Отдел 4. О праздниках

Праздники, можно сказать, составляли особый вид жертв народа Иегове, так сказать, временем, которое посвящалось Иегове на угодные Ему дела. Во время праздников запрещались мирские дела, приносились усиленные жертвы, сопровождавшиеся иногда пиршествами, а иногда предписывался и пост. Усиленные жертвы праздников говорили народу о его грехах и о необходимости очиститься от них и принести в жертву Богу святую жизнь. Покой же от мирских забот о плоти и от обременительных трудов говорил о том, что посвящающим праздник Богу, по мнению св. Кирилла Александрийского, менее всего приличествует делать бесславный и весьма тягостный грех, а напротив, отпуская на свободу и насыщая ум, услаждаться занятиями добродетельными³²⁶. «Закон заповедует, говорит о дне очищения тот же отец, смирение и пост, принесение всесожжений, а равно и прекращение всякого дела. Через пост изображается умерщвление плотских похотей, через всесожжение же принесение себя в воню благоухания, а через покой от дел и совершенное удаление от занятий закон превосходно указует на то, что нам не следует уже совершать ничего земного»³²⁷. Покой праздничный, по мнению того же св. Кирилла, также служил для евреев, получивших как некое иго закон от Иеговы, поощрительным указанием «на конец согласного с законом жития, что оно во всяком случае непременно завершится удовольствиями и радостями, очевидно, духовными³²⁸.

Таково по мнению св. Кирилла общее значение еврейских праздников: наравне с другими обрядовыми институтами, они служили внешним средством, которое должно было способствовать святости народа. Требования закона о проведении праздников вполне соответствовали развитию народа: если бы ему предписано было прямо посвящать праздники святым и чисто духовным делам, то по своей грубости он не исполнил бы итого предписания. Поэтому-то ему и были предписаны как вполне доступные ему внешние упражнения: пост, воздержание от плотских дел, жертвы, которые служили, однако, образом дел духовных и подготовляли к ним. Вследствие же грубого состояния евреев им дозволено было Самим Богом совершать в праздники даже такие дела, которые по-видимому очень далеко отстоят от того, чтобы служить образом святых дел – от пиршеств, которые были дозволены народу у скинии в некоторые праздники, например, при принесении начатков плодов, при принесении обильных праздничных жертв, остатки которых иногда возвращались приносивщим. «Всепремудрый Господь, говорит блаж. Феодорит, узаконил cиe, избавляя (евреев) от навыка служения лжеименным богам. Поскольку наставник в нечестии, порабощая род человеческий чревоугодием и сластолюбием, к бесовским празднествам примешали много увеселений, то благопромыслительный Господь, спасая израильтян от этой прелести, постановил законы о праздниках, дозволил и жертвоприношения, допустил и музыкальные орудия, повелел и пиршествовать, таковыми утешениями предотвращая идольское нечестие³²⁹». Конечно, по намерению законодателя эти пиршества должны были приниматься также в образ будущего блаженства и веселия, которое наследуют святые, когда войдут в покой на небе (Ис. IX, 3: XXXV,10; LXVI, 10–16).

Закон поощрял путешествие евреев в праздники к скинии Иеговы для принесения жертв Ему и для веселия, и пиршеств перед Ним, а три раза в году – в праздник Пасхи, Пятидесятницы и кущей, эти путешествия были даже обязательны (Исх. XXIII, 14–17). Эти народные собрания, по мнению отцов, были прообразом будущего собрания святых перед лицом Бога, которое послужит для них источником вечного блаженства. Ближайшим образом те же собрания при скинии, по мнению блаж. Феодорита, служили для евреев средством к тому, «чтобы сопрягаться (им) между собой союзом единомыслия и дружбы»³³⁰.

Общими жертвами почти для всех праздников, разнообразившимися и сопровождавшимися иногда особенными, исключительными жертвами, в некоторые праздники, были: жертвы всесожжения из двух тельцов, одного овна и семи ягнят и жертва за грехи из козла. Эти обычные праздничные жертвы, по мнению отцов, хорошо выражали общую идею праздников. В них изображалось целое общество, умирающее для мира с целью всецелого посвящения себя Богу. Различные животные, приносившиеся во всесожжение, указывали на различные степени этого посвящения. Через тельцов, по мнению св. Кирилла Александрийского, общество изображается «как отличающееся высшей степенью добродетели, под образом овна, как стоящее ниже, а в образе агнцев – как занимающее еще более низкую ступень»³³¹. Прообразовательно те же животные указывали, по мнению св. Кирилла Александрийского, на совершенное общество святых в царстве благодати и славы. Два тельца указывали на иyдеев и язычников, соединившихся во Христе, который Сам, как общий руководитель, изображался овном, поставленным посредине, семь же ягнят изображали полноту и непорочность общества святых, очищенных Христом. Наконец жертва за грех в обоих случаях (в смысле символическом и прообразовательном) указывала на то, что наше посвящение себя Богу возможно только под условием нашей смерти греxy и под условием искупительной жертвы Христовой (Ис. LIII, 10)³³².

С исторической стороны большая часть праздников, по мнению отцов, была установлена в воспоминание важнейших событий священной истории, относящихся преимущественно ко времени освобождения евреев от рабства в Египте, и заключения завета в пустыне. В то же время праздники предизображали и события будущие, исполнившиеся в новом завете и даже имеющие еще исполниться в веке будущем, так что в широком прообразовательном значении их изображалась в главных своих моментах и священная история всего человечества от сотворения его на земле до водворения на небе.

Классификация праздников – дело труднейшее, и её, к сожалению, у отцов нет. Можно рассмотреть частные мнения их о праздниках, приняв самое простое деление их на недельные, месячные и годовые .

Прототипом всех праздников был еженедельный праздник – суббота, происхождение которого идет от самого начала существования людей (Быт. II. 2–3), и которая воплощала в себе общее значение всех праздников. В субботу требовался под страхом смерти безусловный покой от мирских работ, и вдвойне приносились при скинии обычные ежедневные жертвы (Исх. XX, 8–11; XXXI 14–18: Лев. XXIII, 3: Втор. V, 12–15). В историческом смысле суббота, по мнению отцов, установлена была Богом в память окончания Им творения миpa. Это воспоминание нужно было собственно людям, а не Богу, будто бы Ему важно было вспомнить об оконченных с успехом трудах при сотворении миpa. «Господь, говорит блаж. Августин, Сам не утомился творением мира и, если установил субботу, то не для Себя, потому что никогда не утруждался, а для людей»³³³. Для первых людей она должна была служить указанием на то, что как творение мира, начавшееся по мысли Бога, окончилось с успехом, так и конечная цель этого творения, особенно сотворение разумных существ, предназначенных Богом к блаженству, в конце концов будет непременно достигнута, и что они успокоятся в Боге³³⁴. Покой субботний таким образом прежде всего и вообще служил символом успокоения людей в Боге³³⁵. Сообразно с этим для евреев в частности суббота была, по мнению блаж. Феодорита, напоминанием того, что Господь, избравший их из всех народов и давший в знамение этого избрания, между прочим, и субботу (Исх. XXXI, 13, 17; Иезек. XX, 12), есть их успокоение и спасение от всех бедствий³³⁶. В требовании закона, как проводить субботу, указывались евреям условия, необходимые для того, чтобы им пользоваться покоем под защитой Иеговы. Эти условия – воздержание от гpеxa и святая жизнь. Требование святой жизни выражалось удвоенными жертвами в субботу и требованием святить ее, т. е. посвящать святым делам (Ис. LVIII. 13), а победа над гpехом – воздержанием от мирских работ.³³⁷

Суббота, по мнению отцов, имела также смысл прообразовательный: она была прообразом истинной субботы, как освобождения и покоя от греxa и вечного блаженства в Бoге (Ис. IX. 4: XXV, 5 ‑ 10; XXXVI, 10). Начало этой истинной субботы относится к началу благодатной церкви Христовой, когда, как говорит св. Кирилл Александрийский, «наступило наконец субботствованние в духе, и прекращение дел, ведущих ко греxy: ибо мы оправданы во Христе»³³⁸. Совершеннейшая же суббота наступит, когда святые, исполнив правые дела, войдут в обещанный вечный покой и блаженство на небе³³⁹.

Ежемесячным праздником был праздник новомесячий. Он повторялся в каждый первый день каждого месяца и состоял, главным образом, в принесении обычных праздничных жертв сверх жертв ежедневных (Числ. XXVIII, 11–15). Посвящение первого дня в месяце Иегове без сомнения показывало евреям, что и во все вообще время они обязаны посвящать себя Богу и что, если это посвящение еще не начато, то необходимо его начать с нового месяца, чтобы начало его было началом и новой жизни, чтобы «жить уже не в области гpеxa, но совсем удаляясь от жития земного“³⁴⁰. Отцы обращают внимание на прообразовательный смысл новомесячий, на который указывает и св. ап. Павел (Колос. II, 16–17), и в этом смысле объясняют жертвы и другие особенности этого праздника. Св. Кирилл Александрийский говорит, что новомесячия служили прообразом нового века, который, во-первых, настает с пришествием Христа, когда век подзаконный миновал, а, во-вторых, имеет еще настать, когда минет уже век настоящий и наступит век нетленной жизни (Ис. LXYI, 22–23)³⁴¹. Этому значению новомесячий вполне соответствовало и значение праздничных жертв, приносившихся в это время, в которых изображалось новое и совершенное общество святых, очищенных Христом, и достигающих постепенно высшей святости.

Особенно важное значение имело новомесячие седьмого месяца, когда запрещались работы; обычные новомесячные жертвы удваивались, и, в отличие от других новомесячий и праздников, священники особенно долго и громко трубили в священный трубы, так что и самый праздник отсюда назывался праздником труб (Лев. XXIII, 24–25; Числ. XXIX, 1–7. Он. Числ. X, 10). Такое значение этого новомесячия легко объясняется тем, что оно было новомесячием именно седьмого месяца, а седьмой день, седьмой месяц и год у евреев вообще был священный, и седьмой месяц, в частности, почти весь состоял из праздников. Отцы опять обращаются к прообразовательному смыслу и в объяснение особенного значения этого новомесячия. По мнению св. Кирилла Алeкcaндpийcкогo, если все вообще новомесячия отчасти указывали пророчески на начало будущего века, то седьмое новомесячие по преимуществу. Самое время года, на которое оно падало, по мнению св. Кирилла, указывало на последние времена настоящего века и начало будущего (Захар. XIV, 6). Время это есть начало зимы, когда окончательно убирают плоды с полей в житницы. Этот-то сбор плодов и указывал на переход из настоящего века в будущее, когда люди должны будут как бы собрать все свои нынешние дела, чтобы представить их в небесную житницу и получить должное воздаяние за них. На это время, которое по слову Спасителя будет возвещено трубой архангела, указывали и сильные трубные звуки в день трубный³⁴². Трубы священнииков, употреблявшиеся при жертвах и в праздники вообще, по мнению блаж. Феодорита ³⁴³, напоминали евреям об Иегове, давшем им закон на Синае при звуках трубных. Но в праздник труб они были по-преимуществу прообразом архангельской трубы, которая возвестит воскрсение мертвых и начало суда. С началом будущего века человек успокоится от всех земных трудов, потому естественно в день трубный, по мнению св. Кирилла Александрийского, в прообраз этого успокоения, требовался покой от работ³⁴⁴.

К годовым праздникам прежде всего относился праздник Пасхи и опресноков. Он начинался с вечера 14 дня месяца нисана, в который (вечер) евреи по семействам закалали в исключительную жертву этого праздника агнца и съедали его в одну ночь. Со следующего дня (15 нисана) в течение семи дней приносились усиленные жертвы, и все квасное из пищи было изгоняемо, так что евреи должны были питаться хлебом только опресночным, откуда дни эти и получили свое название – дней опресноков³⁴⁵. По мнению отцов и учителей, согласно с Библией, праздник этот был установлен в память избавления евреев от египетского рабства. «Угодно (Богу) было, говорит блаж. Феодорит, чтобы навсегда сохранилась память о спасении. Потому, узаконивая cиe, и сказал: «если спросит тебя сын твой, говоря: что такое Пасха? скажи: в этот день Господь извел отцев наших из земли египетской и спас первородных наших, когда погубляющий поразил первородных египетских». Посему-то совершающим праздник повелевается иметь наружность готовящихся в путь. Сказано: «пусть будут чресла ваши препоясаны, обувь ваша на ногах ваших и посохи ваши в руках ваших, и ешьте его (агнца) с поспешностью; это Пасха Господня“ (Исх. XII, 11)... Постановил также съедать с горькими травами в воспоминание весьма горестной жизни и тягостного рабства в Египте. И опресноками указует не только на неотлагаемость путешествия и поспешное заготовление пищи, но и на то, что не должно выносить с собою следов египетского образа жизни“³⁴⁶. Таково было историческое значение Пасхи: она ежегодно напоминала евреям все подробности их избавления от рабства в Египте и учила, что после того сама жизнь их всецело принадлежала Иегове и Ему должна была посвящаться, как на то указывали священные собрания в этот праздник и усиленные жертвы, так чтобы она сделалась вполне другой жизнью, «чуждой следов египетского образа жизни» и новой, как нова была для них «земля oбетования, переселиться в которую из Египта они стремились»³⁴⁷.

В прообразовательном смысле, на который указывает и св. ап. Павел (1 Коринф. V, 7), праздник Пасхи, по мнению отцов, изображал пророчески искупительную смерть Христа и ее благие последствия – наше освобождение из рабства дьяволу и новую жизнь во Христе. Смерть Христова, по мнению отцов, изображалась в подробностях праздника самым ясным образом. «Невозможно, говорит св. Ириней Лионский, перечислить случаи, в которых Моисей изображает Сына Божия. Он знал и день страдания Его и образно представил его под именем Пасхи, и в этот самый праздник, за столько времени предуказанный Моисеем, Господь пострадал, совершая Пасху. И не только день указал (Моисей), но и место и предел времени и значение заката солнечного, говоря: «не можешь закалать пасхального агнца ни в каком другом из твоих городов, которые даст тебе Господь, кроме места, которое Господь Бог изберет для призывания имени Своего, ты должен закалать агнца вечером на закате солнца» (Втор. XVI, 5 ‑ 6)³⁴⁸.

Каким образом предизображались Пасхой эти обстоятельства и плоды страданий Спасителя, подробнее других излагают св. Кирилл Александрийский и св. Григорий Богослов. Прежде всего, само время праздника Пасхи, падавшее по закону на первый месяц нового года, время начала сбора новых плодов, по мнению св. Кирилла, указывало символически на общее значение смерти Спасителя, т.е. «для нас служит новым веком время пришествия Спасителя нашего, изменившее все к лучшему, а обветшающее и стареющее и близкое к исчезновению переменяющее в обновление твари“³⁴⁹. Однако праздник начинался не с первого дня месяца, а с вечера четырнадцатого, когда закалался пасхальный агнец, изображавший Христа, хотя этот агнец и избирался еще в десятый день месяца. Время с первого дня месяца до 10-го и до 14-го, по мнению св. Кирилла Александрийского, указывало на предвечное предопределение Сына к спасению людей (Псал. XXXIX, 8; Еф. I, 4; Ап. XIII, 8), которое совершено Им уже в конце древних времен миpa (Мих. IV, 1; Ис. II, 2; 1Петр. I, 20; Евр. I, 1). При этом первые десять дней месяца, по мнению св. отца, означают ту вечность, которая принадлежала Сыну еще до сотворения миpa (Мих. V, 2), а следующие 5 дней, с 10-го по 14-й – время от сотворения миpa до пришествия Сына на землю³⁵⁰.

Таким образом, пасхальный агнец, прообраз Христа, избирался в десятый день месяца, указывавший на начало нашего миpa, потому что вскоре по сотворении его Божественное предопределение о страдании Сына, состоявшееся еще до сотворения мира (Еф. Ill, 9 ‑ 12), было открыто людям. Агнец после избрания хранился до 14-го дня месяца, в течение пяти дней, и обетование о Христе хранилось среди людей до самого пришествия Его. Агнец закалался уже вечером пятого дня после избрания его, и Христос пострадал в самом конце древних времен. Мрак вечера, в который закалался агнец, по мнению св. Кирилла, был символом того мрака неведения, в который были погружены народы перед пришествием Христовым, «когда миродержители тьмы века сего оскверняли сердца всех заблуждениями»³⁵¹. На усилившуюся власть дьявола над людьми перед пришествием Христовым, по мнению св. Кирилла, указывала и полная фаза луны, приходившаяся на время праздника Пасхи: так как это светило, созданное по Писаниию «для управления ночью “ (Быт. I, 16), естественно может служить символом князя духовного мрака и ночи, дьявола. Но что усиление власти его в конце древних времен должно было быть также и началом падения ее, на это указывало, по мнению св. Кирилла, начинающееся с 14-го дня месяца уменьшение полного диска луны³⁵².

В самой жертве агнца, составлявшей особенную, исключительную жертву Пасхи и прообразовавшей страдания и смерть Христа, св. Григорий Богослов и св. Кирилл Александрийский находят следующие преобразовательные черты³⁵³. Агнец брался по закону из овец или коз. «Из овец агнец по закону почитается, говорит св. Кирилл Александрийский, как чистая и непорочная жертва, а козлы всегда приносятся на жертвенник за грехи. Это же ты найдешь и во Христе, потому что Он был Сам и как непорочная жертва и как козел, за грехи наши закаляемый»³⁵⁴ . Вместе с тем дозволением брать для пасхальной жертвы козленка или ягненка, по мнению блаж. Феодорита, указывалось на то, что «Владыка Христос умер не за праведников только, но и за грешных претерпел спасительное страдание»³⁵⁵. Агнец должен был быть совершенный, т. е. без малейших пороков на теле,, и Христос полон совершенств и «не только по Божеству, которого ничего нет совершеннее, говорит св. Григорий Богослов, но и по воспринятому естеству, которое помазано Божеством, стало тем же с Помазавшим и, осмеливаюсь сказать, купно Богом»³⁵⁶. Агнец брался мужского пола и однолетний. Мужской пол указывает на великую силу Спасителя и на Его способность возрождать людей к новой жизни. «Он был и есть Тот, Который, говорит св. Кирилл, во всех посевает семена богознания и вводит как бы в некую вожделенную землю»³⁵⁷. Однолетний же по закону возраст агнца указывал на совершенство Спасителя, в котором, как в годовом агнце, нет ничего незрелого и старого ³⁵⁸. Один год возраста агнца дает также право сравнить Христа с солнцем, совершающим небесный путь свой в течении одного года. Христос, по словам св. Григория Богослова, есть Солнце правды, поскольку с неба начинает путь свой, и, совершая оный, круговращается и обратно к Себе (т. е. к Отцу) отходит, как вполне совершенный и не имеюший никакого недостатка³⁵⁹.

Когда агнец закалался, то кровью его помазаны были при исходе из Египта двери домов еврейских, что и послужило к спасению первенцев еврейских, когда погублены были первенцы египетские. Мясо же его все целиком пеклось всегда на огне и съедалось закалавшими его семействами непременно в одну ночь без повреждения костей, с горькими травами и опресноками и в дорожной одежде. Закланиe агнца было образом смерти Христа за нас (Ис. LIII, 10). «И как там кропление дверей кровью, говорит св. Златоуст, спасло израильтян, так и кровь истинного Агнца – Христа избавила нас от проклятья и смерти. Для нас спасительная кровь, источенная Христом на кресте, послужила к животу и искуплению, а египетским демонам (т. е. дьяволам) она причинила скорбь и смерть». Кровью помазаны были двери домов, после чего через них не входил ангел губитель. «Двери домов, говорит св. Златоуст, означают наши чувства, через которые проходит бесчисленное множество греховных вожделений». Двери эти освящаются в нас кровью Христовой³⁶⁰. Далее, образ печения агнца на огне также указывал на смерть Христову на кресте. По словам св. Иустина Мученика, «агнец был возлагаем на огонь, будучи сложен наподобие креста, так как один вертел проходил чрез него прямо от нижних частей к голове, а другой, на котором вешали агнца, поперек спины»³⁶¹. Съесть мясо агнца, как и совершить вообще весь обряд, прообразовавшим смерть Христову, должно было в одну ночь. Это, по мнению св. Кирилла, было указанием на то, что и Христос умер и пострадал однажды и более умирать не будет (Рим. VI, 9–10), и этой одной Его смерти вполне достаточно для нашего спасения. Вкушавшие мяса агнца также были прообразом нашего причащения плоти Христовой. Что это причащение будет продолжаться только до конца настоящаго века, а в будущем мы будем освящаться иным образом, на это также, по мнению св. Кирилла, указывалось повелением съесть агнца до утра, принимавшегося в этом случае за символ начала будущего века³⁶². Закон запрещал есть агнца сырым или вареным, а повелевал есть непременно печеным на огне. Огонь в этот случае, по мненио св. Кирилла, был образом Божественного Духа, который делает таинство Христово удобоприемлемым³⁶³. Кости же агнца, которые запрещалось повреждать, были символом непостижимого для нас элемента в этом таинстве – символом непостижимых догматов о Божестве Христа, изображавшемся белизною и твердостью костей. Несокрушение костей агнца, по мнению отцов, как засвидетельствовал и св. евангелист (Иоанн. XIX, 36), было также прообразом того, что у распятого Христа не были перебиты голени³⁶⁴. Горькие травы, с которыми съедался агнец, были прообразом скорби Спасителя на кресте (Евр. II, 10; V, 7 ‑ 8), а также и скорбей всех, восприявших таинство Его. Опресноки же указывали на любовь и непорочность приступающих к таинству Христову³⁶⁵. Наконец, агнца нужно было есть в дорожной одежде и с поспешностью готовящихся в путь. Как для евреев это было напоминанием спешного выхода из Египта, так для нас служит указанием на то, что причащение таинства Христова должно служить для нас к переходу в новую жизнь, как говорит св. Кирилл Александрийский: «от грехов к оправданию, от смерти к жизни³⁶⁶ .

Итак, жертва агнца, закалавшегося 14-го нисана, прообразовывала преимущественно смерть Христову; далее обрядовые постановления о следующих семи днях праздника, начиная с 15-го нисана, по мнению отцов, указывали преимущественно на плоды смерти Христовой. В первый и последний из этих дней требовался покой от работ, в течение всех дней приносились обычные праздничные жертвы и дозволялось есть хлеб только пресный (Втор. XVI, 1–8; Числ. XXVIII, 16–31; Лев. XXIII, 10–15).

Для евреев опресноки напоминали прежде всего первое время после noспешного выхода из Египта, когда они, за невозможностью запастись кислым хлебом, ели некоторое время только пресный хлеб; во вторых, они указывали евреям, не вынесшим из Египта кислого теста, на необходимость, вместе с ним оставить и все египетские заблуждения, старую закваску, и начать жизнь новую. В прообразовательном смысле опресноки, по мнению отцов, указывают также на первое время человечества после смерти Христовой. В противоположность кислому хлебу, означавшему греховную порчу души, опресноки вообще служили символом непорочности и чистоты души, и питание ими евреев в продолжение семи дней после заклания пасхального агнца было прообразом очищения от грехов рода человеческого жертвой Христовой (Дан. IX, 24). Причащающиеся этой жертвы становятся чистыми душой и, будучи освящены Христом, обязаны, как говорит св. Кирилл Александрийский, питать свою душу пожеланиями чистейшими и удаленными от всякой порочности, как евреи, спасенные жертвой агнца, удалялись от кислого хлеба и питались только опресноками³⁶⁷. Покой от работ в первый и последний день опресноков также указывал на плоды смерти Христа, символически означая освобождение людей от рабства греху в царстве Христовом (Ис. IX, 4). При этом св. Кирилл Александрийский полагает, что первый день покоя может указывать на начало этого царства после победы Христовой над смертью, а второй день покоя (7-й день опресноков) – на начало славного царства Христова, когда святые Его окончательно разрешатся от грехов и успокоятся в блаженстве³⁶⁸.

Наконец, начатки плодов земли, первый сбор которых совпадал с праздником Пасхи (Лук. VI. 1), и которые приносились во второй день опресноков, также усиливали выражение главной идеи этих дней, идеи обновления рода человеческого, как следствие жертвы Христовой. Новые плоды были символом новой жизни во Христе: «ибо естество человеческое, говорит св. Кирилл Александрийский, в первый раз процвело только во Христе, избавившись от пленения и уже отбросивши ветхость греха“³⁶⁹. Главное приношение от плодов в праздник опресноков составлял сноп ячменя, прежде всех созревавшего, который возносился свяшенником пред Господом. Сноп этот и был символом великого множества людей, которых, подобно множеству колосьев в одном снопе, соединяет духовно один Христос, чтобы возвести их к Отцу³⁷⁰.

Вторым годовым праздником был праздник Пятидесятницы, праздновавшийся в 50-й день после праздника Пасхи (Лев. XXIII, 16–21). По мнению отцов и учителей церкви праздник этот был установлен в память синайского законодательства, проходившего в 50-й день после совершения Пасхи в Египте. Из новозаветных же событий он прообразовал сошествие Святого Духа, положившее начало новой благодатной Церкви. «Как закон дан был на горе в 50-й день после праздника Пасхи, говорит блаж. Августин, и Бог засвидетельствовал тогда о Себе чудными знамениями и гласами, так и по явлении нового завета, после того как пасха наша за нас пожрен был Христос, в 50-й день сошел с небеси Дух Божий, Который назван в Евангелии перстом Божиим (Лук. XI, 20), дабы привести нам на память первое оное прообразовательное событие: ибо скрижали закона написаны перстом же Божьим»³⁷¹."То и другое возвещение закона совершилось в 50-й день от Пасхи, говорит также блаж. Иероним: там от землетрясения колебалась гора, здесь сотрясался дом апостолов“³⁷².

Жертвами в Пятидесятницу, по мнению св. Кирилла Александрийского, изображались плоды сошествия Святого Духа на оправданных и очищенных Христом людей, которые после того «могут приносить плод новой и безукоризненной жизни»³⁷³. Главную особенность этих жертв составляли два кислых хлеба в них. Они-то и служили прежде всего символом того действия, которое производит на природу человека Святой Дух. Закваска обыкновенно принимается в обрядах Моисея за символ испорченности души, но здесь кислые хлебы, в виде исключения, служат символом новой похвальной закваски, которую производит в человеке евангельское наставление (Матф. XIII, 33), «ибо входя в ум и сердце, говорит св. Кирилл, животворное дейстствие евангельского наставления преобразует душу, тело и дух»³⁷⁴. Кислые хлебы приносились в Пятидесятницу в отличие от пpесных хлебов Пасхи. В Пасху пресные хлебы служили символом людей только еще очищенных от грехов прежней жизни смертью Христовой, а кислые хлебы Пятидесятницы указывают на ту новую жизнь, которую как закваску производит уже в очищенных и оправданных Христом людях Святой Дух. Хлебов кислых приносилось два – прообраз двух народов: иудеев и язычников, жизнь которых обновлена Духом³⁷⁵. Равным образом и в других жертвах Пятидесятницы, по мнению св. Кирилла, изображено общество людей, жизнь которых обновляется и совершенствуется Духом Святым. Семью агнцами всесожжения это общество изображалось, «как стадо верующих, младенчествующих во Христе;“, под тельцом, как имеющее достигнуть под действием Святого Духа духовного мужества и крепости, и под двумя овнами – как достигшее высшего совершенства в меру полного возраста Христова» (Еф. IV, 13). «Овнов – два, потому что двойное в нас совершенство, говорит св. Кирилл, в деле и познании умопредставляемое» (Матф. V, 19)³⁷⁶. Далее, двумя агнцами, приносившимися в жертву спасения, показывалось, что следствием усовершенствования и возрастания во Христе, необходимость и разные степени которых показывались предшествовавшими жертвами всесожжения, будет спасение язычников и иудеев под образом двух ягнят, закалавшихся в жертву спасения. Наконец, жертва за грех, полагавшаяся в середине всех жертв Пятидесятницы, как и во все праздники, напоминала, что и очищение, и оправдание от грехов, и обновление нашей жизни Святой Духом возможны, только благодаря жертве Христовой за грехи всех людей (Ис. LIII, 6)³⁷⁷.

Третьим годовым праздником был день очищения в 10-й день седьмого месяца, когда полагались для народа строжайший пост и покой от работ, и первосвященник сам приносил жертвы для очищения грехов своих и всех священников и всего народа, причем с жертвенной кровью входил в самое святое святых (Лев. XVI, 2 ‑ 34; XXIII, 27–32). По мнению св. Ефрема Сирина этот день всенароднго покаяния был установлен в печальное воспоминание отступления народа от Иеговы поклонением тельцу при Синае, а по мнению блаж. Феодорита, в воспоминание всех вообще грехов, совершенных народом в пустыне³⁷⁸. По такому-то покаянному воспоминанию, соединявшемуся с днем очищения, в него полагались естественно строжайшие пост и покой от работ, как символы умерщвления страстей и удаления от рабства греху, и приносились особые жертвы для очищешя грехов³⁷⁹. В прообразовательном смысле день этот, по мнению св. Кирилла Александрийского, указывает на страшного Судию живых и мертвых. На необходимость в ожидании страшного суда побеждать страсти и удаляться от грехов указывали пост и покой в день очищения. Не побеждающий страстей будет осужден Господом, на это, по мнению св. Кирилла, указывает постановление об истреблении из народа того, кто не сохраняет покоя и поста в день очищения³⁸⁰. Сообразно с главной идеей дня очищения, напоминавшего о грехах, и главными отличительными жертвами его были жертвы за грехи³⁸¹. Они приносились в этот день за грехи всего ветхозаветного общества и за священников, и за простой народ, потому что все они согрешили при Синае. В более широком и прообразовательном смысле этими жертвами указывалось на греховность всех людей и особенно на искупительное и очистительное значение жертвы Христовой, на ее необходимость, степень и силу очищения ею, что люди все, не исключая и святейших из них, означавшихся ветхозаветными священниками, сами по себе никогда бы не очистились от грехов. Очищает же их только жертва Христова, которой, напротив, одной достаточно, чтобы всем людям приобрести вечное и совершенное искупление и очищение от всех грехов (Ис. LIII, 6, 10, 12; Дан. IX, 24). Подробнее других объясняет особенности этих жертв тот же св. Кирилл Александрийский. Первосвященник в этот день сам приносил одного тельца за грехи свои и всех священников и еще двух козлов за грехи всего народа. За священство приносилось лучшее животное в знак того, что за грехи поставленных высоко требуется и более обильное приношение³⁸². Первосвященник приносил жертвы за свои грехи не в первосвященнических, а простых священнических одеждах. Об этом св. Кирилл говорит, что «не подобало Аарону, приносящему жертву за свои грехи, являться в образе Христа, не знавшего греха, ибо облачение, наиболее приличествующее ему (первосвященнику), и самый первосвященнический образ знаменовал царское и вместе с тем первосвященническое достоинство нашего Спасителя»³⁸³. Кропление крови жертв за грехи в этот день в священнейшей части скинии на «очистилище» кивота указывало на великое множество грехов, очищением которых оно предполагалось, так как жертвы в этот раз приносились в очищение всех грехов и всего народа. С другой стороны, это единственное за весь год вхождение первосвященника в святое святых, по мнению св. Кирилла и всех вообще отцов и учителей, основанному на свидетельстве св. ап. Павла (Евр. IX, 11–12), было прообразом того, что Христос однажды вошел с кровью в небесное святилище и тем приобрел вечное искупление для людей³⁸⁴. Когда первосвященник входил во святое святых, никто кроме него не должен был присутствовать в скинии, это было по всей вероятности в знак того, что Христос один есть «посредник между Богом и человеками“ (1Тим. II, 5), и что «нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись» (Деян. IV, 12).

Говоря о двух козлах, из которых один возносился за грехи народа на жертвенник, а другой по исповедании над ним первосвященником грехов всего народа, живым отводился в пустыню, отцы и учители прежде всего восстают против той мысли, поддерживаемой в настоящее время некоторыми учеными, что будто бы первый козел был жертвой Иегове, а другой отсылался демону, как бы для возвращения ему грехов, снятых с народа³⁸⁵. «Козлов, говорит блаж. Феодорит, (Моисей) постановил различать по жребию, и одного закалать в жертву, а другого отпускать в пустыню. Иные, понимая это неразумно, думают, что упомянутое здесь «отпущение“ есть некий демон. Ибо Моисей сказал: «один жpeбий для Господа, а другой жребий для отпущения» (Лев. XVI, 8). Но они предполагают cиe по великой простоте ума. Ибо возможно ли, чтобы Изрекший: «да не будет у тебя других богов пред лицем Моим: не поклоняйся им и не служи им“ (Исх. XX, В–5), повелел какому-то демону отделять жертву, одинаковую с приносимой Ему Самому. Должно обратить мысль на то, что отпускаемого козла Бог повелел приносить в жертву Ему же. Ибо говорит: «козла, на которого выпал жребий для отпущения, поставить живого пред Господом, чтобы совершить над ним очищение и отослать его в пустыню для отпущения» (Лев. XVI, 10). A cиe дает видеть, что «отпущением» назван сам козел, отпускаемый в пустыню. Cиe видно и из следующего: «чтобы он (козел) понес на себе их беззакония в землю непроходимую» (там же)... Посему не богу какому или демону отпускаем был козел, но оба козла были приносимы истинному Богу, и один в жертву был закалаем, а другой принимал на себя грехи народа и отпускаем был в пустыню»³⁸⁶. ,

Оба козла, по мнению отцов, прообразовали Христа, именно, со стороны двух естеств, соединявшихся в Его лице, и отношения этих естеств к Его искупительным действиям. «Как при очищении прокаженного одну птицу закалали в жертву, говорит блаж. Феодорит, а другую, омочив в крови первой, пускали на свободу, так из двух козлов одного закалали, а другого отпускали. И это были прообразования Христа, и сих двух животных должно принимать за образ не двух лиц, а двух естеств. Поскольку козел смертен, и невозможно было изобразить одним козлом во Христе и смертное и безсмертное, то по необходимости закон постановил приводить двух, чтобы закаляемый в жертву прообразовал удобостраждущую плоть, а отпускаемый – бесстрастрастие Божества»³⁸⁷. Тоже самое говорит св. Кирилл Александрийский, св. Ефрем Сирин и блаж. Августин. «Козел закалаемый означал Христа, за нас закланного, говорит св. Ефрем; другой козел, отпускаемый к азазелу и смерти, изображал того же Христа, по Его распятию и смерти, когда Он, взяв на себя грехи многих, исшел живым и бессмертным“³⁸⁸. Козел, приносившийся в жертву в скинии, по мнению св. Кирилла, был образом освящающих действий Христа в церкви, а отпускавшейся в пустыню – образом переселения Христа на небо для ходатайства перед правосудием Божьим³⁸⁹. Пустыня непроходимая, которая предала смерти многие тысячи евреев во время их путешествия по ней, по мнению св. Ефрема Сирина и св. Кирилла Александрийского, напоминала о правде Божьей и служила символом недоступного для людей неба, места обитания правосудного Бога³⁹⁰. Для евреев отослание козла с грехами в пустыню, по мнению блаж. Феодорита, ближайшим образом «напоминало о беззакониях, на какие они отваживались неоднократно в пустыне, и о неизреченном человеколюбии Владыки, по которому, избегнув законных наказаний, вошли они в землю обетованную»³⁹¹ Что означали те же козлы по отношению к людям, отцы не досказывают. Отделение этих козлов одного для алтаря, а другого для пустыни непроходимой, не означало ли того разделения всех людей, которое произведет Сын человеческий на последнем суде, предназначив одних к помилованию правосудием Божьим, а других, как отягченных грехами, отослав в вечную тьму (Матф. XXY гл.)?

Четвертым годовым праздником был праздник кущей, начинавшийся с 15-го дня седьмого месяца, когда евреи выселялись из своих домов и в продолжение семи дней жили в палатках (Лев. XXIII, 89–44; Второз. XVI, 13–15; Неем. VIII, 16–18). Праздник этот, отличавшийся веселым характером, по мнению отцов и учителей, напоминал евреям благополучное исполненное чудес, для них сотворенных, странствование в пустыне, когда они были осеняемы облаком, и вступление в землю обетованную³⁹². На такое историческое значение праздника указывает и Моисей, когда так говорит о цели установления его: «чтобы знали роды ваши, что в кущах поселил Я сынов Израилевых, когда вывел их из земли Египетской» (Лев. XXIII, 43; сн. Ос. XII, 9). В прообразовательном же смысле, по мнению отцов, праздник этот, бывший последним в ряду годовых праздников, указывает на конец земной жизни святых, на воскресение их из тления (Дан. XII, 2) и успокоение в райских кущах, где Господь отрет слезы от всякого лица человеческого и удалит всякую печаль и воздыхание от святых, чтобы быть им в радости вечной (Исх. XXV, 8; XXXV, 10; Апок. VII, 17; XXI, 4)³⁹³. Покой в этот праздник полагался в первый и восьмой день. Первый день, по мнению св. Кирилла, напоминал о жизни первых людей в раю, а восьмой день был прообразом воскресения Христова, бывшего как бы после семи дней, т. е. по исполнении древних времен. Это время, т. е. после воскресения Христова, есть время возвращения людям первоначального райского блаженства. На это возвращение «райских сладостей», по мнению св. Кирилла, указывали и цветущие древесные ветви, которые повелевалось евреям брать в праздник кущей, и которые напоминали о райских деревьях. А в знак того, что новое райское блаженство, даруемое Христом, есть вечное, на это указывалось тем, что ветви брались от вечно зеленых и цветущих растений³⁹⁴.

Сообразно с радостным характером праздника кущей, жертвы его отличались обилием, предизображавшим обилие небесных радостей (Числ. XXIX, 12–39). Жертвы эти были обычные праздничные, состоявшие из всесожжения тельцов, овнов и ягнят и из жертвы за грехи – одного козленка, и изображавшие общество святых на различных ступенях его святости, основанием для которых всех служила и служит жертва Спасителя. Загадочную особенность этих жертв составляло постепенное уменьшение числа жертвенных тельцов в каждый следующий день праздника, так что в первый день приносилось 13 тельцов, два овна и 14 ягнят, в следующие – 12 тельцов, 2 овна и 14 ягнят и т. д. до 8-го дня, называвшегося отданием праздника (Числ. XXIX, 35), когда приносились во всесожжение только один телец, один овен и семь ягнят. По мнению св. Кирилла Александрийского все эти тельцы, овны и ягнята изображали ветхозаветных святых различных ступеней святости, причем тельцы были образом людей высшей святости, какая возможна только была под водительством закона. Все эти животные приносились в жертву в большом количестве (овнов и ягнят – двойное против обычного количества) в знак того, что и в ветхом завете было много людей праведных по закону. Но в знак того, что высшей святости под водительством закона достигнуть было трудно, что примеры ее были весьма редки, и ко времени пришествия Христа делались все реже и pежe, тельцов и в первый день бралось неполное количество – 13, и оно с каждым днем все уменьшалось³⁹⁵.

В восьмой день праздника, указывавший на воскресение Христово, приносились во всесожжение только один телец, один овен и семь ягнят. Эти жертвы, по мнению св. Кирилла, указывают на начало уже нового общества святых в царстве Христовом, основание которого составляет великое множество младенчествующих во Христе, возрожденных Им людей, изображаемых семью ягнятами и имеющих достигнуть во Христе полной зрелости и совершенства (Захар. XIV, 16–21)³⁹⁶.

Наконец к праздничным же временам нужно отнести целые праздничные годы – субботний и юбилейный. В субботний, т. е. каждый 7-й год, запрещалось обрабатывать землю, а в юбилейный, т. е. каждый 50-й год, через каждые семь субботних годов, кроме того рабы получали свободу, проданные земли возвращались прежним владельцам (Лев. XXV, 23). Блаж. Феодорит объясняет запрещение обрабатывать землю в эти годы намерением законодателя «наказать ненасытность израильтян» и дать отдохновение земле, чтобы она приносила лучшие плоды³⁹⁷.

Обуздывая ненасытность и корыстолюбие народа лишением его на известное время права пользоваться землею, равно как и требованием возвращать в юбилей все купленные земли прежним их владельцам, а рабам давать свободу, законодатель, по мнению того же учителя церкви, вместе с тем напоминал также народу о Своем владычестве и господстве, как Он говорил: «Моя земля, вы пришельцы и поселенцы у Меня» (Лев. XXV, 23) ³⁹⁸. В прообразовательном смысле, по мнению отцов, субботний год указывал на время пришествия Спасителя на землю, а юбилейный – на скончание веков. Покой в эти годы предуказывал на наше «субботствование» в благодатной Церкви Христа, а отпущение рабов на свободу и возвращение владельцам проданных ими земель – на возвращение людей в прежнее, нарушенное некогда первым грехом состояние, в предназначенный еще в начале от Господа удел ³⁹⁹. «Это, говорит св. Ефрем Сирин, будет время возвращения каждому того, чего он был лишен за свои грехи»⁴⁰⁰.