I. Жизнь св. Димитрия до 1688 г

Рождение, воспитание, окружающая обстановка – Обучение – Пострижение Димитрия и положение тогдашнего духовенства – Посвящение во иеродьякона и иеромонаха – Отъезд в Чернигов и «Руно орошенное» – Поездка в Литву и епископ Феодосий Василевич – Пребывание в Слуцке и положение православия в Литве – Возвращение на родину и жизнь в Батурине – Переселение в Киев и начало Четь-Миней – Присоединение киевской митрополии к московской патриархии – Проповедь в годовщину смерти Гизеля – Вторичное игуменство в Батурине и новый гетман Мазепа.

В декабре 1651 года в местечке Макарове, верстах в 40 от Киева³, по Житомирскому тракту, у рядового казака Макаровской сотни киевского полка⁴ Саввы Григорьевича Туптала⁵ и жены его Марьи Михайловны родился сын Даниил – будущий Святитель Ростовский⁶. Савва Туптало происходил из шляхетской фамилии Савичей⁷ и стоял в Макарове, после Белоцерковского мира, по распоряжению Богдана Хмельницкого и полковника своего Антона Ждановича⁸. Малороссия находилась еще под польскою державой, но гетман уже тянул к Москве: так в 1650 г. каневский полковник Савич ездил в Москву от Богдана⁹. И отец, и мать Даниила, люди еще не старые¹⁰, отличались большою набожностью, по свидетельству самого Дмитрия, да и сама жизнь тому способствовала: по всей Украине свирепствовали беспрерывные войны, год спустя после рождения Даниила было сильное моровое поветрие¹¹, а известно, как усиливается религиозное чувство в годину общественных бедствий. В сам год рождения будущего святителя была война Радивилова¹²: гетман Ян Радзивил, после битвы под Берестечком, с литовским войском подступил к Киеву и сжег Подол. Надо думать, что и в Макарове житье было не спокойное. В 1654 г. сотник Туптало был на Переяславской раде, а в 1660 г. переселился в Киев под высокую руку Великого Государя Московского, в том же звании сотника. В Киеве у него родились три дочери: Памфилия, Феврония, Параскева, принявшие впоследствии пострижение и бывшие преемственно игуменьями ими же основанного Никольского Иорданского монастыря¹³.

О детстве святителя мы ничего не знаем: конечно наибольшее влияние оказывала религиозная мать, так как отец, «честь и слава Запорожского войска» редко бывал дома. Что касается впечатлений внешней обстановки, то о природной красоте Киева и окружавшей его местности говорить нечего. Приведем современные показания иностранцев и русских путешествовавших по Украине, о самом городе и его жителях. Улицы Киева представляли неправильные кривые переулки, дома выстроены были по московскому образцу, рядом, низко в один ярус, освещались вместо свеч лучиной, и окружены были садами вишневых и миндальных деревьев; в Днепре было изобилие рыбы, жители вели торговлю хлебом, мехами, воском, медом, салом и соленою рыбой, страшно пьянствовали, строго соблюдали посты – вот что характерного занес в свои записки Боплан¹⁴. Павел Алеппский, архидьякон Макария, патриарха Антиохийского, видевший Киев в 1654 году, рассказывает о высоких чисто выстроганных домах, каменных палацах поляков и евреев, о куполах церквей, горящих золотом и прекрасно расписанных внутри, о изобилии садов и рыбы¹⁵. Старец Леонтий (1701 г.), также хвалит Киев: всюду сады, есть где погулять... на Подоле большая грязь, но строение узорочное... туда утром стрельцы ходят торговать... (малороссы) тщательны лихоманы, и много у них чудотворных икон, а письмо иное кажется живопись. Сердечная вера у них велия к Богу и к нищим податливы вельми, да шинки их в конец разорили¹⁶. Дом Тупталы был расположен на Подоле, «на плацу некдысь Салтановском», между Флоровским женским монастырем и Притискониколаевскою церковью¹⁷. Первоначальное образование Димитрий получил дома¹⁸ и в 1662 году, 11 лет от роду, научился писать по-славянски¹⁹. А между тем «военное небезпеченство» не прекращалось. Во время измены Выговского, Ю. Н. Барятинский повесил по дорогам к Киеву до 3,000 человек и после плена Шереметева в 1660 году предлагал высечь и выжечь на запад от Киева верст на 150²⁰. В том же 1658 г. казаки Выговского сожгли киевский посад на Лыбеди, и мещане прятались в город и на суда на Днепре²¹. В 1661 г. Барятинский грабил маетности Печерского монастыря, а ратные люди бежали из Киева, не получая жалованья²². Киевские монахи враждовали с мещанами из-за земель, сносились с поляками и доносили друг на друга московским воеводам и чиновникам; мещане ссорились с казаками²³; живший в Киеве, епископ Мефодий ссорился с епископом Лазарем Барановичем, был проклят, а потом прощен константинопольским патриархом, действовал против гетмана за Москву и мирился с ним, изменяя Москве; белое духовенство враждовало с черным; в церквах приходских поминали Мефодия, в монастырях – патриархов и Лазаря Барановича²⁴; воевода киевский (Львов) был стар, к ратному делу неспособен, вообще, говоря словами того же епископа Мефодия (в 1665 г.), «кроме слез, худобы и воровства в Киеве ничего не сыщешь»²⁵. Тяжелы были первые впечатления детства святителя. Даниил Савич, выучившись читать и писать, был отправлен в Киево-братский училищный монастырь, в котором новый ректор, знаменитый писатель Иоанникий Галятовский выстроил новые здания, открыл классы до риторики и сам в них преподавал²⁶. Этим школам покровительствовал и блюститель Мефодий²⁷. При поступлении в коллегию в 1662 году, Даниил был свидетелем торжественного внесения новообретенной чудотворной иконы Пр. Богородицы Братской в новую церковь коллегии²⁸. Чудесная находка иконы, на которой вплавь спасся татарин, тонувший на Днепре, должна была сильно подействовать на развитие мистицизма в душе Даниила²⁹. О коллегии, даже о внешнем виде её, почти ничего не знаем. Пред решетчатыми воротами стояли столбы для колоколов. В трапезной палате было изображение Господа, искушаемого сатаной, милосердного самарянина и др., вот и все наши сведения³⁰. Если судить по позднейшим известиям (ок. 1673 г.), то состояние коллегии было незавидное. «В школах порядка да и науки мало. Это потому что зябнет Паллада без хлеба (friget sine Cerere Pallas), так читаем в письме его милости о. архипастыря. Порции учителям для их подкрепления нет, стол часто бывает плохой (trapeza blaha), учителя не имеют самого необходимого, а это возбуждает в них более скорбь нежели рвение в науке. Некоторые из братий, глядя на старшего, не часто обивают пороги церковные, а это делается за отсутствием порядка³¹». Система преподавания со времен Могилы была схоластическая. О ней мы еще будем говорить в этом сочинении. Даниил отличался в стихотворстве и витийстве, конечно благодаря ректору, – автору известного «Ключа разумения с наукой альбо способом сложеня казаня», уже успевшего к тому времени выдержать два издания 1659 и 1660 года. В 1665 году коллегия, во время нашествия Дорошенки, была совершенно разрушена³² и возобновлена лишь в 1669 году: и так Даниилу пришлось поучиться только три года (1662–65).

Занимался ли он там впоследствии, при ректоре Варлааме Ясинском, до вторичного разрушения коллегии в 1671 г. – не знаем.

Что дала Даниилу школа, увидим впоследствии при разборе сочинений святителя³³.

Слабое здоровье, окончательно изменившее под старость, врожденная наклонность к тихой созерцательной жизни, глубокая религиозность, поддерживаемая и окружающими обстоятельствами, быть может чувство собственной небезопасности, заставили Даниила, с согласия родителей, поселиться в древнем, укрепленном самою природою Кирилловском монастыре, лежащем на живописной горе, верстах в трех от Киева, а затем 9 июля 1868 года принять монашество с именем Димитрия, от игумена Мелетия Дзика³⁴. Необходимость разъяснить, в какую среду и под чье руководство попал семнадцатилетний монах, заставляет нас сделать невольное отступление.

В тогдашнюю смутную эпоху Украины, духовенство принимало большое участие в политических делах. Чрез чернцов киевских, по словам наших полномочных XVII в., может всякое дело состоятися согласное и развратное приити в кротость³⁵. Симпатии малорусского духовенства в момент присоединения Малороссии разделились: низшее, белое, приходское тянуло к Москве, высшее, черное, смотрело более на свои выгоды. Исследователи объясняют эту роль двояко: С. М. Соловьев³⁶ говорит, что высшие малорусские духовные, привыкнув играть роль видную, независимую ни от кого, кроме далекого константинопольского патриарха, относились недоброжелательно к Москве, предчувствуя грядущую зависимость от московского патриарха. H. И. Костомаров объясняет эту неприязненность не честолюбием владык, а нерасположенностью ко всему московскому, якобы грубому, варварскому³⁷. Оба мнения, взаимно не противоречащие, приняты С. А. Терновским³⁸. Как бы то ни было, рознь духовенства и нерасположение монашества к Москве – факты не требующие доказательств. В то время, когда Богдан присягал Москве, митрополит киевский Сильвестр Коссов никогда о том челом не бил и милости царской себе не искал³⁹. В 1654 г. архимандрит печерский Гизель, посланный митрополитом к царю, подал челобитную об утверждении прав малорусского духовенства: о неизъятии их из-под власти константинопольского патриарха, о не посылании московских духовных на малорусские духовные должности и пр.⁴⁰. Во время измены Выговского, духовенство и во главе его митрополит Дионисий Балабан, уже и прежде недолюбливавший Москву, перешли к полякам и успели выговорить себе право заседать в сенате, с голосом наравне с католическими прелатами⁴¹. Московское правительство, конечно, Балабана не признало, и временным блюстителем киевской митрополии в октябре 1659 г. был назначен Лазарь Баранович. Но и Лазарь в то время был сторонник только политического, а не духовного подчинения Москве. Он ходатайствовал о постановлении митрополита⁴², и надо думать, что в ответ на неуместные просьбы Москва сменила Лазаря и на его место 5 мая 1661 года поставила блюстителем митрополии епископа Мефодия⁴³. Последний поселился в Киеве, к великому неудовольствию черного духовенства, и, по проискам Балабана, был проклят в 1662 г. константинопольским патриархом; о снятии проклятия хлопотал сам царь⁴⁴. Мы уже приводили известие Паисия Лигарида (от 4 февраля 1663 г.), что Мефодия в монастырях вовсе не поминали, а поминали патриархов и Лазаря. Перед Нежинской радой (18 июня 1663 г.) настоятели киевских монастырей и среди них Гизель, Галятовский и Дзик, осиротелые после смерти пастыря (изменившего Москве Балабана) овечки, как они сами себя называют, составили послание к гетману Самку – врагу Мефодия и Брюховецкого и старшине войска запорожского, с жалобами на Мефодия, обвинявшего их в измене перед Москвой и ставшего их великим губителем и неприятелем⁴⁵. Но Мефодий с Брюховецким были в силе, и Самко, за мнимую или действительную измену был казнен⁴⁶. В том же 1663 году 10 мая, в Корсуни (на польской Украине) был избран духовенством на киевскую митрополию ставленник Балабана, епископ белорусский (с 3 ав. 1661 года)⁴⁷, Иосиф Нелюбович-Тукальский – враг своего совместника по епархии Мефодия. В доносе Анатолия, иеромонаха межигорского, читаем: в 171(1663) помер митрополит (Балабан) в Корсуне, и власти киевские посылали старца печерского с грамотами в тую думу и обрали на митрополию епископа могилевского с Белой Руси, что изменил великому государю, а те изменники Феодосий Сафонович и Мелетий Дзик Кирилловский⁴⁸. Польское правительство схватило нареченного митрополита Иосифа и продержало в заточении до 1667 года. Между тем, отношения Мефодия к киевскому черному духовенству изменились к лучшему, а со своим приятелем Брюховецким он начинает ссориться. В феврале 1665 года сам Мефодий, услыхавши о просьбе Брюховецкого назначить киевским митрополитом кого-нибудь из московских святителей⁴⁹, действует заодно с киевскими игуменами, в том числе и Дзиком, является с ними к киевскому воеводе Шереметеву и кричит с великою яростью: если-то случится, что быть в Киеве митрополиту московскому, а не по стародавнему по нашему избранию, пусть великий государь велит всех нас казнить, нежели нам-то поступить... как приедет митрополит, мы все запремся в монастырех... в Смоленске Филарет архиепископ все права у духовенства отнял, всех называет иноверцами... лучше нам смерть принять, чем митрополита московского⁵⁰... В марте того же года, упомянутый нами игумен Мелетий Дзик приезжает в Москву бить челом об избрании митрополита по старине⁵¹. В Москве обещали переговорить с константинопольским патриархом⁵². В 1667 году, после Андрусовского перемирия, Брюховецкий снова писал в Москву: надо прислать в Киев митрополита русского... духовенство в Малой России двоедушие имеют и на обе стороны оглядываются... а при митрополите из Москвы шатости, двоедушия и бесчиния не будет⁵³. В то же время Тукальский, освобожденный в 1667 году, уговаривал в Чигирине Дорошенка поддаться московскому государю, в надежде быть за это утвержденным на митрополии киевской⁵⁴. Бунт Брюховецкого начался в январе 1668 года, а убит он был в июне того же года. Мефодий был захвачен Тукальским, но бежал в Киев и снова стал усердно доносить на киевских архимандритов и игуменов, в том числе и на Мелетия Дзика, обвиняя их в преступных сношениях с Тукальским и Дорошенкой⁵⁵. С игуменов взяты были сказки. Заметим, что допрос происходил почти во время пострижения Димитрия Савича (в июле 1668 г.). Игумен Мелетий Дзик показал, что из их монастыря «не мощно было хлеба купить на стороне и работали в поле для наваждения разбойников... а пред Успением, в четверг взяли Дорошенковы казаки 8 волов и 4 коня, и он игумен, с ведома воеводы, писал лист за отворчатою печатью, и чернец был послан к Дорошенке, чтоб животину отдали и до Тукальского писал о заступлении и больше ни о чем»⁵⁶. Во время допроса возвратился и чернец – монастырский эконом Иезекииль, и привез письмо от Дорошенки к киевским воеводам, с обвинением Мефодия в измене. Письмо было написано так, как будто Дорошенко знал, кого в Киеве допрашивают, и о чем допрашивают: видно, у Мелетия были сношения с Дорошенкой и Тукальским не об одних волах и конях. Мефодий был сослан в Москву и там умер, а игумены киевские, в том числе и Дзик, получили похвалу государеву за верность⁵⁷.

Из этого краткого очерка, достаточно выясняются и тогдашние симпатии черного духовенства вообще и в частности воззрения Мелетия Дзика. Надо думать, что Димитрий, постриженик Мелетия и человек к нему близкий⁵⁸, живший в том же монастыре, разделял убеждения своего наставника, был поборником самостоятельности малороссийской церкви и не особенно долюбливал Московское государство. Эти выводы получают еще большее вероятие из обзора последующей жизни Димитрия.

25-го марта 1669 года Димитрий был посвящен в иеродьякона Иосифом Нелюбовичем-Тукальским, митрополитом киевским, непризнанным, как мы видели, ни Московским государством, ни Польшей⁵⁹. Это посвящение происходило в городе Каневе, находившемся, заметим, под властью Дорошенки, в Каневском стародавнем (XII в.) монастыре, в соборной церкви Успения, при архимандрите Иове Зайончковском († 1676)⁶⁰. Что же за человек был этот непризнанный митрополит? Иосиф Нелюбович-Тукальский был поистине «православия преславный ревнитель, веры святыя, восточные столб непоколебимый», как называл его архимандрит печерский Гизель: своею первоначальною деятельностью на Литве, в защиту православия⁶¹, своим заточением в Мириенбурге и непосредственным за освобождением смелым запрещением звонить в колокола в Вильне, при перенесении тела лжемученика униатского Кунцевича, он снискал себе общие симпатии православных малороссов⁶². «Мещане и казаки, паче же черные народы, по обе стороны Днепра, зело любят и почитают митрополита и Дорошенка... архимандрит печерский с Тукальским великую любовь меж собою и в народех силу имеют», писал наш уполномоченный Тяпкин, 5-го января 1669 года, Афан. Лавр. Ордын-Нащокину⁶³. 1-го марта 1669 г., Тукальский был утвержден в сане Киевского митрополита: грамотою константинопольского патриарха Мефодия, приказывалось иметь его за пастыря архиепископа – митрополита киевского, галицкого и всея Русии, экзарха константинопольского престола, епископа белорусского, архимандрита лещинского»⁶⁴. Иосиф хлопотал о признании своем и в Москве, стараясь уговорить Дорошенку покориться великому государю; с той же целью хлопотал пред Москвой и Иннокентий Гизель, в марте и апреле 1669 года «как о муже зело во учениях и подвигах из древних лет честне и знаеме» – ответ был один: «за некоторыми меры ехать ему, Иосифу, в Киев и быть на митрополии невозможно»⁶⁵. Видно, на Москве не позабыли ни того, как Тукальский, разрешая в 1666 году жителей Могилева от клятвы, писал: от всех клятв архиереев неналежитых, наипаче московских, в епархию мою досить неслушне вдыраючыхся, разрешаю»⁶⁶, ни того как, отбирая архиерейскую мантию у пленного Мефодия, Иосиф (по ложному или мнимому показанию того же Мефодия) велел сказать: недостоин ты быть в епископах, потому что принял рукоположение от московского митрополита»⁶⁷. Баранович, хотя и писал, что ему и во сне не грезилось действовать против Тукальского⁶⁸, тоже интриговал против него пред царем, не желая упустить из рук власти над духовенством восточной страны Днепра⁶⁹. Положим, что и Тукальский не оставался в долгу, интриговал против Москвы, но он, как патриот и православный, не мог сочувствовать и не сочувствовал союзу Дорошенка с турками⁷⁰ и умер, горько сетуя на Дорошенка за несчастия своей родины.

И так вот от кого Димитрий принял посвящение, не смотря на то, что проще было посвятиться у Лазаря Барановича или у Паисия патриарха Александрийского, служившего в Киеве 14-го сентября 1669 года⁷¹. Конечно этому содействовал Мелетий Дзик, настоятель кирилловский⁷², сторонник Тукальского, как мы указывали выше. Два дня спустя после посвящения Тукальский, человек очень бедный, подарил дар Дорошенки – село Стайки Киево-братской коллегии⁷³. Весьма вероятно, что этот дар был принят тем же Мелетием. Все эти отношения доказывают, что Дмитрий разделял общие взгляды черного духовенства и их неприязнь к Москве.

Никаких сведений о том, что делал Димитрий Савич по посвящении в Каневе вплоть до 1675 года мы не имеем⁷⁴. Житие в общих выражениях рассказывает, что он жил в Кирилловском монастыре, отличался благочестием, много читал, писал и сочинял «повеленная от игумена или от других вышних начальников»⁷⁵.

Но в первоначальной редакции диария Дмитрия – кратком летописчике, занесены за 1672 и 1674 годы известия о турках, о взятии Каменца и сдачи Умани, что заставляет думать, что эти преимущественно события были интересны для Димитрия⁷⁶. Затем в 1670 году, поляки отряда полковника Пива взяли в плен под Бышевым в 6 милях от Киева отца Димитрия, Савву Туптала, a впоследствии в 1673 году гетман Ян Собесский отпустил его из обозу на волю с листами к Дорошенко, «а о чем те листы писаны, он Савва будто не знал, а с Дорошенкой и Тукальским говорил, и те будто только и говорили: дай Боже, чтоб везде была Христова вера»⁷⁷. Эти данные невольно заставляют предполагать, что Димитрий, как и отец его, участвовал в сношениях с Тукальским, если не жил при нем⁷⁸.

Как бы то ни было, в 1675 году (год смерти Тукальского), мы встречаем Димитрия уже в Густынском монастыре. Монастырь этот близ г. Прилук, расположенный на острове, образуемом рекою Удаем, сгорел в 1671 году⁷⁹, но 28 июля 1674 года благословением преосвященного Лазаря еп. черниговского, ктитор церкви гетман Иван Самойлович построил в нем новую каменную церковь св. Троицы⁸⁰. В 1675 г. 23 мая в день св. Духа, на другой день после храмового монастырского праздника, который сопровождался ярмаркой, Димитрий был посвящен в иеромонаха Лазарем Барановичем⁸¹. Надо думать, что и тут дело не обошлось без содействия Мелетия Дзика: он находился в таких же хороших отношениях с Лазарем, в каких некогда был с умиравшим в то время Тукальским⁸². В свою очередь и Лазарь, ведший теперь переговоры с Дорошенком, переменил, вероятно, свои взгляды на Тукальского, на смертном одре уговаривавшего Дорошенка покориться царю⁸³, написал ему несколько похвальных эпитафий⁸⁴ и ничего не мог иметь против ставленника Тукальского – человека, уже тогда отличавшегося, подобно своему игумену Мелетию Дзику⁸⁵, даром слова. Димитрий был сделан проповедником Лазаря⁸⁶ и поселился в Чернигове, где и оставался до 31 июля 1677 года (два года с лишком)⁸⁷, проповедуя не только в Чернигове, но и других храмах епархии⁸⁸. Лазарь был человек в обращении брюзгливый, скупой, ворчливый, даже мстительный – стоит просмотреть его письма. Вообще, в характер Барановича милосердие не занимало видного места⁸⁹. Косвенным образом это подтверждается и самим святителем: однажды, в великий пост, в неделю крестопоклонную, вышедши от заутрени и приготовляясь на служение в собор (ибо и преосвященный служил), Димитрий задремал и увидел во сне себя в алтаре, пред Барановичем. «Владыка вдруг прогневался на меня», говорит Димитрий: и «сильно начал меня истязать и многие речи во гневе своем, мне полезные произнес!» прибавляет со смирением святитель⁹⁰. Не думаем, чтобы у такого архипастыря жилось легко⁹¹, хотя с внешней стороны жить в Чернигове было спокойнее, чем в Киеве: вследствие постоянных войн и с поляками, и с татарами, и между собою, там наступило страшное запустение, жители бросали все и переселялись в слободские полки и вообще на царские земли⁹². В Чернигове Димитрию пришлось быть свидетелем, как Лазарь выпрашивал в Москве великие и богатые милости за свои проповеди, сносился с Дорошенкой, хлопотал о неуступке Киева полякам (январь 1675), печатал свою «Nowa miara starey wiary» (1676) против католиков, анафематствовал город Стародуб (1676), который страшно погорел в мае того года, созывал собор в Киеве (в мае 1677 г.), ссорился с гетманом Самойловичем (1677), судил Адамовича (1677)⁹³.

К этому периоду жизни Димитрия относится первое дошедшее до нас сочинение его «Руно орошенное». Это описание чудес от чудотворного образа Богородицы в Черниговском Троицко-Ильинском монастыре. О схоластическом составе его мы распространяться не будем. Оно написано Дмитрием по повелению Лазаря, вероятно, в 1675–77 годах, но напечатано уже в его отсутствие в 1680 г.⁹⁴. Баранович приветствовал Димитрия такими стихами, напечатанными в издании 1683 года:

Cos' mial na sercu, tos' na Runo wylał

Sam cie Duch Swięty w tey pracy posilał.

Iego oblubienicy żes Runo wystavił,

Duch swoiego rozumu do ciebie przystawił,

Piękne Runo pisaniem pięknym jes' oros'il.

Od panny wezmiesz oco bys' ją tylo prosil.

Panna nac' rzecze Panska у mu łaska,

Idącemu do Nieba dwoiaka to laka (посох).

Tibi dilectissimae ovi Agnum et Ovem aeternam te pascentem pastoraliter precor. Lazarz Baranowicz Archiepiscop. Czernihowski Nowogrod. у wszystkej Siw. (Siweriae?) manu propria (стр. 12 об.).

В июле месяце (31-го) холодного⁹⁵ 1677 года Димитрий, испросив увольнение⁹⁶, уезжает в Литву, на поклонение иконе Богородицы Новодворской, писанной, по преданию, св. Петром, митрополитом московским и всея России⁹⁷. Новодворский Успенский православный монастырь в Пинском уезде, среди пинской униатской епархии, был подчинен белорусскому епископу, считавшемуся викарием киевского митрополита⁹⁸. Иосиф Тукальский, грамотою из Корсуня от 1656 года назначил наместником слуцким игумена киевского Михайловского, Феодосия Василевича⁹⁹. С ним у Димитрия завязалось тесное знакомство. О самом Феодосии мы знаем следующее. Он пользовался покровительством Хмельницкого и играл не маловажную роль во время присоединения Малороссии к Москве¹⁰⁰. Последней он изменил в 1655 году. У него в слуцком монастыре, в 1659 году, большею частью, проживал митрополит Дионисий Балабан¹⁰¹ и даже учредил консисторию, на манер киевской, которой покровительствовал владелец Слуцка кн. Богуслав Радзивил¹⁰². В 1669г. Василевич был посвящен в епископа белорусского, но сохранил и сан слуцкого архимандрита. Его постоянные заботы о пастве видны из его грамот от 1660 и 1661 года¹⁰³, Феодосий хлопотал об увеличении своих владений¹⁰⁴, строил новые церкви¹⁰⁵ и отбирал старые, захваченные униатами: так он отобрал униатскую церковь в 1666 г. и от базилиан Спаский молевский монастырь в 1674 г.¹⁰⁶. В 1664 году Феодосий был заподозрен в деле тогда заточенного Тукальского, но оправдался¹⁰⁷. В 1667 году он намеревался ехать в Киев к печерскому архимандриту за бумагами для спорного дела с ксендзом Шпольским об имениях Дятловичи и Люблинец, для чего и просил провожатых, польских драгун, в виду разбоев в Полесьи¹⁰⁸. В 1670 г. он получил копию с грамоты на белорусскую епископию Иосифу Тукальскому, с подтверждением прав этой грамоты¹⁰⁹. В 1676 г. был обвинен некоторыми печерскими иноками в растрате денег печерских имений в Литве. Феодосий писал из Кракова к архимандриту печерскому и просил Лазаря Барановича о посредничестве¹¹⁰. И впоследствии Василевич сносился с Дорошенкой и киевскими духовными властями¹¹¹.

Видно, что Василевич недолюбливал московского правительства и всегда тяготел к Польше, хотя и был ревностным православным пастырем¹¹².

Димитрий приехал в Новодвор с г. Бучинским 13 августа и поклонился иконе еще в старой церкви¹¹³. На утро 13 августа, накануне храмового праздника, Феодосий Василевич со всем клиром торжественно перенес икону в новую церковь. На перенесение иконы, рано утром, приехал и старший виленского братства св. Духа о. Климент Тризна, впоследствии в 1679 г., по смерти Феодосия, епископ Могилевской¹¹⁴. Перед крестным ходом Димитрия представили епископу в алтаре, и он шел в крестном ходе рядом с епископским проповедником о. Хоментовским, который потом произнес поучение, и после него епископ совершил литургию. В храмовой праздник, 15 августа, служил литургию опять Василевич, а проповедь говорил о. Паскевич Минский¹¹⁵, поставленный на той же литургии иеромонахом. Оба дня у епископа были приемы духовенства с богатым угощением, на которых присутствовал и Димитрий.

16 августа о. Никодим Белецкий, игумен монастыря Цеперского (с 1676 г.), подчиненного Виленскому монастырю, оглашал чудеса, происшедшие во время крестного хода¹¹⁶; вероятно, в тот же день Димитрий выехал с о. Тризною, в Вильну потому, что в неделю 18-ю по Пятидесятнице (что придется 18 августа), уже произносил проповедь в Виленском Свято-духовском монастыре¹¹⁷. Другая проповедь была произнесена в неделю 23, т. е. 22 сентября. Обе они до нас не сохранялись¹¹⁸. Связи с Виленским братством и Феодосием Василевичем могли быть у Димитрия в силу того, что Иосиф Тукальский, поставивший Димитрия, был сам когда-то (1654–1661) старшим Виленского монастыря до Василевича, и как митрополит киевский, остался владыкою этого монастыря, изъятого из ведения белорусского епископа. Кроме того, наместником монастыря после Иосифа был уже упомянутый нами Пахомий Савич, однофамилец и, вероятно, родственник будущего святителя¹¹⁹. Здесь Димитрий познакомился с наместником о. Ионою Дубинским, и проповедником Иларием Гославским. Около 14 ноября в Вильну приехал Василевич, а 24 оба они отправились в Слуцк, где 6 декабря Димитрий и поселился в Преображенском братском монастыре¹²⁰ . Главным монастырем города Слуцка, и местопребыванием архимандрита, был Троицкий монастырь; к нему принадлежали монастыри: Преображенский братский в самом Слуцке (деревянный, основанный в 1600), Старчицкий в слуцком уезде (основанный впоследствии, после 1678 года), Николаевский Грозовский там же и др. Димитрий сделался братским проповедником и целый год провел в этих трудах¹²¹. Основателем (не ктитором ли?) этого братского монастыря был некто Иоанн Скочкевич, слуцкий обыватель, конечно, родственник бывшего архимандрита слуцкого Варфоломея Скочкевича (1649–1653), сделавшийся благодетелем самого Дмитрия¹²². Слуцк, главный город княжеств Слуцкого и Конвальского, принадлежал католикам – Радзивилам, но представлял сильный православный центр для борьбы с унией и выставил замечательных борцом в лице своих архимандритов и др. духовных лиц, вроде протоиерея Андрея Мужиловского¹²³. Так в 1659 г. православная супруга Януша Радзивила, Мария, дочь Валашского господаря, записала 4,000 злотых слуцкому монастырю¹²⁴. В том же 1659 году русское духовенство было уволено от панщины и работ дворских, но эти указы не исполнялись и далее хорошего для православия видим мало¹²⁵. Униатские власти имели юрисдикцию над всеми гражданами греческой религии, что конечно тяжело отзывалось над последними¹²⁶. В 1668 г. один ксендз-иезуит представил государственным чинам польским проект уничтожения грекороссийского вероисповедания в русских областях, принадлежащих Польше¹²⁷. В 1670 г. виленские униаты говорили о православных: эти де схизматики хотят отворить ворота и ввести казаков с Тукальским, либо москвитина, как они сделали это в 1655 г. со своим духовенством, встретивши вступающего в город врага духовными песнями¹²⁸. В 1671 г., в Слуцке появился монастырь бернардинов. В 1672 г. Людвика Радзивиловна, вышедши замуж за маркграфа Брандербурского, привезла в Слуцк из Кейдан типографию, вероятно для иноверной пропаганды¹²⁹. В том же году издавались приказы о распространении унии¹³⁰. В 1673 г. король Михаил дал магдебургское право всем горожанам Слуцка, но тогда же в Минске запретил православным быть членами городского магистрата¹³¹. В 1674 г. униатский пинский епископ Маркиан Белозор отбирал церкви, возвращенные православным¹³². Тогда же Ян Казимир предписывал виленскому магистрату содействовать защите унии, согласно просьбам униатского митрополита Коленды¹³³. Досифей, патриарх Иерусалимский в грамоте от 20 мая 1678 г. похваляет православных за стойкость во время униатских гонений и утешает их надеждой на «премудрость и великодушие тишайшего короля». Если униаты, говорит он далее: будут говорить соединись с нами, ты скажи: аз единение имею со апостолы, – а если хощещь унии, унывайся с нами. В конце патриарх обещал хлопотать в Константинополе о посылке в Польшу экзарха¹³⁴ . Сильные преследования православия встречаются в то время и в Полоцке, благодаря тому же Коленде¹³⁵. Эти сведения достаточно обрисовывают положение православных и оправдывают жалобы (еще в 1670 г.) митрополита Иосифа Тукальского, писавшего: «оскуде благочастие святое в литовской земле»¹³⁶. Иезуиты в 1678 г.¹³⁷ по приглашению плебана могилевского, ксендза Зеляновича, пытались пропагандировать унию «казаньями»¹³⁸: вероятно это средство употреблялось и в Слуцке, и ответом на него поневоле должны были служить проповеди Димитрия. Не даром же и Лазарь называл Слуцкую церковь воинствущей¹³⁹. Они до нас опять-таки не сохранились, но что Димитрий не был чужд полемики, доказательством могут служить собственноручные его выписки положений об унии Феодосия Василевича и книги библиотеки святителя¹⁴⁰.

У Слуцкого братства были сношения с Черниговым, так как Лазарь Баранович еще в 1670 году, дружелюбно переписывался с Василевичем, признавал его наместником киевского митрополита, величал «дивной свечей восточной церкви», и старался помирить с печерским архимандритом¹⁴¹. Теперь после смерти Тукальского, сам Феодосий, наместник киевского митрополита, оказался подчиненным в каноническом отношении Лазарю, как блюстителю киевской митрополии. Игумен Слуцкого братства о. Мокриевич ездил в Чернигов и 28 декабря привез письма от черниговского полковника Василия Дунина-Борковского, который именем гетмана, требовал возвращения Димитрия, и от о. игумена Михайловского (бывшего Кириловского), Мелетия Дзика¹⁴², но в Слуцке дорожили даровитым проповедником: его удержали просьбами и обещаниями, а в Киев к незнакомому с братством, М. Дзику послали 10 января 1678 г. о. Христинича с просительными письмами. 16 февраля, купцы привезли из Чернигова вторичное письмо полковника Борковского с объявлением гетманского желания о возвращении Димитрия. 20 февраля были получены письма Мелетия Дзика (по-польски) братству и Дмитрию, а последнему и подарки: частицы мощей св. Варвары (почивающей в Михайловском монастыре), от самого Мелетия и какая-то книжка в богатом золотом переплете с серебряными застежками от о. Арсения, инока Михайловского. Дзик разрешал Димитрию остаться «от себя и от обители» (значит, Дмитрий был перечислен в Михайловской монастырь) на время и с тем, чтобы сие ему угодно было. А если не будет нужды в обители, обещал дозволить остаться долее.¹⁴³ Частицу мощей св. Варвары, Дмитрий положил в братскую церковь, к Спасителеву образу¹⁴⁴. Только 3 марта, с теми же черниговскими купцами, были посланы ответные письма Димитрия черниговскому полковнику и игумену Дзику. Содержания их не знаем. Между тем, 11 марта скончался Феодосий Василевич в своем имении Люблине, под Новым Двором¹⁴⁵ и другой знакомец Димитрия о. Серапион Замаревич там же около 18, а 29 ноября в пятницу скончался и благодетель Димитрия – Скочкевич. При похоронах его, Димитрий говорил речь на тему: «Яко же скончаваше Иоанн течение свое», «за что ему было дано голландского доброго полотна 6 лакоть». Другую проповедь он произнес над гробом Василевича¹⁴⁶. Преосвященного Василевича хоронили греческий митрополит Макарий Лигариди и архимандрит Овручский (затем Слуцкий) Феофан Креховецкий лишь 23 октября, в имении Дзиенциловичах, где вероятно был и Димитрий. Вероятно, в это же время, Димитрий познакомился и с о. Иннокентием Монастырским, игуменом Любельским¹⁴⁷, игравшим впоследствии столь видную роль, в полемике о пресуществлении св. Даров.

С митрополитом Макарием, прибывшим в Слуцк 1 августа, Димитрий познакомился настолько, что известный уже нам о. Климент Тризна, игумен Виленский, прислал из Цеперского монастыря о. Иону Дубинского с просительным письмом (по-польски) о возведении Исаии Бая в иеромонахи и уничтожении «зашедших в производстве его препятствий»¹⁴⁸. Димитрий, живя в братском монастыре, посещал и подведомственные братству монастыри: Грозовский (9 мая в храмовый праздник) и Старожицкий¹⁴⁹ (14 июля и 22 сентября на поклонение чудотворной иконе Б. М.) с оо. Олайкевичем и Гославским, бывшим проповедником виленским, игуменом минским.

Схоронив своих покровителей, Димитрий выехал в январе 1679 года, 29-го числа, из Слуцка, чрез Березину в Чернигов¹⁵⁰.

Что вынес Димитрий воротясь из Литвы? Он, конечно, основательно изучил польский язык и польские нравы, обстоятельно познакомился с римско-католическим вероучением, латинопольскими писателями и польскими духовными. Здесь он также мог воочию убедиться в печальном положении и шаткой будущности православия в Польше и сознательно обратить свои симпатии к московскому государству, не выработавшему утонченных внешних учреждений, но отличавшемуся сравнительно достаточною веротерпимостью ко всем исповеданиям того времени – времени зверств тридцатилетней войны, драгонад, окончательного изгнания мавров и кровяных распрей пуритан с индепендентами и кавалерами¹⁵¹. Не надо, впрочем, заключать, что эти симпатии к Москве могли переходить и на московское духовенство: к нему Димитрий, как и все тогдашние малорусские духовные, был не особенно расположен¹⁵².

6-го февраля Димитрий прибыл в Батурин к гетману Самойловичу и был принят им очень радушно. Димитрия Самойлович мог видеть еще в Густынском монастыре, да и войсковой судья Мелетий Вуяхевич тоже, вероятно, помнил Димитрия у Тукальского, в бытность свою писарем у Дорошенки. С Димитрием гетман был хорош: сам святитель называет его своим благодетелем. Он запросто говорил с Димитрием и, вероятно, впоследствии хлопотал о назначении его игуменом в Батурин после Гугуревича¹⁵³. Пока Димитрий и поселился в Крупецком Батуринском Николаевском монастыре, игуменом которого был Феодосий Гугуревич. Вообще, отношение духовенства к гетману вначале были очень хороши: сам гетман, по происхождению попович¹⁵⁴, был человек набожный¹⁵⁵ имел особливую ревность к церкви Божьей, а наипаче к украшению её свечами¹⁵⁶ и любил, чтоб ему писали и подносили вирши, что, конечно, и делали ученые монахи¹⁵⁷. Он думал даже сам пойти в монахи¹⁵⁸. Но, по мере того, как он богател¹⁵⁹, увеличивалась и его гордость и не только с казаками, но и с саном духовным. Духовные лица, хотя бы и очень значительные, должны были стоять перед ним с открытой головою. В церкви он никогда не подходил к св. дарам, но требовал, чтоб ему и его сыновьям подносили их. Встречу священника считал для себя несчастьем. Сам попович, а ездил в карете с великою помпою и пыхою (пышностью) и отличался здирством (корыстолюбием). Казаков не допускал и во двор сердюки, а священник несколько дней не мог добиться приема у гетмана, какая бы нужда у него ни была¹⁶⁰.

Здесь, при дворе гетманском, Димитрию удалось познакомиться поближе и с представителями московского государства и с их правами. В феврале 1680 года Димитрию предлагали место игумена Кирилловского монастыря, чрез депутата от братии отца Меркурия, но Димитрий отказался: по слухам, в Киеве было не совсем безопасно, в виду беспрестанных нападений крымцев. В 1680 г., в декабре, Димитрий отметил в Диарие появление громадной кометы¹⁶¹. В 1681 г. 5-го марта игумен Дмитриев Гугуревич отправил челобитную в Москву с просьбой принять от него в казну, конечно, за деньги, сто часословов, сто псалтирей, сто грамматик и десять трефолоев¹⁶². В Киев около того времени (в великом посту) приехал из Литвы старый знакомый Димитрия, Иннокентий Монастырский, избранный (в марте) игуменом Кирилловским. В том же году, в апреле, Димитрий был свидетелем великих торжеств в Батурине в виду заключения бахчисарайского мира. Гетман обнимал посланников, благодарил за их любовь к своему писарю Раковичу и кланялся за то, что к нему заехали и тем честь его гетманскую в малороссийском народе прославили. На радостях гетман задал большой пир; перед замком Батуринским во время тостов гремели пушки, музыка играла весь обед¹⁶³. Тогда же, 12-го апреля, Димитрий начал писать новый диарий¹⁶⁴, может быть из желания написать историю своего времени. В августе, в монастыре Батуринском освящал новую каменную церковь, выстроенную Самойловичем, сербский митрополит Почека¹⁶⁵. Так спокойно и тихо шла жизнь Димитрия Савича, пока его не выбрали игуменом Максаковского монастыря вместо Иеремии Ширкевича, умершего 10-го августа 1681 г. В воскресенье, 4-го сентября, Димитрий был у Лазаря за указом с письмом от гетмана. Баранович, хотя и не ладил с гетманом,¹⁶⁶ однако, знал его силу, принял Димитрия очень любезно, пожелал ему, как Димитрию получить митру, угостил обедом, а 5-го, выдавая грамоту, подарил собственный посох. Но в Максакове Димитрий пробыл игуменом только пять месяцев (9-го сентября 1681 – 7-го февраля 1682). 7-го февраля умер Дзик, игумен Михайловский, на его место был переведен Феодосий Гугуревич, а на место Гугуревича, в только что оставленный Батуринский монастырь был назначен Димитрий, конечно, по желанию Самойловича¹⁶⁷.

Однообразно потекло время первого игуменства Димитрия (6 марта 1682 – 26 октября 1683 г.) в Батуринском монастыре. Монастырь был расположен в семи верстах от Батурина. Сам город, лежащий на левом берегу р. Сеймы, не отличался своею красотою и постройками. Кремль был земляной, у городских ворот расположены московские караулы из стрельцов¹⁶⁸.

В своем дневнике Димитрий отмечал только пострижения, да дни смерти своих знакомых. Многочисленные пострижения показывают, что Батуринский игумен пользовался большим уважением в то время: так 4 марта 1682 г. он постриг в камилавку священника Батуринского замка о. Петра. 26 октября того же года он постриг некоего Гавриила, который спустя месяц (24 ноября) был посвящен в иеродьякона проезжавшим через Батурин митрополитом Болгарским Мельхиседеком¹⁶⁹ .

Умершему в конце сентября 1683 г. генеральному судье Ивану Домонтовичу, построившему каменную церковь в Батуринском монастыре, Димитрий написал эпитафию. Она помещена при портрете Домонтовича над его могилой в той же церкви, налево у столпа¹⁷⁰.

Однообразие тихой монастырской жизни было нарушено приездом (8 октября 1684 г.) бежавшего из Литвы от притеснений униатов епископа Луцкого Гедеона Святополк-Четвертинского. Он остановился в Батурине и едва ли не у самого Димитрия. В декабре того же года патриарх московский Иоаким прислал Гедеону 10 рублей¹⁷¹, и тогда же была отправлена грамота царей в Константинополь к цареградскому патриарху по делам западно-русской церкви.

Дела малороссийской иерархии были не в завидном положении. Митрополита Киевского со смерти Тукальского не было. В Польше, после неудачного Люблинского съезда в 1680 г. для примирения православных с униатами и католиками, начались гонения на православных. Епископ Львовский Иосиф Шумлянский, администратор киевской епархии был униатом, хотя и старался скрыть это¹⁷², и сочинял сатирические песни на Самойловича, противодействовавшего союзу Польши и России против крымцев и турок¹⁷³. Архиепископ Баранович, единственный православный епископ на этой стороне Днепра, был дряхл от старости и жил не в ладах с гетманом. Гетман, из-за неприязненных отношений с Барановичем и из желания угодить Москве, стал хлопотать у московского патриарха Иоакима о выборе митрополита в Киев. Уже в сентябре 1683 года, патриарх обещал гетману ходатайствовать пред царями об избрании митрополита – с одной стороны в виду немощи администратора митрополии Лазаря, рукополагавшего нескольких священнослужителей в одну литургию вопреки каноническим постановлениям, с другой – в виду нашествия многих греческих и иных земель архиереев «никем же свидетельствованных и под неблагословением святейших патриархов самовольно служащих и поставляющих»¹⁷⁴. Москвой конечно руководило естественное желание сосредоточить в своих руках и духовную власть над краем, находившимся еще под властью константинопольского патриарха, и боязнь, чтобы в Польше, откуда Иосиф Шумлянский рассылал «прелестные» листы о преимуществе киевских митрополитов над московскими патриархами, не поспешили поставить своего митрополита в Киев, да еще пожалуй тайного униата¹⁷⁵. Едва ли не в силу этих переговоров хотели сделать митрополитом архимандрита Печерского Иннокентия Гизеля, но он скончался 18 ноября 1683 г. Гетман обратился опять к московскому патриарху и просил его благословения на избрание нового архимандрита. Патриарх покамест предоставил избрание самой братии и заранее обещал рукоположить избранного архимандрита¹⁷⁶. Не смотря на такую уступчивость патриарха, это все же был первый шаг к подчинению малорусской церкви московскому патриарху¹⁷⁷: он был одинаково неприятен и высшему, и низшему духовенству. Национальное самолюбие, привычка к самостоятельности в делах церкви и тех и других были оскорблены. Само соборное, выборное начало видимо подвергалось ограничению, а оно было еще сильно и среди духовенства, выбиравшего владык, и в низшем классе, выбиравшем священников к своим «парахвиям». Малорусские духовные, которые и вообще-то не особенно ладили с надменным гетманом, поспешно избрали архимандритом Варлаама Ясинского, игумена Киево-Никольского, а Лазарь, не спрашиваясь ни у Москвы, ни у Царьграда, посвятил его в конце 1683 г.– начале 1684 года. Патриарх утвердил это избрание, после долгих просьб, лишь в феврале 1685 года, затягивая это утверждение почти весь 1684 год переговорами с гетманом об избрании нового митрополита. Грамота Варлааму была дана весьма милостивая, с намерением склонить его в пользу поставления митрополита и «угодного Москве», и московским патриархам.

Положение Варлаама до этой грамоты было не очень приятное: ему угрожал уже известный епископ Львовский Шумлянский, желавший быть избранным в архимандрита Печерского или хоть захватить маетности Печерского монастыря в Польше, подобно тому, как он захватил имения епископа Феодосия Василевича¹⁷⁸. Между тем Димитрий, в силу ли неприятных ему переговоров с Москвой или по другим причинам, оставил 26 октября 1683 г. игуменство, а 23 апреля 1684 г. по приглашению Варлаама, еще неутвержденного Москвой, переехал в Киев, этот, по выражению Максимовича, русский Иерусалим и поселился в киевской лавре. Видно, Димитрию наскучила неопределенная жизнь и с горечью, записывая смерть своего знакомого Паисия Гладкого, он восклицает: «Бог ведает, где и мне судится главу положити»¹⁷⁹. Лавра в то время отличалась большим богатством. В нее вели железные ворота, окруженные стражей. Церкви (23) и другие постройки были снаружи расписаны (как и теперь) фресками. Купола горели золотом. Келлии, красивые и чистые, с широкими окнами выходили в отдельные садики. В каждой келлии было три комнаты и три двери с узорными железными замками. Каждая комната была расписана масляными красками, фигурами и ландшафтами, меблирована столами и канапками, а печи были сложены из цветных изразцов. Со стороны монастыря к улице были расположены два прекрасных сада, а в них живые изгороди из растения вроде желтого жасмина, с ягодами, похожими на виноград (akrist-agrest? т. е. крыжовник), виноградники, дававшие хорошее красное вино, и массы ореховых, абрикосовых и тутовых деревьев¹⁸⁰. Одежда монахов, отличавшихся чистоплотностью, состояла из рясы зеленоватого цвета и клобука с опушкою из плюша с широкими краями, при откидывании напоминавшего капюшоны капуцинов и иезуитов. При лавре было большое книгохранилище. Сам архимандрит был человек ученый, большой любитель «до органистова пения»¹⁸¹. Киев был вообще центром южнорусской учености. Если из Киева, этого русского Парижа, как из разумной головы, не дадут ответа, замолкнет дело навсегда, писал в 1670 г. Баранович¹⁸². В этой обстановке успокоился Димитрий от треволнений настоятельских. В великой церкви показывают доселе икону Антония Печерского, пред которой молился Димитрий¹⁸³. Тут он принял на себя и послушание, прославившее его имя – составление житий святых¹⁸⁴. Дело это было начато еще Петром Могилою¹⁸⁵. В виду уничтожения списков русских житий во времена татарщины и позднее унии, и любителям душеспасительного чтения, и монахам для чтения за трапезой – приходилось обращаться к польским и латинским книгам житий св. отец, часто несогласным с духом православия. Могила выписал с Афона в Киев греческие рукописные жития святых Симеона Метафраста¹⁸⁶, но не успел докончить своего предприятия¹⁸⁷. Лазарь написал Żywoty s'więtych, но возбудил большие насмешки поляков¹⁸⁸. Иннокентий Гизель серьезно приступил к труду, для чего просил у патриарха Иоакима высылки миней в Москву. Книги были присланы в 1680 г. чрез Варлаама Ясинского, но в скорописном списке Типографской библиотеки и отосланы обратно в виду «трудности скорописного писания»¹⁸⁹. Успел ли что сделать Гизель, не знаем. Теперь за это дело взялся сам Варлаам с другими духовными лицами, а главным работником назначили Димитрия. Он принялся за работу 6 мая 1684 года¹⁹⁰. Церковные неустройства между тем продолжались. Гетман, породнившись с известным уже нам Гедеоном Святополк-Четвертинским, хлопотал в Москве об избрании его киевским митрополитом. Все киевское духовенство возненавидело гетмана. Вот почему в феврале 1685 года явившиеся в Межигорский монастырь вызванные московским патриархом Лихуды прошли мимо Киева в Батурин, откуда, получив пропускную (от 6 марта) грамоту от гетмана, и отправились в Москву¹⁹¹.

Между тем Москва требовала созвания собора для избрания киевского митрополита. Лазарь Баранович разослал приглашения на собор в Киев к 29 июня¹⁹², но ни сам не явился на собор и никого из своей епархии не прислал. Не явился и епископ Луцкий. На соборе в церкви Софийской большинство были люди светские и сторонники гетмана; мы встречаем между ними войскового есаула Ивана Мазепу и полковника черниговского Дунина-Борковского. Собор вначале отказался от выбора митрополита, считая себя не компетентным¹⁹³, но представители гетмана настояли на своем, и митрополитом был избран Гедеон Четвертинский, благоприятель гетмана¹⁹⁴. Варлаам протестовал против этого избрания: также неблагосклонно отнесся к этому событию и Димитрий: это было самовольное вторжение московского патриарха в чужую епархию. Константинопольскому патриарху Дионисию послали извещение тогда, когда уже дело было сделано, и он дал от себя отпустительную грамоту, но иначе поступил Досифей, патриарх Иерусалимский. Вот что писал Досифей царям¹⁹⁵: «Еже убо епархию Киевскую имети яко свою не похваляхом... несть бо константинопольского единого сие подавати свойственное, понеже патриархи восприяша дело о церкви пещися, обаче сами едини дати или взяти епархии не могут, но приличествует вкупе дати четирем патриархом...» и далее «следовало не просить сие за деньги, но просто веры ради и пользы верных, не якоже ныне, когда честнейши посланный (дьяк Никита Алексеев, и, кажется священник, Иван Лисица) известил нам: яко, аще дадим грамоту – даст и милостиню, аще не дадим, не даст». Димитрий написал в своей рукописи против этих выражений два раза слово «зри». Далее Досифей пишет: «страх есть отсюду, да некогда не послушны будут киевскому митрополиту, не хиротонисанну сущу от константинопольского патриархи, иже на Украине и Польши православныи, и учнется схизма и словопрение и еще хужши сего». Димитрий отмечает: «як бы вгадал що так будет и неволею пророчествовал еси»¹⁹⁶. Это, конечно, намек на притязания униата Иосифа Шумлянского, по-прежнему величавшего себя администратором Киевской епархии и на другие смуты в епархии¹⁹⁷. Приводя далее слова грамоты Иоакима о том, чтобы архимандрит Печерский избирался «по нашея мерности благословению по обычаю их древнему соборне, достоинство же степени и священство от нас да взимает; без нашея же мерности веления, ради киих либо злоключимств митрополит киевский и ин кто архиерей в тои степени достоинство да не возводит», Димитрий замечает: «зри не добре на нас и против грамот ставропигиальных» и ниже «зри против московских привилеов в консекрации»¹⁹⁸. Тут же сделаны Димитрием и выписки из Палинодии о киевских митрополитах и кем они ставятся¹⁹⁹. Помимо патриотизма Савича отметим и мнение о превосходстве соборной власти патриаршей над властью одного патриарха. Это древнерусское православное мнение, выработанное малорусскою церковью в период унии и выделения шляхетного высшего духовенства, проводилось и в тогдашней церковной жизни: мы видим постоянно свободные выборы игуменов, архимандритов и даже митрополита²⁰⁰. Чувство любви к родной малорусской церкви проглядывает и в других отметках Димитрия в той же рукописи. Досифей писал впоследствии: «суть нецыи иже в Риме и в Польши от латинов научени и бяху архимандриты и игумены монастырем и прочитают неподобная мудрования в монастырях и носят иезуитская ожерелья (не капюшоны ли?)... о дабы благочестивый на Москве сохранен был обычай по древнему уставу, еже не были бы игумены и архимандриты от козацкого рода, но москале на Москве и в казацкой земле, да не растлеют (от козацких нравов)... впредь церкви праведных». Димитрий заметил: «чи не придаток се от переводчика?» и далее: «не знаю чи не присилуешь?»²⁰¹. Эти заметки в связи с вышесказанным достаточно характеризуют политические воззрения Димитрия за этот период, и мы обратимся к дальнейшему обзору его жизни. К 1684 году относится известие об отце Димитрия, сотнике Савве Туптало, который, конечно, бывал у сына в монастыре и раньше²⁰². Еще раньше знакомый Димитрия игумен кирилловский Иннокентий Монастырский сделался соседом отца Димитриева: 12 января 1684 он за тысячу злотых доброе монеты купил себе место на Подоле – с большим домом и садом²⁰³. 1 мая архимандрит принимал генерала Гордона, который приветствовал Ясинского латинскою речью, упоминая о благорасположении Гизеля. Тот отвечал тем же. В заключение было большое угощение, на котором вероятно был и Димитрий²⁰⁴. 19 мая, в Троицу, в Лавре опять было великое торжество, на которое съехалось множество народа²⁰⁵. 3 июня в Лавре была закладка каменной трапезной (Refectorii), и на празднике был генерал Гордон²⁰⁶. В том же 1684 г. Димитрий познакомился со Стефаном Яворским, своим впоследствии ближайшим другом²⁰⁷. Яворский сочинил в этом году панегирик Ясинскому – Hercules post Atlantem infracto virtutum robore honorarium pondus sustinens (т. е. Ясинский после Гизеля)²⁰⁸.

В Лавре Димитрий по-видимому сделался официальным проповедником: сам Варлаам называет Димитрия в 1689 году искусным и благоразумным проповедником слова Божия²⁰⁹; в собственноручном списке проповеди, произнесенной 24 февраля 1683 года в Лавре в годовую память погребения²¹⁰ Иннокентия Гизеля, он замечает, что пирамис этот сооружен трудом грешного иеромонаха Димитрия Савича, на он час казнодеи печерского²¹¹. Эта первая из проповедей Димитрия, дошедшая до нас, была произнесена в присутствии киевского воеводы Шереметева, Гордона и всех иностранных офицеров²¹². Построенная по строго схоластическому образцу, эта речь по своей искусственности стоит наравне с произведениями Галятовского и Радивиловского. Проповедник строит столп или пирамиду, уподобляя самого Гизеля, столпа церкви Божией – столпу церкви Соломоновой. Столп Соломоновой церкви был из меди и золота. Медь и золото – символы терпения и постоянства в добрых делах, а этими качествами отличался и покойный архимандрит, которому пришлось за тридцать лет своего настоятельства видеть Украину, истощенную войнами, Лавру, окруженную неприятелями, блистание басурманских мечей и нападение мысленных волков на его духовное стадо. Затем проповедник сравнивает усопшего архимандрита со столпом Даниила, отличавшимся неизменною новизной и служившим местом погребения для царей. Этой неизменной новизне соответствовало неизменное великодушие усопшего, а погребавшимся царям Мидов, Парфов и Персов – грехи от мира, плоти и диавола, умерщевляемые благочестием. Ноздри твои яко столп, шея твоя яко столп, сосца твоя яко столп, сказано в Песни Песней: это сказано людям тщеславным, горделивым и сребролюбивым, но покойный не таковой был человек, дабы созидать ноздри своя яко столп, ради славы людской и пр.; он отличался верой, надеждой и любовью, как видно из его сочинений, набожной жизни и благодеяний к ближним. Затем, найдя церковь Соломона – обитель Печерскую, позлащенные стены – уставы иноческого жития, херувимов – священнослужителей, златые сосуды – отцов соборных, медное море – послушание, на волах – послушниках, проповедник указывает нынешний столп обители в лице высокого в Бозе превелебного его милости господина отца архимандрита (Варлаама), заменившего прежний столп – о. Гизеля. На столпе том были и знамения: златые мрежи учения, которыми покойный уловлял словесных рыб, приводя их в разум (будучи наставником в коллегии), золотые лилии благотворения к нищим, которым «есть где сести, да нечего съести», и позлащенные яблоки добрых дел. Венец на столбе составляют отцы, поющие панихиду. Сделав надписи на столбе, и указав на приязнь Гизеля к Варлааму, проповедник заключает слово вечною памятью». Мы нарочно подробно пересказали это слово, чтобы показать, что Димитрий вовсе не был чужд схоластики того времени. Сама проповедь составлена по рецепту «Ключа Разумения»²¹³.

Кроме проповедничества Димитрий с жаром принялся за писание житий святых. Как он увлекался ими и как живо представлял их себе, свидетельствует трогательный рассказ его о двух сновидениях св. Варвары и св. Ореста²¹⁴.

Писание житий так увлекало Димитрия, что он, пишучи ночью, ложился иногда спать, не раздеваясь, только за час до заутрени, которую посещал весьма исправно. 21 марта духовенство хоронило жену воеводы Шереметева; на погребении конечно был и Димитрий²¹⁵.

5 апреля в лавре был и Гордон: его позвали чтоб посоветоваться, что сделать с пещерною церковью, которая начала оседать²¹⁶. Эти посещения были неоднократны и, вероятно, и Димитрий познакомился с Гордоном.

О выборе митрополита, в начале июля, мы уже говорили. 8 ноября 1685 года Гедеон был посвящен в Москве²¹⁷ в митрополиты Киевские, а 14 декабря был отпущен в епархию, причем ему подарили богатую карету, обитую бархатом, с металлическими резными украшениями и шестерку карих лошадей²¹⁸. Этим впрочем не ограничились. В 1686 году были посланы дорогие золотые сосуды с финифтью в Софийский собор, от имени царей Иоанна и Петра и царевны Софии, а самому митрополиту подарок золотный алтабасный саккос и митра усыпанная рубинами и изумрудами с синеватым алмазом; в надписи на них Гедеон назван митрополитом всея России²¹⁹. Возвращаясь, митрополит остановился в Батурине²²⁰.

В январе 1686 года поехал в Батурин представляться митрополиту Варлаам Ясинский, а с ним и Димитрий Савич. Гетман и митрополит уговорили Димитрия принять вторичное игуменство в Батуринском монастыре. Димитрий воротился в Киев, был на торжественном служении митрополита в св. Софии, а 4 февраля простился с гостеприимной Лаврой²²¹. Но и на игуменстве Димитрий не оставил своей прежней работы над житиями святых. В этом деле принимал участие и новый митрополит, и гетман. Последний писал в Москву и патриарху, и князю Вас. Вас. Голицыну, как увидим, великому покровителю малорусских ученых, с просьбою выслать великие Четь-Минеи²²², находящиеся в Успенском Соборе (Милютинские). Книги были высланы²²³. В том же году, 23 апреля, по указу старших, Дмитрий ездил в Глухов и заложил там каменную церковь Успения Богородицы²²⁴.

К тому же времени (апрелю) относится и обширная переписка патриарха Иерусалимского Досифея «царями, царевной, патриархом, митрополитом и гетманом о делах малорусской церкви²²⁵. Видимо, что не все духовенство признавало Гедеона правильно поставленным митрополитом, и понадобились целые ряды грамот патриархов, чтобы утишить «распри подмнителей» о чем, как мы видели, заметил у себя в рукописи и Димитрий²²⁶.

Между тем в Москве 26 апреля заключили вечный мир с Польшей, причем Киев с пограничными городами был окончательно уступлен России²²⁷, и в то же время начали готовиться к условленному походу в Крым. Около 23 апреля 1687 г. Самойлович оставил Батурин, не думая, что оставляет его навсегда и 30 мая присоединился к В. В. Голицыну с 50 тысячами казаков²²⁸. Поход кончился неудачно, обвиняли гетмана, явился донос на него, подписанный Мазепою, Борковским и др. Гетмана сменили в июле, а вместо него избран Мазепа, человек угодный В. В. Голицыну²²⁹.

На митрополита, лишенного теперь своего главного покровителя Самойловича, посыпались жалобы со стороны епископа Лазаря Барановича, Иосифа Шумлянского и др.²³⁰. В то же время ему пришлось хлопотать пред гетманом о защите православных в польских областях от притеснений. Митрополиту писали о том с Галича и с других мест: деются де кривды и гонения и в правах и свободах их нарушения. Митрополит для удостоверения прислал и «вызнавцов». Мазепа написал Голицыну от 16 декабря 1687 года и просил послать посольство на Гродненский сейм²³¹. Видно, что новый гетман, уже и прежде отличавшийся благочестием, будет принимать участие и в делах духовных. И действительно, Мазепа в бытность свою гетманом выстроил массу церквей, запретил монастырским тяглым крестьянам освобождаться, приписываясь к казакам²³², покровительствовал школам²³³ и поддерживал ученых. Тогдашние латинисты недаром выхваляли его в стихах²³⁴. Подобные же похвалы Мазепе за церковную благотворительность мы находим в предисловиях черниговского Полуустава 1703 г. и Зерцала 1705 г.²³⁵ Может быть эта благотворительность проистекала из того, что и мать Мазепы Мария была монахиней, а впоследствии игуменьей Печерского Вознесенского монастыря и жила в Батурине, гетманской резиденции²³⁶. По церквам малорусским рассеяны многочисленные вклады Мазепы: в Киево-софийском соборе есть вложенный им саккос²³⁷; в Лубенском Мгарском монастыре есть два великолепных евангелия²³⁸; в 1701 г., как строитель Переяславского Вознесенского монастыря, он подарил туда известное Пересопницкое евангелие²³⁹. В 1700 году были переведены на его счет толкования Григория Двоеслова на книгу Иова²⁴⁰. В 1708 г. в Алеппо было издано на счет гетмана евангелие на арабском языке²⁴¹. Эти достоинства Мазепы упомянуты даже и в современных ему виршах, сочиненных по случаю его измены²⁴². Конечно, такой гетман-покровитель ученых должен был покровительствовать и нашему святителю; это и произошло, как мы увидим, и на самом деле. Димитрий между тем не оставлял своих работ по Четь-минеям и даже составил в сентябре 1687 года указатель для облегчения работы²⁴³. Другим фактом, заинтересовавшим Димитрия, было известие о новом лжемессии Shapti Zephi²⁴⁴.

В то время во внутренней жизни русского государства назревал другой вопрос, вопрос реформы и её направления. Этот вопрос был тесно связан с другим вопросом о культурном влиянии Малороссии и её духовенства в Великороссии. Мы и обратимся к этим вопросам, тем более, что история жизни св. Димитрия это время тесно связана с тогдашними малорусскими церковно-культурными движениями.