Жизнь священника Александра Глаголева

Член Украинского общества охраны достопримечательностей истории и культуры Леонид Емельянович Яскевич предлагает очерк о жизни выдающегося киевского пастыря и новомученика протоиерея Александра Глаголева.

По законам мира сего, при удалении от источника света сила его восприятия слабеет в квадратичной зависимости от расстояния. Но не таков закон в духовной сфере. Со времени удаления источника света, от него отпадает шелуха временного сего бытия и свет становится чище, ярче и притягательнее. Так это было с мучениками-свидетелями Света (Иоан 8:12; 9:5) в первые века христианства, которые вроде бы и погибли от рук мучителей, но благодаря им Свет Христов распространился в мире. Так это случилось и в наше время – Свет Христов, который несли новомученики земли нашей, пробился из-под спуда их мученических захоронений и тьма мира сего не смогла поглотить этот свет (Иоан1:5). Их, свидетелей Света, было много, и благодаря им Свет Христовой Любви и сейчас просвещает всех (Ин. 1:4; Лк. 2:31–32). Один из этих свидетелей Света Христова Любви есть священник – профессор Александр Глаголев.

«Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят дела ваша и прославят Отца вашего, Иже на небеси». (Мф. 5:16)

14 февраля 1872 года, в день памяти св. равноапостольного Константина – Философа, просветителя славян и 12-ти преподобных Печерских – строителей Великой Церкви Успения Пресвятыя Богородицы, в семье священника села Покровское-на-Железнице о.Александра Глаголева большая радость – родился сын. Мальчика крестили на 9-й день и нарекли его в честь преподобного Александром (Александр – монах, начальник обители «неусыпающих», 430 г., родился в Азии. Учился в Константинополе. Был военным. Стал монахом близ Антиохи. Подвизался в пустыне наедине с Евангелием. На реке Евфрат основал монастырь, в котором подвязались 400 монахов. Все иноки были разделены на 24 молитвенные стражи. Круглосуточно пелся псалтырь антифонно, кроме дней, когда совершалась литургия. После 20 лет служения взял несколько братьев и проповедовал Евангелие по городам, граничившим с Персией. Дошел до Константинополя и основал там такой же «неусыпающий» монастырь. После 50 лет иноческих подвигов скончался в глубокой старости).

Знаменательно, что будущий профессор Киевской Духовной Академии родился в день выдающегося учителя, благодаря которому Свет Христов просветил всех славян.

С детских лет родителей и всех, кому приходилось общаться с Александром, поражало постоянное тяготение к церковному богослужению и неуемная любовь к постижению знаний. Он рано научился читать и с большим удовольствием помогал отцу, исполняя клиросное послушание, очень увлекался чтением жития святых.

Учитывая такие способности сына, о. Александр направляет его в Беевское духовное училище Тульской епархии. Учеба в училище перемежалась с помощью родителю в каникулярное время. Весьма успешное окончание Беевского духовного училища дало возможность поступить в Тульскую Духовную Семинарию на казенный счет, что в какой-то степени облегчило материальное положение семьи приходского батюшки, родителя о. Александра.

В Тульской Духовной Семинарии Александр поражал своей феноменальной памятью, знанием Священного Писания и способностью к постижению иностранных языков, чем снискал уважение не только у семинаристов, но и у преподавателей. В семинарии он стал основательно знакомиться со святоотеческим наследием. Его прилежание и успехи в учебе подвязывают руководство Тульской духовной семинарии рекомендовать Александра в Киевскую духовную академию. Учитывая возраст и состояние здоровья родителей, Александр некоторое время не решается ехать в Киев. Он считает, что должен идти на практическую работу, чтобы как-то помочь родителям. Однако стойкие увещания о. Александра, который всячески доказывал сыну, что поступление в Киевскую духовную академию на казенный счет не только поддержит его материально, но и укрепит духовно. В конце-концов доводы отца и большой интерес к Богословским наукам возымели свое действие и Александр в 1894 году поступил в КДА.

Вот как охарактеризовал пребывание А.А.Глаголева много лет спустя бывший профессор КДА протоиерей Иоанн Николаевич Корольков: «Около 30 лет назад вы поступили из Тульской духовной семинарии в число студентов академии, и с блестящим успехом прошли 4-летний курс всем нам дорогой Киевской духовной академии… Среди студентов вы отличались редкой трудоспособностью, скромностью и совершенную готовностью услужить своим товарищам. К вам, как выдающемуся знатоку Священного Писания, студенты часто обращались за справками по нахождению и объяснению известного текста Ветхого или Нового Завета и Вы с любовью сообщали просимые у вас сведения.

С редким и неослабным усердием вы посещали лекции профессоров Академии (даже по второстепенным предметам) с особым усердием вы занимались изучением Святого Писания и библейской археологией. Ваши выдающиеся успехи по этим предметам обратили на себя внимание известного нашего профессора А.А.Олесницкого, который рекомендовал вас Совету академии своим заместителем на кафедру еврейского языка и библейской археологии. Ваши ученики с глубоким уважением вспоминают о вашей усердной и плодотворной преподавательской деятельности».

Сразу же по окончании КДА Александр Александрович Глаголев со степенью кандидата богословия становится преподавателем КДА на кафедре библейской археологии и еврейского языка.

В феврале 1899 г. Александр Александрович венчался во Владимирском соборе с девицей Зинаидой Петровной Слесаревской, дочерью известного профессора-физика. Венчание совершил настоятель Собора священник-профессор о. Иоанн Корольков. Семья Глаголевых была очень любвеобильной, жила на основах христианского благочестия. В счастливом браке супруги воспитали детей Алексея, Сергея, Варвару.

В 1900 году Александр защищает обширную (205 стр.) диссертацию на степень магистра богословия и назначается доцентом кафедры. Сочинение «Ветхозаветное библейское учение об ангелах», по отзывам специалистов-рецензентов, отличается богатством содержания, тщательностью и глубиной исследования всех пунктов ветхозаветной ангелологии, основательным знакомством с библейской и отеческой литературой и экзегетическими методами, и по своим качествам может считаться действительным вкладом в нашу богословскую литературу (2). В этом же году известный профессор Петроградской Духовной Академии А.Н.Лопухин приглашает А.А.Глаголева принять участие, совместно с другими известными учеными, в издании «Богословской энциклопедии». В этой энциклопедии А.Глаголев напечатал статьи по библейской археологии. Через четыре года Александр Александрович участвует в издании того же профессора А.Н.Лопухина «Толковой библии» в четырех томах. В этой «Толковой библии» перу А.А.Глаголева принадлежат комментарии на книги: Иова, Левит, Царств, Исход, две книги Паралипоменон, Товит, Притчи Соломона, Песнь Песней, пророков – Аввакума, Софонии, Агея (Ветхий Завет) и из книг Нового Завета на все Соборные послания. Все эти комментарии отличаются всесторонней обстоятельностью и аргументацией в соответствии с новейшими исследованиями современных экзегетов и святоотеческими толкованиями.

Наряду с научно-исследовательскими работами и активной преподавательской деятельностью, А.А.Глаголев основательно готовится к принятию священнического сана. С его глубоким восприятием христианства в целом и особенно духовной жизни, не только личной, но и общественной, иначе и быть не могло. С 1899 года он становится активным членом Киевского православного религиозно-просветительского общества. В этом «Обществе» он часто выступает с лекциями, которые читались после вечерни по вторникам и четвергам в Сретенской (Скорбященской) церкви.

4 мая 1903 года А.А.Глаголев был рукоположен в иерея церкви Всех Святых, которая находилась на Щекавице. Вскоре, 15 июня, его переводят настоятелем церкви Николы Доброго в Киеве на Подоле, где ему привелось служить более 30 лет. Отец Александр был глубоко потрясен таинством хиротонии. Когда по обычаю, после хиротонии к нему подошел под благословение старенький священник, он так разволновался, что некоторое время стоял онемевшим, как бы соображая, что ему надлежит делать. Потом, осенив себя и стоящего батюшку крестным знамением, прослезился и крепко обнял старца, прося у него прощения, на что старенький священник проникновенно сказал: «Христос посреди нас». Об этом много лет спустя он рассказывал своему сыну Алексею и не мог скрыть волнения от этого священного для него воспоминания. С этого времени он всецело отдается служению Богу и человеку – творению Бога.

Со времени рукоположения о. Александр стремился совершать Божественную литургию каждый день. Он совершал богослужения особенно проникновенно и благоговейно. Священник Сергей Сидоров об этом пишет так: «Я много видел богослужений. Я имел счастье присутствовать за богослужениями великих старцев… Но никто из них не служил с такой яркой верой в Господа, с такой радостью видеть Его, как отец Александр Глаголев. Я, помню, был поражен, когда молился первый раз у Николы Доброго в алтаре. Отец Александр почти всю литургию поминал усопших и живых среди ектении. Он взывал к Богу о несчастных и счастливых, о праведных и грешных. Мне казалось, что я присутствую не в храме, где прекрасно поют, где замечательные иконы и знаменитая древняя ризница, а на дороге галилейской, где идет Господь, у ног Которого о.Александр полагает свои моления о мире. Внешне у о. Александра заметна небрежность: сбоку надета митра, правильный, но несколько крикливый голос, закрытые глаза и постоянные поясные поклоны. Но что до внешности, когда забываешь о храме и видишь Бога, когда не воспоминательно, а земно, действенно переживается Божественная литургия?» (3).

Жить во Христе, быть со Христом, живя в миру сем стало для о.Александра нормой жизни, не внешней – для глаза, а внутренней, повсеместной: и в алтаре во время Богослужения, и на кафедре во время чтения лекций, и на улице среди людей, и во время исполнения треб – всегда и везде он был со Христом, среди Его творений и это таинственным (мистическим) образом воздействовало на окружающих его.

Мария Ивановна Егоричева, невестка о. Александра (жена его сына Сергея), вспоминает: «Когда о. Александр совершал обряд, то, благодаря силе его веры и молитвы, обычный обряд воспринимался как таинство, наполненное глубоким значением, освящался особым смыслом.

Однажды во время торжественного обряда венчания, от сильного волнения и, возможно, от духоты (церковь была переполнена народом) невеста почувствовала себя плохо. Ей пришлось бороться с собой, чтобы не потерять сознание и не упасть. О. Александр совершал обряд, как положено, т. е., стоя посреди церкви перед молодой парой, спиной к ним, лицом к алтарю. В тот миг, когда невесте стало особенно плохо, и она с ужасом подумала: «Я сейчас упаду», о. Александр, не видя невесты, так как стоял к ней спиной, каким-то чудом почувствовал ее состояние. Он вдруг просто повернулся к ней и, не прерывая произносимой вслух молитвы, долгим и проникновенным взглядом посмотрел ей прямо в глаза. Этот взгляд, полный чудесной силы, спас ее. Она внезапно окрепла, ощутила прилив новых сил. К ней пришло новое осознание происходящего, вызвавшее какой-то душевный трепет. Она поняла, что над ней совершается не просто очень красивый, очень торжественный обряд бракосочетания, а таинство, не поддающееся никакому точному определению, нечто необъяснимое. Счастливую память об этом моменте она пронесла через всю свою счастливую семейную жизнь» (4). (Кажется, так ярко вспоминать может только непосредственный участник этих событий).

О. Александр, очень мягкой души человек, всем своим естеством откликающийся на радость или боль любого человека, мог быть весьма твердым и решительным, когда кто-то или что-то нарушало мир и согласие Божиих творений.

Так случилось в Киеве в 1905 году. Буйствующая толпа, разъяренная деструктивными группировками (элементами) ринулась с Европейской площади, где проходили митинги бунтовщиков, на Подол, громить еврейские и другие лавки. Как только слухи о погромах дошли до о. Александра, он, как был – в полном облачении, во главе своих прихожан, с хоругвями и крестом впереди, с пением «Святый Боже…» вышли навстречу погромщикам. Этот крестный ход на пересечении Братской улицы с Александровской, встретился с таким же крестным ходом, возглавляемым настоятелем Борисо-Глебской церкви о. Михаилом Едлинским. Объединившийся крестный ход встретился с толпой погромщиков за церковью Рождества Христова. Оба шествия остановились, и тогда к бунтовщикам обратились батюшки со словами увещания. Слова священников возымели благое действие, и толпа с пением «Спаси Господи люди Твоя…» стала расходиться. Погром был предотвращен.

Для о. Александра все человечество страждущее, независимо от национального или социального состояния: всем нужны сострадание и Божественная любовь. И батюшка спешит помочь страждущему от гнойного сапа татарину, от которого из-за страха заразиться отвернулись все его соплеменники. Священник же храма Николы Доброго находит время посещать страждущего, кормить его, в беседах утешать его, ведь и этот – брат ему во Христе. Перед смертью этот татарин написал: «Христос из всех пророков самый добрый, потому что у него есть такой слуга, как о. Александр».

Один еврей-лавочник свидетельствует: «о. Александр три месяца для моих больных детей молоко покупал, когда я был в беде. И он мне помогал, когда свои не помогали. Он мне помог выйти из беды, как же мне его не чтить?» Этот человек пришел поздравить священника в день его Ангела.

Собственно, приведенные выше случаи, это основы учения о. Александра, который в души и сердца, как учащихся КДА, так и своей паствы настойчиво вливал: «сию заповедь имам от Него, Господа нашего, да любяй Бога любит и брата своего (1Иоан 4:21). «Любовь к Богу, как к Источнику жизни (Пс. 41:2), единственно достойному предмету влечения человека (Пс. 72:26), утверждению и прибежищу человека (Пс. 70:3) и силе его (Пс. 139:8) должна быть выше всякой другой любви, должна господствовать над всеми стремлениями человека, но необходимым проявлением ее служит любовь к ближним нашим и как ни тело без души, ни душу вне тела нельзя назвать человеком, так немыслима и истинная любовь к Богу без сопутствующей ей деятельной любви к людям» (5).

В Киевской духовной академии о. Александр своей обширной деятельностью и ангелоподобными душевными качествами снискал большой авторитет и глубокое уважение как у профессорского состава, так и у учащихся. После реформы КДА в 1905 году он становится первым избранным ее ректором. Но церковноначалие без восторга приняло это нововведение. Была назначена ревизионная комиссия во главе с архиепископом Антонием (Храповицким). Эта комиссия нашла, что о. Александр, когда был духовным цензором, пропустил в печать книги, содержащие учения «имябожников» («имябожники» – религиозное течение, возникшее в русском монастыре на Афоне в конце ХIХ века). В начале ХХ века это учение, как и учение исихастов, Синодом РПЦ было осуждено. (Правомочность этого осуждения, равно как и уничижительное именование сторонников имяславия «имябожниками» критикуется современными православными исследователями. – Ред.)

По рекомендации этой комиссии о. Александр был смещен с должности ректора и оставлен профессором кафедры «библейской археологии и еврейского языка». Кроме академических обязанностей о. Александр был: действительным членом Богоявленского братства, действительным членом ревизионной комиссии «Общества воспомоществования нуждающимся воспитанникам Киево-Подольского духовного училища», в котором он был законоучителем. Он также был законоучителем частной гимназии О.Н.Яновской. В Киевском религиозно-просветительском обществе он с 1900 года до его закрытия состоял в совете общества и активно участвовал как в лекторской работе, так и в составлении статей и популярных изданий общества. Наряду с этим о. Александр продолжает исследовательскую работу у себя на кафедре. В результате этих исследований выходят: «Иерусалим библейский и современный», «Купина неопалимая», «Древнееврейская благотворительность», «Ветхий Завет и его непреходящее значение в Христианской Церкви», «Сионистское движение в современном еврействе». Весьма примечательные две последние названные работы.

Вопреки некоторым марксистам, которые категорически утверждали, что никакого сионизма не существует, что это выдумка мировой буржуазии, стремящейся разрушить мировое пролетарское движение: о. Александр в своих работах рассматривает сионистское движение как факт и аналитически сопоставляет это движение с историей библейского Израиля.

В 1902–1905 годах была опубликована работа о. Александра «Сионистское движение в современном еврействе и отношение этого движения ко всемирно-исторической задаче библейского Израиля» (6).

В 1905 году о. Александр в собрании церковно-исторического и археологического общества читает реферат на тему: «Седьмой всемирный сионистский конгресс в еврействе» (7).

В этих работах рассматривается сионизм как националистическое движение, направленное к объединению всех евреев на территории Палестины в единое мировое царство. В 1897 году в Базеле (Швейцария) была создана Всемирная сионистская организация, утвердившая программу на создание еврейского царства Израиль. В отличие от этого движения библейский Израиль – промыслительное сохранение Богом народа с целью сохранения истинного Богопочитания и приуготовления людей к приятию Мессии – Воплотившегося Сына Божия.

События 1905 г. возбудили в определенной части населения России стремления оградить русский народ от еврейских идеологий (Марксизм, Иеговизм) в том числе и от Торы – Библейских книг Ветхого завета. В частности, в Киеве 23 и 30 января 1909 года на Собрании членов клуба русских националистов известный искусствовед и археолог А.Д.Эртель выступил с докладом «Еврейство и Тора». Докладчик основу зла еврейства видит в Торе – Пятокнижии, зловредность которой, он считает, в ее безнравственном человеконенавистническом учении. Докладчик считает, что по учению Торы союз Иеговы с евреями состоит в том, что евреи обязались исполнять данные им через Моисея законы, а Иегова за это обязался евреям истреблять или покорить им все другие народы. Потрясенный таким извращенным пониманием Святого Писания, о.Александр счел необходимым произвести тщательное и всестороннее исследование данного вопроса. В результате он публикует фундаментальный труд: «Ветхий Завет и его непреходящее значение в Христианской Церкви». (По поводу древних и современных литературных и общественных течений против общепринятого значения и употребления христианами ветхозаветных Священных Писаний) (8).

В этом произведении о. Александр Глаголев после основательной критики исказителей основ Ветхозаветного Священного Писания от Василида и Маркиона до Канта и Геккеля обращает внимание на современных отечественных критиков Священного Писания Ветхого завета. Он пишет: «Особенно прискорбно то, что подобный отзыв о священных для всей Христианской Церкви, для всего христианского мира книгах, отзыв, своим радикализмом оставляющий далеко позади себя самые ультра-радикальные течения в области западноевропейской библейской критики, вышел не из социал-демократических сфер, не из марксистских кругов и не из масонских лож, а от чисто русских людей, поставивших задачей своей святую цель охраны народных русских святынь, из которых, бесспорно, первое место занимает вера христианская, содержимая святой Церковью, в том числе и вера в богодухновенность Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Подлинно только глубокое неведение этих людей в Писание, то неведение, каким мы, русские, грешим очень давно и, которое, по св. Иоанну Златоусту, есть источником всякого зла, могло привести ревнителей веры и святыни к столь неприкрытому поруганию той и другой» (9), к сему прилагает обращение архиепископа Антония (Храповицкого) к русским патриотам: «Считайте современных евреев вредными людьми, боритесь с ними всеми законными средствами, если это согласно с вашими мыслями о нуждах родины, но «не прикасайтесь к помазанным Моим, и пророкам Моим не мыслите зла». (Пс.104:15). Тем более, что интеллигентные евреи в большинстве славят Маркса и Бабеля далеко выше Моисея» (9).

Далее профессор-священник убедительно утверждает, что Библия – не человеческого ума измышления, а соизволение Бога, «хотящего всем человекам спастись и в познание истины придти» (1 Тмф. 2:3–4). Он дает изумительно исчерпывающий анализ неразрывности Священного Писания Ветхого и Нового Завета, Пятикнижия (Торы) и Евангелия, обильно иллюстрируя этот факт текстами священного писания и Святоотеческих творений. В заключение он утверждает: «Как в Ветхом, так и в Новом Завете в основании благодатного общения людей с Богом лежит акт избавления, дарованный свободной милостью Иеговы, в одном случае – избавление народа от внешнего плотского рабства, в другом – каждого отдельного человека от рабства духовного. Там и здесь из этого избавления вытекает у людей чувство Богопринадлежности, сыновства Богу, а также сознание долга подчиняться и служить воле Божией и цель – уподобляться Богу… В Ветхом и Новом Завете Бог благодатно обитает в Своей Церкви: в Ветхом Завете – в национальном святилище библейского Израиля, в Новом Завете – в бесчисленных христианских храмах и в сердцах всех верующих в Бога» (10).

Духовная, научная и общественная деятельность о. Александра высоко ценилась как на родине так и за ее пределами. Духовное ведомство его деятельность отметило наградами: палица, наперсный крест, право носить митру.

Блаженнейший Дамиан, патриарх Иерусалимский, наградил о. Александра наперстным крестом с частицей Животворящего Креста Господня. 13 октября 1907 г. в Киеве на Подоле отмечалось знаменательное событие – столетие со дня освящения Киево-Подольской Добро-Никольской церкви. По окончании Божественной литургии, перед началом благодарственного молебна, о. Александр обратился к присутствующим со словом, в котором он в частности сказал: «Дому Твоему подобает святыня, Господи в долготу дний» (Пс. 92:5)…Ровно сто лет тому вновь построенный, вместо прежнего разрушившегося, храм сей был освящен во Славу Божию, в честь и память великого угодника Божия святителя Христова Николая. Тогда, силой установленного церковного священнодействия, храм сей сделался Домом Божиим – о нем изречено было живое и действенное слово Божие: «сей покой Мой… зде вселюся» (Пс.131:14), и это слово во всей своей силе и действенности. Храм этот с тех пор неизменно источает людям те духовные благодатные дары, какие подаются нам нашей святой верой и святой Церковью. Здесь постоянно имеет место благодатное присутствие Божие, познаваемое всеми с верой, благоговением и страхом Божиим входящими в храм сей, и опытно ощущаемое верующими в священнодействиях церковных, особенно же осязательно воспринимаемо в святейшем таинстве Причащения Тела и Крови Христовой; пределы неба и земли здесь постоянно соприкасаются… Род людей проходит, и род людей приходит, поколение сменяет поколение, а храм, отражая вечность и незыблемость Церкви, остается неизменным обиталищем благодати…» (11).

Несмотря на то, что вокруг храма Николы Доброго было много великолепных храмов: Покрова Пресвятой Богородицы, Пресвятой Богородицы (Пирогощи), св. великомученицы Екатерины, Флоровский монастырь, храмы КДА, Рождества Христова, – прихожан и паломников у Николы Доброго всегда было много, так что для иногородних пришлось выделить помещение в колокольне. Может это было из-за того, что настоятелями храма в свое время были выдающиеся священники такие как о. П.Г. Преображенский, после «Николы» ставший настоятелем Киево-Софиевского кафедрального собора, или о. Александр Браиловский – благочинный Новостроевского округа, или о. Иоанн Сухобрусов, отстроивший сгоревшую колокольню, в которой соорудил храм св. великомученицы Варвары. А все-таки может быть из-за того, что о. Александр, профессор КДА и известный гебраист, который ежедневно совершал богослужения, был необыкновенным священником, всегда спешащим на встречу с любвеобильным Христом.

Эти богослужения – встречи со Христом – он совершал проникновенно, где-то на грани между небом и землей – в это время лицо его светилось необыкновенным светом, особенно во время таинства Евхаристии. Он настолько был поглощен своей внутренней молитвой, что иногда задерживался с возгласами, иногда произносил возгласы несколько запинаясь, повторяясь. Ничто в это время не могла нарушить встречу его со Христом. Даже во время артобстрела (войска Муравьева захватывали Киев), когда снаряд разорвался в притворе храма и разворотил его, о. Александр продолжал вдохновенно молиться. Батюшка много и долго поминал живых и усопших. Одна женщина-врач, очень занятой человек, рассказала: однажды она смогла зайти ненадолго в храм Николы Доброго, в это время шло поминание усопших – и вдруг, среди множества поминавшихся, она услышала имена своих усопших родителей, записку с именами которых она подала давно. Она говорила, что была потрясена этой неожиданностью, такое сильное впечатление произвело на нее это поминовение. О подобных случаях тогда говорили многие. О. Александр всех поминал, за всех молил Господа с большим дерзновением и верой.

В сентябре 1913 года о. Александра пригласили в суд быть экспертом по делу Бейлиса. Суть этого дела заключалась в том, что на Татарке в Киеве в глиняных карьерах 20.03.1911 г. было обнаружено тело мальчика Андрея Ющинского. В это время по карьерам ходил бригадир кирпичного завода Бейлис. Его-то и заподозрили в убийстве мальчика в ритуальных целях. Дело длилось более двух лет и получило большую огласку. На суде выдающийся психолог И.А.Сикорский доказывал, что по характеру ран на теле мальчика убийство совершено опытными в этом деле адептами с целью извлечения крови. В свою очередь о. Александр Глаголев, основываясь на данных Священного писания – Торы – и текстах Талмуда, авторитетно доказал, что евреям категорически запрещено употреблять любую кровь и, тем более, кровь человека. Бейлису был вынесен оправдательный вердикт. В этом деле о. Александр проявил не только свою безупречную эрудицию, но и большое мужество, поскольку ему пришлось претерпеть большое давление и в какой-то мере травлю со стороны определенных кругов.

С мая 1915 г. о. Александр назначается благочинным Третьего округа (Подольского). Эту деятельность он осуществлял до февральской революции 1917 года. Смутное время братоубийственной неразберихи принесло много горя и нестроений. Вот как вспоминает об этом времени и об о. Александре священник Сергей Свиридов: «Было горе, был голод. Я получил известие о смерти отца и всех друзей в Москве и на фронтах, было не только больно, но и мертво на душе. Я пришел к о. Александру на исповедь, и он воскресил мою душу. Его исповедь молчаливая. Он говорил мало, но говорил о любви к Богу и ко Христу.

– Если Христос жив, в Нем все живы, Его увидим – всех увидим, – сказал о. Александр.

– А как увидеть? – спросил я.

– В любви увидим, – отвечал он.– Будете любить людей – увидите Христа, поймете, что все живы. – Он благословил меня с такой любовью, что и я увидел вечность и познал единую радость на земле – радость встречи с любовью» (12).

Священник-профессор всю свою жизнь настаивал: «Богооткровенное учение и святая христианская жизнь, вера и свидетельствующая эту веру любовь деятельная – это главнейшие устои истинной жизни Церкви… и это потому как: «Подвигоположник нашего спасения в страданиях Своих явил ничем не поколебимую любовь к Отцу Небесному, давшему Его на смерть, и к людям, за которых Он молился на кресте (Лк.23:34 ). И христианин среди страданий должен избегать как ропота и ожесточения против Бога, так и злобы, вражды против ближних. Только тогда страдания христианина будут подобны страданиям Христа и спасительны для страдальца, когда он среди страданий сохранит правую веру и твердую любовь к Отцу Небесному, вразумляющему бедствиями, а также братскую любовь к ближним, не исключая и врагов своих» (13 ).

Своей жизнью пастырь добрый о. Александр утверждал то, чему учил всегда, везде, всех. Но, несмотря на сердечную мягкость и большое любвиобилие, о. Александр был весьма тверд, когда дело касалось чистоты веры, святости Церкви. Здесь он не мог идти ни на какие компромиссы.

В 1919 году революционная смута проникла и в Церковь России. В частности, на Украине возникло движение за отделение Церкви Украины от Московского Патриархата. Часть мирян и священников под председательством Михаила Морозова при секретаре Иване Тарасенко летом 1921 г. образовали Всеукраинский Православный Церковный Союз (ВПЦС, по-украински ВПЦР). Ни один епископ не вошел в эту Раду.

Впоследствии это движение возглавил запрещенный в Богослужении протоиерей Василий Липкивский: «В 1917 р. Зараз писля революциї я став на чоли революцийного духовенсва и був головою скликаного в Києви в квитни 1917 р. З’їзду духовенства и мирян… (без епископата)… на Петра 1919 р. Я став настоятелем Софиївського Собору и брав активну участь у заснуванни українських парафий (з допомогою ГПУ видибрав церкви вид православних – Авт.)… и в организациї керивництва Українською Церквою, а також в тяжкий боротьби з росийським (українським – Авт.) єпископатом на України за волю Української Церкви… Але Всеукраїнська Рада виришила не вважати росийський (на той час всих єпископив) єпископат за своїх архипастирив и тому не звертати уваги на їхни заборони, а подбати про утворення власного єпископату, и от Всеукраїнським Церковним Собором 1921 р. Мене обрано и поставлено на Митрополита Київського и Всиєї України” (14).

Так совершился акт отпадения от Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви.

Много усилий было положено священномучеником Владимиром, митрополитом Киевским Михаилом и другими иерархами, чтобы предотвратить это безумие. Для увещания отступников митрополит Киевский Михаил пригласил на общецерковное собрание все киевское духовенство и впавших в раскол радетелей за вильну українську Церкву. На этом собрании говорилось много трогательного и мудрого. С прекрасной речью выступил тогда профессор-протоиерей Павел Светлов. Он призывал отколовшихся украинцев думать по-христиански и указал на большой вред узко-националистических религиозных течений.

Но как только подымался вопрос о единстве Церкви, от революционных украинцев, отколовшихся от Вселенской Церкви, которых ради церковного раздора поддерживали богоборческие власти, слышались злобные крики о ненависти украинского народа к русским, о том, что когда-то полиция теснила Т.Г.Шевченко, и что в этом, неизвестно почему, «виновато» православное духовенство.

Под конец собрания взял слово всегда миролюбивый о. Александр Глаголев. Он пояснил сущность церковных догматов, указав, что они являются выявлением любви Церкви, как единого тела Христова. Далее он сказал: «Всякий церковный закон есть закон любви. Церковь – Царство Божие. Догматы – слова, нами слышанные от Бога, поэтому мы не должны сомневаться в их святости. Бог есть любовь. Его слова могут быть только словами любви. Когда мы отрываемся от догматов, то попадаем под противоположные Божиим демонские законы. Мне кажется, мы не можем быть в единении с украинцами до тех пор, пока они не осознают, что нарушили заповеди Бога и впали в демонскую прелесть» (15).

Тогда многие осудили о. Александра за столь резкое выступление. Но, справедливости ради, необходимо сказать, что все присутствующие на собрании украинцы, впоследствии вернувшиеся в лоно Православной Церкви, говорили, что к этому возвращению их побудили слова о. Александра.

В 1922 г. много скорби Православной Церкви принесла «Живая Церковь» – первая и наиболее влиятельная из обновленческих группировок. Эту группировку, как вносящую раздор в единую Православную Церковь, богоборческие власти активно поддерживали. Киевское духовенство, за некоторым исключением, несмотря на чрезвычайные репрессии властей, осталось верное Православию. И в этой верности большое значение имело авторитетное слово о. Александра – самого образованного и высокой духовной жизни пастыря, постоянно вещавшего: «Христианин неизбежно должен бороться с собой ради высших требований христианского долга: и в нем естественная любовь к жизни, к личному благополучию должна уступать и подчиняться преданности его воле Божией и сознанию христианского долга, так, чтобы любовь к себе отнюдь не служила препятствием к выполнению дел высшего призвания христианина» (16).

Увы! Это как раз то, что ни один ересеиерарх не хочет слышать, но это нехотение слышать и является уже сейчас осуждением их. Приговор праведного суда над теми, кто, как и Иуда, не хочет признать свою вину, покаяться и вернуться в лоно Единой Церкви Христовой. «Но вот, св. апостол в наше назидание и предостережение говорит о последующих распинателях Сына Божия, не только не менее, а гораздо более чем непосредственные виновники смерти Господа, повинных в ней. (Евр. 6:4–6; сн. 10:29). Ясно, что здесь речь уже о христианах – людях, удостоенных всех даров благодати, приобретенных крестною жертвою Господа Спасителя: возрожденных и просвещенных в таинстве крещения, принявших Святого Духа в миропомазании и других таинствах, а в таинстве причащения вкусивших небесного дара бессмертия, познавших сладость благого Слова Божья – в учении Св. Писания и Церкви, вкусивших или ощутивших уже силы будущего века, но затем отвергших все это и уклонившихся на путь греха и плоти – на путь язычества (Еф. 2:3) (17).

4 апреля 1923 г. о. Александр после ареста епископа Василия Богдашевского по настоянию действующих профессоров КДА П.Кудрявцева, В.Экземпорского, П.Светлова, В.Звитневича, И.Королькова вторично становится ректором Киевской духовной академии. Ему, благодаря его мудрости, удается продлить деятельность Академии даже после официального ее закрытия в мае 1924 года. Деятельность КДА таким образом продлилась вплоть до 1927 года. Факт деятельности Академии подтверждается выпуском студентов и защитой кандидатских диссертаций выпускников, а также тем, что митрополит Сергий Страгородский присылал в это время работы на соискание ученой степени.

Летом 1926 и 1927 гг. о. Александр в группе киевских священнослужителей осуществляет паломнические поездки в Саровскую пустынь. Перед закрытием Дивеевского монастыря насельницы его подарили о. Александру икону преподобного Серафима Саровского. Эту икону батюшка установил в храме Николы Доброго. После закрытия храма Николы Доброго икону передали в Покровский монастырь, т.к. держать ее у себя о. Александр не имел возможности, поскольку к этому времени его с семьей выселили из дома при церкви Николы Доброго.

В 1943 г. икону Серафима Саровского о. Адриан Римаренко вывез из Киева сначала в Германию, а затем в Америку. Сейчас эта икона заняла достойное место в Ново-Дивеевском женском монастыре основанном о. Адрианом под Нью-Йорком. Список же с этой иконы, сделанный художником И.С.Ижакевичем, находится в Свято-Макариевском храме Киева.

Отец Александр был замечательным семьянином. Несмотря на свою чрезвычайную занятость, связанную со службой в церкви и постоянной научной и преподавательской деятельностью в Академии, он много уделял внимания воспитанию своих детей – Алексея, Сергея, Варвары, а с 1926 г. и своей внучке Магдалине, о которой при ее рождении он сказал «бэхора-бехор» – «первородная дочь первородного сына» (др. евр.). Вот как вспоминает внучка дедушку: «Мы с братом родились в священническом доме, примыкавшем к церкви святителя Николая Доброго по ул. Покровской, №6. В этом доме у дедушки бывал Михаил Булгаков. В «Белой гвардии» Алексей Турбин после смерти матери, сидя в комнате у о. Александра, вопрошает его: «Как теперь будем жить, о. Александр?». Несмотря на то, что нас выселили из этого дома, когда мне было 3 года, а брату около полугода (1928 г.), хоть и смутно, но помню отдельные помещения в доме, их интерьер и обитателей. В столовой на стенах – Мадонна с Младенцем Рафаэля и Мадонна без Младенца. В доме жили приехавшие на учебу племянники дедушки, затем сын и дочь сельского священника о. Павла Мартынюка. В связи с выселениями многие «бывшие люди» оказались без крова. Дедушка давал им приют. В гостиной жила псаломщица Елена Антоновна Максимович, высокообразованная, в совершенстве знающая западноевропейские иностранные языки. Затем попеременно жили семья Криницких, семья Околовичей…

Отец Александр был очень добр и по своей природе, и по христианским убеждениям. Его доброта была безмерной. Он постоянно занимался обширной благотворительностью. Все просящие и нуждающиеся получали от него духовную и материальную помощь. Даже в другие города он постоянно посылал деньги. Посещать немощных, больных, утешать страждущих, павших духом, тут же оказывать и материальную помощь – это была его обыкновенная жизнь.

Профессор Мищенко рассказывал о том, как о. Александр спас девушку, решившую покончить с собой. Спас он ее исключительно вниманием и лаской. Эта девушка пережила большое горе. Она лишилась своих близких, трагически погибших, ее бросил жених. Она заболела душевной болезнью и о. Александр ежедневно навещал ее, давал ей каждый раз какие-нибудь советы и никогда не говорил с ней об ужасе ее состояния. И так это делал он до тех пор, пока она не исповедалась у него и не стала после первого же причастия совершенно здоровой.

Под стать ему была и его матушка Зинаида Петровна, настоящая хранительница домашнего очага. Она была человеком редких душевных качеств. Строгая постница и молитвенница, она не только успевала заботиться об о. Александре и о своей семье, но отдавала много сил, оказывая помощь различным больным, старым и одиноким людям. Окормлялась матушка Зинаида у архиепископа Антония Абашидзе, проживавшего до войны в меньшей комнате маленького домика игумена Варлаама на «Собачьей тропе» (Кловский спуск). Владыка тайно постриг ее в монашеский чин. Об этом знал только о. Александр.

В мае 1927 г. Киевская православная богословская академия (так по требованию большевистских властей стала называться Киевская духовная академия) перестала существовать. Так и осталось неоконченным научное издание славянской Библии, над которой о. Александр работал совместно с еп. Василием (Богдашевским) с 1924 года по предложению Петроградской духовной академии. С этого времени о. Александр все более и более ощущает давление властей при держащих на него самого и его семью. После нескольких насильственных заселений посторонних людей в его дом, семью о. Александра стали выселять, но из-за крупозного воспаления легких у матушки Зинаиды выселение было приостановлено. Отселили только его сына Алексея с женой и двумя детьми. Но как только поправилась матушка – сразу же последовало требование освободить жилую площадь. В 1932 г. о. Александр с матушкой Зинаидой вынуждены были освободить свой дом. Они поселились под лестницей колокольни Николы Доброго. Несколько позже муж Варвары Александровны – дочери о. Александра – устроил на лестничном переходе что-то вроде комнаты, в которой стоял сундук, на котором спала матушка Зинаида. Помещение под лестницей, где стояла кровать о. Александра, батюшка называл «своей келией». Ни воды, никаких самых необходимых удобств в этом «жилье» не было. Прямо на ступеньках лестницы матушка на керосинке готовила еду. Сжалилась одна домовладелица с Кожемятской улицы над выселенцами и прописала матушку Зинаиду Николаевну. Таким образом, матушка имела возможность, не нарушая паспортного режима, переночевать там. Однако даже в таких условиях жизни никто никогда ни от матушки, ни от батюшки не слышал ни жалоб, ни ропота. Об этом времени очень тепло вспоминает внучка о. Александра – монахиня Магдалина: «…Мы с братом в дошкольном и младшем школьном возрасте в течение дня обычно находились у дедушки и бабушки. Родители материально нуждались. А у дедушки и бабушки нам было очень хорошо. Бабушка с любовью заботилась о нас. Когда же дедушка приходил из церкви, мы встречали его с истинным удовольствием. Даже в мороз у него всегда были теплые руки. На лице светлая улыбка. Когда он после своей трапезы ложился отдыхать на сундуке и укрывался шубой, мы тоже забирались к нему туда под шубу. Очень интересно с дедушкой проходил обед. Он нам рассказывал интересные истории, порой заразительно смеялся. Иногда читал нам какую-нибудь иностранную литературу, тут же делая перевод… К дедушке в церковь стекалось много людей из разных районов города и приезжали из других мест. Многие потом шли к нему домой, невзирая на тесноту помещения и неудобный подход к его жилищу. Старожилы Киева, прихожане храма Николы Доброго Зинаида Дмитриевна Янковская, Евгения Климентиевна Федорова и др. вспоминали, как он утешал страждущих, молился за больных, поддерживая павших духом…».

«Даже в таких нечеловеческих условиях, – вспоминает Марина Ивановна Егоричева-Глаголева, – о. Александр продолжал сохранять ровное, доброе расположение духа. Туда же к нему приходили люди за помощью и утешением».

Первый арест был 19 января 1931 года с санкции оперуполномоченного отделом УГБ г. Киева. Тогда о. Александра содержали в Лукьяновской тюрьме до 4 июля 1931 г. Это была проба, как можно содержать в тюрьме без суда и следствия. Но тогда нравы тюремщиков были не столь бездушны, жестоки. Матушка Магдалина так вспоминает об этом аресте: «Я помню, как мы (бабушка, дядя Сережа – папин брат, тетя Вавочка – папина сестра Варвара, мои родители и мы с братом Колей) поехали его (о. Александра) навещать. Мне было тогда четыре с половиной года. Дедушку вывели на свидание. Помню, что он находился за деревянным барьером. Он нам приветливо улыбнулся. Даже охраняющий его служитель тюрьмы пересадил через барьер нас с братом и мы уселись у дедушки на коленях. Тогда еще было другое отношение к заключенным: разрешались передачи, свидания, Рассказывают, что тогда однажды следователь, увлекшись разговором с дедушкой, сказал ему: «Вы мне задали больше вопросов, чем я вам». Причем, конечно, дедушка это делал не из-за скрытого желания войти в контакт со следователем, а просто из-за доброжелательного отношения к человеку вообще». Тогда его выпустили из-под ареста – не было причин держать. И все же, при всей своей выдержанности, о. Александр очень болезненно переживал закрытие и, в дальнейшем, разрушение Борисоглебской церкви и церкви своей – Николы Доброго.

29 июня 1934 г. «по просьбе трудящихся» была закрыта Борисоглебская церковь. Настоятель этой церкви о. Михаил Едлинский – близкий по духу друг о. Александра, был приглашен им служить в Свято-Варваринской церкви, на лестничном переходе которой жил тогда сам о. Александр. Недолго им пришлось совершать богослужения вместе. К концу 1934 г. закрыли и Доброникольскую церковь, и оба друга-священника стали подвизаться в Набережно-Никольской церкви. Второе тяжелое потрясение постигло о. Александра 9 декабря 1936 года. В этот день отошла в вечный покой сердечный друг и сомолитвенник Зинаида Николаевна. Матушку Зинаиду многие любили за всепокоряющую любовь ее ко всем. Проводить ее в последний путь пришло множество людей. «Когда тело бабушки из помещения под колокольней несли на катафалк, – пишет матушка Магдалина, – чтобы везти в Набережно-Никольскую церковь – начали, уже начали разрушать дедушкину церковь святителя Николая, на дорогу, невзирая на похоронную процессию, тут и там сбрасывали камни от разрушаемого храма».

Всеобщая любовь к матушке Зинаиде излилась тем, что ее из Набережно-Никольской церкви несли на руках аж до Щекавицкого кладбища.

«Со смертью бабушки, – далее вспоминает матушка Магдалина, – дедушка очень изменился. Придя из церкви в пустую комнату, немного поев, начинал молиться. Когда мы подходили к нему, он гладил нас, как будто хотел улыбнуться, и… начинал плакать. Внешне от был досмотрен, та же преданная трудолюбивая Евдокия Яковлевна готовила ему еду, стирала, убирала в комнате. Но внутренне дедушка осиротел».

С этого времени о. Александр стал особенно много молиться и искать, кому помочь, кого утешить. В это время, по свидетельству многих, знающих батюшку, в нем стала появляться особая духовная сила. Он как бы стал жить между небом и землей и многое мог предвидеть. Он особенно сочувственно стал относиться к Михаилу Петровичу Слесаревскому – брату Зинаиды Николаевны – известному в Киеве ветеринару. Этого 82-летнего старика почему-то в начале 1937 года арестовали. Когда его выпустили, он оказался совершенно разбитым человеком с рассудком ребенка. «Со всеми он говорил очень вежливо на «Вы», даже с собственными дочерьми. А одну из дочерей вообще не узнал» – вспоминает Магдалина Алексеевна. Так начинался 1937 год. Несмотря на это, о. Александр не терял присутствия духа и, даже, иногда проскальзывало у него чувство юмора. С.Малинина, жена профессора КДА Малинина, как-то принесла о. Павлу Светлову от о. Александра письмо-записку, в которой писал: «Теперь власть меня очень дорого ценит – каждый мой вздох оценивается ими в 17 коп». Так он иронизировал по отношению налога, взваленного на него богоборческими властями.

«В 1937 г. полностью сбылось предсказание Ф.М. Достоевского, – пишет внучка о. Александра, – «Если Бога нет – все дозволено».

21 октября 1937 г. арестовали лучшего друга о. Александра протоиерея Михаила Емельяновича Едлинского по обвинению «в участии в антисоветской фашистской организации церковников и проведении контрреволюционной деятельности». Расстрелян по решению тройки при Управлении НКВД УССР 17 ноября 1937 г. в Лукьяновской тюрьме.

«В ночь с 19 на 20 октября 1937 года, – пишет внучка о. Александра Магдалина, – еще до рассвета, к нам постучал в дверь племянник Евдокии Яковлевны Вася и сказал, что тетю Дуню взяли понятой к дедушке, у которого проводится обыск. Папа (Алексей Александрович) с мамой вышли сразу… Придя на место, мама (Татьяна Павловна) начала звонить, затем стучать в первую дверь перед лестницей, ведущей к дедушке. Наконец раздались шаги, и она услышала:

– Что вы хотите?

– Я к отцу Александру.

– Вы кто?

– Его дочь, впустите.

– Сейчас нельзя, идет обыск.

Мама стала ждать.

Наконец вывели дедушку, бледного, еще более, чем обычно, сгорбленного. Мама кинулась к нему: «Папуся, благословите». Это был последний человек из родных, который виделся с дедушкой. Папа в это время стоял в Покровском переулке».

Протоиерея профессора Александра Александровича Глаголева, этого кроткого, смиренного, добрейшего человека, противника всякого зла и насилия четвертым отделом УГБ НКВД УССР обвинили в участии в контрреволюционной организации (ст.54–11 УК УССР). На это абсурдное обвинение о. Александр расписал следователю весь свой распорядок дня и всю свою деятельность. Он пишет: «Ежедневно совершаю богослужения в храме Николы Набережного (Почайнинская, 6), где пребываю большую часть дня – совершение богослужения, совершение треб (исповедь, крещение, панихиды, молебны, соборования и т.п.). Хождение от храма к месту жительства забирает у меня около часа. Короткий перерыв между утренним и вечерним богослужениями заполняется у меня беглым просматриванием газет, сном около часа или вообще лежанием на кровати с какой-либо книгой, преимущественно моей академической специальности, затем обедом, по окончании которого я обычно иду в храм для совершения вечернего богослужения, которое оканчивается (вместе с требами), как обычно, не раньше 9–10 часов (вечера), после чего я, утомленный, возвращаюсь на квартиру, где мало что успеваю сделать из книжного чтения и, как обычно, после вечернего чая приступаю к совершению молитвенного правила к литургии следующего дня. Из-за такого распорядка ежедневных занятий я имею крайне ограниченные возможности для посещения своих знакомых, кроме родных и очень близких знакомых. Например, у архиепископа Филарета (Линчевского), который в нашем храме служил как настоятель, я был в день его Ангела 1/14 февраля 1936 года, в день же его юбилея сорокалетнего священнослужения 6/19 мая текущего года я быть не смог, весь день дежурил в храме. Краткосрочное пребывание за чаем и закуской в день Ангела архиепископа Филарета сопровождалось обычными для таких случаев приветствиями с одной стороны и угощениями с другой. Каких-нибудь секретных разговоров, за исключением отдельных замечаний о благочинии богослужения, не припоминаю. У старейшего члена нашего парафиального объединения протоиерея Михаила Едлинского, моего друга и духовника, я был несколько раз то для исповеди его болящей супруги, то для участия в чаепитии за ужином в день Ангела о. духовника 10/24 января, в двух приходских его праздниках 24 июня (7 июля), а также 24 июля (6 августа) и в день пятидесятилетия его супружеской жизни. Эти встречи обычно были весьма краткими и имели стереотипный характер. Из других сослужителей нашего храма я был у своего родственника Александра Николаевича Протасова в дни Ангела его и его супруги, а также в связи с приездом наших общих родственников (моей сестры и племянника – инженера из Москвы). Ни у кого из других членов нашего прихода я не бывал. А также ко мне в день моего Ангела из церковного причта были только протоиерей Едлинский и протодиакон Протасов, а из церковной общины – помощница свечного ящика Д.Ф.Гроссе и несколько родных и близких знакомых также были у меня.

За пределы Подола в праздничные дни я дважды выезжал на Соломенку: 3/16 мая в день 50-летнего юбилея священнослужения протоиерея Михаила Ивановича Вишневского и 21мая/3 июня – в день тезоименитства нашего митрополита Константина (Дьякова) для участия в соборном архиерейском богослужении. На первое торжество я абсолютно опоздал и из поздравлений, что посвящались юбиляру, слышал речь о. Феодосия Павловского, а в другом богослужении я участвовал и, по благословению митрополита, произнес слово о твердости и верности заповедям Христа по примеру равноапостольного Константина. Про кратковременные посещения прихожан Подола говорить не приходится, учитывая их стереотипность и кратковременность таких треб, как причащение больных св. Тайнами, крещение слабых новорожденных детей, совершение похорон, как обычно в сопровождении диакона, которые совершаются по особому приглашению. Желающих посетить мою квартиру я, как обычно, от этих намерений отговариваю, ссылаясь на крайнюю тесноту моего помещения, советуя всем о своих духовных потребностях говорить в храме на исповеди или после окончания литургии. Однако, некоторые из духовных чад желают на исповедь и беседу приходить ко мне на квартиру в те короткие часы и минуты, когда я бываю дома перед литургией или после нее».

Один из следователей, введших допрос о. Александра, жаловался, что «с этим попом невозможно работать – он на все вопросы о контрреволюционной деятельности только твердил: «Господи, помилуй, заступи, спаси и помилуй!» Следователь недоумевал: о ком это он? Но в этот арест, очевидно, дело не ограничивалось разговорами… В камере вместе с о. Александром сидел священник о. Кондрат Кравченко. По милости Божией, вопреки сложившимся обстоятельствам, он выжил. Вернулся. Свидетельствует: «В Лукьяновской тюрьме бытовала следующая методика допроса: ночью допрашиваемых заставляли стоять в очень неудобной позе с запрокинутой головой. Сам о. Кондрат подвергался дважды таким допросам, а о. Александра Глаголева допрашивали таким образом 18 раз». Исходя из этого, о. Кондрат считает о. Александра не мучеником, а великомучеником. Сам он, промучившись в Заполярье 12 лет, отморозив ноги и претерпев увечья, считал, что самым ужасными воспоминаниями для него были эти два допроса в Лукьяновской тюрьме.

Сведения о судьбе о. Александра в Лукьяновской тюрьме были весьма разноречивы – от известия о смерти в 1937 году до ответа в 1938 г.: «Скоро будет послан по этапу, можно передать теплые вещи».

Профессор-священник о. Павел Светлов интересовался судьбой о. Александра Глаголева. Он через О.И.Прохасько и А.С.Тихонову отсылал передачи о. Александру. Передачи принимали до мая 1941 года. В мае этого года Ольге Ивановне в Лукьяновской тюрьме ответили: «А.А.Глаголева в тюрьме нет. Он отбыл». Куда? Когда? На эти вопросы ответа не последовало.

Сын о. Александра Алексей ночами ходил на Лукьяновское кладбище. Из тюрьмы вывозили трупы на грузовиках, открывали борт машины и сбрасывали тела в общую могилу. Алексей Александрович предполагал узнать среди трупов своего отца.

Татьяна Павловна – жена Алексея Александровича – однажды получила ответ: «Скоро будет послан по этапу, можно передать теплые вещи». А новый следователь ответил: «Находится под следствием».

Только в 1944 г. В Москве Татьяна Павловна получила официальный ответ, что А.А.Глаголев умер 25.11.1937 года от уремии и сердечной недостаточности. Никогда ранее о. Александр не страдал ничем подобным. Остается вопрос, как эти заболевания могли развиться до летального исхода за один месяц под внимательным наблюдением тюремного врача.

Свидетельствует Магдалина Алексеевна Пальян-Глаголева: «В феврале 1997 года я была допущена ознакомиться с тюремным делом за № 71156 ФП на А.А.Глаголева, арестованного 20 октября 1937 года по обвинению в активном участии в антисоветской фашистской организации церковников. Преступление по ст. 54–10 и 54–11 УК УССР. У меня создалось впечатление, что над материалами «дала» позднее «усердно» поработали…». В деле Александра Александровича Глаголева почти ничего нет:

1. Нет ни одного обвинения людей, по показаниям которых он был арестован.

2. Нет имен обвинителей, а ведь они должны быть, если о. Александр был членом «организации».

3. Нет очных ставок с членами этой «организации» или с обвинителями.

4. Главное, нет ни одного протокола допроса. А допросы были. Сокамерник о. Кондрат Кравченко свидетельствует, что о. Александра вызывали на допрос 18 раз.

5. В деле нет ни одной справки, когда и чем заболел А.Глаголев, когда его поместили в больницу, кто был его лечащим врачом. Есть только справка о смерти в больнице.

6. Нет ни одной записки, подписанной о. Александром. Только никем не подписанные черновики вышеприведенные, по которым, очевидно, обвинительное заключение не могло быть составлено.

7. Известно, что дело состряпали и вели оперуполномоченный Гольдфарб и начальник ИV отдела Перцов.

8. Тело покойного протоиерея А.А.Глаголева, как и других погибших в тюрьме, никому не выдали.

9. Все это нелепое преступление победили мудрость и незлобие о. Александра – его любовь к людям.

В 1940 году сын о. Александра Глаголева Алексей Александрович и жена сына Татьяна Павловна пришли к архиепископу Антонию (Абашидзе) и совершили заочное погребение. Позже они поставили памятник на Лукьяновском кладбище, где, по наблюдениям Алексея Александровича, сваливали тела убиенных в Лукьяновской тюрьме в общую яму-могилу, которую после захоронения засыпали и утрамбовали. Но «свет во тьме светит и тьма его не объят» (Ин. 1:5).

Теперь священномученик Александр Киевский «святою ревностию по Бозе, по вере и Церкви Христовой», свидетельствовавший Истину Божью всей своей жизнью, даже до смерти, смерти же мученической, является нам, грядущим поколениям, «семя свято-стояние» (Ис. 6:13) и «присный нам ходатай за нас пред Престолом Божиим».

Да будет же дух его сугуб в нас, да возможем в трудные времена сии явить себя «делателями непостыдными Слова Истины». (2Тим. 2:3), «без страха подвизающихся за Истину Божию» (Евр. 12:1–4). (19).

Святый священномучениче Александре, моли Бога о нас!