Саксы. Завоевание Британии. Христианство в Ирландии

Между тем как Франки становились преобладательной силой на Западе, другое германское племя усиливалось на севере и северо-востоке Германии, и клало основание государству, ныне державствующему во всех частях света. Последние выселенцы из Скандинавии, Саксы³², дружина слабая в своих началах, так же как и все дружины, выселившиеся из северного полуострова, сделались основой великого союза, в котором сливались стихии германская и славянская. Большинство числительное было бесспорно германское; но начало славянское имело, бесспорно, если не большее, то, по крайней мере, равное участие в духовном развитии народа.

Так, например, царские династии в Англии вели себя иногда от Водана (Одина), иногда же считали его только одним из своих родовых коленников, но всегда весь народ поклонялся славянским богам Чернобогу и Сибе³³podpis, а, по позднейшим свидетельствам, в Германии он поклонялся также Бел-богу³⁴podpis. Религиозное же первенство не могло не быть сопряжено с большим влиянием на весь быт жизни, на строй и лад ума. Влияние Славян на самый язык древних Англо-Саксов совсем не оценено; но оно является при самом поверхностном изучении во множестве слов. Таковы например, ваш в начале слова wassail, седло (жилища) в settle, сей – se, огромный в podpisrumnepodpis, опять в epodpisftpodpis, лада (жена) в lady, любовь (любы) в lufu, самый в same, век, вечный в есе, есpodpisanpodpis; суть, сущий в sooth (sothan), хлеб в hlaf, владыка (которого корень находится в ладить – уладитель, т. е. миротворец, а не в воля и деять) в саксонском vlepodpisdpodpisуpodpiskpodpis, и т. д. Но одни имена богов уже представляют свидетельство, к которому нечего и прибавлять³⁵podpis.

Союз саксонский стал усиливаться по мере того, как многие прежние союзы (например, Готы, Вандалы, Бургундцы и пр.) стали выселяться на юго-восток или подвигаться к западу, как Франки.

Вскоре с ужасом узнала про Саксов слабеющая Империя. Иногда дружины их, пробиваясь сухим путём между сильными племенами прирейнскими, доходили до границ Галлии, но гораздо чаще налетали их корабли на беззащитные её берега. Против Саксов были бессильны Римские флоты; вскоре бессильной оказалась и новоучреждённая береговая стража. Новая гроза явилась для западной империи из пучин океана, доселе охранявшего её пределы. Франки, лишённые своих прибыльных разбоев морских, видели со страхом возрастающую силу Саксов на западе. Северный и западный берега Галлии уже носили имя берега саксонского³⁶, и завоеватели врезывались глубже и глубже в римскую область, очевидно приготовляясь к основанию сильного государства. Общая опасность и общая вражда соединили Римлян и Франков. Их совокупные усилия остановили успехи Саксонцев; но гроза ещё не миновалась. Судьба отвела её на север и определила другое поприще для славы и завоеваний морских витязей.

Британия (т. е. Англия и Шотландия) долго была подчинена римским законам, за исключением её северных оконечностей. Немногочисленные туземцы, по большей части Кельты и Кельто-Кумрийцы или Беолги с примесью Иберцев на юго-западе и Славян (Менапиев, Моринов, а иногда и Венетов западных) покорились после не бесславного сопротивления. Провинция была романизована, также как Галлия, и получила новую жизнь просвещения, градостроительства и законного порядка. Но и в Британии, как и везде, эта жизнь полицейского благоустройства и тишины и даже роскоши осталась бесплодной. Она создала города, башни и дворцы; она не создала духа и силы. Когда ослабла держава мировластительного Рима, наёмные дружины германских дикарей стали охранять заморскую провинцию, отражая других северных дикарей, угнетая жителей, а иногда возводя на временный престол временных императоров, которых притязания распространялись на близлежащую Галлию. Британия повторяла в своём тесном просторе те жалкие явления, которые представлял весь современный Запад. Наступило время падения для Рима. Области его наводнены были племенами германскими; борьба с Гуннами нанесла ему смертельный удар. В то время остатки легионов и военных сил в Британии возвели в чин императорский человека мужественного и предприимчивого³⁷. Он мог бы по всей вероятности удалить ещё надолго гибель провинции. Безумное желание обширнейшего царства, может быть, безумная надежда спасти западную империю, увлекли его на юг. Все воинские силы Британии последовали за ним, и уже не возвращались. Далёкий остров был предоставлен собственному бессилию. Невелики были опасности, угрожавшие ему: Франки и Саксы были заняты Галлией; а северные горцы (Пикты и Скоты или Каледонцы) были так ничтожны, что достаточно было одного легиона для их укрощения. Опасность была одна, неизбежная, неотвратимая, – внутренняя безжизненность.

Христианство давно проникло в Британию из Галлии; но, вероятно, не из одной Галлии: ибо во многих отношениях развитие его было богаче и плодотворнее у Кельтов британских, чем Кельтов южных. Оно проникло и за пределы Империи в Зелёный Остров, охранённый океаном от римского меча. Там проповедь была не в одних городах: народ был цельный, говорящий одним языком и живущий одной жизнью; духовенство было с народом и от народа; оно распространяло не наречие Римлян, а учение Евреев.

Там христианство не было связано с властью и с гражданским порядком строгого римского права; оно не было и не могло быть институтом; оно шло от человека к человеку, от мысли к мысли и сохраняло свой характер веры и мысли. Наконец, оно проповедовалось не одними учителями западного мира. Рим не знал торговли, но сильное торговое движение происходило в римских областях мимо начальств и властей. Пристани Ирландии (мы на это имеем свидетельство современное)³⁸ были чаще и более посещаемы мореходцами, чем гавани Британии и северной Галлии. И нет сомнения, что многие из этих кораблей шли из той дальней области смелых Семитов, некогда бороздивших все волны всех океанов и никогда не забывавших своей прежней славы и прежнего достояния до окончательного падения своего перед средне-азийской грозой³⁹. Таковы предания Зелёного Острова и западной Британии, состоявшей с ним в постоянных сношениях. Зато и христианство получило в нём характер, совершенно чуждый всему Западу и вполне подобный восточному⁴⁰, зато жизнь духовная проявилась в нём в своём личном величии, а не в принудительности внешней; зато Ирландия озаряла западную половину средней Европы светом своей тёплой и живой веры и заслужила от невольного удивления современников высокое прозвание острова святых.

Беспристрастная оценка духовного состояния Ирландии (ещё не вполне обращённой к новой вере, но глубоко проникнутой ею) одна только может объяснить историю Британии после удаления римской и отчасти провинциальной военной силы. Восточная и юго-восточная Британия утратила всю самобытность жизни народной и усвоила себе всю внешность и всю мертвенность римского мира. Обычаи были римские, наречие и бо́льшая часть населения городов, созданных Римом, были римские. Когда удалилась защита легионов и войска, образованного по общему образцу Империи, Британия явилась бессильной против ничтожных врагов своих, диких жителей Каледонии. Запылали села и города, кровь полилась струями с конца в конец несчастной области. Глубокое отчаяние пробудило минутную энергию. Дикари были побеждены и выгнаны; но долгая борьба была не по силам народу, привыкшему жить под чужим щитом и чужим разумом. Он призвал извне защитников, будущих владык. Тогда явилось противодействие.

Христианство обняло не только восточную и южную Британию, вполне подчинённую Римлянам; оно захватило также и полунезависимый запад её и вполне независимые округи гористого северо-запада. Но характер его был разный по различию отношений туземцев к Риму. Романизованная область походила во всём на Галлию, с той только разницей, что близость Эрина и независимых округов, принявших христианство, сообщала учению церковному стремление более духовное и внутреннее, жизнь более свободную от политического влияния всемирной державы. В Ирландии христианство, вполне свободное от примеси римской, развивалось согласно с характером народа и смешивалось часто с тайными учениями древней местной религии, высокой и отвлечённой, но суровой и заклинательной, как все религии, принявшие на себя печать палестинских или финикийских Кушитов.

Века и развитие учения очистили во многом христианство Ирландии прежде его вторичного искажения; но все свидетельства об кульдиях⁴¹podpis, как в Ирландии, так и в Шотландии, о многих святых, о самом Патрикии указывают на переход из друидизма в христианство и на преобладание заклинательного начала, заметного иногда, хотя в меньшей степени (по причине соседства с иранской Элладой) в сказаниях о жизни отшельников или учителей области кушитской, т. е. Египта и южной Сирии.

Влияние Ирландии на Британию было полезно во многом: оттуда шли разумение высшее, духовная речь на языке народном и желание вникнуть в смысл веры, не довольствуясь обрядом и институтом. Британия и земля ирландских Скотов обращали в продолжение многих веков взоры свои на Восток, как на источник просвещения, пренебрегая тёмным Западом. Личная мысль, долго подавленная исключительной государственностью Рима, пробуждалась и стремилась к новым путям знания; но пробуждённая мысль дала на крайнем Западе, также как и на Востоке, повод к раздорам в мире христианском. Пелагий и его сотрудники создали учение о свободе воли, долго волновавшее церковь. Оно было отвергнуто; оно противно основному положению христианства о необходимости утраты человеческой личности для приобретения высшей личности в недрах Божества; но оно важно как свидетельство о превосходной умственной жизни в кельтском Севере перед романизованным Западом; оно ещё важнее как свидетельство о юридическом направлении самого догмата в мире, более или менее получившем первые зачатки просвещения из чисто юридического Рима. Патриархи римские преследовали пелагианство, они посылали учителей своих на словесную войну в области заокеанические (например, Палладия, смешанного впоследствии с древнейшим Патрикием не без намерения⁴²); они победили, изгладив, по-видимому, пелагианство; но прошли века, и римский католицизм стал проповедовать и предписывать постановления, в которых отзывается характер пелагиева учения⁴³.

Разбирать, до какой степени прав Восток, когда он обвиняет Запад в полу-пелагианстве, дело богословов, а не историков. Но историк обязан заметить, что пелагианство представляет стремление к определению взаимных юридических отношений Бога и человека, и что позднейшее учение Рима стремится к тому же определению, строго и постоянно удерживая личность человека, как действующую самобытно и получающую права вне благодати, и, по крайней мере, сверх милосердия Божиего (acta meritoria, merita sanctorum и т. д.). Историк обязан это заметить, дабы уразуметь историю, ибо развитие судеб человечества темно для того, кто не понимает его духовного развития.

Другое влияние Эрина, как средоточия независимой жизни кельтской, выразилось в горных округах западной Британии. Христианство Валлийцев и Скотов, занявших уже часть берегов противоположных Ирландии, приняло направление совершенно чуждое своим началам. Оно сделалось достоянием друидов, заклинателей и певцов и перешло в мистическое учение, принадлежащее во всех отношениях тёмному и страстному миру древних мифологий. Тут ярко пробудилась энергия воли и действия, тут загремела могучая песнь, которой Кельты могут гордиться, как древнейшим памятникам северной словесности; тут раздались голоса Аневрина, Лливарк-гена и Талиесина и создался целый сказочный мир фантазии, в котором черпала вся Европа: мир роскошный, дивные песни, первые листы того поэтического венца, который назначен был островам британским. Эта таинственная поэзия с её кровожадным восторгом, эта дикая сила воли и стремление к жизни боевой были чужды христианству и чужды романизованному востоку Британии. Они явились, как противодействие, в ту эпоху, когда жители провинции, привыкшей к неге и миру, утомились борьбой с каледонскими дикарями и призвали на защиту других, более опасных дикарей⁴⁴.

Характер движения кумрийского во время нашествия Саксов выражается очень ясно в современных песнях, полных символов и заклинаний, и в мифических лицах волхва-Мерлина (или Мердина) и особенно Артура, которого история не смеет до сих пор ни принять, наперекор летописцам, ни отвергнуть, наперекор поэтам и преданиям. Беспристрастная критика узнаёт в языке песен, так же как в Мерлине, в Артуре и его круглом столе (эмблеме солнца или мира), в рассказах о святом копье, о чаше святого Грааля, о борьбе с драконом и пр., тот язык древних таинств, в котором ничто не называется, а всё облекается в символ (как например, Артур – символ Кумрийцев, Мердин – символ самых друидов); ту слепую мудрость жреческих каст, которая вкладывает в ежедневный исторический мир свой произвольный смысл, понятный только для посвящённых, и то уродливое сочетание христианства с друидизмом, которое должно было развиться в отдалённой области, не совсем утратившей своей народной друидической жизни и оторванной от благодетельной опеки остального христианского общества. Внимательное изучение памятников покажет, вероятно, в мифологии артурова цикла много примеси из других мифологий, распространившихся во всей Империи в первые века христианства (например, следы таинств приевфратского Митры); но уже и теперь можно видеть влияние римской власти в понятии о вожде, как императоре, и во многих других подробностях. Точно также можно угадать и распространение этих новых тайных учений Валлиса кумрийского на Арморику (как видно из преданий города Тура) и сочувствие с ними приокеанской Венетии, засвидетельствованное присутствием князя Передура из племени Венетов (западных Славян) в рыцарском круге мифического валлийского героя.