Дитрих Бонхеффер (1906–1945)

Дитрих Бонхеффер родился 4 февраля 1906 г. в Бреслау. В период с 1923 по 1928 г. он учится на богословских факультетах университетов Тюбингена и Берлина. На становление Бонхеффера заметное влияние оказал Адольф фон Гарнак, а позже – Карл Барт. В 1927 г. Бонхеффер защищает превосходную диссертацию по экклезиологии «Соттипіо Sanetorum», а годам позже выдерживает экзамен для пасторского служения (так называемый первый богословский экзамен). За экзаменом последовала пасторская практика, т. н. викариат в Барселоне. В 1930 г. за работу «Акт и бытие» Бонхеффер удостаивается ученой степени doctor habilitatus. Поскольку он все еще слишком молод для пастырского служения, ему выделяют годовую стипендию для учебы в Нью-Йорке. В последующие годы Бонхеффер посвящает себя экуменической работе и проявляет себя сторонником пацифизма. До 1933 г. он служит в качестве студенческого пастора в Высшей технической школе Берлина. В период с 1933 по 1935 г. он пастор немецкой общины в Лондоне. В 1935 г. Бонхеффер становится руководителем проповеднической семинарии в местечке Финкенвальде, относящейся к основанной Мартином Нимёлером и другими так называемой Исповедующей Церкви. В 1936 г. (по 1941 г.) Бонхеффер лишается права преподавания, более того – получает запрет проповедовать и публиковаться. В 1939 г. братский совет Исповедующей Церкви уполномочивает его выехать за границу по делам экуменического движения, стремясь уберечь его от военной службы и предоставить возможность к эмиграции. Однако Бонхеффер, повинуясь зову совести, возвращается обратно в Германию и принимает участие в движении Сопротивления против Гитлера. В 1943 г он подвергается аресту. 9 апреля 1945 г. по приказу фюрера Бонхеффер был казнен в концлагере Флоссенбург.

Центр богословия Бонхеффера образует проблема реальности Иисуса Христа в этом мире. Его главное экклезиологическое положение гласит: «Христос, существующий как община». Участие в церковной борьбе приводит его к таким понятиям, как «последование», «послушание», «исповедание», и позволяет ему осознать различие между ни к чему не обязывающей «дешевой» благодатью и призывающей к действию и страданию «дорогой» благодатью. Впоследствии данная тема преобразуется в вопрошание о реальности господства Христа над миром, тем миром который стал неверующим и «совершеннолетним».

В настоящую хрестоматию включены следующие тексты:

• Bonhoeffer Dietrich. Die teure Gnade // Bonhoeffer Dietrich. Nachfolge. Gütersloh, 2002. S. 29–43.

• Bonhoeffer Dietrich. Bild Christi // Nachfolge. S. 297–304.

В книге «Последование», перевод двух глав которой (первой и последней) приводится ниже, Бонхеффер предложил свое толкование на Нагорную проповедь Спасителя. Впервые он упоминает о работе над этим сочинением в письме от 28 апреля 1934 г., написанном им из Лондона, где он проходил тогда пасторское служение: «Национал-социализм принес с собой конец Церкви в Германии. И хотя я всеми силами работаю на стороне церковной оппозиции, мне совершенно ясно, что эта оппозиция есть не более чем переходный этап к оппозиции совсем иного рода... Настоящая борьба, которая начнется, возможно, позже, должна заключаться просто в верующем устроении... Я думаю, что решающее значение здесь имеет Нагорная проповедь... Последование за Христом – что оно означает, мне хотелось бы это знать. Оно не исчерпывается нашим понятием веры. Я как раз сейчас работаю над одним сочинением...».⁴¹⁴ О толковании на Нагорную проповедь идет речь также в письме Бонхеффера Рейнхольду Нибуру от 13 июля того же года: «Я работаю сейчас над сочинением, которое посвящено Нагорной проповеди...»⁴¹⁵

Вскоре теоретические размышления Бонхеффера оказываются востребованными на поприще церковной практики. В марте 1934 г. епископ Рейха Людвиг Мюллер, являвшийся сторонником правящей нацистской партии, приостанавливает работу всех проповеднических семинарий (учебных заведений Евангелической Церкви) на территории Пруссии. И тогда оппозиционная, так называемая Исповедующая Церковь задается вопросом об учреждении своих собственных школ по подготовке пасторов, Бонхеффер приглашается возглавить одну из них. В сентябре 1934 г. он дает свое согласие стать директором проповеднической семинарии Земли Берлин-Бранденбург. Вероятно, в это же время Бонхеффер решает использовать свои наброски о Нагорной проповеди в качестве материала для лекционных курсов этой семинарии. Уже в апреле 1935 г, он начинает читать в местечке Цингсхоф соответствующий цикл лекций по Новому Завету. В июне семинария перемещается в городок Финкенвальде (недалеко от Штеттина), где Бонхеффер последовательно читает пять полугодовых курсов, так или иначе затрагивающих тематику «Последования». Тогда же, во время зимнего семестра 1935/36 гг., он читает аналогичный курс в Берлинском университете. Но уже в августе 1936 г. министерство образования Третьего рейха лишает Бонхеффера права на преподавательскую деятельность.

Лекционный курс Бонхеффера по Новому Завету, как это следует из сохранившихся записей, состоял из толкования на те синоптические места, в которых повествуется о призвании к последованию за Христом, а также из рассмотрения Нагорной проповеди. В последующих курсах он обращается к соответствующим местам остальных книг Нового Завета, в особенности – посланий ап. Павла. В годовом отчете 1936 г. Бонхеффер перечисляет все прочитанные им циклы лекций: «После первого курса по Новому Завету, посвященного «Последованию за Христом» (1935), были прочитаны следующие курсы: «Видимая Церковь» – во втором семестре (1935/36), «Новая жизнь по апостолу Павлу» – в третьем семестре (1936) и «Конкретная этика у апостола Павла» – в текущем семестре (1936/37)»⁴¹⁶. Последний прочитанный Бонхеффером курс в семинарии Финкенвальде назывался: «Построение и воспитание общины в Новом Завете». Многие из этих лекций в переработанном виде вошли впоследствии в книгу «Последование»⁴¹⁷.

Рассматриваемая работа представляет собой важную веху в формировании христологии Бонхеффера. Уже в первой главе «дорогая благодать» определяется христологически – она есть «вочеловечение Бога» в противоположность «дешевой благодати», «благодати без живого, ставшего человеком Иисуса Христа». То есть благодать есть вочеловечение Иисуса Христа и проистекающий из этого факта призыв к следованию за Христом.

Далее, последование зависит от призыва Христа, причем Христос призывает человека «без какого-либо дальнейшего посредничества».

Это означает, что призыв Христа является тем единственным, что обладает непосредственностью, в то время как «учение, принцип, система» и «рефлексия» утрачивают свою опосредующую функцию. Следующий за Христом видит только Его одного. «Христос освободил человека из состояния его непосредственности по отношению к миру и поставил в состояние непосредственности по отношению к Самому Себе». Бонхеффер называет в этом контексте Христа посредником: Христос «есть посредник, не только между Богом и человеком, но также между человеком и человеком, между человеком и действительностью. Ибо весь мир сотворен через Него и для Него (Ин.1:3; 1Кор.8:6), потому Он есть единственный посредник в мире. С [вочеловечения] Христа не существует больше непосредственного отношения человека – ни по отношению к Богу, ни по отношению к миру; Христос желает быть посредником». Данное высказывание может считаться ключевым, центральным положением всей книги⁴¹⁸.

О христологической направленности «Последования» красноречиво свидетельствует также ее заключительная глава «Образ Христа». На разлад между человеком и Богом во грехе Бог отвечает восстановлением Своего образа в человеке. Образу «выдуманного Бога», представляющему собой искажение образа Божия, Бог противопоставляет Свой образ во Христе. Поскольку человек не в состоянии вернуть себе то, что он утратил, Бог Сам стал тем Образом, которым был призван быть человек. И последователь должен отождествиться с образом «послушного, страдающего раба Божия на Кресте», чтобы понести также и преображенный образ Иисуса. В этих словах намечаются принципы «Этики» Бонхеффера, заключающиеся в сообразовании с Распятым и Воскресшим.

Следующий за Христом не только слышит, но и видит Его. «Следующий взирает только на того, кому он следует». Об этом последовании, которое осуществляется не в слышании только, но и в видении, Бонхеффер говорит в заключительном предложении своей книги как о «подражании Богу». Следующий за Христом есть подражатель Бога. Последование ведет в конечном итоге к Богу, но оно осуществляется только со Христом и через Христа, ибо только Он есть центр и посредник.

Дешевая благодать – смертельный враг нашей Церкви. Наша борьба сегодня – это борьба за дорогую благодать.

Дешевая благодать – это благодать как уцененный товар, уцененное отпущение грехов, уцененное утешение, уцененное таинство; благодать как неисчерпаемое хранилище Церкви, из которого легкомысленными руками можно бездумно и безгранично расточать; благодать без цены, без стоимости. Ведь сущность благодати как раз будто в том и состоит, что счет уже заранее погашен. А по уже оплаченному счету можно все получить даром. Бесконечно велики понесенные расходы, оттого бесконечно велики и возможности их использования и расточительства. И что это была бы за благодать, которая не является дешевой?

Дешевая благодать – это благодать как учение, как принцип, как система; это отпущение грехов как общепринятая истина, это любовь Божия как христианская идея Бога. Кто с этим соглашается, тот уже получил отпущение своих грехов. Церковь, которая содержит такое учение о благодати, через него уже причастна благодати. В такой Церкви мир находит дешевое прикрытие своих грехов, в которых он не раскаивается, а освободиться от которых он и подавно не желает. Поэтому дешевая благодать – это отрицание живого слова Божия, отрицание вочеловечения Слова Божия.

Дешевая благодать – это оправдание грехов, а не грешника. Поскольку благодать все совершает в одиночку, то все может остаться по-старому. «Наш труд является тщетным», Мир остается миром, и мы остаемся грешниками «и в лучшей жизни»⁴¹⁹. В таком случае христианин пусть живет так же, как и мир, уравнивается с миром во всем и не дерзает – предаваясь ереси мечтательности! – проводить под благодатью иную, нежели во грехе, жизнь! Пусть он остерегается неистовствовать против благодати, осквернить великую дешевую благодать и учредить новое служение букве, пытаясь послушно жить по заповедям Иисуса Христа! Мир оправдан благодатью, поэтому – ради значительности этой благодати! для того, чтобы не противиться этой незаменимой благодати! – пусть христианин живет так же, как и остальной мир. Конечно, он охотно совершил бы что-нибудь необыкновенное; вне всякого сомнения, для него тяжелее всего отказаться от этого и быть вынужденным жить по-мирски.

Но он должен пойти на этот отказ, совершить это самоотречение и не отличаться от мира своею жизнью. Он должен предоставить благодати быть действительно благодатью в такой мере, чтобы он не разрушил веру мира в эту дешевую благодать. Однако христианин в своей обмирщености, в состоянии этого необходимого отречения, которое он должен совершать ради мира или нет, ради благодати! – пусть пребывает спокойным и уверенным в обладании этой благодатью, которая совершает все в одиночку. Итак, христианин пусть не следует за благодатью, но утешается ею. Вот что такое дешевая благодать, являющаяся оправданием греха, а не преисполненного раскаяния грешника, который оставляет свой грех и отвращается от него; это не такое отпущение греха, которое разлучает с грехом. Дешевая благодать – это милость, которую мы имеем по отношению к самим себе⁴²⁰.

Дешевая благодать – это проповедь отпущения грехов без покаяния, это крещение без вхождения в общину, это причащение без исповедания грехов, это разрешение от грехов без личной исповеди. Дешевая благодать – это благодать без последования, благодать без креста, благодать без живого, вочеловечившегося Иисуса Христа.

Дорогая благодать – это сокровище, скрытое в поле, ради которого человек идет и с радостью продает все, что у него было; это драгоценная жемчужина, ради которой купец отдает все свое добро; это царство Христово, ради которого человек вырывает тот глаз, который его соблазняет, это призыв Иисуса Христа, отвечая на который ученик оставляет свою сеть и следует за Ним.

Дорогая благодать – это Евангелие, которого постоянно нужно искать, это дар, о котором нужно просить, это дверь, в которую нужно стучаться.

Она дорога, ибо призывает к последованию, она благодать, ибо призывает следовать за Иисусом Христом; она дорога, ибо стоит человеку жизни, она благодать, ибо только она ему жизнь и дарует; она дорога, ибо проклинает грех, она благодать, ибо оправдывает грешника. Но прежде всего дорога эта благодать потому, что она дорого обошлась Богу, потому что она стоила Богу жизни его Сына – «вы куплены дорогою ценою»⁴²¹ – и потому, что для нас не может быть дешевым то, что дорого Богу. Благодать она прежде всего потому, что для Бога Его Сын не был слишком дорогой платой за нашу жизнь но Он отдал его за нас. Дорогая благодать – это вочеловечение Божие.

Дорогая благодать – это благодать как святыня Божия, которую нужно оберегать от мира, которую нельзя бросать псам; она есть поэтому благодать как живое слово, слово Бога, которое Он сам изрекает, как Ему Самому угодно. Мы встречаемся с ним как с милостивым призывом следовать за Христом, оно приходит как прощающее слово к напуганному духу и к разбитым сердцам. Дорогая благодать, ибо она принуждает человека возложить на себя иго последования за Христом, она благодать, ибо Иисус говорит: «иго мое благо, и бремя мое легко».

Дважды прозвучал призыв, обращенный к Петру: «Следуй за мной!». Это было первое и последнее слово Иисуса своим ученикам (Мк.1:17; Ин.21:22). Вся жизнь Петра пролегает между этими двумя призывами. Первый раз на Геннисаретском озере Петр по зову Иисуса оставил свои сети, свое занятие и последовал Его слову. В последний раз Воскресший опять встречает Петра на Геннисаретском озере за его старым занятием, и это вновь означает: «Следуй за мной!». Между этими двумя призывами пролегала целая жизнь ученика в последовании за Христом. А в центре этого последования – исповедание Иисуса Христом Божиим. Одно и то же было возвещено Петру трижды: в начале, в конце и у Кесарии Филипповой, а именно то, что Христос – его Господь и Бог. Одна и та же благодать Христова призывает его: «Следуй за мной!» и открывается ему в исповедании Христа Сыном Божиим.

Трижды слышал Петр на своем пути призыв благодати, трижды единая благодать возвещалась по-разному. Это была собственная благодать Христа и уж конечно же не такая благодать, которую бы ученик приписал сам себе. Одна и та же благодать Христова заставила ученика оставить все ради последования, подвигла его к исповеданию, которое должно было всему миру показаться богохульством, и призвала отвергшегося Петра к вершинному общению мученичества, очистив его тем самым от всех грехов. Благодать и последование неразрывно связаны в жизни Петра. Он принял дорогую благодать.

С распространением христианства и с возрастанием обмирщения Церкви осознание дорогой благодати постепенно утрачивается. Мир был христианизирован, благодать стала всеобщим достоянием. Ее можно было получить дешево. И все же Римская Церковь сохранила некий остаток первоначального знания. Решающую роль сыграло то, что монашество не отделилось от Церкви и что у Церкви хватило мудрости монашество потерпеть. Здесь, на краю Церкви, было то место, где сохранялось сознание того, что благодать дорого стоит, что благодать включает в себя последование. Люди оставляли ради Христа все, что они имели, и пытались в повседневном подвиге следовать суровым заповедям Иисуса. Так монашеская жизнь стала живым протестом против обмирщения христианства, против удешевления благодати. Однако, терпя этот протест и не допуская решительного столкновения, Церковь релятивировала его и даже извлекла из него оправдание своей собственной обмирщенной жизни, так как монашеская жизнь стала теперь лишь особым выбором единиц, следовать которому не был обязан весь церковный народ. Губительное ограничение действия заповедей Иисуса только определенной группой особо квалифицированных людей привело к разделению христианского пути на послушание высшей и низшем степени. Благодаря этому получилось так, что при каждой следующей атаке на обмирщение Церкви указывалось на возможность избрания внутри Церкви монашеского пути, наряду с которым возможность избрания другого – более легкого – пути оставалась в полной мере оправданной. Таким образом, сохранение раннехристианского понимания дорогой благодати, которому суждено было благодаря монашеству уцелеть в Римской Церкви, парадоксальным образом способствовало лишь крайнему оправданию обмирщения Церкви. При этом решительная ошибка монашества заключалась не в том, что оно – при всем содержательном недопонимании воли Иисуса – последовало благодатной дорогой сурового последования. Скорее монашество существенно отдалилось oт христианства⁴²² потому, что оно позволило стать своему пути лишь особенным свободным выбором немногих и тем самым заслуживающим особой похвалы.

Когда Бог во время Реформации через своего раба Мартина Лютера вновь возродил Евангелие о чистой, дорогой благодати, то он провел его через монастырь. Лютер был монахом. Он оставил все и пожелал последовать за Христом с совершенным послушанием. Он отрекся от мира и пошел путем христианского подвига. Он учился послушанию Христу и его Церкви, он знал, что только тот, кто пребывает в послушании, способен верить. Призыв в монастырь стоил Лютеру всей его жизни. Лютер был сокрушен на своем пути Самим Богом. Бог показал ему через Писание, что последование за Христом не является заслуживающей похвалы прерогативой немногих, но Божией заповедью для всех христиан. Смиренный труд последования сделался в монашестве заслуживающим вознаграждения делом святых. Самоотречение последователя раскрылось здесь как крайнее духовное самоутверждение благочестивых. Тем самым мир ворвался в монашескую жизнь и самым опасным образом стал вновь проявлять свое действие. Бегство монаха из мира превратилось в наиболее утонченную любовь к миру. В этом крушении последней возможности проводить благочестивую жизнь Лютер обрел благодать. Он увидел в крушении монашеского мира протянутую во Христе спасительную руку Божию. Он обрел благодать по вере в то, что «наше усилие напрасно, даже и в лучшей жизни». Это была дорогая благодать, которая даровала ему себя, которая разбила все его существование. Он должен был во второй раз оставить свои сети и последовать. В первый раз, когда он ушел в монастырь, он отказался от всего, не отказался лишь от самого себя, своего благочестивого Я. В этот раз он был лишен и этого. Он последовал не ради собственного вознаграждения, но только за Божией благодатью. Ему не было сказано: хотя ты и грешил, но теперь все прощено, оставайся и дальше там, где ты был, и утешайся дарованным прощением! Лютер был вынужден оставить монастырь и вернуться в мир не потому, что мир будто бы сам по себе был хорош и свят, но из-за того, что монастырь был не что иное, как мир.

Возвращение Лютера из монастыря обратно в мир означало наиболее острое наступление на мир, которое только предпринималось со времен раннего христианства. То отречение, которое монах противопоставлял миру, было детской игрой в сравнении с тем отречением, которое мир познал через возвратившегося в него. Наступление приобрело теперь фронтальный характер. Последование Христу должно было теперь осуществляться посреди мира. То, что раньше практиковалось как что-то из ряда вон выходящее в особых условиях и среди послаблений монастырской жизни, стало теперь необходимым и заповеданным для каждого христианина этого мира. Совершенное послушание заповеди Иисуса должно было осуществляться в повседневной, трудовой жизни- Благодаря этому конфликт между жизнью христианина и жизнью мира обострился невиданным образом. Христианин стал наседать на мир. Это был рукопашный бой.

Нельзя более роковым образом ошибиться в понимании дела Лютера, чем подумав, что, открыв для себя Евангелие чистой благодати, он провозглашал в мире некое льготное следование заповеди Иисуса; что реформаторское открытие было канонизацией, оправданием мира через покрывающую все благодать. Напротив, деятельность христианина в мире оправдывается для Лютера только тем, что в ней протест против мира заявлен с крайней остротой. Христианин получил от Евангелия новые права лишь поскольку его повседневная жизнь осуществляется как последование Иисусу. Не оправдание грехов, но оправдание грешника было причиной возвращения Лютера из монастыря. Лютеру была дарована дорогая благодать. Это была благодать, ибо она была водой на жаждущей земле, утешением страха, освобождением от рабства самовольно выбранного пути, оставлением всех грехов. Дорогой была эта благодать, ибо она не освободила от труда, а бесконечно обострила призыв к последованию. Но именно в том она была дорогой, в чем она являлась благодатью, и в том, в чем она являлась благодатью, она была дорогой. Это была тайна реформаторского Евангелия, тайна оправдания грешника.

И все же победителем в истории Реформации оказалось не познание Лютером чистой, дорогой благодати, но чуткий религиозный инстинкт человека к тому, как можно добиться благодати наиболее дешевым путем. Необходимо было лишь совсем легкое, почти незаметное смещение акцента для того, чтобы было совершено наиболее опасное и пагубное дело. Лютер учил тому, что человек даже в своих наиболее благочестивых путях и делах не может устоять перед лицом Божиим, поскольку, в сущности, он всегда ищет лишь самого себя. В этом бедственном положении он получил по вере благодать свободного и безусловного отпущения всех грехов. Лютер знал при этом, что ему эта благодать стоила жизни и стоит жизни ежедневно, ибо эта благодать не освободила его от последования, но, напротив, лишь еще больше утвердила в нем. Когда Лютер говорил о благодати, он всегда имел в виду и свою жизнь, которая только благодаря этой благодати стала всецелым послушанием Христу. Он совершенно не мог говорить о благодати как-нибудь иначе, но только так. Лютер говорил о том, что все совершает только благодать, и дословно так повторяли это и его ученики, с той единственной разницей, что они очень скоро опустили и перестали предполагать и высказывать то, что Лютер всегда предполагал как само собой разумеющееся, а именно последование. И действительно, Лютеру не нужно было подчеркивать последование как-то особо, поскольку он всегда говорил как человек, которого благодать привела к тяжелейшему последованию за Иисусом. Учение учеников было, таким образом, безупречно с точки зрения учения Лютера, и тем не менее это учение явилось концом и уничтожением Реформации как откровения дорогой благодати Божией на Земле. Из оправдания грешника в мире получилось оправдание греха и мира. Из дорогой благодати получилась дешевая благодать без последования.

Если Лютер говорил, что наши усилия напрасны даже в лучшей жизни, и поэтому перед Богом ничто не имеет значения, кроме «милости и благосклонности прощать грехи», то говорил он это, как тот, кто осознавал себя до этого мгновения и уже в само это мгновение вновь призванным к последованию за Иисусом, к оставлению всего, что у него было. Познание благодати было для него последним решительным разрывом с грехом его жизни и никогда не было его оправданием. В принятии оставления грехов оно явилось последним радикальным отказом от жизни по собственной воле и потому само по себе серьезным призывом к последованию. Оно было для него каждый раз «результатом» – разумеется, Божиим, а не человеческим. Но потомки превратили этот результат в принципиальную предпосылку некого расчета. В этом-то и была вся беда. Если благодать – дарованный самим Христом «результат» христианской жизни, эта жизнь ни в коей мере не освобождается от последования. Если же благодать является принципиальной предпосылкой моей христианской жизни, то тем самым я уже заранее получил оправдание моих грехов, которые я совершаю, живя в мире. И теперь на основании этой благодати я могу грешить, ведь мир оказывается принципиально оправданным через эту благодать. А потому я пребываю, как и ранее, в моем гражданско-мирском состоянии, все остается по-старому, и я могу быть полностью уверен, что меня покрывает благодать Божия. Под этой благодатью весь мир стал «христианским», однако христианство под этой благодатью удивительным образом превратилось в мир. Конфликт между христианской жизнью и гражданско-мирской деятельностью исчез. Христианская жизнь состоит в том, что я живу в мире и как мир, ни в чем от него не отличаясь, поскольку вообще ничто – по причине благодати! – не может меня от него отличить, но в установленное время я перемещаюсь из мирского пространства в пространство церковное, чтобы иметь возможность убедиться в отпущении моих грехов. Я освобожден от последования за Иисусом посредством той дешевой благодати, которая должна быть признана злейшим врагом последования, которая ненавидит и хулит истинное последование. Благодать как предпосылка – это самая что ни на есть дешевая благодать; благодать как результат – дорогая благодать. Страшно осознавать то, как много зависит от того, каким образом высказывается и используется та или иная евангельская истина. Это то же самое слово об оправдании одной лишь благодатью, однако ложное употребление того же самого положения ведет к полному разрушению его сути.

Когда Фауст в конце жизни говорит в своей работе о познании: «И вижу все ж, что не дано нам знанья»⁴²³, – это результат и нечто совершенно иное по сравнению с тем, когда эта же фраза произносится студентом-первокурсником для оправдания собственной лени (Кьеркегор). Как результат – это высказывание истинно, но как предпосылка оно является самообманом. Это значит, что познание не может быть отделено от той экзистенции, в которой оно обретено. Лишь тот, кто в последовании за Иисусом отказался от всего, что у него было, имеет право сказать, что он оправдан только по благодати. Он осознает сам призыв к последованию как благодать и благодать как этот призыв. Тот же, кто хочет с помощью этой благодати освободиться от последования, обманывает самого себя.

Однако не подходит ли сам Лютер до опасной близости к такому полностью извращенному пониманию благодати? Что это значит, когда Лютер говорит: «Ресса fortiter, sed fortius fide et gaude in Christo» – «Греши смело, но веруй и радуйся о Христе еще смелее»? Итак, ты пребываешь во грехе и никогда не перестанешь грешить; будь ты монах или мирянин, хочешь ли ты быть благочестивым или злым, ты не избежишь сетей мира, ты грешишь. Поэтому греши смело – и как раз благодаря явившейся благодати! Не является ли это неприкрытым провозглашением дешевой благодати, вольной грамотой для греха, отказом от последования? Не есть ли это кощунственное подстрекательство на основании благодати к преднамеренному греху? Может ли быть более дьявольское уничижение благодати, чем согрешать подарованной Богом благодати? Разве не прав католический катехизис, когда видит здесь грех против Святого Духа?

Правильное понимание этого вопроса всецело основывается на различении результата и предпосылки. Если выражение Лютера становится предпосылкой теологии благодати, то в этом случае провозглашается дешевая благодать. Однако для правильного понимания высказывания Лютера нужно его рассматривать не как начало, но непременно как завершение, как результат, как завершающий этап, как самое последнее слово. Рассматриваемое как предпосылка, высказывание ресса fortiter превращается в этический принцип; принципу благодати должен соответствовать принцип ресса fortiter. Это оправдание греха. Так высказывание Лютера превращается в свою противоположность. «Греши смело» – это могло быть для Лютера только самым крайним выходом из положения, утешением для того, кто познает на основании своего опыта последования, что он не может стать безгрешным, кто из-за боязни греха сомневается в Божией благодати, Для него «греши смело» не является принципиальным оправданием его непокорной жизни. Для него это Евангелие благодати Божией, перед которым мы всегда и в любом состоянии оказываемся грешниками и которое ищет и оправдывает нас именно как грешников. Исповедуй смело свой грех, не пытайся убежать от него, но «веруй еще смелее». Ты грешник, ну так будь грешником и не стремись стать кем-то другим, нежели ты есть, становись же каждый день грешником и делай это смело. К кому же еще может быть обращено такое высказывание, как не к тому, кто ежедневно всем сердцем отрекается от греха, кто ежедневно отказывается от всего, что препятствует ему в последовании за Иисусом и кто безутешен в своей каждодневной неверности и в своем грехе? Кто другой может это слушать, не опасаясь за свою веру, как не тот, кто посредством такого утешения осознает себя вновь призванным к последованию за Христом? Так высказывание Лютера, рассматриваемое как результат, становится дорогой благодатью, которая одна только благодатью и является.

Благодать как принцип, ресса fortiter как принцип, дешевая благодать – все это оказывается в конечном счете лишь новым законом, который не помогает и не освобождает. Благодать как живое слово, ресса fortiter как утешение в испытании и призыв к последованию, дорогая благодать – только это является той чистой благодатью, которая действительно отпускает грехи и избавляет грешника.

Как вороны собрались мы вокруг трупа дешевой благодати, от нее восприняли мы тот яд, который умертвил в нас последование за Иисусом. Правда, учение о чистой благодати пережило ни с чем не сравнимый апофеоз, чистое учение о благодати стало самим Богом, самой благодатью. Везде слова Лютера, и, однако же, они превращены из истины в самообман. Если наша Церковь содержит лишь учение об оправдании, тогда она, конечно же, является оправданной Церковью! – вот, что это значит. Итак, подлинное наследие Лютера должно было опознаваться в том, что благодать становилась столь дешевой, насколько это возможно. Лютеровским должно было считаться то, что последование за Христом предоставлялось законникам, реформатам⁴²⁴ или мечтателям – и все это ради благодати, – что оправдывался мир, а христиане, последовавшие за Христом, провозглашались еретиками. Народ был христианским, сделался лютеранским, но за вычетом последования, то есть по слишком низкой цене. Дешевая благодать победила.

Но знаем ли мы, что эта дешевая благодать, по большому счету, оказалась немилосердна к нам? Является ли та цена, которую мы должны платить сегодня, переживая развал организованных церквей, чем-то иным, нежели следствием слишком дешево приобретенной благодати? Благовестие и таинства раздавались за бесценок, совершались крещение, конфирмация, отпускались грехи всему народу, без всяких вопросов и условий, святыня раздавалась по человеческой любви насмешникам и неверующим, потоки благодати изливались без предела, призыв же к суровому последованию за Христом слышался все реже. Куда исчезло сознание ранней Церкви, которая с помощью института оглашения так тщательно оберегала границу между Церковью и миром, так заботливо стояла на страже дорогой благодати? Куда пропали предостережения Лютера против такой проповеди Евангелия, которая только утверждает человека в его безбожной жизни? Когда мир был еще ужаснее и безнадежнее христианизирован, чем сейчас? Что такое 3000 саксов, умерщвленных Карлом Великим телесно, по сравнению с миллионами душ, умерщвленных сегодня? На нас исполнилось то, что грехи отцов взыскиваются с детей до третьего и четвертого колена. Дешевая благодать оказалась весьма безжалостной к нашей Евангелической Церкви.

Несомненно, для многих из нас дешевая благодать оказалась немилосердной и в личном плане. Она не открыла нам путь ко Христу, но, напротив, закрыла его. Она не призвала нас к последованию, но лишь утвердила в непослушании. И разве не было безжалостным и жестоким, что когда мы только услышали призыв к последованию Иисусу как благодатный зов Христов, когда мы только решились на первые шаги последования в послушание заповеди, нас уже застигло слово о дешевой благодати? Были ли мы способны услышать это слово по-другому, а не так, чтобы оно своим призывом к некой, в высшей степени мирской трезвости лишь становилось у нас на пути? Чтобы оно не подавляло в нас радость последования указанием на то, что это всего лишь избранный нами самими путь, пустая трата сил, стараний и повиновения, которая необязательна и к тому же в высшей степени опасна? Ведь все уже готово и осуществлено в благодати! Курящийся лен был безжалостно угашен. Немилосердно было так обращаться к человеку, ибо сбитый с толку таким дешевым предложением, он был вынужден оставить свой путь, на который его призвал Христос, ибо теперь он ухватился за дешевую благодать, которая навсегда преградила ему путь к познанию дорогой благодати. Это не могло случиться иначе, нежели так, что обманутый слабый человек в обладании дешевой благодатью вдруг почувствовал себя сильным, а в действительности утратил силу к послушанию и последованию. Слово о дешевой благодати погубило больше христиан, чем какое-либо требование дел.

Мы хотим теперь во всем последующем обратить слово к тем, кого как раз этим ввели в соблазн, для кого слово о благодати стало пугающе пустым. Оно должно ради справедливости быть сказано для тех, кто признает, что благодаря дешевой благодати они утратили последование за Христом, а вместе с последованием за Христом и понимание дорогой благодати. Итак, поскольку мы не отрицаем того, что мы больше не причастны истинному последованию за Христом, того, что если даже мы и являемся членами право- верующей Церкви, содержащей чистое учение о благодати, однако больше не являемся членами Церкви, следующей за Христом, то нужно постараться вновь осознать благодать и последование в их правильной взаимосвязи друг с другом. Сегодня мы не имеем больше права уклоняться от этого. Бедственное положение нашей Церкви все явственнее обнаруживает себя в форме вопроса: как мы можем сегодня жить по-христиански?

Блаженны те, кто уже находится в конце пути, который мы только собираемся пройти, и кто с удивлением осознает то, что

представляется воистину невероятным, а именно, что благодать дорога, и дорога именно потому, что она чистая благодать, потому что она благодать Божия в Иисусе Христе. Блаженны те, кто в своем простодушном следовании за Христом был побежден этой благодатью, так что может в смирении духа восхвалять единственно действенную благодать Христову. Блаженны те, кто в познании такой благодати может жить в мире, не теряясь в нем, тем, для кого небесное отечество в последовании за Иисусом Христом стало настолько родным, что они в самом деле оказываются свободными для жизни в этом мире. Блаженны те, для которых последование за Иисусом Христом означает ничто иное как жизнь по благодати, и для которых благодать означает ничто иное как последование. Блаженны те, кто в этом смысле стали христианами, к которым слово благодати оказалось милосердным.

«Кого Он предузнал, тем и предопределил быть подобными образу Сына Своего, дабы Он был первородным между многими братиями» (Рим.8:29). Кого достиг зов к последованию за Иисусом Христом, сподобляются непостижимого обетования – они должны стать подобными Христу. Они должны носить Его образ как братья перворожденного Сына Божия. Последнее предназначение ученика – стать таким, «как Христос». Образ Иисуса Христа, который постоянно имеет перед глазами Его последователь и перед которым исчезают все иные образы, проникая внутрь, исполняет и преображает⁴²⁵ следующего за Христом, так что ученик становится подобным и даже равным Учителю. Образ Иисуса Христа в повседневном общении формирует образ ученика. Следующий за Христом не может взирать на образ Сына Божия с мертвым безучастием; от этого образа исходит преображающая сила. Кто всецело предает себя Иисусу Христу, тот носит, должен носить Его образ. Он становится Сыном Божиим, он пребывает Христа как перед невидимым Братом в равном образе, как образ Божий.

Некогда сотворил Бог Адама по образу Своему⁴²⁶. В Адаме как венце творения Бог искал удовлетворения в Своем собственном образе, Он «увидел все что создал, и вот, хорошо весьма»⁴²⁷. В Адаме Бог познал Самого Себя, С самого начала неразрешимая тайна человека заключается в том, что он, будучи творением, должен быть равен своему Творцу. Сотворенный человек должен носить образ несотворенного Бога. Адам сотворен таким, «как Бог». И теперь он должен послушно и с благодарностью хранить свою тайну – быть одновременно творением и подобием Божиим. Змей лгал, упрекая Адама в том, что он все еще должен стать как Бог – своими собственными силами и решимостью⁴²⁸. Тогда отверг Адам благодать и поступил как сам захотел. Тайну своего бытия – одновременно быть творением и подобием Божиим – он возжелал разрешить своими силами. Он сам захотел достичь того, что ему уже даровал Бог. В этом и состояло его падение. Адам действительно в каком-то смысле стал «как Бог» – sicut deus. Он сделал самого себя богом и так лишился Бога-Творца. Он стал один, подобно Богу, господствовать в обезбоженном и порабощенном мире⁴²⁹.

Загадка его бытия так и остается неразрешенной. Человек утратил свою собственную, богоподобную, полученную от Бога сущность. Он живет теперь, не будучи образом Божиим, как требует того его сущность. Человек живет, не будучи человеком. Он должен жить без возможности к жизни. В этом противоречие нашего бытия и источник нашего бедственного положения. С тех пор гордые дети Адама пытаются своими собственными силами вновь воссоздать в себе потерянный образ Божий. Но чем серьезнее и настойчивее они стремятся вернуть утраченное, чем убедительнее и ярче кажущийся успех, тем в большей мере усугубляется противостояние Богу. Тот искаженный образ, который они создают, уподобляясь своему выдуманному богу, все больше и больше неощутимо для них самих принимает черты образа сатаны. Образ Божий как благодать Создателя утрачен на этой земле.

Все же Бог не отвращает взора от своего падшего творения. Он вновь желает запечатлеть в нем свои образ. Он хочет вновь возрадоваться о своем творении. Бог ищет в нем свой собственный образ, чтобы любить его. И находит Он его не иначе, что Сам по своему великому милосердию принимает вид и образ падшего человека. Бог должен стать подобным образу человека, ибо человек не в состоянии больше стать подобным образу Божию.

Образ Божий должен быть восстановлен в человеке. Имеется в виду человек в его целостности. Не так, чтобы человек вновь получил лишь правильное представление о Боге, не так, чтобы он лишь поступал согласно слову Божию. Человек во всей своей полноте, как живое творение должен стать образом Божиим – в этом его цель и предназначение. Тело, душа и дух – вся человеческая природа должна воспринять на земле образ Божий. Бог обретает успокоение только в своем совершенном образе.

Образ возникает благодаря жизни, благодаря живому прообразу. Вид формируется на основании вида. Этим видом может быть выдуманный образ Божий, и тогда человеческий образ формируется, ориентируясь на него. Подлинный же, живой образ Божий сам преобразует человека и делает его подобным себе. Для того чтобы падший человек вновь стал образом Божиим, необходимо изменение, преобразование, «преображение» (Рим.12:2⁴³⁰; 2Кор.3:18⁴³¹) его образа. Вопрос только в том, как возможно это преобразование человека в образ Божий.

Поскольку падший человек не в состоянии своими силами вновь обрести и воспринять образ Божий, остается лишь один путь помочь ему. Бог сам принимает образ человека и приходит к нему. Сын Божий, который в божественном образе пребывал с Отцом, отказывается от своего образа и приходит к человеку в зраке раба (Фил.2:5 и далее ⁴³²). То изменение образа, которое не могло произойти в человеке, осуществляется теперь в самом Боге. Собственный образ Божий, свойственный Богу в вечности, принимает теперь образ падшего, грешного человека, Бог посылает Своего Сына в подобии плоти греховной (Рим.8:2 и далее)⁴³³.

Бог посылает Своего Сына – только это может помочь. Ни новая идея, ни лучшая религия не смогли бы достичь цели⁴³⁴. Человек приходит к человеку. Каждому человеку свойствен определенный образ. Его тело и его жизнь явлены видимым образом. Человек не сводится к одному лишь слову, мысли, воле, он есть уже до всего этого и во всём этом именно человек, целостный вид, образ, брат. В нем явлены не только новое мышление, воля, действие, но новый образ, новый вид. В Иисусе Христе образ Божий вошел к нам под видом нашей потерянной человеческой жизни, в подобии плоти греховной. Его образ открылся в Его учении и делах, в Его жизни и смерти. В Нем Бог вновь сотворил свой образ на земле. К этому образу неотъемлемо относятся вочеловечение, слово и дело Иисуса, Его смерть на Кресте. Это не тот образ, которым обладал Адам в раю во всем своем первозданном великолепии. Это образ Того, Кто вошел в мир греха и смерти, Кто принял на себя тяготы человеческой плоти, Кто смиренно покорил себя гневу и суду Божию о грешниках, Кто остался послушен Божией воле в страдании и смерти, Кто родился в нищете, был друг и сотрапезник мытарям и грешникам⁴³⁵, это образ Того, Кто был отвергнут и оставлен Богом и людьми на кресте, – это Бог в человеческом обличье, это человек как новый образ Божий!

Мы хорошо знаем, что знаки страданий, крестные раны теперь являются знаками славы на теле воскресшего и прославленного Христа⁴³⁶, что образ Распятого пребывает отныне в величии вечного Первосвященника, молящегося на небесах за нас⁴³⁷. Из рабского образа Иисуса восстало в пасхальное утро новое тело в небесном виде и ясности. Тот же, кто желает стать причастником славы и величия Иисуса по обетованию Божию, должен сперва уподобиться образу послушного, страдающего раба Божия на кресте. Кто желает воспринять преображенный образ Иисуса, должен сначала понести в этом мире позорный образ распятого. Никто не сможет вновь обрести потерянный образ Божий, не приобщившись образу вочеловечившегося и распятого Иисуса Христа. Только на этом образе почиет Божие благоволение. Бог благосклонен лишь к тому, кто пребывает перед Ним в подобии такого образа.

Уподобление образу Иисусу Христа не означает осуществления некого данного нам идеала Христа. Не мы становимся образом, но сам образ Божий, сам образ Христа стремится изобразиться в нас (Гал.4:19)⁴³⁸. Его собственный образ должен проявиться в нас Христос не успокаивается в Своем действии в нас до тех пор, пока не сделает нас подобными Самому Себе. Мы призваны уподобиться целостному образу Вочеловечившегося, Распятого и Прославленного.

Христос принял этот человеческий образ. Он стал одним из нас. В Его человечности и в Его уничижении мы распознаем наш собственный образ. Он уподобился человеку, чтобы человек был подобным Ему. В вочеловечении Христа всё человечество вновь обретает достоинство образа Божия. Поэтому тот, кто посягает теперь на ничтожного человека, посягает на Самого Христа, который принял человеческий образ и воссоздал в Себе образ Божий для всего, что несет в себе человеческий лик. В общении с Вочеловечившимся нам вновь даруется наше собственное человеческое бытие. Мы изымаемся из состояния раздробленности греха и приобщаемся полноте человеческого бытия. Насколько мы становимся общинниками Христу, Вочеловечившемуся, настолько мы соединяемся и с той полнотой человеческого бытия, которую Он несет. Подобно тому, как Христос воспринял и понес нас в своем человечестве, и наше новое человечество состоит теперь в том, что мы несем нужду и вину других людей. Вочеловечившийся претворяет своих учеников в братьев всех людей. Человеколюбие («Philanthropie») (Тит.3:4)⁴³⁹ Божие, открывшееся в вочеловечении Христа, является основанием братской любви христиан ко всему, что носит имя человека на этой земле. Благодаря образу Ставшего человеком община превращается в тело Христово, на которое приходится грех и нужда всего человечества, и только оно способно их понести.

Образ Христа на земле – это образ смерти Распятого. Образ Божий – это образ Иисуса Христа на кресте. Жизнь учеников должна преобразоваться в этот образ. Это жизнь в сообразовании смерти Христа (Фил.3:10⁴⁴⁰; Рим.6:4 и далее⁴⁴¹), жизнь в сораспятии Христу (Гал.2:19)⁴⁴². В крещении Христос сообщает жизни своих последователей образ Своей смерти. Умерев для плоти и для греха, христианин оказывается мертв для этого мира, и этот мир оказывается мертв для него (Гал.6:14)⁴⁴³. Живущий своим крещением, живет силой своей смерти. Жизнь последователей Христа характеризуется каждодневной смертью в борьбе духа против плоти, каждодневными смертными страданиями, которые доставляет христианину дьявол. Это страдания самого Иисуса Христа, и их должны претерпевать на земле все его ученики. Жизнь лишь немногих своих последователей удостаивает Христос теснейшего приобщения своим страданиям – мученичества. В мученичестве жизнь ученика достигает глубочайшего тождества с образом смерти Иисуса Христа. Через публичное бесчестие, страдание и смерть ради Христа членов Своей общины обретает Христос в ней видимый образ. Это одно и то же страдание – от крещения до мученичества, одна и та же смерть. Это новое творение образа Божия через Распятого.

Пребывающий в общении с Вочеловечившимся и Распятым, тот, в ком Он обрел Свой образ, станет также подобен Преображенному и Воскресшему. «Мы будем носить образ небесного человека» (1Кор.15:49). «Мы будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1Ин.3:2)⁴⁴⁴. Как и образ Распятого, образ Воскресшего преобразует тех, кто его видит. Кто зрит Христа, станет причастным и Его образу, станет подобным Ему, он станет зеркалом Божия образа. Уже на этой земле отразится в нас слава Иисуса Христа. Из смертного образа Распятого, в котором мы живем, в страданиях и кресте, уже просвечивает слава и жизнь Воскресшего, все глубже становится преображение в божественный образ, все ярче запечатлевается в нас образ Христов; это восхождение от познания к познанию, от ясности к ясности, постоянное приближение ко все более совершенному подобию с образом Сына Божия. «Мы же все, открытым лицом, как в зеркале, взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу» (2Кор.3:18)⁴⁴⁵.

Иисус Христос живет в наших сердцах. Жизнь Иисуса Христа на этой земле еще не завершена. Христос продолжает жить в жизни своих последователей. Теперь следует говорить не о нашей христианской жизни, но о действительной жизни Иисуса Христа в нас «Уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал.2:20). Воплотившийся, Распятый, Преображенный вошел в меня и живет моей жизнью. («Для меня жизнь – Христос» (Фил.1:21). Со Христом живет также во мне Отец, живут во мне Отец и Сын через Святого Духа. Сама Святая Троица, жительствуя в христианине, исполняет его и претворяет в Свой образ⁴⁴⁶. Воплотившийся, распятый и преображенный Христос творит Свой образ в каждом человеке, поскольку он является частью Его Тела – Церкви. Церковь несет в себе образы воплощенного, умершего и воскресшего Иисуса Христа. Прежде всего она является Его образом (Еф.4:24⁴⁴⁷; Кол.3:10⁴⁴⁸), и благодаря ей все становятся ее членами. В Теле Христовом мы стали такими же «как Христос».

Теперь становится понятно, почему Новый Завет постоянно говорит о том, что мы должны быть «как Христос» (καθώς Χριστός). Поскольку мы преобразованы в образ Христов, мы должны быть как Христос. Только потому, что мы уже несем в себе образ Христов, Христос может быть для нас тем «образцом»⁴⁴⁹, которому мы следуем. Поскольку Он Сам действительно живет в нас, и мы можем «поступать так, как Он поступал» (1Ин.2:6), «делать то, что Он делал» (Ин.13:15), «любить так, как и Он возлюбил нас» (Еф.5:2; Ин.13:34; 15:12), «прощать так, как Он простил» (Кол.3:13), «иметь такие же чувствования, какие были в Нем» (Фил.2:5), потому мы можем следовать тому примеру, который Он оставил нам (1Пет.2:21), нашу душу полагать за наших братьев, как и Он положил ее за нас (1Ин.3:6). Только благодаря тому мы можем стать такими, каким Он был, что Он был таким же, как мы. Только потому мы можем быть «как Христос», поскольку мы являемся подобными Ему. Претворенные в образ Христов мы можем теперь жить по Его примеру. Теперь действительно совершаются деяния, в простоте последования протекает жизнь, равная Христу. Так осуществляется простое послушание слову. Моя собственная жизнь, тот новый образ, который я ношу, остаются теперь без внимания. В тот самый момент, как я пожелаю его увидеть, я утрачу его. Теперь это зеркало для образа Иисуса Христа, в который я пристально вглядываюсь⁴⁵⁰. Последователь устремляет свой взор только на то, чему он следует. О том, кто в своем последовании несет образ воплотившегося, распятого и воскресшего Иисуса Христа, кто сделался образом Божиим, можно в заключение сказать – он призван к «подражанию Богу⁴⁵¹. Последователь Иисуса является подражателем Бога. «Итак, подражайте Богу, как чада возлюбленные» (Еф.5:1).