III. Обряды и верования

Многообразие в характере и конструкции культовых памятников, в их величине и в составе жертвоприношений отражает разное назначение этих объектов и своеобразие обрядов, в них совершавшихся. Конечно, следы далеко не всех обрядов могли сохраниться на археологических памятниках, но все же по многим материальным свидетельствам можно в какой-то мере восстановить древние ритуалы, которые, с одной стороны, иллюстрируют и подтверждают данные письменных источников, наполняют их конкретным и, что не менее важно, хронологическим содержанием, а с другой стороны, дают дополнительные новые сведения о языческом богослужении. В свою очередь, обряды отражают различные стороны верований и мировоззрения славян, по ним можно судить о высшей мифологии (Токарев С. А., 1957, с. 110–114).

Понять характер обрядов, совершавшихся на святилищах, и объяснить значение приносившихся там жертв можно только предположительно, учитывая при этом возможность разных толкований. Это связано как с отрывочностью дошедших до нас источников, так и с многогранностью и противоречивостью многих верований и обрядов. Как заметил А.Я. Гуревич, «чуждые нам система взглядов и строй мыслей, господствующие в ту эпоху, подчас с трудом доступны современному сознанию» (1984, с. 19).

Главными составными частями языческого богослужения у славян были моления, жертвоприношения и гадания, завершались все эти действа всеобщим пиром, пением и плясками, что известно из многочисленных известий и описаний. И.И. Срезневский считал, что обряды, совершаемые при богослужении, собственно одинаковы у всех славян и дополняются лишь местными и временными особенностями (1846, с. 63, 104; 1848, с. 32). Это положение подкрепляется выводами современных исследователей о том, что славянская мифология, несмотря на локальные варианты, долго сохраняла основные общеславянские характеристики (Мифы народов мира, 1982, с. 450). Эти выводы подтверждаются и археологическими данными – широким распространением по славянским землям более или менее одинаковых культовых памятников и сооружений на них.

Глубокие корни славянского язычества, уходящие в отдаленную Древность (Рыбаков Б. А., 1981, с 604), сохранение индоевропейских мифологических традиций (Иванов В. В., Топоров В. Н., 1974), близкие черты с верованиями соседних народов (как считает Н.И. Толстой, «почти все признаки объединяют славянскую духовную культуру со многими родственными и соседствующими культурами и традициями Евразийского континента» (1989, с. 16)) – все это позволяет искать довольно отдаленные по времени и пространству аналогии и объяснения славянским обрядам и, во всяком случае, с полным правом привлекать для этого сведения о религии западных славян, содержащиеся в немецких хрониках.

Само строительство святилищ и храмов являлось своего рода жертвоприношением (Чайльд Г., 1949, с. 173). При выборе места для них существовали определенные требования. Как правило, святилища располагались в стороне от жилых построек и находились на холмах или горах, господствующих над окружающей местностью. Это относится ко многим рядовым городищам-святилищам и ко всем известным крупным религиозным центрам славян. «На холме вне двора теремного» было устроено святилище в Киеве, за пределами Новгорода находилось святилище в Перыни. Городище Богит занимает самую высокую вершину в Медоборах, святилища в Звенигороде и Говде расположены на южных, обращенных к солнцу склонах холмов, что было свойственно и некоторым рядовым святилищам (Рухотин, Горбово). Такое расположение святилищ имеет параллели и у других народов. Так, дельфийский храм Диониса – бога растительности и плодородия и прилегающий к нему священный участок находились на южном склоне Парнаса, на довольно крутом подъеме горы (Лосев А. Ф., 1957, с. 317). Для славян объяснение этому находится в Слове св. Григория: «окаянии полдень чтуть и кланяються на полъдень обратившеся» (Афанасьев А. Н., 1865, с. 182). Как и на Збруче, вершины трех гор занимали святилища в Силезии (Шлонжа, Радуния, Костюшко). В горах Свентокжицких святилища расположены на господствующих над местностью вершинах гор (Лысая Гора, Добжешуво, Гора Гродова). Городище Аркона было построено на вершине высокого мыса, с трех сторон защищенного утесами, которые «поднимаются как стены и так высоки, что их вершины не может достигнуть стрела, пущенная из метательной машины» (Саксон Грамматик) (Срезневский И. И., 1846, с. 47).

В какой-то мере уединенное расположение святилищ могло иметь практическое значение во времена гонения на язычников, когда они уходили от преследований в глухие и малообжитые места. Так, вероятно, произошло на Смоленщине, где городища-святилища были спрятаны среди болот. Но основа тяготения святилищ к вершинам на местности была связана с культом мировой горы, присущим многим народам, ассоциирующим с горами разные идеи. Так, у народов Сибири родовая гора рассматривалась как источник происхождения рода и вместилище душ умерших (Кызласов И. Л., 1982, с. 82; Тиваненко А. В., 1989, с. 166–173). По самым распространенным представлениям, имевшимся уже в Ветхом Завете и в античности, гора являлась местом обитания богов и местом принесения жертв (Токарев С. А., 1982, с. 108–113). По общеиндоевропейским представлениям, бог-громовержец обитал на высокой горе, достигающей небес (Гамкрелидзе Т. В., Иванов В. В., 1984, с. 667).

Окружающий святилище лес также имел культовое значение. Збручские святилища находятся в таком же заповедном лесу, как святилище Радигоща, описанное Титмаром Мерзебургским: «Со всех сторон его окружает большой лес, неприкосновенный и священный в глазах местных жителей» (Хрестоматия, 1961, с. 313). Старые деревья и священные дубы, посвященные богу Прове, видел Гельмольд около Старограда (1963, с. 185). Священные деревья и рощи почитались у многих народов. Так, у чуди священные рощи – «кусты» были неприкосновенны и около них располагались могильники (Никитинский И. Ф., 1989, с. 76, 77). Германцы посвящали богам дубравы и рощи, у свебов было распространено представление, «что именно здесь получило начало их племя, что тут местопребывание властвующего над всеми бога» (Тацит, с. 357, 369). В то же время земледельцам было свойственно враждебное и боязливое отношение к лесу, с которым им приходилось бороться за пахотные земли и который был полон таинственных и потусторонних сил. В русских сказках через лес проходила дорога в иной мир, в лесу находилась избушка смерти – Бабы Яги, окруженная забором из человеческих костей (Пропп В. Я., 1986, с. 58).

В комплекс атрибутов святилища Звенигород входили семь источников, вытекающих из-под горы, их вода до сих пор местными жителями считается целебной, излечивающей от многих болезней. Вода по этнографическим данным являлась очищающей, целительной и оплодотворяющей силой, особенно действенными считались воды, взятые из трех или семи источников. Священные источники, как правило, содержали минеральные соли и на самом деле были полезными (Токарев С. А., 1957, с. 71–73). При изготовлении обрядового хлеба воду тоже полагалось брать из семи разных мест (Виноградова Л. К., 1981, с. 17).

Святилища часто располагались на берегах рек и озер, что вызывалось особым значением воды, которая рассматривалась как рубеж между «тем» и этим светом, по воде шел один из путей на тот свет. С этим значением воды, возможно, связано сбрасывание в воду идолов, свергнутых при принятии христианства, но сохранившаяся вера в их силу и страх перед ними заставляли совершать обряд очищения и отправления на тот свет. Точно так же, между прочим, не уничтожали, а пускали плыть по воде старые иконы (Прошин Г., 1988, с. 39). Через воду можно установить связь с миром умерших предков, способных предсказывать будущее, поэтому вода играла большую роль в гаданиях (Виноградова Л. Н., 1981, с. 32). В то же время вода связана с земледельческими культами, ее оплодотворяющая сила была необходима для роста хлебов, для жизни и благополучия людей и животных. К воде, дающей плодородие, приходили бездетные женщины. При помощи воды, как очищающей силы, гадали и судили о виновности преступников (Иванов В. В., 1989, с. 130–140).

Не случайно многим славянским святилищам сопутствуют пещеры. В них, вероятно, совершались какие-то обряды. На горе Богит пещера выбита на северном склоне городища почти в вертикально поднимающейся скале. В скалах около городища Звенигород искусственно сделанная пещера служила часовней и кельей отшельника, который жил здесь до середины XX в. Около пещеры найдены черепки, относящиеся ко времени, начиная с XVII в., вероятно, с этого времени она использовалась христианами. Две пещеры расположены в выбоинах скал на склоне городища Илиев, из-за чего вся гора называется «Пещера». Культовое значение пещерам придавалось многими народами. В «Слове о законе и благодати» есть упоминание, что язычники при крещении спрятали свои кумиры в пещере (Аничков Е. В., 1914, с. 351). В Сибири пещеры считались входом в потусторонний мир, в них совершали захоронения вплоть до XVIII в. (Кызласов И. Л., 1982). По античным мифам, Зевс родился в пещере на горе Ид, в местности, покрытой густым лесом. Рядом с этой пещерой был построен храм, ежегодно совершались жертвоприношения. Остатки жертв найдены во многих пещерах на Крите (Лосев А. Ф., 1957, с. 105–110). Пещеры- провалы глубиной до 14 м находятся около святилищ, расположенных в низовьях Печоры. Ненцы использовали их до XVII в., в них сбрасывали жертвы (Хлобыстин Л.П., Отчет 1985 г.). У лопарей до XVIII в. сохранялись капища на горах, где стояли идолы, которым приносили жертвы, в подножии горы были выбиты пещеры, где тоже совершали жертвоприношения (Аничков Е. В., 1914, с. 355).

Подобное значение, вероятно, имели и специальные ритуальные колодцы, вырытые на городищах-святилищах. Два таких колодца находятся на горе Богит, колодцы имеются на святилищах Звенигород, Говда, Зеленая Липа, Бубнище (рис. 9, 2; 10, 5, 6; 14, 3). Все они расположены на вершинах холмов и, несмотря на довольно большую глубину (на Зеленой Липе 14,5 м), не достигали воды, были сухими. Для сбора воды не было необходимости, так как все эти святилища не были местом постоянного жительства, не были они пригодны для обороны и осады; кроме того, городища были окружены водными источниками, а в Звенигороде к источнику, находящемуся в 30 м от колодца, была проложена специальная дорожка. Колодцы на многих святилищах были выбиты в твердых скальных породах, что требовало огромных усилий, это еще усугублялось большим объемом колодцев – на Богите и в Зеленой Липе они были прямоугольными в плане со сторонами 2–3,5 м. К сожалению, ни один из колодцев не был раскопан полностью, но все же данные об их культовом значении имеются. При расчистке колодца в Звенигороде была обнаружена жертва – костяк мужчины с головой, пробитой острым орудием. По сопровождающим его вещам и обломкам посуды костяк может быть датирован XII в. На городище Говда колодец имел круглую форму и диаметр 3,4 м, его стенки укреплены камнями и бревнами. Колодец заполнялся постепенно с XI до XIII в. и перед ним была устроена площадка для жертвоприношений, на которой периодически жгли огонь.

Культовые колодцы известны около кельтских святилищ, в них жрица бросала жертвы, что, по мнению Н. Н. Белецкой, означало отправление посланцев на тот свет (1984, с. 79–81). Около кельтского святилища Липтовская Мара в Оювакии была вырыта шахтовидная яма, в которой находились человеческие скелеты. Исследователи полагают, что это отверстие в земле служило для связи с подземным миром (Pieta Н., Moravttk J., 1980, S. 245–280). У индоевропейских народов распространены мифы о спуске героя в колодец. Герой попадает в потусторонний мир и добывает там богатство и живую воду, а затем возвращается на землю, преодолевая смерть (Мифы народов мира, 1982, с. 531). По А. А. Котляревскому, колодцы имели значение рая и в них можно увидеть всех умерших родственников (1869, с. 77). По-видимому, на славянских святилищах сухие культовые колодцы также служили для связи с подземным миром и для принесения жертв предкам.

В отличие от культовых обычные бытовые колодцы вырывали, как правило, в низких местах. В древности их глубина достигала всего 2–5 м, а диаметры редко превышали 1 м (Vendtova V., 1966, S. 417–437). Колодцы с питьевой водой почитают до сих пор, над ними строят навесы, возводят часовни, ставят кресты, помещают изображения солнца, птиц, зверей (Золотов Ю. М., 1981, с. 274). Колодцы запирают на замок для защиты от злых сил, иногда гадают над специально устроенными из ветвей колодцами (Виноградова Л. Н., 1981, с. 26, 27). О почитании колодцев славянами-язычниками говорится во многих церковных поучениях и в летописях: «Жертвы богомерзъския богом своим приношаху и озером и кладязем, и рощением» (ПСРЛ, СПб., 2003, т. 40, с. 25), «к кладезем приходяше молятсь и в воду мечют велеару жертву приносяше» (Слово Иоанна Златоуста) (Фамицын А. С., 1884, с. 30).

Помимо выбора места для святилища, большое значение придавалось его ограждению, имевшему символический смысл. Это были ровики, круги из камней или частокола, валы, не имевшие оборонительного значения, на вершинах которых разжигали огни и приносили жертвы. Ограды отделяли священный мир, принадлежавший богам, от мирского света, служили защитой от окружающих злых сил – так же, как, по сохранившемуся поверью, спастись от нечистой силы можно с помощью прочерченного вокруг себя круга, или опахи- вания села, или просто протянув веревку (Афанасьев А. Н., 1865, с. 565; Белецкая Н. Н., 1968, с. 396; Жеребцов Л. Н., Конаков Н. Д., Королев К. С.,1985, с. 51). Недаром те, кому угрожала опасность, стремились попасть внутрь святилища под защиту богов и никому «здесь никогда не отказывают в приюте» (Гельмольд, 1963, с. 185). Хотя к самим богам на их капища и в храмы доступ был возможен только для жрецов, как это было в Арконе.

Богослужения сопровождались принесением жертв и общественными пирами, для чего устраивали жертвенные площадки и ямы, строили наземные длинные дома. По представлениям индо-иранцев, воздействовать на волю богов можно, только договорившись с ними, поднеся им определенные дары, и за это получить то, что просишь (Овсянико-Куликовский Д. Н., 1962, с. 149; Бонгард-Левин Г. М., Ильин Г. Ф., 1969, с. 189). Г. Ловмянский подчеркивает, что и у славян богослужение преследовало практические цели, жертвы приносили, чтобы ублаготворить и умилостивить богов (Łowmiariski G., 1986, S. 241, 397). Такое представление существовало у славян еще в VI в.: «...Когда им вот-вот грозит смерть, охваченным ли болезнью, или на войне попавшим в опасное положение, то они дают обещание, если спасутся, тотчас же принести богу жертву за свою душу; избегнув смерти, они приносят в жертву то, что обещали, и думают, что спасение ими куплено ценой этой жертвы» (Прокопий, 1950, с. 297). Посредниками при договоренности с божеством могли выступать предки, которых надо было тоже задобрить поминаниями и кормлением.

Жертвы богам были самыми разнообразными: от продуктов питания – хлеба, мяса, напитков – до кровавых жертвоприношений животных и человека. В жертву могла быть принесена любая вещь, так как все они обладают различными функциями и имеют ритуальное значение (Байбурин А. К., 1981, с. 215–224). Несмотря на то, что состав жертв в разных концах земли более или менее одинаков, а церемонии и обычаи существуют долго, их смысл и истолкование меняются со временем достаточно сильно (Фрезер Д., 1986, с. 529; Тейлор Э. Б., 1989, с. 458). В религии переплетаются пережитки глубокой древности и вновь возникающие представления, поэтому объяснение различных обрядов и смысла жертв не может быть однозначным, оно зависит от конкретных исторических условий и традиций.

Принесение в жертву богам людей было широко распространено у народов всего мира и играло существенную роль во многих религиях. Сведения о таких жертвах есть в письменных источниках и подтверждаются археологическими находками.

В Индии человеческая жертва считалась самой сильной. В брахманских текстах существовала иерархия жертв: на первом месте по силе воздействия стоял человек, за ним по значению следовали конь, бык, баран, козел (Иванов В. В., Топоров В. Н., 1974, с. 257; Иванов В. В., 1974, с. 92). В Греции принесение человеческих жертв практиковалось в течение длительнейшего времени и получало разную мотивировку в зависимости от той или иной эпохи (Лосев А. Ф., 1957, с. 69). У разных народов такие жертвы совершали во время эпидемий и других бедствий, при этом часто убивали врагов – преступников или пленных (Фрезер Д., 1986, с. 540; Тейлор Э. Б., 1989, с. 480). По сообщению Цезаря, так поступали кельты, приносившие в жертву богам «попавшихся в воровстве, грабеже или другом тяжком преступлении... а когда таких людей не хватает, тогда они прибегают к принесению в жертву даже невиновных» (1948, с. 126–127). По Тациту, германцы начинали свои культовые праздники с заклания человеческой жертвы. Рабов и пленных топили в болотах (1970, с. 369). Остатки таких жертв найдены в болотах Дании и Гольштейна (Jankuhn Н., 1967, S. 117–147; Behm-Blancke G., 1978, S. 364). Принесение человеческих жертв кочевниками подтверждается археологическими материалами. А. К. Амброз рассматривал человеческие кости, найденные в Гладосах, как остатки таких жертв (1982, с. 218). Следы человеческих жертв сохранились у подножия некоторых половецких статуй и в золотоордынских памятниках (Плетнева С. А., 1974, с. 73; Федоров-Давыдов Г. А., 1966, с. 193). У обских угров жертвоприношения людей – в основном иноплеменников, рабов и пленных – продолжались до XVII в. (Соловьев А. И., 1990, с. 96–98). В Европе случаи принесения в жертву людей известны даже в период позднего средневековья, когда человека замуровывали в фундамент замка, в насыпь плотины в качестве строительной жертвы, которая должна была придать постройке и ее обитателям прочность и благополучие, защитить от враждебных сил (Зеленин Д. К., 1937, с. 47; Тейлор Э. Б., 1989, с. 86).

О человеческих жертвоприношениях у славян имеется довольно много сведений в разнородных источниках. В самых ранних из них говорится об умерщвлении женщин при похоронах мужчин. Об этом красочно писал еще в VI в. Маврикий. О таком же обычае упоминал св. Бонифаций в VIII в., подробно его описывали арабские писатели IX–X вв. (Мишулин А. В., 1941, с. 253; Котляревский А. А., 1868, с. 43–60). Такое добровольное умерщвление славянских женщин Масуди в «Золотых лугах» объясняет тем, что «жены пламенно желают быть сожженными вместе со своими мужьями, чтобы вслед за ними войти в рай» (Гаркави, 1870, с. 129). По-видимому, кроме такого желания женщин, в осуществлении этого обряда сказывалось поклонение умершему, принесение ему жертвы наряду с другими дарами, например, перечисленными Ибн Фадланом при описании похорон руса, – оружием, собакой, двумя лошадьми, коровами и т.д. (1939, с. 81–82). Масуди писал, что славяне не только сжигают своих мертвецов, но и чтут их (Гаркави, 1870, с. 36).

Человеческие жертвы у западных славян описаны немецкими хронистами XI–XII вв., бывшими современниками и участниками событий. В «Хронике» Титмара Мерзебургского говорится, что у славян «страшный гнев богов умилостивляется кровью людей и животных» (Фамицын А. С., 1884, с. 50). По Гельмольду, славяне «приносят богам своим жертвы волами, и овцами, а многие и людьми-христианами, кровь которых, как уверяют они, доставляет особенное наслаждение их богам». Святовиту ежегодно приносят в жертву «человека-христианина, какого укажет жребий» (Гельмольд, 1963, с. 129). Особенно увеличивалось число христиан, принесенных в жертву, при восстаниях славян, например, когда в 1066 г. ободриты принесли в жертву епископа Иоанна и многих священников (Гельмольд, 1963, с. 65–78). Помимо христиан, приносили в жертву и детей. В Житии Отгона Бамбергского говорится, что в Поморье «женщины предают смерти новорожденных девочек» (Котляревский А.А., 1893, с. 341).

Сведения о человеческих жертвоприношениях у восточных славян также вполне определенны, повторяются в разных источниках и их вряд ли можно рассматривать как наветы и пропаганду против язычества. Древнейшие известия содержатся у Льва Диакона: воины князя Святослава после битвы собрали своих мертвецов и сожгли их, «заколов при этом по обычаю предков множество пленных, мужчин и женщин. Совершив эту кровавую жертву, они задушили нескольких младенцев и петухов, топя их в водах Истра» (1988, с. 78). Совершались жертвоприношения в Киеве на холме вне двора теремного, где стояли кумиры, поставленные при князе Владимире: «...Привожаху сына своя и дщери и жряху бесом, [и] оскверняху землю теребами своими. И осквернися кровьми земля Руська и холмоть» (ПСРЛ, М„ 1997, т. 1, стб. 79). То же самое произошло после похода князя Владимира на ятвягов в 983 г.: старцы и бояре выбирали по жребию отрока или девицу «на него же падеть, того зарежем богом», и жребий пал на сына варяга-христианина (ПСРЛ, т. 1, стб. 82). Те же сведения повторены в «Слове о том како первое погани кланялися идоломъ» (XI в.): «...Приводяху сына и дщери своя, и заколоху пред ними, и бе вся земля осквернена» (Аничков Е. В., 1914, с. 264). Митрополиты Иларион и Кирилл Туровский писали о человеческих жертвах как об оставленном в прошлом обычае: «уже не заколем бесом друг друга» (Иларион); «отселе бе не приемлеть ад требы заколаемых отцы младенець, ни смерть почести: преста бо идолослужение и пагубное бесовское насилие» (Кирилл Туровский) (Аничков Е. В., 1914, с. 238). Но сведения о человеческих жертвах продолжают встречаться и позднее. В Суздале во время голода в 1024 г. по инициативе волхвов «избиваху старую чадь по дьяволю наоученью и бесованию, глаголще тако си держать гобино» (ПСРЛ, т. 2, стб. 135), в 1071 г. также при голоде в Ростовской земле волхвы заявили: «ве свеве, кто обилье держить», «ту же нарицаху лучьшие жены глаголаща, тако си жито держить...», «и привожаху к нима сестры своя, матере и жены своя... и оубивашета многы жены» (ПСРЛ, т. 1, стб. 175). Исследователи рассматривают эти действия как жертвоприношения для прекращения бедствий и голода (Рыбаков Б. А., 1987, с. 300; Фроянов И. Я., 1983, с. 22–37; 1986, с. 40; 1988, с. 319–321) или как отправление своих представителей на тот свет для предотвращения неурожая (Белецкая Н. Н., 1978, с. 65–68). В «Слове о маловерии» Серапиона (XIII в.) говорится, что его современники сжигали огнем неповинных людей при бедственных событиях жизни – неурожае, бездождии, холоде (Котляревский А. А., 1868, с. 35). В обращении «О посте к невежам в понеделок» (XIII в.) сказано об обычае «разбивая младенца своя о камень. Мнози же от человек погоубляють мзду свою» (Гальковский Н. М., 1913, с. 9). В памятнике «Слово святого Григория изобретено в толоцех о том, како первое погани суцие языци кланялися идолом и требы им клали, то и ныне творят» (XIV в.) упоминается о «таверская детарезанья идолам от первенец» (Гальковский Н. М., 1913, с. 23). В 1372 г. при строительстве крепостных стен в Нижнем Новгороде по преданию была убита купеческая жена Марья (Морохин В. Н., 1971). Густинская летопись (XVII в.) сообщает, что «умножения ради плодов земных... От сих единому некоему богу на жертву людей топяху, ему же и доныне по некоих странах безумный память творят» (ПСРЛ, т. 40, с. 44–45). В России женщин, заподозренных в чародействе, похищении дождей, земного плодородия, жгли, топили, зарывали в землю еще в середине XVIII в. Есть сведения, что и в XIX в. в Белоруссии во время засухи топили старуху (Афанасьев А. Н., 1983, с. 395; Белецкая Н. Н., 1978, с. 66). В этом проявлялось стремление, с одной стороны, обезвредить злую силу колдуний, а с другой стороны, послать на тот свет своего представителя с просьбой о помощи.

Отголоски древнего обычая человеческих жертвоприношений у восточных и южных славян сохранялись почти до современности. Они прослеживаются в деградированном и трансформированном виде, когда вместо человека на тот свет отправляли чучело или куклу, устраивали инсценировку такой жертвы во время праздника (похороны Костромы, Ярилы, Морены, проводы Масленицы), пережитки этого ритуала улавливаются в преданиях, сказках, пословицах и поговорках, в погребальном обряде, вплоть до детских игр (Иванов В. В., Топоров В. Н., 1974, с. 107; Белецкая Н. Н., 1978).

Смысл человеческих жертвоприношений был многообразен и менялся в зависимости от уровня развития общества, конкретных верований и характера народа, от обстоятельств принесения жертвы. Из всего разнообразия побудительных стимулов для принесения в жертву человека к славянам могут быть применены некоторые из них.

По представлениям славян-язычников, смерть являлась только переходом в другое состояние, и умерший продолжал жить на том свете, который представлялся собственно отражением земного мира (Ибн Фадлан, Лев Диакон). Потусторонний мир по русским сказкам имел вид прекрасного сада и лугов. Там нет полей и лесов, нет никакой работы, туда переходят умершие и там можно увидеть всех своих родственников (Пропп В. Я., 1986, с. 287–293). По словам А. Котляревского, «языческая древность имела иные, совершенно отличные от нынешних, воззрения на усопшего: он был только переселенцем, здесь праздновалось это событие, сопровождалось веселием и пляской» (1868, с. 229).

У многих народов мира было распространено представление о кругообороте в природе «жизнь – смерть – жизнь» – для того, чтобы произошло возрождение, необходима смерть. По Фрезеру, смерть бога ведет к его воскресению и возрождению природы (1986). Такие же представления у славян восстанавливают по своим материалам В.Я. Пропп (1963, с. 71) и Н. Н. Белецкая (1978). По их мнению, смерть приводит к возрождению в природе и растительности, к усилению плодоносящей силы земли. У славян существовало поверье, что земля принимает умерших предков и отдает их души новорожденным (Комарович В. Л., 1960, с. 104; Шило Б. П., 1972, с. 71). По широко бытовавшим представлениям, жизненная сила убитого переходит к живым, как это считалось при убийстве состарившихся вождей (Фрезер Д., 1986, с. 87). В исландских сагах есть рассказ о конунге Ауне, который продлевал свою жизнь, принося в жертву Одину своих сыновей и отбирая, таким образом, их жизненную силу (Стурлусон, 1980, с. 23).

Умерший родственник-предок становился защитником и покровителем живущих, приобщался к сонму богов. С этим связан обычай убивать специального представителя общины и отправлять его на тот свет к богам как своего посланца. Деградированные пережитки этого обряда прослеживаются в славянских календарных праздниках (Белецкая Н. Н., 1978). Такой обычай известен в культах и других народов. У чукчей добровольная смерть ради пользы общины считалась почетной (Зеленин Д. К., 1936, с. 58). Геты каждые пять лет посылали к богам вестника, выбранного по жребию, с поручением передать богу все, в чем они нуждаются в данное время (Геродот, 1972, с. 210).

По наиболее универсальным понятиям жертва человека имела значение искупления и очищения, вызывалась стремлением умилостивить богов и добиться благоденствия для живущих (Фрезер Д., 1936, с. 529–534). Поэтому этот обряд совершался для предупреждения и спасения при тяжких бедствиях, войнах, неурожаях (Зеленин Д. К., 1936, с. 58). В польской «Великой хронике» приведены слова короля алеманов: «"Я за вас всех, о знатные, принесу торжественную жертву подземным богам» и, бросившись на меч, покончил с жизнью» (Великая хроника, 1987, с. 58).

В обычае человеческих жертвоприношений у славян нельзя видеть какой-то особой жестокости. Эти жертвы были обусловлены мировоззрением того времени и применялись для пользы и спасения общества. Смерть при жертвоприношении содействовала благополучию живущих и продолжению жизни на земле, считалась почетной и на нее иногда могли идти добровольно.

Из письменных и этнографических источников неясно, насколько широко был распространен обычай человеческих жертвоприношений у славян, в какой форме и в какой период он практиковался, где и каким образом их совершали. Дать ответ на эти вопросы может только археология. Существует мнение, что, пока жертвы человека не подкреплены фактическим материалом, сообщения о них можно рассматривать как выдумку церковников, боровшихся с языческими верованиями (Gassowski J., 1971, S. 568).

Фактические данные о принесении в жертву людей имеются среди археологических материалов. Захоронения младенцев в качестве строительной жертвы известны по всей Европе, в частности, в городах XII–XIII вв. Гданьске и Риге (Зеленин Д.К., 1937, с. 8–9; Kowalczyk М., 1968, S. 110; Lepowna В., 1981, S. 181; Цауне А. В., 1990, с. 127–130). Возможно, был принесен в жертву ребенок, кости которого найдены в доме 2 Новотроицкого городища (Ляпушкин И. И., 1958, с. 53–54). Человеческие черепа находили в жертвенной яме Волина, в Праге, на жертвенной площадке X в. у Плоцка, скелеты убитых людей лежали на святилище у Вышегрода X-XIII вв. (Kowalczyk М., 1968, S. 111; Gierlich В., 1975, S. 53–56), человеческие черепа были сложены в яме на городище Аркона (Berlekamp Н., 1974). По подсчетам Г. Мюллера, на Арконе к IX-X вв. относится 470 костей человека, а к XI–XII вв. – 905 человеческих костей (Mtiller Н., 1974, S. 293). Костяки обнаружены в культовых сооружениях на поселении Бабина долина, на святилище Зеленая Липа. При раскопках городищ-святилищ на Збруче останки людей, принесенных в жертву, встречены во многих сооружениях Богита и Звенигорода, что значительно расширяет круг источников и дает дополнительные сведения об этом обряде и сопровождающих его действиях.

На збручских святилищах останки людей представлены в разных формах. Здесь обнаружены вытянутые и скорченные костяки, расчлененные части трупа, отдельные черепа и их фрагменты, а также разрозненные кости нескольких индивидуумов, сложенные вместе.

Целые костяки мужчин в возрасте около 60 лет, вытянутые во весь рост, лежали в двух углублениях на капище Богита (рис. 21; 24, 1, 2). Положение костяков в обычных могильных ямах, их поза и ориентировка (головой на запад с небольшим отклонением вдоль края капища) указывают на захоронение естественно умерших, но погребенных в необычном месте – на высокой горе у подножия идола. Ритуальное значение этих погребений подчеркивается находками в заполнении могильных ям костей животных, главным образом, зубов крупного рогатого скота и свиньи, а также засыпкой ям землей с углем и мелкими обломками посуды, вторично обожженными. С таким же почетом, как и на Богите, был захоронен пожилой мужчина на святилище Зеленая Липа. Он был положен в круглой яме, вырытой в полу храма, расположенного на вершине холма, и обращен головой на запад, в сторону идола. Рядом с ним находился большой плоский камень-жертвенник и лежали обломки посуды XI–XII вв. (рис. 14, 2).

Пожилые мужчины, торжественно погребенные на вершине горы непосредственно перед идолом, должно быть, были при жизни наиболее почитаемыми и уважаемыми членами общины. Так же торжественно на горах были похоронены князья Аскольд и Дир, князь Олег, о котором в летописи сказано «и несоша, и погребоша [его] на горе еже глаголиться Шелковица» (ПСРЛ, т. 1, стб. 39). Князья, как наиболее могущественные и уважаемые люди, были таким образом приобщены к божественным предкам (Белецкая Н. Н., 1978, с. 134). На Богите такими почитаемыми людьми могли быть жрецы. Эти погребения отражают культ предков, игравший главенствующую роль в языческом мировоззрении славян. Умершие переходили в иной, природный мир, были связаны с силами природы, сами превращались в одного из почитаемых божеств. Они охраняли земельные владения сородичей, способствовали плодоносящей силе земли (Рыбаков Б. А., 1987, с. 74). Культ предков был тесно связан с аграрными культами и входил в состав всех аграрных праздников (Пропп В. Я., 1963, с. 14). Вероятно, на капище Богита были погребены умершие в разное время (XI и XII – начало XIII вв.) жрецы, особенно почитаемые при жизни и могущие стать достойными защитниками и покровителями живущих перед богами. Если на этом капище действительно стоял Збручский идол, то один из погребенных жрецов был положен перед изображением Дажьбога, а второй был помещен перед богом подземного мира Белесом (Рыбаков Б. А., 1987, с. 251).

Интересно и то обстоятельство, что явно языческие погребения на святилищах были совершены почти по христианскому обряду – несожженные трупы положены в узкие ямы, ориентированы головами на запад. В отличие от христианских канонов руки погребенных не были сложены на груди, а в засыпке ям находились угли, кости и черепки. По-видимому, не все распространившиеся на Руси трупоположения под курганными насыпями можно считать христианскими – тем более, что в X в. христианство имело еще очень узкий круг обращенных, в основном живущих в городах. Переход от сожжений к ингумации и в Скандинавии произошел еще при господстве язычества и там выделяются «времена сожжений» и «времена погребения покойников» (Стурлусон, 1980, с. 663). Можно предположить, что отказ от сожжений и переход к ингумации были вызваны распространением христианской идеи о телесном воскресении, что не было свойственно язычникам, они этого «себе не чают». С этой идеей связано стремление не уничтожать, а сохранять тело умершего, как «Бог сохраняет кости праведников» (Слово св. Кирилла, XIV в.) (Гальковский Н. М., 1913, с. 69). Сохранение тела умершего, особенно выдающегося человека, было вызвано и верой в то, что пока покойный находится на месте, он обладает большей благоденствующей силой. В сагах есть рассказ о том, что в Швеции после смерти конунга его тело «не стали сжигать и назвали его богом благоденствия и всегда с тех пор приносили ему жертвы за урожайный год и мир» (Стурлусон, 1980, с. 16).

Младенцы, кости которых были найдены среди камней в углублениях 6 и 8 на капище Богит, вероятно, были принесены в жертву богам и положены, возможно, перед изображениями на Збручском идоле Макоши и Белеса и перед богиней с кольцом Ладой, покровительницей весенних полевых работ. Принесение детей в жертву при тяжких обстоятельствах и неурожаях было распространено у народов всего мира, известно еще по Ветхому Завету и, возможно, вызывалось представлением, что чем ценнее жертва для дарителя, тем она угоднее богу (Фрезер Д., 1986, с. 316–329; Тейлор Э. Б., 1939, с. 492). Как уже говорилось, в письменных источниках такие жертвы у славян упоминаются неоднократно. В Полесье долгое время сохранялось поверье, что для прекращения дождей надо зарыть ребенка в землю, а для борьбы с засухой бросить его в воду (Толстые Н. И., С. М., 1981, с. 50). В русских сказках кровь младенца обладает чудодейственной силой и с ее помощью можно оживить человека.

Остатки человеческих жертвоприношений обнаружены в нескольких сооружениях святилища Звенигород. В сооружении 3, расположенном на дороге, ведущей на священную гору, лежал скорченный скелет подростка и кругом него в один слой уложены разрубленные на части туши коров, их наиболее мясные и съедобные части (позвонки с ребрами, бедренные кости) и четыре коровьи челюсти. Среди костей в земляной пол был воткнут наконечник стрелы. Это сооружение принадлежит к типу жертвенных ям, широко известных в славянских землях. В нем нет признаков жилых или хозяйственных помещений, а после окончания проведенных здесь обрядов яма была забросана большими камнями, что часто применялось при засыпке культовых сооружений, должно было способствовать сохранности жертв и в то же время обезвредить их (рис. 49, 1, 2). Вероятно, жертва человека была принесена здесь для умилостивления богов, а мясная пища была предназначена для «кормления» богов и предков, которых славяне наделяли человеческим образом и потребностями. Люди должны их поить и кормить, за что боги исполняют желания людей. Мясо для пропитания богов приносили русы, по данным Ибн Фадлана и Константина Багрянородного; Перун в Новгороде «досыта ел и пил», пока его не сбросили в Волхов.

Вероятно, такие же магические действия совершали на жертвенной площадке XIII в., расположенной у подножия городища Звенигород на месте более раннего селища Бабина долина. В центре площадки был разожжен огонь, рядом положен на спине с поджатыми к груди ногами скелет человека, голова его отсечена и находилась в стороне. Кругом в один ряд уложены части туш коров, тоже только съедобные, а по краям площадки расположены семь коровьих черепов, лежащих на шейных основаниях и повернутых к центру. Над жертвенной площадкой в глинистом склоне выбита «хлебная» печь такого же типа, что и в других жертвенных сооружениях Звенигорода, и в нее втиснут скорченный скелет подростка. После завершения всех ритуалов площадка была завалена большими камнями (рис. 68; 69, 2).

Второй скорченный скелет на городище Звенигород найден в колодце, расположенном на террасе в южной части святилища. Скелет принадлежал мужчине лет 30–35, череп которого на темени пробит острым орудием (рис. 63, 3). Рядом со скелетом лежал топор, оковка деревянной лопаты и обломки посуды XII в. Возможно, что около убитого положены орудия, при помощи которых было совершено жертвоприношение, как это делалось в Индии, где вместе с человеческой жертвой, принесенной богине смерти, клали заступы, которыми рыли могилу (Тейлор Э. Б., 1989, с. 492). Убитый человек, брошенный в священный колодец, через который проходил один из путей на тот свет, был отправлен в подземный мир в качестве жертвы предкам.

Скорченные погребения изредка встречаются на могильниках восточных и западных славян. В южнорусских землях их насчитывается 16 (Моця А. П., 1990, с. 27). В Словакии на могильнике Забор из 52 погребенных четыре находились в скорченном положении, в Победиме из 118 погребенных пять были скорчены (Chropovsky В., 1978, S. 99–123; Vendtova V., 1969, S. 171–193). Погребенных в таком положении, по-видимому, связывали или хоронили в мешках. Такой обычай объясняют верой в упырей (Kowalczyk М., 1968, S. 82–83) или видят в них погребения волхвов (Моця А. П., 1981, с. 101–105). Вряд ли таким способом могли погребать волхвов, так как язычники должны были к ним относиться с почтением; кроме того, среди скорченных погребений есть и детские. Скорее всего, такое положение погребенных указывает на страх перед ними и стремление препятствовать их возвращению на землю. С этой целью у погребенного в скорченном положении на могильнике Радомия в Польше были отрублены обе ступни ног (Gassowski J., 1950, S. 322). Скорченные захоронения в Звенигороде, по-видимому, можно рассматривать как принесение в жертву врагов, вредоносные действия которых должны были быть пресечены. Такими врагами для местных жителей могли быть христиане, кровь которых была особенно угодна языческим богам.

Вероятно, таким же страхом было вызвано расчленение жертвы, оставленной в сооружении 4, расположенном в подножии капища 3 Звенигорода. Здесь лежал расчлененный на две части костяк мужчины 20–25 лет. Верхняя часть костяка до пояса сохранилась в анатомическом порядке, череп повернут влево, руки согнуты в локтях и кисти положены около головы. Нижняя часть костяка – таз, бедренная и берцовая кости помещены отдельно за черепом (рис. 49, 5, 6). Символическое значение лежавших кругом вещей (замки, ключи, топор, ножи, шпоры, рис. 50, 2–8; 51, 9–13) указывают на стремление к защите от злых сил, сохранности, благополучию. Но главный смысл совершенных действий был направлен на обеспечение урожая и плодородия – рядом с костями насыпаны зерна овса, в меньшем количестве ржи, с примесью пшеницы, ячменя и проса, то есть всех видов возделываемых злаков. Сверху на зерно был положен серп, по полу разбросаны кости домашних животных, среди них кости трех поросят 1–2-месячного возраста. Судя по возрасту этих поросят, жертвы и обряды в этом сооружении проводились ранней весной. Как и в остальных случаях, сооружение 4 являлось собственно жертвенной ямой, в которой обряды жертвоприношений совершались по крайней мере дважды, и, как многие ямы неодноразового использования, она имела перекрытие в виде навеса. После завершения обрядов все было засыпано камнями.

С земледельческими культами связаны жертвы, принесенные на площадке Вышегрода в Польше. Здесь у входа на святилище и около каменного жертвенника лежали два скелета мужчин со следами насильственной смерти и были оставлены два серпа (рис. 6, 8).

Особый магический смысл имели разрозненные кости людей – черепа, их фрагменты, кости рук, ног, найденные во многих местах на святилище Звенигород. При этом в каждом помещении и в скоплениях костей находятся фрагменты скелетов нескольких человек разных возрастных групп. Существенно и то обстоятельство, что останки людей относятся к разному времени, во многих сооружениях обряды проводились по нескольку раз и после перерыва в них снова приносили кости людей.

Разрубание, растерзание человеческого тела на части играло огромную роль во многих религиях и мифах, память о нем сохранялась в сказках (Пропп В. Я., 1986, с. 95). Смысл этого обычая был многогранным и менялся со временем. В индоевропейской мифологии бог-громовержец рассекает своего противника – повелителя загробного мира на части и разбрасывает их в разные стороны, освобождая этим скот и воду (Мифы народов мира, 1982, с. 530). Из этой же мифологии исходит представление о создании вселенной и человеческого общества из расчлененных частей человеческого тела (Гамкрелидзе Т. В., Иванов В. В., 1981, с. 821). У хеттов при принесении в жертву человека или животного их тела рассекали на 12 частей, из которых, по поверьям, возникали части вселенной, достигалось общее благо. При отправлении в поход хетты разрубали жертву пополам (Иванов В. В., 1974, с. 104). Умирающие и воскресшие боги растительности и плодородия Осирис в Египте, Дионис на Крите, Адонис в Финикии были разорваны на части и разбросаны в разных местах (Фрезер Д., 1986., с. 404–420). На древнегреческом языке часть тела и «песня», «напев», а также «расчленять», «рассекать на части» и «петь», «играть» обозначались одними терминами, что связано с исполнением обрядов жертвоприношения (Лукинова Т. Б., 1990, с. 45).

В Европе широкое распространение имел обычай расчленять тело короля или колдуна и хоронить в разных частях страны, чтобы обеспечить плодородие почвы, плодовитость людей и животных. Посмертное ритуальное расчленение трупа конунга и погребение частей его тела в разных концах державы для равномерного одарения подданных лаской и талантом господина существовало в Скандинавии (Гуревич А. Я., 1972, с. 235, 236). Норвежский король Гальфан Черный был разрезан на куски и захоронен в различных частях королевства, чтобы сделать землю плодородной (Фрезер Д., 1986, с. 420, 421). У всех народов Европы известны весенние праздники, когда разрывали на части куклу или чучело, которое у славян называлось Масленицей, Купалой, Костромой и являлось заменой человеческой жертвы, и разбрасывали куски по полям, что должно было способствовать хорошему урожаю (Сумцов Н.Ф., 1890, с. 143–144; Пропп В. Я., 1963, с. 72–74, 84; Фрезер Д., 1986, с. 346; Велецкая Н. Н., 1978, с. 87).

Магической силой обладали отдельные кости человека – бедро, рука, кисть (Фрезер Д., 1986, с. 36), но главное значение придавалось голове человека, где была сосредоточена его жизнь и сила. Культ головы был распространен у разных народов на протяжении долгого времени. Сохранивший голову умершего, по поверьям, получает власть над ним, приобретает его жизненную силу (Пропп В. Я., 1986, с. 152). Кроме того, при практиковавшейся повсеместно замене целого его частью, именно голова являлась воплощением человека (Фрезер Д., 1986, с. 470; Велецкая Н. Н., 1984, с. 87).

Все эти верования и обряды, основанные на расчленении жертвы, находят подтверждение в археологических материалах разного времени, Например, на кельтском святилище в Словакии в священный колодец были брошены человеческие жертвы с отрубленными головами и конечностями (Pieta Н., Moravftk J., 1980, S. 245–280), в Тюрингии на жертвенной площадке Обердорля, использовавшейся в римское время, были положены череп, плечо, кости ноги человека (Behm-Blancke G., 1978, S. 364). В Германии обычай отделения головы, рук и ног умершего существовал вплоть до средневековья (Schott L., 1982, S. 461–469).

Подобный обычай описан Гельмольдом у прибалтийских славян: в 1066 г. в своей столице Ретре ободриты убили епископа Иоанна, «отрубили ему руки и ноги, тело выбросили на дорогу, голову же отсекли и, воткнув на копье, принесли ее в жертву богу своему Редегасту в знак победы» (Гельмольд, 1963, с. 77). Также был убит язычниками в Польше св. Войтех, его голову поместили на шест (Karwaciňska J., 1956, S. 33). В славянских могильниках иногда попадаются рассеченные костяки. Например, на могильнике XII–XIII вв. в Черновке на Буковине костяк человека был рассечен пополам (Тимощук Б. О., 1976, с. 96). Иногда бывает отсечена голова и положена между ног, что известно в северной Руси, в Польше, в Чехии (Рябинин Е. А., 1974, с. 25; Eisner J., 1966, S. 460–463; Kowalczyk M.,1968, S. 15, 16). В Пиотркове Куявском в Польше голова упыря была пробита железным гвоздем (Kowalczyk М., 1968, S. 17). Обычай разрушения трупа в данном случае применяли для обезвреживания умершего, как это происходило еще в XIX в. на территории Белоруссии, когда у «вампиров» отрубали голову и клали ее между ног погребенного (Богданович А.Е., 1895, с. 58).

Исходя из имеющихся данных, можно считать, что у славян обряд рассечения трупа имел различный смысл. Прежде всего, разбрасывание частей тела убитого или умершего своей смертью человека должно было способствовать благополучию общины и плодородию полей и животных, скорейшему всходу посевов. Помимо этого, сказывалось стремление обезопасить себя от вредоносного воздействия покойного. Возможны и другие побудительные причины для осуществления этого обряда. Так, у Григория Богослова (XIV в.) говорится о гадании с помощью такого ритуального действа, как «жреческое искусство магов и угадывание будущего по рассеченным жертвам» (Гальковский Н. М., 1913, с. 30). Отдельные кости особенно почитаемых людей могли служить священными оберегами подобно тому, как христиане верят в силу мощей святых и почитают их части. Например, мощи св. Владимира были разделены на части и хранились в Москве, Софии Киевской и в Печерском монастыре (Голубинский Е., 1901, с. 186). В Польше «кости св. Станислава частично были распределены по костелам. Другая часть вместе с преславной головой хранится в Краковском костеле» (Великая хроника, с. 170). Это многообразие обычаев и верований нашло отражение в материалах святилища Звенигород.

Человеческие кости обнаружены на разном уровне в заполнении сооружения 5 Звенигорода. Здесь перед хлебными печами магические обряды совершались периодически и остатки жертв были разделены стерильными подсыпками (рис. 62). На полу лежали частично обожженные череп, позвонки, кости левой руки мужчины 20–30 лет, ребра с воткнутым среди них шилом, большое скопление зерен ржи, проса с добавлением незначительного количества пшеницы, ячменя, овса и гороха, два перекрещивающихся серпа. Выше в заполнении был положен череп человека, кости животных, вещи, в том числе очень дорогие, золотые и серебряные. После окончания всех действий сооружение 5, как и все подобные ему культовые постройки на святилище, было забросано камнями, в том числе очень крупными и тяжелыми. Совершавшиеся здесь обряды связаны с земледельческими культами и были проведены в какие-то важные и критические моменты жизни общества, когда требовались значительные жертвы – головы людей и богатые дары.

Человеческие кости находились в неглубоких овальных ямах, выбранных среди каменной кладки на капище 3 (рис. 39; 43, 2, 4, 5). Около идола в яме 18 лежали верхняя часть скелета мужчины 25–30 лет, череп ребенка одного-двух лет и нижняя челюсть молодой женщины. Кругом ямы расположены большие плоские камни-жертвенники и вещи, связанные с солнечным культом: металлические браслеты, обломки стеклянных браслетов, проволочное височное кольцо, топор и все «запирал» трубчатый замок. Захороненные в этой яме человеческие черепа, возможно, символизировали целое по его части и означали принесение в жертву трех человек. У юго-восточного подножия капища в таких же ямах 9, 13, 14 находились разрозненные кости сравнительно пожилых мужчин в возрасте около 45 лет. Они были положены без анатомического порядка и составляли только часть скелетов – фрагменты черепов, нижняя челюсть, отдельные кости рук и ног. В этой части капища обряды совершались очень интенсивно, и лежала масса принесенных в жертву вещей (рис. 39). Вероятно, и кости людей были принесены сюда как символические жертвы и около них совершались определенные обряды. Так, около ямы 14 сохранилось кострище и лежало несколько ключей – символов сохранности и оберегов.

Человеческие кости обнаружены и на других капищах. На капище 2 в разных местах лежали единичные кости, принадлежавшие пяти молодым мужчинам. Среди костей встречены фрагмент черепа (лежал в самом центре капища), нижние челюсти, позвонок, кости рук и ног. Такие же кости, но чаще фрагменты черепной коробки, распавшейся по швам, найдены во многих сооружениях на городище. Части черепов находились в сооружении 6, где имелось две «хлебные» печи, на вершине вала 2 вместе со скоплениями жертвенных вещей, на круглой жертвенной площадке (сооружение 15), устроенной около земляного вала. В сооружении 14 перед идолом на разных уровнях лежали фрагменты человеческих черепов (рис. 59). В сооружениях 9, 10, 11, расположенных у подножия капища 3, вместе с жертвенными вещами иногда очень богатого и разнообразного состава, как в сооружении 11, также находились разрозненные кости людей. В одном из этих сооружений 9 обряды с перерывами совершали многократно, и каждый раз вырывали в стене помещения новую хлебную печь и перед ней клали отдельные кости разных индивидуумов. Разрозненные фрагменты черепов, челюсти, кости рук взрослых и детей помещены в жертвенной яме, вырытой во второй половине XIII в. на месте более раннего длинного дома 8.

В сооружении 2 обряды совершались неоднократно и разрозненные кости детей и взрослых мужчин, а также кости животных лежали здесь несколькими слоями (рис. 64). Конструкция этого сооружения была необычна. Помещение имело деревянные стены и крышу, вдоль его стены находилась скамья для сидения. Для проведения собраний и общественных пиров это помещение было слишком мало, можно предположить, что здесь в присутствии нескольких человек происходили гадания, для чего использовались кости людей и животных, огонь, разводившийся на полу и в печи.

Разрозненные кости людей, найденные в культовых сооружениях, были взяты от скелетов с уже сгнившими тканями. Возможно, кости собирались в каких-то временных хранилищах, откуда их брали по мере надобности для совершения обрядов. Одним из таких хранилищ могли служить обожженные площадки, расположенные около капища 3 в кв. 7г, д (рис. 39). Здесь в несколько рядов лежали неполные костяки и отдельные кости детей и взрослых мужчин. В этом скоплении костей есть позвонки, ребра, кости таза, что редко встречается в жертвенных комплексах, но почти нет черепов и челюстей, являвшихся непременной частью жертвоприношений. Таким же хранилищем костей могло быть сооружение 5 на селище Бабина долина (рис. 67, 2). Пол сооружения был покрыт человеческими костями, иногда сохранившимися в анатомическом порядке, например, кисти рук подростка. Судя по положению костей, здесь был брошен труп только что убитой женщины с отрубленной головой. Возможно, в этом помещении жертвы разрубались на части и отдельные кости могли быть унесены для совершения ритуалов в других местах.

Несмотря на плохую сохранность костей, часто лежавших на небольшой глубине, иногда почти сразу под дерном, их определение, сделанное антропологами Г. П. Романовой и П. М. Покасом, показывает, что кости преимущественно принадлежали молодым мужчинам в возрасте от 20 до 45 лет и детям от одного года до 10–14 лет. Трудно выяснить, скольким людям принадлежали найденные кости, так как кости одного и того же скелета могли находиться в разных местах. Всего мужские кости обнаружены почти в 40 местах, а кости детей и подростков лежали в 30 скоплениях. Можно думать, что такое количество детских останков вызвано большой детской смертностью, но возможно, детей, как наиболее ценную жертву, выбирали по жребию, что известно по письменным источникам.

Найденные на городищах-святилищах Богит и Звенигород костные останки людей не являлись обычными захоронениями или следами вражеского разгрома и гибели людей. Все сооружения на городищах были оставлены в спокойной обстановке и были тщательно забросаны камнями, многочисленные вещи, часто достаточно дорогие, были оставлены на месте. Останки людей и отдельные кости помещены в специальных сооружениях, около них совершались определенные ритуалы (разжигание огня, устройство хлебных печей, посыпание зерном, углем, мелкими обломками посуды, расположение многочисленных вещей, имевших символическое значение). Кости людей находятся в сооружениях разного времени и часто связаны с последовательно проводившимися на одном и том же месте обрядами. В большинстве случаев собраны вместе разрозненные кости людей разного возраста. Все эти данные свидетельствуют о принесении на святилищах человеческих жертвоприношений и об особой магической роли человеческих костей.

Жертвы совершались разными способами и служили нескольким целям. Для благополучия и процветания общины наиболее уважаемых ее членов торжественно хоронили в самом почетном месте перед идолом. Врагов – вероятно, христиан – убивали и приносили в жертву, чтобы умилостивить богов, убитых врагов оставляли связанными в скорченном положении или расчленяли на части, чтобы воспрепятствовать их возвращению на землю и принесению вреда живущим. В наиболее ответственные моменты приносили в жертву детей как самый ценный и действенный дар богам. Как священные амулеты широко использовались отдельные кости и особенно черепа людей, являвшиеся заменой целой человеческой жертвы. Черепа людей, как наиболее значимые жертвы, оставляли богам в самых священных местах, на капищах и в окружающих их культовых сооружениях. Отдельные кости и части скелетов должны были способствовать благополучию, увеличению плодоносящей силы земли, урожаю, плодовитости животных и в целом сохранности и долговечности святилищ и вообще мира язычников.

Человеческие жертвы совершались на святилищах с XI по XII в., в период распространения христианства и усиленной феодализации общества. В это время человеческие жертвоприношения совершались и западными славянами, у прибалтийских славян происходила «милитаризация» язычества, вызванная немецкой и датской агрессией (Gassowski J., 1971, S. 570). Вероятно, усиление и ожесточение борьбы язычников с христианизацией и государственностью происходило во всех землях, где в глухих местах сохранялись последние очаги прежней веры. Именно в таких обстоятельствах требовались наиболее значительные и действенные жертвы для сохранения языческого мира.

Кости домашних животных встречаются во всех объектах на святилище Звенигород. Среди них по количеству преобладают кости крупного рогатого скота (52%) и свиньи (31%), меньше костей мелкого рогатого скота (14%) и совсем редко попадаются кости лошади и собаки.

Кости животных составляли основную часть среди остатков жертвоприношений на святилищах всех народов мира. В Европе жертвоприношения животных известны до позднего средневековья. Состав животных варьировал в зависимости от природных условий, но повсеместно в жертву приносили все виды домашних животных. На культовых памятниках германцев костей лошади и собаки значительно больше, чем на синхронных поселениях (Jankuhn Н., 1967, S. 131).

Принесение в жертву животных имело разные формы и многообразное значение. Рассечение животного на несколько частей соответствовало древнеиндийской традиции. В ней особое значение придавали отсеченной голове коня, которая была посвящена богу огня Агни и входила в одну из частей трехчастного космоса (Иванов В. В., 1989, с. 79). В древнем Риме ежегодно расчленяли священного коня (Гамкрелидзе Т. В., Иванов В. В., 1984, с. 552). При похоронах руса на Волге была разрублена пополам собака и зарублены два коня (Ибн Фадлан, 1939, с. 82). Голова коня использовалась как строительная жертва для сохранения благополучия в доме. В Полесье конские и коровьи черепа сжигали в канун праздника Ивана Купалы (Иванов В. В., Топоров В. Н., 1974, с. 48). У русских головы коней и коров вешали на заборе вокруг конюшни и хлева для предотвращения падежа скота, для защиты от моровой язвы и от злых духов (Срезневский И.И., 1846, с. 80; Фамицын А. С., 1884, с. 201). У лужичан голову теленка до XIX в. зарывали на пороге как средство, ограждающее от колдовства (Фамицын А. С., 1884, с. 50).

По поверью, распространенному у многих народов в удаленных друг от друга местах мира и в разные исторические периоды, сохранение костей жертвенного животного является залогом его возрождения. Представление о воскресении убитых на охоте животных существовало с древнейшей поры, известно у финнов, германцев, по преданиям которых, Тор может воссоздать животное из его костей и шкуры, было распространено и у славян (Тиваненко А. В., 1989, с. 34; Жеребцов Л. Н., Конаков Н. Д., Королев К.С., 1985, с. 85; Behm-Blancke G., 1965, S. 238; Велецкая Н. Н., 1978, с. 88; Фрезер Д., 1986, с. 468). По поверьям славян, кости съеденного на общем пире животного обладали магической силой, их зарывали в землю, чтобы не переводился в доме скот (Зеленин Д. К., 1928, с. 133). Столь же популярно было представление, что часть животного заменяет целое, особенно полноценно такую замену символизировала голова жертвы. Даже отдельная кость и волос животного, по поверьям, сохраняли силу целого и его значение (Пропп В. Я., 1986, с. 195).

По индоевропейской традиции в иерархии жертв конь занимал второе после человека место. В Ригведе конь выступает как одно из основных жертвенных животных (Гамкрелидзе Т. В., Иванов В. В., 1984, с. 548). Конь был связан с Перуном, солнечные кони украшали крыши домов. В то же время коня рассматривали как заупокойное животное, он являлся посредником между мирами, путеводителем на тот свет (Пропп В. Я., 1986, с. 172–176). Германцы ослепительно белых коней выращивали в священных рощах, эти кони служили посредниками богов (Тацит, с. 358). Германский Один, привязав своего коня к Мировому древу, общался с царством мертвых (Кардини Ф., 1987, с. 73). У богов прибалтийских славян имелись свои кони белой и вороной масти, за которыми ухаживали жрецы, при помощи коней проводили гадания. Бронзовые, оловянные и деревянные фигурки коней, украшенные солярными знаками, найдены на территории Польши в Волине, Ополье, Крушвице (Hensel W., 1974, S. 226). Возможно, священный конь был и у богов в Звенигороде. В наземном сооружении 13 хранилось конское снаряжение – удила с нарядной уздечкой, шпоры, скребница для чистки коня. Здесь же находилось много ценных предметов, в том числе серебряная гривна киевского типа (рис. 51, 6, 7; 57, 4; 60, 6–14). Кости коня найдены в наиболее важных культовых объектах Звенигорода.

Корова как главный предмет богатства и пропитания была связана с аграрными культами, облака рассматривались как небесные коровы, дающие дождь (Афанасьев А. Н., 1865, с. 653). Жертвенную корову иногда заменяли солнечным «короваем» (Сумцов Н. Ф., 1885, с. 112, 124). Этимологическую связь «коровы» и «коровая» отмечал В. В. Иванов (1974, с. 116). Чтобы вызвать дождь, по поверью, нужно было кости коровы закопать в землю и полить их водой (Пропп В. Я., 1986, с. 23).

На збручских святилищах в составе и распространении костей животных по объектам есть определенные закономерности. На капищах и там, где приносили жертвы (сооружения 2, 4, 5, 9–11), встречаются кости лошади и собаки, а кости съедобных домашних животных лежат в основном целые, не расколотые, среди них преобладают зубы, нижние челюсти, черепа, кости конечностей – таранные, пяточные, фаланги, то есть части животных, которые символизировали принесение в жертву целой особи. На капище 3 в Звенигороде кости животных лежали кругом центральной площадки, образуя жертвенный пояс. В их распределении заметны некоторые особенности: кости собаки встречены, главным образом, у южного и юго-восточного подножия капища, где были сосредоточены наиболее богатые скопления вещей и жертвенные ямы с человеческими костями, тогда как кости лошади концентрировались на северной ступени капища, где почти не было вещей и куда вход был возможен только для служителей культа. По-видимому, кости собак и лошадей выполняли здесь охранительные и защитные функции, при этом лошади придавалось более важное значение.

Совсем другим был состав костей в сооружении 3 и на жертвенной площадке в Бабиной долине. Здесь лежали крупные части туш животных (коров, свиней) и только их наиболее съедобные мясистые куски (ребра, бедренные и берцовые кости). Эта мясная пища была, вероятно, предназначена для «кормления» богов и предков (рис. 49, 1, 2; 68). По Э. Б. Тейлору, 9/10 всех языческих жертв состояло в принесении яств и остатков пиршеств, которыми угощали богов и предков (1939, с. 492). В Риме считалось, что для жертвы годится все, что естся и пьется (Тит Ливий, с. 508). Росы приносили своим богам в жертву живых петухов, куски хлеба и мясо (Константин Багрянородный, с. 49; Ибн Фадлан, 1939, с. 79–80).

Особую форму жертвы представлял целый костяк коровы, найденный в жертвенной яме 1 на святилище Звенигород. Костяк сопровождали угли, обломки стеклянных браслетов, черепки от посуды (рис. 49, 4). Возможно, эта жертва была связана с земледельческими культами, с поклонением солнечному божеству.

В длинных домах на общественной части городища пол усеян костями крупного рогатого скота и свиней и только от их наиболее мясных частей, к тому же эти кости по большей части разбиты на части и раздроблены. В этих домах собирались на праздничные пиршества и часть еды бросали на пол. По этнографическим данным, остатки общих трапез, кости «братчинного» быка полагалось зарывать в землю и оставлять в пищу предкам (Снегирев И. М., 1837, с. 71, 72; Зеленин Д. К., 1937, с. 28).

Принесение в жертву животных на святилищах служило, собственно, той же цели, что и все другие дары, – задабриванию богов. Мясо животных предназначалось для кормления богов и предков, черепа и непригодные для еды части туш символизировали жертву целого животного, сохранение костей служило залогом возрождения и плодовитости животных.

Ни одно священнодействие невозможно без применения огня – Сварожича, сына солнца. С ним связано множество верований и обрядов. Огонь являлся источником жизни и тепла, в нем обитал священный дух. По представлениям индо-иранцев, огонь находился во всем сущем – в тучах, в дереве, в кресалах, в камне (Овсянико-Куликовский Д. Н., 1962, с. 149). Его считали посредником между людьми и богами (Бонгард-Левин Г. М., Ильин Г. Ф., 1969, с. 183). Огню придавалась главенствующая роль при жертвоприношениях, он пожирал жертвы и доставлял дары богам (Невелева С. Л., 1975, с. 85). С таким посредничеством связан и обряд трупосожжения. По словам руса, «мы сжигаем (покойника) во мгновения ока, так что он входит в рай немедленно и тотчас» (Ибн Фадлан, 1939, с. 83). По мнению Н. Н. Белецкой, прыжок через костер на празднике Ивана Купалы символизировал приобщение к предкам, принесение им жертвы (1978, с. 95). В Густынской летописи об этом обряде сказано: «через оный огнь прескакують оному бесу жертву себе приносяще» (ПСРЛ, т. 40, с. 44). Такое же действие, совершаемое во время праздников по всей Европе, воспринималось как очищение и способ гадания. Огню повсеместно придавали значение очищающей силы, уничтожающей все вредное на земле. Сжигали на кострах ведьм, колдунов, вампиров, чтобы избавиться от их вредоносной силы, сжигали чучело Масленицы как символ зимы и смерти. Огонь разжигали во время бедствий и несчастий для очищения и защиты (Фрезер, 1986, с. 596). В Полесье верили, что огонь ограждает от нечистой силы (Иванов В. В., Топоров В. Н., 1974, с. 220). Остатки костра – пепел, уголь – также обладали магической силой, являлись целебными, защищали от молнии, способствовали плодородию (Фрезер Д., 1986, с. 576; Иванова Ю. В., 1983, с. 119).

Огню молились на очаге, под овином, у костра, ему приносили жертвы. Во всем мире в огонь полагалось бросать пищу, «кормить» его (Календарные обычаи..., 1977, с. 100). В Индии в огонь кидали мясо и хлебные зерна (Бонгард-Левин Г. М., Ильин Г. Ф., 1969, с. 190). В Шотландии до XIX в. во время праздников на круглой площадке, окруженной канавой, крестьяне разжигали огонь, пекли на нем большой пирог и куски его бросали в огонь (Фрезер Д., 1986, с. 577–578). Культ огня у славян был связан с домашним очагом, в котором обитают души предков (Никольская Р. А, 1959, с. 111). Домашний очаг рассматривался как символ семьи, обилия и мира, печи кланялись молодые во время свадьбы, печь полагалось кормить, бросать в нее куски хлеба, вспоминая при этом предков, через печь проходил один из путей на тот свет (Афанасьев А. Н., 1865, с. 178–180; Иванова Ю. В., 1983, с. 119; Белецкая Н. Н., 1978, с. 120; Ветловская В. Е., 1987).

Соответственно такому всеобъемлющему значению огня его следы видны всюду на святилищах. Огонь многократно разжигался на культовых валах и во рвах, где он служил дополнительным ограждением и защитой священного места. Так же делали перед Перуном, которому «яко богу, жертву приношаху огон[ь] неугасающий з дубового древия непрестанно паляху» (ПСРЛ, т. 40, с. 44). Вечный огонь жрецы поддерживали и в Пруссии (Мержинский А., 1895, с. 257). Все площадки капищ покрыты углем, по наиболее прожженные участки находились непосредственно перед идолами на капищах 2 и 3, а также перед идолом в сооружении 14 в Звенигороде. Углем и золой покрыты остатки жертвоприношений и пол в культовых сооружениях на святилищах. Особенно многочисленны прослойки угля, золы и обожженной глины, разделенные стерильными слоями засыпки, в заполнении глубокого внутреннего рва на городище-святилище Говда, где огонь разводили многократно ( 10, 4, 5). В ряде сооружений на кострищах найдены мелкие пережженные косточки – остатки сожженных жертв (сооружения 9, 10, 14), обожженные зерна ржи (сооружения 4, 5, 14), встречаются частично обожженные кости человека (сооружение 5) и часты находки вторично обожженных черепков глиняной посуды. На капище 3 в Звенигороде был сделан большой круглый очаг с сильно прожженным подом, обставленный кругом большими камнями и окруженный жертвенными вещами, что, вероятно, тоже было связано с поклонением огню (рис. 39).

Неотъемлемой принадлежностью большинства культовых сооружений в Звенигороде являются нитеобразные печи, в которых горел сильный огонь (сооружения 2, 5, 6, 8, 9,12,14,15). Такие же печи имелись на городищах Богит и Говда, где печь была выкопана в насыпи вала над священным колодцем, в культовых сооружениях Бабиной долины.

Нитеобразные печи, сделанные подбоем в материковой стене помещения, были распространены на средневековых памятниках Болгарии, Румынии, Словакии и в южнорусских областях (Выжарова Ж., 1987, с. 274–277; Teodor D., 1984, р. 64; Смиленко А. Т., 1989, с. 107). Такие печи не являлись бытовыми отопительными устройствами, в жилищах всегда были дополнительной пристройкой наряду с обычными для данного памятника отопительными печами из камня или глины (Раппопорт П. А., 1975, с. 14) или находились в специальных постройках. Среди нитеобразных печей выделяется два разных типа, имевших неодинаковое назначение. Печи одного типа носят явно производственный характер, в них найдены шлаки и крицы, находятся такие печи в специальных мастерских, где есть рабочие площадки, сложенные из камней, вытяжки, дымоход и в одной из мастерских находился еще гончарный горн (Добрыновцы, Ревно, Райки) (Тимощук Б. О., 1976, с. 111; 1982, с. 129; Гончаров В. К., 1950, с. 50–56).

Печи другого типа не несут никаких признаков ремесленной деятельности. Их своды целиком вырезаны в материке и сильно прокалены, также глубоко прожжен очень гладкий и ровный под печей. Небольшие предпечные ямы заполнены углем и золой, около устья печей часто лежат большие камни. Печи такого типа открыты на поселении Гнидава IX–X вв. и служили, по мнению М. П. Кучеры, для сушки зерна и выпечки хлеба (1975, с. 98–103). Такие же печи для выпечки хлеба находились в длинном доме, который, вероятно, являлся общественной пекарней на городище Ревно 1. В одной из печей этого дома лежали куски большого противня, предназначавшегося для сушки зерна и выпечки хлеба (Тимощук Б. О., 1982, с. 51; Третьяков П. Н., 1948, с. 182). Применение нитеобразных печей для выпечки хлеба подтверждается находкой в такой печи на поселении V в. Девин в Словакии обгорелого каравая хлеба круглой формы с диаметром 23 см (Pieta К., Placha V., 1989, S. 69–88).

По этнографическим данным, в России специальные хлебные печи устраивали в виде пещер на склонах оврагов и косогоров. Стенки и свод таких печей обмазывали глиной, просушивали, затем в них разжигали огонь. Из разогретой печи выгребали угли, подметали под печи мокрой метелкой, сажали в печь хлеб и закрывали ее камнями, обмазывали устье глиной и оставляли на несколько часов. Для лучшего качества хлеба печь должна была остывать как можно медленнее, для чего горячие угли подгребали к закрытому устью печи (Энциклопедический словарь, 1903, с. 440–442). Хлебные печи, поставленные в стороне от жилых домов и находившиеся в общем пользовании нескольких соседних семейств, были распространены в южнорусских областях, у словаков, болгар, украинцев (Бломквист Е. Э., 1956, с. 263–265). Известны специальные печи для выпечки обрядового хлеба (Виноградова Л. Н., 1981, с. 17).

Хлебные печи, хотя и другой конструкции, известны в северных областях Руси и изучены в Старой Ладоге и на Рюриковом городище. Здесь печи были наземными с глинобитным сводом, укреплены деревом и перекрыты навесом. Ставили такие печи в стороне от жилищ или на перекрестках улиц (Носов Е. Н., Петренко В. П., 1986, с. 9–10; Носов Е. Н., 1990, с. 51–60). Несмотря на другую конструкцию, хлебные печи на севере выполняли ту же функцию, что и нитеобразные, – как можно дольше сохранять тепло, для чего в печах делали под из камней, обмазанных глиной, и ставили заслонки около устья.

На святилищах Богит, Говда, Звенигород, в культовых сооружениях Бабиной долины хлебные печи были вырезаны в материковой глиняной стене сооружений и выступали за их контуры. Полукруглые своды печей поднимались на высоту 40–50 см и были сильно обожжены. Под печей, круглой или овальной формы, диаметром 0,8–1 м, был ровным, прожженным до звона на толщину до 10 см и как бы отполированным. Поверхность пода чистая, с нее тщательно убраны зола и уголь. Устье печей обращено внутрь помещения и имело форму вытянутой канавки шириной около 40 см, заполненной углем, золой, камнями и кусками обожженной глины, служившими для закупорки устья печи. Такие печи должны были долго сохранять тепло и хорошо выпекать хлеб.

Большинство сооружений с хлебными печами в Звенигороде представляло собой прямоугольное углубление, перекрытое навесом. Такие же навесы над хлебными печами строились на севере Руси, где от навесов сохранились деревянные столбы (Носов Е. Н., 1990, с. 51–55). Сооружения с хлебными печами в Звенигороде использовались многократно и периодически в их стенах на разных уровнях строились новые печи. С каждой печью в сооружении связывается слой угля, золы и здесь же были положены принесенные жертвы – кости и черепа человека (сооружения 5, 9, 14), кости животных, хлебные зерна (сооружения 5 и 14), положены серпы и другие, иногда довольно дорогие золотые и серебряные вещи (сооружение 5). Жертвы оставлялись и в самих печах. Так, в культовом сооружении Бабиной долины на поду такой печи лежал череп младенца и симметрично уложенные около него кости животных. В печи, вырытой в склоне над жертвенной площадкой в Бабиной долине, был положен скорченный костяк подростка. В хлебную печь сооружения 9 в Звенигороде был символически помещен жернов. Жертвы хлебным печам приносили и на севере: в одной из печей на Рюриковом городище были замурованы череп и ноги коровы (Носов Е. Н., 1990, с. 54). Перед хлебными нитеобразными печами, вырезанными в глиняных насыпях валов (Звенигород, Говда), тоже оставляли жертвы на культовых площадках (сооружение 15) и в культовых ямах.

Всего хлебных печей в Звенигороде оказалось очень много. Так, в сооружении 12 было три разновременных печи, в сооружении 14 две, в сооружении 5 последовательно использовались также две печи, а само сооружение было построено на месте более ранних хлебных печей, вырытых в склоне. Такое обилие хлебных печей было связано, по-видимому, с рядом причин. Во-первых, печи были очень недолговечны и выходили из строя после нескольких топок, а возможно, вообще были одноразового употребления. Печи портились из-за высокой температуры в них, из-за давления грунта, просачивания воды. Так же быстро сменяли друг друга хлебные печи на севере, что хорошо показывает стратиграфия Рюрикова городища (Носов Е. Н., 1990, с. 55). Во-вторых, широкое использование таких печей было вызвано большой потребностью в хлебе, который употреблялся на общих трапезах, служил для «кормления» богов и для гаданий. В-третьих, печи выполняли культовую роль и при выпечке хлеба около них совершали обряды, связанные с почитанием огня, хлеба и вообще с культом земледелия и плодородия. У русских выпечка обрядового хлеба сопровождалась особыми ритуалами, в них принимала участие вся родня, существовали специалистки – «коровайницы». Воду для обрядового хлеба брали из разных источников. По поверьям, при выпечке хлеба происходили контакты со сверхъестественными силами (Сумцов Н. Ф., 1885, с. 135; Зеленин Д. К., 1928, с. 134; Листова Н. М., 1983, с. 163).

Почитание хлеба зафиксировано у славян уже в V–VI вв., когда около печей в жилищах пражской культуры и в отдельных жертвенных ямах были положены его модели – глиняные «хлебцы». О принесении хлеба в жертву богам говорится во многих источниках. Такие жертвы упоминают Константин Багрянородный, Ибн Фадлан. В «Слове некоего христолюбца» перечисляются жертвы богу: «Кладоут им требы и короваи им молять, коуры режають и огнм молят» (Аничков Е. В., 1914, с. 372). В «Вопрошениях Кирика» говорится о жертвах хлеба, сыра и меда роду и рожаницам (Сумцов Н. Ф., 1885, с. 50). На святилище Аркона с огромным пирогом совершали гадания и магические действия – жрец прятался за круглый пирог и, если его не было за ним видно, то в следующем году должен был быть обильный урожай (Гильфердинг А., 1874, с. 163–164). Подобный обычай долго сохранялся у русских и украинцев, когда хозяин прятался за сжатый сноп и спрашивал домашних, видно ли его (Сумцов Н. Ф., 1885, с. 125; Этнография..., 1987, с. 382).

По этнографическим данным, русские употребляли хлеб при всех торжественных событиях в жизни. «На родинах, крестинах, новоселье, именинах, свадьбе хлеб служит выражением благополучия и богатства», – констатировал Н. Ф. Сумцов, специально изучавший обрядовую роль хлеба (1865, с. 136). Особенно почитали круглый хлеб – «каравай», символ солнца. На нем иногда изображали солнце, луну, дерево (Иванов В. В., Топоров В. Н., 1974, с. 258). Каравайные ритуалы особенно широко применяли на свадьбах: с хлебом приходили сваты в дом невесты, караваем благословляли молодых, кусок свадебного каравая давали каждому гостю (Сумцов Н. Ф., 1885, с. 64; Иванов В. В., Топоров В. Н., 1974, с. 254; Гвоздикова Л. С., 1981, с. 204–214). Хлеб был не только символом богатства и изобилия, но и очищения, мира, способствовал плодородию и воссозданию силы жизни. Существовали особые «каравайные моления», с хлебом в Белоруссии проводили праздники призывания весны, в Болгарии хлебом встречали весеннее солнце, в Гродненской губернии с хлебом обходили поля, хлеб преломляли над новорожденным и клали его в колыбель, обрядовый хлеб давали скоту (Иванов В. В., Топоров В. Н., 1974, с. 256; Сумцов Н. Ф., 1885, с. 79; Этнография..., 1987, с. 382, 399). Хлеб употребляли на похоронах и поминках, но при этом никогда не использовали круглый хлеб-каравай (Сумцов Н. Ф., 1885, с. 67,128). Почитание хлеба свойственно всем земледельческим народам – например, в Бретани огромный каравай хлеба нового урожая возлагали на алтарь церкви (Фрезер Д., 1986, с. 578).

Очистительной силой, воссоздающей жизнь, обладало зерно. Зерном обсыпали молодых на свадьбе, посыпали лавку, где лежал покойник, приносили в жертву богам (Котляревский А. А., 1869, с. 77; Сумцов Н. Ф., 1885, с. 28; Пропп В. Я., 1963, с. 16). В Звенигороде скопления зерна входили в состав жертвоприношений во многих сооружениях (4, 5, 14). При этом в каждом скоплении содержались все возделываемые злаки: преобладали пшеница и рожь, в меньшем количестве встречены ячмень, овес, просо, горох. Такой набор зерен имел явно символический смысл.

Судя по обилию хлебных печей в Звенигороде, хлеб широко применяли при жертвоприношениях на сакральной части святилища. На общественных площадках Звенигорода и Богита хлебные печи располагались около длинных домов, в которых происходили собрания и пиры и был тоже необходим хлеб.

В большом количестве вещи находились на городище Звенигород, где они концентрировались на капищах и в культовых сооружениях сакральной части городища. На Богите вещевых находок нет, на городище Говда они единичны и представлены главным образом наконечниками стрел. Немного вещей встречается и на других святилищах, за исключением Арконы и Шлонжи, где известны скопления разнородных находок.

Среди вещей, найденных в Звенигороде, присутствуют самые разные категории предметов: украшения, орудия труда и оружие, конское снаряжение, принадлежности христианского культа. Такое же обилие предметов, употреблявшихся в повседневной жизни, характерно для находок на святилищах, удаленных друг от друга по времени и пространству и принадлежавших разным народам. Те же категории и даже типы вещей обнаружены на святилище в Арконе (Berlekamp Н., 1974, S. 211–251). В культовых пещерах на Крите находили мечи, кинжалы, дротики, щиты, топоры, ножи, иголки, браслеты, туалетные принадлежности и, конечно, в большом количестве керамику (Лосев А. Ф., 1957, с. 51). Такие же разнородные находки сделаны на античных святилищах в Крыму (Новиченкова Н. Г., 1983, с. 327–328). Тот же состав даров обнаружен на святилищах римского времени у германцев, в него еще входили косы, серпы, лопаты (Behm-Blancke G., 1978, S. 368), а также у финских народов (Жеребцов Л. Н., Конаков Н. Д., Королев К. С., 1985, с. 108). На удивление близок звенигородскому не только набор, но и типы вещей на святилищах ненцев, открытых в устье Печоры (Хлобыстин Л. П., Отчет 1984, 1985 гг.; Овсянников О. В., Отчет 1987 г.).Здесь, помимо обычных древнерусских вещей, встречающихся повсеместно, найдены совершенно такие же, как в Звенигороде, круглые подвески с вписанным в них «патриаршим» крестом, замки, кольчужные кольца, металлические коробочки для вещей, а также кресты и иконка. Столь же разнообразен состав вещей на жертвенных местах в Финляндии, где также есть кресты, привески разных типов, ключи, шкатулки и т.п. (Serning J., 1956). Разнородный состав жертвенных даров был, вероятно, вызван тем, что они отражали людские нужды и чаяния, связанные со всеми сторонами повседневной жизни и с экстремальными обстоятельствами. Каждая принесенная в жертву вещь должна была иметь свой магический смысл. По мнению В. Я. Проппа, «нет, кажется, такого предмета, который не мог бы фигурировать в фольклоре как предмет волшебный» (1986, с. 191). Вещи выполняли разные функции, их символическое значение могло быть многообразным и меняться в зависимости от обстоятельств и времени.

Как установлено Б. А. Рыбаковым, в женском и девичьем костюме и в головных уборах присутствовала сложная символика, смысл которой состоял в защите от окружающего зла. Оберегами служили височные кольца и шейные украшения, покрывавший их орнамент был насыщен магической силой (Рыбаков Б. А., 1951, с. 399–404; 1971, с. 17). В Звенигороде самой многочисленной группой женских украшений были проволочные височные кольца разных типов. Кольца представляли собой круг, имевший сам по себе двоякое значение: символ солнца и охрана от злых сил. В ряде мест на святилище височные кольца лежали вместе по четыре штуки или в количестве, кратном четырем, и были переплетены между собой. Так было в сооружении 5, где вместе находилось четыре трехбусинных кольца. В длинном доме 8 также были переплетены между собой дужками четыре серебряных трехбусинных кольца, на капище 3 были положены вместе восемь проволочных колец. В одном случае вместе оказалось 18 проволочных колец, но из них 16 принадлежало к одному типу с обратно завернутым концом и два были с просто заходящими друг за друга концами, то есть здесь, по-видимому, находились кольца от нескольких головных уборов. Полные наборы височных колец, найденных в курганах, обычно состоят из четырех или восьми экземпляров (Седов В. В., 1982, с. 100). Следовательно, в Звенигороде часто приносили в дар богам целые наборы головных украшений. В такой жертве могла заключаться просьба охранить и защитить владелиц этих украшений. В то же время кольца – знаки Солнца – должны были способствовать плодородию и хорошему урожаю (Hensel W., 1970, S. 243–250).

Металлических перстней и браслетов найдено немного и все они, кроме одного перстня-печати со знаком Рюриковичей, имели одну особенность – были несомкнутыми, пластинчатые и витые браслеты часто специально разогнуты, как и перстни, сделанные из обломков пластинчатых браслетов. Может быть, в этом есть определенная связь с поверьем, что с замкнутым кольцом на пальце нельзя входить в святилище. В Греции и Риме это не имел права делать даже жрец Юпитера, если кольцо у него не было сломано (Фрезер Д., 1986, с. 234). Кольцо препятствовало выходу души через пальцы, с умирающего полагалось снять перстень. При похоронах руса на Волге девушка, отправляемая на тот свет, перед смертью сняла с себя браслеты и ножные кольца – вероятно, они мешали уходу души в иной мир (Ибн Фадлан, 1939, с. 82). Замкнутые кольца считались действенными оберегами от злых духов и ведьм (Фрезер Д., 1986, с. 234). По сохранившемуся в сказках представлению, волшебное кольцо удовлетворяло все желания хозяина (Афанасьев А. Н., 1865, с. 214). При помощи колец гадали: «Кольца мечють в воду и поясы» (Григорий Богослов, Гальковский Н. М., 1913, с. 35). Среди разнообразных вещей на других святилищах обычно браслеты и перстни отсутствуют. Вероятно, целые и замкнутые браслеты не полагалось приносить в жертву. Может быть, единственный замкнутый перстень-печатка, найденный в Звенигороде, был оставлен в память и в честь умершего?

Такие же поверья, вероятно, были связаны со стеклянными браслетами. Их обломками усеяно капище 2, они рассеяны по подножию капища 3, встречены во многих культовых сооружениях. Целых браслетов на сакральной части святилища не обнаружено. Лишь в жилище на южной части городища найден целый стеклянный браслет, но он не является жертвой. Отдельные обломки от 33 стеклянных браслетов, найденные на святилище, Ю. Л. Щаповой удалось склеить. При этом обнаружилась интересная закономерность. На капище 3 склеивающиеся между собой обломки браслетов находились на большом расстоянии друг от друга в разных концах капища – в квадратах 5г+3е, Го+2з+10т, 10и+3к, 4м+1з, 2б+11г, то есть обломки разбитых браслетов были разбросаны в разных местах капища. То же самое наблюдалось на капище 2. При этом выявилась и еще одна особенность – подклеились обломки браслетов с капища 2 и из расположенного рядом длинного дома 7 и находящегося в стороне сооружения 5. В данном случае, куски разбитого браслета были разнесены молящимися и положены в разных культовых сооружениях. Это между прочим подтверждает и одновременность существования всех этих объектов.

Само по себе разбивание, размельчение вещей должно было способствовать их «размножению» и возрождению (Свешников Т. Я., Цивьян Т. В., 1979, с. 149–190), как это предполагалось при расчленении тел людей и животных. Подобные представления были, вероятно, связаны и с разбиванием посуды. Битье горшков практиковалось при всевозможных случаях жизни: при свадьбах в знак целомудрия невесты, при рождении ребенка для облегчения родов, при похоронах для скорейшего перехода души в иной мир. Разбитый горшок должен был прогнать всякий недостаток из дома, его черепки разбрасывались по огороду для обеспечения урожая. Разбивались горшки, послужившие богам: ими уже не могли пользоваться люди (Сумцов Н. Ф., 1885, с. 46, 47; Афанасьев А. Н., 1865, с. 180; Этнография..., 1987, с. 399; Котляревский А. А., 1869, с. 221). Общий смысл разбивания сосудов состоял в том, чтобы способствовать переходу в другое состояние и возрождению, в том числе и растительному. Эти действия были направлены и на предохранение от злых сил (Свешников Т. Я., Цивьян Т. В., 1979, с. 180–190). Черепки разбитых сосудов в огромном количестве встречаются на святилищах. Они сплошным слоем покрывали площадки его капищ, но их обычно не удается склеить между собой. Возможно, как и обломки стеклянных браслетов, черепки разбитых горшков разбрасывали в разных местах.

Целую посуду в славянском фольклоре отождествляли с телом человека, ее части обычно назывались «голова», «устье», «горло», «туловище». Посуда повторяла этапы жизни человека – рождалась из глины, жила и умирала. Она являлась необходимым атрибутом при всех ритуалах, сопровождающих основные моменты в жизни человека. В культовых сооружениях Звенигорода наряду с мелкими обломками горшков, иногда вторично обожженных уже в разбитом состоянии, часто лежат развалы целых сосудов, которые можно склеить. Целые сосуды стояли в сооружениях 5, 9 рядом с костями человека, животных и жертвенными вещами, а также около идола в сооружении 14, где совершались ритуалы, связанные с земледельческими культами. Возможно, целые сосуды служили здесь для защиты живущих, так как по поверьям в них можно загнать болезнь, всяческие несчастья и даже смерть (Свешников Т.Я., Цивьян Т. В., 1979, с. 155–164). В сооружении 3 и на жертвенной площадке Бабиной долины целые сосуды находились между частями туш мясных животных, принесенных сюда для «кормления» богов и предков. Вероятно, в сосудах содержалась еда или напитки. Целые горшки можно собрать из обломков, лежавших на полу длинных домов 3 и 10, находившихся в южной части городища и предназначенных для общественных пиров. Вероятно, посуду после трапез полагалось разбивать тут же.

Магическое значение имели и металлические котлы, обломки которых лежали на капищах и на жертвенной площадке вала 2. Котлы с костями и черепами животных ставились в курганах – в Черной могиле под Черниговом, в Гнездове. Такой обычай существовал и у скандинавов (Петрухин В. Я., 1975, с. 85–92). Котлы разбивали и разбрасывали в тех же случаях, что и глиняные горшки. В Болгарии в котлах полагалось варить пищу для свадеб. В сказках герой, побывавший в горящих котлах, возвращался оттуда, из иного мира, помолодевшим и обновленным (Сумцов Н. Ф., 1885, с. 63; Белецкая Н. Н., 1978, с. 40; Сравнительный указатель сюжетов, № 331, 332, 531, 1169). По сказкам, металлическая посуда придает силу тому, кто к ней прикасается (Свешников Т. Я., Цивьян Т. В., 1979, с. 185).

Острые предметы – серпы, косы выполняли двоякую роль. С одной стороны, они представляли собой эмблему плодородия и радуги, были связаны с сельскохозяйственными культами (Афанасьев А. Н., 1865, с. 352). С другой стороны, они, наряду со всякими режущими и колющими орудиями, являлись оберегами от злых сил. Их клали на пороге дома для его защиты, в Полесье ими во время грозы «рассекали» тучи, предотвращали град (Макаров Н. А., 1981, с. 261–264; Толстые Н. И., С. М., 1981, с. 46; Kowalczyk М., 1968, S. 37). Эти орудия клали в погребения в качестве оберегов (Рябинин Е. А., 1974, с. 24). В Звенигороде серпы явно относились к обрядам земледельческого культа – в сооружениях 4, 5 и 14 они лежали вместе с расчлененными костяками и были посыпаны хлебными зернами. На капищах серпы и косы скорее выполняли функции защиты.

Ножи представляют собой обычную находку на всех древнерусских поселениях, но, как правило, не больше, чем по одному–два экземпляра в каждом доме. В Звенигороде они встречаются крайне неравномерно. В длинных домах 2, 7, 8, где хранились богатства святилища, найдено по два-три ножа. В длинном доме 3, в котором происходили общественные собрания, а также в сооружениях 6, 8, 12, служивших для выпечки хлеба, но в которых не проводили жертвоприношений, ножей не найдено совсем, тогда как во всех сооружениях, в которых сохранились остатки жертвоприношений (4, 9–11, 13, 14), ножи присутствовали непременно по много экземпляров. Но в массовом количестве ножи находились на капище 3, где их обнаружено 42. Вероятно, также много их было на капище 1, на котором в небольшой траншее было встречено пять ножей. В то же время на капище 2, которое, несомненно, занимало существенное место в культовых действиях, найден всего один нож. Такое распределение ножей по объектам на святилище указывает на их культовое значение как оберегов и символов хозяйственности, что наблюдается у многих славянских народов (Колчин Б. А., 1959, с. 71). Ножи и ножницы употреблялись при заговорах. Считалось, что нож может предотвратить стихийное бедствие, его при вихре втыкали в землю. Нож и ножницы служили оберегами для новорожденных, они могли отпугнуть смерть, препятствовали злым намерениям умерших (Афанасьев А. Н., 1865, с. 261; Белецкая Н. Н., 1984, с. 78; Этнография..., 1987, с. 398). Для благополучия ножом крестили хлеб (Григорий Богослов, Гальковский Н. М., 1913, с. 35).

Топор и молот в балтийской традиции считались оружием Перуна. По белорусским преданиям топором Перун высекает огонь и молнию (Афанасьев А. Н., 1865, с. 253; Иванов В. В., Топоров В. Н., 1974, с. 93). Топору в народе придают охранительное значение: при грозе из дома выносят на улицу топоры, лопаты, хлеб; топор перекидывают крест-накрест через стадо для его благополучия и защиты от хищников; топор, положенный на пороге острием наружу, должен отпугивать смерть; топор кладут на место, где лежал покойник, и с топором провожают гроб (Даркевич В. П., 1961, с. 90–101; 1 Велецкая Н. Н., 1984, с. 78; Байбурин А. К., 1981, с. 224; Макаров Н. А., 1983, с. 218; Этнография... 1987, с. 382, 412). В Звенигороде топоры находились в центре капищ 2 и 3 непосредственно около стоявших там идолов. Еще один топор лежал в колодце рядом с принесенным в жертву человеком.

Охранительную роль играло и оружие, но его значение было более сложным, так как вооружение само являлось предметом поклонения. В Греции копье почитали с давних пор, ему поклонялись как богу, копью приписывали магическую силу. Ахилл умерщвлял копьем сотни врагов и им же исцелял раны (Лосев А. Ф., 1857, с. 51). По сообщению в Житии Оттона Бамбергского, воткнутое в столб копье стояло в городе Волин и почиталось как бог (Фамицын А. С., 1884, с. 25). С помощью копий жрецы в Штетине и Волине проводили гадания – через перекрещенные копья проводили священного коня и следили, какой ногой он делал первый шаг и не заденет ли он копья. Копье помещали в клад для его охраны (Макаров Н. А., 1981, с. 261–264). На святилище Звенигород найден только один наконечник копья, лежавший на жертвенной площадке вала 2, – он должен был усиливать защиту от злых напастей.

Самое престижное оружие – меч, символ власти – также было предметом поклонения. В Греции меч Менона почитался как фетиш наравне с копьем Ахилла и луком Геракла (Лосев А. Ф., 1957, с. 39). Мечу поклонялись аланы, ему приносили жертвы скифы (Кардини Ф., 1987, с. 98). Боги прибалтийских славян стояли в полном вооружении, в шлемах и латах, имели огромные мечи, у идола в Коренице их было восемь (Срезневский И. И., 18466, с. 45). Мечом-саблей вооружен Перун на Збручском идоле. На Руси язычники приносили к богам оружие: князь Игорь в 945 г. «приде на холъмы кде стояше Перун и покладаша оружья своя и щиты, и золото» (ПСРЛ, т. 2, стб. 42). В Звенигороде часть меча с перекрестием лежала на полу длинного дома 7, где хранилось имущество святилища, здесь же находился наконечник ножен меча. Такой же наконечник найден в культовом сооружении 10, около капища; вероятно, в данном случае, часть заменяла целый предмет.

Наконечники стрел найдены на всех капищах, в некоторых культовых сооружениях 3, 4, 11, 14 и в длинных домах 7 и 8, где лежали вместе с другими жертвенными находками. Все эти объекты расположены в сакральной части городища. За ее пределами и на примыкающих к городищу селищах стрелы отсутствуют. Несколько стрел найдено на городище Говда, где они лежали на жертвенных прослойках в заполнении внутреннего рва. Стрелам приписывали многообразное символическое значение. Прежде всего, стрелы служили оберегами, «стрелы как острый и колющий предмет, подобно иголке, ножу, топору, сабле, мечу, копью, а также колючему растению, наводят страх на злого духа» (Веселовский А., 1921, с. 288). Стрелы как защиту от нечистой силы дарили на свадьбе новобрачным в Белоруссии (Афанасьев А. Н., 1865, с. 432; Иванов В. В., Топоров В. Н., 1974, с. 18). Кроме того, в свадебных обрядах стрелы символизировали плодородие. Выстрел из лука приводил к зарождению новой жизни. На Украине существовал обряд «расстреливания новобрачной», стрелой с нее снимали покрывало (Веселовский Н„ 1921, с. 291). По древнеиндийскому эпосу, состязания в стрельбе из лука способствовали избранию жениха для царевны. Этот же мотив присутствует в русских сказках (Гринцер П. А., 1974, с. 43). Но этим значение стрел не ограничивается. Прослеживается их связь с солнцем. В честь бога солнца устраивали ритуальные стрельбы из лука в Индии. У славян стрелами назывались лучи солнца, от стрел Перуна шел дождь и увеличивалось плодородие полей (Афанасьев А. Н., 1865, с. 244, 432). Множество поверий, связанных со стрелами, приводило к обилию их находок на святилищах многих народов. Их скопления прослежены около писаниц, распространенных от Финляндии до Якутии (Бадер О. Н., 1954, с. 246–258), они встречены на святилищах кельтов, германцев, даков (Котигорошко В. Г., 1987). Славяне на острове Хортица укрепляли стрелы вокруг громадного дуба (Константин Багрянородный, с. 49).

Замки и ключи являлись символами сохранности и прочности, о чем свидетельствуют многие данные археологии и этнографии, собранные Н. А. Макаровым: замки употребляли в свадебной обрядности для придания крепости браку, их помещали в клады для сохранности, замками обносили стадо в Юрьев день, при первом выпасе скота, при похоронах замком запирали окна, чтобы смерть не смогла вернуться в дом, замки клали в могилы как магическое ограждение от враждебной силы мертвых (1981, с. 264). Подобные поверья имелись и у других народов. Например, в Англии считалось, что в запертый дом не может проникнуть смерть, замки обносили вокруг табуна лошадей для защиты от волков; наоборот, замки и узлы полагалось отпирать и развязывать для облегчения родов (Фрезер Д., 1986, с. 230–234). Запирание смерти было в обычае у германских, племен, ключи характерны для погребений пшеворской культуры римского времени, затем этот обычай был перенесен на Черняховскую территорию. Замки усиливали верность договора и у славян было распространено заклятье: «Замыкаю свои слова замками,1 бросаю ключ под бел-горюч камень» (Афанасьев А. Н., 1865, с. 421). В Белоруссии и у западных славян замыкают зиму и отпирают весну, и лето «ключиком-замочком, золотым платочком», отмыкают ключом землю (Пропп В. Я., 1963, с. 16; Иванов В. В., Топоров В. Н., 1974, с. 108, 196). Таким образом, помимо символа крепости и надежности, замки и ключи имели отношение к годичному циклу природы, с их помощью пытались создать благоприятные погодные условия для урожая.

В Звенигороде замки и ключи в большом количестве найдены на капищах (на 2 находилось шесть замков, на 3 – пятнадцать), во многих культовых сооружениях среди скоплений костей и жертвенных вещей. Несомненно, здесь они являлись принадлежностью ритуалов. Но часть замков и ключей, вероятно, использовались по своему прямому назначению – запирать двери длинных домов и крышки сундуков и шкатулок. Ключи от внутренних замков, личина замка, накладки с петлями, пластины-оковки от сундука лежали на полу длинного дома 7, где хранились богатства святилища. Этот дом, вероятно, запирали и сам, так как в нем найдена щеколда дверей. Несколько коленчатых ключей от внутренних дверных замков находились на месте длинного дома 10, расположенного вдоль вала в южной части городища.

Магическую силу могли иметь собственно все предметы, найденные на святилищах. Бубенчики должны были прогонять нечистую силу, их звон отпугивал эпидемию и грозу (Афанасьев А. Н., 1865, с. 299). В вятичских курганах бубенчики входили в состав ожерелий вместе с амулетами (Мальм В. А., Фехнер М. В., 1967, с. 140; Недошивина Н. Г., 1976, с. 50). Жернова намалывали богатства; из жерновов, по представлениям белорусов, Перун добывает огонь (Афанасьев А. Н., 1865, с. 290; Богданович А. Е., 1895, с. 76).

Предметов с орнаментом и с изображениями на святилище Звенигород немного. Все они происходят с капища 3 и лежали компактно в сооружении 11 около этого капища. Прежде всего, это две половинки парных колтов с изображениями двух птиц, стоящих по сторонам дерева. Этот мотив, по мысли Б. А. Рыбакова, являлся отголоском космогонической легенды о творении всего живого двумя птицами, гнездящимися на дереве среди океана (1951, с. 420). Само дерево олицетворяло центр мироздания и плодоносящие силы природы. Помимо колтов, изображения птиц и дерева находились на квадратных матрицах, найденных здесь же и служивших для изготовления бляшек головного убора. По-видимому, они составляли такую же композицию на налобной повязке – дерево с птицами по его сторонам. На лежавшей поблизости круглой ажурной бляхе изображен крин – проросший росток, символизирующий возрождающиеся силы природы (рис. 54, 11). Трилистник, вписанный в круг, является классическим типом крина, составляя основной элемент орнамента на древнерусских вещах с эмалью. Мотив крина был распространен в земледельческих культурах Европы и Византии (Макарова Т. И., 1975, с. 18; 1978, с. 374). Орнамент в виде ромба с точкой в центре, сделанный пунктиром на пластинчатых браслетах, являлся, по Б. А. Рыбакову, символом дома или пахотного поля (1971, с. 92–116).

Труднее понять присутствие на святилище предметов христианского культа – крестов и иконки, найденных на всех трех капищах, в самых священных местах, где приносили наиболее богатые жертвы. Находки христианских символов на языческих святилищах не исключительный случай – кресты среди других жертвенных вещей найдены на святилищах ненцев в устье Печоры, они часто встречаются на культовых местах в Финляндии (Serning J., 1956, PI. 18; 19; 44, 11). Кресты и образки, иногда по нескольку штук, вместе с языческими амулетами входили в состав ожерелий и подвесок в курганных погребениях вплоть до XIII в. (Анучин Д. Н., 1900, с. 85–87; Фехнер М. Ф., 1968, с. 210–214). Сам по себе знак креста с древности являлся символом бессмертия и вечного возрождения, считался оберегом от несчастий и болезней (Даркевич В. П., 1960, с. 57–59; Велецкая Н. Н., 1968, с. 194; Куницький В. А., 1990, с. 106).

Для язычников было характерно терпимое отношение к чужой религии. Заимствование охранительных символов других народов является нередким фактом (Анучин Д. К., 1900, с. 87; Голубинский Е., 1901, с. 69). В Штетине жрецы были готовы поставить идол Христа (Lowmiariski G., 1986, S. 274). По данным Гельмольда, славяне «отклонились от света истины и св. Вита начали почитать как бога, поставили в его честь громадного идола» (1963, с. 235). В связи с этим Находки христианских символов на святилищах кажутся вполне естественными.

Обычные каменные или металлические крестики массового, производства могли быть принесены в жертву их владельцами как обереги при обращении к богам за помощью или как знак отречения от христианского бога, так как крест препятствовал общению с духами, как это бывало при посещении волхвов (ПСРЛ, т. 1, стб. 179). Кресты-складни художественной работы, которые население не могло носить в повседневной жизни, скорее всего, были отобраны у христианских священников и затем принесены в дар своим богам.