Церковь и духовенство в деле древне-русского образования и просвещения

Два года тому назад во всех епархиях православной русской церкви и во всех церковно-приходских школах разного типа торжественно праздновалось 25-летие существования восстановленной державною волею Государя Императора Александра III церковной школы. Тогда, на торжествах, с чувством глубочайшей признательности вспоминался этот великий акт приснопамятного Монарха. Вспоминалось и Его державное слово, обращенное к православному духовенству: «Надеюсь, что приходское духовенство окажется достойным своего призвания» – к просвещению и образованию народа¹.

Послушные Царскому призыву и ободренные им служители Церкви нергично принялись за открытие церковно-приходских школ, в которые они должны были внести дух православной веры и церковности. Но, прежде чем это великое и святое дело просвещения начало прививаться, – сколько пришлось слышать возражений против него, сколько порицаний! Всем памятны вопли недоброжелателей церковно-приходской школы. Одним она казалась зданием, построенным не только на песке, но даже на воздухе, другим она казалась каким-то абсурдом, а более крайние противники ее находили в церковно-приходской школе не просвещение, а только извращение духовной природы детей; один из таких не постеснялся сказать, что «в так называемых церковно-приходских школах не учат, а развращают крестьянских мальчишек: их не развивают, а забивают, их учат верить во все старинные поповские сказки и строго держаться суеверий и предрассудков». Словом, чего, – чего не наговорили мнимые ревнители просвещения! И, однако, что же?

Церковно-приходская школа не только не умирает и не глохнет, но растет и развивается не по дням, а по часам. Теперь школы эти завоевали себе одно из самых почетных мест, так что прежние порицатели их все более замолкают. По-видимому, более серьезным из всех вышеприведенных замечаний против церковно-приходских школ является то, что институт церковно-приходских школ начал организовываться без подготовленных твердых средств. «Школа церковная», по замечанию одного высокообразованного москвича, вышла на делание свое, не имея ни серебра, ни меди при поясе, без всякой поддержки богатых народными средствами земств. Но, видно, духовно-нравственное учреждение не всегда необходимо требует золотых и каменных подпорок, в организации его преимущественное значение имеют нравственная сила и самоотверженная готовность призванных деятелей служить святому делу. Такою-то нравственною силой и крепка наша церковно приходская школа. Она воссоздана на началах исторически сложившихся и всегда крепко хранящихся в глубине души русского народа. Она положила в основу свою развитие этих начал. Начала эти – беззаветная преданность народа Церкви православной и всегдашнее стремление «жить по-Божески». По словам Ф. М. Достоевского, «наш народ просветился уже давно, приняв в свою суть Христа и Его учение..., в огромном большинстве своем он православен и живет идеей православия в полноте, хотя не разумеет эту идею ответчиво и разумно».

На этой почве исстари созидалось народное образование. С другой стороны, самыми естественными и историческими учителями народной жизни являются церковные пастыри.

С тех пор как св. Кириллом переведены были, прежде всего, знаменательные слова Евангелиста-Богослова – «В начале бе Слово»,– началось славянское просвещение, началась и своя славянская литература. И с этих же пор славянский язык сделался языком священным, языком церковного богослужения для всего племени Славянского: тогда же разрушено было давнишнее суеверие, якобы имя Божие может быть прославляемо только на трех языках: еврейском, греческом и латинском. Такой подвиг славянских просветителей имел величайшее значение для русской земли. Благодаря ему, строго-восточное православие быстро привилось к русскому народу и пустило самые глубокие корни. Православие сделалось самым отличительным признаком русского народа. Вера православная легла во главу угла всего русского государственного строя. В год 1000-летия русской государственности владыка Филарет, митрополит Московский, встречая Императора Александра Николаевича в Успенском соборе, такими словами выразил эту мысль: «что было началом огражданствования и просвещения России? Что объединило ее после княжеского раздробления? Что не допустило ее пасть под чужим игом и исторгло из-под ига? Что из разрушительного междоусобия воссоздало ее в сильно сосредоточенную монархию? Не паче-ли всего вера православная?» (Собр. соч. м. Филарета 1885 г. V, 549–550).

Вера православная, сослужив великую службу «огражданствованию России», заронила и первые семена ее просвещения. Первыми просветителями книжною славянскою мудростью были те же лица, которые были и просветителями душ святою верою Христовою, то есть,– это были церковные пастыри. Кроме них, никто не мог взять на себя дела книжного научения и религиозного просвещения.

«Нача Владимир,– говорит летописец,– ставити по градом церкви, людие нача приводити на крещение, нача ставити попов к церквам и нача поимати у нарочитыя чада дети и даяти их в научение книжное». Сын его Ярослав, прозванный Мудрым, был великим ревнителем просвещения; он «церкви ставяше, поставляя попы, веля им учити люди». Сам он, любя уставы церковные, по замечанию летописца, «попы любяше повелику, излиха же черноризцы, и книгам прилежа и почитая я часто в нощи и во дни». Таким образом, в первый же период нашей церковной истории крепко сложилось убеждение, что дело книжного научения есть преимущественно дело лиц духовных. Неразрывно с этим убеждением развивалось и само понимание целей и пользы грамотности: существеннейший смысл ее заключается в том, чтобы понимать «глаголы живота вечного и поучаться закону Господню день и нощь». Первые наши учителя Славян уже поставили вопрос о религиозно-нравственном развитии человека и считали обучение посредством «слова буковнаго» необходимым условием усовершенствования нравственного. Один славянский епископ IX века, Климент, говорит: «душа безбуковная мертва». Мысль о необходимости просвещения и грамотности, слившаяся с мыслью о Библии, привилась к русскому сознанию. Приведем слова нашего летописца о пользе учения книжного: книги указывают и учат нас пути покаяния, мудрость и воздержание получаем мы от словес книжных; это – реки, напояющие вселенную, это – исходища мудрости, ими мы в печали утешаемся, они узда воздержания. Вот почему древнерусский человек почитание книжное считал делом спасительным и не редко даже говорил: «кто часто чтет книги, тот беседует с Богом и св. мужи», или даже: «не возможно спастися, еже не часто прочитающим божственныя писания». И это мнение вполне естественно: книги, явившиеся в то время, были Св. Писания, богословские, святоотеческие, богослужебные и др., содержавшие в себе учение веры и спасения.

В период монгольских обстоятельств дела в существенных чертах не изменились. Как и раньше, духовенство оставалось единственным учителем народа. Но внешние условия для учения книжного были менее благоприятны, и не потому только, что тогда было монгольское иго, а еще не менее потому, что тогда была постоянная междоусобица князей. От этого периода не сохранилось свидетельств о заботах князей но учреждению особых училищ. Но за то от того времени осталось одно очень важное свидетельство, что неграмотный член в духовной среде признавался уже явлением ненормальным, подлежал изгнанию из этой среды, был изгой.

В одной грамоте Новгородского князя Всеволода-Гавриила читаем: изгои трои: попов сын грамоте не умеет, затем перечисляются другие виды изгойства.

Несмотря на все неблагоприятные условия монгольского периода, говорит автор Очерков истории церковно-приходских школ, Церковь православная, в лице своих пастырей, спасла Руси ее духовное просвещение и «книжное научение». Как единственное образованное на Руси сословие, духовенство не переставало учить народ в храме и школе, малых и взрослых, продолжая устроятъ и поддерживать училища, «на утверждение веры» (очерк 2-й, стр. 29). Несомненно, то же было, только со значительно большим оживлением, и в период послемонгольский. От XVI века сохранилось особенно важное, и для нашего времени поучительное, свидетельство о том, что тогда непремнными и самыми естественными учителями народными считались церковные пастыри и причетники. Свидетельство это заключается в следующем постановлении Стоглавого собора: «и мы, по царскому совету, соборно уложили: в царствующем граде Москве и по всем градам (и на посаде, и по волостям и погостам) протопопам и старейшим священникам избрати добрых священников и диаконов, дьяков женатых и благочестивых... у тех священников и диаконов учинити в домех училища, чтобы все православные христиане коемждо граде предавали им детей своих в научение грамоте и научение книжного письма и церковного пения псалтырного и чтения налойного, и те бы священники и диаконы, и дьяки избранные учили своих учеников страху Божию». Таков был тип школ в XVI веке; таким же остался он и в XVII веке. Современные церковно-приходские школы представляют собой большое подобие ему, только, конечно, со многими усовершенствованиями. В XVIII Петр Великий, с которого начали свое существование светские школы, застал одни духовные училища. Но и после Петра светские школы были школами не для низших классов народа, а для сословий дворянского и военного; простой же народ по-прежнему продолжал черпать мудрость в книгах «божественных», каковы: Псалтирь, Часослов, церковный букварь и т. п.

Доселе мы говорили о характере древнерусского образования, насколько оно касалось русского народа, в мире живущего. Но если говорить о «древнерусской учености», то во главе ее, несомненно, нужно поставить монастыри и обители. Древнерусские монастыри, применяясь к современной терминологии, можно называть высшими учеными заведениями того времени. Тогда всякий, кто хотел узнать больше книжной мудрости, стремился в монастырь. Кроме библиотеки, основанной Ярославом при Киевском Софийском соборе и преждевременно погибшей, нигде в другом месте нельзя было тогда найти таких богатых библиотек, как только при монастыре, потому что чтение и списывание книг было самым любимым занятием монахов.

В древности говорили даже так «яко же корабль без гвоздей не составляется, тако инок без почитания книжнаго». Относительно этой деятельности русских монастырей находим в летописях многочисленные замечания; часто в них рисуются чудные картины. Полночь, тишина; но в кельи игумена Феодосия свет. Там молодой ученик игумена – Иларион, мастер писать, пишет книги. Сам игумен Феодосий, распевая псалмы, прядет нитки для связывания тетрадей, а великий Никон переплетает написанные книги. Умер великий игумен, но остался жить дух его. После его смерти, устроенный им монастырь сделался рассадником просвещения для всей России. Чернецы этого монастыря, расходившиеся по разным надобностям во все концы России, разносили вместе с собою и просвещение. Но этой многополезной деятельности Печерского монастыря был положен конец княжескими усобицами и татарским погромом, во время которого монастырь был разрушен. Тогда выступила Троицко-Сергиева Лавра, заявившая себя на первых же порах широкой книжной деятельностью. Сам преподобный Сергий любил книжных людей и с особенною энергией поощрял их деятельность. Из Троицко-Сергиева монастыря расходились книжные люди по всем местам России. «Кирилл, ученик и друг Сергия, занимавшийся в его монастыре перепиской книг, сделавшись настоятелем Кирилло-Белоозерского монастыря, поощрял иноков писать книги и говорил им, что в их кельях не должно быть ничего, кроме книг. Любовь иноков к переписыванию была очень велика; они говорили: «печаль меня объемлет, аще не пишу». И потому всякая область России имеет какого-нибудь монаха, как представителя книжного дела, и хвалится им. И последнее вполне справедливо. Для нас труд переписывания сделался совершенно излишним. Но что, если бы нас перенести в ту пору, когда об услугах печатного станка еще не знали: тогда только могли бы мы понять и оцепить заслугу тех скромных тружеников просвещения, которые день и ночь просиживали за этим утомительным занятием и ценой упорного, кропотливого труда выпускали на свет Божий одну рукопись за другою и оставили по себе ученому миру дорогое наследство в тех старинных, часто великолепных, фолиантах, которые доселе служат украшением библиотек.

Вот в каких чертах рисуется нам характер древнерусского образования и просвещения, начиная с низших школ грамоты при сельских приходах и погостах и кончая центрами просвещения – монастырями. Таков завет нашей истории. Свет народного образования на Руси (какой тогда был возможен) исходил от сословия, которое, по завету Спасителя, всегда должно быть на свешнице, да светить всем человекам. Сообразно с этим, блаженный Филарет, митрополит Московский, говорит «во всех исторических обстоятельствах в течение 900 лет народ имел для всей своей массы одно училище – церковь, был руководим одним учителем – духовенством». Нам рисуется вся православная Русь, как один великий храм Божий, на вершине которого зиждется крест Христов. Под куполом этого храма во многовековой период Руси совершалось многое множество перемен, но крест Христов стоял всегда и стоит незыблемо доселе и не дает поколебаться осеняемому им государству. К сему кресту всегда устремлялись взоры русских в лютых бедах и скорбях, у него искали они и находили помощь против неприятелей; к нему же, наконец, обращались истиннорусские люди за светом и просвещением.

Нам слышится возражение: не идеализируем ли мы прошлое русского народа в отношении к просвещению; где мы там усматриваем образование, когда история несомненными свидетельствами подтверждает нам, что на Руси царило невежество, что в древности даже среди духовенства было много таких лиц, которые не понимали «ни православия, ни кривославия, а божественное писание только по черпилу проходили»; среди же простого народа царила беспросветная тьма! Ум и чувство народа питались различными суевериями, легендами, часто языческого характера, сказаниями, при непонимании веры православной. Да, несомненно, образование нашего народа в прошлом было вообще скудно. И многое множество было в нем темных и прискорбных сторон. Но да позволено будет спросить: совершается ли такое великое дело, как народное просвещение, где-нибудь скоро? Но стоит только вспомнить продолжительную темную эпоху средних веков, чтобы ответить: «нет и нет». Мы так привыкли и прислушались к порицанию русского народа за невежество в прошлом, что как будто позабываем этот общий исторический закон и, вместе, как бы совершенно не обращаем внимания на всегдашнее доброе настроение русского народа, которое заключается в том, что он всегда стремился к свету и не даром сложил пословицу: «ученье свет, а неученье тьма», при чем искал света истинного, церковного.

В этом основном настроении народа – вся суть дела: его, главным образом, нужно иметь в виду, когда заходит речь о народном образовании. Самые отрицательные стороны в состоянии древнерусского образования подтверждают нашу мысль. В многочисленных легендарных сказаниях, поверьях, апокрифических сочинениях и т. п. мы усматриваем не что иное, как попытку древнерусского человека решить вековые вопросы на почве церковно-православной. И не его была вина в том, что при решении их он, по своей неразвитости и, можно сказать, еще младенческому состоянию, не мог отличить истины от лжи и нередко верил самым нелепым побасенкам только потому, что они выдавались за произведения святоотеческие. Он, – припомним здесь вышеприведенные слова знаменитого писателя, – «православен и живет идеей православия в полноте, только не разумеет эту идею ответчиво и разумно».

Всегдашняя, высокая и святая задача русского духовенства и заключается в том, чтобы через школы научить наш народ разуметь все больше и больше идею православия «ответчиво и разумно». На этот подвиг призывает наше духовенство все: и исторический завет, и священный завет Христа, апостолов и церкви, и положение духовенства среди народа и постоянное соприкосновение с ним. Оглашение и учение входит в число обязанностей пастыря церкви, как одна из самых существенных. Конечно, из числа научаемых никоим образом не могут быть исключены дети, которые в научении нуждаются более всех. А для этого единственный путь – церковная школа, потому что церковная кафедра и церковное научение для детского понимания еще недоступны. Итак, несомненно, первоначальное школьное христианское образование есть непременная обязанность пастыря.

В 10 правиле VII Вселенского собора говорится: «паче всего подобает учити отроков, читая им божественные писания, ибо для сего и священство получили». Таким образом, «педагогическая деятельность», как говорит известный педагог и психолог Ушинский, «не только не противоречит характеру деятельности священнослужителей, но является самым необходимым ее дополнением». Дело воспитания и образования крестьянских детей на началах церковных много облегчается тем, что крестьянские мальчики сродняются с церковью еще задолго до начала учения. Самые лучшие и вместе самые сильные впечатления крестьянский мальчик получает только в церкви, которая доставляет его детской душе бесконечный ряд не только религиозных ощущений, но и впечатлений эстетических и др. Школе остается осмыслить и осветить эти впечатления.

Далее, положение самого священника в деревне таково, что помимо его никого нельзя там указать, – к кому бы более справедливо приложимо было имя «учитель», «наставник». Несомненно, еще не мало есть таких глухих уголков на Руси, где не знают учителя в сюртуке – из светских, и очень много таких, где к этим учителям относятся с предубеждением, но нет ни одного такого уголка, где бы крестьяне в лице своего «батюшки и отца духовного» не признавали и учителя. В глазах крестьян священник – самый книжный человек, который должен всех учить, а они должны слушаться его: «если уж и священник чего-нибудь не знает, то кто чего еще знает», обычно говорят крестьяне.

Так высоко стоит авторитет священника в глазах простого народа. Понятно, поэтому, что крестьяне с полной охотой вручают своих детей руководству такого лица, и священник со стороны их никогда не встретит таких подозрительных отношений, таких косых взглядов, какие в недавнее время сплошь и рядом выпадали на долю народных учителей – особенно на долю не совсем осторожных из них. Кроме полного доверия и авторитета, священник, наконец, располагает и еще весьма многими преимуществами пред учителями пришлыми. Такими преимуществами являются: знание народа и близость к нему, постоянное соприкосновение с ним, освящение своих прихожан таинствами от купели крещения, благословение их во всех важных жизненных событиях. Словом, священнослужители храма Божия должны иметь в жизни народа такое же важное значение, как и самый храм Божий. А значение последнего для народа огромно.

Вступая в храм, крестьянин вступает, так сказать, на почву вселенскую, а вместе с тем и на почву национально-историческую, чувствует себя едино со всеми православными христианами и, в частности, со всею русскою семьей и с отдаленными предками. Внимая в церкви «глаголам жизни», он внемлет, вместе с тем, и отеческому преданию. Но темен он, крестьянин, тщетно напрягает слух, смысл многих слов, символическое значение обрядов, последовательность и полнота Божия откровения, от него ускользают при богослужении. И говорит он себе: неученье тьма, а ученье свет. И с радостью встретит он ту школу, которая воистину поведет его к свету, поднимет его в высший духовный мир, сделает ему доступным разумение Слова Божия.

Итак, союз церкви со школой требуется и нашею религией, историческим заветом, и самим народом. А потому понятно, что в деле народного образования духовенству должно принадлежать самое видное место.

Димитрий Скворцов