Взгляд на учение современной геологии о происхождении мира и будущей его судьбе при свете Божественного Откровения¹

Под таким точно заглавием, с лишком тридцать лет тому назад, в «Христианском Чтении» напечатана была статья, в которой доказывалось, что учение геологов о происхождении и последнем конце мира, несмотря на резкое, с первого раза бросающееся в глаза, разногласие его с Библией, не заключает в себе никакого существенного и непримиримого противоречия богооткровенному учению. Хотя сочувствие, с каким встречено было появление этой статьи, и превзошло всякие ожидания, поразив автора до глубины души, но, конечно, оно не было всеобщим. Нашлись люди, не согласные с его воззрениями, нашелся и такой критик, который отнесся к ним с насмешкой. Прерывая свои слова притворным, неестественным смехом, он говорил, будто в этой статье была защищаема такая теория, которая теперь всеми, дескать, оставлена, что защитник ее потерял напрасно труды и должен сказать о себе: oleum et operam perdidi². Прошло тридцать лет после того и – эта, «оставленная всеми» теория, – должно быть, в подтверждение его слов, в которых просвечивает, по крайней мере, одна верная мысль, что защищать научные теории, нередко меняющиеся, есть труд действительно напрасный, в котором наука нисколько не нуждается, потому что она сама сумеет защитить себя, – эта покинутая теория явилась снова на свет Божий и, вероятно, не в первый раз, и явилась торжественно, со всеми своими атрибутами.

В начале текущего года в журнале «Природа и Люди» (12–14) отпечатан очерк г. Мелехинского под заглавием: «Прошедшее и будущее нашей планеты». Из этого сочинения мы узнаем, что со времени появления на свет геологии, уже прошло целое столетие, «и вот, в настоящее время, ее ученые успехи и завоевания являются поистине грандиозными; то, что было вопросом для нашего образованного предка сто лет тому назад, теперь в значительной степени обратилось в самый очевидный факт: геология выполнила те обещания, которые она дала цивилизованному человечеству еще в XVIII столетии. Благодаря этой замечательной науке, мы можем детально представить себе всю историю нашей планеты до настоящего времени и – что особенно интересно – даже заглянуть в ее отдаленное будущее». Вслед за этим приветом столетней науке, автор начинает, под ее руководством, изображать самыми яркими красками сначала прошедшую историю нашей земли, а затем и ту участь, которая ожидает ее впереди. Рассказ начинается, по обыкновению, с первоначального, газообразного состояния мировой массы, которая, при быстром вращении и постепенном охлаждении, выделила из себя все тела небесные, в том числе, и все планеты, с нашей землей и со всеми их спутниками, – планеты, которые все, не исключая и земли, сами, в свое время, были настоящими, действительными солнцами, но давно погасли и остыли. Перейдя постепенно из газообразного состояния в расплавленно-жидкое, наша земля покрылась снаружи твердой, но сначала страшно-раскаленной каменной корой, на которой вода, падавшая вниз из совершенно темной, без всякого сомнения, атмосферы и снова устремлявшаяся вверх в виде паров, образовала болотистую почву, благоприятную для развития первобытной органической жизни на земле. Останавливаться надолго на его хронологии, относительно которой и геологи, по его словам, еще не столковались, мы считаем излишним, потому что думаем, что эта хронология с ее миллиардами лет не может вызывать недоумений в душе человека, искренно верующего в Божественное Откровение, если он будет помнить, что в священном Писании весьма строго различаются два творения: одно первоначальное, о котором говорится, что в начале Бог сотворил небо и землю, (и – больше ничего), а другое – окончательное, шестидневное, при котором Бог сотворил небо и землю, море и вся яже в них, или небо, и землю, и все принадлежности (все воинства) их, и, что миллиарды лет, назначаемые геологией для ее периодов, без противоречия священному писанию, могут быть размещены по пространству времени, не только следовавшего за окончанием первого творения³ до начала второго, но и в самом втором творении, между его шестью днями. Не будем затрудняться и вопросом о появлении органической жизни на земле. Этот вопрос решается предположением относительно образования волею Творца в первобытных болотах первейших организмов, называемых протистами и состоявших из самых простых органических клеточек, которые, соединяясь друг с другом, составляли постепенно более и более сложные организмы растений и животных. Новые организмы жили, пока естественные условия были благоприятны для их существования, и погибали, или переселялись на другие места, при наступлении новых, неблагоприятных условий. Мы далеки от мысли видеть в этой теории одно дерзкое посягательство на вечную славу Творца, Который повелел земле и воде произвести новые организмы растительного и животного царства и, создав из земли человека, вдунул в лице его дыхание жизни, и смотрим на нее, как на попытку разгадать, на естественно-научных началах, наиглубочайшую тайну творения и объяснить то, что можно, деятельностью естественных сил, которые Ему же – Творцу мира и человека обязаны как своим существованием, так и всеми своими свойствами, и всеми своими действиями, от начала и до конца, во веки веков. Для нас все равно, основательна, или неосновательна эта теория, удачна, или неудачна эта попытка. Мы никогда не думали и не думаем ни защищать, ни опровергать ее, предоставляя то и другое самой науке, которая сама же первая изобличит и отвергнет теорию, оказавшуюся несостоятельной, и сама же, как мы сказали уже, сумеет защитить себя в случае, если на нее сделаны будут несправедливые нападки.

Ей же, самой же науке, мы отдаем на суд и вторую теорию автора о будущей судьбе земного шара, предоставляя себе лишь показать отношение ее к Божественному Откровению.

Невеселую картину рисует нам автор, изображая, разумеется, гадательно, отдаленную будущность нашей земли. Картина выходит мрачная в собственном смысле слова. Охлаждение нашей планеты, начавшееся за миллиарды лет до наших дней, продолжается, дескать, и теперь, и будет продолжаться миллионы лет после, пока земля не растратит без остатка весь запас своей теплоты. Вместе с землею остывает и солнце, которое некогда должно обратиться в такое же темное и холодное небесное тело, как и планеты с их спутниками, бывшие некогда солнцами. В доказательство постепенного охлаждения солнца автор ссылается на открытие Гельмгольца, который «доказал, как дважды два – четыре, что диаметр солнца постепенно сокращается. Правда, и до него были попытки в этом направлении, но он первый выполнил эту работу с такой математической точностью и основательностью, что сомневаться в его выводах нельзя». Вследствие постепенного охлаждения земли и солнца, земля должна некогда покрыться вся «белым саваном» бесконечных ледников⁴. «Таковы последние вполне строгие выводы науки относительно будущности нашей планеты!» Впрочем, эта мрачная картина у автора сменяется другой, более светлой. «Бесцельно, по-видимому, вращаясь вокруг солнца, земля, по его словам, может быть, растрескается и разлетится на куски, вроде тех астероидов, которые теперь блуждают в междупланетных пространствах. Но особенно вероятно, что наша земля снова превратится в ту газообразную космическую материю, из которой она произошла. Дело в том, что, по выводу Струве и Петерса, вся наша планетная система с солнцем несется в настоящее время к одной из звезд в созвездии Геркулеса, и, притом, с такой скоростью, что проходит почти 1 ²/₃ версты в секунду», или около 100 верст в минуту. «Это – звезда третьей величины. Она находится на громадном расстоянии от земли, так как свет ее доходит к нам в течение 46 лет, считая по 280 тысяч верст в секунду. Несмотря на то, астрономы вычислили, что наша солнечная система, совершая свое поступательное движение к указанному центру, пройдет это пространство в 1 800 000 лет. Очень вероятно, что, вступив в сферу непосредственного влияния этой звезды-солнца, земля растает, как воск, пред ее раскаленным дыханием и, обратившись в космический пар, рассеется в небесном пространстве».

Немного нужно для этой картины автора, чтобы просветлеть окончательно. Вместо того, чтобы бесцельно и бесплодно рассеиваться по небу, чего не было с первым космическим паром, пусть только наша испарившаяся земля начнет сызнова свою старую историю постепенного сгущения, переходя из газообразного состояния в жидкое, а из жидкого – в твердое, и, когда наступит время для появления на ней живых организмов, пусть эти организмы зарождаются и развиваются не случайно, как попало, а в строгом подчинении тому, единственно-разумному, непреложному началу, которое можно выразить в двух кратких положениях: на свете ничего не бывает без причины, и всякая причина проявляет свою деятельность не иначе, как сообразно со своими свойствами. Нельзя ли думать, что при появлении новой жизни на новой земле, причины, действовавшие на старой, будут продолжать свою деятельность и на новой?

Основание для такого мнения дает нам Фламмарион, который в своем сочинении, напечатанном вместе с рассматриваемым нами очерком (№№ 14 и 15), под заглавием: «существуют ли привидения?», решает этот вопрос утвердительно, ссылаясь, главным образом, на библейский рассказ о явлении тени Самуила Саулу у Аэндорской волшебницы и на известный рассказ Цицерона о случае, происшедшем в Мегаре с двумя путешественниками, из коих один узнал о смерти другого после троекратного явления ему последнего во сне. «Допустить, говорит он, что существуют сношения между живыми и мертвыми, это – такая гипотеза, которая оказывается гораздо более правдоподобной, нежели все остальные, если мы примем во внимание число фактов, которые удостоверены теперь научным образом. У нас в руках их скопилось достаточно, чтобы повергнуть их на суд читателей» (№ 14).

Затем он приводит другие, подобные же, рассказы, относящиеся к нашему времени и удостоверенные самыми верными, самыми правдивыми свидетельствами, и говорит в заключение: «вообще, нам кажется более разумным и более научным постараться уяснить себе подобные феномены, нежели отрицать их без расследования». Объясняя причину этих явлений, он говорит: «можно допустить, что каждая наша мысль сопровождается атомистическим движением мозга, что, впрочем, и признается физиологами, – наша психическая сила порождает движение эфира, которое способно передаваться дальше, как все эфирные колебания, и становится ощутительным для мозга, гармонирующего с нашим. Это превращение психического акта в эфирное движение и обратно, он сравнивает с действием телефона. «Дух действует на дух, все равно, как в случаях умственного внушения на расстоянии. Это воздействие одного духа на другой не представляет ничего необыкновенного. Разница лишь в том, что оно принадлежит к более возвышенному порядку феноменов и может навести нас на путь психического познания человеческого существа». Только, дескать, «такое объяснение неприложимо к появлению умирающего, или умершего». (№ 15). Нельзя ли думать, спрашиваем со своей стороны мы, что эта неприложимость есть не действительная, а мнимая, происходящая от нелогического, ненаучного смешения понятий, или от того, что эфирные колебания высшего порядка смешиваются с низшими и приписываются одной и той же причине, – что приписывать одной причине и явления физической жизни и смерти человека, и явления психические и духовные, значит приписывать одной причине два противоположных действия, из коих одно непременно будет несогласно с ее свойствами? Нельзя ли думать, что эта неприложимость сейчас же исчезнет, как только лишь мы примем за аксиому, что высшие колебания эфира происходят и от высшей причины? Нельзя ли думать, что, происходя от разных причин, высшие и низшие колебания эфира могут и не согласоваться между собою по времени и продолжительности своих действий, – что, в то время, когда низшие колебания эфира уже перестали действовать, или начали действовать в другом направлении, обусловливая, вместо жизни человеческого организма, жизнь тех новых организмов, которые развиваются на его счет, – высшие колебания эфира продолжают и будут продолжать свои действия по одному и тому же направлению? Нельзя ли думать, что всякое воздействие одного духа на другой, будут ли оба они принадлежать живым людям, или один – уже умершему, есть действие взаимное, обоюдное? Нельзя ли думать, что дух человеческий, действующий даже на расстоянии на духовную сторону других людей, еще легче и с большей силой может действовать у себя дома, в своем собственном организме и, когда на новой земле под новым солнцем будет развиваться вновь человеческая жизнь, то, под воздействием духа, могут явиться там новые органические клеточки со старыми эфирными колебаниями высшего порядка, и из них составиться новые организмы для старых, давнишних людей? Нельзя ли считать это возможным и не рассуждать так, как рассуждает наш автор о земле, или Цицерон – о душе в Ι-й книге своих Тускулан, где говорится, что, если душа газообразна (animalis), то рассеется, и потому, не может быть бессмертной? Хотя и наш автор, и Цицерон и говорят так же, как химики, считающие для себя потерянными те газообразные вещества, которые против их воли уходят у них из реторты, но, как наш автор, так и химики лучше Цицерона должны знать, что у разных химиков и реторты разные, что у того Химика, Которому весь мир обязан своим существованием, есть такие реторты, в которых может поместиться весь земной шар, или даже вся солнечная система. А куда уйдешь из такой реторты?

Эти вопросы мы предоставляем решить самой науке, хотя и думаем, что решение их еще преждевременно, еще не под силу науке. К ним можно присоединить много и других вопросов в таком же роде, которые, безусловно, необходимо решить не только для того, чтобы верно определить отношение науки к Откровению, а и для того, чтобы верно оценить естественно-научные предположения с точки зрения самой же науки. Первый и самый важный, и, без сомнения, самый трудный из этих вопросов есть вопрос о времени. Если по отношению к хронологии прошедшей, давно минувшей истории нашей планеты ученые, по словам нашего автора, еще не столковались, то по хронологии ее отдаленной будущности они не только еще не столковались, а никогда, вероятно, и не столкуются. А, между тем, если наука не определит вернее времени предрекаемых ею событий, то первое ее предсказание об охлаждении и помрачении солнца, и покрытии земли бесконечными ледниками не исполнится по той простой причине, что гораздо раньше того времени, когда оно должно исполниться, – по ее второму предсказанию земля наша должна обратиться в пар, в пламенных объятиях Геркулеса, так как до первого события должны пройти, по словам автора (№ 14), миллионы лет, а до второго – меньше двух миллионов. Да и второе предсказание о разрушении земного шара огнем может так же не исполниться, или исполнится гораздо раньше, если наука не решит с полной достоверностью всех вопросов, относительно движения солнца и других светил небесных. Каких вопросов? А, например, того, как движется солнце с своими планетами к Геркулесу, – по прямой ли линии, или по кривой с весьма незначительным изгибом, другими словами, – идет ли оно прямо к указанной звезде, как к центру своего тяготения, совершая такое движение, которое должно быть названо вдвойне ускоренным, и, как движение камня, падающего с небольшой высоты на землю, причем, напряжение силы тяжести без ощутительной погрешности может быть принимаемо за величину равную, неизменяющуюся, и – как движение, при котором и напряженность тяготения, с течением веков, должна в значительной мере увеличиваться, или, может быть, центр солнечного тяготения находится не там, впереди, куда оно движется, а в стороне его движения, сбоку, и этим центром служит или какое-нибудь светило, видимое, или невидимое, или это – не более, как математическая точка, ничем не занятая, и составляющая общий центр тяжести для двух небесных тел, из коих одно есть наше солнце с своими планетами, и около этого центра – наше солнце, с одной стороны, и другое неизвестное тело – с другой, носятся по своим орбитам кругом, как двойные звезды, совершая уже не ускоренное, а равномерное движение? Понятно, что в последнем случае, если, т. е., центр тяготения для солнца находится не на прямой линии его теперешнего движения, а сбоку, оно когда-нибудь свернет в сторону со своей дороги и не встретится с той звездой, которая теперь у него впереди. Да и в первом случае, если, т. е., наша солнечная система прямо несется к этой звезде и не изменит своего направления, может случиться, что и эта звезда тоже куда-нибудь движется и, что солнце, придя на то место, где она теперь, не застанет ее дома. Или может случиться, что на своем длинном пути оно попадет под влияние такого небесного тела, которое, увлекая его к себе, в свою сторону, может и замедлить, и наоборот – ускорить ожидающую наш земной шар катастрофу.

Как решит эти вопросы естественная наука, мы не знаем, но мы ждем от нее их решения и уверены в ее честности. Мы не можем и представить себе, чтобы наука при решении своих задач могла руководствоваться задними мыслями, чтобы она могла поставить себе задачей или во всем противоречить богооткровенному учению, или наоборот – во что бы то ни стало стараться неискренно к нему приспособляться.

Впрочем, даже и независимо от того, будут или не будут разрешены наукою те вопросы, на которые мы ждем от нее ответа, последняя сделала уже не мало, изобразив нам предстоящее разрушение земного мира, как явление не только физически возможное, а даже необходимое и неизбежное, – изобразив так, что слова Христа Спасителя о Его втором пришествии и о том, что тогда и «солнце померкнет, и луна не даст света своего и звезды спадут с небес, и силы (т. е. светила) небесные поколеблются» – все эти слова являются истиной, в одно и то же время, и богооткровенной, и естественно-научной.

Может ли удовлетворить всех и каждого это предсказание естественной науки о последнем дне мира, это – другой вопрос, решение которого весьма много зависит от наших субъективных воззрений, составляющих, разумеется, не в одинаковой степени, общую, неотъемлемую принадлежность для всех людей. В этом случае, закон перспективы имеет полное применение ко всем нашим суждениям не только о пространстве, но и о времени. Рассматривая предмет вблизи, у себя в руках, мы явственно различаем весьма мелкие его доли. Но когда взор наш устремляется в далекие пространства неба, то там огромнейшие расстояния могут сливаться для нас в одну точку, и нам крайне трудно, а без помощи науки и совершенно невозможно решить, который предмет к нам ближе и который дальше. То же самое имеет место и в отношении ко времени: настоящее время мы переживаем по частям, различая минуты, а иногда и секунды, хотя и здесь возможны такие ошибки, что иной час может показаться нам за минуту и наоборот. Но когда мысль наша переносится вдаль, все равно – вперед или назад, то не только годы, а даже столетия и тысячелетия могут ускользать от нашего внимания и длинные периоды времени сокращаться в дни в часы. Что было, или будет раньше и что после, – и в этом отношении возможны ошибки, а все ошибки в определении времени, и вообще не легко исправимые, могут даже вовсе и не считаться ошибками, требующими исправления, если речь идет о действиях божественного всемогущества, для которого нет ничего невозможного, а таково именно и есть в прошедшем времени творение мира, а в будущем, те события, которые должны произойти при конце его.

И что касается, в особенности, до этих последних, – разумеем второе пришествие Христово со всеми событиями, имеющими ему сопутствовать, то его время и не может быть наперед предугадано человеком даже и с приблизительной точностью: «о дне том и часе, говорит Христос Спаситель, никто не знает, ни ангелы небесные, а только Отец Мой один. Поэтому будьте готовы, ибо в который час не думаете, приидет Сын человеческий» (Мф.24:36, 44). День Господень, по словам св. апостола Петра, придет, как тать ночью (2Пет.3:10). Побуждая людей готовиться к этому внезапному событию постоянно, божественное Откровение нарочно утаило от нас время его наступления, обратив этот предмет в неведомую, непостижимую для нас тайну, сокрытую под семью печатями. До какой степени трудно снять с этой великой тайны хотя бы только одну печать, это всего яснее можно видеть из того, что мы не знаем точно даже порядка, в каком при конце мира должны следовать, одно за другим, ожидаемые нами события, и решительно не можем сказать, что произойдет прежде и что – после. Возьмем, прежде всего, слова Самого Христа Спасителя из Его пророчественной речи о Его втором пришествии, которая почти без всякой разницы передается тремя евангелистами в их евангелиях, а четвертым – в Апокалипсисе. Сущность дела у каждого из них выражается в тех немногих стихах (Мф.24:29–30; Мк.13:24–26; Лк.21:26–27; Откр.20:11–12), в которых, с большей или меньшей полнотой, говорится сначала о разрушении мира уже приведенными нами словами (в Апокалипсисе – другими), а потом о явлении Сына человеческого на облаках и воскресении мертвых, которое должно совершиться вместе с ним, или о суде над мертвыми, который должен произойти, разумеется, после их воскресения. Затем, как бы, нарочно, в подтверждение того, что дело произойдет именно в таком порядке, что второе пришествие Христово последует не раньше, а после разрушения нашей земли, при котором, разумеется, никто в живых на земле остаться не может, непосредственно вслед за предсказанием о втором пришествии Христовом и о воскресении мертвых, у евангелиста Матфея следует причта о десяти девах, в которой говорится, что перед пришествием Христовом все будут спать (Мф. 25:5), т. е., все будут покоиться сном смерти, как покоятся усопшие, по изъяснению толкователей. Тот же порядок событий заметен отчасти и в предсказании св. ап. Петра, который говорит сначала, что приидет день Господень, как тать ночью, и «тогда небеса с шумом прейдут, стихии, разгоревшись, разрушатся, земля и все на ней дела сгорят, что в день Божий «воспламененные небеса разрушатся и разгоревшиеся стихии растают», а потом говорит, что мы, «по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда» (2Пет.3:10, 12–13), и о которых говорится и в Апокалипсисе (Откр.21:1 и сл.). Конечно, если разуметь под днем Господним обыкновенный день, в строгом и точном смысле, тогда придется допустить, что второе пришествие Христово последует в один день с разрушением мира и – пожалуй – в один день с явлением нового неба и новой земли, предназначаемых в жилище правде, т. е. в жилище праведникам, имеющим воскреснуть в последний день. Но сам же апостол Петр предупреждает такое объяснение, говоря, «что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день», и, заканчивая свое послание, таким славословием: «Ему слава и ныне, и в день вечный» (2Пет.3:8, 18). Таким образом, день Господень может обнимать собою громаднейшие периоды времени, по свойству библейской метонимии, и события, которые должны совершиться в этот день, могут отделяться друг от друга не только столетиями и тысячелетиями, а даже и миллионами, и миллиардами лет. А после этого, само собою, разумеется, по самому естественному порядку вещей, что, если эти события произойдут не в одно время, то первым из них по времени должно быть разрушение мира, а последними – второе пришествие Христово, воскресение мертвых и суд над людьми.

Но, что естественно по нашим человеческим рассуждениям, то может и не составлять неизменного закона в сверхъестественных действиях божественного всемогущества, и св. au. Павел признавал совершенно возможным отступление от этого порядка, когда говорил, что пришествие Сына Божия и воскресение мертвых, может быть, произойдет при живых свидетелях, над которыми вместо воскресения из мертвых должно совершиться лишь одно изменение, следовательно, может произойти и раньше разрушения мира. «Сие говорим вам словом Господним, пишет он к Фессалоникийцам, что мы, живущие, оставшиеся до пришествия Господня, не предупредим умерших, потому что       мертвые во Христе воскреснут прежде, потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках на воздух в сретение Господу» (1Фес.4:15–17). «Не все мы умрем, но все изменимся. Мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся» (1Кор.15:51–52). Само собою разумеется, что при таком ожидании вопрос о том, на какую землю придет Сын Божий, – на ту ли, на которой мы живем теперь, или на новую землю, под новым небом, остается открытым и недоумение – неизбежным. И мы видим, что и св. ап. Петр находил в посланиях апост. Павла «нечто неудобовразумительное, что невежды и неутвержденные, к собственной своей погибели, превращают, как и прочие Писания» (2Пет.3:16). К этим невеждам, конечно, должны быть причислены и те «наглые ругатели», подвергавшие сомнению второе пришествие Христово, о которых говорит ап. Петр (2Пет.3:3–4), и те «безрассудные», отвергавшие будущее воскресение мертвых, против которых ратовал ап. Павел (1Кор.15:36). И сам ап. Павел умолял своих читателей «о пришествии Господа нашего Иисуса Христа и вашем собрании к Нему (т. е., собрании к Нему тех людей, которые, по его словам, доживут до пришествия Сына Божия и вместе с воскресшими устремятся к Нему на встречу) «не спешить колебаться умом и смущаться.... будто уже наступает день Христов» (2Фес.2:1–2). Если же сами апостолы вопрос о дне Господнем признавали весьма трудным и видели и заблуждения, и колебания, и смущение по этому вопросу: то вам ли после этого самонадеянно считать себя способными разъяснить такой таинственный, непостижимый предмет нашей веры, как второе пришествие Христово, и устранить все то, что может колебать, что может смущать людей? Сохрани нас Бог от такого самообольщения! Чуждые его, мы, однако же, позволяем себе думать, что, если не все недоумения относительно дня Господня, то, по крайней мере, те, которые касаются, собственно, нашего вопроса о порядке и последовательности событий, устранятся сами собою, если только мы не будем придавать предсказаниям св. aп. Павла, так же, как и другим предсказаниям относительно этого предмета, безусловного значения, какого они иметь не могут, потому что никакой пророк не может решать, безусловно, вопроса о времени пришествия Господня, известном только одному Отцу небесному, а будем давать им лишь условный смысл. Правда, изрекая свои предсказания о пришествии Господа, св. ап. Павел говорил это словом Господним. Но и слово Господне может употребляться в условном смысле. В доказательство этого, мы приводим самый поразительный и, притом, имеющий самое близкое отношение к нашему вопросу, пример, который мы находим в евангелии. Явившись ученикам Своим, после Своего воскресения из мертвых, на берегу Тивериадского моря, Господь Иисус Христос в беседе с св. ап. Петром предсказал ему его страдальческую кончину и, когда Петр, увидав Его возлюбленного ученика, евангелиста Иоанна Богослова, спросил: «Господи! а он что? Иисус говорит ему: если я хочу, чтобы он оставался в живых, пока приду, что тебе до того? Ты иди за Мною. И пронеслось слово сие между братиями, что ученик тот не умрет» (Ин.21:21–22). Прошли после этого десятки лет; прежний апостол – юноша и любимец Христов, которому, по мнению людей, обещано величайшее счастье – дожить до второго пришествия Господня, – теперь уже маститый старец, подвергшийся гонению «за слово Божие и свидетельство Иисуса Христа»; он живет в заточении на острове Патмосе, где его посещает Сам, или через нарочно посланного ангела, его божественный Учитель. С Его слов и по Его повелению он пишет свое откровение, или Апокалипсис, в котором описывает те пророческие видения, каких сподобился по предсказанию пророка Иоиля (Иоиль.2:28). С Его слов он вносит в свой Апокалипсис Его торжественное заявление: «се гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его. Ей, гряду скоро. Аминь», и к этим словам присовокупляет свой восторженный ответ: «ей, гряди, Господи Иисусе» (Откр.22:12, 20)!

Прошли еще другие годы; св. апостол Христов, достигший глубокой старости и переживший всех прочих учеников Христовых, пишет евангелие, в котором рассказывает и о явлении воскресшего Христа на море Тивериадском и передает слова, сказанные Им при этом случае апостолу Петру. Видя перед собою могилу, он самым решительным образом отказывается верить в свое мнимое бессмертие, которое ему приписывала народная молва. В опровержение такого верования, он восстановляет точный смысл слов Христовых и возвращает им то условное значение, какое они имели в Его устах: «и не рече ему Иисус, яко не умрет, но аще хощу тому пребывати, дóндеже прииду, что к тебе»? Вскоре после такого словесного опровержения, он опровергнул ошибочное мнение о себе и самым делом, присоединившись к отцам своим. Это было в конце первого или в начале второго христианского столетия. Великие апостолы Христовы Петр и Павел жили и писали свои послания за полстолетия раньше. В это время мнение о бессмертии евангелиста Иоанна Богослова могло не только существовать во всей своей силе, а даже могло иметь более обширный смысл. Не ограничиваясь одним возлюбленным учеником Христовым, оно могло простираться и на других апостолов, и современных им христиан. Люди могли думать, что счастье, обещанное евангелисту Иоанну Богослову, будут с ним разделять и другие апостолы, и их современники. На каком же основании? На основании, опять, слов Христовых, неточно понятых. Прощаясь с учениками Своими накануне Своих крестных страданий, Господь говорил им: «в доме Отца Моего обителей много. А если бы не так; Я сказал бы вам: Я иду приготовить место вам. И когда пойду, и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к Себе, чтоб и вы были, где Я» (Ин.14:2–3). Вот опять условная речь – «Я сказал бы», – которую, опять, не трудно было превратить в безусловную, основываясь на других словах Христовых, которые Он изрек в Своей пророчественной речи о разрушении Иерусалима и Своем втором пришествии: «не прейдет род сей, как все сие будет» (Мф.24:34). По редакции всех трех евангелистов, эти слова сказаны были прямо вслед за предсказанием о втором пришествии, хотя и относились не к нему, а к разрушению Иерусалима, о котором речь шла выше. Как бы то, впрочем, ни было, но мы знаем, и знаем, наверное, что современники апостолов с нетерпением ждали дня Господня и страстно желали дожить до Его второго пришествия. Об этом весьма ясно свидетельствует св. ап. Петр в следующих своих словах: «какими должно быть в святой жизни и благочестии вам, ожидающим и желающим пришествия дня Божия» (2Пет.3:11–12)? Для таких-то именно людей и писал св. ап. Павел, изрекая те предсказания о дне Господнем, которые мы привели выше. Эти предсказания, если и не по форме словесного выражения, то по мысли, по существу дела, без всякого сомнения, имели условный смысл и могут быть переданы нами в такой условной форме: «братия мои! Ожидая с нетерпением Господа, вы считаете, как будто бы, за какое-то несчастие для себя умереть, не дожив до Его пришествия. Напрасно! Совершенно напрасно! Если мы и доживем до второго пришествия Господня, мы все же не опередим умерших и не будем иметь перед ними никакого преимущества. Напротив, умершие опередят нас и воскреснут прежде, а потом и мы, изменившись, понесемся вместе с ними на облака, на встречу Господу». Так как предсказание апостола, понимаемое в безусловном смысле, противоречит опыту, то толкователи относят его уже не к апостолам и их современникам, а к последнему поколению людей, которые будут жить на земле перед вторым пришествием Христовым. Мы не станем спорить с ними, не будем говорить, что, если бы апостол при этом предсказании думал не о себе и своих современниках, а об отдаленном потомстве, о последнем поколении людей, к которому, разумеется, он никак не мог причислить себя со своими современниками, то он едва ли бы стал говорить в первом лице, а согласимся отнести предсказания апостола и к последнему поколению людей, но примем их, опять, в условном смысле и выразим в условной форме: «братия мои! Ожидая с нетерпением Господа, вы считаете, как будто бы, за какое-то несчастие для себя умереть, не доживши до Его пришествия. Напрасно! Совершенно напрасно! Если и будут такие люди, которые доживут до второго пришествия Господня, то эти люди не опередят умерших и не будут иметь перед ними никакого преимущества. Напротив, умершие опередят их и воскреснут прежде, а потом и живые, изменившись, вместе с воскресшими понесутся на облака на встречу Господу⁵.

Теперь соберем вместе все предсказания о дне Господнем и сосредоточим их в одной речи Христа Спасителя, как лучи солнца в одном фокусе! «Я приду опять и возьму вас к Себе, чтоб и вы были там же, где и Я. Готовить для вас место нет нужды, в доме Отца Моего обителей много, и Я приду скоро. Я приду за вами, но не за вами только одними, а и за всеми теми людьми, которых воскрешу в последний день. Я приду скоро, но это не значит, что Я приду при жизни настоящего поколения, при котором будет разрушен Иерусалим. У Меня и тысяча лет, как один день, и один день, как тысяча лет. Я приду, когда хочу! Я могу прийти за вами и при вашей жизни и – приду аще хощу. Я могу прийти за вами и после вашей смерти, и после того, как многие поколения людей будут замещены, одни – другими на лице земли и на ней останутся ее последние обитатели и – приду, аще хощу! Я могу прийти за вами и после того, как на земле не останется ни одного живого существа, и самая земля, разрушенная огнем, явится в новом виде под новым небом, и – приду, аще хощу!»

После этого, вопрос об отношении науки к Откровению не может ни колебать, ни смущать нас. С непоколебимой верой в Откровение, с доверием к науке и с невозмутимым спокойствием духа мы можем относиться к этому вопросу, оставаясь при том убеждении, что вера и истинная наука не могут противоречить друг другу, хотя, в то же время, не могут иметь и полного согласия между собою. Если наука, говоря о последнем дне мира, пытается определить время его наступления гадательными цифрами, а Откровение представляет это время известным лишь одному Богу, и говорит, что день Господень придет внезапно, как тать в нощи: то учение веры и науки представляется нам двумя неизвестными величинами, которые никак не могут быть признаны ни за величины равные, ни за величины неравные, пока обе не сделаются известными. А предсказания науки о событиях последнего дня не только возможных, но и неизбежных с естественно-научной точки зрения, служат для нас самым внушительным напоминанием о дне Господнем, побуждающим нас постоянно помнить слова Грядущего со славою судити живым и мертвым, и чаще повторять ответ на эти слова: се гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его. Ей, гряду скоро. Ей, гряди, Господи Иисусе!

Н. Глориантов