Глава I. Образы небесных книг в предшествующих апокалипсису традициях

В конце 4-го тыс. до Р. X. шумеры создали первую в истории человечества систему письменности, которая сыграла важнейшую роль в формировании всей вавилоно-ассирийской культуры с ее высоким уровнем развития науки, литературы и искусства⁴¹. И в государственной, и в общественной жизни искусство письма высоко ценилось – оно было незаменимо в административной, торговой и хозяйственной деятельности⁴². Профессия писца пользовалась уважением в обществе; особое почтение к этому искусству выразилось в широком почитании бога – покровителя письменности. Считалось, что письменность имеет божественное происхождение.

Действительно, можно сказать, что письменный текст обладает «божественной» силой в том смысле, что он точно зафиксирован и долговечен, и при отсутствии непосредственного автора может продолжать свидетельствовать о его словах. Для жителей древней Месопотамии запись на глиняных табличках была средством сохранения информации на века. Тем более, в отличие от устной речи, письменность позволяла сохранить текст в первоначальной точной словесной форме. Таким образом, написанное на табличках могло в определенной мере восприниматься как однажды установленное и неизменяемое, навеки определенное и истинное.

Покровителем письменности считался бог Набу – «писец Эсагилы», сын Мардука; его почитание достигло наивысшей точки в нововавилонской (халдейской) империи⁴³. Такое возвышение также связано с тем, что в тот исторический период роль письменности становилась все более важной в управлении делами обширного государства.

Согласно древневосточным религиозным представлениям, земные установления имели параллель с небесными; земному царю соответствовало высшее небесное божество⁴⁴. Важная роль письменности в жизни государства и общества определила особое присутствие письменности в божественном мире. «Тысячелетний опыт шумерской бюрократии, подвергнувшей учету все феномены социальной жизни», привел к тому, что люди «обожествили глиняную табличку, видя в ней и нанесенной на нее информации источник сверхъестественной силы, являющийся наравне с другими полноценным атрибутом государственности»⁴⁵. Особенно ярко сверхъестественная сила письменного текста была отражена в образе Таблиц судеб⁴⁶ – небесной книги, пребывающей у богов и, согласно нашей классификации, представляющей собой типичный пример небесной книги судеб.

Религиозные представления о предопределенности судеб были широко распространены в древневосточной традиции. Эта вера в судьбу нашла метафорическое выражение в образе Таблиц судеб, с 3–4-го тыс. до Р. X. являющихся самым известным и широко распространенным образом небесной книги на Ближнем Востоке⁴⁷. Таблицы судеб фиксировали все события, которые произошли и будут происходить в мире богов и людей, описывали прошлое, настоящее и будущее. В основе образа Таблиц судеб «находилась идея мирового порядка, основанного на совершенстве календарного года»⁴⁸. Действительно, между Таблицами судеб и представлениями о ходе года существует очевидная связь. В период осеннего равноденствия все существующие в мире богов судьбы заносятся на Таблицы верховным божеством Энлилем и распределяются по 12 месяцам года; зимой Таблицы ненадолго переходят к силам хаоса. Происходит весенняя новогодняя битва, молодой царственный герой отбирает у врагов Таблицы судеб и торжественно возвращает их своему отцу, тем самым подтверждая свой царский статус и незыблемость мирового порядка⁴⁹. В аккадской космогонической поэме «Энума Элиш»⁵⁰, которую в течение столетий читали в храме Мардука во время празднования Нового года, образ Таблиц судеб играет важнейшую роль.

Согласно поэме «Энума Элиш», первоначально они принадлежали праматери Тиамат; после убийства праотца Алсу она передает их Кингу, одному из богов первого поколения: «Таблицы судеб ему вручила, на груди его укрепила. / “Лишь твои неизменны приказы, уст твоих нерушимо Слово!”» (1: 157–158)⁵¹. Возглавив новое поколение богов в борьбе с Тиамат, Мардук становится главным в сонме богов; отныне ему принадлежит власть определять судьбы. Он побеждает Тиамат и вырывает Таблицы судеб у Кингу: «Он вырвал таблицы судеб, что достались тому не по праву, / Опечатал печатью, на груди своей спрятал» (4: 121–122). В этой детали некоторые исследователи видят связь образа Таблиц судеб с реалиями общественной жизни: в шумерскую эпоху носимая на груди табличка с учетом рациона работников «определяла жизнь человека, от хранящейся на ней информации зависел распорядок жизни общества на весь год»⁵². Завладев Таблицами судеб, Мардук творит мир из тела поверженной Тиамат.

Таким образом, в поэме «Энума Элиш» мывидим, что Таблицы определяли движение мира и мировых событий, а обладание ими обеспечивало мировое господство или подтверждало его. То же самое можно увидеть в мифе о боге-птице Зу (Анзу, или также Ан-зуд). Этот аккадский текст датируется последней четвертью (или второй половиной) 2-го тыс. до Р. X. Зу похитил Таблицы судеб у Энлиля и улетел с ними на далекую гору. В описании воровства сообщаются поистине космические масштабы этого события:

«Книги Судьбы ухватил он руками, властью облекся, похитил законы.. . / Супостатов своих он пылью считает, силы его ужасаются боги»⁵³. Владея Таблицами, Зу стал высшим божеством, правящим другими богами. То же происходит с богом войны Нинур-той, отнявшим их у Зу. Можно заключить, что в истории про Зу акцент повествования сделан не на содержании Таблиц, но на невероятной, фактически магической власти их обладателя. Ни Энлиль, ни Нинурта, ни Зу не пишут на этих Таблицах – благодаря одному только обладанию ими они приобретают невероятную силу слова, речи⁵⁴.

Небесные писания о судьбах привлекали пристальное внимание людей. В древних ближневосточных текстах содержатся молитвы царей к божественным покровителям, чтобы те написали о них доброе в своих книгах. Так, царь Шамашшумукин, обращаясь к Набу, просит: «Пусть Набу, писец Эсагила, запишет дни его жизни долгими в книге Судьбы»⁵⁵.

В Древней Греции, в отличие от древней ближневосточной традиции, архивные документы не играли определяющей роли в государственной и общественной сферах. Исследователи указывают, что в полисах Греции архаического и отчасти классического периодов не было ничего похожего на бюрократию; архивные записи, если и велись, не имели организованного характера; управление в большинстве городов-государств осуществлялось без серьезной опоры на письменные документы⁵⁶. Можно также отметить, что сформировавший государственный строй Спарты Ликург повелел не записывать законы, считая, что правильное воспитание «исполняет в душе каждого роль законодателя»⁵⁷. В Афинах V-IV вв. письменность (высечение на камне) главным образом использовалась для вынесения на всеобщее обозрение законов и постановлений полиса, списков отличившихся граждан и предателей⁵⁸. Начиная с IV в. к эллинистическому периоду роль письменности несравненно возрастает; Аристотель отмечает, что грамотность общеполезна и нужна «для ведения денежных дел, и для домоводства, и для научных занятий, и для многих отраслей государственной деятельности» (Политика 1338а. 15–17)⁵⁹.

Уровень культурного развития Греции был высочайшим, и письменные тексты широко использовались для обучения, а также в качестве образцов риторического красноречия. Однако в то же время для греческой мысли подчас характерно несколько скептическое отношение к записанным текстам; предпочтение отдается живому устному слову, которое «способно себя защитить и при этом умеет говорить с кем следует, умеет и промолчать», как говорит об этом Сократ в платоновском диалоге «Федр»⁶⁰. Напротив, записанные слова подобны произведениям живописи: они кажутся живыми, «а спроси их – они величаво и гордо молчат»⁶¹. Письменный текст «всегда отвечает одно и то же» и не способен «ни защититься, ни помочь себе», если его не понимают или пренебрегают им; письменный текст является «сиротой», потому что с ним нет его «отца», автора, чтобы защитить его от неверного понимания.

Платоновский Сократ говорит, что письменность приводит к ослаблению памяти, поскольку люди вместо упражнения памяти и припоминания изнутри доверяются записям. Таким образом, вместо того чтобы увеличивать силу ума, книги подрывают ее и дают только мнимую мудрость⁶². Подобное мнение засвидетельствовано и у некоторых других греческих философов: Диоген Лаэртский рассказывает следующий эпизод из жизни Антисфена (основателя кинической школы, V-IV вв. до Р. X.): «Однажды ученик пожаловался ему, что потерял свои записи. “Надо было хранить их в душе”, – сказал Антисфен»⁶³. Оппонент Исократа ритор Алкидамант (IV в. до Р. X.) в своей речи «О софистах» утверждает, что высшей целью оратора является способность произносить устные неподготовленные речи, всякий раз сообразуясь с аудиторией; записывание речей может иметь только служебное, вспомогательное значение⁶⁴. В религиозной сфере Греции письменность не имела центральной роли: «Слова мистерий не должны были быть записываемы, чтобы сохраниться в тайне»⁶⁵.

Во второй по значению культуре античности, Древнем Риме, письменность играла значимую роль на всем протяжении существования Римского государства. Начиная с периода поздней республики, государственное управление осуществлялось со значительной опорой на архивные записи; У. Харрис также приводит свидетельства широкого использования письменности в различных сферах жизни римских граждан⁶⁶. С эпохи Октавиана Августа в империи процветала бюрократия⁶⁷; ученые объясняют это тем, что «без широкого распространения письменности в Римской империи было бы несравнимо труднее осуществлять административный контроль над подвластными землями; Римское государство фактически зависело от письменности»⁶⁸. Также исследователи констатируют более широкое (по сравнению с Грецией) употребление письменных текстов в религиозной сфере⁶⁹.

Как и на Ближнем Востоке, в Греции и Риме ярко засвидетельствовано представление об определенной всем судьбе; над ней не властны сами боги, и в конечном счете в ее руках находятся жизнь и смерть каждого человека. Идея о судьбе содержится еще в поэмах Гомера⁷⁰; она отчасти персонифицируется в образе неумолимых Мойр. Мысль о письменной записи судеб явно не звучит в греческих текстах⁷¹, однако в каком-то смысле ее можно увидеть в словах Пиндара: «…неведомо нам, до какой межи / Начертан путь наш дневной и ночной Роком» (Немейские оды 6. 5).

Представление о том, что у богинь судеб («парок» в латинской традиции) имеется книга, где судьбы мира пребывают записанными, ярко выражено в римской литературе. Р. Канцик говорит о важности для римлян мотива «записанных судеб», а также записи всего хода их истории – это представление особенно распространяется с эпохи Августа⁷². В частности, у Овидия в «Метаморфозах» (15. 809–815) описана сцена разговора Юпитера и Венеры: Юпитер говорит, что у «древних сестер» -парок находится «таблица судеб» (в оригинале tabularia rerum), «из бронзы литой и железа», где записан «рок необорный» (fata), судьба всех; на этих таблицах Юпитер прочитал судьбу «ее рода» и теперь возвещает ей⁷³. Выражение tabularia rerum встречается также у Марциала и других латинских авторов⁷⁴.

Эсхил в «Евменидах» отражает мнение, что у богов пребывают записанными злодеяния людей и над всеми свершится справедливый суд: «…увидишь там, что всякий, сотворивший зло, / Бога ли, гостя ли, / Или родителей тяжко обидевший, / Казнь примет, злодеянью соразмерную. / Великий воздатель и судья, Аид, / В недрах глубинных есть: / На письменах его каждый записан грех» (Евмениды, 270–276)⁷⁵. Тем самым здесь можно увидеть представление о книге людских деяний. Этот образ, однако, подвергал осмеянию другой великий трагический поэт – Еврипид. Во фрагментарно сохранившейся трагедии «Меланиппа» он говорит, что смешно думать, будто у Зевса на небесах хранятся записи людских грехов, – для записей такого объема не хватило бы целого неба; боги знают все дела людей и вершат свой суд и без опоры на записи (506)⁷⁶.

В римской литературе также встречается мысль об известности богам грехов людей – например, в комедии Плавта «Канат» от лица Арктура, одной из звезд, знающих людские дела, говорится: «Кто в ложной тяжбе хочет лжесвидетельством / Победу одержать и тот, кто клятвенно / От долга пред судьею отрекается, / – Имен тех запись мы несем Юпитеру» (Пролог 13–16)⁷⁷.

Итак, в античных (греко-римских) литературных памятниках можно найти представление о книге судеб и книге людских деяний.

Вплоть до недавнего времени ряд исследователей считали, что «первоначальная» библейская религия носила по преимуществу устный характер, и священные предания передавались устно⁷⁸; по выражению С. Найдич, «Древний Израиль перешел из стадии устной к стадии письменной вместе с образованием монархического государства, которое привнесло образование, грамотность, архивные записи»⁷⁹. Обозначался также поворотный момент, когда авторитет письменных текстов существенно повысился – время возвращения евреев из Вавилонского плена: именно тогда книжник Ездра организовал и сплотил иудейскую общину вокруг священных текстов Закона Моисеева.

Однако в настоящее время все больше исследователей указывают, что неправомерно делить историю письменности в Израиле на два четко разграниченных периода, постулируя решительный разрыв, переход из стадии устной в стадию письменную⁸⁰. Гораздо более вероятно, что в истории Израиля процесс интеграции письменности в жизнь общества осуществлялся постепенно и в течение длительного периода устная и письменная речь сосуществовали вместе. «Записанная речь рассматривается как базис, основа для рождения новой устной речи (ср.: Иез 2, Мер 36)»⁸¹.

В работе Найдич подробно рассмотрены все присутствующие в Ветхом Завете упоминания о письменных документах: широко были распространены родословия, также отмечаются хроники правления царей (в 3 Цар), купчие (Иер 32); в целом, упоминаний о «светских» письменных документах наблюдается не столь много⁸². Исследователи констатируют, что письменная культура в Израиле была не настолько развита, как это было в древней ближневосточной цивилизации. Вместе с этим Священное Писание Ветхого Завета содержит достаточно указаний на высокую значимость письменности.

Если на древнегреческую традицию оказывало влияние мнение, что письменность влечет за собой забвение (ср. платоновский диалог «Федр»), то в корпусе иудейских писаний подобное предубеждение против письменности не встречается. В Ветхом Завете содержится много примеров, в которых указывается, что книги важны для сохранения памяти о том или ином событии: в Исх 17: 14 Господь повелевает Моисею: «Напиши сие для памяти в книгу и внуши Иисусу, что Я совершенно изглажу память Амаликитян из поднебесной».

Другой важный пример использования книги для сохранения памяти встречается во Втор 17: 18–20, где царю предписано переписать «для себя список закона сего с книги, находящейся у священников левитов, и пусть он будет у него, и пусть он читает его во все дни жизни своей, дабы научался бояться Господа, Бога своего, и старался исполнять все слова закона сего и постановления сии; чтобы не надмевалось сердце его пред братьями его». Предполагается, что чтение книги закона будет служить царю для напоминания о заповедях и для смирения, не позволяя возгордиться⁸³.

Еще одно библейское метафорическое выражение, связанное с памятью, – это словосочетание «скрижали сердца». В частности, в Книге притчей Соломоновых содержится поучение не забывать «наставления», но написать их «на скрижали сердца твоего» (Притч 3: 3). Как функция письменности для напоминания, так и символизм постоянства письменного текста соединены для обозначения полного и всецелого усвоения мудрого наставления. Самое известное место такого рода – это, безусловно, слова о заключении Нового Завета в Книге пророка Иеремии: «Но вот завет, который Я заключу с домом Израилевым после тех дней, говорит Господь: вложу закон Мой во внутренность их и на сердцах их напишу его ⁸⁴ , и буду им Богом, а они будут Моим народом»⁸⁵ (Иер 31: 33).

Иной аспект, в котором письменность и книги служат для напоминания, – это то, что они продолжают существовать даже после смерти писателя. «Сократ считает недостатком способность письменной речи существовать отдельно от своего автора, а праведный Иов, напротив, уповает на это»⁸⁶. Слова в Иов 19: 23–24 полностью выражают его надежду и уверенность в пребывающей вовек силе написанного слова: «О, если бы записаны были слова мои! Если бы начертаны были они в книге резцом железным с оловом, – на вечное время на камне вырезаны были!»

Иов желает, чтобы его слова были записаны, потому что так они останутся как память «навеки». Если же записи начертаны на долговечном материале (на камне, на деревянных скрижалях), то в них воплощается надежда на память, сохраняющуюся в веках. Иов представляет, как его слова, начертанные таким образом, смогут и после его смерти навек остаться свидетелями его страданий, мыслей и чувств. И это вполне возможно для записанных слов, существующих отдельно от человека и продолжающих говорить даже после его смерти.

В Ветхом Завете можно найти много мест, в которых ясно отражается функция письменного текста как надежного и достоверного свидетельства. Например, в книге Второзакония описывается, как Моисей, закончив писать книгу Закона, повелевает левитам: «Возьмите сию книгу закона и положите ее одесную ковчега завета Господа Бога вашего, и она там будет свидетельством против тебя; ибо я знаю упорство твое и жестоковыйность твою: вот и теперь, когда я живу с вами ныне, вы упорны пред Господом; не тем ли более по смерти моей? …ибо я знаю, что по смерти моей вы развратитесь и уклонитесь от пути, который я завещал вам, и в последствие времени постигнут вас бедствия за то, что вы будете делать зло пред очами Господа…» (Втор 31: 26–29). Таким образом, книга обладает властью действовать отрицательно, как свидетель против народа. В конце своей жизни Моисей передает книге Закона свою собственную задачу – стараться сохранить в людях верность Господу. После смерти Моисея книга Закона будет действовать вместо него.

Особенно близкими к ветхозаветным образам небесных книг являются Скрижали Завета с десятью заповедями. Согласно повествованию книги Исход, Скрижали Завета создавались дважды: сначала они были написаны Богом (Исх 24: 12, 31: 18, 32: 15–16 и 34: 1), а после того как эти Скрижали были разбиты, Моисей повторил Божии записи на вторых Скрижалях (Исх 34: 27–28).

«И когда [Бог] перестал говорить с Моисеем на горе Синае, дал ему две скрижали откровения, скрижали каменные, на которых написано было перстом Божиим» (Исх 31: 18). Это единственное библейское место, где прямо утверждается, что некоторый текст был записан перстом Божиим. В Исх 32: 16 подтверждается, что «скрижали были дело Божие, и письмена, начертанные на скрижалях, были письмена Божии». То, что заповеди были записаны Самим Богом на каменных скрижалях, говорит об их постоянстве и точности, непререкаемом божественном авторитете, истинной вечной неизменности. Как указывает Л. Бэйнс, отнесение авторства Скрижалей к Богу оказало значительное влияние на дальнейшее развитие мотива небесной книги в целом⁸⁷.

Написание вторых скрижалей Моисеем (Исх 34: 27–28: «…и написал Моисей на скрижалях слова завета десятословие») не принижает божественный авторитет написанного. Хотя Божие Откровение на Синае было устным, его письменная запись имеет с ним теснейшую связь и в силу этой связи также имеет божественное происхождение. Роль Моисея как писца этого откровенного текста наделяет его высочайшим статусом.

В позднейших представлениях о небесных писаниях нашла свое отражение и фигура Моисея как писца небесных скрижалей⁸⁸.

Скрижали Завета в книге Исход не являются небесной книгой, которая имеет духовную сущность и не может быть видима. Однако божественный авторитет, которым обладали Скрижали Завета, в высшей мере присущ образам небесных книг в межзаветной литературе и в Новом Завете. Также и менее значительные детали описания Скрижалей Завета нашли свое отражение в дальнейшей литературе. Например, Скрижали написаны «изнутри и отвне» – эта же подробность повторяется в описании книг в Иез 2: 9, Зах 5: 1 и Откр 5: 1. Выражение «написанные перстом Божиим» почти дословно повторяется в описании небесной книги в Повести об Иосифе и Асенефе (15: 4).

Вечными свидетелями божественных слов и определений являются пророческие писания. Например, пророк Исаия именно с этой целью написал свою книгу: «Теперь пойди, начертай это на доске у них, и впиши это в книгу, чтобы осталось на будущее время, навсегда, навеки; Ибо это народ мятежный, дети лживые, дети, которые не хотят слушать закона Господня» (Ис 30: 8–9). Идея постоянства усилена благодаря употреблению приема поэтического параллелизма («начертай это на доске у них, и впиши это в книгу»). Откровение, фиксирующееся в письменной форме, несет в себе постоянство, которого недостает откровению устному. Эти слова Книги пророка Исаии следует понимать в контексте надвигающегося завоевания и разрушения северного Израильского царства. Перед лицом будущего разрушения и гибели, потеряв надежду на обращение своих современников, пророк Исаия, опираясь на постоянство письменного слова, обращается к будущим поколениям.

Подобное можно также увидеть в Книге пророка Аввакума. Аввакум записывает свое пророчество во время нависшей над иудейским народом угрозы изгнания, но в его видении дается обетование о грядущем возвращении. Мы видим, что ролью священных текстов является дарование утешения и надежды. «И отвечал мне Господь и сказал: запиши видение и начертай ясно на скрижалях, чтобы читающий легко мог прочитать, ибо видение относится еще к определенному времени и говорит о конце и не обманет; и хотя бы и замедлило, жди его, ибо непременно сбудется, не отменится» (Авв 2: 2–4).

Это пророчество, так же как Ис 30, обращено к поколению, которого пророк никогда не увидит; текст пророчества призван принести будущим читателям утешение от Бога. Как пишет Бэйнс, «запись пророчества в качестве свидетельства служила двум целям. С одной стороны, это делалось из-за неверия людей, не желавших слушать пророческое слово. Когда оно исполнялось, написанное не давало не подготовившимся никакого повода для извинения (Ис 30: 8–11). С другой стороны, письменное слово давало уверение и руководство уверовавшим в него (см. Ис 8: 16–17). Аввакум подчеркивает именно вторую цель: свидетельство верно, оно не лжет и получит исполнение в назначенное время»⁸⁹.

Примеры из Книги пророка Иеремии также иллюстрируют такое употребление: «И совершу над тою землею все слова Мои, которые Я произнес на нее, все написанное в сей книге, что Иеремия пророчески изрек на все народы» (Иер 25: 13). «Так говорит Господь, Бог Израилев: напиши себе все слова, которые Я говорил тебе, в книгу. Ибо вот, наступают дни, говорит Господь, когда Я возвращу из плена народ Мой, Израиля и Иуду, говорит Господь; и приведу их опять в ту землю, которую дал отцам их, и они будут владеть ею» (Иер 30: 1–3).

Книги, о которых говорит Господь, выступают гарантами или верными свидетелями того, что эти события произойдут: «Когда предсказанное время наступит, Господь как бы укажет на эти книги и скажет – вот, Я говорил вам наперед, Я предупредил вас»⁹⁰. Предвещают они доброе или злое, такие книги выступают как свидетельство надежности Божия слова.

Самый известный пример функции книги как свидетельства находится в 36-й главе Книги пророка Иеремии⁹¹. Царь Иоаким изгнал пророка Иеремию, поэтому он должен был послать вместо себя своего ученика Баруха, чтобы возвестить Божие послание. Но в действительности не Барух является заместителем пророка – им является писание, продиктованное Баруху Иеремией. Барух произносит послание устно, но имеют значение именно слова, написанные Иеремией, а они, в свою очередь, происходят от Бога.

Именно Бог повелел пророку записать уже данное ему пророческое слово, в надежде на то что израильтяне услышат его и обратятся. Но этого не произошло – царь не просто игнорирует слова Иеремии, но уничтожает текст пророчества. В случае если действенность слов ставилась в связь с их записанной формой, уничтожение священного текста царем может рассматриваться как попытка помешать исполнению пророчества⁹². Однако «судьба Иерусалима и царства Иудейского была определена пеплом свитка, сгоревшего в царской жаровне… Когда царь отверг требования пророка, уничтожив свиток, он запечатал и окончательно решил свою судьбу и судьбу своего народа… Угрозы и проклятия свитка не были отменены этим жестом царя – напротив, тем самым он привел их в действие»⁹³.

Итак, представляется возможным согласиться с мнением исследователей, что пророческие тексты не были всего лишь предсказанием о переселении, изгнании или искуплении. По словам Нэджмэн, они были «действующей силой, актуализирующей и приводящей в действие события изгнания или искупления, в зависимости от ответной реакции и отклика слушающих»⁹⁴.

Некоторые библейские тексты говорят о том, что в случае покаяния возможно изменить уже записанное пророчество⁹⁵.

В связи с описанными в Иер 36 событиями следует вспомнить историю обретения книги Закона царем Иосией (4Цар 22–23; 2Пар 34: 14–33). Услышав зачитанные божественные предостережения о проклятиях, которые падут на головы нарушителей закона и идолопоклонников, царь раздрал свои одежды, постился и просил совета у пророчицы Олдамы. Пророчица сказала, что слишком поздно отменить божественное определение, однако исполнение его будет отложено, и Иосия за свое покаяние не увидит будущего бедствия.

Можно отметить резкий контраст между реакцией царя Иосии и Иоакима – они являют собой два противоположных способа ответа на слово Божие. Плач и покаяние Иосии, его забота о народе и обращение к пророчице представляют верный ответ на письменное обращение Божие – и этот отклик царя как бы изменяет уже написанное, откладывает исполнение пророчеств. А в Книге Иеремии показано, что слушающие не откликаются на содержание свитка пророка; более того, царь разрушает священный текст, тем самым отвергая Бога и Божиих посланников.

В ветхозаветных текстах земные книги могли способствовать приведению событий в действие; можно привести пример из Книги пророка Исаии: «И сказал мне Господь: возьми себе большой свиток и начертай на нем человеческим письмом: Магер-шелал-хаш-баз… и приступил я к пророчице, и она зачала и родила сына. И сказал мне Господь: нареки ему имя: Магер-шелал-хаш-баз, ибо прежде нежели дитя будет уметь выговорить: отец мой, мать моя, – богатства Дамаска и добычи Самарийские понесут перед царем Ассирийским» (Ис 8: 1–4).

Текст Ис 8 говорит о двух видах приведения божественного определения в действие – написание текста и нарекание имени Магер-шелал-хаш-баз (евр. «Спешит грабеж, ускоряет добыча») ребенку. Текст и ребенок оказываются тесно связанными между собой: ребенок должен быть назван заранее записанным именем: «В связи с этим можно сказать, что, подобно тому как беременность предвосхищает рождение ребенка, письменный текст предвосхищает осуществление события»⁹⁶. Нэджмэн отмечает, что в Ис 8: 1 запись не просто увековечивает написанное – здесь можно увидеть глубокую внутреннюю связь между текстом и той реальностью, которую он описывает.

Выше уже было названо множество примеров письменных документов, которые, подобно слову Божию, обладают особой действенностью (прежде всего это записи пророческих речей, свиток Иер 36 со словами Божиими и др.). Упомянутый в Ис 8: 1 свиток конечно же не является небесной книгой, но по свойствам сближается с ней.

В Книге пророка Захарии присутствует образ свитка, основной характеристикой которого является именно «действенность». «И опять поднял я глаза мои и увидел: вот летит свиток⁹⁷. И сказал он мне: что видишь ты? Я отвечал: вижу летящий свиток; длина его двадцать локтей, а ширина его десять локтей. Он сказал мне: это проклятие, исходящее на лице всей земли; ибо всякий, кто крадет, будет истреблен, как написано на одной стороне, и всякий, клянущийся ложно, истреблен будет, как написано на другой стороне» (Зах 5: 1–3).

В этом отрывке «свиток, письменный текст оказывался знамением, требующим божественного объяснения»⁹⁸. Можно понять, что этот письменный текст сам по себе является активным деятелем. Не сказано, каково именно содержание свитка, но очевидно, что он явным образом несет наказания тем, кто не исполняет этические заповеди завета. Именно поэтому, заключает Бэйнс, суть свитка не в его содержании, а в оказываемом им действии⁹⁹. Действительно, миссия свитка – разрушить дома воров и клянущихся ложно.

На основании действенной силы записанного слова, которая была рассмотрена выше, Бэйнс выделяет особый вид небесной книги – «книгу действия»¹⁰⁰. Как таковых небесных «книг действия», по мнению Бэйнс, в иудейской традиции немного – к этому виду исследовательница относит книгу с семью печатями Откр 5: 1 и «письмо» из 23-й оды Соломона.

Как известно, пророк Иезекииль был призван к служению особым образом: Бог даровал ему откровение в форме книжного свитка и повелел его съесть:

«Ты же, сын человеческий, слушай, что Я буду говорить тебе; не будь упрям, как этот мятежный дом; открой уста твои и съешь, что Я дам тебе. И увидел я, и вот, рука простерта ко мне, и вот, в ней книжный свиток. И Он развернул его передо мною, и вот, свиток исписан был внутри и снаружи¹⁰¹, и написано на нем: “плач, и стон, и горе”. И сказал мне: сын человеческий! съешь, что перед тобою, съешь этот свиток, и иди, говори дому Израилеву. Тогда я открыл уста мои, и Он дал мне съесть этот свиток; и сказал мне: сын человеческий! напитай чрево твое и наполни внутренность твою этим свитком, который Я даю тебе; и я съел, и было в устах моих сладко, как мед. И Он сказал мне: сын человеческий! встань и иди к дому Израилеву, и говори им Моими словами» (Иез 2: 8 – 3: 3).

Образность этого отрывка отсылает нас к Иер 15: 16: «Обретены слова Твои, и я съел их; и было слово Твое мне в радость и в веселие сердца моего». В своем послушании Богу пророк находит свиток со словами горя сладким как мед (ср.: «было слово Твое мне в радость»). Слова Божии соединились со всем естеством Иезекииля, и после этого события пророк изрекал уже не свои слова, но слова, непосредственно исходящие от Бога. В Книге пророка Иезекииля «метафора приема текста внутрь очень ярко описывает призвание Иезекииля к пророческому служению»¹⁰². В символическом смысле соединение со свитком выражает внутреннее преображение пророка, который становится как бы «говорящей книгой», несущей всем глагол Божий.

Образ свитка Иезекииля будет также рассмотрен в главе II настоящей работы, поскольку в 5-й и, особенно, в 10-й главах Откровения Иоанна Богослова его образность играет важнейшую роль.

Для израильского народа была очень важна роль письменности как способа сохранения памяти на века и как свидетельства. В ветхозаветных Писаниях записана история рода человеческого, начиная с описания жизни первых людей, а также подробная история израильского народа.

В ветхозаветных книгах также присутствует много образов записанных текстов, происхождение которых непосредственно связано с Богом и которые обладают большой религиозной значимостью. Это Скрижали Завета, пророческие свитки и пр.

Данные записанные тексты несут на себе авторитет Бога, то есть являются выражением божественной силы и власти, божественного определения. Общие свойства письменности – сохранение памяти и свидетельство, примененные к религиозно значимым текстам, утверждали вечность и постоянство завета, заключенного между Богом и израильским народом, неизменность Божиих заповедей и божественных определений. По словам Нэджмэн, «письменные тексты понимались не только как записи свидетельств о заключенном завете, но сами становились свидетелями. Они выступали гарантами постоянства и неизменности обетований Завета»¹⁰³.

Некоторым письменным текстам – пророческим свиткам – приписывалась особого рода действенность, а именно способность содействовать исполнению написанного. Посредством своей особой действенности и силы записанные тексты актуализировали пророчества о наказании и искуплении, гарантируя сохранность завета с Богом.

В Ветхом Завете также нашли свое отражение иудейские представления о небесных книгах, существующих у Бога от вечности. Небесные книги не имеют физического воплощения, но они в высшей мере обладают ключевыми свойствами, присущими религиозно значимым записанным текстам.

В 32-й главе книги Исход содержится первое непосредственное упоминание о небесной книге в Ветхом Завете. Моисей обращается к Богу с молитвой об искуплении греха израильтян, нарушивших завет поклоняться единому Богу и поклонившихся золотому тельцу: «…о, Господи! народ сей сделал великий грех: сделал себе золотого бога; прости им грех их, а если нет, то изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал» (Исх 32: 31–32). Господь отвечает Моисею: «того, кто согрешил предо Мною, изглажу из книги Моей… и в день посещения Моего Я посещу их за грех их».

В данном отрывке эта принадлежащая Богу небесная книга прямо не называется «книгой жизни», но из контекста явственно следует, что она представляет собой список, в котором поименно записаны люди, принадлежащие народу Божию. В Библии также говорится, что у Самого Господа ведется список народа: «Господь в переписи народов напишет: “такой-то родился там”» (Пс 86: 6¹⁰⁴). Стоит отметить, что в Исх 30: 11–16 Бог повелевает Моисею произвести перепись израильского народа, сопровождающуюся взиманием выкупа, – и непосредственно за этим эпизодом переписи, в Исх 32: 32, появляется небесная книга. Можно предположить, что находящаяся у Бога книга жизни является небесным аналогом списков верных иудеев, составленных Моисеем¹⁰⁵. Из письменных текстов, бывших в употреблении в более поздние ветхозаветные времена, образ книги жизни можно соотнести со списками граждан, в частности списками городских жителей (исключение из таких списков влекло за собой лишение прав)¹⁰⁶. Это важная параллель, поскольку в Откровении Иоанна Богослова записанные в книге жизни явятся гражданами эсхатологического града Небесного Иерусалима. В меньшей мере книгу жизни можно соотнести с родословиями¹⁰⁷.

Как и в Исх 32: 32, в Пс 68 также утверждается, что в книге жизни пишутся имена праведников, а грешники изглаживаются из нее: «Приложи беззаконие к беззаконию их, и да не войдут они в правду Твою; да изгладятся они из книги живых и с праведниками да не напишутся» (Пс 68: 28–29). Еврейский глагол ППа, так же как и греческий £'§a/£iqxo («изгладить», либо «стереть») обладает двояким значением: прямым и метафорическим. В прямом смысле он по преимуществу обозначает удаление записи из письменного документа, а в метафорическом – уничтожение и разрушение, гибель (см.: Быт 6: 7; 7: 4).

Итак, пребывание имени в этой небесной книге зависит от поступков человека. Если человек преступает завет с Богом, его имя может быть изглажено. Хотя в книге жизни не содержатся записи о поступках людей, именно от них зависит пребывание имени в книге жизни. В Книге пророка Иезекииля говорится, что лжепророки, «видящие пустое и предвещающие ложь», из-за своих злодеяний не могут быть внесены в список дома Израилева: «В совете народа Моего они не будут, и в список дома Израилева не впишутся, и в землю Израилеву не войдут» (Иез 13: 9).

У пророка Исаии также содержится упоминание о книге, от которой зависит, кто войдет в число верных потомков Иакова: «Тогда оставшиеся на Сионе и уцелевшие в Иерусалиме будут именоваться святыми, все вписанные в книгу для житья в Иерусалиме» (Ис 4: 3). Поскольку в 4-й главе Книги Исаии речь идет о последних временах, когда Господь очистит Сион «духом суда и духом огня», некоторые экзегеты полагают, что в данном отрывке возможна эсхатологическая трактовка образа книги жизни¹⁰⁸. Это особенно важно в контексте дискуссии о том, какая жизнь человека – «земная» или «вечная» – определяется в книге жизни и что означает быть изглаженным из нее. Ряд исследователей считает, что в большинстве мест Ветхого Завета, повествующих о книге жизни, речь идет исключительно о земной жизни, соответственно изглаживание из книги означает физическую смерть¹⁰⁹. Однако представлено и другое понимание: по мысли А. М. Родригеса, вышеприведенное мнение умаляет значение молитвы Моисея изгладить его имя во искупление греха Израильтян – «стоит ли ему просить об этом, если рано или поздно он умрет – то есть будет изглажен из этой книги»¹¹⁰. Согласно Пс 68: 28–29, исключение из книги жизни означает не столько смерть, сколько то, что отныне человек не будет пребывать в обществе праведников. Изглаживание понимается как акт божественного суда, который отчуждает грешников от Бога. Таким образом, по мнению исследователя, уже в ранних книгах Ветхого Завета имплицитно присутствует представление о том, что запись имени в книге жизни дарует не одну лишь физическую жизнь (которая в какой-то момент подойдет к концу и у праведных, и у неправедных), но жизнь вечную.

Упоминания о небесной книге, в которой содержится описание всех дел людских, нередко встречаются в ветхозаветных текстах; в настоящей работе данный образ будет именоваться «книгой людских деяний». В этом образе метафорически выражается всеведение Божие. Книга людских деяний хранит свидетельство о добрых делах праведных: по словам пророка Малахии, несмотря на то что многим кажется, что творящие беззакония «лучше устраивают себя» в земной жизни, Господь помнит дела праведных. «Но боящиеся Бога говорят друг другу: “Внимает Господь и слышит это, и пред лицем Его пишется памятная книга о боящихся Господа и чтущих имя Его”» (Мал 3: 16). Пророк Неемия знает, что его добрые дела записаны у Бога (Неем 13: 14: «Помяни меня за это, Боже мой, и не изгладь усердных дел моих, которые я сделал для дома Бога моего и для служения при нем!»). Из 55-го псалма можно понять, что также записываются и обстоятельства жизни (Пс 55:9: «У Тебя исчислены мои скитания; положи слезы мои в сосуд у Тебя, – не в книге ли они Твоей?»).

Но чаще всего говорится о том, что пред Богом открыты злодеяния грешников, и эти злодеяния записываются пред Господом, Который «припоминает… беззакония и наказывает грехи» людей (Иер 14: 10). На основании записей в книге людских деяний Господь непременно воздаст каждому по его делам: «Вот что написано пред лицем Моим: не умолчу, но воздам, воздам в недро их беззакония ваши, говорит Господь, и вместе беззакония отцов ваших… и отмерю в недра их прежние деяния их» (Ис 65: 6–7)¹¹¹.

Исторические книги Библии содержат много упоминаний о записях деяний иудейских и израильских царей (3Цар 11: 41; 3Цар 14: 19). Например, в 3Цар 11: 41 говорится, что «прочие события Соломоновы и все, что он делал, и мудрость его описаны в книге дел Соломоновых». Существовавшие в древности исторические хроники деяний царей можно считать своего рода «земными» аналогами книги людских деяний¹¹². Интересно, что суждение библейских авторов книг Царств об очередном царе фактически являлось оценкой его верности и преданности Богу: «В восемнадцатый год царствования Иеровоама, Авия воцарился над Иудеями… он ходил во всех грехах отца своего, которые тот делал прежде него, и сердце его не было предано Господу Богу его, как сердце Давида, отца его» (3Цар 15: 1); либо «в седьмой год Ииуя воцарился Иоас… и делал Иоас угодное в очах Господних во все дни свои» (4Цар 12: 1–2). Далее описывались благие и нечестивые дела царя, подтверждающие справедливость высказанного суждения. Действительно, идея оценки человека по тому, насколько его дела были угодны Господу, является характерной для ветхозаветных авторов.

В ветхозаветных текстах часто звучит мотив «изглаживания» греховных дел: «Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь (ξάλειψον в Септуагинте) беззакония мои» (Пс 50: 3)¹¹³. Яркие места находятся и в Книге пророка Исаии: «Изглажу беззакония твои, как туман, и грехи твои, как облако; обратись ко Мне, ибо Я искупил тебя» (Ис 44: 22); также: «Я, Я Сам изглаживаю преступления твои ради Себя Самого и грехов твоих не помяну» (Ис 43: 25). Напомним, что в прямом значении глагол «изгладить» означает «удалить запись из письменного документа, стереть». Можно понять, что пророки не сомневались, что людские деяния «записываются» на небесах, но они также знали, что записи в этой небесной книге не имеют необратимого характера. При искреннем покаянии можно получить прощение от Бога, и тогда Бог навсегда изгладит записи о совершенных грехах (Иез 18: 21). Подобная мысль о возможности изглаживания записей о злых делах встречается в некоторых ближневосточных заклинаниях¹¹⁴, однако там изглаживание производится магическим путем.

Итак, записи о делах человека являются неоспоримым свидетельством, и на их основе вершится суд над всей его жизнью. Однако тема прямого присутствия небесных книг на эсхатологическом суде встречается только в Книге пророка Даниила, в остальных же книгах Ветхого Завета не раскрывается, совершится ли грядущее воздаяние в земной жизни или же после смерти¹¹⁵.

Небесная книга судеб была определена как книга, в которой заранее записаны судьбы мира и всех людей. Существование небесной книги судеб неразрывно связано с представлениями о слепой судьбе, управляющей всем миром. Однако идея судьбы совершенно чужда библейской вере. В отличие от древних ближневосточных культур с их многобожием, библейский Бог един, Он как Вседержитель обладает полной властью над всем миром. Тем не менее эта всецелая власть не подчиняет себе волю человека; человек был создан Богом свободным, и даже после грехопадения и изгнания из рая свобода не была у него отнята. В этой связи можно привести ценное замечание Э. Алло: «Ни в Ветхом Завете, ни в Апокалипсисе не рассматриваются книги, сами по себе наделенные магической силой, как это могло быть в случае “Таблиц судеб” в Вавилоне; содержание этих книг и его реализация целиком и полностью зависят от свободной воли Бога и от свободной воли человека»¹¹⁶. Как таковой термин «книга судеб» в Библии нигде не встречается, и это надо помнить при исследовании немногочисленных примеров, сходных с образом книги судеб. По словам Л. Кепа, надлежит «использовать эту метафору в очень ограниченном смысле»¹¹⁷.

В ветхозаветных Писаниях существует только одно или два упоминания о небесной книге, которую можно соотнести с видом книги судеб. В Пс 138: 16 говорится: «Зародыш мой видели очи Твои; в Твоей книге записаны все дни, для меня назначенные, когда ни одного из них еще не было» (перевод с масоретского текста). Псалмопевец указывает на книгу, в которой заранее записана вся его жизнь – с неоформленных начал до конца его земного существования. При рассмотрении вопроса, можно ли назвать эту книгу книгой судеб, нельзя не принимать в расчет, что в данном отрывке сказано о предвидении грядущей судьбы лишь для одного человека, который к тому же является избранным Божиим¹¹⁸. Поэтому в данном случае образ «книги» акцентирует всеведение Божие и Его особое попечение о псалмопевце.

Можно добавить, что в Септуагинте содержится иное чтение этого отрывка: «Καὶ ἐπὶ τὸ βιβλίον σου πάντες γραφήσονται ἡμέρας πλασθήσονται…» – «И в твоей книге все будут написаны, дни будут сотворены…». То есть слово «все» (πάντες) употребляется как местоимение, при этом подразумеваются все люди, а не все дни. Таким образом, значение всей фразы меняется, и упомянутая книга может быть отнесена к более распространенному виду – книге жизни¹¹⁹.

По мнению Л. Бэйнс, книга судеб упоминается и в 55-м псалме: «…неужели они избегнут воздаяния за неправду свою? Во гневе низложи, Боже, народы. У Тебя исчислены мои скитания; положи слезы мои в сосуд у Тебя, – не в книге ли они Твоей?» (Пс 55: 8–9). Однако в контексте псалма нет никакой речи о будущих событиях – псалмопевец описывает притеснения, которые он уже претерпел от недругов. Скорее здесь можно увидеть книгу людских деяний, в которой слезы псалмопевца свидетельствуют о злых делах недругов¹²⁰.

Л. Кеп считает, что слова Иова также возможно понимать в контексте образа книги судеб: «…не сорванный ли листок Ты сокрушаешь и не сухую ли соломинку преследуешь? Ибо Ты пишешь на меня горькое и вменяешь мне грехи юности моей» (Иов 13: 26). «Горькое» – это заранее определенная участь Иова, «записанная» у Бога. Однако в данном отрывке более убедительным представляется понимать «горькое» как воздаяние за грехи юности (совершенные по свободной воле). Если же Иов говорит в настоящем времени, что Бог пишет «горькое», – значит, сам Иов не видит в этом предопределения.

Можно подытожить, что, в отличие от других видов небесных книг, книга судеб практически не встречается в ветхозаветных Писаниях. Это составляет резкий контраст с ее использованием в древних ближневосточных текстах, где этот вид небесной книги являлся самым распространенным. Нет ни одного упоминания о книге, в которой были бы записаны судьбы всего мира (как Таблицы судеб), – присутствуют лишь некоторые указания на предначертанность жизненных событий особых избранников Божиих.

В Книге пророка Даниила находятся три важных упоминания о небесных книгах (Дан 7,10,12). Эти главы Книги Даниила принадлежат к апокалиптическому жанру¹²¹. Образы небесных книг, упомянутых в них, оказали несомненное влияние на последующую традицию межзаветной литературы.

Образ книги людских деяний появляется в 7-й главе Книги Даниила во время явления Сына Человеческого: «Тьмы тем предстояли пред Ним; судьи сели, и раскрылись книги. Видел я тогда, что за изречение высокомерных слов, какие говорил рог, зверь был убит в глазах моих, и тело его сокрушено и предано на сожжение огню…» (Дан 7: 9–11). Согласно мнению многих комментаторов¹²², в образе «рога» представлен Антиох Епифан, первый гонитель иудеев за веру. Записи в «книгах» о беззаконных делах Антиоха Епифана являются неоспоримым свидетельством, и на их основе вершится суд. При том что суд совершается над одним человеком, о «книгах» говорится во множественном числе – возможно, что этим подчеркивается большое количество беззаконий, совершенных Антиохом (потребуется множество книг для их исчисления)¹²³. Здесь стоит также отметить, что образность, идущая от Книги Даниила, используется в нескольких апокалипсисах I в. по Р. X. (Первая книга Еноха 47, Вторая книга Баруха (Откровение Баруха) 24: 1, Третья книга Ездры 6: 18–20¹²⁴). В этих произведениях также говорится про «раскрытие книг» (то есть записей грехов) в контексте эсхатологического суда.

В 12-й главе в описание эсхатологической картины включена небесная книга жизни: «…наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди, до сего времени; но спасутся в это время из народа твоего все, которые найдены будут записанными в книге. И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление. И разумные будут сиять, как светила на тверди, и обратившие многих к правде – как звезды, вовеки, навсегда» (Дан 12: 1–3). Хотя в данном отрывке нет полного названия «книга жизни», но совершенно ясно, что речь идет о ней: все те, чьи имена вписаны в «книгу», составляют народ Божий. «Разумные», то есть благочестивые иудеи, были истинным народом Божиим в их земной жизни, а после своей смерти они пробудятся для жизни вечной. Здесь однозначно выражается мысль, что запись имени в книге жизни означает обладание жизнью в единении с Богом после телесного воскресения. Однако не только «разумные» будут жить вечно: будут и те, которые пробудятся «на вечное посрамление»; подразумевается, что участью не записанных в книге жизни будет вечная кара¹²⁵.

В 10-й главе некоторые исследователи выделяют строки, в которых можно усмотреть характерные признаки книги судеб: ангел говорит Даниилу: «Но я возвещу тебе, что написано в Книге Истины» (Дан 10: 21)¹²⁶, далее, в 11–12-й главах, следует описание событий, предваряющих конец времен. Как указывает М. Райзер, «речь здесь идет о книге, в которой заранее записана вся история мира»¹²⁷. По мнению Бэйнс, этот образ «служит заверением в истинности и непреложности открытого Даниилу видения»¹²⁸.

Ряд межзаветных псевдоэпиграфических произведений объединен именем библейского патриарха Еноха. В книге Бытия отмечается особая праведность Еноха, а о его кончине говорится неопределенно: «…и не стало его, потому что Бог взял его» (Быт 5: 23–24). В позднейшей литературе эти слова стали однозначно пониматься как переселение его на небо, в частности, в Сир 44:15 («Енох угодил Господу и был взят на небо,– образ покаяния для всех родов»), ср. также Евр 11: 5 («Верою Енох переселен был так, что не видел смерти; и не стало его, потому что Бог переселил его»). В межзаветной апокрифической литературе Енох предстает как образец праведника, книжник, мудрец и тайнозритель, которому в видениях были открыты тайны творения и устройства мира, его прошлое и будущее.

Первая книга Еноха создавалась в (ГУ)Ш-I вв. до Р. X., в ней описываются различные откровения, объединенные именем Еноха¹²⁹. Она состоит из нескольких частей, большинство из которых исследователи относят к апокалиптическому жанру:

1. Книга стражей (гл. 1–36);

2. Образы (подобия, или притчи) (гл. 37–71);

3. Астрономическая книга (гл. 72–82);

4. Книга видений (гл. 83–90), главы 85–90 которой также называются «Апокалипсисом животных» из-за активного использования в ее символике образов животных;

5. Послание или завещание Еноха (гл. 91–107), которое включает в себя так называемый «Апокалипсис недель» (91: 12–17 и 93: 1–10).

Самой ранней из всех является Астрономическая книга Еноха (1 Енох 72–82)¹³⁰, и уже в ней возникает образ небесных писаний. По повелению ангела Енох изучает «писание небесных скрижалей»: «И я рассмотрел все на небесных скрижалях, и прочитал все, что на них, и заметил для себя все, и прочитал книгу и все, что было на ней, все дела людей и всех телеснорожденных, которые будут на земле до самых отдаленных родов» (1 Енох 81: 2)¹³¹. Согласно нашей классификации, эти небесные скрижали фактически являются книгой судеб, так как дела всех людей записаны на них заранее. Далее отмечается запись людских грехов: «Блажен муж, который умирает как праведный и благой, о котором не написано никакое писание неправды и против которого не найдено вины!» (1 Енох 81: 4)¹³². В этом отрывке можно увидеть упоминание книги людских деяний.

В Книге образов (1 Енох 47) при описании небесного видения используется образность «книг» из 7-й главы Книги пророка Даниила¹³³, однако под «раскрытыми книгами» понимаются не книги людских деяний, но книга жизни: «И в те дни я видел Елаву дней, как Он восседал на престоле своей славы и книги живых были раскрыты перед Ним» (1 Енох 47: З)¹³⁴.

В Апокалипсисе животных¹³⁵ содержится своеобразная трактовка образа книги людских деяний. В 1 Енох 89: 55–65 повествуется, как Бог за грехи предал Своих «овец» (т. е., израильтян) во власть «диких зверей» (символическое обозначение Вавилонского плена); далее Бог поручил овец «пастырям» (ангельским силам) с повелением наказать тех за грехи¹³⁶. При этом Бог приказал иному ангелу «каждый день» записывать все деяния самих пастырей, поскольку они погубят гораздо больше овец, чем Бог разрешил им. Таким образом, записываются не деяния людей, а деяния пастырей-ангелов, и эти записи будут свидетельствовать против пастырей, которые в результате получат возмездие от Бога за чрезмерную жестокость к овцам, Израилю. Такой сложный сюжет может быть объяснен тем, что автор Апокалипсиса животных пытался в символическом виде осмыслить особо жестокие гонения Антиоха Епифана и показать, что они произошли не по воле Божией, а из-за превысивших свои полномочия небесных сил. По мнению автора, Бог желал наказать народ Израиля, но не в такой мере – «страдания Израиля превышают всякое заслуженное наказание за его грехи»; можно сказать, что образ семидесяти пастырей и книг с записанными в них делами «выполняет в повествовании функцию теодицеи»¹³⁷.

В Апокалипсисе недель (1 Енох 91: 12–17 и 93: 1–10) также упомянуты «небесные скрижали». В начале этого раздела Енох говорит, что будет возвещать то, что открыто ему «в небесном видении… чрез слово святых ангелов и что узнал из скрижалей небесных» (1 Енох 93: 2-З)¹³⁸. Далее повествуется о событиях, которые произойдут на земле в течение «десяти недель», вплоть до последнего суда и наступления вечного Царства. Подобно Астрономической книге, эти небесные скрижали призваны играть роль книги судеб, предвещающей грядущие события. На самом деле автор, пишущий от лица провидца Еноха, изображает события уже произошедшие и известные читателям (так называемый прием vaticinia ex eventu)¹³⁹.

В Послании (завещании) Еноха (1 Енох 91–104)¹⁴⁰ центральной темой является духовное блаженство праведников и печальный конец нечестивцев. И образы небесных книг как нельзя лучше служат для выражения идеи загробного воздаяния праведным и грешникам. В обращении к праведным используется образ книги жизни: «Я клянусь вам, праведные, что ангелы на небе напоминают о вас пред славою Великого к вашему благу, и ваши имена записаны пред славою Великого» (1 Енох 104)¹⁴¹. Грешникам же говорится, что все их злые дела известны небесам и все время записываются: «Вы, грешники, хотя и говорите: “Вы не можете разузнать этого и наши грехи не записаны все”, однако же они [ангелы] каждый день записывают ваши грехи. И теперь я открываю вам, что свет и мрак, день и ночь видят все ваши грехи» (1 Енох 104)¹⁴². Эта образность используется по всему посланию: «Я клянусь вам, грешники, Святым и Великим, что всякое злое дело ваше открыто на небесах, и ни одно из ваших деяний насилия не утаено или прикрыто… вы не знаете и не видите, что каждый грех записывается ежедневно на небе пред Всевышним» (1 Енох 98: 5)¹⁴³. Здесь ярко используется образ книги людских деяний: грешники должны понять, что записи об их грехах накапливаются и сохранятся вовеки.

По мнению большинства исследователей, акцент на теме воздаяния связан с произошедшими гонениями Антиоха Епифана, когда иудеи были предаваемы смерти за свою верность Богу¹⁴⁴. Как и в Книге Даниила, иудейским мученикам возвещается, что за свою верность и страдания они будут «сиять как светила», а их гонители будут наказаны (даже если их земная жизнь прошла благополучно, ср.: 1 Енох 104).

Образ небесной книги жизни прочно связывается с вечной жизнью, посмертным блаженством: «…и я нашел записанное относительно духов тех, которые умерли в правде; и узнали, что вам будет воздано многими благами за ваши труды, и ваша участь лучше, чем участь живущих. И будут жить ваши духи, – вы, умершие в правде…» (1 Енох 103)¹⁴⁵. И далее: «Я… видел книгу святых, и нашел написанное и отмеченное в ней относительно них, что для них уготовано всякое благо, и радость и почесть» (1 Енох 103)¹⁴⁶.

Образ книги судеб здесь также присутствует: он служит для несомненного уверения в том, что беззаконие в конце концов погибнет, а добро восторжествует: «И теперь я клянусь вам праведным Его великою славою и честью и Его достохвальным царством, и Его владычеством я клянусь вам: я знаю эту тайну и прочитал ее на небесных скрижалях…» (1 Енох 103)¹⁴⁷; «И я видел написанное на них [небесных скрижалях], что род за родом будет беззаконновать, пока не восстанет род правды, и беззаконие будет обречено на погибель, и грех исчезнет с земли, и все доброе появится на ней» (1 Енох 107)¹⁴⁸.

Итак, можно сказать, что в Послании Еноха образы книги судеб, книги жизни и книги людских деяний взаимоперсплетены: в книге жизни записаны имена праведных, и запись в ней означает вечное блаженство; в книге людских деяний записаны беззакония грешников – на основании этих записей над грешниками свершится суд; а все эти божественные определения заранее записаны в книге судеб: «Ибо об этом есть писания и начертания вверху на небе, чтобы ангелы читали их и знали, что случится с грешниками и духами покорных» (1 Енох 108)¹⁴⁹.

Книга Юбилеев (также называется «Малое Бытие», либо «Апокалипсис Моисея») возникла в фарисейской среде между 135 и 105 гг. до Р. X.¹⁵⁰ В ней пересказываются и толкуются события книги Бытия. Книга Юбилеев в целом не может считаться апокалиптическим сочинением, «однако очевидно ее родство с ранней енохической литературой (солнечный календарь; распространение зла связывается с ангелами, спустившимися на землю; четкая эсхатологическая перспектива)»¹⁵¹.

Из всех произведений межзаветной литературы в Книге Юбилеев более всего говорится о небесных книгах. На протяжении всего повествования подчеркивается особое значение «небесных скрижалей»¹⁵². Ф. Гарсия Мартинес выделяет несколько видов «скрижалей», упоминаемых в Книге Юбилеев: «скрижали закона»¹⁵³, «скрижали с записью добрых и злых дел», «скрижали судеб», скрижали, где вписаны «календарь и празднования»¹⁵⁴. Фактически в этом произведении присутствуют все выделяемые виды небесной книги.

Образ небесной книги жизни в Книге Юбилеев имеет отличительные особенности. В 30-й главе говорится о благословении «вовек» Левия и его потомков за то, что они «возревновали, чтобы совершить правду, и суд»¹⁵⁵ (имеется в виду эпизод мщения Левия и Симеона жителям Сихема за сестру Дину – Быт 34). Ле-вию возвещается, что он будет записан на небесных скрижалях «как друг и праведник» (Юбил 30: 22) – кроме Книги Юбилеев, такая формулировка практически нигде не встречается¹⁵⁶. Далее израильтянам дается увещевание, что если они преступят завет, то будут записаны на скрижалях «врагами, чтобы быть изглаженными из книги живых и записанными в книгу тех, которые будут уничтожены» (Юбил 30: 21)¹⁵⁷. Таким образом, в Книге Юбилеев в дополнение к книге жизни содержится уникальное представление о существовании некой «книги погибели», противополагаемой книге жизни, а также особых скрижалей для предварительной записи «врагов».

Яркое упоминание книги людских деяний содержится в 4-й главе Книги Юбилеев¹⁵⁸. Она связывается с фигурой Еноха. Енох «был первый из сынов человеческих, рожденных на земле, который научился письму, и знанию, и мудрости; и он описал знамения неба по порядку их месяцев в книге» (Юбил 4: 17)¹⁵⁹. Подчеркивается высочайший статус Еноха – далее в 4-й главе говорится, что ангелы Божии показали Еноху «все, что на земле и на небесах, господство солнца; и он записал все»¹⁶⁰. Он был взят в Эдем «к славе и почести», и теперь записывает на небесах «суд и вечное наказание, и всякое зло сынов детей человеческих… чтобы дать свидетельство против всех сынов детей человеческих, чтобы объявлять все деяния родов до дня суда» (Юбил 4: 17–26)¹⁶¹. Енох изображен здесь как писатель небесной книги людских деяний.

По мысли исследователей, образ книги судеб также играет в Книге Юбилеев важную роль. В самом начале повествования рассказывается эпизод получения Моисеем откровения на горе Синай. Утверждается, что Бог дал Моисею не только десять заповедей (а также весь писаный Закон, Тору), но и «свидетельство» о том, чему надлежит быть: «Господь научил его относительно того, что было прежде и что случится в будущем…» ¹⁶² . 23-я глава Книги Юбилеев охватывает всю человеческую историю; говорится, что все дальнейшее повествование представляет «копию» полученных Моисеем небесных скрижалей. Л. Бэйнс делает вывод, что вся Книга Юбилеев по мысли ее авторов представляет собой книгу судеб¹⁶³.

Далее упоминания о книге судеб содержатся в Юбил 5:13–14, 16: 9, 23: 32, 24: 33, 32: 21–22, 31: 32. В тексте говорится, что все заранее определено на небесных скрижалях: «Мы сказали ей имя его сына, как определено и написано было на небесных скрижалях, именно Исаак» (Юбил 16: 9). Очень важное упоминание находится в Юбил 5: 13: «И наказание всех их определено и записано на небесных скрижалях без неправды. И все, преступившие путь, который им определен, чтобы ходить по нему, если не ходят по нему, то наказание написано для каждого естества и для каждого рода. И ничто не избежит его, что на небе и на земле, во свете и во тьме, в царстве мертвых, и в пропасти, и в мрачном месте. Все наказания их определены, и записаны, и начертаны для всех»¹⁶⁴. Хотя в Книге Юбилеев говорится о «записанности» всего на небесных скрижалях, «человеку дается возможность выбора, и грешник может быть прощен (ср.: Юбил 12: 24)»¹⁶⁵.

Вторая книга Еноха называется также «славянской», поскольку дошла до нас лишь в славянском переводе IX-XI вв. Славянская версия книги несет на себе следы христианской обработки, вероятно осуществленной в VI в., но в своей основе она восходит к иудейскому оригиналу, созданному в I в. по Р. X.¹⁶⁶Особое внимание, уделяемое в данном произведении апокалиптическим и космологическим мотивам, сближает ее с Первой книгой Еноха.

Упоминания о небесных книгах встречаются в тексте несколько раз. В 19-й главе в видении на шестом небе Еноху открывается, что существуют «ангелы всех народов, управляющие всею жизнью их и записывающие ее перед лицом Господа» (2 Енох 19: 5). Затем сам Енох преображается и становится «как один из Славных», т. е. из ангелов Господних. По повелению Божию, со слов архангела Веревиила (который записывал «все дела Господни»), 30 дней и 30 ночей Енох непрерывно записывает «дела Господни: о земле, о море, о всех стихиях, о движении всех планет и бытии их» (2 Енох 19: 5). Господь повелевает Еноху передать эти книги потомкам.

Далее Енох узнает, что после смерти он будет взят на небо и прославлен, кроме того, Господь возвещает: «…и будешь созерцать тайны Мои, и будешь книжником над рабами Моими, ибо будешь записывать все дела земные и о пребывающих на земле и на небесах, и будешь Мне свидетелем Суда Великого Века» (2 Енох 22: 11–13). Итак, в начале повествования Енох был свидетелем того, как небесные книги пишутся ангелами, затем он под диктовку записывал для потомков дела Господни, а в конце повествования, после взятия на небо, Еноху уже дано знание всех дел людей, и книга людских деяний пишется именно им.

Произведение Повесть об Иосифе и Асенефе написано в период между I в. до Р. X. и иудейским восстанием 115–117 гг. по Р. X.¹⁶⁷ Сюжет основывается на тексте Быт 41: 45: «И нарек фараон Иосифу имя: Цафнаф-панеах, и дал ему в жену Асенефу, дочь Потифера, жреца Илиопольского». Таким образом, в Библии без дальнейших пояснений и комментариев сообщается, что благочестивый праведный Иосиф женился не только на язычнице, но более того, на дочери жреца египетских идолов. Вполне понятно, что жившие в позднейшие времена читатели нуждались в объяснении этого факта. Эту задачу и решала Повесть об Иосифе и Асенефе¹⁶⁸.

В этом произведении книга жизни играет важную роль в сюжете и концепции произведения. Упоминание о книге жизни встречается в первой части произведения (гл. 1–21), где говорится о первой встрече Иосифа с Асенефой, об отвержении ею египетских идолов, о ее обращении в иудейскую веру и свадьбе с Иосифом.

В 14–17-й главах описывается, как Асенефа, обличенная Иосифом в поклонении мертвым идолам и пораженная его свидетельством об истинном Боге, проводит семь дней в посте и молитве; после этого к ней является небесный посланник. Лицо его было «словно молния, глаза как солнечные лучи, волосы на голове как пламя, а руки как раскаленное железо» (Иосиф и Асенефа 14)¹⁶⁹. Возвещая, что он услышал ее слова исповедания и молитвы, посланник провозглашает: «Мужайся, чистая дева Асенефа! Ибо имя твое вот уже написано на небесах Божиими перстами¹⁷⁰ в книги живых с именами изначала вписанных – и пребудет оно там неизгладимо во веки веков» (Иосиф и Асенефа 16)¹⁷¹.

Слова ангела очень необычны. Только в этом отрывке и еще в Апокалипсисе Софонии 9: 13 описывается, как человек получает прямое откровение о том, что его имя вписано в книгу жизни. Но это еще не все: имя Асенефы записано в самом начале книги жизни, и более того, запись сделана перстом Божиим (согласно другому варианту текста, перстом самого ангела). Напомним, что в Исх 31: 18 говорилось, что «перстом Божиим» писались

Скрижали Завета. Надпись имени Асенефы перстом Божиим позволяет уподобить книгу жизни небесным Скрижалям, что в данном случае подчеркивает не только ее божественный авторитет, но и неизгладимость совершенной записи вовеки. Читателю становится ясно, что Асенефа – особая избранница Божия, и ей от начала времен предназначалось войти в число людей народа Божия.

Термины, относящиеся к вечности, повторяются на протяжении всего повествования: к примеру, в 15-й главе сказано, что Иосиф будет женихом Асенефы «навсегда»; платье невесты приготовлено для нее «с самого начала», то есть от вечности; сама Асенефа будет вкушать «благословенного хлеба» и пить «от чаши… бессмертия». Это намеренное обилие призвано показать читателю, что благочестивый иудей Иосиф неслучайно взял в жены дочь языческого жреца Асенефу – Бог определил это от начала. «Если цель произведения была апологетической – защитить праведность женитьбы Иосифа, то образ книги жизни прекрасно соответствовал этой цели»¹⁷².

Книга жизни играет ключевую роль не только в описанной сцене, но и во всем повествовании в целом. Хотя Повесть об Иосифе и Асенефе не принадлежит к апокалиптическому жанру, однако книга жизни, в которую вписано имя Асенефы, обозначает вечную жизнь и избрание от вечности в число людей народа Божия. Это сближает рассматриваемое произведение с апокалипсисами того периода.

Завещание Авраама – произведение апокалиптического жанра, написанное в I в. по Р. X.¹⁷³ Известны две версии этого произведения – версия А и версия В, предположительно более древняя.

В версии А в подробностях описывается процесс посмертного суда, в котором участвовали ангелы, записывавшие людские дела: на кристалловидном престоле восседал «солнцеликий муж», судивший души (далее объясняется, что это Авель) – перед ним была положена книга толщиной «в шесть локтей, ширина же ее – десять локтей»¹⁷⁴; справа и слева от него стояли два ангела, которые «вели запись, так что правый из них вел запись добродетелей, а левый – грехов»¹⁷⁵; впереди восседал ангел, держащий весы, а слева – ангел, испытывающий грешников огнем. Указывается, что в книге грехов записаны «все грехи души». Остаются тайной записи в книге, лежащей перед Авелем. Можно предположить, что в ней объединены листы из книги добродетелей и книги грехов¹⁷⁶.

В версии В процесс суда описан по-иному: здесь производится суд над женщиной, не сознававшейся в совершении убийства. В книгах обнаруживаются записи о ее грехе, и она не уходит от наказания. Главным судией выступает Енох. Здесь повторяется сюжетная связь прославленного Еноха с небесными книгами.

Апокалипсис Софонии представляет собой произведение апокалиптического жанра, датируемое I в. по Р. X.¹⁷⁷ В этом произведении присутствуют образы книги жизни и книги людских деяний. Софония видит, как особые ангелы записывают добрые дела праведников, а ангелы «обвинителя» записывают все злые дела грешников (Ап. Соф. 3: 6–8). Далее записи добрых дел возносятся ангелами к Богу, и Бог записывает их имена (имена праведников) в книгу жизни¹⁷⁸. Таким образом, книга деяний разделяется на книгу добрых дел и книгу злых дел, которые пишутся обособленно разными группами ангелов. По мысли автора, решение о записи имени в книгу жизни имеет особую важность, поэтому его принимает Сам Бог, и Он же осуществляет эту запись.

Небесная книга жизни упоминается в библейской Книге Даниила и во множестве памятников межзаветной литературы: в Первой книге Еноха, Повести об Иосифе и Асенефе, Апокалипсисе Софонии. Однако в сюжетах апокалиптической литературы ее образ играет не столь большую роль – на первый план выходит образ книги людских деяний. Запись имени в книге жизни главным образом обозначает вечную жизнь и вечное пребывание в числе народа Божия (1 Енох 104–107, Юбил 30).

По сравнению с ветхозаветными памятниками в межзаветной литературе образ книги жизни получает дальнейшее развитие. В Повести об Иосифе и Асенефе образ книги жизни связывается с идеей предызбрания. Запись имени в книгу жизни соотносится с записями добрых дел в книге людских деяний (Апокалипсис Софонии, 1 Енох 104–107). В Книге Юбилеев говорится, что к имени человека может добавляться его характеристика, например «друг и праведник». Возрастает роль ангелов: в Повести об Иосифе и Асенефе именно ангел сообщает Асенефе, что ее имя вписано в книгу жизни; согласно одному из вариантов текста, ангел сам вписал имя Асенефы в книгу жизни.

В межзаветной апокалиптической литературе образ книги людских деяний стал самым распространенным. Практически все упоминания о книге людских деяний встречаются в сюжетах, связанных с темой суда и воздаяния. В этих хорошо разработанных сюжетах записи в книгах людских деяний играют определяющую роль: на их основании решается, что будет наследовать человек – вечное спасение или вечное осуждение. Как правило, записи добрых и злых дел ведутся обособленно (Апокалипсис Софонии, Завещание Авраама). Чаще говорится о записи грехов людей (1 Енох 81, 89, 104–108, Юбил 4 и пр.¹⁷⁹), но в ряде апокалипсисов наравне с книгой злых деяний представлена книга добрых.

Записи в книге людских деяний ведут ангелы и праотец Енох. В произведениях межзаветной литературы – в Первой книге Еноха, книге Юбилеев, Второй книге Еноха и Завещании Авраама – Енох из библейского праведника превращается в вознесенного писца, пребывающего на небесах, который обладает божественным всеведением и записывает «деяния каждого человека».

Образ книги людских деяний очень назидателен: эта книга неоспоримо свидетельствует перед Богом о всех грехах, совершенных грешниками; она также поддерживает надежду на воздаяние праведникам. Если в Ветхом Завете (за исключением Книги Даниила) не раскрывается, совершится ли грядущее воздаяние в земной жизни или на эсхатологическом суде, то в межзаветной апокалиптической литературе образ книги людских деяний со всей определенностью связывается с принятием решения о посмертной, вечной судьбе человека.

Образ книги судеб также нередко появляется в рассматриваемых текстах. В Первой книге Еноха превознесенный Енох видит записанным заранее весь ход человеческой истории. В повествовании Книги Юбилеев образ книги судеб играет очень важную роль. В целом образ книги судеб в данных произведениях выражает идею о том, что вся история находится во власти Божией и определяется Богом (Дан 10: 21; 1 Енох 107; Юбил 5: 16). В Послании Еноха образ книги судеб неразрывно связан с иными небесными книгами – книгой жизни и людских деяний: книга судеб как бы включает в себя написанное в этих книгах. В книге судеб Енох уже заранее видит уготованное Богом вечное блаженство праведникам и мучение грешникам – тем самым подчеркивается истинность и неизменность грядущего воздаяния праведным и отмщения грешным. В небесной книге судеб все это предстает как реальность, которая не может быть отменена.

С другой стороны, межзаветные авторы нередко использовали образ книги судеб для придания авторитета своим писаниям (так называемый прием vaticinia ex eventu): современные для читателей события представлялись как древнее пророчество заявляемого «автора» (например, Еноха – 1 Енох 93), в то время как для подлинного автора они фактически являлись прошедшими. В условиях широкого распространения псевдоэпиграфической литературы данный образ был весьма подходящим.

В Новом Завете (за исключением Апокалипсиса) имеются три отрывка, в которых можно увидеть упоминание небесной книги жизни – Лк 10: 20, Флп 4: 3, Евр 12: 23, – причем в одном из этих случаев (Флп 4: 3) она прямо названа «книгой жизни». Кроме того, в Деян 3: 19 предположительно упоминается книга людских деяний.

Упоминание книги жизни содержится в 10-й главе Евангелия от Луки, где описывается возвращение 70-ти апостолов с их проповеднической миссии: «Семьдесят учеников возвратились с радостью и говорили: Господи! и бесы повинуются нам о имени Твоем. Он же сказал им: Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию; Се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью, и ничто не повредит вам; Однакож тому не радуйтесь, что духи вам повинуются, но радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах» (Лк 10: 17–20).

Рассматриваемая перикопа принадлежит к уникальному материалу Евангелия от Луки. О «падении» сатаны с неба говорится также в Откр 12: 9–12, причем имеются основания для сближения этих повествований.

В речи Христа небесная книга эксплицитно не упоминается – использовано выражение в пассивном залоге: «…имена написаны (ёуусуралтои) на небесах». Поскольку подлежащим являются имена семидесяти, можно заключить, что в этом выражении подразумевается небесная книга жизни. Блж. Феофилакт Болгарский при толковании этого отрывка непосредственно не употребляет термина «книга жизни», но очень точно выражает ее смысловые признаки: «Научая учеников не высокомудрствовать, Господь как бы так говорит: “Тому не радуйтесь, что бесы вам повинуются (ибо от сего получают благодеяние другие, получающие исцеление), но более радуйтесь тому, что имена ваши на небесах написаны не чернилами, но Божией памятью и благодатью”. Диа-вол спадает с неба, а люди, на земле живущие, записываются на небесах. Итак, истинная радость в том, что на небесах написаны имена ваши и они не забываются Богом»¹⁸⁰. Подобным же образом комментирует Лк 10: 17–20 Дж. Фицмайер: Христос отводит внимание учеников от их невероятного успеха в сокрушении власти демонов и открывает им причину для подлинной радости: Сам Бог вписал имена апостолов Христовых в книгу жизни, в небесный список людей Своих, к которым Он благоволит¹⁸¹.

В 4-й главе Послания к филиппийцам присутствует прямое упоминание книги жизни. Апостол Павел заверяет, что благие дела христиан не остаются неизвестными на небесах.

В Флп 4: 2–3 он пишет: «Умоляю Еводию, умоляю Синтихию мыслить то же о Господе. Ей, прошу и тебя, искренний сотрудник, помогай им, подвизавшимся в благовествовании вместе со мною и с Климентом и с прочими сотрудниками моими, которых имена – в книге жизни».

Апостол не использует определенного артикля при слове «книга жизни» и далее никак не развивает этот образ. Однако Бэйнс отмечает, что в тексте Послания присутствует указание на то, что ап. Павел понимал книгу жизни как список граждан небес. Оно находится в Флп 3:18–20, где апостол предостерегает адресатов против тех, кто «поступают как враги креста Христова», поскольку они «мыслят о земном». «Наше же жительство – на небесах, откуда мы ожидаем и Спасителя, Господа [нашего] Иисуса Христа» (Флп 3: 20). Вполне естественно при размышлении о небесном жительстве перейти к списку граждан небес – чем, собственно, и является книга жизни. Вероятно, что мысль апостола Павла развивалась именно в этом направлении.

Как отмечает Бэйнс, упоминание книги жизни в Флп 4: 3 является особым, поскольку этот образ появляется в разделе увещаний, вне сколько-нибудь «апокалиптического» контекста¹⁸². Хотя Евангелие от Луки, также как и Послание к филиппийцам, не относится к жанру апокалипсиса, книга жизни появляется в отрывке, имеющем своего рода «апокалиптический» характер (ср. слова о «падении сатаны» с неба в Лк 10: 18). То же самое полностью справедливо и относительно упоминания книги жизни в Послании к евреям.

В 12-й главе Послания к евреям сравниваются реалии Ветхого и Нового Заветов (при этом использована образность синайского богоявления) и описывается несравненное превосходство Нового Завета: «Но вы приступили к горе Сиону и ко граду Бога живаго, к небесному Иерусалиму и тьмам Ангелов, к торжествующему собору и церкви первенцев, написанных на небесах, и к Судии всех Богу, и к духам праведников, достигших совершенства, и к Ходатаю нового завета Иисусу…» (Евр 12: 22–24).

В словах ἀπογεγραμμένων ἐν οὐρανοῖς (Евр 12: 23) можно увидеть указание на книгу жизни. В контексте отрывка этот образ служит для акцентирования дарованного христианам небесного гражданства, являющегося качественно новым по отношению к ветхозаветным реалиям. Ниже будет показано, что из всех новозаветных упоминаний именно отрывок Евр 12: 23 наиболее близок к образу книги жизни, представленному в Апокалипсисе.

Кроме этого, нужно отметить, что в книге Деяний апостолов говорится об «изглаживании» грехов кающихся: «Итак покайтесь и обратитесь, чтобы изглажены были грехи ваши» (Деян 3: 19)¹⁸³. Здесь употреблен глагол εξαλείφω, обозначающий уничтожение записи в письменном документе.

В Новом Завете, как и в Ветхом, большинство упоминаний о небесных книгах относится к книге жизни. Это позволяет подтвердить сделанные Кепом и Бэйнс выводы, что именно книга жизни является важнейшим образом небесной книги для библейской, а впоследствии и христианской традиции.

Можно подытожить, что если в межзаветной литературе (а также в Книге Даниила) образы небесных книг намного лучше разработаны и являются важным элементом общей композиции произведений, то в новозаветных произведениях в целом повторяется наблюдаемая в Ветхом Завете ситуация: образы небесных книг, несомненно, обладают значимостью, однако упоминания о них носят фрагментарный характер. Важным исключением является Откровение Иоанна Богослова, написанное в жанре апокалипсиса.