Источник

Глава V. Скитский некрополь

Преподобный старец схиархимандрит Гавриил (Зырянов), полагавший начало подвижничества в Оптиной пустыни, так писал о ее насельниках: «Да, мы чувствовали себя там, как в среде святых, и ходили со страхом, как по земле святой… Я присматривался ко всем и видел: хотя были разные степени, но все они по духу были равны между собой; никто не был ни больше, ни меньше, а были все одно – одна душа и одна воля – в Боге» (Цит. по: Симеон (Холмогоров), архимандрит. Един от древних. Повесть о жизни и подвигах схиархимандрита Гавриила (Зырянова). М., 1996. С. 21).

Преподобный старец архимандрит Георгий (Лавров), также некогда подвизавшийся в этой святой обители, отмечал, что в Оптиной было много совсем незаметных монахов, несущих всю жизнь самые незначительные послушания и в церкви стоящих где-нибудь в уголке, тихо перебирая четки. Никто никогда не замечал в них каких-нибудь добродетелей, а между тем многим из них был открыт день их кончины, что и сбывалось точно.

По благословению оптинского скитоначальника преподобного старца Варсонофия послушником Николаем Беляевым (будущим преподобным Никоном исповедником) было предпринято описание всех отшедших в жизнь вечную скитских отцов и братий, останки которых покоились тогда на скитском кладбище. «Цель описания скитских покойников была, – пишет автор, – во-первых, та, чтобы оставить о них память жившим и имеющим жить в скиту отцам и братиям, а во-вторых, еще и та, чтобы живые, взирая на скончание почивших, подражали вере и добрым делам их».

Описания, помещенные в этом разделе «Оптинского патерика», печатаются по изданию: Жизнеописания почивших скитян / Сост. прп. Никоном (Беляевым) // Неизвестная Оптина. СПб., 1998. С. 321–547; с тем изменением, что статьи помещены не в последовательности расположения могил, а в алфавитном порядке имен почивших.

Монах Александр (Лихарев)

(†5/18 марта 1873)

В миру Александр Николаевич Лихарев, штабс-ротмистр гвардии, помещик Рязанской, Тульской и Симбирской губерний. Родился в 1817 году 23 мая. Так он вспоминал о своем домашнем воспитании: «Учителем моим был немец. Если, бывало, не приготовлю урока, он определяет мне наказание – обедать за особливым столом. Скажет, бывало: «А, люпезный! За осапливый стол тебья!». Я-то, бывало, плачу, река рекой разливаюсь. А теперь думаю: ну что такое – за особливый стол? Не все ли равно? Тогда же как это бывало больно! Причащаться Святых Таин ходил я в церковь, непременно сначала напившись чаю и хорошо позавтракавши, а то трудно стоять литургию». Воспитывался он в пажеском корпусе и имел стол, по его собственным словам, вместе с наследником престола, впоследствии императором Александром Николаевичем, и графом Адлербергом. Вышедши в отставку, немалое время был каширским предводителем дворянства Тульской губернии. В этой должности распоряжался так самовластно, что ни губернатора и никаких других властей не признавал, так что его шутя называли «Великий герцог Финляндский» – grand due de Finlande. Был владельцем трех огромных имений: своего собственного, женина и доставшегося ему по наследству от дяди. Имения эти были так велики и богаты, что, по словам современных Лихареву людей, как бы роскошно ни жил, нельзя было в продолжение одной жизни прожить и одного из этих имений. Но Александр Николаевич ухитрился вскорости пропустить все три имения. Невольно сейчас напрашивается вопрос: что же было этому причиной? Кроме того, что Александр Николаевич сорил деньгами направо и налево, он подолгу живал в Петербурге и там ежедневно ездил в клуб. Каждый раз при этом он захватывал с собою денег не менее 10 000 рублей. «Если же, – сказывал он, – в иной день не было при мне десяти тысяч, то мне стыдно было в клуб ехать». И все эти тысячи домой уже не возвращались.

Несмотря, впрочем, на такую бешеную роскошь, Александр Николаевич был человек верующий и даже религиозный. В праздничные дни у него в доме отправлялись всенощные бдения, и сам он имел обыкновение читать шестопсалмие, всегда, впрочем, с пропуском слов: лядвия67 моя наполнишася поруганий [Пс. 37, 8], находя, вероятно, неприличным произносить их вслух молящимся. Всегда еще в миру, как и после в монастыре, любил читать жития святых или Четьи Минеи святителя Димитрия Ростовского. И кажется, был еще некоторое время в Москве ктитором при церкви святого Спиридона. Когда домашние или хозяйственные дела Александра Николаевича пришли в упадок, он вместе с супругой своей Надеждой Сергеевной 4 декабря 1868 года прибыл в Оптину пустынь и поместился временно на жительство в монастырской гостинице. Ему в то время было 52 года.

Проживши в гостинице около года, он наконец 5 ноября 1869 года поступил в скит и поселился в Ключаревском корпусе, что на восточной стороне Предтеченской церкви. Хозяин, построивший этот корпус, Феодор Захарович Ключарев68, был еще жив. Он в свое время тоже занимал должность тульского губернского предводителя дворянства. И вот судьбами Божиими сошлись вместе два дворянских предводителя из одной губернии. Один – Феодор Захарович – был уже рясофорный монах, а Александр Николаевич – новоначальный послушник. Заметим, что Лихарев был тучного телосложения и довольно высокого роста. Когда он оделся в огромный, по его телосложению, подрясник, из которого иному монаху могла выйти целая ряса, опоясался кожаным поясом вершка в три толщины и пришел к старцу иеросхимонаху Амвросию принять благословение на новое жительство, тогда старец, приняв его с отеческой любовью, благословил и, окинув взором его внешнее облачение, проговорил: «По коню и сбруя».

Одновременно с мужем и супруга его поступила сначала в Орловский женский монастырь, а потом, в апреле 1870 года, перешла в Белёвский Крестовоздвиженский монастырь, поближе к супругу, а главное, кажется, к старцу, скитоначальнику отцу Илариону, который был ее духовным отцом.

После роскошной светской жизни Александр Николаевич по возможности благодушно переносил лишения и трудности жизни монастырской. И первая для него трудность была – оставить курение табака. Но он, как сам сказывал, преодолел ее довольно легко. «Перед самым вступлением в скит, – говорил он, – сел я пред его воротами на лавочку, выкурил две папиросы и этим навсегда закончил свое табачное удовольствие». И после того он оставался очень равнодушным к табакокурению. Поначалу ходил он вместе со скитскими братиями в трапезу и похваливал скитскую пищу, приправленную конопляным маслом. Но скоро затем суровая постная пища оказалась не по нутру изнеженного с детства Александра Николаевича. Для него стали готовить пищу особо прислуживавшие ему люди несколько понежнее и повкуснее – суп, приправленный постным (подсолнечным) маслом, кисель овсяный и подобное. Для послушания же он имел при себе какого-либо мирского человека, которому платил жалованья рублей по десять в месяц. Но и при таком жалованье люди у него часто менялись, потому что он был очень взыскателен и очень часто подзывал их к себе, иногда по пустякам.

Усердно посещал Александр Николаевич храм Божий и ходил в так называемую соборную келлию на общее братское правило, где иногда даже по назначению соборного иеромонаха читал псалмы или канон дневной. С верою и послушанием относился к своему старцу и отцу духовному скитоначальнику отцу Илариону. Бывало, случится какое-либо монашеское искушение, например обидит кто-либо Александра Николаевича словом, пойдет он к своему старцу и поведает ему свое огорчение. «А ты, – скажет ему старец, – потерпи».– «Да не терпится, батюшка», – ответит огорченный. «Ну, понеси».– «Да и не несется».– «Ну, покати».– «Да и не катится».– «Ну так, – заключит старец, – не терпи, и не неси, и не кати». А волей-неволей, когда оскорбили, и так нужно было терпеть. Не драться же, в самом деле, скитскому послушнику.

Имел Александр Николаевич также искреннее расположение к старцу батюшке отцу Амвросию. И он всегда удивлялся благородству обоих старцев в обращении с почетными посетителями. «Ну, отец Амвросий, – скажет, бывало, – все-таки получил образование в Семинарии, а батя-то, батя-то (так называл он своего старца отца Илариона), ведь он в миру был портной и ни в какой школе не обучался никаким наукам, а какое благородство, какая сдержанность в манерах!». Так жизнь духовная облагораживает и самых простых необразованных людей на удивление получившим даже хорошее воспитание и обращавшимся в кругу интеллигентных людей! Оба старца, со своей стороны, очень любезно относились к Александру Николаевичу за его простоту и искреннюю откровенность. Бывало, посадят его вместе с собой рядом, каковой участи удостаивался только он один да, может быть, еще настоятель обители. После такого приема Александр Николаевич сознавался, что часто приходилось ему в свое время обращаться с графами и князьями, но ни перед кем из них он не конфузился и не стеснялся, а перед Оптинскими простыми старцами чувствовал большое стеснение и неловкость.

Со всеми братиями, исключая редких и малозначительных случаев, вообще всегда был в мирных отношениях. Имел он обыкновение, по старой привычке, праздновать день своего Ангела. Но старец отец Иларион, отсекая волю послушника, запрещал звать к себе кого бы то ни было в гости, а угощать только тех, кто сам придет, думая, что без зова редко кто пойдет. И Александр Николаевич исполнял эту старческую заповедь – никого не звал, а вместо того, незадолго до своих именин, с кем бы он ни встретился из скитских братий, каждому напоминал: «Я в такой-то день именинник. Слышишь? Попомни это». Таким образом, все скитяне в свое время и придут, бывало, к нему с поздравлениями. У гостеприимного же хозяина всегда бывало при этом случае скромное угощение. И он очень бывал доволен и рад, что и заповедь старца – никого не звать в гости – исполнил, и братию угостил, и себе через это доставил удовольствие.

При тучности тела Александр Николаевич расположен был к водяной болезни, которая с каждым годом у него в скиту усиливалась и наконец в последний (1873) год его жизни приняла разрушительный характер. Всегда он с боязнью встречал март месяц, говоря, что все его предки в этом месяце оканчивали жизнь. В последних числах января помянутого года он съездил в Белёвский женский монастырь для свидания со своей, по-монашески, сестрой, бывшей супругой, простудился и заболел. По этому случаю 9 февраля принял келейно пострижение в мантию без перемены имени. После пострига он всех удивлял своим душевным устроением, ибо преисполнен был духовной радостью и умилением. Со смиренным чувством он вслух все повторял: «О, что я чувствую теперь! Во всю мою жизнь, при разнообразных светских удовольствиях, никогда не ощущал я такой радости, как теперь! И кто я? И что я, что сподобил меня Господь такой великой милости?». Вообще после пострижения в нем произошла такая перемена, что знавшие прежнюю его жизнь с удивлением смотрели на него. Вскоре после пострига пришел навестить его настоятель обители отец игумен (впоследствии архимандрит) Исаакий и, видя его, объятого такой духовною радостью, спросил: «Отец Александр! Видно, у вас были какие-либо добрые дела, что Господь привел вас в монастырь так мирно окончить дни вашей жизни». Припоминая свои неисправности, отец Александр в укор себе ответил: «Конечно, были добрые дела – подавалась щедрая милостыня, но только не по закону! Велено творить милостыню так, чтобы шуйца не знала, что делает десница, а я делал так, чтобы не только моя шуйца, но чтобы и все шуйцы знали».

12 февраля отец Александр был особорован святым елеем. Во время совершения Таинства, когда иеромонах отец Памво читал над главою его Святое Евангелие, он вдруг с испугом начал указывать пальцем в сторону на стоящее около него кресло, ничего не говорил, а только издавал неопределенные звуки: «Гм-гм», давая тем разуметь около него стоявшим, что он что-то видит. После говорил, что ему представлялись сидевшие в кресле два курчавых мальчика. Соборовавшие поначалу несколько оторопели, но потом, оправившись, стали продолжать свое дело, и видение исчезло. В конце же соборования, когда раскрытое Евангелие по обычаю было возложено на главу болящего, открылось место со словами Господа: Грядущаго ко Мне не изжену вон! (Ин. 6, 37).

На 1-й неделе Великого поста, которая началась 20-м числом февраля, отец Александр, по причине усилившейся болезни уже не могший выходить из келлии для слушания церковных богослужений, изъявил желание, чтобы пришли к нему в келлию певчие и пропели: «Да исправится молитва моя». Пришли трое – бас и два тенора – и пропели. Поблагодарив за одолжение, он сказал: «Ну, теперь пропойте мне: «Со святыми упокой душу раба Твоего"», намекая тем на близость своей кончины. Когда же певчие, исполнив желание его, начали было облагонадеживать его продолжением жизни, он сказал: «Нет, мне теперь уже больше не топтать травы». Во все время болезни отец Александр часто сообщался Святых Христовых Таин, а в последние три дня своей жизни – и ежедневно. В самый день кончины сосед его, монах, а впоследствии – архимандрит Агапит, подошел к умирающему, дабы проститься с ним. «Простите меня, отец Александр, – сказал он, – в чем согрешил пред вами». Но так как сосед этот кое в чем помогал ему, то отец Александр ответил: «Благодетеля-то моего? В чем же прощать-то?». Тот добавил: «Может быть, делом, или словом, или помышлением когда вас обидел?» – «Делом и словом, – сказал отец Александр, – это я понимаю, а помышлением – не понимаю, потому что всегда что думал, то и высказывал, а в помышлении у меня уже ничего не оставалось». (Следовательно, был прямой человек.)

5 марта, в последний раз причастившись Святых Христовых Таин, отец Александр мирно почил о Господе в час пополудни. День был понедельник 3-й недели Великого поста. Тело покойника лежало в келлии до третьего дня. Когда же стали класть его в гроб для выноса в церковь, ощутили под спиною его теплоту. Узнав о сем, старец батюшка отец Амвросий сказал, что это есть знак милости Божией к почившему. В среду после Преждеосвященной литургии тело покойника было отпето и погребено на скитском кладбище, по его назначению, под широко развесистой липой. В скиту он прожил три года и четыре месяца, а всей его жизни было 56 лет. Замечательно, что все поминовенные дни по отцу Александру приходились в Богородичные праздники: третий день, он же день погребения – 7 марта – праздник Божией Матери «Споручница грешных». Девятый день – 13 марта – было празднование чтимой в скиту Феодоровской иконы Божией Матери. Собственно, отправлять службу в честь этой иконы положено 14 марта, но так как 14 марта приходилось в среду Крестопоклонную, то служба Божией Матери и отправлена была заранее, во вторник. Двадцатый день приходился в акафистную субботу и вместе предпразднство Благовещения, а сороковой день – в пяток Светлой недели – праздник Божией Матери «Живоносный Источник».

Вскоре по кончине отца Александра супруга его Надежда Сергеевна видела замечательный сон. «Вижу, будто бы, – сказывала она, – едем мы с мужем в прекрасном экипаже, запряженном тройкой великолепных рысаков. Кони мчатся птичьим полетом, а отец Александр только с важностью покрикивает: «Пошел! Пошел!». Взглянула я на него, и вид его представился мне таким величественным, что я сказала: «О, что-то ты уж как царь какой!», а он ответил: «Я не царь, а еду к Царю!"».

Послушник Алексей Гуляев

(†4/17 февраля 1845)

Алексей Иванович Гуляев – из обер-офицерских детей. Служил в миру с 1783 года в разных местах и должностях: в Санкт-Петербурге во 2-м Департаменте Сената, в Смоленской удельной конторе, в Московском почтамте помощником экспедитора, в комиссиях 1-го округа сухопутных сообщений смотрителем 2-го класса и, наконец, в должности главного дистанционного смотрителя, а в 1821 году вышел в отставку с чином коллежского советника со знаком отличия за 15-летнюю беспорочную службу и с пенсионом в 500 рублей ассигнациями, которые он получал до смерти своей. В брак не вступал.

С 1838 года жил в Коневской обители, а оттуда, по своему усердию, перешел в Оптинский скит в марте 1840 года. Из получаемого им пенсиона ежегодно уделял в монастырь по 150 рублей. В декабре 1843 года сделал серебряную ризу на образ Богоявления Господня в скитскую церковь, которая находится в Предтеченском храме за правым клиросом. Тихо скончался в 1845 году 4 февраля в воскресенье утром в 10 часов, на 74-м году от роду. 6-го числа настоятель обители отец игумен Моисей служил в скиту литургию собором с отцом игуменом Варлаамом и иеромонахом Никоном, а затем совершил и погребение.

Монах Алексий

(†28 ноября / 11 декабря 1888)

Монах Алексий Иванов – из крестьян Псковской губернии Великолуцкого уезда, Вяховской волости, деревни Марково. Служил младшим писарем старшего разряда Кронштадтской крепостной артиллерии. Поступил в скит в 1888 году 24 октября 30 лет от роду, а по монастырским записям 32 лет. Прибыл в скит по совету известного кронштадтского отца протоиерея Иоанна Ильича Сергиева, который сказал ему: «Торопись в монастырь поскорее, время не терпит: скоро Судия Праведный грядет». Послушание его в скиту было помогать повару. Но недолго пришлось ему помогать. В один день он прибег к старцу отцу Иосифу и с оханьем объяснил ему, что чувствует нестерпимую боль в животе. Немедленно был он пострижен в мантию, особорован, исповедан и приобщен Святых Христовых Таин и, прожив в скиту только один месяц и четыре дня, скончался 28 ноября 1888 года. На третий день после его кончины были похороны.

Монах Алексий (Лебедев)

(†31 июля / 13 августа 1894)

В миру Александр Степанович Лебедев, заштатный пономарь Перемышльского уезда Калужской губернии села Любемского. Поступил в скит в 1875 году 25 мая вместе с сыном, мальчиком Василием, который, достигши совершенного возраста, призван был в военную службу и уже после в скит не возвращался. Сам же Александр вскоре по поступлении в скит пострижен был в рясофор. Несколько времени был трапезным, читал Псалтирь по благодетелям. Также и в церкви при богослужениях вместе с другими читал и пел на левом клиросе. Был вежлив и к старшим почтителен. Келейно принял постриг в мантию с именем Алексий. Скончался 31 июля 1894 года 75 лет от роду от старческого истощения сил. На третий день после кончины был похоронен.

Инок Андрей (Свешников)

(†4/17 декабря 1864)

Андрей Иванович Свешников – отставной коллежский асессор, сын чиновника 12-го класса. Родился в 1816 году. Воспитывался в горном институте и служил в горной части в Сибири, а потом на пароходах в Черном море. Был холост. Страдал приливами крови к груди и сердцу. Поступил в скит в ноябре 1861 года, а 24 декабря 1863 года пострижен в рясофор. В конце 1864 года заболел серьезно и так болел с месяц и более, 29 ноября особорован святым елеем и в этот же день в последний раз приобщился Святых Таин. Неоднократно предлагали отцу Андрею о пострижении в мантию. Он и согласен был, но все же выбирал знаменательные дни и оправдывался тем, что в этом его желании нет греха. Сперва назначил он для пострига праздник Знамения Божией Матери, но в этот день сделалось ему так худо, что о пострижении и думать было нельзя. Ради знаменательного дня опять отложили постриг до 4 декабря, дня празднования святой великомученицы Варвары. Накануне был исповедан иеромонахом отцом Пименом. А в самый день утром опять почувствовал сильный припадок, и хотя бы и мог еще принять пострижение и приобщиться Святых Таин, но на предложение отца Пимена и братий отвечал отказом, сказав, что надо теперь поставить пиявки и тогда к трем часам все пройдет. Но едва отец Пимен ушел от больного отца Андрея, он вдруг почувствовал приближение смерти и уже сам изъявил было желание приобщиться. Ходивший за ним брат, послушник Дмитрий Лавров, бросился искать отца Пимена, но, не нашедши его, побежал к скитоначальнику отцу Илариону. Когда же тот пришел со Святыми Дарами, отец Андрей уже скончался.

Кончина его последовала 4 декабря 1864 года. Прожил на свете 48 лет. В ночь на 5 декабря скитский иеромонах отец Иларий видел сон: будто отец Андрей встал из гроба, подполз к кустам барбариса на краю кладбища и очень стонет. Отец Иларий (скончавшийся в 1872 году 23 сентября) спросил его: «Что, отец Андрей, очень больно?». Тот ответил со стоном: «Очень больно. Так угодно Варваре (великомученице)». Это день его кончины. (Из записок скитского иеромонаха отца Пиора.)

Инок Андрей (Сланский)

(†10/23 октября 1856)

Андрей Феодотович Сланский, сын священника села Сланского Тамбовской губернии Лебедянского уезда, родился в 1795 году, поступил на службу в 1814 году в Тамбовскую Духовную консисторию, отсюда в 1822 году определен повытчиком (вернее сказать – поведчиком) в Шацкое духовное правление. Оттуда переведен, по распоряжению начальства, в Липецкое духовное правление в ту же должность, которая затем переименована в должность столоначальника. В 1839 году Андрей Феодотович переведен был опять в Тамбовскую Духовную консисторию, в из оной в 1840 году по прошению уволен в отставку с чином титулярного советника. В том же 1840 году он поступил на службу в Тамбовскую Казенную палату помощником контролера, потом был контролером и в 1846 году получил чин коллежского асессора, который в то время давал право на дворянство. Был женат и имел двух сыновей, которые служили в военной службе офицерами; но последующая их участь неизвестна, их потеряли из виду даже и родители их.

В 1848 году в июле, лишившись супруги, Андрей Феодотович вышел в отставку с полупенсионом. Потерею своей подруги жизни так был опечален, что почти постоянно в своей квартире читал Псалтирь, молясь со слезами о упокоении души своей дорогой покойницы. Наконец в ноябре того же 1848 года прибыл в Оптину пустынь и сначала поместился на жительство в монастыре, но, прожив там около трех лет, перешел 7 сентября 1851 года в уединенный скит, где незадолго перед тем поместился, также переведенный из монастыря, его родной племянник, бывший учителем Липецкого Духовного училища, – Павел Степанович Покровский (впоследствии иеромонах Платон). Андрей Феодотович занял в скиту на пасеке ту самую келлию, в которой несколько лет тому назад жил покойный старец иеромонах Леонид (в схиме Лев).

Он был нрава кроткого и молчаливого и был очень трудолюбив. В то время все скитские братия отапливались своими дровами, которые потому и дозволялось каждому брату собирать в лесу, окружающем скит (конечно, уже поломанные сухие ветки), или выкапывать пни. Имея от природы хорошее здоровье и крепкие телесные силы, Андрей Феодотович, бывало, скажет Павлу Степановичу: «Ну, племянник, пойдем в лес трудиться». Пойдут. Андрей Феодотович, не жалея себя, начнет выворачивать огромные пни, приглашая к трудам и компаньона. А тот, боясь надорваться, несколько пожеливал себя; сам тоже приговаривает: «Ну-ну», а тянет не во всю мочь. Следствием же этих неразумных трудов было то, что дядя нажил себе огромную грыжу, да и племянник был в той же опасности, от которой спасла его, хотя и не совсем похвальная, хитрость.

Затем Андрей Феодотович был очень усерден к службам Божиим и вообще к молитве. В скиту издавна заведено деннонощное чтение Псалтири по живым и умершим, своим братиям и благодетелям. В летнее покосное время, когда все могущие скитяне уходят трудиться на покос, Андрей Феодотович по старости лет не ходил на это послушание, а вместо того читал Псалтирь и за себя, и за других братий, так что ему приходилось иногда читать сряду чреды по две и по три, то есть часа четыре или даже шесть. И он так любил это чтение, что по окончании своей чреды, идя в свою келлию, если по дороге встретит какого-либо брата, то даже сам, бывало, напрашивается за него читать. Скажет: «Что? Что? Ай псалтирик почитать за тебя?». По словам скитского летописца, Андрей Феодотович «был внимателен к своей жизни и во всем подавал собою добрый пример старца, памятующего, что он пришел в вертоград иноческой жизни уже в единонадесятый час, и потому усиленно трудившегося, дабы удостоиться мзды подвизающихся от первого часа дня».

Пять с небольшим годов прожил Андрей Феодотович в скиту и в это время пострижен был в рясофор. По его крепкому здоровью нельзя было ожидать близкой его кончины, которая последовала более от его неосмотрительности. Причиною было мочезадержание. В назначенные сроки он обыкновенно ездил в город Козельск в казначейство за получением положенной ему пенсии. И вот однажды поехал он без кучера, а лошадь была бойкая; и потому дорогой туда и оттуда неудобно было остановиться для естественной потребности, а в городе везде народ. Так он и терпел и терпел; возвратившись же в скит, ощутил приключившуюся ему болезнь. Около трех лет страдал он этой болезнью и наконец в 1856 году 10 октября в 7 с половиной часов вечера скончался на 61-м году от рождения в добром исповедании, после совершенного над ним Таинства Елеосвящения и неоднократного напутствия приобщением Святых Христовых Таин. Повторим благожелательные слова летописца: «Мир тебе, добрый делатель вертограда Христова! Господь да подаст тебе мзду трудов твоих! Память твоя да будет с похвалою, добрый старец!».

Монах Арсений (Леонов)

(†24 июля / 6 августа 1898)

В миру Александр Андреевич Леонов, родом из купцов города Ростова Ярославской губернии, поступил в скит в 1860 году, в последний год жизни старца отца Макария, спустя 19 лет после кончины старца иеросхимонаха Льва. И так как он был слабого здоровья, а человек он был зажиточный, то, как говорили в свое время скитские монахи, испросил благословения у батюшки отца Макария поставить для себя отдельный маленький домик, чтобы жить одному без соседа. Благословение было дано, и домик был поставлен вблизи корпуса, в котором жил старец отец Макарий, а после него скитские начальники, на северо-западной стороне. Домик этот и теперь цел69.

26 марта 1863 года послушник Александр пострижен был в рясофор, а 6 июля того же года причислен был к составу скитского братства указом Духовной консистории. 1 декабря 1873 года он пострижен был в скитской церкви отцом игуменом Исаакием в мантию, при чем дано было ему новое имя Арсений. Рост его был несколько выше среднего, и вид его был довольно представительный. Келейным занятием его было обделывать рамки на иконы и портреты. И он обделывал их с замечательным вкусом и искусством. По слабости здоровья он не имел в скиту особого какого-то послушания, а только читал в назначенные ему часы Псалтирь по благодетелям. Короткое время заведовал монастырской лавкой и в этом случае оставил по себе добрую память. До него монастырская лавочка маленькая находилась в самих святых вратах – в стороне и была холодная и при том на сквозном ветру. Вследствие же попечения отца Арсения и по его указанию построено было для лавки новое здание, просторное и теплое, на косогоре между святыми вратами и колокольней. В скитскую церковь была пожертвована отцом Арсением икона, изображающая 12 великих праздников, с образом в середине Воскресения Господа нашего Иисуса Христа. Все праздники изображены на финифти и обрамлены сребропозлащенным окладом. Впрочем, на свои ли средства приобрел отец Арсений эту икону или, может быть, чрез благотворителей, хорошо неизвестно.

Отец Арсений был очень любопытен и любил выспрашивать и выпытывать у людей о разных новостях, за что некоторые его недолюбливали и даже прямо осуждали. Но думается, что за претерпение-то этих братских осуждений Господь сподобил его мирной христианской кончины. Долго он немоществовал. У него было сильное расширение вен в ногах, так что он и ходить почти не мог, и если иногда через силу приходил в храм Божий для слушания службы церковной, то выслушивал непременно сидя. Кроме того, он жаловался на неисправность желудка. В последний год своей жизни в Великий пост, когда по уставу церковному нет разрешения на рыбу, отец Арсений не знал даже, чем в это время питаться, так как приправленная одним елеем пища не питала его, и он по необходимости, чтобы не умереть с голоду, употреблял понемногу икры. В июле 1898 года отец Арсений уже слег в постель и часто сообщался Святых Христовых Таин. Предлагали ему принять постриг в схиму, но он, считая себя в отношении употребления пищи нарушителем церковного устава и скитских правил, отказался, сказав: «Какой я схимник?!».

24 июля он очень ослабел, и потому приставлен был к нему один брат побыть при нем неотлучно. При наступлении вечера больной благодушно, лежа на койке, разговаривал кое о чем с приставленным к нему братом. Вдруг брат заметил начавшееся у него хриплое дыхание и сказал: «Не благословите ли, батюшка, позвать к вам иеромонаха сообщить вас Святых Таин?». Отец Арсений охотно согласился. Немедленно по приглашению пришел к нему иеромонах Венедикт (впоследствии архимандрит Боровского монастыря) и приобщил его. И как только отец Арсений проглотил Святые Таины, тотчас и душа его отошла ко Господу.

На третий день его кончины было в скиту соборное служение литургии и затем отправлены были похороны. Как раз в это время привезена была в Оптину и принесена в скит чудотворная Калужская икона Божией Матери. По обычаю пред обеднею ее обнесли по всем келлиям скитян, а при начале литургии внесли в церковь, и она простояла в церкви всю литургию, когда тело покойного отца Арсения лежало во гробе пред царскими вратами, готовое к отпеванию. По-видимому, дело это было случайное, но благорассудительные монахи сочли это знаком милости и благоволения Царицы Небесной к покойнику и Ее благословения на путь, ведущий к Царствию Небесному. Случай этот в скиту был единственный.

Монах Афанасий (Саприкин)

(†21 декабря 1917 / 3 января 1918)

В миру Афанасий Степанов Саприкин, крестьянин села Тележья Скарятниной волости Малоархангельского уезда Орловской губернии. Был женат. Поступил в скит Оптиной пустыни и записан в братскую книгу 1893 года 30 марта. Был малограмотный. Проходил послушание белевщика. В скиту был пострижен в рясофор. Проживши в скиту более 20 лет, заболел. 21 декабря 1917 года утром был напутствован Святыми Таинами скитским иеромонахом Осиею. В тот же день перевезен в монастырскую больницу. К вечеру того же дня пострижен в мантию без перемены имени смотрителем больницы иеромонахом Досифеем, а через два часа скончался от болезни сердца 83 лет от роду. Погребен на кладбище в ограде монастыря, около стены алтаря церкви преподобной Марии Египетской, рядом с могилой своего сына по плоти, рясофорного монаха Мирона. Погребение совершил напутствовавший покойного скитской монах Осия, со скитским же иеродиаконом Иоанникием.

Бывший валаамский игумен Варлаам (Давыдов)

(†26 декабря 1849 / 8 января 1850)

Родом он был из московских купцов. Почувствовав влечение к монашеской жизни, он еще в молодых летах оставил, по слову Спасителя, дом, родителей, имение и вся красная мира сего и удалился в Валаам, коим управлял тогда опытный в духовной жизни старец игумен Назарий. Под его-то руководством возмужал и окреп в подвигах иноческой жизни пустыннолюбивый отец Варлаам. Сложения он был крепкого, стан имел согбенный, главу поникшую к персям, глаза тусклые и приснослезящиеся. При крепости сил он проходил на Валааме порядно низшие и трудные монастырские послушания. Между прочим был несколько времени поваром. Вспоминая о пользе послушания, отец игумен открывался некоторым доверенным лицам: «В бытность мою на Валааме в поварне молитва Иисусова кипела во мне, как пища в котле». В сане иеродиакона и иеромонаха отец Варлаам отправлял на Валааме Божественную службу в том скиту, где в то время пребывали приснопамятные старцы Феодор (бывший молдавский) и Леонид (впоследствии Оптинский). Сожитие и собеседование с ними принесло ему немалую душевную пользу, как он сам впоследствии говорил о сем. Ревность о благе родной обители, наветуемой смущением от людей, приходивших в нее «не ради Иисуса», понудила безмолвнолюбивого отца Варлаама согласиться принять неудобоносимое для подобных ему любителей безмолвия бремя начальства в Валаамском монастыре. Но тут постигли его попущением Божиим разные искушения. Правдивость его не всем нравилась, находили ее слишком резкою, а искусством применяться к обстоятельствам он не владел и потому должен был устраниться не только от начальства, но и от любимой им Валаамской обители. Его перевели, а проще сказать, за резкие правдивые выражения послали под начало в скит Оптиной пустыни, где подвизался известный ему старец иеросхимонах отец Лев. Так промыслительно Господь привел отца игумена Варлаама для купножития с великим старцем Львом!

Здесь подвижник игумен окружен был всеобщей любовью и заботливостью, от которых по смирению всемерно уклонялся, хотя и скоро свыкся с новым местом своего уединения, однако до конца дней своих не мог забыть любимого им Валаама, этого, по замечанию даже афонцев, русского Афона по единственному в своем роде удобству для всех родов монашеской жизни: общежительной, среднего скитского пути и безмолвного пребывания наедине в пустыньках. «Хорошо, нечего сказать, хорошо и у вас, – говаривал пустыннолюбивый старец, – а все не то, что на Валааме. Там возьмешь, бывало, краюшку хлеба за пазуху, и хоть три дня оставайся в лесу: ни дикого зверя, ни злого человека. Бог да ты, ты да Бог».– «А от бесовских-то страхований, батюшка, как спасались?» – спросили его. «Ну, да от них-то и в келлии не уйдешь, если не тем путем пойдешь, – отвечал старец.– Впрочем, – прибавил он, – пути спасения различны: ин спасается сице70, ты же, по слову святого Исаака Сирина, общим путем взыди на восхождение духовного пирга (то есть столпа), давая сим разуметь, что всякому духовному возрасту прилична своя пища и что безмолвие для не победивших страсти бывает причиной высокоумия и падения, а не спасения».

Поведал о себе отец Варлаам, что, живя в Валаамском скиту одновременно с вышеупомянутыми приснопамятными старцами Феодором и Леонидом, он, как постоянно гнавшийся за безмолвием, недоумевал, как сии старцы, проводя целые дни в молве от множества приходивших к ним пользы ради и советов духовных, пребывали несмущенными. Обратился он однажды к старцу Феодору с такими словами: «Батюшка, я блазнюсь на вас, как это вы по целым дням пребываете в молве и беседах со внешними, – каково есть дело сие?» – «Экой ты, братец, чудак! Да я за любовь к брату два дня пробеседую с ним о яже на пользу душевную, и пребуду несмущенным», – отвечал старец. Из этого ответа известного уже своими подвигами и благодатными дарованиями старца отец Варлаам вразумился навсегда познавать различие путей «смотрительных», то есть бывающих по особенному смотрению Божию, от общих. Впоследствии он внушал о сем и другим.

Живя в Оптинском скиту, отец Варлаам продолжал прежнюю подвижническую жизнь. Его нестяжание, простота и смирение были поучительными и трогательными. Все имущество бывшего Валаамского настоятеля, привезенное с ним, состояло из крытого тулупа и жесткой подушки. Жил он на пасеке и келлию никогда не замыкал и вовсе о ней не заботился. Она завалена была стружками и дощечками, которые собирал старец в лесу и скиту для подтопки печи и поделок. Однажды воры, забравшись на пасеку, обокрали келлии, расположенные в одном с ним корпусе. Братия в то время была на утреннем церковном богослужении. «Батюшка! – спросил старца сожительствовавший с ним брат.– Воры обокрали вас!» – «Щепки-то, что ли? – ответил, улыбаясь, старец.– Я еще натаскаю». И точно: воры, ища чего-либо в игуменской келлии, внимательно разбирали ящик за ящиком, заполненные щепою и опилками от досок и стружками, наклали их целый ворох посреди келлии и, довольно потрудившись, ушли, ничего не найдя, захватив только с собою тулуп, единственную одежду сверх той, которая была на самом старце.

Любил отец игумен во время послеобеденное, когда братия отдыхают от трудов своих, уединяться в лес, окружающий скит, и там, любуясь в безмолвии красотою матери-природы, по его выражению, «от твари познавал Творца». Прохаживаясь же с молитвенною целью, любил быть наедине. «Возьмите меня с собой, батюшка», – сказал один из скитских братиев, видя отца Варлаама, идущего в лес. «Хорошо, – ответил старец, – пойдем. Только с условием: ходить молча и друг от друга на вержение камня». Понятно, что брат не согласился на такое условие. Встречаясь иногда с поселянами, отец игумен любил вступать с ними в разговор и признавался, что нередко находил высокое утешение в их простых ответах на самые духовные вопросы. Сказывал покойный Оптинский старец Амвросий: «Услышал однажды отец Варлаам, что есть в некоей деревне крестьянин-боголюбец, проводивший жизнь духовную. Отыскал он этого крестьянина и, поговоривши с ним несколько, сказал: «А как бы это умудриться привлечь к себе милость и благодать Божию?».– «Эх, отец, – отвечал простодушный крестьянин, – нам-то бы только сделать должное, а за Богом-то дело не постоит"». Был однажды и противный тому случай. Бродя по лесу, отец Варлаам увидел лесную караулку и, вошедши в нее, нашел там караульщика старика. Поздоровавшись с хозяином, отец игумен по своему обыкновению начал расспрашивать, как он поживает. Старик начинает жаловаться на свою тяжелую жизнь, что он постоянно терпит и голод, и холод. Желая направить старика на путь духовной жизни, отец Варлаам начал убеждать его, что это – его крест, посланный ему Господом для его душевного спасения, что все это необходимо терпеть ради Бога в благодушии и с благодарением, но сколько ни убеждал, не мог убедить. После, возвратившись в скит, отец Варлаам с сожалением рассказывал о сем иеромонаху, впоследствии старцу, отцу Амвросию, приговаривая: «Добра-то было бы, добра-то сколько! И голод, и холод! Только бы терпеть с благодарением. Нет, не понимает старик дела, ропщет».

Имея, по слову святого Исаака Сирина, сердце, растворенное жалостью ко всякой твари, отец Варлаам при виде страданий не только человеческих, но и животных проливал обильные слезы, ибо, несмотря на свою внешнюю суровость, был прост и добр, как ангельское дитя. Рассказывал сожительствующий с ним послушник Иродион, впоследствии скитоначальник отец Иларион: «Увидит он, бывало, птичек в лесу и скажет: «Вот, бедные, хлопот-то им сколько, чтобы кормиться!». Или завоют волки – он и их жалеет: «Вот им холодно и поесть хочется, а где им пищи достать?» – и даже заплачет. Или видит – едет мужик в телеге и хлеб черный ест. «Вот, – скажет мне, – смотри, сухим хлебом питается. А мы? Наварят нам щей, каши, наготовят целую трапезу, и едим готовое. Древние отцы трудами снискивали себе пищу. Выработает и через несколько дней ест, да и то еще не все – чтобы оставить нищим. Жалостливы и сострадательны они были, а мы едим до полной сытости"». Впрочем, этими смиренными словами он только прикрывал свое крайнее воздержание.

Держась уединения и крайнего молчания, по слову, слышанному преподобным Арсением Великим: «Всех люби и всех бегай», отец игумен со всеми и всегда был миролюбив. Беседа же его была отрывистая и краткая от желания краткими словами выразить многое и сократить беседу. Уклоняясь по смирению вообще от учительства в случаях обыкновенных, он с радостью и готовностью спешил на помощь смущенному чем-либо брату, и беседа его действовала всегда успокоительно. Впрочем, и кроме таких случаев отец Варлаам не всегда уклонялся дать полезный совет какому-либо новоначальному брату. Вышеупомянутый послушник Иродион, как только еще начинавший монашескую жизнь, по мирской привычке сообщал иногда отцу Варлааму новости дня. «Придешь, бывало, к нему, – так он рассказывал, – начнешь передавать: «Батюшка! То и то я слышал, то и то я видел», – а отец игумен в ответ: «Что же от этого пользы-то? Лучше ничего не видеть и не слышать. Старайся чаще проверять свои мысли, свое сердце"». Такие и подобные замечания духовно-опытного старца служили для молодого послушника одним из средств приобучения к монашескому благочинию.

Всегда серьезный и сосредоточенный, отец Варлаам не прочь был иногда и шуточное слово сказать. Рыли в скиту колодезь на восточной стороне Предтеченской церкви. Тут вместе с другими стоял и скитский иеросхимонах Иоанн. Проходя мимо этого места, отец Варлаам остановился и начал говорить: «Ну, что вы тут роете? Древние святые отцы молитвой изводили воду». На это схимник сказал: «Эдакая право-да (поговорка отца Иоанна), поди-ка ты, изведи молитвой-то».– «Ну, мое дело подначальное», – ответил наскоро отец Варлаам, повернулся и ушел.

Интересно было видеть обращение простодушного, но по виду грубого отца Варлаама со смиренным и по виду, и по сердечному расположению скитоначальником, иеромонахом отцом Антонием (Путиловым). В конце 1839 года отец Антоний назначен был настоятелем Малоярославецкого Черноостровского Николаевского монастыря. Братия по обычаю приходили к нему прощаться. Пришел и отец игумен Варлаам, и пришел запросто, как был в лесу и рубил дрова, в простом старом полушубке и с заткнутым за пояс топором. Увидев его, смиренный отец Антоний, считавший настоятельство непосильным для себя бременем, сквозь слезы начал говорить (выговор у него был на «о»): «Простите, батюшка, помолитесь о мне, грешном». А отец Варлаам, вместо того чтобы посочувствовать скорбящему, неожиданно проговорил: «Да! Тут-то ты был свят, поди-ка там на юру-то поживи».

Затем, поживши несколько времени на новом месте в сане игумена, отец Антоний приехал в Оптину навестить своего брата, оптинского настоятеля отца игумена Моисея и прочих оптинцев, с которыми давно сроднился душою. При входе в скит первым попался ему на глаза отец игумен Варлаам, который сходил по приступкам с крыльца церковного, так как в церкви была служба и только что окончилась вечерня. Обрадовался отец Антоний, увидев почтенного старца отца Варлаама, и обратился к нему с обычным приветствием: «Здравствуйте, батюшка! Как ваше здоровье?». А суровый отец Варлаам отвечает по-суровому: «Нашел о чем спросить: как здоровье. Спросил бы: как Варлаам живет?».– «Простите, батюшка, Бога ради, – послышался плаксивый голос отца Антония, – я ведь монах-то штатный».

«Замечательно, – говорил нередко отец Варлаам, – что два помысла постоянно борют человека: или осуждение других за умаление подвигов их, или возношение при собственных исправлениях». Это одно показывает, как высоко было духовное устроение старца, ибо, по свидетельству отцов, зрение таких помыслов может быть только у истинных подвижников.

До самой блаженной своей кончины отец игумен Варлаам отправлял чреду священнослужения в скиту и соборно в монастыре. Любил по принятому в Оптиной пустыни обычаю в Страстную седмицу петь среди церкви светилен: «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный». Назидательно было слышать, как отец игумен Варлаам своим старческим голосом изливал пред Господом скорбь души своей о своей греховности, взывая в то же время из глубины болезнующего сердца к милосердию Божию: «Просвети одеяние души моея, Светодавче, и спаси мя».

В последний (1849) год своей жизни при наступлении праздника Рождества Христова он готовился на соборное в монастыре служение. Но вышло так: пошел он в монастырь к утрени, одет был не особенно тепло, а мороз был сильный. Ворота монастыря были еще не отперты, и потому отцу Варлааму пришлось несколько времени постоять на холоде, пока не отперли ворота. Старец продрог, но все еще имел силы во время утрени выйти на соборное величание. Затем внезапно он почувствовал, вследствие простуды, сильную слабость и тотчас отвезен был в скит, потом особорован и приобщен Святых Христовых Таин. После сего он уже не принимал земной пищи и лекарства и мирно отошел ко Господу на другой день праздника Рождества Христова 26 декабря в 12 часов ночи 73 лет от роду, а 27-го числа совершено соборное погребение его тела.

Памятником подвижнической жизни отца Варлаама останется в скиту на пасеке, на восточной стороне ограды, уединенная маленькая беседка, сколоченная им самим из досок, где безмолвнолюбивый старец, «тщася худшее покорити лучшему и плоть поработити духу», проводил без сна летние ночи в уединенной молитве и в крайнем утомлении принимал краткий отдых, сидя на малой лавочке, устроенной им в той же беседочке. Там на стенке и до днесь висят медные складни со святыми изображениями – свидетели тайных его воздыханий и обильных слез, которые обличали лишь веки глаз его, опухшие и лишенные ресниц.

По поводу кончины сего подвижника и еще нескольких пожилых оптинских монахов старец отец Макарий (Иванов) писал так: «Жаль старичков, особенно отца Варлаама. Без них как будто пусто. Молодые хороши при старичках».

Послушник Василий

(†2/15 мая 1845)

1845 года мая 2-го дня в 8 часов пополудни скончался в скиту страждущий послушник Василий Степанов, 57 лет от роду, отпущенный на волю бывший камердинер тайного советника Рахманова. Первоначально принят в скит в 1838 году, послушание проходил в поварне, сначала помощником повара, а потом и главным поваром. В 1842 году в сентябре отправился за послушанием в Мещевский Георгиевский монастырь с назначенным туда строителем иеромонахом Никодимом, но через год у него там заболела левая нога, и потому в сентябре 1843 года он переведен обратно в скит. Терпел боль жестокую. Нога у него испускала материю, и он всегда был в лежачем и почти неподвижном положении и весь ужасно выболел; но благодарил Бога за посещение его болезнью, уповал чрез терпение получить отпущение грехов своих. Был особорован. Нередко сообщался Святых Христовых Таин, и за 6 часов перед самою кончиною удостоился приобщиться Святых Таин в чистой памяти; по прочтении канона на исход духа не более как через 20 минут предал дух свой с миром Господу. В течение болезни удостоился и облечься в ангельский образ.

Иеромонах Вассиан

(†28 мая / 10 июня 1859)

Родом был из экономических крестьян одного из селений, близких к Московскому Пешношскому монастырю. Еще в юношеских годах часто посещал сию обитель и, научившись в ней грамоте, чтению и пению, получил вместе и первые семена стремления к жизни иноческой. Обителью Пешношскою управлял в то время опытный старец Максим (1819–1836), о котором отец Вассиан сохранил самые светлые воспоминания. Вступление в монашество соединено было для него со многими препятствиями со стороны родителей, но при помощи Божией они все устранились. Начало монашеской жизни отец Вассиан полагал в Пешношском монастыре, но затем перешел в Троицкую Сергиеву Лавру, где в 1826 году и пострижен был в мантию. Впоследствии же из Лавры перешел в Московский Данилов монастырь. По влечению своему к пустынной жизни он не мог удовлетвориться и в этой штатной обители; и, приехав однажды на богомолье в Оптину пустынь, пленился ее местоположением, чином и любовью старцев и всего братства, с которою принят был в обители. С тех пор почти ежегодно стал навещать ее и гостить по несколько недель, а в 1853 году и совсем переместился в здешний скит на постоянное жительство.

Отец Вассиан был нрава миролюбивого, имел прямой характер и горячую ревность к добру; любил природу, видя в ней открытую книгу к познанию премудрости и благости Божией. Будучи человеком не получившим образования научного, он основательностью своих суждений и взглядов на вещи мог служить примером того, как вырабатываются люди в монашеской жизни, если с самого своего в оную вступления получат правильное направление.

Скончался отец Вассиан после трудной девятимесячной болезни – рака, которую переносил с христианским благодушием, часто укрепляясь в духе приобщением Святых Христовых Таин, коего сподобился и накануне мирной своей кончины, последовавшей 1859 года 28 мая в половине 12-го часа дня на 54-м году от рождения.

Послушник Владимир Кавелин

(†6/19 марта 1855)

Владимир Александрович Кавелин – из дворян сельца Гривы Козельского уезда Калужской губернии, родной брат жившего в то время в скиту рясофорного монаха отца Льва (впоследствии наместника Троице-Сергиевой Лавры архимандрита Леонида). Воспитанник земледельческого училища общества сельского хозяйства, получивший от оного право продолжать за счет общества курс наук в Горыгорецком Земледельческом институте. Поступил в скит в 1854 году 18 июля. В том же году он заболел и взят был родителями в свое родовое имение – в деревню за 12 верст от Оптиной, для удобнейшего за ним ухода. Недолго пришлось пожить этому юноше. 24 сентября того же года скитский духовник иеромонах отец Пафнутий вместе с братом болящего отцом Львом приехал в имение Кавелиных, и послушник Владимир отцом Пафнутием был исповедан.

Целых полгода провел Владимир в томительной болезни. 18 февраля следующего, 1855, года над ним совершено было Таинство Елеосвящения духовником иеромонахом Пафнутием собором с другими скитскими иеромонахами. По желанию больного, кажется в начале марта, приехал навестить его Оптинский старец иеросхимонах Макарий в сопровождении, как должно полагать, своего келейника послушника Пармена, и прочитал над ним канон Господу Иисусу и Пречистой Его Матери на исход души из тела. В это время Пармен имел возможность, как замечено было в своем месте, особенно дружелюбно проститься с Владимиром, не ведая того, что в следующем году и ему самому придется отправиться за Владимиром в вечную жизнь. Два раза пред кончиною Владимир сообщался Святых Христовых Таин и в самый день кончины, 6 марта, в третий [раз] сподобился принятия сего небесного дара. Сего числа в шестом часу утра брат страдальца отец Лев вторично стал читать над ним канон на исход души. На шестой песни канона приспел конец земной жизни умирающего юноши, и он, прильнув охладевшими устами к святой иконе Царицы Небесной, тихо и незаметно для присутствующих испустил дух.

Светлый лик усопшего ясно свидетельствовал о милости Господней к душе его. Тело его перевезено было в обитель, и на третий день после кончины, 8 марта, совершено было погребение его. Отпевание по чину монашескому совершил в монастыре сам настоятель обители архимандрит Моисей собором с четырьмя иеромонахами и двумя иеродиаконами в присутствии родителей и родственников покойного. По выносе тела из церкви отец архимандрит отслужил две литии: одну тотчас после выноса из храма, а другую у монастырских ворот, ведущих в скит, куда и направилось погребальное шествие. Там, в безмолвном скиту, где юный Владимир полагал начало иноческой жизни, вместе с почившими отцами и братиями, и предано было тело его земле иеромонахом отцом Паисием, который, при опущении тела в могилу, отслужил над ним последнюю литию. После погребения память покойника почтена была обедом у отца настоятеля, где присутствовали старец отец Макарий с некоторыми старшими братиями и родители с родственниками усопшего.

Схимонах Геннадий (Туманов)

(†2/15 сентября 1899)

В миру Герасим Иванович Туманов, сын государственных крестьян Тверской губернии Бежецкого уезда Ивана и Евдокии Тумановых. Он был единственный сын у родителей и любимец отца. Неизвестно, по какой причине жил несколько времени в Петербурге в услужении по найму у одного богатого немца-лютеранина, в доме которого постов никто не соблюдал. Потому и Герасиму Ивановичу, как после вспоминал он, по необходимости приходилось нарушать установленные Святой Церковью посты, и только говел он на первой и Страстной седмицах Великого поста. Но скоро наскучил ему этот вводящий в пагубу широкий путь жизни, и он решился с одним единодушным товарищем покинуть веселую столицу и повседневный разгул. Ему в то время было приблизительно лет 25. Пошли они постранствовать по святым русским обителям, и так как у них обоих было одно доброе намерение – подвизаться ради душевного спасения, то с самого начала пути они и стали преследовать эту цель. Только, не зная установленных Святою Церковью правил, они стали подвизаться по-своему – шиворот-навыворот: в будничные дни они подкреплялись пищею обычным порядком, а когда наставал какой-нибудь праздник – целый день постились.

В 1838 году Герасим Иванович прибыл в Оптинский скит, товарищ же его с этого времени теряется из виду. Скитоначальником был тогда иеромонах Антоний, родной брат настоятеля обители отца Моисея. Заметив в молодом Герасиме детскую простоту, он и стал уговаривать его по-детски остаться в скиту. «Идет со мною мимо тополя по дорожке, – вспоминал после отец Геннадий, – поднял тополевый сучок и, показывая его мне, говорит: «Оставайся у нас, Герасим: посмотри-ка, какие у нас деревья-то, понюхай-ка, как пахнут-то!"».

Привлеченный любовью скитоначальника, Герасим остался и определен был в кухню помощником повара. Через год по поступлении в скит Герасима прибыл в Оптину пустынь Александр Михайлович Гренков (впоследствии известный старец Амвросий). Поживши несколько времени в монастырской гостинице, а затем в монастыре, он наконец в ноябре 1840 года переведен был в скит и определен на место Герасима помощником повара, а Герасим сделан был главным поваром. Общим их удовольствием было на досуге побеседовать. Беседы эти, впрочем, не препятствовали их благочестивой жизни, и они мирно проводили дни свои. Но вот Герасиму нужно было сходить в свой губернский город Тверь, чтобы выручить из Казенной палаты засвидетельствованный увольнительный приговор свой от общества, который почему-то очень долго не высылался из палаты. Сурово принял его секретарь палаты: «Эти мне монашествующие, как нож по горлу, – зашумел он на Герасима, – только чай пить да калачики есть! Ты, брат, подожди!». А так может каждый рассудить: если бы самого секретаря-то посадили в монастырь да заставили каждый день неопустительно к службам церковным ходить, да пищу на братию готовить, да помои выносить – так не рад бы был и калачикам. Да еще откуда взять-то их монаху в общежительном монастыре, где доходов монахам никаких нет? Впрочем, как бы там ни было, а просьба Герасима увенчалась успехом. Ему выдали из палаты увольнение, и он в радости возвратился в скит. Но тут встретило его новое горе. В его отсутствие Александр Михайлович занял место главного повара; и когда возвратился Герасим, его определили быть помощником повара, значит, понизили. Расстроился Герасим. Придет в кухню, сядет на лавку, болтает ногами и ничего не делает. «Что же ты ничего не делаешь?» – спрашивает повар.– «Я не мирен», – отвечает помощник. Впрочем, немирство это длилось недолго. Сходил он к старцу Макарию, открыл ему свою немощь и, получив от него душеспасительное наставление, стал по-прежнему в мирном устроении духа усердно трудиться в кухне в качестве помощника.

29 марта 1844 года Герасим определен был в число скитского братства указом Духовной консистории. Затем он несколько времени исправлял послушание пономаря в скитской церкви. Но еще в молодых годах заболел и отставлен был от всех послушаний. Из опасения близкой кончины он даже келейно принял постриг в мантию. Когда же несколько оздоровел, тогда его уже формально представили к мантии и по разрешении он пострижен был настоятелем отцом игуменом Моисеем 17 ноября 1851 года. Нужно при сем заметить, что постриг в мантию не повторяется, так как раз данные монахом Господу обеты и без повторения остаются навсегда во всей силе. Если же монах хочет обеты свои повторить, то для сего должен принять пострижение уже в схиму. Так было и с отцом Герасимом. При формальном пострижении в храме Божием отец настоятель постриг его, по-видимому, в мантию, но по чину пострига схимнического. Неизвестно только, когда дано ему было имя Геннадий, при первом или втором пострижении. Здоровье отца Герасима от времени все-таки не исправилось как должно; и потому он уже не годился к посвящению в сан иеродиакона и прожил, так сказать, в тени всю свою последующую долгую жизнь. 14 марта 1860 года, по-старинному, уволен был за штат.

Вследствие своего слабого здоровья отец Геннадий проводил жизнь уединенную. В положенные в скиту служебные дни он всегда своевременно приходил в церковь к службам Божиим, в прочие же дни пребывал в келлии; сам вычитывал для себя все скитские молитвенные правила, во время которых, как и во время служб церковных, часто по немощи сидел. Бывало нередко, что труженик сей на целый день впадал в совершенное расслабление, называя себя в это время «оловянным». (Говорил он на «о».) Но в таком положении он не опускал молитвенных правил, и если от бессилия не успевал иногда с вечера прочитать молитвы на сон грядущим, то прочитывал их уже по прошествии ночи, утром; а затем начинал читать утреннее правило наступающего дня.

Любимым его занятием в келлии было чтение духовных книг. Он ежедневно поставлял себе в обязанность прочитать житие святого и, таким образом, ежегодно прочитывал весь круг Четий Миней святителя Димитрия Ростовского. Любил и другие назидательные книги читать, а затем упражнялся в Иисусовой молитве. Также ежедневно, когда был в силах, читал вместе с другими братиями Псалтирь по благодетелям в положенные часы. Во всем он любил точность и аккуратность. Все келейные занятия расположены были у него по часам: в положенные часы помолиться, в положенные часы книгу почитать, пообедать и прочее. В утреннее время он никогда не позволял себе пить чай раньше восьми часов, когда обыкновенно в монастыре отходит ранняя обедня. По двунадесятым праздникам всегда ходил в монастырь к поздней обедне и чаю уже утром не пил. В характере отца Геннадия заметна была детская простота и искренняя ко всем любовь. Он не стеснялся высказывать старцу свои немощи и недостатки даже и при посторонних людях... Бывало, старец батюшка отец Макарий, желая побудить других братий к откровению помыслов, спросит при всех скитянах: «Геннадий! Что ты там наделал?». И отец Геннадий, если, например, с кем повздорил, все выскажет без утайки, нисколько не стесняясь присутствием других. Ко всем старшим братиям он относился с почтением и смирением, и вообще ко всем с искренней братской любовью. Каждого брата называл не иначе, как «красно солнышко». При чем, бывало, по своей привычке ласково потреплет брата по плечу или еще как-либо. А когда по должности благочинного делал выговор неисправимому брату, называл его «горемычный». За такие боголюбезные душевные качества любили отца Геннадия все старцы, начиная с отца Льва, Макария, Амвросия и других. Да и все братия скитские и монастырские относились к нему с любовью, а некоторые даже и с уважением.

Сам же отец Геннадий при своей евангельской простоте и незлобии всегда был в мирном и веселом настроении духа. Иногда при случае говорил: «У меня нет скорбей; кроме шуток, у меня нет скорбей». Так исполнялись на нем слова старца батюшки отца Амвросия: «Кто из поступивших в монастырь прямо пойдет путем смирения, во страхе Божием и охраняя по совести очи, и слух, и язык, а в ошибках прибегая к самоукорению, тот мало увидит неприятных случаев». Нельзя, впрочем, сказать, чтобы у отца Геннадия совсем не было скорбей. Немалое время он отправлял в скиту должность благочинного, и потому приходилось ему делать замечания, в особенности младшим братиям, которые по своей неопытности в жизни духовной со своей стороны делали отпор благочинному, нанося ему оскорбления своими грубыми ответами, но отец Геннадий по своему смирению все это переносил терпеливо.

За такую благочестивую и благоговейную жизнь отец Геннадий имел и особую благодать от Господа. Случалось иногда, в летнее время при бездождии, скитоначальник отец Иларион скажет ему: «Отец Геннадий! Помолись, чтобы Господь послал дождя».– «Благословите, батюшка!» – ответит отец Геннадий, и молился за святое послушание, и Господь посылал дождь. Но иногда молитва его оставалась без успеха. Тогда отец Геннадий только скажет: «Нет, должно быть, много нагрешили».

За несколько месяцев до кончины Московского митрополита Филарета отец Геннадий имел знаменательное сновидение. Так, он рассказывал о сем: «Стою я будто в каком-то чудно украшенном месте, наподобие храма, наполненном обильным светом, у стены. Вдруг отверзаются совне двери, входят два Ангела и ведут как бы некоего отрока. Слышу, чей-то голос говорит: «Это Филарет, митрополит Московский». Всматриваясь в черты отрока, я припоминал, как будто видел его, и находил сходство с портретом отца Филарета. Когда же идущие приблизились ко мне, я ощутил какое-то неизъяснимо радостное чувство. Потом Ангелы провели отрока в противоположную сторону, которая в особенности была украшена и сияла чудным обильным светом». Тем сновидение окончилось. Об этом сне до кончины митрополита отец Геннадий никому не говорил, считая его сомнительным, так как слышал, что митрополит здравствует, между тем как сон, по мнению отца Геннадия, предвещал его кончину. По получении же известия о кончине владыки отец Геннадий уже рассказал свой сон некоторым скитским отцам и братиям.

Несмотря на то что отец Геннадий не пользовался хорошим здоровьем, Господь судил ему пожить долгое время. Только к концу жизни он все более и более ослабевал в силах и испытывал недуги: некоторое время страдал мочезадержанием, голова у него, может быть от худосочия, покрывалась кровавыми шишками вроде чирьев, и силы его совсем ослабевали; так что он не мог уже по-прежнему сам вычитывать молитвенные правила, а вычитывал ему сосед, молодой послушник. О недугах своих больной много не беспокоился, а только, бывало, вздохнет и скажет: «Что делать?! Нужно и поболеть, и поболеть нужно». В течение долговременного недугования отец Геннадий ежедневно в субботу в своей келлии сообщался Святых Христовых Таин, которые приносились ему скитскими иеромонахами. Был он особорован святым елеем и благодушно ожидал, когда настанет час воли Божией отойти ему от временной сей жизни.

Интересно было в это время его свидание с Калужским Преосвященным Макарием. За год до кончины отца Геннадия, именно летом 1898 года, владыка прибыл в Оптину пустынь и по обычаю, отслуживши в монастыре литургию, посетил скит. Нужно было ему проходить мимо геннадиевского корпуса, и больной отец Геннадий пожелал получить от владыки благословение. Вот вывели его под руки два монаха на крыльцо. Когда приблизился Преосвященный, отец Геннадий, с детскою любовью и благоговением взирая на святителя Христова, протянул к нему руки и, приняв от него благословение, проговорил: «Ножку бы, ножку бы вашу поцеловать!». А где там ножку поцеловать, когда спина не гнется и двое держат под руки? «Сколько тебе, старец, лет?» – милостиво спросил Преосвященный.– «Восемьдесят шестой», – ответил с детскою улыбкою отец Геннадий. – «Ну, это еще что за старость!» – шутливо промолвил владыка и пошел далее.

Последний год жизни отца Геннадия быстро протек, и к осени старец совсем ослабел. Посетившему его близкому монаху сказал: «Вот-вот, уже и с постели встать не могу. Простите!» – и поцеловался с ним в уста. В предсмертное время он ежедневно сообщался Святых Христовых Таин. Настало наконец 2-е число сентября 1899 года – празднование Калужской иконы Божией Матери, и в три часа пополудни старец мирно почил о Господе, на 87-м году своей жизни, проживши в скиту более 60 лет. На третий день после его кончины было в скиту соборное служение литургии и затем погребение. На надгробной чугунной плите его изображены следующие стишки:

По летам старец древний, Дитя душою был, Молебник к Богу теплый, Он всех равно любил.

Инок Геннадий

(†2/15 сентября 1851)

В миру Климент Никитич, родом из мещан города Путивля Курской губернии, вдовец. Будучи мирским, он путешествовал в Палестину, во град Иерусалим, где и пострижен был в монашество и наречен Геннадием. Возвратившись из Иерусалима, он в 1823 году 6 сентября поступил в Оптинский скит и определен в [рясофорные] послушники с прежним именем. Во все время его пребывания в скиту послушанием его было ездить в разные губернии по сбору разных благотворений в пользу обители. К концу жизни отец Геннадий лишился зрения и постепенно ослабевал телесными силами и потому ежегодно соборовался святым елеем, приуготовляясь таким образом к исходу в вечность: 2-го числа сентября 1851 года, в день воскресный, он пожелал причаститься Святых Христовых Таин. Это его благое желание было исполнено. И в тот же день в 10 часов пополудни он тихо почил о Господе на 79-м году от роду.

Послушник Георгий

(†24 декабря 1833 / 6 января 1834)

Родом из московских мещан, поступил в скит в 1831 году, где и прожил два года с половиною. Под 24-е число декабря 1833 года у него обнаружились признаки холеры, которая быстро развивалась, так что 24-го числа он был уже покойник. От роду ему было 24 года.

Монах Григорий (Косых)

(†16/29 декабря 1893)

В миру Григорий Иванович Косых. Крестьянин Воронежской губернии Павловского уезда Нижне-Ламовской волости села Островки. Поступил в скит в 29 лет в январе 1885 года. Послушание его было рабочее. Кроме того, он был певчим на левом клиросе. 3 апреля 1892 года в Великий Пяток пострижен в рясофор. Долго болел чахоткою и перед смертью келейно пострижен был в мантию.

Скончался 16 декабря 1893 года, удостоившись в этот день Святых Христовых Таин.

Инок Димитрий (Алексеев)

(†29 марта / 11 апреля 1864)

В миру Дмитрий Алексеевич Алексеев, из козельских мещан, был холост. Поступил в Оптину пустынь в марте 1853 года и в том же году вскоре переведен был в скит. Определен в число братства в 1857 году 16 марта; 24 июля пострижен в рясофор. Послушание его было на пасеке ходить за пчелами. Был он крепкого телосложения и отличался трудолюбием. Но осенью 1862 года открылась у него чахотка, которая, как полагали, усиливалась у него от тяжелых подъемов и дошла до такой сильной степени, что весной 1863 года никак не думали, чтобы он дожил до лета. Однако жизнь его протянулась еще на год.

Отличался прямотою характера и твердостью духа, так как в продолжение болезни от него почти не было слышно и стона. Долго он не мог убедиться, что ему мало осталось жить. Наконец 30 января 1864 года привезена была в Оптину пустынь чудотворная Калужская икона Божией Матери. Помолившись пред нею, отец Димитрий приложился к ней, и Господь, по молитвам Пречистой Своей Матери, дал ему почувствовать близость кончины. С того же дня он стал ожидать смерти, умиленно простился со всеми и до последнего времени сохранил спокойствие духа. Скончался 29 марта 1864 года с христианским и монашеским напутствием.

Схимонах Диомид (Кондратьев)

(†1/14 мая 1849)

Диомид Кондратьев – вольноотпущенный княгини Салтыковой, имение которой было в Новгородской губернии. В 1817 году, когда Оптинский старец иеросхимонах Леонид [Лев], живший в то время на Валааме, по обстоятельствам ездил в Петербург, Диомид (Кондратьев), находившийся тоже в столице, уже был известен старцу Леониду и весьма был расположен к нему, так что готов был всегда, чем только можно было с его стороны, услужить старцу. Поступил он под руководство старца Леонида сначала в Александро-Свирский монастырь или в конце 20-х или в начале 30-х годов прошлого XIX века, а затем перешел с ним в Площанскую пустынь, где по случаю постигшей его болезни пострижен был келейно тамошним настоятелем в схиму без перемены имени и потому до 1840 года открыто ходил в рясофоре и, наконец, в 1829 году вместе со своим старцем в числе сопровождавших его шести учеников перебрался на постоянное жительство в Оптинский скит.

Живя здесь, он достиг уже преклонных лет, вел строгую монашескую жизнь и, как передавали старожилы-монахи, имел желание поучать людей, но не имел опытности духовной и старческого искусства. Вследствие чего с его стороны в обращении с посетителями бывали большие промахи. Придет, например, к нему как к старцу кто-либо, отягченный грехами, с тем чтобы открыть ему свою жизнь и получить от него добрый совет к исправлению ее. Но отец Диомид, выслушав откровение, с ужасом начнет говорить ему в таком тоне и роде: «О, да как же ты смел делать то и то! Да тебе и спасения нет. Ты попадешь в тартарары на вечные мучения, и выпуску тебе оттуда никогда не будет!». Через это посетители приходили в такое смущение, что впадали в совершенное отчаяние. Но вот кто-либо из монахов направит его к старцу отцу Леониду. Узнав, в чем дело, старец начнет его увещевать, чтобы отнюдь не отчаивался, что Господь сходил на землю не ради праведных, что милосердию Его пределов нет, и прочее. Так, бывало, с месяц убеждает и уговаривает старец впавшего в отчаяние, пока при помощи Божией не возбудит в нем надежду спасения. Подобные случаи повторялись неоднократно. Надоел старцу отец Диомид. Надо было его проучить. Случай к тому представился.

В скиту во время старца Леонида братия самоваров по келлиям не имела, а чай пить собирались все к старцу по субботам и воскресным дням и по двунадесятым праздникам. Вот в один великий праздник, в зимнее время, и собрались скитяне в келлию старца для чаепития. Видя, что отец Диомид не пришел, старец приказал его позвать. Посланный, возвратившись, сказал, что отец Диомид отказался прийти по нездоровью. Тогда старец, зная, что отец Диомид не пришел просто по нежеланию, так как не имел к чаю привычки, и желая понудить его к покорности и послушанию, а кстати и наказать его за вышесказанные неразумные его действия, возвысил свой голос: «Диомидка! Сходите за ним опять и принесите его на руках, если не пойдет. А когда понесете, – прибавил старец, – бросьте его в сугроб». Отправились двое и просят от имени старца: «Пожалуйте, батюшка. Если вы слабы, мы вас на руках снесем». Не подозревая об опасности, отец Диомид согласился: «Ну, пожалуй, несите». Взявши старичка на руки, носильщики понесли, но, выбравши самый большой сугроб, как бросят его туда. Старичок в снегу-то капых, капых, кое-как выбрался и со всех ног прибежал к старцу с жалобой, что его обидели. Понятно, что из этой жалобы ничего не вышло, а только чаем отца Диомида напоили да в келлию и проводили.

Из жизни отца Диомида известен и еще неприятный для него случай. 1841 года, 24 января, в отсутствие отца настоятеля он послан был казначеем отцом Гавриилом в город Мценск с билетом на семь дней для принятия хлеба. Приехавши туда, он, по приглашению семейства покойного оптинского благодетеля Онуфрия Ивановича Соплякова, скончавшегося того же года и месяца 11 дня, остановился в их доме. Тут он сделался болен и прожил до 7 февраля. Во время болезни мценские граждане, хорошо знакомые с Оптиной пустынью и ее старцами, посещали отца Диомида, некоторые и советов просили у него в своих недоумениях. Отец Диомид по возможности и старался преподавать душеполезные советы, а притом, по поручению родных покойного благодетеля, раздавал еще милостыню приходившим бедным. Потому сходилось к нему немало народа. Узнавши о сем, настоятель Мценского монастыря, ректор Орловской Семинарии, архимандрит N. донес о сем своему епархиальному епископу Евлампию, а тот отнесся к Калужскому епископу Николаю. Отца Диомида вытребовали в Калужскую Духовную консисторию и по допросе отправили на время в Калужскую Тихонову пустынь. Но так как по представленной ему отпускной, выданной ему еще в 1832 году, за справками определения ему еще не последовало, а в последнюю ревизию он не был вписан, то и препроводили его по месту жительства прежних его господ в Новгородское губернское правление на усмотрение. По этому случаю были неприятности и оптинскому отцу настоятелю, и казначею, и братии.

По времени отец Диомид все-таки возвратился в скит, где и дожил свой век. В скитской летописи написано: «В воскресенье утром 1 мая 1849 года в шестом часу скончался болящий старец отец Диомид (Кондратьев) на 69-м году от роду». Слово «болящий» показывает, что отцу Диомиду пришлось немалое время в жизни поболеть, что люди жизни духовной считают милостью Божией, ниспосылаемою людям к очищению от грехов. И во время болезни, без сомнения, отец Диомид приготовлен был к исходу из сей жизни всеми потребными для сего Святыми Таинствами, как обыкновенно принято в Оптиной пустыни.

Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего, схимонаха Диомида, во Царствии Твоем!

Монах Досифей

(†22 декабря 1828 / 4 января 1829)

Родом из однодворцев Драгунской слободы города Карачева Орловской губернии. Первоначально жил в Площанской пустыни, где и пострижен в монашество, потом 40 лет проходил пустынное подвижническое житие в рославльских лесах Смоленской губернии со старцами Варнавою, Никитою, Иаковом, Василиском, Зосимою, Андрианом, Афанасием, Арсением и другими. Здесь же жил и послушник Тимофей, вскоре затем настоятель Оптиной пустыни отец Моисей. Отец Досифей прибыл в Оптину пустынь в октябре 1827 года и с радостью и честью принят был отцом Моисеем, как старец своим учеником, и помещен на жительство в скиту. Отличительными свойствами сего старца были особенная простота и младенческое незлобие.

За несколько времени до кончины старца сего был достойный внимания и памяти случай. Супруга крапивенского помещика Тульской губернии А. С. Воейкова, женщина еще молодых лет, была в сильной горячке. Все пособия врачей оказались недействительными. Испуганный супруг и родственники, отчаявшись в выздоровлении больной, могли только ожидать скорой ее кончины. Вдруг она, как казалось им, поговоривши с кем-то тихо, встала с постели и спросила: «Где же монах, который сейчас приходил ко мне?». Когда же уверили ее с клятвой, что никто не приходил и они никого не видели, в ту минуту больная почувствовала облегчение от болезни и сказала, что приходивший говорил ей следующее: «Что ты лежишь? Вставай и приезжай в Оптину пустынь служить молебен, а я на твое место лягу – так Бог велел». В несколько дней после этого больная выздоровела совершенно и, как только позволили ей силы, поехала с мужем в Оптину пустынь воздать благодарение Господу Богу за выздоровление. По приезде же, выйдя из экипажа, они пошли по тропинке, ведущей к скиту. На этот раз вся братия, как монастырские, так и скитские, были на общем послушании – убирали покос. Оставался в скиту один только старец Досифей. Прохаживаясь за вратами по лесу, он встретился с приезжими, с простодушным приветствием ввел их в скит и показывал им внутреннее его расположение. Встреча с отцом Досифеем поразила бывшую больную. Она смотрела на старца с благоговейной радостью и, едва скрывая это чувство, тихо сказала своему мужу: «Этот монах видом и простотою беседы разительно походит на являвшегося мне в болезни».

Вскоре после этого отец Досифей, немного поболев, тихо скончался на 75-м году от роду, из коих 50 лет провел в монашестве. Кончина его последовала 22 декабря 1828 года.

Инок Емилиан

(†8/21 декабря 1865)

Емилиан Андреев из города Мценска Орловской губернии, бывший дворовый человек господ Чапкиных, поступил в скит в число послушников 18-летним юношей в марте 1863 года. Проходил послушания хлебника, помощника садовника и прислуживал престарелым монахам-соседям. В келлии неопрятен был. Случалось, что в углу его келлии была куча сора. Тут же и шапка его валялась. Везде в келлии видна была нечистота. Он, впрочем, и желал бы, чтобы у него было все опрятно и в порядке, но вкуса к тому не имел. Это, однако, не мешало его внутреннему достоинству. При крепости сил физических он был человек трудолюбивый, искренно-послушливый и воздержанный. Кушал очень умеренно. Однажды, сидя вместе с ним за вечерней трапезой, скитский иеромонах Платон, жалея постоянно находящегося в трудах послушника, сказал ему: «Емилиан! Что ты так мало ешь? Ешь больше!». А он, застыдившись от этих слов, и вовсе перестал есть.

Как человек простой, он не умел выражаться по-благородному. Однажды, угощая чаем своего соседа старичка схимонаха Геннадия, обратился к нему так благожелательно: «Батюшка! Пей еще: чаю много, куда ж его девать? Все равно в лоханку-то выкидывать».

Немного пожил на свете этот простачок. Привязалась к нему неумолимая чахотка. Не имея понятия об этой болезни, Емилиан называл ее золотухой. Услыхав от кого-то, что от золотухи полезно оттапливать калиновое дерево и пить этот отвар, он мелко настрогал себе целую кошелку калиновых палок. Указывая на это приготовление, один брат приговаривал: «Это Емилианов чай». Но этот чай остался без употребления. В болезни раз как-то Емилиану захотелось ухи. Сосед-брат по этому случаю отправился к старцу отцу Амвросию и доложил ему об этом. Обратившись к своим келейникам, старец спросил: «Что, уха у нас есть?». Ему ответили: «Есть немного, только на вашу долю».– «Отдайте больному, просит», – приказывает старец. Ему возражают: «Батюшка, ведь нечего давать-то, очень мало. Вам нечего будет кушать».– «Отдать!» – повелительно сказал старец. И отдали. А сам болезненный старец остался в этот день голодным.

Чахотка сильно у страдальца развивалась. За три недели до кончины умирающего послушника по его желанию постригли в рясофор. 3 декабря 1865 года совершено было над ним Таинство Елеосвящения, и с сего времени до самой его кончины ежедневно сообщали его Святых Христовых Таин. За сутки до кончины прочитан был над ним канон Господу Иисусу и Пречистой Его Матери на исход души из тела. До последней минуты он был в твердой памяти и говорил; и преставился мирною христианскою кончиною 8 декабря 1865 года в 9 часов вечера на 21-м году от роду.

Спустя несколько после сего времени один брат спросил старца Амвросия о загробной участи отца Емилиана. Старец ответил, что кто-то из братий видел его в сонном видении, что Емилиан быстро пролетел воздушные мытарства.

Думается, не сам ли старец видел это.

Схимонах Ефрем (Косых)

(†4/17 апреля 1891)

В миру Ефрем Иванович Косых. Родом из крестьян Воронежской губернии Павловского уезда Нижне-Ламовской волости села Островки, родной брат Григория Ивановича Косых (впоследствии – скитского монаха Григория). Поступил в скит 3 января 1886 года 28 лет от роду. Исполнял разные общие послушания, и между прочим был певчим на правом клиросе, пел первым тенором. Долго болел и скончался от воспаления легких 4 апреля 1891 года, приняв перед кончиною келейно постриг в схиму. Прожил в скиту пять лет, а всей жизни земной его было 33 года.

Послушник Иаков Сушенко

(†7/20 декабря 1900)

Послушник Иаков Максимович Сушенко, малоросс, из крестьян Харьковской губернии Старобельского уезда Городищевской волости села Городища, земляк старца отца Иосифа (то есть из одного села). По записям монастырским, родился в 1882 году, поступил в скит 1900 года апреля 25-го дня 18 лет от роду, а по собственным словам Иакова, ему было в то время только 16 лет. Это был молодой подвижничек. Послушание его было помогать пасечникам ходить за пчелами. Он определил себе ежедневно, перед тем как идти в трапезу обедать, полагать несколько поклонов с условием, если он чрез это опоздает в свое время прийти в трапезу, то за сие должны были его ужалить пятьдесят пчел. Вследствие сего видали его неоднократно ходящим по пасеке без сетки. Вероятно, ощущая в теле непристойные движения, он употреблял пищу в самом умеренном количестве, а для сего крепко препоясался по голому телу жесткой веревкой, которая, сжимая желудок и чрез то не давая ему принимать много пищи, в то же время служила вместо вериг. Веревка эта по времени так врезалась в его тело, что образовались на нем раны. Кроме того, летом в ночное время выходил наружу и спал на голой земле. Сказывали даже, что ложился на крапиву, говоря: «Недостоин я спать в келлии». Естественно, что при таких подвигах силы его телесные ослабели.

Между тем фельдшера больничные веревку с него сняли и раны на его теле заживили. К осени он переведен был с пасеки и определен помощником пономаря. В это время он ходил по церкви зажигать лампадки пред святыми иконами, слабенький как тень. Встречаясь с служителем алтаря Господня, низко ему кланялся и принимал благословение, смиренно приговаривая: «Прошу ваших святых молитв». Жаловался между прочим отцу Иосифу на слабость своих сил телесных. Сожалея о нем, старец, бывало, скажет ему: «Ты ешь больше». Иаков ответит по-малороссийски: «Та никуды».

Осенью, кажется в октябре, он простудился, пришел в больницу и говорит фельдшерам, что у него что-то «захололо», то есть холодно ему или его знобит. Ему дали каких-то порошков и сказали, чтобы отправлялся в келлию и употреблял бы их с водой. Но Иаков так ослабел, что, отошедши немного, остановился и так жалобно смиренно проговорил: «Не могу идти». Тогда освидетельствовали температуру его тела. Оказалось, что температура очень повысилась, и потому оставили его в больнице, где он и пробыл с месяц, постепенно ослабевая в силах. В это время он особенно был тих, кроток и послушлив. Как-то в послеобеденное время он взял книгу и хотел было читать. Смотритель больницы заметил ему, чтобы он оставил чтение и для подкрепления сил отдыхал бы. Иаков беспрекословно свернул книгу и положил в стол. Никто из окружающих его, ни сам он не ожидали его близкой кончины, за несколько дней перед коей он между тем был исповедан и приобщен Святых Таин. И вот в первый же год своего поступления в скит, 7 декабря, на память святителя Амвросия Медиоланского (день Ангела Оптинского старца Амвросия) в полуденное время Иаков шел по больничному коридору. Вдруг сделалось ему дурно, и он был в опасности упасть, но случившийся тут смотритель больницы подхватил его. Затем он перенесен был в номер и положен на койку. И так как он был без чувств, то собравшиеся около него больничные фельдшера хотели было привести его к сознанию нашатырным спиртом, но Иаков оставался в бесчувственном положении. И долго-долго стояли они около него в недоумении: не то он умер, не то еще жив. Но душа его уже отошла в иной блаженный мир.

Находясь в сомнении относительно смерти Иакова, хотя по обычаю опрятали его тело и положили в гроб, но вынесли его в теплую больничную церковь в ожидании, не очнется ли он. Других же покойников, несомненно умерших, выносят в холодную Владимирскую церковь. Часов через 12 после кончины Иакова тело его стало застывать, и тут только оказалось несомненным, что он скончался. Его перенесли в скитскую церковь, и там по совершении Божественной литургии отправлен был чин погребения. Покойник погребен был на скитском кладбище 9 декабря. В гробе он лежал как живой, лицо его несравненно было приятнее, чем у живого. И только запекшиеся уста свидетельствовали о его кончине, которая последовала вследствие воспаления легких. К нему можно отнести слова Премудрого Соломона: Восхищен бысть, да не злоба изменит разум его, или лесть прельстит душу его. Скончався вмале, исполни лета долга; угодна бо бе Господеви душа его: сего ради потщася от среды лукавствия (Прем. 4, 11, 13–14).

Можно бы поставить в укор Иакову, что он проходил подвиги самочинно. Но, думается, как можно строго судить 16-летнего мальчика, безотчетно стремившегося ко спасению своей души? А покойный старец отец Амвросий имел обыкновение говорить в подобных случаях так: «Всякий подвиг человека, предпринимаемый им ради спасения своей души, приемлется Милосердным Господом в умилостивительную жертву».

Иеромонах Иларий (Червячков-Гурьянов)

(†23 сентября / 6 октября 1872)

В миру Иван Иванович Червячков или Гурьянов, из козельских купцов. С детства часто бывал он в Оптиной пустыни и до поступления в монастырь пользовался наставлениями старца иеромонаха Леонида (в схиме Льва). «Однажды, – рассказывал он, – готовясь к Святому Причастию и исповедовавшись у одного из монастырских духовников, почувствовал в душе смущение и перед самой литургией пошел объяснить об этом старцу. Старец, как имевший от Бога дар напоминать относившимся к нему забвенные грехи, сказал: «Вероятно, смущение твое происходит оттого, что не все исповедал духовнику, что следовало бы исповедать"», и потом в несколько минут искусно напомянул ему сам о всех неисповеданных им согрешениях, говоря так: «Может быть, ты то-то делал и то-то?». Когда же Иван Иванович сознался, что действительно виновен в упомянутых старцем грехах, тогда старец сказал: «Беги скорее к духовнику и покайся». После того смущение его исчезло, и он в мирном устроении души приобщился Святых Христовых Таин.

В скит поступил Иван Иванович в начале 40-х годов уже после кончины старца Леонида. С января 1844 по январь 1846 года был он в скиту братским поваром. 14 июня 1846 года указом Духовной консистории определен в число скитского братства. Из кухни он взят был в келейники к старцу батюшке отцу Макарию, каковую обязанность отправлял до ноября 1852 года. Когда же старцем Макарием было ему сказано, что он должен оставить келейное послушание, он испросил у старца благословение взять для своих келейных потребностей несколько полотенец и другого мелкого белья, чего у старца от усердствовавших благотворителей было всегда в запасе много. Старец дозволил ему взять, сколько ему хотелось, и он забрал потому очень достаточное количество. Келлия определена ему была на пасеке. И вот в первую же ночь пребывания его в новой келлии, когда он с прочими скитянами ушел на утреннее правило в соборную келлию, забрались к нему какие-то воры и все у него покрали.

29 июня 1852 года Иван Иванович пострижен был в мантию с именем Иларий. 16 июня 1855 года рукоположен в иеродиакона, а 13 августа 1862 года – в иеромонаха.

Отец Иларий отличался особою простотою и незлобием и пользовался любовью всей скитской братии и монастырской братии. При жизни старца Макария отец Иларий имел духовное отношение к нему, а после – к его преемнику батюшке отцу Амвросию в простоте сердца с верою и послушанием. Когда старец Макарий был жив, он произнес об отце Иларии такой отзыв: «Иларий не из таких людей, что, по общепринятому выражению, «схватывают звезды с неба», а в дело годится». И действительно, годился в дело. По назначению в 1862 году жившего в соборной келлии иеромонаха Илариона скитоначальником и перешедшего в начальнический корпус отец Иларий перемещен был на его место в соборную келлию, а с 1863 года и до кончины своей был помощником монастырского духовника и заслужил общую любовь своих духовных чад. Келейным занятием его в свободное время было делание ложек, а также и писание уставом. Он писал уставом хорошо, и когда книга преподобного Исаака Сирина не была еще напечатана, всю ее переписал для себя. А теперь рукопись эта хранится в скитской библиотеке.

С начала 1872 года, когда скитоначальник иеромонах Иларион сильно заболел, отец Иларий почти бессменно отправлял в скиту церковные службы. Вообще, здоровье его было крепкое, изредка только по временам он страдал от головной боли, которая всегда продолжалась у него аккуратно одни сутки, после чего он опять чувствовал себя вполне здоровым. В то время как скитоначальник отец Иларион болел уже предсмертною болезнью, некоторые из братий обращались к нему с такими словами: «Вот, батюшка, оба наши старца (иеромонах Амвросий и иеромонах Иларион) больные. Скончается отец Иларион, вас тогда поставят скитоначальником». На эти слова у отца Илария бывал всегда один ответ: «Э, они еще нас переживут». По отношению к самому отцу Иларию слова эти были пророческими, хотя, без сомнения, отец Иларий не придавал им этого значения.

Настал сентябрь 1872 года. Отец Иларий, по заведенному в скиту обыкновению, отправился 14 сентября с некоторыми из скитских братий на скитскую лесную дачу или хутор собирать грибы – рыжики, которых в этот год был большой урожай. Несмотря на дождливую погоду, они пробыли там двое суток. 16 сентября отец Иларий возвратился в скит и, несмотря на то что чувствовал сильную простуду, 17-го числа в воскресенье отправил полную церковную службу. 18-го же в понедельник он опять ходил, только уже недалеко от скита, в лес за грибами, до которых, кстати сказать, был большой охотник, и еще более простудился. Однако в этот день он еще был на общем послушании и вместе с прочими скитянами чистил свеклу. Во вторник слег в постель, но никто не догадывался, что болезнь его опасная. В пятницу 22-го числа, когда болезнь отца Илария еще более усилилась, ему предложили исповедаться и причаститься Святых Таин. Он изъявил было желание причаститься на следующий день в субботу, но старец батюшка отец Амвросий нашел нужным не откладывать это. В три часа пополудни он посетил болящего, который успел исповедаться у него и объяснил все, что нужно было для его успокоения душевного. После того отец Иларий был сообщен Святых Христовых Таин, а во время вечерни совершено было над ним Таинство Елеосвящения.

В эти дни один из скитских братий видел замечательный сон: будто отец Иларий лежит в темной комнате, которая была полна бесов. Вдруг сделалось смятение. Послышался голос: «Идет исповедовать», и бесы, проговорив: «А мы хотели было сделать его миллионером», все исчезли. Тем объяснялся этот сон, что отец Иларий при жизни собирал деньги, как говорили в то время, на постройку келлии для своей родственницы, но, вероятно, старцу-духовнику не открывал о сем. В субботу 23-го числа, после скитской обедни, в девятом часу утра отец Иларий мирно почил о Господе на 65-м году от роду, а 25-го похоронен на кладбище подле водруженного креста с изображением на нем распятого Господа. Через несколько времени больной скитоначальник отец Иларион увидел во сне: идет будто отец Иларий в скиту по дорожке и поет ирмос: «Покрываяй водами превыспренняя Своя, полагаяй морю предел песок, и содержай вся: Тя поет солнце, Тя славит луна, Тебе приносит песнь вся тварь, яко Содетелю всех во веки» (Трипеснец на повечерии Великого Четвертка). И каково же было это пение! Оно было так мелодично и так усладительно, что, казалось, было отзвуком небесного ангельского пения.

Иеромонах Иннокентий (в схиме Иов)

(†16 февраля / 1 марта 1861)

Иеромонах Иннокентий (в схиме Иов), в миру Иван Владимиров, сын священника. По окончании курса семинарских наук он был посвящен в диакона в село Воскресенское Московской епархии Коломенского уезда; но, овдовев, в 1824 году определил оставшуюся малолетнюю дочь свою Агриппину в одно из отделений Московского воспитательного дома для призрения сирот духовного звания, а сам, следуя влечению сердца своего, вступил в Московский Андрониев монастырь. По надлежащем искусе диакон Иван Владимиров пострижен был в монашество, наименован Иннокентием и посвящен в иеромонаха. Примерное усердие к Божественной службе и рачительное прохождение возложенных на него послушаний скоро обратили на него особое внимание настоятеля обители, и потому в течение 19-летнего его пребывания в Андрониевом монастыре на него возлагались разные, соединенные с особым доверием, должности. Так, он временно исполнял должность казначея, долгое время заведовал монастырской в городе часовней, которая, при его попечении, получила хорошее благоустройство, и был часто посылаем для служения в домовых городских церквах. Получив же, по положению штатных монастырей, определенную ему сумму денег, он, за необходимым для себя расходом, употреблял их на нужды бедных и, следуя заповеди Спасителя творить милостыню так, чтобы шуйца не знала, что творит десница, тайно разделял что мог заключенным в тюрьмах и долговых отделениях.

Несмотря на благоволение к отцу Иннокентию московского духовного начальства, он, как любитель безмолвия, тяготясь молвою городской жизни, стал помышлять о водворении себя в одной из пустынных обителей и проситься, чтобы уволили его из штатного монастыря. Три года он был удерживаем своим монастырским и епархиальным начальством, которому жаль было потерять в нем на всякое благое дело уготованного инока; но, наконец, принуждены были уступить его усердному прошению. Промысл Божий указал ему тихое пристанище в Оптиной пустыни. Он прибыл в нее 15 декабря 1843 года и, водворясь с благословения настоятеля обители в устроенном при ней ските, прожил в оном неисходно более 17 лет, до самой своей блаженной кончины.

Здесь он с самого начала благоустроил свою жизнь сообразно той главной цели, которую имел при перемене пребывания во граде на жительство в пустыни, то есть с редким постоянством и терпением отсекал все поводы, служившие к нарушению любимого им безмолвия, не только внутреннего, но и внешнего. Так, например, во все свое пребывание в скиту он почти никого не принимал в свою келлию. Многие из скитских братий, жившие в скиту по несколько лет, впервые переступили порог келлии безмолвнолюбивого старца лишь перед самой его кончиной.

Не любил он и бесполезных разговоров и потому старался избегать встреч не только с посторонними, но и со своими братиями. Единственным его собеседником и сотаинником был сосед его по келлии, мантийный монах, страдавший от [болезни] ног, отец Макарий (Грузинов), один из учеников покойного старца иеросхимонаха Льва. Приняв на себя в виде послушания и единственно ради Бога, по влечению своего доброго сердца, обязанность исполнения необходимых для больного услуг, отец Иннокентий свято исполнял эту обязанность до последней своей предсмертной болезни, и, по собственному свидетельству о нем самого отца Макария, был для него всем – попечительным отцом, незаменимым другом и духовным сотаинником. Их духовный союз, основанный на чувстве христианского милосердия, с одной стороны, и на чувстве благодарности – с другой, был образцом для всех братий.

Вместе с тем отец Иннокентий был весьма усерден к церковным службам. Не обязываясь, по собственной болезненности, очередными монастырскими служениями, он, однако, никогда не отказывался от приглашения к служению в скитской церкви без какого-либо особого повода, который заключался, главным образом, в тяжелой его болезни – в кресте, который он безропотно нес в течение многих лет своей жизни. Когда же болезнь эта уступала и он чувствовал себя в силах, тогда, отслуживши в скиту литургию, любил ходить к поздней обедни в монастырь в воскресные дни, а также и в праздничные; причем ему поручали читать после причастного стиха для народа избранные поучения.

Отец Иннокентий имел такой замечательный дар произносить поучения, что, просмотрев назначенное к чтению слово заранее, он усваивал его себе как собственное произведение и произносил с такою ясностью, силою и чувством, что не оставалось желать ничего более самому взыскательному слушателю. Впрочем, он не вдруг решился употребить этот дар в дело, а из опасения поработиться тщеславию. Он объяснил это опасение жившему тогда в скиту старцу духовной жизни отцу игумену Варлааму и получил от него такой ответ: «Имей в виду не тщеславие, а пользу слушателей, и Бог покроет тебя от первого». С тех пор отец Иннокентий старался по возможности неопустительно своим даром служить Господу Богу, сказывая в церкви к народу поучения.

Между тем одновременно с отцом Иннокентием живший в скиту монах Иоанникий (в схиме Леонид), человек с открытым и твердым характером, по временам смирял его. Идет, бывало, отец Иннокентий в монастырь говорить поучение, а отец Иоанникий встретит его на дорожке у скитских ворот и начнет ему напевать: «Что? Что? Куда идешь? Думаешь, что без тебя-то уж там и почитать некому?». Но смиренный отец Иннокентий, не отвечая ему ни слова, протрется мимо него боком и уйдет. Видно было, впрочем, что отец Иннокентий нисколько не оскорблялся на отца Иоанникия за его замечания, потому что, когда этот последний перешел на жительство в Калужскую Тихонову пустынь, отец Иннокентий, обратясь как-то к иеромонаху (впоследствии старцу) Амвросию, сказал: «Врач-то, врач-то наш уехал!». Так проповедник слова Божия смотрел на замечания своего собрата как на врачевство духовное против тщеславия, которое, по слову святых отцов, приражается ко всем: и к новоначальным, и к средним, и даже к совершенным монахам.

Богомольцы же, посещавшие обитель, любили слушать старца отца Иннокентия. Когда он всходил на амвон для чтения поучения, после движения народа вперед, для того чтобы стать поближе, водворялась совершенная тишина – знак глубокого внимания. Сказывая какое-либо проникнутое одушевлением слово (что часто встречается у святых отцов) или читая к народу в Великий пост слезоточивые мольбы святого Ефрема Сирина, старец и сам проникался чувством умиления и изливал обильные слезы, вызывая их и у благочестивых слушателей.

Отец Иннокентий, по свидетельству отца Макария, соседа его по келлии и сотаинника, во всех своих поступках отличался необыкновенною точностью и умеренностью. Воздержание его не только никогда не переходило пределов недозволенных, но нередко он отказывал себе и в необходимом. Занимаясь по целым дням чтением и выпискою замечательных, по его соображению, мест, он нарушал любимое свое молчание лишь только для поведания своему больному соседу прочитанного в истории и учительских церковных книгах. Любимым его чтением, после книг Священного Писания, были Пролог и Четьи Минеи святителя Димитрия Ростовского, которые он, обладая отличной памятью, знал почти наизусть. Когда что-нибудь рассказывал, приводил тексты из Священного Писания или подкреплял свою всегда духовную беседу примерами из деятельной жизни святых.

Никто из живых в обители современников отца Иннокентия не мог сказать, чтобы он в течение многолетнего своего в скиту пребывания кого-либо обидел или пороптал на что-либо. Бегая от людей, он бегал более, как яда змеиного, осуждения, клеветы и злоречия, заграждая от них уста свои и уши. Если кто начинал с ним подобный разговор, он, невзирая ни на какое лицо, тотчас же удалялся, не ответив ни слова, и тем оберегал себя и собеседников от душевного вреда.

Общее всех братий уважение к отцу Иннокентию за его примерную скромность и любовь к уединенной жизни завершилось наконец тем, что одновременно живший с ним в скиту, всеми почитаемый покойный великий старец иеросхимонах Макарий в последние годы избрал его своим духовным отцом. Отец Иннокентий напутствовал сего блаженного старца Таинством Покаяния и в жизнь вечную; по представлении же его служил по нем в скитской церкви сряду с лишком 20 дней заупокойные литургии, а через несколько месяцев после сего и сам отозван был Господом в горние обители. Как бы предчувствуя близость своей кончины, отец Иннокентий принес в дар упокоившему его на старости лет скиту остаток прежнего своего достояния, устроив тайно в скитскую церковь на местные иконы Спасителя и Божией Матери сребропозлащенные ризы, коими сии украшены были в праздник Рождества Христова в 1860 году.

А 24 января следующего 1861 года он заболел внезапно упадком сил и болел ровно две недели, не употребляя в это время ни медицинских пособий и почти никакой пищи, подкрепляясь в духе лишь частым причащением Святых Христовых Таин. Строго хранивший безмолвие во все время пребывания своего в скиту, отец Иннокентий в предсмертной своей болезни отворил дверь келлии своей для всех приходивших к нему и, утешаясь общей к нему любовью и уважением братии скита и монастыря, любовно и назидательно беседовал с каждым; притом многим преподал такие наставления, которые ясно показали, что старец недаром жил в безмолвии. Вообще, предсмертные беседы его вполне выразили благодатное настроение духа его и благое уготование к исходу из сей жизни. Когда приготовлялись к совершению над болящим Таинства Елеосвящения, которое и совершено было 4 февраля, один из иеромонахов, обратившись к нему, сказал: «Батюшка, Бог даст, Таинство это послужит вам к исцелению души и тела».– «Верю, – ответствовал отец Иннокентий, – но овем, по апостолу, воня духовная в живот, овем же в смерть» [ср.: 2Кор. 2, 16], давая сим разуметь, что, веря в спасительную силу Таинства, он тем не менее предчувствует, что оно послужит спасительным напутствием к мирному исходу его души из телесного состава его. Далее, когда старец уже находился в крайнем изнеможении, один из старших братий спросил его: «Не желаете ли чего, батюшка?». Собрав последний остаток сил, он ответил с расстановкой: «Желаю... разрешитися... и со Христом быти» [ср.: Флп. 1, 23]. И это были почти последние слова его из его благоглаголевых уст.

Отец Иннокентий скончался о Господе 16 февраля 1861 года на 72-м году от рождения, удостоившись в тот же день поутру последний раз приобщиться Святых Христовых Таин, оставив по себе память с похвалою во всех, знавших доброго старца. Когда пострижен был он в схиму, неизвестно, но можно полагать, что, по исстари заведенному в Оптиной пустыни обычаю, незадолго перед кончиною.

Монах Иннокентий (Горбунов)

(†24 января / 6 февраля 1886)

В миру Иван Иванович Горбунов, купеческий сын из города Калуги, получил воспитание в Калужской гимназии. Первоначально поступил в монастырь в 1866 году, когда ему было от роду 35 лет. Там же он пострижен был в рясофор. Послушание его было помогать главному торговцу-монаху торговать в монастырской лавке. Здесь он так был внимателен к себе и так строго оберегал себя от соблазнов, что, продавая однажды какой-то барыне потребные для нее вещи, во время разговора с нею ни разу не взглянул на нее, так что она очень огорчилась на него за это. По времени сему отцу Иоанну пришлось в монастыре подвергнуться некоему искушению: немалое время ему казалось, что от всех съедобных предметов ощущался весьма неприятный запах.

Вместе с тем его смущали бесовские помыслы о безнадежии душевного спасения. Придет, бывало, к старцу батюшке отцу Амвросию и начнет высказывать скорбь свою, что у него никаких добрых дел нет и что он боится невидимых лукавых татей, обвыкших окрадывать людей, ищущих спасения. Но старец его же словами опровергал его опасения. Скажет: «Чего же красть-то? Ведь, говоришь, что доброго у тебя ничего нет. Красть-то нечего». Самому отцу Иоанну покажется смешною эта бесовская философия. Смущение его тотчас пройдет, и он успокоится. Недолго, впрочем, длилось с отцом Иоанном это искушение. По молитвам старца батюшки отца Амвросия оно прошло. После этого он был несколько времени келейником у благочинного монастырского иеромонаха Анатолия (Зерцалова), бывшего по кончине отца Илариона скитоначальником.

Весною 1878 года, когда главный письмоводитель старца иеромонаха Амвросия иеромонах Климент (Зедергольм) скончался и был похоронен, а помощник письмоводителя в то время заболел и отправлен был в монастырскую больницу, рясофорный монах отец Иоанн Горбунов 3 мая переведен был из монастыря в скит и занял должность письмоводителя при батюшке отце Амвросии. Кроме того, он заведовал скитскими синодиками. Здесь он в 1879 году 24 июня, на праздник Рождества святого Иоанна Предтечи Господня, в скитской церкви пострижен был отцом игуменом Исаакием в мантию, причем дано было ему новое имя – Иннокентий. Весьма отличался он кротостью и тихостью. Здоровья вообще был слабого. Медленная чахотка мало-помалу подтачивала его слабые силы. Осенью 1885 года отец Иннокентий уже сильно заболел и потому 27 декабря сего года был особорован святым елеем. Он постепенно таял как воск, так что к концу жизни, по обычному выражению, у него остались только кости да кожа. 23 января 1886 года, накануне кончины, он в последний раз приобщен был Святых Христовых Таин, а на другой день утром в 7 с половиной часов мирно почил о Господе от трудов и болезней своих, прожив в обители 20 лет; а всей жизни его на земле было около 55 лет.

Монах Иоанн (Скорняков)

(†26 марта / 8 апреля 1870)

В миру Иван Алексеевич Скорняков, 2-й гильдии купеческий сын города Великие Луки Псковской губернии. Поступил в скит в число послушников 6 марта 1864 года от роду 20 лет. С декабря 1864 года отправлял в скиту должность главного повара. 3 марта 1866 года указом Духовной консистории определен в число братства, а 14 августа того же года пострижен в рясофор. В октябре того же 1866 года уволен был от поварского послушания и помещен в келлию бывшего до него садовника отца Николая (Скрипкина) (который впоследствии, будучи пострижен в мантию с именем Никодим, перешел в монастырь и там скончался). Занимался отец Иоанн в келлии рукоделием токарным, искусно вытачивал солонки, подсвечники и подобные мелкие вещицы, которые относились им скитоначальнику, а этим последним раздавались в подарок почетным посетителям. В апреле 1867 года назначен в скиту садовником.

В начале лета 1867 года открылись у него признаки чахотки. Между прочим пожелал он съездить на родину повидаться со своими братьями. Но не на радость для него было это свидание. Приехавши домой, он застал братьев своих во взаимной вражде и, как ни старался, примирить их не мог. Так и уехал в скит с великой скорбью по причине немирствия братьев своих. Эта скорбь ускорила развитие чахотки у отца Иоанна. Но он летом все-таки был на ногах и чувствовал себя довольно легко. Только лицо его было чрезмерно бело – прежнего легкого румянца в нем как ни бывало – и несколько припухло. Потому братия в шутку называли его: «Отец Иван сдобный» или «мягкий». Иной брат, бывало, заметит ему: «Отец Иван! Что-то ты плох становишься?». А отцу Ивану воображалось наоборот. Ответит бывало: «А мне думается, что я поправляюсь». Однако к осени болезнь у него так усилилась, что в сентябре 1869 года он переведен был из скита в монастырскую больницу, бывшую при Владимирской церкви. 3 февраля 1870 года он был там особорован святым елеем и келейно пострижен в мантию без перемены имени. Часто был напутствован Святыми Таинствами и наконец 26 марта, во втором часу пополудни, скончался мирно христианскою кончиною в четверток 5-й седмицы Великого поста. 28 марта в субботу Похвалы Богородицы пред обедней тело его перенесено было из больницы в скитскую церковь и после литургии, по совершении над ним обычного отпевания, похоронено на скитском кладбище.

Спустя несколько времени после кончины отца Иоанна (Скорнякова) земляк его, тоже скитский монах рясофорный, отец Иоанн (Побойнин) рассказывал следующее: «Сходивши однажды, по скитскому порядку, на утреннее правило и возвратившись в свою келлию, я прилег на койку отдохнуть. Не успел я еще глаза сомкнуть, как слышу под дверью голос покойного отца Иоанна (Скорнякова). Творит обычную молитву: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас!» Отвечаю: «Аминь». Голос продолжает: «Благословите войти». Отвечаю: «Бог благословит». Смотрю – отворяется дверь, и входит покойный отец Иоанн. Спрашиваю: «Отец Иоанн! Ведь ты умер?» Отвечает: «Да, умер, но только телом». Еще спрашиваю: «Ну, как тебе там?» Отвечает: «Прежде было очень хорошо, а теперь похуже».– «Как ты проходил мытарства?» – «Милостью Божией счастливо. Но только за кутью уже и трепали меня!"». Это вот почему. Когда покойный был поваром, случалось, нередко готовилась кутья к панихиде по ком-либо из братий или благодетелей. Кутья эта после того относилась к повару, который по окончании обеда и по возглашении вечной памяти усопшему обносил по всем братиям, которые обычно и вкушали понемногу. Отец Иоанн, как очень любивший кутью, старался по возможности оставлять для себя в сравнительно большом количестве. Если кто из братий опаздывал прийти почему-либо в определенное время в трапезу и попросит, бывало, ложку кутьи помянуть покойника, отец Иоанн и совсем отказывал: «А где же ты, брат, был?». Вот за это-то и трепали душу его на мытарствах. Спрашивали некоторые из братий отца Иоанна (Побойнина): «Как же ты это видел – во сне или наяву?». Отвечал: «Сам не понимаю, наяву ли то было или во сне, но только так живо, что как будто я говорил с ним наяву».

Схимонах Иоанн (Чернов)

(†27 декабря 1887 / 9 января 1888)

В миру Иван Тимофеевич Чернов. Из крестьян Владимирской губернии и уезда. Впоследствии военный запасный писарь Московского окружного инженерного управления, старшего разряда. Служил в военной службе 6 годов. Поступил в скит, по записям монастырским, в феврале, а по надгробной надписи – в марте 1886 года 28 лет. Послушание проходил в кухне помощником повара и вместе был певчим, пел на левом клиросе первым высоким тенором. По причине болезни в июне 1887 года переведен из кухни в келлию, а из оной в ноябре того же года перешел в монастырскую больницу, где пособорован и пострижен в схиму. Болел чахоткой более полугода. Перед кончиной напутствован Святыми Таинами смотрителем больницы иеромонахом Рафаилом.

Скончался 1887 года 27 декабря в 10 часов вечера. Тело его перенесено было в скит и там 29 декабря после литургии погребено на скитском кладбище братским духовником и скитоначальником иеромонахом Анатолием. Царство ему Небесное!

Послушник Иоанн

(†18 ноября / 1 декабря 1834)

В скитской летописи о нем имеются следующие сведения: «18 ноября 1834 года умер в скиту работник Иван, крестьянин села Верхних Прысков, 50 лет; два года работал в скиту, был добрый и тихий человек, погребен в скиту». Вероятно, за доброту и кротость скитяне включили своего рабочего в число послушников. Да успокоит Милосердный Господь душу его в селениях праведных!

Схимонах Иоанникий (Королев)

(†8/21 августа 1918)

В миру Иван Павлов Королев. Родился 7 мая 1872 года. Холост. До 4 января 1900 года значится Московским 2-й гильдии купеческим сыном; а с 4 января 1900 года – Московским мещанином Хамовной слободы. Обучался у причетника чтению и письму. Поступил в скит Оптиной пустыни 1895 года 26 сентября на праздник преставления святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова. В рясофор пострижен в 1897 году, указом консистории определен в число братства 1901 года 22 марта. В монашество пострижен в сей Оптиной пустыни 1905 года 24 июня на праздник Рождества святого Иоанна Предтечи. В 1901 году проходил в скиту послушание трапезного, а потом – разные. В последние годы был письмоводителем скитоначальника. Годов за 15 до смерти по благословению старца иеросхимонаха Иосифа принял келейно постриг в схиму. Постригал живущий на покое архимандрит Агапит.

Аттестация в списке за 1903 год: «Качеств хороших. К послушаниям по слабости здоровья малоспособен». За 1905 год и дальше: «Качеств хороших и к послушанию способен». Скончался 1918 года 8 августа в своей келлии в скиту и погребен 10 августа на скитском кладбище. Отпевание и погребение совершал скитоначальник игумен Феодосий соборне с иеромонахами: монастырским – Моисеем и скитским – Зосимой. Иеродиаконствовал Пантелеимон – скитянин.

Иеромонах Иов

(†14/27 января 1843)

Отец Иов – из тульских оружейников, отличался прямотою характера и ясным взглядом на вещи. В 1813 году он сначала в своем городе Туле поступил в архиерейский дом к Преосвященному Амвросию (Протасову), известному даром красноречия, в бытность сего последнего Тульским епископом, и оставался при нем неотлучно до самой его кончины, переходя за этим святителем в разные епархии: Симбирск, Казань и, наконец, в Тверь. Был его духовником и заслужил его благорасположение. А в 1832 году по кончине своего благодетеля архипастыря Амвросия отец Иов из Тверского Архиерейского дома перешел в Оптинский скит. С умилением свидетельствовал он о смирении сего приснопамятного святителя Божия, который, ища себе душевной пользы, оказывал ему, простому старцу, сыновнее послушание, испрашивал у него в разных случаях советов и дорожил ими, как основанными на слове Божием и отеческих писаниях, не лишенными и личного духовного опыта, и не только не возбранял, но и просил говорить себе правду в глаза, постоянно проверяя тем свои действия.

Всего прожил в монастыре отец Иов приблизительно 30 лет. Скончался мирною и тихою кончиною на 81-м году от роду 1843 года 14 января. Памятью его трудолюбия осталась в монастырской библиотеке замечательная рукопись «Свод Четвероевангелия по четырем старопечатным Евангелиям Патриархов: Филарета, Ермогена, Иосифа и Никона, составленный в обличение раскольнических суемудрых толков о мнимой порче церковных книг при Патриархе Никоне». Писана полууставом в лист.

Монах Иосиф

(†30 апреля / 13 мая 1827)

На 21-м году своей жизни поступил он в Оптинский скит в начале 1823 года из калужских мещан и прожил в скиту всего только четыре года и три месяца. Более года был болен чахоткою и, вероятно, келейно был пострижен или в мантию, или, по крайней мере, в рясофор, как принято в Оптиной пустыни постригать в предсмертной болезни молодых послушников. Скончался 30 апреля 1827 года 25 лет от роду.

Схимонах Кирилл (Мусатов)

(†25 апреля / 8 мая 1892)

В миру Константин Сидорович Мусатов. Из крестьян Рязанской губернии Данковского уезда, села Юросопова. Поживши прежде несколько месяцев в скиту, он возвратился на родину и там проводил монашескую жизнь. Потом, когда ему исполнилось 76 лет от роду, он опять прибыл в скит 9 мая 1889 года, был келейно пострижен в мантию 30 марта 1890 года в Великий Пяток, причем ему было благословлено ходить в рясофоре. Когда старец иеросхимонах Амвросий переехал из скита в Шамординскую общину, отец Константин перебрался туда же и до самой кончины старца находился при нем, помогая его келейникам. В январе 1891 года в Шамординской обители пострижен был в схиму, получил новое имя – Кирилл. По кончине старца Амвросия он возвратился в скит, где и скончался 25 апреля 1892 года 79 лет от роду, был напутствован всеми христианскими Таинствами. Похоронен на скитском кладбище.

Иеродиакон Кирилл

(†23 сентября / 6 октября 1872)

23 сентября 1872 года в пятом часу пополудни, в то самое время, когда тело скитского иеромонаха отца Илария (Гурьянова) выносили из келлии в церковь, три удара большого монастырского колокола возвестили о кончине иного собрата – монастырского иеродиакона Кирилла. Этот блаженный, кроткий и трудолюбивый инок однажды видел в храме Божием дивное и назидательное видение. Оно в свое время в слове его было записано и приписано некоему благочестивому афонскому иноку, но это потому, что отец Кирилл не желал тогда открывать своего имени. Так как видение это интересно и назидательно, то мы и считаем нелишним ознакомить с ним благочестивых читателей. Вот то самое сказание:

«Молитвами Божией Матери души умерших переходят свободно через пропасть, находящуюся пред входом в Небесные обители.

Марта 7 дня 1859 года, вставши в полночь, чтобы идти в церковь к утрени, и пришедши в оную, когда братия читали полунощницу, стал я в форме71 на свое место и размышлял, как Спаситель наш пришел в мир сей и, воплотившись от Пресвятой Приснодевы Марии, принял столько трудов от любви к человекам. Находясь в своих мыслях и чувствованиях, я пришел в столь сильное умиление, что слезы, как ключи воды, текли из глаз моих; при сем произнес умственно молитву Иисусову: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешнаго!» – и пришел в большее еще умиление; и любовь к Богу пылала в сердце моем, как огонь.

В это время вижу я лестницу, которой один конец начинался в моем сердце, а другой досягал до небес; и хотя видел я церковь и братию, читавших правило утреннее, а сам не мог молиться и, опустивши в форме доску, сел на оную. В эту минуту уже ничего не видел я внешнего, ни церкви, ни братии; а увидел прекрасный луг, освященный столь лучезарным светом, что, казалось, он происходил от многих солнцев; причем сей луг испещрен был цветами необыкновенной красоты. Смотря с удивлением на сей луг, которому подобного я никогда не видел, и не постигая, как зашел на оный, увидел на нем множество мужей, кои все были в монашеском одеянии; на главах их были венцы, сияющие необыкновенной красотой (монашеское же одеяние на них было не черное, а белое светозлатосияющее).

Идя по сему лугу, увидел я другое собрание. Тут все были молодые, и одеяния на них были воинские. Когда я подошел к ним ближе, они отошли от меня и говорили между собою, как бы в один голос: «Кто из нас желает взять этого брата и довести до Царя?». Тогда один из них воин, как бы полководец, величественного и мужественного вида, превосходивший прочих всех славою и светом, как луна между звездами, сказал: «Я возьму его и провожу, – и назвал меня по имени. – Вы знаете, – продолжал он, – как он любит меня и молится мне и что много раз я ходатайствовал у Царя за его душу?». Услышавши это, я подумал: «Кто таков этот воин, которому подобного в красоте и величии никогда я не видел, и как он знает мое имя?». Тогда воин, приблизившись ко мне, сказал: «Брат! – и назвал меня по имени.– Я знаю, что ты любишь Царя и меня любишь, а поэтому я провожу тебя к Нему». На что я отвечал ему, что я недостоин видеть Царя, и какой это Царь, о котором говоришь? – «Ты спрашиваешь, – сказал воин, – какой это Царь, а между тем, не зная, Его любишь, а также любишь и меня, хотя и меня не знаешь; а поэтому и должен идти со мною к Царю».

Не находя слов отвечать ему, я пошел за ним по тому лугу, который видел, и думал: «Какой это воин, который меня так любит и так много для меня делает?». И я хотел спросить его имя, но посовестился, и думал, что узнаю после. Спустя немного времени окончился этот луг, направо коего я увидел две высокие стены и посредине их весьма узкую дорогу. Воин пошел по этой дороге прямо, а я боялся. Заметя это, он остановился и сказал: «Брат, для чего ты боишься идти за мною? Знай, что этот страх происходит оттого, что ты не творишь Иисусовой молитвы: Господи наш, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго, – которую всякий христианин должен творить при каждом своем дыхании».

Услышав это, я начал умственно читать сию молитву, и вдруг разлилось в душе моей великое умиление; и сама молитва начала изливаться в душе моей, и сделалось мне не только мирно и спокойно, но и сердце мое начало пылать и гореть любовью к Богу; посему весь страх и боязнь от меня совершенно отошли. Воин, остановясь, сказал: «Брат, вижу, что теперь тебе спокойно. Если хочешь всегда иметь мир, какой имеешь теперь, не должен быть ленивым, но часто творить молитву Иисусову. И всякий человек, который хранит сию молитву, очищается в душе от всякого греха и вкушает сладость любви Божией, как и ты теперь вкусил оной; но доселе ты обленялся и оставил совершенно сию молитву; посему приказываю никогда не оставлять ее и каждый вечер исповедовать духовнику все свои помыслы, хорошие и худые». Сказав это, он пошел прямо по узкой дороге, а за ним последовал и я.

Когда мы дошли до середины дороги, я увидел наверху стены большой крест; и воин, поклонившись три раза кресту, сказал тропарь: «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко, и Святое Воскресение Твое славим». По учинении сего он сказал мне, чтобы и я сделал то же, что он делает, и после сего пошел далее. Продолжая путь, вскоре пришли мы к концу дороги, на краю коей увидел я великую пропасть, которая не имела конца и пределов со всех сторон, а внизу оной была темная бездна. Смотря на эту пропасть, увидел я в чрезвычайной дали высокие горы, досягающие неба, и чрез сию пропасть как бы мост, состоящий из одной узкой круглой жерди, не более кругом как только в одну четверть, и укрепленную одним концом в один конец дороги, а другим досягающую до горы и колеблющуюся как бы древесный лист от сильного ветра.

Видя, что воин намеревался идти прямо по этой жерди, я смотрел на правую сторону и на левую, ища, не попадется ли прохода безопаснее этой жерди. Заметив это и упрекнув, что я не творю молитвы и оттого опять смутился и пришел в страх, воин мне сказал: «Подай мне руку». И когда я подал ему оную, мы пошли по жерди, которая колебалась под нами как нить; отчего я, опять пришедши в смущение, не мог идти дальше. Воин, посмотрев на меня, сказал: «Брат, здесь надо призывать имя Божией Матери, Она здесь много помогает!». Услышав это, я в то же время начал взывать: «Пресвятая Богородице, помоги мне!». И вдруг боязнь, которую я чувствовал, удалилась, и я пошел за воином безбоязненно. Спустя немного пропасть эта кончилась, и мы достигли какого-то города. Здесь воин остановился и сказал: «Брат, теперь мы прошли все опасности». Я, смотря на город и видя множество дерев растущих, похожих на масличные, думал: для кого так много растет этих деревьев?

При входе в город воин хотел оставить мою руку; но я не выпускал ее из его руки и от великой любви, которую ощущал к нему, удерживал его руку. Когда мы дошли до средины города и средины горы, я, немного остановившись, смотря вокруг себя и во все стороны, увидел пред собою еще большую гору, по которой мы пошли далее. Взойдя наверх горы, увидел я большие врата, отворенные на Восток. Воин, осенив себя троекратно знамением святого креста, приказал и мне то же сделать и пошел во врата, а за ним последовал и я. При вступлении во врата увидел я поле, которому конца не было видно, и оно расстилалось подобно небу, в бесконечность; и лучезарный свет в сем поле был так силен, что казалось, оно освещено было многими солнцами. Самая красота поля и цветов, коими оно было испещрено и усеяно, превосходила не только мною доселе виденное, но и ум человеческий не может вообразить подобных красот.

Когда я, все это видя, помышлял, что желал бы навсегда остаться в сих местах, воин сказал: «Брат, ты думаешь, что желал бы здесь остаться; но тебе должно еще увидеть и другие страны, несравненно лучше этих, а потом увидишь и Самого Царя!». Когда опять пошли мы далее, увидел я большое собрание мужей, число коих было так велико, что глаз не мог обозреть бесчисленность оных; они были все в монашеских одеяниях, но одежды их были не черные, а светлые, а на главах их венцы; лица их сияли как солнце. Они все говорили воину: «Радуйся, святый великомучениче Георгие! Благо, что пришел ты сюда!».– «Радуйтесь и вы, – отвечал святой Георгий, – и я радуюсь видеть вас, угодники Божии».– «Святой Георгий, – сказали они ему, – ты споручник и попечитель души этой. Этот монах был прежде хорош, а теперь стал ленив к молитве». И, смотря на меня, сказали: «Брат! – и назвали меня по имени.– Как случилось, что ты прежде был усерден, а теперь стал ленив? Ты хорошо знаешь, что если человек живет на земле и 100 лет и наслаждается всеми благами роскоши, пресыщения и удовольствия, не заботясь о душе своей, но придет час смерти; тогда (видел пропасть, через которую вы проходили?) эта пропасть поглощает всех, живущих в нерадении и лености, и ходящих по воле сердец своих, и пребывающих без покаяния, как ты пребываешь в лености. Рассмотри, как ты прежде был высок и с какой высоты ниспал и сделался недостойным пребывать в сих местах Царствия Небесного, в котором мы обитаем теперь». Потом, обратясь к святому Георгию, сказали: «Георгий, возлюбленный Христом! Сопутствуй душе этой и доведи ее до Царя; и мы будем заботиться и молиться о ней».

После этого пошли мы полем; тогда я вспомнил, как путеводитель мой в первом поле, когда я только что увидел его, говорил о мне своим собратьям воинам: «Я знаю, как он любит меня и как молится ко мне». Вспомнив это, я упал ему на шею и, нежно обнимая, не имел сил удержать чувств моих и долго лобызал лице его. После сего, взявши его за руку, пошел с ним далее и увидел другое собрание мужей, также в монашеских одеждах; но сияние от одежд их было так лучезарно и венцы на них блистали так светло, что я не мог смотреть на них и переносить блеска их; число сих святых было очень мало. Тогда я святому Георгию сказал: «Святой Георгий! Какие дела совершили на земле эти святые, что они столь превосходят красотою и сиянием тех, коих я видел доселе здесь?». На что святой Георгий отвечал: «Брат, это души монахов, живущих на земле в настоящее время. Они без наставников и учителей, руководствуясь одними только Писаниями и учением древних отцов и подражая им, совершили подвиги их жизни; и за то Господь прославил и возвеличил их в Царствии Своем».

Тогда я сказал: «Святой Георгий! Теперь уже истощились на земле такие святые, и есть ли еще таковые в наше время?». Святой Георгий отвечал: «Очень мало теперь на земле святых, всё более злые люди. Любви нет, вместо любви ненависть; веры мало, вместо правды царствует ложь, сердца к Богу охладели, и ничего нет для них труднее, как спасение своей души, – все любят суету. Мало, очень мало тех, которые любят спасение и заботятся, как прежние святые, о спасении души своей; а которые и любят спасение, теперь им этот путь очень тяжел и труден!». Сказавши это, святой Георгий замолчал; и мы молча продолжали путь.

Спустя немного я увидел на Востоке большие палаты, подобные дворцам. Они были так пространны, что и конца им не видно было. Из этих палат разливался сильный свет, который распространялся на всю окружность и освещал сиянием необыкновенного света здания сих палат. Красота, архитектура, форма и размеры их были такой восхитительной и необыкновенной красоты, что ум человеческий не может вообразить такого вида, и были все как бы из чистого золота. Когда я спросил святого Георгия: «Какие это дворцы и палаты?», он отвечал: «Царские, в которых обитает Царь». Засим подошли мы к сим вратам дворцов. Для входа во дворцы ворота были отперты. Я, подражая святому Георгию во всем, последовал за ним.

Когда мы вошли во врата, то представилась нам большая ограда, со стены которой виден был весь дворец и все палаты. Прямо перед нами были другие врата. Когда мы вошли в сии другие врата, увидели большой и необыкновенной красоты коридор, который был прямо от ворот, по коему ходили множество мужей в монашеском одеянии багряного вида, как бы самая чистая кровь; в правых руках держали они кресты, а в левых – финиковые ветви. На главах их были венцы необыкновенного сияния, а лица блистали как молния. Вот они подошли к нам и сказали: «Святой Георгий! Ты взял эту душу под свое покровительство; когда же приведешь ее к нам и водворишь у нас?». Святой Георгий отвечал: «Когда угодно будет Богу».

В конце коридора были большие двери; они были украшены драгоценными блестящими каменьями, которым подобных я никогда не видал. Направо от дверей был образ Господа Иисуса Христа, а налево – образ Божией Матери. Святые с молниезрачными лицами сказали мне: «Брат, почему ты не подвизаешься и не трудишься для спасения души своей? Мы давно тебя здесь ожидаем». Сказавши это, они взяли меня на руки, как бы младенца, и поднесли к дверям, против образа Божией Матери, и все, и я с ними, и святой Георгий запели: «Достойно есть, яко воистину» – весь стих этого славословия Божией Матери. Когда они это пели, то каждое слово запечетлевалось в моем сердце. А по окончании пения все положили земные поклоны перед образом Божией Матери и прикладывались к образу Ее.

Потом сказали мне: «Мы это делаем для тебя, чтобы ты не думал, что это видение от врага – прелесть, но что Бог, по милости Своей, благоволил удостоить тебя видеть все это для блага души твоей». Сказавши это, они удалились, и я остался один со святым Георгием против дверей. Двери немедленно отворились без помощи рук; великий свет пролился из дверей, и слышан был глас: «Велика милость для сынов человеческих!». Сквозь отворенные двери я увидел огромную церковь, красота и великолепие коей превосходили все, что только может вообразить прекрасного ум человеческий. Среди Церкви был Престол наподобие царского, на коем восседал Сам Спаситель. Облачение на Господе было архиерейское, а на Божественной главе Его была возложена корона, наподобие венца царского. Вид Его Божественный был юный – тридцатилетнего мужа. Вокруг Престола предстояло множество святых, из коих одни были в одеждах иеромонашеских, а другие – в монашеских. Свет Лица Господня сиял и превосходил сиянием сто тысяч солнцев; или сказать более, что неисчисленное число солнцев не может сравниться со светом Его Божественного Лица и всего Его Божества. Свет, от Лица Господня происходивший, изливался и на всех предстоящих Ему святых и так сливался в одно целое, что невозможно было распознать отдельно сияние лика святых, окружающих Его и освященных Его светом.

Святой Георгий подошел прямо ко Господу; но я не мог последовать за Георгием и, чувствуя страх, остановился. Святой Георгий, обратясь ко мне, спросил, для чего я не приближаюсь ко Господу? На что Господь сказал: «Он этого не достоин». Святой Георгий один приблизился ко Господу, и все святые, окружавшие Господа, поклонились Георгию, подобно тому, когда великий полководец приближается к царю земному, все окружающие царя кланяются ему и отдают честь. Сам Господь, когда приблизился к Нему Георгий, встал с Престола и, отверзши объятия, лобызал его чело и сказал: «Хорошо, что ты пришел ко Мне, возлюбленный Мой!». Сказавши это, Господь воссел опять на Престол; а Георгий, сделав три поклона, облобызал ноги Господа и сказал: «Господи, Ты много возлюбил род человеческий и для искупления и для спасения оного пролил всю Божественную кровь Свою; прости и сию душу и сподоби ее быть достойною приблизиться к Тебе». Господь отвечал: «Я не допущу до Себя этого монаха; он прежде был хорошей жизни, но теперь сделался ленивым. Я много даровал ему даров: другие праведники работают и трудятся для Меня 30 или 40 лет, но Я не даю им подобных даров, каковыми удостаивал этого монаха». На что святой Георгий сказал: «Господи, Ты ведаешь, каков теперь мир, каковы люди – слабые, немощные – не таковы, каковы были прежде. А когда кто из настоящих людей захочет подражать древним святым, другие, некоторые даже духовники и старцы, говорят, что теперь не то время; прошли времена, когда предпринимали такие подвиги».

Господь ответствовал: «Я знаю все, знаю, что на земле мира нет, веры мало, любви не стало; на земле царствует ложь и ненависть; не только живущие в мире, но и монахи, иеромонахи, духовники, наставники и старцы ходят по стезям неправды и вторично Меня распинают. Я много терпел и терплю, ожидая их покаяния и исправления. А этот брат, хотя Я ущедрял его Моею любовью, но он проводил дни в лености. И заботился душою только о временной жизни и о теле. Я много раз призывал и говорил ему; он слышал глас Мой и открывался духовнику, который говорил ему, что это глас от Бога; но он, не внимая этому и не заботясь о Моем глаголе, оставил свои прежние труды, а потому и недостоин прощения». Когда я услышал эти слова Господа, был объят таким страхом и трепетом, что с ужасом ожидал, что Господь повелит низвергнуть меня в ад; но любовь ко Господу, которая прежде наполняла мое сердце, скоро изгнала страх оный. Святой Георгий сказал: «Господи, Ты видишь, что я всю кровь пролил из любви к Тебе; ради моей крови отдай мне этого брата, прости его и удостой приблизиться к Тебе». Тогда Господь милостивым оком и веселым лицом взглянул на Георгия и, взявши его за руку, сказал: «Да будет тебе, якоже ты хощеши».

Георгий встал, а Господь взял сосуд, наполненный чем-то красным, как бы кровью, и держа его в руке, а десницею благословляя, сказал: «Возьми этот сосуд и дай этому брату». Святой Георгий взял и, подошедши ко мне, сказал: «Осени себя троекратно знамением святого креста и пей из этого сосуда». Когда я пил из этого сосуда, не знаю, что было в нем, но так было сладостно, что во всю жизнь я не вкушал ничего подобного, и сердце мое запылало в ту же минуту любовью к Богу. Я видел, как святой Георгий, взявши от меня сосуд, передал его Господу уже пустым; в нем не осталось уже ничего; и не стало во мне страха и боязни; и я сам, без посредства святого Георгия, приблизившись ко Господу, повергся к Божественным стопам Его и, лобызая оные, плакал несколько времени. После сего Господь сказал: «Георгий! Возьми этого брата и иди с ним на землю; он должен потрудиться, чтобы сделаться таким же, как был прежде, и очиститься, как злато в горниле огненном; и после сего Я приму его сюда. Если же пребудет в такой же лености, как был в это время, то он сам видел пропасть, которая поглощает тех, которые живут нерадиво и лениво, и не трудятся для Бога, и не приносят плодов покаяния».

После сих слов Господа святой Георгий взял меня за руку; и он, и я, сотворив по три земных поклона пред Господом и облобызав Его, отправились в обратный путь, и двери за нами затворились. Когда мы вошли опять в тот коридор, то все святые в багряных одеждах приблизились к нам; и когда я сказал святому Георгию, что желал бы навсегда остаться в этих местах, он мне сказал, что того сделать невозможно, потому что Царь повелел, чтобы ты прежде очищен был, как злато в горниле. И святые в багряных ризах говорили мне: «Брат! Спеши очистить душу твою подвигами и трудами, и мы будем ожидать тебя; помни ту пропасть, которая поглощает живущих в лености». Просили также святого Георгия, чтобы он заботился о моей душе, обещая, что они и сами будут молиться обо мне ко Господу.

После сего мы пошли далее и прошли и врата, и ограду, а также и другие врата, вошли в поле, где опять увидел я тот небольшой собор святых, превосходивших прочих красотою и величием, которые были души монахов настоящего времени. И я, смотря на них прилежно, старался заметить, не увижу ли посреди их кого-либо из известных мне лиц, но не видел ни одного. А сердце мое преисполнено было такою любовью к святому Георгию, что вся душа моя соединилась с ним. Продолжая путь и прошедши поле, мы достигли горы. Гора эта была так прекрасна, что мы долго утешались ею и, смотря на растущие на ней масличные деревья, восхищались зрением их красот; причем смотрел я со страхом и [на] ту пропасть, которая была под горою.

Спустившись с горы, когда подошли мы к жерди, перекинутой через сию пропасть в виде моста, святой Георгий взял меня за руку, и я пошел за ним без страха. Когда же достигли мы средины пропасти, святой Георгий остановился и сказал: «Брат! Видишь ли, сколькими милостями и каким благодеянием награждает Господь твою душу? Смотри, не забывай, что видел; подвизайся, не будь ленив и нерадив; приготовляй себя быть достойным опять вкусить из Божия сосуда; Матерь Божия и я будем твоими заступниками». После сего, осенив меня по лицу три раза крестным знамением, стал невидим. Я же остался один посреди пропасти на жерди, которая колебалась подо мною как нить; причем я слышал из пропасти множество голосов, которые вопили: «Пойдем, возьмем этого монаха, – называя меня по имени, – теперь ушел от него святой Георгий, и он остался один; поспешим взять его; видите, что он один хочет по узкому дереву перейти через эту пропасть!». Слышал я и гром из этой пропасти и, ужаснувшись, возопил: «Господи! Какая душа может перейти через эту пропасть без испытаний и опасностей!». Тогда услышал я с неба глас, говорящий подобно грому: «Добрые дела помогают перейти через эту пропасть, или когда Матерь Божия молится за какую душу – тогда только душа эта спасается от этой пропасти». Услышав это, я возопил: «Матерь Божия и святой Георгий! Помогите мне грешному!». Тогда, пришедши в себя, увидел я опять свою церковь и братий, оканчивающих утреню».

Схимонах Леонид (Бочаров)

(†4/17 декабря 1853)

Родился в 1783 году 18 июля от православных родителей Тихона и Евдокии Бочаровых, мещан города Карачева Орловской губернии, и в крещении наречен Иакинфом. На 22-м году от рождения проездом из Киева молодой Иакинф заехал в Чолнский монастырь Карачевского уезда, где тогда подвизался подвигом добрым дядя его по матери, схимонах Феодор, постриженик Молдо-Влахийского Нямецкого монастыря, ученик великих старцев, архимандритов сего монастыря Паисия (Величковского) и Феодосия, переселившийся в Россию в 1801 году. По его же совету и убеждению Иакинф решился посвятить себя служению Богу в чине иноческом. Оставшись при старце-дяде, он ревностно стал внимать его наставлениям и скоро привязался к нему искреннею любовью.

Спустя шесть месяцев по поступлении в монастырь, в 1805 году, вслед за отцом Феодором Иакинф перешел в Белобережскую пустынь Брянского уезда в своей губернии. Здесь он в 1807 году так тяжело заболел, что не было надежды на его выздоровление, и потому был особорован святым елеем. Таинство совершил строитель обители отец Леонид, причем он постриг больного в рясофор, дав ему новое имя – Иоанникий, приготовляя таким образом к переходу в вечность. Впрочем, больной оправился от болезни без особых врачебных пособий. В 1808 году отец Иоанникий был пострижен в мантию уже без перемены имени. Восприемным его отцом при постриге был сам строитель отец Леонид, находившийся в тесном духовном союзе о Христе Иисусе с его старцем отцом Феодором, которого и вызвал из Чолнского монастыря в Белые Берега для купножития. В Белых Берегах отец Иоанникий сначала полтора года состоял келейником у строителя отца Леонида, а потом порядно проходил послушания просфорника, свечника и пономаря. Все эти трудные послушания, как он сам говорил, казались ему легкими при руководстве столь опытных в жизни духовной старцев, каковы были схимонахи отец Феодор и отец Леонид, которым и в то время не много было равных среди русского монашества. Отец Феодор отеческим, согретым духом истинной любви о Христе, обращением с учениками, а главнее всего – личным примером умел поддержать в них спасительную ревность к трудам постничества. «Трудитесь, учитесь, братия, – часто говаривал он им, – придет время (сие впоследствии отец Иоанникий относил к себе), и рады были бы сделать что-либо для Господа и своего спасения, да уже сил не будет». Слова эти отец Иоанникий с самоукорением вспоминал в то время, когда лишился зрения.

В Белых Берегах предлагали ему посвящение в иеродиакона, но, по совету своего наставника, отца Феодора, коему оставался верен до самой кончины, он решительно отказался от принятия сего сана, твердо держа в памяти иносказательный отзыв о сем своего старца. «Держитесь, – так говорил старец своему ученику, – пока на горе, а очутишься под горой, некогда будет держаться!». То есть уклонись от санов вначале, а если согласишься принять сан иеродиакона, то иеромонахом, а потом и начальником скита сделают уже против воли, не спрашивая согласия. Можно полагать, что на молодого инока кроме совета старца немало подействовал и пример его восприемного от пострижения отца, иеромонаха Леонида, добровольно сложившего с себя настоятельскую должность для удобнейшего прохождения подвигов в сожительстве с отцом Феодором.

Обстоятельства разлучили на некоторое время отца Иоанникия с его дядею и духовным наставником, который в 1809 году переселился в северные пределы России: сперва провел три скорбных для него года в Палеостровской обители, а потом в 1812 году перешел на жительство в скит Валаамского монастыря, куда за год до него переселились из Белобережской пустыни прежние его сожители, отцы Леонид и Клеопа. Когда оставшиеся в Белых Берегах ученики отца Феодора узнали, что он основался на жительство в Валааме, тогда и они понемногу потянулись туда. В числе их и отец Иоанникий имел радость присоединиться к отцам своим уже в 1814 году. По прибытии его на Валаам он был там просфорником, потом два года келарем, а в 1821 году по воле настоятеля отправлен был в Петербург на монастырское подворье, где три года исправлял должность эконома. В 1824 году 29 февраля, уже по выходе из Валаамского скита старцев Феодора и Леонида, отец Иоанникий перешел в Александро-Невскую Лавру, где и пробыл до 1834 года. Почти все это время он состоял при продаже свечей. А известно, что послушание это поручается лишь доверенным и опытным из братии. В это время отец Иоанникий имел случай сблизиться со многими купеческими домами, в которых, как ученик славного по жизни старца, пользовался особым уважением. Особенно он был близок с домом купца П. В. Лесникова.

В 1834 году отец Иоанникий, почувствовав влечение к прежней пустынной жизни, подал прошение о перемещении его в число братства Оптиной пустыни, куда и был переведен указом от 19 апреля того же 1834 года, и поселился в скиту, где тогда пребывал со своими учениками и его духовный отец старец иеромонах Леонид (в схиме Лев), бывший строитель Белобережской пустыни. В 1842 году указом от 1 июня на основании определения Святейшего Синода он по старости лет был исключен из штата, а в 1849 году по приглашению игумена Тихоновой пустыни отца Геронтия, с которым был весьма близок, 7 октября переместился на жительство к нему в Тихонову пустынь. Здесь, по настоятельному убеждению отца Геронтия, он в 1851 году 31 марта принял постриг в схиму и в память своего старца отца Леонида (скончавшегося в 1841 году) наречен Леонидом.

В 1852 году новый схимник, посетив Оптину пустынь, подал отсюда прошение к Преосвященному Григорию о дозволении окончить поприще своей жизни там, где он провел большую его часть, то есть в Оптинском скиту, поставляя на вид и то, что по слабости своих сил он решительно не может возвратиться в Тихонову пустынь. Владыка дал на сие свое соизволение, повелев указом от 30 октября 1852 года переместить отца Леонида, согласно желанию его, в Оптину пустынь, в число больничных. По прибытии в Оптину пустынь отец Леонид окончательно лишился зрения от темной воды72 и благодушно принял сие посещение Божие, считая его посланным к очищению грехов юности и неведения, вольных и невольных. Мирно провел он последний год своей жизни. В 1853 году 18 июля старец праздновал окончание 70-го года своей жизни, проживши в монастыре 47 лет. По рассказу покойного старца иеросхимонаха Амвросия, намереваясь пойти к службе церковной или, может быть, на общее молитвенное правило, отец Леонид при сходе с крыльца упал, но так, как будто его сзади кто-то столкнул. Когда случившиеся здесь братия заметили, чтобы он поосторожнее сходил по приступкам, он только проговорил: «Нет, не то!», давая тем разуметь, что это просто было искушение, послужившее для него предзнаменованием близкой смерти.

Отличительной чертой характера описываемого старца была прямота, вследствие которой он был враг всякой хитрости, лести, притворства, пустосвятства. Вследствие того же свойства судил он о людях и вещах и говорил откровенно и прямодушно о том, как они ему представлялись, не изыскивая выражений для смягчения оттенков речи или превращения белого в черное. Наоборот, сам не оскорблялся, когда ему говорили откровенно и прямодушно о том, что касалось до него лично. Присущее русскому человеку радушие осталось при нем до самой кончины. Всякую услугу он любил оплачивать или взаимной услугой, или подарком. К вещам был непристрастен. В келлии имел только самое необходимое: несколько образов, большей частью подаренных от разных духовных лиц, между коими замечательна была Владимирская икона Божией Матери, данная ему в благословение дядею его схимонахом Феодором, привезшим ее из Молдавии, портреты старцев своих отца Феодора и отца Леонида.

До кончины своей старец сохранил быструю память. Знал и любил преимущественно рассказывать о жизни современных ему старцев и вообще духовных лиц; при этих случаях память его была изумительна. Большую часть этих людей он знал лично, о других собирал сведения от достоверных людей. И если бы умел он излагать эти рассказы на бумаге, то в состоянии был бы написать весьма любопытное сочинение по этому предмету.

Чувствуя еще в Тихоновой пустыни ослабление своего зрения, старец подарил бывшему казначею сей обители отцу Ефрему свои книги, коих у него было немало и между которыми замечательна была рукописная книга святого Исаака Сирина, принадлежавшая старцу Феодору; а сам в последнее время питался духовно воспоминанием наставлений старца Феодора, удержавшихся в его богатой памяти и преданном старцу сему сердце. Иногда просил он кого-либо из сожительствующих с ним братий прочесть что-либо из Добротолюбия, говоря на память: «Прочитайте-ка мне вот такого-то отца, такой-то стих». Потом до перехода к другому стиху останавливался и задумывался, после чего иногда пояснял прочтенный стих, говоря: «Старец Феодор толковал его вот так», – или приводил в указание при каком-либо случае. К церковным службам отец Леонид был весьма усерден; посещал церковь, пока не слег в постель. И только за месяц до кончины перестал ходить на общее вечернее и утреннее правило, которое ему вычитывал прислуживавший ему брат. Отправляя в скиту несколько лет пономарскую должность, он знал хорошо церковный устав, помнил дни святых и, будучи больным, часто нарочито захаживал к своим соседям с вопросом: «А какого в тот-то день святого память?». Пользуясь этим случаем, он иногда рассказывал сокращенно житие святого или, если был день великого праздника, вспоминал, как в оный правили службу в предшествовавшие годы, кто служил и т. п.

Чувствуя вследствие ослабления сил телесных приближение кончины, отец Леонид пожелал особороваться святым елеем. Таинство это теперь совершено было над ним во второй раз за время пребывания его в монастыре 13 октября 1853 года в 10 часов утра в скитской церкви; после чего силы его телесные несколько оживились, так что он до самой кончины с помощью костыля мог ходить по келлии и только за день до исхода в жизнь вечную слег в постель. До последней минуты жизни он сохранил благоговейное воспоминание о своем духовном наставнике и благодетеле схимонахе Феодоре. Это всегда было его любимым разговором. Даже и во время предсмертного томления, уже немеющим языком он шептал: «Феодор! Помолись обо мне!».

Скончался отец Леонид тихо и без особенных страданий в 1853 году 4 декабря на 71-м году от роду. При жизни отца Феодора отец Леонид получал от него много писем, из коих только малая часть напечатана в конце жизнеописания старца Феодора, остальные же отец Леонид по доброте своей раздал на память о своем старце духовным его детям.

Схимонах Макарий (Грузинов)

(†5/18 мая 1869)

В миру Матвей Яковлевич Грузинов, родом из петербургских купцов. Мать его, принявши ангельский образ, известна была под именем схимонахини Мелании и была благотворительница Оптиной пустыни. Отец Макарий предварительно жил в Александро-Свирском монастыре и был учеником и приближенным человеком великого приснопамятного старца иеромонаха Леонида (в схиме Льва). Там он в 1826 году и в мантию пострижен с именем Макарий. Когда же старец Леонид перешел на жительство в Оптинский скит, тогда и отец Макарий прибыл сюда же. Это было в 1829 году. С того времени, а может быть, еще и прежде он был у старца келейником и находился при нем безотлучно до самой его кончины. В 1836 году старец Леонид по воле епархиального начальства переведен был из скита в монастырь. И отец Макарий следовал за ним. Любил он пребывать в келлии и по возможности держался уединения и молчания. Никогда, бывало, сам не выйдет из келлии, пока его не позовут. Соберутся, например, келейники старца ужинать или начнется келейное бдение у старца, вдруг хватятся – отца Макария нет. Его забыли позвать, а он преспокойно сидит в своей келлии. Был он хорошим чтецом и на келейных бдениях и молитвенных правилах у старца всегда читал канон. По разрешению старца он в келлии у себя прочитывали газеты и после передавал старцу вычитанные им новости. Между прочим, отец Макарий так пристрастился к газетам, что и после всегда читал их, но это впоследствии нехорошо отозвалось в его духовной жизни.

Любимым его занятием в келейном уединении было, по благословению старца, писать иконы и портреты, но только он не очень искусно владел живописной кистью. Замечания, которые приходилось по этому поводу слышать отцу Макарию, принимал он без огорчения, всегда соглашаясь с мнениями других, какого бы рода они ни были. Бывало, кто-нибудь, рассматривая его искусство, скажет: «Отец Макарий! Ведь портрет у тебя вышел нехорошо».– «Да, да, – смиренно ответит он, – нехорошо, нехорошо». Если же, продолжая его испытывать, скажут наоборот: «Впрочем, если хорошенько всмотреться, то, пожалуй, портрет-то и не совсем дурно написан». Он и опять согласится: «Да, да, порядочно!». Вообще, отец Макарий имел нрав тихий и кроткий и был незлобив, как малое дитя. Зная его незлобие, старец Леонид и другие монахи нередко подшучивали над ним, но он все это переносил благодушно с самоукорением и всегда всем и во всем уступал. По кончине старца отца Леонида отец Макарий возвратился в скит.

Тут случилось с ним искушение. 16 января 1849 года он поддался лукавому помыслу сходить без благословения старца, уже отца Макария (Иванова), в Козельск, верстах в двух от монастыря. Но вскоре поднялась вьюга, и отец Макарий сбился с дороги. В глубокий вечер он потерял в снегу валеный сапог с одной ноги и едва добрался до сенных сараев, где и переночевал, а мороз в ту ночь был 24С. Потому он отморозил у себя одну ногу, так что после сего до самой смерти ходил на деревяшке, опираясь при том на костыль, и много пострадал он от больной ноги. Вследствие сего он в 1850 году выключен был из штата. Сочувствуя сильной от ноги боли, козельский врач Плетнер предлагал отцу Макарию отнять поврежденные морозом части без боли, при помощи хлороформа, но он не согласился и решил терпеть боль как наказание Божие, посланное ему за самочиние. И терпел благодушно, так что братия удивлялись его терпению и пользовались этим примером. Впоследствии, вспоминая о старце отце Леониде, отец Макарий сказывал, что старец в свое время неоднократно говаривал ему: «Ерема ты, Ерема! Сидел бы ты дома, точил веретена!». Под точением веретен, думается, не разумел ли старец занятия в уединенной келлии молитвенным четочным правилом. В то время отец Макарий не понимал смысла слов старца, которыми тот предостерегал его от искушения, а после понял.

С 1850 по 1861 год в соседстве с отцом Макарием жил иеромонах Иннокентий (в схиме Иов), который ради Господа принял на себя труд ходить за больным и покоить его. И он так свято исполнял свой долг и с таким усердием и любовью заботился об отце Макарии, что когда скончался, то болящий отец Макарий до того опечалился, что и не думал пережить эту потерю. Совершенно растерявшись, он всем прямо говорил: «Нет, уж и мне не жить, нет, умру и я, не могу жить после него». Однако Господь судил иначе. Отец Макарий пожил еще несколько лет после отца Иннокентия. Кончина его последовала от паралича. 1 августа 1868 года с ним был первый легкий удар. Немедленно после того он был особорован святым елеем и приобщен Святых Христовых Таин, после чего ему сделалось легче.

17 февраля 1869 года последовал второй удар, но и после сего ему становилось лучше. Хотя он чувствовал слабость, но все же особенного с ним ничего не произошло. Наконец 3 мая того же года во время обеда последовал третий, самый сильный, удар, после которого он остался без памяти, ничего не говорил и не стонал, а был как бы во сне, и до самой кончины лежал на правом боку. Впрочем, перед самой кончиной сознание к нему возвратилось, и он мог даже выговаривать некоторые слова. 5 мая вечером, когда уже с часу на час ожидали кончины умирающего, к нему приставлены были два молодых послушника наблюдать за ним. По рассказу одного из них, Владимира Фокина, они, по неопытности своей, обратились к отцу Макарию с искусительным вопросом: «Батюшка! Боитесь ли вы смерти?». А тот, находясь в благодушии, имел неосторожность ответить им так: «Да кажется, не боюсь». Затем послушники сели за столик и при свете свечи занялись чем-то между собою. Вдруг послышался от умирающего такой потрясающий душу стон, что оба они пришли в ужас, и тотчас жизнь старца угасла. Нелишне при сем будет заметить, что до тех пор смерть для нас бывает не страшна, пока не заглянула нам в очи. Кончина отца Макария последовала 5 мая 1869 года в понедельник 3-й седмицы по Пасхе, в 9 с половиной часов вечера, накануне тезоименитства его духовного друга и сотаинника, вышеупомянутого иеромонаха Иннокентия, в схиме Иова. Всей его земной жизни было более 80 лет. На третий день после кончины, 7 мая, после окончания литургии были похороны. На отпевание тела выходил настоятель обители отец игумен Исаакий в шестью иеромонахами. Тело похоронено рядом с могилою иеромонаха Иннокентия.

Вечная память простому и незлобивому старцу-страдальцу!

Монах Макарий (Дектярев)

(†8/21 июня 1832)

В миру Марк Евдокимович Дектярев, из московских купцов. Поступил в скит в 1832 году, где и прожил четыре года. Был пострижен в мантию и, поболев 9 месяцев, скончался о Господе 8 июня 1832 года. От роду ему было, как значится в скитской летописи, 76 лет, а по надгробной надписи 78 годов. Вечная ему память!

Монах Макарий утопший

(†28 июня / 11 июля 1841)

Монах Макарий – из экономических крестьян. Родился в 1775 году. Был неграмотный. Поступил в скит в 1823 году. Странствовал (вероятно, до поступления в Оптину пустынь) в Иерусалиме, где, как значится в монастырских записях, пострижен был в мантию (в скитской летописи сказано, что монах Макарий пострижен в скиту в 1824 году, но чтобы он был пострижен в мантию через год по поступлении в скит – это в Оптиной пустыни немыслимое дело. Потому считаем монастырскую запись более достоверною), был и на Святой Афонской Горе.

28 июня 1841 года в полуденное время нечаянно утонул в скитской сажалке73, находящейся вблизи восточной стороны скитской ограды. Передавали старожилы-монахи, что отец Макарий любил в летнее знойное время после трапезы окунуться в воду в белье и балахоне, но, должно быть, попал в глубокое место, а плавать не умел, так там и остался. Лежавшее на берегу его платье (подрясник с шапкой) дало знать скитским братиям о случившемся несчастии. Тело его было найдено, вынуто из воды и предано обычному христианскому погребению. Все братия очень жалели о нем за его простодушие и непритворную ко всем любовь. От роду покойному было 66 лет, а на гробовой доске по ошибке выставлено 70.

Послушник Максим Горностаев

(†20 декабря 1888 / 2 января 1889)

Из крестьян Ливенского уезда Орловской губернии Зубцовской волости деревни Белый Колодезь. Поступил в скит 17 декабря 1887 года 19 лет от роду. Исполнял общие послушания – куда позовут – и отличался трудолюбием. Во время служб церковных очень хорошо пел на клиросе первым тенором. Имел неосторожность в зимнее время сильно натопить печь в своей келлии и поспешил закрыть трубу, почему во время сна, вероятно от угара, скончался 20 декабря 1888 года, прожив в обители только один год. Бог да ублажит и упокоит душу почившего раба Своего Максима в Царствии Небесном.

Монах Мартин (Кривенков)

(†4/17 августа 1863)

Мартин Андреевич Кривенков – из дворовых людей помещика Болховского уезда Тульской губернии, свиты Его Высочества генерал-майора князя Владимира Дмитриевича Голицына. Родился в 1841 году, поступил в скит 3 июля 1862 года. Отличался простодушием, преданностью старцу и послушанием. Во время церковных служб углублялся в молитву, проходя четки. Когда же братия стала это замечать, он возразил: «Да разве они думают, что я делаю это без благословения батюшки?». Старцем в то время был иеросхимонах Амвросий.

Но недолго ему пришлось пожить в скиту. Зимой 1862 года он заболел чахоткою. На следующий год болезнь очень усилилась. 22 апреля он переведен был в Ключаревский корпус, что на восточной стороне Предтеченской церкви. 26 июля особорован, чем был очень утешен, а 4 августа 1863 года в воскресенье во втором часу пополудни скончался 22 лет от роду, келейно пострижен в мантию. Во время болезни неоднократно приобщался Святых Христовых Таин. Приблизительно за месяц до смерти в сильном изнеможении, как бы в исступлении, произнес следующие замечательные слова: «Мне надо в августе все дела свои покончить», что и исполнилось. Умер в надежде на милосердие Искупителя.

Схииеродиакон Мартирий (Кашнов)

(†2/15 января 1908)

В миру Михаил Павлов Кашнов, из крестьян Тульской губернии Ефремовского уезда Старогольской волости деревни Нижнегольской. Родился в 1854 году и был холост. Еще мальчиком, кажется, в начале 60-х годов поступил было в Оптину пустынь в число братства, но, поживши немного, опять по обстоятельствам возвратился в мир. Между тем желание иноческой жизни не ослабевало в нем, и он в 1884 году 17 апреля опять прибыл в Оптину и поступил в скит. 1895 года 3 июля пострижен в мантию и наречен Мартирием. Главным его послушанием в скиту было варить квас. Это очень трудное послушание. Варят в скиту квас обыкновенно Великим постом на 2-й неделе, когда снег начинает уже несколько таять. Квасовару приходится быть то в сильном тепле у кипящей воды или вынимать из горячей печи котлы с запаренным для кваса тестом; то распотевши выходить на холод для наблюдения за прочими работами. И потому отец Мартирий всегда почти за этим послушанием простужался.

Как хороший квасовар, он в мае 1899 года вытребован был в Калугу в Архиерейский дом сварить квас; и за удачное исполнение сего послушания Преосвященным Макарием посвящен был 27 мая в иеродиакона. В конце 1907 года он готовился было и к посвящению в сан иеромонаха, но почувствовал нездоровье – с ним часто стала случаться рвота. Потому он перешел в больницу. Тут рвота у него все более и более стала учащаться. Доктор козельский Карасев нашел, что у отца Мартирия рак в желудке. Потому он был особорован, пострижен в схиму и, пока было возможно, сообщался Святых Христовых Таин. Он также до последней возможности перебирал четки с молитвой Иисусовой. Перед самым же исходом души из тела он был в большой тревоге, бился и руками, и ногами. Когда же он троекратно был осенен иерейским благословением и окроплен святой Богоявленской водой, тотчас стал утихать. Когда же прочтен был над ним канон на исход души, он совершенно успокоился и вскоре мирно почил о Господе 2 января 1908 года 53 лет. Тело его перенесено было в скитскую церковь и там [в скиту], по обычаю после литургии, погребено.

Инок Матфий (Кузнецов)

(†26 ноября / 9 декабря 1904)

В миру Матфий Егорович Кузнецов, из крестьян Калужской губернии Тарусского уезда Салапенской волости села Салапенок. Первоначально поступил в Оптину пустынь в монастырь 8 мая 1886 года, когда ему было уже лет за сорок. Тут он был несколько времени гостинником. Но вот [случилось] для него большое искушение: он имел пристрастие к винопийству, а в пьяном виде, как известно, человек ни Бога не боится, ни людей добрых не стыдится. «Однажды, – как он сам впоследствии сказывал о себе, – в летнее время едет в экипаже старец батюшка отец Амвросий, а я был в угаре. Снял с себя всю одежду да и выбежал к нему навстречу в адамовском костюме. Взглянув на меня, любвеобильный и снисходительный старец только промолвил: «Ну, еще благодать Божия не отступила от него». Однако, вероятно, по той же самой причине, что по временам он лишнее выпивал и безобразил, его уволили из обители 23 августа 1892 года. Вторично он уже поступил в скит 1 июня 1899 года, и сначала дали ему келлию на пасеке, а потом перевели в соседство к одному старичку для послужения. В скиту Матфий Егорович при помощи Божией укрепился и в продолжение пятилетнего пребывания в скиту вина нисколько не пил.

Он имел жену и семейство. Одна из дочерей его выдана была в замужество в городе Лихвин, отстоящий от Оптиной пустыни верстах в 35-ти, но была несчастлива в жизни. При ней жила и мать ее, разделяя с нею горькую долю. И потому Матфий Егорович изредка с благословения начальства ходил пешком в Лихвин, дабы по возможности облегчить тяжелую их участь добрым словом, а иногда и вещественным пособием, так как он имел деньжонки и любил помогать не только родным, но даже и не родным, больным и бедным.

В порученном ему послушании был исправен, очень послушлив и уважителен. Последняя черта в нем отобразилась преимущественно незадолго до его кончины, как будто он предчувствовал свой близкий уход, смиряясь и низко кланяясь. Любил он еще читать душеполезные книги, а также интересовался и политическими новостями. Впрочем, среди разговоров Матфий любил вспоминать о некоторых замечательных крестьянах своего села. Был, например, у них один блаженный. Случился в селе сильный пожар. В опасности была хата одной бедной вдовы. Блаженный вбежал в эту хату и затворился в ней вместе с бедной крестьянкой. Опасаясь, как бы не загорелась хата и не сгорели бы в ней блаженный с вдовой, находившиеся на пожаре начали употреблять все усилия, чтобы отворить дверь. Но блаженный так уперся в нее ногами, что несколько сильных крестьян никак не могли отворить дверь. Что же вышло? Все дворы вокруг бедной хаты погорели, а хата вдовицы уцелела.

Еще: был в их селе один крестьянин, который жил обычно, как и прочие крестьяне, по-грешному, любил иногда и лишнее выпивать. И вот однажды он до того напился, что едва и жизни не лишился. Находясь в таком безвыходном положении, он, однако, помнил и понимал свою опасность. Боясь, как бы не умереть сугубою смертью, душевною и телесною, и ужасаясь Страшного Суда Божия и вечного мучения, он мысленно обратился ко Всеблагому Господу, прося Его о помиловании. При этом он дал Богу такой обет: «Господи, если теперь Ты сохранишь мою жизнь, то я уже никогда не буду пить вина». И Господь помиловал его. Крестьянин же этот не только во всю свою остальную жизнь исполнял свой обет – не пил вина, но и вообще вел истинно благочестивую жизнь: отказался от мясной пищи, желал бы даже довольствоваться сухоядением, но от сухоядения мало было сил для домашних работ, потому пищу для него жена подправляла конопляным маслом. Жена его по наваждению вражию одно время грешила с другим и имела незаконную дочь, но хозяин-крестьянин нисколько не оскорбился за это на свою жену и даже с любовью нянчил незаконнорожденную девочку. Всегдашним любимым чтением его была славянская Псалтирь. Он так полюбил эту книгу и так услаждался ее чтением, что сам собственною рукою, несмотря на постоянные домашние тяжелые работы, всю ее списал. Всегда в разговорах с другими выражался так: «Я жду смерти как праздника». Наконец перед самой кончиной просил, чтобы и в гроб с ним положили Псалтирь. Это его благое желание и было исполнено. Дал бы Бог, чтобы побольше у нас на Руси было таких крестьян!

Матфий Егорович пострижен был в рясофор, но когда именно, неизвестно. Можно полагать, что это было еще при первом его пребывании в монастыре, так как старых и пожилых послушников постригают в Оптиной вскоре по поступлении их в обитель. Кончина его последовала от паралича 26 ноября 1904 года. Дня за три или четыре до нее, когда все скитяне готовились к принятию Святых Христовых Таин, и он вместе со всеми говел, исповедался и причастился Святых Христовых Таин. В день самой кончины, утром, он еще ходил в монастырь и привез оттуда на тачке тяжелый старый мельничный жернов, имея в мыслях устроить что-то вроде машины на пользу скитян. Но так как голова у него всегда была очень слаба, то, думается, не подействовало ли это излишнее напряжение сил на такой печальный исход.

Среди дня в послеобеденное время соседи отца Матфия по келлии увидели его спящим на пороге своей келлии. Думая, что он проснется, оставили его несколько времени в таком положении. Но, видя, что он не просыпается, доложили о сем скитоначальнику отцу Иосифу и по его благословению позвали фельдшера-монаха, который хотел было привести спавшего нашатырным спиртом в чувство, но не мог. Затем отец Матфий перенесен был на койку, где он и спал остальную часть дня и всю последующую за ним ночь и наконец рано утром вышеозначенного числа заснул уже вечным сном. О сем дали знать телеграммой в Москву его родному младшему брату, казначею Новоспасского монастыря иеромонаху Тихону, который успел прибыть к погребению своего почившего брата, к коему всегда питал любовь и уважение. Отец Тихон и совершил погребение тела. Всей жизни отца Матфия было 65 лет. Мир и спасение душе твоей, достоблаженный брате Матфие!

Иеросхимонах Михаил (Андреев)

(†21 декабря 1897 / 3 января 1898)

В миру Максим Лукич Андреев, родом из московских мещан. Занятие имел на ткацкой фабрике и управлял некоей частью работавших там женщин. Некоторые из последних, как признавался он, во время работы покушались пошалить со своим управляющим, но он, оберегая свое девство, очень просто поступал с таковыми. Даст хорошую оплеуху, тем и оканчивались все любезности. Живя в Москве, Максим Лукич был в тесной дружбе с Тимофеем Петровичем Труновым (впоследствии монахом Тимоном), каковая дружба не прерывалась у них и в скиту. Первым их удовольствием в Москве было ходить в великие праздники к Божественной литургии в ту церковь, где служил митрополит Филарет. Проживши уже более половины своей жизни в миру, оба они согласились поступить в монастырь. Максим Лукич первый порвал связь с миром. В летнее время 1860 года он, предварительно уволившись с фабрики, пошел странствовать в Киев к угодникам Божиим Печерским и по другим монастырям. И так как родился он и вырос в Москве и никуда с фабрики не отлучался, то даже не имел надлежащего понятия о всех хлебных растениях. «Пошел я странствовать, – так после рассказывал он, – смотрю – растет просо, но не понимаю, что за растение, так как вижу это первый раз в жизни. Сорвал одну былку, иду и помахиваю ею. Встречается мужик, и я спрашиваю: «Что это такое?». Мужик смотрит на меня и улыбается. «Да скажи, пожалуйста, – говорю ему, – ведь я всю жизнь прожил в Москве, не знаю, на чем хлеб и растет».– «Да просо», – ответил он. «Ну, вот и спасибо тебе», – сказал я и пошел в путь далее».

Побывавши в некоторых обителях, странствующий Максим прибыл наконец в 1861 году в Оптинский скит. Здесь увидел его батюшка старец Амвросий и, узнав о его намерении поступить в монастырь, стал уговаривать его остаться в скиту. И Максим, после некоего колебания, остался. Это было Великим постом, в марте упомянутого года. От роду тогда ему было 40 лет. Помещен он был на жительство сначала в Ключаревский корпус (на восточной стороне от Предтеченской церкви), а потом в 1863 году 24 февраля взят был в келейники к старцу батюшке отцу Амвросию. Келейником у старца он пробыл более 20 лет. 15 апреля 1864 года послушник Максим пострижен был в рясофор, а в 1870 году 5 апреля в Неделю ваий – в мантию, причем получил новое имя – Михаил. 16 мая 1877 года отец Михаил посвящен в Калуге архиепископом Григорием II в сан иеродиакона, а 29 июня 1883 года в городе Козельске в соборе посвящен был в иеромонаха уже епископом Калужским Владимиром.

Отличительные свойства отца Михаила – большая любовь и преданность старцу батюшке отцу Амвросию, соединенная с беспрекословным послушанием. Келейническая обязанность, сама по себе трудная и суетная, при старце Амвросии вследствие многочисленных посетителей в особенности была тяжела. Но отец Михаил долгое время, хотя и не без скорбей, проходил это святое послушание, пока наконец, будучи уже иеромонахом, не был определен на другое послушание – в соборную келлию отправлять вместе со скитскими братиями известные скитские правила. В разговорах он был грубоват, но имел доброе сердце и был человек доброжелательный. Кроме того, отец Михаил отличался практичностью в хозяйственном отношении, потому какие бы хозяйственные дела ни предпринимались старцем Амвросием, всегда он поручал отцу Михаилу присматривать за ними. Так, например, нужно было поставить корпус для отца Климента (Зедергольма), или перестроить внутренность келлии самого отца Амвросия и переложить в ней печь, или только что купленное у Калыгина Шамординское, почти развалившееся имение, привести на первый раз несколько в порядок и т. п., везде отец Михаил был в числе главных деятелей.

И в миру, и в скиту он был сторонником любителей состязаться с раскольниками и сам по возможности принимал в этом деле некое участие. Он даже некоторое время имел по этому поводу переписку с известным профессором Московской [Духовной] Академии [Н. И.] Субботиным.

К службам Божиим отец Михаил был очень усерден и, несмотря на свои престарелые годы с ослаблением сил телесных, не отказывался служить в скиту Божественную литургию до последней возможности. Раз, взглянув на отца Михаила, старец Амвросий как бы в шутку проговорил: «Еще попущением Божиим может быть старцем». И вправду, хотя много людей к нему не относилось, однако все-таки некоторые пользовались его советом.

Незадолго до кончины своей отец Михаил был под сильным искушением от помыслов, которые побуждали его перейти из Оптинского скита в Гефсиманский при Троице-Сергиевой Лавре, где, как он говорил, были в то время близкие знакомые ему монахи, но по молитвам старцев живых и отшедших искушение это миновало.

С течением времени отец Михаил все более и более ослабевал в силах и келейно принял постриг в схиму без перемены имени. К концу 1897 года он уже не в силах был выходить из келлии, был особорован святым елеем и часто сообщаем Пречистых Таин Христовых.

Настало 21 декабря упомянутого года. Утром часов в девять сидел он и спокойно разговаривал с прислуживающим ему братом. Вдруг последовал с больным удар. Он упал на пол, издал предсмертный стон и испустил дух. На третий день после кончины по обычаю служилась в скиту Божественная литургия, а после были похороны. Всех лет его жизни было 76. На могильной его плите означено 72 года, но это, вероятно, по ошибке.

Послушник Михаил Бакин

(†18 июня / 1 июля 1826)

Послушник Михаил по фамилии Бакин – из орловских мещан. По выходе из мира в молодых летах пожил сначала в Площанской пустыни, потом в Белых Берегах и, наконец, в 1826 году поступил в Оптинский скит, где прожил всего только два месяца. Был болен 40 дней лихорадкой и 18 июня упомянутого года преставился ко Господу. От роду ему было 26 лет.

Схимонах Нестор (Фуфаев)

(†25 января / 7 февраля 1905)

В миру Николай Васильевич Фуфаев, родом из мещан города Торопца Псковской губернии. Поступил в скит холостым в молодых летах 24 декабря 1864 года. Ему было от роду лет 20. Когда появилось у него желание иноческой жизни, он, по его словам, стал рассуждать так: «В монастыре, без сомнения, чай не пьют; куплю же я себе табачку и буду от скуки понюхивать». Как вздумал, так и сделал. Но, поступивши в скит, он увидел, что здесь делается совсем наоборот: чай пить дозволяют, а табак нюхать не велят. Так и пришлось его выкинуть в навоз. С июня 1865 года он проходил послушание келейника у скитоначальника иеромонаха Илариона до самой его кончины, последовавшей 18 сентября 1873 года, после чего он перешел по собственному желанию из скита в монастырь. После сего 1 декабря того же года он пострижен был вместе с другими в мантию и наречен Нестором. Пострижение совершено было отцом игуменом Исаакием в скитской церкви. Восприемным отцом его от Евангелия был старец батюшка отец Амвросий.

Летом следующего года отец Нестор смертельно заболел тифозной горячкой, так что доктора – монастырский отец Нифонт и козельский Кустов – заявили, что надежды на выздоровление никакой нет. И потому его уже готовили к смерти: особоровали святым елеем, каждый день сообщали Святых Христовых Таин и, наконец, по благословению отца настоятеля и старца, постригли в схиму. Ему было тогда 28 лет. Но, к удивлению всех, и в особенности докторов, отец Нестор по молитвам старца батюшки отца Амвросия и при помощи Божией стал немного поправляться и наконец совершенно оздоровел. В феврале 1896 года он опять перешел на жительство в скит.

В продолжение всего своего пребывания в монастыре и в скиту отец Нестор имел непреодолимую охоту к пению, обучался хотя по малоспособности с трудом ноте церковной и партесной, стоял на правом клиросе и неустанно лет 40 воспевал хвалу Богу. Голос у него был сильный, первый тенор, но только не имел вкуса в пении и потому не гнался за стройностью, а только чтобы погромче пелось. В этом было все его удовольствие. Вообще, он был человек добрый и благожелательный. Но только к старости последовало с ним искушение. По временам он стал предаваться винопитию. За то уже и скорбей много понес. Его поневоле перевели в скит, где проводится жизнь более строгая, становили в трапезе на поклоны во все продолжение обеда, делали строгие замечания. К концу жизни отец Нестор стал болеть мочезадержанием и другими недугами, и болел долго. Вследствие своей болезненности перешел в монастырскую больницу и там скончался 1905 года 25 января около полуночи, будучи приготовлен к исходу из сей жизни всеми христианскими Таинствами. Кончина его была мирная и покойная. Всей жизни его было более 60 лет. Тело его перенесено было в скитскую церковь и, несмотря на то что стояло в тепле, нисколько не издавало мертвенного запаха. На третий день после соборной литургии совершено было и погребение.

Инок Никита (Костинский)

(†3/16 апреля 1913)

Рясофорный монах Никита Иванович Костинский – мещанин города Покрова Владимирской губернии. Обучался в доме родителей чтению и письму. Овдовел в первом браке. Одет в подрясник (время внесения в братскую книгу, то есть официального принятия в число добровольных послушников) 21 ноября 1902 года, 58 лет от роду. Пострижен в рясофор 25 мая 1905 года, по указу Калужской Духовной консистории от 2 мая 1905 года за № 5162. Скончался 3 апреля 1913 года от паралича, 68 лет от роду. Погребен 5 апреля на скитском кладбище. Погребение совершали начальник скита иеромонах Феодосий и иеродиакон Зосима.

Схимонах Николай (Книжников)

(†3/16 декабря 1907)

В миру Николай Васильевич Книжников, родом из крестьян Воронежской губернии Богучаровского уезда Новокрушинской волости и слободы, малоросс.

Поступил в скит 27 мая 1894 года уже в старых летах. Ему было более 60 годов.

30 марта 1895 года был накрыт рясофором. До самой кончины своей он не был приукажен в обители, так как имел жену, которая его пережила. Достигши надлежащего возраста, он в свое время успешно занимался торговлей хлебом, скотом и т. п., был очень аккуратен, экономен в хозяйственном отношении и сумел нажить хорошее состояние; так что перед поступлением в обитель, по его собственным словам, имел возможность наградить жену с дочерью и невестку от умершего единственного сына с пятью внучатами достаточным количеством денег. Живя в скиту, отец Николай по старости лет не имел особенных каких-либо послушаний. Он только в назначенные часы читал Псалтирь по благодетелям живым и умершим.

Жил тихо и скромно. По его собственному желанию он был пострижен келейно сначала в мантию, а потом, года за два до смерти, и в схиму без перемены имени. Был усерден к службам Божиим и молитвенным правилам. Любимым его развлечением как в миру, так и в скиту было удить рыбу. Но это не мешало его благочестию. Возвратившись с рыбной ловли, он нередко тотчас же становился пред святыми иконами, читал Псалтирь и молился. Сказывал он о своем единственном сыне, умершем в молодости, Льве Николаевиче, что он был очень добр и всегда принимал живое участие во всех обратившихся к нему с какими бы то ни было нуждами, и потому, когда скончался он, великое множество народа собралось на его похороны. Отрадное явление! Сам отец Николай в последние годы своей жизни неоднократно болел, кажется, более инфлуэнцей74; также жаловался на боль в ногах, а за несколько дней до кончины испытал тяжкие страдания. Был особорован святым елеем и неоднократно сообщался Святых Христовых Таин. Наконец, 3 декабря 1907 года и скончался мирною христианскою кончиною, прожив на свете, по его собственным словам, около 80 лет. Рядом вместе с вышеупомянутым отцом Матфием (Кузнецовым) отец Николай жил в келлии, рядом они и похоронены.

Схимонах Николай (Лопатин)

(†10/23 мая 1893)

В миру Николай Георгиевич Лопатин. Из потомственных почетных граждан города Ярославля. Родился 13 июня 1864 года. Поступил в скит 5 ноября 1890 года. Был здоровья слабого. Послушание его было вместе с другими читать Псалтирь по благодетелям. 16 февраля 1892 года по болезни пострижен был келейно в мантию, а 2 апреля – в схиму. Болел чахоткою. Всю зиму и затем весну 1892 года здоровье его постепенно ухудшалось. Нрава был кроткого.

Однажды обратился он к старцу отцу Иосифу с просьбой: «Благословите мне, батюшка, в церкви во время службы потихоньку подпевать певчим, а то рассеянность очень одолевает». Но старец дал ему такой совет: «Нет, подпевание ты оставь, а вместо того во время службы твори постоянно Иисусову молитву». Отец Николай послушался старцева совета и вскоре так привык к этой молитве, что всячески старался быть наедине. И если слышал когда-либо или разговоры братий, или какой-либо стук, то жаловался, что все ему мешают. Незадолго до смерти он расписал все свои келейные вещицы, кому из братий что дать после его кончины. Когда болезнь его усилилась, дали о сем знать его матери. Она вместе с другим сыном поспешила приехать в Оптину, чтобы проститься с умирающим. Но пробывши в монастыре несколько дней и видя, что отец Николай не умирает, она хотела уже отправиться восвояси, сказав: «Ведь Коля хотя слаб, но может еще долго прожить». А Коля попросил ее еще одну ночь переночевать в Оптиной. Это было под 10 мая 1893 года. Переночевала. А на другой день, именно 10 мая 1893 года, Коля предал дух свой Господу, часто и многократно пред сим был напутствован Святыми Таинами. И родственники его имели утешение присутствовать при его погребении.

Монах Нил

(†15/28 января 1869)

В миру Николай Павлов, родом из города Мценска Орловской губернии, купеческий сын. Росту он был небольшого и горбат, но был человек умный и практичный. Поступил сначала с монастырь в июне 1853 года, лет 20 от роду, и был у настоятеля отца архимандрита Моисея младшим келейником.

Вспоминал он после о взаимных отношениях духовных старцев – родных братьев отца архимандрита Моисея и жившего в Оптиной пустыни на покое отца игумена Антония. Зная, что по словам святого Иоанна Лествичника: «Кажущиеся мужественными и терпеливыми, подвижники, бывши оставлены на время, и как утвердившиеся в добродетели, не получая уже от настоятеля ни обличений, ни поношений, лишаются снисканной кротости и терпения» (Лествица. Слово 4: 27), отец архимандрит не переставал упражнять своего брата, болезненного старца, в добродетелях послушания, терпения и смирения. Раз как-то отец Моисей налил в малый горшочек супу и подмешал туда разных разностей, так что из супа буквально вышли помои, и велел келейнику отцу Николаю отнести их отцу Антонию. Тот отнес. Отведав принесенного снадобья, отец игумен как бы несколько с неудовольствием спросил: «Николай! Какую-то бурду ты принес мне?». Тот обыкновенно ответил: «Это отец архимандрит велел отнести к вам». Отец Антоний только протянул: «А!».. – и затем все покушал за святое послушание. К келейникам же своим и вообще к братиям, еще не утвердившимся в монашеской жизни, отец архимандрит был весьма снисходителен. «Однажды, – сказал Николай, – залез я в погребок, где хранились для угощения почетных посетителей варенье и другие сласти, и вздумал испробовать вареньица: то из той банки съем ложку, то из другой. Вдруг настоятель заглядывает в погребок и, увидев меня, спрашивает: «А что ты тут, брат, делаешь?». Смешавшись и не зная, что ответить, я только мог промолвить: «Да вот, батюшка, кушаю».– «Да уж, нужно кушать», – сказал только настоятель, повернулся и ушел. Таким образом и напугал, намекнув чрез это о должном воздержании, и помиловал. Так поступал этот мудрый старец почти всегда и со всеми братиями.

5 августа 1856 года послушник Николай перешел в скит. Причина сему неизвестна. Но можно полагать, что старцу Макарию нужен был келейник, так как Николай занял эту должность у старца. 16 марта 1857 года он определен был в число братства указом консистории, а 19 февраля 1858 года пострижен в рясофор. Зимой 1862 года уже по кончине старца Макария отец Николай стал болеть ногами, которые наконец и совсем у него отнялись. Доктора Кустов, Кеслер, Шереметьевский и другие признали болезнь его неизлечимой. Как последнее средство они ему предлагали прижигание спинного хребта смолой, впрочем, [не высказывали] надежды на успех и после этой мучительной операции, посему предложение это больным не было принято.

31 июля 1863 года перевезли больного отца Николая в Задонский монастырь Воронежской губернии и там по молитвам великого новоявленного угодника Божия чудотворца, святителя Христова Тихона, отец Николай при употреблении простых медицинских пособий так поправился, что 4 июня 1864 года прибыл в Оптинский скит исцеленным. Хотя в ногах ощущал он слабость, но все-таки ходил свободно даже и без палки, а по времени ноги у него и еще более укрепились. По возвращении в скит он опять занял должность келейника у нового скитоначальника и старца иеромонаха Илариона. Когда исцеленный прибыл из Задонска в Оптину, бывший в то время еще в живых духовный старец игумен Антоний при личном с ним свидании проговорил ему замечательные слова, изреченные Господом исцеленному Им расслабленному: «Ну, Николай, се здрав еси, к тому не согрешай, да не горше ти что будет!» [см.: Ин. 5, 14]. Но в чем заключались согрешения Николая, известно только Господу. По внешности он был человек исправный: жизнь проводил воздержанную, к церковным службам и вообще к молитвенным правилам был усерден, келейное послушание исполнял тщательно; словом, мог служить примером для прочих братий.

28 августа 1866 года отец Николай пострижен был настоятелем обители отцом игуменом Исаакием в мантию, причем дано было ему новое имя – Нил. Проходя по-прежнему келейное послушание, он в первых числах октября 1868 года заболел опять прежней болезнью, опять отнялись у него ноги, и эта болезнь его была уже предсмертной. Три с половиной месяца он тяжело хворал. Все это время он неоднократно сообщался Святых Христовых Таин; также и особорован был святым елеем. Но по неведомым судьбам Божиим кончина его, как передавали очевидцы, была трудная. Она последовала 15 января 1869 года. Всего жития его было 35 лет. После его кончины старец его, скитоначальник отец Иларион, сказал: «О нем нужно молиться». И молились скитские братия по чувству любви братней кто как мог и сколько мог. Через несколько времени скитский пономарь, рясофорный монах Сергий (впоследствии иеросхимонах Савватий, скончавшийся в 1895 году) увидел во сне отца Нила в смиренном положении. Зная, что он скончался, отец Сергий спросил: «Каково тебе, отец Нил?».– Он ответил: «Прежде было плохо, а теперь полегче». Помилуй нас, Господи, помилуй нас, всякого бо ответа недоумеюще, сию Ти молитву яко Владыце, грешнии, приносим: помилуй нас!

Монах Нифонт (Пономарев)

(†28 декабря 1849 / 10 января 1850)

В миру Никита Филимонович Пономарев, родитель вышеописанного схимонаха Сергия и иеросхимонаха Илариона75. Купец города Саратова, а прежде был крепостным господ Ширинкиных. Дед его Матвей был пономарем села Макарова Новохоперского уезда Воронежской губернии, отчего получилась и фамилия Пономаревых. У сего Матвея был брат Меркурий, тоже пономарь. Пономари эти во время солдатского набора с духовного звания, чтобы избежать воинской повинности, укрывались в имении господ Ширинкиных в селе Ключи, недалеко от села Макарова. По времени Ширинкин и записал их в свои ревизские сказки и таким образом закрепостил.

Но через несколько лет внук Матвея Никита Филимонович Пономарев в 1820 году со всем своим семейством отпущен был на волю. По ремеслу он был портной, и по отпуске на волю поселился со своей семьей в городе Новохоперске, а через девять лет, именно в 1829 году, когда младший сын его Иродион прекрасно усвоил себе в Москве отцовское ремесло, перебрался на жительство в город Саратов. Десять лет прожили в Саратове Пономаревы, год от года богатея от своего ремесла, но к концу этого времени пошли у них по разным предприятиям неудачи. Наконец главный их деятель по хозяйству, сын Никиты Филимоновича Иродион Никитич по влечению своего боголюбивого сердца избрал монашескую жизнь и в 1839 году поступил в скит Оптиной пустыни под руководство опытных в жизни духовной старцев, иеросхимонахов Льва и Макария, а через три года после сего, именно в феврале 1842 года, прибыл к нему и родитель его. Во все время своего семилетнего в скиту пребывания Никита Филимонович, несмотря на свои престарелые годы, до самой предсмертной своей болезни ревностно нес возлагаемые на него послушания, между прочим заведовал в церкви свечным ящиком. Грамоте он умел очень слабо, но эту слабость восполнял благочестивым размышлением. Например, прочитает с расстановками одно слово: «По-ка-я-ни-е». Остановится и начнет размышлять: «Покаяние! А я как живу? Какое у меня покаяние?». И долго так рассуждает с сердечными воздыханиями. Затем продолжает чтение дальше.

К концу жизни Никиты Филимоновича его стало огорчать то обстоятельство, что живший долгое время в скиту сын его Иродион Никитич, во всем исправный послушник, не получает мантии. Многих, после него поступивших, братий постригали в мантию, а его все обходили. Каждый такой раз Никита Филимонович обращался к сыну с горьким вопросом: «Иродион! А нас-то когда же?». От Иродиона же слышался только один ответ: «Потерпим!». Так ждал Никита Филимонович пострига своего сына до самой своей кончины и все-таки не дождался. Он скончался 28 декабря 1849 года, 76 лет от роду, с напутствием Святых Христовых Таин, предварительно приняв постриг в мантию с именем Нифонт.

Монах Нифонт

(†14/27 мая 1826)

Родом из мещан города Карачева Орловской губернии. Сначала проводил жизнь монашескую по разным обителям, потом в рославльских лесах Смоленской губернии с подвизавшимися там старцами, наконец поступил в Оптинский скит, где прожил только пять месяцев. Был болен 70 дней и 14 мая 1826 года преставился ко Господу. Это был, с основания скита, первый покойник, обновивший скитское кладбище. От роду ему было 47 лет. Неизвестно, где был пострижен в мантию.

Послушник Павел Бородин

(†28 мая / 10 июня 1914)

Указный послушник Павел Яковлевич Бородин. Из крестьян Орловской губернии Ливенского уезда Вышне-Ольшанской волости села Студеный Колодезь; запасный писарь Амурской речной флотилии. Родился 1 июня 1884 года. Обучался в сельской школе чтению и письму. Холост. Записан в братскую книгу 5 мая 1904 года, 19 лет от роду. 5 октября 1905 года выехал на родину для отбывания воинской повинности. Возвратился с военной службы и вновь поступил в обитель 22 ноября 1913 года. Определен в число братства (приукажен) по указу Духовной консистории от 25 ноября 1913 года за № 20096. В 1913 году проходил разные послушания в скиту. Скончался 28 мая 1914 года от туберкулеза легких, 28 лет от роду. Исповедовал и приобщал [его] перед смертью иеромонах Дионисий. Погребен 30 мая на скитском кладбище. Совершали погребение скитские – иеромонах Осия и иеродиакон Зосима.

Инок Павел (Тамбовцев)

(†4/17 августа 1835)

Павел Петрович Тамбовцев – уроженец Курской губернии города Белгорода, сын богатого купца. Поступил в скит в 1829 году, где, вероятно, года через три-четыре пострижен был в рясофор. Воспитание получил, судя по его природным способностям, весьма недостаточное, но образовал себя прилежным чтением Священного Писания и отеческих книг, а более всего советами и увещаниями известного в то время Оптинского великого старца иеросхимонаха Леонида, занимаясь притом перепиской творений святых отцов-аскетов и временно, под диктовку старца, писал ответы к многочисленным его духовным детям. На все свои недоумения отец Павел испрашивал разрешения у богомудрого старца Леонида, а старец всегда отвечал на них с отличавшими его пред всеми ясностью и опытностью. Эти «Вопросы ученика и ответы старца», записанные отцом Павлом, помещены в «Жизнеописании Оптинского старца Леонида (в схиме Льва)», издаваемом Оптиной пустынью. Отец Павел (Тамбовцев) был одним из пламенных и ревностных воспитанников старца Леонида, ловивший из уст его капли благодати, сохранивший их в горячем своем сердце и передававший их своим языком несколько восторженно. Но иначе объясняться он и не мог по восторженному настроению своего ума.

Кратка была жизнь сего юноши, которую окончил он на 26-м году от рождения если не в победе над всеми страстями, по крайней мере в борьбе с ними, низложенный на смертный одр величайшим для него несчастьем. Отец его, которого он любил и уважал чрезмерно, сделался самоубийцею. Для него, верующего христианина, что могло быть страшнее мысли, что погибла навсегда душа, ближайшая к нему? Это помышление, повсюду преследуя юного страдальца, было выше его сил. Сначала он впал в меланхолию от борения духа, потом огонь душевный воспламенил внутренность, и горячка прервала дни его.

Незадолго до кончины отец Павел видел страшный сон, по пробуждении от которого в первом часу пополуночи он немедленно отправился для объяснения к старцу Леониду, у которого прием был во всякое время дня и ночи. Разбудив старца, отец Павел сначала спросил: «Должно ли верить снам?». Но получив отрицательный ответ, он начал говорить так: «Что же значит виденный мною сон и заключает ли он в себе что-либо достойное вероятия? Может быть, он не заслуживает внимания, но я обязан открыть его старцу.

Вижу я внезапный и мгновенный свет столь лучезарный, что он много превышал свет солнечный. Из этого лучезарного сияния выходил голос громкий и нежный, приказывавший как бы подчиненным существам: «Возьмите его (то есть меня) на крест». С сими словами (не знаю кто) меня взяли и, обнажив одежды, повлекли как бы умственно на крест, который мне живо представился и, казалось мне, был сделан из приятного желтого строевого дерева, достаточный, чтобы меня на оном крестообразно распростерли. Но кто со мною так поступал? Смотрю во все стороны, ничего другого не мог я приметить, как только шум и самую скорую деятельность. Когда меня подняли на крест, то действующие говорили тихо, но внятно: «Подавайте гвозди». Предложены были четыре гвоздя, каждый не менее как в четверть аршина; и тогда начали мне прибивать правую руку одним из них ко кресту. Здесь я ощущал величайшую боль, хотя и желал в душе своей быть распятым. Имея такие желания сердца, от боли я, однако, колебался в духе и едва не выразил голосом ощущаемое страдание, но с помощью Божией, не знаю, как-то удержался. Когда же мне вонзен был гвоздь, то спустя несколько минут я почувствовал облегчение боли и потом уже почти не ощущал ее.

Затем подали другой гвоздь, подобный первому, и начали вбивать его в левую руку. Здесь хотя я и ощущал боль, только несравненно легчайшую первой. Подали третий гвоздь, которым назначено было прибить к кресту мою правую ногу. Видя, как этот гвоздь был устремлен на меня, я поколебался в духе и хотел воскликнуть: «Помилуйте!». Но, будучи удержан изнеможением собственного духа, ощутив свой недостаток в терпении, за коим, однако же, следовало в сердце большее первого желание претерпеть, я обратился умом своим к Всемогущему Богу, имея в душе неизъяснимую уверенность в том, что Он мне поможет. С такою надеждою я мысленно просил у Бога об укреплении: трепетал, желал претерпеть и боялся неустойки, сообразной слабости непостоянного моего духа. Но, действительно, Милосердный Господь хотя и дал мне ощутить ужасную боль во всем моем составе, но по милосердию Своему удивительно укрепил меня. Вонзили гвоздь. В духе я весьма ослабел; однако же невольно вынесши боль, я скоро начал чувствовать облегчение, потом умеренную болезнь, или лучше одну слабость. Подали четвертый гвоздь и с необыкновенным стремлением вонзили мне в левую ногу, так что я не успел ни вообразить, ни подумать что-либо. Полагаю, это от ощущаемой слабости. Но боль в то время была средняя; так что, казалось, можно было стерпеть.

Несколько времени спустя возгремел от Превыспреннего Света вторично громкий голос, гораздо яснее первого, но все сопровождаемый духом любви, нежности и благоволения: «Вонзите ему (как бы указуя на меня духовным перстом) в самое сердце гвоздь!». Услышав такое определение и зная свою слабость, я крайне возмутился. Решительность моя поколебалась. Тучи страшных мыслей отяготели надо мною. Мое сердце то горело желанием, то приходило от страха в оцепенение. Наконец решительность посвятить себя на претерпение взяла перевес. Все смутные мысли рассеялись, и ум мой воспарил к Богу с молитвой о помощи. После сего, как бы ощутив в своем сердце обещание от Господа подать мне помощь, с некоторым трепетом, но вместе с любовью и признательностью к сильному имени Сердцеведца, Который болий есть сердца и весть вся, приготовился выдержать действие страшного приговора, излетевшего из недр невидимого гласа. (Все это делалось так скоро, что нужно более времени не только описать, но и пересказать словами.)

Подали пятый гвоздь, который прямо приближался против моего сердца. Судя по величине, он мог насквозь пронзить меня и, кажется, еще осталось бы с обеих сторон более полуаршина. Пока еще гвоздь приближался к моей груди, я находился готовым в надежде на силу Божескую, а как только совершенно приблизился, то я вдруг изменил свое решение и хотел было воскликнуть: «Помилуйте, за что же?». Мне казалось, что как только исполнится определение, то я лишусь жизни от безмерной боли. Начали забивать гвоздь против самого сердца как будто молотками. Я почувствовал необыкновенную, столь нестерпимую боль, что дух мой был сражен совершенно. Душа, как будто собрав в себя пораженные слабые силы, оставила меня без чувств на кресте и, излетев из тела, держима была несколько минут каким-то невидимым и неизъяснимым существом. Глаза мои помертвели и закатились, голова склонилась, не помню, на какую сторону.

Ужасное было зрелище! Душа моя была во мне, но, казалось, вне тела. Вскоре, впрочем, начало мне казаться, что я только чрезмерно изнемог, но душа моя во мне. Болезнь стала умеряться, и вдруг не стало слышно и следов ее. Мгновенно открылись мои глаза, но я более ничего не ощущал, кроме того, что я на кресте. Но сердце мое бедное восхищено было и преисполнено толикою сладостью, что того неизобразимого веселия ни тысяча великих умов, ни я сам, испытавший, выразить не в состоянии. Сладость моя есть чаша предложения сладостей премирных от Пресладкого Мироправителя, Господа нашего Иисуса Христа. Ему только свойственно иметь такого рода стамну манны и по непостижимой тайне милосердия Его даровать смертным. Но что я начинаю говорить, безумный, о том, что выразить всей жизни моей недостаточно! Простите! Возвеселилось сердце мое неизреченно; и тогда пламенеющие в мирном духе глаза мои опустились вниз. Я видел себя всего в крови, пригвожденного на кресте. Сладость восхитила мой дух. В сердце остались следы какого-то изумления, которое меня и пробудило от сна.

Теперь первый час после полуночи. Вот я пришел немедленно к вам. Удивляюсь, недоумеваю, радуюсь и ужасаюсь. Трепещет сердце мое без боязни от следов сладости и удивления. Скажите мне, что значит этот необыкновенный сон?».

Старец отвечал: «Преподобный Варсануфий Великий пишет, что Самого Иисуса Христа, Господа, Ангела и другое лицо бесы могут представлять не только во сне, но и наяву: обыче бо сатана преображатися во Ангела светла. Но креста Господня, на силу которого, как поет Святая Церковь, диавол не смеет взирати: «трепещет бо и трясется, не могий взирати на силу его», – он представить не может. Итак крест, виденный тобою во сне, предзнаменует величайшую какую-то скорбь, а сладость – заступление. Чем ты готовее будешь, тем и легче можешь переносить, яко уготовихся и не смутихся [Пс. 118, 60], восклицает святой Давид. Если же ты поколебался в скорби, держись правила: смятохся, и не глаголах [Пс. 75, 5]. Если же скорбь твоя будет безмерна, помни следующее: Терпя, потерпех Господа, и внят ми [Пс. 39, 2]. Убо воля Господня да будет! Иди, не беспокойся! Верен Бог!».

Спустя несколько дней после виденного отцом Павлом сна, известясь о несчастной насильственной кончине отца своего, он вопросил старца: «Я чувствую, что сон мой был предвестник настоящей неизгладимой скорби, хотя относить его к сему предмету не смею. Несчастная кончина моего родителя есть для меня тяжкий крест, виденный мною. Да, я нахожусь теперь на кресте, которого болезни пойдут со мною в гроб. Воображая об ужасной для грешников вечности, в которой нет уже покаяния, я мучуся представлением вечных мучений, которые ожидают моего родителя, без покаяния умершего. Скажи, отче, чем я могу утешить себя в настоящей горести?».– «Вручай, – отвечал старец, – как себя, так и участь родителя воле Господней. Не испытывай Вышнего судеб. Тщися смиренномудрием укреплять себя в пределах умеренной печали. Молись Преблагому Создателю, исполняй этим долг любви и сыновней обязанности».– «Но каким образом молиться о таковых?».– «По духу добродетельных и мудрых так: «Взыщи, Господи, погибшую душу отца моего; аще возможно есть, помилуй! Неисследимы судьбы Твои. Не постави мне во грех сей молитвы моей. Но да будет святая воля Твоя!». Молись же просто, без испытания, предавая сердце твое в десницу Вышнего. Конечно, не было воли Божией на столь горестную кончину родителя твоего; но ныне он в воле Могущего и душу и тело ввергнуть в пещь огненную; и Который смиряет и высит, мертвит и живит, низводит во ад и возводит. При том Он столь милосерд, всемогущ и любвеобилен, что благие качества всех земнородных пред Его высочайшею благостью – ничто. Для сего ты не должен чрезвычайно печалиться. Ты скажешь: «Я люблю моего родителя, почему и скорблю неутешно». Справедливо. Но Бог без сравнения более, чем ты, любил и любит его. Значит, тебе остается предоставить вечную участь родителя твоего благости и милосердию Бога, Который, если соблаговолит помиловать, то кто может противиться Ему?».

Кроме описанного сна, который был предвестником страданий отца Павла, замечательно еще бывшее ему видение. В скиту Оптиной пустыни по установленному чиноположению деннонощно отправляется в церкви чтение Псалтири ради поминовения о упокоении и о здравии живых благодетелей. Отец Павел читал полунощную чреду. И когда начал он поминать усопших и творить положенные поклоны, увидел в конце правого клироса (в Предтеченской церкви) собственное подобие. Он долго смотрел на это явление; наконец решился подойти к клиросу; но лишь только дошел до него, видение исчезло, а его объял страх. Отец Павел немедленно вышел из церкви, запер ее, пошел к старцу и, разбудив его, передал ему виденное. Отец Леонид успокоил его и послал доканчивать свою череду.

Отец Павел скончался во время совершаемого над ним Таинства Елеосвящения, в твердой памяти. Быстро смотрел он наверх и обращал взор свой по сторонам в воздухе, закрывал глаза, содрогался и опять смотрел со вниманием на предмет, которого никто не видел. Только всем заметно было, что он видел врагов своей души, которые возмущали ее в страшный час ее исхода. Потом, смежив очи, он перекрестился, вздохнул – и жизнь его угасла. В сей день он был исповедан и сообщен Святых Христовых Таин. Кончина его последовала 4 августа 1835 года.

Иеромонах Палладий (Белоусов)

(†22 марта / 4 апреля 1888)

В миру Петр Семенович Белоусов, из зажиточных 3-й гильдии купцов города Устюжны Новгородской губернии. Выговор имел на «о». (В тамошней стороне у жителей особое наречие. Например, крапива там называлась стрикива, девочка – девочка и проч.) В своем городе Петр Семенович служил по городским выборам гласным три трехлетия, исправлял некоторое время должность городского головы, был ратманом, а потом бургомистром. В Оптину пустынь предварительно поступил он в монастырь в 1860 году 9 сентября 40 лет от роду, но 22 марта 1863 года в пятницу, перед Вербным воскресеньем, по воле монастырского начальства, перешел из монастыря в скит ради того, чтобы управлять левоклиросными певчими, так как он мог петь басом простое пение. 28 марта того же 1863 года в Великий Пяток пострижен был в рясофор, а указом Духовной консистории определен в число скитского братства 12 марта 1864 года. 16 декабря 1867 года пострижен был в скитской церкви отцом игуменом Исаакием в мантию, при чем дано было ему новое имя – Палладий. 7 сентября 1869 года он был посвящен в иеродиакона, а в 1876 году 27 июля – в иеромонаха, во время служения Высокопреосвященного Григория в городе Козельске. 26 июня 1883 года награжден набедренником.

Живя в скиту, отец Палладий, кроме пения и чередного, начиная с иеродиаконства, служения, по поручению скитского начальства вел скитскую летопись и кое-что писал по уставу. В обхождении с братиями был очень прост. К слову заметим здесь, что отец Палладий был тучного телосложения, так что монастырский иеромонах отец Леонтий (Мигунов) всегда отзывался о нем так: «В отце Палладии столько толстоты, сколько же и простоты». Очень хорошо отец Палладий знал церковный устав и к концу своей жизни некоторое время в скиту отправлял должность уставщика. От него были ценные пожертвования в скитскую церковь. Например, 12 февраля 1872 года по его ходатайству привезен был от братьев его на диаконский стихарь серебряный глазет с прикладом стоимостью 115 рублей. Кажется, были и еще ценные вклады.

Во все время жизни своей отец Палладий пользовался хорошим здоровьем. Но вот в марте 1888 года неожиданно старец отец Амвросий присылает к нему своего келейника с таким решительным повелением: «Скажи отцу Палладию, чтобы он немедленно принял постриг в схиму и особоровался». Отец Палладий, не быв приготовлен к сему мыслью, отклонил предложение старца, сказав: «Что это? Я здоров». Вскоре затем старец в другой раз присылает к нему келейника с тем же повелением. Отец Палладий и в другой раз отказался от предложения. Наконец, старец в третий раз присылает сказать, чтобы скорее постригался и соборовался. После сего отец Палладий уже согласился, сказав: «Ну, пожалуй!». Но пока собирались и готовились к совершению Святых Таинств, с отцом Палладием последовал паралич. Он весь расслабел, и язык у него отнялся, но был в памяти. Потому его предварительно особоровали, а затем спросили, желает ли он сообщиться Святых Христовых Таин. Не имея возможности говорить, он ясно дал знать губами, что желает. Его тотчас и сообщили. Но постричь в схиму не успели. Он мирно скончался о Господе 22 марта помянутого 1888 года на 68-м году от рождения. На третий день после кончины, по обычаю, были похороны. Тело отца Палладия лежало в гробу как живое, ни малейшего мертвенного запаха не было у него.

Послушник Пармен Феодоров

(†17/30 июля 1856)

В скитской летописи под 17 июля 1856 года написано о нем следующее: «Среда. Сего числа в 5-м часу пополудни скончался скитский послушник Пармен Денисьевич Феодоров на 21-м году от рождения. Родом из мещан города Епифани Тульской губернии. Отец его, Ефимов сын, Феодоров, торговал в уезде скотом, медом, воском. Кроме Пармена у старика было три дочери. Одна из них умерла прошлою зимою76, а две проводили жизнь в келейке на городском кладбище. У старика составился маленький капиталец, нажитый трудами, и два дома. Пармен поступил в скит на жительство в 1853 году и, побыв несколько времени на послушании в кухне, взят был в келейники к отцу Макарию. Был простодушен и незлобив. Возвратясь от господ Киреевских, куда ездил со старцем Макарием совершенно здоровым, он через день или два заболел. Вскоре болезнь его приняла серьезный характер; то была горячка в сильной степени. Три дня пролежал он в бреду, не принимая никакой пищи. Во вторник 16-го числа в 10 часов вечера после глухой исповеди (как значится под 16-м числом) удостоился причаститься Святых Таин – Тела и Крови Христовых. В минуту причащения пришел в себя и проглотил Святую Частицу, а потом опять забылся и проговорил: «Поеду домой!». В среду на 9-й день болезни положение больного не улучшилось и не подавало надежды на выздоровление. В 4-м часу его особоровали, а в 5-м мирно почил о Господе. Бред его во время болезни явно обнаруживал детское состояние души его. «Пармен умрет, – говорил он между прочим, – будут жалеть: батюшка (старец Макарий), отец Иларион (старший келейник), монахи». В пятницу, в день святого пророка Илии, после обедни тело усопшего предано было земле на скитском кладбище, неподалеку от другого юного послушника, почившего в 1855 году Владимира Кавелина, который особенно дружелюбно прощался с ним во время своей предсмертной болезни, как бы намекая тем на скорое свидание за гробом. Прожил Пармен в скиту всего три года.

Безутешно плакал на погребении старик, Парменов отец, который вслед за сыном пришел в Оптину пустынь и поместился на жительство в монастыре. Устроив свои домашние дела, он думал, что вот сын закроет ему глаза. «А пока, – говорил он, – буду жить да утешаться его сопребыванием». Но Бог судил иначе, и старику отцу пришлось пережить юного сына. За несколько дней до его кончины старик видел во сне, будто лежит он на печи, а близ ее роют какой-то погреб. «На что это?» – спросил с удивлением старик у роющих. «Да так надо"- отвечали ему. «Когда же, – сказывал после старик, – услышал я о болезни сына, то сердце-вещун тотчас подсказывало мне, что сон этот недаром мне приснился: вот что значит: Так надо! – подумал я. Что делать! Буди Его святая воля! И мне недолго проскрипеть. Жаль старухи и дочерей, их одолеет горе», – твердил неутешный старик, едва оправившийся от трудной физической болезни и вновь пораженный горем душевным».

Но судьбы Господни неисповедимы. Человек предполагает, а Бог располагает. Немалое время пришлось проскрипеть старику после кончины своего сына. Каждый год в день его памяти он приходил из монастыря в скит и просил послужить по сыне своем панихиду, во время которой усердно-усердно молился о упокоении его души в Царствии Небесном. Сам же старец жил всегда в монастыре, там и скончался, там и погребен на новом кладбище. Могила его накрыта большой чугунной плитой с надписью, из которой видно, что монах Дионисий прожил в обители после сына лет 26, имея от роду 90 лет. Мир и покой вечный добрым сыну и отцу!

Схимонах Пахомий

(†1/14 декабря 1890)

В миру Пахомий Марков, из крестьян Елецкого уезда Орловской губернии. Поступил в скит в 1878 году 53 лет. Был в скиту несколько времени привратником и вместе с тем мостил иногда камнем дороги. Отличался особенным усердием к послушанию. Однажды мостил он дорогу от западных скитских ворот по направлению к монастырю. Проходя мимо него этой дорогой, скитоначальник иеромонах Анатолий обратился к нему с вопросом: «Небось тебе, отец Пахомий, трудно и скучно с этим делом-то?». Тот ответил: «Батюшка, послушание прохожу – мед пью». Келейно принял он постриг в схиму и мирно отошел в жизнь вечную с напутствием Святых Таин 1 декабря 1890 года, 65 лет от роду.

Монах Пахомий (Сабодаш)

(†9/22 марта 1908)

В миру Петр Игнатьевич Сабодаш. Казак Полтавской губернии Роменского уезда Баумановской волости села Бауманова. Родился 1869 года 21 декабря. Достигнув лет 20, он лишился матери. И так как у родителя его были еще дети младшие и даже маленькие, то все односельчане, по смерти хозяйки дома, переговаривались между собой: «Пропали Сабодаши!». «А у нас, – сказывал впоследствии Петр, – после смерти матери стало еще тише в семье. Я, как умевший шить на машине, всех семейных обшивал. И вообще, все наши домашние дела шли добрым порядком». Когда исполнилось Петру 30 лет и прочие члены семейства уже выросли, он по влечению сердца своего к монастырской жизни оставил родной дом и поступил в скит Оптиной пустыни в число братства 13 июня 1900 года. Так как он имел порядочный бас, то несколько времени был певчим на правом клиросе и исполнял некоторые другие послушания. Но вскоре взят был старцем Иосифом к себе в келейники, каковое хлопотливое послушание и проходил лет шесть, до самой своей кончины. 1907 года 21 сентября он пострижен в мантию, при чем получил новое имя – Пахомий.

Находясь под разными искушениями, отец Пахомий неоднократно собирался оставить скит и перейти в другую обитель, забывая о том, что от искушений никуда невозможно уйти. По убеждению настоятеля обители отца архимандрита Ксенофонта и старца отца Иосифа он, однако, отлагал свое намерение навсегда проститься со скитом, куда всеблагий Промысл Божий привел его для спасения души. Наконец в исходе февраля 1908 года он заболел пятнистым тифом и перевезен был в монастырскую больницу. Здесь он был исповедан, сообщен Святых Христовых Таин и особорован.

После сего он скоро впал в беспамятство. Но для всех замечательно и удивительно было, что, находясь в беспамятстве, отец Пахомий постоянно твердил Иисусову молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго». Оказалось, что вскоре, по поступлении в скит и потерявши голос, он по необходимости во время служб церковных становился в храме Божием позади и, вместо того чтобы петь басом, пел уже мытаревым гласом, непрестанно повторяя про себя молитву Иисусову, и так свыкся с ней, что даже и в беспамятстве повторял ее.

1908 года 9 марта, на память святых сорока мучеников, отец Пахомий скончался и похоронен на скитском кладбище. По кончине его на столе в его келлии осталось приготовленное им письмо, в котором он убедительно просил одного настоятеля из другого монастыря о принятии его в свою обитель. И это было последнее для отца Пахомия предсмертное искушение. Такое же явление, как непрестанно произносившаяся в беспамятстве отцом Пахомием молитва, показывает, как полезно всем и каждому из православных христиан навыкать Иисусовой молитве, ибо при исходе из сей жизни только в молитве душа и находит для себя опору и утешение.

Монах Петр (Иванов)

(†12/25 декабря 1867)

В миру Петр Иванович Иванов. Родился в 1794 году. Пришедши в возраст, служил в военной части обер-аудитором 6-го пехотного корпуса. По выслуге пенсии вышел в отставку в чин титулярного советника. При воспоминании о своей мирской жизни Петр Иванович говорил, что жил весело. У всего служившего с ним офицерства было тогда в обычае, проснувшись по утрам, напиться чаю, не вставая с постели. Затем он рассказывал такой случай: «Разместили нас всех однажды по квартирам. Мне пришлось остановиться у некоего малоросса. Так как я хорошо играл на гитаре, то, настроивши свой музыкальный инструмент, и начал наигрывать веселую пьесу. Бывшая тут хозяйка дома слушала, слушала, да как пустится плясать. На этот грех вдруг растворяется дверь и входит хозяин. Обращается ко мне с грозными словами: «Ах ты, благородная собака! Вздумал мою жену соблазнять!», и лезет меня бить. Я так-сяк: «Что ты? Что ты? И не думал соблазнять твою жену». Уж едва-едва отвязался кое-как». Были в жизни и тяжелые случаи. Вспоминал Петр Иванович, как ему однажды во время военных действий пришлось очутиться под перекрестным огнем. «Ох, батюшка, страшно было», – заключал он свое воспоминание об этом. Между прочим, он встретился тут с солдатом, у которого конец носа был отрублен и висел как на ниточке. Солдат стоял и плакал. Вдруг подходит к нему военный доктор и говорит: «Дай-ка я тебе нос-то пришью!». Впоследствии у него нос и прирос. Вспоминал также Петр Иванович, как русский солдат формирует по-своему иностранные слова. Например, был в то время генерал, фамилия его Бистром, а солдаты все называли его Быстров. Или бывала стрельба бранцкугелем, а солдаты говорили: брянским уголем.

По выходе в отставку Петр Иванович был лет уже не молодых, ему перевалило за пятьдесят. Теперь, оглянувшись назад и в своей жизни видя много сделанного им недолжного, а впереди неминуемость смерти и Страшного Суда Божия, он задумался: «Как быть и что творить?». «Купил я себе, – так он сам рассказывал, – книжку «Житие Саровского старца», а в настоящее время преподобного Серафима. Пришел в гостиницу, попросил себе отдельную комнатку, велел подать чаю, а сам между прочим стал читать купленную мною книгу. Чтение так повлияло на мою грешную душу, всегда прежде бывшую в рассеянности, что слезы градом катились по щекам моим. Проходя мимо моей комнатки и видя меня плачущим, половые только пожимали плечами, недоумевая, отчего это барин плачет. Тут же и пришла мне благая мысль провести остаток своей жизни в святой обители».

И вот с этой целью в 1846 году прибыл Петр Иванович в Оптину пустынь, которая в то время была в полном расцвете жизни духовной. Но так как после развеселой жизни трудно было вдруг подчиниться строгим правилам монастырской жизни, то он и вздумал сначала поместиться с благословения отца настоятеля в номере монастырской гостиницы, где и прожил девять годов. Когда же он укрепился в духе и посвыкся с монастырской жизнью, тогда уже и поступил в скит на жительство. Это было в 1855 году 5 ноября, а в 1859 году он был облачен в рясофор. В рясофоре он проходил до самой своей кончины, потому что, привыкши давать себе в жизни некую ослабу, не мог отказаться от пенсии, а не отказавшись от пенсии, не мог, по церковным законам, пострижен быть в мантию, о чем старичок немало скорбел и иногда даже высказывался так: «Я бы, может быть, теперь уже был иеромонахом и благословлял, если бы не пенсия».

Несмотря, впрочем, на это, отец Петр пользовался между скитскими братиями почетом. Его заставляли, наряду с иеромонахами и иеродиаконами, во время праздничных бдений читать в церкви канон или положенное поучение. Послушание его было заведовать свечным ящиком. Вообще, все братия любили его за простоту и любовное обращение. Когда он получал от казначейства пенсию, тогда покупал в городе хорошего чаю и баранок и по возвращении в скит угощал своих соседей по келлии. Любил он иногда писать кое-какие мелкие статейки, которые и отсылал в «Странник» или «Душеполезное чтение». Это было в продолжение 50-х и 60-х годов прошлого [XIX] века. Но так как отец Петр в этих статейках описывал некоторые обстоятельства по своему личному взгляду и потому не совсем правильно, то статейки его вследствие этого не всем нравились. В особенности восставал против них одновременно с ним живший в скиту рясофорный монах отец Константин (впоследствии иеромонах Климент) Зедергольм. По кончине отца Петра остались две объемистые рукописи – выписки из творений святых отцов, которые теперь хранятся в скитской библиотеке.

Вот что еще интересно. При жизни отец Петр коротко был знаком с жившим в монастыре тоже рясофорным монахом отцом Павлом Моисеевичем, который тоже был в военной службе и вышел в отставку с чином майора. Этот последний передал отцу Петру следующий рассказ: «Пришла мне, – говорил он, – мысль помолиться Богу, чтобы Он мне открыл, в каком положении находится душа императора французов Наполеона I. И по времени я увидел Наполеона (неизвестно только, во сне или наяву) в виде лягушки». Вот как ценится у Бога земная слава и величие человеческое! Еже есть в человецех высоко, мерзость есть пред Богом (Лк. 16, 15).

До осени 1860 года, пока старец Макарий был жив, отец Петр пользовался его советами и наставлениями и после всегда вспоминал о нем с великою любовью и глубокопочитанием. «Бывало, – рассказывал отец Петр, – стою я в церкви. Туча смущающих помыслов найдет на грешную мою душу. Старец заметит это, сам подойдет ко мне, благословит, укажет на какую-либо святую икону и скажет: «Вон молись такому-то угоднику Божию», и тотчас рассеется мое смущение и благодатный мир водворится в душе моей». Этот великий старец до тонкости знал, с кем и как обращаться, и умел соединять строгость со снисходительностью. Издавна соблюдалось в скиту старческое правило – пить чай по три чашки средней величины, не больше. Вот пришел к нему однажды отец Петр и просит разрешить ему пить по четвертой, а то трех для него недостаточно. «Нет, нет, – положительно сказал ему старец, – по три, по три пей». Однако, уступая его просьбе и немощи естества, прибавил в утешение его: «А ты как будешь в чашку наливать чай-то, возьми да и перелей несколько на блюдце». А все-таки счет чашек не должно было терять. Таковыми, по-видимому, незначительными случаями старец обучал учеников своих отсекать свою волю, ибо для души ничто не проходит бесследно, но укрепляет ее в навыках или добрых или худых. Верный в малом и во многом будет верен. Все начинается с малого.

20 июня 1864 года отец Петр отправился было на богомолье, но 30 июля возвратился в скит. В Тихвине Новгородской губернии испугал его слух о сибирской язве. С 1 октября 1867 года сделался он нездоров. В это время ему привиделось во сне, будто он собирается ехать в город Землянск Воронежской губернии, где давно, может быть, лет 30 тому назад, ему приходилось квартировать вместе с солдатами. Проснувшись, он понял, в какой Землянск настало время для него ехать. Это – общий для всех погост. Собравшись с силами, он сходил к старцу батюшке отцу Амвросию для объяснения и с тех пор стал готовиться к смерти. Все свои черновые бумаги пожег в печке. Затем все более и более стал чувствовать ослабление сил телесных, но боли никакой не чувствовал. Принял келейно постриг в мантию, был напутствован всеми Святыми Таинствами и наконец 12 декабря в 8 часов утра скончался мирно христианской кончиной 73 лет от роду. Того же числа вечером был вынос тела его из келлии в церковь. 13-го числа была в скиту своя вечерня, а после нее служилась панихида над телом почившего. 14-го была заупокойная утреня и литургия, после которой совершал погребение настоятель обители отец игумен Исаакий со скитоначальником иеромонахом отцом Иларионом и монастырским духовником иеромонахом Пименом. После погребения все скитские братия в келлиях скитоначальника угощались чаем при искреннем благожелании. Да упокоит Господь душу новопреставленного монаха Петра в вечных обителях!

Монах Петр (Никифоров)

(†8/21 июля 1848)

Летом 1848 года в Калужской губернии свирепствовала холера. В Оптинском скиту обнаружилась она у молодого послушника Петра Никифорова. К излечению его употреблены были известные в то время средства, но успеха не было. Больной исповедался и приобщился Святых Христовых Таин, был особорован и, судя по надгробной надписи (где он назван монахом), без сомнения пострижен был в монашество. Наконец, после жестоких страданий от внутреннего огня, окончил путь своей жизни 8 июля во втором часу пополуночи, прожив на свете 28 лет. Тело его погребено было 9 июля на общем скитском кладбище. Родом он был из новосильских мещан. Усердным своим в скиту послушанием служил примером для братии.

Монах Рафаил (Фомин)

(†13/26 апреля 1913)

Из крестьян Орловской губернии Ливенского уезда Знаменской волости села Космодамиановского; в миру Роман Васильевич Фомин, холост. Обучался в сельской школе чтению и письму. Записан в братскую книгу (одет в подрясник) 22 мая 1898 года (22 лет от роду). Пострижен в рясофор 12 апреля 1902 года, определен в число братства (приукажен) 19 февраля 1903 года; пострижен в монашество 16 декабря 1907 года в Оптиной пустыни. Проходил в 1912 году послушание цветника в скиту. Скончался 13 апреля 1913 года от туберкулеза легких, 37 лет от роду. Перед смертью пострижен в схиму; исповедовал и приобщал его иеромонах Пантелеимон. Погребен 15 апреля на скитском кладбище. Совершали погребение иеромонах Кукша и монастырский иеродиакон Макарий.

Иеросхимонах Савватий (Нехорошев)

(†9/22 августа 1895)

В миру Сергей Андрианович Нехорошев, из мещан города Болхова Орловской губернии, по ремеслу кузнец. В детстве обучался грамоте вместе с другими детьми у настоятеля Болховского монастыря, знаменитого архимандрита отца Макария (Глухарева)77, бывшего Алтайского миссионера. Поступил в скит в ноябре 1856 года, будучи от роду лет 23. Он был небольшого роста, но крепкого телосложения и обладал хорошим телесным здоровьем. Послушание поручено ему было быть помощником пономаря. В это время главным пономарем в скиту был монах отец Флавиан (впоследствии казначей Оптиной пустыни), человек тоже крепких сил и здоровья. По скитскому уставу в Оптинском скиту в будничные дни вместо служб церковных отправляются в определенной келлии соборные молитвенные правила. После этих правил по большей части скитяне, разошедшись по келлиям, несколько отдыхают. Но послушник Сергий с отцом Флавианом никогда в это время не ложились отдыхать, а, пришедши от правил, занимались каким-либо рукоделием и в зимнее время оба делали ложки, которые в свое время и относили старцу иеромонаху Макарию. Пономарское послушание и одно – нелегкое послушание. Но в описываемое время пономари были вместе и садовниками, и цветниками, и занимались парниками, и потому они находились в непрерывных тяжелых трудах.

Из этого времени известен один происшедший с послушником Сергием случай: «Установлено было старцем Макарием, – так передавал впоследствии сам Сергий, – чтобы каждый скитянин, когда, конечно, поспеют плоды, съедал в день не больше трех яблок. В один день очень усилился у меня аппетит на яблоки, и я, конечно, не вдруг, а вперемежку, даже и незаметно для себя, кушал яблоко за яблоком, даже и сверх положенного, и к концу дня оказалось, что я съел в день 13 яблок, вместо трех-то. А вечером каждого дня необходимо было идти к старцу на откровение своих помыслов и, тем паче, дел. Думаю, что мне теперь делать? Как показаться к старцу и что говорить? Прихожу, становлюсь, по обычаю, пред старцем на колена и начинаю говорить не прямо, а издалека: «Простите, батюшка, я ныне много яблок поел». Старец: «А сколько же ты съел? Пять?». Отвечаю: «Больше».– «Шесть?» – «Больше». Не дождавшись конца этому «больше», старец как начал меня рукою по голове стукать! Стук!.. Стук! Тем и завершилось мое откровение».

12 августа 1857 года послушник Сергий указом консистории определен был в число скитского братства, а в начале 60-х годов пострижен в рясофор. К концу 1860 года отец Флавиан, будучи уже иеродиаконом, по распоряжению начальства оставил пономарскую должность, и Сергий после него сделан был главным пономарем. Послушание это он проходил более 25 лет, до самого иеромонашества, и притом с таким усердием и тщательностью, что поистине мог служить примером для всех пономарей. Во всякое время при нем была такая чистота и опрятность в храме Божием, что как будто он нарочно готовился к какому празднику. Впрочем, в это время он только и знал одно пономарское послушание; а ходить за садом и цветами приставлены были уже другие люди. По любви к чистоте и опрятности он не раз своими руками, конечно, при помощи других, тщательно отмывал закоптелые от каждения ладаном стены и потолок в церкви; на каковой труд последующие за ним пономари уже не решались.

26 октября 1866 года отец Сергий пострижен был отцом игуменом Исаакием в мантию и получил новое имя – Савватий. 31 декабря 1872 года он посвящен был в Калуге архиепископом Григорием в сан иеродиакона, а в 1878 году 31 декабря, тоже в Калуге, – в иеромонаха. Летом следующего 1879 года вздумали в монастыре промыть закоптевшую от ладана теплую церковь во имя Казанской иконы Божией Матери. Сам ли иеромонах Савватий поревновал принять участие в этом труде или, может быть, приглашен был начальствующими, неизвестно. Но только случилось тут несчастье. Промывание должно было начаться с потолка. Для того поставлены были подмостки, но, по недосмотру строителей, не совсем прочные. Потому, когда отец Савватий вместе с другими трудившимися братиями взобрался на эти подмостки, они обрушились. Все на них находившиеся, конечно, попадали на пол, но иные зашиблись, и только. А отцу Савватию свалившаяся сверху доска раздробила одну ногу в самом суставе около ступни, так что из раны по времени выпадали малые осколки кости. Да кажется, поврежден был при этом и крестец. Отца Савватия тотчас же снесли в монастырскую больницу. Приглашен был из ближней деревни Стенино опытный костоправ, который и связал ему ногу в лубки. А смотритель больницы, монах Филарет, и сам принимавший участие в трудах по церкви и тоже пораненный, хотя несколько легче, постоянно прикладывал лед к его ране и тем не дал возгореться антонову огню. Месяцев восемь пробыл отец Савватий в больнице и только в 1880 году на 5-й неделе Великого поста вышел из больницы. А в Великую Субботу мог уже участвовать в соборном служении Божественной литургии. Но хотя нога его и зажила, однако уже до самой кончины не давала ему полного спокойствия. Часто ощущалась в ней боль, особенно когда, бывало, отслужит он литургию; и ходил по большей части, опираясь на палку. В последние же годы жизни отец Савватий сильно страдал от своей больной ноги. Незадолго до кончины он принял постриг в схиму и скончался мирною христианскою кончиною 9 августа 1895 года, напутствованный в жизнь вечную всеми христианскими Таинствами. Всего жития его на земле было 62 года.

Монах Савватий

(†24 декабря 1833 / 6 января 1834)

Из дворовых людей. Первоначально жил несколько времени в рославльских пустынных лесах Смоленской губернии вместе с монахом Досифеем и другими пустынниками. В 1821 году, когда живший в тех же рославльских лесах монах Моисей (впоследствии оптинский настоятель) с родным своим братом Антонием (впоследствии скитоначальником), привлеченные любовью Калужского епископа Филарета (впоследствии митрополита Киевского), прибыли в Оптину пустынь для устроения при ней скита, прибыл вместе с ними и отец Савватий, который был некоторое время у скитоначальника отца Анатолия келейником.

Одновременно с вышеупомянутым послушником Георгием заболел он холерой и в один день, то есть 24 декабря 1833 года, преставился ко Господу из жизни сей временной, прожив в скиту 12 лет с лишним. А всей его жизни было 52 года.

Схимонах Сергий (Пономарев)

(†7/20 апреля 1881)

В миру Стефан Никитич Пономарев, родной брат бывшего скитоначальника иеросхимонаха Илариона78 (скончавшегося 18 сентября 1873 года), сын рядом погребенного с ним его родителя Никиты Филимоновича Пономарева, в монашестве монаха Нифонта, из саратовских купцов. А прежде был, как и родитель его, крепостной господ Ширинкиных, затем вольноотпущенный и купец. Был в свое время женат и очень счастлив своим подружием. Бывши крепостным человеком, ездил со своим барином за границу: был в Италии и, сопровождая барина, всходил с ним на вершину огнедышащей горы Везувия. Там он видел громадных размеров огненное озеро. Высоко вздымались на нем наподобие морской волны волны огненные. Страшно было смотреть на эту адскую картину. Между прочим, в виду их79 какой-то господин, должно быть разочарованный жизнью, бросился в эту бездну и мгновенно в ней бесследно исчез.

После смерти своей супруги Стефан Никитич прибыл в Оптину пустынь, где уже давно подвизался младший брат его, вышеупомянутый иеросхимонах Иларион, с намерением поступить в число братства оного монастыря. Был отцом настоятелем принят на жительство в монастырь, и так как в миру был хороший портной, то и определен в монастырскую рухлядную закройщиком. В первое время своего пребывания в святой обители, должно быть, он очень скучал по своей супруге, так как не мог без слез вспоминать о ней и потому, вероятно, имел немощь по временам лишнее выпивать. По этой-то, кажется, причине еще при жизни своего брата, уже болящего и доживавшего свой век скитоначальника отца Илариона, Стефан Никитич, теперь уже монах рясофорный, в 1872 году 27 августа переведен был из монастыря в скит, где надзор за ним был построже и где он уже не предавался винопитию до самой своей кончины. Характера он был тихого. Никто из братий не видел, чтобы он с кем-либо поссорился или кого-либо обидел.

Уже будучи в преклонных летах, он никогда не пропускал ни служб церковных, ни скитских молитвенных правил. Сему, впрочем, очень способствовало его крепкое телесное здоровье. О простуде он и понятия не имел. В раннее, например, весеннее время, в апреле месяце, когда снег только начинает сходить и когда в скиту, окруженном со всех сторон лесом, в особенности бывает слишком сыро, отец Стефан, утром, напившись горячего чаю, разогретый и потный выйдет на крыльцо в одном балахоне и с открытой лысой головой. Поглаживая по голове рукой, начнет говорить: «Ах, как прекрасно! Как прохладно!». Кто-то из монахов заметит ему: «Отец Стефан! Простудишься!». Только ответит: «Во!.. выдумал, что сказать, язёвый лоб» (от слова «язь» – рыба). Язёвый лоб – это у него были шуточно-бранные слова. Вообще, он до самой своей смерти не болел. И только в последний год его жизни заметно было, что лицо его начало принимать мертвенный цвет. В ноябре 1873 года келейно пострижен был в мантию, при чем ему дано было имя Сергий.

При жизни старика отца Сергия пришел в монастырь его родной сын, по имени тоже Сергий. В монастыре был принят в число братства, там жил, там и скончался.

Незадолго до своей смерти отец Сергий, любивший в свое время с братиями пошутить, неожиданно начинает говорить: «Что это я? Восьмидесятый год живу на свете и никогда редьку с медом не ел. Нужно попробовать». И покушал. Говорил, что кушанье не противное.

В феврале 1881 года отец Сергий заболел и пострижен был в схиму. Перед самой кончиной, лежа уже на смертном одре, он чувствовал сильный жар в груди и говорил: «Ох, терпенья нет, все равно как огненные уголья насыпаны в моей груди». Но вот ходивший за ним монах, по совету понимавших людей, наложил ему на грудь холодный компресс, и страдалец тотчас почувствовал успокоение. 7 апреля того же года, во вторник Страстной недели, в третьем часу пополудни отец Сергий скончался мирно христианской кончиной с напутствием всех Святых Таинств на 80-м году от рождения. Чин погребения, или отпевание тела, совершил иеромонах Агапит в Великий Четверток после часов, а предал земле тело покойника новый скитоначальник иеромонах Анатолий после литургии.

Через несколько дней после погребения схимонаха Сергия скитский иеромонах Нектарий (в то время бывший еще рясофорный монах Николай) имел во сне замечательное видение. «Вижу, – сказывал он, – отца Сергия и в то же время очень хорошо знаю, что он скончался. Спрашиваю: «Отец Сергий, ведь ты умер?» Отвечает: «Да, умер, но только телом».– Спрашиваю еще: «Ну, каково тебе там?» Отвечает: «Да слава Богу! Милость Божию получил, но только я нахожусь в общем помещении. А кто подвизался усердно в земной жизни, у тех уж какие красивые домики!». Тем сновидение кончилось».

Схииеродиакон Сергий (Трунов)

(†31 августа / 13 сентября 1884)

В миру Симеон Феодотович Трунов, сын помещика Курской губернии Щигровского уезда Феодота Саввича, имение коего было в селе Большие Щигры. Прибыл в Оптину пустынь в 1833 году вместе со старшим братом своим Павлом. Оба они ушли в монастырь тайно от родителей, которые немало поскорбели о сем, но впоследствии, узнавши, что дети их поступили в святую обитель на служение Богу, простили им это спасительное своеволие. Павлу в то время было 20 лет, а Симеону не более как лет 16. В скит ли прямо поступил Симеон или предварительно в монастырь, достоверно не известно, но только в сороковых годах прошлого [XIX] столетия он по спискам уже показан в числе скитских насельников. Так как он поступил в обитель в очень молодых летах, то и долго ему пришлось ждать приуказки. Она последовала только 4 декабря 1853 года. А в 1857 году 7 сентября он пострижен был в мантию с получением нового имени – Сергий. 17 августа 1862 года посвящен был в иеродиакона, но с февраля 1873 года, по случаю потери голоса, церковных служб не мог отправлять.

Иеродиакон Сергий в свое время отличался твердым и точным знанием церковного устава, которое прекрасно усвоил себе под руководством великого Оптинского старца иеросхимонаха Макария. Келейным его занятием было письмо по уставу. Он прекрасно написал целую книгу, именуемую «Лествицей» святого Иоанна Лествичника. Одновременно с отцом Сергием жил в монастыре искусный писец, монах Астион80, который тоже всю эту книгу переписал по уставу своей рукой. По благословению же старца отца Макария «Лествица» монастырского монаха Астиона поступила в скитскую библиотеку, а «Лествица» скитского монаха Сергия – в монастырскую, на память о них обоих. Кроме того, отец Сергий и скорописью писал очень хорошо. Вместе с тем отец Сергий весьма искусно вырезал параманные кресты из дерева и из кости. В настоящее время крест из кости его работы хранится в святом алтаре скитской Предтеченской церкви, надетый на венец Калужской иконы Божией Матери, украшенной серебряной ризой с камнями, которая вместе с другими иконами стоит за престолом на горнем месте.

При доброте сердца и мирном и тихом характере добрый отец Сергий имел и недостаток. Пришедши в надлежащий возраст, он побежден был немощью поддаться страсти излишнего винопития. Но так как в скиту строго за этим следят и еще строже взыскивают виновных, то отцу Сергию приходилось много терпеть за свою оплошность. Его, старика, становили в трапезе на поклоны в продолжение всего братского обеда, запирали в особую келлию на несколько дней, на хлеб и воду. И он беспрекословно подчинялся всем требованиям начальства, стараясь ни в чем не нарушать возлагаемой на него епитимии. Так, однажды сидел он голодный в уединенной келлии. Сжалившись над ним, наблюдавший за ним монах предложил ему чашку чаю. Но отец Сергий смиренно ответил: «Нет, уж как определено, так пусть и будет».

В июле 1884 года отец Сергий заболел внутренней болезнью и по этой причине перебрался из скита в монастырскую больницу, в которой того же месяца 30 числа был особорован святым елеем и пострижен в схиму без перемены имени. Весь август месяц он постепенно ослабевал в силах, не ощущая при этом в теле никакой боли. Неоднократно в это время сообщаем был Святых Христовых Таин. Наконец ночью при наступлении 31 числа августа, во время утрени, скончался мирною христианскою кончиною. По опрятании тела и положении во гроб его вынесли во Владимирскую церковь, где братиями деннонощно читается Псалтирь по усопшим и живым братиям и благодетелям, а 2 сентября, в воскресный день (кстати, празднование чудотворной Калужской иконы Божией Матери), пред ранней обедней оно перенесено было из монастыря в скитскую Предтеченскую церковь и после литургии, по обычаю, было отпето и погребено на скитском кладбище. Чин погребения совершали три скитских иеромонаха и один иеродиакон, а певчие на погребении пели монастырские. Всего жития иеродиакона Сергия в юдоли сей плачевной было 67 лет, из которых проведен им был в монастыре 51 год. Царство Небесное доброй душе его!

Монах Сергий

(†1/14 сентября 1830)

Поступил в скит в 1825 году из причетников села Брыни Жиздринского уезда Калужской губернии. Двоюродный брат оптинского приснопамятного схимонаха Иоанникия, который еще до основания скита немалое время жил и подвизался на этом месте в уединенной келлии с двумя монахами: Мисаилом и Феофаном. По единогласному свидетельству современников, старец Иоанникий украшен был всеми монашескими добродетелями. Его кротость, смирение, братолюбие и беспрекословное послушание настоятелю были образцом спасительной жизни для всех братий Оптиной пустыни. Корпусок, в котором жил отец Иоанникий, и теперь в скиту существует, но только внутренность его перестроена. Стоит он возле сажалки вблизи пасеки (схимонах Иоанникий скончался в 1815 году и тело его погребено в монастыре, так как скита в то время еще не было).

Описываемый монах Сергий по возможности старался подражать жительству своего двоюродного брата. Послушание его было ходить за пчелами. Вместе с тем он был весьма усерден и способен к церковному чтению и пению. Был пострижен в мантию. Прожил в скиту пять лет с половиною и преставился о Господе в жизнь вечную 1 сентября 1830 года, имея от роду 65 годов.

Инок Стефан

(†29 февраля / 13 марта 1836)

Родом из мещан города Козельска, живописец, был пострижен в рясофор. Перед смертью он был тревожим бесовскими привидениями и потому просил старца отца Леонида навестить его. Старец исполнил его желание, был у одра больного, утешал его духовною беседою и укреплял надеждою на помощь и заступление Божие. Отец Стефан скончался в преклонных летах 29 февраля 1836 года, прожив на свете свыше 80 годов.

Инок Стефан

(†14/27 июля 1831)

Рясофорный, поступил в скит в 1829 году, родом из Вологодской губернии Грязовецкого уезда, из экономических крестьян. Болел лихорадкою полтора месяца. В скиту жил два года с небольшим. Скончался в надежде жизни вечной 14 июля 1831 года. Всех лет ему от роду было 67.

Схимонах Тимон (Трунов)

(†22 января / 4 февраля 1894)

В миру Тимофей Петрович Трунов, родом из мещан города Коломны Московской губернии, но жил долгое время в Москве, работал на ткацкой фабрике и управлял некой частью работавших на фабрике женщин. Рассказывал он, что однажды во время работ фабричных едва не поплатился он своею жизнью. По недосмотру как-то нога его попала в ременную петлю, и потянуло было его кверху. Ткавшие около него женщины испугались и закричали, но сам Тимофей Петрович не растерялся, успел вовремя сбросить с ноги петлю и дать знать, чтобы остановили машину. Иначе всего бы его истрепало как мочало.

Поступил он в скит в октябре 1863 года, имея от роду 41 год. Послушание ему определено было быть келейником у отца Константина, впоследствии отца Климента (Зедергольма), на каковом послушании он находился до самой кончины отца Климента. По времени к этому послушанию было ему прибавлено и другое – печь хлебы на скитскую братию. Все это он исполнял рачительно и с любовью. Нередко вследствие вспыльчивого своего характера отец Климент и нехотя оскорблял Тимофея, но он, зная доброту сердца отца Климента, переносил это благодушно, ибо отец Климент так был дружелюбен и благожелателен, что готов был, как говорят, последним поделиться со своим келейником. Потому, когда отец Климент скончался, келейник его долго скучал о нем, даже и с болью сердечною.

14 августа 1866 года Тимофей пострижен был в рясофор. В июле 1873 года он сопровождал за границу, в Швейцарию, отца Климента, который по благословению Оптинских старцев ездил туда для христианского напутствия графа Александра Петровича Толстого, бывшего обер-прокурором Святейшего Синода; а 1 декабря того же года пострижен был в мантию, при чем дано было ему новое имя – Тимон. Будучи знаком вообще с механикой, отец Тимон вздумал обучаться исправлять порченые часы. Скоро он в этом успел и по благословению старца иеросхимонаха Амвросия очень удачно поправлял стенные и карманные часы за самую умеренную цену. Однажды он очень искусно сделал для старца костыль и в свое время поднес ему. А старец, взявши костыль, нагнул мастера да так-то славно приударил его по спине новым костылем-то дважды. Не довольствуясь этой наградой, отец Тимон по смирению проговорил: «Еще, в третий раз!». Батюшка и в третий раз не поскупился. Так старец при удобных случаях каждого смирял по-своему.

Издавна у отца Тимона был неисправен желудок и к концу жизни совсем испортился. В предсмертной своей болезни он в продолжение сорока дней не мог принимать никакой пищи, так как все принимаемое тотчас извергалось вон. В это время предлагали болящему принять пострижение в схиму, но он, не имея надлежащего понятия о схиме, отказывался. Раз в болезни, лежа на койке, он размышлял: «Что это такое – схима? И для чего ее принимают?». Вдруг он явственно услышал обращенный к нему голос давно скончавшегося старца иеросхимонаха Амвросия: «Схимник!». Приняв это за волю Божию, он немедленно выразил желание постричься, что и было исполнено келейно. В сороковой день его неядения он увидел в сонном видении уважаемого всем православным миром Кронштадтского протоиерея отца Иоанна, который сказал ему так: «Сорок дней ты постился, теперь Бог да благословит причаститься Святых Христовых Таин». По слову доброго пастыря церкви Христовой отец Тимон сподоблен был причастия Божественных и Животворящих Таин, причем рвоты не было. Вскоре затем он с миром почил о Господе. Кончина его последовала 22 января 1894 года. Жития его от роду было более 70 лет.

Монах Феодосий (Жарков)

(†22 августа / 4 сентября 1851)

В миру Флор Ильич Жарков, из вольноотпущенных. В 1830 году поступил он в скит, в 1836 году пострижен в рясофор, а в 1837 году 8 ноября – в мантию. Послушание его было – быть на посылках в разные места, в особенности в Калугу, и исполнять разные монастырские поручения. Был человек воздержанный, молчаливый и жизнь проводил скрытно. Страдал сильно грыжею, начало которой получил еще в мирской жизни.

13 августа 1851 года он почувствовал лихорадочные припадки. Несмотря на это, 17-го числа по монастырской, а кстати и своей надобности отправился в Калугу. Но 19-го числа возвратился в скит и уже сильно ослабевал, хотя все еще понуждался ходить. 21-го числа утром нашли отца Феодосия в келлии лежащим без чувств, с закрытыми глазами. Дыхание у него было тяжелое. По временам он стонал и телом был совершенно недвижим. На оклик никому не откликался. Видя его в таком опасном положении, в 8 часов утра особоровали его святым елеем и ожидали, не придет ли в чувство. На другой день, 22 числа, в среду, он мог принять Святые Христовы Таины и после проглотил немного теплоты, но глаза не открывал и не отзывался. В тот же день в 6 с половиной часов пополудни настал час разлучения души его и тела. В последнюю минуту жизни окружающие умирающего заметили, что он мало стиснул зубы и как будто проглотил что-то горькое и затем тихо испустил последний вздох на 63-м году от роду. На третий день после его кончины настоятель обители отец игумен Моисей служил собором в скиту литургию, по окончании которой отправил и погребение.

Игумен Феодосий (Попов)

(†10/23 октября81 1903)

В миру Феодор Афанасьевич Попов, из купеческого звания города Балашова Саратовской губернии. С детства имел большую веру ко Господу и Пречистой Его Матери и усердие к молитве. По вере он часто получал от Господа просимое, конечно, не противное Его святой воле. По кончине его остались автобиографические записки, из которых видно, что он с детства имел стремление к разным подвигам. Так, однажды, будучи еще мальчиком, обнаженным телом сидел в муравьиной кочке до тех пор, пока муравьи не искусали его до крови. Ходил пешком в Киев на богомолье, и даже, все еще малолеткой, ушел без ведома родителей в Оптину пустынь с целью совсем остаться на жительство в монастыре, но, по неимению паспорта, чрез козельскую полицию был возвращен домой. В мужеском возрасте, живя еще в миру, некоторое время носил вериги до тех пор, пока на теле его не открылись раны. Имел наяву искушения от бесов, от которых милостью и помощью Божией избавлялся; но как человек подвергался иногда и немощам человеческим. Видал замечательные сны, которые у него всегда сбывались. Но только Оптинский старец Макарий, к которому отец Феодосий в свое время относился, всячески предупреждал его, чтобы снам отнюдь не верил, так как через них легко впасть в прелесть бесовскую. Да и святой Иоанн Лествичник говорит: «Кто верит снам, тот вовсе не искусен» (Лествица. Слово 3:28).

Имея с юных лет стремление к иноческим подвигам и вообще к монашеской жизни, Феодор Афанасьевич не связывал уже себя узами брака. И так как он некоторое время служил по питейным откупам в городе Лебедяни Тамбовской губернии и уже знаком был с Лебедянским Троицким монастырем, то по благословению известного троекуровского затворника отца Илариона поступил сначала в число братства в этот монастырь. Это было 27 июля 1860 года. Тут он был и в мантию пострижен 28 июля 1863 года и наречен Феодосием, затем рукоположен был в иеродиакона 15 июля 1864 года и в иеромонаха 28 января 1868 года.

По обстоятельствам же пришлось ему переместиться в Оптину пустынь 1875 года 19 января. По благословению старца батюшки отца Амвросия он поместился было в скиту, но тут ему пришлось пожить недолго. 8 апреля 1877 года по определению Святейшего Синода он назначен был настоятелем Перемышльского Лютикова монастыря Калужской епархии, где и возведен был в сан игумена 31 марта 1885 года. Находясь в Лебедянском Троицком монастыре, отец Феодосий по благословению доброго настоятеля отца игумена Иоасафа с самого поступления в монастырь до перехода в Оптину пустынь жил в монастырском саду, в уединенной келлии. Так, как видно из его записок, он проводил строгую подвижническую жизнь: временем по целой ночи проводил в молитве и слезах; но при том, как видно из его же записок, очень строго относился в суждениях своих к немощам своих собратий, начиная с самого отца настоятеля, казначея и т. д. Потому, промыслительно попустилось и ему самому впасть в те же погрешности, которые он осуждал в своих собратиях, когда Господь судил ему самому быть настоятелем Лютикова монастыря. Он даже так ослабел в жизни духовной, что приехал однажды к старцу батюшке отцу Амвросию и просил у него благословения оставить настоятельскую должность. Но старец сказал ему так: «Живи до тех пор, пока не прогонят». И слова старца не остались без исполнения. Дело было так. В 1893 году, когда Калужскую архиерейскую кафедру занимал епископ Анатолий (впоследствии член Московской Синодальной конторы и настоятель Новоспасского монастыря), в Лютиковом Троицком монастыре украдена была неизвестно кем вся капитальная монастырская сумма в несколько тысяч рублей. Скрыть это было нельзя. И хотя по опубликованию деньги вскоре нашлись, тем не менее владыка приписал это неосмотрительности настоятеля и велел ему подать в отставку. 10 февраля 1894 года отец игумен Феодосий был отставлен от настоятельской должности.

Для более внимательной жизни Промысл Божий, чрез высшее начальство, указал отцу Феодосию самое благонадежное место – скит Оптиной пустыни. Тут он жил очень скромно и своим простым обращением заслужил любовь братии. Нередко за святое послушание он ездил в Шамординскую женскую обитель для отправления богослужений наряду с другими иеромонахами. Там жила его родная сестра Екатерина Афанасьевна, которая пострижена была келейно в схиму и скончалась раньше своего брата дней на пять или шесть. И сам отец Феодосий незадолго до своей кончины тоже желал быть постриженным в схиму, но почему-то это дело не состоялось. В скиту он прожил немалое время – лет девять с лишком. Любил часто служить Божественную литургию и служил с умилением сердечным. А в свободное время имел привычку удить рыбу, в чем находил всегда большое удовольствие. Вообще, он был добрый и благожелательный монах и в свое время гостеприимный настоятель.

Смерть застала его неожиданно. Дня за три или за четыре он служил; и это было последним напутствием его в жизнь вечную. Затем, как говорили, у него открылась сильная рвота, и 10 октября 1903 года он мирно скончался на 80-м году от рождения. На третий день была соборная литургия и похороны.

Схимонах Феодот (Герасимов)

(†16/29 января 1900)

В миру Феодор Иванович Герасимов, из крестьян Тульской губернии Ефремовского уезда Дмитриевской волости деревни Лоташка. В раннем детстве остался от родителей сиротой. Сказывал он, что в начале 40-х годов прошлого XIX века в их местности было сряду два голодных года, и потому приходилось по целому дню работать у зажиточных крестьян за один ломоть хлеба, чтобы только не умереть с голоду. Но зато по прошествии этих голодных годов уж и урожай был хорош! Феодор Иванович в свое время был женат, но был бездетный и потому вместо детей воспитывал у себя двух мальчиков племянников-сирот, которые почитали его как родного отца. Занятие его, как сельского жителя, было обычное крестьянское – хлебопашество. А кроме того, он занимался рыболовством, и очень удачно. «Бывало, – вспоминал он, – крестьяне наши везут на базар в Ефремов огромные возы сена и соломы, а я повезу рыбки пуда три или побольше. Ее в телеге-то и не видать, а денег выручу больше всех». Так жил он и нажил, судя по-крестьянски, порядочное состояние. Когда же скончалась у него жена, а племянники выросли, тогда он увидел, что ему не для чего уже оставаться в миру, и потому в 1874 году поступил в Оптину пустынь в число братства. Ему тогда было от роду около 50 годов. И так как в миру он занимался рыболовством, то и в монастыре послушанием его было вместе с другими ловить рыбу. Сказывал он, что перед тем как идти на ловлю, никогда не пил чаю, а только закусывал; другие же его товарищи чай пили. Но как вскоре приходилось всем рыболовам быть мокрыми, то все они потеряли на этом послушании здоровье и в ранних летах померли, а он при своей аккуратности здоровье свое сберег и долго пожил на свете. Затем Феодор Иванов был несколько времени гостинником и пострижен в рясофор, но не был приукажен к Оптиной пустыни.

Проживши здесь годов десять с лишком, он по обстоятельствам должен был перейти в Лихвинский Покровский Добрый монастырь, где и приукажен и пострижен в мантию с наречением его Феодотом. Тут он исполнял должность келейника настоятельского и вместе был свечником. В 1834 году, когда добринского настоятеля перевели на ту же должность в Мещевский Георгиевский монастырь, отец Феодот перешел туда же за ним, где и прожил три года, проходя послушание свечника.

В ноябре 1897 года, когда настоятель этот по нездоровью был уволен от должности и прибыл на покой в Оптинский скит, отец Феодот в то же время перешел в скит за своим настоятелем. Здесь он, по старости лет и по слабости сил, уже никакого послушания не нес. Но чтобы не быть в тягость обители, он пожертвовал в скит почти все сберегавшиеся у него деньжонки. А кроме того, сделана была за его счет сребропозлащеная риза на икону Божией Матери «Споручница грешных» в скитскую церковь, стоимостью около 150 рублей.

Главным отличительным свойством отца Феодота было его усердие в Божественной службе и вообще к молитве. В каком бы монастыре он ни жил, всегда неопустительно ходил ко всем службам церковным – к утрени, к обедне и вечерне, что составляет для монаха немалый подвиг и требует от него крепости физических сил. Кроме того, он каждый день, как он сам признавался, проговаривал по 7000 Иисусовых молитв. Грамоте же он почти не умел – так как едва мог разбирать слова; только довольно порядочно затвердил молитвы на сон грядущим и иногда прочитывал для своего настоятеля. В употреблении пищи был воздержан. Вспоминал он про своего первого настоятеля оптинского архимандрита Исаакия, который в свое время дал ему совет никогда не наедаться досыта, а выходить из-за стола с малым ощущением голода. Этого правила и держался всегда отец Феодот. Кроме того, он был человек верный и исполнял поручавшиеся ему послушания по совести.

Немного пришлось пожить ему в скиту – всего два года и два месяца с днями. Прибывши в скит, он постепенно, видимо, ослабевал в силах, но все продолжал ходить, хотя через силу и с оханьем, на скитские молитвенные правила и к службам церковным. Наконец, идя однажды, кажется, в январе 1900 года, от утреннего правила, он около крыльца своей келлии упал без чувств. Его подняли и внесли в келлию. Затем он свезен был в монастырскую больницу, там особорован, пострижен в схиму и несколько дней ежедневно сообщался Святых Христовых Таин, а 16 января сподобился мирной христианской кончины. Кончина его была так тиха, что из бывших при нем монахов никто не заметил ее. Думали, что он спит, а он уже уснул вечным сном. Скончался лет 72. Тело покойника перенесено было в скит и на третий день, после соборного служения литургии в чине погребения, похоронено было по обычаю.

* * *

67

Лядвия (ц.-сл.) – мясо на чреслах, мускулы в чреслах, ляжки; внутренние поясничные мышцы около почек (см.: Лев. 3, 9; 2Цар. 2, 23; 3, 27).– Ред.

68

Ключарев Феодор Захарович (†21 июля / 3 августа 1872) – надворный советник, тульский предводитель дворянства, почетный гражданин г. Козельска, потомственный благотворитель Оптиной пустыни. В скит поступил в 1860 году. Скончался схимонахом Феодором.– Ред.

69

На момент составления жизнеописания, т. е. в начале XX века. Здесь и далее в этой главе при упоминании подобных мелких деталей в описании монастыря и скита следует иметь в виду начало XX века.– Ред.

70

Сице – так, таким образом.– Ред.

71

Формы, иначе стасидии – специальные сидения для братии в манастырских храмах с откидывающимися досками. Распространены в греческих монастырях.– Ред.

72

Темная вода – простонародное название глаукомы.– Ред.

73

Сажалка, садок – запруда, в которую сажают рыбу и разводят ее. Здесь: небольшой пруд на северо-западной стороне скита.– Ред.

74

Инфлуэнца (итал. influenza) – грипп.– Ред.

75

Преподобного Илариона, старца Оптинского.– Ред.

76

Т.е. зимой 1856 года.– Ред.

77

Память преподобного Макария Алтайского празднуется 18/31 мая.– Ред.

78

Преподобного Илариона, старца Оптинского.– Ред.

79

Т. е. на их глазах.– Ред.

80

Монах Астион (Голосов; †6/19 января 1856) подвизался в Оптиной с 1834 г. Исполнял послушания столярного мастера, пономаря, переплетчика книг, трудился в больнице. 20 декабря 1854 г. в связи с неизлечимой болезнью выбыл за штат.– Ред.

81

Или 20 октября / 2 ноября.– Ред.


Источник: Оптинский патерик / [сост. монахиня Иулиания (Самсонова)]. - Саратов : Изд-во Саратовской епархии, 2006. - 551 с. ISBN 5-98599-025-7

Комментарии для сайта Cackle