Есть свидетельства двух иностранцев, посещавших Россию в последние годы 16 и первые 17 столетия, – свидетельства Петрея и Олеария.
Петрей, посланник шведского короля, был в России несколько раз – при Борисе Годунове, в смутное время и при царе Михаиле Феодоровиче; при этом последнем государе был не один раз в Москве и секретарь голштинского посольства Олеарий. Оба иностранца с большим вниманием изучали нравы и обычаи русского народа и с признанным беспристрастием изложили свои наблюдения в своих записках о России. Говоря здесь о религиозном быте русского народа, хоть и другой со всей точностью описали, как русские молятся и как слагают персты на молитву.
Петрей пишет: «в домах у москвитян, как бедных, так и богатых, есть живописные образа... при входе и выходе они кланяются и крестятся перед образами, особливо, когда идут спать, встают с постели, выходят из-за стола, или из дому, и опять входят в него, они наклоняют голову и крестятся три раза тремя согнутыми (сложенными?) перстами – большим, указательным и самым длинным».
Точно так же и Олеарий замечает: «русские для осенения себя крестным знамением употребляют сложенными три главных перста правой руки». В авторитетности свидетельств этих иностранцев не может быть ни малейшего сомнения. Понятно, что они не имели никакого побуждения тенденциозно говорить в пользу троеперстия, а просто передают свои наблюдения, – записывают то, что видели в Москве, и видели не только в боярском и служебном кругу, с которым имели ближайшие сношения, но и у простого народа, который интересовал их еще более, – Петрей прямо говорит о бедных и богатых.
А что наблюдали они очень внимательно, как русский народ крестится, и верно передал свои наблюдения, это очевидно для каждого, особенно в рассказе Петрея. Итак, вот два наблюдательных иностранца согласно свидетельствуют, что в конце 16 и начале 17 столетий у нас в России все, и знатные и простолюдины, и богатые, и бедные, т.есть и книжные, и не книжные, грамотные и неграмотные, крестились троеперстно. О том, чтобы случалось им видеть между москвитянами крестившихся иначе, ни Петрей, ни Олеарий не упоминают; а они упомянули бы, конечно, если бы встречали таких, особенно же если бы между троеперстниками и двуперстниками происходили неизбежные столкновения и споры, которые не остались бы незамеченными для наблюдательных иностранцев.
К свидетельствам Петрея и Олеария присоединим повествование того же времени о пребывании у нас одного иностранца, Иерусалимского патриарха Феофана.
«Записку, как служил Феофан патриарх Иepyсалимский литургию с русскими митрополитами, с Казанским Матфеем и с архиепископами» В ней мы находим косвенное подтверждение того, что писали об употребляемом русскими перстосложении Петрей и Олеарий. В самом деле, что видим мы в «Записке» о служении литургии патриархом Феофаном в Московском Успенском соборе? Видимо, что сослужившие ему русские, от митрополита и архиепископов до архидиакона и диакона, внимательнейшим образом следят за всеми действиями патриарха, примечают в них малейшие отступления от московских чинов и обычаев, и тут же, нисколько не стесняясь, делают ему замечания об этих отступлениях, требуя, чтобы он делал так, как делается на Москве: обращают внимание на то, что у патриаршего архимандрита «ризы не по чину», – оплечья и подолников нет, у дьякона на стихаре «також оплечья нет, ни подпазушных проймов», у самого патриарха «шапка без опушки», панагия поверх саккоса и омофора, серебряный подсвещник «по своему их (греческому) обычаю учинен на три шалдана, а в тех шалданах по свеще, и он теми свечами учал осеняти кругом на все четыре страны», делают замечание патриарху, чтобы он, «как прежде сего», заздравных просфор не вынимал в херувимскую песнь, – «у нас, говорили, того чину не ведется, я тебе бы, государь, також ныне вынимати заздравные просфоры в подобно время с нами, а не в херувимскую песнь», и проч.
Так ревниво наблюдают за всеми действиями патриарха во время службы, и за всякую мелочь, даже за неимение «подпазушных проймов» на стихаре, делают замечание ему и его спутникам! Но вот что удивительно, – среди этих замечаний мы не находим замечания о главном, на что русские ревнители должны бы обратить особенное внимание: патриарху не сделано никакого замечания о том, как он крестился и благословлял, какие употреблял для этого перстосложения.
В самом деле, как патриарх Феофан крестился к благословлял, и почему о перстосложении для крестного знамения и благословения ему не сделали никакого замечания, тогда как не оставили без замечания даже неимение опушки на митре, подолников на ризе, подпазушных проймов на стихаре? Значит и патриарх Феофан, молясь и благословляя, употреблял эти же перстосложeния, и было бы крайней несообразностью допустить, что он, равно как все составлявшие его свиту греки, приехав в Москву, изменили свое перстосложение на другое, употреблявшееся в Москве: это было бы делом, несоответствующим характеру и достоинству патриарха Феофана, и просто делом неудобоисполнимым для греков. Итак, несомненно, что патриарх Феофан, служа в Успенском соборе, крестился троеперстно и благословлял именословно.
Так почему же русские, столь внимательно подмечавшие в его служении каждое мелкое отступление от их собственного «чина» и делавшие ему замечания по поводу этих отступлений, не обратили внимания на то, что он крестится тремя перстами и в благословении употребляет именословное перстосложение? Почему не сделали ему замечания за это, чрезвычайно важное отступление от их «чина», если бы тут было действительно такое отступление? – Ответ может быть только один: потому не делали, что тут и не было отступления от господствовавшего в России обряда, – что троеперстное и именословное перстосложения русские привыкли видеть и у себя, что, хотя и были у нас в то время немногие сторонники двуперстия, но общераспространенным и общеупотребительным обрядом было троеперстие, как засвидетельствовали это Петрей и Олеарий, почти одновременно с патриархом Феофаном бывшие в Москве.
«Записка» очевидца-россиянина о служении Иepycaлимского патриарха Феофана в Успенском соборе является таким образом, в связи со свидетельствами этих двух иностранцев, подтверждением того, что в первой четверти 17 столетия, перед самым патриаршеством Филарета, троеперстие продолжало быть господствующим и общераспространенным у нас обрядом перстосложения для крестного знамения.
