше меня знает, до каких пор полезно для меня имущество. Я смотрю не на тех, которые выше, уважаемее, счастливее меня, – нет, я устремляю свои взоры на злосчастных бедняков, униженных и презренных пред лицом света, и это не с тем, чтобы возвысить себя пред ними, но чтобы при взгляде на них тем более чувствовать незаслуженную милость своего Бога, сочувствовать и сострадать своим несчастливым братьям. Благодарю Тебя, Господи, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, но помоги мне открыть душам своих собратий благодать Твою, которую я ношу в своем сердце и которая извлекла меня, как головню из огня, сохранила меня от гибели. Аминь».

Сегодня мы празднуем торжественный вход Господа нашего Иисуса Христа в Иерусалим. В этом торжестве есть и печальное событие: при виде Иерусалима Господь пролил слезы: когда приблизился к городу, то, смотря на него, заплакал о нем (Лк.19:41). О чем же эти слезы? Ответ на это дает нам святой евангелист Лука. Он говорит, что когда Христос увидел город, то прослезился и сказал: О, Иерусалим, Иерусалим! если бы и ты хотя в ceй твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих, ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей, твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего (Мф.23:37; Лк.19:42–44). Господь плачет не о Себе, не о предстоящих Ему тяжких страданиях, а о нераскаянности жителей иерусалимских. Его пророческому взору предносятся те ужасные бедствия, которые имеют постигнуть Иерусалим, и это вызывает слезы у Господа. Как мать проливает слезы над могилою дитяти, так Христос плачет над городом, ставшим могилой многих тысяч жителей. Как хозяин плачет над потерянным имуществом, так плачет Господь над имевшим превратиться в развалины городом.

Предсказание Спасителя о разрушении Иерусалима исполнилось спустя сорок лет. Римский полководец Тит окружил город войсками и подверг жителей голодной смерти. Лишенные пищи, жители вынуждены были питаться тем, чего никакое животное не станет есть. Матери, доведенные голодом до отчаяния, делали то, чего никакое живое существо не станет делать: они грызли своих детей. Когда, наконец, войска Тита чрез пролом в стене проникли в город, то не щадили никого – ни воинов, ни стариков, ни детей. В огне погибли и храмы, и дворцы, и люди. Только сосуды храма были выхвачены из огня воинами Тита. Историк замечает, что многие только в пламени пожара познали, за что их постигло такое бедствие! Сам Тит, видя развалины стен и горы трупов, сказал: «Это сделал не человек, а тот Бог, Которого они отвергли». Стены Иерусалима были настолько крепки, что и язычник Тит признал могущество Бога, наказывающего народ, не узнавший времени посещения Своего.

Братия и сестры! Мы переживаем тягостнейшую войну. Страна наша превратилась в сплошной госпиталь. Города и села переполнены несчастными беженцами. Всеми этими бедствиями Господь ясно зовет нас к покаянию. Что же? Стали ли мы лучше? Каемся ли? Ведь если сегодня еще день «посещения», то завтра может быть день суда! И как тогда Господь лил слезы над нераскаянными жителями Иерусалима, так проливает Он слезы и теперь над нашей нераскаянностью.

Отец, Отец! Дай нам уразуметь то, что служит к нашему миру и спасению и в таком покаянном настроении провести хотя бы грядущие дни Страстной Седмицы. Аминь.

Не очень давно Вюрцбургский профессор Рентген ⁷² сделал, как обыкновенно говорят, случайно одно очень замечательное и важное открытие. Он нашел, что есть такие лучи света, которые хотя для наших глаз и недоступны, однако ж обнаруживают необычайное свойство проникать внутрь предметов, именно: подвергая те или другие тела действию этих лучей, можно видеть, что в них заключается.

Эти вновь открытые лучи сами по себе, как я уже заметил, для наших глаз невидимы, но, проходя чрез темную массу того или другого предмета, например чрез дерево, человеческое тело и тому подобное, они отражаются на специально приготовленной пластинке. Там воспроизводят они образы предметов, которые находятся внутри тела, куда мы не можем проникнуть своими глазами. Таким образом, при посредстве этих лучей можно сфотографировать, например, весь состав человеческого тела или неизвестное содержание замкнутого сундука. Когда подвергают действию этого света какой-нибудь предмет, например тело или дерево, то оно принимает такой вид, будто бы состоит из прозрачного стекла. То, что заключается внутри и сокрыто во мраке и темноте, это выводится на свет и делается видимым.

Наука и искусство в будущем возлагают большие надежды на это новое открытие, да и в настоящее время оно приносит огромную пользу: и теперь уже, как сказали мы, при помощи этих лучей можно фотографировать весь состав человеческого организма и видеть там разного рода болезни и повреждения. Равно и искусственные поддельные перлы, которые прежде не могли отличать от настоящих, подлинных, теперь, при помощи вновь открытого света, легко стали отличать от действительных. Обману, таким образом, положен конец.

Но, когда я говорю это, иной из вас, боголюбивые слушатели, может быть, думает про себя: все это очень любопытно и интересно, но какое отношение имеет это к церковной проповеди и почему ты вздумал говорить об этом с церковной кафедры? Потому, отвечаю, что многие из явлений этого мира и из обстоятельств сей временной жизни, учат нас тому, что в вечности, на небе. Земные явления и предметы часто служат образом и подобием высших предметов, вечных, духовных.

И в духовном мире есть такой свет, который, хотя также невидим для человеческого глаза, но который во все проникает, все освещает и который несравненно сильнее, чем новооткрытые лучи света.

Как мир в течение нескольких тысячелетий ничего не знал доселе об этих лучах света, которые, однако ж, существовали, так тысячи и миллионы людей ничего еще не знают и не хотят знать о том божественном свете, который все освещает, все обнаруживает и все приводит на суд. Иной живет на свете целые десятки лет и ничего не знает об этом чудном свете или, по крайней мере, ничего не спрашивает о нем. Но смотрите, что иногда случается с подобным человеком? Вот внезапно проникает в его сердце луч благодатного, божественного света и озаряет все существо его. Он не знает, как это случилось, но какое он из этого света делает чудесное открытие! Новые, никому не известные лучи света, которых не видел и никогда не может увидеть естественный глаз человека, озаряют весь внутренний мир его, все его тайные желания и помышления – и в таком обнаженном виде предстают пред очами Бога. Что рентгеновские лучи могут делать в некоторой только, несовершенной мере для тела, открывая содержащиеся в нем предметы и известные повреждения, поранения и переломы, – это в полной и совершенной мере делают лучи божественного света для души: они открывают нам повреждения, недуги и пороки человеческого сердца. При этом свете человек открывает и узнает то, чего он никогда не предполагал, о чем никогда не думал, но о чем определенно и ясно говорит ему слово Божие, именно: что его сердце от юности прилежит ко злу, что оно исполнено страстей и порока и что он поэтому есть пред Богом великий, нечистый и жалкий грешник. Теперь он видит себя пред очами Божиими во всей наготе, видит свое сердце, свою внутреннюю и внешнюю жизнь. Теперь он ясно понимает смысл молитвенных слов Моисея, который прежде нас познал невидимые, но во все проникающие лучи божественного света: Ты положил беззакония наши пред Тобою, говорит он, обращаясь к Богу, и тайное наше пред светом лица Твоего (Пс.89:8).

Что же касается достоинства тех добродетелей, которыми доселе так гордился человек, то при свете этих ярких лучей он видит их настолько малоценными, насколько малоценны поддельные перлы в сравнении с настоящими: снаружи хотя и блестят они, внутри же все в пятнах, полны грязи и нечистоты. Он научается теперь вместе с Исаией пророком говорить: и вся праведность наша – как запачканная одежда (Ис.64:6).

При этом свете человек видит себя в самом натуральном, в самом подлинном виде, во всей своей наготе и греховной нечистоте. А Бога он видит во всей Его святости и чистоте. И в сем светлом присутствии Бога, он невольно взывает вместе с праведным Иовом: Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле (Иов.42:5–6).

Как это знаменательно и чудно! Иов, тот самый Иов, который незадолго пред тем (Иов.29) в самых ярких красках изображал свои добродетели и совершенства и который делал это со всей искренностью и без преувеличения, этот Иов, увидев себя теперь пред лицом Бога, в ужас приходит от своей нечистоты и нравственного безобразия. И в чувствах глубокого смирения и сознания своего недостоинства повергается в прах и пепел.

О, если бы и каждый из нас умел делать в себе такое чудное открытие, как бы кто ни представлялся самому себе чистым и непорочным! Если бы каждый из нас почаще рассматривал себя при свете Бога, каков он и каковы его мысли, чувствования и дела! Тогда многие из нас при всей своей кажущейся праведности, как в зеркале, увидели бы, как мы грязны, нечисты и неблагообразны, и перестали бы предаваться беспечности.

Бог есть свет. В Нем и вокруг Него нет никакой тьмы (1Ин.1:5), никакого мрака. Пред Ним и ночь светла, как день, и мрак как свет (Пс.138:12).

Бог всеведущ. Ему так же хорошо известны и самые малые грехи, как и самые большие. Пред Ним открыты все самые сокровенные изгибы нашего сердца. Каждое движение, каждое пожелание нашего сердца ведомо Ему. Вся наша жизнь пред Ним как раскрытая книга. Будучи всеведущим, Он в то же время и свят. Он насквозь видит каждого человека. Он никогда не признает виновного за невиновного, грешника за праведника, нечистого за чистого.

Тем не менее, Он любит человека, так как Он есть любовь. Он для того и предал Своего Единородного Сына на смерть, чтобы нас спасти от смерти, ада и суда и возвратить нам то, что потеряли мы чрез грех прародителей.

Благо поэтому тому, кто умеет пользоваться этим спасительным средством, кто, будучи освещаем этим Божественным светом при виде своей нравственной нечистоты, взывает вместе с мытарем: Боже! будь милостив ко мне грешнику! (Лк.18:13). При таком раскаянии он обрящет во Христе прощение, спасение и жизнь.

Но горе тому сердцу, которое не открыло себя для этого божественного света, не увидело своей нечистоты и безобразия, не смирилось пред Ним даже и в день своего посещения! Горе сердцу, которое осталось затемненным и загрязненным и в таком виде должно предстать при всепроникающем свете, пред Престолом нелицеприятного Судии, Бога. О, какое это будет страшное открытие! Там уже нет прощения, нет спасения. Там поздно будет искать примирения. Не вечный свет и не небесная слава удел таких душ, но вечная мука и кромешная тьма.

Братие-христиане! Вступая уже в последнюю седмицу Великого поста, многие из нас, не замечая в себе никаких особенно тяжких грехов, не только не были доселе, но, поощряемые самоправедностью, и не думают быть у исповеди и Святого Причастия. Но взгляните, други мои, в вашу совесть, рассмотрите ваше поведение при этом божественном свете, и вы наверное откроете в себе такие доселе неведомые душевные язвы, которые подвигнут вас неотложно обратиться к Врачу душ наших и очистить свою совесть покаянием, чего и да сподобит вас Господь. Аминь.

И сказал Пилат Иудеям: се, Царь ваш! (Ин.19:14)

Какой печальный памятник, братие, поставила Церковь Христова тому несчастному языческому правителю, имя которого неразрывно связано с историей незаслуженных страданий и смерти нашего Господа Иисуса Христа! Каждое дитя у нас знает его и называет его по имени, когда читает четвертый член Символа нашей Веры: распятого же за ны при Понтийском Пилате. Такую печальную известность приобрел он тем, что вопреки своей совести предал на позорную смерть Спасителя мира.

С ужасом и сожалением называем мы имя этого злосчастного человека. Но скажите, братие, нет ли и между нами, в среде христианства, людей, которые делают себя участниками в этом тяжком грехе языческого мужа? – О, Он еще и сейчас страдает, и очень страдает, этот Сын Человеческий в руках грешников! Если ты из-за человеческого страха или человекоугодия не обнаруживаешь смелости стать на Его сторону, на защиту Его, если честь у мира ты ставишь выше, чем у Него, если ты устами исповедуешь Его имя, но попираешь своим образом жизни и поведением, если бесчестишь Его своим неверием и маловерием – то что все это значит, как не делать себя участником в грехе Пилата и не становиться в ряды его клевретов и помощников в его злодеянии? И пусть сейчас никакой человеческий памятник не напоминает тебе о тех страданиях, которые испытывает Господь в руках твоих, пусть и сам ты очень скоро забываешь о них, но о них напомнит тебе тот день, когда ты узришь Его, своего Спасителя, как нелицеприятного Судию живых и мертвых. – Но, Господи, не вниди в суд с нами за те многочисленные наши беззакония, коми мы вторично распинаем Тебя. Помоги нам подумать о том, что служит к нашему миру и спасению, помоги нам исправиться, дабы не быть нам некогда осужденными вместе с чадами сего мира. Смиренно преклоняем мы сегодня колена душ и телес наших пред Тобою, распятый Царь наш, и приветствуем Тебя приветствием искренней и благодарной любви! Обрати к нам страдальческий образ Твой, дабы мы, взирая на Него, воспламенились рвением ничего более не искать, как любить Тебя, прославлять Тебя и служить Тебе. Благослови нас провести этот час нашего общественного богослужебного собрания в благоговейном размышлении о Твоих страданиях.

Пилат, услышав это слово, вывел вон Иисуса и сел на судилище, на месте, называемом Лифостротон, а по-еврейски Гаввафа. Тогда была пятница перед Пасхою, и час шестый. И сказал Пилат Иудеям: се, Царь ваш! Но они закричали: возьми, возьми, распни Его! Пилат говорит им: Царя ли вашего распну? Первосвященники отвечали: нет у нас царя, кроме кесаря. Тогда, наконец он предал Его им на распятие. И взяли Иисуса и повели (Ин.19:13–16).

Они достигали того, чего желали враги Иисуса. Полное и ясное сознание Пилата, голос совести, свидетельствовавший ему о невинности обвиняемого, его внутренняя борьба против осуждения невинного, гордость римлянина, для которого противно было исполнять волю этих презренных иудеев, страх пред загадочным человеком, речи которого производили на него столь сильное и непонятное впечатление и о котором враги его теперь говорили, что Он выдает себя за Сына Божия, – все это стушевалось пред возникшим в душе его опасением потерять благоволение своего императора. – Если, отпустишь Его, сказали иудеи, ты не друг кесарю (Ин.19:12), и этими словами они сразу достигли своей цели. Как только Пилат услышал эти слова, он вывел вон Иисуса и поставил на Лифостротон – место суда (Ин.19:13). Теперь он не думает уже о защите невинного; теперь спасение сего бедного, до полусмерти замученного иудея для него не могло уже быть настолько дорого, чтобы из-за него лишаться благоволения кесаря, в чем заключался весь интерес его порочной жизни, – он решился отдать его на распятие. Но прежде чем привести в исполнение свое намерение, он изливает свою злобу на этих иудеев, которые наделали ему так много хлопот, в насмешках. Указывая на Иисуса, Он говорит: се, Царь ваш! И когда они закричали: возьми, возьми, распни Его! – он еще с большею насмешкою спрашивает: Царя ли вашего распну? Тогда первосвященники отвечали: нет у нас царя, кроме кесаря. Тогда, наконец, он предал Его им на распятие. И взяли Иисуса и повели на Голгофу (Ин.19:13–16).

Смотрите, се, Царь ваш! Братие, не есть ли это слово как бы пророческое слово в устах язычника? Не есть ли оно то язвительно-насмешливое слово, которое с потрясающей силою еще и сейчас раздается в нашем грешном, во зле лежащем мире? Рассмотрим же его повнимательнее и напечатлеем поглубже в своем сердце то, что говорит оно всем чадам мира и сынам нашего века!

Смотрите, говорит Пилат, се, Царь ваш! Но что же можно было здесь увидеть? Не что другое, как одно плачевное зрелище, которое он устроил иудеям. Предав Иисуса в руки врагов, он позволил не только заключить Его в оковы и подвергнуть бичеванию, но к этому телесному страданию присоединить и нравственные – язвительные насмешки и издевательство, причем они преклоняли в смехотворной форме пред Ним колени и говорили: радуйся, Царь Иудейский! (Мф.27:29). При этом смех обнимал всех. Смеялась чернь, смеялись воины, смеялись старейшины и князья. В таком же насмешливом тоне и сам Пилат представил Его народу и сказал: се, Человек! (Ин.19:5), – да, какой, в самом деле, жалкий человек! На лице Его следы плевков и ударов, с которыми они приносили Ему свою присягу, на главе, вместо царской короны, – терновый венец: в руке, вместо царского скипетра, – палка, которою они ударяли Его по лицу; на плечах, вместо царской одежды, – какая-то ветхая, солдатская хламида, в которою они одели Его в насмешку. Таков был этот человек, на Которого теперь еще раз указал Пилат и сказал: смотрите, се, Царь ваш! Поистине это был тот момент, когда исполнилось предсказание пророка о том, Который должен был прийти в мир: нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал, бы нас к Нему. Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его (Ис.53:2–3).

И, однако, что делаете вы, чада мира сего, когда закрываете пред Ним лице свое, презирая Его? Ах, не отвращайтесь от Его страдальческого вида, хотя бы в нем ничего не было приятного для чувства и привлекательного для естественного глаза! Смотрите, этот презреннейший и уничиженнейший из всех, этот отвергнутый своими и преданный в руки язычников, скованный тернием, увенчанный, оплеванный и избитый и, как агнец безгласный, ведомый на Голгофу Иисус Назарянин – Он Царь ваш! Он – Тот, на Котором одном только исполнились все обетования Бога от начала до конца. На то и пришел Он в исполнение времен из славы Отца Своего, которую Он имел у Него прежде бытия мира (Ин.17:5). Этот вечный, воплотившийся Сын Божий, прекраснее паче всех сынов человеческих (Пс.44:3). Ибо Он только один есть чистый между нечистыми, беспорочный, безгрешный между грешниками. И, однако, от этих грешников уничижен, оплеван, избит, отвергнут, изгнан и на крест возведен. О, воззрите, братие, если вы еще не видели в этом вечном примере, на эту страшную силу греха, того человеческого греха, который живет и в вашем сердце, но вместе и на всепобеждающую силу божественного милосердия, силу благодати, которая преизбыточествует там, где умножается грех (Рим.5:20). Как агнец безгласый, идет Он на Голгофское заклание и, как истинный Первосвященник, приносит Он Себя там, на Голгофе, на алтаре нового вечного завета, как вечно искупительную Жертву за грехи всего мира. О, не пренебрегайте поэтому Им в Его страдальческом образе, не отвращайте от Него вашего взора, но идите к Нему и смотрите на Него молитвенным взором кающегося грешника; прибегайте под крепкую Его руку, которую Он, как Спаситель, простирает со креста Своего ко всем, ко всему миру.

Простирает, братие, и к вам. Так смотрите: се, Царь ваш! Он и ваш Царь, ибо и для вас также оставил Он славу Отца и пострадал при Понтийском Пилате, и для вас сделался послушным до смерти, смерти крестной (Флп.2:8), чтобы спасти и вас, погибших и осужденных людей, искупить и избавить от всех грехов, от смерти и от силы диавола, не золотом и серебром, но Своею святою и драгоценною кровью и невинными страданиями и смертью, дабы вы принадлежали Ему, вошли в Его Царство и служили Ему в вечной правде, невинности и блаженстве. – Вот Царь! Но таков ли Он в действительности? Такой ли Он – Царь, Которому принадлежит ваше сердце, без Которого вы не можете жить и для Которого готовы пожертвовать всем, что есть у вас самого дорого в жизни и даже самою жизнью? Он не хочет никакого раздвоения в вашем сердце. Он не хочет ваших слез и сожаления о Его незаслуженных страданиях – Он желает вашего покаяния, слез о ваших собственных грехах. Для Него недостаточно трогательных чувств умиления – Он хочет полного внутреннего вашего исправления, сердечной преданности Ему, самоотвержения и распятия вашей плоти. Тот не в праве еще называть Его своим Царем и не может еще иметь части в Нем и Его Царстве, кто жаждет и домогается венца почестей там, где его Царь нес терновый венец. Тот не может считаться Его верноподданным, кто любит еще мир с его прелестями и удовольствиями, тот мир, Который возвел нашего Царя на крест, кто преклоняет пред ним Свои колена, устами Своими приветствует Его как Царя, а между тем поступками и действиями своими оскорбляет и унижает Его, не давая Ему никакой власти над своим сердцем.

Ах, зачем столь многие из людей отворачиваются от этого Царя, не хотят признавать Его, чтобы не потерять расположения своего кесаря? Иудеи отказываются от Него и кричат: нет у нас царя, кроме кесаря (Ин.19:15), – хотя этого кесаря, от которого они ничего не видели кроме притеснений и тиранства, они ненавидели до глубины души. Но не то же ли, братие, мир делает и теперь? Не предпочитает ли он и теперь владычеству этого распятого Царя рабство своим кумирам, которым он служит в своей гордости и суетности, в увлечении своими страстями?! и, однако, как жалок и злополучен тот человек, который не имеет царя, кроме кесаря. Это видим мы прежде всего на примере этого Пилата. Чтобы сохранить благоволение императора, он, вопреки внушениям своей совести, предал на распятие ни в чем не повинного Царя Небесного – хотя чрез несколько лет все-таки лишен был этого благоволения. Обвиненный иудеями пред императором, он вызван был в Рим и приговорен к ссылке в заточение, где, при следующем императоре, и был лишен жизни. Видим это, далее, на примере этих несчастных иудеев. Это было в пяток пред Пасхою, когда они отказались от Христа – этого чаяния и утехи своего народа, заявив, что у них нет царя, кроме кесаря, – и что же? Чрез сорок лет (это было опять на Пасху) этот кесарь вошел в дымящиеся развалины их города, от которого не оставалось и камня на камне, ибо где была падаль, там собрались и орлы.

Братие! Как богата, как невыразимо богата жизнь наша в этом мире, при всех отравляющих ее грехах, различными драгоценными благами и дарами нашего Бога! Ах, если бы только во всякое время могли мы открытыми глазами смотреть на них и с благодарными сердцами ценить и принимать их! Представь себе эти ее драгоценнейшие и благороднейшие дары, уважение и честь, которыми пользуешься ты у своих собратий, успехи, коими сопровождаются труды твои при исполнении твоего призвания, счастье и благополучие твоей семьи, успех твоих детей, любовь, соединяющую супругов, образование, искусство, человеческую мудрость, свободу и славу, – как дорого и как вожделенно обладание этими благами! И, однако, как жалок человек, когда он за эти блага предает свое здоровье, когда, преклоняя пред ними, как пред идолами, свои колена, говорит: у меня нет царя, кроме кесаря, у меня нет никакого другого блага, которым принадлежало бы мое сердце, моя любовь, цель моей жизни, кроме сих благ. Что останется у тебя, друг, если тот идол, пред которым ты преклоняешься, вдруг, на твоих глазах упадет и рассыплется в прах от руки Всемогущего Бога? Что останется у тебя, если тот сонный призрак твоего счастья, за которым ты так неотступно гоняешься, вдруг исчезнет, как туман? Ах, вот почему мир, который ничего не хочет знать о распятом Царе и Его вечном Царстве, так безуспешен в своей до болезненности напряженной погоне за счастьем. Вот откуда это лихорадочное нетерпение, это раздражение и неистовство его, когда он встречает непреодолимые препятствия на пути к достижению недостижимого. Вот откуда эта внутренняя туга, недовольство и уныние современного мира при всем блеске его богатства и полноте жизни.

Христиане же, слуги нашего распятого Царя, никогда не бывают так несчастны и жалки – ни в лишениях земного богатства, ни в приумножении его, ни во дни благополучия, ни во дни бедствия и жизненных невзгод. От благ этого мира, в чем бы они ни состояли, они не ожидают больше того, сколько могут они обещать. Но и теряют они в них, как бы драгоценны ни были эти блага, не более того, сколько должны терять в них христиане. Они не забывают, что они живут в том грешном мире, в котором для их Царя не нашлось другого места, кроме креста, в котором и доселе раздаются слова: возьми, возьми, распни Его! (Ин.19:15), оглашая слух всех, кто искренно верует в Него. Но они знают и то, что Он всё же есть Царь, что Кто слово крестное, которое и доселе еще служит для иудеев соблазном, а для эллинов безумием, оно для верующих есть Божия сила и Божия премудрость (1Кор.1:23–24). Они знают, что они многими скорбями должны пролагать себе путь в Царствие Божие. И, однако, они никогда не пожелали бы променять служение своему Царю на служение кесарю. В Его Царстве, под Его мягким скипетром, уже здесь во всяком злоключении, во всякой борьбе со врагами живет мир, радость, свет, довольство и блаженство, – как благо Его иго и как легко Его бремя! «Восемьдесят лет, – сказал досточтимый епископ Смирнский Поликарп, когда от него потребовали, чтобы он для сохранения своей жизни принес жертву цезарю и отрекся от Христа, – восемьдесят лет служу я моему Царю, и Он никогда не делал мне ничего дурного – как же я откажусь и изменю такому Царю, который не сделал мне никакого вреда?»

О, так приидите к Нему, чтобы и вам познать то благо, которым пользуются все, кто верно служит Ему. Приидите вы, рабы мира и поклонники его кумиров, – не соблазняйтесь более страдальческим видом вашего Царя! Приидите все вы, так долго хромавшие на оба колена (3Цар.18:21), и, однако, никогда не находившие спокойствия в мире, – приидите и, пока еще не поздно, преклоните пред крестом Его колена душ и телес ваших, с полною готовностью отдать Ему ваше сердце и ничего более не желать, как служить Ему, любить и прославлять Его, – и Он не замедлит протянуть к вам Свою мощную руку, чтобы извлечь вас из бездны зол ваших, в которую вовлечены вы заботами мира.

Что вы ищете живого между мертвыми? Его нет здесь: Он воскрес (Лк.24:5–6)

Когда рассматриваем мы на кладбище надгробные памятники, от самого простого деревянного креста до великолепного монумента, то всюду читаем: «здесь лежит тело такого-то и такого-то». Всюду эти надгробные надписи напоминают нам о том, что ни славные имена, ни красота, ни полнота сил и здоровья – ничто не защищает от общего неизбежного жребия всех смертных. Их земная, телесная оболочка существует здесь для того только, чтобы прейти, чтобы снова возвратиться в персть, от неяже взята бысть (Быт.3:19). Но вот какая бесконечная разница между надгробными надписями людей и надгробною надписью нашего Искупителя! – Его нет здесь: Он воскрес – гласит та надпись, которую делает сегодня Ангел Небесный на Его гробнице. Господь не дал, как сказал пророк Давид, святому Своему увидеть тление (Пс.15:10).

Итак, мы не должны искать своего Спасителя между мертвыми. Он жив, Он воскрес. Как лев в ярости разрывает цепи, как орел гордо парит в небесную высоту, так Спаситель наш расторг узы смерти, сломал печать врагов своих, которою они запечатали гроб Его, поверг на землю стражу Его, чтобы воссесть одесную Бога как Владыка мира и Судия народов. В стране древнего Египта в песчаной пустыне возвышаются исполинские пирамиды, те колоссальные здания, которые уже четыре тысячи лет возбуждают удивление в мимопроходящих путешественниках. Все вокруг них одно за другим исчезло, народы и поколения пронеслись, как облака, гонимые сильным ветром, но они целы и до сих пор, как величие веков, как твердыня, имеющая свое основание в глубине земли, и горделиво парят своими вершинами в небесную высь. – Усматриваете ли вы, братие, здесь образ Победителя, Который восстал сегодня из гроба? Во славе и величии восседает Он на Своем царском престоле; быстро проходят пред Ним и сменяются одни другими народы и поклонения людей, а Он – вечно один и тот же царит над всеми поколениями.

О, какой славный ныне день! От одного конца мира до другого, от ночи вечного льда до жара тропического солнца, в пышных храмах столичных городов и в самых скудных деревенских часовнях, в домах богачей и убогих хижинах бедняков – всюду, где только живут христиане, целые тысячи и миллионы прославляют сегодня Князя от Иуды (Быт.49:10) в лучезарном блеске Его победы. Все мы радуемся сегодня при словах: Христос воскресе! – ибо какой-то внутренний, из глубины души поднимающийся голос подсказывает нам, что ныне день торжества, день победы, и притом двоякой победы, а именно: победы для нашего Спасителя и победы для каждого христианина. Об этом и будет настоящее слово.

Страшная это была борьба, которую ад в союзе с исчадиями мира вел против Сына Божия. Пущены были в ход все средства злобы, чтобы обеспечить победу, и совершенно беспримерны были страдания, которые приготовлены были Спасителю мира сатанинскою изобретательностью. И вот каков был образ Его на Голгофе. Он, прекраснее всех сынов человеческих (Пс.44:3), достойнейший и благороднейший из всех, предается в руки грубых, жестоких воинов на мучение. Едва только очутился Он в руках их, как во всем теле Его от подошвы до темени не осталось ни одного здорового места. Всюду – следы побоев, всюду – раны, синяки и опухоли. Лицо заплевано, щеки окровавлены. Обезображенный, похожий на прокаженного, Он действительно теперь был, как сказал пророк, червь, а не человек, поношение у людей и презрение в народе (Пс.21:7). Тело Его истерзано, глава изъязвлена колючим терновником, трость в руках Его и багрянца на израненных плечах. Безответный и безгласный, как Агнец, ведется Он на заклание. Раздетый донага висит Он там, на кресте Своем, с пригвожденными руками и ногами, с растянутыми членами. Как воск, таяло Его сердце; погруженный в море скорби и тоски, Он в праве был с пророками сказать мимо проходящим: о, остановитесь вы мимоидущие и посмотрите, есть ли скорбь на свете, подобная моей скорби?!

Но мимоидущие, видевшие Его в этой скорби и муках, только смеялись над Ним. Других спасал, а Себя Самого не может спасти; если Он Царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него (Мф.27:42). – Так издевался, так язвительно смеялся, так торжествовал ад. Так висел Он вместе с разбойниками, между небом и землею, отвергнутый миром, оставленный Богом во мраке, распространившемся по всей земле. Так, наконец, и умер этот Праведник, Единородный Сын Божий, Спаситель мира, рождение Которого так торжественно воспели целые воинства небесных Ангелов. Он стал жертвою жестокости врагов Своих, которые с сатанинским удовольствием смотрели на струившуюся кровь Его. Смерть Его казалась им совершенным уничтожением Его дела, они торжествовали уже победу, и их ликованием оглашались жилища гордых жителей Иерусалима. Но они слишком рано начали праздновать свою победу. То, что считали они своею победою, это именно и было их падением, и уже в момент смерти Спасителя началась Его славная победа.

Вся природа содрогнулась при последнем вздохе Распятого и тем признала Его своим Господом, так что многие из самых врагов Его пришли в ужас и смятение, и языческие воины с сотником своим исповедовали Его избранным Сыном Божиим. Раскрылись гробы, и многие из умерших святых восстали в доказательство того, что Он есть Господь жизни и смерти. Завеса церковная разодралась надвое от верхнего края до нижнего в знак того, что закончился Ветхий Завет закона и на Голгофе начался Новый Завет любви и благодати. Враги Спасителя хотя и старались увенчать свое дело успехом, запечатав гроб и приставив к нему стражу, но лишь показалась первая утренняя заря Пасхального дня, как этот «презреннейший богохульник», этот распятый «преступник», сбросив с себя оковы смерти, восстал из гроба и явился ученикам Своим. Прожив с ними еще сорок дней, чтобы сделать их твердыми свидетелями Своего воскресения, Он со славою вознесся пред их глазами на небо и, как победитель, занял Свое место одесную Бога.

О, какая чудная перемена! Тот, Которого еще так недавно считали за человека, – Он парит в небесную высоту и князи неба взывают: Поднимите, врата, верхи ваши, и поднимитесь, двери вечные, и войдет Царь славы! (Пс.23:7). Так исполнилось то, что сказал Даниил и повторил Апостол: Бог поставил Христа выше всех властей и господств и сил, и дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних (Флп.2:9–10).

Итак, какая разница между Распятым на Голгофе и Царем славы! Вместо трости, в руках Его – скипетр владычества над миром; вместо тернового венца – блестящий венец Божества. Вместо червленицы – Он облечен теперь в беспредельное величие. Не разбойники и злодеи вокруг Него, но Архангелы и Ангелы, воспевающие Ему хвалебные песни. Так восседает Распятый, как славный победитель, на вечном престоле; но вся сила Его победы откроется еще тогда, когда Он придет произвести суд Свой над Своими врагами, который предал Ему, по слову Апостола, Отец Его (1Кор.15:24–27).

Но праздник Пасхи есть праздник победы не для одного только Христа, но и для каждого отдельного христианина. Как Христос, так и мы празднуем нашу победу над всеми испытаниями мира, над всеми силами тьмы.

Уже самое время, в которое празднуется Пасха, немало располагает к радости. Сама природа празднует в это время свое воскресение. Несколько недель назад в ней царила еще мертвая тишина и холод. Но вот возвращается весна, и все пробуждается к жизни. Приветливее глядит синее небо, яснее кажется солнце, теплее дуют ветры, веселее журчат источники, и радостно поднимает человек взор свой к Господу миров, утвердившему перемены времен года. И куда ни обратили бы мы взор свой, всюду видим новую жизнь, всюду находим новые и новые поводы и причины к радости и восторгу. И это чувствует даже самый дурной человек, а посему в целом году нет столь веселого праздника, как воскресение Христово.

И как природа всюду возвещает новую жизнь и воскресение, так и то великое событие, которое воспоминаем мы в нынешний день. Когда Иисус закрыл Свои очи и положен был во гроб, тогда опечалились Его друзья, тогда восскорбело даже бездушное творение. Но лишь только Он возвратился к жизни, как снова настали радость и веселие и для тогдашних друзей Его, и для всех, кто только верует в Него. И это воскресение Господа не достаточно ли убеждает нас в действительности будущей жизни, в продолжении бытия нашего духа по смерти тела? И что может быть для нас дороже в земном нашем странствовании, как не эта вера? Она освещает нам путь этой жизни, она дает нам мужество и силы переносить все трудности и невзгоды на этом жизненном пути, она мирит нас со всеми бедствиями и скорбями, которых так много выпадает на долю каждого смертного.

О вы, жалкие крестоносцы, переживающие великую пятницу в вашей скорби и несчастиях! Посмотрите на славу воскресшего Господа, и вы убедитесь, что и для вас некогда настанет пасхальное утро, и для вас наступит весна! Взгляните на этот престол победоносного Агнца, и вы увидите здесь сонм людей из всех племен и народов. Откуда они пришли сюда? С роскошных пиров и шумных увеселений? – Нет. С высоты мирского величия, из блестящих золотом палат и хором богачей? – Нет. Они пришли сюда, как говорит Святой Дух в Откровении, от великой скорби (Откр.7:14). Они пришли сюда от тяжелых, невыносимых работ и труда; они пришли сюда из скромных хижин бедняков, где они изливали пред Богом свое скорбное сердце, пришли с одров тяжких болезней, из мест бедствий и несчастия, из мест изгнания и заключения. Но теперь, когда они украшены венцом победы, за что считают они бедствия земли? О, вечные, благодарственные гимны воспевают они Богу за то, что Он путем креста возвел их на такую высоту славы и блаженства.

А потому праздник Пасхи есть праздник победы для всех труждающихся и обремененных, для всех крестоносцев этой земли. Каждый из них может и должен сегодня сказать себе: если Христос, прежде чем вошел во славу Свою, должен был пострадать, то не следует ли и мне соразделить Его страдания? Если Христос, пострадавши, воскрес, то почему и мне в своих страданиях нельзя ожидать того же? Нет, и я одержу победу, как Христос, если я страдаю, как Христос: блаженны плачущие, ибо они утешатся; блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное (Мф.5:4–10). Таким образом, каждая скорбь в конце концов находит свое врачевство, каждое страдание – свое утешение, каждая ночь – свой рассвет, каждая зима – свою весну, каждая великая пятница – свою Пacxy.

Так побеждаем мы скорбь этого мира; но какая польза будет нам от этой веры, если мы не восторжествуем вместе со Спасителем над властью греха, если вместе с Ним не воскреснем для новой духовной жизни. А это неизбежно случится с теми из нас, которые не хотят принимать никакого участия в радости воскресения Христова, которые видят Спасителя восставшим из гроба, а сами остаются лежащими во глубине греха, из которой Он хотел извлечь их. Но, к сожалению, как много еще таких людей! Сколько пережили они Пасхальных дней, и, однако, доселе еще лежат в гробу греха! Сколько раз весна оживляла природу, напоминая им об их нравственном оживлении, но в их сердцах и доселе еще зима, холод и ночь! Но, христианин, ужели это должно остаться навсегда!.. Христос, воскресший из мертвых, полный величия, славы и любви. Он Сам зовет тебя ныне принять участие в Его победе, в Его радости и блаженстве, и ужели ты не захочешь этого? Ужели решишься ты лишить себя радости Пасхального торжества? Ужели не захочешь ты выйти из душной темницы и дышать на свободе чистым воздухом? Ужели не захочешь встать с одра болезни и возвратиться к своему здоровью? О, спроси только своих собратьев, которые очистили свою совесть чрез Таинство Покаяния и обратились с сокрушенным сердцем к Богу, обновившему, подобно орлу, юность их (Пс.102:5), – спроси их, и они скажут тебе, какой благодатный дух объял их в этом Таинстве, как оживил Он их, какую радость, мир и успокоение влил Он в сердца их! Возьми с них пример, и тогда такая же радостная Пасха будет и в твоем сердце.

А те из вас, братие, которые воскресли и разорвали узы греха, те пусть вспомнят сегодня слова Апостола: Христос, воскреснув из мертвых, уже не умирает: смерть уже не имеет над Ним власти (Рим.6:9). Избегайте и вы вторичной смерти. Тогда только получите со Христом наследие бессмертия, когда будете держаться твердо и до конца новой христианской жизни. Только претерпевший до конца спасется (Мф.10:22). Аминь.

Злостраждет ли кто из вас, пусть молится. Весел ли кто, пусть поет псалмы (Иак.5:13)

В этих словах Апостол убеждает нас в радости и скорби приближаться к Богу, дабы и Он приблизился к нам, и мы чрез все опыты жизни теснее и теснее соединялись с Ним. Но когда мы предстанем пред лице Божие с нашею скорбью и нашею радостью, тогда нам необходимо точно испытать оба эти состояния нашего сердца, насколько они справедливы и угодны Богу. Вот и сегодня, в настоящем нашем праздничном собрании, есть между нами и печальные, и радующиеся. Такова ли ваша радость и такова ли ваша скорбь, какая должна быть у христианина в сей день, егоже сотвори Господь, в день воспоминания воскресения Христова? Пасхальная ли эта скорбь, пасхальная ли это радость? Ныне прочитанное Евангелие представляет нам в образе двух учеников Иисуса зеркало для испытания и сличения нашей радости и нашей скорби.

Воспроизведем содержание этого чтения, вникнем в смысл слова Божия и рассмотрим его для очищения и возвышения как скорбных, так и радостных чувств нашего сердца:

В тот же день двое из них шли в селение, отстоящее стадий на шестьдесят от Иерусалима, называемое Эммаус; и разговаривали между собою обо всех сих событиях. И когда они разговаривали и рассуждали между собою, и Сам Иисус, приблизившись, пошел с ними. Но глаза их были удержаны, так что они не узнали Его. Он же сказал им: о чем это вы, идя, рассуждаете между собою, и отчего вы печальны? Один из них, именем Клеопа, сказал Ему в ответ: неужели Ты один из пришедших в Иерусалим не знаешь о происшедшем в нем в эти дни? И сказал им: о чем? Они сказали Ему: что было с Иисусом Назарянином, Который был пророк, сильный в деле и слове пред Богом и всем народом; как предали Его первосвященники и начальники наши для осуждения на смерть и распяли Его. А мы надеялись было, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля; но со всем тем, уже третий день ныне, как это произошло. Но и некоторые женщины из наших изумили нас: они были рано у гроба и не нашли тела Его и, придя, сказывали, что они видели и явление Ангелов, которые говорят, что Он жив. И пошли некоторые из наших ко гробу и нашли так, как и женщины говорили, но Его не видели. Тогда Он сказал им: о, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать всему, что предсказывали пророки! Не так ли надлежало пострадать Христу и войти во славу Свою? И, начав от Моисея, из всех пророков изъяснял им сказанное о Нем во всем Писании. И приблизились они к тому селению, в которое шли; и Он показывал им вид, что хочет идти далее. Но они удерживали Его, говоря: останься с нами, потому что день уже склонился к вечеру. И Он вошел и остался с ними. И когда Он возлежал с ними, то, взяв хлеб, благословил, преломил и подал им. Тогда открылись у них глаза, и они узнали Его. Но Он стал невидим для них. И они сказали друг другу: не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге и когда изъяснял нам Писание? И, встав в тот же час, возвратились в Иерусалим и нашли вместе одиннадцать Апостолов и бывших с ними, которые говорили, что Господь истинно воскрес и явился Симону. И они рассказывали о происшедшем на пути, и как Он был узнан ими в преломлении хлеба (Лк.24:13–35).

Здесь видим мы двух учеников Господа, глубоко опечаленных в начале евангельского сказания и сильно обрадованных в конце его. Сличим с их скорбью нашу скорбь и с их радостью нашу радость, дабы они могли сегодня, в этот торжественный Пасхальный день преобразиться в пасхальную скорбь и пасхальную радость.

Два ученика Иисуса идут по дороге в Эммаус и в глубокой сердечной скорби разговаривают между собою о том, что занимало их душу. Вот подходит к ним Воскресший, но не узнанный ими Спаситель и говорит: о чем это вы, идя, рассуждаете между собою, и отчего вы печальны? Объясняя причину своей скорби, они говорят Ему: об Иисусе Назарянине, Который был пророк, сильный в деле и слове пред Богом и всем народом; как предали Его первосвященники и начальники наши для осуждения на смерть и распяли Его. Они скорбели при этом не о собственной только тяжкой потере, которую понесли они со смертью своего любимого учителя, нет – они очень многого ожидали от Него и для всего своего народа. А мы надеялись было, что Он есть Тот, говорят они, Который должен избавить Израиля. Когда же благочестивый израильтянин говорил об избавлении своего народа, то он разумел под этим не одно только земное, внешнее избавление, но исполнение всех обетований Ветхого Завета о наступлении царства Мессии со всеми телесными и духовными Его благами. Казалось бы, что у них не могло быть более серьезного и глубокого основания для своей печали и Господь должен бы сказать слово одобрения за такую поистине благородную скорбь их, – но случилось не так. Он говорит им: о, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать всему, что предсказывали пророки! Не так ли надлежало пострадать Христу и войти во славу Свою? Он указывает им на еще более глубокое основание их печали – на их неразумие, на маловерие и косность их сердца. Почему они так мало веровали слову обетования, так мало углублялись в смысл Священного Писания? Почему они так мало уразумели Его собственные предсказания об исходе Своем, о той разлуке, которую Он должен был иметь с ними в Иерусалиме? – Тогда они спокойнее, тогда с меньшею скорбью перенесли бы свершившееся событие, тогда совсем в другом свете представилось бы им все то, что теперь волнует сердце, тогда с большею верою и меньшею тугою сердечною пережили бы они настоящие тяжелые, полные скорби дни.

А что скажете на этот вопрос Спасителя вы, братие, собравшиеся сюда с глубокою скорбью на душе: «Отчего так печальны?» Быть может, некоторые из вас ответят так же, как и те эммаусские путники: «Об Иисусе Назарянине», и со вздохом сердца укажут на упадок христианской и церковной жизни, укажут на то, что Христос и доселе еще имеет так много врагов и предателей, что Он и сейчас снова ими распинается!

А другие, если они честны, назовут, быть может, другие причины своей скорби, укажут на житейские нужды, скорби и заботы, на жену и детей, на пищу и одежду, на дом и домочадцев. Или, быть может, их снедает скорбь разлуки с родными и близкими сердцу, похищенными смертью, и вот именно теперь, в эти торжественные дни светлого Праздника, едва зажившая рана их сердца снова растравляется и дает себя чувствовать с особенною силою. А иные, может быть, простирают еще далее взор свой в этой скорби. Их сердцу очень близко счастье и благополучие Отечества: они возлагали большие надежды на его будущее, которые не оправдались, и вот с болью сердца и опасением смотрят они на дальнейшие судьбы его. И как хотелось бы, чтобы миновала эта опасность! Какое горе, что дух веры и молитвы, дух благочестия и христианских нравов так ослабевает в народе и уступает место духу неверия и нечестия в столь многих сердцах! Кто измерил глубину этого горя, которое давит благочестивое сердце при мысли об утрате многими столь высоких благ!

И однако, братие, Спаситель дает нам понять, что величайшее бедствие, которое мы должны чувствовать в своем сердце, состоит не в том только, на что мы указали сейчас. Он указывает еще на нашу собственную душу; Он прежде всего спрашивает нас самих о том, веруем ли мы-тο сами как должно Его слову, сообразуем ли мы свою-то жизнь с Его жизнью? И если ты должен сознаться, что у тебя и самого недостает еще многого для полной и живой веры в Него, что и в твоем собственном сердце христианские чувства и настроения омрачаются нередко маловерием, суеверием и пристрастиями мира, тогда и тебе Он прежде всего укажет на маловерие и косность твоего собственного сердца. Самое острое жало всяких других наших скорбей должно заключаться в том, чтобы мы чувствовали и говорили себе: «Да, если бы Христос поистине жил во мне, если бы Он только один был сокровищем моего сердца, то что бы тогда значили для меня все страдания этой жизни? Насколько легче я переносил бы их, насколько крепче я был бы в борьбе со всякою нуждою, насколько способнее я был бы отирать слезы своих братьев!» Того не устрашит потеря земных благ, кто смело и по совести может сказать: «Зачем я буду скорбеть, когда Христос со мною? Если Он со мною и за меня, то кто против меня?» Тот не может на могилах своих родных и близких сердцу предаваться такой скорби, как язычники, не имущие упования, кто знает, что он снова увидится с ними в вечной жизни: надежда на это будущее свидание услаждает эту скорбь. Тот сохраняет радость своей веры и при потере самых высших и дорогих благ своих и своего Отечества, кто знает, что любящим Бога все служит ко благу и во спасение.

Что́ народ, что́ земная родина и Отчество, если только наступит Царство Бога и слава Небесного Отечества? И ты несравненно легче перенесешь скорбь о том, что Христос так много еще имеет врагов и распинателей, что и ты так часто изменяешь Ему в своей верности, если в тебе еще сильно бьется пульс Его жизни, если ты живо чувствуешь мир Его в твоем сердце и смело можешь свидетельствовать о Его силе и благодати пред всяким не верующим в Него! Ах, зачем Христос, Его жизнь и Его учение так мало проникли еще в мое сознание, что и в отношении ко мне Он часто должен говорить еще: «О, несмысленный и косный сердцем!» или: «Плачьте о себе и о грехах ваших!» Вот та скорбь, в которой должна сегодня сливаться всякая другая скорбь, поистине пасхальная скорбь – скорбь о нашем неполном общении со Христом, воскресшим Царем жизни.

Вот та божественная печаль, которая ведет к блаженному раскаянию, печаль, которую Спаситель и у нас может превратить в мир и радость, мужество и упование, как превратил Он в тот пасхальный день печаль двух учеников Своих.

Посмотрим, в чем состояла радость тех учеников, и мы увидим постепенный ход в ее развитии. Тот, о смерти Которого они скорбели, жив еще для них, изъясняет им слова Писания, и они говорят: не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге и когда изъяснял нам Писание? Они ощущают Его жизнь в своих сердцах; новая, прежде неведомая радость объемлет их – Он с ними, Он близ них. Теперь поспешно возвращаются они в Иерусалим, и вот новая радость. Не одни только они узнали о Его воскресении – есть другие вокруг них, для которых Он также ожил и которые также знают об этом и свидетельствуют им: «Христос воскресе!»

Здесь в образе и подобии мы усматриваем то, что и всегда должно служить нервом христианской радости, если она имеет притязание на название пасхальной радости, именно – что Христос не умер, но живет и для нас, и в нас, и вокруг нас!

Он живет для нас. Он сегодня – с нами, как некогда был с учениками в Эммаусе, Он изрекает нам слова жизни. Он преломляет с нами хлеб в Таинстве Евхаристии. И где верующая душа охотно принимает Его, приглашает Его остаться, туда Он входит и дает познать Себя, и такой человек чувствует в своем горящем любовью к Нему сердце, что Он живет в нас и, несмотря на нашу косность, маловерие и неверие, не хочет оставить нас. Тогда сердце верующего ощущает такой наплыв радостных и восторженных чувств, что не может удержаться, чтобы не возвещать о Его имени своим братьям. Отсюда ясно, почему и сейчас еще нет недостатка в таких учениках Господа, которые, подобно нам, узнали Его жизнь, воспламенились любовью к Нему. Благодарение Богу! Господь имеет еще у Себя последователей, будет иметь их и до скончания века, – имеет большее, чем думают неверующие, количество христиан, которые вместе с нами исповедуют и свидетельствуют о том, что Он в них живет и действует, и по собственному опыту могут сказать: «Да, Он действительно жив, Он воистину воскрес!»

Вот та истинная, пасхальная радость, которая должна служить источником для всякой другой радости, если она имеет притязание на это имя. Есть ли, братие, какое-либо более драгоценное право для грешного человека, как право радоваться, когда сердце забывает всякую земную печаль и заботу и делается далеким от всяких земных пристрастий? Горе человеку, который не может, который утратил и право, и способность радоваться! Вот почему ничто не должно препятствовать тому праздничному настроению, которое наполняет сегодня твое сердце, выражать в той или другой человеческой благодарной радости и придавать ей характер домашнего торжества. Но все эти радости тогда только имеют свой надлежащий смысл и значение, если они проистекают из источника чистой пасхальной радости – если ты знаешь и своим собственным сердцем чувствуешь, что Христос жив, что Он живет и действует и в тебе, и для тебя, и вокруг тебя. Но если ты не знаешь такой радости, то что даст тогда тебе право на нынешнее, общехристианское торжество? Ты должен прежде принести покаяние и хотя в эти пасхальные дни и часы познать то, что служит к миру твоему (Лк.19:42) и спасению. К чему тогда этот радостный, торжественный звон колокольный, к чему вся эта праздничная обстановка, это веселье и ликование в дни Пасхи, если ты не знаешь, почему христианин должен радоваться на Пасху.

Но те, которые знают Христа и радуются Его воскресению и жизни, которые восчувствовали любовь Его в пламенеющих сердцах своих, те имеют полное право и все причины ликовать и веселиться, и этой радости их не может омрачить никакая забота, никакая скорбь сего мира. Это такая радость, которая никогда не прекращается и будет пребывать, когда и мир прейдет с его прелестью, которая никого не исключает из своего благословения и которой не может отнять у тебя никакая сила мира! Итак, украшайте как кто может этот праздник, ибо сей есть день, егоже сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь (Пс.117:24)!

Братие! В некоторых отдаленных христианских странах в древности существовал, а местами и сейчас существует такой прекрасный обычай. В пасхальную ночь собираются верующие в одно место и ожидают первого луча восходящего солнца, и кто увидит его, тот первый приветствует его радостным восклицанием: «Христос воскресе!» – и получал от всех ответ: «Воистину воскресе!»

Среди облегающего мрака современного суеверия, маловерия и неверия видит, братие, и мой пастырский глаз на небосклоне душ и сердец ваших восход внутреннего солнца, зарю новой, полной христианских чувств жизни, и я с восторгом и радостью приветствую вас: «Христос воскресе!» О, если бы в нашей обширной пастве православной побольше бы нашлось таких, которые на это пасхальное приветствие не словами, а сердцем могли бы ответить: «Воистину воскресе!» Аминь.

Христос Воскресе! Воистину Воскресе!

Вот приветственные слова, которые чаще всего слышатся между нами в настоящие дни. В первый день настоящего светлого праздника мы заглянули в безмолвную гробницу Спасителя, и Ангел возвестил нам чудо: что вы ищете живого между мертвыми? – сказал он о Распятом, – Его нет здесь: Он воскрес (Лк.24:5–6). А сегодняшнее евангельское чтение ставит на очередь вопрос о том, какое впечатление произвело на нас это известие? А потому да будет мне позволено, возлюбленный брат, возлюбленная о Господе сестра, спросить: как относишься ты к воспоминаемому ныне величайшему событию Воскресения Христова, какова твоя вера в отношении этой истины? Заняла ли она в твоем сердце место твердой, исключающей всякое колебание уверенности, или же в нем и доселе теснятся еще недоумения и сомнения и ты далек еще от истинной радости при пасхальном благовестии? О, если так, то возьмем в путеводители Евангелие и пойдем с ним во Святую Землю. Есть там дорога, ведущая из Иерусалима в селение Эммаус, – по ней и пойдем мы. Она наведет нас на такой религиозный разговор, который прекращает всякое пасхальное сомнение и превращает его в блаженную пасхальную уверенность. Вот этот разговор:

В тот же день (день Воскресения Христова) двое из них шли в селение, отстоящее стадий на шестьдесят от Иерусалима, называемое Эммаус; и разговаривали между собою обо всех сих событиях. И когда они разговаривали и рассуждали между собою, и Сам Иисус, приблизившись, пошел с ними. Но глаза их были удержаны, так что они не узнали Его. Он же сказал им: о чем это вы, идя, рассуждаете между собою, и отчего вы печальны? Один из них, именем Клеопа, сказал Ему в ответ: неужели Ты один из пришедших в Иерусалим не знаешь о происшедшем в нем в эти дни? И сказал им: о чем? Они сказали Ему: что было с Иисусом Назарянином, Который был пророк, сильный в деле и слове пред Богом и всем народом; как предали Его первосвященники и начальники наши для осуждения на смерть и распяли Его. А мы надеялись было, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля; но со всем тем, уже третий день ныне, как это произошло. Но и некоторые женщины из наших изумили нас: они были рано у гроба и не нашли тела Его и, придя, сказывали, что они видели и явление Ангелов, которые говорят, что Он жив. И пошли некоторые из наших ко гробу и нашли так, как и женщины говорили, но Его не видели. Тогда Он сказал им: о, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать всему, что предсказывали пророки! Не так ли надлежало пострадать Христу и войти во славу Свою? И, начав от Моисея, из всех пророков изъяснял им сказанное о Нем во всем Писании. И приблизились они к тому селению, в которое шли; и Он показывал им вид, что хочет идти далее. Но они удерживали Его, говоря: останься с нами, потому что день уже склонился к вечеру. И Он вошел и остался с ними. И когда Он возлежал с ними, то, взяв хлеб, благословил, преломил и подал им. Тогда открылись у них глаза, и они узнали Его. Но Он стал невидим для них. И они сказали друг другу: не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге и когда изъяснял нам Писание? И, встав в тот же час, возвратились в Иерусалим и нашли вместе одиннадцать Апостолов и бывших с ними, которые говорили, что Господь истинно воскрес и явился Симону. И они рассказывали о происшедшем на пути, и как Он был узнан ими в преломлении хлеба (Лк.24:13–35).

Это евангельское повествование по своему содержанию, как видите, есть не что иное, как пасхальное раздумье, которым оно начинается, и пасхальная уверенность, которой заканчивается. Об этом я и хочу побеседовать с вами, причем я остановлю ваше внимание сначала на тех думах, которые волновали ум эммаусских путников, а затем на той уверенности, к которой привела их неожиданная встреча с Воскресшим Христом.

Два ученика вечером в день Воскресения Христова идут по дороге в Эммаус. Это было в такое время года, когда вся природа празднует свое воскресение, когда она пробуждается к новой жизни и зеленые ковры луговые, и благоухающие цветы первых весенних дней свидетельствуют о чудесах Божественного всемогущества. Но оба путника не обращают никакого внимания на эти чудеса природы, на это воскресение в природе. Другое, более высокое чудо занимает их душу; другое, большее воскресение составляет предмет их разговора. Насколько возвышен был предмет их разговора, настолько глубока была их сердечная туга. Три дня провели они в сильном волнении и душевной тревоге. Своего возлюбленного Учителя потеряли они, а чрез это порвались и все те чаяния и надежды их, которые так тесно связаны были с Ним. Смертью преступника-злодея умер Он на кресте, и Бог не внял Ему даже и тогда, когда Он в страшных, невыносимых муках взывал к Нему: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? (Мф.27:46). Таким образом, все теперь оказалось обманом, ошибкою, заблуждением! Их трехлетнее хождение за Ним было не чем иным, как загадочною игрою превратных вещей! Удар, разразившийся над учениками Христа, настолько был силен, что во всех ударах судьбы, которые когда-либо постигали человека, едва ли можно указать что-либо подобное. Чем глубже было их благоговение пред величием Господа, чем крепче была их вера в Его мессианское призвание, чем выше и святее была любовь их к Нему, чем более потрясающим образом должен был подействовать на них этот внезапный, по крайней мере, в таком виде никогда не ожидаемый, разрыв сего союза. Ах, нам должно быть достаточно понятно то, почему смерть Господа не только повергла в глубокую скорбь и уныние учеников Его, но и заставила их разбежаться от Голгофы. Как ошеломленные и пристыженные, они стояли теперь не только пред народом, но и друг пред другом. И вот в таком-то настроении застает их первое известие женщин, что они нашли гроб Его пустым и видели двух Ангелов, которые сказали им, что Он жив. Можно ли удивляться тому, что в первый момент они не могли поверить этому известию? Ах, как желали бы они, чтобы это была правда, – но радостная весть слишком много обещала счастья, чтобы они сразу могли отдаться ей с полным доверием, без боязни страшного разочарования в том случае, если бы она не подтвердилась. Подвергая ее общему обсуждению, они обнаруживают и веру, и недоверие, высказываются и «за» и «против» нее. Петр и Иоанн сами поспешили к гробу, чтобы проверить известие женщин, и, возвратившись, сказали, что они нашли все так, как говорили женщины, но Самого Его не видели. Новая надежда, но и новое сомнение овладевает их душами. Теперь одно остается у всех желание – это своими собственными глазами увидеть Господа и непосредственно убедиться в истинности воскресения Его. Но до этого момента в душах их продолжается колебание – надежда сменяется сомнением, причем то та, то другое берет перевес. В таком состоянии духа два ученика, отделившись от прочих, пошли по уединенной дороге, ведущей в Эммаус. У этих последних мысли и чувства теперь еще легче колеблются и сменяются одни другими, чем тогда, когда они были все вместе. Их беседа была не чем другим, как исканием уверенности в действительности события и, следовательно, исканием Самого Воскресшего Господа. Тогда приближается к ним Сам Он, но их глаза были удержаны, так что они Его не узнали и приняли за незнакомого человека. Но из того, что Господь явился им и присоединился к их обществу, мы вправе заключить, что их разговор был не неприятен Ему. Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, сказал Он, там Я посреди них (Мф.18:20). В настоящем случае разговор двух учеников был в Его имя, а потому Он и принял в нем участие, в противном же случае мы не нашли бы Его среди них. Что же это был за разговор? О, я хотел бы указать на него как на зеркало тем из сомневающихся в истине Воскресения Христова, которые своими сомнениями и неуверенностью в ней омрачают радость светлого праздника. Эммаусские путники не были людьми сомневающимися в Воскресении Господа, хотя не имели они и полной уверенности в действительности этого события. У сомневающегося нет желания прийти к полной уверенности и убеждению, а ученики, шедшие в Эммаус, напротив, ничего так не желали, как этой уверенности. Сомневающийся к своим суждениям примешивает насмешки и говорит о предмете сомнения без участия сердца, без чувства, а у учеников Христа каждое слово глубоко запало в сердце, и они сильно были опечалены, как это заметил и Сам Господь, когда сказал им: о чем это вы, идя, рассуждаете между собою, и отчего вы печальны? Знаешь ли ты, друг, разницу, какая существует между сомневающимся и тем примером, какой в данном случае представляют собой ученики Господа? – Тот есть растение, листья которого завяли и опустились, потому что червь подточил ствол и корень его, а эти суть растение, верхушка которого печально согнулась потому только, что жаждет освежающего дождя. Да, поистине освежающим дождем служил для них каждый момент, каждое обстоятельство, подтверждавшее для них факт Воскресения Господа. Такого-то момента они и ожидали, таких-то подтверждений они и искали. Вот восстает пред их умом такое обстоятельство, которое сильно говорит за возможность и вероятность Его воскресения. Все они знали Его как пророка, сильного делами пред Богом и людьми, Который не только исцелял больных, но и воскрешал мертвых. Почему же, думали они, Тот, Который мог возвращать от смерти к жизни других, не может снова даровать жизнь и Себе Самому? Но против этого говорит другое обстоятельство, именно то, что Он не проявил, однако, Своего могущества в глазах Своих врагов, не сошел со креста, на что они вызывали Его, и не избавил Себя от позорной смерти. Но за Него далее говорит то, что Его все знали как пророка, сильного словом. Который говорил так, как никогда не говорил ни один человек, и Который проповедовал такие истины, которых нельзя было слышать ни из каких человеческих уст. Но, с другой стороны, Мессия по их ожиданию должен быть не только пророком, не только учителем мудрости, но и царем Иудейским, а Он не оправдал этого ожидания, и они напрасно надеялись, что Он избавит Израиль от римского владычества. Еще более за Него говорит то, что женщины, бывшие рано у гроба, нашли его пустым и рассказали, что они видели Ангелов, которые говорят, что Он воскрес, и что этот рассказ женщин проверяли у гроба Петр и Иоанн, которые нашли все так, как рассказывали женщины. Но и против этого, в свою очередь, говорит то обстоятельство, что они Его-то Самого, однако, не видели.

Здесь нам необходимо, братия, на минуту остановиться – мы дошли до такого пункта, где явившийся Господь дает этому разговору учеников Своих другое направление. Оба ученика на эммаусском пути суть только образец бесчисленного множества путников пасхального вечера, которые скрывают во глубине души своей такие же вопросы и такие же мысли. Если бы кто имел возможность вчера и третьего дня прислушаться к разговорам о воскресении Христа, которые вели между собою многие из наших собратий, тот, наверное, признал бы в них разговор эммаусских путников. Велись ли эти разговоры на пути из церкви домой, велись ли они в семейных кружках или в полдень на уличной прогулке – это все равно; но я не сделаю ошибки, если предположу, что такие разговоры вели и ведут очень многие из людей честных, благонадежных, набожных и ищущих знания и истины. Ибо пасхальная тема, истина Воскресения Христова, настолько велика и серьезна, что к ней нельзя отнестись так же, как относимся мы к простой, обыкновенной новости дня, – нет, она должна найти себе место во глубине нашей души, в нашем непосредственном убеждении. Как такая истина христианского вероучения, которая составляет главный, средоточный пункт веры не только для этой, но и для будущей нашей жизни, она, естественно, должна быть подвергнута нами строгому исследованию и рассмотрению без всякого самообмана. Если в отношении ее апостол Павел в праве был сказать, что если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна (1Кор.15:17), то совершенно естественно для человеческой души спрашивать об ее основании и требовать ее доказательств, и все, что говорит «за» и «против» нее тщательно взвешивать даже и в том случае, если бы чашка на весах накренилась в ту сторону, где могут поколебаться наши чаяния и надежды и погрузить нас в глубокую скорбь. Но то только не свойственно природе человеческой души, чтобы она имела склонность к сомнениям, к отрицанию и давала бы слишком много простора холодным заключениям разума и чрезмерному, неограниченному преобладанию его над непосредственным языком сердца. Здесь дело идет о таком догмате христианского вероучения, который прежде всего и ближе всего касается не разума, а сердца нашего и в его жажде, в его запросах и потребностях имеет свое начало, свою почву, свой корень, и из этой жажды и потребности развивается и постепенно возрастает убеждение веры. Это и не такой догмат, из которого можно делать приличный предмет разговора в веселых компаниях, в шумных собраниях и в таких вообще местах, в коих не терпят ничего святого: это – догмат, о котором приличнее рассуждать на уединенных тропинках, в тихих священных местах, при обмене мыслями людей благочестивых, благоговейно настроенных и способных к восприятию духовных впечатлений. Это не такой догмат, из которого можно делать надпись над входом в места публичных удовольствий и увеселений, – из него скорее можно делать надписи при входе на кладбища – места упокоения умерших. Мысли, которые пробуждают в нас кладбища, суть лучшее истолкователи догмата воскресения. На гробах твоих присных или при представлении места своего собственного упокоения ты лучше всего понимаешь эти великие слова: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет (Ин.11:25).

Какие же это, однако, вопросы, которые все еще мучают наше сердце, коему так хотелось бы верить в воскресение Христа, как и в свое собственное? Это те же самые вопросы, которые занимают в нынешнем евангельском повествовании и учеников Христа. Хотя многое говорит и за воскресение, но многое другое говорит и против него. Нет сомнения, что большинство наших собратий твердо веруют в ту истину, что Христос был пророк, сильный в деле и слове пред Богом и всем народом, что они признают за Ним, как за выдающимся учителем мудрости, преимущество пред всеми сынами человеческими, ставят Его выше всех людей; но как тогда ученики Его смущались и находили это странным, так и теперь они смущаются тем, что если Он действительно был Сыном Божиим, то каким образом Он дозволил лишить Себя жизни и испустил дух Свой на кресте? Правда, евангельская история уверяет, что смерть над Ним не возобладала, что Он в третий день воскрес из мертвых, но как тогда ученики Его, так близко стоявшие к Нему, не могли отнестись к такому известию с полною верою, так как Сам Воскресший им еще не являлся, так и теперь многие из них не могут вполне убедить в этом свое сердце потому, что они не видят Воскресшего своими телесными очами, и потому, что не могут составить никакого для своих телесных очей представления о том, каким именно образом совершилось это явление Воскресшего Христа. Прославленное, одухотворенное тело, тело Воскресшего, превышает наши понятия. Его проникновение сквозь затворенные двери, Его неузнанное пребывание с учениками, шедшими в Эммаус, Его телесное вкушение пищи и пития и в то же время Его духовное состояние, бестелесность, Его, наконец, мгновенное и внезапное исчезновение – все это тревожит и наполняет мучительными вопросами наше сердце, которому так хотелось бы верить и которое, однако, не может запретить разуму делать свои возражения, взятые из видимого опыта и основанные на законах природы. Братия христиане! Не находится ли кто-нибудь и из вас сейчас в таком раздумье? Не испытываете ли и вы душевной тревоги от подобных недоумений и сомнений? О, позвольте только войти в наше собрание Самому Господу со Своим словом, со Своею проповедью, и Он успокоит ваше встревоженное сердце, Он рассеет ваши сомнения и приведет к твердой, блаженной пасхальной уверенности.

Эту проповедь Свою Он начинает таким предисловием: о, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы, веровать всему, что предсказывали пророки! Христианин! вникни поглубже в смысл слов этих и прими к сердцу это наставление среди твоих пасхальных недоумений и сомнений. Отчего происходят они? Ведь только от того, что дело Божие ты хочешь измерять тем же масштабом, каким человеческая мудрость измеряет обыкновенные события и явления видимого естественного мира. Но что пишет апостол Павел к Коринфянам об этой мудрости? – Пусть, говорит он, никто не обманывает себя: мудрость мира сего есть безумие пред Богом (1Кор.3:19). Божественные предметы требуют для измерения своего другого масштаба, чем законы естествознания. Если ты за несомненную истину принимаешь только то, что можно видеть нам своими телесными глазами, осязать своими руками и что только можно доказать с математическою точностью, то, конечно, тогда падает вся история Воскресения Господа. Ибо это раз и навсегда решено: предварительное и необходимое условие нашей веры в Воскресение Христово состоит в том, чтобы мы признали в Нем сверхъестественное событие. Кто же отрицает возможность такового, для того всякая с нашей стороны попытка убедить его в Воскресении Господа будет напрасною. А так как каждый из нас имеет в своем сердце долю этой наклонности, то для нас ясно должно быть то, что хочет сказать Господь, называя наше сердце «косным сердцем». Он хочет сказать этим, что все мы, по причине этой естественной наклонности сверхъестественное заключать в рамки естественного, не способны отказываться, когда нужно, от знания и довольствоваться верою. Но этого вера, впрочем, даже и не желает, так как в этом случае она лишилась бы права на признание ее истинною и основательно доказанною. В подтверждение своих истин и она, как и знание, приводит основания и доказательства – только эти доказательства не таковы, как доказательства знания. Знание основывается на собственных, непосредственных впечатлениях, а вера опирается на свидетельства других. На то, что говорили пророки о Мессии, указывает поэтому и Господь своим ученикам. Знание говорит мне, что нечто есть, а вера говорит, что нечто должно быть. «Не должен ли был Христос пострадать и войти в славу Свою?» – восклицает поэтому и Господь в Своем наставлении ученикам. То, на что Господь указал ученикам Своим как на основание для их веры тогда, это же служит основанием для нашей веры и сейчас, с той только разницей, что для нас таких оснований стало больше. Кроме свидетельств и предсказаний ветхозаветных пророков о будущем воскресении, у нас есть исторические свидетельства апостолов о воскресении как о событии, уже совершившемся. Рассмотрим поближе каждое из них отдельно.

Это поистине замечательное явление, которому нигде ничего нет подобного, что пророчества о Мессии проходят чрез все письменные памятники еврейского народа, как одна непрерывная нить. Эти пророчества нельзя, конечно, считать бреднями и вымыслом кого-нибудь из людей. Бредни и сновидения одного не могут иметь так много жизненной силы, чтобы они в неизменном виде сохранялись и переходили от одного поколения к другому в продолжение целых тысячелетий, давали бы всему народу особое духовное направление и намечали бы ему особые цели и задачи для достижения их в будущем. В этих постоянных и непрерывных пророчествах есть пророчество и о будущем воскресении Спасителя. Давид говорит относительно его: Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тление (Пс.15:10). Спаситель к одному из подобных пророческих предсказаний присоединил однажды такие слова: читающий да разумеет (Мф.24:15; Мк.13:14), то есть кто это читает, тот пусть обратит на смысл этих слов особенное внимание. Очень хотелось бы и мне спросить вас: не должны ли и мы обратить наше особенное серьезное внимание на то обстоятельство, что о Святом, Которому не дано увидеть тление, мы читаем как о событии, предсказанном устами пророка еще за тысячу лет назад? Но мы имеем более сильное свидетельство о событии Воскресения Христова, чем это пророчество, – мы имеем об этом свидетельство истории, рассказы очевидцев. Во всей истории мира нет такого события, которое было бы так ясно и твердо засвидетельствовано и заслуживало бы такого доверия, как событие Христова Воскресения. Верующий в отношении исторических событий ничего не требует, кроме таких свидетельств, которые историк признает достаточными для того, чтобы убедиться в их достоверности. Если известное событие помимо такого свидетельства имеет за себя еще свидетельства очевидцев, то в таком случае его научная достоверность признается им достаточно обеспеченной и становится вне всякого сомнения. А в отношении факта Воскресения Христа мы имеем и то и другое, и даже в более полной мере, чем при каком-либо другом историческом событии, так как о нем были свидетельства и в отдаленном прошедшем времени.

Казалось бы, что при таких данных истина Воскресения Христова не должна подлежать сомнению, однако были и есть люди, которые не довольствуются этими свидетельствами или же стараются подорвать достоверность их. Но вместо опровержения этих ложных мнений, для чего потребовалось бы слишком много времени, позвольте мне, братие христиане, поставить только два вопроса – первый: возможно ли, чтобы Иоанн Богослов, который таким бесподобно нежным, глубоко прочувствованным образом, как грифелем святой любви, рисует нам образ Восставшего из гроба, говорил нам ложь и небылицу? Возможно ли для твоего сердца счесть за обман то, что Иоанн написал в своем Евангелии как собственноручную скрепу, как заверение именно, что он засвидетельствовал о том, что сам видел и что свидетельство его истинно, и он знает, что он говорит истину, дабы и вы веровали. Но что сказали мы о свидетельстве евангелиста Иоанна, то должны сказать и о свидетельстве апостола Павла. И самые злонамеренные писатели не могли отрицать того, что апостол Павел в своих посланиях в чудных словах изложил чудные истины. Но он все свое учение обосновывает всецело на великом событии Воскресения Господа: Если, говорит он, Христос не воскрес, то вера ваша тщетна (1Кор.15:17). Даже более того. Он говорит о себе самом, что чрез это воскресение сделался тем, чем он есть. Он говорит: уже не я живу, но живет во мне Христос (Гал.2:20). Ужели можно и после этого утверждать, что апостол Павел, о котором и вообще нельзя сказать, чтобы он недостаточно ясно и глубоко излагал и другие возвышенные истины, стал говорить языком легкомысленного дитяти о таком предмете, который для него был самым главным и самым важным предметом? Допустим, впрочем, что он говорил языком дитяти, но дитяти Бога, которое своим детским, чутким сердцем весьма ясно понимает разум и самых разумных мудрецов. Если Христос не воскрес, то личность Павла со всей его историей и жизнедеятельностью есть какая-то историческая загадка и противоречие самой себе. И если бы ты стал разъяснять эту одну загадку, то повстречался бы по ее неразрешимости с другой, новой и еще более трудной и неудоборазрешимой загадкой.

Но ужели в самом деле так трудно понять, что Иисус Христос, Сын Всемогущего Бога, воскрес из мертвых? Не подобало ли, не необходимо ли было в самом деле, чтобы Христос, именно потому, что Он был Сын Божий, пострадал от грешного мира и таким образом вошел в Свою славу? Совершалось ли какое-нибудь святое дело в мире без того, чтобы оно не встретило ненависти, злобы и противодействия со стороны этого мира? Не мог в этом случае составить исключение и Праведный Богочеловек, Сын Божий. Мир, поскольку он видел, что Его пришествие на землю грозило ему смертью, необходимо должен был восстать против Него и в свою очередь умертвить и Его. Было бы противно природе и существу мира, если бы он этого не сделал. Но, с другой стороны, и Бог не мог допустить, чтобы мир окончательно восторжествовал спою победу, и Он лишил его этого торжества тем, что Христа, Которого он на кресте умертвил и во гроб положил, чудом Своего всемогущества снова возвратил к жизни и поставил выше всех и всего, так чтобы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних (Флп.2:10). Таким образом, для нас вполне понятно, что если Христос по Своей человеческой природе не мог избавить Себя от смерти, на которую обрек Его мир, то по Божественной Своей природе Он необходимо должен был восстать из гроба. Это «необходимо» (по-славянски «подобало») укрепляет веру. На это «необходимо» и Господь указывает ученикам Своим.

Но к этому «необходимо» присоединяется еще другое «необходимо». Никто не отрицает и не может отрицать, что христианство есть такая могучая жизненная сила, которая во всем мире произвела резкий переворот, снабдив его новыми, высшими, духовными силами. Но все это, если проследим исторически, вытекает из того великого события Воскресения Христова, со времени которого апостолы распространили в мире христианство. Если бы это был обман, то странно, что обман сделался источником таких очевидных истин. Если бы Христос остался мертвым во гробе, то каким образом один мертвец послужил источником новой, истинно человеческой, духовной жизни, которая распространилась на целые миллионы людей? Христианство служит живой душой всей мировой истории в продолжение девятнадцати веков. Все, что за это время придумано и сделано великого и благородного в мире, все это произошло из него (христианства) и неразрывно связано с ним. У тех только народов и развивается истинно человеческая жизнь, которые получили свою жизнь от Христа. А Сам Он – этот непреложный и неистощимый источник жизни – был бы мертв? О, я с полной уверенностью говорю, что Он необходимо должен быть живым, как Воскресший, восседая на престоле Славы одесную Отца, – в противном случае от Него не могла бы исходить такая жизнь, которая овладевает всем миром, и если бы все свидетельства Священного Писания, все доводы отцов и учителей Церкви не в состоянии были бы возбудить во мне веру в Воскресение Христа, то одна жизнь Его, распространившаяся по всему миру и засвидетельствованная историей, достаточна была бы для того, чтобы заставить меня воскликнуть: Воистину Христос воскресе!

Но почему мы останавливаемся своим вниманием только на внешней истории человечества? Взгляни еще, собрат, на себя самого, обратись к истории твоей собственной жизни и посмотри, что там. Если ты не по имени только, а поистине христианин, то не служит ли Христос душою и твоей собственной жизни? Твоя голова думает по-христиански, твои уста говорят по-христиански, твои ноги ходят по-христиански, твое сердце бьется по-христиански. Все, что есть сродного с вечным и небесным и имеет виды на вечную, небесную жизнь, – испытай, не от Него ли все это происходит и не с Ним ли неразрывно все это связано? Все, что носишь ты в себе как истинную жизнь, все это есть Он же Самый Воскресший Христос. Ты живешь – однако не ты живешь, но Христос живет в тебе. Вот почему и на основании опыта собственного сердца я считаю себя вправе снова воскликнуть: Воистину воскресе Христос!

Досточтимое собрание! Если мне удалось достигнуть того, что в твоем сердце ощущается сейчас некоторое движение, как бы некоторая единомышленная сила, располагающая тебя разделить мои мысли и чувства, то да будет мне позволено объяснить это как то горение сердца, какое ощущали эммаусские путники и о котором говорится в Евангелии нынешнего дня. Если у тебя, возлюбленный собрат, зародилось хотя бы слабое ощущение или чувство того, что Воскресший Христос с тобою, то упроси, умоли Его остаться с тобою, и из этого слабого ощущения при дальнейшем общении с Ним не замедлит явиться у тебя и признание Его верою. Общение с Ним приводит к совершенной уверенности в истине Воскресения Христова. Так было это с эммаусскими путниками, так будет и с тобою. Вот почему моя смиренная пастырская молитва за тебя, дорогое собрание, в этот час нашего пасхального вечера такова: Господи! Если кто из этого собрания очами своей веры узрел Тебя сейчас как Воскресшего, то останься с ним до вечера его жизни. Ах, останься, Господи, останься с ним, останься и со мною, останься и со всеми нами! Аминь.

И приблизились они к тому селению, в которое шли; и Он показывал им вид, что хочет идти далее. Но они удерживали Его, говоря: останься с нами, потому что день уже склонился к вечеру. И Он вошел и остался с ними. И когда Он возлежал с ними, то, взяв хлеб, благословил, преломил и подал, им. Тогда, открылись у них глаза, и они узнали Его. Но Он стал невидим для них (Лк.24:28–31)

Вот история, которую мы выслушали и нынешнем Евангелии.

Это было вечером в день Пасхи. В Иерусалиме, куда по случаю праздника Пасхи собрались израильтяне со всех сторон земли, было полно и в домах, и на улицах, и в храме, и на рынке. Всюду движение и суета. Всюду говор и шум: шум от покупателей и продавцов товаров, привезенных на рынок сельскими обывателями, шум и от веселой, ликующей, по-праздничному настроенной толпы; но среди этого шума и ликования были группы и серьезных мужчин и женщин, опечаленных событием дня, которые со скорбью и полушепотом говорили об Иисусе из Назарета, Который был пророк, сильный в деле и слове пред Богом и всем народом; как предали Его первосвященники и начальники для осуждения на смерть и распяли (Лк.24:19–20). К числу таковых принадлежали и те два ученика Иисуса, которых мы видим идущими из Иерусалима в деревню и в разговоре которых принял участие примкнувший к ним незнакомый человек. Они не могли оставаться в шумном городе; со своею скорбью о распятом Учителе они хотели быть одни; их души искали тишины и сосредоточенности. Пред ними лежала тихая, скромная, отстоявшая на шестьдесят стадий от Иерусалима деревня Эммаус; туда они и устремились, чтобы избежать городского шума.

Вот и мы, боголюбивые сестры, собрались сейчас в эту обитель, которая, подобно Эммаусу, укрывает нас и от шума городского, и от суеты мирской. Правда, не отделяют ее от города те шестьдесят стадий, которые отделяли Эммаус от Иерусалима, но зато она сама отгородила себя от этого строгостью своего устава, и вы видите и опытно испытываете, как тихо, уютно жить здесь: сюда не проникает ни шум городской, ни суета мирская. Здесь так удобно беседовать об Иисусе Назарянине в кругу одинаково настроенных и ищущих единого на потребу сердец. Вот почему с чувством особенного удовольствия явился и я сюда, чтобы помолиться с вами и побеседовать о Воскресшем Господе и благожелательно приветствовать вас, дорогие сестры, с пасхальным праздником.

Чего же пожелать мне вам в этот радостный и великий день Праздника праздников? Под впечатлением нынешнего Евангельского чтения я ничего не могу придумать лучшего, как пожелать вам, боголюбивые сестры, чтобы ваша Марфо-Мариинская обитель сделалась для вас своего рода Эммусом, то есть таким домом: а) где находит для Себя место Иисус, б) где преломляется хлеб жизни и в) где открываются глаза для опознания Господа.

а) И приблизились они к тому селению, в которое шли; и Он показывал им вид, что хочет идти далее. Но они удерживали Его, говоря: останься с нами, потому что день уже склонился к вечеру. И Он вошел и остался с ними (Лк.24:28–29).

Два обстоятельства важны для нас в этом рассказе: первое, что Он показал вид, что хочет идти далее, и второе, что Он все-таки остался с ними. Еще не открылись глаза учеников Его, еще продолжали они смотреть на Него, как на одного из многих чужестранцев, пришедших на праздник, когда подошли они к дому. Уже ухватились они за скобку двери, чтобы войти в дом, а Он делает шаг далее, несмотря на наступившую темную ночь. Почему это? Не потому ли, что Он огорчился тем, что они Его не узнали? Ах, да, ничего нет прискорбнее для Спасителя, как если Он долгое время идет вместе с душою человека и она не узнает Его, – тогда для Него ничего не остается, как оставить ее, отойти от нее. Но здесь, однако, была другая причина. Это было пробным камнем, на который Он ставил учеников Своих. Показывая вид, что Он намерен идти далее, Он хочет этим испытать сердца их. Пригласят ли они Его? Не окажутся ли они настолько холодны и безжалостны, что допустят Его ночью продолжать путь в чужой стране? – Нет. Они не напрасно были учениками того Учителя, Который рассказывал им притчу о милосердом самарянине, Который говорил также и о том, как в день Страшного Суда будет сказано грешникам: был странником, и не приняли Меня (Мф.25:43). И они, удерживая Его, говорили: останься с нами, потому что день уже склонился к вечеру. Не ради себя, а ради Его Самого просили они быть у них гостем. Они хотели Ему Самому оказать услугу, а на деле оказалось, что не они Ему, а Он им оказал величайшее благодеяние.

Как только услышал Он из уст их приглашение, Он сейчас же вошел с ними в дом. Он никогда не проходит мимо таких сердец, в которых живо и сильно благочестивое настроение. Так заходил Он к Закхею, потому что в его сердце нашло для себя место искреннее покаяние, заходил к Марфе и Марии, потому что там жила пламенная вера, а теперь заходит к Клеопе и его другу в Эммаусе, потому что в сердцах их обитала любовь.

И Он вошел и остался с ними. Не на один только короткий момент вступает Он под их кровлю. Он проводит с ними не один час: Он терпеливо выслушивает их сетование и жалобу, разъясняет им их заблуждение, доказывая Свои мысли местами Священного Писания, а когда настало время вечерять, садится с ними за стол, ест их хлеб и пьет их вино и делает для них несравненно более того, чего они от Него ожидали, – Он остается с ними с этого часа навсегда.

Дорогие сестры! Слыша об этом обстоятельстве, наверное, и вы исполняетесь желанием иметь своим гостем Христа Иисуса. Но знайте, что Спаситель может входить не под всякую кровлю, не во всякий дом. Ах, как много знаю я домов в нашем городе, в которые Он наверное не заходит и не может зайти. Ибо там нет для Него места, там закрыты для Него двери. Знаете ли вы, что уготовляет место Спасителю? – Только туда заходит Он, где выходят к Нему навстречу сердца, исполненные Его духа. Только тогда может Он обитать и между вами, когда Он признает вас Своими по вере, по надежде и по любви. Знаете ли вы тот ключ, которым отпираются двери для Иисуса? – Это молитва. Только туда Он входит, где на Его стук отворяют Ему двери с прошением Лавана: войди, благословенный Господом; зачем ты стоишь вне? (Быт.24:31) или с просьбою эммаусских путников: останься с нами, потому что день уже склонился к вечеру, войдет Он и в вашу среду, если и вы будете собираться во имя Его, то есть жить по Его учению и согласно своим обетам, – войдет и останется с вами и обитель сотворит у вас (Ин.14:23). Он будет сопровождать и руководить вами на всех путях ваших, Он будет с вами и во время ваших занятий и работы, и в часы вашего отдыха, и в церкви во время богослужении, и в часы вашей уединенной молитвы – короче, Он будет присутствовать всюду, всегда и во всем, что у вас делается: в словах и речах, которые у вас говорятся, в песнях, которые вы поете, в работе, которую вы совершаете, в духе, веющем во всем строе вашей жизни, так что всякий при взгляде на вашу обитель вправе будет сказать: да, здесь действительно живет Господь.

б) Но Иисус приходит не с пустыми руками. Когда Он там, в Эммаусе, возлег со Своими учениками, то взял хлеб, преломил его и подал им. Дивно было это в глазах учеников: они пригласили Его гостем, а Он поступил как хозяин: Он взял хлеб и возвел очи Свои к небу (как в других случаях это делал Господь и Спаситель, когда, например, насыщал пять тысяч человек или когда еще так недавно ел с ними пасхального агнца) и подал им. Этот хлеб был для них более чем обыкновенная телесная пища – он был хлебом жизни, преломленным для них дорогими руками Иисуса.

Не должно ли это быть образом того, что хочет предложить Марфо-Мариинская обитель и вам, насельницы ее? В самом деле, что предлагает вам, боголюбивые сестры, мир, откуда вы собрались сюда, с его блеском и пышностью, с его трудами и заботами? Я думаю, что вместо хлеба он предлагает жесткий камень. Труды и заботы, – ах, как тяжелы, как суровы, как холодны эти голые камни, с которыми люди неизбежно должны в течение всей своей жизни влачить судьбу свою! Я думаю, что это можете подтвердить и сами вы, ибо и между вами есть такие, которые не по розам совершали доселе жизненный путь свой, но среди терний и волчцев, которые обречены в ноте лица своего есть хлеб свой. А эти мимолетные радости и удовольствия мира, так дорого оплачивающиеся, оплачивающиеся не деньгами только, но нередко и потерей чести, душевного мира и спокойствия, – что все это, как не те же камни? Камни эти, может быть, и драгоценные, но ведь и драгоценные камни также не утоляют голода и жажды: камень всегда остается камнем, хотя бы это был и настоящий бриллиант. Но не то хочет предложить и предлагает нам Марфо-Мариинская обитель, в которой вы имеете счастье находиться. Питая вас словом Божиим, писаниями святых отцов и учителей Православной Церкви, развивая в вас чувство любви к ближним, милосердия, благочестия и подвижничества, по примеру древних христианских подвижниц, она дает вам здоровое питание, такой хлеб, которым могут питаться и жить ваши тело и душа. Ах, как много в настоящее время подмешивается в пищу нашего юного женского поколения губительного яда. В том, что они читают, что они слышат и что видят, как много заключается такого, что порождает и развивает в них чувство суетности и легкомыслия, нецеломудрия и страсть к наслаждениям, но нисколько не утоляет их духовного голода и не дает им хлеба жизни! Дорожите же, сестры, вашей обителью, как таким местом, где утоляется этот духовный голод, где преломляется хлеб жизни. Я есмь хлеб жизни (Ин.6:48), говорит Господь. Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек (Ин.6:51). Вот то единое, что требуется для нашего спасения.

в) Наконец, ваша Марфо-Мариинская обитель должны быть местом, где открываются глаза для познания Господа. Тогда открылись у них глаза, и они узнали Его. Счастливый был для них этот момент. Как воспрянули они духом, когда узнали незнакомца в этом преломлении и подаче им хлеба! «Как? Ужели, думают они, это Он, распятый, о Котором женщины сказали, что Он жив? Почему мы были так слепы все это время, когда Он шел рядом с нами? Да, это Он, воистину Он», – и они уже вскочили с места, чтобы обнять Его. Но Он мгновенно исчез, стал невидим.

Вот, любезные сестры, счастливое, вожделенное опознание. Хорошо, очень хорошо, когда молодая девушка приобретает некоторые знания о предметах этого мира и обучается тому, что нужно для ее призвания, что она может и должна знать как дитя своего века. Христианство вывело ваш пол из тяжелого состояния рабства, в котором он находился всюду и теперь находится, где нет Христа, и таким образом проложило путь к образованию женщины. Но как много в настоящее время говорят неразумного о женских правах и эмансипации женского пола, об образовании женщин и т.п., забывая о том, что можно много знать и все-таки быть неразумным до погибели своей души – и наоборот, можно принадлежать к числу неученых и простых и в то же время иметь такую мудрость, которой не имеет и не может дать весь мир. «Если я знаю, как должно, одного только Иисуса, то я имею мудрость полную и совершенную». А потому постарайтесь, дорогие сестры, познать и уразуметь Иисуса, как своего Спасителя и Господа. Это истинное знание. Придти к вам в этом на помощь и имеет своей задачей Марфо-Мариинская обитель. Дорожите этой помощью. Можно быть добрым христианином или христианкой, можно хранить себя от стыда и позора, от падения и порока, можно быть церковно настроенным и усердно читать слово Божие, но чтобы быть истинной христианкой, всего этого еще недостаточно – нужно опознать Христа, нужно самому опытно испытать и убедиться, что Он жив и пребывает между Своими учениками, нужно возрастать в вере и познании. Сия же есть жизнь вечная, говорит Господь, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа (Ин.17:3). О, как счастливы те, у которых спадает с глаз покрывало, и они прозревают для опознания Христа! И нам должна быть вполне понятна та необычайная радость, которая заставила этих эммаусских путников выйти и на весь мир воскликнуть: «Христос Воскресе! Воистину Воскресе!» О, да благословит Господь и вас, возлюбленные сестры, в вашей обители сбросить покрывало с очей ваших, дабы и вы могли узнать Его во всей силе Его воскресения и в таком познании приобрести радость и блаженство.

Если Иисус заходит к вам, если у вас преломляется хлеб животный, если открываются у вас глаза для опознания Христа – о, тогда ваша обитель поистине есть благословенное место, поистине Эммаус.

Из Эммауса те ученики возвратились в Иерусалим. С печалью шли они сюда, но с радостью возвращаются; тогда утомленные, а теперь подкрепленные; тогда упадшие духом, а теперь твердо уверенные; тогда запуганные, а теперь дерзновенные. И все это сделал Эммаус. О, даруй Господи, чтобы и ваша Марфо-Мариинская обитель сделала с вами нечто подобное, чтобы и вы выходили отсюда на свои подвиги среди страждущего человечества с такой же радостью, спокойствием и великодушием, как те ученики Господа! Тогда ваша обитель исполнит свою задачу, тогда она будет поистине благословенный Эммаус. Аминь.

Но они удерживали Его, говоря: останься с нами, потому что день уже склонился к вечеру (Лк.24:29)

Так просили Господа вечером в день Пасхи два ученика Его, шедшие в Эммаус, когда подошли они к дому, где они должны были расположиться на ночлег, и заметили, что Он хочет идти далее. И Он внял их просьбе, вошел к ним и остался с ними.

Не замечаем ли и мы, братия, что Христос Спаситель, по причине нашего маловерия и косности нашего сердца, хочет удалиться от нас, оставить и наш народ, более и более погружающийся в безверие и нечестие? Настоит поэтому нужда и для нас, подобно эммаусским путникам, просить Его остаться с нами, и нет сомнения, что Он не откажет и нам, если мы сумеем как должно попросить Его. Кто же может попросить Его так, чтобы эта просьба не осталась бесплодною?

Из нынешнего евангельского повествования о данном событии вытекает следующий ответ на сей вопрос: тот может с таким успехом молиться Ему, чье сердце исполнено горячей любовью и постоянно тяготеет ко Господу. Тот, кто с сердечным расположением и с чувством раскаяния слушает Его хотя бы и строго обличительное слово. Тот, кто, нося в себе веру в Воскресшего Христа и имея живое общение с Ним, не держит себя особняком, но старается входить в общение и с другими, которые также Его признали воскресшим и могут засвидетельствовать, что Христос воистину воскрес.

Что побудило эммаусских путников, с которыми шел Господь в пасхальный вечер, просить Его: останься с нами? Была ли причиною этого одна только забота о доставлении Ему ночлега ввиду наступившего вечера? Не следует ли скорее усматривать здесь нежелание их расстаться со своим путником? Не говорят ли они сами о том, что их привязывало к Нему? Не горело ли в нас сердце наше, говорят они, когда Он говорил нам на дороге и когда изъяснял нам Писание? (Лк.24:32). Когда Он говорил с ними, глаза их были удержаны, так что они не узнали Его и приняли Его за чужестранца: в Его словах оставалось для них еще много непонятного и темного. Но им так хорошо было в сообществе с Ним! То, что было для них непонятного в Его словах, пробуждало в них жажду более глубокого их уяснения и уразумения. Вот почему им так не хотелось расстаться с Ним и прекратить с Ним беседу. Вот почему они просят Его остаться с ними, тем более что наступил уже вечер, и Он не мог уйти далеко. Тогда Он вошел к ним и остался с ними. И вот за счастливым днем наступил для них и счастливый вечер. Когда Он возлежал с ними, то, взяв хлеб, благословил, преломил и подал им. Тогда открылись у них глаза, и они узнали Его (Лк.24:30–31) и воочию убедились в действительности Его воскресения.

Может ли Он отказать и в нашей просьбе, если мы с пламенным желанием сердца будем просить Его, чтобы Он не удалялся от нас, но постоянно находился в общении с нами и делал нас участниками Своей жизни? Там, где сердца остаются холодными к Нему и блуждают на распутьях мира, забывая совсем о Его Царстве, там, где и настоящий светлый праздник проходит, нисколько не согревая их и не наполняя живыми чувствами любви и расположения к Нему, – там, конечно, просьба эта не может быть услышана. Но где сердце открыто для Него и горит любовью к Нему и в сознании недостаточности проникновения в смысл Его слова пламенеет желанием глубже уразуметь его, ближе стать к Нему и войти в более тесное и живое общение с Ним, то кто из таких людей не пожалеет, что так скоро проходят дни и часы этого праздника! Кто не почувствует внутренней туги при мысли, что мы снова с неукрепленным сердцем должны скоро выйти на поле битвы со врагами Христа с опасностью не устоять пред ними, изменить Ему, потерять Его, потерять Того, без Которого мы не можем, не желали бы и жить! – Но успокойтесь, возлюбленные! При таком настроении просьба наша не будет напрасна. В этом случае Он примет и наше приглашение. Он придет к нам, в наши дома и наши сердца и останется у нас, хотя бы день склонился к вечеру, и вокруг нас было так темно и печально. Он трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит (Мф.12:20). Он услышит, Он не может не услышать воздыхания той души, которая жаждет Его, томится о Нем; для такой души Он готов сделать всегда больше, чем сколько она у него просит.

Братия! Если Пасхальная радость пробудила (о, если бы пробудила!) сейчас в глубине душ ваших это сердечное желание более и более познавать Его, глубже и глубже проникать в смысл и дух Его учения, теснее соединиться с Ним и живее чувствовать Его близость и общение с вами, то пусть каждый из вас из глубины души воззовет сейчас к Нему: «Господи, мы видим, что Ты хочешь уйти от нас, но не оставляй нас, Господи, ибо день склонился уже к вечеру и мрак неверия и нечестия облегает нас. О, как жутко нам в этом мраке без Твоего света, без Тебя, наша единственная утеха, мир и надежда! Не уходи от нас, останься с нами, Господи». И Он услышит эту молитву вашу, останется в душах ваших и даст вам силу в борьбе с искушениями мира, Он будет возводить вас от силы в силу и не оставит вас до конца жизни вашей.

Конечно, эммаусские путники в пасхальный вечер не получили бы такой благодати, если бы они отвратили слух свой от того, что Он говорил им на пути. Но они охотно и со смирением выслушали Его обличительное слово; они не оскорбились, когда сказал Он им: о, несмысленные и медлительные сердцем, чтобы веровать всему, что предсказывали пророки! Не так ли надлежало пострадать Христу и войти во славу Свою? (Лк.24:25–26). Они не нашли эти слова жестокими и резкими, но выслушали их со смирением, а потому Господь и согласился остаться с ними и открыл им Себя как Живого. И в настоящее время Он охотно остается с теми, которые со смирением и готовностью исправиться принимают Его обличительное слово. Многим это слово кажется слишком суровым и жестоким, ибо оно говорится не по примеру людей мира сего, которые, когда хотят произвести приятное впечатление на своих собеседников, прибегают к неправде и лицемерию, воскуряя перед ними фимиам лести. Но Господь поступает не так: Он со всей прямотой бичует нас за медлительность и косность нашего сердца в восприятии той истины, которую Он проповедует нам, – истины веры и покаяния, как единственного условия нравственного обновления и вступления в тесное общение с Ним. И кто желает этого общения, тот не оскорбляется этой резкостью, но со смирением выслушивает Его и слагает в своем сердце с твердым намерением исправиться! Таковой и сейчас не напрасно просит: останься с нами!

Когда Иисус исполнил просьбу учеников Своих, эммаусских путников, остался с ними и открыл Себя как воскресшего из мертвых, тогда они поспешно пошли в Иерусалим к оставшимся там своим братьям. Когда рассказали они последним, что произошло с ними на пути, и как Он был узнан ими в преломлении хлеба (Лк.24:35), то и те в свою очередь подкрепили их в чувстве радости той вестью, что Христос истинно воскрес и явился Симону (Лк.24:34).

Братие-христиане! Какой благодати и благословения лишаем мы себя тем, что оставляем того или другого из наших собратий одиноким в своей вере и исповедании Господа, что мы в нашей жизни христианской так мало умеем поддерживать их в общении с нами! С самыми лучшими и благочестивыми намерениями, полный христианской любви, выступает иногда иной юный христианин на поприще жизни, но как скоро он охладевает в своем сердце, растлевается в своей душе, когда ему ни в школе, ни в доме его хозяина, ни даже в доме его собственных родителей ничего не говорят о Боге! Когда те, которые назначены ему в качестве руководителей, не только не возгревают одушевляющего его религиозного чувства, но, напротив, погашают и убивают его, препятствуя ему, например, свято проводить воскресные и праздничные дни, бывать за богослужениями, молиться и слушать проповедь слова Божия! Как легко угасает огонь, который горит в одном только человеке! Но попробуйте зажечь его и в других, и вы увидите, как быстро пыл одного перейдет и на другого и загорится ярким пламенем! Насколько бы было живее наше общение с Господом, если бы мы вернее следовали примеру первенствующих христиан, которые ежедневно были вместе за молитвою и у которых было одно сердце и одна душа (Деян.4:32)!

О, не оставляйте, не пропускайте наших богослужебных собраний, как имеют обычай некоторые только, как говорил некогда Апостол, но, к сожалению, многие и очень многие! Не забывайте и домашней молитвы, собирайтесь для сего со своими семействами, женами, детьми и прислугою, как это бывало в старое доброе время. Пусть пламя молитвы, благодарения и поклонения высоко поднимется из сердец ваших во славу Живого и Воскресшего Господа. Тогда Он услышит нас, тогда Он останется и пребудет с нами, тогда возрастет и утвердится Его жизнь между нами и внутри нас, тогда мы не устами только, но и сердцем будем приветствовать друг друга: «Христос Воскресе! Воистину Воскресе!»

Если Он отречется и удалится от нас, то что пользы от всякого счастья и всякой радости на земле! Если же останется и пребудет с нами, то какая беда от всяких злоключений и превратностей судьбы? Пусть приходит злое время, бушуют бури и ветры, пусть восстает вся сила тьмы со своим князем! Я не боюсь и в такой мрачной юдоли никакого несчастья – ибо Он со мною. И если наступит вечер и придет к концу день моего земного странствия, то и тогда за ночью и всеми ужасами смерти последует утро, которое возведет меня навстречу вечного и блаженного общения с Ним. Аминь.

Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! (Лк.12:49)

О каком это огне говорит здесь Господь наш? Ответ на этот вопрос дает нам нынешний праздник Пятидесятницы. Когда ученики Иисуса в пятидесятый день по Воскресении Христовом собрались в Иерусалиме в Сионской горнице, на них сошел обещанный Утешитель – Дух Святый в виде огненных языков, то есть потоков. Почему он явился им в виде огня? – Потому что действия Духа Святого подобны действию огня. С огненной силой объял Он учеников Христовых, огненную ревность о Царствии Божием зажег Он в сердцах их; с огненной силой лилась речь, которую они возвещали о великих делах Господних; как огонь, жгла эта проповедь сердца слушателей. Вот усиливается огонь этот, проникает сквозь сердца слушателей, и они, по слову Иоанна, крестятся духом Святым и огнем. Огонь распространяется, и напрасно книжники, первосвященники и старейшины народа усиливаются положить ему преграду – он расторгает узы, разламывает темницы и проторгается чрез гроб Стефана. Вот охватывает он Павла, и этот последний разрушает стену Закона, и падают границы Ветхого Завета; неудержимо распространяется он в странах языческого мира, и куда ни проникает – всюду падают идольские капища, всюду, как заря, восходит и начинается новая жизнь в умершем мире, и народы, доселе ненавистные друг другу, соединяются в одной братской любви. Таково свойство Святого Духа, которое Господь называет огнем. Он действительно подобен огню. Как огонь, очищает Он сердца верующих. Когда благодать Святого Духа охватывает человека и начинает в нем свое дело, тогда душа этого человека делается подобной золоту, которое очищает плавильщик в горниле. Ум его просветляется, мысли исправляются, сердце очищается от накопившихся осадков нравственной нечистоты, греха и порока, воля закаляется в добре, и пламенная ревность о славе имени Божия делается ее внутренней потребностью. Как загорается любящее сердце, когда чувствует приближение своего друга, так горело оно в учениках Христовых на пути в Эммаус, когда Господь говорил с ними и изъяснял им Писание. И как те, узнавши Господа, до тех пор не хотели успокоиться, пока не поведали эту радостную весть своим братьям во Иерусалиме, так и теперь пламенная ревность о славе имени Иисуса побуждает учеников Его идти в мир, чтобы благовествовать о Нем братии. Они веруют, а потому и проповедуют, – в них загорелся свет и жизнь. Вот разделяются души, как некогда в день Пятидесятницы; отделяются плевелы от пшеницы, грязь и нечистая примесь от золота. Одни приходят в негодование и смеются, а другие с верой принимают это слово жизни и делаются счастливыми. Какая радость, какой восторг, когда от этого огня исчезает ледяное покрывало неверия и самолюбия, каким окутано было человеческое сердце, – и юная, теплая весенняя жизнь, как заря, занялась в новорожденных сердцах, согретых, загоревшихся пламенем первой христианской любви! Не страшны теперь и козни князя мира сего. Какие бы ни употреблял он усилия к распространению своего огня ненависти и греховных страстей, ему не погасить уже сего святого огня. Кто отлучит христианина от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч?.. Но все сие он преодолевает силою Возлюбившего его (Рим.8:35–37).

Вот тот огонь, о котором говорит Господь в приведенном нами тексте. Для возжжения этого огня Он и приходил на землю, для этого и сделался послушным даже до смерти, и смерти крестной (Флп.2:8). Вот почему к словам Своим: Огонь пришел Я низвести на землю, Он присоединяет Свое горячее желание: и как желал бы, говорит Он, чтобы он уже возгорелся! Он не загорался еще, огонь этот, в то время, когда Спаситель говорил слова эти. Хотя там и здесь и западала в восприимчивые сердца искорка его жизни, хотя несколько и вспыхивала она в сердцах учеников Его, но ей трудно было бороться против огня нечестивых страстей и себялюбия. И как легко она могла быть погашаема, когда наступали дни тяжелых гонений! В среде народа одни оставались холодными и равнодушными, а другие застывали, окоченевали под ледяным покрывалом своей гордости и фарисейской самоправедности. Ему нужно было пройти еще чрез глубочайшую бездну страданий. Ему нужно было еще Своей кровью искупить и приобрести их души – иначе не стал бы гореть этот огонь, зажечь который Он пришел на землю. Вот почему Он тотчас же и присовокупил: Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится! (Лк.12:50). Крещение, о котором Он говорит здесь, было то именно крещение кровию, коим Он должен был креститься, прежде чем ученики Его крестились Духом Святым.

Как желал бы Я, чтобы он уже возгорелся! Таково было желание нашего Спасителя, когда Он говорил слова эти в кругу Своих учеников. Видим ли мы, братия, исполнение сего желания в настоящее время? Благодарение Богу! Огонь этот горит и теперь, и никакая сила мира и его князя – дьявола не погасит того святого огня Господня, который низвел Он на землю в день Пятидесятницы. Горит он, и этот праздник Пятидесятницы, который мы так торжественно сейчас празднуем, есть очевидное доказательство того, что священное пламя его еще не погасло на земле. Он горит в тысячах тысяч сердец, преисполненных веры, любви и благодарности, одушевленных горячими молитвами и святыми обетами, когда они восторженными песнопениями воспевают, прославляют Бога и возвещают великие дела Господни.

И однако, возлюбленные братия, если бы и ныне, как тогда, явился Господь и сказал: Огонь пришел Я низвести на землю, то к этим словам не присоединил ли бы Он и ныне, как и тогда, Свое желание: и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!

Он горит в нас – христианах. Но одни ли только мы должны носить этот огонь, это пламя? Не должен ли он – этот огонь святой – быть распространяемым нами между народами востока и запада, севера и юга, даже и до конца земли? Почему целые миллионы наших братий по плоти сидят еще во тьме и сени смертной, не зная имени Отца Своего Небесного? Почему они сидят не просвещенные светом Христа, не согретые огнем Его любви и не подготовленные к новой христианской жизни? И не возгорается в наших сердцах огня ревности к тому, чтобы с факелом этого огня выйти к людям, сидящим во тьме и во мраке языческого мира, воскликнуть: Светися, светися, Иерусалиме, прииде бо твой свет, и слава Господня на тебе возсия! (Ис.60:1). Как холодны наши сердца для дела Божия, для христианской миссии, для спасения мира! и, однако, Господь пришел для того, чтобы зажечь огонь по всей земле, и говорит: как желал бы, чтобы он уже возгорелся!

Он горит в нас, братия, собравшихся сейчас в этом храме Божием; горит, без сомнения, во многих из тех, которые по разным благословенным причинам не могли придти сюда. Но что все мы, взятые вместе, как не одна только горсть в сравнении с огромным количеством таких, которые не пришли сюда потому, что сердца их не горят огнем Христовым, холодны и мертвы для той любви, которая за нас Себя на кресте вознесла? Может быть, когда-нибудь горел он и в их сердцах, но это пламя потухло в холоде неверия или заглушено огнем нечистых страстей и похотей. И теперь уже не горят сердца их ни огнем благодарной любви, ни усердием к молитве. И вот, когда всюду сейчас весна и праздник, но нет никакой весны, никакого праздника оживления в сердцах таковых людей, нет того религиозного воодушевления, какое присуще ныне истинно верующей душе.

Горит он в нас сегодня, в этот высокоторжественный и радостный день Пятидесятницы. Но объял ли он все существо наше, проник ли до глубины душ наших, очистил ли их от всякой скверны, сора и нравственной грязи, преобразил ли он их в образе Христа, возжег ли он истинную, беспредельную любовь ко Христу, просветил ли Его светом? Ах, почему мы так скоро поддаемся влиянию другого огня? Сегодня сердце наше предано святой любви, а завтра оно является орудием диких страстей. Сегодня ликуем мы в чувстве такого блаженства, более которого нам ничего не следовало бы и желать, а завтра мрачно и пусто в душах наших, и печаль мира всецело овладевает нами. День начинается торжеством Пятидесятницы, радостью о Духе Святом, но кто скажет, какой радостью он окончится вечером?

Мы празднуем Пятидесятницу, и, однако, как далеко она не похожа на ту Пятидесятницу, какая была у первых учеников Христа. Тогда апостол Петр отверз уста свои, и три тысячи слушателей, объятые Духом Святым, тотчас же крестились во оставление грехов. А теперь из года в год проповедуем мы и в пустых и наполненных народом храмах, и желательно спросить, пробуждается ли хоть одна душа к покаянию и после трех тысяч проповедей? Тогда верующие ежедневно пребывали в храме в единодушии, молитве и преломлении хлеба. А теперь неоднократно каждый день раздается звон колоколов, призывающих в храм Божий на молитву, на божественную трапезу, но немногие слышат его; немного оказывается между нами алчущих хлеба жизни и жаждущих воды живой, и рыдают, по выражению пророка, пути Господни. Тогда была у верующих истинная ревность о спасении душ своих – они знали, в Кого они веровали. А теперь и у самых лучших христиан часто одно только внешнее христианство: они поступают так, а не иначе потому только, что так поступали их отцы и праотцы. Тогда строгая во всем дисциплина, не допускавшая ничего, что могло позорить христиан и вредить их нравственности, дабы свет христианского общества светил всему миру, – а теперь полная распущенность, своеволие, самочиние, противление власти и закону. Тогда – самоотверженные сердца, готовые вместе со Христом нести Крест Его и пить Его чашу, а теперь бегство от Креста, малодушие, страх и отпадение от веры во Христа, когда постигает нас какое-нибудь тяжкое испытание или настанет необходимость исповедать Его пред лицом мира. Тогда множество верующих имели одно сердце и одну душу, а теперь брат восстает против брата. Церкви распадаются на отдельные общины и секты, и как, по человеческому соображению, далек еще тот день, когда будет одно стадо и один Пастырь (Ин.10:16)! Тогда ненавистные друг другу семьи, сословия и племена соединялись в одной братской любви, а теперь всюду рознь и партийность, сословие восстает на сословие, народ на народ и царство на царство. Вот уже девятнадцать веков прошло с тех пор, когда в ночь Рождества Христова хором небесного воинства провозглашен мир на земле, а у нас и доселе идут войны, брани и текут потоки крови. И сколько с того времени пролито этой крови, начиная с крови Самого Царя мира – Христа?! Если бы собрать вместе кровь одной только настоящей нашей войны с Японией, то от нее одной, кажется, побагровел бы целый океан. Как далек еще, значит, тот день, когда люди, по слову Божию, перекуют мечи свои на орала, и копья свои – на серпы (Ис.2:4)!

И все это оттого, что не возгорелся еще тот огонь, зажечь который приходил Спаситель.

Царю Небесный, Утешителю, Душе истины!Прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны и тех нечистых страстей, которые не дают нам зажечь в себе огонь любви христианской, и спаси, Блаже, души наша. Аминь.

Сегодня Церковь празднует день рождения Иоанна Предтечи. Как чрезвычайное явление не только своего времени, но и всей истории должны мы приветствовать рождение этого мужа. Высоко и важно было служение, к которому Иоанн призван был еще от чрева матери; совершенно новый и в своем роде единственный был способ, каким он исполнил свое трудное служение. Он должен был быть пророком Вышнего, должен был идти впереди Господа и приготовить путь Ему, иначе сказать, должен был народ, погруженный в бездну греха и порока, привести к сознанию своего бедственного положения и пробудить в нем жажду освобождения из того состояния, в котором так хорошо себя чувствовала его греховная, чувственная природа, – словом, должен был приготовить людей к принятию Спасителя. А это такое трудное дело, что можно было не только усомниться в исполнении и успехе его, но прийти в отчаяние, если просмотреть, как приступил Иоанн к его исполнению. Не знамениями и поразительными чудесами, как прежде его пророки, внедрял он веру в свое божественное посланничество, не льстивыми словами он старался расположить к себе слушателей, не тем старался он привлечь к себе сердца их, чтобы говорить им только приятное, – нет. Исполненный строгости и пламенея ревностью Илии, выходит он из пустыни, где в уединении и в тихой созерцательной жизни проводил он годы своей юности и суровыми упражнениями и лишениями приготовлял себя в Предтечи Искупителя человечества. Беспощадно обличил он господствовавшее направление своего чувственного века и бичевал порок всюду, где бы он ни находил себе место – в пышных ли палатах богачей или в убогих хижинах бедняков. И так как его собственная жизнь стояла в полной гармонии с его учением, так как он сам исполнял то, чего требовал от других, и своей собственной строгостью жизни опровергал ту мысль, что чистая добродетель христианская будто бы для человека слишком тяжела и неосуществима, то его проповедь имела необычайный успех. Сила добродетели, обнаружившаяся во Иоанне, была непобедима. Она производила на людей столько глубокое впечатление, что народ составил о нем мнение, что он есть тот великий, от Бога посланный Мессия, Которого он так давно ожидал. Видите ли, какова сила доброго примера?! Видите ли, что может сделать добродетель одного человека, когда она открывается во всей своей чистоте и достоинстве?! Посему, если хочешь ты, брат, или ты, сестра, иметь влияние на других, если есть у тебя искреннее желание приобрести их для Бога и добродетели, то нет более могущественного средства, как показать им пример. Почтим же день памяти того великого мужа, который имел столь сильное влияние на современников своим примером, размышлением о том, как и чем добрый пример может оказывать доброе влияние?

Добрый пример прежде всего назидает. То, что составляет нашу обязанность, что мы должны любить и что ненавидеть, к чему стремиться и чего избегать, что исполнять и чего отвращаться, ясно, конечно, можно выражать и словами. Можно хорошо писать и говорить о добродетели и честности, можно давать при этом благие советы и наставления – но все это остается мертвой буквой без духа и жизни, если не будет одушевлено примером. В иудейском народе было немало учителей добродетели и до Иоанна Крестителя, которые хорошо объясняли Закон Божий. Но как скудны были плоды всех этих учителей в сравнении с тем влиянием, которое производил Иоанн, этот обитатель пустыни! Весь народ потянулся к Иоанну, когда он выступил со своею строгой проповедью. Потрясенные ею, тысячи людей разрывали связь свою с грехом и приносили покаяние, даже воины пришли к нему и пожелали креститься в знак своего покаяния. Почему же для Иоанна стало возможным то, что не было возможно для тех учителей закона? – Потому что он и делом подтверждал то, о чем те говорили только языком, и собственным примером показывал то, чего требовал от других. Да, совершенно справедливо, что путь воздействия на других посредством одного только слова труден и длинен, а путь наставления делом и примером, напротив, легок и короток. Многие неспособны воспринимать одно только словесное назидание. Они слушают слова, не соединяя с ними никакой мысли. Но совсем другое впечатление получается ими, когда словесное наставление сопровождается и примером. Не потому ли и христианство столь богато плодами добродетели, что Учредитель его первый показал на Себе пример, как Сам Он засвидетельствовал: Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам (Ин.13:15).

Но добрый пример не назидает только, а и ободряет и воодушевляет к подражанию.

Если Захария при рождении своего сына Иоанна сказал, что он приготовит путь Господу (Лк.1:76), то это не было его тщетной надеждой и несбыточной мечтой. Успех, который имел в своем деле Иоанн, вполне оправдал эту надежду. Никогда Иисус не нашел бы такого приема, никогда Его учение не достигло бы такого быстрого и широкого распространения в народе, если бы Иоанн не вызвал в нем движения к Нему и не сделал сердца людей восприимчивыми для Него. Но чем произвел он такое действие? Не своей ли строгой, с благоговением совершаемой добродетелью сделал он это – добродетелью, которая воодушевляла и его последователей, сообщая им силу, ревность и мужество растрогать узы греха и подниматься на ту нравственную высоту, на которой видели они Иоанна? В самом деле, скажите мне вы, находящиеся еще в узах греха, не пробуждается ли у вас желание начать другую, лучшую жизнь в то время, когда пред вашими глазами выступает пример добродетели или когда вы некоторое время вращаетесь в обществе добродетельных людей? А вы, любящие добро, скажите, что пробудило в вас эту любовь, что воспламенило вашу ревность, что укрепило вас в борьбе против ада, что дало вам мужество возвратиться на путь добра в то время, когда под тяжестью искушений вы близки были к бездне погибели, когда приходили в отчаяние при встрече с разного рода трудностями и препятствиями? В большинстве случаев, не были ли это примеры добрых, благочестивых родителей, начальников и воспитателей, благородных друзей, примеры добрых людей из различных времен и стран? О, без сомнения, многие из тех, которые спасены сейчас, погибли бы от бури страстей своих, если бы иногда стыд, иногда любовь и благоговение к тому или другому благородному человеку не отвращали их от пути греха и порока, если бы добрый пример других не освещал им, как светлая путеводная звезда, пути ко спасению. Что, например, подвигло блаженного Августина, у которого внутренние движения благодати долгое время оставались без действия, отказаться, наконец, от своей прежней чувственной, греховной жизни и сделаться новым человеком? Его друг Симплициан рассказал однажды ему, с какой твердой решимостью ритор Викторин, бывший таким же, как и он, грешником, сделал раз и навсегда расчет с порочной своею жизнью и начал вести истинно христианский, исполненный добродетели образ жизни. Этот рассказ поразил Августина. Пример Викторина подействовал на него с такою силой, что он тотчас же решил неуклонно следовать ему. Прежде он думал, что для него нет возможности жить по строгому христианскому учению, но когда увидел он Викторина и вспомнил при этом некоторые другие примеры мужественных борцов и христианских подвижников, тогда воскликнул: «Почему же и я не могу сделать то же, что могли эти люди?» Таково значение доброго примера! Какой же следует отсюда урок?

Если же такова сила и таково значение доброго примера, то мы должны тщательно избегать всего, что может ослаблять его силу и мешать его действенности.

Добрый пример есть одно из главных средств, которое Бог употребляет для исправления человеческого рода. Он назидает, убеждает и воодушевляет к подражанию. Горе поэтому тому, кто препятствует этому намерению Бога, подрывая доверие и уважение к тем из людей, чрез примерную жизнь которых Бог хочет действовать на исправление нравственности других, который радуется, когда удается ему открывать в них какие-нибудь недостатки, чтобы очернить и опорочить их. Горе завистникам, которые унижают и бесславят лучших своих собратий потому только, что не могут достигать такой же, как они, высокой христианской жизни. Горе злоречивым и хульникам, которые оглашают каждую слабость добрых людей с тем, чтобы лишить их доброго имени и ослабить их авторитет. Горе злым клеветникам, которые всякий вымысел, всякую ложь пускают в ход, чтобы лишить доброго человека уважения и доверия, и когда добрые качества – благочестие и набожность его бывают слишком очевидны, то клеймят добродетельного именем ханжи и лицемера. Не говоря уже о том, что такое поведение противно главному закону христианства, как тяжко согрешают они против блага человеческого рода! Они ослабляют те дорогие силы, которые могли бы приносить так много добра и пользы; они разрывают пружины, которые приводят юные сердца в движение к добру. Сохрани нас Бог сделаться виновными в таком изменничестве общечеловеческому благу! Да будет же свят и нерушим для нас всякий добрый пример, а потому если бы в человеке, которого мы привыкли уважать за его примерную жизнь, и открылся какой-нибудь недостаток, не будем указывать на него, но употребим все старание к тому, чтобы сделать еще виднее его достоинство, дабы этот свет распространялся более и более и добродетель его более и более находила себе подражателей.

Но избегая всего, что может ослаблять силу и действенность доброго примера, мы должны еще стараться воодушевлять себя к подражанию ему.

Священное Писание не напрасно убеждает нас, когда говорит: Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного (Мф.5:16). Какая возвышенная мысль, какая это светлая задача – пробуждать в других уважение и ревность к добру, воодушевлять их к спасительным намерениям и стремлениям, принимать участие в их благе и просвещении, направлять к тому, чтобы заблуждающиеся возвратились на путь истины, порочные исправились и стали снова на путь добродетели, а верные и благочестивые продолжали оставаться в своем состоянии! А эту благородную радость, эту высокую заслугу вы все можете иметь, братие, если поставите правилом для себя в вашем положении и во всех обстоятельствах жизни вашей быть тем, чем вы должны быть, и этим подавать другим добрый пример. В особенности вы, пастыри, начальники и начальницы, вы, родители, учители и воспитатели, имеющие своим призванием руководить других и приводить к истине и добру, о, не забывайте ни на минуту, что примером вы несравненно сильнее можете действовать, чем словесным учением. Примите к сердцу слова блаженного Августина: «Христианин должен жить так, чтобы своим примером просвещать других, а своими делами и поступками оправдывать и подкреплять свои слова». Какая будет польза от всех речей, наставлений и проповедей ваших, если они не будут согласоваться с образом вашей жизни, если вы сами не будете делать того, о чем проповедуете? Если вы говорите вашим детям о красоте и необходимости добродетели, то каким образом ваши, хотя бы и благонамеренные слова проникнут в сердца их, если ваш образ действий, ваша жизнь доказывает, что вы и сами недостаточно глубоко проникнуты сознанием ее высокого достоинства? В праве ли отец рассчитывать на то, что он сына своего воспитает деятельным, прилежным, порядочным человеком, если он сам небрежно относится к обязанностям своего служения и предается лености и беспечности? Каким образом мать может ожидать от своей дочери, что она будет серьезной хозяйкой и строгой христианкой, если она сама помешана на нарядах, мишуре и суетных развлечениях? Каким образом родители и воспитатели своими внушениями и наставлениями могут приготовить восприимчивую почву для нежного растения набожности и богобоязненности в сердцах своих детей и питомцев, если они своими действиями и поступками обнаруживают, что они сами не имеют и не любят этих качеств, если сами не проявляют ни веры в учение Иисуса Христа, ни уважения к Церкви и ее Таинствам? Ах, глаз детей в этом отношении видит гораздо острее и дальше, чем как это нам кажется. И всякие наставления, замечания и увещания, не подкрепленные примером, остаются, по меньшей мере, бесполезными. Они бывают в этом случае не чем иным, как медью звенящею или кимвалом звучащим (1Кор.13:1). Не словами Спаситель пробудил в учениках Своих желание молиться, но примером, именно: когда ученики Его столь часто замечали, как их Божественный Учитель после утомительного, напряженного вседневного труда не давал Себе покоя и вечером, посвящал молитве даже и часть ночи, когда наблюдали они, какой тогда покой отражался на лице Его и с какою охотою и живостью на следующее утро Он принимался за тяжелый труд Свой, – тогда они научились ценить высокое достоинство молитвы, тогда они подступили к Нему с просьбою: Господи! научи нас молиться (Лк.11:1). Аминь.

Сегодня мы празднуем Успение Божией Матери. Никогда так не оправдывалась та великая истина, что какова жизнь человека, такова бывает и смерть его, как при этом событии. Смерть Божией Матери была самым наглядным отражением Ее добродетельной жизни. Она, как и вся жизнь Ее, полна была чистейшей любви к Своему детищу – Иисусу, а потому не только не была горькой и лютой, но, напротив, приятной и сладкой.

Вот нам, братие, прекрасный образец, которому и мы должны подражать, если хотим иметь мирную, безболезненную кончину. И нам смерть будет сладка и приятна, если она, как и жизнь наша, будет освящена любовью к Богу – этой истинной дщерью неба, которая все смягчает, все облегчает, все услаждает.

Тот, в сердце которого горит огонь искренней любви к Богу, не только не боится смерти, но желает ее и ожидает как Ангела, приближающего его к источнику вечной радости и утешения. Чтобы убедиться в этом, приблизимся мысленно к смертному одру Богоматери. Здесь увидим мы, как обитавшая в Ней любовь к Богу возжигала в Ней желание смерти и как услаждала Она ее наступление.

Мати Божия! Умоли Сына Своего и Бога нашего, да изольет Он на нас Свое благословение и да научимся мы из сего размышления следовать Твоему примеру в нашей жизни и смерти, дабы некогда разделить славу Твою и на небе.

Если бы я дерзнул показать вам, братия, любовь Марии к Своему Сыну во всей ее полноте, то погрузил бы вас в необъятное море, глубина которого неизмерима и берега которого недосягаемы. Огонь Ее любви был настолько силен, что не найти нам слов на языке человеческом, которыми можно бы как должно изобразить его. Всякое пламя любви, которое горело в сердцах святых избранников Божиих и дориносимых ⁸² Херувимов и Серафимов, в сравнении с тем огнем, коим пылала девственная душа Благодатной, есть не что иное, как тусклое мерцание в сравнении с ярким светом солнечного дня. Но чем сильнее бывает любовь и привязанность к известному предмету, тем большую скорбь причиняет его отсутствие. Вот почему любовь Марии насколько была сильна, настолько же болезненна. Она тяготела к Нему Своей любовью, потому что в Нем одном видела источник Своего счастья, но в то же время и страдала, потому что слишком далеко отстояла от Него и не могла видеть и соединиться с Ним. Кто может поэтому измерить глубину Ее скорби и тоски, которую Она испытывала в ожидании свидания со Своим Сокровищем! Как часто взывала Она вместе с Давидом: Увы мне, яко пришелствие [рус: странствие] мое продолжися (Пс.119:5) и странствованию моему не видно конца. Как усердно молилась Она вместе с невестою в Песни Песней: «О, если бы я могла найти и облобызать тебя (ср. Песн.8:1)! Когда, о когда же, свободная от всяких уз, Я возлечу к Тебе и увижу золотое лице Твое!» Если некогда мать юного Товия, горя желанием видеть отсутствующего сына, ежедневно ходила за город, на то самое место, на котором произошло их разлучение, и орошала его горькими слезами, по целым дням не вкушая пищи (см. Тов.10:4:7), то настолько сильнее было желание видеть Своего Сына у Марии, любовь которой была неизмеримо сильнее, чем любовь матери Товия. «Ах, зачем, – как бы так взывала Она, – зачем и Меня, так же как Иисуса, не возведут на крест, на котором Я могла бы поскорее испустить дух Свой? Зачем и Меня, подобно Стефану, не побьют камнями? Зачем бежит от Меня смерть Моя, которая одна только может соединить Меня с Моим сокровищем? Я готова перенести самые жестокие страдания, самую жестокую борьбу со смертью, лишь бы только соединиться с Моим Иисусом – желанием сердца Моего». И в самом деле, если любовь к Богу пробуждала желание смерти и Давиде, со вздохом говорившем: «когда предстану и явлюся пред лице Господне» (Пс.5:4), если с таким же чувством и апостол Павел восклицал: имею желание разрешиться и быть со Христом (Флп.1:23), то насколько вожделеннее должно было быть желание разрешиться от уз тела у Марии?

Братие! Если бы у нас была хоть одна искорка той любви, которою горело сердце Марии, то мы сразу поняли бы, почему смерть, которую мы встречаем с великим страхом и скорбью, может быть не только не страшной, а даже очень желательной и приятной. Но так как мы своей любовью привязаны более к твари, чем к Творцу, и наше сердце тяготеет более к земному, чем к вечному, то вот почему мы так боимся и трепещем при ее наступлении, вот почему так много при этом бывает у нас скорби и горя, рыданий, слез, ропота и отчаяния. Но измени мы наше настроение, изменится и наше отношение к ней. Зажги мы в сердцах своих огонь той искренней и глубокой любви ко Христу, какой проникнуто было сердце Марии, и смерть представится нам совсем в другом свете. Тогда и мы будем приближаться к ней как к вратам, открывающим нам вход во град Божий, и приветствовать ее как Ангела Божия, который из этой юдоли бед и скорбей переводит нас в страну вечного мира и покоя. Словом, тогда не скорбеть и бояться будем мы при ее приближении, а радоваться и желать ее скорейшего наступления. Когда одному святому юноше сказали о приближении смерти, то он не только не смутился, но пришел в восторг и с необычайным воодушевлением воскликнул: «Иду, иду с радостью, иду к отцу моему!».

Во всем Священном Писании нет более прекрасного примера смерти, как смерть патриарха Иакова. Согбенный под бременем лет и богатый добрыми делами, этот верный раб Божий приказал всем своим чадам собраться к его смертному одру, чтобы преподать им последнее благословение. Горько плакали сыновья его при виде наступающей смерти отца, но сам он показал такое спокойствие и радость сердца, что святой Амвросий мог сказать о нем: «Бывает ли кто так весел даже в юности, как этот в своей смерти? Без всякой скорби и печали, подобно отходящему ко сну, возлег он на смертный одр свой и тако почил о Господе». Что было причиной такой мирной смерти? – Надежда на избавление грядущего Спасителя: «Я уповаю на Твое избавление», говорит он, – вот что усладило его смерть, и усладило настолько, что он смотрел на нее не как на смерть, а как на приятный сон. Если же одна мысль видеть Спасителя чрез несколько столетий могла так усладить смерть патриарха, то какую сладость должна была почувствовать при приближении смерти Мария, которая уверена была, что Она уже чрез несколько мгновений увидит Своего Божественного Сына, да и не только увидит, но и примет участие в Его славе и, так сказать, сядет на одном с Ним престоле. Не должна ли была показаться Ей эта смерть особенно сладкой и приятной? Да, – перенеситесь умственно к Ее смертному одру и взгляните на лице Ее! Вот лежит Она на этом одре без малейших признаков скорби и страдания; Ее не мучит никакая болезнь, не омрачает никакая забота. Здоровая телом, бодрая духом, Она утешает в скорби окружавших Ее апостолов нежными, любвеобильными словами, преподаст им в последний раз Свое материнское благословение. Всецело погруженная в Бога, устремив взор Свой к Нему, Она улыбается среди слез и воздыханий окружающих Ее и тем облегчает их скорбь при разлуке с Собою. Уже скользит, так сказать, на помертвевших губах Ее последнее дыхание, уже отказывает Ей язык, уже останавливается биение пульса Ее, но на челе и ланитах Ее все еще отражается радость и веселие, предвкушение райского блаженства. Поистине, если смерть избранника и любимца Божия, по выражению псалмопевца, есть сон, то смерть Марии заслуживает этого названия по преимуществу. О, какая прекрасная жизнь, когда, умирая, любят. Какая блаженная смерть, когда, любя, умирают. Так лети же Ты, счастливая и благодатная душа, лети на недра Своего Сына и Бога, Который зовет Тебя в Свои объятия! Утоляй теперь Своей жажде, черпай полной чашей утешение из того неисчерпаемого источника, который открыт теперь пред Тобою, удовлетворяй Своему страстному желанию, которое достигает своего средоточного пункта. Но не забудь в высших селениях и тех, которые остаются здесь, на земле, – вспомни и нас грешных, трепещущих в ожидании смерти. Не допусти, чтобы эта смерть наша была слишком лютою, но удели нам хоть одну капельку любви Твоей, дабы она облегчила и наше отшествие из этого мира, как усладила ныне воспоминаемое Твое Успение!.. Аминь.