Актёр, режиссёр и преподаватель актёрского мастерства – о проповеди через поэтические образы, о правильной работе с молодёжью, и неожиданных осознаниях после выступлений на «сложную» публику.
— Евгений Владимирович, Вы много выступаете с концертами, с песнями разных авторов. Можно ли сравнить пение на сцене с некоей проповедью, но через музыкальные и поэтические средства, другие способы донесения?
— Конечно. Дело в том, что темы я беру, так скажем, человеческие. Они заставляют задуматься, например, о том, что человек вечно не живёт, что существует смерть. Об этом не принято говорить. Современный человек ведёт себя так, как будто умирать не собирается, никогда этого не произойдёт. Также поднимаю такие важные темы, как отношения между людьми, терпение, прощение. Обязательно нужен разговор о вере. Люди задумываются.
Чем интересна именно поэзия в концертах? Я впрямую не говорю, не машу шашкой, дескать, все давайте придём к вере, пойдём в церковь и так далее. А стараюсь донести смыслы через образ, через поэтическое слово, которое часто бывает доходчивее. Да, это отчасти проповедь через искусство, через культуру.
Даже если взять, например, Псалтирь, там очень много ярких образов для более глубокого понимания заложенных там смыслов. И наша художественная классическая литература вся пронизана христианством. Писатели, как бы они себя ни позиционировали, несли в себе христианское отношение к происходящему, к взаимоотношениям персонажей. Мы чётко можем понять, что такое хорошо и что такое плохо, авторы нередко ставят острые вопросы, волнующие читателя, и дают вполне христианские ответы. Тем интересна и ценна классическая художественная литература.
— А с чего началась ваша концертная деятельность в плане выступления на сцене с песнями, которые несут христианские смыслы?
— Началась эта история давно, еще в Минске. Мы с супругой Еленой воцерковились, участвовали в службах. Елена пела на клиросе, я был в алтаре. А в Минске в 1997-98 годах начали проходить православные выставки.
В то время издавалась духовно-просветительская газета «Воскресение». На её страницах публиковались разные авторские истории, рассказы, стихи. И появился запрос читателей газеты на встречу с авторами. Так возникла «Литературная гостиная газеты «Воскресение». А так как авторы не все жили в Минске, и не все соглашались выходить на сцену, то ко мне обратились с просьбой, чтобы я взял на себя чтение текстов авторов из этой газеты.
Ещё со студенческой скамьи гитара была моим неизменным спутником, так возникла идея и с пением. На стихи авторов газеты «Воскресение» появлялись песни, их было написано довольно много другими талантливыми авторами. Песни сначала пел я один, затем ко мне присоединилась моя супруга Елена, мы стали петь дуэтом. За годы существования литературной гостиной у нас появилось довольно много оригинального материала. Его хватало на ряд полноценных концертов. Нас стали приглашать уже не как литературную гостиную, а как дуэт – Евгений и Елена Пименовы. Мы объездили всю Белоруссию. Нас всегда ждали и очень хорошо принимали.
— Вы выступали для разной аудитории, для разной публики. Можете ли вспомнить, какая публика была самая «сложная»?
— Довольно сложная публика была в тюрьме. Мы несколько раз бывали в тюрьмах с концертами, там контингент определенный, они скупы на эмоции, серьёзные люди со сложными судьбами. В обычной аудитории реакция идёт сразу из зала на сцену, а там это всё было очень сдержанно, хотя кто-то просто убегал из зала – поплакать, как выяснялось потом. И если поначалу отношение такое: «ну и что вы нам тут споёте?», то уже в конце концерта реакция бывала очень хорошая.
Ещё про сложную публику. Я выступал в январе в санатории. В зале сидели люди возраста 60-80 лет. Я немного недоумевал, потому что реакция была какая-то неожиданно сдержанная, странная какая-то. Аплодировали очень здорово, громко. Но во время пения и чтения — тоже вот этой отдачи из зала как-то не чувствовалось.
Как потом я выяснил, просто-напросто со многими на эти темы никто никогда таким образом не разговаривал. После концерта я разговаривал с людьми и, на самом деле, удивился отклику на этот концерт. Действительно, поднятые темы для многих стали неожиданно острыми и заставили задуматься о нашей жизни, о смерти, о взаимоотношениях с близкими и об отношениях с Господом, об отношении к Церкви Христовой, где Христос во главе угла.
— А как Вы подбираете репертуар для каждого концерта? Делаете ли оглядку на аудиторию, для которой будете выступать?
— Обязательно. Вот если аудитория светская, то я беру какие-то вещи известные, знакомые, разбавляя этим то, что остро и незнакомо. Пою и Визбора, и то, что на слуху. Обязательно добавляю в свои концерты современную поэзию. Дело в том, что, наверное, любой хороший большой поэт всегда задумывается об истории: о войне, о советском периоде, о 90-х годах, и реагирует на это зачастую очень точными, пронзительными, я бы сказал, стихами. А сейчас мало кто интересуется поэзией. Для меня стих – это концентрированное слово, то есть в небольшое количество слов вложена какая-то глубокая мысль, образ, который надо внятно донести.
Беру сейчас стихи и Светланы Кековой — это современная поэтесса, в десятке самых лучших поэтов России, и Анатолия Аврутина, он русскоязычный писатель Белоруссии, но пишет очень много о России. Причем с такой любовью, что, наверное, у него надо бы поучиться этой любви к России.
Обязательная тема, которая звучит в концертах, – военная. Читаю стихи поэтов-фронтовиков, которые неизвестны современным зрителям. Песни военные, разных войн: и Великой Отечественной, и Афганской, и Чеченской, которые тоже малоизвестны. Дело в том, что на девятое мая, например, часто звучат одни и те же мелодии, одни и те же песни. А я нахожу то, что не звучит обычно в этот день на концертных площадках. Например, у Берковского есть песня «Сороковые, роковые, свинцовые, пороховые». Эту песню никто не знает. А там как раз звучат строки:
«Да, это я на белом свете,
Худой, веселый и задорный.
И у меня табак в кисете,
И у меня мундштук наборный.
И я с девчонкой балагурю,
И больше нужного хромаю,
И пайку надвое ломаю,
И все на свете понимаю».
Это о молодежи на войне. «Война гуляет по России, а мы такие молодые»… Мы привыкли к тому, что фронтовики – уже взрослые, зрелые люди с орденами и медалями. И кажется, что они, вот эти взрослые люди воевали, а на самом деле они тогда были именно мальчишками. И об этом тоже нужно задуматься.
Бытует мнение о том, что современная молодежь у нас не та, что была… Я работаю с молодежью, и могу сказать, что есть ребята думающие, читающие, интересующиеся, есть и надёжные, и ответственные. Им действительно интересно понимание и изучение истории, так что не всё потеряно!
— Если говорить о молодежи, это ведь отдельная совершенно аудитория, совершенно другой контингент, чем более старшее поколение. И как до них достучаться? Через что?
Например, я с молодежью разбираю стихи. Ведь для того чтобы прочитать стихотворение вслух, нужно очень точно понимать, что там происходит, в связи с чем то или иное стихотворение написано, что может означать то или иное слово в этом контексте. Разбор каждого стихотворения превращается в целый историко-философский трактат. Молодежь многие вещи слышит зачастую впервые, начинают возникать вопросы. Естественно, на вопросы начинаешь отвечать, но это вызывает еще больше вопросов, и тогда даешь задание, что почитать, что посмотреть. Читают, смотрят, интересуются. Самое главное, чтобы было кому с молодежью разговаривать, чтобы было, что сказать. И тогда она откликается очень благодарно.
Я знаю, что у нас молодежь хорошая, у меня большие надежды на то, что они вырастут в хороших замечательных людей. О вере, о Церкви тоже идет разговор с молодежью. Но опять же, я никогда не выставляю эти вопросы во главу угла. Я их только касаюсь. И вот тут- то и возникают вопросы, начинаешь отвечать, начинаешь углубляться, и только таким образом, деликатно, начинается разговор о вере и Церкви. И этот диалог может продолжаться неделями, месяцами. Ведь многие руководствуются своими далеко не всегда верными представлениями, продиктованными западной пропагандой в том числе.
Мы, когда были молодые и сами пришли к вере, то всех пытались затащить в церковь, а потом пришло понимание, что далеко не все этого хотят. А чтобы желание появилось, человек должен прийти к этому сам. Ты больше никого никуда не тащишь, а просто ставишь собеседника в известность о том, что ты – человек воцерковленный. И в дальнейшем, действительно, возможен какой-то разговор, а может быть, он и не состоится. Неизвестно опять же, как человек сам себя позиционирует, насколько он глубоко размышляет о происходящем, о человеческой жизни.
В советские времена, когда у нас атеизм господствовал, каких-то вещей мы просто элементарно не знали, у нас не было примеров, как нужно правильно поступать. Ну, понятно, что душа по природе христианка, и в любом случае, совершая проступок, потом понимаешь спустя время, что поступил, может быть, не так, как нужно было. Но опять же, осознание это в полноте пришло только тогда, когда мы пришли в храм, когда стали участвовать в богослужениях и очень много читали литературы по этому поводу. Любили книги диакона Андрея Кураева, он был в то время таким светочем, миссионером, его труды сильно повлияли на нашу семью. Он очень доходчиво, доступно рассказывал о вере, о Боге, о Церкви.
— А бывало ли такое, что после вашего выступления, может, через какое-то время, человек приходил к Богу?
— Один концерт не может поменять мировоззрение. Если человек склоняется к этому, то концерт может как-то повлиять, ещё одно зерно посадить в душе. Это всё по капельке, по крупице собирается обычно, и вот этот концерт – тоже такая небольшая крупица, которая может дать пищу для размышлений, добавить что-то к уже собранному и осознанному.
— Если говорить про тексты через музыку и через стихи, то как Вы считаете – музыка, в большинстве своём, усиливает текст или, наоборот, загораживает? Как для Вас проще донести смысл – через стих или через песню?
— Музыка зачастую сглаживает смыслы. Мне проще донести смысл, наверное, через чтение стихов. Есть песни, которые эти смыслы усиливают, но далеко не в каждой песне. Недавно в Нижнем Новгороде был фестиваль авторской песни, и я спрашивал у слушателей – а что для вас главное, стихи или музыка? Кто-то говорит: «Конечно, стихи», а кто-то говорит: «Конечно, музыка». Бывает, человек даже не задумывается о словах, которые звучат, а слушает музыку. Этому я удивился, потому что всегда думал, что слово на первом месте, слово главнее.
У меня не оперное пение, а актёрское, под гитару. Это скорее не песни, а будто монологи, положенные на какую-то мелодию. И далеко не всегда это какая-то сложная музыка, важно, чтобы она не мешала тексту, не загораживала его. Все-таки главное – донести слово, донести смысл.
— У вас сейчас новая концертная программа с песнями Николая Шипилова. Почему выбор пал именно на этого автора? О чем его песни?
— Дело в том, что с Николаем Шипиловым мы последние четыре года его жизни общались и вместе выступали. Николая уже нет, к сожалению. Очень дружим с его супругой, Таней Дашкевич. И, вот такой момент интересный, что только когда его не стало, я стал узнавать вообще, кто был рядом, что это был за человек. И действительно рядом была глыба. Талантливейший рассказчик, глубокий поэт.
Я стал интересоваться его творчеством. И у меня появилась потребность делиться тем, что он писал, о чём он говорил. Его тексты очень современные, как будто вчера написаны. И затрагивают какие-то очень тонкие струны человеческой души.
Программа на полтора часа — это предельный, наверное, отрезок времени для человеческого восприятия. У меня 18 песен Шипилова звучат в композиции и часть поэмы «Прощайте, дворяне». Дело в том, что он за эту поэму получил государственную премию. Читаю стихи Николая и, естественно, рассказываю о нем.
В 1993 году он волей случая оказался защитником Белого дома в Москве, его там чуть не убили. И то, что произошло потом, непосредственное столкновение с чужими смертями, заставило его многие вещи пересмотреть в своей жизни. После этих событий появился целый цикл стихов, песен как раз о защите Белого дома. И это происшествие сподвигло его внимательно посмотреть в сторону веры. После был приезд в Беларусь, в Минск.
С Таней они строили храм в честь Николая Чудотворца, причём строили его на свои средства, иногда кое-что им жертвовали. Николай ездил на фестивали, участвовал в жюри, привозил деньги, которые шли на стройку. Храм сейчас уже построен.
У Николая Шипилова очень необычные тексты, и хочется их доносить, рассказывать о них. Человек он был уникальный и позиционируется как малоизвестный писатель России. Меня это всегда задевало. Почему малоизвестный? Его песню «После бала» знают очень многие.
— Может ли Бог открываться не только зрителям, но и артистам через выступления, работает ли это в обратную сторону?
Я служил в Театре юного зрителя в Минске шесть лет. У нас сложилась целая группа православных, которые пришли в храм вместе. Мы были единомысленные, единодушные.
Но я думаю, что всё-таки, чтобы что-то транслировать со сцены, сначала самому нужно пройти определённый путь. И начинается разговор со зрителем, только когда уже ты что-то набрал, тебе есть что сказать.
— А если брать не глобально приход к вере, а про какие-то осознания через выступления, когда понимаешь, что может быть по-другому? Видишь Бога через это?
— Для меня те выступления на «сложную» аудиторию – это были такие хорошие уроки, что не всегда то, что ты непосредственно воспринимаешь на сцене от зрителя, является верным. Зачастую всё оказывается совершенно наоборот. Ты думаешь, что темы, которые ты озвучиваешь не очень интересны зрителю, а потом тебе говорят, что это было хорошо, здорово, точно, и глубоко.
Естественно, опыт приходит с годами, и я твёрдо знаю, что если аудитория, например, реагирует не так, как мне бы хотелось, то это не значит, что она не слышит или не слушает. Зачастую это происходит на каком-то глубинном уровне, и должно пройти какое-то время. Мы со сцены заложили какую-то мысль, рассказали о каких-то событиях. И человек сложил себе это в копилку, и потом он начинает об этом размышлять уже после полученного впечатления.
— Уже многое было сказано о смыслах, об идеях. Но я спрошу о том, какой во всём этом смысл лично для Вас: в этих выступлениях, в этих песнях, в донесении какого-то слова до людей?
— Дело в том, что моя профессия предполагает общение со зрителями. У меня есть инструментарий, который мне дали, когда я учился актёрскому мастерству. И этот инструментарий нужно использовать, тем более если ты человек воцерковленный. Я могу говорить со сцены, используя свои навыки, знания, свой опыт. Считаю, что мне дана профессия для того, чтобы доносить слово посредством образов. Замечательные педагоги научили в свое время читать стихи и прозу. И я нашел в художественных текстах целый кладезь евангельских истин, и их можно доносить со сцены. И это может человека куда-то подвигать. Своего рода миссионерство.
Я хотел несколько раз из профессии уходить совсем. Но, очевидно, Господь не благословлял, потому что всё время появлялись какие-то новые предложения и некому было этим заниматься, кроме меня. Например, воскресной школе на приходе понадобилось сделать спектакль к Рождеству, к Пасхе – появился театральный кружок. Потом при храме возникла, выросла из кружка молодежная группа. Театральная деятельность, помимо церковных послушаний, воспитывает коммуникабельность, умение общаться не только друг с другом, но и с большой аудиторией.
По приезде из Минска в Нижний Новгород у меня тоже было желание прекратить заниматься профессией, начать варить сыр, но не тут-то было. Опять меня стали приглашать на концерты. Потребовался преподавательский опыт – у меня небольшой коллектив пенсионеров, учу их читать стихи. Уже состоялись два концерта ко Дню Победы. Ещё появилась молодёжь театра «Next», с которой тоже необходимо работать.
На нынешнем этапе меня попросили поучаствовать в спектакле «Василий Тёркин». Это настоящая поэзия и хорошая история. Я рад, что она будет звучать для молодёжи, для школьников. Дальше – пьеса Островского, в которой я тоже принимаю участие как актёр. Там разговор идёт о наследстве, что зачастую в нашей жизни вызывает очень разные эмоции. Брат враждует с братом, с сестрой. История жизненная и очень полезная.
Актерская профессия предполагает защиту своего персонажа, я являюсь адвокатом роли. И должен как актер оправдать его поступки, понять мотив. Театр предполагает, помимо работы над образом, работу над собой. Выискивание в себе каких-то черт персонажа. Интересно, когда, например, тебе персонаж не понравился, и вдруг, начав разбираться, ты какие-то вещи замечаешь в себе, и тебе открывается, что ты, оказывается, не очень хороший человек, не такой, как ты о себе думал. Это большая внутренняя работа и, думаю, полезная.
Я понимаю, что моя деятельность – Божье благословение, потому что иначе я бы уже был сыроваром. У меня есть оборудование для этого, всё есть. И я был готов к этому, но никак не складывалось, и Господь мне показал явно, что я должен всё-таки и дальше идти по своему профессиональному пути.
Беседовала Ольга Корхова
Комментировать