Московский архив Министерства иностранных дел в 1812 г.

Содержание

Приложения 1. – К письму Ждановского от 20 ноября 1812 г. Реестр делам, оказавшимся в трактатной полате по выступлении из Москвы французов 2. – К рапорту Ждановского от 18 декабря 1812 г Реестр делам внизу в архиве, по выходе из Москвы французов оказавшимся 3. – К рапорту Ждановского от 24 декабря 1812 г Реестр коллежским протоколам 1742-го года 4. – Реестр книгам, расхищенным неприятелем во время вторжения в Москву 1812 года Из всеобщей истории Из Российской истории Из смешной политической истории Из Лифляндской истории Из Прусской истории Из Датской истории Из Немецкой истории Из Польской истории Из восточной истории Из Ученой истории Из Географических книг Из книг касающихся до Натуральной истории, Физики и Математики Из Медицинских книг Из Голландской истории Из Французской истории Из Англинской истории Из Италианской истории Из книг Российской литературы Из книг Французской литературы Из книг Немецкой литературы Из Богословских книг Из Лексиконов Из Грамматик Из Классических Из Газет 5. «Ревизовка делам 1814 года» «Недостающие Приказные» (дела) 6.-К рапорту Либенау 25 июля 1815 г В трактатной Из дел, имеющихся в нижних архивских палатах  

 

«Московский государственной коллегии Иностранных дел архив» в 1812 г. находился недалеко от Покровских ворот, на углу Колпачного и Хохловского переулков, вблизи Ивановского женского монастыря, в местности, которую представляет план, помещенный на стр. 5-й. Здесь, выходя тремя сторонами в переулки и только с одной имея соседей, находилось владение генерал-аншефа князя А. М. Голицына, которое по указу императрицы Екатерины II-й от 17 ноября 1768 г. куплено было (за 11000 руб) для помещения Московской конторы и архива коллегии Иностранных дел. Владение это составилось из двора, принадлежавшего думному дьяку Емельяну Украинцеву, пожалованного в 1709 г. отцу князя Александра Михаиловича генерал-фельдмаршалу князю Михаилу Михаиловичу Голицыну, и из прикупленных (в 1728 и 1730 гг.) последним соседних владений Беклемишева и Полтева. Находившиеся в этом владении строения, требовали ремонта и по этому поводу архитектором (каменного дела мастером) Вильгельмом Сигизмундусом 13 февраля 1769 г. подан был план владения с фасадом и профилем, равно как и смета на необходимый ремонт в сумме 7389 р. 60 к. (план верхнего этажа и профиль здания архива, фасад здания и план всего владения с окружающими его дворами других лиц и зданиями см. ниже.) После переделок архив и перебрался сюда 31 декабря 1770 г. с Ростовского подворья, на Солянке, где он тогда помещался¹.

В 1802 г. «на место обветшалого деревянного сарая, в котором хранятся мебели азиатских посланцов и дрова с другими потребностями» выстроен был (по Колпачному переулку) новый каменный сарай «с надделкою на оном» второго этажа для житья в оном комиссару и солдатам. Наружный вид этого флигеля см. на стр. 4-ой. А в 1808 г. выстроен был другой флигель, в коем помещались коммиссар, канцелярские служители, сторожа и переплетчик.

По описи, представленной 18 июня 1809 г. коммиссаром архива А. Тарховым² здание архива были заняты следующим образом. В главном 2-х-этажном корпусе «верхние комнаты» отведены были под «присудствие и библиотеку». В сенях с парадного крыльца внизу были железные створчатые двери на петлях и с задвижкою; на правой стороне караульня для напольных солдат, в оной дверь на петлях со скобою простая; в сенях двери створчатые железные с задвижкою в 1-ую комнату. – «Присудствующих» комнат было три: в первой сидел с чиновниками архива управляющий его Н. Н. Бантыш-Каменский³, в ней были двери из передней, в 3-ю комнату и библиотеку. Во 2-ой комнате «присудствующей» находился помощник управляющего – «канцелярии советник» А. Ф. Малиновский, тоже с чиновниками⁴. В ней, в стене, был шкаф, в котором хранились реестры делам; из нее были двери в 4-ую комнату. В 3-й комнате «присудствующей» начальствовал секретарь архива Ждановский⁵; в ней одни двери с правой стороны были в библиотеку, другие в сени. Следующие 4–9 комнаты были заняты библиотекой архива:

в 4-й комнате с угла от дома кн. Мещерского было 8 шкафов с книгами, в 5-й комнате – 7 шкафов с книгами, в 6-ой комнате – 5 шкафов с книгами, в 7-ой комнате – 4 шкафа с книгами, в 8-ой комнате – 3 шкафа с книгами, в 9-ой комнате – 5 шкафов с газетами. Во всех библиотечных комнатах с улицы вверху и на дворе при окошках было 18 решеток и 20 ставней железных. Библиотека находилась в ведении особого библиотекаря и его помощника. – Из библиотеки был ход в сени, в коих, между прочим, были двери со скобами и задвижками железными одна на чердак, а другая к заделанной стене. Железные двери вообще в архиве были часты: в коридоре (проходе) в боковые три комнаты была дверь железная на крючьях и с задвижкою, другая дверь железная в боковую 3-ю комнату. У трактатных двух палат со 2-го крыльца вход в сени, двери железные с большим висячим замком, ключом и изнутри крюком на петлях; другие двери деревянные с проволочною решеткою, задвижкою и пробоями на петлях; дверь железная в 1-ю трактатную палату с задвижкою и пробоями на петлях с висячим замком и ключом, другая дверь деревянная В 1-ой трактатной палате было 5 шкафов с делами, а во 2-ой 8 шкафов, в коих хранятся трактаты. В обеих 2-х палатах со двора при 8 окошках железные решетки и железные ставни.

Из атласа г. Москвы Белоусова (съемки 1850 г.)

План верхнего этажа и профиль здания Архива, 1769 г.

В сенях с парадного крыльца с левой стороны был вход в нижние архивские палаты, где хранятся дела. В 1-ой палате были две железные двери, из коих одна решетчатая с большем висячим замком; в ней находились 9 шкафов еловых с делами Азиатскими; во 2-ой палате – 18 шкафов еловых с Азиатскими и Европейскими делами; в 3-ей – 25 шкафов с делами Европейскими, в 4-й – 15 шкафов с Европейскими делами; в 5-ой – 6 шкафов с делами; в 6-ой – 14 шкафов с внутренними коллежскими делами, в нее вели со двора свои двери железные; в 7-ой полате – 16 шкафов с Приказными делами и Боярскими книгами; в 8-ой и последней нижней полате – 25 шкафов с столпцами, Меншиковскими и Донскими делами. Во всех нижних архивских палатах, как с улицы, так и со двора в оконницах в стене были 22 железные решетки со ставнями и 12 проволочными. Над чердаком вверху с улицы была также железная решетка и со ставнем. Все эти (8) нижние архивские палаты состояли в ведомстве и в смотрении у г. архивариуса и его помощников.

Внизу угольного корпуса со двора была: 1) палата, где хранилась большая пожарная труба с рукавом и 22 ведрами пожарными, 2) чулан, 3) подле другого крыльца под трактатной полатой с левой стороны 2 погреба...

Кроме главного корпуса на архивном дворе находились два флигеля, из коих в одном (двухэтажном) вверху жили чиновники архива Шульц и Либенау (у каждого было по 5 комнат), а в нижнем этаже находились: кухни Шульца и Либенау; «солдатские избы»: 1) Всесвяцкого, 2) Тикунова, 3) Павлухина, 4) Спиридонова, 5) Васильева, 6) Егорова, 7) Михайлова 1-го, 8) Михайлова 2-го. Во всех солдатских избах у окон с улицы было 8 железных решеток. В другом флигеле – коммиссарском, построенном в 1808 г., в верхнем этаже было два отделения: 1) для комиссара и 2) для канцелярских служителей, у комиссара – 3 комнаты и кухня, канцелярских комнат – 4 и кухня, в нижнем этаже: 2 комнаты Щученкова, комната сержанта Иванова, 2 сторожевские комнаты и 1 переплетчика. На дворе архивском были еще: 1) кухня деревянная, 2) сарай для дров.

Фасад главного архивного корпуса и палат всего архивного владения с окружающими дворами, 1769 г.

Здание Архива ок., 1873 г.

Поступивший на службу в архив в 1800 г. Ф. Ф. Вигель так передает впечатление, производившееся внешностью архива:

«В одном из отдаленных кварталов Москвы, в глухом и кривом переулке, за Покровкой, старинное каменное здание возвышается на пригорке, коего отлогость, местами усеянная кустарником, служит ему двором. Темные подвалы нижнего его этажа, узкие окна, стены чрезмерной толщины и низкие своды верхнего жилья показывают, что оно было жилищем одного из древних бояр, которые во время Петра Великого держалась еще обычаев старины. Для хранения древних хартий, копии с договоров, ничего нельзя было приискать безопаснее и приличнее сего старинного каменного шкапа, с железными дверьми, ставнями и кровлею. Все строение было наполнено, завалено кипами частию разобранных, частию неразобранных старых дел: только три комнаты оставлены были для присутствующих и канцелярских»⁶.

Здание это с некоторыми переменами сохранилось до нашего времени. Московский архив коллегии (потом министерства) Иностранных дел помещался в нем до 1874 г., когда он был переведен в новое помещение, ныне им занимаемое, на углу Моховой, Воздвиженки и Ваганьковского переулка. Старое здание архива министерством Финансов уступлено было Московской консерватории, которая продала его своему комиссионеру П. И. Юргенсону, устроившему здесь нотопечатню (типографию для печатания нот), но оставившему главный корпус без существенных переделок, сохранившему без изменений, насколько то было возможно, и внутренность комнат (лепные потолки, надписи, двери и пр.). Внешний вид здания пред оставлением его архивом и в первые годы владения П. И. Юргенсона см. на фотографич. снимке, помещенном на стр. 10 и сделанном в 1873 – 4 годах.

Личный состав архива в 1812 г. во много раз (ок. 10) превосходил теперешний состав 1912 г. По формулярным спискам, сочиненным в конце 1811 года (16 сентября; за 1812 г. таких списков нет), в архиве числилось на службе всего 98 человек, а именно:

1) Управляющий московским коллегии Иностр. дел архивом- Н. Н. Бантыш-Каменский. 73-й год. (Был и в 1813 г.)

2) «Канцелярии советник» Алексей Малиновский. 49-й год. (Был и в 1813 г.).

3) Князь Федор Голицын 30 лет. (1813 г.).

4) Камер-юнкер Дмитрий Глебов-Стрешнев. 29 лет. (1813 г.).

5) Александр Приклонский. 34 й год. (1813 г.).

6) Маркиз де-ла Мезонфор. 46 лет. (30 декабря 1811 г. велено оставить при коллегии Иностр. дел).

7) Иван Ждановский. 45 лет. (1813 г.).

8) Секретарь и библиотекарь Михаил Шульц. 40 лет. (1813 г.).

9) Иван Либенау. Находится в архивариуской должности и имеет в хранении своем все архивские бумаги. 38 лет. Главный смотритель комиссии печатания государственных грамот и договоров. (1813 г.).

10) Александр Булгаков. Употребляется при описи дел. 30 лет. (Отзыв о нем Вигеля см. в «Воспоминаниях» ч. I, стр. 174–175).

11) Иван Волков. Употребляется при производстве канцелярских дел. 43-й год. (1813 г.).

12) Константин Татищев. Употребляется при описи дел и переводах. 25 лет, (1813 г.).

13) Александр Евреинов. 29 лет. (1813 г.). Употребляется при переводах и описи дел.

14) Павел Евреинов. 27 лет. (1813 г.). Употребляется при переводах и описи дел.

(«Манерные, раздушенные» по Вигелю. См. его отзыв в «Воспоминаниях» ч. I, Стр. 178–174).

15) В должности библиотекарского помощника Михайло Пареного. 31 год. (Перемещен в коллегию 18 августа 1811 г.).

16) Дмитрий Бантыш-Каменский. Употребляется при переводах. 24 года. (1813 г.).

17) Алексей Тархов. Исправляющий комиссарскую должность. 54 года. (1813 г).

18) Моисей Критский. При переводах с греческого языка. 47 лет. (1818 г).

19) Князь Александр Черкаский. Употребляется при переводах и описи дел. 34-й год. (1813 г.).

20) Сергей Соковнин. 26-й год. (1813 г.). Употребляется при переводах с французского языка и при описи дел.

21) Прокофий Соковнин. 25-й год. (16 августа 1812 г. был в Москве: приведен к присяге по случаю производства в след. чин. Был в архиве и в 1813 г. Употребляется при переводах с французского языка и при описи дел.

22) Николай Лодыженский. 24 года. При описи дел. Высочайшим имянным указом 17 ноября 1808 г. уволен в отпуск по болезни впредь до выздоровления. (1813 г.).

23) Степан Лебедев. В должности архивариуского помощника с 1798 года, также при описи дел и переписке набело. 35-й год. (1813 г.).

24) Граф Александр Мусин-Пушкин. 22 года. При переводах и описи дел. (Убит при Люнебурге 21-го марта 1813 г., будучи майором и орд. св. Анны 2-го класса кавалером).

25) Князь Иван Волконский. Употребляется при переводах. 25-й год. (1813 г.).

26) Александр Валлериан. Употребляется при описи дел. От роду 27-й год. (1813 г.).

27) Александр Черевин. При описи дел. 33-й год. (1813 г).

28) Евграф Солтыков. При переводах и описи дел употребляется. 81-й год. (1813 г.).

29) Александр Глебов. 24 й год. (1813 г.). Употребляется при переводах и описи дел.

30) Дмитрий Глебов. 21 год. (1813 г.). Употребляется при переводах и описи дел.

31) Михайло Макаров. Употребляется при переводах и при описи дел. 25 лет. (О нем говорит Вигель в «Воспоминаниях» ч. I, стр. 187–188?).

32) Петр Наумов. Помощник архивариуса, также употребляется при переводах и описи дел, сверх того находится при исправлении текущих и счетных по сему архиву дел. 26-й год (1813 г.).

33) Петр Гомзяков. При описи дел. 21 год. (1813 г.).

34) Николай Шатилов. При описи дел. 24-й год.

35) Протоколист Матвей Всесвятский. При переписке набело. 46-й год. (1813 г.).

36) Протоколист Петр Щученков. При переписке набело. 38 лет. (1813 г. О нем у Вигеля «Воспоминания» ч. I, стр 173).

37) Переводчик граф Андрей Толстой. При переписке и описи дел 26-й год. Уволен 28 генваря 1808 г. на 2 года в чужие края. (7 декабря 1811 г. перемещен в коллегию).

38) Петр Мещанинов 24-й год. (1813 г.) Употребляется при переводах и переписке набело.

39) Павел Мещанинов. 21 год. Употребляется при переводах и переписке набело.

40) Переводчик Михайло Евреинов. Употребляется при переводах. 23-й год. (У Вигеля в «Воспоминаниях» ч. I, стр. 173–174).

41) Переводчик Александр Олсуфьев. Употребляется при переводах. 23-й год.

42)Протоколист Иван Разлуцкий. Употребляется при письменных делах. 33-й год. (1813 г.).

43) Переводчик Николай Маслеников. Употребляется при описи дел. 24-й год. (1813 г.).

44) Переводчик граф Михайло Ефимовский. Употребляется при описи дел и переводах. 23-й год.

45) Переводчик Николай Тургенев. Уволен в мае 1808 г. в чужие края для окончания наук на безсрочное время. 25-й год. (21 марта 1812 г уволен из ведомства коллегии для определения к другим делам).

46) Переводчик Павел Зарин. В должности помощника архивариуса, сверх того употребляется при переводах и описи дел. 25-й год. (1813 г.).

47) Переводчик Николай Керестури. Употребляется при переводах и описи дел. 21 год. (1813 г.).

48) Переводчик Сергей Тургенев. При переводах. 23-й год. По высочайшему имянному указу от 15 июля 1810 г. уволен в чужие края для усовершенствования в языках и науках до окончания оных.

49) Переводчик Филипп Колычев. При описи дел и переводах. 21 год. (1813 г. У Вигеля в „Воспоминаниях» ч. I, стр. 176).

50) Переводчик Александр Баскаков. Употребляется при переводах и описи дел. 27 лет. (1813 г.).

51) Переводчик Сергей Лепехин. При переводах и описи дел. 22-й год. (1813 г.).

52) Переводчик Владимир Прокопович-Антонский. При описи дел и переводах. 21 год.

53) Переводчик Петр Хрущов. При переводах и описи дел. 26-й год. (Увол. 23 мая 1813 г.).

54) Переводчик князь Степан Борятинский. При переводах и описи дел. 22 года. (1813 г.).

55) Переводчик князь Георгий Дадьян. При переводах и описи дел. 23-й год. (23 февр. 1812 г. уволен за границу на безсрочное время для излечения от болезни. 1813 г).

56) Переводчик Иван Нестерович. При описи дел и надзирании за упражнениями юнкеров, актуариусов и студентов при архиве служащих. Помощник смотрителя комиссии печатание государственных грамот и договоров. 29-й год. (18 августа 1811 г. состоялся перевод его в коллегию, но он был в архиве до конца 1812 г.).

57) Переводчик Петр Ермолаев. При переводах и описи дел 21-й год. (16 августа 1812 г. был в Москве: приведен к присяге по случаю производства в следующий чин. 1813 г.)

58) Переводчик Николай Хитрово. При переводах и описи дел. 26 лет. (16 августа 1812 г. также был в Москве. Уволен в 1813 г.).

59) Переводчик Аполлон Нестеров. При переводах и описи дел. 23-й год. (16 августа 1812 г. также был в Москве. Уволен 26 мая 1813 г.).

60) Переводчик Павел Яковлев. При переводах и списывании набело. 17 лет. (23 марта 1813 г. уволен для определения к другим делам).

61) Переводчик Павел Аникеев. При переводах и описи дел. 23-й год. (Уволен в 1813 г.).

62) Переводчик князь Павел Горчаков. При переводах и описи дел. 22-й год. (15 июня 1812 г. уволен для определения к другим делам).

63) Переводчик князь Дмитрий Дадьянов. При переписке набело и описи дел. 22-й год. (1813 г.).

64) Переводчик Петр Сумароков. При переписке набело. 16 лет. (1813 г.).

65) Переводчик Николай Офросимов. При переводах и описи дел. 21 год. (1813 г.).

66) Переводчик Сергей Кокошкин. 21 год. При переводах и описи дел.

67) Переводчик Николай Кокошкин. 19 лет. При переводах и описи дел.

68) Переводчик граф Федор Шереметев. При переводах и описи дел. 23 года, (16 августа 1812 г. был в Москве: приведен к присяге по случаю производства в следующий чин. Был в архиве и в 1813 г.).

69) Переводчик Дмитрий Коробьин. При переводах и описи дел. 23-й год. (16 августа 1812 г. также был в Москве. В архиве и в 1813 г.).

70) Переводчик Александр Дивов. При переводах и описи дел. 21 год. (24 февраля 1812 г. назначен в Америку).

71) Переводчик Кирилла Юни. При переводах и описи дел. 20 лет. (21 марта 1812 г. уволен для вступление в военную службу).

72) Переводчик Петр Каверин. Уволен в чужие краи для окончания наук. 21 год. (1813).

73) Переводчик Сергей Соковнин. При переводах и описи дел. 21 год. (1813 г.).

74) Юнкер Иван Мятлев. 15 лет. По указу мая 24 дня 1806 г. уволен в чужие край к теплым водам.

75) Юнкер Василий Толстой. При переписке набело. 17 лет. (1813 г.).

76) Юнкер Александр Евлашев. 15 лет. Уволен до окончания наук. (1813 г).

77) Актуариус Михайло Дмитриев. 20 лет. По указу от 13 февраля 1806 г. уволен до окончания наук. (1813 г.)

78) Актуариус Александр Лодыженский. При переписке набело. 16 лет (1813 г.).

79) Актуариус князь Илья Долгоруков. При описи дел. 20 лет.

80) Актуариус Алексей Изъединов. При списывании набело. 15 лет. (1813 г.).

81) Актуариус Владимир Рагозин. 17 лет. По указу 13 мая уволен до окончания наук. (1813 г.).

82) Актуариус Владимир Каблуков при списывании набело и при описи дел. 19 лет. Произведен в переводчики (1813 г.).

83) Актуариус Павел Белавин 21 год. (1813 г.). При списывании набело.

84) – Борис Белавин. 20 лет. (1813 г.). При списывании набело.

85) – Александр Максимович. 19 лет. (30 апреля 1812 г. уволен для определения в военную службу). При списывании набело.

86) – Павел Максимович. 17 лет (1813 г.). При списывании набело.

87) – Федор Щукин. При списывании набело. 17 лет.

88) Актуариус Дмитрий Попов. При списывании набело. 19 лет. (1813 г.).

89) – Борис Тургенев. При описи дел. 19 лет. Уволен в. Дерптский университет до окончания наук 1810 г октября 27. (1813 г).

90) – Граф Александр Панин. Употребляется при разборе и описи дел. 20 лет.

91) – Павел Хотяинцев. При описи дел. 19 лет. (1813 г.).

92) – Василий Петрово-Соловово. Прп описи дел. 19-й год. (13 марта 1812 г. перемещен в коллегию).

93) – Иван Повалишин. 16 лет. При списывании набело. В феврале 1813 г. уволен для определения в военную службу.

94) – Григорий Повалишин. 14 лет. При списывании набело. В феврале 1813 г. уволен для определения в военную службу.

95) – Гурий Костомаров. При списывании набело. 18 лет (1813 г).

96) – Василий Данилов. При списывании набело, 16-й год. (1813 г).

97) –Константин Бутурлин. При переписывании набело 17 лет.

98) Доктор Федор Шлегель. 41 год. (Уволен 30 июля 1813 г.).

Кроме того после составления формулярных списков 1811 г. (с сентября 1811 г.) по конец апреля 1812 г. в архив поступили еще:

99) Князь Цицианов Е., 35 лет. 30 сентября 1811 г. причислен к архиву.

100) Павел Нестерович. При переводах и описи дел и сверх того при комиссии печатания государственных грамот и договоров 24-й год. Определен в архив 14 ноября 1811 г.

101) Павел Азанчевский. При переводах и описи дел. 24-й год. Перемещен в архив 7 декабря 1811 г.

102) Актуариус Григорий Калустов. При переводах с азиатских языковов и описи дел. 29 лет. Определен в архив 8 декабря 1811 г.

103) Архиариус Николай Трубецкой 19 лет. При переписке набело определен в архив 30 декабря 1811 г.

104) Актуариус князь Петр Трубецкой 18 лет. При переписке набело определен в архив 30 декабря 1811 г.

105) – Дмитрий Голохвастов. Принят в юнкера коллегии с причислением к архиву 22 генваря 1812 г.

106) – Николай Коптев. При переводах и описи дел. 19 лет. Определен в архив 31 марта 1812 г.

107) Актуариус Николай Курочкин. При переписке набело. 18 лет. Определен в архив 31 марта 1812 г.

108) Актуариус барон Павел фон-Фитингоф. При переводах и описи дел. 20 лет. Определен в архив 15 апреля 1812 г.

109) Колл. регистратор Дмитрий Прилуцкий. При переписке набело и сверх того при комиссии печатание государственных грамот и договоров. 24-й год.

Из числа этих 109 человек – за тоже время (сентябрь 1811 – апрель 1812 г) 8 перемещены в коллегию Иностранных дел и за границу (№№ 6, 15, 37, 70, 92) или уволены «для определения к другим делам» и «в военную службу» (№№ 45, 71, 85), а 9 человек находились в продолжительных отпусках: «впредь до выздоровления», «в чужие края для усовершенствования в языках и науках до окончания оных» (№№ 22, 48, 55, 72, 74, 76, 77, 81, 89). Но и из остальных 92 человек едва ли все посещали архив: по крайней мере, об одном – Н. Масленикове (№ 43) архив 1 февраля 1812 г. писал, что он «с год к должности не является и, по слухам, уехал в Смоленскую губернию» (его разыскивал архив и в 1813 г. 30 апреля). Вигель же в своих «Воспоминаниях» говорит, что Н. Н. Бантыш-Каменский, первоначально ревниво следивший за тем, чтобы его подчиненные неукоснительно являлись в архив на службу, впоследствии перестал обращать на это внимание, вследствие чего многие архивцы позволяли себе отсутствовать и не являться в архив на службу. – Сравнительно большой, даже громадный, штат служащих объясняется как бывшей тогда модой среди московской аристократии – служить или числиться на службе в сем архиве, так отчасти и тем, что в то время архив кроме хранения и описи, вверенных ему сокровищ, обязан был выдавать засвидетельствованные переводы различного рода документов, представляемых в различные места частными лицами по их делам.

С наступлением лета 1812 г. служащие архива стали брать отпуска: в течение мая месяца выбыло 12 человек в отпуск⁷ и 1 (переводчик Николай Кокошкин) переведен в коллегию Иностранных дел; в июне месяце взяли отпуск 9 человек ⁸, в июле – 4 ⁹. Открывшиеся военные действия с Наполеоном нарушили мирную жизнь архива. Еще 6-го июня переводчика Ал. Олсуфьева велено было отрядить к главнокомандующему 2-ой западной армией генералу-от-инфантерии князю П И. Багратиону (в Вильну) для иностранной переписки. 27-го июня переводчик П. М. Мещанинов подал прошение об увольнении его для определения в военную службу (уволен 11 июля) ¹⁰. 18-го июля надв. сов. Александр Булгаков переведен был на службу к московскому главнокомандующему графу Ф. И. Ростопчину, его велено было употреблять по канцелярии¹¹. Движение на военную службу усилилось с конца июля месяца, когда часть чиновников архива стала подавать просьбы об увольнении их для определения вообще в военную службу, а часть просила об увольнении «на время от дел архива для вступления во временное ополчение Московских внутренних сил». Первых было: 3 в июле месяце (К. И. Бутурлин подал прошение 25-го июля, уволен 5-го августа; М. М. Евреинов – прошение 26-го июля, уволен 5-го августа; Ф. С. Щукин прош. 29 июля, увол. 5 августа) и 3 в августе (граф А. Панин прош. 5-го; гр М. Н. Ефимовский и Н. А. Шатилов прош. 5 го, увол. 15-го, поступили оба в Московский гусарский полк). Вторых: 5 в июле месяце (П. М. Азанчевский 31 августа 1812 г. уволен из военной службы и Б. Белавин прош. 26 июля, уволен 8 августа; князь С. С. Борятинский и С. М. Соковнин, прош. 29 июля, увол. 8 августа; П. Хотяинцев прош. 31 июля) и 6 в августе (Н. М. Офросимов прош. 5-го, поступил в 1-й пехотный полк ополчения; Ф. П. Колычев прош. 12-го; Н. Ф. Керестури прош. 17-го, 9 октября поступил в Нижегородское ополчение; П. М. Ермолаев и П. Белавин прош. 19-го; Д. Коробьин прош. 22-го). Кроме того двое (Ал. Валериан и гр. Ф. Шереметев) «приняты в состав 2-го комитета для приема пожертвований на образование Московской военной силы» (31 июля). А из оставшихся затем чиновников архива часть (11 человек) в августе взяла отпуска на 28 дней в разные губернии Российской империи¹².

За уходом перечисленных лиц из архива и предполагая затем, что взявшие отпуска в мае – августе не вернулись на службу в архив к концу августа (за исключением А. Ф. Малиновского. П. Зарина и Дм. Бантыша-Каменского), в архиве к концу августа должны бы были находиться следующие лица:

В действительности же из числа этих 40 лиц в Москве в 20-х числах августа находились только 19 человек (№№ 1, 2, 5–7, 10–12, 14, 15, 17, 19, 20, 23–25, 28, 36 и 40); по крайней мере, только о них мы имеем известия. 18 ноября Н. Н. Бантыш-Каменский так отвечал обер-секретарю коллегии Иностранных дел Вестману из Нижнего Новгорода на его вопрос: «кто именно в Москве при архиве и здесь в Нижнем при делах чиновники находятся»: «в Москве при архиве¹³: 1) Действительный статский советник Алексей Федорович Малиновский, выехавший туда из Нижнего Новгорода ноября 8 дня; 2) секретарь надворный советник Иван Ждановский¹⁴; 3) секретарь и библиотекарь надв. советник Михайло Шульц; 4) коммисар надв. советник Алексей Тархов; 5) титулярный советник Матвей Всесвятский; 6) тит. сов. Петр Щученков, 7) канцелярист Дмитрий Прилуцкий. В Нижнем Новгороде: 1) действ. статск. сов. Николай Николаевич Бантыш-Каменский; 2) надв. советник Иван Либенау; 3) Дмитрий Бантыш Каменский; 4) Павел Евреинов; 5) коллежские ассессора Александр Валлерьян; 6) – Петр Наумов; 7) – Степан Лебедев; 8) тит. советники: Иван Нестерович; 9) – Павел Зарин (зачеркнуто: Александр Баскаков, переводчик Владимир Каблуков); 10) губерн. секретарь Павел Нестерович. Прочие чиновники поступили некоторые в ополчение, а другие, были уволены в отпуск по деревням, до сих пор не явились».

Отлив населения из Москвы, как известно, начался по получении известия о занятии французами Смоленска. Вскоре после сего главнокомандовавшим в Москве гр. Ростопчиным начали быть принимаемы меры к спасению государственного имущества. 14 августа «во 2-м часу пополудни» управлявшим архивом Н. Н. Бантышем-Каменским получено было от графа Ф. В. Ростопчина первое тревожное известие. Он (собственноручно) писал: «Милостивый государь мой, Николай Николаевич! Для предосторожности и избежания дальних препятствий, предлагаю вашу архиву под ведомством вашим находящийся, не теряя времени, укласть к отправлению в то место, куда от меня назначено будет, а мне дать знать, сколько подвод для подъема потребно будет. С истинным почитанием и преданностию имею честь пребыть вашего превосходительства, милостивого государя моего, покорнейший слуга граф Ф. Ростопчин»¹⁵.

Н. Н. Бантыш-Каменский отвечал ему на другой день: «Сиятельнейший граф, милостивый государь! Совет вашего сиятельства о спасении государственных дел спасительный; я приемлю оной с глубочайшим и искреннейшим блогодарением и вчерашнего же дня занялся уборкою в сундуки и увязкою оных, положив древнейшие российские грамоты, трактаты со всеми иностранными дворами и грамоты их по 1700 год. Сии бумаги важнейшие в архиве, и оные увязаны в семи больших сундуках.

Затрудняюсь я крайне остающимися еще бумагами, каковы статейные списки всех дворов, в книгах переплетенные; рескрипты, реляции и мемориалы министерские, коих число составляет больше 50 шкапов. Важны и сии бумаги, хранящиеся в безопасном от пожара месте; но если и оные увязывать, то едвали на 80 подводах уложить можно. Снабдите, ваше сияельство, меня и о сих бумагах милостивым вашим советом. Подвод на увязанные уже семь помянутых сундуков нужно десять. Я решился сам проводить сии безценные бумаги и крепко надеюсь, что ваше сиятельство снабдите меня проезжим указом до назначенного вами места, дав знать, чтобы, во всяком случае, делано было мне всевозможное пособие. С глубочайшим высокопочитанием имею честь быть вашего сиятельства»...

То же Н Н. Бантыш-Каменский писал 17 августа и в своем доношении государственной коллегии Иностранных дел: «Вчерашнего дня главнокомандующий в Москве граф Федор Васильевич Ростопчин прислал к управляющему архивом письмо (с которого при сем приложена копия) о назначении им отправить из Москвы коллежской архив, на случай неприятельского сюда приходу. Того же дни убраны в сундуки и увязаны важнейшие архивские дела, а именно древние Российских князей грамоты, все трактаты с иностранными дворами и их грамоты по 1700 год. Дела сии заняли 7 больших сундуков (по описи архива 1800 г комиссара Тархова, все это занимало 18 шкафов). Остаются еще также важные бумаги, то есть: 1) статейные списки всех дворов, в книгах переплетенные, 2) рескрипты, реляции и мемориалы министерские, коих число (исключая столпцов и публичных дел) составляют не меньше 50 шкапов, и есть ли их увязывать в сундуки, то едва ли на 100 подводах уложить можно. Архив с нетерпением будет ожидать приказания: 1) убирать ли в сундуки и отправлять ли сии последние бумаги, кои впрочем, хранятся в безопасных от пожару кладовых с железными решетками и затворами. 2) На уборку дел и на прочие издершки нужно сколько-нибудь денег, то не благоволит ли коллегия прислать оных на таковую экстраординарность потребную сумму?

Из этих двух бумаг Н. Н. Бантыша-Каменского (ответа гр. Ростопчину и отношения в коллегию Иностранных дел) видно, что Н. Н. Бантыш-Каменский 14 августа уложил в сундуки только одну небольшую часть архива: а) «древнейшие российские грамоты», вошедшие ныне в состав «Государственного Древлехранилища», и б) подлинные трактаты и грамоты по 1700 г., и только это и предполагал сперва вывести из Москвы; всю же дипломатическую переписку («статейные списки, рескрипты, реляции и мемориалы министерские» – послов, посланников, министров-резидентов и пр., т. е. то, что ныне известно под именем «дел» с той или другой страной; по той же описи Тархова все это помещалось в 128 шкафах) он колебался брать и спрашивал совета об этом у графа Ростопчина.

Последний посоветовал укладывать и их. 16 августа он писал Н. Н. Бантышу-Каменскому (письмо получено было последним в 8-м часу вечера): «Милостивый государь мой Николай Николаевич! На отношение вашего превосходительства, коим требуете моего совета на щет уборки дел, занимающих более 50-ти шкафов и хранящихся ныне в безопасном от пожара месте, сим честь имею ответствовать вам, милостивый государь мой, что хотя для укладки оных едва-ли достаточно быть может 80-ти подвод по изъяснению вашему, но когда для перевозки их потребны будут лошади, тогда все нужные по предмету сему распоряжение приемлю я на себя; а потому и не будет излишним, естьли ваше превосходительство заблоговременно прикажите дела сии увязывать. С истинным почтением имею честь быть»...

«P. S. (собственноручно:) По изчислении потребного числа лошадей, дайте от себя записку к сведению е. п. г-ну гражданскому губернатору Обрезкову. № 1321. Москва. Августа 16 дня 1812 г.»

Ответ же от управлявшего коллегиею Иностранных дел графа А. Н. Салтыкова, отправленный 21-го августа и полученный в Москве 25-го, не застал уже здесь Н. Н. Бантыша-Каменского и был переслан последнему в г. Владимир (был получен им 29-го). Замедление произошло от того, что гр. Салтыков вносил этот вопрос на усмотрение комитета министров, который согласился с его предположением¹⁶. Граф Салтыков писал Н. Н. Бантышу-Каменскому то же, что и граф Ростопчин: «По секрету. Милостивый государь мой, Николай Николаевич! Получив доношение в государственную коллегию Иностранных дел, состоящего под управлением вашего превосходительства архива от 15-го сего месяца, с приложением копии с письма к вам господина главнокомандующего в той столице об укладке из предосторожности дел оного архива, я спешу вас уведомить, чтоб вы в сем случае совершенно выполняли предписание оного главнокомандующего, к которому я с сим же вместе сделал о том надлежащее отношение. Вы очень хорошо сделали, что немедленно уложили все древние грамоты и трактаты: таким же образом извольте поступить и с другими важнейшими бумагами, как-то с статейными списками всех дворов и с рескриптами, реляциеми и мемориалами министерскими, равно как с другими по усмотрению вашему нужнейшими документами. Что касается до потребной на то суммы, как количество оной вами не означено, то я просил графа Федора Васильевича снабдить вас ею по его усмотрению, которая и будет возвращена из казначейства, о чем я отнесся уже и господину министру финансов. О потребных подводах и о назначении места, куда те бумаги отвести, равно как о чиновниках архивских, отправляемых с теми бумагами и оставляемых в Москве, испросите тож разрешение от господина главнокомандующего, а я буду токмо ожидать в свое время донесение вашего о том, что вами сделано, полагаясь совершенно на дознанную усмотрительность и опытность вашу, что вы ничего не упустите к сбережению в целости драгоценных бумаг, хранению вашему вверенных. Впротчем с совершенным почтением имею честь быть вашего превосходительства покорным слугою гр. А. Салтыков»¹⁷

Вследствие письма гр. Ростопчина от 16 августа Н. Н. Бантыш-Каменский занялся укладкой остальных дел. Из позднейших документов видно, что уложены были также в сундуки: 1) все «статейные списки», 2) дипломатич. переписка, «дела», за исключением Польских и Шведских дел, кои все (с начала сношений), по неизвестной причине, были оставлены в Москве (может быть в виду их многочисленности?); 3) «государственные книги (ныне входят в состав «Государств. Древлехранилища») и лучшие вещи»; 4) «манускрипты из библиотеки»; 5) а также и все реестры (каталоги) дел. Не были уложены в сундуки и остались в архиве: а) «Греческие грамоты о милостыни»; б) Прусские военные дела; в) «столпцы», под коими разумелись как Польские и Шведские дела, там и «Приказные дела»; г) «Публичные дела» – дела коллегии Иностранных дел за XVIII век; д) отдельные «дела, которые в бытность архива в Москве в верх в присутствие для справок были внесены, и при отъезде оного («по скорости отъезда») – в 1812 г. во Владимир оставлены»¹⁸; е) из библиотеки архивской печатные книги и ж) «перлюстрации министерския».

20 августа, т. е. чрез 4 дня после ответа на письмо от 16 августа, гр. Ростопчин прислал Н. Н. Бантышу-Каменскому следующую собственноручную записку: «прошу вас быть в готовности с архивою, чтобы ее отправить немедленно, а о подводах я сейчас даю повеление Вам преданный граф Ф. Ростопчин. 20 авг. На обороте: Его превосходительству Николаю Николаевичу Бантыш-Каменскому в собственные руки». – Тогда же, т. е 20 августа, Н. Н. Бантыш-Каменский получил запрос о количестве необходимых подвод от московского губернатора Н. В. Обрезкова: «Милостивый государь мой, Николай Николаевич. Его сиятельство граф Федор Васильевич изволил приказать мне, не медля нарядить для дел и вещей архива Иностранной коллегии подводы по требованию вашему. Не имея доселе уведомления, сколько оных нужно будет, я прошу ваше превосходительство поспешить доставлением мне оного, дабы я мог успеть к назначенному времени, откуда следует, оных приготовить. С истинным почтением честь имею быть и пр. Н. Обрезков. № 3428. Августа 20 дня 1812 года». К этому времени архивские документы были уже уложены в 105 сундуках и коробах и потому Н. Н. Бантыш-Каменский в тот же день уведомил, что ему необходимо 120 подвод для архива. Вместе с тем он попросил у гр Ростопчина некоторых дополнительных разъяснений: «сиятельнейший граф, милостивый государь! Следуя полученному сегодня приказанию вашего сиятельства, послал ея сейчас к г-ну губернатору Николаю Васильевичу письмо с прошением прислать в архив 120 лошадей с пространными повозками и уведомить, каким ехать трактом и куда? И на одних ли сих лошадях, или будут оные переменяемы? Вашего же сиятельства покорнейше прошу снабдить меня подороженною на имя мое с будущими при мне для охранения дел чиновниками и для караула инвалидами. С глубочайшим высокопочитанием... 20 авг. 1812». – То же самое он писал и Н. В. Обрезкову 20-го же августа: «Милостивый государь, Николай Васильевич. Пишу сие в архиве коллегии Иностранных дел, которую сколько можно было убрали и увязали во сте пяти сундуках и коробах; и для того покорнейше прошу вашего превосходительства приказать: 1) прислать лошадей с пространными повозками (ибо сундуки и коробы есть немалые) сто двадцать; 2) желательно знать, каким ехать трактом и на одних ли все лошадях и куда ехать, или будут они переменяемы? 3) снабдить подорожною на имя мое с будущими при мне для охранения дел чиновниками и для караула инвалидами. С истинным почитанием...»¹⁹

На другой день, т. е. 21 го августа, гр. Ростопчин уведомил Н. Н. Бантыша-Каменского о следовании архива во Владимир: «Милостивый государь мой, Николай Николаевич! На отношение вашего превосходительства от 20 числа сего августа сим вас, милостивый государь мой, уведомляю, что следовать архиве государственной Иностранной коллегии на Владимир, по коему тракту везде будут переменные лошади; а подорожные для вас и для находящихся при вас чиновников я приказал дать. С истинным почитанием... граф Ростопчин». – 21-го же августа Бантыш-Каменский получил уведомление, что «его сиятельство изволил приказать дать подорожные по казенным надобностям его превосходительству действ. статскому советнику Бантышу-Каменскому на 8, надворному советнику Ивану Федоровичу Либенау на 4, надворному советнику Моисею Критскому на 4 и колл. ассессору Наумову на 4 же лошади до Владимира. 21 авг. 1812 года. Надворный советник Николай Ильин».

Надворным советником Иваном Либенау, который «имел в хранении своем все архивские бумаги» и которому поручена была укладка их в сундуки и короба, 21-го же августа подан был в архив следующий рапорт: «По изустному приказанию г. управляющих архивом приняты и уложены мною во 105-ти сундуках и коробах для отправления из Москвы коллежского архива следующие дела: древние Российских князей грамоты, государственные книги и лучшие вещи, все трактаты с иностранными дворами, кроме Греческих о милостыни, манускрипты из библиотеки, статейные списки в книгах и столпах, из числа последних только Польский и Шведский оставлены, также вся министерская переписка всех европейских и азиатских дворов и отпечатанные на иждивение его сиятельства господина государственного канцлера графа Николая Петровича Румянцева и принятые из типографии сто листов Собрания государственных грамот и договоров. О чем сим Московскому архиву покорнейше рапортую. Надворный советник Иван Либенау. Августа 21-го дня 1812 года».

Об этой укладке и отправлении архива из Москвы составлено было в нем следующее «определение»: «По указу его императорского величества коллегии Иностранных дел в Московском архиве, вследствие отношения главнокомандующего в Москве графа Федора Васильевича Ростопчина от 14-го сего августа к управляющему архивом о назначении им для предосторожности на случай неприятельского сюда прихода отправить из Москвы коллежский архив, убраны в сундуки и короба числом 105 номеров важнейшие архивские дела, как-то: древние Российских князей грамоты, государственные книги и лучшие вещи, все трактаты с иностранными дворами и грамоты кроме Греческих о милостине; манускрипты из библиотеки, также статейные списки в книгах и столбцах (из числа последних только Польские и Шведские оставлены), рескрипты, реляции, мемориалы и вся министерская переписка европейских и азиатских дворов, а равно и отпечатанные листы Собрания государственных грамот, иждивением государственного канцлера издаваемых, о чем и рапорт подан в сей архив от надворного советника Либенау, на которого сие приготовление возложено было. А как 20 числа того ж августа главнокомандующий в Москве снова отнесся быть в готовности с архивом, чтоб его отправить немедленно, и что о подводах под оный дал уже он свое повеление, определено: по присылке подвод означенные сто пять вьюков уложить на телеги и отправить в препровождении управляющих архивом и назначенных ими чиновников и вахмистра с четырьмя инвалидами, куда от правительства назначено будет; для остающихся же затем публичных дел архивских и печатных в библиотеке книг, также для сношения оставить секретарей надворных советников Ждановского, Шульца и комиссара Тархова с некоторыми приказными служителями и вахмистра с двумя инвалидами и одним сторожем. Августа 21 дня 1812 года. Подлинное подписано: Николай Бантыш-Каменский. Алексей Малиновский».

А в коллегию Иностранных дел отправлено было следующее «доношение»: «Каково в архиве последовало определение сего августа 21-го числа по отношению здешнего главнокомандующего графа Федора Васильевича Растопчина от 14 го числа того ж месяца к управляющему архивом действительному статскому советнику Николаю Бантышу-Каменскому касательно назначения им для предосторожности на случай неприятельского сюда прихода отправить из Москвы коллежский архив, с того препровождается при сем в государственную коллегию хотя для сведения и ее благоусмотрения». (На черновом: «Августа 21 дня 1812 года» и отметка: «Переписать набело надворному советнику Алексею Семеновичу Тархову, а определение в шкафе в архиве. Бумагу на переписку набело взять из моего комода, а определение выдам для копии завтра. Иван Ждановский». Беловое донесение от 22 августа подписано Н. Бантышем-Каменским, А. Малиновским, секретарем И. Ждановским и протоколистом П. Щученковым).

22-го августа была уже прислана часть подвод «для подъема» архива (28). Желая с одной стороны избежать перекладыванья сундуков на станциях с одних подвод на другие, а с другой – получить предписание об оказывании архиву «всевозможного пособия», Н. Н. Бантыш-Каменский обратился 22-го августа с следующим письмом к графу Ф. В. Ростопчину: «Сиятельнейший граф, милостивый государь! Сейчас прислано 28 лошадей для подъему государственной коллегии Иностранных дел архива, а к вечеру обещали и остальных прислать. Ежели, на всякой станции перекладывать на другие повозки огромные сундуки и тюки, и на других ехать лошадях, то сие и весьма затруднительно будет, я не надеюсь толикого числа лошадей в деревнях сыскать; следовательно, должен буду с делами стоять иногда в поле под дождем. Зделайте милость, ваше сиятельство, прикажите предписать кому следует, чтобы я мог с сими делами, не перекладывая оных в дороге, ехать прямо на одних телегах с теми же лошадьми до города Володимера так, как и Петр Степанович Валуев отправляет свои дела²⁰ туда же. Для облегчения же в дороге крестьян я соглашаюсь из коллежской суммы дать на каждую лошадь на корм по три рубля. Таковое вашего сиятельства предписание облегчит мой путь, и я единственно одолжен буду сею милостию вашему сиятельству. Сверх того снабдите меня предписанием, что дела едущие со мною составляют государственную архиву и чтобы во всяком случае делано было всевозможное мне пособие. Вид сей очень для меня нужен во всяком месте, паче сие нужно для едущих при обозе. С глубочайшим почтением» ... – Вследствие этого письма гр. Ростопчиным дан был Н. Н. Бантышу-Каменскому такой открытый лист: «По высочайшему его императорского величества повелению, действительному статскому советнику Бантыш-Каменскому, следующему во Владимир и далее, куда надобность востребует, с бумагами Московского архива государственной коллегии Иностранных дел; почему господа, команду имеющие, и благоволят оказывать ему в пути всякое по требованию его пособие и вспомоществование для збережения высочайше вверенных ему бумаг. В достоверение чего и дан сей за подписанием моим и с приложением герба моего печати. Москва, 22-го августа 1812 г Его императорского величества, всемилостивейшего государя моего, генерал от инфантерии, главнокомандующий в Москве, обер-камергер, сенатор, ордена св. Андрея первозванного и других кавалер (подп.) граф Ростопчин».

23 го августа на 120 подводах архив был вывезен из Москвы.

Его сопровождали: 1) управлявший архивом Н. Н. Бантыш-Каменский, 2) канцелярии советник А. Ф. Малиновский и чиновники архива: 3) главный смотритель комиссии печатания государственных грамот и договоров И. Либенау, 4)Евреинов Павел, 5) Дм. Бантыш-Каменский, 6) Павел Нестерович, 7) Валериян Александр («получа от комиссии сбора пожертвований отпуск, явился во Владимир» и жил в Нижнем), переводчики: 8) Нестерович Иван, 9) Баскаков Александр, помощники архивариуса: 10) Наумов Петр, 11) Зарин Павел, вахмистр Тикунов, сторож Кушников и инвалидные солдаты Терихов, Егоров.

26-го августа, в день Бородинского сражения, архив был уже в 100 верстах от Москвы, в г. Покрове Владимирской губернии, как видно из следующего свидетельства: «1812 года августа 20-го дня дано сие свидетельство из Московского государственной коллегии Иностранных дел архива казенным крестьянам Озерецковской волости в том, что они были откомандированы 23-го дня сего месяца Московского уезда земскою полициею со 120 подводами для отвоза из Москвы государственных дел оного архива, довезли оные 100 верст от Москвы Владимирской губернии до города Покрова во всякой исправности. В удостоверение чего оное свидетельство для предъявления, куда следует, подписано присутствующими с приложением казенной печати на дороге в уездном городе в Покрове. №310» (На подлинном подписи Н. Бантыш-Камемский, А. Малиновский).

Из гор. Покрова архив следовал далее в гор. Владимир, куда прибыл 27 августа и где он пробыл 10 дней. 7 сентября Н. Н. Бантыш-Каменский доносил коллегии: «...государственной коллегии уже известно, что коллежский архив, по предписанию графа Ростопчина, главнокомандующего Москвой, убрав все важнейшие дела архива, на 120 подводах отправлен в Володимер с несколькими чиновниками и инвалидами, куда 27 того-ж августа приехав, расположил здесь архивские дела в отведенных г. губернатором надежных и от пожара безопасных кладовых, где по сие число находится архив в ожидании от графа Ростопчина (коему московские обстоятельства больше известны) дальнейшего повеления: тут ли оставаться до времени оному архиву или следовать далее в Нижний Новгород²¹. Но в тот же день, когда Н. Н. Бантыш-Каменский писал это, – 7 сентября «ввечеру», он получил от владимирского губернатора А Н. Супонева письмо о дальнейшем отправлении архива в Нижний Новгород. Последний писал ему: «милостивый государь, Николай Николаевич. В сходственность отношения господина Московского главнокомандующего графа Федора Васильевича Ростопчина, сегодня мною полученного, об отправлении единственно из предосторожности в Нижний Новгород всех прибывших сюда из Москвы казенных мест, я имею честь с своей стороны отнестись о том к вам с тем: не угодно ли будет завтрашний день в Нижний отправиться со вверенною вам частию, с чиновниками и служителями. На сей конец я буду иметь честь ожидать уведомления вашего о числе лошадей или подвод, под своз всего того требующихся, дабы они ни мало медля могли быть в распоряжение ваше доставлены. С истинным почтением и преданностию имею честь быть, милостивый государь, вашего превосходительства покорнейший слуга Авдей Супонев».

Бантыш-Каменский в тот же день отвечал Супоневу: «Милостивый государь, Авдей Николаевич! Естьли есть такой совет от его сиятельства графа Ростопчина, то я должен оному покориться. Подвод нужно 130 для архива с телегами и как скоро оные явятся, прикажу накладывать на возы. Нужно мне знать: будут ли переменяться сии подводы на каждой станции или на одной до Мурома без перекладки. Также из Мурома на каких я поеду подводах и от кого могу требовать в Нижегородской губернии подвод, дабы не сидеть на поле с делами. Признаюсь, что с прискорбием отсюда поеду, быв под вашим покровом столько времени. Еще одна прозба: как мои 4 инвалида по делу украденных денег под судом здесь остаются, то не зделаете ли милости, ваше превосходительство, одолжить меня 4 солдатами для хранения в пути архива до самого Нижнего города. С истинным почтением имею честь быть вашего превосходительства»...

От губернатора Бантыш Каменский снабжен был следующим «открытым ордером земским полициям Владимирской губернии по тракту от Владимира в Нижний-Новгород: «Чиновникам, отправляющимся с архивою Иностранной коллегии, означенные полиции не оставят давать под своз оной 120 обывательских подвод и оказывать с их стороны должное в нужных случаях пособие. Владимир. Сентября 8 дня 1812 года. Владимирский гражданский губернатор Авдей Супонев».

Со своей стороны Бантыш-Каменский дал 10-го сентября архивским чиновникам такую инструкцию. «Обозу с архивом коллегии Иностранных дел, состоящему из 86 телег, следовать в пути следующим порятком: 1. Господину Евреинову ехать вперед для заготовления квартер и перемены на станциях лошадей. 2. Обоз весь разделить на отряды. 3. Первый отряд начинать г. Валерияни с солдатом и ему иметь под своим присмотром 25 возов. 4. Второй отряд начинать г. Нестеровичу и Баскакову с солдатом же и иметь под своим смотрением 30 возов. 5. Третьему розряду быть под присмотром г. Наумова и молодого Нестеровича с солдатом и иметь под своим смотрением 30 возов. 6. Заключать обоз г. Либенау также с солдатом и ему надсматривать над всем обозом. 7. Почасту каждому, при них находящемуся солдату, перещитывать свои возы и смотреть, дабы все были в полном щете, и репортовать. 8. В случае порчи в каком-нибудь отряде обоза должны подать все обще помочь. 9. Должно иметь две запасные телеги на случай испорченной, дабы тотчас переложить в оную. 10. Обозы обыкновенно в 4 часу поднимают с ночлега, а нас в 7 часу; следовательно, как можно, дабы ранее подняться в дорогу».

В Нижний Новгород Н. Н. Бантыш-Каменский прибыл 16-го сентября и так доносил гр. Салтыкову о своих хлопотах по помещению архива в надежное место: «Сиятельнейший граф, милостивый государь! Пущенным от 30-го августа к вашему сиятельству письмом моим имел я честь донесть о приезде моем с коллежским архивом в город Владимир. – Вскоре после того Владимирский губернатор, по предписанию графа Ростопчина, приказал всем присутственным местам, в том числе и архиву коллежскому, следовать немедленно в Нижний Новгород, куда я третьего дня благополучно и прибыл. – Не мог я сыскать во всем городе удобного для складки архива места. Разсудил по знакомству моему просить здешнего архиерея, который отвел мне семинарскую свою огромную каменную с железными решетками и затворами церковь. Нашед оную безопасною от пожарного случая и удаленную от жилья, а притом способною вместить наши все тюки с делами, перевез оные туда и, положа по местам, запечатал казенною печатью. Притом вблизи оного места получив для себя и чиновников своих квартеру, расположился до дальнейшого впредь повеления остаться здесь. Следуя совету вашего сиятельства, писал я того ж 30 августа к графу Ростопчину о снабдении меня 2000 руб. на расходы; но по нещастным городу Москве тогда обстоятельствам письмо мое к нему не дошло, а обратно ко мне возвращено. А как неизвестно, где ныне обретается граф Ростопчин, – то я нижайше прошу ваше сиятельство приказать из екстраординарной коллежской суммы прямо в сей город на имя коллежского архива прислать 2000 руб., кои я верно из Московского, здесь уже находящегося почтамта получить имею²². С глубочайшим высокопочитанием имею честь быть вашего сиятельства, милостивого государя, покорнейший слуга Николай Бантыш-Каменский».

О том, какие меры приняты были Н. Н. Бантышем-Каменским в Нижнем Новгороде к сохранению архива, говорит следующая «инструкция данная (21-го октября) от управляющих коллегии Иностранных дел Московским архивом по случаю отбытия (14 октября) по казенному делу в город Владимир надворного советника г. Либенау коллежскому ассессору г. Лебедеву в том: 1-е) хранящиеся в духовной семинарии архивские дела, укладенные и увязанные в коробах и запечатанные казенною печатью по номерам, сколько их по числу тамо находится, от него Либенау вам принять и иметь оный архив под своим присмотром обще с назначенными вам от нас чиновниками. 2-е) По принятии ж оных внутри архива одну дверь запереть и запечатать вам своею печатью, а другую с наружи казенною, а потом с наружи запереть замком и поставить к дверям караулы, ключ же от архива иметь ему же г. Лебедеву. 3-ье) Караульным подтвердить наистрожайше, чтоб они посты свои во время дневной и ночной стражи наблюдали безотлучно, а свободные солдаты без спросу вашего со двора отнюдь никуда, чтоб не ходили; в противном случае, будет поступлено с ними строго. 4-е) Каждодневно поутру и ввечеру ефрейтор должен относиться вам репортом, что в архиве состоит все благополучно. 5-е) Г-дам дежурным по назначенным им от нас ежедневным числам очередь свою наблюдать непременно. 6-е) Вам ж, г-н Лебедев, без нашего письменного приказания с товарищами своими отнюдь в архив не ходить; а когда получите приказание, то взойдя в архив, зделайте осмотр: все ли в архиве состоит благополучно; по выходе же из оного запереть и запечатать также, как выше сказано, казенною ж печатью и оную прислать с дежурным к начальнику архива, а ключ иметь ему у себя».

Что же происходило в это время в Москве с оставшимися в здании архива его чиновниками?

Из приведенного выше письма Н. Н. Бантыша-Каменского к Вестману от 18 ноября видно, кто именно остался в Москве, в здании архива. Но еще более подробные сведения об этом дает составленная 26 ноября 1812 г. комиссаром архива А. С. Тарховым и посланная им в Нижний Новгород управляющему архивом «ведомость живущим в Московском коллегии Иностранных дел архиве казенном доме чиновникам и при них находящимся в услугах мужеска и женска полу людям, вахмистру, солдату и переплетчикам». Хотя в ней, по отзыву Н. Н. Бантыша-Каменского, им и «усмотрены очень излишние люди, делающие тесноту», вместо коих с 1 января 1813 г. должны были поселиться инвалиды, все-таки она дает довольно ясное представление о живших в архивских зданиях во время пребывания в Москве французов. В ней читаем:

«В новом флигеле²³ в верхнем етаже в 1-й половине: 1) надворный советник и секретарь Иван Андриянович Ждановский, 2) супруга его Марья Остафьевна, дети их: 3) Николай, 4) Василий – малолетные. При них в услугах г-жи Крейзельши крепостные дворовые люди: 5) вдова Лукерья Павлова, девки: б) Авдотья Яковлева, 7) Анна, 8) вечно цеховой Михайло Петров, (пашпорты их, данные от г-жи Крейзельши во время пожара сгорели). – 9) Протоколист Петр Щученков, 10) жена его Марья Васильева, дети их; 11) сын Петр, 12) дочь Катерина, 13) сестра его девка Мавра Семенова, 14) невестка их Прасковья Иванова. – Во 2-й половине: 15) надворный советник и комиссар Алексей Тархов, 16) супруга его Авдотья Григорьевна, дети их: 17) Александр, 18) Петр, 19) Гавриил, дочери: 20) Катерина. 21) Анна и 22) Авдотья. 23) Для услуг г-на Мосолова крепостной человек Иван Черпаков. Данный пашпорт во время пожара сгорел.

В нижнем етаже в 1-й половине: 24) протоколист Матвей Всесвятский. 25) Солдата Семена Егорова жена Анна Кузмина, 26) при ней мать Межевой канцелярии сержанта Чупарова жена Афимья Гаврилова. 27) Переплетчик Федор Меншиков, 28) жена его Афимья Григорьева, дети их: 29) сын Лука, 80) дочь Марья. 31) При них работница Аграфена Егорова–Во второй половине: 32) вахмистр Гаврила Михайлов, 33) жена его Наталья Иванова, дочери их: 34) Катерина и 35) Анна, малолетные. 36) Солдат Тимофей Михайлов, 37) при нем сын Егор Тимофеев (економической крестьянин с пашпортом). 38) Сторожа Кузмина жена Елена Васильева, 39) при ней дочь Марья. 40) Умершего солдата Николаева жена вдова Марья Иванова. 41) Переплетчик Иван Степанов, дочери его: 42) Елена и 43) Анна.

Во 2-м архивском апартаменте в комнате, что над трактатной полатою: 44) канцелярист Дмитрий Прилуцкий, 45) жена его Федосья Гаврилова, 46) теща Дарья Афонасьева, 47) свояченица Пелагея Гаврилова, 48 и 49) два шурина Алексей и Иван Гавриловы»²⁴.

Кроме того в Москве оставлен был еще помощник архивариуса Степан Лебедев, но 1 сентября он выехал из нея и 18-го октября прибыл в Нижний «к архиву».

Таким образом, в зданиях архива остались и жили во время пребывания в Москве французов: 1) секретарь И. Ждановский с женой, двумя сыновьями, из коих один (Николай) был канцеляристом, и 4 крепостными дворовыми людьми; 2) библиотекарь М. Шульц, 3) комиссар А. Тархов с женой, 6 детьми и 1 крепостным, 4 и 5) протоколисты М. Всесвятский и П. Щученков, последний с женой, двумя детьми, сестрой и невесткой, 6) канцелярист Д. Прилуцкий с женой, тещей, свояченицей и двумя шуринами, 7 и 8) два переплетчика – один Меншиков с женой, двумя детьми и работницей, другой – Степанов с двумя дочерьми, 9) вахмистр Михайлов с женой и двумя детьми, 10 и 11) солдаты Павлухин и Михайлов, последний с сыном, 12) сторож Кузьмин с женой и дочерью и 13) три солдатских жены. Всего: 7 чиновников, 2 переплетчика, 9 солдат, сторожей и др. мужчин, 20 женщин и 14 детей.

Первое донесение о Московских делах секретарь И. Ждановский отправил Н. Н. Бантышу-Каменскому 27-го августа, т. е. чрез 4 дня по выезде архива из Москвы. В нем он писал: «Управляющему государственной коллегии Иностранных дел Московским архивом действительному статскому советнику и разных орденов кавалеру Николаю Николаевичу Бантыш-Каменскому от секретаря Ивана Ждановского доношение По приказанию вашего превосходительства переехал я в покои господина Либенау и в архиве по нынешнее число все благополучно. При сем препровождаю к вам на благоусмотрение: 1-е) копию с ответа главнокомандующего в Москве графа Федора Васильевича Растопчина от 23 августа, который получен в архиве 24-го числа того ж месяца, на отношение архива касательно присылки в оный на открывшуюся инвалидную ваканцию инвалида. 2-е) Пакет из С.-Петербурга, с естафетою полученный и из императорского Московского почтамта в архив 25-го числа августа ввечеру присланный, на имя вашего превосходительства под двумя конвертами, из которых на внутреннем написано: секретно. Я по силе предписания вашего распечатав оный, нашел в нем письмо к вашему превосходительству от его сиятельства графа Александра Николаевича от 21-го августа, служащее разрешением по представлению вашему от 15-го числа того ж месяца об укладке архивских дел и о потребной для того сумме, которое прочтя, паки запечатал пакет своею печатью²⁵. А как в оном письме его сиятельства упоминается о взятии дел всех дворов, в архиве же оставлены Польские, Шведские, Прусские военные и разные другие, то в случае крайней опасности, как мне с оными поступить, предварительно испрашиваю у вашего превосходительства о том предписание и наставление. 3-е) Протокол о даче аттестатов уволенным в военную службу титулярному советнику Николаю Шатилову и переводчику графу Михайле Ефимовскому для подписания, из которых последнему еще в бытность вашу здесь 22-го августа дан аттестат, а первый и поныне еще в архив не являлся. На поношение архива от 22-го августа государственной коллегии с копиею определение об отправлении оного во Владимир и об оставленных здесь чиновниках не последовало еще от оной никакого предписания. Секретарь надворный советник Иван Ждановский (№ 312)».

Это было единственное донесение из Москвы, которое получил Н. Н. Бантыш-Каменский со времени своего выезда из нея и вплоть до выхода из нея французов; последующие донесение от секретаря Ждановского были уже с конца октября.

30 августа Ждановский «по повестке правительствующего сената от герольдмейстерских дел был у литургии и благодарственного молебствия в Успенском соборе по причине высокоторжественного дня тезоименитства государя императора Александра Павловича». Он вместе со всеми оставшимися архивскими чиновниками хотел было после этого также выехать из Москвы и ходил было 1 сентября к графу Растопчину «для испрошения себе и товарищам подвод»; не застав его, он отправил в тот же день «ввечеру» «в канцелярию его сиятельства прошение об оных подводах». Последние были присланы 2-го сентября «за несколько часов до неприятельского входу», «только 4 лошади без подорожной, а потому мы здесь и остались». О том, что случилось с архивом и что пришлось претерпеть архивским чиновникам во время пребывания французов в Москве, говорят «доношение» Ждановского Н. Н. Бантышу-Каменскому от 13 ноября (получ. 18-го) и донесение последнего коллегии Иностранных дел от 7 ноября, в котором Н. Н. Бантыш-Каменский излагает показание посланного им из Нижнего архивского чиновника и приводит выдержки из донесений Ждановского и Тархова (последнее не сохранилось до нашего времени).

Ждановский так описывает свои злоключения: «Государственной коллегии Иностранных дел в Московский архив, находящийся в Нижнем Новгороде, от секретаря оного архива надворного советника Ивана Ждановского доношение. По отъезде архива 23-го августа из Москвы во Владимир, по получении мною чрез естафету из Санктпетербурга 25-го числа на имя вашего превосходительства пакета от его сиятельства графа Александра Николаевича Салтыкова, отправил я к вам оный во Владимир при доношении своем под № 317-м от 27-го того ж месяца, ожидая дальнего от вашего превосходительства предписания. Между тем 30-го августа, по повестке правительствующего сената от герольдмейстерских дел, был я у литургии и благодарственного молебствия в Успенском соборе, по причине высокоторжественного дня тезоименитства государя императора Александра Павловича. Сентября 2-го числа в четыре часа по полудни вошли нечаянно в Москву французские войска и ввечеру начали жечь, бить и грабить; пожар продолжался сряду 8 суток и превратил Москву в плачевную пустыню, а грабеж до выходу из оной неприетеля по 11-ое октября. По таковому внезапному вступлению неприетеля и за неполучением от вашего превосходительства никакого уведомления, невозможно было нам спастись. Хотя же я 1-го сентября поутру ходил к главнокомандующему его сиятельству графу Федору Васильевичу Растопчину на мызу²⁶ для вопрошения себе и товарищам моим с прочими чиновниками подвод, но его там уже не было и мне сказали, что он переехал в свой дом²⁷; потом того ж дня ввечеру я с г-ном Шульцом послали в канцелярию его сиятельства прошение об оных подводах, но нам 2–го сентября за несколько часов до неприятельского входу прислали только 4 лошади без подорожной, а потому мы здесь и остались. С 4-го на 5-е сентября сгорел тот флигель, в котором жил я с г-ном Шульцом; а в котором был комиссар, хотя от закрадшихся искр и зогорался, но пожар нами потушен и теперь помещаюсь я в покое г-на Нестеровича. Большой корпус, где архив с трактатною и библиотекою, уцелел от пожару; но замки и задвижки сбиты и изломаны, также и крышка, в одном месте посреди сего корпуса будучи французами взломана, ветром снесена, а от подорвания неприятелем с 10-го на 11-е число октября в Кремле подкопа вышибло духом несколько окончин и перебило много стекол, равномерно и в шкафах внизу перебито французами много стекол.

Описанные дела, столпцы, книги, ландкарты и прочие разбросаны, изорваны, потоптаны, частию сожжены и загажены; теперь все оные собраны и в шкафы положены, но разобрать их вскоре никак невозможно, ибо все крайне перемешаны. Для освидетельствования же оных и отметки, сколько каких недостает, нужны взятые архивом с собою реестры, да и зимнее время к тому неудобно: топить комнаты без окончин и стекол – тратить только дрова понапрасну, и двойные вставленные уже окончины не удержат тепла. Березовые дрова стоявшими в архиве поляками все сожжены, да и осиновых также немного осталось. Недостает также двух портретов графа Головкина и графа Головина. Иконы архивские окладные все ободраны, а образа св. Николая чудотворца, бывшого в складне, и поныне не отыскано. Сукон столовых также нет. – В нижних жилых покоях флигеля, за решеткою, по погребам и в дровяном сарае стояли лошади. – Из суммы 716 рублей 67 копеек, принятой 23 августа из Московского статного казначейства при сообщении (с коего при сем прилагается копия) на канцелярские расходы и починку дома, 24-го августа и 2 сентября, пред вступлением неприятеля в Москву, выдано в счет жалованья на сентябрькую треть следующим чиновникам: надворным советникам Ивану Ждановскому 198 руб., Михайле Шульцу 161 руб., Алексею Тархову 140 руб., коллежскому ассессору Степану Лебедеву 33 руб., протоколистам Матвею Всесвятскому 59 руб, Петру Щученкову 37 руб., канцеляристу Дмитрию Прилуцкому 5 руб., переплетчику Федору Меншикову 15 руб, солдатам за сентябрь месяц: Исаю Павлухину 3 руб. 30 коп., Тимофею Михайлову 3 руб. 30 коп., сторожу Ивану Кузмину 4 руб. 16 к.; и в приеме ими оных денег при сем препровождаются их росписки, кроме коллежского ассессора Степана Лебедева, выехавшого из Москвы во Владимир до вступления неприетеля и находящогося ныне в Нижнем-Новгороде при архиве, с которого и благоволит архив взять в означенных 33 руб. росписку; имеющаяся же его здесь в книге разных выдач росписка будет уничтожена. Сверх того употреблено еще в расход: за провоз медных денег из казначейства в архив 1 руб. 30 коп. и за починку в колодце насоса 1 р. 30 к., итого всего в расходе 661 рубль 36 к. Оставшиеся же за сею выдачею 55 рублей 31 к. и притом с уволенного от архива для вступления в военную службу переводчика гр Михаила Ефимовского взысканные, при даче ему о службе его аттестата, деньги 13 рублей 1 копейка, как-то: за употребленные в государственной коллегии на производство дела вместо гербовой 5 листов простой бумаги 5 руб, также и за употребленную в архиве на производство того ж дела вместо гербовой простую бумагу за 2 двух рублевые листа на аттестат и отпуск с оного 4 руб, за три листа на протокол, рапорт в государственную коллегию и отпуск с оного 3 руб., да печатных пошлин 1 руб. и 1 к., а всего 68 рублей 32 коп. разграблены французами. – О себе доношу, что кроме безпрестанных ежедневных от неприетеля обысков, угрожение смертию и ограбления меня до нага, нашед французы у меня в кармане хранившуюся казенную печать и требуя денег, избили меня железною полосою до крови, отчего и поныне еще все стражду; также лишась от пожару собственного дома, а от грабежа всего имущества, остаюсь теперь с семейством моим совершенно в крайней бедности и без пропитания. Надворный советник Михайло Шульц, лишась от пожару казенной квартиры и от грабежа всего своего имения, в одном фраке принужден был искать себе убежища в императорском Воспитательном доме, у его знакомых, где он и поныне находится, и уже пятую неделю болен²⁸. Надворный советник Алексей Тархов содержался у французского коменданта 3 дня под стражею и много претерпел при грабеже от французов. Протоколисты: Матвей Всесвятский и Петр Щученков приведены французами в крайнюю бедность. У канцеляриста Дмитрия Прилуцкого также разграблено все его имение²⁹. Инвалид Исай Павлухин, после нескольких дней вступления в Москву неприятеля, не имея чем, кормиться, по прошению его, уволен во Владимир с тем, чтобы там в архив явился³⁰. Сторож Иван Кузмин, взятый неприятелем под ношу, пропал без вести. Я всепокорнейше прошу архив воззреть человеколюбно на меня с оставленными здесь чиновниками и прочими канцелярскими служителями, и в беднейшем, нещастнейшем и горестнейшем нашем состоянии подать милостиво руку помощи. Москва. Ноября 13 дня 1812 года. Секретарь Иван Ждановский. Канцелярист Дмитрий Прилуцкий».

В донесении Н. Н. Бантыша Каменского коллегии Иностранных дел читаем: «Узнав о выступлении из Москвы 11 октября неприятелей, послан был отсюда нарочный туда архивский чиновник для усмотрения, в каком состоянии находится коллежский дом и оставленные тамо чиновники с солдатами, библиотека и некоторые бумаги. Возвратясь же 26 октября, оный посланный донес: что оставшиеся тамо чиновники в жалостнейшем находятся положении, голы, босы, избиты, без денег и без всякой помощи; что ежели бы они оставили архив, то наверно оный обращен бы был в пепел злодеями, ибо чиновники сии по нескольку раз заливали огонь на чердаках; что в архиве как в верхнем, так равно и в нижнем этажах нашел он разбросаны по полу бумаги и перебиты стеклы; но при всем том многие бумаги уцелели, особливо библиотека, из которой уповательно не более 300 книг унесено поляками.

При том привез оный посланный два репорта из архивы. Первый от надворного советника и старшего секретаря, во все то время в архиве жившего, г–на Ждановского, который, между прочим, уведомляет о следующем: что сентября 2-го числа в четыре часа по полудни вошли нечаянно в Москву французские войска и ввечеру начали жечь, бить людей и грабить; что пожар продолжался сряду восемь суток, а грабеж до выходу из оной неприятеля, то есть по 11-е октября; что с 4-го на 5-е сентября сгорел в архиве тот флигель, в котором жил он Ждановский с товарищем своим секретарем г-м Шульцем (который тогда же сыскал себе убежище с семейством своим в Воспитательном доме, где и по ныне находится); а в котором флигеле жил комисар Тархов, то оный хотя от закравшихся искр и загорался, но пожар ими чиновниками потушен был; что большой корпус, где архив с библиотекою и трактатная палата, уцелели от пожару, но замки и задвижки сбиты и изломаны, а от подорвания неприятелем с 10-го на 11-е октября в Кремле подкопа вышибло духом несколько окончин и перебило много стекол; что иконы архивские окладные все ободраны, а некоторые и увезены; что дела и книги частию разбросаны, изорваны и сожжены стоявшими тут и приходившими для грабежу французами и поляками; что лежавшие в сараях дрова все сожжены, быв раскладываемы в трех местах по двору день и ночь, а сукны на столах бывшие все похищены; что в нижних этажах, на погребицах и в дровяном сарае поставлены были их злодейские лошади; что из оставленных от архива ему Ждановскому на расходы и на сентябрьскую треть жившим в архиве чиновникам жалованья 716 р. 67 к. он Ждановский в начале сентября роздал чиновникам за всю треть сентябрьскую жалованье, которое потом у всех их неприятелями отнято со всем их имением, да и остальные деньги все без изъятия мучениями и побоями их исторгнуты были; и, что, наконец, кроме безпрестанных, ежедневных от неприятеля обысков, угрожение смертию, ограбление до нага, нашед французы у него Ждановского в кармане хранившуюся казенную печать и требуя денег, избили его шпажною полосою до крови, от чего и поныне все еще он страждет.

Второй рапорт прислан был от архивского комисара, надворного советника Тархова. Сей, равным образом жалуясь на злодеев, бивших его нещадно и с обнаженными саблями требовавших от него казенных и его собственных денег, доносит: что 5 сентября, приехав в архив верхами, злодейские чиновники с командою, имея в руках молоты и топоры, начали разбивать замки у трактатной палаты и у нижних архивских апартаментов, а разломав оные взошед начали грабить положенное там на сохранение собственное их чиновников имение, коего наклав 4 фуры повезли с собою; но дела и бумаги все выкинули на пол и топтали ногами; по прошествии же нескольких дней после оного грабежа стали у него Тархова постоем в его комнатах 8-го польского уланского полку шеф Чернецкий, два капитана: Запольской, а другой из гишпанцев; стояли тут вместе слишком три недели, от которых он не имел ни одного часа покоя, в разсуждении их требование припасу и посуды. Важнейшее же в его Тархова рапорте замечено следующее обстоятельство: 1-го октября, пришед в архивский дом к нему на квартиру, определенные от Французского правительства Мясницкой частный пристав с комисаром и драгуном и спрося его, он ли называется Тархов, дали ему знать, что требует его генерал-комендант к себе, и он не мог противиться им, пошел с ними и был приведен в занятой комендантом дом купцов Чороковых на Мясницкой, где отдан от частного Французского правителю его канцелярии секретарю, которой, приняв его от них и спрося имя, отечество и фамилию, записал и повел вверх в холодной покой, в пребольшую залу и поставил у дверей двух драгун с обнаженными шпагами, которым приказал его Тархова за порог не выпускать; что после сего, спустя час или более, приводит тот же правитель канцелярии взятого частным же Французским приставом и комисаром жившаго в Воспитательном доме у г–на Тутолмина тайного советника Андрея Васильевича Повалишина, бывшего астраханского губернатора, которому от того же правителя сказано остаться с ним Тарховым. Чрез два часа был взят из Пресненской части действ. статский советник и бывший слободский украинский гражданский губернатор Андрей Кондратьевич Артаков; чрез полчаса приведен отставной бригадир Аммос Евдокимович Демидов, взятый с Пятницкой части; потом с Запасного дворца, что у Красных ворот, отставной коллежский ассесор Петр Устинович Устинов и титулярный советник Ребров, и приставлены были уже к их дверям четыре драгуна с обнаженными саблями; и держали их в той холодной зале с 7-го часа утра по 8 й час вечера, не давая им ни хлеба, ни воды. Наконец входит к ним 8-го часа в исходе Французский генерал–комендант вместе с генерал–полициймейстером Виллерсом (находившимся при Московском университете профессором), объявляют всем им арест за то, что, до прибытия в Москву французов, отправил якобы его сият. граф Федор Васильевич Ростопчин на барках 50 человек французов, в Москве прежде живших, в Казань или в Сибирь, и там оные содержатся будто бы весьма нехорошо: то их император Наполеон велел им сказать, чтоб они писали о сем к своему императору и государю, а равно и к главнокомандующему армиею князю Кутузову, чтоб они были возвращены непременно, а ежели не будут возвращены, то они разстреляны будут. На сие чрез ген. полицейм. Виллерса отвечали они, что мы о сем сведения никакого не имеем и совсем ни душей ни телом не знаем. И в тот же час повел их оный Виллерс с конвоем драгун к французскому генералу военнопленными, и отданы ему под стражу, где, не выпуская за порог, держали их в крепком карауле три дни, давая по одному куску хлеба; но вдруг на четвертый день входит к ним французской генерал и объявляет всем им от Наполеона свободу с тем, чтоб они с отправленным от него конвоем явились к Тревизскому принцу дюку, к которому приведены были. И оный принц, потребовав их к себе, также объявил им свободу с тем, чтобы они обязались реверсом являться через три дни и всякий день к Французскому частному приставу, а который из них не явится, то угрожаемы были по закону их; и что они до самого изгнания нашими козаками из Москвы там являлись».

Сообразив таковое чиновников архивских жалостное в Москве состояние, осмелился архив послать к ним тотчас чрез почту двести рублей на необходимые их нужды и на пропитание, оставляя впрочем на разсуждение государственной коллегии: во-первых, снабдить сих несчастливцев важнейшим в их нуждах награждением и помощию, где им жить, ибо собственные их домы все сгорели, а в архивском одном уцелевшем флигеле поместить всех никак не можно; во-вторых, сгоревший в архиве другой большой флигель каменный и во всем доме всякую починку исправить. Но как все сие без сметы архитектора сделано быть не может, то, по приезде архива в Москву, потребная всему смета при описи учинена и немедленно прислана будет. А о выезде отсюда в Москву ожидать будет архив повеления от государственной коллегии или предписание от главнокомандующего в Москве графа Ростопчина, по коего назначению как архив, так и прочие присутственные места, из Москвы сюда отправлены были. Нижний Новгород. 7 ноября 1812 года».

Из этих двух документов видно, что архиву и оставшимся в Москве его чиновникам пришлось испытать то же, что перенесла большая часть Москвы. От Московского пожара здание его сравнительно мало пострадали: сгорел только один жилой флигель, другой загоравшийся успели отстоять, а большой корпус, в котором помещался самый архив, нисколько не пострадал от пожара. Чиновникам же архива суждено было претерпеть различные неприятности и подвергнуться разграблению всего их имущества. Секретаря Ждановского безпрестанно, ежедневно обыскивали и угрожали смертью; библиотекарь Шульц принужден был в одном фраке искать убежища у знакомых в Воспитательном доме; в квартире же комиссара Тархова поселились три офицера (составлявшие, вероятно, тот караул, который испросил Шульц), которые жили 3 недели и «от которых он не имел ни одного часа покоя в разсуждении их требования припасу и посуды». Печальная судьба постигла и документы архива «Описанные дела, пишет Ждановский, столицы, книги, ландкарты и прочие разбросаны, изорваны, потоптаны, частию сожжены и загажены». То же читаем и в донесении Тархова: «5 сентября, приехав в архив верхами, злодейские чиновники с командою, имея в руках молоты и топоры, начали разбивать замки у трактатной палаты, и у нижних архивских апартаментов, а разломав оные, взошед, начали грабить положенное там на сохранение собственное их чиновников имение, коего наклав 4 фуры, повезли с собою; но дела и бумаги все выкинули на пол и топтали ногами». А посланный Бантышем-Каменским из Нижнего для осмотра в Москве архивских зданий чиновник доносил, что в Москве «чиновники в жалостнейшем находятся положении: голы, босы, избиты, без денег и без всякой помощи; что ежели бы они оставили архив, то наверно оный обращен бы был в пепел злодеями, ибо чиновники сии по нескольку раз заливали огонь на чердаках; что в архиве как в верхнем, так равно и в нижнем этажах нашел он разбросаны по полу бумаги и перебиты стеклы; но при всем том многие бумаги уцелели, особливо библиотека, из которой уповательно не более 300 книг унесено поляками».

Получив такие печальные известия из Москвы, Н. Н. Бантыш-Каменский принялся за детальное выяснение всего ущерба, понесенного архивом. 2-го ноября он отправил в Москву к секретарю Ждановскому письмо, на которое последний так отвечал 13 ноября (получ. 18 го): «Милостивый государь, Николай Николаевич! Почтеннейшее вашего превосходительства писание от 2-го ноября имел я честь и удовольствие получить 5-го числа того ж месяца. Чувствительнейше благодаря за приемлемое вами в крайнем моем несчастии участие и за отеческую заботливость о всех ваших подчиненных присылкою 200 руб., покорнейше прошу не оставить меня с семейством, ибо всего многими летами и потовым трудом снисканного вдруг лишился. – Ноября 4-го получил я с господином Керестурием письмо и от Ивана Федоровича, которым уведомляет меня, что вы изволили ему приказать объявить мне, чтоб я прислал другой рапорт на перемену первого с означением выдачи из оставшихся здесь в архиве 716 руб. 67 коп. жалованья чиновникам за сентябрь месяц и разграбленных французами денег с росписями, в получении жалованья, каковое вашего превосходительства приказание исполняя, препровождаю при сем другое доношение с росписями, прося возвратить мне первое. Из сего доношение усмотрите вы, что чиновникам выдано жалованье более, нежели за один сентябрь и что французами разграбленная сумма маловажна, ибо чрез таковую выдачу отвращен больший ущерб казны. О полученных мною 200 рублях для выдачи чиновникам остальных следующих им в жалованье денег прилагаю при сем, по письму же Ивана Федоровича, особый рапорт, и когда оные выдам, то и росписки пришлю. Не извольте усумниться, что у меня от выдач из 200 р. окажется в остатке вместо 43 руб. 30 коп. 18 руб. 30 коп. Сию разность составляют 25 руб. выданные Иваном Федоровичем Михаиле Ивановичу до отправления архива во Владимир. Господин Либенау донесет вам о сем, я к нему о том ныне писал. – Ваше превосходительство изъявляете сожаление, что не объяснено: 1-е) «все ли целы бумаги, оставленные в трактатной, документы Публичной експедиции и перлюстрации министерские, которые были запечатаны?» Какие бумаги оставлены были в трактатной, о том мне при отправлении архива ничего не было сказано. Осматривая, по выходе злодеев, трактатную, нашел я в оной Греческие грамоты, документы Публичной експедиции, но все ли оные целы, того сказать не могу, ибо реестров делам здесь нет, и притом дела французами так разбросаны и перемешаны, что то, что было в архиве, очутилось в трактатной, а что было в трактатной, то в архиве. Перлюстраций министерских запечатанных не отыскал и думаю, что французы, распечатав оные, раскидали по разным местам. Сие мое мнение основываю на том, что французы все запертое и запечатанное раскрывали и любопытствовали, думая везде найти деньги. – 2) «Какие точно столпцы были повреждены: Польские и Шведские или Приказные в задней, – нужно чтобы каждую палату теперь описали и освидетельствовали». Свидетельствовать дел без реестров нельзя, а как описывать каждую палату, не знаю, когда во всех палатах было все разбросано и перемешано; мне кажется, что нужно сперва смешанное разобрать и потом описать и на свое место положить, но сего при таком страшном хаосе дел скоро сделать никак невозможно. Польские, Шведские и Прусские военные лежат в шкафах, но все ли целы, не могу сказать. – 3) «О библиотеке, естампах, ландкартах я ничего не сказал». Книги и все, что ни есть в библиотеке, также разбросаны и перемешаны. Из числа книг и прочего, по замечанию моему, французами и поляками довольно много похищено и изодрано. Михаила Иванович, который с того времени как удалился в Воспитательный дом и поныне не был в архиве ни разу, и уже пятая неделя болен, берет на себя труд разобрать и освидетельствовать библиотеку, но отлагает до весны. – 4) «Палата газетная цела ли или что похищено?» В палате газетной, что подле библиотеки, так же было все изо шкафов по полу разметано и перемешано, но теперь все подобрано и в шкафы положено, остается только разобрать, в порядок привесть и сказать, что цело и что похищено. – Судя, по-видимому, можно думать, что большая утрата должна быть в столицах и Приказных делах. Разсеянное и вами в 40 лет с неутомимым трудом собранное привесть в прежнее состояние очень трудно, а особливо в короткое время. – 5) «Не хорошо то, что я, зная цену бумаг наших, дал им лежать на дворе. Злодеи 11-го октября вышли, и Дмитрий Николаевич с вашими людьми по двору собирал бумаги и прятал их в кладовую». Дозвольте сказать ваше превосходительство, что Дмитрий Николаевич сохвастал. Из оных бумаг до приезду его более половины было уже подобрано и в трактатную положено, а остальное при нем же Дмитрии Николаевиче, по вычищении из за решетки навозу, туда положено ж. – 6) «Что я ничего не сказал о крышке, ветром на большом корпусе сорванной. Сие тотчас починить должно». Прошу ваше превосходительство извинить, что забыл о том упомянуть, починять нечем и мастеров не было. – 7) «Зачем солдатам давать деньги на сбережение, вы бы сами могли сие сделать». В крайних обстоятельствах никак мне невозможно было того сделать.– Я все не очень здоров, а особливо во время худой погоды, чувствую следствие от злодейских побой. Препоручая себя с семейством своим в милость вашу, остаюсь с глубочайшим высокопочитанием и совершенною преданностию, милостивый государь, вашего превосходительства всепокорнейший слуга Иван Ждановский.

Его превосходительству Алексею Федоровичу свидетельствую истинное нижайшее почитание. В приложенных при доношении росписках в жалованье оставлено для г. Лебедева место, чтоб он росписался в выдаче ему 24-го августа жалованья 33-х рублей. Москва. Ноября 13 дня 1812 года».

К этому письму приложен был следующий рапорт:

«Государственной коллегии иностранных дел в Московский архив, находящийся в Нижнем Новгороде, от секретаря оного архива надворного советника Ивана Ждановского рапорт.

Присланные из архива 200 рублей государственными ассигнациями для выдачи чиновникам оного, здесь в Москве находящимся, в счет остального за сентябрскую треть сего 1812 года жалованья, 4-го ноября получил, и из оных денег кому что причтется, выдам и росписки чиновников в приеме оных архиву представлю. Москва. Ноября 13 дня 1812-го года. Секретарь Иван Ждановский. Протоколист Петр Щученков».

«Росписки оставшихся в Москве при архиве чиновников и канцелярских служителей в получении ими на сентябрскую сего 1812 года треть жалованья.

Августа 24-го. В счет его императорского величества на сентябрскую треть жалованья 50 руб. надворный советник Михайло Шульц принял и росписался – 50 р.

В счет его императорского величества на сентябрскую треть жалованья 16 руб. 50 к. – 5 руб. канцелярист Дмитрий Прилуцкий принял и росписался – 5 р.

Сентября 3-го. Его императорского величества на сентябрскую треть жалованья 198 руб. надворный советник Иван Ждановский принял и росписался – 198 р.

В счет его императорского величества на сентябрскую треть жалованья еще 111 руб. надворный советник Михайло Шульц принял и росписался – 111 р.

В счет его императорского величества жалованья на сентябрскую треть 140 руб. надворный советник Алексей Тархов принял и росписался – 140 р.

В счет его императорского величества на сентябрскую треть жалованья 75 руб. 90 к. – 59 р. протоколист Матвей Всесвятский принял и росписался – 59 р.

В счет его императорского величества на сентябрскую треть жалованья 51 р. 15 к. – 37 р. протоколист Петр Щученков принял и росписался – 37 р.

В счет его императорского величества на сентябрскую треть жалованья 19 р. 80 к. – 15 р. принял и росписался переплетчик Федор Меньшиков – 15 р.

Его императорского величества жалованья за сентябрь месяц 3 руб. 30 к. солдат Тимофей Михайлов принял, а за неумением его грамоте по его прошению канцелярист Николай Ждановский росписался – 3 р. 30 к.

Его императорского величества жалованья за сентябрь месяц 3 руб. 30 к. солдат Исай Павлухин принял, а за неумением его грамоте, по его прошению, канцелярист Николай Ждановский росписался – 3 р. 30 к.

Его императорского величества жалованья за сентябрь месяц 4руб. 16 к. сторож Иван Кузмин принял, а за неумением его грамоте, по его прошению, канцелярист Дмитрий Прилуцкий росписался – 4 р. 16 к.».

На этот рапорт Ждановского Н. Н. Бантыш-Каменский отвечал 23 ноября следующим письмом: «Милостивый государь мой, Иван Андреянович! Присланные от вас два доношения получены сего ноября 18-го дня. По первому вашему доношению обстоятельно обо всем в коллегию рапортовано и подтверждено еще 17 ноября с прошением не оставить вас всех в теперешнем раззоренном положении, в коем не токмо взятое вами за сент. треть жалованье разграблено, но и собственное ваше имение домы згорели, и что вы даже никакого убежища не имеете; притом же и донесено коллегии, что как вы, будучи оставлены наги и босы и без куска хлеба, то архив на первый случай отправил вам 200 руб.³¹. О сих 200 руб., когда и кому оные выданы будут, пришлите известия³². – Перлюстрации министерские лежали в трактатной в первой комнате в шкафу на стене, тут же и ящик с делом Алексея Петровича, и были запечатаны казенною печатью, то уведомьте: остались ли они целы или разбросаны? Если последнее, то соберите, сколько можно – Перешлите сюда по почте: 1) столп входящим и исходящим делам, 2) протоколы, 3) книги приходные и расходные как штатной, так и пенсионной суммы белые и черные, 4) пошлинную и лазаретную книгу. – Илья Карлович³³ пишет ко мне, что он будет отпущен в Калужскую свою деревню. Он желает с вами видеться; я писал, что найдет он вас в архиве. Следовательно, уберите, сколько можно, чтоб безобразие не так видно было».

В виду желания Н. Н. Бантыша-Каменского скорее выяснить понесенные архивом потери его документов Ждановский при рапорте своем от 20 ноября представил первый «реестр делам, оказавшимся в трактатной палате, по выступлении из Москвы французов»^– (см. ниже Приложение 1-ое). В рапорте от 27-го ноября он писал: «библиотека запечатана казенною печатью. Я начал было свидетельствовать дела в архиве, но, простудясь, мучуюсь теперь кашлем, когда же получу от оного облегчение, не премину архиву рапортовать о том, что из оставшихся здесь дел окажется». При рапорте от 18 декабря Ждановский представил второй реестр «оказавшимся в архиве внизу делам по выходе из Москвы французов, как-то: 1) Военным Прусским, 2) Шведским и 3) Польским; а при рапорте от 24 декабря третий реестр – «Коллежским протоколам 1742 года»^– («они были в переплете, но оный с них сорван». См. ниже Приложение 2-е и 3-ье). Н. Н. Бантыш-Каменский не вполне был доволен деятельностью Ждановского по охране документов и писал ему: «Милостивый государь мой, Иван Андреянович! 1) К крайнейшему моему сожалению слышу я, что до сих пор дела в нижних архивских кладовых палатах валяются на полу и затоптаны ногами. Прошу вас немедля препоручить г-м Тархову, Всесвятскому, Щученкову с солдатами, чтобы они, очистя оные, хотя и не по годам убрали в один шкаф, а по приезде моем в Москву я могу поместить тюки по реестрам с бумагами протчими. – 2) Под трактатною палатою имеются два погреба, из оных прикажите очистить один к приезду моему. – 3) При сем посылаю на непредвиденные расходы 200 руб. сер., из коих возмите для своих нужд в щет генварской трети, да г. Тархов просит выдать ему в счет же генварской трети 1813-го года 50 руб., кои роздайте с росписками».

30 декабря 1812 г. Ждановский писал между прочим Н. Н. Бантышу-Каменскому:... «в разсуждении ящика с делом царевича Алексея Петровича не извольте безпокоиться. Бумаги, в нем хранившиеся, отысканы; в чем и ссылаюсь на письмо любезного вашего сына Дмитрия Николаевича. Его превосходительство Алексей Федорович (Малиновский) точно напоминал Ивану Федоровичу о секретных делах... Дела в нижних архивских кладовых полатах не валяются по полу, оне еще до приезду сюда из Спб. его превосходительства Ильи Карловича убраны были в шкафы».

Заботясь о приведении в известность ущерба архива, Н. Н. Бантыш-Каменский прилагал старание и к исправлению повреждений архивских зданий, сведение о коих он получил и чрез донесение Ждановского и Тархова и чрез личный осмотр посланного им 14 октября сына своего Дм. Бантыша-Каменского³⁴. Для более успешного хода дела он 6 ноября отправил из Нижнего в Москву своего помощника, канцелярии советника А. Ф. Малиновского, который и руководил очисткой зданий от навоза и грязи и приведением в тот вид, чтобы можно было возвратиться архиву.

С посланным из Нижнего-Новгорода 24 ноября переводчиком Ал. Валлерияном (прибывшим в Москву 27-го; вместе с ним поехал также и П. Зарин)³⁵ он отправил 150 руб. асс. «для починки крышки на большом архивском корпусе и на канцелярские издержки». «Вследствие такового от архива предписания, рапортовал Ждановский 4 декабря, подряжен мною графа Гаврила Карловича Модентова, Московской губернии, города Подольска, деревни Шараповой крестьянин Егор Васильев починить на оном архивском корпусе крышку из старого железа за 15 рублей 50 копеек. Также отданы мною кузнецу в починку изломанные у железных дверей задвижки за 3 рубли. Сверх сего употреблено мною в расход на покупку: 1-е) 5 фунтов сальных свечь по 28 копеек фунт – 1 р. 40 к.; 2-е) веревок на увязку дел – 75 к; 3-е) холста посконного на обертку отправляемых в архив дел 8 арш. по 10 к. – 80 к., итого употреблено в расход – 2 р. 95 к.» (11 декабря Ждановский уже репортовал, что все эти работы исполнены). Кроме этих 21 р. 45 коп. Ждановским в декабре месяце выдано было еще: 1-е) зеркальному фабриканту Карлу Адлову за вставленные в архиве 32 большие стекла, за каждое по 85 к. – 27 руб. 20 к.; 2-е) за 2 экземпляра Московских ведомостей на 1818 год – 30 руб; 3-е) за 2 скобки, 15 больших гвоздей и за 3 большие петли с крючьями к новой двери – 3 руб.; 4-е) плотнику за сделание новой двери – 4 руб., 5-е) за 5 фунтов пакли для конопачения в архиве окошек – 50 к.; 6-е) за 2 петли к старым дверям – 40 к.; 7-е) переплетчику на муку для заклейки окошек – 20 к.; 8-е) за 5 фунтов сальных свеч по 28 к. фунт – 1 руб. 40 коп; 9-е) за полфунта сургучу – 3 р. 50 коп. Итого употреблено в расход 70 руб. 20 коп.» (см рапорт Ждановского от 24-го декабря 1812 года³⁶.

Об исправлении архивских зданий в Москве Н. Н. Бантыш-Каменский хлопотал потому, что желал, возможно, скорейшего возвращения в нее. В донесении своем в коллегию Иностранных дел от 24-го ноября он, между прочим, писал: «Между тем нужным почитает архив донесть государственной коллегии, что как некоторые из Московских присудственных мест начали уже возвращаться отсюда паки в Москву, то не благоволит ли государственная коллегия туда ж велеть и архиву ехать? Зимнее нынешнее время весьма к тому способно и не столько затруднительно на станциях, как летом при перекладке оных из телеги на телегу. Можно бы и водою отсюда до Москвы доплыть, но сверх того, что не меньше как 2 месяца (ибо против воды и все гужом идти должно) пройдут в скучном сем плавании, пока доехать до Москвы, весьма опасно подвергать безценные сии бумаги непостоянной стихии и быть иногда под дожжем, а иногда и беречь от неминуемой течи, дабы оные не повредились. Приехав же заблаговременно сим зимним путем в Москву, должно будет заняться тотчас исправлением в архивских уцелевших от пожара комнатах всего, испорченного злодеями, подчинкою разбитых окон и поврежденной бурею железной на полатех кровли, раскладкою по своим местам и по реестрам (кои все увезены сюда) коллежских дел и разбросанных в архиве злодеями бумаг и, наконец, поверкою по реестрам библиотеки и столпцов, в архиве оставленных. Поспешить отсюда отъездом убеждают притом и находящиеся при архиве чиновники, весьма жалующиеся скудным здесь содержанием теснотою квартер и непомерною жизненных припасов дороговизною».

Архивы коллегии иностранных дел как Московский, так и Петербургский отправлены были из постоянных мест своего нахождения вледствие постановления комитета министров; в виду сего вопрос о возвращении их был внесен на его же усмотрение. В журнале комитета министров от 31-го декабря 1812 г. между прочим, читаем: «Слушана записка государственного канцлера о возвращении в Москву архива коллегии Иностранных дел и об оставлении С.-Петербургского той же коллегии архива до весны в Вытегре. Важнейшие бумаги архивов государственной коллегии Иностранных Дел отправлены для безопасности, Московския сухим путем в Нижний Новгород, а С.-Петербургские водою в Лодейное поле и Вытегру. Ныне по изгнании неприятеля из России начальники сих архивов испрашивают повеление возвратить те бумаги к своим местам, первые в Москву зимним путем, что гораздо дешевле станет, нежели водою, а последние в С.-Петербург при вскрытии водяного сообщения. Как сие архивы отправлены были по распоряжению министерского комитета, то государственный канцлер, внося и ныне сие обстоятельство на уважение оного, испрашивает разрешение возвратить ли теперь бумаги Московского архива к своему месту по удобности перевозки и не оставить ли здешние до весны, где находятся – Комитет представил государственному канцлеру поступить в разсуждении возвращение архивов согласно с его представлением»³⁷.

Но еще до этого постановления Н. Н. Бантыш-Каменский отправил 25-го декабря второе свое донесение по тому же вопросу (получено было в Петербурге 7 января 1813 года). В нем он писал: «В доношении, отправленном в государственную коллегию Иностранных дел 24-го ноября, представлены были причины, испрашивающие о дозволении из Нижнего-Новгорода отъехать с архивом в Москву; к чему наибольше убеждают находящиеся здесь при архиве чиновники, весьма жалующиеся скудным содержанием, теснотою квартир и непомерною жизненных припасов дороговизною. Архив вторично осмеливается просить государственную коллегию о дозволении отправиться зимним сим путем в Москву, дабы по возвращении заняться надлежащими к поправке сгоревшего флигеля и других починок потребными сметами и (естьли на все оное ассигнована будет сумма) подрядами; главнейше же, дабы важные архивские бумаги положить в безопасном архивском доме. Сколько для возвращения в Москву архива нужно денег, о том подробно сказать не можно, из числа же 2000 руб. присланных остается еще около 700 руб. в наличности. – А как архив, отправлен, будучи из Москвы на обывательских подводах, не платил поверстных денег, но давал на число лошадей и на дистанцию, сколько оные везли, от себя квитанции, то и ныне надеется, что на том же основании обратно отсюда отправлен будет, следуя примеру протчих присутственных мест, в Москву уже поехавших. Сколько же и на что в оба пути издержано будет денег, архив не преминет, по возвращении в Москву, доставить в государственную коллегию подробного счета».

Не дождавшись официального разрешения на выезд из Нижнего, Н. Н. Бантыш-Каменский все-таки стал собираться в путь. 5 января он просил нижегородского губернатора А. М Руновского: «1) предписать, кому следует, изготовить на станциях по 150 лошадей на том же основании, как я сюда отправлен был; 2) прошу о сем же сообщить и в Владимирскую губернию; наконец, 3) как выезд мой отсюда назначен 11 числа сего месяца, то я прошу покорнейше к тому числу приказать изготовить сюда лошадей». На другой день он писал о своем отъезде и о подводах владимирскому губернатору, отправив это письмо с чиновником архива г. Зариным, «который имеет ожидать меня во Владимире». А епископу владимирскому Ксенофонту Бантыш-Каменский писал тогда же: «и) прикажите о. архимандриту Боголюбскому протопить подворье для меня с товарищи; 2) дать... архиву моему постоять у вас на дворе, где семинария, тут (он пространен; безопасен будет от пожару». А 7-го января он отправил донесение и в коллегию (получено было 22-го января), в котором писал: «По полученным из Москвы известиям, что архивские кладовые уже очищены, комнаты присутственные во всем исправлены и для управляющего архивом (лишившегося от пожару своего дома) назначена тамо правительством, неподалеку от архива, квартира, – дано было знать здешнему господину губернатору о заготовлении на станциях лошадей; и сие не только им господином губернатором тогда же исполнено, но и к володимирскому губернатору о том же сообщено было с нарочно туда посланным архивским чиновником. Вследствие сего архивские все бумаги, увязанные в тюки, со всеми чиновниками намерены сего 11-го числа (если Богу угодно будет) выехать из Нижнего-Новгорода в Москву. О чем сим государственной коллегии почтеннейше извещается. Действительный статский советник Николай Бантыш-Каменский. За секретаря коллежский ассессор Наумов».

Возвращение архива ждали в Москве: 11 января А. Ф. Малиновский писал Ждановскому: «потрудитесь приказать, государь мой Иван Андреянович, чтобы полы, печи и окончины в архивских комнатах были вымыты и пыль была обметена не только вверху, но и в низу в шкафах и всякая нечистота была убрана к будущей середе».

25 января 1813 г. Н. Н. Бантыш-Каменский вместе с архивом (который сопровождали те же чиновники, которые ехали с ним и из Москвы в Нижний, и кроме того еще один – Критский³⁸ возвратился в Москву и о своем путешествии и прибытии в Москву отправил 27 января в коллегию Иностранных дел следующее доношение (получено было в Петербурге 2 февраля):

«Претерпев, в течение двух недель, по выезде из Нижнего Новгорода, все путевые трудности от чрезвычайной стужи, от угаров в избах и от медлительной поставки переменных по станциям лошадей³⁹, наконец, с Божиею помощию сего 25-го числа управляющий архивом действительный статский советник Николай Бантыш-Каменский благополучно приехал с коллежским архивом и с чиновниками в Москву; и поместив все дела в трактатной и в кладовых архивских палатах, предоставил, как будет потеплее, разложить оные по дворам и шкапам, и поверив с реестрами целость оных, донесть о том государственной коллегии. От Нижнего до Московской губернии под архив и чиновников получал он на станциях подводы мирские без платежа денег, о чем даваны крестьянам от архива квитанции; но в Московской губернии, по причине раззорения оной, следуя совету градоначальника Московского, плачены на трех станциях прогонные до Москвы деньги. На сие издержано 500 рублей, коих присылки ожидать будет архив, и тогда о всей 2500 рублевой сумме, куда оная в дороге издержана, представлен будет обстоятельный счет. – Действительный же статский советник Малиновский, препроводив из Москвы архивские дела, находился по 6-е ноября в Нижнем-Новгороде, откуда отправясь обратно в Москву, занимался очищением и поправлением казенного дома и приведением в порядок разбросанных дел. При сем долгом поставляет архив отдать всю справедливость провожавшим в пути бумаги оного чиновникам: надворным советникам Либенау, Евреинову 2-му, Дмитрию Бантыш-Каменскому, Критскому; коллежским ассессорам: Лебедеву, Валлерияну, Наумову; титулярным советникам: Нестеровичу 1-му, Зарину, Баскакову и губернскому секретарю Нестеровичу 2-му, коих понесенные тяжкие в дороге труды и прилежное ими дел охранение делает им примерную честь и заслуживает благодарность от архива и благоволение государственной коллегии. Действительный статский советник Николай Бантыш-Каменский. Действительный статский советник Алексей Малиновский. Секретарь Иван Ждановский. Канцелярист Дмитрий Прилуцкий».

О расходах же по перевозке архива из Москвы в Нижний и обратно в коллегию Иностранных дел послано было 27-го марта (получено в Петербурге 4 апреля) следующее донесение: «Государственной коллегии Иностранных дел из Московского ея архива доношение. Представляется при сем ведомость о издержанных 2803 р. 40 коп. при отправлении Московского архива в Нижний-Новгород и обратно из оного в Москву, в число коих получено из Нижегородской казенной палаты 2000 руб., да выручено в Москве за проданные дровни, короба, ценовки, рогожи и веревки 300 руб., а недостающее число 503 руб. 40 коп. к 2803 руб. 40 коп. благоволит государственная коллегия возвратить в замену издержанных действительным статским советником Бантыш-Каменским в дороге 503 руб. 40 коп. Действительный статский советник Николай Бантыш-Каменский. Действительный статский советник Алексей Малиновский. Секретарь Иван Ждановский. Коллежский регистратор Дмитрий Прилуцкий⁴⁰.

К донесению этому была приложена следующая «ведомость издержанной суммы на отправление из Москвы в Нижний-Новгород государственной коллегии Иностранных дел Московского архива и на обратный оного оттуда привоз в Москву с 23-го августа 1812-го года по 25-е генваря 1813-го года.

Действ. статск. сов Николай Бантыш-Каменский.

Действ. статск. сов. Алексей Малиновский.

Секретарь Иван Ждановский».

Принадлежавший Н. Н. Бантышу-Каменскому дом в Москве сгорел и потому он по возвращении в Москву поселился в одном из архивских флигелей; в архиве же пришлось приютиться и части архивских чиновников, а другой части их были отведены «обывательские квартиры» (при посредстве обер-полициймейстера П. Ивашкина и строильной экспедиции Московской управы благочиния). Последние пользовались этими квартирами только до конца 1813 г., когда в архиве получена была следующая копия письма графу Румянцову графа Ростопчина из Москвы от 4 сентября 1813 года под № 2861:

«По изгнании неприятеля из Московской столицы и с водворением в оную правительства, представилась необходимость чиновников присутственных мест размещать по квартирам обывательским. Постои сии не иначе могли быть располагаемы по малому числу оставшихся в целости домов, как с величайшим стеснением для обывателей, потерпевших крайнее в свою очередь разорение и сверх того по прежнему положению столичного города Москвы навсегда освобожденных от постоя. Мера сия, колико ни была тягостна для жителей, не могла однакоже при тогдашних обстоятельствах оставаться без действия. Большая часть чиновников лишились домов своих и не имея другого состояния, кроме получаемого жалованья, не имели вовсе средств к найму квартир. По сделанным мною распоряжениям, отвод оных последовал с 1 числа ноября истекшего года и до сих пор продолжается. Почитая дальнейшее существование постоя в домах обывательских весьма отяготительным, чему свидетельствуют безпрерывные жалобы хозяев, я решился ограничить оный годовым сроком, а с того времени дать жителям свободу воспользоваться теми правами, кои прежним положением домам их присвоены. К сему я побуждаюсь также и тем, что чиновники, занимающие квартиры обывательские, по званию и должностям своим не имеют никакого права на получение оных. В следствие сего я поставил долгом предварительно отнестись к вашему сиятельству, дабы вы, милостивый государь мой, принять могли зависящие со стороны вашей меры к размещению чиновников, в ведомстве вашем состоящих».

Н. Н. Бантыш-Каменский так отвечал 18 сентября графу Румянцеву по поводу этого письма: «Сиятельнейший граф, милостивый государь! Исполняя полученное вчера приказание вашего сиятельства от 12 сентября по отношению к вам главнокомандующего в Москве графа Ростопчина, объявил я архивским чиновникам об очистке здешних обывательских домов от постоя. Соболезнуя о чиновниках, лишившихся собственных своих домов, вовсе с семействами их разоренных, получающих малое жалованье и с нуждою себя питающих, что они по редкости и крайней дороговизне квартир должны будут употребить на наем оных все получаемое ими жалованье, осмеливаюсь прибегнуть к известному вашего сиятельства человеколюбию и великодушию и всепокорнейше просить обратить на их бедственное и жалостное состояние отеческое ваше милосердие определением квартирных денег, в чем некоторые здесь правительства делают своим подчиненным помянутое пособие. Таковых чиновников и служителей в архиве число не больше четырех семейств будет, ибо прочие поместились в архивском доме». В письме от 13 октября он прибавлял, что «нужнейших для архива чиновников, яко то обоих секретарей, и протчих хотя с теснотою, поместил я в архивских каменных и деревянных связях; следовательно, три только (приложенные в записке) семьи крайне нуждаются квартерами. А потому ежели надворному советнику Лебедеву 100 руб., а двум переплетчикам по 50 руб. можно прибавить на квартеры, то они весьма будут сим довольны. Но сверх того и помещенные в архиве по малости своего жалованья крайнюю терпят нужду в дровах. А как по немалому их числу архив удовлетворить их не может своими дровами (коим цена противу прошлого года вдвое почти возвысилась), то естьли к отпускаемой на канцелярские для архива расходы сумме прибавить на покупку для их дров 400 рублей, то они сим благодеянием крайне успокоены будут». Ходатайство Н. Н. Бантыша-Каменского было удовлетворено и просимые им увеличения денег были отпущены⁴¹

По возвращении в Москву была произведена ревизия всему архиву. 31 декабря 1813 г. из архива отправлено было донесение в коллегию о годовых трудах личного состава архива, и здесь, между прочим, читаем, что 1) архивариус Ив. Либенау, у коего «в хранении» были «все архивские бумаги», «по приезде из Нижнего-Новагорода в Москву занимался раскладкою дел в трактатной и нижних архивских палатах; 2) библиотекарь М Шулыц «освидетельствовал архивскую библиотеку»; 3) помощник управляющего архивом А. Ф. Малиновский «обревизовал остававшиеся в Москве дела»; а 4) сам управляющий и Н. Бантыш-Каменский «по возвращении архива из Нижнего-Новгорода в Москву освидетельствовал и расположил в трактатной палате дела».

13 октября 1813 г. библиотекарь М. И. Шульц подал следующий рапорт: «Сделав по приказанию управляющих оным архивом в летних месяцах сего года всей казенной оного архива библиотеки надлежащую ревизию, нашел я, что при вторжении неприятеля в Москву, когда остававшиеся здесь по определению архива чиновники во время ужаснейших пожаров принуждены были искать себе убежища для спасения жизни в обгорелых домах, занявшими архивский дом неприятельскими военноначальниками и солдатами разграблены и сожжены (в чем ссылаюсь я на свидетельство всех оставшихся здесь чиновников) из оной библиотеки значущияся в приложенном при сем реестре книги числом 215, о чем оному архиву для представления о сем государственной коллегии почтеннейше доношу». Благодаря этому рапорту и приложенному реестру мы имеем точное представление об ущербе архивной библиотеки в 1812 г., какие именно 215 книг тогда пропали⁴².

Повидимому И. Либенау в 1813 г. не было произведено подобной ревизии: в этом году им архивские дела были только разложены по своим местам; но из сохранившихся черновых записей «ревизовки делам 1814-го года»⁴³, сделанным его рукою, видно, что она была произведена в этом 1814 г.

В этих записях не раз встречаем отметку: «по 1-ой ревизовке нет», но не видно, когда эта «первая» ревизовка была произведена: в этом ли 1814-м году (т. е. дела дважды в сем году были проверяемы) или ранее, в предыдущем 1813 году. Возможно, конечно, что и при раскладке дел в 1813 году Либенау произвел первую, предварительную ревизию их. В 1814-м году проверена была наличность всех архивских дел и по мере хода ревизии делаемы были отметки о результатах ея. Дела архивские, остававшиеся в Москве, как сказано выше, (стр. 36 и др.) были страшно перепутаны и валялись разбросанными по двору. Этим объясняется то обстоятельство, что некоторые дела, отмеченные сперва при ревизии отсутствующими, впоследствии находились и первые записи были зачеркиваемы. В конечном результате этой ревизии недостающими оказалось 48 дела из дипломатич. отделения архива и 86 дел из числа «Приказных» дел 1700–1721 гг. Но это число пришлось еще сократить, очевидно, вследствие более тщательного разбора и проверки дел в следующем 1815-м году, когда Либенау оставил службу свою в архиве.

26 июля 1815 г. им подан был в архив следующий рапорт: «Вследствие состоявшегося июля 15-го дня сего 1815 года в го сударственной коллегии Иностранных дел по моему прошению определение о увольнении меня из ее ведомства, бывшие у меня в хранении как в трактатной полате грамоты и трактаты разных европейских и азиатских держав, так и находящиеся в нижних оного архива палатах министерские дела по имеющимся оным реестрам мною сданы; но из оных некоторых, из трактатной и из нижних архивских палат вверх в присутствие для справок внесенных и тут по скорости отъезда архива из Москвы во Владимир оставленных, по обратном возвращении оного из Нижнего-Новогорода не оказалось; а каких именно, тому при сем за моим подписанием реестр представляю. Коллежский советник Иван Либенау. Июля 25-го дня 1815 года». Приложенный к рапорту реестр⁴⁴ дает ясное представление о потери архива в 1812 г. В реестре значится всего 38 дел; но не все они погибли в 1812 г. Пяти дел не было в архиве еще при ревизии 1806 г. (см. №№18, 24–27 реестра Либенау, ср №№ 7–15 и 34–35 «ревизовки» 1814 г и отметка ревизии 1818 г.). О двух делах Либенау сам предполагает, что они целы и присоеденены к другим аналогичным (по реестру его №№10 и 28), а о других двух он сомневался, что они были в подлинниках и в несохранившихся копиях (№№ 4–5). Четырнадцать дел из его реестра находятся ныне в архиве на лицо, будучи, очевидно, когда-то найдены после 1815 года (№№ 1–3, 9, 14, 16, 20–23, 29, 34, 35 и 37 реестра Либенау. Кроме того три документа имеются в списках №№ 6–8, хотя как будто они должны бы быть в подлинниках). Таким образом список пропавших в 1812 г. дел архива надо сократить до 15 дел (из списка Либенау исключить 23).

Во всяком случае нужно признать, что потери архива в 1812 г. были незначительны благодаря мерам, принятым графом Ф. В. Ростопчиным и Н. Н. Бантышем-Каменским