Я так и думала, что это была последняя работа Л.Н. Гумелева и значит написана по заказу настоящего времени, отвечая сегодняшней идеологии.
Читайте так же критику теорий Гумилёва:
Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилёва
Лжеученый Гумилёв
Горькие мысли «привередливого рецензента» об учении Л.Н.Гумилёва
Учение Льва Гумилёва (из которой вы узнаете, почему Л.Н. Гумелева любят западники)
Всю жизнь старался он держаться так далеко от политики, как мог. Он никогда не искал ссор с цензурой и при всяком удобном случае клялся «диалектическим материализмом». Более того, у нас нет ни малейших оснований сомневаться, что свою грандиозную гипотезу, претендующую на окончательное объяснение истории человечества, он искренне полагал марксистской.
И в то же время он парадоксально подчеркивал свою близость с самыми яростными противниками марксизма в русской политической мысли XX века — евразийцами. «Меня называют евразийцем —
и я не отказываюсь... С основными историко-методологическими выводами евразийцев я согласен» (1, 132), Его не смущала, однако, не только уничтожающая критика марксизма. Не смущала его и безусловная антизападная ориентация евразийцев, которая — после сильного, блестящего и вполне либерального начала в 1920-е годы — привела их в лагерь экстремистского национализма, а затем к вырождению в реакционную эмигрантскую секту.
Эта способность без лицемерия и внутреннего раздвоения служить (а Гумилев рассматривал свою работу как общественное служение) под знаменами сразу двух взаимоисключающих школ мысли вовсе не была, увы, единственным парадоксом, который разделял он с молчаливым большинством советской интеллигенции.
Читайте так же критику теорий Гумилёва:
Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилёва
Лжеученый Гумилёв
Горькие мысли «привередливого рецензента» об учении Л.Н.Гумилёва
Учение Льва Гумилёва (из которой вы узнаете, почему Л.Н. Гумелева любят западники)
Всю жизнь старался он держаться так далеко от политики, как мог. Он никогда не искал ссор с цензурой и при всяком удобном случае клялся «диалектическим материализмом». Более того, у нас нет ни малейших оснований сомневаться, что свою грандиозную гипотезу, претендующую на окончательное объяснение истории человечества, он искренне полагал марксистской.
И в то же время он парадоксально подчеркивал свою близость с самыми яростными противниками марксизма в русской политической мысли XX века — евразийцами. «Меня называют евразийцем —
и я не отказываюсь... С основными историко-методологическими выводами евразийцев я согласен» (1, 132), Его не смущала, однако, не только уничтожающая критика марксизма. Не смущала его и безусловная антизападная ориентация евразийцев, которая — после сильного, блестящего и вполне либерального начала в 1920-е годы — привела их в лагерь экстремистского национализма, а затем к вырождению в реакционную эмигрантскую секту.
Эта способность без лицемерия и внутреннего раздвоения служить (а Гумилев рассматривал свою работу как общественное служение) под знаменами сразу двух взаимоисключающих школ мысли вовсе не была, увы, единственным парадоксом, который разделял он с молчаливым большинством советской интеллигенции.
