Книга третья. О семи таинствах

Описание молитв и обрядов Четыредесятницы и Пасхи, раскрывающих пред нами тайну стра­даний и воскресения Богочеловека, постепенно при­водит к созерцанию тех духовных сокровищ, которые даровал Спаситель Своей Церкви, положив ей основанием семь таинств, по словам Писания: «Премудрость созда себе дом и утверди столпов седмь».

Таинства сии, недоступные бренному уму наше­му, что показывает самое их название, доступны, однако же, нашей вере, как явствует из тесного их соединения с жизнью человеческою, во всех важнейших ее эпохах. Сия самая, неизбежная и вместе спасительная связь их, побуждает меня изложить пред тобою, любезный друг, те молитвы и обряды, какими Церковь видимо поясняет неви­димое таинств, и чрез наружную оболочку делает их как бы осязаемыми чувствам, чтобы тем воcкрылять дух наш к их созерцанию.

От лона матери уже воспринимает нас Цер­ковь и, еще прежде нежели младенческие годы наши вверены опытным пестунам, приближаются два таинства к самой колыбели, одно возрождающее, другое утверждающее, крещение и миропомазание. Они с любовью прияв младенца, возвещают, что иные родители, иные пестуны, не по плоти, а по духу, нужны новорожденному, не только в мир, но и во Христа: а третье, божественное таинство причащения, тогда же сообщает ему Христа просвещающего всякого человека, грядущего в мир, научая вместе, и какою духовною пищею должен питаться, во всю жизнь свою, сей новый гражданин небесного царствия.

Но младенец растет, вместе с годами разви­ваются страсти, не от дурной его природы, про­тив повреждения коей, в Адаме, даровано доста­точное врачевство Христом, но от дурного направления свободной воли; она извлекает новые отра­сли, из корня первородного греха, вместо того, чтобы окончательно умерщвлять его, развитием жизни бла­годатной. Тогда Церковь призывает опять человека на путь добродетели четвертым спасительным таинством покаяния, которое, подобно крещению, омыв­шему от греха Адамова, очищает пред Богом от грехов, содеянных в жизни, если только мы искренно их сознаем и оплачем.

Как благословение, дал Бог человеку спо­собность размножать род свой, но, с падением Адама, грех и его проклятие упали на сию способ­ность и сделали рассадник рода человеческого рассадником первородного греха: посему, в Христианстве, необходимо было дать новое благословение, для рождения подобных себе во славу Творца, и Цер­ковь благословляет юношу и деву, на супружеский союз их, пятым таинством брака.

Наконец, когда, как перезревшей плод, или рано увядший цветок, готовится человек оставить землю своего странствия, и страшная вечность ему предстоит: заботливая Церковь не отпускает его в путь, без духовного подкрепления, и шестое таинство елеосвящения, совершаемое над болящим, исцеляет тело, или располагает душу к ее отшествию.

Но чтобы, в сонме людей, были мужи, могу­щие преподавать сии спасительные таинства, Церковь избирает достойнейших из среды их и, рукоположением, непрерывающимся от времен Апостольских, сообщает им седьмое таинство свя­щенства, чрез которое и они, в свою чреду, получают силу сообщать братии благодать Святого Духа.

Таковы сии седмь столпов дома Премудрости, сии седмь ветвей знаменательного подсвещника, про­рочески поставленного Моисеем в скинии и Соло­моном в храме; они светят меру и предстоят Церкви, как седмь высших Духов, всегда блистающих на небесах у престола славы.

Мы же, с должным благоговением, присту­пая ныне постепенно к рассматриванию каждого из семи таинств, в той мере, сколько они могут быть для нас доступны, приготовим себя, чрез сие созерцание, и к благоговейному их приятию, когда некоторые из них спасительно сретят нас на жизненной дороге, подобно Ангелу, руководившему юного Товию, на трудном пути его, в Халдейской земле пленения.

Прежде нежели приступить к описанию богослужения, совершаемого при святом крещении, я должен однако тебе напомнить, что как вообще все таинства имеют силу сообщать нам благодать Св. Духа, так и каждое из них отдельно заклю­чает в себе особенный дар его, под каким-либо чувственным видом.

Таким образом, святое крещение омывает нас от первородного греха, чрез наружное погружение в водные струи, при наитии на них бла­годати. Оно, творческою силою имени Отца и Сына и Св. Духа, возрождает нас к новой жизни, уже не по ветхому праотцу, который заразил весь род свой духовною болезнью и тлением греха, (потому что рожденное не может быть совершеннее родив­шего, и от зараженного источника естественно идет зараженный поток), но по новому человеку, Христу Богу, который все Собою обновил и, собственным принятием крещения, сообщил божественную силу таинству.

Как в самую минуту крещения Спасителева, видимо явилась миру троичность Лиц единого Бо­жества: глас Отца возвестил о Сыне и Св. Дух снисшел в виде голубине, и как Спаситель, по­сылая в мир Апостолов, повелел им: «шедше научите вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа» – так и святая Церковь, ни на одну йоту не отступая от слов Христовых, производит в число чад Его, тремя погружениями, во имя каждого лица Святой Троицы, что самое составляет основание и сущность святого крещения; прочие же молитвы и обряды только поясняют та­инство или приготовляют к нему верующих.

В первые века Церкви, готовящиеся к свя­тому крещению назывались оглашенными, потому что оглашались первоначальным учением веры; они не могли быть в храме, во время совершения таинств; благонадежнейшие из них и уже назначенные к просвещению, приготовляемы были в течении целого поста, молитвами и поученьями, к принятию таинства, и, во время первой половины литургии, позволялось им находиться в притворе храма, до особой о них молитвы.

Драгоценный памятник, сих огласительных поучений, остался нам от четвертого столетия, в творении Св. Кирилла, Архиепископа Иерусалимского, который постепенно приготовлял рабов греха к свободе усыновления божественного, возрождая верою их души.

«Ужасное зло есть грех, говорит он, и бо­лезнь души самая жестокая есть преступление зако­на, которое лишает ее совершенно сил и повергает в огонь вечный. Но что же самый грех? – это не есть враг, отважно нападающий на тебя че­ловек, но негодная отрасль, из тебя прозябаю­щая; когда забываешь Бога, тогда начинаешь мы­слить злое и совершать дела беззаконные. Впрочем, не ты только сам бываешь виновником греха; первый виновник и отец зла есть диавол; это сказал Господь, а не я: «яко диавол исперва согрешает» (1Иоан. 3:8). Согрешил же он не потому, чтобы от природы получил необходимую наклонность ко греху; нет, он будучи сотворен добрым, по собственному произволению, сделался диаволом и сатаною, от действий получив наименование противника; он возбуждает похоти в тех, которые ему повинуются: чрез него и праотец наш Адам изгнан из рая. – Но Тот, кто пролил за нас драгоценную кровь Свою, освободит нас от греха; предайся только Ему верою. Хочешь ли видеть человеколюбие Божие? – когда преслушал заповедь Адам первозданный, не мог ли Бог тогда же предать его смерти? и что же? – пра­восудие изгоняет недостойного из рая, но Он поселяет грешника прямо рая, дабы видя откуда ниспал, мог в последствии спастися покаянием».

«Великое, поистине, есть дело крещение, и потому с размышлением к нему приступай. – Так как человек состоит из двух частей, из души и тела, то и очищение двоякое: бесплотное для бесплотного, и телесное для тела; вода очищает тело, а Дух Святый запечатлевает душу, чтобы нам приступить к Богу, с сердцем окропленным и телом омытым водою чистою. Итак, когда ты смотришь на воду, то не простую воду представляй себе, но от действия Св. Духа ожидай спасения: ибо без того и другого, невозможно тебе достигнуть совершенства; не я говорю сие, но Го­сподь Иисус Христос: «аще кто не родится свы­ше, водою и духом, не может внити в царствие Божие» (Иоан. 3:5). Ни тот, кто крещается водою, но не удостоен Духа, не имеет совершенной бла­годати; ни тот, кто хотя бы добр был по делам, но не получил запечатления водою, не внидет в царствие небесное: слово дерзновенно, но не мое, ибо так определил Господь: «иже веру иметь и кре­стится, спасен будет, а иже не иметь веры, осужден будет» (Марк. 16:16).

«Если же кто желает знать, почему чрез во­ду, а не чрез другую стихию, дается благодать, тот найдет разрешение сему в Божественном писании. Вода есть нечто живительное и наилучшее из че­тырех видимых стихий мира: небо есть жилище Ангелов, но небеса из воды: земля есть обитали­ще человеков, но земля из воды и, прежде всего шестидневного устройства творения, Дух Божий но­сился над водою; начало мира вода, и начало спа­сения Иордан; освобождение Израиля от Фараона совершилось посредством моря, и освобождение мира от грехов совершается чрез омовение водою, при содействии слова Божия. Где Бог вступает в завет с кем-либо, там и вода: с Ноем заключен был завет, после потопа, и знамением крещения была умывальница, поставленная в скинии. Крещение есть конец ветхого завета и начало нового: освятил крещение Иисус, крестившись Сам, будучи безгрешным, для того чтобы крещающимся даровать божественную благодать и славу. И ты, нисшедши в воду, мертвый грехами, и как бы погребшись в оной, подобно Иисусу во гробе каменном, восходишь оживотворенный правдою, дабы ходить в обновлении жизни, и сия спаси­тельная вода, в одно время, для тебя и гроб и матерь».

«О странное и чудное дело! восклицает Св. Кирилл, не истинно мы умерли, не истинно по­гребены были, ниже истинно воскресли, но в наружном обряде таинства – подражание, а в самой истине и силе его – спасение. Христос был истин­но распят, истинно погребен, истинно и воскрес, а мне, хотя я не болел и не страдал, спасение дарует по единому общению своих страданий».

Ныне приготовления к таинству, состоящие в предварительных заклинаниях против прелести диавола, которому работал мир до Христа и еще работает вне Христа, падают на представительное лицо восприемников младенца, с тех пор как распространение Христианства призывает нас еще младенцами, в царствие Божие. Но и при самом начале Церкви, бывали частные случаи крещения младенцев: так Апостол Петр окрестил в Яффе первого из язычников, сотника Римского Корнилия, со всем его домом от мала до велика. Вера крещающего священника, родителей и восприемников, восполняет недостаток самопознания в младенце; а благодать Божия, как милость свы­ше раздаваемая, не по заслугам, но по нашей ве­ре и по любви Христовой к человечеству, приемлет всякий возраст, ибо все равно ее недостойны и одинаково нуждаются в спасении.

Поскольку же восприемники, некогда избираемые для назидания новых Христиан и ограждения их от языческого враждебного общества, ныне, не толь­ко обязаны научать истинам веры, воспринимае­мым ими от купели, но даже, по его младенчеству, за него отрекаться и давать обеты: то помысли, с какою осторожностью должно принимать на себя столь священное звание, и с какою верою не зао­чно, но лично, должно предстоять при совершении таинства, влекущего за собою столь великую ответственность. Поистине, восприемник, постигающий всю важность своего звания, есть настоящий духов­ный отец младенца, и узы таинственного родства, воспринятые им пред лицом Христовым, столь же священны, как и узы крови и простираются до некоторой степени на плотских его детей, ко­торые делаются братьями сыну духовному.

Священник, оглашавший язычника, поставлял его лицом к востоку, у дверей церкви, в одном хитоне, и разрешал пояс, показывая тем, что отныне разрешается союз его с миром, и что стоящий в преддверии истины, должен обратиться от мрака прежних дел. Тогда, по троекратном дуновении в лицо его, для изгнания духа лукавства, трижды осенял знамением креста, с возложением руки на главу его и нарекал ему имя, с моли­твою: «чтобы Господь сохранил прибегшего к Его святому имени, исполнил его веры, надежды и любви, для разумения истинного Бога, написал его в книгу жизни и прославил в нем имя Пре­святой Троицы».

Сею молитвою начинается и над младенцем оглашение, за коим следуют четыре заклинания против прелести искусителя. На последнем, Свя­щенник, взывая к Создателю человеков, дабы отверз мысленные очи новорожденному и дал ему Ангела светлого, дует на уста, чело и перси мла­денца, трижды произнося слова сии: «изжени из него всякого лукавого и нечистого духа, сокрытого и гнездящегося в сердце его».

Здесь исчисляет он многоразличные виды обольщений: духа прелести, духа лукавства, духа идолослужения и всякого лихоимства, духа лжи и всякой нечистоты, чтобы тем обнаружить человеку его тайного врага, и внушить необходимость совершен­ного с ним разрыва, для искреннего соединения со Христом. После сего, обращая на запад крещаемого, трижды его спрашивает: «отрицаешися ли сатаны и всех дел его, и всех ангел его, и всего служения его и всея гордыни его»? и восприемники отвечают за младенца: «отрицаюся».

Но, не довольствуясь сим отречением, чтобы еще более разрушить союз с духом прелести и неправды и показать, сколь должно быть осторожным против его тайных неприметных обольщений, Священник еще трижды спрашивает: «отреклся ли еси сатаны»? и опять трижды ему отве­чают: «отрекохся». В засвидетельствование явной вражды велит он и дунуть и плюнуть на него, и тогда обращает новопросвещаемого, от темного запада к светлому востоку, с утешительным вопросом трижды повторяемыми «сочетаваешися ли Христу»? и, вняв трижды ответ: «сочетаваюся», еще трижды спрашивает: «сочетался ли еси Хрясту»? требуя решительная слова: «сочетахся». – «И веруеши ли Ему»? говорит наконец Священник, «верую Ему яко Царю и Богу», ответствует восприемник и произносит за младенца символ веры.

Сие испытание есть уже последнее; посему пре­жде нежели крещением облечь во Христа, Священник хочет слышать произвольную твердую испо­ведь Божества и вочеловечения Христова, дабы с верою принято было таинство, сообщаемое только верою, а потому опять спрашивает: «сочетался ли еси Христу и веруеши ли Ему»? и снова слышит тот же ответ и символ. Тогда велит крещаемому поклониться Христу, как поклонился некогда прозревший слепец, исцеленный Спасителем, и восприемники поклоняются с сими словами: «поклоняюся Отцу и Сыну и Святому Духу, Троице единосущней и нераздельней».

Священник заключает оглашение, молитвою к Господу, хотящему всем человекам спастися и в разум истины внити, чтобы сподобил раба своего благодати крещения, исполнил его силы Свя­того Духа, в соединении Христу, и сделал его чадом царствия.

Приуготовив таким образом младенца к приятию крещения, он приступает к освящению самой воды, наружного вида таинства, но прежде, умиленно и втайне, молит Господа, испытующего сердца и утробы, призреть собственные его согрешения, дабы возвещающий свободу другим сам не остался рабом греха, и, не взирая на недостоинства Священнослужителя, утвердит новорожденного Христу во святой его Церкви.

Укрепленный смирением, он возвышает голос: «велий еси Господи и чудна дела Твоя, и ни едино слово достойно будет к пению чудес Тво­их»! и пространно возвещает славу Божию, кото­рая поет солнце и славит луна, и слушает свет, и трепещут бездны, коему присутствуют звезды и служат Ангельские силы, закрывая крылами лица свои. Потом, нисходя с ужасом к неизглаголанному человеколюбию Христову, не потерпевшему ви­деть род человеческий мучимый от диавола, и в образе раба пришедшему спасти нас, восклицает: «Ты убо, человеколюбче Царю, прииди и ныне, наитием Святаго Духа, и освяти воду сию», и испра­шивая на нее все благословения Иордановы, знаменует трижды крестом с сими словами: «да со­крушатся под знамением креста Твоего вся сопротивныя силы».

Наконец молится, чтобы дух лукавый, наводящий омрачение помыслов и мятежные мысли, не сошел с крещаемым в воду сию, которая да обратится в воду избавления, освящения, очищения плоти и духа, ослабу уз, оставление прегрешений, просвещение души, баню нового бытия, обновление духа, дарование сыноположения, одежду нетления и источник жизни; молит, чтобы крещаемый, отложив ветхого человека, облекся в нового и, погребшись со Христом в водах крещения, с ним бы и воскрес и причелся к перворожденным чадам на небеси.

Наступила самая минута совершения таинства; но, пред тем как погрузить младенца в подобие смерти Христовой, Пресвитер освящает его на сие таинственное погребение елеем, как мертвеца, ибо отныне он уже мертв миру, но жив Богу, а по­тому и елей сей называется елеем радования, и помазует перси, во исцеление души и тела, уши во услышание веры, руки для подвигов и ноги во еже ходити по стопам заповедей.

Таинственный елей знаменует также благую маслину Иисуса Христа, к которой прививается крещаемый, как новая ветвь, будучи отвергнут навсегда от дикой маслины мира, и самые воды ку­пели освящаются крестообразно елеем, в знамение мира Божия с человеками; ибо Господь, предобразуя грядущую благодать Свою, послал в ковчег Ноя голубицу с масличною ветвию.

Тогда взяв обнаженного младенца и возложив на главу его руки, Священник, взирая к востоку, погружает его трижды в спасительные воды, с призыванием имени Отца и Сына и Св. Духа, и новое чадо Церкви возносится от купели, таин­ственно рожденное и усыновленное Богу, чрез Иисуса Христа, свыше всякого слова. Оно облекается в ризу правды, в белую одежду нетления, заменив­шую кожаные ризы, какие дал Господь согрешив­шему Адаму, а восприемникам даются свечи, в знаменье того невещественного света, который просветил младенца и сделал его способным приять другое целительное таинство миропомазания, т. е. совершения в вере.

Подобно как при крещении, посредством воды, духовно омывается человек от греха, так и под видом мира, коим помазывается тело, запечатле­вается и утверждается возрожденный от купели, в истинах веры, и ему сообщаются силы духов­ной благодати, для подвигов, какие требуются от Христианина. И хотя Священник совершает сие второе таинство, вслед за первым крещения, для того, чтобы новое чадо Церкви имело в себе, уже при самом начале, орудия сильные противоборство­вать обольщениям: но миро, чрез которое они со­общаются, должно быть предварительно освящено Епископом соборно, потому что Апостолы всегда совершали в вере новокрещаемых, соборною мо­литвою, с возложением рук. Так Петр и Иоанн, были посланы, от всего сонма двенадцати, в Самарию, для утверждения, в вере приявших там святое крещение и запечатлели их дарами Св. Духа; и сами Апостолы, прежде нежели сошел на них видимо Дух Святой, по вознесении Христовом, и сделал их учителями вселенной, были утверждены в вере Спасителем, в день Его воскресения, когда, явившись сквозь затворенные двери храмины, Он дунул на них и сказал: «приимите Дух Свят».

Миро же употребляется для того, чтобы Епископ, освятивший оное, мог заочно освящать им крещаемых, и чтобы видимо изобразить невидимое помазание Св. Духа, нисходящее на Христианина, подобно тому помазанию, каким освящались ветхо­заветные Священники, Цари и Пророки. Пресвитер, с молитвою, постепенно знаменуя миром крест на всех частях тела, на челе, очах, ноздрях, устах, ушах, персях, руках и ногах, говорит, при каждом помазании: «печать дара Духа Святаго, аминь». С сей только минуты принадлежит младенцу имя Христианина, ибо и название Христа, т. е. помазанника, выражает, что Спаситель был свыше помазан Духом Божиим, как Он сам о себе возвещает: «Дух Госпо­день на Мне, его же ради помаза Мя, благовестити нищим посла Мя.

Священник совершает трижды, с восприемни­ками несущими младенца, хождение кругом купели, против солнца, возглашая: «елицы во Христа кре­стистеся, во Христа облекостеся», ибо новый воин, облекшийся во Христа, должен идти к нему, солнцу правды, руководимый учением веры, не по при­вольному пути мира, склоняющемуся на запад, но вопреки его стихиям и началам и собственным страстям своим.

После сего знаменательного хода, чтение послания Апостола Павла к Римлянам, объясняет нам духовную силу таинства крещения: «Все мы, крестившиеся во Иисуса Христа, погружались в смерть Его; и так мы погреблися с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых, славою Отца, так и мы ходили в обно­вленной жизни, ибо если мы соединены с Ним подобием смерти, то должны быть соединены и по­добием воскресения, зная то, что ветхий наш чело­век распят с Ним, чтобы исчезло тело греха, дабы нам не быть уже рабами греху, ибо кто умер тот свободен от греха. Если же мы умерли со Христом, то верим, что нам и жить с Ним; зная, что Христос, воскресший из мертвых, уже не умирает, смерть уже не имеет над Ним вла­сти; ибо когда Он умер, умер однажды для греха, а живя Он живет для Бога. Так и вы почитайте себя для греха мертвыми, а живыми для Бога, во Христе Иисусе Господе нашем» (Рим. 6:3–11).

Конец Евангелия от Матфея свидетельствует, после чтения Апостола, о самом учреждении таин­ства Христом: «Одиннадцать же учеников пошли в Галилею на гору, куда повелел им Иисус, и увидя Его, поклонились Ему, а иные усомнились и, приближась, Иисус сказал им: дана Мне всякая власть на небеси и на земли; итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Свя­таго Духа, уча их соблюдать все, что Я заповедал вам, и се Я с вами, во все дни, до скончания века, аминь».

В первобытной Церкви новокрещенный, не выходя почти из храма, семь дней носил белую одежду, возложенную на него, в отличие и знак духовного торжества, а на восьмой день, Священник, с молитвою разрешал ему пояс одежды и, окропив святой водою, омывал губою, как уже очи­щенного и совершенного, и постригал власы в знак отложения мертвых дел. Он опять напоминал ему, сими обрядами, что облеченный в светлую ризу Христову, омовенный от греха и очищенный Его верою, и постриженный во имя Его, должен быть чистым, во все течение жизни своей, соблюдая нескверною одежду нетления и обрезывая в сердце своем все страсти житейские.

Ныне, когда оба таинства вместе совершаются над младенцем, присоединяется к ним и окон­чательный обряд сей. Священник, испрашивая новорожденному соблюдение даров Св. Духа и жизнь вечную, кропит его водою с сими словами: «опра­вдался еси, просветился еси, освятился еси, омылся еси, именем Господа нашего» и отирает его напоенною губою, воспоминая при сем великие таин­ства, над ним совершившиеся.

Наконец, он постригает его крестообразно, во имя Пресвятой Троицы, и молит: чтобы на главу освященного верою младенца, сошло благословение Божие, по примеру Давида, и чтобы, возрастая до седин старости, он славил Господа и зрел, во все дни своей жизни, благая Иерусалима.

После двух возвышенных таинств, которые внезапно возводят человека, от тьмы греховной к свету Христову, и делают его совершенно новым созданием, перерождая в водах крещения и запе­чатлевая миром дары Св. Духа, – после сих та­инств, Господь даровал нам третье, еще более божественное (если только можно так выразиться): ибо Он благоволит, чтобы мы искренно Ему приобщались, вкушением Его тела и крови, и в сей духовной пище обретали ту силу, какая должна под­держивать нас на пути к вечной жизни.

Всякое торжество мира или союза, между чело­веками, запечатлевается братскою трапезою, в засвидетельствование взаимной любви, и угощающий не щадит своих сокровищ, чтобы только пока­зать всю силу своей преданности тем, которые при­шли на дружественный зов его; но сокровища, ка­кие предлагаются нам на божественной трапезе Спасителя, свыше всего человеческого, как и самое естество Его. То, что многострадальный Иов пророчески приводил, будто бы во свидетельство своей благости и любви к нему домашних, кото­рые, желая еще теснейшего с ним союза, воскли­цали: «о кто бы дал нам от плотей его насы­титься!» (Иов. 31:31) то самое дозволил сынам человеческим, пострадавший за них Сын Божий, в знамение Своей любви.

И как все ветхозаветное было только тенью, образом нового завета, то и при даровании закона народу Израильскому, избранному Богом, чтобы приготовить мир к принятию Христову, дана ему была, в память избавления из плена Египетского, таинственная пища, агнец пасхальный, коего кровь, окроплявшая дома иудеев, спасала их от Ангела смерти, поражавшего Египтян. И другая небесная пища дарована была спасенным агнчею кровью – манна, сорок лет питавшая их в пу­стыне, доколе не взошли они в обетованную зем­лю, и манна сия была знамением того небесного хлеба, каким питает нас Искупитель, на пути странствия в свое царство. Он дал нам сию бессмертную пищу, как плод, созревший на Его крестном древе, которым Он возвратил нас к невинности Адамовой, подобно как и Адаму наса­ждено было в раю древо жизни, дабы жив был во век (Быт. 3:22). Итак, повсюду образ сей таинственной пищи: в раю начало, и тень ее в пустыне, а совершение в горнице Сионской, где Спаситель, благословив и преломив хлеб, сказал: «приимите, ядите, сие есть тело Мое» (Матф. 26:36).

Но прежде нежели, грядущий на вольную страсть, установил сие таинство, Он уже заблаговременно приготовлял умы к его принятию, учением и предобразовательными чудесами. Так учреждал Го­сподь и таинство крещения: ибо прежде чем даровал ему благодатную силу омывать грехи, Он предпослал в пустыню Иоанна, крестившего только крещением покаяния, с проповедью, что грядущий по нем крестит, уже не одною водою, но и Духом. И здесь Спаситель показал Себя заранее питателем народа, два раза чудесно размножив не­сколько хлебов, на пять и на четыре тысячи лю­дей, приучая их к той мысли, что Он один бу­дет питать Собою вселенную. Когда же народы по­текли вслед за Ним, для сей земной пищи, Он возвестил им, что пища, от Него ожидаемая, бу­дет небесная, и что без нее нет истинной жи­зни: «Я есмь хлеб живый, сшедший с небеси; ядущий хлеб сей будет жить во век; хлеб же, который Я дам, есть плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира». Тогда Иудеи стали спорить между собою, говоря: как Он может дать нам есть плоть Свою? – Иисус же сказал им: «истинно, истинно говорю вам: если не будете есть плоти Сына человеческого и пить крови Его, то не будете иметь в себе жизни; ядущий мою плоть и пиющий Мою кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день: ибо плоть Моя истинно есть пи­ща и кровь Моя истинно есть питие; ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь пребывает во Мне и Я в нем. Как послал Меня живый Отец, и Я живу Отцом, так и ядущий Меня жить будет Мною; сей то есть хлеб, сшедший с небеси, не так как отцы ваши ели манну и умерли: ядущий хлеб сей жить будет во век» (Иоан. 6:15–58).

И многие из жителей Капернаума, начатки будущих Капернаитов, по их неверию, тогда же воскликнули в лицо самому Христу Богу: «жесто­ко есть слово сие, кто может его послушати»! По­сему Спаситель, предвидя неверие и зная что чело­век, омраченный грубыми чувственными помысла­ми, не может возвыситься духом, до тайны Его Божества, предварил учеников Своих: что никто не может придти к Нему, если сего не дано бу­дет от Отца Его, и, желая от них свободной веры, спросил: «не хотите ли и вы отойти»? но Петр ответствовал Ему, и за Апостолов и за всех верующих: «Господи, к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни, и мы уверовали и познали, что Ты Христос, Сын Бога живаго» (ст. 65–69).

Итак, чистая и божественная жизнь, жизнь духовная, которую утратил человек, вкусив от плода древа познания добра и зла, не может быть вновь им приобретена иначе, как вкушением истинного хлеба небесного, хлеба жизни. Недостаточ­но одного верования в слова Христовы, необходи­мо самое приобщение Его тела и крови, столь ясно выраженное Господом, как первое условие и за­лога вечной жизни. Божественная жизнь должна найти для себя достойное вместилище, в самом естестве нашем, чтобы уничтожилось тление, врож­денное в нас от первородного греха, и чтобы весь человек мог воскреснуть в последний день, не только в духе, но и в прославленном теле, ибо не одна душа, но душа и тело составляют че­ловека; посему и Слово Божие сделалось для нас пищею, под двумя самыми свойственными ее ви­дами, хлеба и вина. Весьма положительны слова Христовы: «если не вкусите плоти Сына человече­ского и не пиете крови Его, не будете иметь в се­бе жизни» (Иоан. 6:53). Здесь нельзя сомневаться в настоящем их значении; остерегись же дать какой-либо иной превратный смысл столь ясным изречениям и видеть нечто символическое, или некое духовное приобщение там, где Спаситель воз­глашает во услышание всем: «плоть Моя истинно есть пища, и кровь Моя истинно есть питие» (ст. 55). Он должен пребывать в нас, как и мы в Нем, чтобы весь человек жил Его жизнью.

«Сие творите в Мое воспоминание» (Лук. 22:19), сказал Спаситель ученикам своим, и тем самым Он дал им, еще до смерти, залог веч­ного Своего присутствия между ними, которое потом обещал при вознесении: «и се Я с вами во все дни, до скончания века» (Матф. 28:20). Учредив Апостолов священнодействователями Сво­его нового завета, и дав им власть совершать, во имя Его, то что Сам совершил пред ними, Он сделал возможным, для всех человеков, вкушение Своей плоти и крови, и таким образом беспрерывно возобновляется крестная Его жертва, дабы люди, всех мест и времен, могли лично в ней участвовать и действительно приобщаться Сыну Божию, ибо сие есть условие их вечной жизни.

Повторение тайной вечери Христовой есть бо­жественная литургия, во время коей, при молитве Священнослужителя, наитием Св. Духа, прелагают­ся хлеб и вино в тело и кровь Христовы, а вер­ные приступают к приобщению оных. Поскольку таинство сие, возвещающее смерть Господню до его второго пришествия, столь велико, что по словам Апостола Павла: «кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против тела и крови Господней, и ест и пьет осуждение себе, не уважая тела и крови Господней» (1Кор. 11:27–29), то внимательная Церковь, до­пуская к страшному таинству невинных младенцев, следует, в отношении взрослых, совету то­го же Апостола: «и так да испытывает себя че­ловек и таким образом пусть ест хлеб сей и пьет от чаши сей» (ст. 38).

Но как будет испытывать себя сам чело­век? как вникнет во все изгибы кичливого сердца и достойно оценит все грехи свои пред Богом? Если он подлинно, как в зеркале, увидит свою мрачную душу, то не овладеет ли им чувство отчаяния, которое навсегда заставит его отказаться, страха ради, от приобщения тела и крови и, этим самым лишением жизненной пищи, лишит его и вечной жизни? С другой стороны, по свойственной каждому наклонности оправдывать свои поступ­ки, сколь многие, с внутренним самодовольным оправданием, приступили бы к таинству и сдела­лись повинными телу и крови Господним! Могли бы случиться и такие люди, которые, чувствуя даже свое недостоинство, страха ради нарекания человеческого, дерзнули бы вкусить себе осуждение, в спасительном таинстве. Борьба внешнего человека с внутренним и совести с деяниями, едва ли не затруднительнее еще самых утонченных тяжб мира сего, для разрешения коих прибегают к посредничеству и суду беспристрастного лица, имею­щего законную власть их оканчивать; не подоб­ного ли же посредничества требует и человек, в борьбе с самим собою?

Все сие предвидела благая Церковь, на все обра­тила свое материнское внимание, когда оградила страшное таинство приобщения и самих причащаю­щихся, другим предохранительным таинством покаяния. Посредством исповеди человек, откры­вая душу свою самому Богу, пред лицом посвя­щенного Ему служителя, получает от него разрешение в грехах своих, если приносит в них искреннее раскаяние, или запрещается ему присту­пать к таинству тела и крови, властью свыше даро­ванною от Христа ученикам своим. «Приимите Дух Святый, сказал им Господь, кому простите грехи, тому простятся, на ком оставите, на том останутся» (Иоан. 20:22–23), и еще прежде Петру: «что свяжешь на земли, то будет связано на небесах, что разрешишь на земли, то будет разрешено на небесах» (Матф. 16:19). И как основанием каждому из семи таинств Церкви служат, частью собственный пример, частью слова Христовы, по­черпнутые из Евангелия, то и сие четвертое таин­ство покаяния столь же ясно проявляется в новом завете, как самая его необходимость чувствуется в собственном нашем сердце.

Еще прежде проповеди Спасителевой, мы уже слышим глас вопиющего в пустыне Иоанна: «покайтеся, ибо приближилось царствие небесное» (Матф. 3:2), и вся Иудея стремится на Иордан, исповедовать грехи свои Предтече и принять от него предварительное крещение покаяния, чтобы потом достойно встретить грядущего Христа, им возве­щаемого, ибо одни чистые сердцем Бога узрят. И Спаситель беспрестанно окружен мытарями и блудницами, кающимися пред Ним в грехах своих и получающими разрешение, которые потом делаются его усерднейшими последователями, ибо им отпускаются грехи за многую любовь: «кому ма­ло прощается, тот меньше любит», по словам Христовым (Лук. 7:47).

И к какому другому средству могли бы мы прибегнуть, для примирения и общения со Христом, если не чрез сие спасительное таинство, утратив однажды чистоту, дарованную нам в водах крещения? Чем можем загладить проступки, в ко­торые вовлекает нас гордость духовная и плот­ская, если не смирением кичливого сердца, чрез откровенное сознание грехов наших, пред подобным нам человеком! Древние Христиане, менее нас испорченные, следуя заповеди Апостольской: «исповедайте друг другу согрешения» (Иак. 5:16), ложились на праге церковном и объявляли грехи свои вслух всей братии. Ныне же, когда от послабления нравов, подобное сознание, пред все­ми людьми, могло бы быть употреблено во зло: сни­сходительная Церковь не требует общественного произвольного обличения и довольствуется, чтобы кающиеся доверяли грехи свои одному освященному лицу, как приходили некогда исповедоваться Иоанну и Апостолам: и если с должною искренностью приступать к сему таинству, то оно не только по­служит к разрешению грехов настоящих, но и преградою к будущим. Как часто удерживает от греха одна мысль, что должно будет открыть его духовнику, дабы, чрез добровольное сознание пред одним лицом, обязанным хранить тайну, избежать обличения, пред сонмом человеков и Ангелов, на страшном судилище Христовом.

В первобытные времена кающиеся, отлученные от приобщения тела и крови Христовых, за тяжкие согрешения, разделялись на четыре разряда. Одни не смели входить в церковь и с плачем просили молитв от проходящих; другие стояли в притворе и подходили под руку благословляю­щего Епископа, вместе с готовящимися ко крещению, и с ними удалялись из храма; последние оставались и во время литургии, но не приступали к св. дарам, и сие испытание, продолжавшееся иногда несколько лет, смотря по степени вины, бывало сокращаемо по мере усердия кающихся. И теперь возлагается церковное наказание или эпитимья, на тяжко согрешивших, чтобы, удалив их на время от божественного причастия, дать им возчувствовать вину свою и избежать осуждения недостойных причастников, виновных в теле и крови Христовых. – Но и тех, которых Церковь почитает достойными божественного таинства, и тех приготовляет она к сей бессмертной трапезе, постом и молитвою, заблаговременно отвлекая их помыслы от житейского, и внутренне очищая весь состав бренного человека, дабы не опалился огнем причастия Христова.

Прежде, когда более совершенства обреталось в Христианах, и вся жизнь их была, как одно чистое говение пред Господом, они ежедневно или в каждый воскресный день, подкрепляли себя на высокие подвиги, небесным хлебом Спасителя, как мы ежедневно поддерживаем грубое тело пи­щею; и когда, в течении нескольких недель, кто-либо из Христиан не приближался к св. дарам, Пресвитеры, по долгу своему, спрашивали их: не имеют ли на душе какого тяжкого греха, воспре­щающего им причастие? ибо и больным и отсутствовавшим оно разносилось, руками Диаконов. С постепенным же распространением Христианства, между людьми всякого рода и целыми народа­ми, Церковь начала поступать осторожнее, при раз­даянии святых даров, нежели как бывало прежде, в меньшем кругу верных, и четыре поста были избраны удобнейшим временем для совершения сего Христианского долга, в духе истинного покаяния.

Самый пост не есть новое учреждение Церкви, но заимствован ею, как вспомогательное орудие для молитвы, из примеров святых мужей вет­хого завета и самого Спасителя. Сколько Пророков приготовляли себя постом к делу проповеди и возлагали его, как покаяние, на целые народы! Мы видим Моисея и Илию, после сорокадневного поста, вознесшихся духом до созерцания Божия; видим Иоанна Предтечу, которого Спаситель назвал величайшим из всех рожденных женами, проводящего всю жизнь свою в посте, среди пустыни. Сам Искупитель пребыл в сорокадневном по­сте, на горе искушения, и говорил о учениках своих: «они будут поститься, когда отымется у них жених» (Матф. 9:15), что и исполнилось, во время его страдания и смерти и по его вознесении, ибо Апостолы пребывали всегда в посте и мо­литве. А Церковь, по мере своего распространения, применяясь к нуждам времени и людей, вместе с некоторыми наружными обрядами, определила также и продолжение каждого поста и самый род пищи, для единообразия и порядка, дабы, чрез до­бровольное лишение, доставить верным подвиг спа­сительного послушания ее уставам.

Таким образом, Христианин, внутренне распо­ложенный к принятию таинств, сперва присту­пает благоговейно к покаянию. Духовник, вме­сте с кающимся, молитвенно прибегает ко Христу, пастырю и агнцу, и воспоминая примеры ветхоза­ветные о прощении Давида и Манассии, умоляет разрешить и сего грешника во всех его беззакониях, и пред самою исповедью делает ему сие трогательное увещание: «се чадо, Христос невиди­мо стоит, приемля исповедание твое: не устрашися, ниже убойся, и да не скрыеши что от мене, но не обинуяся рцы вся елика соделал еси, да приимиши оставление от Господа нашего Иисуса Христа. Се икона Его пред нами, аз же точию свидетель есмь, да свидетельствую пред Ним вся елика ре­чеши мне; аще ли что скрыеши от мене, сугуб грех имаши. Внемли убо, понеже бо пришел еси во врачебницу, да не неисцелен отыдеши». По искренней исповеди кающегося, Пресвитер, с но­вою молитвою к Господу, не хотящему смерти гре­шника, но дабы обратился и жив был, разре­шает его по свыше данной ему власти.

Тогда начинаются приготовления молитвенные к причастию, называемые вечерним и утренним правилом. Прежде нежели предаться покою, исповедавшийся, вместе с обычными молитвами на сон грядущий, читает еще канон или акафист слад­чайшему Иисусу, исполненный чувств раскаяния, и акафист Божией Матери, ее величающий, и вслед за тем канон Ангелу хранителю. Другой умили­тельный канон причащения, который изображает всю важность приемлемого таинства, предлагается на утро, вместе с иными возвышенными молитва­ми, сердечным излиянием святых: Василия Вели­кого и двух Иоаннов, Златоуста и Дамаскина, и двух Симеонов, нового Богослова и Метафраста. Так сильны и трогательны сии двенадцать молитв, что их внимательное чтение невольно смягчает ожесточенное сердце, невольно исторгает вздохи и слезы, и эти вздохи облегчают душу, эти слезы очищают сердце и умиротворяют огнь божественных таин, попаляющий недостойных.

Первый, св. Василий прибегает ко Христу, источнику жизни и бессмертия, воспоминая Его страдания и, подобно блудному сыну, восклицает: согреших Господи, согреших на небо и пред То­бою, и несмь достоин воззрети на высоту славы Твоея! Но хотя и проникнутый чувством своего недостоинства, как создание благого Творца, не отчаивается о своем спасении, вместе с разбойником и мытарями, и молит взявшего грех мира – взять и его тяжкое бремя греховное, и очистит и соединит с Собою, да не в суд будет причастие святыни, но в общение Св. Духа и напутие живота вечного и благоприятный ответ на страшном су­дилище Христовом.

Златоуст следует за великим Василием и в ужасе останавливается: «Господи Боже мой, вем, яко несмь достоин, ниже доволен, да под кров внидеши храма души моея, занеже весь пуст и пался есть, и не имаши во мне места достойна, еже главу подклонити! но якоже с высоты нас ради смирил еси себе, смирися и ныне смирению моему, и якоже восприял еси в вертепе и в яслях бессловесных возлещи, сице восприими и в яслях безсловесныя моея души и в оскверненное мое тело внити». Далее воспоминает он все примеры, человеколюбивого снисхождения Спасителева к грешникам и общения с ними, и на сие опираясь, молит о благодатных действиях божественного причащения, и для своей грешной души.

Потом Метафраст, изображая постепенно стра­дания воплотившегося Господа, молитвенно приме­няет к нам все божественные действия Христо­вы: просит, Его крестом умертвить страсти наши, погребением погребсти лукавые советы, воскресением восставить падшего, и вознесением одесную Бога сподобить десной части спасаемых, и освя­тить наитием Св. Духа, и на втором пришествии дать сретить Господа на облаках, с ликами Свя­тых. Но после столь светлых надежд, внезапно заглянув в свое сердце, с трепетом переносится он к сему последнему дню и, еще прежде Его пришествия, предстоит уже пред Господом, у свя­того жертвенника, и пред страшными и светлыми Ангелами, преклоненный своею совестью, и прино­сит свои лукавые и беззаконные деяния, обличая их во всей наготе и подробности, не для себя, но более для нас, дабы побудить грешника, невольным повторением грехов своих к их сознанию.

И кроткий Дамаскин взывает также к име­ющему власть оставлять грехи человекам, чтобы презрел все его согрешения и сподобил таин божественных, не в тяжесть, не в муку, не в приложение грехов, но в очищение и освящение и обручение будущего живота и царствия; а в дру­гой молитве, памятуя и кровоточивую жену, исце­лившуюся одним прикосновением края ризы Хри­стовой, и блудницу разрешенную, когда держала Его пречистые ноги, он содрогается благоговейно, при единой мысли, что дерзает восприять все тело Христово.

Молитва Симеона, нового Богослова, возносится до торжественности гимна. Он смиренно молит Христа принять ее, от скверных устен его и мерзкого сердца, и нечистого языка и души осквер­ненной, и дать силу дерзновенно изглаголать все что желает, и научить что творить и глаголать: «и язвы зриши моя, но и веру веси, и произволение зриши и воздыхание слышиши; не таится тебе, Боже мой, творче мой, избавителю мой, ниже капля слез­ная, ниже капли часть некая; несоделанное мое видесте очи Твои, в книзе же Твоей и еще несодеянная написана Тебе суть». Но зная, что никакие гре­хи не превосходят долготерпения и человеколюбия Бога нашего, который творит кающихся общниками своего Божества, он снова дерзает, радуяся вкупе и трепеща, огню причащаться и, странное чудо! орошается не опаляясь, как древле купина горевшая неопально.

Наконец божественный Златоуст, прибегая к заступлению Пречистой Девы и Сил небесных и всех Святых, заключает ряд вдохновенных молитвенников, столь живо проникнутых восприятым ими Христом, – умилительною молитвою, ко­торую, пред самым приобщением, уже в дверях царских, Пресвитер, с чашею в руках, велит повторять за собою причастникам, как исповедание их веры и смирения: «верую Господи и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога живаго, пришедый в мир грешныя спасти, от них же первый есмь аз. Еще верую, яко сие есть самое пречистое тело Твое, и сия самая есть честная кровь Твоя, молюся убо Тебе: помилуй мя и прости ми прегрешения моя вольная и невольная, яже словом, яже делом, яже ведением и неведением, и сподоби мя неосужденно причаститися пречистых Твоих таинств, во оставление грехов и в жизнь вечную. Вечери Твоея тайныя днесь, Сыне Божий, причастника мя прими; не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам яко Иуда, но яко разбойник исповедаю Тя: помяни мя Господи во цар­ствии Твоем».

Доселе я говорил тебе о четырех первых таинствах, чрез которые необходимо должен прой­ти каждый Христианин, чтобы соединиться со Хри­стом и быть истинным чадом Его святой Церкви. Теперь обращу твое внимание и на три последующие таинства, не всегда и не всем сообщаемые, смотря по различным обстоятельствам жизни.

Одно из таковых есть брак, установленный при начале мира, самим Создателем, чтобы от благословенного корня рождались благословенные плоды и, после искупления мира, образующий духовно, чрез соединение мужа и жены, вечный союз Христа с его Церковью: брак не бывает однакоже общим уделом, хотя поистине бла­женно и любезно Богу состояние супружеское, когда оно соответствует своей высокой цели.

Рождение детей есть как бы непрестанное продолжение творческого дела Божия, и рождаемое нами не есть одна лишь плоть, одушевленная чувствен­ною жизнью, но существо разумное; посему сколь должно быть для нас священно таинство брака, и сколь страшная дерзость похищать творческий дар, для низких страстей и неблагословенных рождений! Человек, нравственным и естественным бытием своим, возносящийся над прочею тварью, уже ли должен, в одном лишь произведении себе подобных, уподобляться бессловесным?

Когда же только соединению двух разного пола лиц, как двум жизненным началам, вверено свыше благословение произрождать детей, то не со­гласно даже и с законами естественными нарушение подобного союза, или распространение оного да­лее необходимого двойства; тогда бы и жизненные силы сделались чуждыми первобытному чистому их назначению и самому свойству брака, двух только и навсегда обращающего в плоть едину, по словам Писания.

«И созда Господь Бог ребро, еже взя от Адама, в жену, и приведе ю ко Адаму, и рече Адам: се ныне кость от костей моих, и плоть от плоти моея; сия наречется жена, яко от мужа своего взята бысть сия; сего ради оставит человек отца своего и матерь и прилепится к жене своей и будут два в плоть едину» (Быт. 2:22–25). Жена со­зидается из ребра мужа для того, чтобы человек, сотворенный по образу Божию, был единственным началом существ своего рода, подобно как Бог есть единственное начало всех родов существ, и дабы жена была всегда близка к сердцу мужа и естественно расположена к покорности, бу­дучи как бы его частью; наконец, чтобы облегчи­лось между ними взаимное сообщение мыслей, чувствований, совершенств, и весь род человеческий сделался единым телом.

Посему строго запрещается, в Христианстве, многоженство и своевольное расторжение супруже­ского союза; даже и второй и третий браки, хотя и дозволяются Церковью, по снисхождению к немощи человеческой, однакоже, особенно третий, не без очистительных молитв и некоторой эпитимьи, как отступление от первой чистоты единственного брака и угождение чувственности. В особенности наблюдает Церковь за твердостью сего священного союза, внимая словам Спасителя: «еже Бог сочета, человек да не разлучает» (Марк. 9:9). Одно только нарушение верности супружеской, то есть самого закона естественного, может, по словам Христовым, быть виною расторжения столь твердых уз. (Матф. 19:9).

Как новый завет есть исполнение и совершенствование ветхого, так и во всех его постановлениях, предметы чувственные уступают всегда высшей духовной цели: по сей причине требуется ныне более чистоты и условий нравственных ко вступлению в супружество, нежели как в первобытном законе Моисеевом. По правилам Вселенских Соборов, признанным всею Церковью, брачующиеся должны быть чужды всякого кровосмешения, проистекающего от родства плотского, по крайней мере до пятой степени, чтобы более ува­жались узы родства и тем соблюдалась чистота в семействах. Но тем же священным правилом наблюдается при браке и духовное родство, про­исходящее от спасительного таинства крещения, дабы высшее рождение по духу, не уступило и не примешалось низшему, по плоти, и таким обра­зом не утратились бы небесные плоды первого.

Самые молитвы и обряды таинства, как некая возвышенная проповедь, научают брачующихся всей важности предначинаемого ими подвига, на поприще скоротечной жизни, и так всегда действует забо­тливая Церковь, являя себя истинною матерью верным чадам, к ней притекающим.

Прежде всего троекратные оглашения, о желающих вступить в супружество, повторяются в три праздничные дня после литургии, во услышание всей церкви, для того чтобы отклонить от таин­ства всякий злоумышленный обман и предупредить недоумение о узах родства, или каких-либо тайных обетах. А между тем, жених и невеста должны приготовить себя духовно, исповедью и причастием, к своему новому званию и потому браковенчание полагается, по уставу, тотчас после ли­тургии и никак не позже вечерни, из видов бла­горазумной предосторожности.

Обряд обручения, некогда отделенный от венчания, во избежание частных случаев непостоян­ства, соединен с самым таинством и совершается пред началом брака, в трапезе церковной. После кратких церковных молитв, Священник, с троекратным крестным знамением, дает сперва жениху златой перстень, блеском металла изобра­жающий, что он, как солнце, должен светить своей супруге, и потом дает серебряный, подобие луны, невесте, как меньшему светилу, заимству­ющему от большего свет свой, и обручает их друг другу, во имя Пресвятой Троицы. Они вза­имно меняются перстнями, а Священник воспоминает патриархальное обручение Ревекки Исааку, чрез служителя Авраамова, бывшее в Месопота­мии, и молит Господа: утвердить обручаемых в вере, единомыслии, истине и любви, поясняя в то же время силу и знаменование перстня, из примеров ветхозаветных.

Тогда жених и невеста, держа в руках возженные свечи, изображающие духовный свет таин­ства, торжественно входят в церковь, предше­ствуемые Священником с кадильницею, дабы по­знали, что жизненный путь их должен быть по заповедям Господним, а благие дела, как фимиам, возноситься к Богу. Навстречу им, оба лика с громогласным пением: «слава Тебе, Боже наш, слава Тебе»! приветствуют их стихами 127-го псалма, в котором Давид начертал картину бла­гословений Божиих, осеняющих благочестивое су­пружество.

«Блажени вси боящиеся Господа, ходящии в путех его; труды плодов твоих снеси, блажен еси и добро тебе будет; жена твоя, яко лоза пло­довита, во странах дому твоего: сынове твои яко новосаждения масличная окрест трапезы твоея: се тако благословится человек бояйся Господа. Благо­словит тя Господь от Сиона и узриши благая Иерусалима вся дни живота твоего, и узриши сыны сы­нов твоих. – Мир на Израиля».

Здесь, после нескольких поучительных слов, о святости супружества, и уже пред самым началом венчания, Священник, еще однажды, испытует сердца брачующихся, дабы, пред лицом всей Церкви, объявили они добровольное согласие на вза­имный союз, без нарушения иных священных обещаний, и, вняв их решительному ответу, приступает к бракосочетанию, благословением цар­ства Пресвятой Троицы.

После краткой эктении, о их благосостоянии душевном и телесном, произносит он три про­странные и трогательные молитвы, в коих воспо­минается таинственное создание жены из ребра Адамова, и первое благословение брачное в раю, распространившееся в последствии на Авраама и других Патриархов и праотцев Христовых по плоти. Он молит, чтобы Сам воплотившийся от Девы и благословивший брак, в Кане Галилей­ской, благословил и сочетающихся рабов Своих, как Авраама и Сарру, Исаака и Ревекку, Иакова и всех Патриархов и Моисея, как родителей Пресвятой Девы, Иоакима и Анну, и родителей Предтечи, Захарию и Елисавету, и сохранил бы их, подобно Ною в ковчеге, и Ионе во чреве китовом, и трем отрокам в пещи Вавилонской, и даровал бы им радость, какую имела Царица Елена, когда обрела честный крест. Он молит также Господа: помянуть не только брачующихся, но и родителей их воспитавших, зане молитвы родителей утверждают основания домов, и даровать новым супругам, вместе с плодами чрева, единомыслие душ и телес, долгоденствие, целомудрие, взаимную любовь в союзе мира, благодать в чадах, обилие благ земных и венец неувядаемый на небесах.

Тогда, с возложением на их главы венцов, которые знаменуют, что подвиг девственного целомудрия венчается свыше, Священник повторяет над каждым лицом, называя его по имени, самые слова, запечатлевающие таинство: «венчается раб Божий рабе Божией, во имя Отца и Сына и Святаго Духа» и, благословив трижды обоих, произносит: «Господи Боже наш, славою и честию венчай я».

Чтение послания Апостола Павла к Ефесеям, повелевает женам повиноваться мужьям своим, как Господу, ибо муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви, а мужьям любить жен своих, как и Христос возлюбил Церковь, и самого Себя за нее предал и, приводя во свиде­тельство сего неразрывного союза слова Бытия, на­конец восклицает: «тайна сия велика: я говорю по отношению ко Христу и к Церкви; таким образом, каждый из вас должен любить жену свою, как самого себя, а жена должна бояться своего мужа». (Еф. 5:32–33).

Вслед за Апостолом, Евангелие от Иоанна возвещает первое чудо Спасителя, в Кане Гали­лейской, когда Он, преложением воды в вино, засвидетельствовал небесное благословение таинству брака. После двух окончательных эктений молитва Господня: «Отче наш», как основание и венец всех молитв, освящает совершившееся таинство.

Еще два знаменательные обряда исполняются над брачующимися, напоминая им новые обязан­ности их звания. Священник, благословив сперва общую чашу, для общения брака, трижды заста­вляет их вкушать из нее вино, растворенное водою, дабы уразумели юные супруги, что отныне, из той же чаши, должны они черпать нераздельно радость и горе и не чуждаться общения между со­бою. Потом, соединив их руки на эпитрахили, в знамение неразрывного союза, ведет их трижды кругом налоя, подобно как при таинстве крещения вокруг купели бывает водим или носим крещаемый, ибо и теперь предлежит новое попри­ще, хотя тот же путь указан по Христу. В сие время оба лика поют: «Исаие ликуй, Дева име во чреве, и роди Сына Еммануила, Бога же и человека, Восток имя Ему, Его же величающе, Деву ублажаем».

«Святии Мученицы, добре страдальчествовавшии, и венчавшиися, молитеся ко Господу, помиловатися душам нашим».

«Слава Тебе Христе Боже, Апостолов похвало, Мучеников радование, их же проповедь Троица единосущная».

Сии торжественные гимны суть те же, которые поются при таинстве священства. Но тогда ликование совершается в алтаре, выражая торжество чисто духовное и небесное, а при браке – среди цер­кви, чем изображается радость брака земная, вос­ходящая до небесной. Первый гимн прославляет благословенное, высшее рождение Еммануила, дабы чрез сие низвести, на вступающих в брак, благословение к рождению детей. Во втором и третьем гимнах, представляются радование и венчание Мучеников и Апостолов, дабы мысль торжествующих брак не останавливалась на одной зем­ной радости, но стремилась горе, к радости небо­жителей.

По окончании торжественного шествия, Священник снимает венцы с супругов, приветствуя их словами, наполненными патриархальной про­стоты времен Авраамовых: «возвеличися женише якоже Авраам, и благословися якоже Исаак, и умножися якоже Иаков, ходяй в мире и делаяй в правде заповеди Божия».

«И ты, невесто, возвеличися якоже Сарра, и возвеселися якоже Ревекка, и умножися якоже Ра­хиль, веселящися о своем муже, хранящи пределы закона, зане тако благоволи Бог».

Вместе с приветствием он еще однажды мо­лит Господа, благословившего брак Галилейский, восприять и венцы сих брачившихся, нескверными и непорочными, в своем царствии; а юные супруги смиренно преклоняют головы пред Господом, внимая последней молитве, воссылаемой к небу о их благоденствии и, по приглашению Священника, целомудренным взаимным лобзанием, запечатлевают святую и чистую любовь свою.

Немощи человеческие, телесные и душевные, имеют также духовное врачевание, в спасительном таинстве елеосвящения, чрез видимое помазание болящего освященным елеем, при молитве Священнослужителей об отпущении его грехов. Сие таинственное действие называется еще соборованием, потому что, в знамение семи утешительных даров Святого Духа, семь Священников должны по уставу совершать оное, хотя и меньшее число их может дополнить, теплою молитвою недостаток соборного служения.

Пример божественных Апостолов, которые, будучи посылаемы самим Спасителем, по словам Евангелиста Марка (6:12–13), «проповедовали покаяние и многих бесов изгоняли, и помазывали маслом многих больных и исцеляли», служит основанием сему таинству, точнее определенному в послании Апостола Иакова, дабы верные знали, как должно приступать к нему: «болит ли кто в вас, да призовет Пресвитеры церковные, и да молитву сотворят над ним, помазавше его елеем во имя Господа: и молитва веры спасет болящего и воздвигнет его Господь, и аще грехи сотворил есть, отпустятся ему» (Иак. 5:14–15).

Столь великие обещания, духовные и телесные, заключаются в елеосвящении! Самый наружный обряд его, с семикратным чтением Апостола и Евангелия, до такой степени утешителен, что даже непостижимо: каким образом мысль о неминуе­мой кончине сопрягается ныне с совершением сего таинства над болящим, когда, напротив, все его молитвы гласят о исцелении, хотя, вместе с тем, они могут служить и напутствованием к вечной жизни. Апостол не говорит: «умирает ли кто из вас, но болит ли кто, пусть призовет Пресвитеры, и воздвигнет его Господь». Мы же, по губительному неверию, прибегаем сперва к внешней помощи, а когда уже нет более никакой надежды, приступаем к приобщению и соборованию, забывая, что сказал Спаситель слепцам, просившим у него исцеления: «по вере вашей буди вам» (Матф. 9:29).

И можно ли ожидать облегчения, когда болящий приемлет таинства, или в совершенном изнеможении, так что и самое внутреннее сознание ему изменяет и дух не напряжен к молитве, или когда, не будучи приготовлен к той мысли, что причастие и елей суть таинственные орудия исцеления, слышит внезапное их предложение, как смертный приговор, и таким образом бывает более исполнен страха смерти, нежели упования жизни, во время тайнодействия. Сами ближние, окру­жающие одр больного, действуя часто в том же духе неверия, не решаются сделать ему спасительного предложения таинств и упускают благоприятное время. Многие предполагают даже, будто бы елеосвящение не может быть повторяемо и, посему ложному мнению, лишают сами себя, на поприще многоболезненной жизни, еще одной твердой опоры духа и врачевания телесного. Господь же не престает взывать к нам: «приидите ко Мне вси труждающиеся и обремененнии, и Аз упокою вы». (Матф. 11:28).

Когда полное число Пресвитеров совершают таинство, то старший из них, наполнив сперва фимиамом покой болящего, кадит окрест стола, на коем лежит святое Евангелие и поставлены в кандиле елей и блюдо пшеницы, с семью свечами и водруженными стручками для помазания, и благо­словляет начало обычных молитв. За ними следуют тропари покаяния: «помилуй нас, Господи, помилуй нас», и умилительный канон о елее, пустынное творение великого Арсения, который, объ­ясняя силу таинства, взывает к божественному врачу: «да тихостию печати Своея милости назнаменает чувствия рабов Своих». После кратких стихир и эктении, о освящении елея и здравии бо­лящего, начальствующий творит первую молитву над кандилом: чтобы Господь, исцеляющий души и телеса, Сам освятил елей сей, во исцеление помазующегося и в очищение всякой страсти и сквер­ны плоти и духа и всякого зла, А между тем поются трогательные тропари, на разные гласы: ско­рому в заступлении Христу Богу, и святому Его Апостолу и брату Иакову, первому строителю таин­ства, и чудотворному Святителю Мир Ликийских, и точителю мира великомученику Димитрию, и святым безсребренным мученикам и целителям, наконец Св. Иоанну, божественному другу Христову, и Пречистой Матери Божией.

Тогда читаются, Диаконом или чтецом, первое Апостольское послание Иакова, о установлении таин­ства елеосвящения, а начальствующим Пресвитером первое Евангелие от Луки, о Самарянине, который милосердовал к ближнему, впадшему в руки разбойников. Вслед за тем, воспоминая благодеяния Христовы к роду человеческому, Им просвещенному и искупленному, и благодать служения, данную Пророкам и Апостолам, тот же Пресвитер просит Господа: сделать и его достойным служителем нового завета, и сотворить елей, уго­тованный для больного, елеем радования, освящения, одеждою царскою, бронею силы, во отгнание всякого диавольского действия, печатью ненаветною, вечным веселием, и помазывает болящего крестообразно, на челе, ноздрях, ланитах, устах, персях и руках, с сею молитвою: «Отче святый, врачу душ и телес, пославый единородного Твоего Сына, Господа нашего Иисуса Христа, всякий недуг исцеляющего и от смерти избавляющего, исцели и раба Твоего от обдержащие его телесные и душевные немощи, и оживотвори его благодатью Христа Твоего, молитвами Пресвятой Богородицы и предстательством Святых (коих называет имена)».

Подобно сему действуют и другие шесть Священников; каждый в свою очередь, вняв чтению Апостола и прочитав сам Евангелие, помазывает елеем болящего, с тою же молитвою: Отче свя­тый, врачу душ и телес»; но, прежде, нежели приступить к самому таинству помазания, каждый изливает душу свою пред Господом, в про­странной и красноречивой молитве, чувствуя свое недостоинство и величие таинства и нужды болящего, как зерцало собственных немощей, и воспоми­нает многочисленные примеры помилования грешников и исцеления, в ветхом и новом заветах. Столь умилительны и вместе столь возвышенны сии молитвы, что они невольно извлекают слезы у предстоящих и тогда даже, когда дух их смущен и развлечен, отчаянным положением боля­щего, близкого их сердцу.

Не менее разительно чтение шести остальных Апостолов и Евангелий. Здесь является учитель язычников, Павел, и повелевает сильным но­сить немощи немощных и, по примеру Христову, угождать не себе, но ближнему во благое, взывая к Богу терпения и утешений. Он внушает, что все суть члены тела Христова, и исчисляет сте­пени церковные и дарования, превознося над всеми любовь: называет верующих храмами Бога живого и просит очиститься, от всякой скверны плоти и духа; поставляет в пример, как его самого избавил Господь, посреди гонений, когда уже он не надеялся спасти жизни, и заповедует упование на Бога; исчисляет плоды духовные, внушая духовным, дабы исправляли падающих, и наконец, после многих назидательных увещаний, о всегдаш­ней радости и непрестанной молитве, просит верных да не угашают в себе Духа. Сей возвышен­ный ряд посланий кончается, словами Апостола к Солунянам: «Сам же Бог мира, да освятит вас всесовершенных во всем, и всесовершен ваш дух: и душа и тело непорочно, во пришествие Господа нашего Иисуса Христа, да сохранится». (1Сол. 5:22–23).

А предметами шести евангельских чтений избра­ны, после притчи о Самарянине, сказание о мытаре Закхее, обратившимся при посещении его Иисусом: послание на проповедь в Иудею учеников, коим Господь дал власть изгонять духов нечистых, исцелять всякий недуг и воскрешать мертвых; также исцеление, самим Спасителем, тещи Петро­вой и многих болящих, и притча Его, о пяти мудрых и пяти безумных девах, не приготовивших елея в сретение жениху, и великая вера жены Хананейской, усердно испросившей здравия своей дочери. Наконец Евангелист Матфей сам о себе повествует, как он из мытаря сделался Апостолом, и приводит ответ Иисусов роптавшим на Него фарисеям: «не требуют здравии врача, но болящии; шедше же научитеся, что есть: милости хощу, а не жертвы? не приидох бо призвати пра­ведники, но грешники на покаяние». (Матф. 9:12–13).

Когда же и последний из Пресвитеров совер­шит помазание, тогда все они окружают одр боль­ного, (если сам он не может взойти в их сре­дину), и начальствующий, разгнув святое Евангелие, возлагает письменами на главу его и произно­сит молитву к Господу Иисусу, не хотящему смерти грешника, но да обратится и жив будет: «не по­лагаю руку мою грешную, на главу пришедшего к Тебе во гресех и просящего у Тебя, нами, оставление грехов; но Твою руку крепкую и сильную, яже во святом Евангелии сем, еже сослужители мои держат на главе раба Твоего, и молюся с ними и прошу милостивное и непамятозлобное человеколюбие Твое Боже, Спасителю наш».

После сего смиренного начала молит он Го­спода, об оставлении грехов болящего, по при­меру древнего милосердия к кающимся и, сняв с главы Евангелие, дает целовать оное больному. Краткая эктения, о милости, жизни, здравии и спасении его и оставлении грехов, вместе с двумя стихирами святым безсребренным исцелителям и Божией Матери, заключает таинство, и приявший оное благоговейно трижды кланяется совершителям, говоря из глубины сокрушенного сердца: «благо­словите отцы святии и простите мя грешного».

Наконец желаю я беседовать с тобою, лю­безный друг, о великом таинстве священства, ко­торое может по справедливости назваться венцом и связью всех других, ибо оно служит спасительным орудием для их сообщения, по благода­ти, данной Апостолам и постепенно нисшедшей, чрез непрерывное рукоположение, до нынешних служителей Церкви Христовой.

Спаситель избрал Себе предпочтительно, из всего сонма верующих, сперва двенадцать Апостолов, потом и других семьдесят учеников, и послал их с даром чудес и исцелений, проповедовать царствие Божие, еще во время собственной проповеди, когда Сам, как верховный Первосвя­щенник, готовил принести Себя Отцу в жертву, за грехи мира. По совершении же сей жертвы, в самый день Своего воскресения, Он даровал Апо­столам власть отпущать грехи и, вознесшись на небо, излил на них видимо Св. Духа, в огненных языках.

Так исполнились слова Пророков, обещавших Израилю излияние Духа Святого на детей его, и новое священство взамен ветхозаветных Левитов; ибо и Глава новой Церкви, Христос, был поставлен Первосвященником, не по чину Ааро­нову и обрядам иудейским, но по чину Мелхиседека, Священника Бога Вышнего, таинственного по рождению и кончине, и помазан от Отца, Духом Святым.

Здесь, в сугубой благодати, дарованной Апостолам, и в той, какая сообщена была семиде­сяти ученикам, проявляются уже, при самом на­чале благовествования, две основные степени свя­щенства: Епископа и Пресвитера, впоследствии учрежденные Апостолами, с различием во власти при сходном священнодействии; ибо, совершая одинаково божественную жертву тела и крови Христовых, Пресвитеры подчинены Епископам и от них приемлют посвящение. Третья же начальная степень Диакона, то есть служителя, установлена Апостолами, в первенствующей Церкви, для служения верным при божественной трапезе, дабы высшие строители таин Христовых могли исключительно посвятить себя проповеди и молитве. В книге Деяний (6:6) сохранился и самый образ посвящения в сан духовный, чрез возложение рук Апостольских на главу избираемого, при соборной молитве, сообщавшей ему благодать Святого Духа. Христиане, исключительно предназначенные для совершения и преподания таинств, должны сами, в большей мере, быть причастниками благодати, дабы получить дерзновение приблизиться к страшному алтарю Христову. И доныне, от времен Апостольских: действие рукоположения или хиротонии (по-Гречески) служит запечатлением таинству священ­ства, при возведении в три главные степени: Диакона, Пресвитера и Епископа, неизменно сохранившиеся во Вселенской Церкви. Прочие же чины церковные суть ничто иное, как их подразделение и применение к состоянию духовных лиц, и посему та­инство священства не повторяется над приемлющими сии звания.

Таким образом, Диаконы именуются архидиа­конами или протодиаконами, как старейшие между собратиею при особе архиерейской, и вообще имя иеродиакона присвоено всем монашествующим из числа их, как равно иеромонахами, т. е. священноиноками, называются Пресвитеры или Священ­ники иночествующих. Начальствующий над белым духовенством при соборе, протоиерей, соот­ветствует саном начальнику обители, который, судя по ее степени, бывает строителем, игуменом или архимандритом, но в сущности есть ничто иное как Священник, с некоторыми преимуществами во власти и служении.

Четыре степени существуют также в высшем достоинстве Архиерейском, которое, по уставам Вселенских Соборов, должно быть необхо­димо устранено от уз и обязанностей брака, дабы Святители, чрез отречение от мира, удобнее могли, как истинные пастыри, заняться стадом, вверенным им от Главы Церкви Христа.

Они бывают Епископами или Архиепископами, судя по важности своих епархий (на Востоке же Архиепископом сначала стали именовать началь­ствующих над несколькими Епископами одной области); сан Митрополита означает собственно столичного Архиерея, со властью Архиепископа. Титул же Патриарший присвоен исключительно Архиепископам: Иерусалимскому, как Святителю Сиона, матери Церквей; Антиохийскому, как наслед­нику кафедры, на которой восседали Апостолы Петр и Павел, и которой принадлежит начало имени Христиан; Александрийскому, как преем­нику Св. Апостола Марка; Константинопольскому, как Архиепископу столицы Греческой империи. В той же степени, до отделения Западной Церкви, был Римский Архиепископ, как святитель древ­ней столицы; а по отделении Папы, от общения прочих Восточных Патриархов, звание пятого их собрата перенесено было, общим их согласием, в возвеличенную Провидением Церковь Российскую. Посему и ныне Патриархи, Константинопольский, Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский, пребывая в духовном союзе со Святейшим Синодом, который заменил в России Патриарха, суть представители Православной Восточной Кафолической Церкви, созданной на основании Апостолов и Пророков, имеющей краеугольным камнем самого Христа Бога.

Теперь я постараюсь объяснить тебе постепенно священные обряды, употребляемые Церковью при рукоположении своих служителей, и прежде всего, скажу несколько слов о причетниках, которые, не составляя еще собственно священного чина, при­званы предварительно на служение Богу, чтобы из числа их посвящались впоследствии Диаконы и Пресвитеры. Посему когда, во время служения архиерейского, приводятся к его кафедре, посреди цер­кви, избранные в должность причетников, то сперва постригают им власы, в знак посвящения Богу, а потом облекают в белый стихарь, одежду чистоты духовной. В первенствующей Цер­кви между ними находились, не только чтецы и свещеносцы, по-нынешнему псаломщики и пономари, но и заклинатели, которых должность исключи­тельно состояла в чтении заклинательных молитв, против духов нечистых и над болящими.

Высшая из приготовительных степеней цер­ковного служения и ближайшая к священству, есть степень иподиакона, предназначенная для того, что­бы в некоторых случаях, в служении архиерейском, заменять Диакона. Избранный приводится также на средину церкви, к сидящему Архиерею, и два Диакона или иподиакона, всегда находящиеся при особе Святителя на литургии, по его благосло­вению, возлагают крестообразно орарь на нового служителя Христова, дабы препоясать его сим знамением силы и готовности к служению. Святитель осеняет, крестным знамением, главу его, произнося молитву посвящения, и тотчас, для введе­ния в новую должность, дают ему как служи­телю, держать умывальницу и лентион, во время умывания рук архиерейских.

Чин хиротонии Диакона и Пресвитера совер­шается почти единообразно, в общем и открытом ходе обрядов, но с важным различием в молитвах и словах тайнодейственных, и не в оди­наковое время литургии. Диакон рукополагается по освящении даров, в знак того, что он может только служить таинству, совершаемому Епископом или Пресвитером, но не имеет власти действо­вать, а Пресвитера посвящают тотчас после вели­кого входа, чтобы он сам участвовал в приношении бескровной жертвы. Он, и на великом входе, предварительно идет пред Св. дарами, покровенный воздухом, в знамение благодати Духа Святого, готовой его осенить. Более же двух посвящений, одного Диакона и одного Пресвитера, по уставам Соборов Вселенских, не бывает на одной литургии.

Два Диакона приводят новопоставляемого ко вратам царским, и поклоняясь Архиерею, сидя­щему на кафедре близ угла престола, как бы одесную Христа, невидимо присутствующего на пре­столе и действующего чрез видимое служение рукоположителя, возглашают: «повели, повелите, по­вели, преосвященнейший Владыко». Второе пове­лите относится к Церкви, ибо в первые времена ее, участвовавшие в избрании служителя алтарю, сами присутствовали при его представлении Святи­телю. Тогда Протодиакон, если поставляется Диакон, если же Священник, то Архимандрит или Протоиерей, ведут его около престола против солнца, как и при других таинствах, по пути к востоку духовному, а не западу, и указывают ему целовать сперва четыре угла престола, как престол самого Господа, на коем совершается его жертва за грехи мира, потом некоторые части святительских одежд и наконец, руку Архипастыря, орудие готовое излиться на него благодати; но пре­жде, посвящаемый, смиренно повергается к стопам его, в знак всегдашнего послушания власти церковной. Трижды повторяется таинственное шествие, а между тем лики поют торжественные гим­ны, которые, восторгая душу к созерцанию, представляют, по трем степеням священства, три созерцательные образа: Диакону, – образ Мучени­ков, чтобы обрек себя служить Христианским таинствам с самопожертвованием, даже до му­ченичества, как перводиакон и первомученик Стефан.

Пресвитеру, – образ Апостолов, чтобы он их учению и примеру последовал, в совершении таинств и проповедании Христианских догматов.

Епископу, – не только образ Апостолов, но и образ Пресвятой Девы Богоматери, чтобы он, подражая ее дарованию чистоты духа и тела, и под­крепляясь ее молитвою, питал в себе материн­ское чувство в отношении к детям Церкви и, высшим служением, распространял в ней жизнь Божию дары Св. Духа.

«Святии Мученицы, добре страдальчествовавшии и венчавшиися, молитеся ко Господу, помиловатися душам нашим».

«Слава Тебе, Христе Боже, Апостолов похвало, Мучеников радование, их же проповедь, Троица единосущная».

«Исаие ликуй, Дева, име во чреве, и роди Сына Еммануила, Бога же и человека: Восток имя Ему, Его же величающе, Деву ублажаем».

Тогда Святитель, восстав с кафедры, стано­вится у правого угла престола, и пред ним преклоняет правое колено новопоставляемый, если ему назначена меньшая степень Диакона, как бы еще не полное иго Христово, и оба колена, если готовится в Пресвитеры; Архиерей же, с крестным знамением возложив на главу его руку и край своего омофора, знамение воплощения Христова, провозглашает имя и степень посвящаемого, и всю Церковь приглашает к соучастию в тайнодей­ственной молитве, сими словами: «божественная бла­годать, всегда немощныя врачующи и оскудевающия восполняющи, проручествует благоговейнейшего Иподиакона или Диакона, в Диакона или Пресви­тера; помолимся убо о нем, да приидет на него благодать Всесвятого Духа».

По-Гречески отвечают лики на сие провозглашение: «Кирие елейсон», Господи помилуй, в па­мять неразрывного общения с матерью нашею, Греческою Церковью. Тогда Святитель, еще три­кратно благословив главу посвящаемого, втайне призывает на него благодать Святого Духа, испра­шивая ему дары потребные той степени, на которую он возводится. По исполнении молитвы, препода­вая ему священные одежды и книгу, или орудие служения, каждый раз и опять по-Гречески, воз­глашает во услышание всей Церкви «аксиос», т. е. достоин, а за ним то же повторяют по три раза лики, доколе не облачится ставленник. Тогда но­вому Диакону дают, на все время совершения даров, держать над ними рипиду, знаменуя его служение Церкви; Священник же становится в ряды своих сослужителей к престолу, и Архиерей, по преложении хлеба в божественное тело, полагает ему в руку одну животворящую часть, как залог вверяемый ему от Христа и долженствующий верно быть сохраненным, а посвященный, став позади престола, размышляет над сею страшною святы­нею о своем недостоинстве, доколе не услышит призывного возгласа: «святая святым»! В самый час приобщения, новые служители алтаря, присту­пают к бессмертной трапезе прежде прочих, той же степени, чтобы почувствовали, с какою рев­ностною любовью возжелал Христос сотворить с ними сию пасху. Оба они, последнею эктениею и заамвонною молитвою, заключают литургию, после коей Епископ дает им в алтаре приличное наставление.

С чрезвычайным великолепием совершается торжество посвящения Архиерейского, дабы с одной стороны верные чада Церкви видели, на какую вы­сокую степень поставляется их пастырь и испол­нились к нему благоговения, а с другой, чтобы и сам посвящаемый Епископ, чрез произносимые им обеты и таинственные обряды, познал всю важность и долг своего звания. Введением на сей выспренний путь служат предварительные моли­твы, произносимые при его наречении, сонмом Архиереев, когда в присутствии Святейшего Синода объявляют о его избрании, и умилительные тро­пари Св. Духа, воспеваемые тогда старческим гласом Святителей, представляющих Соборную Церковь.

«Благословен еси Христе Боже наш, иже премудры ловцы явлей, ниспослав им Духа Свя­таго, и теми уловлей вселенную, Человеколюбче слава Тебе».

«Егда снисшед языки слия, разделяше языки Вышний; егда же огненные языки раздаяше, в соединение вся призва, и согласно славим Всесвятаго Духа».

Чудная противоположность изображается стиха­ми сего тропаря: в Вавилоне смешение языков, от надменного столпотворения, и враждебное разделение народов; в смиренной же храмине Сионской огненное раздаяние языков, сделавшее рыбарей лов­цами вселенной, дабы все народы соединились во славу Божию. Таков благодатный отголосок нового завета, на одну из страшных картин ветхого.

Самый чин посвящения Архиерейского начи­нается, испытанием в вере избираемого и его при­сягою, ибо Епископ поставляется в Церкви, как светильник, не только народу, но и Пресвитерам, ему сослужащим, и вера его должна быть несо­мненна. Для сего собираются все Архиереи, находящиеся в столице, и садятся, в полных облачениях, на амвоне посреди церкви; нареченный выходит к ним из алтаря, в сопровождении старшего Священнослужителя и Диакона, которые в древности были представителями клира и города, избиравших себе Епископа, и ручались пред Собором за нравственные его качества. Он стано­вится на край разостланного ковра, с изображением парящего великого орла над градом, ибо орел образует высоту богословского учения, кото­рое обязывается благовестить поставляемый Епи­скоп и, подобно орлу, всегда горе парящему, гор­няя мудрствовать и горних искать, по Апостоль­скому слову, бдительным оком надзирая над паствою, а град образует сию паству, вручаемую но­вому Пастырю; отселе малые орлы, всегда подсти­лаемые на литургии под ноги Архиерея, служат ему, во всю жизнь, напоминовением той присяги, какую он должен здесь совершить, наступив на орла. Тогда на вопрос первенствующего между Свя­тителями: «чего ради пришел еси, чего просиши и како веруеши»? ответствует он: «хиротонии Архиерейския благодати» и читает громогласно сим­вол веры. По благословении старейшего и по вторичном его вопросе, о том: «как исповедуешь вочеловечение Христово»? ибо сей догмат есть осно­вание нашего спасения, он становится на средину орла, и пространнее излагает свое исповедание, согласное с Соборною Апостольскою Церковью, отвергая все ереси и громко возглашая им анафему, чтобы никто из православных Христиан, собранных в церкви, не сомневался в том, что он исповедует веру Кафолическую Восточную, как единую истинную.

В третий раз первенствующий Архиерей во­прошает ставшего уже на главу орла: «как содер­жит он каноны Св. Апостол и Св. Отец»? Из­бранный же клянется соблюдать уставы Вселенских седми Соборов и девяти поместных, и быть в общении и любви с братиями своими Епископами и повиноваться духовной власти Святейшего Сино­да, исполняя свято долг своего звания, который в подробности излагает. В то же время творит он, как подданный, обычную присягу своему Государю, призывая Бога во свидетели истины всех своих обещаний Церкви, и подходит к амвону принять благословение всех Архиереев, после чего поется многолетие и он возвращается в алтарь, а литур­гия начинается обычным порядком.

Когда же, после входа со святым Евангелием, все Архиереи, вслед за первенствующим, торже­ственно вступают в алтарь, и воспевается трисвятая песнь, возносящая мысли к созерцанию та­инственной Троицы, – тогда избранный приводится опять Протоиереем и Архидиаконом ко вратам царским. Там приемлет его сонм Архиереев, посреди коих преклоняет колена, прямо против среды престола, как бы припадая непосредственно ко Христу, невидимо здесь присутствующему; они возлагают сперва разгнутое Евангелие, письменами на главу его, как бы руку самого Господа Иисуса, зовущего на проповедь слова Божия, а с тем вместе и свои освященные руки, и первенствующий возгла­шает тайно действенные слова: «избранием и искусом боголюбезнейших Архиереев и всего освященного Собора, божественная благодать»... и про­чее, как при хиротонии Пресвитера и Диакона.

Потом, благословив его троекратным знамением креста, во имя Пресвятой Троицы, он тихо произносит над ним молитву, воспоминающую преемственную благодать священства, нисшедшую к служителям Церкви от самих Апостолов. Между тем все Архиереи продолжают держать, на главе его, десные руки, потому что, по уставам вселенским, один Святитель не может посвящать равного себе и необходимо соборное рукоположение: они также тихим голосом ответствуют: «Господи помилуй» на тихую эктению одного из среды своей, молящегося о благе Церкви и новопоставляемого ее сановника. Наконец, первенствующий заключает таинство другою трогательною молитвою, в коей просит Господа: «сотворить сего нового строителя таин достойным Своим подражателем, путевождем слепых, светом сущих во тьме, наказателем немудрых, учителем младенцев, светильником в мире, да совершив души вверенные ему в сей жизни, предстанет престолу Его непостыдно и великую мзду приимет, юже уготовил пострадавшим за проповедь Евангелия».

После общего «аминь» произнесенного всеми Святителями, старший из них приемлет от Диаконов священные одежды и подает саккос, панагию, омофор новому Епископу, провозглашая его, со всем Собором, «аксиос» достойным; а он на каждую одежду просит благословения всех Архиереев, целуя их руки: наконец, увенчанному митрою, все участвующие в рукоположении, дают целование мира, как равному себе. Тогда отходят и разоблачаются; остается один первенствующий и, для слушания Апостола и Евангелия, возводит на горнее место вновь посвященного своего сослужителя, водворяя его в святилище и утверждая на кафедре церковной. Они совершают вместе боже­ственную литургию, и первый из них приемлет дискос, а второй чашу, на великом входе; благословение же святых даров принадлежит старей­шему: но во время причащения старший подает Пресвитерам святое тело, а младший святую чашу. По окончании божественного служения, все Архиереи, в мантиях, собираются опять у престола, и старейший надевает на посвященного мантию с источ­никами, изображающими источники благодати, долженствующие истекать из уст его; потом восходят они на амвон, посреди церкви, и первенствующий вручает, с пастырским поучением, жезл правления новому Епископу, который благо­словляет народ.

Хотя я уже сказал тебе все, что при собствен­ной моей неопытности, как мирянин, мог гово­рить о святых седми таинствах, касаясь более внешних обрядов нежели самого догмата: хочу однако присовокупить еще нечто, о иночестве, ко­торое, не будучи в числе таинств, служит в некоторых случаях важным дополнением оных, ибо принято как приготовление к высшим степеням Иерархии, образует духовное обручение со Христом, и даже, по возвышенности своих обетов, называется у Св. Отцов вторым крещением.

По примеру великого пустынножителя Пророка Илии, удостоившегося видеть славу преображения на Фаворе, и по примеру Иоанна Предтечи, большего из всех рожденных женами, по словам самого Христа, начали уединяться первые отшельники Христианства, чтобы, вдали от искушений и напастей языческого мира, молитвенно созерцать Господа, по­добно Ангелам на небесах. Они последовали со­вету Апостола Павла, который, предвидя скорби истинных Христиан, представил сам себя в пример отречения от мира: «я вам сказываю, братие, время уже тесно; имеющие жен должны быть как неимеющие, и радующееся как нерадующиеся, и покупающие как не приобретающие, и пользу­ющиеся миром сим, как непользующиеся, потому что преходит образ мира сего, а я хочу, чтобы вы были беспечальны. Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу, а женатый заботится о мирском, как угодить жене» (1Кор. 7:26–33).

Отселе любовь к целомудрию и возвышенность духа над всеми преходящими благами, и разрешение от всех мирских уз, или, по крайней мере, пламенное желание сей духовной свободы, были всегда первыми стихиями монашеского быта. Есть люди, в которых, по особенной благодати Божией, влечение ко всему божественному, священному и вечно­му, столь живо, что они, кажется, только легкою нитью придерживаются временного и конечного: тогда собственно духовная природа человека столь резко в нем проявляется, что противоположная ей умирает уже почти в сей жизни, и самая жизнь, по словам Апостола, сокровена со Христом в Боге. Такого рода люди не предпринимают решительного намерения отказаться от всего временного, что­бы заняться вечным; безбрачие, строгое воздержание в пище, удаление от житейских наслаждений, не служат для них средством к достижению чего-либо высшего по духу; нет, они уже сами находятся в сем высшем состоянии, которое так преисполняет их сердце, так удовлетворяет всем их желаниям, что они, сами по себе, неприну­жденно воздерживаются от всего, так называемого житейского, и внешний образ их жизни есть только выражение внутреннего их расположения. У большей части Христиан, в течение жизни, бывают иногда минуты, в которые благочестивая деятельность овладевает внутренним человеком, до такой степени, что все телесные потребности умолкают и как бы не действуют. То, что со многими случается редко, с немногими же чаще, то самое, у некоторых избранных, бывает обычным.

Таковы были Антоний Великий, Пахомий, оба Макария, и другие основатели жития иноческого в пустынях Египта; таковы, и в каменистых ущельях Палестины, Иларион, Евфимий, Феодосий, Савва, не считая прочих великих отшельников. Святые мужи сии отличались, не только глубоким знанием вещей божественных и великим благочестием, но и, по выспренности своего духа, не подчиненного внешним впечатлениям, они имели ясный взгляд на предметы и разум благих советов, некоторые же еще и дар чудес и сверхъ­естественную силу исцелений и прозрение будущего. К ним, как к избранным друзьям Божиим, стекались из далеких стран народы, привлекаемые свойственным каждому уважением ко всему свя­щенному и великому, и многие последовали их примеру. Между сими подражателями некоторые имели истинное расположение к иноческой жизни, но это, не совсем ясное в них чувство, требо­вало еще образования и развития, ибо внутреннее их духовное богатство не могло само достигнуть совершенства; получив же однажды направление, они уже, твердою стопою, шли по новому выспреннему пути. Таким образом, вокруг уединенных келий первых отшельников, образовались постепенно скиты, то есть места подвигов духовных, и обширные лавры, как бы венец их, по самому наименованию и ими наполнились вскоре Египет и Сирия.

В четвертом столетии, самом цветущем для иночества, Св. Василий Великий, Архиепископ Кесарии, проведший многие годы в уединении, после продолжительного учения в Афинах, и посетив­ший обители пустынножителей, написал, сходно с их уставами, правила монашеской жизни для отшельников своей Каппадокийской епархии, отколе распространились они во всю Восточную Церковь, вместе с обрядами литургии и другими канонами сего величайшего Иерарха. Святая гора Афонская и монастырь Студитов в Константинополе сохра­нили, во всей строгости, устав иноческий Вселенского учителя, и в совершенной чистоте передали Церкви Российской, когда, во времена Великого Князя Изяслава, в XI веке, первые пустынножи­тели наши, Антоний и Феодосий Печерские, поже­лали устроить, по образу их, свою новую обитель в лесах и в пещерах Киева: оттоле развилось ино­чество по всей России, и всегда было украшением и спасением отечества, во дни его славы и бедствий.

Я рассказал тебе, вкратце, о начале иноче­ства; но если бы вникнуть пространнее в посте­пенное его развитие, если бы обнять мыслью сей так сказать, отдельный монашеский мир, испол­ненный совершенства духовного, который процвел в песках Фиваиды и утесах Палестины и дре­мучих лесах нашей родины, если бы изобразить все подвиги святых отшельников и их безмолв­ную жизнь, посвященную частью молитве, частью трудам и призрению убогих, – какая бы величест­венная, назидательная картина развилась пред тобою! Но я не могу выходить из кратких пределов сего письма и опишу тебе только одни тро­гательные обеты, произносимые при вступлении в иночество. Ты увидишь из них, какие добродетели требуются от инока и сколь священно и назида­тельно миру лицо его, когда, по мере слабых сил человеческих, исполняет он долг своего звания; ты увидишь также, и может быть не без изумле­ния, что отречения монашеские не многим разнствуют от тех обетов, какие дает каждый Хри­стианин, при святом крещении, потому что, кроме безбрачия и девственности, которая присвоена ино­честву, как высшая добродетель процветшая в мире только со времен Спасителя, и кроме исключительного упражнения в посте и молитве, все прочее: смирение, целомудрие, послушание, предан­ность Христу Богу, требуются от инока наравне с каждым Христианином. На всех одинаково лежит легкое иго Христово и пребывание наше в мире не может служить извинением, в тяжких отступлениях от заповедей Божиих.

Трехлетний искус, или степень послушника, слу­жит вступлением в монашескую жизнь, чтобы желающие оной прежде испытали свои силы и тогда уже произносили невозвратные обеты. Есть еще и другая приготовительная степень: прежде совершен­ного пострижения облекают иногда послушника не в полное одеяние инока, с установленными мо­литвами, что называется рясофором, т. е. ношением рясы, дабы, в ожидании полного иночества, он еще более утверждался на избранном пути. Самое иночество заключает в себе две степени, малый и великий образ (по-Гречески схима), потому что чистое житие инока дает ему Ангельский образ на земле: но название схимника, обычаем, исключительно присвоено у нас только инокам высшей степени, весьма малочисленным, которые, памятуя совершен­ное свое отречение и уже, живя мыслью за гробом, большею частью предаются безмолвию и затвору.

Когда наступит день желанного пострижения, готовящийся брат, пред началом литургии, приняв благословение Игумена, слагает с себя обычные одежды, на паперти церковной, и стоит в преддверии, в одной власянице, без пояса и обуви и покрова, в знак своего разрешения от мира; по входе с Евангелием и пении антифонов, вся братия, с возженными свечами, исходит за ним, как бы в сретение кающемуся сыну Евангельской притчи, и поет умилительным напевом: «объятия отча отверсти ми потщися, блудно иждих мое житие, на богатство неиждиваемое взираяй щедрот Твоих, Спасе, ныне обнищавшее мое сердце не презри. Тебе бо, Господи, во умилении зову: согреших, Отче, на небо и пред Тобою».

В дверях царских, как бы во вратах отеческого дома, встречает Игумен трижды припадающего брата и творит ему краткое увещание: чтобы он отверз ушеса своего сердца, внемля гласу Господа, зовущего восприять свое легкое иго, и помнил бы, когда со страхом и радостью будет давать обеты, что Сам Спаситель, и Его Матерь и все небесные Силы, внимают словам его, которые отзовутся ему в последний день воскресения.

Тогда вопрошает: «что пришел еси, брате, припадая ко святому жертвеннику и святой дружине сей»? и вняв ответу: «желая жития постнического, честный отче», опять спрашивает: «желаеши ли сподобитися ангельского образа и вчинену быти лику монашествующих»? – «Ей, Богу содействующу, честный отче», смиренно отвечает послушник: Игумен же одобряет его благое намерение сими словами: «воистину добро дело и блаженно избрал еси: но аще и совершиши е; добрая бо дела трудом стяжаваются и болезнию исправляются».

Но, не довольствуясь произвольным пришествием нового подвижника и его первым сознанием, он еще испытывает подробно: «вольною ли мыслью приступает к Богу, а не от нужды и насилия? пребудет ли в монастыре, и постниче­стве даже до последнего издыхания? сохранит ли себя в девстве и целомудрии и благоговении и в послушании к настоятелю и братии? и потерпит ли всякую скорбь и тесноту жития монашеского, ради царствия небесного»? и на все сие слышит тот же смиренный ответ, исторгаемый сознанием своей немощи и упованием небесной силы: «ей, Богу содействующу, честный отче».

После столь искреннего сознания, удаляющего уже всякую тень сомнения о доброй воле постри­гающегося, Игумен подает ему благие советы, объясняя в чем состоит житие иноческое: он полагает основанием его чистоту, смиренномудрие и совершенное самоотвержение, предостерегает о искушениях, какие воздвигнет на воина Христова враг человеческий, памятью прежнего жития, и предлагает ему в пример святых Мучеников и Самого, обнищавшего нас ради Господа, и нако­нец еще однажды спрашивает: «обещается ли пребывать в сих обетах, даже до конца жизни, по благодати Христовой?

«Ей, Богу содействующу», снова отвечает подвижник: Игумен же, воспоминая молитвенно благоутробие щедрого Бога, рекшего Израилю: «аще бы и жена, забыла изчадие свое, Аз не забуду тебе», укрепляет дух нового брата, обетованием небе­сной силы в подвигах духовных, и утешения Святого Духа, и части святых Антония, Евфимия, Саввы и сущих с ними во Христе Иисусе.

Он велит преклонить голову сперва ему, по­том и всей братии и молит Господа, признавшего достойными Себе служителями тех, кои оставили все житейское, и показавшего нам различные пути ко спасению, – оградить и сего раба Своего, силою Св. Духа, принять его чистую жертву Богу и, с отъятием власов его, отъять и всякую похоть бессловесную, сподобив его легкого своего ига, и соблюдения святых заповедей, и сопричтения к лику избранных.

Тогда, указывая ему на святое Евангелие, ле­жащее на аналое, как на самое присутствие Хри­стово, напоминает, что по собственной воле хочет он обручения великого и Ангельского образа; это подтверждает сам постригающийся и, по повелению Настоятеля, трижды подает ему ножницы от святого Евангелия. Игумен же говорит: «се от руки Христовы приемлеши я: виждь кому сочетаеши­ся, к кому приступаеши и кого отрекаешися», и в третий раз, прияв из рук его ножницы, с благословением имени Божия, постригает власы ему, крестообразно, во имя Пресвятой Троицы.

При тихом пении всей братии: «Господи по­милуй» начинается облачение нового инока в одежды его сана, рукой Настоятеля, объясняющего посте­пенно их духовное значение, с призыванием име­ни Триединого Бога. «Брат наш, говорит он, облачается в хитон вольные нищеты и нестяжания: приемлет парамант, во обручение великого образа и знамение креста Господня, на свои перси; одевается одеждою радости духовной; препоясует чресла свои силою истины, в умерщвление тела и обновление духа; покрывается шлемом надежды спасения и покрывалом послушания; приемлет (мант­ию) ризу спасения и броню правды; обувается в сандалии во уготовление благовествования мира: приемлет меч духовный, иже есть глагол Божий, и наконец: «брат наш приял обручение великого Ангельского образа, и облекся во все оружия, во имя Отца и Сына и Святого Духа»; но при каждом облачении, он просительно обращается к братии: «рцем о нем: Господи помилуй»!

Тогда Настоятель, с молитвою, дает крест, в правую руку инока, напоминая ему слова Хри­стовы: «рече Господь: аще кто хощет последовати Мне, да отвержется себе и возмет крест свой и да последует Мне».

Он дает ему и возженную свечу, с которою должен стоять всю литургию, до своего причащения, у иконы Спасителевой, и опять произносит: «рече Господь: тако да возсияет свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела и про­славят Отца вашего, иже на небесех».

Облачив же совершенно нового инока, молится: чтобы Господь ввел раба Своего в духовный Свой двор, сопричел к словесному Своему стаду: очистил его мудрование от плотских похотей, и дал бы ему непрестанно воспоминать блаженство, ожи­дающее любящих Бога и распявшихся, житием монашеским, ради царствия небесного.

Тот же самый порядок вопросов, увещаний и молитв наблюдается и при пострижении в вели­кую схиму, но по важности сего высшего Ангель­ского образа, есть разность в некоторых молитвах и увещаниях, которые пространнее, будучи приспособлены к духовным нуждам схимника, а в облачении есть изменение: – вместо клобука надевают на него куколь незлобия и потом еще аналав, подобный священнической эпитрахили с крестами. Особенный канон положен также на утрени для пострижения, и трогательны самые антифоны, кото­рые должен произносить приемлющий схиму, когда вступает в церковь: «хотех слезами очистити моих грехов рукописание, Господи, и прочее жи­вота моего благоугодити Тебе, но враг льстит мя и борет душу мою; Господи, прежде даже до конца не погибну, спаси мя».

«Кто обуреваем и притекаяй к пристанищу сему не спасется? или кто, болезнуя и припадая ко врачеству сему, не исцелеет? Содетелю всех и врачу недужных, Господи, прежде даже до кон­ца не погибну, спаси мя».

«Овча есмь словесного Твоего стада, и к Тебе прибегаю, пастырю доброму, взыщи мя заблудшего Боже, и помилуй мя».

Когда пострижение иноческое не совершается во время литургии, то и тогда, после облачения нового брата и краткой эктении Диакона, о его благосостоянии духовном, и пения крещального стиха: «елицы во Христа крестистеся, во Христа обдекостеся, аллилуйя», читается, во услышание его, Апостол и Евангелие. Св. Павел, в послании своем к Ефесеям (9:10–17), научает какова духовная брань наша и как должны мы сражаться:

«Братия, укрепляйтесь в Господе и в могу­ществе силы Его: облекитесь во все оружия Божия, чтобы вам можно было стать против козней диавольских; потому что наша брань не с плотию и кровию, но с начальниками, властями, с мироправителями тьмы века сего, с духами злобы подне­бесными. Для сего приимите всеоружие Божие, дабы вы могли противустоять в день злый и, все преодолев, устоять. И так станьте, препоясав чресла ваши истиною, и облекшись в броню праведности, и обувши ноги в уготование благовествования мира. А паче всего воспримите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого, и шлем спасения возьмите, и меч духовный, ко­торый есть слово Божие».

И Евангелист Матфей, проповедуя самоотвержение, именем Христовым, зовет к Нему нового подвижника: «любящий отца или мать, более нежели Меня, недостоин Меня, и любящий сына или дочь, более нежели Меня, не достоин Меня; и кто не возьмет креста своего и не последует за Мной, тот не достоин Меня. Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные и Я упокою вас; возь­мите Мое иго на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим, ибо Мое иго благо и бремя Мое легко» (Матф. 10:37, 38; 11:28, 30).

А братия, приветствуя целованием мира нового своего сподвижника, поют: «познаем, братия, таин­ства силу: блудного сына, от греха востекшего к отчему дому, преблагий отец, встретив, лобзает и вновь дарует ему познание своей славы, и совер­шает таинственное с горними пиршество, закалая тельца упитанного, дабы мы достойно сожительство­вали и предавшему его на заклание, человеколюби­вому Отцу, и славной сей жертве – закалаемому Спасу душ наших».