Из писаний благочестивейшего императора Мануила II Палеолога

Личность и писания византийского императора Мануила II Палеолога (1350–1425 г.) еще не были предметом специального изучения русской церковно-исторической науки. Правда, в историях Византии, написанных нашими знаменитыми византологами: у Васильева ¹, Георгиевского ² и особенно у Успенского ³, мы находим общия описания деятельности и эпохи императора Мануила. Этим все и ограничивается. Что касается многочисленных писаний ученого и благочестивого царя, то ни одно из них не было переведено ни на какой язык, кроме латинского, нам не удалось обнаружить ни одного из его сочинений в переводе на какой нибудь современный язык; так и в библиографическом обзоре русских патристических текстов, сделанном покойным архимандритом Киприаном (Керн) ⁴ не имеется русских переводов сочинений Императора Мануила. Западная церковно-историческая наука, имевшая большия возможности, в большей мере и оценила значение личности императора Мануила Палеолога и его писаний. Интерес к сочинениям сего ученого православного Монарха возник на Западе издавна. Итальянский монах 17-го века Ипполит Марачи (Maracci) сделал перевод на латинский язык двух его сочинений, посвященных Божией Матери: слово на Успение и молебный канон по поводу угрожавшей Константинополю опасности ⁵. Фабриций (17 в.) в своей монументальной “Bibliotheca Graeca” приводит все известные ему сочинения царя Мануила ⁶. Минь поместил целый ряд сочинений царя Мануила в 156-м томе греческой серии «Круга Патрологии», латинские переводы монаха Марачи, биографическия данные о царе Мануиле, а также выдержки из Фабриция. Легран издал 64 письма императора Мануила и греческий текст молебного канона Божией Матери ⁷, который доселе был опубликован лишь в латинском переводе монаха Марачи. Мгр. Жюжи поместил греческий текст Слова на Успение (известный доселе также лишь в латинском переводе) в 16-м томе “Patrologia Orientalis”, присовокупив предисловие к сему ⁸. Недавно были изданы два важнейших документа, относящихся к деятельности императора Мануила в Фессалониках в 1382–7 гг.: письмо его к Кавасиле и Речь к гражданам Фессалоники ⁹. Из отдельных монографий, посвященных императору Мануилу, на первом месте стоит, и по времени и по значению, монография Берже де Ксиври ¹⁰, которая сразу же была отмечена Крумбахером в его известной “Geschichte der byzantinischen Literatur” ¹¹, указавшим еще и на ту её ценность, что автор дал хронологическую таблицу сочинений императора Мануила и имеющихся рукописей с его творениями. Сам Крумбахер дает общия данные об императоре Мануиле и приводит известные ему сочинения его ¹². Мгр. Л. Пти принадлежит прекрасная статья о жизни и творениях императора Мануила, как изданных, так и неизданных еще ¹³. Краткая биографическая заметка о царе Мануиле принадлежит H. Warton-у и воспроизводится у Миня ¹⁴. Существует ряд изследований, посвященных отдельным периодам жизни императора: эпохе его борьбы за престол (монографии R. Loenertz-а ¹⁵ и P. Charanis-а ¹⁶); его первому пребыванию в Венеции для помощи отцу, находящемуся в трудных обстоятельствах (монография O. Halecki ¹⁷; о сем см. также в F. Dolger / A. Schneider в “Byzanz” ¹⁸); периоду царствования императора Мануила в Солуни в 1382–7 гг. (диссертация G. I. Dennis-а ¹⁹, в которой автор пролил свет на совершенно неизученный период жизни императора Мануила); его путешествиям по Европе в поисках помощи для Византии (монографии Mrg. Jugie ²⁰, A. Monferratos ²¹ и G. Schlumberger-а ²²). Лампрос издал службу, состоящую из стихир на вечерни (4) и двух канонов, посвященную императору Мануилу, почерпнутую им из Патриаршей Библиотеки в Каире ²³. Краткия биографическия заметки об императоре Мануиле могут быть почерпнуты и из энциклопедических словарей. Оне не представляют ценности для науки, почему мы не будем задерживаться на них.

Наша скромная задача состоит в том, чтобы познакомить русского читателя с личностью и, главным образом, с образцами богословского сокровища, оставленного нам императором Мануилом, царственная кровь которого текла затем в жилах наших Царей, вступивших в брачную связь с домом Палеологов. Его светлая личность достойна внимания русского православного читателя, как истинно-православного Царя, сочетавшего в своем лице, и мудрого правителя, и ученого философа, и верного сына Православной Церкви, для которого Церковь была «все», как он сам писал, и который свое царское служение нес как великий подвиг, данный ему от Бога, а закончил свою жизнь простым монахом. От его писаний, которые мы здесь приведем, можно получить большую духовную пользу и обогатить и сердце и ум. Движимый этими побуждениями, автор и предложил свою статью редакции «Православного Пути», которая и поместит настоящую статью в двух частях, одну в нынешнем выпуске, а вторую – в выпуске следующего года.

В жизнеописании императора Мануила II Палеолога ограничимся самыми основными данными.

Жизнь императора Мануила протекала в тяжкую эпоху последних времен существования Византии, сжатой до последних пределов экспансией турок. Отец его, император Иоанн V, тщетно старался сдержать напор турок, как и тщетно пытался заинтересовать Запад в борьбе с общим врагом Христианства. В безнадежной, мучительной борьбе за существование Византийской Империи протекла и жизнь императора Мануила. Родился он в 1360 г. Отец его хотел его послать в Рим на обучение, опасаясь, что сын его не сможет получить образования, приличествующего его сану, в условиях постоянной опасности и напряжения. Папа Иннокентий VI ответил уклончиво. Что побудило Ватикан отнестись отрицательно к просьбе византийского Двора? Все попытки ответить на это, остаются в области предположения. Современник Spondanus так замечает по этому поводу: «Мы это считали проистекающим от необходимости (принудившей Василевса), больше чем от благочестия» ²⁴. Это лаконическое замечание говорит, что Ватикан возъимел сомнения в bona fide Василевса. Вышло так, что будущий император получил образование от лучших греческих профессоров, сумевших к прекрасным врожденным чертам юноши привить любовь к Церкви и к науке. Находясь в руках прекрасных профессоров, будущий император и сам формировался в ученого христианского философа. По своему положению младшего сына, Мануил не мог занять престол, но жизнь привела к этому. Отец видел в юном Мануиле тонкую и благородную душу и невольно склонялся к мысли о желательности, чтобы именно он, а не грубый и нелояльный к отцу брат его Андроник, занял византийский престол в такое страшное и требующее особого ума время. Судьба привела к тому, что именно Мануилу, а не Андронику пришлось занять престол. Случилось это при следующих обстоятельствах: император Иоанн V Палеолог, искавший от Запада военной и финансовой помощи в борьбе с турками и ради сего предпринимавший поездки на Запад, будучи в Венеции, попал в руки своих кредиторов, которые, повидимому, держали его под домашним арестом, пока все его долги не будут выплачены. На основании византийских источников, историки считали до сих пор, что император Иоанн подвергся оскорбительным и тяжким услвиям заточения. Но O. Halecki ²⁵, которого поддерживают F. Dolger / A. M. Schneider ²⁶, утверждает, что император Иоанн задержан был обстоятельствами, как в силу своего долга, так и в силу необходимости продолжать переговоры с венецианскими властями относительно займа в 50.000 дукатов для помощи Константинополю. Приехавший для помощи отцу царевич Мануил также был принят в Ве неции с почетом. O. Halecki ссылается на обращение венецианского посла к императору Мануилу в 1393 г., в котором посол напоминает новому императору, с каким почетом в свое время были приняты в Венеции его отец и он сам, чего не могло бы быть, если бы действительно Иоанн V Палеолог подвергся в Венеции позорному заточению. Как бы то ни было, император Иоанн был в тягостных условиях и требовал активной помощи от своих сыновей. Но, как говорит H. Warton, «Андроник, будучи уверен в том, что пришло его время царствовать, в душе злорадствовал над пленом отца; Мануил же, собрав от своего правления в Солуни деньги, отправился в Венецию и выкупил отца от долга» ²⁷. Получив большой заем от Венецианских властей, император Иоанн вернулся с сыном в Константинополь. Это было в 1370–1 гг., а в 1373 г., император Иоанн объявил Мануила императором и со-правителем себе. Сенат и народ восторженно приветствовали Мануила. Должно было, однако, пройти еще долгих 20 лет, прежде чем действительно он утвердился на престоле. Мануил добросовестно начал свое служение Богу в царском сане, но Андроник поднял возстание и прибег к помощи султана Баязида, который как раз в это время осаждал Константинополь. Длительная борьба за престол была на пользу не только для турок, но и для венецианцев и генуэзцев, черпавших, свои выгоды в ослабевшей от междоусобной войны Византии. В течении этой борьбы скончался Андроник. Борьбу за престол продолжал сын его Иоанн. Император Мануил оказался в плену у Баязида и испытал много горького и дикого у фанатического варвара. Вероятно, к этому периоду принадлежит его труд «Беседы с магометанами», в которых он доказывает истину Христианства и заблуждения ислама. «Беседы» являются прекрасным трактатом с точки зрения как догматики, так и полемического богословия. «Бесед» было 26. Только две напечатаны, остальные находятся в рукописи. Императору Мануилу удалось бежать из плена в родную ему Солунь. Здесь он провел 5 славных лет. G. Y. Dennis в прекрасной диссертации представил этот до сих пор не изученый период истории Византии. От 1382 до 1387 гг. император Мануил продержался, как свободный монарх, что было великим подвигом, так как Византия была уже, или в руках турок, или же в вассальной зависимости от них. Более того: в течении года император Мануил нанес решительные поражения туркам, и слухи о его победах волновали умы Константинопольцев, где правил Андроник (которому отец императора Мануила, поневоле, должен был уступить престол, хотя на нем он и желал иметь и поставил Мануила). Но год, год с половиной, удач кончился: отдельный город не мог бороться против безчисленных полчищ, которые возглавлял Хаираддан- Паша. Истомленные осадой и бедственным положением, граждане Фессалоник не поддерживали императора Мануила. Он был одинок. Он делал все возможное, чтобы спасти город. Посылал узнавать у Хаираддана-Паши какой выкуп он требует, чтобы пощадить город; никакого определенного ответа не получил. Делал все усилия, чтобы получить помощь от Венеции и папы Урбана VI, но помощь они не могли или не хотели дать. Наконец, не поддерживаемый гражданами, которых весьма винил митрополит Фессалоникский Исидор Глабас за их нелояльность к императору, он решил тайно оставить Фессалоники, которые затем были сданы городскими властями турецкому военнокомандованию. Очень скоро, впрочем, турецкия власти вернули его византийскому царю, тому же Мануилу, так что потеря города носила только временный характер ²⁸. Только в 1393 г. император Мануил стал общепризнанным византийским царем. Гражданская война прекратилась: это должно приписать доброму сердцу и уму императора Мануила, сумевшего привлечь к себе и обласкать своего племянника. 43 года было тогда императору Мануилу. Султан Баязид потребовал, чтобы Мануил сдал ему Константинополь и, получив отказ, осадил город. Мануил обратился к венгерскому королю и к французскому королю, которые откликнулись. Большое полчище крестоносцев двинулось в направлении Константинополя. Но у Никополя в 1396 г. турки нанесли страшное поражение христиан, от которого они уже не оправились. 10,000 пленных были перерезаны турками. Но и турки потеряли много в этом бою. Посланый французским королем Карлом VI отряд всадников в 2.000 человек под водительством маршала Бусико (Boucicaut) весьма помог Константинополю. Талантливый французский генерал повсеместно разбивал небольшия группы турецких войск и тем самым разбил оковы осады города. Как предполагает Mgr. Jugie, император Мануил по настоянию маршала Бусико решил воспользоваться временным затишьем, чтобы отправиться к Западным монархам и, особенно, к французскому королю, для того, чтобы убедить Запад сплотиться во-едино против общего страшного врага. Победа маршала Бусико не давала ему иллюзий: это были эфемерные успехи перед лицем огромных военных резервов турок ²⁹. Маршал тоже считал, что императору необходимо поднять весь христианский мир в виде Крестового Похода и настаивал, чтобы император лично отправился на Запад. На время отсутствия своего император Мануил вызвал своего племянника (сына лишенного трона брата его Андроника), которому и передал временное управление государством, а сам в начале 1399 г. отправился на Запад. Маршал Бусико, долженствовавший сопровождать императора, обезпечил город своим гарнизоном, а венецианцы и генуэзцы обещались содержать в водах Босфора 8 хорошо вооруженных галер. Императору Мануилу было ясно, что с турками он не сможет заключить прочного мира. Для Баязида, не обладавшего никакой культурой фанатика, не было ничего священного: едиственной его целью было уничтожить Византию. Император Мануил делал попытки создать добрые отношения с турецкими властями; в добром настроении, Баязид требовал, чтобы Мануил участвовал с ним в попойках, принимавших самый отвратительный характер (о чем горько жаловался император Мануил в одном письме к другу); но когда был в дурном настроении, легко мог убить Мануила. Однажды он отдал приказ казнить всех Палеологов, которых держал в руках, и только сын Хаиррадана-Паши, того самого, который в течение четырех лет осаждал Солунь, задержал исполнение приказа: гнев султана сменился на милость, и он разрешил императору Мануилу вернуться в Константинополь. Совершенно отчаявшись создать добрые отношения с Востоком, император Мануил и обратился к Западу с целью создания единого христианского фронта против турок.

Разскажем несколько подробнее о путешествии императора Мануила в Западные страны. Эта страница в истории жизни сего достойного царя представляется более отрадной, чем прочия. Император Мануил прежде всего прибыл в Венецию, где ему была устроена торжественная встреча. Дож, на украшенной золотой скульптурой галере, в сопровождении иных галер, вышел на встречу императорской галере (обычно это делалось раз в год, в день празднования обновления «брачных уз» Венеции с Адриатическим морем). Сенат и народ встретили императора с радостью и почетом. Императору был отведен один из лучших дворцев и дан банкет в честь его прибытия. Он имел возможность изложить бедствия Византии собранию Сената, выслушавшего Императора с глубоким сочувствием и давшего ему наилучшия обещания. Роскошная была встреча и в Падове, где, хотя торжество происходило в 1 час дня, город был освещен факелами. Император был встречен факелоносцами при звуках фанфар. Герцор Миланский Иоанн Галеас Висконти обещал прибыть лично со своим войском для защиты Константинополя и снабдил Императора Мануила эскортом и лошадьми для дальнейшего путешествия во Францию. На нее император возлагал главные надежды. Он помнил, что великодушный французский король прислал ему своего маршала с войсками, который сделал столько услуг и Константинополю и лично императору Мануилу. Французский король, с своей стороны, «считал», как пишет Mgr. Jugie ³⁰, «за большую честь посещение себя императором Востока, престиж которого, несмотря на грустную реальность настоящего положения, еще не был истерт в памяти народов. Все было приготовлено для достойной встречи василевса». На границе Франции император был встречен эскортом всадников, проводивших императора до Парижа. 3-го июня 1400 г. к 9 ч. ут. император прибыл в Париж; у Pont de Charenton его приветствовали сначала две тысячи буржуа на лошадях, которые прибыли специально в Париж для встречи императора и были выстроены по обеим сторонам его дороги. Затем император был встречен Канцлером Франции и всею Палатою Парламента, которых сопровождали 500 офицеров. Все склонились в глубоком поклоне перед православным царем. Затем последовала встреча императора с кардиналами и епископатом. Тут император Мануил увидел и короля Франции, окруженного множеством герцогов, графов и баронов. Он подъехал к нему, в то время как мощный оркестр исполнял торжественную музыку. Король поднял шляпу, что сделал и император. Затем одновременно они приветствовали друг друга на своих языках, поцеловались и тепло обнялись. Император Мануил обладал таким, что называется, «шармом», что всех покорял своей светлой личностью. Как пишет современный историк-монах, император Мануил «завоевал сердце Парижа»; «Все, кто увидели Императора, были поражены его прекрасным обликом, и судили, что такой человек достоин быть царем» ³¹. Хотя ему в это время было лишь 50 лет, он имел вид старше своих лет. Золотые волосы спадали на его белое длинное торжественное одеяние из шелка и парчи (одеяние византийских императоров), длинная борода, убеленная годами, покрывала его грудь, роста он был среднего, имел выразительные черты лица; весь его облик дышал величием, добротой и доступностью.

Сопровождаемый королем и принцами, император торжественно въехал в Париж, где был помещен в Луврском дворце. В тот же вечер состоялся там в честь его торжественный банкет. Король Карл VI страдал припадками ненормальности, которые периодически посещали его бедную голову. В это время он был в свежем уме. Он окружил императора самой нежной заботой и вниманием; вместе с ним посещал знаменитые монастыри и церкви Парижа, устроил охоту в его честь и беседовал с ним о делах Византии и общехристианского фронта против турок, и наедине, и в присутствии министров. Сохранилось письмо, в котором император Мануил писал домой о том, как благородно и тепло его приняли французский король и его семейство. Король определил крупную субсидию императору на его содержание во время его пребывания во Франции. Все пережитое повлияло на здоровие Короля – и он заболел безпамятством. В ожидании улучшения, император отбыл в Англию, где был принят с отменной любезностью английским королем Генрихом IV. Английский король покорил сердце императора Мануила. Со хранился отрывок из его письма, воспроизводимый у Миня ³², где [императоръ] с величайшим восторгом пишет об английском короле, обладавшем высокой культурой и обаятельностью. Король обещал императору Мануилу оружие, войска, стрелков, деньги и корабли, которые привезут английское войско для защиты Константинополя. Пробыв краткое время в Англии, император Мануил вернулся во Францию, узнав, что французскому королю гораздо лучше. Вместе с королем он бывал на службах в Notre-Dame, и сам познакомил Париж с греческим богослужением, поскольку имел с собою двух духовников, совершавших постоянные богослужения для императора и его свиты. Православная служба, как свидетельствует историк, произвела большое и отрадное впечатление на парижан. Во Франции император пробыл еще около двух лет, пользуясь самым теплым радушием французского двора, удвоившего свою субсидию императору. Но он видел, что все его успехи – призрачны. Банкеты и торжества ни к чему реальному не приводили. Английский король свои обещания забыл в тот самый момент, когда император Мануил уехал из его дворца. Франция была безсильна помочь, находясь в братоубийственной войне, поскольку герцоги Орлеанский и Бургонский оспаривали права Карла VI на престол. Будучи во Франции, император Мануил написал трактат об исхождении Св. Духа только от Отеческой Ѵпостаси, выразив учение Православной Церкви в 157 главах. Трактат этот (еще не изданный) явился ответом на трактат, представленный ему одним французским профессором, в пользу “Filioque”.

Итак, василевсу пришлось горько разочароваться в надеждах, возлагаемых на Запад, который в некоторых случаях не хотел, а в других – не мог оказать помощь Византии. Сама судьба помогла Византии. В то время как император Мануил находился во Франции, до него дошла весть, что непобедимый Баязид на голову разбит монголами, под водительством Тамерлана. В страшной битве под Ангарой сам Баязид попал в плен и погиб. Между сыновьями Баязида началась междоусобная страшная борьба за престол. Император Мануил поспешил в Константинополь. Он заключил союз с Тамерланом, обещав ему известный флот, которым монголы не обладали. Впоследствии, однако, направил он свою политику на сближение с Турцией. Мухаммед, старший сын Баязида, имел права на престол; в борьбе с братом своим Мусой он часто терпел поражения и тогда спасался в Константинополь, который теперь укрепился. Император. Мануил считал своим долгом быть честным и с неприятелем; кроме того, он не отождествлял Баязида с турецким народом. Имея частые сношения с турками, он встречал честных и порядочных людей, не разделявших варварство Баязида. Император Мануил оказал сыну своего заклятого врага всякое содействие и защиту. И когда Мухаммед занял турецкий престол, то в ответ да приветствие со стороны византийского посла, сказал, что считает императора Мануила своим отцем. Он заключил союз с Византией и дал ей большия концессии. Во время спокойного царствования Мухаммеда I (от 1413 г. до 1421 г.), император Мануил, уже насыщенный годами и утомившись от тяжкой и бурной жизни, которая ему выпала, ушел на покой. Как говорит греческий современный историк, «состаревшись, он пребывал в чтении священных книг» ³³. Бразды правления он отдал сыну Иоанну. Тот совершил страшную ошибку, чуть было не погубившую Константинополь. После смерти Мухаммеда I, законным наследником являлся Мурат II; совершенно опрометчиво (так же опрометчиво, как потом он устремился на заключение Флорентийской Унии) Иоанн решил поддерживать его соперника, брата Мустафу, который не имел никаких прав на престол. После года тяжкой борьбы, Мурад овладел престолом и первым делом решил отомстить Константинополю. Бедствия Константинополя описал современный историк Иоанн Канан в своем произведении: “Narratio de bello Constantipolitano...” ³⁴; Мурад II подступил к стенам Константинополя с огромным войском в 80.000 человек; впервые в турецкой армии появились пушки, изрядное количество которых было направлено на город. От моря до моря турки обнесли город частоколом, подкатили многочисленные осадные башни. Как пишет Успенский, «в Константинополе правящие круги и простой народ увидели себя на краю гибели. Фанатизм османов был возбужден до крайности; из Конии явился имам (опоясавший султана мечем пророка) вместе с 500 дервишами и назначил день приступа: султан заранее отдал Константинополь воинам на разграбление. Утром 24 августа турки пошли на приступ, призывая Аллаха и Мухаммеда. Загремели пушки. В воздухе потемнело от стрел. Греки, даже женщины, вооружились поголовно всем, что было под рукою, и готовы были отчаянно отбиваться, имея в главе царевича Иоанна, стоявшего в центре у Романовых ворот» ³⁵. На человеческую помощь разсчитывать нельзя было. Единственно Божия Матерь могла умолить Своего Божественного Сына спасти Ея город. Император Мануил, уже в возрасте 72 лет, предался горячей молитве к Божией Матери о спасении Константинополя. К этому времени принадлежит его «Молебный Канон Божией Матери по поводу угрожающих опасностей» ³⁶. Возможно, что этот канон не остался только в келлейном употреблении самого императора Мануила, но и был певаем в церквах Константинополя.

Целый день константинопольцы мучительно отбивались от страшного врага. Они считали себя уже обреченными на ножи турец ких солдат, как вдруг... атака прекратилась: турки сожгли все. свои осадные башни и ушли. Чудо! «История» скажет, что в Турции вспыхнули возмущения и султан Мурад должен был увести свои войска. Но почему именно в этот момент это случилось? Почему султан Мурад не остался лишний день или два и не занял Константинополя? – Для нас ответ ясен: Божия Матерь услышала молитвы императора Мануила и чудесным образом спасла Константинополь. Вмешательством Божией Матери византийцы и объясняли свое спасение. Помянутый нами Иоанн Канан пишет: «У турок было погибших и раненых более тысячи; у нас же, говорю истину, раненых было менее сотни, а погибших – не более 30. И радуйтеся, друзья, радуйтесь, и освобождению Города, и доблести и выдержке греков, и – всечудесному чуду, совершенному Пресвятой, и воспойте Ее, славьте, и благодарственные гимны возносите за величайшее дело освобождения, которое мы восприняли от славной Приснодевы, Матери Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа» ³⁷. Город был спасен, и водворился мир. Эти переживания отразились на императоре Мануиле: через месяц после освобождения Константинополя его хватил удар. Поняв, что ему пришло время покинуть мир и что надо отдать все душевные силы приготовлению для отшествия к Небесному Царю, император Мануил отрекся от престола в пользу сына Иоанна, а сам удалился в монастырь, где принял монашескую схиму с именем Матфея. Это было осенью 1422 г. Здесь, в сосредоточенной монашеской жизни, жил, как простой монах, некогда славный царь. Существовал неписанный закон, по которому, как пишет архимандрит Керн, «уйдя раз из жизни, цари почти никогда не восходили по ступеням церковной иерархии, не были посвящаемы в сан иеродиакона, иеромонаха и т. д. Император Михаил VII (1072–77 г.г.), став после своего пострижения, по желанию императора Никифора Вотаиниата, Ефесским митрополитом, представляет едва ли не единственное исключение в этом отношении» ³⁸. Благодать Божия промыслительно действовала через императора Мануила. Он увещевал своего сына, императора Иоанна VIII, не возлагать надежд на достижение Унии между Восточной и Западной Церквами, говоря, что всякая попытка достичь сего лишь ухудшит существующий раскол ³⁹. Еще находясь на престоле, император Мануил привлек к себе одного не только высоко одаренного, но и глубоко благочестивого юношу, про которого жизнеописатель сего юноши пишет: «Посему (т. е. на сновании добродетелей и учености его) и к приснопамятному императору Мануилу, мудрому и благочестивому, он был приглашаем, и не токмо известен уже и близок, но и другом его стал и наставником во многих вещах, и был назначен редактором царских писаний, ибо он превосходил все честные седины ученых наших мужей совершен ством (знаний); и затем, он был удостоен звания председателя кассационной палаты, но отказался от сего звания». Этого благочестивого юношу затем император Мануил, как сокровище, передал своему сыну – императору Иоанну. Этот юноша, тогда носивший то же имя, что император, затем должен быть стать великим борцом за Православие – Св. Марком Ефесским ⁴⁰. Проведя около 3 лет в монашеском затворе, монах Матфей, некогда великий император Мануил II Палеолог, преставился ко Господу. После бурного и тяжелого царствования отошел он в тихое, безмятежное, присно-радостное Царство Небесное. Скончался он в 1425 г. в возрасте 75 лет, и был похоронен в Монастыре Пантократора в Константинополе. Благодарная память о сем добром и доблестном царе выразилась в составлении ему службы; возможно, что один из имеющихся двух канонов был составлен св. Марком Ефесским. Всякий ознакомившийся с личностью и с писаниями императора Мануила, не может не чувствовать преклонения перед сим истинно христианским и святым Царем. Историк Успенский так пишет о нем: «34 года провел он на престоле. При воцарении он застал Константинополь изнемогавшим от турецкой осады, при смерти оставил его на краю гибели. Он видел в промежутке лучшия времена и был их достоин. Благожелательный и прямодушный, Мануил II пользовался уважением: образованный монарх и сам писатель, ценил просвещение, притом основанное на классических авторах... переносил удары судьбы с достоинством, а постоянное безденежье – с шутками. Как государь он видел свое безсилье... Он умело вел кормило правления среди бурь долгое время и не без успеха, а когда выпустил его из рук в деле Мустафы, последовала катастрофа. Проведя столько времени в путешествиях, он узнал Запад и не делал себе иллюзий на счет Западной помощи; он понял, что Запад на Востоке разрушал, а не строил. Несмотря на тяжкия времена, он не насиловал совести своих подданных в угоду латинству, то же советовал и своим сыновьям» ⁴¹. Mgr. Jugie так пишет об императоре Мануиле: «В галлерее императоров, которые чередовались на троне Византии, одной из самых значительных и располагающих к себе личностей, безспорно, был Мануил Палеолог». Он, как пишет далее тот же автор, обладал всеми добрыми качествами от природы: красотой телесной и душевной. Он отличался умом и большой добротой сердца. Смирение и благочестие наполняют его сочинения. Немецкий историк византийской литературы Крумбахер так пишет об императоре Мануиле: «Из современных источников явствует с достоверностью, что Мануил не только был всецело располагающей к себе личностью, но обладал также и моральными и интеллектуальными преимуществами, которые ему, в несколько менее несчастную эпоху, несомненно обезпечили бы значительные успехи» ⁴².

В одной из стихир из службы императору Мануилу читаем: «Сохранив достоинство твоея души; ум – вождем, чрез разновидные испытания, терпеливно явив, в высшая, елико можно, проник еси: разумно бо лучшему сообразуяся, знал еси разум покоряти Духу и естество победити лучшим. Отсюда царей явился еси верх, страж и хранитель царства и вождь, правило добродетелей непоколебимейшее. И ныне на небесех, зерцалом разрешившимся, Чудне, духовне созерцаеши Святую Троицу, моляся непрестанно о верою и любовию чтущих Тя» ⁴³.

Приступим к нашей основной задаче: познакомить русского читателя с творениями сего замечательного царя, который, как говорит Крумбахер, стоял на высоте своего времени, и как ученый, и как оратор, и по писаниям которого видна его высокая культура, и в области словесности, и в области богословия ⁴⁴. Мгр. Пти говорит, что император Мануил был: «один из самых, замечательных писателей последних времен византийской империи»... «Многие из его трудов совершенно замечательны и достойны наилучших времен греческой культуры» ⁴⁵. Мгр. Жюжи отмечает, что император Мануил был одарен во всех областях словесности: «Как полемик и богослов, он равняется с Юстинианом; как священный оратор, он может спорить о пальме с Львом Мудрым; но в том, в чем, думаю, у него нет соперника среди его коллег, так это – в любви к старине» ⁴⁶. Среди богословов и духовных писателей, послуживших своими дарованиями благу Церкви, не малое место принадлежит порфироносцам, украшавшим византийский престол. Начал эту славную традицию Св. император Константин Великий, произнесший 4 богословских слова ⁴⁷, передаваемых Евсевием Кесарийским. Этой славной традиции последовали императрица Евдокия ⁴⁸, Св. Юстиниан Великий ⁴⁹, Лев Мудрый (Философ) ⁵⁰, Константин VI Порфирогенет ⁵¹, Роман I ⁵², Василий Порфирогенет ⁵³, Анна Комнен, дочь императора Алексея Комнена ⁵⁴, Андроник Комнен ⁵⁵. Ряд императоров, отойдя от мирской жизни и оставив престол, подвизались в монашестве, оставив нам свои духовные творения: Феодор II Дука Ласкарий, имп. Никейский ⁵⁶, Матфей Кантакузен ⁵⁷, Иоанн Кантазен ⁵⁸ и, наконец, имп. Мануил II Палеолог ⁵⁹. Среди этой плеяды царей-богословов особо выдающееся место занимает император Мануил Палеолог, потрудившийся во всех областях духовной культуры. Мы познакомим читателя с тремя обликами его творчества: духовно-наставнического, проповеднического и молитвенного.

Можно было бы сказать, что все эти стороны принадлежат слу жителям Церкви, но византийский император считал себя служителем Церкви в высшем значении сего призвания. Византийский император принимал живое участие в богослужении, досконально знал и применял правила церковной гимнографии и проповедничества, проповедуя, или постоянно, или же в особых случаях. Как пишет архимандрит Константин (Зайцев): «Подчеркивание «церковной» качественности царя в Византии оставалось для нея характерным. Цари благословляли народ, воскуряли фимиам пред священными предметами храма, говорили проповеди. Существовал особый чин для вхождения в храм во время богослужения. Император участвовал в Великом входе» ⁶⁰. Во время обряда совершаемого в Неделю Ваий, – как пишет тот же автор, – царь находясь впереди патриарха, принимал и раздавал кресты молящимся в награду за их подвиг поста. Как пишет архимандрит Киприан (Керн): «Византия – это огромный храм. Вся жизнь её освящена молитвою и тайнодействиями. Быт Двора и частных лиц пронизаны были лучами церковности» ⁶¹.

Сам император Мануил глубоко осознавал свою обязанность воспитывать граждан в духе строгой христианской морали. В одном месте император Мануил пишет: «О, когда бы то, что было нам сказано, не было бы сказано в пустую, но прежде всего, действительно, было бы вам на пользу, важнее чего для меня нет ничего на свете, меня – весьма радующегося извещениям о вашем преуспеянии» ⁶². В одной из своих речей, обращаясь к молодежи, он говорит: «Непрестанно имея заботу о вашей пользе и всеми способами ища ея, я счел за необходимое, как бы некий дар принести вам – мое увещание» ⁶³. Царь Мануил пишет своему сыну: «Истинный царь для подчиненных ему народов является отцем, пастырем, врачем, наставником, и если имеется какое иное призвание в деле спасения людей, то и оно справедливо может относиться к нему. Считая же, что его блого заключается в общем благоденствии, и служа Христу, и подражая Ему в том, чтобы больше самому служить, чем – властвовать, он больше радуется, улучшая царство, чем даже те, которые вкушают плоды сего улучшения» ⁶⁴.

Даст Бог, познакомим читателя с всеми тремя видами духовного творчества императора Мануила Палеолога: с его произведениями наставнического характера, с его проповедническим и с его молитвенным творчеством.

В настоящее время печатается перевод одного из важнейших дидактических произведений императора Мануила.

Наставления о царском поведении», император Мануил написал своему сыну, когда он был 14 лет ⁶⁵. Император считал, что первый долг родителей заключается в воспитании детей в христианской морали. Своему же сыну, кроме сего основного воспитания, он должен был дать подготовку для царского служения. Он считал, что царь, в нынешних условиях, должен быть разсудительным хозяином («икономом») своего государства. Свои наставления царь Мануил «отлил» в 100 глав, подражая святым подвижникам, любившим излагать свои мысли в сотнице глав. В своих наставлениях царь охватывает широкое поле: внутреннее поведение, внешнее поведение, частные случаи, войну, политический совет. Но преимущественно над всем доминирует одно – сделать своего сына смиренным, добрым христианином, чадом Православной Церкви. Император увещевает сына заботиться о своем душевном усовершенствовании, допуская отдых лишь в самых безгрешных формах: прогулка, пикник и т. под. Он учит дорожить временем, которое прежде всего должно идти на молитву и на государственные дела. В отношении подданных – должно считать всех братьями, а себя рабом Божиим, не допуская ни малейшей гордости, ни в сердце, ни в поведении; надо быть со всеми приятным и всем стараться делать добро. В отношении внешней политики: стараться иметь мир со всеми, не воевать, ни с христианами, ни с нехристианами, уважать договоры. Сам император Мануил искал добрых отношений со всеми, в особенности с христианскими державами, от которых зависила помощь Византии. Но из всех стран ближе всех его сердцу была Россия и её Великий Князь. Увы, Русь тогда еще не сформировалась в великую державу, могущую вместе с Византией отразить турков. Свою любовь к Руси император Мануил проявил тем, что обручил своего сына, царевича и наследника престола, Иоанна с дочерью Великого Князя Московского. Обручение это было условным, потому что ей было еще только 10 лет.

Императору Мануилу принадлежит большое сочинение дидактического характера, его 7 бесед с послесловием, которые первый их издатель Lambecius назвал “Orationes VII Ethico-Politicae”; с сим названием совершенно не согласны ни Верже де Ксиври ⁶⁶, видящий в сих Беседах только религиозные трактаты, в которых политика не играет никакой роли, – ни Мгр. Л. Пти ⁶⁷. Нам представляется, что Ламбеций сим названием хотел сказать, что Беседы являются «Морально-воспитательными», что совершенно справедливо. Темы этих Бесед следующия: 1. «Увещевательное слово к изучению наук, и о добродетелях и добром правителе». 2. «Что добролюбезно нам по естеству; плохой же человек ненавистен и для самого себя. Бывает же и что зло нам – любезно, когда (ошибочно) принимаем его за добро. И о счастии и добродетели». 3. «О произволении и свободной воле, и о том, что зло и не от природы и, в то же время, не извне: но оно само в себе имеет причину». 4. «Об услаждении: что лучше отстраняться совершенно от него в этой жизни». 5. «Об услаждении; противопоставление сказанному в предыдущем слове». 6. «Что грех – хуже всего; но ни в коем случае не должно отчаяваться ни в отношении самого себя, ни других; осуждать же себя, но не других; и согрешивших не ненавидеть, но жалеть; и о покаянии, и о Божием провидении, и любви и человеколюбии». 7. «О смиренномудрии; частично же и о любви» ⁶⁸.

Мы передаем ниже в русском переводе изданные у Миня ⁶⁹, «Наставления о царском поведении». Это лучшее дидактическое произведение царя Мануила. Мгр. Пти так говорит: «Большое число трактатов Мануила имело целью формирование духа и сердца. Во главе этой серии должно быть помещено наиболее популярное сочинение из этих трудов, единственное известное ученым с давних пор, – «Наставления о царском поведении» ⁷⁰.

Наставления предваряются письмом к сыну, которое мы опускаем.

Царь – Царю,

Мануил – Иоанну,

Отец – Сыну:

Плод души моей

Каков бы ни был он),

Пища крепкая душе твоей,

Которую я уготовляю тебе;

Бог же да будет Устроителем.

Различен – образ жизни у людей: одни отличаются благоразумием, воспитанностью, порядочностью; другие – безразсудством и невоспитанностью, жизнью во зле; опять же разделяются они и подразделяются на классы, число которых невозможно и определить. Представляется, однако, что имеются два, не больше, основных импульса-начала, в силу которых один из этих двух образов жизни берет перевес: эти два импульса-начала суть: порядочность и удовольствие, т. е., с одной стороны, выдержанное желание, прежде всего и превыше всего, быть во всем порядочным, а, с другой стороны, – жажда удовольствий, доминирующая над всем; иногда случается, что оба эти начала-импульса на лицо; но если кто внимательно вдумается в изучаемый нами предмет, он согласится, что трудно предположить, чтобы душа в равной мере тяготела к тому и к другому. Если же это возможно, то должно признать, что наполовину негоден человек, который имеет тяготение и к тому и к другому вместе; совершенно же неключим таков, чья вся жизнь зиждется на искании удовольствий; между тем тот, кто стремится к добру, тот уже на основании самой этой вещи – доброкачествен.

Из вышереченных двух образов жизни несравненно лучше – первый, который, хотя и кажется весьма, весьма тяжким по той причине, что он враждебен удовольствиям, однако, это, в общем, не так: ведь, на самом деле, он не лишен удовольствия, ибо доброй совести и надежде свойственно радоваться. Такому образу жизни, как во всем хорошему, присущи серьезность и порядочность; а это – неложные блага. Такой образ жизни, кого бы нашел любителем этих добродетелей, теми овладевает и охватывает и не допускает им уклоняться в суету. Второму же образу жизни, который имеет своею целью удовольствия, ничто хорошее и не присуще и не воспоследует. Невозможно, чтобы человек удовлетворился одной вещью, – он вечно жаждет то одного, то другого, из которых нет ничего такого, что несло бы с собою истинное наслаждение, и поэтому человек находится в непрестанных поисках от одной вещи к другой. Пусть будет намечен и третий образ жизни – промежуточный между этими двумя, чтобы нам резко не отступать от вышесказанного нами в начале, нами – которые и сами не творим добра. Пусть этот промежуточный образ жизни не будет нами пока окончательно отвергнут, – при условии, что он не будет сопровождаться грехом (т. е. если искомые удовольствия жизни не будут иметь ничего греховного).

Ты, конечно, знаешь, что избрание образа жизни является делом воли, а не человеческой природы. Потомучто одна природа свойственна и эфиопу и скифу и кельту и, вообще, всем людям; некими же малыми особенностями производится различие между нациями. А вот настроенность души едва ли и у самых братьев не будет различной. Итак, мы утверждаем, что образ жизни у людей различается не согласно неразделимой человеческой природе, а – согласно душевной настроенности, которая (вследствие присущей нам свободы воли) бывает у людей различна. Приятность же от каждого образа жизни проистекает, думаю, не вследствие вообще его качества, но – вследствие навыка. Потомучто ты можешь увидеть, что тяжкая и дурная жизнь любима для ведущего ее, и он не изменил бы ее на иную, хотя бы и полную радости и безупречную. Но долженствует вести более достойный образ жизни, который и сам по себе сопровождается наслаждением и приведет к еще большему наслаждению.

Должно тебе знать, что для тебя – находящегося в расцвете возраста – сейчас благоприятное время для того, чтобы избирать прекрасный образ жизни и превосходным образом проходить его и прочно запечатлеть в душе и неизменным сохранить его. Ибо тягота жизни еще не предварила тебя. Ибо тебе будет легче следовать доброму пути, пока тебе не приключилось зло (или «грех»). Станешь ли участником в зле – вдвойне потерпишь бедствие. Потомучто тогда ты испытаешь много горя и потребуются большия усилия, чтобы освободить от зла как бы закованные обе руки, и возьмет много времени и труда, чтобы сделать добро свойственным тебе и прочно закрепленным душевным качеством.

Мне представляется очевидным, что благоденствие правителей зависит от Вседержителевой десницы, поскольку, как говорится (в псалме), и сердце их находится в руце Его. Посему тебе, любящему благосостояние, необходимо научиться его искать там, откуда оно может быть воспринято, т. е. – от Бога, себя же самого содержать таким, чтобы не оказаться недостойным благочествия. Ибо кто не соответствует тем вещам, которых желает, тот или вообще их не получит, хотя бы и весьма желал их, или же, после того как получит, бедственным образом потеряет, что, нет сомнения, еще горестнее, чем – вообще не получить.

Воистину, полезно, чтобы каждый делал все так, как это подобает делать, особенно тогда, когда предстоит в молитве Всевышнему. Потомучто было бы полезнее вообще ни о чем не молить, чем молить неподобающим образом: потомучто так молящийся скорее подвигнет Бога на гнев, чем – получит желаемое. Потомучто Бог есть Дарователь того, что подобает, а не – негодного (следовательно, и молитва должна быть подобающая). Ибо Ему приятно услышать и исполнить молитву не тогда, когда кто с воплем и слезами и биением в грудь настойчивыми просьбами молит о чем-то, что – вредно, хотя бы сам молящийся и считал это полезным, – часто, вследствие крайнего нашего невежества, мы молим Бога о подобных вещах, – но тогда, когда кто, желая или общих для всех благ или же личных, при этом будет исполнять то, благодаря чему получит их (т. е. будет исполнять заповеди Божии, за которые обретет благоволение Божие). Потомучто именно благодаря сему молитва бывает сильной. Поступающий же противоположно тому, о чем молится, будучи в разногласии с самим собою, как может имет Бога соглашающимся с ним?!

Обильно, как дождь, Бог тебе посылает блага. Если ты будешь сознавать, что скипетр тебе дан от Бога и что ты раб Его, то этому рабству ты будешь радоваться более, чем тому, что ты царь над другими. Долженствует тебе осознавать, что ты в гораздо большей степени раб – Ему, нежели какой раб приобретенный за деньги. И таково различие между тем и другим рабством, каково различие между деньгами и Кровию Божиею (ибо раб покупается за тленные деньги, а мы «куплены есмы ценою» – кровию Христовой). Более того, купленный раб является тебе со-рабом и братом и, за исключением лишь твоего (царского) положения, обладает равной честью с тобою: по причине общего всем естества – земли, а также потому, что рукою Божиею был сотворен общий всем Праотец, а равно вследствие единого крещения и смерти Божией за всех; итак, по причине неравенства положения не достоит персти надмеваться над подобной же перстью, или неким даром Божиим превозноситься над Егоже даром, ибо всем все в равной мере дается от Бога.

Тебе, которому желательно, чтобы твои подданные почитали тебя с любовию и благоговением, и хотящему иметь авторитет в законном управлении, совершенно необходимо прежде всего в этом же самому угождать Богу (любя и благоговея пред Ним и уважая Его законы). Ибо каковыми ты желаешь иметь подчиненных тебе, таковым, вот, сам будь в отношении Владыки всех; а если не так – то, действительно, ты будешь много трудиться, а мало чего достигнешь, и даже в противоположное обратится твое дело. Именно, твое желание подчиняться Богу, Которому все по природе подчиняется, более всего будет способствовать тому, чтобы твои подданные доброй волею подчинялись тебе; между тем, как оскорбить Бога – означает подвигнуть против себя даже безчувственную природу. И примером сему служат: происшествие с Ионой, Дафаном и Авироном, и иное подобное, что теперь не время перечислять.

Желательно ли тебе, чтобы милость Божия, как дар тебе данная, пребывала во всем неоступно, и чтобы еще большия дарования изобиловали тебе от Бога? – Тогда и сам ты, по силам, воздавай Ему должное. «По силам», говорю, потомучто делами, конечно, невозможно нам уплатить за величие ниспослаемых нам от Него даров, но, как сказал некто, и самое доброе намерение заслуживает чести, хотя бы оно и не вполне осуществилось. Но только, смотри, не будь дурным воздаятелем прекрасного долга, оставляя лишь в области намерения, и то, что возможно, и то, что – должно (тебе воздать Ему). Потомучто и делами ты можешь воздать, так как Бог принимает от нас наш долг Ему не Своими руками, но руками бедняков или так или иначе нуждающихся в помощи. Ибо в этом бываемом среди людей оказывании добра и помощи друг другу приличествует Ему от нас получать, а нам – быть одаряемым Им. И если, имея возможность нечто малое возвратить, – и это из того, что Он же нам дал, – мы, вследствие какого-то длительно-сжившегося с нами пренебрежения, сознательно откажемся это сделать, то каким образом могли бы мы справедливо вторично получить благодеяние? как бы могли мы полностью не потерять и начальную милость и избежать неумолимого приговора?

Само по себе является ясным то, что будет сказано и, конечно, должно быть сказанным. – Тот, кто не хочет любить Бога, бывает ненавидим Его тварями. Не боящийся Бога страшится и самой тени вещей. Не сохраняющий Его законов, хотя бы то и был высокопоставленный человек, хотя бы и знаменитый, хотя бы и исполненный всякой премудрости, – однако, не возъимеет повинующихся его велениям, но, лучше сказать, сам будет рабом не лучших невольников. Посему тот, кто желает пользоваться благоволением тех, над которыми начальствует, пусть всегда бережет благоволение к себе Того, во власти Которого всякое дыхание и Который дает жизнь и движет всякую душу к добру. Потомучто в Нем мы живем и движемся и есьмы. И – «Сам есть действуяй в вас, и еже хотети и еже деяти о благоволении», как изрек божественный Павел (Фил. 2:13).

Тебе должно прежде всего заботиться о делах Церкви, Которая и тебя (как Православного Царя) ставит выше всех, ставши для тебя всем после Бога. Она – тебе Мать, Кормилица, Учительница, Воспитательница, Наставница в духовных подвигах, Путь и Путеводительница, Сотрудница и Утешение, – и это в том, что самое прекрасное и что вечно пребывает. Потомучто ничто из принадлежащего к Ея уделу не является смертным, и тленным, но все – вечное, незыблемое и нетленное, соответствующее вечному и чистому и нетленному. Потомучто все это – духовное, а потому и вечное, благое и незыблемое: что и должно предпочитать телесному, как принадлежащее уделу будущей жизни и тому, чего нет ничего выше.

Противиться догматам (или «постановлениям») Церкви то же, что ходит по остриям. И поступающих так предоставив их судьбе, если они не пожелают исправиться, обрати внимание на их безумие: в какую ужасную бездну зла оно их ввергнуло. Ибо им, хотящим ногами попирать Церковь Божию, Которую Он приобрел Своею Кровию, ничего другого не остается, как, в их безумной дерзости, изранить свои ноги. Но ты, – тебе говорю – знай, что догматы (или «постановления») Церкви это – пристанище и оплот и щит. Потомучто, когда, обуреваемые бурями противных мыслей, мы тут же прибегаем к Ней, мы находим невозмутимую тишину. К тому же должно отражать всякий превозносящийся язык, устремляющий на нас (нашу Веру Православную?) лживыми словами. Итак, способен ли кто, Церковь – Виновницу таковых и стольких благ – всем сердцем любящий и почитающий и оказающий высшее внимание всему тому, что относится к Ней, – воздать Ей должную благодарность?!

Воистину, полезно и благородно – не делать ничего дурного. Потомучто отстранение от зла является известной степенью восхождения к добродетели. Но нечто хорошее следует совершенствовать. Ибо по завершению судится о начале. Прекрасно, чтобы приводящий к успешному завершению какое-нибудь весьма великое дело, приписывал успех дела Богу, без Которого не может произвестись ничего хорошее. Держащий себя скромно при добродететели делает свою душу светлой. Между тем как высокомудрствующим о своих успехах, – пусть они и, действительно, будут великими и удивительными, – угрожает опасность, чтобы не случилось им более повредить себе, нежели приобрести пользу от благополучного результата дела. Потому таковые возъимеют Бога противником (ибо Бог противится гордым), пред Которым, согласно словам Пророка, кто возможет постоять?

Когда предоставляется возможность сделать добро, и – того не сделать тогда, это – зло. Ибо не напрасно мы были приведены в жизнь и не для того, чтобы в праздности проводить жизнь и вообще пребывать не приносящими никому никакой пользы, подобно камням, валяющимся на морском дне. Но еще хуже – делать зло. Потомучто ради добрых дел мы были созданы. Однако, хуже худшего – это когда кто, сделав негодный поступок, старается взвалить вину на плечи другого. Такое именно зло повредило Праотцам еще более, чем их первичное преступление. Итак, не – «зло к злу», как говорят, т. е. как бы усердно стараясь последующим злом усилить вред, причиненный первичным злом, – но, или будем делать добро, или, по крайней мере, если делаем зло, будем вину его приписывать самим себе; потомучто каждый человек по своему желанию – хорош, и по своей воле – грешен.

Исократ дает совет, что надо быть со всеми приятным и обращаться наилучшим образом. И поскольку этот совет достоин похвалы, хотя и не настолько легок, то достоит проявить известное мудрое умение, чтобы исполнить его. А это потому (требует усилия), что каждый считает самого себя лучше других и достойным больших почестей и дарований, и бывает крайне трудно всем делать приятное. Однако, надлежит выдержанно трудиться и расходовать средства и проявлять разумность и умение, чтобы добиться успеха в этом деле. Ибо любящему максимальное добро, следует не только восхищаться им, не и проявлять тщание к осуществлению его на деле.

Теперь предстоит изречь то, что и само по себе хорошо сказать, да и, по мнению оратора (Исократа), уместно сказать. Именно: никого не надо лишать того, что ему следует, но, напротив, должно быть приветливым со всеми и в то же время легко-доступным, оказывая честь и ласковость и, насколько возможно, всем приходя на помощь. И придется ли потратиться на людей, достоит делать это с радостью, чтобы это принималось как дело великодушия, а не – принуждения. А если бы твой друг сделал для тебя что-нибудь весьма тебе приятное, то этим достоит наслаждаться в присутствии других лиц. Таким образом великую, воистину, и добрую, а ничуть – не меньшую, ты привлечешь к себе дружбу.

Думается, что и нижесказанное будет соответствовать вышеприведенной назидательной мысли. – Так, думаю, что следует радушно приветствовать советующих полезное дело, хотя бы советующие и не были удачниками в жизни и ничем иным не были тебе известны. Если же кто-нибудь посоветует тебе нечто вредное, то, если он сделал это по злому умыслу, то этим он поступает так, как свойственно лютым врагам; а если – по неведению, и ты знаешь, что он питает к тебе преданность, то да будет похвально самое его выражение доброго участия к тебе, – потомучто именно по качеству нашего произволения и Бог оценивает наши дела, – простодушие же да не будет, ни презираемо, ни порицаемо. Потомучто и Бог не будет судить неразумных и безумных.

Вот способ, благодаря которому узнаешь, кто – весьма хорошие и полезные люди, а кто – обладают противоположными качествами, что для правителей наиболее полезно знать. – Так, узнав их отношение к Богу, к жизни, к друзьям, к родственникам по крови, к согражданам и к иностранцам, и – как они управляют своими домами, к чему имеют склонность, а к чему – нерасположение, – ты узнаешь тем самым и их природу. И, смотри, никого не ненавидя, любя же тех, кто – достоин любви и пользуясь ими во благих целях, не пренебрегай прочими.

Не доверяющий никому может сам стать виновником своей гибели, потомучто все люди имеют нужду друг в друге, если нам желательно иметь сносную жизнь. Но, с другой стороны, всем доверять – гибельно, потомучто не возможно зло выделить и устранить из этой жизни. Так что, в равной мере погубил бы себя, как всякий, кто всем доверял бы, так и тот – кто никому не доверял бы. Какое же из этих двух зол более гибельно? – Если бы было необходимо кому сделать выбор между ними, то лучше – страдать вследствие доверчивости, нежели всех людей подряд подозревать. Потомучто первое является признаком неумеренного простодушия, а другое – явным доказательством, что в человеке преобладает порочность нрава; а одна капля порочности, все делающей со злою тщательностью, во много вреднее для человека, чем наивная простота. В общем же, наивная простота является злом, не по самой своей природе, но когда бывает излишней, а порочность является злом, и сама по себе, и когда излишня.

Поскольку мы показали, что крайности в деле взаимного доверия достойны порицания, то отсюда вытекает, что не желающему быть уничтоженным тем или другим из этих двух зол должно идти средним путем: я хочу сказать – некоторым людям доверять, а некоторым не доверять; именно – доверяй порядочным людям, а дурных заботливо остерегайся. Потомучто, если не будешь доверять хорошим людям, доверишься, в конце концов, дурным, потомучто кому-то по необходимости приходится довериться, и может случиться так, что произойдет противное долженствующему порядку: ты доверишься кому не надо, а кому следует не будешь доверять, и этим до такой степени повредишь себе, что и сказать не легко; потомучто пшеница становится мукой, когда ее перетирают два камня; это я говорю не в том смысле, что, чтобы погубить тебя, необходимо наличие этих обоих зол, – и каждое из них в отдельности может привести к гибели.

Да, несомненным другом для тебя является тот, кто, принимая с тобою участие в ведении дел, приятную сторону оставляет позади того, что имеет принести пользу. Служащий же из вредного желания угодить, ничем не отличается от ненавистников, и са мых врагов, если даже не становится хуже врагов, лестью сбивая с пути и только губя долженствующее быть благоразумие. Да и не только это: в известной мере он приносит больший вред, чем они. Потомучто те – нам тягостны, и всякий из нас так сотворен, что желает избавиться от того, что удручает, а этот (льстец), когда вредит, считается приятным и поэтому представляется больше достойным любви, чем неприязни. И врага можно примирить с собою и не невозможно свести на нет; этот же, могущий оставаться скрытым, остается вне досягаемости и прибегает ко лжи, губя тех, от которых кормится, и бешенствуя против них. И это-то весьма страшно, что при помощи лжи он извлекает пользу, а тем, что извлекает пользу побуждается к (новой) лжи; и таким образом, наконец, зло неограниченно прогрессирует.

Цветы украшают луга; небо – хоры звезд, а правителя – любовь к Истине. Киль является основой для корабля; краеугольный камень служит основанием для домов, а тому, у кого – непрестанная забота о сохранении народов и городов, надлежит быть во всем безупречно честным, – до кивка головы, даже и по отношению к врагам, считая недостойным себя быть непорядочным в жизни. Истинным по правде должно считать не того, кто правдивость обращает себе в выгоду, чтобы благодаря сему делать карьеру и деньги. Целью у такого человека не Истина, сама по себе, а – деньги, и поскольку, по его мнению, Истина, сама по себе, не представляет для него выгоды, то таким человеком попираются впоследствии все договоры, всякое слово, всякое письменное доказательство, всякий долг; ни во что ставятся клятвы – и, вообще, что бы могло его испугать (перед чем бы он остановился), лишь бы только не убавились его деньги? Таким образом, по-правде, любителем Истины является не тот, кто спекулирует (καπηλεύων) ею, но тот, кому – ненавистны ложь, непорядочность и хитрость, как вещи сами по себе достойные ненависти. Да и сама лживость является чем-то многовидным; и тем, которые желают быть свободными от её западней, надлежит быть любителями возлюбленной Истины и являть на деле неложными свои мысли, движения, действия и – согласно заповеди, не допускающей клятвы, – являть себя совершенно достойным доверия.

Железо пораждает ржавчину, а завистливая и недоброжелательная душа – ненависть, коварство и тому подобное. Эти злые качества наносят вред и окружающим, поскольку бы их коснулись; самих же пораждающих эти страсти не возможно, чтобы, с течением времени, оне, страсти эти, окончательно не уничтожили их, непрестанно внедряясь и становясь как бы их природой. Но железо как бы по неволе разрушается ржавчиной, а эти злые качества прилипают к ним не по их неведению. Ибо сбывается нечто похожее на то, как если бы кто, желая подпалить врагов, сам готов был бы обратиться в дерево и предаться огню, лишь бы сжечь ненавистного ему человека. Зависть есть дело прямо сатанинское. И не за иное что завистник наказывается, как за то, что он иным причиняет страдания. Кроме того, завистник является безумцем; потомучто необходимо вытекает то, что сам он погибнет, а нанесет ли он вред иному, это еще не известно. Потомучто вижу, что дрова почти всегда обращаются в пепел, в то время как нелегко-сгораемый материал не сгорает. Зависть же, в свою очередь, раждает интриги, ябедничество и ненависть, поскольку и сама является производной соперничества. Порок зависти не имеет места у высоко-поставленных по отношению к лицам стоящим гораздо ниже их по положению, той зависти, которая могла бы возникнуть из чувств, что те люди – больше их; так не возникает она и у весьма низко стоящих – по отношению к тем, которые стоят несравненно выше их; нет зависти и среди людей, имеющих различные друг от друга профессии; но завистью болеют те, которые могут соперничать друг с другом и считают, что от успеха соперников убавляется их собственное значение.

О, как я восхищаюсь тем человеком, который избегает крайностей! И это мое преклонение перед ним подкрепят изречения весьма мудрых мужей, как напр. – «умеренность есть самое лучшее качество», и – «ничто не должно быть чрез меру», и прочия подобные изречения. Потомучто умеренность и середина становятся иным образом верхом поведения в отношении добра. Самая природа вещей согласуется с этими словами, и следующий пример сделает это весьма очевидным: вот человек негодный и наивный, и, хотя оба эти качества весьма различны друг от друга, однако оба дурны; и отнюдь не мешает тот факт, что оне противоположны друг другу, ни, тем менее – что оне не похвальны. Если же кто одинаково избегнет и порочности и умственной ограниченности, тот справедливо будет оценен, как человек обладающий умом и во всем хороший. Таким образом, крайности – дурны, и, напротив, середины – хороши. И опять, как завидовать подвигам лучших людей весьма достойно порицания, так достойно порицания не чувствовать при этом никакого побуждения в душе; потомучто совершенно противоположны друг другу: чувство зависти и чувство здорового побуждения к добродетели (на основании подвигов других людей). Ибо первое – древнейшее зло; а второе – признак рамольности; и то и другое – вредно; и то и другое, думаю, происходит не от иного чего, как от того, что принадлежит к крайним неумеренностям. Потомучто простое соревнование, будучи присуще душе, вследствие любви к похвалам, если не приведет к зависти или не станет безчувственным по отношению к тому, к чему не должно оставаться безчувственным, со временем исчезнет; середина же, думаю, находится между этими двумя противоположными друг другу злами, и почитается она, как хорошее дело. Потомучто это, конечно, является плодом здравого суждения, побуждающего к добродетели, если только примешь во внимание то, что Фемистокл, уязвленный трофеем Мильтиада, однако, не мог победить сна.

Считай за невольное зло только, которое сделано по неведению и которое представляется, по крайней мере для совершающего, как порядочный поступок. Потомучто зло совершенное либо по чувству стыда, или по увещанию другого, или по некоему принуждению, не может считаться в полном смысле слова – невольным злом. Если же нечто было сделано по принуждению или по увещанию или, так или иначе, по настоянию других лиц, или при подобных иных обстоятельствах, и при этом представлялось совершившим сие, как честный поступок, то, думаю, что, при сопоставлении, такой поступок легче других зол, но, конечно, при условии, что тот, кто совершил злой поступок, принимая его за порядочный, сделал это исключительно по неведению. Но то, что совершается не по неведению, не есть невольный поступок, как это и было в начале нами отмечено. И, вообще, совершаемое не по доброй совести, хотя бы и не достигло уровня злого дела, однако, оно куда, куда хуже наихудшего и самого тяжкого дела, которое приключилось бы нам по неведению. Итак, не будем делать зла и с целью предотвратить некое большее зло, но, насколько в человеческих силах, будем стараться поступать так, чтобы никакое зло по нашей свободной воле и не замышлялось нами и не приводилось в исполнение. Меньшим злом предотвращать большее зло присуще – только Господу Богу, и это, с благими надеждами, предоставляем Ему, и, что бы Он ни дал, с благодарностью переносим.

Ты должен сознавать, что ни один человек, не из числа облеченных высшей властью, не силен нанести вред даже самому маленькому человеку если только этого не попустит Бог, или по гневу или же ради нашей пользы. Потомучто для Него и власы на главе нашей сочтены, и Он заботится о воробушках и даже о еще более ничтожных вещах. И если дело обстоит таким образом, то мог ли бы кто овладеть душею, или хотя бы одной из её способностей, или добрым предрасположением, хотя бы и обещался то сделать, хотя бы и угрожал, хотя бы и насильничал, – если только сама душа первая не отступит (от Бога) и не допустит осквернения? Но что я говорю про человека? – сами мудрейшие злые духи не в силах этого сделать. Поэтому, делая по началу то, что положено делать, затем всецело поверяя себя Богу, мы ни страхами, ни насилиями, ни приманками, да не уклонимся с пути. Если же когда окажемся побежденными злом, – потомучто только Ангелам свойственно непреткновение, – то будем сами себе приписывать вину, разве только лишь совершенно по неведению она нам приключилась. Потомучто для знающих, что что-либо – дурно, и тем не менее сделавших это, нет извинения.