Блаженный инок

Жизнеописание блаженного инока Владимира, Важеозерского чудотворца

Предисловие

Смиренно и малоизвестно житие инока Владимира, который с молодых лет был исполнен страха Божия и духовной мудрости.

Эта книга открывает перед нами подвижническую жизнь угодника Божия, чье имя сохранилось в народной памяти. Из нее мы узнаем, что он совершал многотрудные паломничества по святым местам России и Палестины, побывав в 36 губерниях Российской империи и неоднократно на Святой Земле. В возрасте около сорока лет, раздав все свое имение бедным, инок Владимир, по благословению отца Иоанна Кронштадтского, поступил в небольшой и отдаленный монастырь Олонецкой епархии – Важеозерскую пустынь и до 1918 года подвизался в этой древней обители. После закрытия монастыря блаженный старец жил в миру, постоянно предаваясь подвигу духовного делания. Обладая благодатными дарами – силой молитвы и прозорливостью, он совершал духовное окормление народа Божия в богоборческие годы, когда православные храмы и монастыри были закрыты, а духовенство подвергнуто репрессиям.

В 2000 году мощи погребенного в Ленинграде 8 февраля 1927 года инока Владимира были перенесены в родную обитель и упокоились, как он и предсказывал, между трех берез у входа в Преображенский храм, освященный когда-то его духовным наставником – святым праведным Иоанном Кронштадтским.

Ценность этого издания состоит в том, что в нем впервые собран богатый материал о многосодержательной и добродетельной жизни блаженного инока Владимира и его благодатной молитвенной помощи страждущему народу в годину тяжелых испытаний. Книга полезна для чтения православным верующим нашего времени как пример постоянного подвига благочестия и беззаветного служения человека Богу и ближнему.

Да будет Божие благословение на сей добрый труд.

Мануил, архиепископ Петрозаводский и Карельский

Холодно, промозгло нынче в Петербурге. На дворе начало марта, а весной и не пахнет. Солнца нет. Стремительно летящие по серому небу облака скрыли его, похоже, навсегда. Ветер с Финского залива пробирает до костей, сечет ледяной крупой в лицо и пытается сорвать поношенную рясу с идущего ему навстречу инока, словно испытывает его решимость на монашеский подвиг. Час еще не поздний, но улицы пусты. Редкий извозчик промчится с укутанным в шубу, как глубокой зимой, седоком, и снова лишь ветер и мокрый снег владеют пространством меж каменных домов северной столицы.

В такую погоду хорошо сидеть дома у теплой печки да пить горячий чай с калачами и вишневым вареньем. Кто-то так и поступает, сочувственно поглядывая в окно на идущего по улице инока. А он идет себе, нимало не заботясь ни о тепле, ни об уюте. Идет и молится, придерживая от ветра полы разлетающейся рясы и поглубже насаживая скуфейку. Одно только его беспокоит: будет ли сегодня засада.

Но сегодня вездесущие мальчишки, которых в другое время розгами домой не загнать, носа на улицу не кажут. Если б не ветер, давно бы уж дразнили инока, кричали бы ему «долгогривый» или «монах в синих штанах», кидали бы в спину снежки. И в былые времена случались подобные «потехи». Мальчишки забрасывали снежками московского юродивого Василия, обижали блаженную Ксению Петербургскую, в Великом Устюге гнали блаженного Прокопия, но рисковали получить дома за такие шалости хорошую выволочку. Обидеть нищего, убогого, юродивого всегда считалось на Руси делом греховным.

Только Россия 1903 года уже не та христианская страна, не то православное царство, в котором подвиг монашеской жизни был окружен всеобщим уважением, а святость сана, священных одежд переносилась на самих служителей алтаря. Теперь даже городовой мог отвернуться от уличной сценки, вроде той, которую ждал инок, не обратить внимания на не совсем безобидное баловство мальчишек. Православное по форме, русское Царство переставало быть таковым в действительности – разрушался его фундамент. Расцерковление русского народа основательно закреплялось во всех сословиях всеми способами: от идей «просвещенного гуманизма» в университетах до лубочных картинок на базарах, от копеечных книжек графа Толстого для простого народа до его романов и «евангелия» для публики образованной, от бульварной прессы до зарождающегося нового вида искусства – синематографа. Се боле неправдою, зачат болезнь и роди беззаконие (Пс. 7,15) , – исследовал Псалмопевец анатомию греха человечества. А в России беззаконие еще только начиналось. Впереди были революционные события 1905–1907 годов, две войны, окаянные дни 1917-го, открывшие как ворота водосброса реки крови, но уже в 1903 году избрание монашеского пути было выбором добровольного пока еще бескровного мученичества.

Монаху начала ХХ века приходилось терпеть не только обычные испытания холодом и зноем, голодом и болезнями, отсутствием покоя и искушениями наступающего со всех сторон мира, но и отчуждением собственного народа. Утрата благочестия в миру становилась фоном общественной, или, как тогда говорили, публичной жизни России. Православная вера по-прежнему оставалась государственной религией, но сама государственная власть постепенно утрачивала свой авторитет, сдавая одну позицию за другой. Страна все более походила на несчастную семью, прежде благополучную и богатую, счастью которой позавидовал враг. Возбуждая между собой вражду братьев, подзуживая сестер против отца, который, якобы, держит их под замком только ради собственной корысти, он сумел добиться главного – он остудил их сердца и лишил любви, скрепляющей семью. И вот уже народ, недавний богоносец, стал народом-богоборцем.

Но были, были еще боголюбцы в России, и немало.

В тот мартовский день инок возвращался на подворье монастыря, к которому был приписан. Собственно, иноком он еще не был, пострига над ним пока не произошло; этот уже немолодой человек был лишь послушником, но имел право ходить в монашеской одежде. Посторонним же такая тонкость была лишней, он и в цивильной одежде выглядел всегда церковно: монах и монах. Роста он был высокого, с густой черной длинной бородой, поэтому для мальчишек на дороге к подворью, хорошо ими «пристрелянной», он в любом виде оставался живой мишенью. Перепадало там не только блаженному иноку, хотя насмешки, снежки, плевки и даже камни ему-то были давно не в диковинку. К ним он… нет, не привык. Боль от ударов он ощущал как любой другой человек, он привык не к ней, он привык ее терпеть. Сколько раз приходилось ему прятаться за эту броню. Но сегодня…

Сегодня на нем монашеское облачение, которого он так долго ждал. Одет-то он был в старую с чужого плеча выношенную рясу и потертую скуфейку, но чувствовал себя так, как, наверное, не всякий принц крови в царском плаще, подбитом горностаем. Целых 20 лет вымаливал он у Бога право ношения этих одежд и лишь недавно получил, а сегодня у него было послушание за монастырскими воротами, сегодня он впервые показался на людях в новом качестве, в сиянии равноангельского зрака. И эти блистающие ризы подвергать опасности быть запачканными грязным снегом в первый же день?

* * *

Инока звали Владимиром. Родился он в 1862 году в Луге, маленьком губернском городке, затерявшемся между Псковом и Санкт-Петербургом. По понятиям людей столичных Луга была меньше чем ничто, хотя и возникла по примеру Петербурга «не из казенного селения, а на пустопорожнем месте». В 1777 году Екатерина II повелела быть новому граду при слиянии рек Вревки и Луги. Строился он в соответствии с классической традицией планировки: большая прямоугольная площадь в центре города в окружении каменных построек – здания уездной управы, торговых лавок, соборной церкви. Был даже царский дворец, правда, деревянный, построенный на случай проезда августейших особ через Лугу. Но недостаток средств, пожары, весенние разливы, «делающие городскому фасаду безобразие», вносили свои коррективы в его развитие, и мирская слава Луги не коснулась.

В начале XIX века ее помянул Пушкин:

Есть в России город Луга

Петербургского округа;

Хуже не было б сего

Городишки на примете…

Шестьдесят лет спустя Лугу почтил вниманием другой поэт, Надсон, правда, словом прозаическим. Писал он так: «Луга – небольшой уездный городок; если считать там каменные здания, то едва ли наберется пять. Тротуар не вымощен и поэтому весной ужасная грязь... Одна аптека, две гостиницы и трактир – вот здания, которые бросаются в глаза».

Унылый пейзаж, взгляд постороннего человека, не знающего жизни изнутри. К его наблюдениям можно было бы добавить, что главное строение города – соборный храм на тот момент был «истинно скудного вида, без купола, с очень малою некрасивою колокольнею, всего с двумя окнами… темный, мрачный, неудобный, к тому же в стиле лютеранских храмов». Так писали в воззвании о необходимости строительства новой церкви в Луге. Только Надсону, возможно, посчитавшему храм среди прочих каменных зданий, было, кажется, не до церквей. В то время его лира тем духовных избегала.

Зато лужане Бога чтили. В чем смысл жизни, они знали и не смущались ни весенней распутицей, ни отсутствием каменных зданий. Здесь жили церковными праздниками, традициями православного мира, крепкой верой и упованием на милость Божию. В XIX веке невоспетая Луга еще хранила патриархальный уклад, свойственный уездным городкам провинциальной России.

С XV века в этих краях особо чтили святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Тогда на острове в Череменецком озере явилась его икона, позднее прославившаяся многочисленными чудесами. Потом здесь основали монастырь, и когда монаршей волей невдалеке появился новый город, обыватели его, конечно, покланялись чудотворному образу. С середины XIX века икону каждый год износили с крестным ходом, освящая окрестности и саму Лугу. Икона была огромных размеров, и носить ее было непросто. Шестеро крепких мужчин, сменяясь, несли на перекинутых через шею полотенцах особые носилки, на которых она была установлена. Желающие наперебой рвались подставить ей плечо хоть на малую часть пути. Тысячи богомольцев во главе с духовенством пели дорогой акафисты, славословия, медленно шли за иконой, обходили город и вносили ее в собор, где она пребывала 3–4 дня. Все это время перед ней возносились слезные молитвы и сердечные воздыхания лужан, раздавались беззвучные жалобы и просьбы к Апостолу, верному ходатаю за них перед Богом. Потом тем же порядком шли обратно, по пути вбирая в себя крестные ходы близких и дальних сел и погостов. В канун престольного праздника (7 мая ст.ст.) ко всенощной, образ возвращался в монастырь.

Торжества эти были не единственными в лужских землях. Грандиозные шествия совершались из Луги в Феофилову Омучскую пустынь, в Воскресенско-Покровский женский монастырь, в Малую Печорку и были подлинно всенародными, настоящими праздниками, наполняющими ликованием христианскую душу. Вся Луга принимала в них участие, значит и мещане Алексей и Екатерина Алексеевы. Они поклонялись святым образам, бывали в близких обителях, да не вдвоем, а с детьми, и милость Божия напояла их души. Так жила православная Россия, так хранила благочестие, воспитывала боголюбивых потомков, светильников Церкви земной и Небесной. Только и враг не дремал.

* * *

Детей у Алексеевых было двое: дочка Наденька и сын Владимир. Сколько лет они прожили в Луге – неизвестно, и почему переехали в Петербург мы тоже не знаем, известно, что мальчиком Владимир посещал Казанский на Невском проспекте и был из обеспеченной семьи. Сестренку его Господь прибрал еще отроковицей. Всю жизнь блаженный инок будет ее помнить и чадам своим духовным накажет: «Поминайте родителей моих Алексея и Екатерину, – говорил он, – и сестренку мою отроковицу Надежду не забывайте в своих молитвах».

Прихожане и служители часто видели Владимира за богослужением. Тут он покупал крестики, иконки, на оставшиеся деньги в ближайшей лавочке покупал еду и все раздавал нищим. Наблюдательным людям бросалось в глаза, прежде всего, наличие карманных денег у подростка, говорившее о достатке его родителей. Второе впечатление – простота его сердца – казалась им глупостью, каким-то юродством, и относились они к нему как к дурачку, к блаженному. Да кто ж еще как не блаженный будет тратиться на нищих? Они и называли его блаженным, то есть счастливым, но в их устах это слово всегда звучало как свист хлыста, как оскорбление. Владимир же, воспитанный на буквальном понимании Евангелия, не собирал себе сокровищ на земле и потому пренебрегал мнением других, что конечно злило этих «других». Так и прилипло к нему как второе имя на всю жизнь, навечно, – «блаженный» – для одних бранный, для других восторженный эпитет.

Простота души и нестяжательность, редкие качества уже для конца XIX века, были основой характера будущего подвижника Божия и выделяли его не только среди сверстников. Многим взрослым становилось не по себе от присутствия рядом такого подростка. Особенно всех поражал его взгляд. Светлые, таящие улыбку глаза, смотрели на мир ясно, бесхитростно; а сила его взгляда была такова, что без труда проникала в душу каждого, на кого он был обращен.

Годам к двадцати Владимир уже окончательно определился с выбором жизненного пути, но до времени путь этот был для него закрыт. Однажды случилось ему в Кронштадте в Андреевском соборе после службы получить благословение у отца Иоанна Сергиева, будущего светильника Церкви Христовой святого и праведного Иоанна Кронштадтского. То-то радости было! Тогда же или позже Владимир задал ему давно мучивший его вопрос о монашестве и услышал ответил: «Упокоишь родителей, и все само определится, будет видно». Возможно, желая смягчить огорчение Владимира, отец Иоанн благословил его поездить по святым местам. Вернувшись из Кронштадта домой, он попросил родителей отпустить его на богомолье и отправился в паломничество по России. Обошел 36 губерний, где пешком, где на попутных подводах, ездил на поездах и пароходах. За годы странствий побывал на Соловках, не раз поклонялся преподобным отцам киево-печерским, бывал у Симеона Верхотурского в Сибири и на Новом Афоне на Кавказе, молился в Чудовом монастыре у мощей святителя Алексия в Первопрестольной и в Свято-Троицкой Лавре у преподобного Сергия. Был и за границей: в Греции у великомученика Димитрия в Салониках, на Афонской горе, даже у самого Гроба Господня в святом граде Иерусалиме и всюду просил он о милости Божией быть принятым в воинство Христово. Лишь спустя двадцать лет были « услышаны уже уст его молитвы ».

* * *

А вот и Московская улица. Еще несколько шагов и он уже на подворье. Здесь, внутри монастырских стен Владимир почувствовал себя в безопасности.

Хранит Господь всех любящих Его, волю боящихся Его сотворит и молитву их услышит (Пс. 144, 19). На помощь иноку в этот раз Он послал непогоду.

Доложившись о возвращении, он еще и на трапезу успел, а там вечерняя служба, потом чай, общее правило и – по кельям. К себе он попал затемно, помолился и сел за письмо.

Блаженный писал своей благодетельнице, богатой вдове Марии Антоновне, верной спутнице многих его паломничеств. Писал, не задумываясь, как говорил, знал, что она все равно поймет каждое его слово, и оживет оно в ее сознании картинами недавнего прошлого. А посторонним речь его казалась путаной, какой она бывает у юродивых.

Спаси Господи люди Твоя и благослови достояние Твое.

Будем молиться, будем стремиться к вечности, где нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания, но жизнь безконечная, где мой папа и Николай твой верный муж.

А когда будешь читать, то разбирай не торопясь – время читать.

А мне хватило время писать.

Друг друга будем тяготы носить в других.

10 часов вечера.

9-го марта 1903 года.

Мир и любовь Божия пребывают над тобою, боголюбивая Иерусалимская труженица Мария Антоновна.

Я вспоминаю теперь, где были прошлый год – в Святом Граде Иерусалиме. Как ходили по горам, на кладбище Сионском, как ездили в Вифлеем и как Крестовую неделю проводили по церквам, стояли и учились на греческом напеве, видели церемонии в разное время, крестные ходы вокруг церквей, прикладывались к Святым Иконам; как Горным ходили, как мылись, на сороковую гору влезали и на русской постройке чай пили, как обедали, первый раз хлопнули – мы вздрогнули. Потом обедали несколько раз; в баню ходили; друг друга караулили.

Потом, я вам ослика нанял в Назарете. Прощался с вами, как глазами провожал вас.

А когда вернулась, то нашла меня на молитве грешного раба Божия. Письма встречали, самовары ставили, воду носили, белье стирали, – время незаметно летело. Как на Вербной с пальмой стояли, как святили Св. Пасху – хлеб, яйца и прочее.

Как встречали благодатный огонь святой, как разговлялись, как расходились в разные помещения; как расставались из святого града Иерусалима, как спел св. псалмы старец Авраамий: пел редко, хорошо; как окружали мы людей и нас люди и пели все:

Сердцу милый вожделенный

Иерусалим, священный Град.

Ты прощай, мой незабвенный,

Мой поклон тебе у врат;

О тебе моей святыне

Глас с мольбою возношу

И Всевышним благостыню

От небес тебе прошу;

Я с отрадными слезами

Отплываю по морям

и т.д. до конца

Провели Святую Пасху, расстались, ты провожала меня, и вещи мои понесла, и простились. Я поехал на Святой Афон, ты с радостью встречала меня на пароходе с Афона, ты рада с душой была лететь в гору Афон как старый так и новый. Вспомни как расстались мы с парохода, как отплыл я от вас, сколько слез было между нами.

Я сел с братией и запели: Гора Афон, гора Святая, я знаю твоих красот твоего святого рая и под тобой шумящих вод... и т.д. до конца пели.

Мы подъехали к пристане; пошли на Пантелеимоновское под­ворье, там две недели прожили; я вас видел. Пословица: смелым Бог владеет. Я на ялике к вам приехал, потом отплыл обратно.

Но воля Божия была 2 недели еще отгостить и тогда я отплыл дальше в Одессу. Славный городок, – вспомни как ходили по церквам, на дилижансе ехали, как в женский монастырь, как на рынок, на почту – все вспомнишь, – здесь невольно слезы.

Кресту Твоему поклоняемся, Владыко, и Святое Воскресение славим.

А мать схимонахиню Евлампию – как она нас приняла; как туркам деньги платили; как апельсины ели; как лимонад пили; как ракичку, булки, хлеб, пироги турецкие брали; как печки покупали; как керосин тратили; как было в кельи холодно и как тепло.

Как на русской постройке туманные картины смотрели, как заблудились; как пришли в свою келью, но воля Божия на все; как вспомнишь – сердце радостно обливается.

Вспомни 12 Евангелий читали; вспомни огонь в руки брали – пожар никто не кричал; поделись мыслью и успокойся; благодари Господа за благость Его.

Вот собрался писать после присланного письма; ждем – радостное воспоминание о Святой Пасхе.

Утреню, обедню вспомни и людей.

А нас окружали тысячи огней, в глазах сияли: пели Воскресения день, просветимся людие, Пасха Господня, Пасха и т.д.

Напоминание еще вперед идет, еще доживем встретить эти первые минуты. Я с горячими слезами встречу этот день в новой своей келье.

Кому радость, а мне плач; кому веселье, я разговеюсь громким оханьем, мне принять никого нельзя, потому что высоко скорбно видеть идущего по узкой тропинке мытарства; ступни с горячими слезами провожу Святую Пасху 6 апреля 1903 года, но на все воля Божия, было время я наслаждался чем желал, а теперь вступаю на узкий путь царский.

Мне времени нет писать, но пишу ради любви горячей святого слова: гласа Иерусалим не умолчу ради Сиона, ради будущаго воспоминания. Аминь.

Сначала приехали в Одессу; Смирну, где напугал турко-жрец; потом Солунь, – где городок хорош, там пели с нотами.

На пароходе провели 2 недели проехали, нас качало 2 суток, легко приехали в Яфу; Ельцы.

Назад пишу, конец вспомнил город …… Ялту; Новочеркасск, Керчь, Севастополь, много городов, всех не вспомнить; вот какая память. Я, слава Богу, жив и здоров и вам того желаю.

Я вздумал написать для утешения себя: меня тоска одолевает, желаю оставить подворье, но погожу маленько.

Пишу 9 марта. Просили две женщины, которые ездили с нами, мы ходили в Горния; вот они меня узнали, я им сказал, что здесь живу и они дали мне свой адрес.

Читал твое письмо, мама поправля­ется плохо, ей пособороваться надо, на неделе, безпре­менно; далее пишешь – Алексея дело в его сторону. Слава Богу.

Пишешь, что Паша хорошо торгует, – ты знаешь пословицу: сначала метелочка метет хорошо, потом чем кончится. Я радуюсь торговле ея, но более буду радоваться, когда они будут с Тоней, с Маней и со своими жить хорошо и мирно. Слава Богу. Я пишу про себя: у нас хорошо; батюшка отец Иоанн Лабутин со Смоленского уходит на Сенную, и вот с ним народу очень много прощалось, в том числе и я. Купил две книжки 50 копеек – 5 коп. обе хорошо составлено им.

Я получил 10 писем за эти 2 недели, не знаю как отвечать, письма дальние: одно из Киева, другое с Афона Нового, – помнишь провожал послушник молодой Константин, – он просит карточку и письмо денежное 10 руб.

Из далека получил письмо – со Старого Афона, просят карточку на память с пустыни.

2 письма получил от Петра, послушника Рясофорного, от батюшки получил Тихона, с которым снялся.

Из Москвы получил письмо, – просят ответить.

Из Петербурга 4 письма получил, просят придти.

Везде скорби, печали, радости мало.

Алексею Бородулину скажи, что получил я поклон от человека; икона его готова.

Конец писанью.

Когда будет скучно, то будет и легко. Пришлем перед Святой Пасхой, если будешь здорова. Вот прими привет.

Живи много,

инок Владимир.

Чудом сохранившееся собственноручное письмо блаженного инока как нельзя полно характеризует его самого, любовь к Богу, искреннее стремление служить только Ему и особенный характер подвига – юродство. Как просто и незатейливо пишет он о своем сне или видении: пошли на Пантелеимоновское под­ворье, там две недели прожили; я вас видел. Пословица: смелым Бог владеет. Я на ялике к вам приехал, потом отплыл обратно, будто видел он Марию Антоновну, находясь в Пантелеимоновом монастыря на Афоне, чего в реальности быть не могло. Но что такое реальность для блаженного?

Письмо было написано до пострига, но уже после определения Владимира Алексеева послушником на Важеозерском подворье, и кроме пламенной любви к Богу передает состояние душевной борьбы, противоречивые чувства человека, решившегося на монашеский путь: «… на все Воля Божия, было время, я наслаждался чем желал, а теперь вступаю на узкий путь царский», – пишет он . И чуть выше: « … с горячими слезами встречу этот день (Пасху – составит .) в новой своей келье ». Непростое время переживает человеческая душа, ожидая обновления, рождения к новой жизни через отсечение себя от мира, потому и мается: « вздумал написать для утешения себя: меня тоска одолевает…».

Тоска и маета одолевали послушника Владимира вплоть до дня воспоминания Святых спасительных Страстей Господних того же 1903 года. Удивительное созвучие читавшихся накануне страстных Евангелий с тем, что творилось в его душе, вылилось, наконец, в самое главное событие его земной жизни. В Великий Пяток Страстной седмицы был сделан первый шаг на монашеском пути.

Подворье монастыря, откуда писал он, находилось в Санкт-Петербурге на Московской улице (ныне ул. Крупской, д. 3). Далеко не всякий монастырь (их в то время в стране было более тысячи двухсот!) имел свое подворье в столице. Одного этого факта достаточно, чтобы оценить роль обители в духовной жизни России.

Монастырь основали около 1530 года ученики преподобного Александра Свирского Геннадий и Никифор Важеозерские, впоследствии прославленные Церковью в лике преподобных отцев. Сначала, еще при жизни преподобного Никифора, в монастыре был лишь деревянный храм, да десяток братских келий. Постепенно по царским жалованным грамотам прирастал монастырь землями, рыбными угодьями, но в начале XVII века поляки и шведы его разграбили; игумен монастыря Дорофей с семью братьями тогда приняли мученическую смерть. Десятки лет, как после тяжелой болезни поднимался монастырь снова, но долго оставался приписным. Лишь после того, как обитель отошла к Александро-Свирскому монастырю, началось его активное возрождение. Поселился здесь (в 1830г.) опытный духовник и рачительный хозяин о. Исайя с учениками. Наладив иноческую жизнь, он приложил немало усилий для того, чтобы монастырь стал действительно «цветком благоуханным северной Фиваиды». Только и монастыри имеют на земле свой срок, рождаются почти в таких же как и люди муках, по-разному живут, знают расцвет, упадок, пору болезней и умирают по-разному. Важеозерский, послужив более трехсот лет, был почти полностью уничтожен пожаром в 1885 году. Бедствие разбросало братию по другим монастырям, и жизнь в обители прекратилась, на этот раз, казалось, навсегда.

Но если Господь воскресил смердящий четырехдневный труп, может ли быть для Него препятствием разрушение каменных или деревянных стен? Как сказано у Псалмопевца Послеши духа Твоего, и созиждутся (Пс. 103, 30). Чрез два года после пожара начались восстановительные работы. Руководил ими иеромонах Геннадий, постоянный спутник всех поездок по Северу отца Иоанна Кронштадтского. Сам отец Иоанн при всей своей загруженности заботы о монастыре выделял как дела особо важные. Из своих средств жертвовал до тысячи рублей в год, находил благодетелей, направлял их усилия на возрождение в недалеком прошлом одного из известнейших монастырей. Авторитет Всероссийского батюшки действовал просто магически, и уже в 1892 г. отец Иоанн освятил новую деревянную Преображенскую церковь. Тогда же были построены дошедшие до нас храмы, игуменский и гостиничный корпуса, церкви увенчали пятью главами. Во Всехсвятской, теплой, богослужения совершались зимой, а после праздника Всех Святых служба переносилась в Преображенскую.

Вот как пишет об обители безымянный паломник, побывавший там примерно в те же годы: «На далеком севере, в пустынном Олонецком крае, на берегу небольшого озера Важи, среди векового, почти непроходимого леса, увлажненного местами болотным мхом, расположена небольшая иноческая обитель – Важеозерская, или Задне-Никифоровская. Более уединенного места для обители, для подвигов молитвенных трудно, кажется, и найти. На много верст вокруг нет никаких селений. Всюду пустынная тишина, все полно покоя, изредка нарушаемого голосами птиц, криком зверя да тихим звоном небольших колоколов монастырского храма. И паломников редко встретишь в обители, особенно зимою, когда вьюгами заметаются дороги, и самый след их изглаживается под сугробами снега...».

В этот монастырь и благословил отец Иоанн свое чадо Владимира Алексеева. Здесь вдали от мира проходил он монашеский искус, приобретал все то, что потом будет раздавать людям. «Первее иди в келью, и келья всему научит тя», – вспоминал он слова духоносных старцев, с которыми доводилось ему беседовать еще в пору паломнических скитаний. В монастыре проходил он науку добровольного послушания, не только внешнего, стоящего за словом «благословите», но и внутреннего, состоящего в исполнении поручения ради Христа, ради Его любви.

Заблуждаются те, кто при слове «монастырь» рисует себе идиллическую картину спокойной безпопечительной жизни, всеобщей братской любви и мира в красивом месте, где-нибудь на берегу озера или в лесу. Монастырские стены в свое время служили надежным щитом государства от врага внешнего, а для общего врага спасения серьезным препятствием никогда не были. С начала монашества на земле враг особенно жестоко боролся с монахами именно в монастырях, кельях, киновиях. Древние патерики, монастырские летописи полны искусительных историй борьбы с ним, имевших вид конфликта между насельниками, сложных отношений с игуменом. В этом смысле Важеозерский монастырь не был исключением.

* * *

Первые три года монашеской жизни инок Владимир провел на подворье в Петербурге. Без скидки на возраст проходил он здесь все послушания, определенные для новоначальных. Какой ценой ему это давалось, навсегда останется тайной, только известно, что при исполнении их инок Владимир «качества явил хорошие». Так писали в ежегодных отчетах, подаваемых в Духовную консисторию с подворья и из монастыря. Но несмотря на все свои «хорошие качества», он продолжал нести подвиг юродства. В общежительном монастыре не всем по силам было такое соседство, тем не менее, никто никогда на него не жаловался, не стремился от него избавиться, хотя, может быть, братия или игумен и тяготились участившимися наездами паломников к блаженному. Но даже если такое и было, то вовсе не из недостатка братолюбия, а скорее в силу разности характеров, разницы между «серьезным» монахом и юродивым.

Монах захлопывает дверь своей кельи перед миром, стремится быть только с Богом, чтобы потом впустить в себя мир, связанный уздою молитвы, а юродивый внешне принадлежит миру, зовет мир собою туда же, куда стремится сокровенный отшельник. Странные поступки юродивого – это форма борьбы с собственными страстями: гордостью, тщеславием. Но, подавляя их ценой насмешки окружающих, даже гнева, блаженный и обидчикам дает возможность увидеть свои страсти. Не менее важно и другое: за юродством скрывается особое пророческое служение Богу. Через юродивых Сам Господь сообщает Свою волю миру или конкретному вопрошающему, но хранит их от мирской славы, прикрывая личиной мнимого безумия.

Монастырь – место особых искушений. Здесь человек всегда в состоянии нравственного выбора, всегда испытуем. Паломнику, собирающемуся на богомолье в монастырь, еще дома мешают обстоятельства, и чем ближе он к стенам обители, тем больше искушений. А в самом монастыре случается быть свидетелем и даже участником событий, вызванных демоническими силами или действием человеческих страстей. Вот как описывает одну из своих поездок в пустынь к иноку Владимиру Мария Андреевна Николаева.

В июле 1916 г. мы поехали в Никифоровскую пустынь на богомолье навестить инока Владимира и получить от него благословение и наставление. По приезде всю нашу компанию, т.е. 12 человек, пригласил о. игумен к себе в келью пить чай. На наше обращение к иноку Владимиру благословить нас пойти к игумену, блаженный инок Владимир как-то странно ответил: «Если хотите Россию пропить, то идите и пейте». Ничего из этого мы не поняли, но все же не осмелились ослушаться и не пошли. Игумен прислал за нами своего келейника, а инок Владимир набрал со стола объедки кусков и все, что было, подал посланному келейнику со словами: «Передай его преподобию, что гости не придут». Игумен возмутился, вызвал старшую из нас Марию Антоновну: «Зачем вы приехали сюда, Богу молиться или к этому дураку, слушать его басни?»

Кто заглянет в сердце блаженного, кто поймет подлинную причину его необычного поведения? Юродство – крест, принятый им добровольно, как вдохновение, как голос свыше, которому он не мог не подчиниться, вынуждало его к непонятным для многих поступкам. «Мое юродство есть тайна великая», – сказал он как-то одному из паломников. Лишь простая искренняя вера гостей инока помогла им, не вникая в суть отношений с игуменом, поступить правильно: «Ничего из этого мы не поняли, но все же не осмелились ослушаться (не настоятеля монастыря, а простого инока – составит.) и не пошли».

Ездили к нему, к «этому дураку», за советом, за молитвами из Петербурга и пригородов, потому что видели в нем человека, уже теперь «жительствующего на небеси». А путь в обитель неблизкий. Сначала по железной дороге до Лодейного Поля, оттуда до Олонца, потом на лошадях более полста верст. Не один день добирались. Но слава о молитвенной помощи инока уже тогда «шествовала перед ним», и нуждающиеся в его молитвах преодолевали трудности путешествия. Безусловно, только вера в помощь Божию заставляла людей ехать так далеко, а не желание «слушать басни».

В 1904 году мой семнадцатилетний сын, мальчик Боря – пишет Мария Андреевна, – был тяжело болен сыпным тифом. Врачебная помощь была бессильна, и моя знакомая написала письмо иноку Владимиру. Вскоре, когда по всем расчетам письмо должно было к нему прийти, в тот самый день Боря пошел на поправку.

По вере Марии Андреевны сын выздоровел.

Это был ее первый опыт обращения к блаженному иноку. Тогда же вскоре после выздоровления сына она сама отправилась в Никифорову пустынь к иноку Владимиру с желанием благодарить его и просить впредь молиться о всей семье.

За неимением средств, – пишет она, – пришлось заложить вещи. По моем приезде к иноку Владимиру он, не зная меня лично, говорил мне: “Мужа покинули, детей пооставляли, вещи позакладывали, ко мне приехали”. Удивилась я, откуда он все это знает? Спустя примерно год я вторично приехала к нему спросить об арендованной земле, но он, провидев мою мысль, не дал мне возможности задать этот вопрос, а на другой день сам спросил меня, о чем я хотела вечером говорить. Вместо вопроса о земле, я вдруг вспомнила, что муж мой не говел 7 лет, хотя раньше я не предавала этому особого значения. Внезапно меня осенила мысль, что заботиться необходимо не о земле, а о духовном благополучии. Тут же я со слезами попросила инока Владимира помолиться о муже, на что он ответил, что муж мой скоро отговеет. А потом, уже без моего вопроса, добавил, что я выстрою дом в шесть окон.

Дом этот стоит до сих пор. Здесь бережно хранят воспоминания Марии Андреевны и ее потомков о блаженном иноке Владимире, собирают впечатления других людей, непосредственно знавших инока, и тех, кто только слышал о нем, кто, обратившись к нему за молитвенной помощью, получил от Бога просимое.

Лучше многих знала о духовных дарах блаженного инока Мария Антоновна, его многолетняя помощница и спутница в различных паломничествах, адресат единственного письма, дошедшего до нас. Знала о его прозорливости, дерзновенной молитве, знала о даре утешения, писала ему и бывала у него в отдаленной пустыни. Возможно, именно она писала иноку по просьбе Марии Андреевны Николаевой о ее больном сыне Борисе, но можно предположить и то, что познакомились они уже в монастыре. Так или иначе, но из дальнейших воспоминаний Николаевой следует, что женщины были знакомы и вместе свидетельствовали о прозорливости инока.

В конце января 1917 года мороз доходил до 30 0 , но несмотря на это мы с Марией Антоновной опять поехали в Никифоровскую пустынь. На перроне Николаевского вокзала в Петрограде к нам подошел мужчина, и узнав, что мы едем в пустынь, просил передать в руки иноку Владимиру перевязанную корзину. Что было в ней, он не сказал, а мы и не спрашивали.

Лишь на третий день под вечер добрались до монастыря и сразу пошли к келье инока за благословением. Блаженный инок встретил нас с радостью, вынес образ Божией Матери «Всех скорбящих Радосте» и благословил нас иконой. Марию Антоновну он тотчас отправил к игумену, а меня – в гостиницу ставить самовар. Там я спросила у гостиничного, есть ли у них чай и сахар, на что тот мне ответил, что без чая и сахара прожить можно, а вот без вина нельзя, не на чем служить литургию, и вся братия скорбит об этом.

Вскоре от игумена пришла в гостиницу Мария Антоновна и рассказала мне с подошедшим иноком Владимиром, что о. игумен принял ее очень ласково. На что инок сказал: “Как же он мог не принять, когда Сама Матерь Божия вас благословила”.

Когда был готов самовар, инок Владимир взял ту корзину, что сунул нам мужчина на вокзале, и, не вскрывая, велел отнести ее о. игумену. Тот при нас открыл ее и вынул оттуда две большие бутыли церковного вина, чай, сахар и прочее. Радости, восторгу и удивлению игумена не было предела.

Можно понять «восторг и удивление» игумена. Братия заскорбела, что не стало вина, и не на чем служить литургию. Уж, наверное, не раз молили Бога о помощи, и – вот она, помощь свыше. А к тому, что проводником Своей милости Господь вновь избрал блаженного инока, игумен и братия за годы жизни с ним, скорее всего, привыкли: вместе молитвы, вместе послушания. Вплоть до закрытия монастыря инок лишь однажды надолго оставлял братию, в 1915 году получил отпуск на три месяца, ездил в Иркутскую епархию. А так более десяти лет из монастыря не отлучался.

Мария Андреевна жила в пригороде Петербурга, в Парголово, и вместе с жителями поселка была свидетелем еще одного случая прозорливости инока, поразившего многих.

Было это еще до революции, году, примерно в 1908–09. Местный крестьянин Константин Тимофеевич Рыжов решил построить в Парголово на собственной земле храм. Пока были средства, дело двигалось. Храм возводился на каменном фундаменте, но деревянный. Рядом строился двухэтажный дом причта, вокруг разбили большой сад. Быстро подвели храм под крышу, и надеялись также споро все закончить, да не хватило денег на внутреннюю отделку.

В таком виде он простоял два года. Кто-то из прихожан дал объявление в газету с призывом о помощи. Получив газету, Мария Андреевна вырезала объявление, послала его иноку Владимиру, и он не замедлил откликнуться – прислал ей серебряный рубль, как благословение «на удачу». Монету велел отдать тому, кто напечатал объявление а на словах добавил, что храм будет открыт к празднику Св. Пасхи, и освятят его во имя святителя Иоасафа Белгородского. Так и случилось. Внутренние работы быстро завершили, подготовили храм к освящению, и на Пасху 1912 года, совпавшей с Благовещением, там состоялась первая служба. Однако по неведомой причине недели через 3–4 он был закрыт.

Узнав об этом, инок Владимир стал расспрашивать парголовских богомольцев, приехавших в монастырь, о причинах внезапного закрытии храма. Никто ничего толком ответить не мог, и тогда он приступил с вопросами к Марии Антоновне, через которую давал рубль: «Куда девался серебряный рубль? Ведь он был дан на удачу». Сомнений в порядочности тех, кому были переданы деньги, ни у кого не было, да и сумма была невелика, но инок видел некую связь между использованием монеты и открытием храма. Марии Антоновне он велел отыскать ее и положить в свечной ящик, «тогда храм будет вновь открыт», – прибавил он.

Легко сказать: «найди монету». Деньги-то в ходу. Может ими расплатились или кто-то другой такой же рубль пожертвовал. Поди отличи их тогда.

Маловерие, связывающее нас крепкими путами рассуждений «от ума», всегда начеку и возможность смутить сомнением не упустит. Преодолевая его, Мария Антоновна вместе с Марией Андреевной отправились в Парголово. Дорогой туда строили планы ответов иноку на случай если рубль не обнаружится, но дело оказалось на редкость несложным. Рубль был передан сторожу для покупки лампады к образу Казанской иконы Божией Матери. Не найдя лампады за эту цену, сторож вернулся обратно с деньгами. Всю историю он рассказал женщинам сам, в подтверждение своих слов вынул из комода и подал им тот самый рубль. Потом по их просьбе сторож открыл храм, и женщины за послушание иноку Владимиру опустили монету в свечной ящик.

Действительно, вскоре после этого службы в храме возобновились.

Там же, в Парголово, проживал некто Бахуров, рассказавший Марии Андреевне о другом случае, участником которого был он сам. Еще до революции, году в 15–16 поехал он в монастырь, остановился в гостинице для паломников и готовился пойти на службу. Мимо проходил блаженный инок Владимир. Бросив взгляд на записки Бахурова, которые тот приготовил для подачи на литургии, инок сказал ему, что нехорошо поминать живых как покойников.

– Это имя надо вычеркнуть, – сказал он ошеломленному Бахурову, указывая пальцем на имя Иаков.

Покорные воле Божией, в семье Бахурова молились об упокоении зятя Иакова, погибшего на фронтах 1-й мировой войны, и вдруг такое замечание. Записку он исправил, побывал в монастыре на службе, помолился и вернулся домой. Со временем смущение, пережитое им в обители, прошло. С домашними он делиться им не стал: «Мало ли что скажет блаженный», – подумал про себя, и жизнь вошла в прежнюю колею. Но какова же была радость, а у него еще и сугубое удивление, когда через две недели получили они письмо от Иакова, в котором он сообщал о своем возвращении из немецкого плена. Тут уж Бахуров рассказал всем об искушении в Никифоровой пустыни, о встрече с блаженным иноком, которого так любят у Николаевых. С тех пор вера в молитвенную помощь инока поселилась в его семье тоже.

Парголовские, не только Николаевы или Бахуров, ездили в Никифорову пустынь к иноку со своими нуждами, а бывало, просто передавали ему с оказией записочки. В одну из поездок туда Марии Андреевны ее соседка, очень переживавшая из-за своего рябого лица, попросила передать иноку записку, очевидно с просьбой помочь в ее печали. Сразу по приезде в монастырь Мария Андреевна при первой же встрече с иноком попыталась передать ему записку, но он отмахнулся от нее, сказал что-то вроде: «Потом, потом». Беседуя о своих проблемах, они подошли к какому-то сарайчику с запыленными, затянутыми паутиной стеклами. Неожиданно инок Владимир обернулся к Марии Андреевне:

– Где та записка, которую ты мне хотела дать?

Взял, не читая, скомкал, плюнул на нее и стал протирать ею пыльное стекло. Так долго и тщательно протирал, что скоро оно стало абсолютно прозрачным, а от записки остались лишь грязные обрывки, которые он выбросил. Очень удивились женщины (Мария Андреевна была со своей дочерью Ольгой) такому его поведению и отношению к чужой просьбе. Когда же вернулись из паломничества и увидели сияющую от радости соседку с совершенно чистым лицом, поняли смысл действий инока.

* * *

Верующей душе нужда в помощи Божией во все времена необходима, а в те годы она росла с каждым днем. Война с Германией переросла в революцию. Одни называли ее «этапом естественного развития общества, освобождением от векового рабства», другие – плодом усугубившегося греха отпадения от Бога, пленение себя в рабство сатане. Как бы то ни было, Россия последнего императора доживала последние дни. Каждый день на улицах городов убивали полицейских, градоначальников и просто чиновников, безнаказанно грабили не только прохожих, лавки, магазины, но и охраняемые продовольственные склады. В многомиллионной стране, одной из крупнейших в мире, на огромной территории воцарился хаос. Пришла пора жестокой междоусобицы, возобладал в людях каинов грех, восстал брат на брата, и земля не просыхала от крови.

Важеозерский монастырь большевики закрыли одним из первых. Президиум Совнархоза (орган новой власти) 10 марта 1919 г. постановил: «Принять меры к организации Советских хозяйств во всех остальных монастырях уезда, как-то… Задне-Никифоровском, по образцу уже открытых в монастырях Александра Свирском и Сяндебском». «Новую жизнь» строили, в основном, пришлые люди, назвавшие монастырское село Интерпоселком из-за финнов, появившихся здесь вместе с ними, и началась она с создания совхоза имени Зиновьева. Что за личность скрывалась под этим именем, вряд ли кто из местных жителей знал, и для финнов она была пустым звуком. Но даже если бы знали, что это не имя, а партийная кличка Апфельбаума, диктатора Петрограда тех лет, легче бы им от этого не стало.

Первые же плоды перемен обрекли одних на изгнание, других – на страдания.

Дальнейшая судьба монастыря типична для советской поры: собственность леспромхоза, спортзал, клуб, тюрьма для несовершеннолетних преступников, психушка. Братия разошлась кто куда, многие впоследствии прошли российскую Голгофу – сидели в лагерях, были расстреляны. Для них Господь приготовил венец мученический, а блаженному иноку Владимиру судил пасти Свое стадо. Только теперь не «овцы» стекались к пастырю в монастырь, а пастырь снова взял в руки страннический посох и обходил свое рассеянное стадо. Блаженный инок скитался по разоренной России, переходя из одного дома в другой. Унывающие под напором стихии зла, они спешили принять его в надежде на молитвенную помощь блаженного.

Мария Алексеевна Кондакова, крестница Марии Антоновны из Тосно, вспоминала, как в 1919 году арестовали ее мужа Петра. Был он сцепщиком вагонов на железной дороге и в ту голодную пору как-то ночью с двумя товарищами вскрыл один из них. Новая власть, «экспроприировав» дворцы, земли, заводы, а заодно и банки, железные дороги – всю страну, вселила во многие христианские души оправдание нарушения восьмой заповеди. «Сами-то вы всю страну разворовали, присвоили себе чужое и от меня в вагоне запечатали! Настоящий хозяин этих продуктов тот, на чьей земле выросла эта пшеница, кто пахал, сеял, собирал, молол – не вы. А вы у него отобрали, и я у вас отберу», – так или примерно так рассуждал Петр Кондаков, рискуя своей жизнью ради детей.

Утром кража была выявлена. Петра с товарищами забрали прямо с работы и должны были предать суду революционного трибунала. До смерти напуганная побежала Мария к своей крестной Марии Антоновне. Обыкновенно в Тосно блаженный инок, как его еще называли – отец Владимир, жил у Марии Антоновны. По счастью на тот момент он был дома, и звать его не пришлось. Услышав шум в прихожей, отец Владимир появился на пороге своей комнаты. Сквозь рыдания Мария пыталась ему что-то объяснить, но он прервал ее:

– Не плачь, посиди тут, а я пойду молиться.

Очень скоро вышел к ней с просветленным лицом:

– Иди, Мария, не плачь, к вечеру вернется твой Петр.

Что уж там в головах у властей произошло, только действительно к вечеру того же дня выпустили они Петра, даже суда над ним не было.

Потом, когда голод усилился, инок помогал своим чадам пройти и это испытание.

Если в пригороде Петрограда в 20-е годы хоть и с большими трудами, но можно было добыть пропитание (все-таки ближе к земле-кормилице), то в самом городе люди от голода сильно страдали.

У Александры Макаровны Андреевой, жившей в Петербурге, семья была большая – 9 человек детей. Одну из ее дочерей, Елизавету, инок Владимир крестил, сам выбрал ей имя, как, впрочем, и остальным детям Андреевых. В те годы основной пищей в доме Александры Макаровны была лебеда, и от голода во рту у детей стали появляться язвы. Однажды, когда было уж совсем невмоготу, в дверь неожиданно постучали. На пороге стоял отец Владимир. Увидев улыбающегося инока, хозяйка расплакалась, стала рассказывать о своих бедах, а он по обыкновению принялся ее утешать, что-то веселое, даже смешное рассказывать. Обычно, когда он приезжал в гости к Андреевым, посмотреть на инока приходили многочисленные знакомые. Все усаживались вокруг большущего стола и трапезовали, чем Бог послал, но в это приезд дорогого гостя кормить было нечем. Видя это, инок Владимир благословил принести большую миску с водой, велел насыпать туда побольше перца, соли, кто-то принес с собой сухари, которые инок также высыпал в миску, у кого-то нашлась для этого «блюда» капелька масла. Помолившись над трапезой, инок благословил ее и раздал всем по ложке. Гости и хозяева смотрели на миску широко раскрытыми глазами, не решаясь прикоснуться к такой еде.

– Ну что вы боитесь? – стал он убеждать всех, – Или не верите Богу? Или забыли, что всякое даяние от Него? Не бойтесь, это пища сладкая.

Сам первым взял ложку и стал есть. Кто-то отважился за ним попробовать и с удивлением обнаружил, что и впрямь нет ни горечи, ни жжения, а потом и остальные накинулись на еду. На третий день, все бывшие тогда за столом у Андреевых, почувствовали облегчение, и никаких язв во рту ни у кого уже не было.

В воспоминаниях о блаженном иноке у многих присутствует такая общая деталь: его чада были, как правило, из семей многодетных. У Марии Андреевны Николаевой было 7 человек детей. Александра Макаровна и ее муж Дмитрий Андреевич имели на своем попечении 9 детей и престарелую маму, а работал один глава семьи. Конечно, тяжело было, и отец Владимир помогал как мог. Помощь заключалась, прежде всего, в молитвенной поддержке, в обращении к Подателю всех благ. Он молился сам и других учил жить именно молитвой, верой в безусловную помощь Божию. Будучи Его пастырем, он заботился о пасомых, сводил неимущих с имущими, нуждающихся с теми, у кого было чем поделиться. Духовные чада инока, почти все, были знакомы друг с другом и общались, несмотря на то, что жили на разных концах города, даже пригорода, помогали друг другу в трудную минуту: «братия в нуждах полезны да будут: сего бо ради рождаются» (Притч. 17. 17). Крестных в большие семьи инок определял из одиноких, чтобы было им о ком заботиться, скрепляя чувство долга духовным родством. Так в крестные отцы четвертой дочери Александры Макаровны он благословил бездетного вдовца Луку Ивановича, человека глубоко верующего, певчего церкви преподобного Серафима Саровского за Невской заставой. В сам день появления на свет будущей крестницы отец Владимир послал его в дом к Андреевым:

– Иди к Макаровне, скажи, чтобы дочку назвали Александрой.

Знать о том, что у Андреевых ожидается прибавление в семействе, он, конечно, знал, но откуда ему было известно, что ребенок уже родился, и что это девочка? Только не этому удивился Лука Иванович, а тому, что теперь у Андреевых будет две Александры: мать и дочь. Высказал отцу Владимиру свое недоумение, а в ответ услышал:

– Пусть назовут Александрой, и ты будешь у нее крестным.

Так и крестили, как сказал отец Владимир, с именем Александра, а чтобы с матерью не путать всегда звали Шурой. Часто потом бывал у Андреевых крестный. Неподалеку от их дома была баня, где любил он париться, после чего обязательно заходил к кумовьям попить чай из самовара. Брал с собой огромный ситник для детей и был там всегда желанным гостем.

Сам отец Владимир приходил к Андреевым, предваряя свое появление стуком зонта в окно:

– Рады, не рады, а иду.

Проходил в комнату родителей, молился там, а потом выходил в гостиную. Однажды он пришел до появления с работы Дмитрия Андреевича. Все долго ждали его возвращения и не садились за стол. Наконец, хозяин дома появился, и Александра Макаровна стала просить благословения у отца Владимира садиться обедать. Но блаженный инок молчал, будто и не слышал вопроса. Удивившись его молчанию, Александра Макаровна занялась другими делами, потом дважды обращалась к нему, но с тем же результатом. Немного погодя отец Владимир попросил подать ему большую миску с водой и сам стал готовить трапезу. Покрошил в миску вареную картошку с шелухой, налил уксуса, подсолнечного масла, насыпал много соли, горчицы, перцу, добавил куски селедки, все перемешал и сказал:

– Теперь ешьте.

Есть никто не хотел. Но много лет спустя, во время войны, свидетели той сцены вспомнили ее во всех подробностях и только тогда поняли, что так блаженный инок предсказал им голод.

С едой у них связано еще одно воспоминание об иноке Владимире. В один из его приходов в гостях у них была двоюродная сестра Александры Макаровны. Из-за какой-то болезни у нее во рту высыпали гнойные прыщики, и от боли она ничего не могла есть. Отец Владимир об этом не знал, но, поев немного, вдруг поставил перед ней свою тарелку и велел доесть. Она все доела и почувствовала, что тут же исцелилась.

Странные, неожиданные поступки отца Владимира, вспоминали практически все, знавшие его.

Жительница Парголово Прасковья Ефимовна Смекалова рассказывала, как однажды она несла бидон молока в Петербург и на Литейном мосту встретила блаженного инока. Остановив ее, он сел поперек пешеходной части, свесил ноги на мостовую и попросил налить ему молока в крышку бидона. Сцена, конечно, привлекала взгляды прохожих, на которых инок никак не реагировал, зато смущалась молоденькая Прасковья, готовая провалиться от стыда сквозь землю.

Ничего кроме презрения к миру, ко мнению окружающих, символика этого эпизода нам не сообщает, разве только говорит об уроке смирения, преподанном Прасковье Ефимовне, хранившей его в памяти всю долгую жизнь. Для самого инока Владимира в этом поступке не было ничего значительного. С одинаковым равнодушием относился он к мнению о себе как близких, так и незнакомых. Бывало, оденут его в приличную одежду, и в тот же день видят блаженного в этой праздничной паре сидящим на паперти среди нищих оборванцев.

Но по словам той же Прасковьи Ефимовны, странные поступки инока Владимира все же чаще были наполнены благодатной силой и смыслом, раскрывающимся позже. Инок бывал в их доме, и в один из своих приходов, когда она страдала зубной болью, навсегда излечил ее необычным образом. Инок Владимир сжал голову Прасковьи своими коленками так, что до глубокой старости (умерла П.Е. Смекалова в возрасте 92 лет) зубы у нее больше никогда не болели.

И тосненцы долго помнили странности блаженного инока, так похожие на поступки древних пророков.

Случился там большой пожар. Дома вокруг сплошь деревянные, стоят тесно. Из тех, что еще не загорелись, жильцы поспешили вытащить скарб на улицу, стоят перед домами, ждут своей участи. В это время инок Владимир заходит к одним из них и говорит:

– Ставьте самовар, будем чай пить.

Хозяева на связанных узлах ждут, что пожар доберется и до их дома. Конечно, в ту минуту всем было не до чая, но, однако, заметили, что пожар «вдруг» повернул в сторону от дома.

Был еще пожар в Тосно и ветер в тот день дул сильный, ждали, что выгорит все село. Горел уже третий дом, инок побежал с людьми на пожар, но вместо обычных в таком случае действий он сделал нечто, о чем вспоминали тосненцы не одно десятилетие. В последний горящий дом он бросил… куриное яйцо, и пожар на этом доме прекратился.

Кончено, и пожары тушил и зубы лечил не сам блаженный инок. Не было в его действиях самостоятельной «чудодейственной» силы. Странности инока были лишь ширмой, прикрывавшей его молитвы к Господу, Подателю всех благ.

Супруга протоиерея Бориса Николаевского, настоятеля храма свт. Иоасафа Белгородского в Парголово, рассказывала, как, бывая у них в доме, отец Владимир умывался внизу, а вытирать руки шел наверх к псаломщику.

Сам отец Борис относился к иноку с большим благоговением, видя в нем человека духовно одаренного. От многих своих прихожан он слышал о поразительной его прозорливости, и будучи человеком смиренным, почитая себя пастырем недостойным, боялся первой с ним встречи. Из опасения встретиться случайно на улице шел он домой картофельным полем, как вдруг прямо перед собой увидел, словно выросшую из-под земли, высокую фигуру инока Владимира. Отступать было некуда, отец Борис шел прямо на него. Подойдя ближе, он заметил, что инок Владимир пристально смотрит поверх его головы. Потом, улыбнувшись отцу Борису, он попросил у него благословения. Позже, когда их отношения переросли в духовную дружбу, на вопрос отца Бориса, куда это смотрел инок при их первой встрече, тот ответил:

– А ты, когда видишь впервые человека и не знаешь каков он есть, спроси о нем у его Ангела-хранителя. Уж он-то наверняка все знает о своем подопечном.

Так говорил блаженный инок о своих отношениях с миром невидимым, горним. Позже, за годы общения с иноком, отцу Борису не раз довелось быть их свидетелем. Однажды инок Владимир заказал литургию трем святителям: Василию Великому, Григорию Богослову и Иоанну Златоусту. Служил отец Борис без дьякона, и когда при пении Херувимской вышел на амвон с кадилом, то увидел блаженного инока, вознесшемся над полом на метр. То же самое, только с другой точки, видела женщина, торговавшая свечами за ящиком, она подтвердила слова отца Бориса. Другой раз, при посещении Киево-Печерской Лавры отец Борис оказался в одной из пещер с блаженным иноком. Свечи, с которыми они там ходили, неосторожным дыханием были задуты. В полной темноте без спичек, они потеряли ориентацию, но страха не было – рядом со святыми не страшно. Искушение это длилось недолго: инок Владимир помолился, и свечи зажглись сами собой.

Парголовские женщины, работавшие в поле, видели его идущим по железнодорожному полотну, озаренным необычайным сиянием. Поначалу в районе будки стрелочника они видели какое-то свечение. Потом разглядели человеческую фигуру и узнали в ней инока Владимира. Бросились к нему по насыпи, но когда он заметил их, свечение тут же исчезло.

Похожее впечатление пережил один благочестивый человек, оказавшийся вдвоем с отцом Владимиром на террасе в доме Марии Андреевны. Поздним вечером они сидели молча в темноте, как вдруг в одно мгновенье лицо инока Владимира осветилось необычным светом, и вся терраса преобразилась. Длилось это несколько секунд, потом опять стало темно. Поразившись увиденным, посетитель молча поклонился ему и также молча вышел. На следующее утро он встретил Марию Андреевну и подробно рассказал ей о виденном, прибавив: «Истинно, отец Владимир – человек Божий!»

Будучи в паломничестве на Святой Земле инок Владимир нечаянно забыл там посох. Кто-то из спутников блаженного, возможно даже Мария Антоновна из Тосно, сопровождавшая его всюду, заметила ему с участием, что вот, де мол, посох пропал, на что он в обычной своей шутливой манере ответил:

– Не диво, что посох пропал, а вот будет диво, когда он сам пешком домой придет.

Фотография, на которой инок Владимир снят верхом на ослике, запечатлела тот самый посох. Один из богомольцев, по обету пешком путешествовавший в Святую Землю и обратно, принес его отцу Владимиру в Тосно. Так посох и в самом деле назад пешком пришел.

Не все почитатели инока могли сразу понять глубокий смысл его слов, часто достигавших пророческих высот. Но проходило время, и слова эти, растворенные верой слушавших, сбывались.

В тяжелые годы после гражданской войны многие семьи ждали возвращения своих кормильцев. Одна из прихожанок храма св. Иоасафа Белгородского в Парголово очень бедствовала, жила с сестрой и кучей ребятишек в небольшом домике. Инок Владимир с отцом Борисом часто заходил к ним.

Как-то они зашли в то время, когда хозяйка уже изнемогала под тяжестью жизненных невзгод. Постоянная нужда, страх, что муж погибнет на фронте или где-нибудь от тифа – все это вылилось в безудержных рыданиях на дорогих гостей. Но инок Владимир, казалось, не замечал ее слез, и даже как бы не обращал на нее внимания, разговаривал с сестрой и ласкал детей. На просьбу отца Бориса успокоить плачущую женщину и сказать ей, когда вернется муж, блаженный инок, нервно шагая по избе, вдруг быстро заговорил:

– Когда вернется, когда вернется… Ну откуда я знаю на какой поезд он сядет? Вот он стоит и раздумывает, на какой поезд сесть. Пойдем о. Борис, пойдем скорее.

Действительно, вскоре возвратился домой ожидаемый воин. В тот час, когда инок Владимир был у них в доме, хозяин стоял на вокзале и раздумывал, что ему делать: ехать ли поездом, который отходил через несколько минут, или со следующим, чтобы кое-что сделать в городе.

Не можем мы знать наверняка, что инок именно видел солдата на перроне за многие десятки верст, как видим мы все вокруг своим телесным зрением. Но то, что ему открывалось будущее, в которое он смотрел «яко в настоящее» известно из многих свидетельств.

Интересный случай известен с сыном Марии Андреевны, тем самым Борисом, о котором инок молился по ее просьбе еще в монастыре, не зная ни его, ни матери.

Был инок в гостях у Николаевых и решил «пошутить». Поставил Борю на табурет, надел на него свою длинную рясу, камилавку, дал в руки Евангелие и велел читать. Все так и посчитали это шуткой, тем более, что Боря был вполне светским мальчиком, и о служении в Церкви не думал. Однако прошло много лет с того дня, и Борис Николаев был рукоположен в иереи.

Или другой случай. Мария Андреевна послала свою дочь Ольгу из Парголово в Тосно к иноку. Пришло время ей возвращаться, а инок не отпускает, не благословляет ехать, говорит:

– На следующем поедешь.

Следующий поезд инок тоже «отменил», сказал, что они поедут вместе завтра. Ольга вся испережевалась, думая больше не о волнениях матери, а о напрасном ожидании подруг. Но делать нечего, пришлось подчиниться. Каково же было узнать на следующий день, что под Тосно произошла железнодорожная катастрофа с большими жертвами. В катастрофу попал как раз тот самый поезд, на который так стремилась Ольга.

Уроженка Тосно, Татьяна Петровна Дикало, дочь Марии Алексеевны и Петра Кондакова вспоминала рассказы своей мамы, крестницы Марии Антоновны, как посещал их дом инок Владимир, как предсказал ее рождение и рождение брата, как мать по просьбе знакомых, хотевших посмотреть на инока, устраивала эту встречу.

Мать с ними пошла к иноку Владимиру, – рассказывала она. – Подошла одна женщина к нему, а он, похлопав ее по плечу, сказал:

– Иди, матушка. Меня не надо проверять.

Второй сказал:

– Когда очистишься, тогда и придешь ко мне, – а она в то время имела на себе, о чем инок, конечно, знать не мог.

Третью он тоже по какой-то причине не принял. Ну, а четвертую принял, поговорил с ней, о чем – мать не слышала».

Но кроме впечатлений от маминых рассказов об иноке Владимире есть у нее свидетельство другого рода, о его посмертном заступничестве.

Еще был такой случай со мной. Мне тогда лет 9–10 было. Я заболела, у меня было рожистое воспаление ноги, появился гнойный пузырь. Вызвали врача, он велел положить лед к ноге, тогда такое же воспаление началось и на спине. Врач через день приходил меня осматривать. Приходит в очередной раз и видит, что у меня на ноге почернели пальцы, и даже чернота поднялась выше. Врач немедленно послал отца со мною (я не могла ходить, он нес меня на руках) в областную поликлинику. Приехали, там несколько врачей меня осматривали долго, потом велели отцу вынести меня в коридор, а самому зайти обратно в кабинет. Вышел отец оттуда весь бледный. Я спрашиваю, что врачи сказали, но он мне ничего не ответил. Оказывается, они сказали, что мне надо немедленно отнимать ногу, т.к. у меня началась гангрена, и если не согласиться на операцию, то я погибну. Отец решил везти меня домой, чтобы посоветоваться с женой, т.е. с моей матерью. На Московском вокзале сели мы в поезд, немного отъехали и сошли с поезда. Там пошли на кладбище, где первоначально был похоронен инок Владимир. Отец посадил меня на могилку, а сам опустился рядом на колени и так рыдал, что я до сих пор помню. Вечером к нам пришла незнакомая старушка и спросила: “Где здесь больной ребенок?” Меня показали, и она взялась меня лечить. Помню, она приходила к нам через 3 дня, а через 3 недели я была совершенно здорова, и живу после этого уже 53 года. От болезни остались только пометки.

* * *

При большевиках инок Владимир подолгу на одном месте не задерживался. Как в пору молодости, до монашества, ездил по всей России. Причем, будучи изгнан из монастыря советской властью, продолжал носить подрясник до конца своих дней, что само по себе было подвигом.

Вместе с Марией Антоновной поехал он на богомолье в Киев. В то время город бурлил. Вот что писал одному из священников Харбинской епархии один из благочестивых богомольцев, посетивший Киев летом 1923 года: «Народу, богомольцев, видимо-невидимо. Русь Святая просыпается и опять стекается на поклонение. Пещеры и святые мощи посещаются и богомольцами, и любопытными. Богомольцы увеличивают свою мощь духа, а у любопытных чувство любопытства часто сменяется серьезной задумчивостью, явно свидетельствующей, что не обыкновенный музей видит он, а что-то другое, необычайное. В начале июля (июня? – составит. ) начались и до сих пор продолжаются массовые обновления икон, совершающиеся на глазах народа. В некоторых храмах чудесно озолотились старые почерневшие купола и блестят так ярко, что больно смотреть. Киев прославляется».

Инок Владимир и раньше не раз бывал здесь, только такого стечения народа не видел. Да и было на что посмотреть. В районе стародавних западных городских ворот, где теперь Львовская площадь, сходятся четыре улицы. Между двумя из них, Большой Житомирской и Сретенской, с XVII века стояла церковь Сретения Господня. Последний раз строительные работы на ней проводились в 1850 году, после которых она сияла первозданной красотой, но за семьдесят бурных лет позолота купола потемнела, и храм приобрел вид старинного. И вдруг, с началом власти большевиков, когда над храмами живыми и рукотворенными возникла угроза гибели, купол Сретенской церкви начал обновляться сам собой. Молва об этом моментально разнеслась по городу, и к храму стали стекаться многотысячные толпы. В воспоминаниях многих киевских старожилов сохранились описания этого чуда. Но если впечатления православных можно отнести к мнению заинтересованных лиц, то свидетельство иудея, отнюдь не заинтересованного в проповеди христианства, должно быть названо абсолютно объективным.

» Моя дорога в Харбин, – писал он, – лежала через Киев, где поезд стоит целые сутки. Я решил осмотреть город, где был в первый раз и разыскать своих знакомых, точного адреса коих я не знал. Пошел в адресный стол, заплатил миллион, но адреса так и не узнал. Решил походить по улицам. Это было 20 июня 1923 года. И вот на Житомирской улице я встретил огромную, многотысячную толпу; народу стояло так много, что, я думаю, не менее десяти тысяч человек. Толпа эта стояла чинно, без шума, что меня особенно поразило. Я сначала думал, это митинг и хотел уже удалиться, но эта тишина меня остановила, и я тоже остановился, не зная, в чем дело. В этой толпе было много наших евреев, много было и христиан. Я стал смотреть на небо, но один еврей сказал мне, что нужно смотреть на церковь, на главный купол, который вот уже два дня как обновляется. Я тоже стал смотреть, и на моих глазах с купола сошла как бы пелена. Я стал расспрашивать, мне наши евреи сказали, что и иконы под куполом были ранее старые, грязные, и тоже обновились. Действительно, иконы были как новые, только что нарисованные. Спустя несколько времени купол заблестел как солнце. Власти города, как мне сказали, производили обыск в церкви, думая, что здесь мошенничество, но ничего найти не могли. Вот это я видел сам своими глазами ».

Немного позже здесь появились Мария Антоновна с иноком Владимиром. Обновление купола продолжалось, но ситуация вокруг этого события изменилась.

– Вон он ходит, – негромко сказал инок Марии Антоновне, глядя на купол, – кистью мажет.

…То, что не могли видеть ни власти, ни зеваки, ни даже богомольцы, было открыто его взору, как некогда святому Андрею во Влахернском храме. Мария Антоновна тоже не видела, кто этот «он» с кистью, но то, что купол вдруг заблестел новой позолотой, видела вместе со всеми.

Но не созерцанием чуда кончилось богомолье для инока Владимира. Большевики, не имея других аргументов кроме насилия, устраивали облавы на всех «сочувствующих» и беспаспортных, а Сретенский храм в последствии разрушили. Разумеется, паспорта у инока Владимира не было, да и в любом случае его фигура в черном подряснике, как когда-то в Питере на Московской улице, по-прежнему оставалась хорошей мишенью, и его арестовали. Только теперь уйти из рук подросших «гаврошей» было куда как сложнее.

Отконвоировали его с толпой «подозрительных элементов» в здание, занятое киевским ЧК. Бедная Мария Антоновна, оставшаяся на свободе, в одиноком бессилии опустилась на скамейку невдалеке. Киев – не Тосно, здесь она никого не знала. Но даже если б и были знакомые, как подступиться с просьбой об освобождении монаха к вооруженным бандитам?

Как верный раб осталась она снаружи, ожидая неизвестно чего. Молилась ли она? Конечно. Верила ли в чудо освобождения дорогого «иночка»? Несомненно. Ведь только что своими глазами видела она одно чудо, и как же можно было после этого не надеяться на милость Божию? Но время шло, и длилось испытание ее веры.

Сколько бы крепкой вера ни была, только ждать от Бога исполнения конкретной просьбы, да еще немедленно, может далеко не каждый. И на Марию Антоновну навалилось отчаяние. Картины одна страшнее другой мелькали в ее сознании, как вдруг из ворот ЧК вышел… инок Владимир. Он шел обычной своей энергичной походкой, широко улыбаясь, глядя прямо в глаза Марии Антоновне, словно был уверен, что встретит ее здесь. Поспешив отойти на безопасное расстояние от страшного здания, Мария Антоновна засыпала его вопросами.

– Да Господь помог, послал сюда Георгия из Питера, – весело ответил он на все вопросы сразу.

История эта хранится в анналах потомков семьи Андреевых и вот уже не в одном поколении переходит из уст в уста.

Дело было так. Один из сыновей Александры Макаровны, Георгий, совсем юным решил пойти служить большевикам, да не куда-нибудь, а в ЧК. Сердце матери разрывалось от горя, но Георгий, скорее всего, сам не осознавал, куда собрался, и слушать доводы матери не хотел. Свою беду она выплакала иноку Владимиру, но вместо сочувствия, на которое, казалось, могла бы рассчитывать, вдруг услышала:

– Пускай идет. Он меня еще спасет.

Многие, знавшие инока, вспоминали, что он часто «блажил», говорил какими-то рифмованными фразами, которые потом странным образом исполнялись, но те «стихи» врезались в память Александре Макаровне еще и по особой причине, связанной с сыном.

Прошло несколько лет. Инок отправился на богомолье в Киев и был там арестован. Георгий в то же самое время ездил из Питера в киевское ЧК в командировку, и зайдя в кабинет к начальнику, оказался на допросе инока. Взглянув друг на друга, оба сделали вид, что не знакомы. Георгий стал обсуждать что-то с начальником, стараясь не смотреть на отца Владимира.

– Вот, набрали беспаспортных, – сказал чекист, кивнув головой в сторону инока. – И что мне теперь с этим сокровищем делать?

– Да что ты его держишь? И так он, видишь, еле ноги таскает, еще умрет тут у тебя, возись с ним потом. Лучше выпусти его.

Посмотрел тот на инока, рявкнул:

– Да иди ты отсюда...! – и выгнал его.

Невероятно! Действительно, чудо! Так легко вырваться из рук чекистов! Было иноку в то время шестьдесят лет, и особенной немощью среди арестованных он не выделялся, тем не менее, отпустили именно его.

Настоящим ангелом-хранителем был инок Владимир для Андреевых. Голод ли, болезнь ли – со всякой нуждой обращались к нему. Был, например, такой эпизод. Старшие дети нечаянно уронили крестницу инока, малышку Лизу, и у нее начал расти горбик. В один из дней зашел к ним отец Владимир, и Александра Макаровна поделилась новой бедой. Рассказывая, конечно, плакала, держала Лизу на руках, а инок слушал ее как всегда веселый, улыбчивый. Взял младенчика, стал ее качать, баюкать, что-то ей говорить. Тут у матери слезы высохли, стала даже смеяться, глядя на «бородатую няню». Походил он с крестницей с полчасика по дому и вернул ей со словами:

– Ничего, Александра, не печалься.

А через месяц Александра заметила, что никакого горбика у девочки больше нет. Как потом вспоминали дети Елизаветы, красивую осанку она сохранила на всю жизнь.

Но не всегда однозначно можно было понять отца Владимира, и не все его пророчества обращались в радость.

Однажды он пришел к Александре Макаровне и сказал, чтобы она отдала свою дочь Марию в монастырь. Каково было решиться на это матери, если Марии тогда было всего три года? Да и время было уже советское, монастыри закрывали десятками, сотнями в год. Зная, что инок так просто слова не скажет и такова, видно, воля Божия о девочке, Александра Макаровна сама отвезла ее в один из действующих монастырей. Пробыла Мария там около двух лет, а в 1923 году мама забрала ребенка обратно.

Позже отец Владимир не раз заходил к Андреевым, но темы монашества для Марии больше не касался. Правда, как-то раз, когда Маше было уже лет восемь, инок зашел к ним когда родителей не было дома. Обычно он ходил с саквояжем, в котором носил подарки, и в этот раз саквояж был при нем. Открыл его, достал оттуда две ночные сорочки с рукавами, помолился и надел одну на Машу, потом снова помолился и поверх этой надел вторую. Ничего не сказал, повернулся и ушел.

Вернувшись домой, Александра Макаровна увидела свою дочь в двух ночных сорочках, но долго над смыслом такого подарка не размышляла. Даже не вспомнив пророчества инока о монашеском пути для Маши, решила, что ей суждено будет дважды выйти замуж. «Две ночные рубашки – это два подвенечных платья», – решила она, а о том, что они могут означать два подрясника, не подумала.

И правда, незадолго до войны Мария вышла замуж и была вполне счастлива, но недолго. С первых дней войны в 1941 году мужа призвали в армию, и в первом же бою он погиб. От этого брака у нее был ребенок, но в блокаду умер от голода. Казалось, Господь освободил ее от семейного бремени, и у нее появилась возможность «надеть вторую рубашку поверх первой», вспомнить пророчество инока и начать новую жизнь теперь уже только для Бога. Но о Боге Мария тогда не вспоминала. Спустя какое-то время она снова вышла замуж.

Во втором замужестве Мария прожила страшную жизнь. Еще на земле она узнала, что такое ад. Муж ей попался с разгульным нравом: пил, гулял, бил свою жену. От него у Марии было два сына, первый – полная копия отца внешне и по характеру: тоже пил, тоже бил свою мать. Второй родился психически больным. Старший брат его запугивал, и он, в конце концов, покончил с собой. Муж умер от пьянства, старший сын умер тоже отнюдь не «в мире и покаянии». Она осталась в полном одиночестве, но к концу жизни стала очень верующей, плакала и каялась, что неправильно прожила жизнь, не так, как предсказывал ей блаженный инок Владимир.

«Ошибки учат лучше наставлений», – говорили знающие люди, но жизнь прожита, и воспользоваться опытом собственных ошибок уже невозможно. Только если Промыслом Божиим предусмотрено, что в этом роду должны быть монахи, они все равно появятся. Много лет спустя племянница Марии была пострижена в Великую схиму.

Все же чаще матери слышали от блаженного инока другие советы. У Марии Андреевны Николаевой было 4 дочери, три из них вышли замуж по его благословению и были счастливы в браке. Но какой ценой давалось им это решение?

В день своих именин в 1920 году – рассказывала Мария Андреевна, – инок Владимир приехал к нам в Парголово. Старшая дочь моя Лидия была девушкой на выданье, за ней ухаживал солидный немец, и когда инок Владимир заговорил о предстоящем ее замужестве, я сразу подумала о нем. Желая уточнить свое предположение, я спросила у инока об этом немце.

– Нет, – ответил он, – пусть выходит за православного по закону.

И мы ему от дома отказали.

Через какое-то время отец Владимир вновь появился у нас, предсказал Лидии скорое хорошее замужество, и вскоре она познакомилась с Владимиром Орловским. Он тоже был немцем, но из обрусевших, не в одном поколении служивших Русскому престолу. Несмотря на лютеранское вероисповедание, он не раз бывал в Кронштадте на службах отца Иоанна Кронштадтского и, видно, под их впечатлением перешел в православие.

Брак этот действительно оказался счастливым. Инок Владимир стал посещать молодую семью, был их духовником, крестил одну из трех дочерей и за десять лет предсказал рождение сына. В этой семье впоследствии хранился архив инока, воспоминания о нем, какие-то его вещи, даже знаменитая палочка, которая из Иерусалима «сама пешком пришла».

Немного позже Ольга, третья дочь Марии Андреевны, тоже собралась замуж. Предложение ей делал богатый, но не православного исповедания молодой человек. Так ему Ольга нравилась, что он даже обещал «отказаться от веры отцов» и венчаться. Возражать против такого аргумента было сложно, и родители Ольги обратились за советом к блаженному иноку. Отец Владимир был категорически против этого брака, и также как в случае с Лидией обещал Ольге скорое счастливое замужество. По слову инока все и произошло.

С Александрой, младшей дочерью, у Марии Андреевны были самые большие волнения. Девушка увлеклась молодым человеком, готова была выйти за него замуж «хоть сегодня», и жених был настойчив. Саша ему нравилась, дело развивалось в сторону брака, но на дворе стоял 1937 год. Блаженный инок умер за десять лет до того, и посоветоваться им было не с кем. Трижды делал жених предложение и трижды мать с дочерью ездили к иноку Владимиру на кладбище, скатывали две одинаковые по виду записки «да» и «нет» и после молитв Саша тянула. Все три раза выпало «нет». Но молодая кровь кипит, желание замужества моментами затмевают благоразумие, и все-таки, в послушание матери и блаженному иноку жениху отказали.

В награду за послушание совсем скоро Саша познакомилась с молодым человеком, который ей понравился. Он сделал ей предложение, и снова мать с дочерью поехали на святую могилку. Снова советовались с иноком, но на сей раз ответ был положительным. Долго и счастливо жила Александра со своим мужем. Благословение на брак, полученное от инока и запечатленное в таинстве венчания в церкви, перешло и на детей. Их у Александры с мужем было двое.

* * *

Но самым большим даром инока Владимира, бросающимся всем в глаза при первой же с ним встрече, было его любвеобильное сердце, именно оно было источником притяжения многих. В эпоху истощения любви в ней особенно нуждались, и потому как мотыльки на огонь слетались к иноку все, жаждущие этого тепла. Часто приходилось ему раздувать тлеющие угольки любви в больших семьях, как правило, неблагополучных. Для этого иноку ничего не нужно было делать, достаточно было только появиться и посидеть за общим столом.

Прихожане храма св. Иоасафа Белгородского любили инока, и день его именин всегда праздновался очень торжественно. В один из таких дней, уже после закрытия Важеозерского монастыря, инок был в Тосно. Парголовские после литургии, которая прошла «при многочисленном стечении богомольцев, с хором певчих», отслужили еще молебен, и сторож «ради праздничка» даже в колокол позвонил, но инока в тот день в Парголово не было. Ну а какие же торжества без именинника? Собрались и поехали к нему с поздравлением.

Приезжаем мы, – рассказывал отец Борис, – а инок Владимир нас встречает радостной улыбкой, празднично одетый, но босой. Обнимает нас, приговаривая:

– Ради такого дурака, грешного Владимира, торжество-то какое, торжество! И молебен! Да еще с трезвоном! А инок Владимир босой ходит. Все у него есть, а вот носков-то и нет…

Вдруг староста падает перед ним на колени:

– Прости меня, отец Владимир, Бога ради, прости. Ведь это я забыл тебе носки. Жена мне твердила все утро “носки не забудь”, а я забыл.

– Аминь, – ответил инок и пошел одевать сапоги.

Его «Аминь» словно печать запечатывала сердечное раскаяние человека часто под тяжестью обличений инока. Иногда из опасения, что чадо его, совершая добрый поступок, возгордится или усладится им, в слова благодарности не забывал блаженный подсыпать перчику. Разбирая посылку, приговаривал:

– Спаси тебя Господи, как все хорошо…

И вдруг тоном, полным разочарования, называл какую-нибудь грошовую по цене сущую безделицу по сравнению с содержимым подарков:

– Что же вы перчику-то, перчику забыли? А я-то надеялся, ждал…

Можно себе представить досаду того, кто забыл купить этого «перчику». Уж не до гордости или самоуслаждения было тут.

Так было и в случае с забывчивым старостой. Надо добавить, что никто не мог сообщить иноку о торжествах, какие были в тот день в Парголово, т. к. Тосно от Парголово находится в противоположной стороне, верстах в 80-ти, и приехавшие были первыми его гостями.

…Писатели, поэты, историки часто сравнивают человеческую жизнь с дорогой, по которой движется герой из прошлого в будущее, от детства к старости. А раз дорога, значит поступательное движение только вперед. Но еще русский философ Данилевский сравнил историю с полем, которое человек должен исходить все, перемещаясь, на первый взгляд, без видимой цели. В действительности же пунктир наших троп проложен Промыслом Божиим «случайными» встречами друг с другом. К жизни инока Владимира очень подходит именно этот образ поля-времени, только исходил он его не хаотично, а как верный послушник Матери Божией. Маршруты и время переездов блаженного инока восстановить уже невозможно, да и не так это важно. Значительно важнее свидетельства очевидцев о том, что всюду, где ступала его нога, он оставлял крупицы тепла, той благодати, которую вручил ему Господь для сеяния по земле, для укрепления ослабевающих в вере.

Бывало, попросит поставить самовар, – вспоминала матушка отца Бориса Николаевского, – но вдруг собирается и уходит, невзирая ни на какую погоду, не обращая внимания на уговоры хозяев остаться. «Мне Матерь Божия велит идти, – отвечал он, – я должен идти, я у Нее в послушании».

Весной или осенью, летом или зимой, в любую погоду он шел к тем, кто в ту минуту больше других в нем нуждался.

Все люди разъединены,

И все сообщества распались.

Дома в сугробах потерялись

Невиданной величины.

А снег летит горизонтально,

Порою кажется, что вверх.

Сквозь этот белый фейерверк

Лишь пеший движется случайный.

Он неуклюж, как водолаз,

Но он идет от дома к дому,

Несет свое тепло другому,

Кому-то может быть, из вас.

Метель имеет глубину,

На дне ее бело и пусто.

Тепла пульсирующий сгусток

Куда-то движется по дну.

* * *

«Скорби, – говорил инок своим чадам, – должны быть в нашей жизни обязательно. Их не избежать. Но ничего, не бойтесь, Господь победил мир. Если будем с Ним, то бояться нам нечего. Немножко здесь с Ним поскорбим, зато и там с Ним радоваться будем».

Самой большой скорбью всех почитателей инока в 1927 году была его кончина. Умер он в Ленинграде 8 февраля (н. ст.), и впервые был похоронен в районе Щемиловки на Спасо-Преображенском кладбище. «Впервые», потому что предупреждал своих чад, что похоронен будет несколько раз и, в конце концов, упокоится в монастыре, откуда начинался его монашеский путь. Даже указал место последней могилы: «между трех берез».

Перед своим успением блаженный инок говорил, что скоро предстоит ему дорога в вечные обители. В ответ на естественную реакцию чад «а как же мы?» наставлял: «Будете приходить ко мне на могилку». И действительно, с переходом инока в иной мир связь с ним не прервалась, а в чем-то даже упростилась. Не нужно было ждать, когда он приедет или ехать к нему в монастырь за сотни верст, достаточно просто прийти на могилку и попросить его молитв. Так и поступали. Ходили, просили, получали и хранили благодарную память о блаженном иноке, рассказывали о его помощи своим детям, учили их обращаться к нему. А чтобы в круговерти наших дней ничего из воспоминаний не потерялось, стали записывать эпизоды из жизни блаженного инока и посмертные случаи его благодатной помощи.

Одним из собирателей этих историй был Владимир Владимирович Орловский, внук Марии Андреевны Николаевой. Конечно, никакое другое имя кроме как Владимир получить он при крещении не мог: родился в семье, возникшей по благословению инока Владимира и в день памяти святого благоверного князя Владимира. Даже само появление его на свет было предсказано иноком десятью годами ранее. Тогда Орловские ожидали третьего ребенка. Первые две были девочки, и родители, естественно, хотели мальчика.

– Сейчас у вас опять будет девочка, – говорил им инок, – а через десять лет родится мальчик.

Обрекая Орловских на столь долгое ожидание сына, инок Владимир призывал их к терпению, которое им потребуется вскоре после его рождения:

– Потом начнется война, – пояснил он обескураженным родителям.

Они и представить себе не могли, что за война их ждет. Пророчества инока не были развернутой картиной будущего, но то, как он предсказывал голод или прямо говорил о бомбежках, помнили многие. О грядущей войне от инока слышали тосненцы Мария и Петр Кондаковы. Предупредив их, он обещал, что из их семьи никто не пострадает, и обещание сбылось. Внучка Марии Андреевны Ольга Тарасова вспоминала слова своей мамы, как та слышала инока, предсказавшего их родному Парголову безопасную судьбу во время войны: «То недолет, то перелет. А сюда не попадет». Эти слова Ольга помнила всю войну, и крепла ее вера с каждым недолетом и перелетом фашистских снарядов. За всю войну на Парголово так и не упало ни одной бомбы.

Ольга Тарасова приводила еще один эпизод периода Великой Отечественной войны, связанный с блаженным иноком. Тогда у Николаевых была корова. В Парголово, где они жили, пасти корову было негде, и было решено перебираться в Левашово. Там замужем за Василием Тарасовым жила с семьей дочь Марии Андреевны Ольга. До начала известных боев под Белоостровом наши войска частично были расквартированы в Левашово. В доме у Тарасовых стояли тоже. Хозяева старались скрасить солдатам время короткой мирной жизни и сердца воинов в ответ раскрывались рассказами о своих семьях. Конечно, перезнакомились, потом кое-кто из них даже писал Марии Андреевне. Из разговоров с постояльцами выяснилось, что среди них были верующие, и тогда Мария Андреевна стала им рассказывать об иноке Владимире. Говорила, наверное, о благодатной силе и молитвенной помощи инока, о его пророческом даре, возможно, вспоминала его слова о шедшей войне, о судьбе Парголово, вспоминала слова блаженного инока и о будущем его собственных останков. Вспоминала, как кто-то при нем рассказывал о каком-то чуде, на что он вдруг сказал: «Это не чудо. А вот будет чудо, когда с моей могилы люди услышат колокольный звон. Тогда со всех сторон к моей могиле народ грянет». Что ж, если есть будущее, значит, впереди победа! И это знание перед боем удесятеряло силы, добавляло мужества бойцам. Верующим Мария Андреевна дала песочек с могилы блаженного инока, и с ним они отправились на боевые позиции.

Ночью началось сражение. Левашовские, можно сказать, видели его. От залпов артиллерийского огня на улице было светло как днем, грохот был такой, что казалось, будто пушки находятся прямо под окнами. Очень многие наши солдаты из боя не вернулись. Почти вся рота, стоявшая накануне в Левашово, полегла под Белоостровом. Об этом Мария Андреевна узнала из письма, позднее полученного от постояльцев. Они писали, что в живых остались только те, у кого был с собой песочек с могилы инока.

После войны могилу инока посещали не только те, кто знал его раньше, но и новые благодарные почитатели, получившие по его молитвам помощь в житейских нуждах.

Кашкин Павел Иванович, профессор Медицинского и Фармацевтического институтов, вернувшись из эвакуации в родной город, не мог прописаться в собственной квартире. Естественно, переживал, не знал, что делать. Помогла ему знакомая, дала добрый совет сходить на кладбище к иноку Владимиру. Сходил, помолился, и на следующий день начальник, который прежде в прописке категорически отказывал, неожиданно дал на нее разрешение.

Тогда же, в 1945 году, останки блаженного инока были перезахоронены. Говорили, что Преображенское кладбище будет закрыто, а может быть, только часть его предполагалось занять под строительство, во всяком случае, возникла нужда мощи блаженного инока оттуда забрать. После смерти отца Владимира его почитатели по-прежнему жили одной большой семьей, главой которой оставался блаженный инок, и если кто-то в официальных органах назывался его родственником, лукавства в этом не было. Одной из «родственниц» покойного (право на перезахоронение давали только родственникам, но степень родства не проверялась) назвалась женщина, давшая совет Павлу Ивановичу сходить со своей проблемой к блаженному иноку. Звали ее Екатерина Николаевна Розанова. В октябре 1945 года вместе с другими почитателями инока Владимира, приехала она на кладбище и была свидетелем извлечения гроба из могилы. День выдался холодный, ветреный и многие замерзли, наблюдая за работой могильщиков. Большинство не дотерпели до конца, побежали греться, и у открытой могилы кроме могильщиков остались только четверо: Мария Андреевна Николаева с дочерью Ольгой и сыном Борисом и Екатерина Николаевна Розанова. Они-то и были свидетелями того, как крышка гроба, с трудом извлеченного, сдвинулась и открыла им нетленные мощи инока. Сохранились даже ряса и покрывало. Естественно, в документах того времени этот факт не мог быть отражен даже косвенно. Все присутствующие это понимали, и «товарищу Розановой», как врачу, было предложено подписать акт о «перезахоронении Алексеева В.А.». Так инок Владимир обрел новое место упокоения на Богословском кладбище.

Годом раньше Екатерина Николаевна сыграла важную роль в судьбе еще одного человека и тоже в связи с иноком.

Местом общения духовных чад инока после его смерти была семья Николаевых. Екатерина Николаевна Розанова дружила с Марией Андреевной Николаевой, часто бывала у нее, знала детей и внуков, и была в курсе их семейных проблем. В 1944 году в семье Николаевых и Орловских часто говорили о выборе учебного заведения для внучки Марии Андреевны – Евгении Орловской. Война шла к концу, нужно было решать, кем ей быть в дальнейшем, и за советом, как всегда, отправились на могилку к иноку. Мама с дочкой поехали вдвоем. У креста инока всегда висела лампадка и до войны, и после, а так как могилу посещали часто, то и теплилась она почти постоянно, приходилось только масла подливать. Лидия Орловская пришла к иноку с дочерью, чтобы попросить его ходатайств перед Богом в выборе правильного жизненного пути. В вузы тогда принимали без экзаменов; въезд в Ленинград был запрещен, молодежи в городе осталось мало, поэтому конкурса нигде не было. Но куда поступать: в стоматологический институт или педагогический техникум? Почему-то речь шла только об этих двух учебных заведениях. Может быть потому, что Евгения окончила курсы медсестер, но на фронте не была из-за туберкулеза, работала медсестрой в детском доме.

Приехали на могилку, зажгли лампаду, стоя на коленях, прочитали все молитвы, какие только знали, и Женя стала тянуть жребий. Человеком она была верующим, потом вспоминала, что «в церковь всегда ходили все Орловские и Николаевы и до войны, и после. Когда жили в Парголове ходили к отцу Борису Николаевскому. И как-то не ощущали мы никаких гонений», но о том, что сейчас, возможно, решается ее судьба, Евгения в ту минуту даже не помышляла. Выпал ей «зубоврачебный институт», что, в общем, не согласовывалось с ее внутренним устроением. И в педагоги она не рвалась, просто не знала, кем быть.

В то время Екатерина Николаевна дружила с филологом Верой Васильевной Роменской. Карточная система снабжения в Ленинграде еще оставалась, и на рабочую карточку полагалось 500 грамм хлеба в день, а служащему только 250. Естественно, все стремились заработать эти 500 грамм и рвались на рабочие места. Поэтому филолог Вера Васильевна, в совершенстве знавшая английский язык, работала истопником.

Вскоре после выбора жребия Евгенией Орловской выяснилось, что знакомая Екатерины Николаевны «англичанка» работает истопником в биологическом институте. И вот, когда встал вопрос о том, чтобы Жене приступать к учебе в стоматологическом институте, Екатерина Николаевна предложила Орловским отправить ее учиться в биологический. Сразу несколько «за» перевесили только что выпавший жребий. Во-первых, стоматологический находился на опасной при артобстреле стороне Невского, а они продолжались и после снятия блокады. Кроме того, учеба в биологическом институте предусматривала полевые работы, что, как надеялись родители, укрепит здоровье Жени, и девушка избрала профессию биолога.

Не одно десятилетие ее преследовала мысль о том, что таким образом она не исполнила слово инока Владимира, но сожаление уравновешивалось чувством правильного выбора, подтвержденным итогами многолетнего труда. В 2005 году Евгении Владимировне исполнилось 80 лет, из них 55 были отданы микробиологии. За это время она не только защитила диссертацию, но и совершила ряд открытий, разработала методики, оказавшие существенное влияние на состояние науки, сельскохозяйственной практики, садоводства, лесного хозяйства во всем мире. И все это – без воли Божией? Конечно, нет: «У вас и волосы на главе все сочтены» (Лк. 12, 7), значит, был промысел в отказе от жребия на могиле инока Владимира.

И только теперь, спустя 60 лет, стало ей понятно, что слово его она не нарушила, а… исполнила.

Поставив себя в условия ограниченного выбора, ни мама, ни дочка в ту минуту не подумали, что Промысел Божий всегда шире наших представлений о благе, богаче наших желаний. Не мог инок Владимир им крикнуть из могилы: «Что вы делаете?! Напишите хотя бы еще одну записку с биологическим институтом». Вместо этого он послал Екатерину Николаевну к Марии Андреевне с предложением поступать Евгении туда. Окончательно утвердилась Евгения Владимировна в этой мысли после того, как вспомнила, что «англичанка» тоже была почитательницей инока Владимира. На ту же чашу весов опустился и другой аргумент. Как выяснилось позднее, Екатерина Николаевна была тайной монахиней. Довелось ей пострадать за Христа: не раз была арестована и отбывала срок «в местах лишения свободы», впрочем, свобода для христиан в советской России все равно оставалась условной, и монашество свое она хранила в тайне. Поэтому мало кто знал другое ее имя. Будучи врачом в миру, она и в постриге звалась Пантелеимоной. Инокиня Пантелеимона сохраняла более тесную молитвенную связь с блаженным иноком Владимиром и была проводником воли Божией.

Как при жизни посылал инок на помощь друг другу своих чад, так и по смерти сводил их в нужную минуту.

Знакомство с иноком Владимиром в атеистическую эпоху часто было вызвано жизненными трудностями, и через преодоление их люди обретали веру. Тамару Туренко с иноком Владимиром познакомила Лидия Николаевна Орловская при следующих обстоятельствах.

В 1951 г. мой муж, – пишет Тамара Туренко, – болел ангиной и лежал с высокой температурой дома. В это время к нашему дому подъехал на машине малознакомый шофер. Он сказал, что заработал в Прибалтике муку, и попросил оставить ее в нашем сарае на хранение. Муж ничего не мог сказать, а я сказала: «Ну, оставляй». Шофер перенес в сарай несколько мешков муки. Я решила купить у него один мешок для себя и поделиться этой мукой с Лидией Николаевной Орловской, матерью моей подруги Лизы.

Через день приехал следователь, увидел муку в кухне и спросил, откуда она. Я рассказала все, как было, но мне не поверили, и меня забрали в милицию. Там сказали, что мой муж замешан в краже муки. Когда меня отпустили, я поехала к Лидии Николаевне за советом. Она сказала, что надо поехать на могилку к иноку Владимиру помолиться, он поможет выздороветь мужу и восстановить справедливость.

Муж мой был неверующий, но мы с Лидией Николаевной поехали на могилку к иноку Владимиру, там молились и просили его о помощи. Лидия Николаевна взяла песочек с могилки и отдала его моему мужу вместе с молитвами, которые нужно читать. Через неделю его забрали в тюрьму, где он пробыл девять месяцев до суда. Находясь в тюрьме, он постоянно читал эти молитвы и просил инока Владимира о помощи.

Суд оправдал моего мужа, и его отпустили, а двадцать пять человек, замешанных в краже, осудили. После этого случая мой муж стал глубоко верующим человеком, исповедовался и причащался.

* * *

Эпизоды последующих десятилетий относятся к периоду укрепления в общественном сознании мысли о всемогуществе советского человека. Одержав победу в Великой отечественной войне, «советский народ под мудрым руководством коммунистической партии» взялся за преображение мира, и Церкви в таком мире места не находилось. Начался новый этап гонений на веру.

Но даже в это время память о блаженном иноке Владимире сохранялась и множилась. Ее наследовали дети тех, кто застал инока в живых, и те, кому довелось познакомиться с рукописными и машинописными книжечками об иноке, ходившие по рукам среди верующих.

Известный ленинградский гомеопат М.И. Бубнов был знаком с иноком еще по Парголово. После войны он жил в городе, и бывая у инока на Богословском кладбище, по пути часто заходил в храм Святой Троицы на Большой Спасской (ныне пр. Непокоренных). Сюда он заходил не только «по пути». С 1946 года здесь служил вернувшийся из ссылки о. Борис Николаевский. Оба они знали и очень чтили инока Владимира, им обоим было что вспомнить. И прихожане храма скоро тоже стали посещать могилу инока, распространяли «церковный самиздат», автором которого был М.И. Бубнов.

Кто принимает пророка, во имя пророка, получит награду пророка…(Мф.10.41). Ввиду такого многообещающего завета, – писал он в конце 50-х годов, – я решил посвятить мой малый труд описанию жизни Божьего труженика инока Владимира, который во имя общего духовного блага людей и теперь трудится на святой ниве Христовой, подавая помощь всем приходящим и просящим, а может быть и не просящим, а устремленным, потому что солнце светит и на праведных и грешных. А святые угодники, подобно солнцу, светят и освещают всех соприкасающихся со светом.

Суды Божии не ведомы никому, и определенно говорить о судьбе автора этой книжечки мы не рискнем. Но есть вера и надежда на доброе воздаяние за предпринятый им труд, для многих оказавшийся спасительной вехой на жизненном пути.

Одним из читателей его книжечки, узнавшей из нее о блаженном иноке, была Лидия Константиновна Андреева. Вот как она описывает события своей жизни в 70-е годы.

Я, грешная раба Божия Лидия прочитала о житии инока Владимира, и мне захотелось побывать на его могилке. Из житья мне было известно о его перезахоронении на Богословское кладбище, но я не знала, где его могилка. Однажды в 1978 году я со своей соседкой поехала на могилу ее сестры на Богословское кладбище. Как только мы туда приехали, я стала спрашивать у встречных, не знают ли они, где могилка инока Владимира. Но никто не знал, и тогда я мысленно обратилась к иноку, помолилась ему, чтобы он помог. Могила сестры моей соседки была далеко от дороги, даже тропинки туда не было, и никто там не ходил. И вот удивительно: мимо нас проходили две женщины, и я спросила, не знают ли они, где могилка инока Владимира. Они ответили, что сами идут к нему. Я попросилась пойти с ними, и они не возражали.

По дороге одна из этих женщин рассказывала, как инок исцелил ее от водянки. У нее очень отекали ноги, она плохо ходила и ничего не могла обуть, кроме тапок, которые привязывала к ногам веревками. Тогда она решила, что идет к иноку в последний раз, попрощаться с ним. Ходила с сестрой, которая оставила ее посидеть в оградке у инока, а сама пошла убирать могилу матери. Эта женщина поставила ноги на могилку инока и стала молитвенно обращаться к нему, просила, чтобы он помог ей, так как она помогала в перезахоронении его.

Дождалась, пока сестра убрала у мамы, и они пошли обратно. Но у больной развязались веревки на ногах и тапки не держались. Она хотела их поправить, а сестра посмотрела на ноги и говорит: «У тебя ноги стали нормальные». Инок Владимир исцелил ее совершенно. Теперь они навещают его по возможности часто. В этот раз они так же навещали его. И я считаю, что попала на могилку чудом по воле инока Владимира.

Вторично я, грешная, поехала на могилку к иноку Владимиру в 1979 году с моей сестрой и племянницей в воскресенье в Великом посту. Заходим на могилку, а там в оградке сидит женщина пожилая. Она нас спросила: «Откуда вы знаете инока Владимира?» Я ответила: «Из прочтения его житья». А она говорит: «А я его знаю с детства. Он приходил к нам домой. Родилась я больным ребенком, у меня кал шел ртом. (Заболевание девочки вызвано стенозом или сужением 12-ти перстной кишки, при котором начинается гниение пищи в желудке. Рвота сопровождается сильным зловонием.) Врачи сказали, что жить я не буду. А мама взяла и поехала в Лодейное Поле к иноку Владимиру, там у него была келья. Постучала ему в дверь, а он говорит:

– Анна, иди причасти ее, и будет все хорошо.

Меня причастили, и я поправилась. Вот уже на пенсии, и со здоровьем все в порядке».

Также она рассказала, что она была маленькая, когда он приходил к ним, но его помнит.

– Бывало, скажет: «Причеши мне бороду» или «Заплети косички». А когда я причесывала, он меня пугал: «Ам! Ам!». Мама говорила, что так он от меня отгонял невидимую темную силу, так как он зря ничего не делал.

Эта женщина (жаль, что я не спросила ее имя) сказала, что она приходит каждое воскресенье после литургии. Приносит что-то из пищи и кладет на могилку для благословения.

Когда я прочитала о житии инока Владимира, мне захотелось узнать, какой он был внешне. И второй вопрос у меня был о пряниках. Мне сказали, что пряники не скоромные, и их можно есть в посту. Я сомневалась. Поехав на могилку к иноку, я взяла пряники и сушки, чтобы помянуть. Эти вопросы разрешила эта женщина. Я ей вопросов не задавала. Она сама рассказала, что инок Владимир был высокого роста и с большой черной бородой. Я стала угощать ее пряниками, а она мне сказала: «У меня пост, а пряники скоромные, а вот сушки можно». Считаю, что оба мои вопроса разрешились по воле инока Владимира.

Мне рассказала моя племянница, что она прочитала житье инока Владимира и очень возмутилась, почему он не причислен к лику святых. Вдруг ей захотелось спать и она, сидя, как бы впала в забытье и услышала: «Это не твое дело». Она напугалась, и сон пропал.

Рукописные и машинописные источники М.И. Бубнова вплоть до 90-х годов оставались единственным документальным свидетельством, правда, анонимным, хранившим память о блаженном иноке. Потом они выходили уже в виде брошюры, но, как и в советское время, подписанные лишь инициалами. И только теперь появилась возможность открыть имена авторов воспоминаний и составителя текста.

Одним из первых издателей книжечки М.И. Бубнова в постсоветское время был иеромонах Александр (Фаут). Но отнюдь не только первенством в издании брошюры связан он с блаженным иноком. Под его началом был восстановлен храм св. Иоасафа Белгородского в Парголово, того самого, на строительство которого блаженный инок пожертвовал серебряный рубль. Символичность этого «совпадения» будет раскрыта ниже, а пока вернемся к истории храма.

Почти 30 лет простоял он на месте своего рождения, и службы Богу совершались там вплоть до 1938 года, пока власти его не закрыли. Еще три с половиной года простоял он под замком, а с началом войны был открыт, но не для богослужений. По решению Леноблисполкома здесь расположился клуб. Поражает не само решение власти, разрушившей тысячи и тысячи храмов, казнившей сотни тысяч соотечественников – священников, монахов и мирян, а дата его принятия – 24 июня 1941 года, третий день начала Великой отечественной войны. Будто не было в то время дела важнее.

После войны на церковных землях построили завод. Храм разрушили, а сохранившийся фундамент использовали для нового производственного помещения. Казалось бы, полная победа. Только одно невдомек «победителям», что святость неуничтожима, в борьбе с ней не помогут ни бульдозеры, ни асфальтные катки. При освящении храма ему навечно придается Ангел – духовное свидетельство святости места. Поэтому не удивительно, что в иконном уголке, организованном рабочими завода, стоящего на месте храма, в 1999 году замироточили иконы. Вернулся из небытия и сам храм св. Иоасафа Белгородского, но не на прежнее место, а рядом, на место дома, в котором жил протоиерей Борис Николаевский с семьей.

Промысел Божий о каждом из нас хранит до времени грядущие наши пути, и лишь в нужный час раскрываются они неожиданными встречами. Восстанавливая храм, иеромонах Александр ничего не знал о блаженном иноке Владимире. Вскоре после завершения работ священноначалие возложило на него новое послушание, и оказался он с требами в доме Александры Дмитриевны Гитис, той самой Шуры, которой блаженный инок в монастыре споил целую чашку чая. В то время она была уже глубоко пожилым человеком, но сохраняла ясность ума. Тяжелая болезнь приковала ее к постели, и знакомая Александры Дмитриевны предложила ей пригласить домой священника. Этим священником оказался иеромонах Александр; так произошло его знакомство с иноком.

После таинства исповеди и причастия Александра Дмитриевна попросила гостей пообедать с ней. За столом она стала вспоминать свое детство и заговорила об иноке. С увлечением пересказывала воспоминания своей мамы о том, как он держал ее на руках и споил ей, младенцу, целую чашку чая, как ревностно хранилась память об иноке в их семье и показала крест, принадлежавший ему, покрытый перламутровыми пластинами, очень похожий на те, что привозят паломники со Святой Земли. Лицо ее, до того момента хранящее следы болезни, во время рассказа преобразилось. Бледные щеки зарделись румянцем, в глазах появился живой блеск – видно было, как дороги ей эти воспоминания, каждое слово об иноке. Тогда же решила она передать отцу Александру святыню, хранящуюся у нее, – крест блаженного инока. Вряд ли Александра Дмитриевна нашла бы объяснение своему поступку, если бы ее тогда об этом спросили.

Не дожила она до исполнения пророчества инока Владимира о своем перезахоронении в Важеозерском монастыре. Может быть и хорошо, что не дожила – не увидела прозаической работы могильщиков по извлечению останков «Алексеева А.В.», а для нее милых сердцу святых мощей блаженного инока. Но именно там и тогда обрел смысл ее поступок с крестом отца Владимира. Он оказался символом передачи памяти об иноке от уходящих остающимся, знаком благоволения Божия. Возможно, по молитвам самого инока Господь избрал иеромонаха Александра быть петербургским хранителем мощей блаженного.

По благословению высокопреосвященного Владимира, митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского и высокопреосвященного Мануила, архиепископа Петрозаводского и Карельского, после согласования с городскими властями в конце июля 2000 года на Богословском кладбище была вскрыта могила блаженного инока. Игумен Иларион (Кильганов), наместник Важеозерского монастыря, с братией и сестрами (в то время монастырь из женского становился мужским) под пение «Со святыми упокой…» извлек мощи праведника и часть их отделил иеромонаху Александру. (Пока они находятся под спудом, но после прославления инока в лике святых займут свое место в домовой церкви, строительство которой в настоящее время подходит к концу.) Крест с могилы вместе с мощами отправился в монастырь (на кладбище установлен новый крест), но не стала от этого могила менее посещаемой. Наоборот, с появлением еще одного места поклонения памяти блаженного инока слава о нем стала шириться. А в Санкт-Петербурге его могила по-прежнему остается почитаемой, и все так же спешит блаженный инок на помощь всем, молящимся ему.

Вот что пишет жительница Санкт-Петербурга Пономарева Е.Л.:

О блаженом иноке Владимире я впервые узнала в начале 1994 года. Его могилу показала мне Людмила Николаевна Краевская. Мы были втроем: Людмила Николаевна, Ира Карпова (детский врач) и я, принесли на могилу цветы. Я впервые была на могиле праведника и запомнила из рассказа Людмилы Николаевны, что инок Владимир помогает при обращении к нему за помощью.

Весной того же года мы с моим мужем и нашим университетским другом Синицыным Вячеславом пошли гулять, и я сознательно повела их на Богословское кладбище, чтобы показать им эту могилу. Мне хотелось, чтобы блаженный инок Владимир помог мужу найти работу. Я не могу с уверенностью сказать, что мы нашли могилу, но мы точно были рядом с ней, и я рассказала своим спутникам о судьбе инока Владимира.

Через 3 дня мужа приняли на работу.

В 2003 году мы с мужем по дороге на Соловки оказались в Важеозерском монастыре в Карелии, где ныне захоронен прах инока Владимира. Мы встретились с ним как с родным.

Грацианова Вера рассказывает о том, что впервые услышала о блаженном иноке от Лидии Николаевны Орловской в 1982 году. Но еще будучи студенткой, она на себе испытала силу благодатной помощи блаженного когда писала дипломную работу:

«Мамина приятельница, то ли тетя Лиза, то ли тетя Галя, сейчас этого я не помню, дали мне шапочку инока. Я надевала шапочку на голову и с удивительной легкостью писала страницу за страницей. Защитилась я очень хорошо. Диплом мой дважды получал премии. Меня рекомендовали в аспирантуру».

Такая помощь, конечно, не забывается, и в последствии она всегда обращалась к иноку в трудную минуту.

Перед рождением каждого ребенка (а их у нас семь) мы всегда бывали на могилке и молились. Я очень тяжело ходила с Вадимом, родился он раньше времени и дома. Но при этом врачи не находили, что ребенок нездоров. Он ползал, но на ножки не вставал. Мы поехали на могилку. Я поставила Вадима на коленочки. Пропели молитвы и увидели, что Вадим, цепляясь за крест, поднялся на ножки. Когда мы вернулись домой, Вадима оставили на полу около стенки, и я пошла разогревать обед. Прибежал муж и позвал меня в комнату: Вадим, осторожно держась за стенку, ходил.

Вера Павловна Ласкина услышала об иноке Владимире в часовне блаженной Ксении в день ее памяти 6-го февраля 1990 года. Тогда же узнала она о том, что 8-го февраля, празднуется память ему, и решила поехать на Богословское кладбище. Нужда в молитвенной помощи блаженного была вызвана душевной мукой, терзающей ее. Незадолго перед этим она похоронила своего мужа и очень тяжело переживала свое горе. Приехала она к могиле блаженного инока и впервые почувствовала облегчение от скорби.

Собралось несколько человек. Помолились, так стало на душе легко и благодатно. И я стала сама ходить чаще. Но хочется сказать, что приходишь на могилку к иноку Владимиру с плохим самочувствием, плохим настроением, скорбями, выскажешь ему все, помолишься, попросишь и не хочется уходить, а уходишь исцеленной, умиротворенной, с новыми силами и хорошим настроением. Душа всегда чувствует его присутствие и его помощь. Потому и народ всегда идет к его могилке – в любое время дорожка протоптана.

Святитель Феофан Затворник, объясняя причину, по которой народ стремился видеть Иисуса Христа в пустыне близ Вифсаиды еще до совершения Им чуда насыщения пятью хлебами 5 тысяч человек, говорит о природном свойстве души и называет его сочувствием к божественному. Божественная природа Господа , находящаяся под покровом человеческой природы, раскрывалась перед ними в словах, в делах, во взгляде – во всем, что можно было видеть у Него, явившегося людям во плоти: и видяй Мя, видит пославшего Мя (Ин. 12, 45). Она пробуждала скрытое в сердцах чувство божественности и им увлекала человека к Господу.

Нет силы, способной удержать этот порыв. Не только извне, но и сам человек, охваченный им, не может воспротивиться этому потому, что сочувствие к божественному в душе глубже, сильнее всех других чувств.

Нечто подобное переживаем и мы при встрече с живыми праведниками или бывая у них на могиле.

Инок Владимир, – пишет Вера Павловна, – настолько для меня близок и родной, и помогает, и благословляет, что не выразить словами. Всегда беру у него благословение на путешествие по монастырям и на Украину. По молитвам инока Владимира я три раза ездила к нему в Важеозерский монастырь. Возвращаюсь в Петербург – прихожу на могилку поблагодарить.

…Инока Владимира я пишу всегда во всех своих поминальных записочках, и он мне помогает. По молитвам инока Владимира внуку моему в Сосновом Бору дали отдельную однокомнатную квартиру, хотя не надеялись, так как он молодой специалист, коллектив в институте большой, а он с семьей жил в прекрасном общежитии.

Мне очень запали в душу слова о. Василия, служившего в тот день на могиле инока, сказанные помощнику (очевидно, алтарнику – составит.): «Хочешь жениться – бери благословение у инока Владимира».

В день памяти инока 8 февраля и в день Ангела 28 июля народу у могилы инока всегда набирается много. Священники по очереди служат панихиды, кто-то приносит термос, пирожки, угощения, и после службы устраивается чаепитие, даже зимой в 30 0 мороз. Обычно организатором чаепития был Владимир Владимирович Орловский, ныне покойный, но и после его смерти всегда находятся те, кому дорога эта традиция. По свидетельству участников, чувство праздника, пасхальной радости сопровождает их весь тот день.

Много интересного и поучительного можно услышать там.

Были рассказы о помощи инока с пропиской, устройством на работу, в сложных обстоятельствах с решением о замужестве. Неизвестная девушка рассказывала эпизод из своей жизни, историю с женихом. Ни один священник ее не благословлял на брак с ним, а ей очень хотелось выйти замуж именно за этого молодого человека. Приехала с ним на могилу инока Владимира, стала молиться, и вдруг ее спутник ни с того ни с сего, ни слова не говоря, развернулся и ушел. Больше она его никогда не видела.

Дни праздничные сменяются буднями. Народу у инока бывает меньше, и настроение приходящих не такое приподнятое, но чувство его живого присутствия и тогда не покидает паломников.

Валентина Васильевна Карпова живет недалеко от кладбища, давно уже на пенсии. Об иноке впервые услышала в год прославления блаженной Ксении и тогда же впервые побывала у него на могилке. На Богословском кладбище похоронила свою маму. С той поры бывает у инока почти каждый день.

В 1990 году я похоронила на этом кладбище маму. Много было препятствий. Я ходила к иночку и все просила о помощи, и все уладилось по его молитвам. Я стала ходить каждый день. Инок меня утешал. Я уходила с мечтой о его помощи, т.к. после маминых похорон осталась одна.

…После панихиды 8 февраля в 1991 году ушел Батюшка и потихоньку разошлись все, а т.к. я живу близко, я осталась убрать. Села на скамеечку, склонилась к могилке и говорю вслух: «Инок Владимир, надо и мне уходить, а то прохладно стало». Вдруг на мои ноги с могилки пошло тепло, как будто кто открыл духовку. Я замерла, потом думаю, что же это? О, какое чудо! Подняв голову к кресту, я сказала: «Дорогой иночек, спасибо тебе. Это чтобы я не замерзла». Ведь я так явно почувствовала, что иночек меня спасает. Ведь не все могут поверить этому случаю, но когда я рассказываю, прихожане верят.

Одна женщина мне говорила, что привела к могилке знакомую, но они не дошли метров 50, и она стала кричать: «Куда ты меня ведешь?! Мне жарко, пошли домой». Но все же она ее привела. Они помолились и ушли, ей стало лучше. Я не спросила, как ее зовут. Ходит она на подворье монастыря на Загородный пр., д.7.

Мужчина лет 60-ти тоже говорил, стал приходить, т.к. у него ноги болели, а сейчас стало лучше ногам.

За эти годы я у могилки встречала много почитателей, и все всегда говорили, что инок по молитвам помогает. Если бы я записывала все, о чем говорят у инока, то весь Петербург бы приехал к нему.

В воскресные дни проходят мимо по тропинке солдатики, т.к. недалеко воинская часть. Они всегда остановятся, снимут фуражки, осенят себя крестным знамением, постоят молча, а иногда попросят об иноке сказать, а потом уходят. А я за них радуюсь и прошу иночка молитв за них.

…Инок мне помогает всегда. Когда я плохо себя чувствую или просто взгрустнется, прихожу, поговорю с ним как с живым и ухожу с легкостью на душе. Хоть мощи и увезли, но дух его здесь, и он с нами всегда.

В 2004 году по нашему дому ходили слухи о вскрытии квартир ворами. Я испугалась и спрятала все свои документы около батареи на трубу. Когда они понадобились, я не могла вспомнить, куда их положила, и думала, что их из сумки вытащили. Пошла в городской стол находок за справкой, написала заявление на восстановление ветеранской книжки, и в конце надо было идти в милицию. Но, погоревав, я думаю: «а к иноку надо сходить». Пришла на могилку, помолилась, поплакала от потери и пошла домой. Дома к вечеру посмотрела в кухне на окно и думаю: надо с уличной стороны протереть. Стала его открывать, подошла ближе к батарее, и тут к моим ногам упал пакет.

Ведь это же я сама спрятала документы сюда.

Так иночек Владимир вразумил меня, грешную, протереть окно, хотя оно было не очень грязное. Сразу я себе сказала, что надо сперва к иноку ходить, а не в милицию.

Идут к иноку и стар и млад, образованные и простые, идут с верой. По вере и получают.

Татьяна Владимировна Скороспелова обратилась к блаженному иноку с просьбой о семье брата.

Мой брат с женой самые обыкновенные атеистически воспитанные люди. Пределом их устремлений был материальный достаток и «красивая жизнь», как в кино. Денег всегда казалось мало, и на почве этого в семье возникали конфликты. Видимо от отчаяния, брат стал пить. Наблюдая происходящее в его семье, переживая за них, я рассказала об этом своему духовнику. Батюшка благословил меня молиться и просить помощи у блаженного инока Владимира. Сей блаженный еще не прославлен, но помогает по вере обращающихся к нему. Я стала читать об упокоении его семнадцатую кафизму и поминать так: «Упокой, Господи, душу раба Твоего блаженного инока Владимира и святыми его молитвами спаси и помилуй моего брата и наставь его на путь истинный». Прошло несколько месяцев, и я с удивлением и радостью узнаю, что невестка вдруг стала ходить в храм, соблюдать посты, причащаться, начала читать святое Евангелие.

Читая кафизму, я по маловерию сомневалась, а будет ли то, о чем я прошу. И как бы в ответ на мои сомнения у меня стала мироточить фотография блаженного инока Владимира. Год мироточила, тому есть свидетели.

Брат очень любит свою жену, и вот когда я стала читать кафизму, она обратилась к вере, а через нее и он потянулся. До них, наконец, дошло, что аборты это грех. Благодаря иноку Владимиру у меня племянник родился, потому что до этого невестка все время делала аборты. Они теперь причащают ребенка, сами стараются. Брат причастился, это вообще чудо: богохульником был.

Учительница начальных классов из Санкт-Петербурга Ирина Гора рассказала о необычной помощи инока Владимира после посещения его могилы на Богословском кладбище.

Мой сын с семьей живет в квартире с бабушкой, моей свекровью. В октябре 2005 г. родился у них ребенок, и моя свекровь стала очень активно помогать молодым растить малыша. И хотя ей, человеку немолодому (на тот момент ей было 74 года) и нездоровому, конечно было трудно, но даже часть взятых на себя обязанностей она не хотела делить со мной.

Когда мы приезжали, свекровь ни на минуту не оставляла нас с малышом: хлопотала вокруг, не давала нам с мужем побыть с внуком. Тяжело было; казалось, от нас охраняют малютку.

8 марта 2006 года, за несколько дней до начала Великого Поста, наш духовный отец о. Михаил Еременко служил панихиду на могилке инока Владимира на Богословском кладбище. Мы с мужем присутствовали. Безусловно, нам очень хотелось, чтобы ситуация изменилась к лучшему, и уж конечно ничего плохого нашей бабушке мы не желали. Но неожиданно через 2–3 дня после отслуженной панихиды, дома раздался звонок. Звонила моя невестка. Она сообщила, что бабушка упала и сломала руку. Нужна моя помощь. Меня просили гулять с внуком по утрам перед работой.

Эта просьба была для меня радостной. Я гуляла со спящим малышом в парке и читала над ним Псалтирь.

Слава Богу за все!

Не все семейные неурядицы решаются так просто, некоторые разрастаются в настоящую драму, участникам которой помочь может только Бог. И по молитвам Его угодников эта помощь приходит.

На Ксению Блаженную в 2005 году у меня случилась трагедия, – рассказывает Виктор Николаевич Шириков, – в автокатастрофе погибла моя дочь с мужем. После них остались два малыша 4 и 6 лет. С дочерью мы жили одной семьей. Они с мужем были перегружены работой, и как часто бывает в семьях с родителями, воспитанием их детей занимались дедушка с бабушкой, т.е. мы с женой. В квартире дочери прописаны мы не были, у нас с женой была своя жилплощадь. После катастрофы мы даже не задумывались о своих юридических правах в отношениях с внуками, были уверены, что они с нами так и останутся. Но тут вмешалась мать зятя, сватья. Она – человек высокопоставленный, работает в правительстве, воспользовавшись «телефонным правом», потихоньку оформила опекунство и лишила нас внуков. Закрепить свое положение она решила через суд.

К сожалению, не любовью к внукам были продиктованы ее действия, а стремлением завладеть квартирой, собственницей которой была моя дочь. Мы с женой не возражали: пожалуйста, владей, бери ты все, только отдай нам детей.

Не вдаваясь в перипетии этой истории, полной юридических сложностей, устраняясь от оценки действий спорящих, отметим только одно обстоятельство – довлеющую волю власти, существующие над или вне закона обстоятельства «непреодолимой силы», как их называют юристы, сравнимые разве только со стихийными бедствиями, войной или сменой политического строя. Простому человеку в одиночку их не преодолеть. Но невозможное человекам, возможно Богу (Лк. 18, 27).

Непременная деталь современного петербургского пейзажа – пожилые женщины, старушки, кормящие птиц у воды. Свою мизерную пенсию они тратят на корм птицам, а на что живут сами – трудно и представить. С одной из них, петербургской голубятницей Евдокией, Виктора Николаевича познакомила инокиня Новодевичьего монастыря Екатерина. Знакомство это она предварила рассказом о том, что кроме городских птиц Евдокия ухаживает за некоторыми могилами на Богословском кладбище. Ухаживает совершенно бескорыстно, из сострадания к тем, кто лежит там, оставленный людским попечением, и знает о могилах праведников. Есть там одна могила, в которой почивает блаженный инок Владимир. (О том, что мощи инока пять лет назад увезли, было всем известно, но об этом никто даже не вспоминал. Люди по-прежнему получали помощь по молитвам у его могилы.) «Пойдем к Евдокии, – говорила инокиня Виктору Николаевичу, – она нам покажет могилу, помолимся иноку, и он поможет».

Втроем мы поехали на богословское кладбище. Там Евдокия показала мне где лежал блаженный инок. Я помолился, и легко сразу стало, исчез сумбур; я положился на Бога.

Доверие Богу в безвыходных обстоятельствах, конечно, может утешить, а если к этому еще добавляется некий знак от Него, свидетельство того, что ты услышан, тогда утешение перерастает в уверенность.

Лет тридцать назад, или чуть больше, – продолжал Виктор Николаевич, -я работал начальником инструментального цеха на оборонном заводе. Должность эта сопряжена с большой ответственностью, но работа была интересной, и я с увлечением трудился. Директор завода, Евгений Александрович, относился ко мне с большой симпатией. Зная мои стесненные жилищные условия, он обещал помочь. И действительно, вскоре мы с женой переехали в двухкомнатную квартиру. Когда я пришел к нему и спросил,чем могу его отблагодарить, он ответил мне: «Только своей работой». Вскоре он с завода уволился, и я потерял его из вида. Потом уволился и я, но память о Евгении Александровиче у нас с женой хранилась верно. Каждый день за утренним правилом мы молились о его здравии.

Как-то на улице, в начале 90-х годов встретил ребят с нашего завода, спросил, не слышно ли чего о бывшем директоре. «Умер, – отвечают, – давно похоронили». Вот тебе раз! А я за него как за живого молюсь. За годы молитвы о рабе Божием Евгении он мне стал настолько близок, что эта новость меня просто сразила. Конечно, я захотел поклониться его могиле, но где она никто мне не мог сказать.

И вот иду я по Богословскому кладбищу от инока, зачем-то заворачиваю на другую аллею и упираюсь взглядом в совершенно невзрачный памятник. Обычный кусок гранита и больше ничего. Передо мной была могила Евгения Александровича.

Не берусь описывать свое состояние, но то, что впервые за последние месяцы после трагедии с дочерью и зятем, после суда и посещения органов опеки я испытал радость, думаю, понять можно. Я шел не только утешенный, я шел в убеждении, что Господь меня не оставит, о чем дает знать поселившейся во мне радостью. Теперь, каким бы ни было решение суда, я все приму из Его руки с благодарностью.

Потом были суды, многочисленные заседания, на которых поначалу нам с женой даже рта не давали открыть, но постепенно наше положение там стало меняться. И все благодаря иноку Владимиру. Перед очередным заседанием я ездил к нему на могилу (конечно, заходил к Евгению Александровичу), клал прямо на могилу блаженного документы и молился, молился, просил…

Конца искам сватьи, по-видимому, не предвидится, но не вечно длиться искушению. Медленно все идет, но все в нашу пользу. Уже четвертый суд предстоит. Мои адвокаты говорят, что можно уже и на суд не ходить, суду и так все ясно.

* * *

Возвращению инока в монастырь через 80 лет после его закрытия предшествовали следующие события. Вот как их описывает наместник Важеозерского монастыря игумен Иларион (Кильганов).

Летом 1999 года в монастырь промыслом Божиим прибыла группа ученых из Военно-Медицинской академии г. Санкт-Петербурга. Они искали в наших северных краях какой-то вид мха для приготовления на его основе новых лекарственных препаратов. Среди ученых был врач из Санкт-Петербурга Орловский Владимир Владимирович, который с юных лет почитал инока Владимира, неоднократно получал благодатную помощь блаженного и многие годы собирал документы о нем. Его мать и бабушка лично знали инока Владимира: их семейный архив, вероятно, стал складываться еще при жизни блаженного.

По словам игумена Илариона, которому позднее Орловский показывал документы, в них содержались записанные современниками предсказания инока о революции, репрессиях, войне. Особый интерес для братии представляли пророчества инока Владимира о перенесении его мощей в родную обитель. С радостным волнением ждали встречи с ним, но до самого последнего момента не могли определить место его будущей «вечной кельи».

В день памяти небесного покровителя инока Владимира, – продолжим слово отца наместника, – святого равноапостольного князя Владимира, 28 июля на Богословском кладбище собралось много народа; после того как отслужили панихиду, могилку вскрыли. Были обретены мощи. Честные останки инока Владимира положили в ковчег, и к вечеру того же дня Важеозерский монастырь встречал колокольным звоном своего насельника, вернувшегося после долгих лет в родную обитель. Следует заметить, что мощи инока Владимира были перенесены в обитель только после того как монастырь был преобразован в мужской и как будто специально ко времени перенесения мощей была восстановлена колокольня Преображенского храма, чтобы встретить блаженного колокольным звоном, как он и предсказывал.

Некоторое время мощи покоились в ковчеге в храме св. прп. Иоанна Рыльского и все желающие могли к ним приложиться. По обычаю Русской Православной Церкви их протерли красным вином, а после престольного праздника святой обители Преображения Господня они были погребены на горке между трех берез рядом с Преображенским храмом.

Братия монастыря с большим благоговением относится к блаженному. Постоянно заходят насельники обители на могилку берут благословение инока Владимира на исполнение различных послушаний и ощущают благодатную помощь. На могилке часто служат панихиды по просьбам паломников, приезжающих в монастырь поклониться иноку Владимиру и попросить его молитвенной помощи в делах духовных и житейских. Помолиться в далекий северный монастырь едут паломники из разных уголков России, они обращаются за молитвенной помощью к древним святым обители Геннадию и Никифору Важеозерским, а после перенесения мощей и к блаженному иноку Владимиру. Люди идут на исповедь, и покаяние меняет людей, многие причащаются в монастыре Святых Христовых Тайн и возвращаются в мир обновленными.

Перенесение мощей блаженного инока Владимира явилось для всех нас чудом. Мы о нем ничего не знали, а когда это знание открылось, то события развивались так стремительно, что нам стало ясно – блаженный действительно желает, чтобы его мощи упокоились в земле родной обители. Каждому молящемуся блаженный дает мир в душе и помощь в делах.

Любовь к иноку, чудеса по его молитвам и даже его пророчества – все это несет на себе печать нашего субъективного восприятия мира, отчего в сердце, склонное к маловерию, закрадывается сомнение и начинает там свою работу. «Вот если бы произошло какое-нибудь “объективное” чудо или знамение, – шепчет оно, – как в древние времена, когда огонь сходил с небес или по молитвам пророка загорались сырые дрова… Но разве возможно сегодня свидетельство Неба?»

Еще как возможно! Чудо, подобное ветхозаветному, произошло в 2000 году от Рождества Христова в Важеозерском монастыре при перенесении мощей блаженного инока Владимира. Воистину, Иисус Христос вчера и днесь, тойже и во веки! (Евр. 13, 8) Приводим описание этого события со слов очевидца, насельника обители инока Михея.

По предсказанию блаженного инока Владимира честные останки его должны на вечные времена упокоиться в родной обители. Говоря об этом, он уточнял: «Лежать я буду между трех берез». Возможно, восемьдесят лет назад эти слова были понятны без пояснений, только с той поры в монастыре березы разрослись, и появилось две кущи из трех берез. Поэтому, когда в 2000 году наместник с братьями поехали за мощами в Санкт-Петербург, у насельников возник вопрос, у каких именно берез хоронить инока Владимира. Решение его отложили до возвращения наместника и братии с мощами. Но ждать долго не пришлось.

Братия с мощами были уже в пути, и вечером того же дня над монастырем разразилась страшная буря: лил дождь, сверкали молнии, громыхал гром, налетел сильный ветер. В летнем Преображенском храме заканчивалась вечерняя служба. Вдруг раздался сильный треск, и одна из берез упала прямо за апсидой храма, ветви дерева били по окнам. Промыслом Божиим храм не пострадал, даже стекла остались целы, а вопрос о том, где будут лежать честные останки блаженного инока Владимира отпал сам собой.

Теперь мощи блаженного покоятся недалеко от входа в Преображенский храм, на горке, между трех берез. С этого места весь монастырь виден как на ладони. В ясные дни тут все освещено солнцем, видны озеро и лес, а в ветвях старых берез гнездятся птицы.

По благословению наместника обители инок Михей устроил на могилке блаженного Владимира неугасимую лампаду, горит она днем и ночью, летом и зимой в любую погоду. Интересна история ее появления, записанная со слов инока Михея.

Раньше перед литургией, вечерней службой и всенощной зажигал он на могилке блаженного свечу. За время службы она обычно догорала, но однажды в Праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы зажег он свечу перед всенощной и когда вышли все после службы, которая длится в монастыре около четырех часов, свеча продолжала гореть. Маленький огарочек плавал в растопленном воске, и фитилька уже не было видно, а огонек теплился как будто сам собой. Видно великая любовь инока Владимира к Царице Небесной Пресвятой Богородице поддерживала этот неугасимый свет, вот тогда-то и пришла иноку мысль устроить здесь неугасимую лампаду, которая горит с тех пор и как будто приглашает каждого, кто идет мимо, зайти и помолиться на этой святой могилке.

Из беседы с постриженником Оптиной пустыни монахом Мануилом .

Я житель г. Санкт-Петербурга. Моя мама всегда была человеком церковным и молилась за меня Господу. Сам я страдал пороком, очень распространенным в России, и в минуты раскаяния ходил на Смоленское кладбище в часовню к блаженной Ксении Петербургской за молитвенной помощью. Однажды я встретил там сердобольную старушку Екатерину, и поскольку мирское имя мое было Владимир, она предложила съездить помолиться на могилку блаженного инока Владимира. Было это много лет тому назад. Мне хотелось отойти от пьянства и посвятить свою жизнь Господу, об этом я молился и просил помощи у блаженного. Я верил, что инок Владимир мне поможет, и эта вера меня спасла от пьянства.

По молитвам блаженного Господь устраивал мою жизнь. С тех пор прошло двадцать лет. Три года ездил я в Оптину пустынь, где и принял монашеский постриг.

С радостью узнал о том, что мощи блаженного инока Владимира перенесены в Важеозерье и навечно упокоились в его родной обители. Может быть, и меня сюда перевели по желанию блаженного, чтобы был я поближе к нему.

* * *

Обитель потихоньку возрождается, растет число братии, восстанавливаются постройки и даже в родном здании бывшего подворья монастыря в Санкт-Петербурге городские власти обещают выделить уголок для организации там иконной лавки. Заметно активизировалась монастырская жизнь после упокоения здесь мощей инока Владимира. Наместник и братия уверены, что происходит это по его молитвам, и ведет запись свидетельств его чудесной помощи. Приводим оттуда выдержки.

Рассказ трудника монастыря, раба Божия Алексия. Во время трапезы он подавился рыбьей костью, и положение его было настолько критическим, что потребовалась срочная медицинская помощь, но...

Боль была нестерпимой, – рассказывал он. – В изнеможении я присел на стоящую у могилы блаженного инока скамейку и с надеждой стал молиться ему, прося помощи. Прошло не более получаса, как почувствовал я вдруг облегчение. Хотя горло и саднило по-прежнему, но застрявшей кости я уже не ощущал, ее там больше не было. Впрочем, и проглотить ее я тоже не мог. Я понял, что помощь от Бога пришла ко мне по святым молитвам блаженного инока Владимира, и возблагодарил его от всего сердца.

Рассказ матушки Надежды. Года два тому назад в монастырь приезжала женщина из Пскова, приезжала специально к блаженному иноку Владимиру. Она была в обители совсем недолго, почти ничего не рассказывала о себе и даже на одну ночь в монастыре не осталась, сказала только, что дома ждут муж и дети. Помолилась у могилки инока Владимира и объяснила, что в столь удаленный монастырь приехала по благословению известного старца с острова Залит, отца Николая Гурьянова. Поскольку благословение прозорливого старца на паломничество было дано, значит для того была веская причина, всем известно, что просто так старцы на такие поездки не благословляют. Чувствовалось, что домой женщина уезжала, успокоенная и довольная тем, что удалось исполнить благословение отца Николая и помолиться иноку Владимиру. «По вере вашей да будет вам».

Рассказ благочестивой мирянки Веры. Вместе с детьми мы несколько лет подряд ездили трудничать в Важеозерский монастырь. По благословению отца наместника работали на монастырском огороде. Занимались прополкой и поливали грядки с овощами. В 2000 году мы приехали в обитель в начале августа и узнали, что совсем недавно сюда из Санкт-Петербурга были перенесены мощи инока Владимира. Они еще не были погребены и находились в храме св. прп. Иоанна Рыльского. Отец наместник благословил сходить и приложиться к мощам. Мы увидели ковчег, в котором хранились честная глава и кости скелета блаженного. Череп и кости были желтоватого цвета, местами на них были заметны следы земли. После того как о. Иларион отслужил панихиду, все присутствующие приложились к мощам. В то время мы мало что знали о блаженном иноке Владимире, и отец игумен рассказал, что он был подвижник Православной веры, постриженник Важеозерской пустыни, совершил паломничество на святую землю, а почитание его как чудотворца началось еще при жизни. Особенно его почитали жители г. Санкт-Петербурга и Тосно. После преставления инока Владимира люди стали ходить на его могилку и обращаться к нему с просьбами о помощи в различных делах. Мы также помолились иноку Владимиру, в том же году моя дочь поступила в Санкт-Петербургскую Духовную семинарию на регентское отделение. Учебу она окончила успешно и вернулась домой, теперь работает вторым регентом в одном из православных храмов города Петрозаводска. Жизнь сына тоже постепенно устроилась, он женился и живет в другом городе, трудится в монастыре, занимается восстановлением монастырского храма.

Рассказ Веры Григорьевны. Я узнала об иноке Владимире во время паломнической поездки в Важеозерский монастырь. После службы паломники вышли из храма, затем вышел на крыльцо отец игумен Илларион. Он показал нам могилку блаженного инока Владимира и коротко рассказал о нем. Он сказал, что инок был постриженником Важеозерской пустыни и духовным чадом св. прав. Иоанна Кронштадтского, мощи недавно перенесены в обитель из Санкт-Петербурга, где он почитается как скорый помощник верующим. Мне посоветовали читать семнадцатую кафизму из Псалтыри пророка Давида, поминать инока Владимира и уже после этого обращаться к нему с прошением о помощи в делах. Я стала молиться так, как мне сказали, и просить помощи у блаженного. Часто, по благословению священника, я собираю группу паломников для поездки по святым местам. Нужно позвонить всем, кто собирается в паломническую поездку, заказать автобус, договориться с водителем и туристическим агентством об оплате, одним словом решить массу организационных вопросов. Иногда бывает так, что люди отказываются от поездки не только в день отъезда, но буквально за час, тогда срочно нужно найти им замену, т.к. каждое место в автобусе должно быть занято, иначе для тех, кто поехал, поездка становится дороже. Теперь я всегда обращаюсь к иноку Владимиру, прошу его, чтобы помог мне собрать группу, и чтоб в поездке все было хорошо, и он всегда помогает. Еще я молюсь блаженному, и прошу, чтобы он помог моим детям и эта помощь ощутима. Раньше дочь не ходила в храм, а с тех пор как я стала молиться иноку Владимиру, начала ходить и очень изменилась, дружит с православной молодежью, принимает активное участие в жизни православного центра при кафедральном соборе Александра Невского. Считаю, что такие изменения произошли благодаря молитвенной помощи инока Владимира.

Рассказ прихожанки Крестовоздвиженского храма Ирины. В моей семье было горе. Муж, человек уважаемый, занимающий хорошую должность на работе, стал выпивать. Трудно стало всем домашним, мы очень за него переживали, но изменить ситуацию не могли. Общими усилиями удалось уговорить мужа съездить в Важеозерский монастырь. Побывали на службе в монастырском храме, написали записочки. Господь устроил так, что я смогла поговорить с наместником монастыря игуменом Иларионом, он посоветовал послужить панихиду на могилке блаженного инока Владимира. Обычно нетерпеливый супруг мой согласился задержаться. Мы отправились к месту погребения святых останков угодника Божия, пришел батюшка, и панихида началась. Как прошло время, не заметила, молилась и очень просила инока Владимира о молитвенной помощи. По окончании службы отец игумен нас благословил, и мы отправились домой, тихие, примирившиеся друг с другом. Я стала постоянно обращаться к иноку Владимиру за помощью, молилась как умела, а чаще разговаривала с ним как с близким человеком, рассказывала о всех своих горестях. Помощь пришла неожиданным образом, муж стал болеть и уже не мог пить так, как раньше, когда был здоров. Одно время состояние здоровья было совсем тяжелым, но опять же по молитвам инока Владимира, к которому я продолжала обращаться, мужу стало лучше. Теперь обстановка в семье стала более спокойной. Мой супруг полюбил святую обитель, в которой покоятся мощи инока Владимира, несколько раз в месяц он посещает монастырь самостоятельно, иногда приглашает в поездку друзей. Нам был явлен наглядный пример милости Божией, когда по молитвам праведника Господь дарует избавление от пагубной страсти.

…На этом монастырская хроника у могилы блаженного инока временно прерывается, но не прекращается к нему паломничество, а значит и чудесная помощь по его молитвам.