Библиотеке требуются волонтёры
С.В.Алексеев

Созерцание или предстояние?
Опыт сравнительного анализа иконы и картины

Источник

Несмотря на растущий интерес к православной иконописи, далеко не всегда можно встретить человека, достаточно осведомленного в догматических, богословских и стилистических особенностях священных изображений. В основном преобладают два противоположных взгляда на православную икону. Для первого – секулярного – икона является лишь неким этапом в становлении живописи. При этом сакральная сторона такого явления как молельная икона или не принимается во внимание, или понимается однопланово: икона – один из предметов религиозного культа. Конечно, внутреннее содержание иконы все же учитывается, но только с морально-этической стороны и, как правило, акцентируется на проявлениях сугубо человеческих эмоций, присутствие которых целенаправленно выискивается на иконной доске. Икона приравнивается к одному из жанров изобразительного искусства. И главным, в этом случае, становится внешняя форма иконной живописи, ее оценка с чисто эстетической позиции, любование красотой формы и цвета. Согласно такому взгляду икона ограничена строгими рамками канона и все попытки иконописца привнести нечто новое в форму и содержание иконы заранее обречены на неудачу.

Другой взгляд – когда критическое восприятие внешней, формальной стороны отсутствует и икона рассматривается только как предмет культа, предмет, наделенный некими сверхъестественными свойствами. Такая позиция также может привести к искажению сути и назначения священных изображений в литургической жизни Церкви. Крайним проявлением такого восприятия могут послужить домашние молельные уголки, где помещены и строго канонические православные иконы, и репродукции картин (в частности «Сикстинской мадонны» Рафаэля или «Явления Христа народу» Александра Иванова), а также прижизненные фотографии святых: святого праведного Иоанна Кронштадтского, преподобного Серафима Вырицкого, Оптинских старцев и др. К сожалению, подобное весьма распространено. И причина здесь не столько в отсутствии должного уровня художественного вкуса, сколько в недопонимании необходимости единства содержания и формы в оценке такого сложного явления как православная икона. Именно такие проявления требуют должного ответа и разъяснения. И, в этом случае, правомочным является постановка вопроса: что такое икона и что такое картина? Возможно ли духовное перерождение от созерцания живописного полотна или это может быть только следствием молитвенного предстояния перед иконой? У сторонников «живописного» подхода к внешней форме священных изображений нередко возникает и такой вопрос: а зачем сейчас, в мире, где совершенно другая, отличная от далекой эпохи становления иконописания визуальная эстетическая среда, необходимо придерживаться канонических способов изображения? Они весьма странны с точки зрения реалистической изобразительной грамотности: пропорций фигур нарушены, передача фактуры материалов искажена, отсутствуют принципы линейной перспективы? Не послужит ли это неким аргументом в защиту примитивного представления, что у древних иконописцев просто не было элементарных навыков в рисовании? И не лучше ли, в таком случае, иметь в церквах добротно написанные картины? Ведь в XIX-XX-м веках позволительно было выполнять и росписи в храмах и молельные иконы в традициях академической живописи? И примеры тому – Исаакиевский собор в Санкт-Петербурге или Владимирский собор в Киеве.

С наибольшей степенью наглядности ответить на эти вопросы можно при помощи сравнительного анализа иконы и живописного произведения – картины, в котором следует выделить основные внешние – стилистические – и внутренние – богословские – отличия.

Вначале о внутренних.

Картина (а под картиной следует понимать не только произведения светского характера, но и живопись на религиозные темы) представляет собой художественный образ, созданный творческой фантазией художника и являющийся формой передачи его собственного мироощущения. Мироощущение же, в свою очередь, зависит от объективных причин: исторической ситуации, политической системы, от типа и характера самой личности художника, от образа его жизни. Все выдающиеся художники умели чувствовать то, что волнует их современников и, преломляя общественный нерв эпохи через себя, оставляли на полотне сконцентрированный художественный образ своего времени.

Икона – откровение Божие, высказанное языком линий и красок, которое дано и всей Церкви, и отдельному человеку. Мировоззрение иконописца – мировоззрение Церкви. Икона – вне времени, она – отображение инобытия в нашем мире.

В иконе, как и в картине, происходит обобщение по вполне определенному принципу – общее выражено через частное. Но в картине это частное носит сугубо личные, неповторимые черты. Поэтому, картине присуща ярко выраженная индивидуальность автора. Она находит свое выражение в своеобразной живописной манере, специфических приемах композиции, в колористическом цветовом решении.

Авторство иконописца намеренно скрывается, так как икона – творение соборное; иконописание – не самовыражение, а служение и аскетическое делание. Если на законченной картине художник ставит свою подпись, что означает не только авторство, но и меру ответственности за произведение, то на иконе надписывается имя того, чей лик явлен на иконной доске. В онтологическом смысле здесь происходит соединение имени и образа.

Картина должна быть эмоциональна, так как искусство – форма познания и отражения окружающего мира через чувства. Картина принадлежит миру душевному.

Кисть иконописца бесстрастна: личные эмоции не должны иметь места. В литургической жизни Церкви икона, как и манера чтения молитв псаломщиком, лишена внешних эмоций; сопереживание произносимым словам и восприятие иконографических символов происходят на духовном уровне.

Протоиерей Сергий Булгаков, в молодости потрясенный картиной Рафаэля «Сикстинская мадонна» и, затем, увидев это полотно уже в зрелом возрасте, описал свое впечатление следующим образом: «Здесь – красота, лишь дивная человеческая красота, с ее религиозной двусмысленностью, но... безблагодатность. Молиться перед этим изображением? – это хула и невозможность! Почему-то особенно ударили по нервам эти ангелочки и парфюмерная Варвара в приторной позе с кокетливой полуулыбкой... Я наглядно понял, что это она, ослепительная мудрость православной иконы, обезвкусила для меня Рафаэля... Красота Ренессанса не есть святость, но то двусмысленное, демоническое начало, которое прикрывает пустоту, и улыбка его играет на устах леонардовских героев». (/Булгаков Сергий», протоиерей. Автобиографические заметки. Московский Вестник, o, с. 312–314)

Картина – средство для общения с автором, с его идеями и переживаниями, которые могут быть как сугубо индивидуальными, так и выражать характерные общественные умонастроения.

Икона – средство для общения с Богом и святыми Его. Прежде чем приступить к сравнению стилистических особенностей иконописи и живописи, следует сказать, что изобразительный язык христианских священных изображений складывался поэтапно и синергизм внутреннего – сакрального, и внешнего – образно-эмоционального, формировавшийся на протяжении столетий получил свое законченное выражение в правилах и установках иконописного канона. Икона – не иллюстрация Священного Писания и Церковной истории, не портрет святого, хотя познавательная и просветительная функция священных изображений всегда учитывалась Церковью. Икона для православного христианина служит своеобразным посредником между осязаемым чувственным миром и миром недоступным для обыденного восприятия, миром, который познается только верой. Говоря по другому, икона призвана являть утраченную красоту и непохожесть мира, который был до грехопадения, и возвещать о мире грядущем, измененном и преображенном. И канон, как строго регламентированный способ передачи этой непохожести, не позволяет иконе нисходить до уровня светской живописи.

Поскольку теперь речь пойдет о конкретике, то нужно условиться, что под иконой будут подразумеваться не только собственно иконы, но и стенопись, а под картиной – произведения, выполненные в традициях реалистической изобразительной грамотности, то есть в такой живописной манере, которая сложилась в эпоху итальянского Возрождения.

Итак, отличие первое. Для иконы характерна подчеркнутая условность изображения. Изображается не столько сам предмет, сколько идея предмета; все подчинено раскрытию внутреннего смысла. Отсюда «деформированные», как правило, удлиненные пропорции фигур – идея преображенной плоти, обитающей в мире горнем. В иконе нет того торжества телесности, которое можно увидеть, скажем, на полотнах Рубенса.

Евгений Николаевич Трубецкой, в своей ставшей уже классической работе «Умозрение в красках» пишет: «Икона – не портрет, а прообраз грядущего храмового человечества. И, так как этого человечества мы пока не видим в нынешних грешных людях, а только угадываем, икона может служить лишь символическим его изображением. Что означает в этом изображении истонченная телесность? Это – резко выраженное отрицание того самого биологизма, которое возводит насыщение плоти в высшую и безусловную заповедь... Изможденные лики святых на иконах противополагают этому... царству самодовлеющей и сытой плоти не только «истонченные чувства», но прежде всего – новую норму жизненных отношений. Это – то царство, которого плоть и кровь не наследуют». (Трубецкой Е. Н. Три очерка о русской иконе. Новосибирск, 1991, с. 16)

Для примера можно сравнить любую, написанную по канонам, икону Божией Матери и «Мадонну Бенуа» Леонардо да Винчи из эрмитажной коллекции. В первом случае человек предстоит перед образом Богородицы, Которая обожена и прославлена выше чинов ангельских, а во втором – созерцает лишь земную миловидную молодую женщину с младенцем, хотя некоторые элементы иконографии присутствуют в этом произведении, например – нимбы.

Или можно проследить, как изображают одежды на канонических иконах: вместо мягких и плавных линий складок ткани – жесткие, графичные изломы, которые по-особому контрастируют с мягкой живописью ликов. Но линии складок не хаотичны, они подчинены общему композиционному ритму иконы. В таком подходе к изображению прослеживается идея освящения и человека, и физических предметов, окружающих его.

По словам Леонида Александровича Успенского, автора известного труда «Богословие иконы православной церкви», «свойством святости является то, что она освящает все то, что с ней соприкасается. Это есть начало грядущего преображения мира». (/Успенский Л. А». Богословие иконы Православной церкви. М., 1989, с. 149)

Другой пример: изображение гор на православных иконах. Это не синие рериховские вершины – на иконах это символы духовного восхождения, восхождения к личностному и Единому Богу. Поэтому горки на иконах имеют лещадки – своего рода стилизованные ступени, благодаря которым гора приобретает смысл лестницы.

Второе отличие стилистики иконы от реалистической картины – это принцип изображения пространства. Картина построена по законам прямой перспективы. Что это такое, можно выяснить, если представить рисунок или фотографию железнодорожного полотна. Нетрудно заметить, что рельсы сходятся в одной точке, расположенной на линии горизонта.

Для иконы характерна обратная перспектива, где точка схода располагается не в глубине картинной плоскости, а в предстоящем перед иконой человеке – идея изливания мира горнего в наш мир, мир дольний. И параллельные линии на иконе не сходятся, а наоборот, расширяются в пространстве иконы. Да и самого пространства как такового нет. Передний и задний планы в иконах имеют не перспективное – изобразительное, а смысловое значение. На иконах отдаленные предметы не скрыты за легкой, воздушной пеленой, как их изображают на реалистических картинах, – нет, эти предметы и детали пейзажа включены в общую композицию как первоплановые. Конечно, необходимо заметить, что иконописный канон – не жесткая схема, и нельзя превращать его в ГОСТ, а икону в чертеж. Поэтому за иконописцем остаются некоторые права видоизменять установленный образец, в зависимости от того, какой богословский смысл он хочет подчеркнуть в данной иконографии. И поэтому на иконе иногда можно увидеть изображения элементов иконографии, выполненные как в обратной, так и в прямой перспективе.

Отличие третье. Отсутствие внешнего источника света. Свет исходит от ликов и фигур, из глубины их, как символ святости. Есть прекрасное сравнение иконописи со светописью. Действительно, если внимательно поглядеть на икону древнего письма, то невозможно определить, где находится источник света, не видно, следовательно, и падающих от фигур теней. Икона – светоносна, и моделировка ликов происходит за счет света, изливающегося изнутри самих ликов. Технически это осуществляется особым способом письма, при котором белый грунтовый слой – левкас – просвечивает сквозь красочный слой. Подобная сотканность изображений из света заставляет нас обратиться к таким богословским понятиям, как исихазм и гуманизм, которые, в свою очередь, выросли из евангельского свидетельства о Преображении Господа нашего на горе Фавор.

«По прошествии дней шести, взял Иисус Петра, Иакова и Иоанна, брата его, и возвел их на гору высокую одних, и преобразился пред ними: и просияло лице Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет» (Мф. 17, 1–2).

Середина XIV столетия была ознаменована длительной полемикой между двумя богословскими направлениями, которые по-разному трактовали природу Божественного фаворского света: исихастами и гуманистами. Гуманисты считали, что свет, которым просиял Спаситель, – это свет, который был явлен Спасителем в определенный момент; свет этот имеет сугубо физическую природу и потому доступен земному зрению. Исихасты, что в переводе с греческого означает «безмолвники», или «молчальники», утверждали, что свет этот присущ природе Сына Божиего, но прикровенен плотию, и поэтому увиден может быть только просветленным зрением, то есть глазами высокодуховного человека. Свет этот – нетварный, он изначально присущ Божеству. В момент Преображения Господь Сам отверз очи ученикам, чтобы они смогли узреть то, что недоступно зрению обыденному.

Конечно, исихазм, как целостное христианское мировоззрение, особый путь узкими вратами православной аскезы к обожению, путь непрестанной молитвы – умного делания, не имеет прямого отношения к священным изображениям. Хотя существует распространенное мнение, что именно исихазм позволил сохраниться иконописанию во всей полноте, позволил осознать икону как предмет, который в своей сакральной сути доступен не обыденному, а просветленному зрению, тогда как гуманизм способствовал перерождению иконы в светскую живопись.

Говоря о свете на иконах, необходимо коснуться и такой характерной детали иконографии как нимбы. Нимбы, как символ святости, напоенности Божественным светом – важнейшая особенность христианских священных изображений. На православных иконах нимб представляет собой окружие, составляющее единое целое с фигурой святого. Для западных, католических священных изображений и картин, характерно другое расположение: нимб в виде круга висит над головой святого. Можно сделать вывод, что католический вариант нимба – это награда, данная святому извне, а православный – венец святости рожденный изнутри. Православная традиция изображения нимба предполагает соединение двух воль: воли человека, стремящегося к святости и воли Бога, откликающегося на это стремление и возрождающего в человеке тот негасимый свет, который дан каждому.

Отличие четвертое. Цвет не является средством колористического построения иконы, он несет символическую функцию.

Например, красный цвет на иконах мучеников может символизировать жертвование собой ради Христа, а на других иконах – это цвет царского достоинства.

Особо хочется сказать о золоте на иконах. Золото – символ Божественного света, и чтобы передать на иконах сияние этого нетварного света, требовались не краски, а особый материал. Таким материалом стало золото как металл, не подверженный коррозии. Золото на иконах – антитеза функции золота как символа земного богатства. Золотые нимбы святых, золотые блестки на их ризах – ассисты или инакопь – знак осиянности светом Божественной славы, знак причастности к Божеству по благодати.

Цветовые синонимы золоту – это золотисто-желтая охра, красный (то есть прекрасный) и белый цвета. Белый цвет – это и цвет жертвенных животных. К примеру, – агнца.

Глухой черный цвет, цвет, через который не просвечивает левкас, на иконах используется только в тех случаях, когда надо показать силы зла или преисподнюю.

Пятое. Для икон характерна единовременность изображения: все события происходят сразу. На новгородской иконе XV века, изображающей Преображение Господне, можно увидеть и Христа, поднимающегося с учениками на гору, и Господа Преобразившегося, и учеников, павших «на лица свои» (Мф. 17, 6), и их же, спускающихся с горы. А на иконе «Успение Божией Матери» одновременно изображены апостолы, переносимые ангелами к смертному ложу Богородицы, и те же апостолы, уже стоящие вокруг ложа. Это говорит о том, что события Священной истории, происходившие в нашем реальном времени и пространстве, имеют другой образ в пространстве духовном. Событие, происшедшее двадцать веков назад, действенно и сейчас, оно вне пространственно-временных рамок, оно оказывает и сейчас такое же воздействие на главную цель Боговоплощения: Спасение всех душ человеческих от вечной смерти.

Очень интересно и наивно трактовали значение евангельских событий для всех времен и народов западные художники. К примеру, на полотне Тинторетто «Рождество Иоанна Крестителя» представлен интерьер богатого итальянского дома, а люди изображены в одеждах, принадлежащих эпохе, в которую жил художник. На картинах мастеров Северного Возрождения можно встретить и людей, облаченных в одеяния, характерные для жителей Палестины первого столетия по Рождеству Христову, и, одновременно, средневековых рыцарей в латах. Конечно, во многих случаях такой стиль явился следствием элементарного незнания истории мировой архитектуры и костюма, но думается, что изначально все же это была вполне продуманная концепция изображения.

Каноническая икона не имеет случайных деталей или украшений, лишенных смыслового значения. Даже оклад – украшение лицевой поверхности иконной доски – имеет свое обоснование. Это своеобразная пелена, оберегающая святыню, сокрывающая ее от недостойных взглядов.

Таковы, в общих чертах, основные отличия иконы от картины. В данном анализе были рассмотрены только две позиции – богословская и стилистическая. Но есть еще и третья – это восприятие иконы и картины человеком и, главное, его отношение к ним.

Представим себе двух коллекционеров, к которым попадает уникальный, сделанный выдающимся мастером, кинжал. Первый коллекционер – человек безрелигиозный – с радостью примет такой предмет в свою коллекцию. Несмотря на то, что этот кинжал является орудием сатанинского культа и служил для человеческих жертвоприношений. Пожалуй, подобное знание о предмете в сознании этого собирателя только придаст еще больший статус данному экспонату. Он поместит кинжал на видное место и будет восторгаться виртуозность его отделки. Другой же коллекционер, пусть и не глубоко верующий, а хотя бы стремящийся к христианским ценностям, содрогнется от подобного приобретения.

Этот пример – свидетельство того, что знание о предназначении предмета, оценка его функциональной принадлежности, впрямую зависит от того, какие чувства и эмоции вызовет у человека этот предмет. Картина, колорит которой поражает утонченностью красок, а композиция соразмерностью и гармоничность всех элементов вряд ли найдет истинный отклик в сердце христианина, если ее идея – оправдание мирового зла.

Но тогда как относиться к Афинскому Акрополю, к Венере Милосской, к живописным полотнам, на которых представлены игрища языческих богов? Ведь это все то, против чего так активно боролись христиане первых веков. Тертуллиан и другие апологеты вообще считали изобразительное искусство неприемлемым для христианства. Может быть и сейчас отказаться от созерцания произведений языческого искусства? И не только от созерцания, а поступить с ними так, как поступали христиане с изображениями идолов?

Автору статьи однажды задали неожиданный вопрос: можно ли считать хорошим, с точки зрения христианина, поступок Герострата, сжегшего в IV веке до Рождества Христова языческий храм Артемиды в Эфессе? Вопрос некорректный, так как глубинная суть поступка Герострата в том, что в отличии от христиан, боровшихся с язычеством, он совершил это действие только ради своего прославления. Живи подобный деятель в другую эпоху – его факел мог бы пожечь и христианский храм. Вполне возможно, что активное неприятие всего того, что впрямую не связано с христианством, тоже несет в себе элементы самоутверждения через отрицание. Можно ли назвать разумным библиотекаря, который уничтожает книги по древнегреческой философии, мотивируя это тем, что они – нехристианские?

Сегодня, наверно, нельзя вычеркивать из истории изобразительного искусства то, что прекрасно и гармонично по форме, хотя и не вполне соответствует христианству по внутренней сути. Лучшие образцы дохристианского творчества – это тоже своеобразные ступени лествицы духовного восхождения человечества, его предуготовление для принятия Благой Вести. Стать человеком духовным минуя ступень человека душевного – человека который облагородил, воспитал и культивировал свои чувства и эмоции – нельзя. На иконе «Лествица» изображены, уже почти коснувшиеся протянутой к ним руки Спасителя, но, тем не менее, падающие в бездну, подвижники. Эта икона напоминание о поэтапности восхождения человека к Богу, об иерархии духовных ценностей и о грехопадении.

Конечно, внешней красоты предмета без ярко выраженного его предназначения, просто не может быть. Внутреннее в предмете активно влияет на внешнее и орудие ритуального убийства, на лезвии которого подспудно ощущаются следы крови, нельзя назвать истинно красивым. Красота истинная – это единство формы содержания, причем такого содержания, которое неразрывно связано с Творцом красоты. Примером может служить изображение Креста или изображение Распятия. В суть позорной и страшной казни было привнесено новое содержание и это содержание настолько преобразило самою суть, что и орудие казни и казнь послужила прообразом и для икон, и для живописных полотен, а изображение орудия казни стало почитаться как священное

Почитание. Это слово является ключевым для понимания роли иконы в духовном становлении человека и роли изобразительного искусства в душевно-эмоциональном воспитании личности. Может ли картина стать предметом почитаемым? Несомненно. Лучшие образцы живописи имеют огромную эстетическую и материальную ценность. Почитается не только художественное достоинство полотна, но и проявление творческой силы человека, причем не обязательно конкретного автора, а человека вообще, человека как творение Божие, как подобие Творца, наделенное способностью творить.

Почитание иконы – почитание иного рода.

Церковно-славянское слово «почитаю» (Полный церковнославянский словарь. Сост. прот. Григорий Дьяченко. М., 1993, с. 471) означает – сопровождаю в торжественной процессии. Эта процессия – не что иное, как шествие по ступеням лествицы духовного восхождения человека. В богослужебном годовом круге литургически почитаются более двухсот чудотворных икон. Перед иконами не только предстоят с молитвой, священным изображения оказывают и внешние знаки почитания – поклоны, целование, возжигание свечей и др. Конечно нелепо подобные действия связывать с идолопоклонством и нарушением второй заповеди Божией: Не сотвори себе кумира и всякого подобия... да не поклонишися им, ни послужиши им (Исх. 20, 4–5)? Говоря о второй заповеди, необходимо вспомнить и первую: Я Господь, Бог твой... да не будет у тебя других богов пред лицем Моим (Исх. 20, 2–3). Первой заповедью Господь указывает на Себя и повелевает человеку почитать только Единого Истинного Бога, навсегда запрещает многобожие – политеизм.

Почитание иконы, почитание святого, изображенного на ней, в конечном итоге является почитанием Самого Бога. Без Бога не может быть святости.

Но всегда важно чувствовать разницу между поклонением Творцу и почитанием Его творений. Эту разницу изначально старались донести до христиан святые отцы и учители Церкви. И никогда в Православии не было тождества между почитанием Единого Бога и теми, на ком почивает благодать Божия.

Итак, казалось бы, все просто: картину – произведение искусства – мы созерцаем, а перед священным изображением – иконой – предстоим в молитве. Но эта простота кажущаяся. Разница между предметом, предназначенным для целей религиозных и предметом, назначение которого – эстетическое наслаждение не всегда однозначно выражена в области человеческого восприятия. Живопись, особенно живопись на религиозные сюжеты, также может вызвать преображение души человеческой, как и икона.

Несколько лет назад два семинариста посетили Русский музей. Главной целью их похода был зал, где представлена древнерусская икона. Но задержались они в других залах. Одного из них так поразила картина Поленова «Христос и грешница», что он долго стоял перед ней, рассматривая написанные с этнографической точностью детали одежды, архитектуры и пейзажа. Другой же молчаливо созерцал полотно Нестерова «Пустынник». Удивительно, но спустя годы первый стал специалистом в области церковной археологии, а второй – монахом. Эта история, конечно, не иллюстрация к тому, как преобразила людей живопись. Направленность интересов уже в полной мере присутствовала в этих людях, а живопись только нашла эмоциональный отклик в их душе. В другом случае, лик с иконы Божией Матери настолько перевернул всю внутреннюю сущность случайно зашедшего в церковь прохожего, что он, уже готовившийся было примкнуть к кришнаитам, сумел понять истинную глубину и красоту Православия.

Иконопочитание – это не только догматический принцип. Это и мистический опыт переживания иной реальности.

Церковью почитаются сотни чудотворных икон, созданы молитвы, акафисты, посвященные чудотворным иконам; в годовом богослужебном круге существуют дни чествования чудотворных икон.

Философ Николай Михайлович Тарабукин очень кратко и точно выразил сущность почитания чудотворных икон: «Вся религия и все, что связано с ней, – чудотворно, ибо все действенное в религиозном смысле есть результат таинственной связи верующего существа с Божественным Промыслом... Чудотворение через икону есть акт действенного усилия ума верующего, обращенного с молитвою к Богу, и акт снисхождения благодати Божией в ответ на молитвенные усилия верующего"(Тарабукин Н. М. Смысл иконы. М., 1999, с. 83–84). Подводя итог всему сказанному, можно сделать вывод, что главная задача иконы – показать реальность мира духовного. В отличие от картины, которая передает чувственную, материальную сторону мира. Картина – веха на пути эстетического становления человека; икона – веха на пути спасения.


Источник: Созерцание или предстояние? : Опыт сравнительного анализа иконы и картины / С. В. Алексеев // Икона и образ, иконичность и словесность : Сб. статей / Ред.-сост. В. В. Лепахин ; Предиcл. В. В. Лепахина . – М. : Паломникъ, 2007 . С. 304-319.

Комментарии для сайта Cackle