II

Не взирая на гонения, опустошившие Церковь, умственное движение в ней не ослабевало. Представителями его в первой половине третьего столетий были преимущественно Тертуллиан, Климент Александрийский, Ориген, Киприан и Дионисий Александрийский, блистающие в истории ярким светом; рядом с ними заметили мы Африкана, Фирмилиана Кесарийского, Александра Иерусалимского, Григория чудотворца и ученого Ираклия Александрийского, достойного стоять рядом с другом своим Оригеном, но творения которого, к несчастью, до нас не дошли.

Самой блестящей Церковью того времени была, бесспорно, Александрийская; Карфагенская же, столь неизвестная до Тертуллиана, заслуживает второе место. Антиохийская, Иерусалимская и Римская прославились менее.

Вторая половина третьего столетия была не столь блистательна, но в Церкви того времени находились люди знаменитые. Прежде всех назовем Дорофея, пресвитера Антиохийского.⁴⁷⁵ Он преимущественно занимался изучением Священного Писания и так хорошо знал еврейский язык, что совершенно понимал все еврейские книги; равным образом был он посвящен и в прочие науки. Император, пораженный его ученостью, оказывал ему дружбу и назначил его в знатную должность в Тир, родину этого знаменитого мужа. Но его положение не препятствовало ему священствовать и Евсевий слышал, как ученым образом объяснял он Священное Писание в собраниях верующих.⁴⁷⁶

У Дорофея соревнователями были два другие пресвитера Антиохийские Гемин, писавший мало, по пользовавшийся большим уважением, и Лукиан.⁴⁷⁷ Последний любил переписывать Священное Писание и рукописи его долго были известны под названием Лукианских. Он написал несколько небольших статей о вере и краткие письма.

Между учеными того времени должно назвать Евсевия и Анатолия, которых св. Дионисий Александрийский посылал в Антиохию со своими посланиями против Павла Самосадского. Их удержали в Сирии, где Евсевий поставлен был епископом. Этот человек, говорит Евсевий Кесарийский, был сокровище по вере. Преемником его сделался друг его и соотечественник Анатолий, считавшийся первым из ученых того времени как по словесности и наукам, так и по философии.⁴⁷⁸ Он был равно сведущ в математике, в науках естественных и в риторике. Много сочинений он не писал, но изданные им творения отличаются как красноречием, так и ученостью. Евсевий упоминает о написанных им по вопросу о Пасхе.⁴⁷⁹

Начиная с первого столетия, многие из ученых занимались исчислениями и астрономическими наблюдениями для определения дня Пасхи. Около этого праздника, главного в Церкви, как бы вращается весь год церковный, а потому важно с точностью определить этот день с тем, чтобы во всей Церкви были одновременно все праздники. Вопросом этим весьма деятельно занимались особенно в Александрии. Анатолий шел по стопам своих предшественников и обнародовал творения, где предлагал девятнадцатилетний цикл для математического определения времени Пасхи. Он также издал курс арифметики в десяти книгах и многие творения по священной науке.

Феотекн, епископ Кесарийский, рукоположил его себе в преемники; но когда Анатолий отправился в Лаодикею присутствовать при кончине друга своего Евсевия, епископа того города, то верующие избрали его на место почившего и он остался в той Церкви. Стефан, преемник Анатолия, был также ученым и философом, но вера его не соответствовала его учености и он оказался слабым во время великого гонения, о котором вскоре будем говорить.

По смерти Григория чудотворца Церковь Понта была прославлена великим святителем, творения которого до нас не дошли, но ему изумлялись современники, это – Мелетий, прозванный медом аттическим.⁴⁸⁰ Он превышал своей глубокой и разнообразной ученостью самых знаменитых мужей своего времени, был одарен увлекательным красноречием и самой могущественной диалектикой. Отличаясь святостью жизни, равно как ученостью, он избегнул гонения, удалившись в Палестину, где оставался семь лет. Знаменитый Евсевий считает себя счастливым, что знал его в то время.

Один из самых ученых мужей второй половины третьего столетия был Памфил, пресвитер Кесарии Палестинской. «Памфил, говорит Иероним,⁴⁸¹ до того был привязан к священным книгам, что переписал своей рукой большую часть томов Оригена о св. Писании. Рукописи его сохраняются до наших дней в Кесарийской библиотеке». Иероним сам нашел двадцать пять томов толкований Оригена на двенадцать пророков, писанных рукой Памфила, хранил их с благоговением, находя, что имеет Крезовы сокровища. «Если великая радость иметь письмо мученика, то какова должна быть, если имеешь целые тысячи строк, на которых он оставил, так сказать, следы крови своей!» Этот святой пресвитер и мученик написал Апологию Оригену.

Свидетельство такого мужа о памяти знаменитого пресвитера Александрийского должно иметь важное значение в глазах каждого истинного христианина, всякого беспристрастного человека.

Действительно, в то время возник серьезный спор о знаменитом учителе Александрии; и должно полагать, что Памфил имел особенно в виду опровергнуть мнение епископа, восстававшего против Оригена. Это был св. Мефодий, епископ Тирский, писатель многих. весьма уважаемых творений, но которые были искажены теми же поддельщиками, как и Оригеновы; в них находятся те же заблуждения.⁴⁸²

Памфил для развития церковной науки основал в Кесарии библиотеку, где собрал все творения о вере, которые, по его распоряжению, отыскиваемы были в разных странах. С почестью поместил он там все творения Оригена, переписанные своей рукой, и там то видел Иероним Евангелие от Матвея на еврейском языке, как его сохраняли Назореи.⁴⁸³ Он также основал училище,⁴⁸⁴ вероятно, по образцу Александрийского. Евсевий, ученик Памфила, имя которого из уважения присоединил он к своему, написал творение в трех книгах: О занятиях и Об училище святого мученика. Творение это утратилось.

В другом месте упомянем о муках, перенесенных св. Памфилом за веру, и о славной его кончине.

Пресвитер Пиерий в то же время прославлял Церковь Александрийскую.⁴⁸⁵ Преподавания его были столь красноречивы и творения так многочисленны, что его прозвали Оригеном младшим. Он подражал Оригену благочестием и пренебрежением всего мирского и был сведущ как в науках светских, так и в церковной. Он успел избежать жестокого гонения Диоклетианова удалившись в Рим, где и жил, когда дарован был мир Церкви. Преемником его, по управлению училищем Александрийским был Феогност, творения которого очень уважал св. Афанасий.⁴⁸⁶ За этим писателем следовал пресвитер Ахилл, учивший при епископах Максиме и Фионе.

В Египте находился в то же время еще знаменитый писатель Филей, епископ Фивский, прославлявший мучеников и сам принесший жизнь в жертву вере.⁴⁸⁷

После Феоны преемствовал на престоле Александрийском знаменитый святитель Петр, о котором будет сказано ниже.

Упомянутые писатели преимущественно занимались изложением вероучения Церкви; другие же в то же время защищали их от нападок философии, продолжавшей дело Цельса.

Во главе антихристианских философов были Плотин и Героклес. Должно, однако, заметить, что не вся философия, даже вне Церкви, была антихристианской. Неоплатоническая школа в Александрии была весьма умеренна в своих нападках. Самым знаменитым философом этой школы был Аммоний Сакк. Порфирий утверждает, что он был отступником христианства, в котором рожден, но Евсевий ясно говорит, что философ, противник христианства, сказал неправду. Самым знаменитым из учеников Аммония был Плотин. Он никогда не был христианином, но не нападал на христианство, а подражая Платону, вознесся в высшие области философии. Христианство имело, однако, влияние на Плотина, и учение Платоново в его творениях не имеет уже тех же главных заблуждений.⁴⁸⁸ Плотин, учившись сначала у Аммония в Александрии, удалился в Рим, где школа его стала знаменита. Ученики его разделились на две партии: одни стали христианами, а другие предались наукам сокровенным и магии. Из числа их был Порфирий, написавший о Плотине роман, очень похожий на Филостратов об Аполлоне Тианском. Ему хотелось изобразить Плотина подражателем или, скорее, превосходящим Христа, но он сделал из него только иллюмината, что нисколько не соответствует характеру Плотина. Что же касается самого Порфирия, то сочинения его не дают о нем высокого понятия. Направление ума его было доверчивое и он предпочитал Евангелию самые бессмысленные системы магии и спиритизма. Некоторые из новейших писателей⁴⁸⁹ утверждали, что школа неоплатоников Александрийских имела большое влияние на вероучение христианское. Такое утверждение совершенно противно истине. Вероучение христианское совершенно установилось гораздо ранее Аммония и Плотина, как то ясно из представленных нами разборов творений писателей двух первых столетий Даже христианская школа Александрии ничего не заимствовала от Платона и была основана более для противодействия системам Василида и Валентина, старавшимся согласовать с христианством некоторые данные, заимствованные из древних философских систем, а особенно из Платоновой.

Общее вероучение, ясно истекающее из всех научных памятников Церкви первых двух столетий, достаточно доказывает, что новейшие писатели, на которых намекаем, не могли написать своих систем иначе, как при полном незнании этих памятников.

Порфирий не подражал учителю своему, Плотину, в скромности относительно веры христианской, напротив, с ожесточением нападал на нее. Он издал творение в пятнадцать книг под названием: Против учения Христова, и много других, где излил всю свою ненависть. Большая часть им написанного утратилась и известна только по отрывкам, сохранившимся особенно в приготовлениях к Евангелию Евсевия Кесарийского.⁴⁹⁰

У христианства был еще явный противник в лице Гераклеса; подобно Порфирию издал он многие творения против христианства, но оба философа встретили противников, сумевших отвечать на все их возражения.

Должно думать, что святитель Александрии, Дионисий, написал против Порфирия свое рассуждение О природе вещей. Другой святитель, Мефодий Тирский, прямо опровергал антихристианского философа. Он написал против него, говорит бл. Иероним,⁴⁹¹ около десяти тысяч строк, но сохранились едва только некоторые отрывки.⁴⁹² Макарий Великий⁴⁹³ особенно занимался защитой Евангелия, которого подлинности Порфирий, Героклис и прочие антихристианские фисософы не оспаривали, но только противопоставляли чудесам Христовым мнимые чудеса Аполлония и Плотина. Макарий Великий победоносно опровергнул все их возражения.

Карфаген, уже прославленный Тертуллианом, Минуцием, Феликсом и Киприаном, доставил еще Церкви Арновия, предпринявшего полную апологию христианства. Хотя в творении его нет ни гениальности Тертуллиана, ни слога Киприанова, но оно заслуживает почетное место в числе творений, которые в третьем столетии противопоставлялись врагам христианства.⁴⁹⁴

Творение Арновия разделяется на семь книг и названо: Рассуждения против язычников. Писатель сначала был сам фанатическим идолопоклонником и основательно знал язычество, а потому критика его чрезвычайно интересна.

Язычники, говорит он,⁴⁹⁵ упрекают христиан за бедствия, постигающие общество, за вторжения варваров, приводящие в отчаяние Империю. Нечестие христиан, утверждают они, раздражает богов. Но когда христиан еще не было, разве не потрясали мир жестокие завоеватели? Разве бедствия, постигающие ныне общество, не случались прежде? Но даже допуская, что нынешние бедствия гибельнее, то у богов странное правосудие, если за христиан карают они собственных своих поклонников. Но что такое боги, о которых говорят? – простые смертные, возведенные до этой почести, и в них нет ничего божественного. Сами язычники в том сознаются, потому что имеют понятие о Боге высшем; но Бог этот – кто он? Юпитер, что ли, то есть обоготворенный человек? Одни только христиане имеют надлежащее понятие о Боге высшем, едином, предвечном. Он явился человеком, не утратив Своего божества. Язычники не имеют никакой причины упрекать христиан за это вочеловечение; сами они обоготворяют людей. Разве могут они упрекать за постыдную смерть Христову, когда сами повествуют о смерти богов своих от молнии и от огня? Если Иисус Христос умер на кресте, то смерть Его нисколько не опровергает Его вероучения. Учением Своим и чудесами Он доказал, что был Бог, а рассматривая веру, Им проповеданную, с точки зрения жизни религиозной или жизни общественной, находим, что она несравненно возвышеннее язычества; самая смерть Христова стала основанием перерождения человечества. Все эти истины развивает Арновий в своей первой книге.

Вторую же⁴⁹⁶ писатель начинает, спрашивая язычников: за что так ненавидят они Иисуса Христа, не сделавшего никогда никакого преступления? Ненависть их, следственно, совершенно не справедлива, а такова же питаемая ими к христианам. Справедливы ли они, говоря столько о превосходстве своем и уничижая христиан? Правда, христиане веруют в словеса Господа своего, но разве язычники не верят учениям философов? А учение их далеко не столь достоверно как Христово. Гораздо рассудительнее веровать Христу, сотворившему столько чудес для подтверждения Своего учения, нежели философам, ссылавшимся всегда на сомнительные доводы. В сущности же вероучение христианское согласуется с учением самых знаменитых философов, даже о воскресении тел, о спасении души и о наказаниях, предназначенных виновным; хотя философы объясняют эти учения совершенно иначе. За что же так порицать христиан за их вероучение? Верование их, относительно души, несравненно возвышеннее систем философских. Они не говорят, как Платон, что душа есть излияние божества, но также и не говорят, подобно Эпикуру, что она есть следствие животного устройства. Она происходить от Бога в том отношении, что сотворена Им и соединена с телом человеческим, но вместе с ним не умирает. Среди существенных её качеств – свобода, сообщающая действиям их нравственность, но действия эти не по принуждению от Бога или по органическому устройству.

Конечно, христиане не могут отвечать на все вопросы окончательно и философически, но могут ли то сами философы? Христиане в мнениях своих по крайней мере опираются на авторитет божественный; таким образом они возносятся, так сказать, к Богу и в лоне Его полагают веру свою и любовь; даже до пришествия Христова души могли возноситься к Богу – в том никому не отказывалось; но когда мрак заблуждений становился все гуще и гуще и спасение сделалось затруднительнее, то Бог ниспослал Сына Своего просветить мир и даровать средства к спасению. Истинная вера столь же древняя, как и Мир, и напрасно утверждают язычники, будто верования их древнее веры истинной.

Эта вторая книга Арновия очень любопытна по опровержениям неоплатонизма и возражений философии языческой против христианства. Все древние возражения философии языческой те же самые, какие повторяют ныне противники Откровения. Свобода мышления со времени Порфирия и Гераклеса успехов не сделала.

Вся третья книга⁴⁹⁷ посвящена критике на богов языческих. Писатель преследует их насмешками и, наконец, спрашивает: можно ли называть христиан безбожными за то, что не хотят покланяться таким божествам?

Цель четвертой книги та же.⁴⁹⁸ С успехом обращается он к язычникам с теми же насмешками, с какими пытались они обращаться против Бога истинного и Христа Его. «Какое же почитание воздаете вы подобным божествам? продолжает Арновий; вы обращаете их в предмет грубейших насмешек. Если бы они были истинными богами, как вы говорите, то должны бы покарать вас; итак, сами вы причина тех бедствий в каких упрекаете христиан.

Пятая книга⁴⁹⁹ посвящена истории языческих богов. Писатель фактами доказывает, что все эти боги, по собственной их истории, были существами самыми гнусными. Он опровергает пытавшихся придавать повествованиям о них смысл чисто иносказательный и доказывает, что мистерии, составлявшие таинственное богослужение язычников, достойны богов, которым оно посвящается. «При таких-то мистериях вы хотите заставить присутствовать христиан, под угрозой смерти; таких-то богов обязываете вы их боготворить, чтобы не назывались безбожными!»

Язычники упрекали христиан, что у них нет ни храмов, ни статуй, ни богослужения, подобного языческому. Действительно, в то время у христиан были только здания чрезвычайно скромные, или кладбища, где они собирались; богослужение их было столь же просто, как и места, где молились, а к литургии непосвященных не допускали. Арновий принимает упреки язычников, а в шестой и седьмой книгах своих⁵⁰⁰ осмеивает статуи богов и обряды языческого богослужения, противопоставляя им служение истинному Богу, воздаваемое духом и истиной, но в подробности богослужения христианского не входит.

Творение Арновия было предметом многочисленной полемики по причине некоторых мест, казавшихся темными и где вероучения христианские изложены недовольно точно. Нечего нам разбирать эти споры, достаточно, если обратим внимание читателей только на то, что целью Арновия не было изложение вероучений христианских, но опровержение язычества. Он не был ни богословом, ни священником, но был преподавателем красноречия, и не столько старался защищать христианство, как нападать на врагов веры и обращать против них те самые доводы, какие они употребляли против христианства. Арновий не был даже христианином в то время, когда написал свои книги, и сделал это для убеждения епископа, что он действительно оставил идолопоклонство, которого прежде усердно придерживался. Рассматривая вообще Рассуждения Арновия, находим в них, что вероучения христианские в общем основании своем изложены с точностью; особенно же любопытны они для изучения подробностей нападков народа и философов языческих на христианство в течение третьего столетия. В них также содержится много различных сведений о язычестве, его учениях и обрядах. Арновий знал хорошо язычество, и хотя его сочинение не представляет важных данных ни для богословия, ни для церковной истории, его стоит изучать философам и ученым, занимающимся историей древних религий.

У Арновия был ученик Лактанций, о котором позже будем говорить. Должно полагать, что он начал писать против языческой философии около конца третьего столетия, также как и знаменитый Евсевий Кесарийский, один из ученейших писателей когда-либо живших. Но в полном блеске были они особенно в то время, когда Константин даровал мир Церкви, а потому поместим их в числе писателей четвертого столетия.

Церковь, на которую вскоре должны были столь жестоко напасть множество тиранов, продолжала ожесточенную борьбу против философии и возмущаема была ересями. Около конца третьего столетия появилась ересь, долго продолжавшаяся под различными названиями с характером столь же таинственным, как и безнравственным – говорим о Манихействе.

Ман,⁵⁰¹ или Манихей, давший свое имя этой нечестивой ереси, был невольник, именем Кубрин. Учение, им распространенное, и значительные богатства получил он от некоего Фервинфа (Therbinthe), который сам получил их от Скифиана, а потому его и должно считать настоящим основателем Манихейства.

Скифиан жил в Аравии около половины второго столетия, вел значительную торговлю и находился в сношениях с Индией и Фиваидой. Когда же очень разбогател, то жена уговорила его покинуть пустыни Аравии и переселиться в Александрию. Продолжая свою торговлю, он изучал вероучения Индийцев и Египтян. Поселившись же в Александрии, начал изучать вероучения Греков и христиан, читал книги гностиков и предался магии, последователей которой в Египте было много. Он вообразил себе, что призван сделаться основателем великой религиозно-философской школы и написал четыре книги, названные им: Мистерии, Главы Евангелия и Сокровища. При нем находился невольник именем Фервинф, сделавшийся его последователем и принимавший участие в его творениях.

В книгах обоих мечтателей не было ничего христианского, но слогом своим подражали они Священному Писанию. Скифиан льстил себе надеждой обратить к понятиям своим христианских учителей Палестины и отправился туда; но, потерпев совершенную неудачу, там умер. Фервинф, завладев книгами его и сокровищами бежал в Вавилонию, где назвался Буддой, чтобы его не узнали в случае, если вдова Скифиана будет стараться получить наследство своего мужа. Он вступил в прение с пресвитерами Мефры; но они так опровергли его, что ему не удалось приобрести там ни одного последователя.

Будда жил у одной вдовы, у которой был молодой невольник, именем Кубрин. После смерти Будды вдова наследовала имение его и книги, а умирая, завещала их Кубрину, посвященному в учения Скифиана и Будды. Он одарен был некоторыми способностями и решился осуществить намерения Скифиана основанием новой философско-религиозной школы. Имя свое Кубрин переменил на имя Манесса и последователи его находили в том нечто таинственное, напоминавшее манну или пищу небесную. Греки же из имени его откинули одну букву и называли его Маном, то есть неистовым, сумасшедшим, или Манихеем, указывая тем на распространение его безумия.

Ман приобрёл христианские книги, которых до того не знал, и попытался придать системам Скифиана и Будды христианский оттенок: то выдавал себя за Самого Христа, то – за Параклита, которого Христос должен был послать в мир. Когда же приобрёл нескольких последователей, то избрал двенадцать, в глупое подражание Иисусу Христу и утверждал, будто имеет дар творить чудеса. Он даже осмелился уверять царя Персидского, что исцелит его опасно болевшего сына, но ребенок умер и царь приказал ложного пророка заключить в оковы; но ему удалось, убив тюремщика, бежать в Месопотамию, неподалеку от пределов Римской империи.

Между учениками его были трое главных: Фома, Адда и Ерм, или Ермий. Пока Ман находился в темнице, Фома отправился в Скифию, Адда же в Египет приискивать сообщников, но в обеих странах они не имели никакого успеха.

Ман, находясь в Месопотамии, услыхал об одном христианине, именем Маркелле, известном во всей стране по благочестию своему и благотворительности; он жил в Касхаре, где епископом был Архелай. Ман рассчитал, что если ему удастся привлечь на свою сторону такого человека, то приобретет вскоре значительное число последователей, увлеченных его примером, а потому написал ему следующее письмо:⁵⁰²

«Ман, апостол Иисуса Христа, и все святые и девственницы, со мной находящиеся, возлюбленнейшему сыну нашему Маркеллу, благодать, милосердие и мир от Бога Отца и Господа Нашего Иисуса Христа, да Правда и Свет охранят тебя в эти времена, развращенные от всяких искушений и сетей лукавого! Аминь.

«Весьма счастлив, узнав, что ты одарен великою любовию, но огорчился, уведомившись, что исповедуешь веру, несообразную со здравым разумом. Вот почему, будучи послан для преобразования рода человеческого и обращения к истине заблуждающихся, рассудил я написать тебе это письмо для собственного твоего спасения и всех твоих. Прежде всего предостерегаю тебя от внушенного тебе невежественными наставниками учения, состоящего в утверждении, будто добро и зло исходят из одного источника; в этом мнении они руководятся тем, что начало только одно, не различают света от тьмы, добра от зла, внешнего человека от внутреннего, соединяя и перемешивая понятия самые разнородные. Но ты, сын мой, не смешивай дерзостно и без причины то, что следует различать, и не приписывай такого неустройства Богу, виновнику добра. Есть люди, приписывающие Богу начало, конец и проклятого виновника зла, они не веруют в словеса Господа Нашего Иисуса Христа, сказанные в Евангелии: »несть бо древо добро, творя плода зла: ниже древо зло, творя плода добра« (Лук. 6:43). Очень удивляюсь, что они осмеливаются утверждать будто Бог есть творец и виновник Сатаны и зла, им соделанного. К тому же пошли они еще далее и говорят, что Христос Господь Сын единородный Божий, сошедший из лона Отчего, был сыном жены, именуемой Мариею, и состоял из крови и плоти, как всякое другое дитя! Но не хочу более утомлять тебя продолжительным писанием, тем более, что от природы не имею красноречия; довольствуйся тем, что тебе написал. Когда приду, то узнаешь все подробнее, если только имеешь попечение о своем спасении. Мы никого не завлекаем, подобно другим, в сети наши. Пойми, возлюбленный сын, что сказал тебе».

Письмо Мана было доставлено одним из его последователей, именем Тирвон. Когда он прибыл, то у Маркелла находился епископ Месопотамии Архелай, ученик св. Григория чудотворца. Сначала письмо произвело в епископе чувство справедливого негодования, но, рассудив, они решили пригласить Мана, подробнее объяснить свое учение, и Маркелл написал ему:

«Маркелл, муж благородный, Манихею, известному только по письму своему, радоваться. Я получил письмо твое и благосклонно принял твоего посланного Тирвона. Что означает письмо твое – я не хорошо понимаю? Приходи же объяснить его сам. Здравствуй».

Ман поспешил в Касхар, в сопровождении двадцати двух юношей и девиц. Одет он был как мудрецы персидские: обувь была высокая, ноги обвиты разноцветными перевязками, на плечах его длинная темно-голубая мантия; в руке толстый посох из черного дерева; под левой рукой книга. Вид его был важный, как сановника.

Маркелл, приняв его в доме своем, немедленно известил о том епископа Архелая; тот, узнав из рассказов Тирвона о жизни и учении Мана, хотел было немедленно разоблачить лицемерие обманщика, но Маркелл умерил его рвение и предоставил Ману свободно изложить свое учение. Выслушав его внимательно, Архелай и Маркелл предложили еретику совещание, при котором судьями должны были находиться четверо ученых язычников: Марсип, преподаватель философии, Клавдий преподаватель медицины, Эгиалей, преподаватель грамматики и философ Клеовул.⁵⁰³ Дом Марвелла был назначен местом совещания и открыт для всех знаменитых людей Касхара, собравшихся во множестве. Сначала слово предоставили Ману, выразившемуся так:

«Братия, я ученик Христов и апостол Иисуса. Благотворительность Маркелла внушила мне мысль придти просветить его и избавить от ига религии Архелая; знаю, что он внимает учению истины, подражайте примеру его и получите спасение. Но если не будете меня слушать с желанием узнать истину, то будете вечно осуждены.

«Я Параклит, которого Иисус обетовал прислать обличить мир о грехе, о правде и о суде. Павел, посланный прежде меня, имел только вполовину духа знания и пророчества, а я получил его вполне, я – исключительно избранный посланник Христов.

«Подобно тому, как Гименей и Александр преданы были Сатане научиться не богохульствовать, также и вы будете преданы князю погибели за то, что восстаете на Отца Христова, утверждая, что Он виновник всех бедствий и творец неправды и всякого нечестия, признавая Его источником, из которого истекает и сладкая и горькая вода, чего мало-мальски рассудительно утверждать нельзя. Кому же следует верить: наставникам ли вашим, здесь находящимся, питающимся мясом и живущим в наслаждениях, или Спасителю Иисусу Христу, сказавшему, как написано в Евангелии: «несть бо древо добро, творя плода зла: ниже древо зло, творя плода добра». В другом месте сказано, что отец диавола был лжецом и человекоубийцей сначала, что он скрывается во тьме, расстилая сети всем желающим последовать Слову, что он князь мира сего и враг человека, рассевающий плевелы, и князь мира сего, ослепляющий человеков, чтобы воспрепятствовать им понимать Евангелие Христово.

«Не хочу более распространяться о том и ясно предлагаю правило: что виновником зла Сатана, а не Бог, Отец Господа Нашего Иисуса Христа. Сатана был внушителем всего написанного в Законе и Пророках и писавшие эти книги слушались его тайных внушений; действительно они изображают Бога жаждущим плоти и крови, что прилично только внушителю их, Сатане. Итак, должно отвергать все написанное до Иоанна Предтечи, а принимать за истинное только царство Божие, открытое Евангелием. Если Закон был хорош, то следовало сохранить его, если же дурен, то следует осудить окончательно. Итак, худо делать смесь древних писаний с Новым Заветом. Эти древние писания подобны старым деревьям с засохшими сучьями и их следует отсечь подобно зараженным членам, должно их отделить от тела, чтобы зараза не распространилась по всему телу и не произвела смерти...».

Судьи остановили Мана среди его ораторства, прося яснее изложить учение свое о двояком начале, и спрашивали может ли он разъяснить его иначе.

«Я говорю, продолжал Ман, что существуют два начала: одно доброе, другое злое. Доброе обитает в некоторых частях мира, злое же разлито по всему миру. Если же скажут, что доброе начало, или Бог, все наполняет, то где же жить твари? где место аду, тьме внешней, воздыханиям? Сказать ли, что все это в Нем? О ужас! Если бы так было, то Он Сам бы страдал».

Ман стал разъяснять эту мысль, но судьи остановила его, чтобы сначала разъяснить основный вопрос о двух началах и дали слово Архелаю, рассуждавшему следующим образом:

«Ман допускает два противоположные начала, но эти два начала подлежать ли они существенным изменениям и могут ли быть изменены? Я желал бы, чтобы сначала Ман ответил на этот вопрос». Действительно, он был для еретика затруднителен. Если он будет отвечать, что оба начала подлежать изменениям, то ему могут противопоставить слова Евангельские, несть бо древо и проч., которые он употреблял во зло. Если же будет отрицать возможность изменения, то сам опровергнет то, что утверждал, будто оба начала заключаются в одном лице, а потому он отвечал:

«Оба начала неизменны по своим противоположностям, но изменяемы по качествам». Такой ответ дал возможность епископу сказать: «По ответу твоему вижу, что даже не понимаешь употребляемых тобой выражений. Действительно, как может измениться начало, пребывая при своих существенных качествах? Каким образом остается оно неизменным при переходе от того, что ему свойственно к тому, что вне его?

Судьи согласились с Архелаем и спросили Мана: «Допускаешь ли ты, или не допускаешь изменений в обоих началах?» Ман молчал. Тогда Архелай продолжал: «Если Ман считает оба начала подлежащими изменение, то кто воспрепятствует нам считать их достигающими одного и того же? Если же считает их неизменными, то между ними не будет никакого объективного различия, заставляющая нас считать одно за доброе, а другое за злое. Зачем же, рассматривая оба эти начала в них самих, не допустить, что называющееся добрым – зло, а называющееся злым – добро? А если то, которое считает он существенно злым, действовало предвечно, то над чем действовало оно прежде творения? Ман: Это действие было только торжеством зла над добром. Архелай: Как же существует добро, если оно было побеждено и если господствует зло? Если зло не слово только, а сущность, то пусть Ман укажет нам плоды этого зла, чтобы мы знали свойства этого дерева. Ман: Согласитесь сперва, что существуют корни зла, ненасажденного Богом, и тогда укажу вам на плоды его. Архелай: Я не могу допустить существование дерева зла и сказать о свойствах его, не зная плодов. Сперва укажи ты плоды его. Ман: Корень его дурен, дерево скверно, по не Бог насадил его. Плоды его – блуд, прелюбодеяния, человекоубийство, корыстолюбие и все дурное, исходящее от корня. Архелай: Но для уверенности, что плоды происходят от этого дурного корня, нужно знать вкус их; а ты говоришь, что корень не был создан, но что плоды, от него происходящие принадлежат его природе. Ман: Неправда, находящаяся в сердце человеческом свидетельствует о вкусе, начало которого есть этот дурной корень. Архелай: Дурные поступки человеческие следственно плоды дерева, о котором ты говоришь. Ман: Конечно. Архелай: Итак, сами люди суть дерево, потому что поступки их – плоды его. Мане: Неоспоримо. Архелай: Нет, ты этого не допускаешь, потому что, допускаешь, что если человек перестанет грешить, то дерево не будет приносить плодов. Мане: Сказанное тобой невозможно, потому что, если какой-либо человек и перестанет грешить, то будет грешить другой или многие. Архелай: Если ты допускаешь возможность того, что один человек или многие могут не грешить, то ты должен согласиться, что в сущности все могут поступать подобным же образом, потому что все люди той же природы; но, чтобы не терять времени, указывая на все твои нелепости, довольствуюсь напомнить тебе, что ты считаешь плодами корня ада все действия человеческие, как блуд, прелюбодеяние... Ман: Да. Архелай: Если же человечество исчезнет из мира, тогда дерево не будет приносить плодов? Ман: Когда же будет сказанное тобою? Архелай: Но как человек был сотворен, то какое в нем начало дурных поступков? А прежде его сотворения кто совершал поступки, которые считаешь ты плодами вечного корня? Ман: Человек есть произведение злого начала; грешит ли он или не грешит, он все-таки произведение того же начала и его справедливые и несправедливые поступки изменить начала не могут. Архелай: Как же возможно, чтобы человек, будучи произведением злого начала, как ты говоришь, есть также предмет, на который это начало изливает злобу свою?

Судьи прервали диспут, спросив Мана с которого времени действует злое начало: прежде ли сотворения человека или только после? Оно действовало всегда, отвечал Ман. Архелай же, отвечая противнику своему, изложил вероучение христианское о начале зла, довазав, что человек, будучи одарен свободным произволением, может избирать доброе, чего бы он делать не мог, если бы был произведением злого начала, которое тогда по необходимости сообщало бы ему свои злые качества.

Красноречивое развитие этого вероучения епископом привело собрать в такой восторг, что еретик подвергся бы неприятностям, если бы Архелай то допустил. Судьи признали за епископом победу в философском диспуте.

Тогда Архелай начал преследовать, противника на поприще Откровения. Он доказал, что, согласно учению Иисуса Христа, Сам Бог – отец человечества, что человек призывается к свету и что, если свет не разливается на всех, то тому есть препятствие. Откуда же это препятствие? спросили судьи Мана, отвечавшего: «Бог благ и не имеет со злом ничего общего. Он постановил твердь небесную, как средостение, чтобы для всех было ясно, что зло совершенно отделено от Него». Эти мистические слова не могли служить ответом на вопрос, и были сказаны только с намерением увернуться. «Доколе же, воскликнул Архелай, будешь скрывать ложь свою под личиной истины? Для тебя Бог только простое слово, потому что ты представляешь Его участником слабостей человеческих. То говоришь ты, что Он происходит от сущностей несуществующих, то – из предвечной материи. Если Он Бог, то должен поступать как Бог, а не как человек; но разве достойно Бога устроить твердь небесную для ограждения Себя от зла, подобно тому, как люди строят укрепления для своей защиты от неприятелей? Однако преграда разрушена, потому что зло распространилось. Скажи нам, Ман, кто разрушил её... Зачем безмолвствуешь? зачем медлишь ответом? Если Бог разрушил преграду, я спрошу тебя, по какой причине разрушил Он сотворенное Им для своей защиты? Если же разрушена она злом, то скажи мне, каким образом сотворенное благим Богом может быть разрушено злым началом? Злое начало, следственно, могущественнее Бога? Если это тьма, как могла она восторжествовать над светом? Каким образом тьма может побороть свет?»

Вместо ответа Ман величаво сказал: «Не все понимают словеса Божии, но только те, которым даровано познать тайны царствия Божия. С этой поры я знаю наших, овцы мои слышат глас мой. Но ради наших, которым даровано разумение истины, скажу в притчах. Лукавый подобен льву, хотящему насильно войти в овчарню доброго пастыря. Видя это, пастырь копает широкий ров, избирает из стада своего козла и сажает туда. Приходит лев, бросается в ров пожрать козла, но не может оттуда выйти. Тогда пастырь с осторожностью спускается в ров, берет льва и спасает козла своего. Поставив льва в невозможность наносить вред, начальник зла был тем ослаблен и род человеческий спасен. Архелай: Если ты уподобляешь Лукавого льву, а Бога – Пастырю, то кому уподобим мы козлов и овец? Ман: козлы и овцы той же сущности; это образ душ. Архелай: Тогда Бог подвергнул душу погибели, подобно тому, как козла – льву? Ман: Нисколько. Он только подвергнул её опасности, чтобы спасти в вечности. Архелай: Эго смешно; вот Бог под образом Пастыря ограждает от льва души изображаемые овцами для спасения их, и повергает льву души изображенные козлом, также для их спасения. Не лучше ли просто сказать, что Бог, по всемогуществу Своему, может спасти души от зла? Но по твоему мнению, если Бог предвечный, то таковым же и Лукавый или лев. Скажи же, что делал он, когда не было еще душ ему на пожрание? Ман: Он скитался по горам и пожирал зверей царства своего. Архелай: Тогда звери и души одинаковой сущности и равно могут служить пищей льву? Ман: Нисколько, между ними нет ничего общего.

Такие ответы не удовлетворили судей и они снова признали победу за Архелаем, который в притчах, подобно восточным, изложил действие Божие в спасении человечества через Христа Спасителя. Вдруг Ман, прервав его, сказал: Ты не опровергаешь собственных слов своих. Если Христос спасает верующих в Него, скажи, как же может Он осудить не знавших Его с начала мира, и тех, которые в царствование Тиверия до наших дней не получили обетованного Им Утешителя. Архелай изложил, что жившие до закона Моисеева и соблюдавшие закон естественный, были праведными и спаслись; что то же было под законом и что то же самое после закона; что Бог вложил в человека основные правила добра; что закон Моисеев и пришествие Христово были только более действительными пособиями подвизаться в добре; что во все времена следовавшие законами совести, спасаются через Иисуса Христа и что употребляющие во зло своим свободным произволением погибают. Это рассуждение привело противников к рассуждению о древнем законе, который Ман считал произведением Сатаны. Архелай изложил здравое вероучение о Сатане – твари, извращенной злоупотреблением свободного произволения, согласно сказанному в Писании. От учения Евангельского о Сатане перешел святитель естественными образом к его посланникам в мире и Ману пришлось выслушать нелестные для него истины, Они упомянули о главных правилах относительно истины, возвещенной Богом, вверенной апостолами, долженствующей остаться непреложной и которую оставить нельзя, если бы даже ангел с неба пришел учить иной. Но Ман пришел не с неба, а от Сатаны; каким чудом может он подтвердить свое посланничество? Никаким. Он называет себя Параклитом, а вопреки истинного Параклита, сообщавшего знание всех языков, сам он понимает и может говорить на одном только, и то еще не на языке образованных народов – Греков, Римлян или Египтян, а на языке варварском, на халдейском». По просьбе судей диспута Архелай распространился о характере христианства столь красноречиво, что привел в восхищение всё собрание. Маркелл, обвернув его своей мантией, прижал к своему сердцу, а судьи из язычников воздали похвалу его красноречию. Ман поспешно бежал, избавившись от смерти только по ходатайству Архелая.

Еретик удалился в селение, где находился благочестивый священник, именем Диодор. Ему хотелось приобрести там последователей. Диодор писал Архелаю и тот дал ему наставления как возражать на софизмы еретика. Диодор, согласно полученным наставлениям, опровергнул Мана; но тот, надеясь восторжествовать, предложил еще беседу. Когда же начал говорить, то явился сам Архелай, чего тот никак не ожидал. Благочестивый епископ прямо подошел к Диодору и обнял его с любовью. Ман хотел было удалиться, но народ пожелал выслушать Архелая и слышать опровержение ереси. Рассуждали о Лице Иисуса Христа. Ман, подобно всем гностикам, отрицал Его действительное человечество. Архелай же доказал Его вочеловечение, Его божество и единство Лица Его истинно божественного. Ман, не имея ничего возразить рассудительного, молчал. Тогда Архелай рассказал о начале системы Мана по сведениям, полученным от Тирвона. Упомянул о его предшественниках Скифиане и Фервинфе, или Будде, рассказал о прежней жизни самого Мана и о том, что его преследует царь Персидский. Народ, хотел выдать его царю, но Ман поспешно бежал, пока еще слушали Архелая. Хотя некоторые его преследовали, но он ускользнул и укрылся в селении Аравион, оттуда прибыл в Касхар обращать Маркелла. Там его взяли и привели к царю Персидскому, велевшему содрать с него кожу. Тело его кинуто было на съедение хищных птиц, а из кожи сделали чучело и повесили над городскими воротами.

По смерти его Архелай объяснил народу о начале Манихейства, восходящего до Василида, еще ранее Скифиона, учившего о двух началах – добром и злом.

Василид заимствовал это учение из восточной философии, вполне основанной на дифеизме, или двойственном Боге: добром – виновнике добра, и злом – виновнике зла. Подобно гностикам, Ман считал Ветхий Завет произведением злого Бога; касательно же Иисуса Христа не соглашался, что Он действительно вочеловечился, потому что считал плоть произведением злого начала. Тело человеческое было, следственно, существенно дурно; душа происходила от доброго начала, но тело имело на нее пагубное влияние. По телу своему и по душе человек находился под решительным влиянием доброго и злого начала, а свободного произволения не существовало. Действия человеческие были, следственно, лишены всякого нравственного характера и слова «добро» и «зло» были, в отношении человека, словами без смысла и значения.

Тел, происходивших от злого начала, не следовало размножать деторождением; брак был, следственно, беззаконием. Оттого выводили учение об общности женщин, потому что Манихеи, хотя и считали тело произведением злого начала, но допускали невозможность противостоять чувственным влечениям и неистово им предавались.

Манихейство, по безнравственности своей и по основным вероучениям, было только возобновлением гностичества, перешедшего из Александрии на Восток для перехода на Запад, где последователи его были многочисленны. Их было уже довольно в третьем столетии, так что император Диклетиан издал против них декрет; но число их еще умножилось, когда Константин принял христианство. Множество язычников притворно сделались тогда христианами, сохранив свои языческие нравы. Многие из них принимали участие в гнусных мистериях идолопоклонства. В Манихействе им можно было продолжать свой разврат, прикрываясь, по-видимому, христианством, и они составляли тайное общество, основным вероучением которого была безнравственность и только против неё одной никто не спорил.

Манихейство обратилось в таинственное общество не с самого своего начала; вероучения его, подражавшие Валентиновым, но без терминологии, заимствованной от Платона и Пифагора, подвергались различным изменениям, смотря по климатам, но в сущности везде они состояли из отрицания свободного произволения и нравственности, а также из дуалистического пантеизма, по которому оба начала, доброе и дурное, проникали всю природу, подчиняя её законам неизменным.

Ман написал множество сочинений. Ученики же, по внушению его, составили книги под именем некоторых из апостолов Иисуса Христа, и есть основание думать, что им должно приписать большую часть апокрифов Нового Завета.⁵⁰⁴ Учение Мана распространено было преимущественно тремя знаменитыми учениками его, нами выше поименованными, а главными средоточиями заблуждения стали Сирия и Египет; оттуда распространилось оно по всем Церквам, как то увидим из истории.

В одно время с Манихейством появилась в Египте секта Умеренных или Воздержников. Начальником её был Иеракс.⁵⁰⁵ Это был человек высоко добродетельный, по крайней мере по наружности, и обширных познаний, но у него были странные и весьма неясные понятия о таинствах христианских, особенно о божественной сущности и предвечном рождении Слова. Он был систематичен в своих толкованиях Писаний, но учение его, сообщившее характер его секте, было осуждение брака и воздержание от мяса животных. В учениях Иеракса не было ничего привлекательного, а потому у него было мало последователей. Ученики его преимущественно обращались к монахам, очень размножившимся в конце третьего столетия в Египте и Фиваиде.

Следственно Церкви приходилось выносить внутренние борьбы в то самое время, когда язычество готовилось объявить ей брань более продолжительную и жестокую, нежели все ею перенесенные до того времени.

В это время Марцеллин был епископом Рима, Петр преемствовал Феона на престоле Александрийском, Тиронн (Tyrannos) занимал престол Антиохийский, а Замвда (Zambda) иерусалимский.