Возрождение византийско-болгарского религиозного мистицизма и славянской аскетической литературы в XVIII веке
Аскетизм никогда не прекращался. Правда, по временам он как бы замирал, о нем переставали говорить и писать, им никто уже не интересовался и казалось, наступал конец этой своеобычной форме христианской мысли. Но за реакцией следовало новое возрождение и аскетизм снова воскресал, словно легендарный феникс. Во главе нового движения стояли обыкновенно великие люди, убежденные деятели. Среди них не последнее место занимает «молдавский старец» Паисий Величковский, возродивший аскетизм в форме византийско-болгарской исихии, столь характерной для XIV века.
Все, что мы знали до сих пор о Паисии, ограничивалось сведениями, внесенными в книгу «Житие и писания молдавского старца Паисия Величковского», изданную Оптиной пустынью. Эта книга представляет перевод «Жития», составленного монахом Нямецкого монастыря Григорием на румынском языке и напечатанного в типографии того же монастыря в 1836 году. Первое русское издание вышло в Москве в 1847 году, при содействии известного оптинского старца Макария и братьев Киреевских, которые обратились к митр. Филарету за разрешением выпустить в свет переводы Паисия Величковского, как книги, «служащие надежным руководством к деятельной христианской жизни». Филарет разрешил издание, которым и занялась целая комиссия ученых из духовенства, тяготевших к Оптиной пустыни. Затем последовали два других издания Жития, которые сразу же нашли много читателей. Недавно нами открыта неизвестная до сих пор автобиография Паисия на славянском языке, проникнутая аскетической тенденцией, написанная очень живо и вполне правдиво. Рукопись принадлежит Императорской Академии Наук и поступила сюда из собрания свящ. о. Феофила Генецкого в Бессарабии. Есть основание думать, что эта автобиография была под руками у нямецкого монаха Григория; но он выбирал из нее факты так осторожно и не умело, что в конце концов совершенно обезличил фигуру замечательного старца, и из живого и симпатичного человека дал какой-то абстрактный образ сухого подвижника со всеми книжными и строго каноническими чертами. В то же время, автобиография Паисия дает нам очень много данных, сближающих его деятельность с тем мистическим и литературным движением, которое имело место в Византии и Болгарии в XIV веке.
Можно даже думать, что это именно мистическое движение Византии, Болгарии и отчасти Западной Европы, замолкшее в конце XIV века, с новой силой возродилось через четыре столетия. Побывав на Афоне неизбежной школе для монашества старой формы, старец Паисий вдохновился высоким образом исихастов старого времени и все это движение религиозной мысли перенес в Молдавию. Отсюда уже оно перешло в Россию. Отражение афоно-молдавского мистицизма XVIII века мы видим также в каком-то не вполне еще выясненном движении, появившемся в той же Оптиной пустыни в первой половине прошлого века. Влияние о. Матвея на Гоголя, Киреевских, о Макария на них же, на Шевырева, Погодина, Максимовича, Норова, Леонида (Кавелина), Т. Филиппова, Климента (Зедергольма) и других, повидимому также обязано традициям Паисиевой школы. Припомним, что в начале XIX века в Россию уходят наиболее даровитые и деятельные иноки Нямецкого монастыря. Из них назовем следующих:
I). Архимандрит Софрониевой пустыни в Курской губернии Феодосий, ученик старца Василия и товарищ Паисия. В 1767–1787 годах он был настоятелем в валашского Мерополянского монастыря, а после второй турецкой войны приглашен Потемкиным в Россию.
II). Старец Клеопа, настоятель Островской пустыни, в которой им был введен афонский устав старца Паисия, знакомого ему лично по Афону и Молдавии.
III). Иеромонах Клеопа малорусс, постриженик Паисия в Нямецком монастыре. В 1801 году он перешел в Россию, сначала в Белобережскую пустынь орловской губ., а затем – на Валаам († 1816).
IV). Схимонах Феодор, уроженец г. Карачево, пострижен в Нямецком монастыре. В 1801 году он покинул Молдавию и скитался по русским обителям, живя в Белобережском, Палеостровском, Валаамском и Александро-Свирском монастырях. († 1822 г.). Житие его, составленное на основании автобиографических записок, напечатанных в 1849 году.
V). Схимонах Афанасий, известный переписчик при Паисии, бывший ротмистр какого-то гусарского полка. С 1777 года он жил во Флорищевой пустыни и других монастырях († 1825).
VI). Другой Афанасий, бывший секретарь одного из сенатских департаментов. Жил он и на Афоне, и в Молдавии, и в Свенском монастыре орловской губ. († 1811). В 1791 году он принес в Петербург новый перевод «Добротолюбия», сделанный Паисием по поручению С.-Петербургского митр. Гавриила, и работал над исправлением приготовлявшейся к печати этой книги.
VII). Монах Павел, постриженик Паисия в Нямецком монастыре. В начале XIX столетия Павел ушел в Москву и жил в Симоновом монастыре. Он принес из Молдавии житие Паисия, переведенное на славянский язык и в 1842 году оно было переписано симоновским монахом Илларионом Ремизовым.
VIII). Монах Герасим, постриженик того же Паисия, жил в Софрониевой пустыни.
IX). Монах Феофан, в мире казак Федор Тулунин, также пострижен Паисием. В 1800 году он ушел в Оптину пустынь. О его воздержании рассказывают, между прочим, следующее. Однажды Феофан решил ничего не есть в течении всего великого поста и только по воскресеньям пить теплую воду «от сухости». Когда братия замечала ему, что он умрет от истощения, то подвижник отвечал:
– Нет! Христос Спаситель излил всю Свою кровь до последней капли, а во мне еще много крови.
Кончина Феофана († 1819) сопровождалась очень трогательными сценами, описанными его сподвижниками.
Кроме этих девяти непосредственных учеников Паисия, в России известны были и другие духовные деятели, замечательные по своим книжным и аскетическим трудам, напр., наместник Ново-спасского мон-ря Александр, впоследствии архим. Арзамасский, и его духовный друг иером. Филарет – ученики учеников Паисия; известный настоятель Оптиной пустыни Моисей, ученик упомянутого свенского схимника Афанасия (VI); другой настоятель, оптинский старец Леонид, ученик упомянутого схимонаха Феодора, который в то время жил в Челнском монастыре (IV); третий настоятель Макарий, ученик схимонаха Афанасия (V), жившего в Площанской пустыни, издатель сочинений и переводов Паисия, четвертый настоятель о. Амвросий, издавший переработанный перевод «Лествицы» Паисия, и т. Яд.
Популярность Величковского в России видна также из множества записей, сделанных его учениками и почитателями на старых славянских рукописях. В одной из них говорится, что старец почил о Господе с миром 1794 года ноября 15 дня и погребен там, «где гроб его и поднесь зрится. Братии у себя имел более пятисот человек. Сей бе великий учитель и ревнитель монашеского безмолвного жития».
Таким образом, будущему исследователю представится задачей проследить связь между монашескими заветами Паисия и некоторыми проявлениями русского религиозного мистицизма в прошлом столетии. Особенно интересной является какая-то смутная связь между религиозным настроением Паисия и известного деятеля A. С. Стурзы, обязанного несомненно молдавскому влиянию. Впрочем, эта тема далека от круга наших интересов: теперь ясно только то, что русский мистицизм не обошелся без влияния Величковского и его школы.
Нас занимают, главным образом, те черты в деятельности Паисия, благодаря которым он является как-бы продолжателем дела Григория Синаита и Григория Паламы, Феодосия и Евфимия Тырновских, их предшественников и последователей. Паисий оставил после себя до 300 рукописей, содержащих как раз те самые произведения аскетических писателей, которые рекомендовались греко-болгарскими исихастами и довольно полно представлены в рукописях XIV века. Греческий мистицизм чрез Афон проник в Болгарию, а болгарское движение, продолжавшее существовать, по крайней мере, в рукописной литературе на том же Афоне, нашло себе приют в Молдавии во второй половине XVIII века. И там, и здесь была сравнительно бедна литература оригинальная: она ограничивается творениями патриарха Евфимия и старца Паисия. За то особенно оживленной является литература переводная; кое-что из нее было известно в Болгарии и раньше, по старым переводам; теперь списки размножились в огромном количестве, прежний перевод подновлялся, сверялся с греческими текстами, которые приобретали особенный авторитет, исключались собственно болгарские черты, одним словом, в школе Паисия делалось то же самое, что в Болгарии в XIV веке. В силу этого, язык и правописание Паисия было нормировано подобно требованиям грекофила Евфимия. При установлении орфографии им приняты во внимание четыре начала: русские церковные тексты, затем южно-русские, отчасти старые болгарские и наконец греческие. В основу новых переводов клались средне-болгарские рукописи, частью найденные им в нямецкой библиотеке, частью вывезенные с Афона, из монастырей Зографа, Пантократора, св. Павла и Ксенофа. Подновление славянских текстов шло одновременно со сверкой с греческими оригиналами. В рукописях Паисия находим целый ряд греческих глосс на полях, иногда – не переведенные слова. Приверженность к букве служит главным отличием и предшественников Евфимия и Паисия с его учениками. В обоих случаях были выработаны даже особые почерки, необыкновенно устойчивые, в значительной степени скрадывавшие индивидуальные особенности отдельных писцов. Одним словом, нямецкий монастырь последней четверти ХVIII века представлял собой подобие тырновской обители св. Троицы, где сосредоточивалась главная литературная деятельность болгарской литературы и монашества в XIV веке.
Кроме того, целый ряд характерных отличий исихастов этого именно времени подходят к самому Паисию. Достаточно ознакомиться с открытой нами автобиографией и мы найдем, что литературно-историческая критика должна покоиться на сравнении «Жития» и реальной деятельности Паисия с немногочисленными памятниками греко-болгарской агиографической литературы XIV века – житиями Григория Синаита, Феодосия, Евфимия, Ромила и других. Итак, на основании автобиографических записок Паисия перескажем вкратце главные моменты его жизни и деятельности.
Автобиография начинается рассказом о рождении Паисия: «Аз, монашества и священничества недостойный иеросхимонах Паисий, рожден и воспитан есмь в преславном малороссийском граде Полтаве от благочестивых и православных родителей». «Родился аз на конце 1722 лета декабря 21 и от купели божественного крещения дано мне имя Петр, на память отца нашего Петра митрополита Киевского и всея России. Отец мой бе Иоанн Величковский, протопоп полтавский. Мать же – Ирина, яже во иночестве переименована бысть Иулиана монахиня. Прапрадед мой бе по отцу Симеон, знатный и богатый казак; прадед же, Лука Величковский, – протопоп полтавский. По матери же прадед мой бе славный и богатый купец еврейского рода, прозываемый Мандя, иже и крестися в Полтаве, в приходе Преображения Господня со всем домом своим. Дед же – Григорий Манденко». Уже эта одна подробность, еврейское происхождение одного из предков Паисия, для нас очень драгоценна. Она объясняет нам органическое стремление будущего аскета к созерцательному направлению.
Четырех лет мальчик лишился отца и вместе с братом своим Иоанном, впоследствии настоятелем Успенской церкви в Полтаве, воспитывался под надзором матери. Семи лет он отдан был в учение грамоте, но через два года вышел из школы и продолжал учиться дома у старшего брата. Под влиянием чтения аскетических книг и житий святых, в душе мальчика зарождается ревность «к оставлению мира и восприятию святого монашеского образа». В 1735 году умирает брат Петра Иоанн и мать отправляется к известному киевскому митрополиту Рафаилу Заборовскому с рекомендацией от крестного отца мальчика, полковника Василия Васильевича Кочубея. По обычаю времени, мальчик произносит пред преосвященным «стихи некие», от учена мужа сотворены». Перед посещением митрополита мальчик очень грустил, потому что ему никак не удавалось сказать стихотворение громко и ясно. Но когда его ввели в покои преосв. Рафаила, то Петр почувствовал такой нервный подьем, что произнес стихи «со всяким дерзновением и подобающим произношением велегласно». Архиерею понравился бойкий мальчик. Он отдал матери грамоту на право замещении им впоследствии прихода его покойного отца, но сначала велел отдать Петра в Киевское духовное училище, где тот и пробыл три года.
Одновременно с учением идет чтение книг и монашеский идеал не только всецело поглощает самого Петра, но увлекает еще нескольких его товарищей по училищу. Особенное влияние имел на Петра схимник Пахомий из Братского Богоявленского монастыря; у него было несколько «отеческих» книг и некоторое время он сам проводил жизнь в традиционном странствовании и пустынях. Решительный поворот в пользу аскетических убеждений Петра совершается тогда, когда он был уже на последнем курсе. Случилось это следующим образом. Два товарища куда-то исчезли из школы. Петр сейчас понял, что они ушли «монашества ради» в Китаевскую пустынь. Предположение его оправдались. В свободное от занятий время он отправился туда, получил благословение настоятеля о. Феодосия и провел в ските два дня, все время беседуя с молодыми послушниками, которые убеждают его оставить мир. Впечатление от их бесед получилось неотразимое. Петр перестает учиться с прежней охотой, на каникулы не едет к матери и целыми днями посещает киевские монастыри, церкви и пещеры. Наконец, он отправляется в Китаево, славившееся строгостью жизни схимников и там сподобляется увидеть «священнолепотные седины, бледно-желта и изможденна от поста и воздержания лица» нескольких монахов. Под влиянием этого, Петр объявляет о своем намерении постричься настоятелю Китаевской пустыни. Тот призывает юношу в свою келью, садится сам и обращается к Петру со словами: –
Брате, сядь зде, – указуя рукой и место оно, идеже повелеваше ми сести.
Но Петр не исполняет приказание и вместо того низко кланяется. Настоятель повторяет приказание три раза. Петр продолжает стоять молча. Очевидно, это был первый искус молодого подвижника в послушании.
– О брате, – говорит игумен, ты молил мя, да приму тебя во святую обитель нашу монашества ради. И се, в душе твоей не вижу ни следа монашеского устроения. He вижу в тебе смирения Христова. He вижу в тебе послушания и отсечения воли твоей и рассуждения, но сопротивное все. Вижу в тебе устроение и мудрование мира сего, вижу в тебе гордыню дьявола.
Затем автобиограф влагает в уста настоятеля пространное поучение на тему о монашеском смирении. Как впоследствии оказалось, троекратное приказание сесть было лишь испытанием. Узнав, что у Петра есть мать, которая может разыскать сына и взять из обители, настоятель решительно отказывает ему в посвящении, и опечаленный юноша возвращается в Киев.
В это время в Киеве остановился приехавший после турецкой войны в Россию молдавский митрополит Антоний, вместе с несколькими церковнослужителями. В Киеве они совершали служение на молдавском языке. «Коликия радости душа моя исполняешься, услышавши и сим благословенным языком Богу славословие воссылаемое, – вспоминает Паисий. – И дивны судьбы Божие, яко оттоле начаться в души моей немало любы к благословенному сему молдавскому языку и народу, и к богохранимой сей земле». Петр подружился с одним из иеромонахов Пахомием, но учение продолжалось очень вяло. Петр редко посещал училище и в конце января с ним случилось первое «искушение».
Один из его товарищей донес начальству, что Петр совсем не хочет учиться и что мать его напрасно только тратит на него свои средствах. Призванный к ответу Петр открыто объявляет ректору о своих аскетических намерениях. Что же касается «внешнего учения», то, по словам юноши, от него он не ожидает никакой пользы; «слыша бо в нем часто вспоминаемых богов и богинь эллинских и басни пиитические, возненавидев от души таково учение».
Речь Петра напоминает полемические трактаты христианских проповедников против эллинства и не обходится без обычного наставительства. Он решается даже сделать выговор ректору по поводу того, что напрасно в училище мало внимания уделяют изучению творений святых отцов. Бесплодны были увещания ректора Сильвестра Кулябки продолжать учение и наставник хотел было уже дать приказание высечь ученика. Это подействовало на Петра и он остался в школе, хотя попрежнему учился без всякой охоты.
В конце концов будущий подвижник бросает учение и решается уйти в Чернигов к своему другу иеромонаху Пахомию, так как бывший молдавский митрополит Антоний в это время был митрополитом Черниговским (1740–42). Путешествие было сопряжено с большими затруднениями. Приходилось ехать в лодке по реке. Был октябрь, погода холодная. Петр не имел теплой одежды; слабый от рождения, он с трудом управлял лодкой. Его спутники обходились с ним довольно сурово. За несколько дней белье его покрылось вшами и во время остановок он должен был стряхивать их в огонь костра.
Пахомий посоветовал Петру постричься в Любечском монастыре, куда тот и обратился. Монахи приняли Петра очень ласково, а монастырь произвел на него сильное впечатление своей скромностью и воздержанием иноков. Настоятель определил послушника на кухню, где ему пришлось нести тяжелую службу. Здесь он подружился с иеромонахом Иоакимом, который дал ему для чтения Лествицу Иоанна Схоластика. Творения Синайского аскета пришлись по душе Петру и он решился переписать их для себя. Так как свечей у него не было, то он должен был работать при свете самодельной длинной лучины, втыкая ее в скважину стены. Эта подробность очень интересна.
Переписка шла, – вспоминает Паисий в своей автобиографии, – «с великим неудобством дыма ради; не имея бо нигде прохода, низпущашеся вниз и наполняше келью мою. Егда же схождаше и ниже главы моея, отнюдь не можах более писать, но отверзах окно коморки тоя, вхождах в велику келью и ждах, дóндеже поднимашеся дым в гору. И вшед в коморку, затворях окно и писах дóндеже и паки пополняшеся дыма. И тако на всяку нощь творя, немалое неудобство к делу сему имех. Послежде же, стяжав кандило и вливая в не олею, писах при нем мало удобнее». Вскоре в Любечский монастырь был назначен новый игумен, человек строгий. У Петра с ним произошло недоразумение из-за выданной им монахам капусты без разрешения игумена и молодой послушник ушел из монастыря странствовать по разным обителям и скитам Малороссии.
Посвящение в рясофор Петр получил в Медведовском Николаевском монастыре Киевской митрополии, находящемся на острове реки Тясмины, причем при наречении ему дано было имя Парфений. Но небольшое обстоятельство заставило его переменить это имя. Одновременно с ним, посвятили другого послушника, которого назвали Платоном. При выходе из церкви монахи перепутали эти два имени и Парфения стали называть Платоном, а Платона Парфением. Паисий не желал поднимать истории из-за имени и так навсегда остался с именем Платона. Так-как Медведовский монастырь вскоре был закрыт, то Платону-Парфению поневоле пришлось уйти из него. Он опять приходит в Киев и определяется в Печерскую лавру, где в виде послушания ему указано было состоять при управляющем печерской типографией иеромонахе Вениамине, а также при типографии у иеросхимонаха Макария 1), «рукоделию учиться иконы изображать на меди». Одновременно с работами по гравированию, Платон подвизается в монашеских добродетелях, поет и читает на клиросе, описывает, между прочим, жизнь подвижников пещер, свидетельствуя, что истинная аскетическая жизнь была в то время очень развита среди печерских иноков.
Затем в автобиографии следует вводная глава: «Повесть о матери моей, что случися ей по отшествии моем от нее». Оказалось, что старушка сначала скорбела о том, что сын постригся в монахи, но затем с ней случился припадок умопомешательства: ее мучили бесы,
1). По-видимому, Макарий Синицкий, иеромонах черниговского Ильинского монастыря; последняя его работа датирована 1738 годом, Ровинский, Словарь русских граверов, 592–593.
она сильно страдала ιи все ожидали ее кончины. Чтобы отогнать бесов, она попросила читать над ней акафист и во время чтения с ней произошло чудо. Неожиданно для всех, она вдруг сказала громко, что больше уже не жалеет о сыне. Как оказалось впоследствии, в это самое время у нее было видение и она только повторяла слова ангела. Затем она сама постриглась в Святопокровском монастыре, в 5 верстах от Полтавы, где подвизалась ее родственницы и вскоре скончалась.
После смерти матери-инокини, Платон не был привязан к какому-нибудь определенному месту и с тех пор начинаются скитания его по монастырям южной России, традиционное монашеское peregrinatio academica. В некоторых из них он встречал начитанных в святоотеческих творениях старцев или монахов, хорошо знакомых с Молдавией и Валахией, дававших ему книги для прочтения. Один из них, Игнатий, к этому времени, хотел возвратиться в Валахию в свой скит Трейстены, возле города Фоккан. Он предложил Платону уйти из России, на что тот согласился. Скоро они пришли в скит Долхоуцы. Здесь жили строгие подвижники, уединившиеся в самые глухие и пустынные места. Один из них, иеромонах Рафаил, упражнялся в переписывании отеческих книг и «оттуду нуждная к телесному окормлению стяжаваше». Все они подчинялись своему старцу Василию. Отсюда наши странники перешли в скит Трейстены, где игуменом был иеромонах Дометий. Здесь Платон впервые познакомился с церковным правилом по чину Афонской горы и встретился, между прочим, с земляком схимонахом Протерием, малороссиянином из Полтавского полка из города Решетиловки. – В мире сей художеством бе златарь, – говорит Паисий. – Сей в монашестве зело прекрасные лжицы делая и продая, с неисповедимой любовью странных иноков приемля, угощаваше».
Жизнь Трейстенских подвижников описана очень подробно и Паисий не раз дает великолепные жанровые картины. Престарелый схимник кормит птиц, которые доверчиво влетают к нему в келью. А когда старец шел в церковь, птицы садились ему на голову, на плечи, летали вокруг него и весело щебетали. Когда он входил в церковь, птицы садились на крышу и ждали его выхода. Затем тем же порядком провожали его обратно до самой кельи. Кроме него в монастыре был схимонах Иоанн великоросс, который кормил братию на свои собственные средства, причем перед трапезой омывал им ноги и лобызал их. «Прочие же из них, – говорит Паисий, – преписующе книги отеческие, от сего пропитание себе имеяху»; вообще, монахи много трудились, возделывали земли, строили новые кельи и т. д.
Платона сделали поваром, но он стряпал настолько неудачно, что братия открыто выражала свое недовольство. Впоследствии дело уладилось и он научился даже печь хлеб, при чем очень комично рассказывает о своих неудачных опытах в печении хлеба: вместо хлеба у него вышла тягучая замазка. Одновременно с этим идут упражнения в аскетических подвигах и идеал строгой жизни вырастает перед ним на недосягаемую высоту. В это время в Валахию пришел старец Василий, известный Платону по России, человек необыкновенно книжный и строгий подвижник. Автобиограф сожалеет, что не имел возможности пользоваться его советами и жить вместе с таким мужем, так как Василий вскоре уехал в свою обитель.
Однажды в Трейстены прибыл иеромонах Осия с Афона. Во время его пребывания в монастыре не случилось ничего особенного, но при прощании, обращаясь к трем молодым послушникам, он сказал:
– Оставайтесь с Богом и вы, святые три отроци!
Монахов поразило совпадение начальных букв имен трех послушников – Алексея, Алексея и Михея – имен трех вавилонских отроков – Анания, Азария и Мисаила. Поэтому, когда их постригли в рясофор, им дали имена библейских ревнителей праотцевой веры.
При описании своей жизни в этом валашском монастыре Паисий останавливается на иеромонахе Михаиле, который имел такой обычай. «В недельные и праздничные дни, по трапезе немного прошедшу времени, исхождаше из кельи и седяше близ церкви на траве зеленой под древесы садовными, яже бяху окрест церкви. Приходяще же и братья седяху близ старца и начинаше старец беседовати к братии». Такие душеспасительные беседы бывали не только по праздникам, «но и по ночам, егда случахуся луною просвещаемы бывати, собирающеся с старцем братия на томжде месте беседоваху до полуночи, с сими же и аз последнейший, седя и слушая прилежно слушая глаголемых».
Величковскому было определено послушание смотреть за скитским виноградным садом, который находился на горе, в версте от монастыря. Игумен дал ему заповедь – не есть винограда до трапезы. Но сочные гроздья казались ему такими соблазнительными, что он наедался до обеда и на трапезе почти ничего не ел. От этого он заболел, исхудал, спал с лица. Впрочем, по сборе винограда он опять поправился. Платону была отведена келья далеко от церкви и однажды он не услышал клепания в било на утреню. Когда он проснулся и пришел в церковь, то уже прочли Евангелие. Платон очень скорбел по этому поводу «и толико объят мя срам неисповедимый, яко на божественную литургию отнюдь не могох пойти, но отошед далее от кельи, седях на землю и плаках». Игумен заметил, что брат Платон не приходил в церковь, и послал разузнать о нем монаха Афанасия. Происходит трогательная сцена, полная драматического движения. Платон плакал, рыдал, упал на землю перед старцем, ничего не мог говорить и т. д. «И оттоле, донележе тамо пребывах, не дерзах на одре лежа спати в нощи, бояся подобного случая, но сидя на лаве, спах мало».
В октябре в скит Трейстены пришел схимонах Онуфрий из Архангельского скита Кырнула на реке Бузеу, до этого живший в течении долгого времени на высоких горах Валахии. В беседе с братией он поведал им «красоту места оного, и здравие воздуха и воды, и прочие угодия к житию». Рассказ Онуфрия подействовал на Платона и вместе с несколькими монахами он отправился на некоторое время в Кырнульский скит. «Пройдохом, – говорит он, – в предлежащий нам путь превеликими лесами и полями, и прекрасными высокими горами».
Опять черта, связывающая возрождение мистицизма в ХVIII веке с византийско-болгарскими исихастами XIV века: любовь к пейзажу, чувство красоты в природе. В памятниках агиографической литературы другого времени мы не найдем подобной любви к внешней природе.
Платон занял одну келью вместе с отцом Азарией, а затем переселился в келью более отдаленную. Затем Паисий описывает церковь и монастырь Кырнул, созданный валашским господарем Мирчей воеводой, воды, сад с фруктами, афонский чин и обычаи монастыря. Особенно близок он был к иеромонаху Алексию, «иже овогда убо чтяще нам от книг отеческих и сказование нам силу словес чтомых пространнейшею беседой, овогда же беседоваше к нам по богоданному разуму своему и наставляше нас советом своим духовным».
Иногда Платон навещал пустынника Онуфрия, пребывавшего в безмолвии в своей кельи, на расстоянии одного часа ходьбы от монастыря. «Путь бе прекрасным лесом и келия его бе на конце горы оныя, от неяже далече видяхуся прекрасные пустыни, горы, холмы и раздолья, все преисполнены великими лесами. И низше кельи его бе источник воды приснотекущий, к нему же ступеньки схождаше почерпать воду и восхождаше». Рукоделие Онуфрия состояло в производстве деревянных ложек, тарелок, чаш, малых и больших коробок из липового дуба с крышками. Он с охотой пересказывал молодой братии разные эпизоды из жизни восточных анахоретов, «и аз немалу отраду в души моей сподобляхся иметь», – прибавляет автобиограф.
Пребывание в Кырнуле продолжалось недолго, так как Алексей получил приказание от своего духовного отца, старца Михаила, возвратиться в Трейстены для того, чтобы отсюда вместе идти в Пояноворонскую обитель. Платон остался один. Вскоре и Кырнульский игумен ушел куда-то. Новый игумен, по имени Варфоломей, был учеником старца Стефана иеромонаха, «много лет пожившего в пустыни в пределах Черниговских. Егда же возбранено бе в России по пустыни монахом жити, тогда со всечестнейшим старцем отцем Василием схимонахом и с прочими ревнители во Угровалахийскую землю пришед, вселился во един скит, именуемый Валя Штиопулуй, идеже и жизнь свою сконча». Новый игумен оказался опытным и добрым «старцем». Он выстроил новую просторную келью специально для собеседований и общей трапезы и, между прочим, разрешил монахам есть кислое молоко и сыр, приносимые богомольцами. Рыбы в том ските не было.
Здесь прерываются автобиографические записки Паисия и для дальнейшего изложения мы должны пользоваться Григорьевым пересказом, выбирая из него наиболее характерные подробности.
В Валахии Паисий пробыл немного более трех лет, с целью изучить румынский язык. В это время ему было 24 года и, как необходимую ступень к подвижнической жизни, молодой монах должен был совершить путешествие на Афон. Это было в 1746 году.
Раньше мы указали, какую память по себе оставил Паисий в России. To же самое можно сказать и относительно Афона. Такой же популярностью пользуется память о Паисии и на Афоне, в особенности в возобновленном им Ильинском ските. Очень возможно, что благодаря давнишней вражде афонских монахов разных наций, в глазах малорусских иноков Ильинского монастыря образ Паисия получил какой-то националистический характер. Теперь Паисий считается борцом за малорусских монахов против греческих притязаний.
Первый из посещенных им монастырей была лавра св. Афанасия, далее – Пантократор, где кроме греков были и славянские монахи. Автор «Жития» описывает высокие монашеские подвиги Платона, его воздержание, умерщвление плоти, молитву, безмолвие и т. д. В то же время он читал книги, которые брал из болгарских монастырей. Прошло еще три с половиной года. Из Валахии прибыл на Афон известный уже нам старец Василий из Мерлополяны. Молодой анахорет просит опытного в постнических добродетелях старца посвятить его в мантию, что и было совершено в 1750 году.
Через четыре года слух о новом подвижнике разнесся по св. Горе и к Паисию стали приходить ревновавшие о безмолвном житии иноки, среди которых были, между прочим, и из Валахии. Всем им Паисий говорит о трудности монашеской жизни и биограф влагает в уста старца пространные поучения на аскетические темы.
Новых учеников принимал Паисий не особенно охотно и выдерживал их на предварительном испытании по 3 и по 4 года. Когда около него набралось 8 учеников «молдавского языка», то пришлось приобрести келью св. Константина с церковью; за ними явились еще 4 ученика, но уже «словенского языка». Это было незадолго до 1757 года.
«И начаша чести и пети молдавским и словенским языком правило в церкви», – читаем в Житии. Естественно, братия нуждалась в священнике и духовнике, но Паисий долго отказывался принять священство, говоря, что из-за этого только он и ушел из Валахии. В конце концов им удалось упросить его и Паисий сделался иеромонахом.
Наконец, монахам стало тесно в прежней кельи и, получив благословение пребывавшего на Афоне патриарха Серафима, Паисий переселился в пустовавшую келью прор. Илии, принадлежавшую тому же Пантократорову монастырю и начал строить собственный скит. Общими усилиями создана была церковь, трапеза, пекарня, поварня, странноприимница и 6 келий, так-как старец решил не принимать больше 15 братий. Монахи ревностно соблюдали правила святой веры, причем опять румыны были отделены от славян. Но братии прибывало; чинное служение, смирение и молчание монахов нового скита, – все это привлекало новых учеников. Братия непрестанно трудилась, «и сам старец книги отеческие (вся убо жизнь его во бдении всенощном бяше и более трех часов не можаше спати), переводя я с греческого на славянский язык. Изучися бо помощью Божией вскоре не точию простого греческого, но и эллинского, от общего своего брата, именем Макария, добре ведяща той язык, и в начале под руководством оного преводяше». Между прочим, Паисий пользовался расположением патриарха Серафима, который часто приезжал к нему на осле и подолгу беседовал о духовных и душеспасительных предметах или же приглашал Паисия совершать богослужение в Пантократоровом монастыре.
Опять черта, сближающая Паисия с исихастами XIV века: «И тамо служаше греческим языком, – рассказывает Григорий, – не спешно и благоговейно со страхом Божиим, непрестанно слезами ланиты свои омочая: никогда же бе можаше без слез святую литургию прослужити во всей жизни своей. Святейший же патриарх, стоя со слезами, глаголаше: слава Тебе, Господи, слава Тебе! А стоящие в алтаре, видяще его тако всего ко Богу простерта, паки изменена и плачуще, едва могуща возгласы глаголати, толико умиляхуся и плакаху, яко иные, не могши и стоять во алтаре слез ради, исхождаху».
Подобно тому, как у Григория Синаита был противник, известный калабрийский монах, так и у Паисия оказался такой же завистник в лице престарелого монаха Афанасия, молдаванина, из скита Капсокалива. Он хулил ту самую умную молитву, которую проповедывал Паисий. Афанасий пишет Паисию послание, в котором рядом с дружелюбными наставлениями были хулы, укоризны и многие несправедливые мудрования. Собор духовников приказал Паисию ответить Афанасию и обличить его. Таким образом появилась первая редакция трактата Паисия об умной молитве в 14 главах, повторявшего многие места известных Слов против ереси Акиндина и Варлаама. Заблудший монах познал в конце концов свою ошибку и просил прощения у старца.
Между тем число братии настолько увеличилось, что пришлось переселиться в монастырь Симонопетра и затем подумать о переселении в Валахию. Происходит трогательное прощание с патриархом и Паисий отплывает с Афона. Монахи разделились на две партии: на одном корабле ехали славяне с самим Паисием, на другом – молдаване с отцом Виссарионом. Они вышли на берег в Галаце и остановились в ските Варзарештах. Но ни в одном из валашских монастырей не оказалось свободного места и Паисий уходит в Молдавию.
Когда а монастырях северной Молдавии появился старец Паисий с целой школой переводчиков и переписчиков, и обновил упавшее молдавское монашество, – старой славяно-румынской культуры, можно сказать, здесь уже не существовало. Одновременно с греческим влиянием и началом возрождения румынского народа на национальной почве, было поднято сильное гонение на все следы славянства, которое не находило уже защитников в лице самих румынских книжников и должно было искать поддержки извне. Таким деятелем и был Паисий Величковский, принадлежавший к той семье замечательных духовных деятелей, которыми так была богата старая Малороссия.
Молдавский митрополит Гавриил и господарь Григорий Каллимах приняли Паисия с радостью и отдали ему пришедший в упадок монастырь Драгомирну со всеми угодьями, освободив его, согласно старинному обычаю, от всяких налогов и даней. Но так как Драгомирна принадлежала радовской епархии, то митрополит Гавриил просил епископа радовского, «да вручить Паисию монастырь со всей любовью и подобающей честью». Одним из первых событий в жизни обновленного монастыря было посвящение Паисия в схиму, но с оставлением прежнего имени. Затем было учреждено общежитие по чину святой Горы, по уставу Василия Великого, Феодосия Великого и Феодора Студита. Идеалом монашества, по мнению Паисия Величковского, должна быть киновия со всеми атрибутами этой строгой аскетической организации. Устав Паисия интересен еще и тем, что на основании его мы можем составить некоторое представление o монашеском быте более отдаленных времен, быть может, тех монастырей XIV века, в которых подвизались византийские и болгарские мистики. Несомненно, Паисий собрал во время своего пребывания на Афоне все сведения об устройстве монастырей той эпохи, которую желал воскресить в Молдавии.
Нам кажется, что Паисий мог привести в исполнение свой заветный идеал древнего монашества только в одном из мало популярных монастырей северной Молдавии. В этом отношении Молдавия представляла необыкновенно благоприятную почву. Сюда стекались монахи из разных мест, начиная с России, главным образом, Украйны и кончая Грецией. Монастырская жизнь стояла в стороне от начинавшегося уже тогда чисто румынского возрождения и «славянский» характер реформы Паисия не нашел себе тех противников, которые естественно могли бы быть во всякой другой стране. Характерно и то, что только в интернациональной Молдавии Паисий мог создать довольно архаичный книжный славянский язык, правда с преобладанием русских черт. Итак, все благоприятствовало обновлению монастырской жизни и старой церковно-учительной славянской книжности. Прежде всего было обращено внимание на книжное благоустройство монастыря. Начальником над больницей был поставлен опытный в этом деле старец Онорий. Усиленные занятия Паисия по переводу книг с греческого на славянский и молдавский чередовались с поучениями неутомимого старца за трапезой и чтением новых переводов. Результатом таких необычных уже для XVIII века книжных и аскетических трудов явилось умножение братии и преуспеяние ее в монашеских подвигах, что несказанно радовало старца. Особенно предостерегал он своих учеников от любостяжания, при чем предсказывал разорение общежительного устава именно от «любоимения». Пророчества Паисия напоминают нам черты византийских и болгарских мистиков XIV века. Между прочим, он предсказал лютую смерть господарю Григорию Гике, увидев несколько раз во сне меч, висячий над головой молдавского правителя на одном волоске; и действительно, по приказанию султана, Гике отсекли голову. Другой раз, Паисий долго увещевал одного из своих монахов исправиться. Но тот не слушался и на третий день утонул. Третьему он предсказал смерть в дороге.
Одновременно с началом русско-турецкой войны, в 1768 году Молдавию постигли и другие бедствия – мор и голод; а когда в 1774 году, после Кучук-Кайнарджийского мира, русские войска ушли из Молдавии, то Австрия предъявила к Порте свои притязания на Буковину. Монастырь Драгомирна отошел к Австрии и монахи впали в печаль, жалуясь господарю и митрополиту на то, что не могут теперь «под папистами пребывать», прося дать им Секульский монастырь. Господарь согласился и в 1773 году Паисий, вместе с 350 монахами, переселяется в Секул, причем переносит сюда и созданный им общежительный устав. Но вскоре и Секул стал тесен для многочисленной братии Паисия, и он снова обращается с просьбой к господарю Константину Мурузи о предоставлении ему более вместительного монастыря. Сенат указал господарю на Нямецкий, как на монастырь, наиболее удобный для переселения Паисия.
Получив разрешение перейти в Нямец, по свидетельству Жития, Паисий горько плакал, болезненно и неутешно рыдал; он предвидел гибель «душевного устроения» своей братии, так-как в богатый монастырь, наверное будут приезжать гости и знатные лица и своим пребыванием нарушать мирное течение монашеской жизни. Старец перестал есть и спать, так-что братия боялась даже, чтобы он не умер от безмерной печали. Но делать было нечего, и в навечерие Успения 1779 года Паисий покинул Секульский монастырь. Очевидец этого переселения, Митрофан описывает трогательную сцену прощания великого старца с монастырем и торжественно-простого передвижения монахов в Нямец. Пред нами великолепная картина, словно выхваченная из какого-нибудь древнего восточного Патерика. Престарелый и больной Паисий не может идти и должен ехать на повозке, а братия окружает его со всех сторон, словно пчелы матку, слушая духовные беседы своего наставника.
Преобразования в Нямецком монастыре были такого же характера, как и в двух предыдущих. Опять особое внимание было обращено на больницу, гигиенические условия которой были поставлены очень высоко и на широкое страноприимство, что дает повод автору Жития назвать Паисия вторым Авраамом. Число братии увеличилось уже до четырехсот. Раз в год Паисий посещал Секульский монастырь, где жил по 9 дней, поучая монахов на славянском и молдавском языке. Во время второй турецкой войны, в 1790 году в Нямецкий монастырь приехал архиеп. Амвросий Серебренников. Он посвятил Паисия в сан архимандрита. С этого приблизительно времени начинается то падение строгой жизни монахов, которое еще раньше предвидел прозорливый старец; по словам автора Жития, причинами была «молва, излишество, мятеж и коемуждо свое его о себе попечение и сих ради божественных и отеческих писаний чтение и себе внимание оставление». Тем не менее, сам Паисий не оставлял трудов по переводу и переписке книг и составитель Жития по этому поводу восклицает: «О, бесстрашнейшего и свята мужа! О души чистой, соединенной с Богом! Весь любовью прилеплен бе к Богу, весь и ко ближнему разливашеся любовью». Наконец силы стали изменять старцу, он не мог уже переводить что-нибудь вновь и только просматривал свои прежние труды; не мог он выходить из кельи и 15 ноября 1794 года, на 72 году от рождения тихо скончался, оплакиваемый всей братией. Погребение было совершено всем собором, так-как приглашенный для этого епископ гушский Вениамин опоздал.
Похоронен Паисий в Вознесенском храме Нямецкого монастыря у правой стены. Над его могилой висит большой портрет почившего, писанный масляными красками. Надпись на мраморной могильной плите до сих пор не издана. Она писана очень красивой вязью, типичной и для XVII века; левый столбец занят славянской надписью, правый румынской. Приведем славянскую часть:
«Зде почивает блаженный отец наш иеросхимонах и архимандрит старец Паисий малороссиянин, иже от Афонской горы с 60 учениками в Молдавию пришед и ту множество братий собрав и общежитие собою обновив, ко Господу отиде 1794 года ноембрия 15, во дни благочестивого господаря Михаила Суцула воеводы и преосвященного митрополита Иакова».
Память о Паисии до сих пор жива в Нямецком монастыре, не смотря на то, что монастырь пережил тяжелый антиславянский кризис в половине XIX века, что все славянское теперь из него изгнано. что устав Паисия заменен более легкими обычаями греческих монастырей, а богослужение совершается только на румынском языке. Первые старцы Нямецкого монастыря после Паисия были малороссы. Благодаря им заведена типография, из которой вышло много ценных изданий славянским шрифтом, а живые сношения с южной Россией поддерживались до 50 годов прошлого столетия. Из румынских иерархов особенно почитал Паисия известный митрополит молдавский Вениамин Костаки.
Паисий замечателен не только как аскет и администратор, но и как неутомимый писатель. О книжных трудах Паисия известно было до сих пор очень немногое. Инвентарь оставшийся после него в Нямецком монастыре библиотеки показывает уже круг книжных интересов нашего переводчика; подробное исследование рукописей Паисия и его приемов при переводе может послужить темой для очень интересного самостоятельного труда. Из одного только списка вновь переведенных Паисием аскетических творений видно, что возрождение монашества и славянской письменности Молдавии во второй половине XVIII века во многих чертах было повторением того религиозного и культурного движения, которое имело место в XIV веке в Византии и Болгарии.
Скажем поэтому несколько слов о Паисии, как книжнике. Мы видим уже, что списыванием книг юноша Петр занимался еще в России, когда ему было около 17 лет. Но это были лишь случайны труды. Первым толчком к сильному аскетическому перелому в его настроении и к систематическим книжным работам он обязан знакомству с валашскими монахами. На Афоне он образовывает уже целую школу переводчиков и переписчиков. Почерк Паисия передался и ученикам его. С каждой переведенной и исправленной им рукописи делалось по несколько копий, из которых некоторые попали в русские библиотеки. Усиленная работа в этом же направлении начинается со времени переселения Паисия в Молдавию, а именно в монастыре Драгомирна, вскоре после 1763 года. В Григорьевом Житии старца Паисия следующим образом объясняется цель истинных трудов книжных трудов Паисия: «Таже, дни и нощи иждивая со братьями молдавского языка, вишереченным Макарием и Илларионом даскалом и прочими ведущими эллино-греческий язык, – отец наш трудяшеся в переводе на молдавский и славянский языки отеческих и богословских книг. И егда собирахуся вся братия от внешних послушаний в зимнее время и наступаше пост Рождества Христова, тогда начинаше из оных переведенных книг соборне поучение творити от первой седмицы поста и продолжаше до субботы Лазаревой. На всякий бо день, кроме недели и праздников, собравшимся всем братьям в вечер в трапезу и зажженным бывшим свещам, прихождаше отец наш. И сед на обычном своем месте, чтяше или книгу святого Василия Великого постническую, или святого Иоанна Лествичника, или святого Дорофея, или святого Феодора Студита, или святого Симеона Богослова, или иных богоносных отец. В един убо вечер славянским языком поучение бываше, в другой же молдавским. И егда бываше киим языком поучение, тогда другого языка братия чтяху навечерие. Старец же поучение творя, абие толковаше, приводя свидетельство от святого писания обоего завета и от богоносных отец учения». Действительно, на полях всех рукописей автобиографов Паисия находим отрывки из греческого текста, с которым он сверял свои переводы.
Биограф Паисия рассказывает, что свои книжные труды старец не оставлял в последние годы жизни. «Тем же и сам даже до смерти своей зело прилежаше к переводу с эллино-греческого на славянский язык отеческих и богословских книг, – говорит Григорий, – да оставит пользу и окормление душ хотящим и ныне подвизаться, ревновать же и внимать учению богоносных отец наших. Како же писаше – удивляться подобает: немощен бо телом отнюдь бяше и во всем правом боку бяху ему раны. На одре убо, идеже почиваше, окрест облачаше себя книгами: ту положены бяху словари разноязычные, Библия греческая и славянская, Грамматика греческая и славянская, книга из нее же перевод творяше, посреди же свещи. Сам же яко малое отроча, едя согнувшеся, всю ночь писаше, забывая и немощь тела, и тяжкие болезни и труд». Совершенно больной, почти не встававший с постели, старец все-таки продолжал писать. За несколько дней до смерти он перечитывал свои переводы и кое-где делал исправления.
Таким образом, Величковский замыкает собой длинный ряд писателей-славян, работавших на книжном поприще в придунайских государствах Молдавии и Валахии с конца XIV и до конца XVIII века. Но вся его деятельность не оставила почти никаких следов в Молдавии и прошла как-то бесследно. Быть может, это объясняется тем, что вся деятельность Паисия стоит как-бы вне времени и пространства. Его обращение к старым византийско-болгарским книжным традициям уже само по себе носило искусственный характер, чуждый всякой национальности и эпохи. На румынское монашество он не мог влиять и его обаяние не перешло за стены Нямецкой обители. Для болгарских иноков его направление не могло подходить ни в одном отношении. Оставался один север. И вот, значительная часть учеников Паисия ушла в Россию, а небольшая группа его последователей, убежденных аскетов, в половине прошлого столетия основала на юге Бессарабии Ново-Нямецкий монастырь, где до сих пор сохраняются заветы великого старца во всей их первоначальной чистоте.
А. И. Яцимирский.