Часть IV. Ислам разворачивается

Запад забыл одного из великих героев, который в 717 году разбил поход, который мог превратиться в первое крупное мусульманское нашествие на Европу, и на этот раз с востока на запад.

Спасителем Европы стал император Византийской империи. Он спас Балканы и Восточную Европу от джихада еще на 650 лет и, возможно, в совершенно запутанной ситуации в Европе в то время, он спас целиком всю Европу от исламского вторжения, потому что останавливать мусульман между Балканами и Альпами было не кому. Он помог сделать Европу такой, какой она стала, или, по крайней мере, помешал ей стать тем, чем она не желала становиться. Христианская Европа не хотела заменять Христа Мухаммедом.

Лев Исавриец, анатолиец, родившийся где-то на нынешней турецко-сирийской границе – тогда этот регион был одним из христианских бастионов Малой Азии. Он был пропитан христианством, даже некоторыми его самыми неясными доктринами, и верил, что призвание Константинополя как наследника Рима, в том, чтобы спасти мир от тех, кого он считал новыми варварами. Он отразил арабских захватчиков, когда они второй раз появились под стенами Константинополя, намереваясь не только захватить столицу Восточной Римской империи, но и, возможно, планируя оттуда начать наступление по всей Европе, чтобы соединиться со своими провинциями в Испании и в южной Франции, где они уже обосновались в месте, которое ныне называется Лангедоком.

Лев занял трон в 717 году. Главным образом угроза арабов с юга и привела его к власти. Болгары на севере также часто представляли угрозу, но сейчас с ними имелся мирный договор. Главным врагом стали арабы. Большая часть известного мира, казалось, подчинилась мусульманскому арабскому господству. Испания на западе только что сдалась исламу. На востоке – Мавераннахра, на окраине Китая, теперь признала Аллаха – богом, а Мухаммеда – своим пророком. Ислам правил миром от монгольской пустыни до Атлантического океана. И все это было завоевано менее чем за шестьдесят лет.

Греческий посланник в Дамаске вернулся в Константинополь в 715 году с тревожными новостями о том, что Сулейман, новый халиф, тот, кто так жестоко обошелся с Мусой, готовит новую обширную экспедицию по суше и морю. Его цель – Константинополь.

Византийский император Анастасий⁶¹, не смог удержать свою армию в повиновении, которая находилась в состоянии постоянного, близкого к мятежу брожения. Его сменил на троне бесцветный бюрократ Феодосий⁶². Этот монарх, оказался, также не способным организовать какое-либо сопротивление надвигающемуся нападению, которое могло случиться через год или два. Лев Исавриец⁶³ захватил власть при поддержке своих войск. Он был профессиональным офицером и знал, что главная цель его жизни – победить джихад. Лев не принадлежал ни к придворной знати, ни к дворянам. Его отец – скотовод имел пятьсот овец, а Лев начал жизнь разносчиком, который продавал свои жалкие товары со спины осла на деревенских ярмарках. Но он оказался прирожденным солдатом и организатором. После вступления в армию он быстро продвигался по служебной лестнице, пока не получил командования анатолийским легионом, который сверг Феодосия и сделал Льва исаврийским императором.

Армия из 120 тысяч арабов и персов под командованием Муслима, брата халифа, наступала на Константинополь, многие из них ехали верхом на лошадях или верблюдах. Они пересекли Геллеспонт, перебравшись из Азии в Европу. Муслим двинулся на Константинополь, развернул свою армию и, окружив свой лагерь рвом и валом, приготовился уморить голодом осажденный город. А в городе, всех жителей, не имевших средств или пропитания, в основном кукурузы, чтобы продержаться три года, уже вывезли, а городские зернохранилища заполнили едой до отказа. Лев не сомневался, что сможет пересидеть осаждающих. Еще один отряд из 100 тысяч мусульман – воинов и моряков на 1800 галерах отплыл из Сирии и Египта и присоединился к блокаде.

Лев заманил их в Босфор, сняв тяжелую цепь, перекинутую через гавань, перегораживавшую вход вражеским кораблям в залив. Затем, когда они скопились и стали мало подвижны из-за скученности, он вывел свои пожарные корабли с их страшным греческим огнем, которые быстро сожгли большое количество судов, людей и припасов. «Огонь летел по воздуху, как крылатый длиннохвостый дракон, толщиной с бочку, с сильным громом и скоростью молнии», – сообщила выжившая жертва одной из таких атак греческого огня.

Арабы больше надеялись на то, что христиане вымрут с голоду, чем на штурм города, но после разрушительного нападения пожарных кораблей арабская блокада так и не осуществилась. На деле голодать начали арабы и их персидские союзники, а не осажденные византийские греки. Когда наступила зима, начали замерзать мусульмане, непривычные к холодной погоде, не одетые и не имеющие укрытий от нее. Снег и лед лежали на земле почти четыре месяца. Они умирали от холода десятками тысяч вместе с лошадями и верблюдами. Среди ослабленных нападавших вспыхнула дизентерия, убив еще несколько тысяч. Византийцы, в комфорте своих городских домов, одетые в теплую одежду, греющиеся возле очагов, время от времени взбирались на зубчатые стены и выкрикивали оскорбления своим дрожащим врагам, трясущимся от холода в неотапливаемых палатках.

Положение арабов и персов немного улучшилось весной, когда из Египта прибыло подкрепление на четырехстах кораблях. Лев снова обработал их своим огнём, а отряды греков частыми вылазками из города, сильно потрепали ослабленные арабские войска. В довершение бед, болгары, обычно недружелюбно относившиеся к грекам, теперь перешли на их сторону и разбили большое мусульманское войско близ Адрианополя. 20 тысяч мусульман погибли или попали в плен. В стане осаждающих разразился голод. Муслим, как и его предшественники во время осады 668 года, смирился с неизбежным и приказал тем 30 тысячам выживших, что остались от его войск, вернуться в Тарс. Остатки флота уплыли, но большинство кораблей затонуло во время шторма в Эгейском море. Только пять галер вернулись в Сирию целыми и невредимыми.

Джихад провалился. Взять Константинополь не удалось, и халиф Сулейман, который собирался примкнуть к осаждающей армии, теперь отыгрался за свое поражение, устроив огромную трапезу, во время которой он скушал, как уверяют, две корзины яиц и инжира, а также несколько тарелок с костным мозгом и сахаром. Похоже, Сулейман имел хороший аппетит и необычно реагировал на печальные известия. Немного ранее, во время паломничества в Мекку, чтобы доказать свою привязанность к пророку, он съел за один присест молодого козленка, шесть цыплят, корзину винограда и семьдесят гранатов. Возможно, благодаря близкому вдохновляющему присутствию святой Каабы, он прекрасно переварил все это. Но сейчас досадная неудача в Константинополе оказалась слишком тяжелой для его переполненного желудка. Халиф Сулейман умер от несварения желудка несколько часов спустя. Его придворные утверждали, что он умер от разбитого сердца. Новый халиф, по-видимому, чтобы убедить себя, что джихад ещё силён, приказал немедленно казнить всех христиан в его владениях, отказавшихся принять ислам. Приказ вскоре отменили, но не раньше, чем было казнено неизвестное количество зимми.

После двух сокрушительных сражений на Босфоре, первое из которых произошло 45 лет назад, арабы больше никогда не пытались всерьез захватить византийскую столицу. Город оставался в руках христиан еще семьсот лет и все эти столетия стоял как бастион христианской защиты и неповиновения джихаду.

А пока события направлялись к тому, чтобы превратиться в печальные 777 года мусульманского правления, когда коренные жители, христиане и евреи, стали гражданами второго сорта, обложенными специальными налогами и постоянными унижениям. Но здесь сделаем небольшую паузу в рассказе о джихаде, чтобы поразмыслить о судьбе тех, кто жил на землях, завоеванных мусульманами, не только в Испании, но и на Ближнем и Среднем Востоке, в основном христиан, но также и евреев.

Христиан и евреев называли «зимми⁶⁴», и им следовало признавать превосходство мусульман в своей повседневной жизни, бывшей сплошным унижением. Они не могли носить оружие или ездить верхом на лошади, только на осле. Им не разрешалось носить обувь, но следовало ходить босиком. Христианин, который утверждал, божественность Иисуса подлежал немедленной казни. Мусульман, принявших христианство, следовало казнить⁶⁵. Звон церковных колоколов запрещался. Как и христианские религиозные процессии. Не мусульманам следовало отходить в сторону, если мусульманин проходил мимо них на улице. Они не могли носить ничего зеленого, так как это был цвет ислама. Если мусульманин нападал на них, им не разрешалось сопротивляться, а только просить агрессора не бить их. Их статус во многом напоминал статус неприкасаемых в индуистском обществе. Зимми были отбросами, людьми на дне кучи мусора. Если они не платили дань, наложенную завоевателям, их порабощали или казнили.

Однако побежденных подданных аль-Андалуса, не принуждали отрекаться от своей веры и к переходу в ислам. Как иудеи, так и христиане, они считались «людьми Книги», как почтительно называл Мухаммед священные Писания, и потому имели право на крупицу уважения как поклоняющиеся Богу и чтившие Его пророков. Но на протяжении предстоявших веков рабства, официальное уважение, оказываемое им как «людям Книги», слабо соответствовало унижениям, которым их часто подвергали. Я говорю «часто», а не «всегда», потому что бывали эпохи с лучшим отношением; но чаще случалось плохое, особенно для бедных. Потому, для многих переход в ислам становился единственно возможным способом обеспечить сносную жизнь себе и своим детям.

Однако вскоре стало очевидно, что мусульманские завоеватели не сильно нуждались в увеличении новообращенных. Обращение неверных означало потерю денежных доходов или потенциальных рабов, весьма ценного товара. Немусульманские граждане новых мусульманских земель стали источником прибыльного исламского правления: несмотря на то, что некоторые из покорённых, обычно из корысти, иногда искренне, а часто по причинам простого выживания, обращались в ислам и больше не платили дань; но всё-таки большинство христиан и евреев сохраняли свою веру, платили налог и тем обогащали мусульманское государство. Обращение в ислам активно не поощрялось, но и не возбранялось. Хотя многие мусульмане отрицают, но рабы, деньги и налогоплательщики – более важны для исламских правителей, чем изобилие правоверных.

Голландец Рейнхарт Дози в своей классической работе девятнадцатого века об испанском исламе описал ситуацию так:

«Закон предусматривал, что христиане и евреи, попавшие под власть мусульман и принявшие ислам, освобождались от уплаты подушного налога, взимаемого с тех, кто придерживался веры своих предков (христианства или иудаизма). Благодаря этой финансовой уловке, мусульманская умма ежедневно принимала в свое лоно множество новообращенных, которые обращались в ислам не столько из-за убеждённости в его истинности, сколько желая сохранить мирские блага и деньги. Богословы радовались такому быстрому распространению веры, но казна сильно проигрывала».

Мусульманские правители нуждались в деньгах более, чем в новообращенных. Цитата Дози выставляет джихад, на который опирался ислам в своих завоеваниях, скорее, как способ набора налогоплательщиков, чем на обращение неверных, но среди мусульманских правителей попадались и люди доброй воли. Не все завоеватели воспринимали побежденных только как поставщиков дани, а не как будущих мусульман. Один халиф обрадовался, когда обезумевший от горя чиновник доложил, что переход египтян в ислам привёл к огромной потере доходов казны. «Аллах послал своего пророка быть апостолом, а не сборщиком налогов», – сказал халиф. Но он был редким исключением. Джихад содержал серьёзную примесь лукавства. Он сражался за сокровища не меньше, чем за Аллаха. Он был явным лицемерием, и это продолжалось веками.

Писатель Элмер Бендинер в своей книге «Взлет и падение рая» назвал джихад «увлекательной игрой для богатых и бедных, для рабов и свободных ... войной во имя Аллаха, войной против неверных, славной священной войной, которая может принести богатство – бедняку, освобождение – рабу, жену – холостяку, наложницу – семьянину. А в придачу – ещё и спасение.» Джихад казался великим и притягательным, но для правоверных, а не для зимми.

Джихад часто был мошенничеством ошеломляющих масштабов, за исключением, возможно, его самых ранних дней; когда выбор для неверных заключался между принятием ислама или смертью. Третий вариант – дань, был подарком, дающим жизнь. Такой вариант лучше смерти как для жертвы, так и для агрессора. Жертва платит; победитель кладет деньги в карман и может грабить или обложить налогом свою жертву снова и снова. Жертва становится ценным вложением и дорогим имуществом. На этом и строилась личная судьба миллионов испанцев, живших в аль-Андалусе сотни лет.

Арабское завоевание Испании стало одним из самых блестящих блицкригов в истории. К 715 году он завершился, и три года спустя испанцы начали долгое отвоевание своей страны. Испания стала не единственной арабской целью в Европе. Их атака 717 года на другом конце Средиземного моря, где сходятся Европа и Азия, явилась попыткой, но, увы, неудачной, открыть второй фронт джихада на востоке Европы.

Арабы отказались от попытки захватить Константинополь в 718 году. В этом же году на другом конце Европы, всего через три года после потери всей своей страны, испанцы начали Реконкисту, освобождая Испанию от арабов и мавров. Эта военная кампания продолжалась 774 года до 1492. По сравнению с ним Столетняя война между Англией и Францией, с 1337 по 1453 год, кажется мелкой стычкой.

Вся эта история, длившаяся почти восемь столетий, является одной из самых грандиозных саг, уникальной, полной ярости, любви к Богу и жестокости к человеку, исчезнувших и возрожденных надежд; эпопея высоты духа, гордости и отчаяния, отмеченная столкновением оружия, битвами, набегами и осадами; и, конечно, упорным мужеством побежденной, но непобедимой нации. Мы вспомним несколько имен, затерянных в тумане мелькающих мечей и ятаганов, неслыханных сражений и героев, которые кажутся вымышленными. Некоторые из них, возможно, никогда не существовали, но, так же, как и мифический, но никогда не существовавший Мухаммед, реален для мусульман, так же и они реальны для испанцев, нуждавшихся в героях, хотя, некоторые, возможно, являлись только персонажами буйно обросших легендами историй, рассказываемых у костра.

Пелайо⁶⁶ стал первым из этих бойцов сопротивления. Он больше, чем миф, но насколько больше – загадка. Он жил и упоминается в древнем документе от 812 года, а также различными арабскими писателями; один из них описывает его как «презренного варвара», который бежал с сорока последователями, десять из которых были женщинами, на просторы Астурийских гор, где он и его группа питались медом, ягодами и дикими растениями.

Пелайо – сын вестготского дворянина, некоего Фавилы, родился в горах на северо-востоке Испании. Он был стражником короля Родериха и, возможно, сражался бок о бок со своим королем в том первом и роковом столкновении с джихадом, где и погиб Родерих. Не исключено, что Пелайо бежал с поля боя и вернулся на север, на родину, где основал первое движение сопротивления против мусульманской оккупации своей страны. Может быть, ему даже пришлось поначалу сотрудничать с врагом. В эти первые дни арабской оккупации Астурией правил мавр Мунусса, который женился на сестре Пелайо и, по некоторым данным, отправил своего шурина в качестве заложника в Кордову. Пелайо бежал, вернулся в родные горы где и был избран вождем местными христианами. Среди этих христиан находились не только астурийцы, но и вестготы-беженцы, а также изгнанники из других мест Испании, спасавшиеся от мавров.

Пелайо бросил вызов мусульманам и высмеял джихад. Оккупанты предприняли против него экспедицию, но в битве при Ковадонге⁶⁷, недалеко от пещеры на горе Асеува, он победил своих преследователей, часть которых погибла при бегстве от сошедшей лавины. Другие утонули в реке Дэва, пытаясь спастись на другой берег. После этой победы Пелайо провозгласили королем, и он основал свою столицу в маленьком городке Кангас-де-Они, где время от времени сражаясь с мусульманами, и оставался до смерти в 737 году. Как и Лев Исавриец, Пелайо – один из полузабытых героев, который первым сдержал натиск джихада, когда тот хлынул из пустыни в Европу. Но Пелайо не настолько забыт, как Лев Исавриец, потому что существует его собственная страна, где его помнят, как патриота Испании и короля Астурии.

Королевство – слишком возвышенное слово, для владения, которым правил Пелайо. Французы во время Второй мировой войны назвали бы это владение «маки⁶⁸» – небольшой территорией, которую он контролировал и откуда нападал на арабских пришельцев. Таких «королевств» хватало по всей Европе в эти Темные века, когда все законы и порядок зависели от силы, и единственная безопасность заключалась в защите вооруженным лордом с небольшой армией. Владения Пелайо увеличивались, расширяясь на север к побережью, а затем на юг. Он поддерживал дипломатические отношения с другими подобными «королевствами», народившимися вокруг него, одним из таких королевств была Кантабрия, сын правящего герцога которой, Педро, женился на Эрмесинде – дочери Пелайо.

В 739 году собственный сын Пелайо, которого, как и деда, звали Фавила, погиб на охоте, будучи убитым медведем. Зять, Альфонсо I, стал первым принцем в этом местечке, и когда разразилась гражданская война между арабами и маврами, возглавил набеги христианских рыцарей на юг до Авилы, Сеговии и Саламанки, изрядно расширив свое королевство. Через два столетия владение превратилось в королевство Леон, ставшее в тринадцатом веке частью Кастилии. Так королевство Астурия стало семенем испанской государственности. Поскольку вдохновение, устремление и силы для борьбы шли из Кастилии, то Пелайо по праву считается основателем современной Испании.

Несколько столетий Испания, должно быть, во многом напоминала американский Дикий Запад, в первые дни белых поселенцев и набегов племён команчей и сиу. Пограничная земля, разделявшая две части Испании (аль-Андалус, как мусульмане называли исламскую Испанию на юге и христианские королевства на севере), была своего рода ничейной землей. Кое где она имела ширину в несколько десятков миль, где немногие крестьяне вели опасную жизнь (так же, как и поселенцы Аризоны или Дакоты жили в постоянном страхе нападения индейцев), будучи потенциальной добычей для бродячих мусульманских или христианских банд. Однако ничейная земля, неумолимо сдвигалась на юг, по мере того как Реконкиста все глубже и глубже вгрызалась в земли колеблющейся исламской твердыни, а христианские Крестовые походы вытесняли джихад.

В Испании джихад распространился на север за Пиренеи. Мы уже упоминали о проникновении захватчиков в район Нарбонны, в уголок Франции, именуемый тогда Септиманией, потому что он когда-то был плацдармом седьмого римского легиона⁶⁹. Как и Испания, она входила в Вестготское королевства, и как только начались арабские вторжения, естественно, попала под их господство.

Говорят, что Муса, которого сегодня назвали бы империалистом, пересек Пиренеи, чтобы взглянуть на это северное и самое далёкое приобретение ислама, и рассмотрел в нем не только ворота в землю франков, но и первый шаг в пределы Италии, Греции, вплоть до Константинополя и Дамаска, где правил халиф, и далее в восточную часть мусульманской империи. Это означало бы окончательный триумф джихада и исламизацию Европы. К счастью или к несчастью, в зависимости от вашей точки зрения, этому не суждено было случиться. Но завоевание земель, которые ныне зовутся Францией, планировалось испанскими мусульманами, и казалось очень близким к успеху.

Аль-Семах возглавил это первое вторжение через Пиренеи. Этот джентльмен, о котором мало что известно, кроме того, что он отличился как солдат и администратор в Испании и являл собой ревностного мусульманина, несшего джихад в страну неверных. В 721 году он пересек границу с Септиманией, с большой армией, которая взяла Нарбонну, перебила всех мужчин в городе и обратила в рабство оставшихся женщин и детей. Из-за удобного положения у моря аль-Семах сделал Нарбонну своей столицей и плацдармом для военной кампании во Франции. Затем он двинулся на запад, в Тулузу, где и погиб, в битве против Эда герцога Аквитанского⁷⁰, прибывшего из Бордо на защиту Тулузы. Абдераман, следующий по старшинству, принял командование на себя и отвел уцелевших обратно в Испанию. Испанцы звали его Абдераман, и, хотя, его арабское имя Абд аль-Рахман, но поскольку в их истории есть еще несколько Абд аль-Рахманов, то мы будем использовать привычное Абдераман, чтобы отличать его от прочих. Оно означает «Слуга Милосердного» и до сих пор является популярным именем в исламе.

Мусульмане продолжали занимать Нарбонну и оттуда совершать множество набегов. Свежая мусульманская армия, возглавляемая новым эмиром Испании Амбиссой, появилась в 724 году, захватив Каркассон и Ним, но возвратилась в Испанию, когда Амбисса погиб. Мусульмане с удовольствием грабили монастыри и церкви во Франции, порабощая или убивая монахов, и расхищая их святыни. Они продвинулись вверх по Роне, разграбили Лион, Макон, Шалон, Бон и Дижон.

И Эд, герцог Аквитании, и воин Карл Мартель, «мэр дворца» (что-то, вроде, премьер-министра), как его звали при Меровингах, бездействовали при этих вторжениях. Они находились во вражде, и каждый боялся, что другой возьмёт верх, пока первый сражается с мусульманами. Мартель советовал своим сторонникам ждать. Эд вступил в странный союз с мусульманином Мунуссой, бывшим правителем Астурии, который ранее воевал с Пелайо, но проиграл ему.

Мунусса, мавр из Северной Африки, вел свою личную войну против арабов, и в знак уважения Эд отдал ему в жены свою дочь Лампагию, возможно, чтобы та присоединилась к сестре Пелайо в его гареме. Но этот Мунусса пользовался дурной славой за его антихристианские взгляды, потому что, когда находился у власти, то приказал заживо сжечь испанского епископа Анамбадуса. Анамбадус умер, как Жанна д'Арк, за сотни лет до нее, но она вошла в историю, а он – нет.

Джихад в районе Пиренеев немного застопорился.

Но в это же время жертвой очередной вылазки джихада во Францию стал город Арль, и пока сарацины грабили этот старинный римский город на Роне, другая армия, возглавляемая Абдераманом, ставшим теперь эмиром Испании, с 15 тысячами берберских всадников, пересекла Пиренеи, выйдя из Памплоны, чтобы напасть на Аквитанию. Мунусса, мавр-отступник, пытался предупредить своего тестя герцога Эда, но ему помешали его старые арабские друзья, и, чтобы не попасть к ним в руки, он предпочёл спрыгнуть навстречу смерти с высокой скалы. Арабы в своем традиционном стиле отрубили ему голову, упаковав в камфару и отправили халифу в Дамаск вместе с хорошенькой и очень живой француженкой – женой Мунуссы, дочерью Эда, попавшей в гарем халифа и затерявшейся в истории.

Абдераман и его войска сначала направились в Бордо. За ними лежали Пуатье и Тур, их богатые аббатства и базилики, переполненные добром. Джихад бывает прибыльным набегом, а также острой игрой. Теперь сцена была готова для одной из самых известных битв христианского мира, попавшей в список пятнадцати самых важных, когда-либо происходивших сражений, которые изменили ход мировой истории. Однако об этом известно так мало, что историки даже расходятся с местом, где это случилось, и называют разные города в зависимости от того, являются ли они французами или британцами.

Французские историки поместили его недалеко от Пуатье и назвали битвой при Пуатье. Британцы, возможно, стремясь избежать путаницы с их собтвенной победой над французами при Пуатье сотни лет спустя, размещают место битвы близ Тура и называют битвой при Туре. Сражение, несомненно, происходило где-то между двумя городами, и оба названия одинаково прекрасны. Арабские историки ничем не хотят помочь. Они называют битву «дорогой мучеников», вероятно, потому, что она велась рядом со старой римской мощеной дорогой, и многие мусульмане, погибшие там, стали мучениками, и попали в рай в тот же день.

Неизвестно также, сколько человек участвовало в сражении. Один французский церковный источник оценил число арабов, которые, вообще говоря, были маврами, в 385 тысяч, что кажется несколько преувеличенным. Другой добавляет, что мавры имели 15 тысяч всадников, вооруженных копьями и мечами. «Словарь сражений» Дэвида Эггенбергера сообщает, что мусульмане «приблизились к реке Луаре числом более 60 тысяч кавалеристов». Никто не знает точное количество сражающихся. Возможно, об этом не знали даже в день битвы. Числа легко увеличиваются и прекрасно уменьшаются в зависимости от того, выиграете вы или проиграете. Но мы точно знаем, что франки, большинство из которых были пехотинцами, белокурыми и усатыми, сражались в основном топорами. Но нам не известно, как долго длилась битва. Два дня – согласно арабским источникам; франки утверждают, что неделю. Однако – точно то, что христиане победили, мусульмане проиграли, и Франция защитила свою веру.

Перед битвой Абдераман, скакавший на север во главе своего огромного войска, и Карл, еще не получивший прозвище Martel⁷¹; спешивший на юг после подавления какого-то неясного восстания в своей немецкой вотчине, понятия не имели, какой грозный суд истории ожидает их.

Крайне маловероятно, чтобы Карл Мартель, торопившийся на юг на битву с арабами и маврами, имел хоть малейшее представление о том, что он едет на священную войну, хотя бы и мусульманскую. Несмотря на конфликты в христианском мире, понятие священных войн еще не коснулось христианского сознания. До первых Крестовых походов оставалось еще почти четыреста лет.

В VIII веке франку Карлу Мартелю нападение мусульман, скорей всего, не казалось особо опасным. Эти захватчики были просто новой, неприятной группой чужаков из неизвестных краев, со странной религией, которую следовало как можно скорее изгнать из страны франков. Может они и казались опасными, но, вряд ли, более, чем другие враги.

Франкам угрожали много в изобилии, начиная с 431 году, когда они отвоевали у галлов и римлян землю, известную ныне как Франция, вытеснили вестготов из Аквитании в Испанию, захватили Бургундию и сделали Париж своей столицей.

Карл Мартель, будучи мэром дворца, теоретически занимал вторые место в королевстве бездельничающего меровингского короля Теодориха IV (я сомневаюсь, что, когда я пишу эти слова, кто-либо помнит его в современном мире).

Однако Теодорих был сыном более знаменитого короля Дагоберта, известного каждому школьнику во Франции по детскому стишку о его штанах, которые тот носил наизнанку⁷².

С мусульманской стороны, Абдераман прекрасно понимал, что ведет священную войну, как и несколько лет назад, когда он спас мусульманскую армию под Тулузой. Затем халиф в Дамаске назначил его эмиром Испании. Абдерамана особенно почитали его подданные-мусульмане, потому что в юности он был другом одного из сыновей Омара, второго халифа, и поэтому имел, так сказать, более близкие отношения с пророком, чем любой другой человек в Испании. Его подданные почитали эмира ещё и по другой, возможно, более веской причине. Абдераман совершенно не интересовался военными трофеями и отдавал свою долю солдатам. Абдераман, так же, как и Муса, имел особую тягу к походам. Он считал завоевание Франции и прочих земель Европы своим мусульманским долгом. В то время мусульмане хлынули в зеленую и плодородную Испанию из суровых земель Северной Африки и более отдаленных территорий Ближнего и Среднего Востока (мы называем эту часть мира Малой Азией). По прибытии переселенцев немедленно обучали, как ездить на лошади (если кто не знал), и как использовать меч с наибольшей прибылью. Если джихад и был для некоторых захватывающим приключением, но всё-таки большинство воспринимало его всерьез. Небольшая добыча укрепляла мусульман в благочестии. Дело Аллаха приносило много материальных плодов, и потому обязано быть справедливым, так, наверное, рассуждали воины ислама.

Подготовка к французской экспедиции заняла два года. Захватчики выступили из Кордовы, где Абдераман занимал правительственное кресло, и, набирая добровольцев по пути, дошли до Памплоны, расположенную в 40 милях от Атлантического океана, и продвинулись сквозь долины Наварры в страну франков. Они также удерживали завоеванную ими Септиманию со столицей в Нарбонне, расположенную на Средиземном море. Это наступление на западе было полностью независимым от продвижения арабской армии на востоке, которая деловито вела войну в долине Роны.

Армия Абдерамана, переправившись через Пиренеи, направилась в Бордо (еще не прославившемуся своими винтажными винами), убивая или порабощая всех, кто противостоял им, сжигая и грабя все церкви и монастыри по пути на север. Причины похода были ясны и не вызывались религиозным фанатизмом. В то время церкви являлись хранилищами богатств, денег и драгоценностей; возможно, как банки сегодня. Арабские захватчики были не только благочестивыми рыцарями ислама, за которых себя выдавали, но также и разновидностью нынешних грабителей банков. Я черпаю свои образы у Ричарда Флетчерса, который добавляет в своей книге «Мавританская Испания» (стр. 76): «Нет оснований думать, что религиозные убеждения или обряды сотрудников банка представляют какой-либо интерес для налетчиков.» Джихад умел совмещать духовные и материальные ценности!

Жители Бордо впали в панику, узнав о приближении сарацин. Они предпочли сдать город, чтобы не подвергнуться разрушению. Эд, герцог Аквитанский, был сильно обеспокоен судьбой своих подданных из Бордо, почти так же, как и судьбой своей дочери Лампагии. В этом не было необходимости. Быть может, вдова Мунуссы и тосковала немного по дому, но скорее была вполне счастлива, развлекаясь с другими женами и наложницами Абдерамана в гареме халифа в Дамаске.

Эд послал Карлу Мартелю просьбу о немедленной помощи, на что мэр дворца сразу же откликнулся⁷³. Но он находился на другом берегу Рейна далеко от Бордо, и его армия, в основном из пехотинцев, не успевала. Эд попытался помешать мусульманам пересечь реку Дордонь, но был разбит сарацинами, убившим так много христиан, что «только Бог мог сосчитать их число», как сказано в хрониках. Не в силах остановить исламскую волну, Эд отступил на север, чтобы соединиться с Шарлем Мартелем, а в это время мавры грабили, и продвигались вперёд, нагруженные ризами и чашами из христианских церквей, и «топазами, гиацинтами и изумрудами» из поместий, разграбленных по пути. Священные войны порождают нечестие, и сожженные церкви стали метками на пути наступления армии вторжения. Арабские историки любят сравнивать своих воинов с «бурей, которая опрокидывает все и вся». Храм Святого Мартина в Туре стал магнитом, привлекшим сарацин. Ходили слухи, что он был настолько заполнен богатствами, что Абдераман опасался, что любовь его солдат к добыче может привести к развалу армии. Он подумывал запретить грабежи, но понял, что это может вызвать мятеж. Поэтому он просто двигался вперёд, пока где-то между Пуатье и Туром в октябре 732 года христианский мир и ислам не встретились в битве.

«Люди севера стояли неподвижно, как статуи, они напоминали несокрушимые глыбы льда, которые невозможно растопить», – писал летописец того времени. Франки выстроились в виде квадратов, которые они всегда предпочитали в битвах на протяжении всей своей истории. Они держали топоры в руках, ожидая нападения берберской кавалерии.

Битва при Пуатье (или Туре, если вам нравится британская версия) – один из немногих случаев в до и средневековой истории, когда пехота одержала победу над кавалерией. С криками «Аллах акбар!» мусульманская кавалерия на своих крепких испанских лошадях снова и снова атаковала франков, которые со справедливой яростью обрушивали свои топоры на лошадей и мусульман. Бои шли до тех пор, пока Абдерамана не убили, и мусульмане в беспорядке отступили, а ночью вернулись в свой лагерь.

На следующее утро разведчики из армии Карла Мартеля осторожно пробрались во вражеский лагерь и обнаружили, что палатки пусты, а солдаты ушли. Сарацины оставили большую часть своей добычи. В тот день Шарль стал известен франкам как «Молотобойец», и именно под именем Мартель вошёл в историю спасителем западной цивилизации, заняв почетное место среди великих воинов мировой истории. Французы с гордостью записывают эту победу на счет французской нации, но немцы относят его к своим соотечественникам, поскольку земли франков занимали территории как современной Франции, так и Германии.

Как напоминает нам Эдвард Гиббон в книге «Упадок и падение Римской империи», опубликованной в конце XVIII века, «в случае победы мусульмане продвинулись бы на тысячу миль, считая от Гибралтара до берегов Луары, а ещё один победный бросок на такое же расстояние привел бы сарацин к границам Польши и горной Шотландии; Рейн не более непроходим, чем Нил или Евфрат, и арабский флот мог бы без боя войти в устье Темзы.» Гиббон добавил слова, которые до сих пор помнят и часто цитируют сегодня: «Возможно, толкование корана теперь преподавалось бы в школах Оксфорда, и ее кафедры рассказывали бы обрезанным студентам о святости и истине откровения Магомета.» Мусульман, убитых на равнинах Пуатье/Тура оказалось так много, что ещё долгие годы, по словам местных жителей, слышался мягкий шелковистый шелест крыльев ангелов, благоговейно летающих ночью над этим святым местом, где враги христианства встретили судьбу, ожидающую нечестивых. Битва при Пуатье/Туре на протяжении последних двенадцати веков остается символом победы христиан над неверными захватчиками. В последние годы она обрела расистские оттенки во Франции, борющейся с огромной проблемой, вызванной иммигрантами – более, чем с двумя миллионами мусульман, в основном арабов и мавров из Северной Африки, культурная адаптация которых к французской жизни все еще далека от желаемой.

Карл Мартель не стал преследовать поверженного врага. Возможно, он опасался, что операция в густых лесах, которые тогда покрывали Францию, может быть опасной из-за засад. Однако, свою власть в Бургундии, он обозначил весьма ясно. Чтобы сделать солдат лояльными к себе, он распределил между ними отвоеванное церковное имущество, вместо того, чтобы вернуть прежним владельцам, вызвав тем самым великий гнев Церкви.

Мусульмане, отступив обратно в Испанию, через несколько месяцев начали опять нападать на французские земли, после того, как из Африки прибыл новый губернатор Абд аль-Малик, который попытался перенести джихад обратно через Пиренеи. Они оставались во Франции еще четверть века, опустошая юг и находя много союзников среди местечковой элиты, боявшейся растущей власти как Карла Мартеля, так и герцога Аквитанского. Одним из самых верных союзников арабов стал Морис, герцог Марсельский, призвавший на помощь мусульман Септимании, чтобы установить свое правление в Провансе.

Юсуф, эмир Септимании, переправился через Рону, взял Арль, разграбив несколько гробниц и церквей, захватил Сен-Реми-де-Прованс, отправился в Авиньон и занимал эту часть Прованса в течение четырех лет.

На западе Абд аль-Малик пересек Пиренеи и занял большую часть Лангедока, вплоть до реки Роны, где захватчики соединились со своими соотечественниками из Септимании.

Мусульманские войска прошли по долине Роны до самого Лиона, в то время как другая группа повернула на восток и вторглась в Пьемонт, в Италии. Учитывая ту помощь, которую мусульмане получали от своих христианских союзников, джихад лишь отчасти являлся истинным мусульманским джихадом. Это была просто кровавая война, не украшенная высокими принципами и с минимумом призывов к Аллаху; однако и этого было достаточно, чтобы гарантировать рай для любого мусульманского воина, который мог пасть в бою.

Примерно в 737 году Карл Мартель послал своего брата Хильдебранда осадить Авиньон, который он взял штурмом, предав мечу всех его мусульманских защитников. Затем он атаковал основные сарацинские базы к северу от Пиренеев и, отвоевал Нарбонну, Безье, Монпелье и Ним. В 739 году он захватил Марсель, но в это же время другие прибрежные районы средиземноморской Франции начали подвергаться арабским набегам с моря, которые превратили северное побережье Средиземного моря в опасное место для христиан на следующую тысячу лет. Отдыхающие в Каннах сегодня могут любоваться с пляжа на набережной Круазетт на остров Лерен, где находится знаменитый бенедиктинский монастырь, подвергшийся нападению в 739 году арабских налетчиков, убивших там всех, кроме четырех из пятисот монахов. Этих четверых выживших молодых людей, везли в Испанию, но им удалось сбежать, когда их похитители зашли в местный порт Агуай за припасами. Частые морские набеги мусульман также совершались на Сардинию, Сицилию и Корсику, где возник порт Бонифачо как оплот против пиратов.

В этот период европейской истории только разногласия и споры между мусульманами в Испании и других странах помогли христианскому населению выжить. Берберы и арабы ненавидели друг друга. Мавры совершенно справедливо считали, что они провели большую часть боевых действий в Испании и Франции, но в награду получили только горные земли, в то время как арабы заняли самые плодородные земли на равнинах и вдоль побережья. Не было понимания и среди арабов. Две основные чисто арабские группы захватчиков прибыли из Сирии и с Аравийского полуострова, и обе они находились под влиянием древнего племенного соперничества, которое продолжалось в Испании в течение сотен лет, в то время как в Хиджазе или где-либо еще, их происхождение давно бы забылось. Арабы из Йемена не ладили с арабами из других частей Аравии. И потому они всегда были готовы убивать друг друга вместо христиан. Джихад, как война против христиан, часто оказывался тем единственным объединительным мотивом, сливающим в одно целое различные племена, которые исповедуют ислам.

Смерть Карла Мартеля в 741 году изменила расстановку сил между князьями Франции. Наследником Карлу Мартелю стал его сын Пепин Короткий, бывший таким же жестким, как и его отец. Пипин, отец Карла Великого, приобрел большое влияние в Лангедоке, и местный вождь вестготов передал ему города Ним, Агд, Монпелье и Безье. Жители Нарбонны, почти все – христиане и вестготы – также решили сплотиться вокруг Пепина Короткого. Они вырезали своих соседей-сарацин и повелителей, и в одно мгновение к северу от Пиренеев не осталось сарацин. Мусульманское господство над Францией, джихад и все остальное, закончилось, по крайней мере, на данный момент. Новый самопровозглашенный правитель Омейядов Абд аль-Рахман, который несколькими годами ранее пережил резню своих собратьев-мусульман в Басре, испытав её на себе, пришел к власти в Кордове.

В мусульманской Испании, после десятилетий непрекращающегося беспорядка, хаоса и бесконечной смены череды некомпетентных временщиков – двадцать четыре за сорок пять лет, один из которых так раздражал местных жителей, что они распяли его между собакой и свиньей, такой порядок существовал в 750-х годах. Новый самопровозглашенный правитель Омейядов Абд аль-Рахман в 756 году отнял мусульманскую Испанию у ее враждующих вождей.

Последний из дамасских омейядов переправился через пролив из Северной Африки, высадился близ Гибралтара и обосновался со своей династией в Испании. Все остальные омейяды исчезли в предыдущие несколько лет во время великой резни в Сирии, Ираке и Аравии. Омейядов сменила новая династия халифов, Аббасидов, которые перенесли свою столицу в Багдад. Имя, под которым этот последний испанский представитель Омейядов вошел в историю, – Абд аль-Рахман. В этой истории у нас уже имелся один Абд аль-Рахман, чье имя мы написали Абдераман, убитый в битве при Пуатье. Но этот новый Абд аль-Рахман был победителем.

Абд аль-Рахман I – наследный принц, бежавший в Испанию, спасаясь от преследующих его убийц, чтобы стать правителем самых дальних западных владений ислама. Роль Испании в этот катастрофический период выглядела примерно такой же, какую предстояло сыграть Индии в Британской империи девятнадцатого века. Страна была местом постоянных войн, и все сражались, но ни у кого нет четкого объяснения, почему. Возможно, потому, что джихад имеет много проявлений, и каждому мусульманину нравилось, что он участвует в священной войне, и если погибнет, то сразу попадет в рай.

Абд аль-Рахман I лично ознакомился с искусством массовой резни.

Недавно он чудом сохранил свою жизнь и желал сберечь её и далее, наслаждаясь ею как можно дольше. Если он все еще жил, то только благодаря мудрому решению пропустить банкет, устроенный новым халифом, который только что перехватил власть у Омейядов, основав новую династию, восходящую к Аббасу, дяде Мухаммеда

Аббасиды полагали, что, будучи потомками семьи пророка, имели больше прав на мусульманский трон, чем правнуки давнего и упрямого врага пророка Абу Суфьяна. Их также не интересовали права на престол потомков дочери Мухаммеда Фатимы и зятя Мухаммеда Али. Наследственность – прекрасный принцип, но прежде чем претендент сможет воспользоваться ею, она сама должна его выбрать из прочих претендентов.

Эта книга о джихаде, а не о династических распрях, и ни о массовых убийствах, хотя они и присутствуют. Невозможно отделить джихад от политики, поскольку политика и религия – одно целое в исламе. Поэтому немного поговорим о переходе власти от столетнего халифата Омейядов (651–750) в Дамаске, к Аббасидам в Багдаде, осуществившийся посредством кровавой бани, устроенной первым из Аббасидов – Абу аль-Аббасом, гордившимся своими прозвищами «проливающий крови» и «мясник». Он сверг последнего халифа Омейядов, Марвана II, чей труп обнаружил после битвы под Сайдой продавец гранат, который отрубил халифу голову и подарил ее победоносному полководцу Аббасидов. Мозг из головы Марвана удалили, язык скормили пробегающему хорьку, а голову забальзамировали и отправили новому халифу в украшенной драгоценными камнями шкатулке.

Все это достаточно омерзительно, но всё-таки очень интересно. Хотя часто задаешься вопросом, имеет ли это отношение к религии, и любви к Богу и человеку. Можно прийти в ужас от свирепых обертонов, иногда возникающих в религиях, но нигде они не звучали ужаснее, чем в исламе в течение многих веков, и даже до сих пор, особенно в Алжире. В конце концов, новый халиф был главой ислама, наместником Аллаха Милостивого на земле. Он также оказался массовым убийцей-садистом. Опасаясь, что кто-то из выживших омейядов, рассеянных по его владениям, однажды возглавит восстание против него, аль-Аббас решил уничтожить их всех до единого.

Многие омейяды жили в Басре, их легко нашли и убили, а тела выбросили в поле за город на съедение волкам и диким собакам. Девяносто из них, однако, ускользнули от своих палачей. Аббас знал, как решить и этот вопрос. Он заявил, что казни оказались ужасной ошибкой, совершенными по недомыслию людьми, которые неправильно поняли его приказы, и пригласил выживших на банкет, чтобы лично испросить у них прощения. Все пришли, кроме будущего эмира аль-Андалуса. Когда гости удобно расположились за столом, ворвались солдаты, окружившие всех девяносто гостей и забившие каждого до смерти. Затем поверх мертвых и умирающих жертв положили ковры, и приглашенные удобно разлеглись на телах последних Омейядов, чтобы насладиться едой, которой не успели полакомиться члены уходящей династии.

Так погибли почти все омейяды, кроме одного, ибо Абд аль-Рахмана там не было. Аббас послал разыскать его, а тем временем в Дамаске вскрыли гробницы бывших халифов Омейядов, сожгли останки, а пепел развеяли по ветру. Одного, чье тело еще не успело достаточно разложиться, распяли под улюлюканье и насмешки толпы. Так потомки Абу Суфьяна исчезли с лица земли. Все, но не Абд аль-Рахман. Он бежал от преследователей из своего поместья на берегах Евфрата через Египет и Северную Африку, пока не появился в Испании в 756 году, где сразился с эмиром Кордовы, победив его, и заявил, что вся исламская Испания теперь принадлежит ему, и был признан мусульманами аль-Андалуса как их новый эмир. «Это напомнило прибытие молодого претендента в Шотландию в 1745 году,⁷⁴» – писал Стэнли Лейн-Пул в своей книге «Мавры в Испании» (1887).

Новый эмир порвал с далеким правлением Аббасидов в Багдаде, хотя сначала дипломатично признал их сюзеренитет над собой. На самом деле он собирался постепенно вывести Испанию из-под правления халифа.

Аббасиды послали экспедицию, чтобы свергнуть его. Абд аль-Рахман I разбил армию, казнил командиров, сгрузил их отрубленные головы в мешок, прикрепив к ушам записки с именем хозяина, и отправил посылку халифу в Багдад. С тех пор аль-Андалус находился в безопасности от Аббасидов.

Абд аль-Рахман I начал превращать Кордову в то, что два или три столетия спустя стало, вероятно, самым утончённым городом в Европе. Он превратил мусульманский аль-Андалус из западного форпоста ислама в центр цивилизации, где представители трех великих средиземноморских культур, мусульманской, иудейской и христианской, собирались веселой компанией, живя вместе и процветая, а иногда бывая и во вражде, сражаясь насмерть в причудливом ритуале священной войны резни, убийств и обезглавливания.

Как напоминает Ричард Флетчер, «Мавританская Испания чаще была страной беспорядков, чем страной спокойствия.» Кордова, такая же большая, как Константинополь, пользовалась своим культурным превосходством всего около столетия, в период терпимости, который начался с прихода Абд аль-Рахмана III к власти в 912 году.

Город приобрел библиотеку в четыреста тысяч томов и престижную репутацию ученой столицы.

Студенты, в том числе будущий папа римский, приезжали со всего христианского мира, чтобы учиться в этом мусульманском городе, однако это продолжалось недолго. В конце концов религиозные противоречия оказались слишком сильными.

В годы, последовавшие за созданием астурийских христианских королевств и прибытием Абд аль-Рахмана в Испанию, берберы и арабы слишком увлеклись борьбой друг с другом, проливая кровь в жестоких войнах, чтобы сражаться ещё и с христианами. Появление Абд аль-Рахмана в аль-Андалусе не только повысило опасность нападения Аббасидов с востока, но и сопровождалось новыми угрозами с христианского севера. Франки, или французы, если вы предпочитаете более современное название, победившие мусульман по ту сторону Пиренеев, теперь прибывали в Испанию как союзники испанских христианских королевств. Карл Великий направился в Сарагосу в 778 году, возможно, как друг мусульманского губернатора Сарагосы, хотевшего иметь сильного союзника в борьбе против Абд аль-Рахмана; но, когда Карл Великий появился у ворот города, они остались закрытыми для него. Карл Великий подумывал взять Герону и Барселону, но потом вернулся на север, чтобы подавить вспыхнувшее в Саксонии восстание своих немецких подданных.

Почитаемый ныне Карл Великий был таким же жестоким к врагам, как и его враги мусульмане к своим, и подавив восстание саксов, казнил 4500 германских подданных. Но в Испании его поход запомнился только гибелью его отряда во главе с храбрым бретонским рыцарем Роландом на горном перевале Ронсевальес, уничтоженным, вероятно, смешанным отрядом мусульман, басков и гасконцев, ни у кого из которых не имелось причин любить франков. Былинная «Песнь о Роланде» единственное, что осталась от испанского приключения Карла Великого.

Карл Великий не взял Сарагоссу, зато Абд аль-Рахман захватил Памплону. С этого момента и в последующие несколько столетий французские рыцари сражались бок о бок с христианскими королями Испании против мусульман. Борьба с маврами и арабами в Испании стала признаком христианской доблести. Мусульмане в Испании часто более боролись друг против друга: арабы против берберов, сирийцы против йеменцев, арабы против всех, ну и немножко против неверных. Эта склонность к междоусобицам, характерная и ныне для арабов, вероятно, спасла христианский мир.

Абд аль-Рахман I понял, что, не смотря на могущественного Карла Великого, христиане представляли гораздо меньшую угрозу для мусульманской Испании, чем его собственные непостоянные братья-мусульмане на полуострове, каждый из которых, например, губернатор Сарагосы, больше увлекался созданием своего собственного маленького эмирата, чем стремился к единому – под правителем Омейядов в Кордове.

Мало-помалу ему удалось навязать себя другим мусульманским правителям. Британская энциклопедия в нескольких строках подводит итог общим достижениям Абд аль-Рахмана I за время его 32-летнего правления (756–788): «Абд аль-Рахман I защитил свое королевство от внешних угроз, разгромив армии Карла Великого и Аббасидов. Хотя он столкнулся с восстаниями мусульманских испанцев, берберов из горных районов и различных арабских кланов, его династия и власть оставались прочными.» Джихад остался для преемников, и завоевание Испании мусульманами постепенно превратилось в отвоевывание их земель испанцами.

Первый из преемников Абд аль-Рахмана, Хишам I (788–796), добрый, но развратный человек, стал отцом в четырнадцать лет, помогал бедным и много молился Аллаху. Он верил в божественную миссию ислама и в 792 году призвал к священной войне против неверных в Астурии и во Франции. 100 тысяч мусульманских воинов стеклись под его знамена, кто-то из них прибыл из Сирии, Аравии и Алжира. Они вторглись во Францию, подожгли Нарбонну и двинулись на Каркассон, где сразились с христианами, после чего, растратив сил и не имея возможности двигаться дальше, вернулись в Кордову, где Хишам I на средства, награбленные его армией, построил мечеть во славу Аллаха.

Второй преемник Омейядов, аль-Хакам (796–822), оказался настолько же нечестивым, как его предшественник – святым. Всего на четырнадцать лет моложе своего отца, аль-Хакам вёл джихад против христиан всё время своего правления, но начал со своих мусульманских подданных. Ошеломленный слухами о мятеже среди утончённых и интеллектуальных новообращенных Аллаха в Толедо, он пригласил их на прием в большое новое здание, имеющее четыре высоких стены и большой великолепный вход, ведущий в узкий коридор, который поворачивал, извивался и, наконец, заканчивался огромным колодцем. Гостей приглашали по одному в комнату, где ожидал сын эмира. Когда они доходили до колодца, их схватывали и отрубали головы.

«Странно, что никто не выходит», – заметил очевидец, ожидавший друга у ворот выхода, которые по необъяснимой причине оставались закрытыми весь день. Внезапно он понял, что за странный запах витал в воздухе, не похожий на запах быков, забитых для жарки. «Горе мне!» –– воскликнул он. Он был врачом и умел различать запах крови. «Это не запах печеного мяса на пиру, а крови ваших убитых братьев», – процитировал Дози, или, скорее, его переводчик, в своей лучшей викторианской прозе. «Сильное потрясение охватило Толедо», – добавил он...

Общий итог за день, по некоторым данным: 5 тысяч толедцев остались без голов. Оценка кажется чрезмерно высокой. При скорости 5 казней в минуту, которая уже смотрится завышенной, потребовалось бы почти 17 часов, пару рабочих дней, чтобы с такой скоростью и без каких-либо перерывов отрубить 5 тысяч голов. Казни производились поодиночке, голова следовала за другой, как только появлялся новый гость, желающий поприветствовать сына эмира. Наименьшее число оцененных жертв оценивается в 700 человек. Каким бы ни было это число, «для обращенных в ислам христиан происшедшее стало напоминанием о хрупкости их безопасности в исламе», – печально комментирует автор Элмер Бендинер. В этой резне действительно есть что-то от джихада, даже если все жертвы приняли ислам, поскольку из-за их недавней приверженности христианству они, несомненно, с подозрением относились к мусульманским учреждениям. Через сотни лет после этого бойня приобрела в испанской истории название «День рва».

Это всего лишь одна резня из многих. Правление Аль-Хакама оказалось кровавым. Распятие необычайно распространилось в его эмирате, и умирающие или гниющие трупы свободомыслящих, свисающие с крестов, оживляли испанский пейзаж. Возглавивших демонстрацию против высоких цен на продовольствие в Кордове распяли. Затем стражи порядка распяли еще десять граждан, протестовавших против распятий. Несколько дней спустя еще триста демонстрантов из пригорода Кордовы также были распяты, а остальное население выслано в Египет, откуда они впоследствии совершали набеги на Крит, став пиратами. Тем временем эмир обратил внимание на двух дядей, чьим амбициям он не доверял, и приказал задушить их в тюрьме. Сделав Испанию безопасной для династии Омейядов и для поклонения Аллаху, аль-Хакам удалился в свой гарем, где до конца своей жизни писал стихи и наслаждался удовольствиями продолжения рода. Во время его правления джихад пошел вспять, по крайней мере, в северной Испании, вдоль границ христианских королевств. В 801 году Людовик I, сын Карла Великого, вывел армии из Прованса, Лангедока и Бургундии в Каталонию и захватил Барселону после нескольких месяцев осады.

На следующие двести или триста лет Барселона стала пограничным городом, иногда удерживаемым христианами, иногда мусульманами. Она не вошла в число постоянных христианским владений до конца XI века.

В другом сражении неподалеку мусульмане разгромили французский отряд, отрубили головы живым и мертвым, сложили их в высокую кучу, и с вершины этого импровизированного минарета из вонючих, гниющих французских черепов муэдзин призsвал верующих к молитве и возблагодарил Аллаха. В долгой и богатой событиями истории ислама имелись моменты, когда религия пророка казалась очень близкой к индуистскому поклонению Кали, богине смерти и разрушения.

На северо-западном фронте джихада, недалеко от стыка Пиренеев и Атлантики, почти воцарилась тишина. Баски, такие же беспокойные и мятежные в 799 году, как и сегодня, убили мусульманского губернатора Памплоны и выбрали вместо него местного жителя, своего соотечественника Веласко. С достойным восхищения беспристрастием баски в 816 году вновь подняли восстание при поддержке мавров против франков, когда Людовик I изгнал баскского губернатора Гаскони графа Химено.

Французские вторжения в Каталонию и южные города перестали занимать высокое место в списке приоритетов аль-Хакама, после его возвращения в Кордову. Первое место занял гарем. Услаждения похоти стали его главным развлечением, ещё задолго до джихада. Плотские утехи были также основным занятием его непосредственного преемника Абд аль-Рахмана II (822–852), который стал отцом 97 детей, 45 сыновей и 42 дочерей. Его биограф повествует об Абд аль-Рахмане II, что «он любил женщин», что совершенно очевидно, в свете приведённых цифр. В дополнение к своим женам и наложницам он покровительствовал поэтам, музыкантам и религиозным людям, жил полноценной семейной жизнью в своем великолепном дворце в Кордове среди многочисленных жен и детей и наслаждался тишиной и незначительностью своего правления. Абд аль-Рахман II, вероятно, был очень счастливым человеком. Если и нет, то должен был быть.

Это небогатое событиями царствование омрачено, однако, странной мученической смертью дюжины или около того молодых христиан Кордовы, которые сознательно искали и нашли смерть, оскорбив пророка, – преступление, наказываемое отрубанием головы (оно все еще существует) в мусульманском праве. Всех их вдохновил священник Евлогий, который, по словам писателя Стэнли Лейн-Пула в «Маврах в Испании», «довел себя до восторженно-исступленного состояния, которое приводит к самоотверженным действиям, возможно, ошибочным, но, без сомнения, героическим.» Его конечная цель заключалась в том, чтобы сделать из мусульманской Испании христианскую. Одна из его учениц – Флора, дочь от смешанного христианско-мусульманского брака, в теории мусульманка, но в душе христианка, вместе с другой девушкой по имени Мария, чьего брата священника уже казнили, предстали перед местным судьей, где они поносили ислам как «дело рук дьявола». После нескольких месяцев тюрьмы, обоих казнили. Среди других оказался священник Перфектус, делившийся со знакомыми мусульманами своим мнением о Мухаммеде. Ему публично отрубили голову при праздновании Рамадана. Одиннадцать христиан казнили летом 851 года. Евлогию удалось дожить до 859 года, когда его попросили отказаться от неприятных мнений о Мухаммеде, он не согласился – и остался без головы.

Джихад временно затормозился в Испании, если не считать мучеников Кордовы, но нашел новый выход в Средиземном море. На острове Сицилия у берегов Италии, которому теперь суждено стать почти на триста лет еще одним мусульманским владением в Европе, уступая по значению только Испании.

Завоевание Сицилии арабами началось в 827 году, хотя, к тому времени средиземноморский остров уже неоднократно подвергался набегам. Как мы читали в предыдущей главе, первые два арабских нападения на Сицилию были совершены из Туниса в 652 и 667 годах. В том последнем джихаде арабы разграбили местные церкви, захватив огромное число золотых и серебряных икон, украшенных драгоценными камнями и жемчугом. Не желая, чтобы этим неверным изображениям поклонялись на священной мусульманской земле, арабы продавали их в Индию местным индуистским раджам, готовых, как всегда, заплатить высокую цену за драгоценные товары Запада. Это было время расцвета джихада, а потому в VIII веке произошло не мало набегов на Сицилию, слабо защищавшуюся византийскими императорами. Сами императоры усердно отбивались на своей родной земле в Анатолии, Румелии и Италии от нашествий разношерстных варваров: болгар, славян, хазар, лангобардов, и, конечно, арабов. В те трудные времена Сицилия не имела приоритета в оборонительной стратегии Константинополя.

Большинство этих набегов шло из Туниса, Ифригии, как его тогда называли (когда-то это имя дало свое название целому Африканскому континенту), но некоторые начинались и из других мест мусульманского мира. Один в 700 году стартовал с небольшого острова Пантеллерия, другой в 730 году – из Сирии. Сицилия на протяжении десятилетий стала счастливым охотничьим угодьем арабских налетчиков, которые приходили и уходили по своему усмотрению. Но византийцы не всегда бывали беспомощны. Однажды, в 660-х годах, они даже использовали Сицилию в качестве базы против арабских владений. Энергичный император Констант II, внук Ираклия, решил остановить арабские вторжения в Италию и Сицилию (он также мечтал снова сделать Рим столицей мира), и разместил свой штаб в Сиракузах. Созданием этой базы он также намеревался помешать высадкам арабов в Греции, что означало бы окружение столицы его империи на Босфоре. Это слабо помогло ему. Лангобарды продолжали занимать разные части Италии и основали герцогство Беневентум на юге полуострова, в то время как арабы опустошали значительные районы Анатолии. В довершение этой череды несчастий Константа II убили мятежные солдаты во время посещения Сицилии, но защита острова, по крайней мере, отложила оккупацию Греции мусульманами на несколько сотен лет позднее. (Мусульмане, захватившие Грецию в середине 1300-х годов, были не арабами, а турками, которые не имели себе равных в преданности пророку.)

Наконеу в 827 году разрозненные набеги арабов на Сицилию прекратились и перешли в массовый джихад. Как и в Испании, вторжение на Сицилию произошло при участии отступника – христианского дворянина, в значительной степени увлеченного любовью к женщине. В отличие от графа Юлиана в Танжере, бывшего солдатом, сицилийский мятежник Евфимий занимал пост адмирала. Более того, его вдохновляла не забота о дочери, а скорее любовь к молодой монахине.

Евфимий, командующий византийским флотом на Сицилии, очевидно, безумно влюбился в сестру (я думаю, мы можем так ее назвать) Омонизу и сбежал с ней, к большому огорчению местных монахов, которые, потрясенные нарушением ее обета целомудрия, пожаловались византийскому императору Михаилу II. Император, приверженец приличий, приказал отрезать адмиралу Евфимию нос (но Гиббон говорит, что язык), довольно обычное наказание тех времен, неприятное, но все же менее суровое для Евфимия, чем той части тела, что нанесла оскорбление. Адмирал Евфимий, не собирался терять даже носа, а потому призвал свои экипажи к мятежу против императора. Восставшие моряки встретили и разгромили в бою войска губернатора Сицилии. Смута закипела.

Затем адмирал понял, что не сможет в одиночку справиться с Византийской империей, поэтому бросился в Ифрикию и предложил Сицилию местному эмиру при условии, что ему будет присвоен титул правителя Сицилии (но, конечно, под властью и данью мусульман). Арабы согласились оказать поддержку; муэдзины призвали с вершин своих минаретов к священной войне, и завоевание Сицилии теперь готовилось под молитвы святых людей ислама. Как и в Испании, за мусульманским джихадом снова скрывался образ женщины. Обиженной христианином. И это опять был случай с cherchez la femme.

Мусульманские экспедиционные силы, около 10 тысячи человек, отплыли на значительно большей армаде, чем у Тарика, от семидесяти до ста кораблей. Чтобы придать характер священной войны этой новой кампании против неверных, командование поручили некоему аль-Фурату, известному религиозному лидеру и знатоку корана, который, однако, имел мало опыта в военном деле. Меч, по крайней мере в теории, занимал второе место после книги. Силы вторжения, хорошо вооруженные и готовые убивать, молиться, грабить и насиловать, в основном состояли из берберов и арабов, но также включали персидских добровольцев и много андалузских воинов, изгнанных из Кордовы и обосновавшихся на Крите. Несколько ученых сопровождали войско, возможно, с целью объяснять коран местным жителям, ожидающим обращения в ислам. Флот несогласного адмирала Евфимия перешел под общее мусульманское командование.

Однажды ранним днем, в июне 827 года, захватчики высадились в Мазаре, крепости Евфимия на южном побережье Сицилии. Солдаты ислама, с помощью обеспокоенных христианских моряков адмирала Евфимия, которые задавались вопросом, почему они сражаются против собственного народа, разбили византийскую армию во главе с неким Балатой. Началось завоевание Сицилии арабами. Одной из его первых жертв стал сбитый с толку адмирал Евфимий. Возможно, потрясенный своим предательством, он покинул своих арабских союзников и перешёл на сторону византийских греков, призвав сицилийцев сопротивляться захватчикам и направился в Кастроджованни, где, как он надеялся, местное сицилийское население будет приветствовать его как своего нового императора. Вместо этого они убили его.

В отличие от испанского вторжения, захват Сицилии шёл медленно, и сопровождался многочисленными боями и массовыми убийствами. Сарацинам потребовалось семьдесят пять лет, чтобы завоевать остров. Не было ни евреев, ни эксплуатируемых крестьян, как в Испании, которые, преследуемые своими правителями, помогали бы захватчикам. Борьба оказалась тяжелой и ожесточенной. Осады длились месяцами. В горах деревни превращались в крепости. Арабы взяли Палермо в 831 году, сделав его своей сицилийской столицей и, говорят, построили пятьсот мечетей, чтобы отметить победу и почтить пророка. Они захватили Кастроджованни, нынешнюю Энну, где в 859 году убили 8 тысяч человек. Соседняя Мальта подверглась набегу в 869 году. Сиракузы пали в 870 году после почти месячной осады. Защитники Сиракуз ожидали, что византийский флот придет на помощь, но командующий флотом решил, что лучшим способом борьбы с джихадом будет построить церковь в честь Девы Марии, а не выходить в море. Поэтому он приказал своим экипажам высадиться с кораблей и начать строительство, и как только строительство церкви закончилось, мусульмане захватили Сиракузы. Один за другим, растянувшись на полвека, сицилийские города падали от рук арабских захватчиков. Таормина, ныне самый знаменитый курорт на Сицилии, был взят одним из последних в 902 году.

Исламское благочестие и любовь к Аллаху иногда принимали странные формы. Эдвард Гиббон, который имел определенный вкус к непристойному анекдоту, вспоминает один такой случай в южно-итальянском городе Салерно, где глава арабов решить придать изнасилованиям благочестивое оформление.

Сарацинам доставляло удовольствие осквернять, а также грабить монастыри и церкви. Во время осады Салерно мусульманский вождь устроил свое ложе на столе для причастия и на этом алтаре каждую ночь приносил в жертву девственность христианской монахини. Когда он боролся с сопротивляющейся служанкой, балка на крыше случайно и ловко упала ему на голову, и смерть похотливого правоверного приписали гневу Христа⁷⁵.

Ислам предоставил подходящие обоснования для джихада, грабежа и набегов ради них. Мусульмане были великими путешественниками, о чем свидетельствуют их обширные завоевания. Джихад предлагал многое тем, кто любил власть и приключения. Острова Корсика, Мальта, Сардиния, Пантеллерия (где арабы похитили триста монахов) и Балеары, а также города и поселки Бари, Анкона, Неаполь, Генуя, Равенна, Остия и даже сам Рим были разграблены или на время оккупированы сарацинами. Люди стали дешевым и распространённым товаром. В Риме в 846 году джихад достиг своего апогея. Там мусульмане разграбили церкви Святых Петра и Павла, и папе пришлось откупаться от захватчиков данью в 25 тысяч серебряных монет в год. После чего папа Лев IV приказал построить стену вокруг города⁷⁶, чтобы защитить собор Святого Петра от дальнейших нападений.

На самой Сицилии арабская оккупация продлилась 264 года, и ислам прочно укоренился среди населения, хотя некоторые районы острова никогда не отказывались от своей христианской веры. Арабы внесли большой вклад в сицилийскую жизнь, искусство и культуру. Некоторые утверждают, что мафия возникла как движение сопротивления и защиты от мусульманских грабителей (другие говорят, что позже – от нормандских или французских захватчиков), которые из года в год грабили островитян, пока многие из них не превратились в нищих. Арабы завезли апельсины и лимоны, хлопок, тутовые деревья и шелкопряда, сахарный тростник, коноплю и финиковую пальму. В 1091 году, после тридцатилетней войны, норманы победили сарацин и захватили остров. Их кровные братья за 27 лет до этого, в 1066 году, вторглись на другой, более холодный, остров Европе и заняли его.

Тот остров называлась Англией.

В конце девятого века небольшая группа арабов, около двадцати человек, снова появилась во Франции. Они высадились в совершенно неожиданном месте, недалеко от Сен-Тропе, известного в последние годы благодаря Брижит Бардо, ее яхтам и нудистским пляжам. Эти первые арабы открыли Сен-Тропе случайно. Они занимались грабежом и были выброшены на берег ветром и волнами.

В следующие десятилетия они совершали набеги, грабили и насиловали из Сен-Тропе, в направлениях на север в Швейцарию, возможно, даже в Германию, и на восток в Пьемонт, что в Италии.

Сен-Тропе тогда еще не обзавёлся современным названием, сделавшим его знаменитым в наше время, но вошёл в историю под названием Фраксинет⁷⁷, возможно, по названию какой-то бывшей римской деревушки в окрестностях. Считается, что сам Фраксинет находился на холме, где сегодня стоит деревня Гарде-Фрейне, с ее остатками крепостных валов и глубокими траншеями в земле, которые, возможно, когда-то были рвом. Согласно отчетам того периода, которых мало, и они часто не надежны, около двадцати сарацинских воинов и моряков из исламской Испании, бандитов, или скорее пиратов, попали в шторм и на лодке добрались до ближайшего убежища – широкой бухты, где Сен-Тропе теперь принимает своих международных гостей, яхтсменов-миллионеров и фотомоделей.

Из дошедших до нас сообщений об этих грабителях создаётся впечатление, что их не сильно беспокоил религиозный дух джихада. На уме у них были, вероятно, только разбой и грабеж, но они, несомненно, не забывали о своих ежедневных молитвах на Мекку. Они огляделись вокруг, густо поросший лесом пейзаж показался привлекательным, деревья тянулись на север к далекой линии голубых гор, находящихся в дюжине миль или около того.

Небо было таким же темно-синим, как в аль-Андалусе, и в воздухе витал аромат цветов и диких растений. Налетчики быстро расправились с растерянными жителями соседней деревни и отправились в горы на разведку.

Имена этих первых посетителей Французской Ривьеры до нас не дошли, но мы знаем, что их короткое пешее путешествие вглубь страны заключалось в восхождении на вершину ближайшего холма, откуда, увидев окружающую сельскую местность, они поняли, что попали в рай на земле и что им следует основать свою базу прямо тут – на берегу моря. К северу, востоку и западу тянулись холмистые леса, и возвышенности, свободные от городов, с несколькими разбросанными здесь и там маленькими и беззащитными деревнями, похожими на ту, которую они только что разорили. Они почувствовали, что дальше лежат города и церкви, которые тоже надо разграбить, и лучше во славу Аллаха, но, и для своего обогащения. На юге простиралось море – путь к победе. Они уже стали хозяевами кусочка земли, но их было слишком мало, чтобы удержать её. Они воззвали к другим мусульманам по всему Средиземноморью, в Северную Африку, Испанию, Сирию, Египет и Сицилию: «Придите и и владейте с нами.» Вскоре их собратья слетелись в Сен-Тропе со всего Средиземноморья, чтобы захватить эту пустую землю. Они были похожи на Отцов-пилигримов, высадившихся в Кейп-Коде в 1620 году⁷⁸, за исключением того, что вокруг не было индейцев. Прованс стал их владением.

Так продолжалось почти столетие. Мусульмане захватили его, перепугав до смерти местных жителей.

«Один из них может обратить в бегство сотню, а двое – больше тысячи», – слагали мифы о пришельцах спасшиеся крестьяне и рыбаки.

Сарацины были повсюду. Казалось, в их завоевательных планах не имелось никакой закономерности. Альпы за холмами на восток, и ущелья Дофины стали их первыми целями.

Со временем их вооруженные банды продвинулись дальше, разграбили Пьемонт, захватили Турин, сожгли церкви, монастыри, библиотеки, прогнали население обратно в горы и убили так много христиан, что в книге, опубликованной в Турине, одно из мест гибели христиан названо «Полем мучеников». К 911 году арабы перекрыли все перевалы в Альпах, отрезав Францию от Италии, так что архиепископу Нарбоннскому пришлось отменить свою поездку к папе в Рим. Другая группа сарацин опустошала побережье Лангедока, к западу от Роны. Главную церковь в Марселе разрушила бродячая банда, промышляющая в Экс-ан-Провансе, где, разъярившись сопротивлением нескольких храбрых студентов, они заживо содрали с них кожу. Епископ Экса благоразумно бежал не останавливаясь, пока не достиг Реймса, где приютился у своего брата епископа. Богатые люди Авиньона рассеялись по Бургундии в поисках безопасности. Мусульмане подожгли и уничтожили городки Систерон и Гап в Альпах, а в Эмбрене убили архиепископа и большинство жителей.

Итальянское побережье вокруг Генуи также не избежало визитов сарацин. В самой Генуе сотни мужчин, сначала сопротивлявшихся, но потом сдавшиеся, были подвергнуты пыткам и затем убиты, а женщин и детей превратили в рабов. Затем настала очередь Швейцарии. Банды налетчиков опустошили долины Граубюндена и Вале, повернули на запад к Женевскому озеру, где основали деревню, которая позднее звалась Фернекс, а ещё позднее переименованную в Ферней-Вольтер в честь французского философа и писателя, жившего там. Их следующей целью стали горы Юра. В ужасе королева Бургундии, которой и принадлежала Юра, бежала в безопасную крепость в соседнем Невшателе.

На юге, на Средиземном море, в 940 году жители Тулона и Фрежюса, атакованные армией из Фраксинета, спаслись бегством в горы. Мавры в Сен-Тропе нашли неожиданного союзника в лице Гуго, графа Прованского, предоставившего им свою защиту, в обмен на закрытие ими альпийских перевалов от его соперника, Беренджера, короля Ломбардии. Один из немногих писателей этой эпохи, чьи произведения дошли до наших дней, Лиутпранд сурово отчитал графа Прованского за его союз с захватчиками: «Как смеешь ты благочестивым людям нашим погибать и предлагать защиту мавританским негодяям! Хьюз, негодяй, ты, разве, не краснеешь, когда поддерживаешь тех, кто проливает нашу кровь и благоденствует за счет насилья? Что я могу сказать? Пусть молния разрушит тя, и разобьёт на тысячу кусков да погрузишься в вечный хаос!»

После пятидесяти лет во Франции многие мавры, особенно те, кто жил на Лазурном берегу, начали подзабывать о джихаде, селились на Ривьере и женились на местных дамах, под влиянием которых начали ходить на мессы и даже обрабатывать землю, занятие, всегда считавшееся у арабов совершенно презренным. Но не все обращались к таким тихим занятиям. В горах, более подходящих к бедуинскому кодексу грабежа, многие другие жили, «требуя дани» (то есть грабя) от путешественников, пробиравшихся между Францией и Италией. Тех, у кого не было денег, чтобы заплатить, убивали на месте. «Число христиан, которых они убили, настолько велико, что только тот, кто записал их имена в книгу жизни, знает точно», – писал Лиутпранд.

Из своего первоначального бастиона во Фраксинете мусульмане расползлись по всей юго-восточной Франции и большей части Италии и Швейцарии. В Ницце разместился арабский армейский корпус, Гренобль тоже попал в их руках, а в Пьемонте они даже дали (казалось бы, популярное) название Фраксинет деревне близ Казаля, у реки По. В Швейцарии они достигли города Сен-Галль, недалеко от Боденского озера, и оттуда, возможно, проникли на территорию нынешней Германии. Из Германии император священной Римской империи Оттон I (называемый «Великим») в 956 году направил посланника к Абд аль-Рахману III, который, как считалось (по крайней мере, Лиутпрандом), взял Фраксинет под свою защиту и просил его положить конец набегам джихада на Францию и Италию. Интересно, но мы не знаем, каков был ответ, потому что рассказ Лиутпранда о встрече заканчивается прямо на середине предложения. Но еще одна мусульманская база закрылась несколько лет спустя, когда сарацин изгнали с горы Сен-Бернар.

Присутствие арабов и мавров в этих холодных и заснеженных альпийских регионах, так далеко от жаркой пустыни и теплого Средиземноморья, кажется чем-то удивительным и невероятным. Нет никаких сомнений в том, что в десятом веке они представляли большую угрозу для Западной Европы, не столько из-за их численности, которая никогда не была чрезмерной, сколько из-за их вездесущности и разделений в противостоящих им итальянских и французских христианских царствах – точно так же, как в Испании. И всё же, мусульмане неумолимо вытеснялись со своих недавно завоеванных земель. В 965 году им пришлось покинуть Гренобль, в 972 году мусульманский вождь, отвечавший за округ Сестерон, сдался христианам и крестился. В том же году произошло освобождение Гапа. Вильгельм, граф Прованский, после первой битвы под Драгиньяном осадил близлежащий замок, который сдался через несколько дней, и большинство его защитников крестилось. Суровый кодекс ислама не вписывался в благоухающий воздух Прованса. Даже мусульманские завоеватели сочли христианство более подходящим, и, должно быть, решили, что Лазурный берег стоит мессы.

Вильгельм Прованский, в благодарность одному из своих самых способных помощников, генуэзцу Гримальди, даровал тому участок земли близ Сен-Тропе, который до сих пор находится в руках семьи и называется Порт-Гримо. Семья Гримальди позже приобрела еще один участок в нескольких милях к востоку вдоль побережья. Они называли его Монако. Впоследствии первый лорд Монако женился на молодой генуэзской леди хорошего происхождения и состояния, по имени Помела Фрегози, которая за несколько сотен лет до Грейс Келли стала первой принцессой Монако.

Гримальди, старейший из существующих правящих домов в Европе, все еще являются принцами Монако, но Фрегози, увы, давно забыта.

Как бы не были интересны эти искатели приключений джихада во Франции, Швейцарии и Италии, в эти Темные века они второстепенны по отношению к главной европейской борьбе между исламом и христианским миром, происходившей в Испании, и которой предстояло длиться еще несколько столетий. После битвы при Пуатье/Туре именно в Испании, наконец, определилось религиозное будущее Европы – Полумесяц или Крест.

Конфликты часто приобретали двусмысленность, когда христианские короли вступали в союз с мавританскими правителями, против соперничающих христианских монархов, и точно так же мусульмане выступали в бой бок о бок с христианами, против своих братьев мусульман, ставших политическими врагами.

Для сражающихся, каким бы мрачным не казалось соперничество, когда они сражались на стороне своих врагов против своих же сородичей, конечная цель войны всегда была ясна: триумф христианства с одной стороны, триумф ислама с другой. Во многих отношениях джихад, каким он был для мусульман, и Реконкиста, какой она являлась для христиан, также часто превращались в огромную и запутанную гражданскую войну, в которой христиане сражались против мусульман, испанцы против испанцев, испанцы (христиане или мусульмане) против арабов и мавров, мавры против арабов и арабы, одного племени, против арабов из другого.

В течение двух столетий, особенно во времена Альморавидов и Альмохадов, Реконкиста превратилась в европо-африканскую войной, но в которой всегда присутствовало религиозное соперничество: Мухаммед против Иисуса Христа. В конце концов, поскольку христиане победили, Испания и большая часть Европы, в отличие от Ближнего Востока и Северной Африки, управляемых мусульманами, остаются для мусульман Дар-аль-харб – землей войны. Во времена Реконкисты Испания уже стала известна маврам Марокко и Алжира как место, где благочестивые молодые мусульмане, жаждущие мученического венца, сражались и умирали, чтобы получить в Раю то, что «Энциклопедия ислама» благоразумно описывает как «особые привилегии», ожидающие мучеников ислама.

Разобщенность часто сопровождала арабов, и следует отсеивать, но не слишком сильно, эти частые внутри мусульманские войны, в конечном итоге не имевшие ничего общего с джихадом, и которые только отвлекают наше внимание от него. Вот один пример из прекрасного труда Рейнхарта Дози об исламской Испании, впервые опубликованный в 1861 году, показывает все, что можно сказать об этих войнах среди мусульман.

В 903 году армия мавританского султана, сражавшаяся против собратьев мавров и арабов, «захватила Хаэн; в 905 году выиграла битву при Гвадальболоне против Ибн Хафсуна и Ибн Мастаны; в 906 отняла Канете у Бени аль-Хали; в 907 вынудила Архидону платить дань; в 909 лишила Ибн Мастану Луке; в 910 захватила Баэсу, а в следующем году жители Изнаджара восстали против своего господина, Фадля ибн Саламы, зятя ибн Мастаны, и, убив отослали его голову султану».

В Испании, какими бы ясными ни выглядели конечные цели Реконкисты, мотивы непосредственных боевых действий часто оставались туманными. На протяжении веков христианские королевства Кастилия, Наварра, Леон и Арагон, возглавляемые грубоватыми претендентами, скорее главарями банд, чем принцами, сражались друг против друга так же яростно, как и против мусульман. Точно так же жестокие войны мусульман друг против друга принесли огромную пользу христианским королевствам на севере, чьи короли всегда пребывали в готовности сражаться за Бога, Испанию и Святого Иакова. Реконкиста, по-своему, являлась такой же святой (или нечестивой), как и джихад, потому что Испания для тех, кто сражался за нее, стала священным делом, за которое следовало умереть испанскому солдату.

Такая война не была чем-то исключительным, и так обычно и велась. Гражданские войны, чередующиеся с кампаниями джихада, бушевали на Пиренейском полуострове на протяжении веков. Мы читаем, например, что один Лопе, чей отец, Мухаммед ибн Лопе, погиб во время осады удерживаемой мусульманами Сарагосы, «использовал свои войска в непрерывных войнах со своими соседями, включая лорда Уэски, короля Леона, графа Барселоны, графа Паллара и короля Наварры, пока он не погиб в столкновении с последним в 907 году.» В период раннего средневековья в Европе война являлась образом жизни сотни лет.

Именно в этой Испании во времена непонятных и беспорядочных войн величайший из всех ее правителей Омейядов, невысокий, светловолосый, голубоглазый и кривоногий Абд аль-Рахман III (912–961), в возрасте тридцати одного года решил внести здравомыслие в политическую жизнь своей страны, прежде чем погрузиться в джихад. Через десять дней после своего вступления в эмират Абд аль-Рахман III приказал прибить свою первую отрубленную голову врага к двери своего дворца в качестве предупреждения местным смутьянам. Во время его прихода к власти в аль-Андалусе царило мятежное настроение, которое надлежало обуздать. Абд аль-Рахман III наследовал эмират за особенно отвратительным Абдаллой (882–912), который, опасаясь интриг, отравил двух своих братьев, убил третьего и даже двух своих сыновей, которые, как ему казалось, планировали захватить аль-Андалус. Абдалла, конечно, был еще более жесток к своим врагам-христианам. Когда замок Полей, защищаемый испанскими солдатами, мусульманами и христианами, сдался, он забрал мусульман в свою армию и приказал обезглавить около тысячи пленных христиан, если те не примут ислам. Только один согласился; всех остальных убили.

Первой целью Абд аль-Рахмана стало восстановить власть Кордовы над его ссорящимися и воюющими подчиненными, принцами и меньшими эмирами, которые превратили мусульманский эмират аль-Андалус в беспорядочную мозаику крошечных государств, каждое из которых призывало к джихаду против врага на севере, но вместо этого сражались друг против друга. Испанская земля усеян горными фортами в Сьеррах, где независимые лорды, больше разбойники, чем дворяне, бросали вызов окружающему миру, вели жестокие кампании и разоряли землю. Абд Аль-Рахман схватился с человеком, которого считал своим злейшим врагом, мятежником Ибн Хафсуном, самым могущественным из повстанцев, который из своей вотчины Бобастро на юге Испании в горах за Марбельей контролировал семьдесят крепостей, разбросанных по провинциям Эльвира, Гранада и Хаэн.

Ибн Хафсун утверждал, что вернулся к христианской вере своих испанских предков, поэтому в кампании, развернутой против него, было чуток джихада, впрочем, не слишком много, потому что многие из помощников Ибн Хафсуна оставались мусульманами. По сути, это было движение патриотически настроенных испанцев, христиан и мусульман, против иностранного господства в их стране арабов и берберов. Восстание Ибн Хафсуна закончилось вскоре после его смерти, в 928 году. Его тело, как отпавшего мусульманина, победоносные мавры извлекли из могилы и публично пригвоздили к столбу. Другие повстанческие силы также подверглись нападению и были разбиты один за другим. Абд аль-Рахман III захватил мятежные города Севилью, Альхесирас, Сидонию и Кармону. В 929 году он преобразовал свой эмират, тогда еще находившийся под властью Багдадского халифата Аббасидов, в независимый халифат с самим собою в качестве халифа и титулом «Тот, кто победоносно сражается за религию Аллаха».

Но наряду с кампаниями против мятежных городов и горных владык Абд аль-Рахман III уже несколько лет возглавлял джихад против христианских королевств северной Испании. Первым врагом стало королевство Леон, чей король Ордоно II в 913 году захватил и разграбил Талаверу и вырезал мусульманское население города. Анти-джихад часто проявлял такую же жестокость и бесчеловечность, как и сам джихад.

Ордоно II, замечательный, но безжалостный солдат, любил совершать набеги на мусульманскую территорию и возвращаться с большой добычей и несколькими головами, чтобы прибить их к дверям церкви Леона. В отместку Абд аль-Рахман III послал армию, чтобы взять крепость Сан-Эстеван-де-Гормаз под командованием старого генерала по имени Ибн Аби Абда, которого защищающиеся убили сразу же, как только разбили его солдат. «Холмы, леса и равнины от Дору до Атьенцы покрылись трупами» мусульман, убитых во время бегства преследующими христианами. Не унывая, Абд аль-Рахман III отправил еще несколько экспедиций на север, одержал несколько незначительных побед, а в 920 году разгромил объединенные армии Леона и Наварры и разграбил Памплону. Большую часть своего правления правитель Омейядов не мог вести активные действия на своей северной, христианской границе, опасаясь нападения своих единоверцев из Африки с юга. Так что его джихад, к великому облегчению его северных врагов, неизменно был половинчатым делом. Испанский халиф слишком боялся удара в спину со стороны своих собратьев-мусульман с другой стороны Средиземного моря.

Вершиной политики Ордоно стало катастрофическое поражение армии халифата в битве при Симанкасе⁷⁹, в нескольких милях от Вальядолида, когда кавалерия нового леонского короля Рамиро II разгромила арабскую пехоту. Арабский генерал Надя (бывший вовсе не арабом, а славянином) погиб, вице-король Сарагосы попал в плен, а халифу едва удалось сбежать с охраной из сорока девяти верных сторонников. Потрясенный этим почти пленением, Абд аль-Рахман III тут же решил больше никогда лично не появляться на поле боя. Почти невероятно, но Симанкас стал первой важной победой христиан в Испании со времен Ковадонги, произошедшей почти 220 лет назад. Завоевание арабами прошло за три года, в результате серии быстрых побед. Отвоевание своей земли испанцами растянулось на 460 лет, превратившись в медленный процесс перемалывания.

Историки обычно сходятся во мнении, что Испания могла бы быстрее освободиться от незваных берберских и арабских гостей после Симанкаса, но испанцы слишком увлеклись борьбой и ссорами между собой, вместо того чтобы уделить больше внимания Реконкисте. Восточный Леон, которому вскоре предстояло превратиться в Кастильское королевство, пытался освободиться от центрального леонского сюзеренитета. Наварра также вовлеклась в какой-то неясный конфликт с Леоном. Когда Рамиро II умер, два его сына начали борьбу за престол Леона, и Реконкиста снова замедлилась.

Для христиан отвоевание их страны превратилось в абсурдный фарс, когда Санчо Толстый, один из претендентов на трон Леона, отправился со своей бабушкой Теудой в Кордову подлечиться. Санчо был настолько толст, что не мог сидеть на лошаде, и даже, чтобы идти пешком, ему приходилось держаться за санитара. Абд аль-Рахман III предложил тому приехать в аль-Андалус для лечения. Итак, в сопровождении бабушки Санчо Толстый совершил 500-мильное путешествие в столицу аль-Андалуса, где по прибытии лично отдал дань уважения халифу, который в ответ любезно предоставил своего любимого еврейского врача Хасдая ибн Кипрута в помощь грузному христианскому принцу. Хасдай ибн Кипрут слыл самым известным врачом своей эпохи. Во время правления Абд аль-Рахмана III Кордова стала не только интеллектуальной, но и научной столицей Европы, где великие умы мусульманского, еврейского и христианского мира встречались на непринужденных дискуссиях и конференциях, не взирая на различия в религиях. Именно при Абд аль-Рахмане III за пределами Кордовы отстроили великолепный королевский дворец Медина-аз-Захра с 4300 мраморными колоннами, фонтанами, цветниками и садами, аркадами и стенами, украшенными драгоценными камнями, как свидетельство величия испанской династии Омейядов.

Более прозаично, но на какое-то время в этой чудесной обстановке Санчо Толстяку удалось избавиться от излишков жира. После шести месяцев лечения монарх-ванька-встанька, хотя и не совсем похожий на сильфа⁸⁰, снова смог взобраться на лошадь; и вместе со своей бабушкой, свитой придворных и солдат отбыл обратно в Памплону. В благодарность за свою новую фигуру, он сопровождал арабскую армию при осаде и взятии Заморы. На следующий год, в 960 году, мусульмане захватили столицу Леона и торжественно посадили Санчо на трон своего королевства. Христианский король теперь чувствовал себя неловко и в долгу перед мусульманским благодетелем; однако Абд аль-Рахман III облегчил ситуацию, и проявив благородство, умер на следующий год. Стороны джихада и Реконкисты извлекли оружие и с настороженным спокойствием ожидали развития ситуации.

Прекрасная молодая баскская женщина Аврора, самая красивая жена гомосексуалиста халифа Хакама II, соблазненная молодым проходимцем, проложила соблазнителю путь к власти и к последующим самым кровавым кампаниям джихада. Обольстительным злодеем, подобравшим ключ к сердцу и постели королевы Авроры, оказался ибн Аби Амир, известный миру как Альманзор, ужас христианских королевств, будущий визирь, будущий префект, будущий генерал, будущий политический и военный лидер аль-Андалуса, будущий завоеватель Сантьяго-де-Компостела, Барселоны и Памплоны, защитник философов и, вместе с Абд Аль-Рахманом III, величайший воин, когда-либо существовавший в исламской Испании.

После взятия города Замора в 981 году и казни четырех тысяч пленных христиан, уничтожения тысяч посёлков и деревушек, и осады Леона ибн Аби Амир до самой своей смерти звал себя Альманзором, что значит «победитель по милости Аллаха», победителем над врагами своего халифа, Мухаммеда и ислама.

От молодых новобранцев до самых заслуженных генералов, джихад всегда вдохновлял каждого мусульманина, жаждущего славы, власти, почестей, добычи, рабов и девственниц. Плотские утехи, если воин выживал, становились наградой в его палатке сразу после битвы или прямо на поле боя. А если его убьют, немедленные и бесконечные совокупления ждали его в раю. Это была абсолютно беспроигрышная ситуация для каждого благочестивого мусульманина, способного носить оружие, сражаться и поклоняться Аллаху. С таким обещанием счастья Альманзор, как и все великие арабские военачальники, никогда не испытывал недостатка в новобранцах, готовых сражаться и умереть. Ибо мусульманский воин всегда оказывался победителем, так как, в конце концов, всегда получал девушку, живым ли или мертвым.

Альманзор тоже всегда оказывался победителем. Его выдающийся предок, йеменец, как он утверждал, высадился в Испании два столетия назад вместе с Тариком. Это ценилось в то время в исламской Испании, как в наше – иметь предка-каторжника в Австралии, предпочтительно из тех, кто вышел с Первым флотом⁸¹. Сначала Альманзор зарабатывал на жизнь тем, что готовил письма халифу для неграмотных просителей. Потом он устроился клерком в суд Кордовы, а затем занялся управлением имуществом пятилетнего сына халифа и Авроры, его любимой жены. Шел 967 год, и Альманзору было тогда двадцать шесть лет. С тех пор карьера молодого человека стала неуклонно продвигаться вверх. Он взял на себя управление имуществом Авроры, и она сделала все необходимое для его дальнейшей карьеры. «Близость между ними стала настолько тесной, что дала пищу для скандала», – скромно повествует Дози. Халифа-мужелюбца нисколько не волновало, чем занимается его жена. При поддержке Авроры Альманзор занял пост главы монетного двора и распорядителем будущего халифа молодого аль-Хишама II, а затем назначен в Марокко верховным судьей, чтобы расследовать аферы местных руководителей. Вернувшись в аль-Андалус, Альманзор стал визирем, вторым по значимости человеком в халифате, но на самом деле самым важным. Нового халифа аль-Хишама II, сына Авроры, убедили отказаться от большей части своих прав в пользу Альманзора и удалиться в свой гарем, пока Альманзор будет управлять государством.

Чтобы изобразить религиозный пыл, которого он не испытывал, но который так необходим, чтобы заручиться поддержкой мулл, Альманзор переписал весь коран и демонстративно носил его с собой во всех военных кампаниях, которые теперь вёл против христиан. Джихад набирал обороты, и на севере христианские короли и графы Арагона, Кастилии, Леона и Наварры готовились встретить мусульманский натиск. Рамиро III, король Леона, Гарсия Фернандес, граф Кастилии, и король Наварры с тревогой собрались вместе, чтобы попытаться остановить приближающуюся лавину. Они потерпели неудачу. Сарацины, возглавляемые лично Альманзором, разбили христиан в Руэде, к юго-западу от Симанкаса, и каждому из четырёх тысяч пленных христиан, за исключением тех, кто отрекся от веры, отрубили голову Затем Альманзор двинулся к столице Леона, но наступление зимы положило конец боям, и он вернулся в Кордову.

Реконкистой и джихадом, когда возникала политическая необходимость, часто пренебрегали в пользу междоусобной войны. Королевство Леон раскололось на два лагеря, один из которых отдавал предпочтение Рамиро III, другой – его двоюродному брату Бермудо. Альманзор, хитрый, как лиса, помогал обеим сторонам уничтожать друг друга, и Леон стал, по крайней мере на некоторое время, данником аль-Андалуса. Каталония оказалась следующей в списке мусульманских побед. Мусульмане ранее опасались нападать на Каталонию из-за ее тесной связи с могущественной соседней Францией. Но это не мешало Альманзору думать. Он видел, что Франция находилась в состоянии беспорядка, граничащего с анархией, и не станет вмешиваться в каталонские дела. Он оказался прав. В сопровождении группы художников и поэтов Альманзор отправился на завоевание Каталонии и осадил Барселону 5 июля 984 года. Осада заняла пять дней. Последовала обычная резня. Большинство знатных граждан и солдат казнили, оставшиеся в живых стали рабами, а город разграбили и сильно пожгли. Альманзор наслаждался неспешным возвращением в Кордову через Мурсию, где в доме одного из крупнейших владельцев поместий региона он искупался в ванне с розовой водой и, чтобы выразить свою благодарность, снизил налоги владельцу. Вернувшись в Кордову, чтобы показать свое благочестие доверчивой мусульманской толпе, могучий Альманзор с киркой и совком в руках трудился на жгучем солнце, как каменщик, на постройке новой городской мечети. Лукавое мастерство связей с общественностью уже процветало в те далекие времена. Но джихад снова позвал его на север, где король Леона Бермудо II изгнал мусульманский гарнизон. Кампания стала смертельной для леонцев. Королевство было опустошено. Столица, защищенная стенами толщиной в 20 футов, сначала выдержала осаду мусульман, но, когда возле одних из ворот удалось пробить брешь, мусульмане хлынули внутрь, и началась резня во имя Аллаха.

Вернувшись домой, Альманзор обнаружил, что его сын, 22-летний Абдалла, но не самый любимый (он подозревал, что отцом мальчика был кто-то другой), вовлечен в заговор против него. Стремясь спасти свою жизнь, юный Абдалла бежал ко двору Кастилии, где пребывал беженцем около года. Чтобы не портить отношения с могущественным отцом Абдаллы, кастильский правитель отправил его обратно в аль-Андалус. Сопровождающие Абдаллу мусульмане обезглавили его по дороге к дому. Молодой человек, по словам биографов, в последние минуты своей жизни не выказывал страха. «Он легко спрыгнул с мула и со спокойным видом, без страха, подставил свою шею под смертельный удар.» Испытвающий что угодно, но только не скорбь по сыну, Альманзор отправился на север с двумя джихадами: против Кастилии за то, что приютила его сына, и против Леона за укрытие товарища по заговору Абдаллы. Победа, в очередной раз, досталась исламу. Вскоре после этого Аврора вернулась в жизнь Альманзора, но уже не в качестве его любовницы. Напротив, потрясенная падением своего сына, она убеждала безвольного халифа взять власть в свои руки и прогнать Альманзора; но аль-Хишама больше интересовали совокупления, чем сражения, и он предпочитал комфорт своего гарема суровости военной кампании.

Альманзор, чтобы продемонстрировать характер, снова отправился на север, на этот раз в одну из самых почитаемых святынь христианского мира, Сантьяго-де-Компостела, где, как считается, похоронен апостол Святой Иаков. Из всех кампаний Альманзора эта осталась самой известной и даже по сей день хранит аромат джихада. Процитируем мусульманского историка: «Компостела была для христиан тем же, чем Кааба для мусульман. Крестоносцы-мусульмане вышли из Кордовы 3 июля 997 года, продвинулись на север через Португалию, достигли Компостелы 11 августа, обнаружили, что город пуст, а все жители ушли, за исключением старого священника, стоящего на коленях у гробницы Святого Иакова. «Что ты здесь делаешь? – озадаченно спросил Альманзор. – Я молюсь святому Иакову,» – ответил старик, нисколько не испуганный мусульманскими солдатами. «Продолжай молиться,» – сказал Альманзор и приказал солдатам оставить старого священника в покое и уважить святыню, но поджечь город».

Альманзор Победоносный вернулся в Кордову с тысячами захваченных христиан, которых заставили нести колокола Компостелы до самой столицы Омейядов, где их торжественно установили в мечети, подвесив к потолку, чтобы использовать как светильники. Последовала еще одна кампания джихада. Как и другие походы Альманзора, этот также сочетал в себе политические и религиозные цели. Альманзор прошел со своей армией до региона Риоха, откуда поступает так много прекрасных вин, добрался до Канелеса, разрушил один или два монастыря здесь и там, а затем, заболев, отправился домой в носилках. «Из 20 тысяч солдат моей армии ни один не страдает так, как я», – повторял он, изнемогая от боли и страданий. По дороге домой, 12 августа 1002 года, в возрасте 61 года, он умер. «Альманзор умер и похоронен в аду», – написал обрадованный христианский монах, узнав о его смерти. Но священник, возможно, ошибался. Помолодевший Альманзор может вместо этого резвиться в мусульманском раю со своими гуриями, хотя необузданное совокупление вряд ли похоже на стиль Альманзора. Надеюсь, они с Авророй снова стали друзьями

Начало XI века, сразу после смерти грозного Альманзора, смотрится подходяще, чтобы окинуть взглядом мусульманскую империю, и одну из самых ярких жемчужин её – испанский халифат Омейядов. Исламская Испания была де-факто колониальной державой, управляющей из Кордовы большей частью современного Марокко и западной частью Алжира, куда когда-то направился Альманзор, чтобы обуздать коррупцию Омейядов. К тому времени формально господствующий над Испанией халифат Аббасидов в Багдаде разделился на две части: прошиитские бувайхиды⁸² в Ираке и Персии и даманиды дальше на восток, возле границы с Китаем. В Сирии, Египте и большей части Северной Африки возник новый халифат – Фатимиды⁸³. Сицилия и Хиджаз также находились в их владениях. Фатимиды утверждали, что, будучи потомками Фатимы, дочери Мухаммеда, имеют больше прав руководить исламом, чем Аббасиды, которые произошли от малоизвестного двоюродного брата Мухаммеда, Аббаса. Ислам пребывал в руинах, царила разобщенность. Он почти перестал быть религией и вместо этого стал полем битвы для конкурирующих, жаждущих власти династий.

В мусульманской Испании семена разобщенности также прорастали сильнее, чем когда-либо, и династия Омейядов приближалась к своему полному и окончательному краху, который произойдёт в 1031 году, чтобы смениться в последующие пятьдесят пять лет так называемыми «тайфами,⁸⁴», разрозненным собранием примерно тридцати маленьких мусульманских государств, каждое со своим собственным правителем, со столицей в каком-то важном или незначительном городке. А в христианской Испании начали прорастать семена единства. Наварра и Кастилия объединили свои силы, завоевали Леон, и Фердинанд I Кастильский стал, в дополнение к своему собственному королевству, королем Леона. Таким образом, христианская Испания постепенно становилась единой страной, хотя Арагон и Каталония на востоке все еще жили как отдельные образования, а на западе португальцы, захватив Коимбру, постепенно создавали свою собственную страну.

Для тех, мусульман или христиан, кто следовал за джихадом или его испано-католическим следствием, Реконкистой, это были не лучшие времена ни для агрессивного джихада, ни для расширяющейся Реконкисты. Агрессивность и тяга к завоеваниям направлялись внутрь – против их собственных сородичей, а не наружу против врага. В аль-Андалусе царил хаос. Халифы Омейядов вместе с Хишамом II превратились во всего лишь номинальных глав, и различные соперники пытались вырвать власть друг у друга. Около двадцати лет в мусульманском царстве бушевала гражданская война. Имена халифов, псевдо-халифов, официальных и неофициальных лидеров появлялись и исчезали в неописуемых столкновениях и неразберихе: Музафар (старший сын Альманзора); его брат Абд аль-Рахман IV (однажды отправившийся на битву в сопровождении гарема из семидесяти жен); зловещий Махди, который обезглавил его и прибил забальзамированный труп к кресту у ворот дворца; Сулейман, внук великого Абд аль-Рахмана III; Завай; Вадих; и еще другие. Мы упоминаем только имена, почти случайно, вскользь. Их страстью была власть или выживание, если власть окажется недостижимой. Их войны не имели отношения к джихаду. Например, Сулейман в 1009 году призвал на помощь Санчо, христианского владетеля Кастилии, снабдившего берберскую армию в Испании тысячью голов крупного рогатого скота, дал пять тысяч овец и тысячу повозок с продовольствием во время их похода на мусульманскую Кордову. В свою очередь, двести крепостей, взятых мусульманами в предыдущих кампаниях, возвратились Кастилии. В битве при Канниче десять тысяч арабов погибли от рук кастильцев или утонули в реке Гвадалквивир, пытаясь спастись бегством. В Акбар-аль-Бейкере, примерно в двадцати милях от Кордовы, 9 тысяч каталонцев, призванных Сулейманом, разбили 30 тысяч мавров. Пару лет спустя, в этом едва понятном круговороте войн, смерти и разрушений, когда все убивали друг друга, славянская армия на службе у мусульман убила Вадиха, насадила его голову на конец шеста и пронесла ее по улицам Кордовы. Два года спустя именно мавры напали на Кордову. Этот последний конфликт, хотя и между мусульманами с обоих сторон, стал настоящим джихадом, потому что муллы Кордовы объявили его таковым; но их джихад против своих собратьев-мусульман потерпел неудачу. Берберы захватили город и дворец, вырезав тысячи людей, и произвели ужасные разрушения. Руины Кордовы, которые относятся к тем событиям, являются памятником дикости тех времен, как и Дрезден в наше время.

Только в 1031 году последнего из омейядов, Хишама III, изгнали из города и отправили в изгнание. Кордова бунтовала. До изгнания Хишама III, его жен и детей держали в тюрьме, где, по словам Дози, павший халиф «дрожал в сыром, и холодном воздухе зловонной темницы», прижимая к груди свою единственную дочь, маленького ребенка, чтобы попытаться согреть ее. Она умирала от голода, потому что пленников не кормили уже несколько дней. «Дайте мне кусочек хлеба для этого бедного ребенка», – молил последний из омейядов, когда его тюремщики пришли сказать ему, что его переводят в другую крепость в Лериде. Хишам III бежал и умер, всеми забытый в 1036 году. Таким образом, династия Абу Суфьяна из Мекки исчезла из истории. Но она правила четыреста лет. В течение следующих полувека аль-Андалус впал в мелкую тиранию слабых и беспомощных тайфских князьков.

За эти десятилетия джихад прекратился, а Реконкиста ожила. Граница христианских завоеваний продвигалась на юг в след за победой. Захват Альфонсо VI Кастильским старой вестготской столицы Толедо в 1085 году стал кульминацией наступления. Южная граница Кастилии сместилась от реки Дору к Тахо, и то, что в течение веков было почти ничейной землей между двумя реками, полностью отошло к христианам. Саламанка, Авила и Сеговия постепенно превращались в те города, которыми они являются сегодня. На сцену вышли два богатыря: от христиан – рыцарь Родриго Диас де Вивар, восшедший в историю под именем Эль Сид; а у мусульман – жестокий вождь берберов из Сахары – Юсуф ибн Ташуфин, лидер суровой империи Альморавидов, завоеватель Ганы и Сенегала, основатель Марракеша, ужас, для всех тех, кто любил сладости жизни.

В ответ на призыв о помощи севильской тайфы, Юсуф пересек узкий пролив между Танжером и Гибралтаром со своей армией из негров, туарегов и берберов, со своими боевыми барабанами, палатками, мелким скотом и верблюдами. Сначала в Залакке, а затем в Валенсии Реконкиста и джихад снова встретились в ожесточенной битве. На этот раз столкновение было уже не только между христианами и мусульманами или между арабами и испанцами. Это стало также первой конфронтацией между Европой и Африкой со времен Ганнибала.

Захват христианами Толедо внезапно заставил тайфских правителей осознать свою уязвимость. Слабые, разделенные и враждующие друг с другом, они находились во власти христиан, и особенно Кастилии, которая теперь стала самым могущественным королевством на севере. И на самом деле, после завоевания Толедо Альфонсом VI, христианское королевство Кастилия значительно расширилась на юг, прямо в середину тайфы. Альфонсо VI теперь называл себя «королем двух религий» и милостиво предоставил власть в Валенсии Кади, бывшему мусульманскому правителю Толедо, при условии, что новый монарх будет содержать и оплачивать армию из шестисот кастильцев на своей территории.

Альфонсо VI также осаждал Сарагоссу с намерением присоединить ее к своему королевству, а на юге, в самом сердце аль-Андалуса, один из его командиров, Гарсия Хименес, с отрядом кавалерии занял замок Аледо, откуда совершал частые набеги на соседнее королевство Альмерия. В общем, у тайфских королей хватало причин для беспокойства.

Но ни у кого не было больше оснований для печали, чем у Мутамида, короля Севильи, который недавно распял посланника короля Альфонсо, еврея Бен-Шалиба, за отказ принять фальшивые деньги, которые Мутамид предложил ему в качестве дани Альфонсо VI. Мутамида имел своеобразное хобби, которое нажило ему не мало врагов. Подобно тому, как некоторые собирают марки, он собирал головы обезглавленных врагов и преступников и украшал свой сад этими мрачными атрибутами своей власти. Он знал, что не сможет ожидать благосклонного отношения от Альфонсо VI, ставшего теперь самым могущественным христиано-мусульманским монархом, на полуострове. Казалось, имелся только один возможный противовес кастильской угрозе – Юсуф ибн Ташуфин, сторонник чистейшего мусульманского вероучения Альморавидов, собравшего целую империю, вобравшую в себя большую часть северной Африки от Алжира до Сенегала.

Альморавиды стали недавним ответвлением многогранной мусульманской теологии. Они начинали как небольшая группа погонщиков верблюдов Сахары, – предков современных туарегов, которые отправились в паломничество в Мекку и на обратном пути остановились в Кайруане, в Тунисе, одном из великих интеллектуальных центров ислама. Там они с благоговением слушали учения юриста, ученика Малика, мусульманского светила VIII века, считавшегося одним из самых уважаемых толкователей корана и хадисов. Это было ультраконсервативное направление ислама, с очень моралистическим подходом к жизни, и, прежде чем выносить суждение о каком-либо действии, прежде всего выяснялось, был ли мотив, стоящий за ним, хорошим или плохим. Это, по-прежнему, наиболее распространённая разновидность ислама в северной и западной Африке, Египте и Судане. Мусульманский закон, предложенный школой Малика, является одним из четырех, все еще действующих в исламе, наряду с ханафитами, шафиями и ханбали. Все они противоречат друг другу в основных или второстепенных моментах, что, возможно, помогает объяснить, почему мусульманский мир всегда находится в процессе раздора.

Юсуф, маленький, смуглый, высохший старичок, стал теперь лидером секты в Северной Африке, дошедшей до нас под именем Альморавидов. Страсти Юсуфа вращались вокруг ислама Малаки. Его совершенно не интересовали радости жизни. Он определенно не был джентльменом, говорил на каком-то грубом сахарском диалекте, и с большим трудом изъяснялся по-арабски и, как говорят, попахивал как верблюд. Его еда состояла из хлеба и верблюжьего молока, его одежда шилась из грубых шкур, а своё лицо он всегда покрывал голубой вуалью, как те, что все еще носят туареги Сахары и сегодня. Он был воином, и ему не терпелось начать священную войну против христианских королевств Испании. Он имел имел репутацию военного гения, а его солдаты считались лучшими и самыми стойкими из мусульман. Альморавиды сражались в фалангах, солдаты переднего ряда стояли на коленях за высокими щитами из шкуры гиппопотама, держа длинные копья направленными вперед, а задние ряды бросали копья в приближающегося врага. Кавалерия Альморавидов имела прекрасную организацию. Всадники нападали единым строем вместо принятого способа тех времён, когда каждый выбирал себе врага, чтобы сразиться с ним один на один. Кавалеристы Альморавидов, в дополнение к своим лошадям, имели ещё 30 тысяч верблюдов. Это были грозные войска, но главные ударные силы Юсуфа состояли из четырех тысяч грозных и внушающих страх черных всадников из Сенегала и Мали, одно присутствие которых на поле боя часто парализовывало врага. Они шли в бой, били в огромные боевые барабаны, выкрикивали странные клятвы и пели страшные песни. Для европейских врагов это стало первым открытием неизвестной черной Африки. И для большинства это было ужасно.

Приглашение Юсуфа несло в себе огромный риск для хозяев. Гости могут остаться и захватить маленькие и слабые тайфы мусульманской Испании, включая Севилью Мутамида, и превратить их в сателлитов Марокко. Юсуф мог оказаться более опасным, чем вражеские христианские королевства. «Но если мне придется выбрать, я предпочту стать погонщиком верблюдов в Африке, а не свинопасом в Кастилии», – сказал Мутами эмирам Гранады и Бадахоса, приехавшим в Севилью, чтобы узнать его мнение. По-видимому, они согласились. Это стало важным решением, поскольку показало, что в аль-Андалусе ислам имел приоритет над Испанией. Мутамид еще не был испанцем. Как и его братья мусульмане-монархи. Это оказалось одним из тех решений, которые, будучи приняты без достаточного размышления, отложили объединение Испании на четыреста лет. Кто знает, если бы Мутамид согласился принять сюзеренитет Кастилии, то Испания с тогдашним большим мусульманским населением вполне могла бы со временем стать страной двух веротерпимых вероисповеданий. Джихад бы закончился и, возможно, инквизиция никогда бы не родилась. История полна упущенных возможностей. Под разными влияниями мусульманская Испания могла бы превратиться в нечто иное, чем то, чем она стала впоследствии.

Мутамид, похоже, передумал просить Юсуфа о помощи, потому что за его первым посланием вскоре последовало второе, в котором он сообщил лидеру Альморавидов, что приглашение действует при условии, что тот поклянется не захватывать мусульманские королевства. Юсуф поклялся, как просили, высадился в Испании и вскоре после прибытия в Альхесирас встретился с эмирами Севильи, Малаги, Бадахоса и Гранады, чтобы заверить этих тайфских правителей в чистоте своих намерений, а также тайно спланировать, как завладеть их землями.

Юсуф, суровый и мрачный, святой воин, почитавший пуританство, имел мало общего со своими веселыми испанскими мусульманскими коллегами. Именно под Бадахосом, в битве при Залаке, или Саграхасе, как его еще иногда называют, несколько месяцев спустя, он совершенно ясно выразил свои чувства – и одержал огромную победу в одном из очень немногих крупных сражений испанского джихада.

Многие из мусульманских андалузских полков бежали при первом же нападении Альфонсо VI, вернувшегося с осады Сарагосы со своими кастильскими и арагонскими войсками и отрядом французских рыцарей. Но с ним не было одного солдата, который один стоил тысячи: Родриго Диас де Бивар, Эль Сид Кампеадор, или Мио Сид, как называли его испанцы, который вдохновляет нацию уже девятьсот лет и олицетворяет все лучшее среди мужчин Испании, гордость испанцев, человек, рядом с которым все остальные казались ничтожествами. Он поссорился с Альфонсо VI, и будучи в жуткой обиде и угрюмом настроении, отправился на другой, восточный конец Испании, в Леванте, чтобы предложить меч своему другу-мусульманину, королю Сарагосы аль-Мутамину ибн Худу, воевавшему с королями Лериды и Арагона и графом Барселоны. Хотя Эль Сид отсутствовал в Залаке, но его друг Альвар Фанес, рыцарь, которого Эль Сид называл «своей правой рукой» и который всегда шел в бой рядом с ним, в тот день атаковал воинов ислама в Залаке.

Юсуф, лидер Альморавидов, с усмешкой наблюдал, как войска большинства тайф аль-Андалуса бежали при первой же атаке христиан. Он не предпринял никаких попыток отвлечь солдат Альфонсо, которые преследовали и убивали андалузских мусульман. «Для меня не имеет значения, будут ли эти люди убиты», – сказал он. Для Юсуфа эти бегущие андалузские войска олицетворяли позор ислама. С их вялой, склонной к удовольствиям, жизнью, их поэзией и любовью к музыке, андалузские мусульмане, насколько он мог судить, были не лучше христиан, и он с интересом наблюдал, как их убивают. На поле боя Альфонсо VI начал лобовую атаку на Альморавидов. Юсуф послал марокканский полк, чтобы поддержать тех, кто подвергся нападению, и Мутамида, чьи войска, в отличие от основной массы андалузцев, остались на своих местах. Мутамид был ранен шесть раз. Пока испанцы наступал на фронте, Юсуф завел полк кочевников из Сахары в тыл и зажал христиан с двух сторон. Затем хитрый лидер Альморавидов послал своих чернокожих африканских охранников, чтобы завершить бойню. Альфонсо VI удалось бежать со своей охраной из пятисот человек.

Три тысячи мусульман погибли в битве, как говорили победители, но потери христиан оказались намного тяжелее. Мусульмане перестали считать число убитых врагов, достигнув цифры в 24 тысячи человек. Затем они отрезали их головы и сложили в кучу, чтобы сделать что-то вроде минарета для муэдзинов, которые, стоя на грудах обезглавленных трупов, воспевали хвалу Аллаху и призывали правоверных к молитве.

Чтобы показать величие победы, Юсуф приказал отправить головы во все главные города аль-Андалуса и Северной Африки. Севилья, Гранада, Кордова, Мурсия, Сарагоса и Валенсия получили свою долю, а с каждой телегой – послание, в котором говорилось, что им больше нечего бояться этих христианских собак. Это был великий день для людей джихада, но мрачный для испанцев Реконкисты. Оставшиеся в живых христиане молились за своих погибших товарищей и надеялись, что Альфонсо VI призовет к себе на службу величайшего воина Кастилии Эль Сида, с которым недавно расстался и который теперь противостоял графу Барселонскому. Это было не подходящим временем, чтобы воевать друг с другом.

Есть много героев Реконкисты, но Эль Сид – единственный, кто известен всему миру. Своей защитой Валенсии от Альморавидов он обеспечил долгосрочную победу христианской Испании над мусульманской Испанией. Из всех воинов его страны он единственный, кого боялся Юсуф, предводитель Альморавидов из Марокко. Он был прирожденным солдатом, невероятно храбрым бойцом на поле боя, не превзойденным тактиком, гениальным стратегом в ту эпоху, когда военная наука едва ли существовала. В тот жестокий век он, возможно, не был таким, как Баярд, «рыцарем без страха и упрека». Конечно, «без страха», но не «без упрека», потому что на нём имелось несколько темных пятен; но обаяние его личности все еще доходит до нас через века, и он, по-прежнему, вдохновляет тех, кто имеет честь дышать сегодня тем же испанским воздухом, которым когда-то дышал и он.

Возможно, он был легендой, как говорят некоторые, наполовину вымыслом и только наполовину реальностью. Но его победа в Куэнке, недалеко от Валенсии, явялется фактом. Это – классика тактического чутья. Он, как никто другой, подготовил окончательное поражение Альморавидов более, чем за полвека до их окончательного крушения. Их неудача в захвате Валенсии положила конец их продвижению на север. Именно под стенами Валенсии победа джихада обернулась поражением. За пределами Валенсии богатые Барселона и Каталония остались вне досягаемости марокканских и сахарских солдат. Аль-Андалус так и не стал африканцем. Верблюды вернулись в Марокко и Сахель. Испания осталась испанской. «Один Родриго потерял Испанию, а другой Родриго вернет ее», – сказал он, вспоминая потерю Испании маврами вестготским королем Родерихом в 711 году. Родриго Диас де Бивар, он же Эль Сид, верил в свою судьбу.

В этой книге мы не касаемся жизни Эль Сида, а только его роли в разгроме джихада и в Реконкисте. Он женился на Химене, двоюродной сестре кастильского короля, и получил командование армией. Его изгнали, когда он повздорил с несколькими знатными людьми в королевстве. В 1081 году король Кастилии предложил ему покинуть королевство в девять дней, или расстаться с головой. В тот момент Эль Сиду исполнился сорок один год. Ему пришлось бросить Химену и дочерей. Другой человек, которому предстояло стать королем, Альфонсо Ученый, позже описал отъезд Эль Сида в «Хронике Сида» так:

«Донья Химена подошла, и вот с ней ее дочери, и она опустилась на колени перед мужем, горько плача, и хотела поцеловать ему руку; и сказала ему: вот, теперь ты изгнан из страны злыми людьми, и вот я остаюсь с твоими дочерьми, которые такие маленькие и нежные, а с тобой мы должны расстаться, ещё при твоей жизни. Ради любви к Святой Марии, скажи мне теперь, что нам делать. И Сид взял детей на руки, прижал их к сердцу и заплакал, потому что очень любил их. «Пожалуйста, Боже и святая Мария, – сказал он, Дайте, чтобы я еще пожил, чтобы отдать этих моих дочерей замуж своими собственными руками и еще послужить тебе, моя почтенная жена, которую я всегда любил, как свою собственную душу». Рыцари, с которыми он служил, тоже пришли к нему, и Альвар Фанес, который был его двоюродным братом, вышел вперед и сказал: Сид, мы пойдем с тобой через пустыню и через населенную страну и никогда не подведем тебя. На служение тебе мы будем использовать наших мулов и лошадей, тратить наше богатство и наши одежды, и всегда, пока мы живы будем тебе верными друзьями и вассалами. И все они подтвердили то, что сказал Альвар Фанес.»

В наш век слабых мужчин и могучих женщин, когда любовь, дружба и верность не могут соревноваться с деньгами, мы задаемся вопросом, можно ли еще найти мужчин и женщин, которые лелеют такие чувства и могут выражать их с подобным достоинством.

В следующие пять лет Альфонсо VI и Эль Сид пребывали в ссоре. Исламские дни аль-Андалуса, казалось, уже подходили к концу, а Альморавиды еще не появились. Король Альфонсо захватывал одну тайфу за другим: Толедо, Валенсия, Севилья, Гранада, Сарагоса и ещё несколько небольших эмиратов. На востоке Эль Сид участвовал в других боях, вместе со свитой рыцарей из Франции и Каталонии, то на стороне мусульман, то христиан. Он воевал за эмира Сарагосы Мутамина против аль-Хаиба, мусульманского владыки Лериды, сражался против Санчо, христианского короля Арагона и Наварры, и его союзника графа Барселоны и победил их всех.

На мусульманском юге, в Севилье, эмир Мутамид ожидал своих союзников, Альморавидов, которых призвал на помощь, чтобы защититься от Альфонсо VI. Король Кастилии пронесся верхом по своему королевству, проскакал галопом на юг прямо через владения Мутамида, от Толедо до самого юга, до моря близ Гибралтара, где он въехал на своем коне в волны и крикнул сквозь брызги: «Вот самые дальние пределы Андалусии, которые я попрал своими ногами.»

Севилья, столица Мутамида, ожидая прибытия своего союзника Юсуфа, не сдавалась. Пришли Альморавиды, и разбили Альфонсо VI в Залаке. Побежденный монарх бежал с поля боя обратно в Толедо. Теперь он призвал Эль Сида; и опять вспомнил про беспокойного вассала. Ему понадобился меч и мужество Сида, чтобы победить Юсуфа и его пустынных мавров, туарегов и черных воинов Судана. После победы при Залаке Юсуф впал в неистовство. Несмотря на свое обязательство уважать суверенитет тайфов, он захватывал их, одну за другой, и становился их законным сувереном, насколько это возможно. Аль-Андалус превращался в африканскую колонию, управляемой из Марокко.

Среди всех этих страхов и смятений Эль Сид вернулся со своими рыцарями, чтобы добыть себе страну, своего рода тайфу, но христианскую. Он выбрал Валенсию, мусульманский город. После двадцатимесячной осады, одной из самых продолжительных в Реконкисте, со звуками труб и под развевающимися знаменами короля Кастилии Валенсия пала в 904 году. Эль Сид вошел в город как завоеватель. «Как велика была радость, когда мой Сид завоевал Валенсию», – писал Альфонсо Ученый в своей книге «Хроники Сида», – Те, кто был пешим, теперь ездят на лошадях, и кто сможет сосчитать свое богатство?» Дикость и насилие процветали и в рядах испанцев. Эль Сид не был беспорочным героем. Побежденного мусульманского правителя Валенсии ибн Джаххапа мстительный Сид сжег заживо. Мужчины бывали жестоки в тот жестокий век.

Борьба за Валенсию до сих пор велась с обеих сторон исключительно между испанцами: мусульманскими рыцарями аль-Андалуса против христианских рыцарей Леона и Кастилии. Юсуф и его сахарская орда Альморавидов со своими вонючими верблюдами, палатками в пустыне, мешками с водой из козьих шкур, кривыми кинжалами и боевыми барабанами на время воротились в Северную Африку, но Эль Сид знал, что они вернутся в Испанию и что ему скоро придется сражаться с ними. Но сначала он хотел, чтобы Химена и его дочери оказались рядом с ним.

Он послал Альвара Фанеса и сотню рыцарей в монастырь Сан-Педро-де-Кардена, где жила жена с дочерями, чтобы сопроводить его семью в их новый дом среди апельсиновых рощ Валенсии. Мы можем почувствовать, говоря словами поэта тех времен, эмоции Альвара Фанеса, когда он приветствовал женщин, чья безопасность и честь были вверены его заботам. «Он поехал в Сан-Педро, где находились дамы, – писал поэт, – Как велика была их радость, когда они увидели его. Альвар Фанес спешился и отправился помолиться в церковь Святого Петра. Закончив молитву, он повернулся к дамам и сказал: Мне должно исполнить свой скромный долг, донья Химена, да хранит Господь Вас и ваших благородных дочерей. Мио Сид передает Вам привет. Король по своей милости поручил мне сопровождать Вас в Валенсию, которая теперь досталась нам в наследство. Если Мио Сид увидит Вас в целости и сохранности, то все его горе превратится в радость.»

-– Да дарует это Всемогущий Бог, – сказала донья Химена.

Такие чувства были свойственны людям того времени. В наш разрушительный век телевизионного насилия, распадающихся семей, организованной непристойности, феминисток без женственности, детей без невинности, мужчин без мужества, уличных бандитских войн между хамами, магнатами и олигархами, чьи единственные желания – это деньги, похоть и власть, можно ли еще найти такие чувства? Рассказывая в этой книге о полузабытых ужасах священной войны, о жестокостях и зверствах, почти таких же отвратительных, как и ныне, остаётся только надеяться, что вся эта грязь вокруг нас, станет навозом и, однажды, породит утончённость и благородство.

Дворянство и Альморавиды отстояли так же далеки друг от друга в одиннадцатом веке, как благородство и мы в этом. Пустота и непристойность свойственны нашему времени, а они купались в ненависти и фанатичности. Но возможно, андалузские мусульмане были другими – людьми с глубинным чувством чести, им принадлежала земля, по которой они шагали каждый день, и чистый, кристально чистый воздух Испании, которым они дышали каждый день. В далекой, чужой Мексике и Перу, шесть столетий спустя, люди Испании забыли о чести и благородстве, но Испания Реконкисты была страной идальго и героев.

Мавр Абенгальбон (ибн Галбун) встретил отряд всадников во главе с кастильским рыцарем Мано Густозом, посланным Сидом, чтобы оказать честь его жене и дочерям и сопроводить их по своим мусульманским владениям, которые лежали на пути в Валенсию. Мусульманский губернатор, читаем мы:

«Когда получил известие об их прибытии, то выехал им навстречу с великой радостью. Мано Густьос сразу же обратился к нему:

– Сид приветствует Вас и просит сотню рыцарей чтобы отправиться с нами. Его жена и дочери находятся поблизости, и он хотел бы, чтобы Вы сопроводили их, и не оставляли их, пока они не доберутся до Валенсии.

– Я с радостью исполню это, – ответил Абенагальбон.

В ту ночь он хорошо накормил их, и на следующее утро они продолжили путь. От него потребовали сотню, но он дал две.... Альвар Фанес, как благоразумный воин, послал разведчиков, выяснить, кто эти вооруженные люди, и успокоился, узнав, что это – его товарищи по оружию, едущие в компании Абенгальбона.... Когда Абельгабон увидел его, он подъехал и обнял его....

– Рад познакомиться с Альваром Фанесом. Вы оказали нам честь, прибыв с этими дамами – женой и дочерями рыцаря Сида. Позвольте принести ему и его дамам своё уважение… То, что принадлежит нам, принадлежит и ему, будь то мир или война…

Они въехали в Молину, богатое и прекрасное место. Мавр Абенгальбон оказал им прекрасный приём. У них было всё, стоило только пожелать. Он даже увидел, что их лошади не подкованы. На следующее утро они снова сели в седла и поехали дальше. Мавр преданно проводил их до самой Валенсии и ничего от них не взял. И так, в радости и сохранности, они отправились дальше. Когда они добрались до окраин Валенсии, Эль Сид выехал навстречу жене и дочерям. Он взял дочерей на руки, слезы радости текли из его глаз.... Послушайте теперь, что сказал тот, кто опоясался мечом в добрый час:

– Донья Химена, моя дорогая и любимая жена, и Вы, дочери моего сердца и души,

Вы поедете со мной в Валенсию, город, который я завоевал, чтобы он стал вашим домом... Сид и его ближние получили то, чего желали всем сердцем. Зима закончилась, и снова наступил март.»

Альморавиды вернулись, но, в отличие от Абенгальбона, Юсуф не принадлежал к сосоловию джентльменов. Он скорее напоминал монстра. Из Марракеша, основанного им, для управления своим марокканским владением, он послал сообщение, что, если Сид не освободит Валенсию, Химена, его дети и сам Сид будут замучены так жестоко, что «ни один христианин никогда этого не забудет.» Джихад, священная война мусульман, снова проявился в своем грубом и нечестивом одеянии.

Альморавиды высадились из Марокко у берегов Валенсии с Юсуфом во главе армии в 50 тысяч человек, с бесчисленными верблюдами и множеством боевых барабанов. Они разбили лагерь в Куарте, за пределами осажденного города. Их план состоял в том, чтобы принудить Валенсию сдаться от голода, но отсиживаться было не в стиле Эль Сида. На своем скакуне Бабеке он возглавил вылазку четырех тысяч всадников у городских стен.

«Мио Сид вытаскивает копье, затем обнажает меч. Бесчисленны мавры, которых он убивает, кровь капает с его руки. Он нанес три удара Юсуфу, который бежал во весь опор и укрылся в Кулере, где стоит величавый замок.»

Альморавиды отступили. Для христиан это был жизненно важный, победоносный момент в Реконкисте.

Битва при Куарте в 1094 году, через восемь лет после Залаки, стал первой победой христиан над Альморавидами. Только 104 из 50 тысяч берберов спаслись, говорится в хронике той эпохи, но число жертв, безусловно, сильно преувеличено. Тактика Сида, а также стремительность его атаки и вдохновение от его присутствия и его неутолимое мужество, принесли испанцам победу в тот день. Прекрасным замыслом Эль Сида оказалось послать часть своих сил атаковать тыл Альморавидов, в то время как авангард атаковал спереди, вынудив врага сражаться на два фронта и посеяв смятение и панику, всегда идущих вместе. После этой победы Эль Сид начал обдумывать план высадки экспедиционного корпуса в Марокко и нападения на Альморавидов прямо в их логове. Именно тогда он впервые произнёс, что один Родриго (король вестготов) потерял Испанию, а другой Родриго вернет ее.

Но он никогда не высадился в Африке, потому что больше никогда не покидал Валенсию, и до конца своих дней остался правителем своей средиземноморской провинции, хотя и выиграл ещё битву с Альморавидами при Байрене. Когда Юсуф угрожал Толедо, Эль Сид, будучи не в силах лично прийти на помощь Альфонсо VI, послал отряд рыцарей, куда входили его единственный сын Диего и его родственник Альвар Фанес. Альфонсо VI потерпел поражение, но Толедо остался непокоренным. Альвар Фанес также потерпел поражение в небольшой стычке с сыном Юсуфа, а Диего погиб в своем первом бою.

Альморавиды вторглись в княжество Эль Сида и разбили его отряд в битве при Алькире, недалеко от Валенсии. Затем город Сагунто при поддержке Альморавидов, мусульманского правителя Альбараччина и графа Барселоны восстал против правления Эль Сида. Но когда Сид лично повел свои войска против мятежного города, то город предпочёл сдаться. Это стало последней битвой Эль Сида и его последней победой. Он умер в следующем году, 10 июля 1099 года. Последняя его просьба касалась его лошади Бабеке. Он пожелал, чтобы о нем заботились до тех пор, пока он не умрет сам, и чтобы его похоронили, как воина, которым он был.

Через три года после смерти Эль Сида Валенсия пала под натиском армии Альморавидов, под командованием племянника Юсуфа, которого испанцы называли эмиром Букаром. Ему не хватало напористости Юсуфа, и Валенсия так и не стала плацдармом для дальнейших мусульманских завоеваний, как того опасались. Химена вернулась в Сан-Педро-де-Кардена, дочери Сида вышли замуж за принцев Наваррского и Арагонского, Альфонсо VI прожил еще десять лет, и его старость омрачилась смертью сына Санчо в битве против мавров при Укле в 1108 году. Альвар Фанес, правая рука Эль Сида, защищал Толедо от Альморавидов и умер несколько лет спустя, сражаясь за права дочери Альфонсо – Уракки на наследство ее отца. Реконкисте предстоял еще долгий пути. Потребовалось еще почти четыреста лет, чтобы освободить Испанию от пришельцев, оккупировавших страну.