Очерки по церковной географии и этнографии

Географические и этнографические очерки к истории жизни и деятельности апостола Павла

Киликия,– юго-восточная провинция Малой Азии, принадлежала к числу тех областей империи, которые в начале христианской эпохи испытали особенно много бедствий. Война с парфянами, Арменией и войны междоусобные имели ближайшее отношение к этой провинции. Главный город этой провинции, – Тарс, также испытал много бедствий во времена Антония¹.

Но эти бедствия не могли в конец подорвать благоденствие провинции и её главного города. Несмотря на недавние бедствия, Тарс продолжал процветать по-прежнему; так выгодно было его местоположение при торговой дороге, известной под именем Киликийских ворот, при устье судоходной реки Цидна, при заливе Средиземного моря². Благодаря такому местоположению, Тарс естественно сделался складочным местом сплавляемых к Средиземному морю произведений горной цепи Тавра и лежащих за нею областей³. О значительности в Тарсе транзитной торговли свидетельствуют между прочим тарсийские деньги: на одних из них мы видим Гермеса с кошельком в руке, на других реку Цидн в виде женщины, окруженной со всех сторон тюками товаров⁴. Провозимые чрез Тарс произведения обусловливали собою и мануфактурную деятельность в Тарсе. Так, главное занятие жителей Тарса, занятие, которому выучился в юности ап. Павел, и, которым впоследствии приобретал средства к жизни, было делание шерстяных палаток, известных под именем киликиев. Материалом для этого производства служила шерсть коз, бесчисленные стада которых паслись на предгорьях Тавра⁵.

Принимая во внимание значительность приписанной к городу области, законом дарованное ему право самоуправления и громадное торговое значение его, Август освободил город от податей и даровал ему почетный титул «митрополии»⁶. С тех пор Тарс был свободным городом⁷. В силу предоставленного ему права самоуправления, в нем было три правительственных инстанции: Герузия, члены которой избирались на всю жизнь, Совет, собиравшийся дважды в год с переменным составом членов, и наконец, Демос, принимавший участие в управлении в форме экклезии – народного собрания. Монеты и письменные сообщения свидетельствуют, что все три инстанции тарсийского управления действовали довольно единодушно, расходясь иногда только по вопросу о чеканке денег, по поводу чего и здесь, как и в других малых областях, возникало не мало интриг⁸.

Несмотря на обширные торговые сношения, в Тарсе сильна была преданность унаследованному языческому культу. Причиной этого явления, вероятно, было то, что провинция Киликия слишком далеко лежала от главных городов империи. Язычество оставалось здесь не тронутым, и оракулы по-прежнему продолжали давать свои предсказания. На тарсийских монетах мы часто встречаем изображение сцены вопрошения богов. Еще во времена Плутарха показывали в Тарсе священный меч Аполлона, светлый и не из еденный ржавчиною времени⁹. Основателем своего города тарсийцы, равно как и жители невдалеке лежащего Анхиала, почитали обжорливого Сарданапала. Невдалеке от Тарса стояла его статуя, на которой он был изображен дающими щелчок. Подпись на этой статуе содержала следующую, характеристическую для него, сентенцию: «ешь, пей и болтай, ибо все остальное мало имеет цены»¹⁰, – сентенцию, почти буквально приведенную потом апостолом Павлом в послании к Коринфянам¹¹. Но представление об этом основателе города – Сарданапале в Тарсе, как и в других местах, составилось из греческих легенд о Гераклесе и малоазийских легенд о древнем азийском боге Сондане¹². Культ Сарданапала в Тарсе насколько мы можем судить по монетам и письменными свидетельствами, был сходен с культом известного малоазийского бога войны и огня¹³. В окрестностях Тарса было также много святилищ. Мы упомянем только о храме Зевса в Ольбие и о храме Дианы Сарпедонии. И в том и в другом за деньги давались предсказания. Верховный жрец Зевса в Ольбие кроме того был главным духовным владыкой во всей области Трахеотис.

В связи с такой глубокой преданностью языческому культу стояло то, что Тарсийцы – провинциалы слишком горячо еще интересовались философией, поэзией, и риторикой, для которых в больших городах Греции тогда наступил уже век увядания. По свидетельству Страбона, тарсийцы, по своей любви к философии и другим наукам энциклопедического образования, превосходили жителей Афин и Александрии¹⁴. Состояние многочисленных в Тарсе школ было главное, чем интересовались образованные жители Тарса. Bсе философские школы имели здесь своих представителей. Из Тарса вели свое происхождение – стоики Антипатр, Архедем, Гераклид, Зенон и оба Афенадора, академик Нестор, – эпикурейцы – Диоген, Лизий и Плутиад, – поэты – Дионисид, Бион, Деметриус и Боэф; кроме того множество грамматиков и естествоиспытателей¹⁵. Тарсийские философы отличались свежестью таланта, способностью импровизации, легкостью мысли. Но нравственный характер здешних софистов был совершенно сходен с характером софистов александрийских. Конкуренция здесь была очень сильна, так как число ученых было очень велико, а учащихся чужеземцев с езжалось сюда очень мало. Отсюда-то мелочные счеты и раздоры ученых постоянно волновали город и, благодаря Страбону, мы знаем до каких нелепых обнаружений доходила иногда их взаимная распря. «Они, говорит он, мстили своим противникам эпиграммами, а если для этого не доставало остроумия, ночью обмазывали на смех их дома; академические диспуты оканчивались иногда кровавым побоищем». При таком безнравственном соревновании очевидно не мыслимы были серьезные научные занятия. История Аполлония Тианского служит лучшим доказательством этого. Когда Аполлоний Тианский, сообщает Филострат, достиг 14 лет, отец отвел его в Тарс и отдал ритору Евтидему. Но, не смотря на уважение, какое питал Аполлоний к своему учителю, обычаи города возмущали его, и ему казалось, что здесь нельзя серьезно заниматься философией. Тарсийцы больше, чем какой либо другой народ, были преданы роскоши, любили болтливость и веселость, великолепие одежды и внешнее щегольство ценили выше, чем афиняне мудрость. Они сидели по берегам протекавшей посредине города реки Цидн, как водяные птицы, и ожидали удовольствий. Спускайтесь в воду, обратился к ним однажды с насмешкой Аполлоний, чтобы допьяна напиться в воде. В виду такой невозможности заниматься, Аполлоний выпросил у отца своего позволение переселиться в близ лежащий город Эгу, где для занимающегося было больше спокойствия, в обществе господствовали более истинные стремления, был также храм Асклепия и само божество об являло свою волю людям¹⁶.

Читая это описание тарсийской жизни, нельзя не вспомнить о том глубоком презрении, с каким относился апостол Павел к всякого рода софистике, благодаря Бога, что ни один софист, ни один книжник, ни один совопросник века сего не нашел доступа в общину христиан¹⁷. Он был лично свидетелем этих споров из-за ничего, то есть по личностям, этого соревнования относительно пустого блеска, этой борьбы на диспутах и наушничества в ученом тарсийском мире и на все время своей жизни исполнился презрения к мудрости мира сего, презрения, составлявшего основную черту его образа мыслей.

Неудовлетворенный преследованием христиан в Иерусалиме, Савл выпросил у первосвященника Феофила письмо к представителям синагоги дамасской. В этом письме Феофил повелевал иудеям Дамаска оказывать всякое содействие Савлу в преследовании подозреваемых в нечестии людей.

Беспорядки в римском управлении Иудеей со времени смерти Тиверия давали возможность для таких самовольных распоряжений со стороны представителей иудейства. Это было время безумного правления Каллигулы. Администрация ослабевала во всех отношениях, а фанатизм приобретал силу в той мере, в какой теряло ее правительство.

В Дамаске кроме того по особому обстоятельству дан был в то время безгранично широкий простор иудейскому фанатизму. Дамаск только что освободился от власти царя набатеев Артата или Арефа¹⁸. Этот мужественный и могущественный правитель, победив Ирода Агриппу и римские войска, предводимые императорским легатом Луцием Вителлием, крепко держал Дамаск под своею властью. Тем не менее, в 37 г. римскому правительству удалось снова подчинить Дамаск своей власти¹⁹. Ареф был изгнан из Дамаска и для управления городом назначен был особенный этнарх. Иудеи в это время перемены правительства были весьма многочисленны в Дамаске, приобретали много прозелитов, особенно в среде женщин, и вообще составляли большую силу²⁰.Чувствуя слабость своей власти в Дамаске, римское правительство должно было привлекать иудеев на свою сторону, а средство приобрести их расположенность всегда было одно – это дать им полную автономию, т. е., иными словами, дать им право совершать всякие религиозные насилия. Убивать, наказывать всех тех, кто не разделял их образа мыслей – вот то, что они называли своею независимостью и свободою. Такое политическое состоянье Дамаска делает для нас вполне понятным стремленье сюда дышащего мщением Савла.

Выйдя из Иерусалима, Савл, несомненно, следовал обыкновенной дорогой, по которой из Иерусалима до Дамаска было 8 дневных переходов. Он перешел чрез Иордан по мосту детей Иакова, миновал пустынную Итурию и очутился в громадной равнине дамасской. Он приближался к городу и вероятно находился уже в окружающих Дамаск садах, когда случилось то великое в истории церкви событье, которое обратило дышащего мщением Савла в молящегося Павла.

Местность, окружающая Дамаск, почти не изменилась доселе²¹. Она представляет собой прекрасную равнину, орошенную сразу и водами Абилы и водами Фарфара. Когда Савл вошел в эту равнину, позади его была величественная вершина Ермона, покрытая вечным снегом, который дает ей вид седой головы; направо Гавран – две малые цепи гор, стесняющие нижнее теченье Фарфара и курганы области озер; налево последние выступы Антиливана, идущие на встречу Ермону. Созерцание этой прекрасно обработанной равнины, этих прелестных садов, отделенных друг от друга межами и наполненных прекрасными плодами, доставляет величайшее наслаждение. Если еще добавить к этому, что дорога идет под тенью деревьев, пролегает по отличному чернозему, прерывается по местам каналами ирригации, окаймлена маленькими рвами, обсажена повсюду маслинами, боярышником, абрикосами, сливами, по которым часто вьются гирлянды винограда, то мы будем иметь верное понятье о том, каково было место, где случилось чудесное событье. Находясь в окрестностях Дамаска, едва веришь, что находишься на востоке. И особенно выходя из бесплодных и знойных областей Галонитиды и Итурии с особенным удовольствием встречаешь страну, где видны и труды человека и благословение Бога. С самой глубокой древности и до настоящих времен эту равнину, где всюду видно благосостояние, называют не иначе, как раем Божьим.

В настоящее время на этой равнине расположены селения Дарейя, Кавкаб и Саса. Местность, где случилось чудесное обращение апостола Павла, указывают выше Кавкаба за 4 часа пути от Дамаска. Но вероятно она была гораздо ближе к городу, вблизи Дарейи за 1,5 часа пути до Дамаска. Павел был уже пред городом²² и здания города уже виднелись из-за деревьев.

Антиохия на Оронте, митрополия востока, третий город в мире после Рима и Александрии²³ был центром христианской церкви в северной Сирии. Это был громадный город, вмещавший в себя до 500 т. жителей и бывший резиденцией императорского легата – правителя всей Сирии.

Антиохия была основана Селевком Никатором лет за 300 до Рождества Христова и Селевкидам обязана своим великолепием. Вообще Селевкиды превосходили римлян в искусстве декорировать большие города. Храмы, водопроводы, бани, базилики – все это было великолепно в Антиохии и делало этот город великим городом Сирии для своего времени. Улицы, окаймленные колоннадами, со статуями, расставленными на перекрестках, были здесь так симметрично и правильно расположены, как нигде.

Корсо, украшенное четырьмя рядами колонн образующих две закрытые галереи с широким проходом по средине, вело из одной части города в другую, простираясь на расстояние 36 стадий, т. е. почти на целую милю²⁴. Но в Антиохии были не только громадные сооружения, назначенные для общественных целей, – в ней было также то, чем владели весьма немногие из сирийских городов – в ней собраны были лучшие произведения греческого искусства, превосходные статуи, классические образцы древнего художества, которому в данное время не могли уже, и подражать²⁵. При римском владычестве это великолепие Антиохии не только не погибло, но еще более возвысилось.

Местоположение Антиохии самое живописное в мире. Город занимал местность между Оронтом и склонами горы Сильпии, которая составляет одну из отраслей Кассия. Вершины этих нагорий, окружавших долину, были зубчатые и издали представлялись чем-то вроде самых затейливых кружев. Нигде не было столько красивых источников, сколько было здесь²⁶. Благодаря разнообразию местности, сам город был чрезвычайно живописно расположен. Внутри стен, окружавших Антиохию, были горы в 700 шагов в высоту, скалы, оканчивавшиеся шпицем, водопады, пропасти, глубокие овраги, ручьи, недоступные ущелья и среди всего этого были прекрасные сады²⁷. Густые чащи мирты, цветущих кустарников, лавров, поля, одетые самой яркой зеленью, рощи оливковых деревьев и гиацинты, подобно коврам покрывавшие скалы, все это придавало этим диким возвышенностям вид приподнятого цветника. Под влиянием созерцания этой бесконечно прелестной антиохийской природы воспитывались такие неподражаемые по красноречию, по картинности и ясности речи, витии, каков был Златоуст.

Местоположение Антиохии вместе с тем представляло большие внешние выгоды. Течение большой реки Оронта, окаймляющее город с запада, представляло собою внутренний канал для сообщения со Средиземным морем или, лучше сказать, со всем тогда известным миром, для которого Средиземное море, находясь в средине, служило во все времена посредником и связью. Расположенная на горах вблизи такого канала, Антиохия совмещала в своем местоположении выгоды местоположения городов торговых и городов укрепленных.

Наряду с греческим населением, которое занимало все центральные части города и было здесь так велико, как нигде на востоке, за исключением разве Александрии, в Антиохии осталось весьма много прежних туземных жителей – сирийцев²⁸. Эти туземные жители, составлявшие низший класс народа, жили в предместьях великого города и в населенных деревеньках, которые кругом на далекое пространство облегали Антиохию²⁹. Такие предместья, между прочим, были: Харандама, Хизара, Гандигура, Аката, – и сами имена их свидетельствуют о том, что они населены были сирийцами³⁰. Кроме греков и сирийцев в Антиохии было множество других различных колонистов, привлеченных сюда либеральными распоряжениями Селевкидов, в силу которых всякий иноземец, оставаясь на житье в городе, признавался его гражданином. Смешанные браки между этим разносоставным населением Антиохии были делом самым обыкновенным, и в течение трех с половиною столетий своего существования Антиохия стала таким городом, в котором раса была самая смешанная.

Результатом этого было нравственное разложение населения, достигшее здесь высшей степени. Очерк жизни известных по своей безнравственности восточных городов, где господствовали интриги и все руководились самыми низкими мелкими расчётами, едва может дат нам представление о той степени нравственной распущенности, до какой достиг род человеческий в Антиохии. Вместе льстивые и неблагодарные, унижающиеся и надменные, антиохийцы были лучшим образцом тех народных масс времен империи, которые чужды были всякого патриотизма, всякого национального чувства, всякой любви к семейству, и не имели ничего священного. Это было скопище бесчисленного количества фигляров, шарлатанов, фокусников, комедиантов³¹, магиков, колдунов, надувающих народ жрецов³²; город ристалищ, игр, танцев, процессий, празднеств, вакханалий, разнузданной роскоши и всех крайностей востока, суеверий самых нелепых и безграничного фанатизма³³. Громадное Корсо, перерезывавшее город, было как бы сценою, по которой постоянно взад и вперед сновало население Антиохии, праздное, легкомысленное, не постоянное, волнующееся по пустякам³⁴, любящее сплетни, пародии, насмешки и всякого рода дерзости³⁵. В городе до высшей степени процветала литература, но исключительно литература риторов и софистов³⁶. Двести декурионов имели обязанность устраивать торжества и церемонии³⁷. Эти торжества были часто очень безнравственны³⁸. Жители Антиохии, предаваясь всякого рода страстям, всякого рода бесчинствам, как будто бы постоянно преданы были опьянению, как будто бы выполняли мечтания Сарданапала. Поток грязной жизни, проходящий по всему востоку и достигавший до Рима, главный исток свой имел в Антиохии. «Далеко течет поток сирийский Оронт: он доходит до Тибра и переносит сюда вместе с волнами своими и нравы, и язык, и наискось натянутые струны, и потрясающие слух литавры»³⁹.

В религиозном отношении Антиохия, со времен самого основания своего, была городом чисто эллинским. Антигон и Селевк, уроженцы Македонии, принесли в эту страну нижнего течения Оронта самые живые воспоминания о культе и об именах, которые были священны для них на месте их родины. Греческая мифология нашла здесь как бы второе отечество: сделана была даже попытка найти в этой стране множество «священных мест», связанных с преданиями греческой мифологии. В городе повсюду видно было служение Аполлону и Нимфам. Дафна, местечко, расположенное в двух часах ходьбы от Антиохии, известное в церковной истории по жертвоприношению Юлиана, напоминало завоевателям о самых смешных мифологических рассказах⁴⁰. Это было что-то вроде ученого воровства – подделки мифов отечества.

Тем не менее, греческая мифология составляла в Антиохии религию насколько древнюю, настолько же и всеобщую. Древние культы страны, в частности культ гор Кассия⁴¹, служили маловажным дополнением к мифам. Но общее отношение к религии было восточное. Сирийское легковерие, вавилонское шарлатанство, все суеверия Азии сливались на этой границе двух миров, и Антиохия была столицей лжи, гнездом всякого бесстыдства.

Между различными колонистами, которых привлекли в столицу Сирии либеральные распоряжения селевкидов, было очень много иудеев⁴². Они поселились здесь со времен Селевка Никатора и имели те же самые права, как и греки⁴³. Имея особого этнарха, иудеи, тем не менее, стояли в близких отношениях к местным язычникам. Чувство религиозного аристократизма, каким отличался иудей иерусалимский, не было в такой же мере присуще иудеям, жившим в больших городах. Горизонт их был более широк и предрассудки менее укоренены. Сближаясь с язычниками, антиохийские иудеи с успехом занимались религиозной пропагандой. Число прозелитов здесь было очень значительно. Чувствуя слабость господствовавшего культа, мыслящие язычники искали удовлетворения своим стремлениям в философии, в иудействе. Здесь были, таким образом, прекрасные задатки для распространения христианской церкви, которые нуждались только в свете благодати, чтобы обнаружиться и принести обильные плоды.

Церковь антиохийская обязана своим основанием некоторым верующим Кипра и Киренаики⁴⁴. До прихода в Антиохию они проповедовали уже во многих городах, обращаясь исключительно к иудеям. Но в Антиохии, где иудеи природные, иудеи прозелиты, люди боящиеся Господа, т. е. прозелит врат, и наконец, нисколько несочувствующие иудейству язычники жили вместе⁴⁵, такая частная проповедь, обращенная только к одной известной группе семейств, была невозможна. Миссионеры Кипра и Киренаики были таким образом вынуждены отступить от своего общего правила и начать проповедь безразлично иудеям и язычникам⁴⁶. Особого рода обстоятельства содействовали в данное время быстрому распространению христианского благовестия в Антиохии. Землетрясение 23 марта 37 года, причинившее сильный вред городу, было еще памятно для всех. Весь город только и говорил о некоем Деббории, который обещал посредством каких-то смешных талисманов предотвратить повторение подобных несчастий⁴⁷. Все это возбуждало умы к мысли о сверх естественном и отрезвляло самых безнравственных жителей. Наступило нечто вроде реакции против общественной безнравственности, реакции, впоследствии сделавшей Антиохию отечеством столпников и пустынников. – Как бы то ни было, успех проповеди христианской в Антиохии был весьма велик. Церковь антиохийская была основана в самое короткое время и состояла из элементов самых разнообразных – греков, сирийцев и иудеев. На берегах Оронта впервые произошло то религиозное об единение рас, о котором предсказывал Иисус Христос и пророки в течение 6-ти веков. Все дары Святого Духа были сообщены этой церкви, и легко было предвидеть, что она будет второй колыбелью христианства – первоначальным центром христианской миссии в среде язычников.

Топография древней Антиохии до такой степени изменилась, что напрасно отыскивают здесь следы древности и местность, где первоначально распространилось христианство. Здесь, как и везде, христианство вероятно распространилось в сравнительно отдаленных кварталах города. Базилика, так называемая древняя и апостольская, относимая к IV веку⁴⁸, находилась на улице Сингон, вблизи Пантеона. Но где был этот Пантеон, точно неизвестно. Предание и смелые аналогические догадки указывают квартал, где жили первенствующие христиане, в той местности, где ворота доселе называются Павловыми⁴⁹, и при подножии горы Ставрина, которая находится на юго-западной стороне валов антиохийских. Здесь было менее всего языческих монументов и находится несколько памятников первоначальной христианской эпохи. Вблизи была скала, покрытая ущельями, как улей, и пещеры её служили впоследствии убежищем для христианских анахоретов. В этой же местности христиане держались всего долее после завоевания Антиохии мусульманами.

Первоначальная христианская община в Антиохии была, как кажется, не особенно велика по количеству членов. В 53 году были еще возможны общие собрания всех антиохийских христиан в одном месте. Но по внешнему благосостоянию и по бескорыстной ревности в распространении веры антиохийская церковь была выше иерусалимской. Иудеи, жившие в больших торговых городах империи, жили сравнительно гораздо богаче, чем иудеи иерусалимские, и никогда не терпели таких бедствий, какие постигали часто Палестину и Иерусалим. В частности в христианскую общину в Антиохии вступали иногда люди весьма состоятельные, напр. Менаем, молочный брат Тетрарха Антипы. Поэтому-то во время голода в Иерусалиме антиохийские христиане нашли возможность для себя послать туда с Павлом и Варнавой богатую милостыню. Точно также, может быть вследствие внешнего благосостояния, может быть вследствие того, что антиохийская церковь состояла из различных по национальностей членов, Антиохия была более, чем Иерусалим, центром, или, по картинному выражению одного писателя, зажигательным стеклом христианской миссии. Отсюда Павел и Варнава начинали свои миссионерские путешествия и сюда же потом возвращались.

Голод в Палестине и Иерусалиме продолжался четыре года, с 44 до 48. Незадолго до этого времени палестинское население было доведено уже до бедности тяжелыми налогами Ирода Агриппы. Тем более трудно было для него переносить теперь насту пившее бедствие.

Между тем римское правительство, недавно обессилившее народ податями, чуждо было всякой заботы помочь ему во время бедствия. Все мысли императора были заняты тогда заботою о том, как бы облегчить подобное же бедствие, постигшее столицу империи – Рим. Там голод начался двумя годами раньше, чем в Палестине⁵⁰, и народ этим бедствием доведен был до открытых возмущений. Однажды раздраженная чернь напала на самого императора Клавдия, на чала бросать в него корками черствого хлеба, и он, в разодранной одежде, едва успел скрыться от их ярости. Результатом этого восстания было множество узаконений и распоряжений, изданных императором с целью усилить подвоз хлеба к Риму из провинции. По этим узаконениям всякий холостяк, на свой счет соорудивший барку для подвоза хлеба и занимающийся этим делом, освобождался от особых податей, налагаемых римским законом на всех лиц, не вступивших в брак. Бесправные латиняне, за туже самую услугу, получали право полного гражданства, а женщины права матери, имеющей четырех детей⁵¹. По тому же поводу, желая сделать устье Тибра доступным для больших судов, император устроил гавань Остия и великолепную на ней мельницу⁵². Слабохарактерный император, боясь за свою жизнь, требовал даже, чтобы немедленно начался подвоз хлеба, не смотря на то, что это было зимнее, бурное на море, время. С наступлением удобного времени все запасы провинций были опустошены в пользу Рима. При данных обстоятельствах, жители Палестины и Иерусалима не только не могли рассчитывать на помощь правительства, но лишены были даже надежды на подвоз хлеба из близкой хлебородной страны Александрийской.

В святом городе, по выражению Иосифа Флавия, царствовала снедающая сила голода. Величайшим самопожертвованием со стороны голодающего народа было то, что во время пасхи принесена была в жертву обычная 41 мера зерна. Цены на хлеб поднялись почти во 100 раз против обыкновенного. Прежде за 1/2 динария можно было купить 12 ассоронов зерна, а теперь за один ассорон платили четыре динария⁵³. Впрочем, теперь зерно продавалось уже не прежними большими мерами, а пригоршнями, как дорогой товар. Это было время третьей печати, о которой тайновидец говорит: «И егда отверзе третью печать, видех третье животное глаголюще: мера (хойникс – две пригоршни) пшеницы за динар и три меры ячменя за динар: и елея и вина не вреди»⁵⁴. Последнее обстоятельство еще более усиливало тяжесть голода. В то время как бедняки ничего не собирали со своих полей, в садах людей достаточных маслины и виноград приносили плоды в прежнем изобилии. Бедствие и здесь также приводило к возмущениям. В это именно время обманщик Февда повел голодный народ на Иордан, в землю, текущую медом и молоком⁵⁵.

Иудеи рассеянные и прозелиты иудейства старались по возможности облегчить это бедствие своих иерусалимских единоверцев. Особенно щедрое пособие дано было иудеям иерусалимским семейством правителя области Адиабены, которое недавно обращено было в иудейство старанием раввинов Анании и Елеазара. Сострадательная княгиня Адиабены Елена, к счастью иерусалимлян посетившая Иерусалим во время самого сильного голода и своими глазами с ужасом, видевшая умирающих голодной смертью, все свое имущество употребила на покупку хлеба из Александрии и сушеных винных ягод из Кипра. Иудеи долго не могли забыть об этой, оказанной им, помощи, и до времен Иеронима почитали в Иерусалиме гробницу сына этой княгини. Христиане Иерусалима, в то же самое время голода, получили вспомоществование от христиан Антиохии, принесенное в Иерусалим апостолами Павлом и Варнавой.

Но сторонняя помощь была все-таки недостаточна для того, чтобы сделать жизнь в Иерусалиме сносною. Голод продолжался, а к нему, как это часто бывало в Палестине, присоединились и другие бедствия. Лесные звери, не находя пищи в опустошенной стране, начали делать набеги на поселения и нападать на людей. Началась моровая язва. Продолжались восстания и война с римлянами⁵⁶. Таким образом – голод, война, мор, нападение зверей – вот четыре величайших несчастья, одновременно губившие население Палестины и Иерусалима. Лучшее средство спастись от смерти было выселение, и выселение началось в самых широких размерах. Верующие иудео-христиане также расселились из Иерусалима по разным странам и распространяли христианство в местах своего нового поселения. Но некоторые из них, может быть по укоренившейся под влиянием долговременного бедствования привычке из всего извлекать материальную пользу, и при распространении веры не чужды были корыстолюбивых видов. Таковы были те лжеучители иудео-христиане, которые восставали на апостола Павла. Апостол делает прекрасную характеристику их, говоря, что у них «Бог был чрево», характеристику, напоминающую нам о иерусалимском голоде⁵⁷. В другом месте апостол укоряет Коринфян за благосклонность к людям разоряющим их: «любезно бо приемлете безумныя, мудри суще. Приемлете бо, аще кто вас порабощает, аще кто поядает, аще кто (не в лепоту) проторит»⁵⁸. Он вполне законно противопоставляет свое бескорыстное проповедническое служение корыстолюбивой деятельности этих учителей. «Несмы, якоже мнози, нечисто проповедующие слово Божие, но яко от чистоты»⁵⁹.

Первым местом проповеднической деятельности апостолов Павла и Варнавы, во время их совместного проповеднического путешествия, был о. Кипр.

О. Кипр был сенаторской провинцией римской империи и состоял под введеньем римского проконсула. Во время прибытия апостолов таким проконсулом был Сергий Павел, – имя которого, как думают, апостол Павел усвоил себе. Может быть, это был тот Сергий Павел, на которого, как на авторитета, постоянно ссылается Плиний, описывая о. Кипр в физическом и политическом отношении⁶⁰.

Прибрежье острова издавна славилось своей плодоносностью и своею торговой деятельностью. На нем было несколько торговых городов. Восточная гавань острова, к которой имели обыкновение приставать идущие из Сирии корабли, была Саламин, с замечательным храмом Юпитера Саламинского. Здесь вероятно и апостолы впервые вступили на берег острова. Главный город острова, резиденция проконсула, где также были апостолы, напротив находился на самой западной стороне, куда, прежде всего, могли доходить известия из Рима. Это был древний знаменитый город Пафос, где прорицающая богиня сообщала вопрошающим свои предсказания. Предсказаний этой богини не усомнился вопросить даже император Тита, в критическое для себя время⁶¹. Здесь была школа предсказателей, мудрость которых переходила из рода в род путем хранимого в тайне предания⁶². Выло еще третье языческое святилище на острове – святилище Венеры Амафузии. Язычество вообще было здесь очень сильно, и жители долго употребляли все свои усилия, чтобы отстоять за своими храмами право убежища⁶³. Но вместе с тем на острове было много иудеев, которые, в виду грубых культов язычества, твердо держались своих обрядов и имели не мало прозелитов⁶⁴. Вероятно главным образом проповедническая деятельность здесь принадлежала Варнаве, так как остров был его родиною и все на нем было ему знакомо. Апостол Павел, избегавший созидать на чужом основании, при начале второго путешествия не пожелал вторично побывать в Кипре.

Памфилией назывались собственно южные склоны Тавра, лежание к западу от Киликии: – узкая береговая полоса между горной частью Писсидии и Средиземным морем.

Главные города Памфилии были Атталия и Пергия. Первый город лежал около самого моря, при устье быстрейшей реки Катарракта; второй на большой судоходной реке Цестре, в 60 стадиях, т. е. больше чем в 10 верстах от впадения её в море. Речная долина Цестра и ложбина Катарракты представляли собою единственные пути из горной страны писсидийской и ликаонской к берегу моря, и предприимчивые торговцы, между прочим, иудеи, переправляли по ним богатые товары: деревья, брусья, масло, смолу, стираксу, кожи, шерсть и др. Пергия в этом случае, несмотря на то, что лежала вдали от моря, была все-таки более значительным торговым пунктом, чем Атталия, потому что Цестр, с многочисленными его озерами, заходил далеко в глубину Писсидии и представлял собою самый удобный водный путь сообщения. Кроме того Пергия была священным городом Дианы и таким образом подобно Ефесу была городом важным в религиозном отношении⁶⁵.

За Пергией начинается в Памфилии разнообразная дикая местность: долины, горы, равнины, горные цепи. Населенная дикими и храбрыми горными жителями: сельгенсами, гомонадеерами, исаврийцами и клитянами, которые в их ущельях смеялись над римскими легионами, местность эта была в римской империи чем то вроде Кавказа и война шла здесь беспрерывно⁶⁶. Даже во времена Тиверия, по словам Страбона, эту местность нельзя было считать вполне покоренной⁶⁷. В Малой Азии не было другой области, которая в такой степени оставалась бы в состоянии нетронутой дикости. Здесь недоставало самого первого условия культуры – греческого языка, так как племена упорно держались своего древнего диалекта.

Читая у Цицерона и Страбона описание этой страны, мы не только поймем, почему Иоанн Марк отделился в Пергии от Павла и Варнавы⁶⁸, но имеем даже право думать, что собственно по поводу посещения этой страны апостол Павел говорит, что·он, «как раб Христов терпел беды на реках, беды от разбойников, беды от иудеев, беды от язычников, беды в городах, беды в пустыне»⁶⁹. Но чем опаснее представляется предприятие идти по пути, по которому ходили только купеческие караваны, тем настоятельнее возникает вопрос: почему апостолы Павел и Варнава избрали собственно эту местность Тавра для своей деятельности, когда им открыты были и морские и сухопутные пути к большим городам, которым предстояла гораздо лучшая будущность сравнительно с этими обнаженными скалами дикого Тавра? Можно составить только одно предположение. Удаляясь в такую глухую местность, апостолы, очевидно, желали найти такие отдаленные синагоги, которые не были еще заражены духом партий, не были исполнены предубеждений, и должны были с открытыми объятиями принять странника с отдаленной их родины, который, совершая путешествие, видел и священный город, и иудейские общины по берегам Средиземного моря.

Памфилия, лежащая к югу от Тавра, была, так сказать, только началом обширной провинции Галатийской. В позднейшие времена большей частью обе провинции управлялись одним проконсулом⁷⁰.

Долина Цестра, по которой держал свой путь апостол Павел, вела, прежде всего, в землю сельгенсов, в нагорную Писсидию. «По дороге, говорит Страбон, встречаются мосты, но жители, благодаря дикости природы, всегда сохраняли независимость и теперь не признают над собой ничьей власти»⁷¹. Главным пунктом этого племени был город Сельгия, лежащий еще на южных склонах Тавра. Он окружен был горной равниной, которая была весьма замечательна по свежести воздуха, красоте природы, изобилию плодов.

Далее на северо-западе жили горцы Солимеры. Представителей этого племени Харил видел в войске Ксеркса. «Они с всклоченными курчавыми волосами, говорит он, на голове носят завитую гриву коня». С тех пор племя это с трудом и весьма медленно подвигалось по пути культурного развития⁷². Холмы, на которых они жили, отличались дикой природой, покрыты были высокими еловыми лесами, богаты водой. Не находя на западе никакого стока, вода здесь образовала большие прекрасные озера, о которых упоминают как древние, так и новейшие путешественники⁷³.

Еще далее к северу, за поселениями и сельгенсов, жили гомонодееры, самый грубый из всех писсидийских народов. Народ этот, не имея городов, жил в пещерах, на недоступных скалах. Их сорок четыре лагеря наводили ужас на живших в окрестности поселян и пастухов. Внезапно делая нападение и похищая имущество мирных поселян, гомонодееры сами были недоступны в своих горных жилищах.

Следуя далее по течению реки Цестра, мы достигаем до горной крепости Кайстра – Педион или Салассы, где начинается разделение реки. От этой крепости остается только тридцать стадий, верст пять до Апамеи⁷⁴. Это была мирная область, по которой пролегала большая военная дорога к Ефесу, представлявшая весьма оживленный торговый тракт.

На севере этой области лежала Антиохия Писсидийская, где находилось древнее, обладавшее большими богатствами, святилище Мена, азиатского бога луны⁷⁵. В то время, когда Антиох принужден был уступить римлянам Малую Азию по всей стороне Тавра, эти новые завоеватели признали Антиохию городом свободным. Со времени Августа, она сделалась римской колонией с именем Кессария. С тех пор антиохийская монета чеканилась с надписью: Col. Coes. Antiochiae. Под защитой римских ветеранов, в Антиохии поселились иудеи, имели здесь свою синагогу, и без сомнения деятельно занимались торговлей, отправляя товары по долине Цестра в Пергию и по долине Маандера в Ефес.

Центром галатийской провинции была область Ликаония, лежащая на восток от Антиохии в самой средине Малой Азии. Горные страны Ликаонии, говорит Страбон, холодны и голы и весьма мало имеют воды. Тем не менее, в этой области водятся дикие ослы, и бесчисленные стада овец находят себе здесь пропитание. Жители ее, занимаясь овцеводством, часто приобретают себе большие богатства. Главный город Ликаонии Икония прекрасно населен и его окрестности более плодоносны, чем те местности Ликаонии, где водятся ослы. Кесарь Клавдий признал Иконию римской колонией и назначил сюда римский гарнизон для предохранения города от нападения хищных исаврян и клитов. Вместе с тем в Иконии поселилось много иудеев, которые имели здесь свою синагогу. Здешние иудеи весьма вероятно стояли в самых близких отношениях к иудеям, жившими в Тарсе. Тарс, из городов, лежащих по южную сторону Тавра, был самыми ближайшими к Иконии. Во времена Цицерона Икония наравне с Тарсом была главными городом Киликии и проконсулы киликийской провинции попеременно то в том, то в другом из этих двух городов имели свою резиденцию⁷⁶.

К югу от Ликаонии начинаются снова отроги Тавра, где следует искать другие два города, упоминаемые в деяниях апостольских, Листру и Дербию. Листра, по словам Птоломея, находилась в расстоянии 8 часов пути от Иконии и лежала на границах Исаврии. Вблизи Листры, но уже глубже в горах, находим мы Дербию, которая несколько времени была столицею вождя горного племени клитов, много лет громивших «врата Киликийские», т. е. причинявших вред тарсийской торговле⁷⁷.

К северу от Иконии, начиная с озера Тата, лежит область реки Галиса с ее многочисленными притоками. Горная поверхность здесь мало по малу понижается к Черному морю и ручная долина Галиса с побочными долинами, по устройству своей поверхности, по своим богатым лесам и еловым рощам, напоминает природу Германии. Здесь жили собственно галлы или галаты, племя, давшее имя всей провинции. Галаты, видя на юге бесплодную страну Ликаонию, постепенно расселялись все далее и далее к северу, куда указывало им и самое течение реки, на которой они жили. Первоначально имя Галатии принадлежало области, лежащей по обоим берегам Галиса и составляющей северный выступ между великой Фригией и Понтом. Но во время Августа, предводитель галатов Аминта, вступив в дружеские отношения с римлянами, успел расширить свое царство от ручной области Галиса до северных склонов Тавра, подчинив Галатеи все описанные нами местности. Вскоре затем галатийское царство перешло во власть римлян и переименовано было в римскую провинцию Галатию. В 26 году до Р. Христова, после того как Аминта, этот Ирод Малой Азии, был убит во время стычки с шайкой горных гомонадееров, Цезарь признал галатийское царство римской провинцией.

Приняв Галатию под свое ведение, римское правительство сделало несколько бесплодных попыток проведением военных дорог и основанием военных колоний успокоить страну, населенную такими воинственными дикими племенами. В первое время эти попытки имели некоторые успехи. В 11 году пред Р. X. проконсул Квирин усмирил даже гомонадееров, заморив их голодом в их горных долинах и распродав 4000 человек в рабство, так что у них не осталось боле молодежи⁷⁸. Но во времена Страбона и Плиния, судя по их описаниям, положение Галатии было далеко неспокойное и война с горцами шла без перерыва. В самые последние годы правления Тиверия сирийский полководец Вителлий снова вынужден был послать войско в окрестности Дербии для защиты от клитов⁷⁹.– Тоже было и при Клавдии. Тем не менее, эти войны, как кажется, много содействовали расширенно галатийских городов. По свидетельству находящихся на стенах надписей, Икония во времена Клавдия была отстроена прокуратором провинции Пупием Презенсом, и названа Клавдией или Клавдиконией⁸⁰. Точно также Листра и Дербия, по словам Плиния и Птоломея, были в их время весьма значительные города.

Не более здесь имели успеха бывшие ранее попытки селевкидов оцивилизовать страну, и провести в нее эллинский культ. Нравы народов Галатийской провинции остались по-прежнему дики и круг религиозных их воззрений по-прежнему своеобразен. Они служили не «светлым богам греческого Олимпа», но, по выражению апостола Павла, «не по естеству сущим богом, немощным и худым стихиям»⁸¹. Порабощаясь элементарным силам природы, галатяне наблюдали дни и месяцы, времена и лета, т. е. служили первоначальным фригийским божествам – Лупу Аттесу, т. е. изменениям круга луны, и Рее Цибелле, богине, вновь возвращающейся силы природы⁸². В изменениях луны видели они самый лучший символ замираниям и оживлениям сил природы, придавали этим изменениям самое широкое астрономическое толкование. Принимая во внимание такие религиозные воззрения галатов, мы поймем, почему апостол ставил в особенную вину тамошним христианам празднование иудейских новомесячий и суббот: он видел в этом возвращение их к их первобытной языческой религии. Главнейшие капища галатийских божеств находились в Антиохии и Иконии. Весной в честь их совершался главный праздник. Дикие толпы галлов с диким криком ululatus стремились тогда чрез горы и долины в священные деревни и города. Сам способ празднования совершенно не имел того торжественного порядка и той торжественной обстановки, какой отличались эллинские обряды. Богослужение состояло из бестолковой игры на оглушающих кимвалах, ручных барабанах, свирелях и других громких инструментах. Эта бестолковая игра сопровождалась пляской оскопленных жрецов, доходивших при этом до крайнего исступления. Всему этому также давали символическое значение. Круглый тимпан обозначал собою мировой круг⁸³, тибия с ее отверстиями – гармонию природы⁸⁴, пляски жрецов при жертвоприношении во время восхода и захода солнца представляли собою движение звезд и т. д.⁸⁵. Когда апостол Павел выражает желание, чтобы жаркие приверженцы иудейской обрядности, смущавшие галатов, были осечены⁸⁶, он, очевидно, уподобляет их тем жрецам, которые служили при храме антиохийском и, подобно тому, как иудеи во имя своего обрезания, надеялись получить благоволение божества во имя своего оскопления.

Из религиозных преданий, распространенных в галатийской стране, особенно замечательно было предание о потопе. Фригийцы имели свой миф о великом потопе и вместо Ноя своего Наннока. По их мнению, Фригия первая освободилась от воды, и ковчег остановился при горе, находящейся в Келане. Даже живущие здесь иудеи думали, что Фригия была той страной, откуда голубь принес Ною масличную ветвь, и где остановился ковчег. Такое убеждение выражается в книгах Сивилл, составленных иудеями. «Фригия! ты впервые освободишься от воды, по окончании потопа ты вскормишь новых людей, вновь начинающееся племя, которого матерью, прежде всего, будешь ты»⁸⁷. «Здесь, говорится в другом месте Сивилл, здесь раздался голос божий: Ной, спасенный, верный, выйди смело вон из ковчега с сыновьями твоими и родственниками, и тремя женами сыновей твоих и наполните всю землю»⁸⁸. Кроме этого мифа о потопе были и другие предания о близких некогда отношениях Фригии к Иудее: так напр. александрийский иудей, сочинитель третьей книги Сивилл, свидетельствует, будто царство Соломона простиралось доселе «и на народ Памфилии, на персов и даже на фригийцев»⁸⁹. Все эти предания могли служить для апостола поводом к начатию проповеди, когда он пришел в эту землю, где, гораздо более чем где-либо прежде, он был в центре язычества.

Как по своим религиозным воззрениям галаты были народ своеобразный, чисто азийский, так и по своему быту и нравственному характеру они не были похожи ни на греков, ни на римлян. Читая послание к галатам, мы видим, что апостол имел в виду какие-то особенные, господствовавшие исключительно в Малой Азии, обычаи. Делая различие между наследием сынов Сарры и Агари, или приводя галатам пословицу, что пока сын несовершеннолетен, нет различия между ним и рабом, апостол, очевидно, приспособляется к азийским воззрениям. Все эти аналогии понятны были только для жителей Азии, в стране, где господствовали полигамия и наложничество, где постоянно шла борьба между сыновьями жены и сыновьями рабыни, где князья рабы были с древнейших времен и наследственные права дочерей были так ничтожны, что буквально верно можно было сказать – «если мы сыновья, то мы и наследники». – Нравственные недостатки галатян были также особого рода. Горячи, вспыльчивы и жестокосерды были добродушные, общительные и гостеприимные потомки древних фригийцев. Но вместе с тем они не были так высокомерны, так суетны, так способны к клевете, так льстивы, как греки. Наряду с этими качествами, которые, когда речь шла о фригийце, вошли в пословицу, они отличались еще легковерностью и полным радушьем по отношенью к иноземцам, которые их иногда и обманывали, изменчивостью образа мыслей и ненадежностью, что все слишком хорошо испытал апостол во время своей проповеди в Галатии. Но что всего более угрожало христианству в этой стране, это необузданная чувственность, какой предавались жители Азии. Чувственная распущенность, стремленье к нечистым удовольствиям, грязные помыслы, которые и доселе так свойственны малоазийцам, были присущи им с древнейших времен. Уже иудейский писатель древних Сивилл ставил это в упрек жителям Галатии, говоря об израильтянах, что они сравнительно отличаются скромностью и не предаются так бесстыдно любострастно, как делают это финикияне и многие другие народы, галаты и азиаты. Даже преданность пьянству и кутежу была не редкостью в этой стране азийского Диониса, где процветало к тому же сладострастное служенье Цибелле. Кипящая страстью кровь, злой необразованный ум, вот характер галатов, у которых убийства были очень нередки. Все это были дела плоти, против которых боролся апостол во время первого своего пребывания в Галатии, и против которых он писал в своем послании к галатам, называя их несмысленными и наперед предсказывая, что «творящие дела плоти царствия Божия не наследуют»⁹⁰. И нет ничего удивительного, что жители этой провинции, для которых было несносно ярмо моногамии, впоследствии легко и всецело предались мусульманству.

Римская провинция «Азия» была унаследована римлянами за 130 лет до Р. X. от Пергамского царства и обнимала собою всю переднюю Азию, от границ Галатии до берегов Средиземного моря, т. е. так называемые земли нижней Фригии: Мизию, Карию и Лидию вместе с принадлежащими к ним островами⁹¹. Главный город этой провинции был Ефес. Следуя указанно истории, которая здесь ищет колыбель греческой культуры, эту землю следует причислить к эллинским, а не к восточным странами. – Это был тот Ефес, где повествовал Гомер, играл Анакреон, воспевали элегии Мимнермон, Фалес, Анаксимен и Анаксимандр решали загадку жизни. Здесь же слепой Гераклит и его друг Гермодор тщетно боролись против легкомыслия демократии, пока, наконец, великий философ, недовольный ефесянами, кончил свою жизнь в храме Артемиды. Здесь мы встречаем также имена великих художников Перреса и Апеллеса. Все это свидетельствует о богатой даровитости поселившегося здесь ионийского племени, с которыми в этом отношении, конечно, не мог сравниться никто из варваров.

Великие литературные воспоминания живы были и теперь в Ефесе. Аполлоний Тианский говорит об Ефесе времен Домициана, что это был город, переступивший границу почвы, на которой был основан и вдавшийся в море, город, наполненный учеными, философами, риторами, город замечательный не столько потому, что в нем много всадников, сколько потому, что в нем тысячи людей, покровительствующих науке⁹².

Ефес, куда прибыл ап. Павел в первый год правления Нерона, главнейший город проконсульской Азии, был расположен не более как на расстоянии одной мили от Икарийского моря, на низменной холмистой местности, орошаемой течением реки Кайстера⁹³. При впадении этой реки, к северу от Ефеса, был рейд и гавань Панормус. Здесь сосредоточивалась разнообразная деятельность подвижного ионийского населения. К гавани приставали корабли с товарами, которые отсюда развозились по разным соседним странам. Будучи резиденцией проконсула, Ефес был центром всех отраслей римского правления. Все дела провинции – политические, судебные, военные докладывались здесь и здесь решались. Новый проконсул, прежде посещения каких-либо других городов страны, должен был торжественно вступить в Ефес⁹⁴. Ефес был город блестящий и обширный.

Между прочим еще доселе остались развалины того величественного театра, в котором чернь волновалась против ап. Павла и, который мог вместить в себя около 30 000 человек.

Средоточным пунктом в Ефесе было древнейшее святилище Дианы, куда стекались толпы народа⁹⁵. Новый храм этого святилища принадлежал к чудесам древнего мира. Богиня почиталась здесь, как мульти-маммия. Ея статуя, сделанная из виноградных лоз в виде мумии, почиталась спадшей некогда с неба. Храм, в котором стояла она, после пожара при Герострате отстроен был ефесянами с еще большим великолепием и содержал в себе драгоценные статуи работы Праксителея, Скопы и Фрасона. Храм этот, имевший право убежища, находился вне города, в низменной местности, вблизи гавани и богатого рыбой озера, которые составляли его собственность. Богачи Азии, a вместе персы и эллины своими дарами богине старались превзойти друг друга. Внутри её священного округа было большое и самое вернейшее банковое учреждение древности⁹⁶. Но кроме драгоценных даров, хранившихся в храме, – ей принадлежали еще обширные леса и богатые рыбой озера, и хотя эти недвижимые имущества несколько раз подвергались секуляризации, жрецам всегда удавалось возвратить их. Мегабидос храма, верховный евнух, имел громадное влияние на правителей города и на чернь. Замечательная статуя богини была святыня, которую с умыслом дозволяли переносить. Маленькие модели храма раскупались в невероятном количестве. Их расставляли в домах местные жители, их увозили с собой путешественники. Около храма Дианы шумно совершался отвратительный культ женской богини Азии и жрецы, для более угодного богине служения, были оскоплены. Диана ефесская не имела собственно никакого сходства с дорийской и аркадской Артемидой. Богиней ефесян, в сущности, была Цибелла, которую ионийцы отождествляли с Артемидой только благодаря ее отвращению к мужскому полу. Так как при отвращении эллинов от скопчества только немногие из них соглашались этой ценою купить себе жреческое достоинство, то жрецы были из азийцев, и в город, сделавшийся эллинским, проникло восточное богослужение. Хотя для образованных такое богослужение, чем далее тем более становилось отвратительным, но в массах возбуждало фанатизм. Они страстно любили танцы, говорит Филострат о ефесянах, и везде в Ефесе слышен был шум волн моря, евнухов и толпы⁹⁷.

Характеристичны были в служении богине процессии и круговые обходы жрецов. Дикая музыка кимвалов и ручных барабанов, флейт и рогов, сопровождалась при этом неистовыми танцами вооруженных жрецов, которые, держа в руках зажженные факелы, с неистовыми криками проходили улицы и поля. Даже в смягченной форме культа Дианы всегда оставались следы дикого, исполненного энтузиазма культа Цибеллы, и даже в фанатическом крике греков «велика Диана ефесская», слышится, что то сходное со священным криком ululatus, которым чтили азийцы Цибеллу. Священные питомцы культа Цибеллы-Дианы, по временам с громким криком проходя город, под видом служения божеству совершали самые ужасные бесчинства, которые обстоятельно описаны Апулеем в 8 и 9 книгах его метаморфоз. Псевдо-Гераклит говорит, что именно эти нищенствующие жрецы Дианы были виновниками и покровителями всякого зла и ночные торжества Цибеллы были истинной гибелью для добродетели и невинности⁹⁸.

Но даже помимо храма великой Дианы Ефес был особенно священным городом. Как позади впадения Кайстера был храм Дианы, так к югу от города лежала роща Латоны, орошаемая рекой Кенхриусом, берега которой были осенены кипарисами и масличными деревьями. Там показывали место, где Латона, после рождения Аполлона и Дианы, скрывалась от враждебной Юноны и защищалась от диких зверей. Теперь эта прекрасная роща была местом увеселений для ефесян, и они с величайшим восторгом рассказывали о красоте Кенхриуса⁹⁹.

Гераклит также имел в Ефесе свое особое святилище, которое находилось вблизи города, на холме Гермеса, где Гераклит впервые возвестил некогда о рождении двух божественных близнецов¹⁰⁰.

До какой степени преданы были ефесяне религиозным интересам своего города, об этом мы можем судить по речи, сказанной представителями этого города пред римским сенатом в 22 году, когда поднят был вопрос о том: не ограничить ли право убежища, данное малоазийскому храму. Прежде всего, говорить Тацит, выступили ефесяне, доказывая, что не в Делосе, как думают многие, а именно у них родились Диана и Аполлон. Они говорили, что у них протекает река Кенхриус и находится роща Ортигия, где Латона, чувствуя наступление родов, оперлась на маслину, существующую еще и теперь, и родила миру этих божеств. По воле богов эта роща сделалась священной. Сам Аполлон, убив циклопа, здесь нашел защиту от гнева Юпитера. Позднее, по соизволению Геркулеса, когда он завоевал Лидию, устроен был здесь храм, права которого, ни персами, ни лакедемонянами, ни римлянами не нарушались¹⁰¹. – В городе, где так сильна была вера в божество, так укоренен был религиозный культ язычества, естественно не было недостатка и в мелких шарлатанах, которые обольщали народ, делая заклинания и чародейства и продавая амулеты. Ephesia grammata, содержащая в себе формулы ефесских заклинателей, славилась во всем мире. Астроном Бальбил, происходивший из Ефеса, об явил Нерону роковой приговор и пользовался таким уважением, что ради его Веспасиан возобновил некоторые привилегии города¹⁰². До какой степени население Ефеса предано было суевериям во время Нерона, об этом мы можем судить по следующему рассказу Аполлония Тианского. Когда посетила город язва, говорит он, тогда один маг привел взволнованную чернь в театр, – (где некогда толпа свирепствовала против апостола Павла), и показал ей старика, одетого в лохмотья, говоря, что он виновник язвы. Чернь схватила камни и убила привидение. Но когда снова разгребли каменья, увидели труп бешеной собаки. На месте, где был убит демон. была поставлена статуя Гераклеса Апотропея¹⁰³. Конечно и возмущение против ап. Павла, бывшее на том же месте и почти в тоже время, не менее ясно свидетельствуете о том, до какой степени народ был предан суевериям.

Но город был замечательным не по одному только служению богам. Помимо его важного значения в религиозном отношении, он имел еще не менее важное значение и в отношении политическом и торговом, как главный город Азии и Эгейского моря. Его торговая деятельность с каждым днем усиливалась все более и более, и Страбон называет Ефес самым важнейшим по торговле городом во всей Малой Азии. Всего яснее описывается эта торговая деятельность Ефеса в Апокалипсисе¹⁰⁴. Как часто тайнозритель обращает свой взор на плывущие по морю корабли и на волнение в гавани Панорма, где стоят поденщики, купцы и корабельщики, и все трудящиеся на море. Там он слышит голоса певцов и арфистов, звуки флейты и духовных инструментов, и видит товары из золота и серебра, и драгоценных камней, и перлов, и виссона, и пурпура, и шелка, и шарлака; и различного рода сосуды из слоновой кости; и различного рода украшения из драгоценных деревьев, из глины и железа и мрамора; и корицу, и фимиам, и благовония, и масло, и крупчатый мед, и пшеницу, и рогатый скот, и овец, и коней, и .экипажи и тела людей и даже их души. Глядя на эту кипучую деятельность в гавани Панорма, тайнозритель предвидит, какое впечатление произведут на этот мирской муравейник первые знамения наступления суда над миром и весть о гибели Рима. Торговцы будут плакать и стенать, что никто уже более не будет покупать их товаров, и корабельщики воскликнут от ужаса, когда увидят дым городского пожара; и все посыплют пеплом свою голову и скажут: «горе тебе великий город, где все, имеющие корабли, обогащались от твоего великолепия; потому что в один час ты стал пустыней».

Иудеи уже давно жили в Ефесе. Еще диадохи, не смотря на протест местных граждан, дали им право называться ефесянами. Скоро затем последовавшее наступление римского господства над Ефесом еще более было полезно для ефесских иудеев¹⁰⁵. Они успели исходатайствовать себе у проконсула Долабеллы и других римских правителей многоразличные привилегии, о которых сообщает Иосиф Флавий. Богослужебные собрания их были поручены наблюдению и охране особого архонта. Все ефесские иудеи были освобождены от военной службы¹⁰⁶. Из их просьбы о том, чтобы им позволены были вполне свободные сношения с храмом иерусалимским, а равно и из истории ап. Павла ясно видно, в каком живом общении находились здешние иудеи с храмом иерусалимским. Читая «Деяния апостольские», мы видим, что религиозная жизнь местных иудеев была в самом возбужденном состоянии. Такая религиозная иудейская община должна была вдвойне иметь побуждение начать пропаганду в среде язычествующих сограждан, так как бесчиние культа Дианы тяготило всех благомыслящих людей¹⁰⁷. Из рассказа Деяний мы ясно видим, что главными защитниками культа Дианы, потерявшего силу, были только торговцы статуэтками, жрецы, различные должностные лица, служащие при различных учреждениях, подведомых храму Дианы, вообще люди, для которых с культом Дианы было связано их материальное благосостояние. Со стороны ефесских иудеев мы не раз видим попытки вызвать к пробуждению нравственное чувство в своих греческих согражданах. Еще прежде отменение служения евнухов при Домициане¹⁰⁸, следовательно, во времена первых императоров, какой то ученый иудей предпринял смелую попытку отвлечь ефесян от служения Диане, и, открыв весь вред освященного культом бесчиния, составив смелую сатиру на языческое богослужение вообще, он старался довести своих читателей до признания единого Бога. Уважение ефесян к философу Гераклиту навело этого иудейского писателя на мысль воспользоваться для своего предприятия достоуважаемым именем этого, популярного в народе, философа, о котором шла молва, будто бы он сказал, что ефесяне готовы стоять друг за друга до смерти¹⁰⁹. Авторитет этого философа был гораздо важнее для ефесян, чем кого бы то ни было другого. Поэтому этот хорошо знакомый с греческой литературой и серьезно изучивший логику Аристотеля сын синагоги под именем Гераклитовых решился выдать свои сочинения. В них Гераклит объясняет ефесянам, почему он ни разу во всю свою жизнь не смеялся. Чисто с точки зрения ветхозаветных священных книг Гераклит решает здесь вопрос, почему беззаконники благоденствуют и город, несмотря на процветание в нем всех пороков, расширяется. Бог, говорит он, наказывает людей не посредством отнятия богатств, а делает для них гораздо худшее, когда дает им все средства и они грешат до пресыщения¹¹⁰. Таким образом, может быть, вы никогда не будете иметь недостатка в счастье, прибавляет он, обращая свой взгляд на богатства гавани Панормос, как бы ни требовала наказания ваша злоба. Далее писатель вооружается против всех безобразий ефесского идолослужения. Со злой иронией он описывает поодиночке все обряды языческого культа, чтобы показать нелепость каждого из них порознь. Так как храмы, где обыкновенно ставились статуи божества, большею частью получали свет только от дверей и были полутемны, то автор смеется над божествами, стоящими в темноте. Так как еще со времен Гомера считалось постыдным вести свое происхождение от камня, то он каменные статуи богов признаете богохульством. Даже узкий базис, на котором стоят статуи богов, есть насмешка над тем, кого ни небо, ни земля обнять не могут. От осмеяния идолослужения вообще, автор обращается к культу Дианы в частности и находит, что даже у зверей нет такой распущенности, какая требуется этим культом. Ни одна собака не оскопляет другую, говорит он, как делаете вы с Мегабидосом богини, опасаясь того, что её девству будет служить мужчина. Неужели верховный жрец первый будете вынужден проклясть соблазнившую его деревянную статую, для служения которой он избран? И не насмешка ли саму богиню обвинять в страстности, приставляя для служения ей только одних евнухов. Но корень зла, по его мнению, составляют оргии культа Цибеллы – Дианы, ночные торжества при свете факелов, и все древнейшие обряды, которые служат только к тому, чтобы скрывать под своею защитою бесчиние и преступление. Видя все это, говорит Псевдо – Гераклит, отвык я смеяться. Я одинок в этом большом городе. Своей порочностью вы обратили его для меня в пустыню. Неужели должен я смеяться, когда вы, в то самое время, когда молящиеся жрецы совершают процессию с тимпанами, каждый предаетесь любимым своим порокам. Неужели должен я смеяться, когда вижу, что люди становятся непохожи на самих себя, когда смотрю на их одеяние и на их бороду, когда замечаю, сколько напрасного труда употреблено для приготовления головных украшений, как мать отравляет свое дитя, недоросль мотает свое состояние, гражданин грабит свою жену, девочка в священные ночные торжества, благодаря насилию, теряет свое девство, девица, далеко еще не достигшая тех лет, чтобы быть женщиною, уже испытывает все беззаконные удовольствия женщин; одна и та же девица служит любовницей для всего города. Неужели должен я смеяться, когда вижу, как тратятся масло, мази и вино на пирах во время бракосочетания, как деньги тратятся по указанию жрецов, как во время собраний ни о чем столько не говорят, сколько о том, кому присуждена награда на играх. – Видя все это, я отвык смеяться.

Но это картинное описание домашней и общественной жизни в Ефесе послужило автору только основой, чтобы вести своих читателей к вере в истинного Бога. Описывая сперва преступления языческого мира, который предан Богом влечению собственных страстей, он следует той же методе, какой написано было послание к римлянам. Не выдерживая иногда маски языческого философа, он показывает, что только в едином Боге можно находить спасение и освящение и косвенным образом стоит за интересы своих соотечественников, укоряя ефесян за то, что они лишили их некоторых гражданских привилегий, тогда как они, по своей добродетельности, заслуживают того, чтобы быть в списке граждан выше всех. Всего более злоупотребляет он именем Гераклита, стоя за Ноевы предписания и, между прочим, особенно за запрещение есть сырое мясо, в виду того, что кушанья из недожаренного мяса составляли одну из существенных принадлежностей вакханальных оргий¹¹¹. Эта, с таким искусством и с таким замечательным красноречием составленная, проповедь и полемика, автор которой нашел для себя возможным принять на себя маску Гераклита, может служить лучшим доказательством того, что ефесские иудеи не чужды были научного образования и знакомства с греческой литературой, которым славился также, происходивший из Александрии, но принявший христианство в Ефесе иудей Аполлос. Вместе с тем эта полемика свидетельствует, что религиозные вопросы в ефесской иудейской общине занимали видное место и она занималась не только торговой деятельностью, но и религиозной миссией. Как ревностно она предана была этому делу, можно заключать из некоторых прорицаний сивиллиных книг, составленных иудеями. Возвещая язычникам близкое наступление гнева Божия, они старались смутить сердца язычников, и гибель храма Дианы ставили в непосредственную связь с началом мессианского времени. «Храм Артемиды, великолепно устроенный в Ефесе, будет обращен в прах: он будет разрушен землетрясением и колебанием земли и страшным вторжением моря, как корабль, попавший в водоворот морских волн. И разрушенный город Ефес будет жалобно восклицать и плакать на берегу, и будет искать своего храма, в котором не будет уже никого из живущих в нем, ибо потрясающий небесами уничтожит вместе с тем своим громом и молнией и пламенем молнии всех творящих беззаконие»¹¹². Представителем иудейской религиозной пропаганды в Ефесе был также вышеупомянутый халдеец Бальбила, который имел большое влияние на Нерона и обещал ему Мессианское царство на основании предсказаний о Мессии ветхозаветных книг¹¹³. Все это служит доказательством тому, что вопрос о Мессы был в Ефесе весьма возбужден и иудейская пропаганда по своему направлению подготовила население Ефеса к принятие проповеди христианской.

В Европе ап. Павел, прежде всего, проповедовал в Македонии. Здесь, в горах Гамуса, жило гораздо менее испорченное поколение людей в сравнении с населением Малой Азии или изнеженными сирийцами. Мужество, верность, хотя вместе суровость характера, вот те черты, с какими являются македоняне, как в церковной, так и в гражданской истории Население было трудолюбиво, верно принципу монархизма и, не смотря на господство некоторых предрассудков, составляло самую достойную уважения, самую здоровую часть тогдашнего мира. Оно дало церкви Христовой самых вернейших членов и противопоставило самых умеренных противников. С первого и до последнего дня отношения апостола Павла к членам македонской церкви были исполнены особенного любвеобилия и доверия. Здесь не было тех колеблющихся и постоянно меняющих образ мыслей членов, каковы были члены церквей малоазийских, не было членов, гоняющихся за суетностью и отличающихся ненадежным легковерием, каковы были многие члены церкви в общинах греческих. Члены македонской церкви были всегда верны апостолу, всегда послушны, всегда принимали самое живое участие в его делах. Везде в других местах боязливо избегая принимать денежные вспоможения, апостол всегда охотно принимал их от македонян, вполне надеясь, что его поступок не будет здесь ложно истолкован. И когда апостол, удрученный летами, находясь уже в узах в Риме, помышлял о конце своей жизни, он надеялся, что Господь позволит ему до своего второго пришествия оставаться с верными ему филиппийцами.

Апостол вступил на берег Македонии в гавани Неаполис и отсюда немедленно отправился в римскую колонию Филиппы, маленький городок, бывший главным в одной из македонских областей и со времени Августа управлявшийся по римским законам¹¹⁴. Апостол скоро оставил порт Неаполис и отправился в гораздо менее значительную, расположенную в горах, римскую колонию вероятно потому, что там была иудейская община. Иудеи всегда поселялись там, где были римляне, следовали за знаменами римского орла. Так было в Малой Азии – в Антиохии Писсидийской, Иконии, Троаде, Ефесе, так было и в Македонии. В римском правительстве иудеи находили защиту от преследования местных жителей. Кроме того, апостол Павел, будучи римским гражданином, состоя под особенным покровительством римских законов, естественно должен был по преимуществу останавливаться в тех городах, где римские законы имели полную силу. Вероятно поэтому-то внутри валов этой римской крепости, под стенами которой незадолго пред тем происходила решительная битва между войсками Кассия и Брута, и решена была участь римской республики, впервые возвещено было в Европе благовестие о явившемся в мир Сыне Божием.

По той дороге, по которой шли войска Кассия и Брута к решительной битве, по большой, устланной широкими камнями, военной дороге, известной под именем Via Egnatia, отправился апостол из Филипп далее в Фессалонику. Следуя этой дороге, Павел и его спутники могли достигнуть Фессалоники пешком через четыре дня, если они нигде не останавливались. Позади их лежал голубой залив Термы, перед ними виднелись белые зубцы и купола покрытого снегом многосклонного Олимпа, на котором еще во времена Гомера было жилище богов. Там были ворота неба, охраняемые горами, которые то закрывали их облаком, то стягивали это облако и делали Олимп открытым¹¹⁵. Но апостол искал не богов Греции, а сынов Иеговы. Он прошел мимо греческих городов Амфиполя и Аполлонии, потому что, по словам Деяний, не там, а в Фессалониках была иудейская синагога¹¹⁶.

Это замечание, вероятно, нужно понимать так, что в Фессалонике, резиденции проконсула, была главная община македонских иудеев. Они основали здесь главную колонию потому, что они могли надеяться здесь на защиту от правительства и на хороший сбыт товаров. Поэтому, тогда как в Филиппах был у них простой молитвенный дом, здесь, в Фессалонике, македонские иудеи имели свою официально признанную синагогу, в которой видели центр своего культа все евреи, жившие в Македонии.

Во время римского господства Фессалоника сделалась весьма важным торговым пунктом, главным образом вследствие того, что к ней примыкала Via Egnatia¹¹⁷. Эта дорога, начинаясь от Диррахии, важнейшей гавани на Адриатическом море, пролегала через две провинции и, коснувшись в Фессалонике Эгейского моря, снова потом шла по направлению к Фракии. Таким образом, она связывала собой не только Малую Азию с Италией, но вместе Черное море с Адриатическим.

Преданность язычеству в греческом и римском населении Фессалоники была очень слаба. Об этой местности, кажется, в шутку говорили, что никто здесь, «обласканный теплотой Термейского моря, не стремится в туманную прохладу Олимпа». «Восходящие на Олимп, говорит Цицерон, находят теперь там только снег и лед». Вот почему женщины того города, в виду которого находилась гора Олимп, по сказанию древней мифологии место жительства богов, стремились к молитвенному дому иудеев, и многие из жителей с охотою вняли увещанию апостола «обратиться от идол работати Богу живу и истинну, и ждати Сына Его с небес».

Благодаря великому торговому и политическому значению Фессалоники, слово, сказанное здесь апостолом, разносилось далеко, как эхо, и он, выйдя из Фессалоники, побывал еще только в одном малом македонском городке – Берия.

Из городов Македонии, где язычество было слабо, апостол Павел отправился в Афины, митрополию высшего образования, где давно уже не было того доверчивого отношения к религии, какое еще жило в провинциях. В Афинах никто не удивлялся, если слышал что ни будь новое, а, напротив, там все новое любили, и если апостол проповедовал что либо новое, неслыханное, то тем легче он мог встретить здесь полное внимание. «Афиняне, говорится в Деяниях апостольских, ни во что же ино упражняхуся, разве глаголати что или слышати новое». Афины имели тогда славу ученого города. «Там я образую свой ум, изучая Платона, говорил Проперций, или, посещая сады Эпикура мудреца, образую свой смысл. Или буду я с прилежанием заниматься языковедением, – оружием Демосфена, и твое остроумие, мудрый Менандр, привлечет меня к тебе. Или мой взор будет прикован к прекрасным картинам и статуям из глины или из слоновой кости»¹¹⁸. Но в сущности Афины в данное время были только большою школой софистов¹¹⁹. Все реальные и производительные занятия давно уже в Афинах прекратились. Пирей развалился, гавань заволокло песком. Даже древние художественные занятия были забыты. Вместо того явились профессоры, философы, риторы, начальники гимназии, педагоги всякого рода. Ученики все время проводили с учителями наук, выученными рабами, с учителями фехтования и верховой езды. Из обычаев города особенно характеристично то, что года здесь обозначались не по именам римских консулов или местных архонтов, а по именам представителей университетов. Но как ни старалась здешняя философия представить себя в нимбе прежнего блеска, она находилась здесь в том же нравственном падении, как и в Тарсе. Здесь также интригам и раздорам не было конца. Всякий софист целовал края тоги у римского аристократа, если тот соглашался низойти до того, чтобы слушать его курс. Таких влиятельных людей не только чтили почетными именами, называя хорегами и агонофетами, но даже воздвигали множество статуй и бюстов в честь благодетелей главной школы и таким образом буквально обоготворяли знатность. Даже Вероника, безнравственная дочь Ирода Агриппы, была, по приговору ареопага, первая почтена таким внесением ее статуи в Акрополис¹²⁰. Одобрение, с какими относились государственные люди столицы к этой рабской услужливости падающих Афин, едва прикрывало собою иронией, с какой весь римский чиновный мир презрительно смотрел на всякую ученость. Таков был город, куда прибыл апостол Павел в 54 году.

В своей истории Аполлония Тианского, который был в Афинах почти в тоже время, Филострат прекрасно знакомит нас с тем, как принимали здесь чужеземца¹²¹. «Аполлоний, говорит он, прибыв в Пирей, отправился с корабля в город. На пути он много раз встречался с философствующими, ходящими по Фалере. Некоторые из них прогуливались по солнышку почти без одежды, так как осенью в Афинах солнце очень хорошо греет; другие ходили углубясь в чтение книг; третьи упражнялись в разговорах; четвертые спорили друг с другом. Никто из них не прошел мимо него, не обратив на него внимания, а все, напротив, показывали вид, что они узнали его, обращались к нему и приветствовали его дружески».

После такого очерка городской жизни в Афинах совершенно понятен становится нам рассказ Деяний апостольских о проповеди там апостола Павла. Апостол Павел, прежде всего, проповедовал в Агоре Кераменика. Именно вблизи этого места стояла гимназия Птоломея и Стоя Пикилла, давшая стоикам свое имя. Таким образом, апостол вступил здесь в разговор с приверженцами стоицизма и эпикуреизма. Но гораздо подробнее говорится в Деяниях о его проповеди в Афинском Ареопаге. Ареопаг был в Афинах верховным судилищем, учрежденным для того, чтобы наблюдать за точным исполнением законов и за благонравием города¹²². В члены Ареопага поступали архонты после строгого рассмотрения их поведения и отчетов, а равно и другие граждане, отличавшиеся неукоризненной нравственностью и добродетелями. Ареопаг строго наблюдал за поведением своих членов и строго судил их проступки. Говорят, например, что один из членов Ареопага был наказан за то, что задушил птичку, залетевшую к нему в пазуху. Званье члена Ареопага было пожизненное; но люди, позволившие себе какие-либо неблагопристойные поступки, немедленно исключались из Ареопага. Таково было собрание, к которому апостол обратился с своею проповедью, хотя впрочем в данное время оно не отличалось прежним высоконравственным характером. – Свою проповедь в Ареопаге апостол начал речью о замеченной им на одном алтаре в Афинах надписи: «неведомому Богу». Это вероятно был тот алтарь, который был воздвигнуть жрецом Эпоменидом, когда город освободился от язвы и междоусобий. Аналогический факт мы встречаем в Риме, где после землетрясенья не осмеливались приносить жертву какому либо определенному божеству, но принося жертву, говорили: si deo, si deae¹²³....

Но не в суетных Афинах, а в деловом торговом Коринфе основана была на прочных началах первая христианская община и из Коринфа собственно быстро распространилось христианство по Ахаие....

Если апостол Павел, оставив Афины, перешел прямо в Коринф, то мы можем сказать, что он перешел не из города в город, а из синагоги в синагогу. Главная синагога Ахаии была именно здесь, в Коринфе, резиденции проконсула.

Апостол шел в Коринф по весьма бойкой дороге, которая пролегала по коринфскому перешейку (Истму) среди знаменитых еловых лесов Посейдона. Коринфский перешеек представляет весьма низменную полосу земли, к которой с северной и южной сторон спускаются склоны горных цепей. Самое узкое место коринфского перешейка в древности было 40 стадий, т. е. 7 верст или точнее 18,200 шагов. Эта полоса земли была чрезвычайно оживлена, так как товары и всякие корабельные грузы постоянно перевозились с одной стороны перешейка на другую, между гаванями Хиносом и Кенхреей с одной стороны, Лехносом и Коринфом с другой. Даже большие корабли приставали к самому перешейку и товары с них перевозились от Лехноса к Xиносу, где месть было всего уже¹²⁴. По этой шумной торговой дороге шел апостол в Коринф.

Издали виден был Акро-Коринф, высочайший холм во всей местности, на котором расположена была древняя крепость и находился знаменитый храм Венеры. По словам мифологии, Посейдон и Гелиос долго боролись за этот, омываемый морем и ласкаемый лучами солнца холм, пока, наконец, посуду богов, он не присужден был Гелиосу. Но Гелиос уступил этот священный холм Афродиты и с тех пор ее святилище венчает его вершину. Таким образом, бог торговли и богиня любви были покровителями коринфской страны. На северных, покатых склонах холма расширялся город, имевший форму продолговатого четвероугольника¹²⁵.

Конечно Коринф, в который вступил теперь апостол Павел, был не тот благословенный Коринф, о котором воспевал Пиндар, не тот Коринф, стоявший во главе дорийских городов и Ахайского союза, о котором повествовал Фукидид. Тот древний торговый город со всеми его великолепными зданиями и храмами был совершенно разрушен в146 году до Рождества Христова Вандалом Луцием Муммием. Около ста лет лежал Коринф в развалинах, и только холм, да один из храмов пережили бедствие римского погрома¹²⁶. Потом, в 46 году до Рождества Христова и опять за сто лет до прибытия апостола Павла, Юлий цезарь, будучи диктатором, решился снова отстроить город. «Этот город, говорил он, стоял под покровительством Венеры, от которой ведут свой род Юлии». Благодаря этому распоряжению Цезаря, местность скоро была застроена и заселена ветеранами и вольноотпущенниками¹²⁷. Разрывая места для фундаментов, находили замечательные сокровища, художественные изваяния на глиняных отломках, изящные вазы и тому подобные предметы. Эти остатки давно погибшего города были первым предметом торговли в новой колонии¹²⁸ и вместе с тем послужили школой для развития новой техники. Древних изящных вещиц было открыто так много, что и простой солдат украшал ими свое жилище. Колонисты выстроили себе жилища из редкостных экземпляров древних колонн, карнизов и пилястр, украшенных золотом и серебром; и над всем этим висел деревянный навес, крыша из тростника и соломы, которая при ближайшем пожаре делалась добычею огня и губила все под собой. Такова была колония Юлия – Коринф. Быстро здесь стала развиваться торговая деятельность, и по-прежнему стеклись сюда громадные богатства. Благодаря выгодному положению города на двух берегах, он скоро опять сделался центром торговой деятельности, как был некогда, во время господства финикиян. При трудности огибать Пелопоннес и легкости переправлять товары чрез узкий Истм, Коринф стал таким местом транзитной торговли, какому подобного не было в мире. Такому значению города содействовали две прекрасные гавани: Кенхрея и Лехнос. В Кенхрее, на Эгейском море, останавливались большие торговые корабли Азии и Александрии, в Лехносе бесчисленное множество мелких барок, на которых купцы отправляли свои товары в Италию. Кто, как диаконисса Фива¹²⁹, отправлялся в Ефес, тот шел в Кенхрею; кто, как Акилла и Прискилла¹³⁰, хотел ехать в Рим, тот садился на судно в Лехносе.

При таких условиях для возрастания, при таком стечении путешествующего и торгующего люда, неудивительно, что здесь чрез сто лет снова образовался большой город. Но о сходстве этого города с древним Коринфом нечего и думать. Эта колония на Истме, центр европейской торговли, имела теперь латинское устройство. Как главный город римской провинции Ахайи, как резиденция проконсула, как колония с остатками древнего военного устройства, как лагерь римского гарнизона с римскими крепостными сооружениями, – колония Юлия Коринф имела более латинскую, чем греческую физиогномию. Мы находим здесь специально римские места увеселений – гладиаторские игры и цирки, где шла травля зверей¹³¹. Эти удовольствия были отвратительны для греков, достигших более высокого эстетического развития. «Я боролся со зверями», пишет апостол Павел из Ефеса к коринфянам, намекая на так известную в Коринфе игру в цирке. Из истории возникновения коринфской колонии объясняется для нас , почему так многие из членов коринфской христианской общины носили латинские имена. Читая имена коринфских христиан – Тит, Юст, Кай, Крисп, Терций, Кварт, Фортунат, скорее подумаешь, что это была итальянская гавань, чем город древней Эллады¹³². Во многих других отношениях Коринф был городом скорее малоазийским, чем греческим. Понятно, что малоазийская торговля доставляла свой значительный контингент населения этому городу. Понятно также, что в этом городе, где так много было торговой деятельности, должны были поселиться иудеи, так любившие принимать участие в торговых оборотах и всегда следовавшие за знаменами римского орла. В самом деле в Коринфе было очень много иудеев. Ирод, оказавший значительные услуги Коринфу, дал здесь евреям права аборигенов¹³³. В самом Коринфе была синагога, как видно и из Деяний апостольских; но вместе с тем весьма вероятно, что и в Кенхрее, которая преимущественно населена была азийцами, был еврейский молитвенный дом¹³⁴.

Мануфактурная промышленность, развившаяся до высшей степени процветания в правление императоров Августа, Тиверия и Клавдия, здесь, на перекрестке востока и запада, имела, так сказать, выставку. Все, что называется товаром, шло чрез Коринф: бальзам Аравии, финики Финикии, папирус Египта, слоновая кость и кожи Ливии, ковры Вавилона, шерстяные изделия Киликии, шерсть Ликаонии, рабы Фригии. Что касается мануфактурной деятельности собственно Коринфа, то она большей частью состояла в приготовлении предметов роскоши. Как известно во время восстановления города найдено было много глиняных обломков с художественной великолепной работой и много изящных ваз, на которые скоро начался большой запрос. Тогда предприимчивые и знающее лепную работу колонисты начали из глины и руды приготовлять модели древностей – и это было первым промыслом, развившимся в новом городе. Может быть поэтому в Коринфе мы встречаем в большем употреблении имя Тита, так как это прозвище принадлежало одной римской фамилии, занимавшейся горшечным ремеслом. Доселе находят множество древне-римских сосудов с штемпелями «Азий Тит""Публий Тит», «Секст Тит», потому что знаменитое семейство горшечников из Аррециума носило эту фамилию¹³⁵. По крайней мере можно с вероятностью предполагать, что этим промыслом занимался в Коринфе тот Тит Юст , который, по сказанию Деяний, отдал для собрания христианской общины свой дом , находящейся на горе, близ синагоги.

Религиозная жизнь коринфян, прежде всего, состояла в служении Нептуну. Храм его со времен седой древности находился между двумя морями, и здесь совершались знаменитые истмийские игры. Эти игры не прекращались даже в то время, когда Коринф лежал в развалинах. Они совершались тогда в соседнем Сикионе. Идол Посейдона с трезубцем был посажен в храме и статуи его расставлены были в священных рощах. Кроме этого главного храма, множество других было посвящено божествам моря, от которых всегда в зависимости чувствовал себя мореплаватель. Супруга Посейдона Амфитрита, далее Халлата–богиня средиземного моря, Ириза Пелагия – покровительница александрийских кораблей, Левкаос – светящее на море светило, Полемон – бог гаваней, едущий на Дельфине, Тритоны – играющие в раковины, Нереиды – гонящиеся за рыбами, статуи Галены – морской тишины и сынов Пиндара, которые спасают корабли и мореплавателей – вот боги, которые встречаются нам всюду в Коринфе, в храмах, над бесчисленными бассейнами и в священных рощах. Но не забыты были также Тихи и Фортуна, Гермес и Меркурий – угрюмые и хитрые божества торговли¹³⁶. Торговать и наживать выгоду было главным делом в Коринфе.

Другим главным божеством богатого города была Афродита. Ее святилища, стоявшие на Акро-Коринфе и в Кенхрее привлекали к себе толпы народа.

Служение божествам в Коринфе, к удовольствиям чужеземцев, матросов и купцов, было соединено с самыми распущенными обрядами, и рассказы об оргиях, какие бывали здесь во время празднеств, кладут черное пятно на город. Такой город мореплавателей, без предания, без горожан старожилов, без аристократии, главным образом населенный пришлыми, путешествующими по морю людьми, никогда не может быть высок в нравственном отношении. Но в Коринфе кроме того нашли себе приют пороки востока и запада. Матросы в тавернах тратили их жалованье, а молодые купцы делили свои барыши с известными повсюду, бесславными куртизанками Истма. Во время Страбона одна коринфская гетера хвалилась, что она в короткое время присвоила себе богатства трех кораблей¹³⁷. Эмпуза коринфская, высасывающая кровь из юноши, была страшным символом этого гостеприимства коринфских гетер, и полушутя полусерьезно коринфяне символизировали туже мысль, посадив на гробницу одного знаменитого мирянина каменную львицу, которая держала в своих когтях клок волос¹³⁸. В пословицах на всех языках были предупреждения, шутливые и серьезные, относительно этой скользкой почвы нового Содома¹³⁹. Но для апостола, привыкшего к иудейской строгости нравов, такой открытый нравственный разврат был всегда предметом удивления и ужаса, и он мыслил такое состояние только как откровение божественного гнева. Будучи в третий раз в Коринфе, и посылая отсюда послание к римлянам, апостол с ужасом говорит о поведении людей этого языческого мира, которые преданы Богом влечению сердец их, как мужчины, так и женщины. Видя повсюду в Коринфе великолепные храмы и колонны чисто художественного стиля, он видел здесь вместе население, отравляющееся ядом порока и снедаемое грехом и проклятием за грех. Писанные отсюда послания апостола все содержат только жалобы на ту обстановку, какая его окружала.

Богатство Коринфа нисколько не содействовало развитию в нем нравственности, а напротив было источником нового рода пороков. Апостол Павел жалуется на надменность некоторых членов христианской общины. Языческие писатели также укоряют Коринфян за то, что они всегда хвалятся своим «божественным Коринфом»¹⁴⁰. Ювеналь именно к разбогатевшему сыну солдата и облагородившемуся потомку вольноотпущенника обращает гневные слова: «можешь ли ты презирать, женоподобный народ Родоса и Коринфа, можешь ли ты по праву презирать»!¹⁴¹.

К этой характеристике богатого и знатного Коринфа нужно присоединить, что в нем был еще один деморализующий элемент – бездна пролетариев и вместе громадное количество рабов, в которых нуждались богатые и изнеженные торговцы Коринфа для своих торговых дел и развлечений. Позднее рабов насчитывали в Коринфе до 1/2 миллиона, но и в данное время число их, сравнительно с числом свободных граждан, было не в надлежащей пропорции, что естественно не улучшало нравственного состояния города. В этих низших классах был весьма распространен порок пьянства и коринфское пьянство, вошло даже в пословицу.

Внешнее положение города было весьма хорошо. Подобного рода торговые города вообще процветали в мирное время цезаризма, когда господствовала роскошь. Хотя Ахайя снова подчинена была веденью Сената, а эта участь провинциями считалась незавидной; но личность нового проконсула, Аппия Новата Галлиона, могла помирить греков с их участью¹⁴². Он был друг их литературы, брат философа Сенеки, ласковый ко всякому, недоступный только льстецам, человек общительный, водивший знакомство с корабельщиками своего города во всякое время¹⁴³, короче – человек известный своей гуманностью, своей общительностью и своим остроумием¹⁴⁴. По видимому не было повода жаловаться на что бы то ни было. Но в таких городах всемирной торговли особенно вредное влиянье имеет худая нравственная атмосфера, порождающая внутреннюю смерть народа, разложение народа, недостаток всяких освежающих жизненных интересов. Читая послание к фессалоникийцам. мы видим, что апостол предчувствовал приближение этой нравственной катастрофы и в виду ее, может быть, он так часто и так надолго останавливался в Коринфе.