Слово о житии святого Стефана, бывшего епископом в Перми

«Слово о житии и учении святаго отца нашего Стефана, бывшаго в Перми епископа» – один из наиболее ярких памятников русской агиографии. Он был создан Епифанием Премудрым вскоре после смерти Стефана Пермского, т. е. после 1396 г. Обычно время создания Слова определяют 1396–1398 гг. или, шире, 90-ми гг. XIV в., однако твердых оснований для такой датировки нет, а потому исследователи не исключают возможности, что памятник создавался в начале XV в. (Г. М. Прохоров). Как следует из текста Слова, Епифаний был хорошо лично знаком со Стефаном, а возможно, жил одновременно с ним в монастыре Григория Богослова в Ростове, так называемом «Затворе». Узнав о смерти Стефана Пермского, Епифаний стал всюду собирать сведения о нем, значительно расширив их собственными воспоминаниями, а затем приступил к созданию жития.

Житие Стефана Пермского, просветителя коми-зырян и первого пермского епископа, являет собой один из самых высоких образцов панегирического, экспрессивно-эмоционального стиля или стиля «плетения словес», как определил свою художественную манеру сам Епифаний. Имея целью прославить и возвеличить деяния святого подвижника, уподобившегося в своем апостольском служении великим христианским миссионерам, Епифаний прибегает к особым литературным и языковым приемам: повествование насыщено многочисленными, нанизывающимися одно на другое сравнениями, длинными рядами метафор, амплификациями (нагнетанием однородных частей речи или языковых средств: определений, синонимов, противопоставлений и т. п.). Созданные таким образом орнаментальность, торжественность и изощренность стиля были призваны отразить особую, неземную, сущность святого и величие его подвига. Житие состоит из введения, основной части и завершения, причем основная часть разделена на 17 глав, каждая из которых особо озаглавлена. Особый интерес представляют собой 4 заключительных главки («Плачь пермъских людей», «Плачь церкви Пермъскиа, егда обвдовъ и плакася по епископъ си», «Молитва за церковь» и «Плачеве и похвала инока списающа»), в которых соединены три стилистических пласта: традиционный для агиографии панегирический стиль, а также фольклорный и летописный.

Текст «Слова о житии и учении святаго отца нашего Стефана, бывшаго в Перми епископа» содержит более 300 цитат из Священного Писания, причем почти половина из них – из Псалтири. Получивший за свою начитанность прозвище «Премудрый», Епифаний, по-видимому, цитировал по памяти: некоторые цитаты неточны, в них в соответствии с контекстом изменяются грамматические формы (отмечено Ф. Вигзелл), причем цитаты часто нанизываются одна на другую, образуя таким образом целые «венки цитат» на определенную тему. Интересно, что библейскими цитатами у Епифания изобилует не только речь Стефана, новообращенных пермян или авторская, но и речь персонажей-язычников. Многократные повторы, разделение текста на периоды, созвучие окончаний и другие подобные приемы часто создают у Епифания фрагменты ритмизованной прозы, приближенные по звучанию к стихотворной речи.

«Слово о житии и учении...» замечательно не только своей художественностью, оно представляет исключительный интерес и как ценнейший исторический источник. В нем содержатся сведения не только о жизни Стефана Пермского, но и Епифания Премудрого, а также важнейшие исторические, экономические, этнографические сведения о Пермской земле и народах, ее населявших во второй половине XIV в. Кроме того, Епифаний включил в свое повествование самые разные экскурсы – об истории развития письма, о месяце марте как начале календарного года и др., используя при этом тексты «Сказания о письменех» Черноризца Храбра, «Чтения о житии и погублении блаженную страстотерпца Бориса и Глеба» Нестора и др. Особое внимание Епифаний уделил рассказу о создании Стефаном пермской азбуки – недаром житие озаглавлено «Слово о житии и учении святаго отца нашего Стефана, бывшаго в Перми епископа».

Известно более 50 списков Жития Стефана Пермского (самый ранний XV в.), причем более половины из них содержат различные сокращенные (в том числе проложные) варианты текста (Г. М. Прохоров). В XVI в. митрополит Макарий целиком включил текст Жития в Великие Минеи Четьи под 26 апреля.

Текст «Слова о житии и учении Святаго отца нашего Стефана, бывшаго в Перми епископа» публикуется с сокращениями по единственному сохранившемуся апрельскому тому ВМЧ (Успенский список) – ГИМ, Синод. собр., № 993, лл. 370–409 об. Исправления сделаны по рукописи ГИМ, Синод. собр., № 420, сборник, середины XVI в.; Чудовское собр., № 313, Минея Четья на апрель, конца XVI в.; Уваровское собр., № 485–1, Минея Четья на апрель, 20-х гг. XVII в.

Благослови, отче!

Полезно слушать или писать жития преподобных для памяти: приносить этим добрые плоды и немалую пользу слушателям и повествователям, зная все достоверно. Ибо зрение вернее слуха, но может убедить часто слушающих слух, если сказанное будет достоверно. А если <жития> не будут записаны для памяти, то все из памяти уйдет и в будущем, последующими поколениями, быстро будет предано забвению. Так, если оставшееся незаписанным бывает забыто, то не подобает житие его хоронить в забвении и словно предать молчанию глубин такое благо. Пишет же и Василий Великий в своем поучении, говоря: «Будь ревнителем право живущих, их имена, жития и дела надо написать на своем сердце». А так как я не дошел до той степени и не достиг тех высот, чтобы незримо писать на духовных скрижалях сердца, то мне пришлось писать на осязаемых хартиях.

Того ради я, дурной и недостойный, убогий инок, одержимый желанием и подвизаемый любовью, хотел бы написать малость, немногое о множестве, в память, а также памяти ради нечто из добрых и чудесных деяний преподобного отца нашего Стефана, бывшего епископом в Перми. Слово о нем начинается с самого его рождения и детства; и в юности, и в иночестве, и в священничестве, и в святительстве – и до самого преставления его, добрые его дела, и похвала, и все, что подобает. Все это я обрел и, собрав здесь и там, составил его житие: что-то из молвы услышал, что-то узнал от учеников его о его учительстве и руководстве. Есть и такое, что и своими глазами я видел, иное же узнал я от него самого, беседовав с ним неоднократно; прочее же – расспрашивая старых людей, как сказано в Священном Писании: «Вопроси отца своего, и возвестит тебе, и старцы твои скажут тебе». Но молю вас, боголюбцы, даруйте мне прощение и молитесь обо мне, ибо я умом груб и не владею словом, имею худой разум и помраченного ума помысел, не бывал я в Афинах в юности и не учился у их философов ни ораторскому плетению словес, ни витийским изречениям, ни Платоновых, ни Аристотелевых рассуждений не познал, ни философии, ни риторике не обучился, а попросту весь совершенно исполнился смятения. Однако надеюсь на всемилостивого и всемогущего Бога, «для которого все возможно», который обильно дает нам милость своею благодатью, и молюсь ему, прося у него прежде всего нужные слова, «чтобы дал мне нужное слово для раскрытия уст моих». Как некогда сказал пророк Исайя: «Господь даст мне язык для изъяснения, зная, когда мне надо будет сказать слово». И пророк Давид также сказал: «Господь даст слово». Поэтому преклоняю колени свои перед Отцом Господа нашего Иисуса Христа, «от которого всякое даяние благо, и совершен всякий дар, нисходящий свыше», и руки простираю к предвечному безначальному Сыну Божию и Слову, взыскующий подателя даров, призываю Господа нашего Иисуса Христа, «от которого и через которого все бывает», «и все через него было, без него же ничего не было, что было». Ибо он сказал: «Не можете без меня ничего совершить», «просите, и дано вам будет». И я прошу, чтобы подал мне благодать и дар Святого Духа. Потому неизреченными печалованиями молю Пресвятого Духа, который дает дыхание всякой жизни, которым «все живет и движется», от которого проистекает всяческая мудрость, от которого текут благодатные воды. Как и Иоилем-пророком сказано: «Пролью от Духа моего на всякую плоть», и другой пророк сказал: «Открой уста свои, и наполню их». Потому «открою уста мои, и исполнятся Духом, и слово изрыгну», и скажу я: «Господи, уста мои отворишь, и уста мои возвестят хвалу тебе», «да наполнятся уста мои похвалой, чтобы я восхвалил славу твою», «и умножу всяческую похвалу тебе». И как веруя в Бога Отца, так славлю и чту Сына Христа, так же благодарю и поклоняюсь Святому Духу и молюсь Святой Троице, единосущной и неразделимой.

Прошу дара, чтобы послал мне <Господь Бог> в помощь благодать свою, чтобы дал мне слово твердое, разумное и пространное, чтобы возвысил ум мой, отягощенный унынием и плотской тучностью, чтобы очистили сердце мое, покрытое многими струпьями душевных язв и телесных страстей, дабы смог я хоть немного написать и восхвалить доблестного Стефана, проповедника веры и учителя Перми, наследника апостолов, если Господь даст. Потому что может он <сделать это>, если изволит, могущий свет слепым даровать и немым – речь, и бесплодным – плод, и бессловесным – слово, и безгласным – голос. И это явлено им, ибо нахожу в Ветхом Завете, что некогда при пророке Моисее «из камня нерассекаемого», из кремневого, потекли воды, и не скудно, так, что и потоком хлынула вода; и на сухом жезле расцвел плод; и под волхвом Валаамом, бывшим при царе Валаке, некогда ослица бессловесная заговорила человеческим голосом; и из пламени росу источил, что сверх естества. Ибо всегда «возвеличивают себя дела Господни», так и ныне «да проявит Господь дивную милость свою» к нищете моей и поддержит меня в уничижении моем – «и я был ничтожен и неразумен; как скот был». Остерегаюсь и боюсь, что кто-то начнет меня подозревать и вознегодует, предполагая в каждом моем слове хулу. Но я, грешный, преклоняюсь со смиренномудрием и с умилением немного побеседую с читающими и слушающими, вместе с тем молясь и прося прощения, если где-то мною будет предложена речь, достойная осуждения, или нестройная, или неискусная. Молю вас, не порицайте моего невежества и не будьте моими порицателями. Ибо, как сказано выше, не от мудрости, а от невежества понудил себя <писать>. Я к этому не годен и в этом не искусен; негодный раб, я простер свою недостойную руку, побудил свое кромешное невежество, дерзнул писать подробно. С Божьей помощью и при поддержке молитв епископа начнем зачин слова и начало повествования.

Начало его жития

Преподобный отец наш Стефан родом был русский, из славянского народа, с северной стороны, называемой Двинской, из города, зовущегося Устюгом, от почтенных родителей: сын некоего христолюбца, мужа верного, христианина, по имени Симеон, одного из клириков большой соборной церкви Святой Богородицы, что в Устюге, и матери, тоже христианки, по имени Мария. Еще ребенком с малолетства был он отдан учиться грамоте, и быстро всю грамоту изучил так, что уже меньше чем через год читал каноны, затем был и чтецом в соборной церкви. Он превзошел в своем поколении многих сверстников, выделяясь хорошей памятью и успехами в обучении и превосходя остротой ума и быстротой мысли. И был он отроком весьма благоразумным, преуспевал в духовном и телесном развитии, <снискал> благодать. К играющим детям не подходил, праздно бегающих и занятых пустыми делами, и добивающихся тщетного не слушал и с ними не общался, а от всех детских обычаев и нравов, и игр отказывался, и только в славословии подвизался, и прилежно занимался грамотой, и отдавал себя изучению всяческих книг. Вот так с Божьей помощью понемногу постиг он многое природной остротой ума своего, научился в городе Устюге всей грамматической премудрости и книжной силе.

Выросший в девственности, чистоте и целомудрии и прочитавший многие книги Ветхого и Нового Завета, понял он из них, что жизнь на этом свете кратковременна, быстротекуща и преходяща, как речная стремнина или как «цветение травы», как говорит апостол: «Проходит слава мира сего, как цветение травы: завяла трава, и цвет ее опал, а слово Господне пребывает во веки»; и другой апостол говорит: «Не любите мира, ни того, что в мире»; и третий апостол говорит: «Всем нам должно явиться пред судом Христовым»; и во святых Евангелиях Господь говорит: «Тот, кто оставит отца и мать, жену и детей, братьев и сестер, дома и имущество имени моего ради, сторицею получит и наследует жизнь вечную»; и еще: «Если кто не откажется от всего названного, тот не может быть моим учеником»; и прочее много иное такое же, и подобное этому, находящееся в Святом Писании, об этом говорящее, – явилась ему любовь Божья с тем, чтобы оставить отчий дом и все свое имущество. Проще говоря, был этот отрок украшен всеми добродетелями; входя с возрастом в страх Божий, страхом Божиим и умилился. И еще будучи молодым, по возрасту юным отроком, постригся в чернецы в городе Ростове в монастыре святого Григория Богослова, называемом Затвор, близ епископского двора, при епископе ростовском Парфении, так как там было много книг, нужных ему для чтения.

Пострижен он был неким старцем, пресвитером, по сану священником, именем Максим, игуменом, по прозвищу Калина. Им он был облечен в монашеский чин и хорошо потрудился в иноческом житии, и усердно подвизался в добродетели: постом и молитвой, чистотой и смирением, воздержанием, терпением и беззлобием, послушанием и любовью, более же всего – вниманием к Божественным Писаниям. Много и часто читал он святые книги и оттуда черпал всяческую добродетель, взращивая плоды спасения «и Закону Господню поучаясь день и ночь, и был, как древо плодовитое, посаженное у истока вод» и часто насыщаемое мудростью Божественных Писаний, откуда и произрастала гроздь добродетелей, процветало образами благословения, потому и «плод свой дало во время свое». Какие же плоды? Плоды духовные, которые исчисляет апостол Павел, говоря: «Братия, плод духовный есть: любовь, радость, мир, долготерпение, вера, кротость, воздержание» и прочее. Так и этот трудолюбивый подвижник, раскрывая Божественные Писания, руководствуясь стремлением к любомудрию и целомудрию, хорошо изучил святые книги, обучаясь им весьма прилежно, всем сердцем «ища Бога» и его откровений, – потому и было дано ему Богом великое понимание Божественного Писания. <...>

Читаемые книги он имел обычай читать прилежно, но не из-за трудностей науки медля в учении, а чтобы по-настоящему понять до конца, о чем говорят слова каждого стиха, и так истолковывал. Ибо с молитвой и молением сподоблялся он разумения, и если видел он мужа мудрого и книжного, старца разумного и духовного, то спрашивал его, беседовал, поселялся, дневал и ночевал с ним, пытливо расспрашивая о неясном. Мудрая притча не ускользала от него, и труднопостижимое толкование было им находимо и познаваемо, и хотел он слышать всякое божественное повествование. От слов же и изречений, и поучений, и от рассказов старцев не отступал, всегда читал жития святых отцов, подражая им, потому что набирался от этого большего разума. С разумными были его раздумья, и с премудрыми были его размышления, и все беседы его были «в законе Господнем», как говорил апостол Павел, обращаясь с посланием к Тимофею: «Чадо Тимофей, внимай чтению, и учению, и наставлению», «зная, кем ты научен, поскольку ты с детства знаешь святые книги, которые могут просветить тебя об Иисусе Христе».

Когда он так иночествовал, его доброй во Христе жизни удивлялись многие, не только иноки, но и простые люди, ибо предавался он подвигам изо дня в день, подобно земле плодородной, пролагая борозды разума и принося Богу разнообразные плоды благоизволения. Ибо прежде всех входил в церковь на молитву и после всех уходил, с пониманием слушая святые повествования и учительные слова и с их помощью просвещался, ведомый к большему любомудрию и большему знанию. Он никогда не бывал праздным, а всегда трудолюбиво делал все своими руками, и святые книги писал искусно, умело и быстро. И по сию пору об этом свидетельствуют многие его книги, которые он, трудолюбиво сочинив, написал своей рукой, и которые являются плодами его трудов. Так у него, хорошо направляемого, и дела направлялись благодатью.

И так за многие свои добродетели он был поставлен в дьяконы князем и епископом ростовским Арсением. Впоследствии, по преставлении митрополита Алексия, повелением его наместника Михаила, прозванного Митяем, Стефан был поставлен в пресвитеры епископом коломенским Герасимом. И обучился он сам языку пермскому, и составил новую пермскую грамоту, и сочинил азбуку, ранее неизвестную, для нужд пермского народа, поскольку была в ней необходимость, и книги русские на пермский язык перевел и переложил, и переписал. Желая больше знать, он посредством своего любомудрия выучил и греческую грамоту, и греческие книги изучил и свободно их читал, и постоянно имел их у себя. И умел он говорить на трех языках. Владел также и тремя грамотами: русской, греческой и пермской, так что сбылось о нем то слово, что гласит: «Будут говорить на новых языках», и еще: «И немым языкам дал речь». И крепко овладела им мысль идти в Пермскую землю и просвещать ее. Для этого и язык пермский пытался выучить. Потому и пермскую грамоту создал, что очень стремился и весьма хотел ходить по Перми и учить людей некрещеных, и обращать неверных людей, и приводить их ко Христу Богу, в веру христианскую. Не только задумал, но и в дело претворил. И то он замыслил, что издавна было им обдумано.

Слыхал преподобный сей о Пермской земле, что живут в ней идолослужители, что дьявольское действо царствует в ней, потому что в Перми люди приносили жертвы бездушным кумирам и молились бесам, были одержимы волхвованием, верили в бесовство и колдовство, и кудесничество. И об этом очень сожалел раб Божий и весьма печалился об их обольщении и разгорался духом, ибо люди сотворены Богом, Богом уважены, но порабощены врагом. И о том он скорбел немало, как бы их вырвать из дьявольских рук.

Подобает же разузнавать, расспрашивать и доподлинно узнать о Пермской земле: где она и в каких местах находится и между какими областями расположена, и какие реки ее омывают и через нее протекают, какие народы окружают ее, живя по соседству с ней.

Вот имена мест и областей, и земель, и иноплеменников, живущих вокруг Перми: двиняне, устюжане, вилежане, вычегжане, пинежане, южане, зыряне, галичане, вятчане, лопари, корелы, югра, печера, вогуличи, самоеды, пертасы, пермь великая, прозванная чусовой. Одна река, название которой Вымь, протекая через всю землю Пермскую, впадает в Вычегду. Река другая, под названием Вычегда, вытекая из земли Пермской и стремясь к северным пределам, впадает в Двину в сорока поприщах ниже города Устюга. Третья же река, называемая Вяткой, течет с другой стороны Перми и впадает в Каму. А река четвертая называется Кама. Река эта обходит вокруг всей земли Пермской и протекает через нее, по ней многие народы расселены. Кама же течет по прямому направлению, на юг, и своим устьем впадает в Волгу близ города под названием Болгар. Неизвестно как из одной местности вытекают две реки – Вычегда и Кама, ибо воды одной текут на север, а другой – на юг. Всякому, желающему идти в Пермскую землю, удобнее путь от города Устюга рекою Вычегдою вверх, пока не достигнет самой Перми. Но оставлю об этом много говорить, чтобы не пускаться в некое о том повествование.

А мы возвратимся к прежней речи о Пермской земле, о которой я сейчас говорил и начал рассказывать о том, какие народы живут вокруг нее, располагаясь в северных землях, что, как я думаю, в пределах Хамовых. И так Пермская земля осталась в первоначальном идольском обольщении, непросвещенной святым крещением, не наученной вере христианской. Ни от кого не слышали они слова, так, чтобы кто-нибудь им проповедовал о Господе нашем Иисусе Христе. Ни апостолы не заходили к ним, ни учителя, ни проповедники, и никто им не благовествовал слова Божьего. Но скажет кто-нибудь: «Как это не заходили апостолы в Пермскую землю?» Ведь пророк Давид сказал: «По всей земле разошлась речь их, и до пределов вселенной слова их». Я говорю не о том, что обленились апостолы или пренебрегли проповедью, а что много потрудился каждый из них до последнего вздоха своего, «окончили течение жизни своей», не оставляя этого, во всех народах проповедуя Христа. Из них один апостол Павел четырнадцать народов просветил. Так же и другие апостолы, ученики Господни, хотя и не были в Перми, ходили по многим другим землям и во многих странах проповедовали слово Божие, и многие народы были ими научены и крещены. Ибо не один пермский народ на земле в поднебесной, а много народов помимо Перми есть во всей вселенной, которых крестили апостолы. Хотя в Перми и не удалось им побывать, но во многих других странах проповедовали слово Божье и во многих землях благовествовали святое Евангелие Христово, и у многих народов их проповедью вера христианская воссияла. <...> Но когда сам небесный владыка Господь Бог наш своею благодатью пожелал оказать милость своему же творению, не дал им до конца погибнуть в идольском обмане, но через много лет проявил милосердие к своему созданию, пожелал их спасти, привести и приблизить к своей благодати, желая в последние лета, словно в одиннадцатый час, как сам говорил в святом Евангелии, рассказывая притчу: «Царство Небесное подобно человеку зажиточному, который вышел рано утром нанимать работников в свой виноградник и договорился с ними по сребренику на день. И выйдя в 3час, увидел других, стоящих праздно, и сказал им: «Идите и вы в виноградник мой и, придя, работайте, и что будет вам следовать, дам вам». Они же пошли. В шестой и девятый час опять поступил так же. В одиннадцатый же час нашел он других стоящих праздно и сказал им: «Что стоите здесь весь день праздно, пермяки, вас никто не нанял?» Они же, отвечая, сказали ему: «Никто нас не нанял"», то есть: «Никто нас не научил вере христианской, никто нас не просветил святым крещением, никто не ввел в духовный виноград», то есть в Закон Господен. «Как же можем мы спастись, если никто не научит нас?» Как Филипп апостол сказал евнуху: «Понимаешь ли ты то, что читаешь?» Тот же ответил: «Как могу, – сказал, – понимать, если никто не научит меня?» И Павел апостол сказал: «Как же могут веровать без проповедующего?» Но что сказал хозяин виноградника? – «Что стоите весь день праздно?» Праздными от славословия Божественного и от служения Закону. «Что стоите весь день праздно?» Так если праздны, то послушайте псалом, говорящий: «Освободитесь от дел и познайте, что я есть Бог». И еще сказал: «Знайте, знайте, что я Бог ваш».

«Что стоите весь день праздно?» Что не веруете в Бога истинного, который сотворил небо и землю? Что не служите «Богу живому»? Потому не творите служб идолам и не служите дьяволу, а «служите Господу со страхом и радуйтесь с трепетом. Воспримите наставление Господне, чтобы когда-нибудь не прогневался внезапно Господь и не сгинуть вам с пути праведного, когда возгорится ярость его. Блаженны все, уповающие на него». «Что стоите праздно», и не берете <на себя> ига служения и ярма Закона? Но «возьмите ярмо мое на себя и научитесь от меня, потому что я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим. Ибо иго мое благо, и бремя мое легкое». «Что стоите весь день праздно?» Воистину «весь день», то есть все дни жизни своей и все годы свои пребывали в неверии пермяки, в идолослужении. Ибо никто не приходил к ним, кто бы им благовествовал слово Божье. Но когда соблаговолил Спас наш, как уже и раньше мы сказали, в последние дни, при окончании лет, в конечные времена, к исходу исчисления седьмой тысячи лет, смилостивился над ними Господь наш, не дал им погибнуть в идольском обмане, но воздвиг Бог угодника своего Стефана в те времена и поставил его проповедником и служителем слову истины и воплощающим таинства его, и учителем Перми. Как прежде в Израиле Веселеила, исполнил его мудрости, разума и умения. Исполнился он этого и возгорелся теплом веры Христовой и сильным желанием, захотел идти в Пермскую землю и учить их православной вере христианской.

И задумав это, пришел он к вышеупомянутому владыке Герасиму, епископу коломенскому, бывшему наместником на Москве, древнему и благообразному старцу, который поставил его пресвитером, – желая у него благословиться, чтобы благословил его на этот добрый путь и на задуманное праведно путешествие и доброе проповедание <веры>. Ибо в это время на Москве не было никакого митрополита: Алексий отошел к Богу, а другой еще не пришел. Поэтому должно ему было с подобающим благочестием испросить благословения и молитв, и грамот, и разрешения от старших среди святителей. Войдя к Герасиму в один из дней, сказал он ему: «О отец епископ, господин, благослови меня, владыко, пойти в языческую землю, называемую Пермью, в народы заблудшие, к людям неверным, к людям некрещеным. Хочу учить их и крестить их, если Бог споспешествует мне и поможет, и посодействует, и твои молитвы помогут мне. Пусть либо просвещу их, обращу их и приведу их ко Христу Богу, либо сам сложу свою голову за Христа и за веру, и за доброе исповедание, как сказал апостол: «Даровано нам не только в него веровать, но и за него страдать». «Потому с терпением отправимся на предстоящее подвижничество, взирая на основателя и создателя веры Иисуса». Того ради «ныне отпусти меня, раба своего, владыка, по благословению твоему с миром» и помолись обо мне, чтобы я благовествовал в странах и Бог мира «направил мой путь», «чтобы направил стопы мои» и «направил ноги наши на путь мирный», ибо вам дана благодать молиться за нас». Преподобный старец епископ Герасим, боголюбивый святитель, видя и слыша это, очень удивился и сильно изумился. Видя его благочестивое предложение и доброе дерзновение и долго побеседовав с ним о душеполезном и собираясь его отпустить, взяв его, повел в святую церковь и, сотворив молитву и осенив его четным воздвизальным крестом, благословил его, отпуская, и сказал: «Чадо Стефан, сын нашего смирения во Святом Духе, сослужитель наш и сопресвитер! Иди, чадо, с миром и с Божьей помощью и благодатью. Господь да благословит тебя, спасет тебя и сохранит». <...>

И так пошел он, взяв с собой мощи святых, антиминсы и остальное потребное, что надобно для освещения церкви, и святое миро, и освященное масло, и иное подобным же образом употребляемое, с великим дерзновением устремился по пути вышеупомянутому и лицо свое обратил к земле Пермской, ибо было лицо его устремленным к вышеупомянутой земле, «к земле забытой», «непроходимой и безводной, к земле пустой», охваченной голодом. Под голодом разумею не голод хлебный, а голод, когда не слышно слова Божия, о чем и Давид сказал: «Во дни голода насытятся». Он пошел в землю, где не ступала нога святых апостолов, учеников Господа. <...>

Сперва Стефан много «зла претерпел» от неверных, некрещеных пермяков, озлобление, ропот, поругание, хулу, укоры, унижение, досаду, поношение и вред. Иной раз и угрозы: угрожали ему смертью, в другой раз хотели его убить, а однажды обступили его со всех сторон с палицами и с большими дубинами, желая предать его смерти; а раз еще собралось против него множество крамольников, и принесли с собой много охапок сухой соломы, и был уже ими принесен огонь, и солома вокруг него обложена: возжаждали они учнить сожжение раба Божия и этим огнем задумали предать его без милости смерти. И пока это готовилось, раб Божий, видя предстоящую смерть, осознал слово Давида, гласящее: «Все народы окружили, обступили меня, как пчелы соты, и перегорели, как огонь в терновнике; именем Господним им противился». «Десница Господня сотворила силу! Не умру, но жив буду и возвещу дела Господни. Наставляя, наказал меня Господь, а смерти не предал меня. Отворите мне врата правды, и, войдя в них, исповедаю Господа». «Господь мне помощник, и не убоюсь: что сделает мне человек?» «Не испугаюсь тьмы людей, нападающих на меня со всех сторон и враждующих со мной всуе». «Когда же в печали моей призвал я Господа, услышал он меня в пространстве». В печали же таковой, словно в муке огненной или, словно стоя посреди нестерпимого пламени, призывал он Бога, говоря: «Поспеши, щедрый, и, будучи милостив, поспеши на помощь мне, ибо желая – можешь. «Боже, услышь мой зов о помощи, Господи, поспеши мне на помощь». «Господи, что умножились притесняющие меня? Многие на меня восстали», «многие боролись со мной». «Зубы их – оружие и стрелы, язык их – меч острый». «Сеть приготовили ногам моим. Смирили душу мою. Ископали передо мной яму». «Задумали поколебать стопы мои: спрятали для меня сеть и силки, раскинули сеть для ног моих, при дороге расставили для меня ловушку». Весь день слова мои были им мерзки. «Весь день слов моих гнушались», «Весь день ополчались на брань». «Борясь весь день, стеснил меня». «Весь день в сетованиях провел». «Господи, пред тобой все желание мое!» Желание же мое в том, чтобы отвратить народ этот пермский от идольского обмана, ибо «погрязли народы в зле, которое сотворили; в той сети, которую они припрятали, завязла нога их». «В делах рук своих увяз грешник». Делам рук своих поклонились они, кумирам, «не знали, не понимали, во тьме ходя». Но «пусть опомнятся и обратятся к Господу все концы земли и пусть поклонятся пред ним все племена язычников, ибо Господне есть царство, и он обладает народами». «Ибо все народы, сколько создал ты, Господи, придут и поклонятся пред тобою, Господи, и прославлят имя твое» вовеки и «живы будут сердца их во веки веков». «Ты же, Господи, заступник мой, слава моя, превозносящий голову мою», «потому что ты прибежище убогим, помощник своевременный в печалях. Пусть уповают на тебя знающие имя твое, ибо ты не оставил ищущих тебя, Господи» и «не забыл зова убогих. Помилуй меня, Господи, узри унижение меня врагами моими, возносящий меня от врат смертных, чтобы возвестил я все хвалы тебе» в этой стране и «среди множества людей восславлю тебя» и среди людей пермских прославлю тебя. Да явлю имя твое людям этим, «чтобы тебя узнали, истинного Бога». Ты же, Господи, человеколюбец, всемогущий, узри мою немощь, пошли помощь свою в помощь мне. «Помоги мне, Господи, Боже мой, и спаси меня по своей милости». «Господи, спаси же, Господи, споспешествуй» в благовествовании, помоги мне, Господи, и пособи обратить людей этих и привести их к тебе. Собери, Господи, людей своих рассеянных и позови «овец своих заблудших». Ибо сам сказал ты, Господи: «Я и других овец имею, которые не из этого двора, и их мне должно привести, и им голос мой услышать, и будет одно стадо, один пастух». Ибо ты истинный «пастух и блюститель душ наших», «единственный без греха». Не отвергни дел рук твоих, разреши рабов твоих от уз дьявольских, от идолослужения. «Просвети им их душевные очи» и дай же им мудрость узнать тебя и «познать тебя, единого истинного Бога», потому что нет иного Бога выше тебя, и кроме тебя иного Бога не знаем, «имя твое призываем», «чтобы прославилось имя твое» во веки веков. Аминь».

О церкви пермской

Помолясь Богу, раб Божий Стефан решил заложить по молитве святую Божию церковь. Таковая церковь была основана и поставлена, та, которую оградил он превеликой верою и теплотой безмерной любви, которую воздвиг чистой совестью, которую создал горячим желанием, которую украсил всяческими украшениями, «как невесту добрую и нарядную», которую наполнил всем, что должно быть в церкви, которую по завершении строительства освятил великим освящением, которую создал высокой и прекрасной, которую обустроил красиво и хорошо, которую украсил вправду чудно и дивно. И она поистине дивна, как об этом и Давид свидетельствует, говоря: «Свята церковь твоя и дивна по правде». Дивная же из-за многих ей похвал, многими похвалами ее хвалюсь. Не из-за того, что человеческими умениями или мастерскими ухищрениями и замыслами, и вымыслами расписана, но поскольку украшена Божьей славой, и в добродетели обряжена, и Божественными славословиями изукрашена, и человеческим спасением расцвечена, и в красоту православия облечена. Ибо в ней являются величественные тайны, в ней же служится святая литургия, в ней же совершается причастие Божественных Тайн, в ней же спасаются души многих людей, в ней же находится многим людям убежище, в ней же плотские грехи омываются крещением, в ней же духовные мерзости очищаются покаянием и верой. Поставил он эту церковь на месте, называемом Усть-Вымь, где река Вымь впадает в реку Вычегду, где впоследствии была создана его большая обитель, которая потом и была названа его епископией. Когда же освящал он эту церковь, назвал ее во имя Пресвятой Пречистой Преблагословенной Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии, честного ее Благовещения. Празднование же этого праздника установлено в марте месяце в 25 день. <...>

Придя по своей воле, он с усердием совершил свой труд и претерпел великое противостояние, и явил большое старание и труд, и великий подвиг, очень печалился о людском прельщении и весьма огорчался, видя их одержимыми волхвованием и помраченными идолослужением, и об этом он очень скорбел, и все дни и ночи молился Богу об обращении людей. Со стенанием же и с плачем приносил Богу со слезами молитву, говоря: «"Собери, Господи, людей своих рассеянных и овец своих заблудших» и введи их в церковь святую твою, соедини их со святой своей соборной апостольской церковью, причисли их к избранному твоему стаду, чтобы тебя славили с нами во веки веков. Аминь». Однако не переставал он по апостолу учить и наставлять, молить и запрещать, указывать им путь истинный и «наставлять их на стезю праведную», а суету кумирную обличать и обольщение идольское посрамлять, желая привлечь их к познанию Божию. Но люди, прежде пребывавшие во мраке, не понимали язычники Божьей благодати, то, что было для них благом, воспринимали как нечто бесполезное, с трудом верили и не только здесь же, сразу, не слушали сказанного, но и гневались на благодетеля и ненавидели творящего им добро, и, неблагодарные, роптали на учителя.

Раз еще в один из дней, найдя раба Божьего уединившимся, двинулось на него множество пермяков, неверных и некрещеных, и устремились на него, словно для убийства. И нападая, нападали на него с яростью, гневом и воплем, будто желая убить и погубить его. Все единодушно ополчились на него и, словно сонмище, став вокруг него, «напрягая, напрягли луки свои» и, сильно их на него натянув, – к тому же и стрелы в их луках были смертоносными – меткими стрелами своими застрелить его жаждали и так хотели наконец предать его смерти. Божий же страстотерпец ничуть не убоялся нападающих на него и порыва воюющих, не убоялся и их выстрелов, по сказанному: «Не убоишься стрелы, летящей днем». И не боялся он, когда стреляли в него, воспринимая их стрелы, как младенческую стрельбу. <...> Божий же раб обратился к пермским людям и сказал им: «О братья! Обратитесь, сыновья человеческие, к Богу, Богу-Вседержителю, верою, покаянием, крещением, обращением обратитесь! «Если не обратитесь, оружие свое на вас отточит и изострит». <...> Мне ваших стрел не велено опасаться Владыкою моим. Ибо так сказано в святом Евангелии: «Идите, вот я посылаю вас, как овец среди волков». «Не бойтесь убивающих тело, а душу не могущих убить. Бойтесь же больше того, кто может и душу, и тело погубить, а по убиении ввергнуть в геенну огненную». Истинно говорю вам: его бойтесь. Наносимая нам вашими стрелами телесная смерть – недолговечная, кратковременная и преходящая смерть, и более того – исходатайствует не смерть, а жизнь. Горестно и тяжко умереть человеку духовной смертью, «ибо смерть, – сказано, – грешнику люта» – то есть духовная смерть. Ибо смерть души – мука вечная».

В один из дней преподобный раб Божий, помолясь Богу, сотворил молитву и после молитвы пришел в некое место, где была их знаменитая кумирница, и задумал разрушить их идолов, и опрокинул их жертвенники, сравнял с землей их богов и Божьей силой знаменитую их кумирницу зажег и пламенем запалил ее. Все это он сделал один, когда идолослужители этого не знали и служителей кумирницы здесь не было, и «не было избавляющих», ни отнимающих их. Одержав эту победу, он не убежал тут же с того места, не устремился куда в другое место и никуда не ушел, но сидел на том месте и оставался, словно ожидая чего-то надвигающегося на него, и укреплялся Божьей благодатью. Когда же внезапно они об этом узнали, то сообщили друг другу, и вот собирается вся их толпа. И когда они сбежались в большой ярости, с великим гневом и воплем, то, как дикие звери, устремились на него – одни с палицами, а многие другие похватали в руки топоры, заточенные с одной стороны. Обступили его со всех сторон и хотели тут же зарубить его остриями топоров своих, крича все разом, бранясь и испуская непристойные вопли. И, окружив его, стали вокруг него и замахивались на него своими секирами. И выглядел он среди них, «как овца среди волков»: не бранился, не сражался с ними, а с кротостью проповедовал им слово Божье и учил их вере Христовой, и наставлял на всяческую добродетель. И, воздев свои руки, словно на смерть приготовившись, со слезами обратился к Богу: «Владыко, в руки твои предаю тебе дух мой, покрой меня крылами своей милости. Ибо за имя твое святое себя отдал и уподобился овце на заклании, потому что за тебя пожелал претерпеть все это, чтобы явить твое имя этим людям. Обрати, Господи, поганых в христианство, чтобы и они были братьями нашими, приняв святое крещение, пусть вместе с нами славят тебя, пусть в этом и среди них прославится пресвятое имя твое во веки веков. Аминь». Так молясь Богу, он остался цел, и никто не поднял на него руки, ибо не был даже ударен или ранен кем-либо, но Божьей благодатью был сохранен от них и остался цел и невредим. И так прошел посреди них идя, ибо Бог сохранил своего угодника и служителя, как сказал пророк Давид: «Не допустит Господь жезла грешных над судьбой праведных», «ибо Господь сохранит преподобных своих; во веки они сохранятся». Как обратился к Богу пророк Иеремия: «Господи, вот не умею говорить, потому что юн». Господь же сказал ему: «Ко всем, к кому тебя пошлю, пойдешь, и что говорить тебе велю, скажешь: и не испытывай страха перед лицом их, ибо я пребываю с тобой все дни, избавляя и спасая тебя». И еще Давид говорил: «Не предай меня в руки притесняющих меня» и «не предай меня преследующим меня», но воспрепятствуй борющимся со мной, и «пусть поймут язычники, что ты – Господь Бог, один на всей земле».

Поучение

Тогда раб Божий, помолясь Богу, снова попытался учить их, и, став на месте ровном и всем известном, начал учить народ о царствии Божьем и, будто апостольским словом, сказал им: «О люди, что вы делаете? И я такой же, как вы человек, но благовествую вам слово Божье и повелеваю вам, говоря: отступитесь от этих суетных идольских жертвоприношений, оставьте кумирское заблуждение, избегните <Страшного> суда и огня вечного. Ради чего поклоняетесь вы идолам и почитаете их, и называете богами? Болваны изваянные, вырубленные ваши кумиры – это бездушное дерево, «дело рук человеческих: уста имеют, а не говорят, уши имеют, а не слышат, глаза имеют, а не видят, ноздри имеют, а не обоняют, руки имеют, а не осязают, ноги имеют, а не идут». И не ходят, и не сойдут с места, и «не издадут звука своими гортанями», и не нюхают своими ноздрями, и жертв приносимых не принимают, не пьют и не едят. «Подобными им да будут создавшие их и все, надеющиеся на них». А тот, в кого веруют христиане, и кого чтут, и славят, его и я вам проповедую, он – истинный Бог, и нет иного Бога кроме него. Потому-то, мужи пермские, и братья, и отцы, и дети, послушайте меня, добра вам желающего, веруйте в Господа нашего Иисуса Христа, которого я вам сейчас проповедую. Это ведь Христос, истинный Бог наш, это ведь Спаситель всех людей-христиан, верующих в него. Возьмите свет разума, взирайте на высоту мысленную духовными очами вашими. Отрекитесь от болванов, колдовства и всех исконных пермских обычаев. Познайте истинного Бога и Творца всего, который может спасти ваши души. Ибо я пришел к вам, братья, и являю вам благодать, данную мне, что «если уверуете и креститесь, спасены будете», – и возвещаю вам царство небесное. «А если не уверуете и не креститесь, то осуждены будете» на муку вечную».

И долгое время так учил он и многих увещевал оставить суетное пермское идольское заблуждение и веровать в Господа нашего Иисуса Христа, и те дали обет креститься. Хотя прежде они устремлялись на него с яростью и гневом, – благодаря кротости его смирялись. Хоть раньше нападали на него для убийства, с дубинами, – от добрых слов его и священного учения его превращались в кротких, становились тихими и мирно разговаривали, расходясь, не причинили ему никакого зла, а многие из них крестились. И так мало-помалу умножалось стадо Христово и постепенно христиан прибывало. Постепенно, сказано, и город строится. Прочие же остались некрещеными. Имели они, однако же, всегдашний обычай собираться вместе и сходиться в одно место – или пермяки приходили к нему в ту новую поставленную церковь, о которой выше сказано, или же он к ним в какое-нибудь условленное место для споров и прений. Однако с тех пор, как была создана церковь, в нее каждый день стали приходить и некрещеные пермяки, не на молитву еще зачастив, не ради жажды спасения или молитвы прибегая, а желая увидеть красоту и величие церковного строения. И стояли, наслаждаясь увиденным, и затем уходили. А расходясь, неверные между собой говорили друг другу: «Велик, должно быть, этот Бог христианский, и видим, и думается нам, что разорит он и древние храмы, и старые жертвенники богов наших, ибо не можем мы словесно противостоять тому игумену, что недавно пришел из Москвы. Если не силой и притеснением, то, покарав побоями и нанеся ему многочисленные раны, прогоним его, и таким образом будет изгнан из земли нашей, чтобы вся наша земля не исполнилась его учения. Однако же у него дурной обычай: не начинать схватки первым, чего мы всегда только и ожидаем от него. Но он не делает этого, а, наоборот, ждет от нас начала боя, и потому мы с ним не скоро сразимся. Если бы первым осмелился поднять руку, то давно бы мы его, растерзав, разорвали, и быстро была бы взята от земли жизнь его и «память его с шумом». Но поскольку он наделен долготерпением, мы не знаем, что с ним делать».

Тогда стало очевидным, что люди разошлись и разделились. И случилось народу раздвоиться на две части, и одна называлась новокрещеными христианами, а другая часть прозывалась неверными идолослужителями. И не было между ними согласия, но распря, и не было мира, но разногласие. Потому идолослужители ненавидели христиан и не любили быть с ними вместе. Как сказал апостол Павел: «Что общего у света с тьмой; или какая общность у верного с неверным; или какое общение у церкви с идолами; или какое согласие истины с беззаконием?» Вот потому, как прежде было сказано, идолослужители ненавидели христиан и не переставая хулили и бранили преподобного и новокрещеных христиан, ругаясь и гримасничая, и дразня, и вредя. А поскольку узнавали, что христиан становится все больше, постольку разъярялись на них и не давали им жить спокойно, причиняли им беды и немалые обиды. Видя это, преподобный не в силах терпеть, как досаждают христианам, много печалился об этом и часто со слезами молил Бога-человеколюбца денно и нощно, чтобы обратил он их от идольского соблазна к истине.

И еще как-то, спустя несколько дней, собрались наиболее жестокие пермские мужи, люди неверующие и множество еще некрещеных. Среди них многие – волхвы, а другие – кудесники, иные же – чародеи и прочие их старцы, которые стремились уничтожить веру христианскую и подолгу спорили с ним, вводя в соблазн, хваля свою веру, хуля и порицая веру христианскую. И делая это часто, они ему досаждали, противились ему в вере. Стефан же Божьей благодатью и своим умением брал над всеми ними верх. Хоть и много было вопрошений, хоть и большой между ними спор был, но все были им побеждены. Ибо, наставляя, привел им много изречений из святых книг, из Ветхого и Нового Завета и, одолев, посрамил их. И потом еще многократно бывали они им побеждены, и с тех пор более никто и нигде с ним не смел спорить о вере. Ибо всем им заграждал он уста и обличал возражающих, и давал отповедь спорящим дивный сей муж, чудесный дидаскал, исполненный мудрости и разума, который смолоду изучил всю мирскую философию, книжную мудрость и искусство грамматики, впоследствии же за доброе исповедание и чудесное наставление его, за его выдающееся учение дан был ему дар благодатный и слово разума и мудрости. Как Спаситель сказал в святом Евангелии: «Потому всякий книжник, наученный царствию небесному, подобен домовитому человеку, который выбирает из своих сокровищ старое и новое». Так и Стефан из старых и новых книг – из Ветхого и Нового Завета – подбирал слова, поучая, вразумляя, наставляя, обращая, заботясь о людях заблудших, желая их освободить от пут дьявольских и прелести идольской. Ибо того ради и терпел он от них ежедневно, сильно страдая, утвержденный верою в таковых подвигах, искушениях и бедах, как твердый камень, молясь Богу, творя молитвы и пост, алкая и жаждая, желая спасения Перми, претерпевая от них много обид и не сердясь на них за все случившееся с ним. Не оскорбился, не возроптал, не будучи малодушным и не помня зла, но еще более усердствовал в любви для спасения их, желая их обращения, всех поучая и наставляя, моля и успокаивая: старцев их – словно отцов, людей среднего возраста – словно братьев, юных и малых детей – словно чад своих.

Когда же изволил Бог по своей благодати, то пожелал просветить землю Пермскую святым крещением, ибо услышал Бог молитву и слезы своего угодника Стефана и «не забыл зова» его, «услышал Господь глас плача» его и «не пренебрег молитвой» и прошением его, как пророк Давид сказал: «Волю боящихся его творит и молитву их услышит, и спасет их», «желающий, чтобы все люди спасены были и достигли познания истины», «не желающий смерти грешников, но обращения и покаяния ожидая при жизних их». И тогда собрались все вместе пермяки, живущие в земле той, от мала и до велика, и крещеные, и некрещеные, потому что были они в удивлении, и начали говорить промеж себя: «Слышали ли, братья, слова того мужа, который пришел из Руси? Видели ли терпение его и чрезвычайную его любовь к нам? Как среди таких притеснений не ушел отсюда – а мы показали ему большое пренебрежение и неповиновение! И не разгневался на нас за это, и ни единому из нас не сказал худого слова, не отвернулся от нас, не бранился, не дрался с нами, но с радостью терпел все это. Он послан Богом нам на жизнь и на спасение. И то, о чем говорит, – царство небесное и мука вечная, и отмщение, и воздание каждому по делам – если бы это не так было, не стал бы он этого терпеть. Но – и кумирни наши разорил, и богов наших сравнял с землей, и не смогли они ему повредить. Воистину, он – раб великого и «живого Бога, который сотворил небо и землю», и все те слова, что были им произнесены, истинны. Но пойдемте, наконец, уверуем в Бога, которого Стефан проповедовал, и скажем ему: «Слава тебе, небесный Боже, пославший нам своего слугу, чтобы спас нас от дьявольского заблуждения"». Тогда захотели креститься некрещеные пермяки, и собралось к нему много людей, народ: мужчины, женщины и дети, как бы на поучение. А он, увидев их, идущих на крещение, весьма их обращению обрадовался и с радостным сердцем и с усердием принял их и, отверзши уста свои, снова учил их по обычаю. И многое рассказал им о Боге и о законе его, и о христианской вере, и о жизни, и о смерти, и о Страшном Суде, и о «воздаянии каждому по делам его», и о страшных и грозных муках, и о жизни вечной, приводя их к знанию, произнося слова святого Евангелия и божественных апостолов, и богогласных пророков и препобных и богоносных отцов. Они же вдоволь послушали учения его и с радостью приняли проповедь его, и с готовностью поверили словам его. Ибо Бог, милосердный человеколюбец, своею благодатью открыл им ум и «очи сердечные» для спасения, и все ему били челом, припадая к его ногам, прося святого крещения и знамения Христова. Он же, знаменовав их, каждого из них своей рукой перекрестив и огласив, и сотворив молитву, и благословив, отпустил каждого из них с миром восвояси, наказав им ежедневно ходить в святую церковь Божью, а оглашенным приходить к оглашению, и каждый день творил о них молитву. И через положенное краткое время, вдоволь помолившись о них, обучив их православной христианской вере, с женами их и детьми крестил их во имя Отца и Сына и Святого Духа и научил их пермской грамоте, которую к тому времени создал.

Да всем им, новокрещеным мужам, и юношам, и отрокам, и маленьким детям наказал учить грамоту, Часослов в точности, и Осьмогласник, и псалмы Давидовы, и все прочие книги. Из обучающихся грамоте, тех, кто научился читать святые книги, он выбирал одних – для поставления в попы, других – в дьяконы, а иных – в иподьяконы, чтецы и певцы, перелагая и переводя им службу, уча их писать пермские книги; и сам, помогая им, переводил русские книги на пермский язык и передавал им. И так с тех пор друг друга учили грамоте и, переписывая с книги книгу, умножали их, пополняя их число. Видя это, преподобный радовался душой и не переставал благодарить Бога день и ночь, моля о спасении и об обращении людей, постоянно людей уча для того, чтобы стадо Христово росло и умножалось день ото дня, а неверных стадо умалялось бы и убывало, и оскудевало. И так с Божьей помощью, благоволением и содействием, поставил он и другую святую церковь – хорошую и чудесную, ранее упомянутого и указанного вида – и в ней поместил иконы и книги; да и третью церковь на ином месте создал. И так было ему угодно поставить не одну церковь, а много, поскольку новокрещеные пермские люди жили не в одном месте, но здесь и там, одни ближе, другие дальше. Поэтому ему и понадобилось ставить разные церкви в разных местах, по рекам и селеньям, где каждой и подобало быть, по его разумению.

И так святые церкви в Перми создавались, а идолы сокрушались. Какое рвение проявил преподобный против болванов, называемых кумирами, как возненавидел он их за великую их мерзость! И лютой ненавистью их возненавидел, и полностью их ниспроверг, и идолов попрал, кумиров сокрушил, с землей сравнял их богов, которые суть болваны высеченные, изваянные, выдолбленные, резьбой вырезанные. Все окончательно низверг и топором их посек, и пламенем их пожег, и огнем их испепелил, и без остатка истребил их. Сам со своими учениками, не ленясь, обходил леса и по селеньям расспрашивал, и в домах разыскивал, и в лесах находил, и в станах обретал, и здесь и там – всюду находил их, пока все кумирни не уничтожил и до основания не искоренил их, и ни одна из них не уцелела. А что было повешено возле идолов – или как кровля над ними, или как жертвоприношение, или принесенное им как украшение, или шкуры соболей, или куниц, или горностаев, или ласок, или бобров, или лисиц, или медведей, или рысей, или белок – все это, собрав, в один сарай сложил и предал огню. Идолов же сначала ударял обухом в лоб, а потом раскалывал их топором на мелкие поленья и, разведя огонь, и то и другое сжигал на огне – кучу с куницами и кумира вместе с ними. В свое же владение этих ценностей не брал, а все сжигал огнем, говоря, что это достояние лукавого. И этому очень удивлялись пермяки, говоря: «Почему он не брал все это для своей пользы, почему не искал себе в этом выгоды, почему отверг и пренебрег стольким имуществом, почему бросил и потоптал ногами столько богатства?» И сказали они друг другу: «Поистине, это Божий раб, это Божий угодник, поистине, он послан Богом для нашего спасения, и все это он делает Бога ради и нашего ради спасения, а не для своей выгоды или владения сокровищами, и делает это ради утверждения христианской веры, а не ради своей прибыли, корысти и стяжания, как сказал апостол: «Ища не своей пользы, а пользы многих, чтобы спаслись» – о чем и говорил, что это надо делать и учить этому <других>». Ибо запретил преподобный своим ученикам и прислуживавшим ему отрокам, не велел ничего совершенно брать из кумирен – золотого ли, серебряного, меди, железа, олова или чего иного и прочего из уже названного.

Были в Перми кумиры разнообразные – одни большие и малые, другие средние, а иные знаменитые и прославленные и многие прочие. И кто может исчислить их? Одним кумирам редко кто молился, им мало воздавали честь, других же почитали многие не только ближние, но и дальние селенья. Были у них некоторые кумиры, к которым приходили издалека, и из дальних мест приносили дары – и в трех днях, и в четырех, и в неделе пути живущие – со всяческим усердием присылали подношения и дары. И как могу описать их поступки? Ведь бесы, овладев разумом и волей Перми, наполнили всю страну и землю ту идольским обманом. Это было у них от большого невежества, незнания и темноты. Так и существовали весь свой век изо дня в день, и в таком обмане жили все дни своей жизни, пока не посетил их свыше наш Спаситель милостью своей и не поставил угодника своего Стефана, вдохнул в него свою благодать, которой и просветил их. <...>

В один из дней пермяки пришли к нему и спросили его, говоря: «Молим тебя, добрый наш учитель и наставник правоверия, скажи нам, почему ты загубил столько богатства – всего вышеназванного, находившегося в наших кумирнях, – и пожелал лучше огнем сжечь, чем взять себе в казну или в свою ризницу для нужд своих или учеников, что с тобою, как сказано: «Ибо достоин работник платы своей«». Отвечая на это, сказал им преподобный: «Разве не слыхали вы божественного апостола Павла, говорившего ефесянам: «Помните, – сказал, – что три года день и ночь я не отдыхал, со слезами уча и наставляя каждого из вас». И еще: «Ни серебра, ни золота, ни одежд, ни иного имущества – ничего не захотел: сами знаете, что потребностям моим и находящихся со мною послужили руки наши; во всем показал вам, что, так трудясь, должно поднимать немощных: ведь давать – большее благо, чем брать»».

О прении с волхвом

Пришел однажды некий волхв, старец-чародей, лукавый предсказатель, знаменитый кудесник, глава волхвов, старейшина знахарей, начальник отравителей, всегда занимавшийся искусством волхвования, будучи ревностным служителем колдовского наваждения. Имя ему – Пан-сотник, которого некрещеные пермяки издавна почитали более всех иных колдунов, называя его своим наставником и учителем, и говорили о нем, что его волхвованием держится Пермская земля и что идольская вера утверждается учением его, который был вполне неверным, некрещеным, всегда ненавидел христианскую веру и не любил христиан. Некрещеным же и неверным пермякам не велел веровать и креститься, желающим же веровать препятствовал и запрещал, веровавших же и крестившихся совращал. Если пойдя куда-то он встречал неких пермяков-христиан, новообращенных и новокрещеных, но еще не твердых в святой христианской вере, он начинал их совращать и расслаблять их старым своим учением, ложным и суетным, и многими словами волшебными и чародейскими старался их уговорить. Если же кого не мог словами и своими возражениями переспорить и прельстить, то привлекал их лаской и подкупом – ибо иначе не мог никого переманить из веры христианской, кроме как за плату и подачку; ибо кого словами многажды не мог уговорить, того подкупом хотел одолеть. Было его учение исполнено всяческой хулы и ереси, и вреда, и неверия, и кощунства, и смеха, приличествующего детям.

Услышав это, преподобный весьма огорчился и очень опечалился, ибо было ему это не любо, «потому что, – сказал, – все, что я созидаю, он, напротив, разрушал». И многократно спорили они об этом между собой, и не была беседа их ровной. И не было конца речам его, ибо один другому не покорялся, тот же этому не повиновался, и тот того не слушал, и этот этого неразумным называл, и расходились несогласными, поскольку тот хвалил свою веру, а тот – свою, один не принимал преданий этого, а другой отвергал обычаи того. Но кудесник, часто приходя, – иногда тайно, а иногда явно – совращал новокрещеных людей, говоря: «Мужи, братья пермские, отеческих богов не оставляйте и о жертвах им и требах не забывайте, и старые обычаи не отвергайте, старой веры не бросайте. Как поступали отцы наши, так и поступайте. Меня слушайте и не слушайте Стефана, недавно пришедшего из Москвы. А от Москвы что хорошего может быть нам? Не оттуда ли к нам идут тяготы, дани тяжкие и насилие, управляющие, сборщики податей и надсмотрщики? Потому не слушайте его, но лучше послушайте меня, желающего вам добра. Я же вашего рода и одной с вами земли, одного рода и одного племени, одного колена и одного народа. Следует вам меня больше слушать: я давний ваш учитель, и подобает вам меня, старца, что вам как отец, слушать более, чем того русина, да еще и москвитина, меньшего меня и ростом, и летами, юного возрастом, а по годам годящегося мне в сыновья или внуки. Потому не слушайте его, а меня слушайте и мое предание храните и крепитесь, чтобы не были побеждены, а, наоборот, победили бы его». Новокрещеные же люди, отвечая, сказали: «Не победили мы, старче, а, напротив, были совершенно побеждены. И боги твои, называемые кумирами, в падении низверглись и не восстали, «низвержены были, и не могут подняться», «они повергнуты были и пали, а мы встали и стояли прямо», «сеть их порвалась, и мы были избавлены. И ныне помощь наша от Господа, сотворившего небо и землю». Не можем мы противиться Стефану, его мысли и мудрости, с которой он говорил, когда крепко боролся с нами словами евангельскими, апостольскими, пророческими, особенно же – отеческими и учительными. И были мы побеждены его словами и пленены его учением, и словно сражены его любовью, и «словно стрелы вонзились в нас», и, словно сладкой стрелой, были мы уязвлены утешением его. Потому-то мы не можем и не хотим ослушаться его или противиться, ибо не можем восстать против истины, а поступим по истине». Кудесник же сказал: «Вижу, однако, что нет в вас разума, слабы вы и очень невежественны, и боязливы, и маловерны. Я же против него крепко вооружусь и принесу мольбы своим богам, принесу им жертвы и нашлю на него чары, и напущу на него многих своих богов, и те изгонят его, и сокрушат его, и устрашат его. И так изгнан будет он от лица моего. Когда же одолею его, тогда всех вас привлеку к себе вновь в прежнюю веру свою». Христиане же, посмеявшись над ним, сказали: «Безумный старец, зачем ты напрасно похваляешься победить истинного раба Божия? Ведь этот Стефан и богов ваших с землей сравнял, и не смогли они повредить ему, тому, кто, сняв со знаменитых кумиров покрывала, побросал их своему служке по имени Матвейка, и тот сделал из них нижнее платье, онучи и штаны, и износил их без ущерба и вреда. Сделал он это не ради прибыли, но отдал указанному Матвейке на поругание идолов. Был же он прежде нашего рода <и веры>, и пермяк, а потом уверовал и крестился, и был его учеником. И не могли ему причинить зла. Если они даже ученику не могли навредить, то тем более – учителю. Вот таким образом мы лучше понимаем – и познали, и поверили – что суетны и немощны, и ложны боги твои. Защитят ли тебя те, что себя не смогли защитить? Потому-то мы отступились от идольского заблуждения и отрекаемся от идольской лжи. И еще скажу: «Отрекаемся от сатаны и всех дел его, и всех ангелов его, и всех служащих ему, и всего срама его», «и дали обет Христу», и поскольку во Христа крестились и его знамением знаменовались, то и веруем во единого Бога Отца и Сына и Святого Духа, во Святую Троицу, как и содержит предание соборной апостольской церкви. Еще исповедуем единое крещение во оставление грехов и чаем воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь. Отчего же ты, старец-чародей, минуя голову, пришел к ногам? Если ты силен в словах, то спорь с ним, а не с нами. Если же не можешь, то зачем нас смущаешь и беспокоишь? Отойди же и не соблазняй нас. Да будет тебе известно, что «не входишь в овчий двор через двери, а с другой стороны прокрадываешься с воровскими речами и разбойничьим обличьем». «Ибо мы овечки словесного стада» и «голос своего пастуха знаем и его повеления слушаемся, и за ним следуем. За тобой же, чужим, не идем, а бежим от тебя, ибо не знаем чужого голоса"». Волхв же удалился в гневе, сказав: «Вы младоумны и скудны разумом. Поэтому тот игумен и перехитрил своим коварством вас, таких же глупцов, как и сам: обрел также и вас как совершенно себе подобных. Мне же не может он строить козни, ибо я скоро низложу его».

И был этот кудесник лютым врагом преподобного и злым ратоборцем, великим неукротимым противником и воителем, хотевшим разрушить веру христианскую. И люто, многократно смущал веровавших, постоянно спорил с ним, часто противостоял ему в вере, как прежде Анний и Замврий в Египте противились Моисею. <...> И так этот злой волхв, чародей-кудесник, сильно возгордился, произносил хулу на раба Божия и Бога, порицал и унижал христианскую веру и поносил евангельскую проповедь, и в гневе говорил людям: «Я не боюсь сопротивления и суесловия вашего дидаскала Стефана и учеников его и выступаю один против всех. Ни во что не ставлю то, что они говорят. Хоть и считают себя мудрыми, я же думаю, что быстро низложу их, и они падут, как листья, колеблющиеся и дрожащие от ветра. Ибо не могут стать предо мной и не вынесут пред лицом моим появиться, но будут, словно воск, приблизившийся к большому пламени и тающий, – а не то чтобы посмели словесно со мной сразиться в гаданиях и спорах, и состязаниях». А Божий человек Стефан, укрепясь Божьей благодатью, сказал волхву: «О обманщик и глава разврата, вавилонское семя, халдейский род, хананейское племя, мрачное чадо темной тьмы, пентаполиев сын, внук лживой египетской тьмы и правнук уничтоженного столпотворения! Послушай, так говорит пророк Исайя: «Горе поящему ближнего своего мутной смесью». А вот так говорит пророк Давид: «Что хвалишься злобою, сильный? Всякий день беззаконие, и неправду замышляет язык твой, подобный острой бритве; ты содеял обман, возлюбил зло более блага; вместо того чтобы говорить правду, возлюбил слова гибельные, лживый язык. За это вконец сокрушит тебя Бог, исторгнет тебя и корень твой из земли живых"». <...> Колдующий же шаман сказал: «Боги наши хоть и были поруганы тобою, но смилостивились и не погубили тебя. Если бы они не имели милосердия, то давно бы тебя сокрушили и повергли. И поэтому пойми, что они добры и милосердны и что наша вера много лучшей вашей веры. Потому что у вас, у христиан, один Бог, а у нас много богов, много помощников, много поборников. Потому они дают нам добычу и все то, что в водах, и то, что в воздухе, и в болотах, и в дубравах, и в борах, и в лугах, и в зарослях, и в чащах, и в березнике, и в сосняке, и в ельнике, и в перелесках, и в прочих лесах, и все, что на деревьях: белок ли, соболей ли, куниц ли, рысей ли – и всю прочую добычу нашу, часть которой ныне достается и вам.

Не нашей добычей обогащаются и ваши князья, и бояре, и вельможи. В нее облачаются и ходят, и «кичатся подолами своих одежд», гордясь благодаря простым людям, со столь давних времен живущим в изобилии, многие годы живущим в изобилии и занимающимся промыслами. Не наша ли добыча посылается и в Орду, и доходит до самого того мнимого царя, и даже в Царьград, и к немцам, и к литовцам, и в прочие города и страны, и к дальним народам? И потому еще наша вера гораздо лучше вашей, что у нас один человек или вдвоем многократно выходит на битву сразиться с медведем и, сразившись и победив его, убьет да и шкуру его принесет. У вас же на одного медведя ходит много народа, числом так до ста, а то и двух сотен. И нередко то привезут медведя, добыв, то без него возвращаются, без успеха, ничего не везя, а напрасно трудившись, что кажется нам смехотворным и вздорным. И вот почему еще наша вера лучше: у нас новости быстро доходят. Если что случится в дальней стороне, в ином городе, в тридевятой земле, – если что случится в этот день – в тот же день, в тот же час имеются у нас полные известия, каковые вы, христиане, с трудом можете узнать через много дней и долгое время не знаете. Потому-то наша вера много лучше вашей, что имеем многих помогающих нам богов». Божий же священник, отвечая, сказал ему: «Исповедуя многобожие и признавая многих богов, не тем ли хвалишься, окаянный, чего подобало бы более стыдиться, по сказанному: «Да постыдятся все поклоняющиеся истуканам, похваляющиеся своими идолами?"» <...> Отвечая, кудесник сказал: «В той вере, в которой я родился и воспитывался, и вырос, и прожил, и состарился, в которой пребывал все дни моей жизни, – пусть я и умру в ней, к которой привык и ныне, в старости, не могу от нее отказаться и хулить ее. И не думай, что я тебе так говорю только от себя, но – от всех людей, живущих на этой земле. Думаю, что слова, которые говорю тебе, не только мои, к тебе я словно бы от лица всех пермяков обращаюсь. Разве я много лучше отцов моих, чтобы так поступить? Так ведь прожили наши деды, прадеды и прапрадеды. Я ли окажусь лучше их? Да не будет так ни в коем случае. Скажи же мне, какую истину имеете вы, христиане, что дерзаете так пренебрегать вашей жизнью?» Божий же иеромонах, отвечая, сказал ему: «Послушай о силе нашего Бога и тайне нашей веры». И начал говорить о милосердии Божьем и о его заботе о нас. И так с помощью Священного Писания начав от сотворения мира, от создания твари, то есть от Адама, и до распятия Христова и воскресения и вознесения – и так до конца света.

И пребывали вдвоем наедине, лишь друг с другом в словах состязаясь, весь день и всю ночь, пребывая без еды и без сна, не имея перерыва, не делая отдыха, не предаваясь сну, но постоянно противостояли в споре, противоборствовали словами. И хоть многое <Стефан> высказал ему, казалось, тем не менее, что будто на воду сеял. «Ибо в душу, – сказано, – безумного не войдет мудрость и не сможет укорениться в оскверненном сердце». Кудесник же, хоть и много поучений услышал, но ни одному не верил и не внимал сказанному, и не принимал вышеизложенного, но, выступая против, отвечал, говоря: «Я не верю. Все это мне кажется ложью и вымыслом, и вздором, придуманным вами. И я не уверую, если не испытаю веру».

И после этих слов, когда все эти слова кончились, после многих распрей и споров решили они оба избрать самих себя, желая испытать веру. И сказали друг другу: «Пойдем и разожжем огонь и войдем в него да и сквозь огонь пламенный пройдем, посреди горящего пламени вместе, вдвоем пройдем оба – я и ты, и здесь будет нам испытание, и здесь получим доказательство <истинности> веры: кто выйдет цел и невредим, у того вера правая, и за тем все последуем. И еще кроме того иное доказательство получим. Таким же образом пойдем оба, взявши друг друга за руки, и войдем вместе в одну прорубь и спустимся вниз, в глубину реки Вычегды, и устремимся вниз по течению подо льдом и потом, спустя достаточное время, пониже одного плеса из одной проруби оба вместе вновь появимся. Чья вера будет правой, тот целым выйдет, невредимым, и ему все в дальнейшем подчинятся». И по душе была эта речь всей толпе народа, и сказали все люди: «Поистине, хорошо то слово, что сказали вы сегодня».

Когда сошлось бесчисленное множество людей, сам Стефан, стоя среди них, призывал пришедших: «Мужи и братья, слышали ли вы эти слова из уст наших? Внемлите же сказанному разумно и «не будете взирать на лица человеческие» и стыдиться ни одного из нас, но «праведным судом судите». Ибо мне предстоит трудный подвиг, и я с радостью стремлюсь совершить его и пострадать. И не только это, но и умереть я рад за святую веру православную». <...>

И, сотворив молитву, произнес «Аминь» и после «Аминь» сказал людям: «Мир вам. Спаситесь. Простите и молитесь обо мне. «Пойдем же с терпением на предстоящий нам подвиг, взирая на главу и создателя веры Иисуса"». Таковое он имел усердие, дерзая войти в огонь, и, обратившись к волхву, сказал ему: «Пойдем оба вместе, взявшись за руки, как обещали». Он же не пошел. Испугавшись шума огненного, был он в ужасе, не вошел все-таки – в присутствии народа, перед собравшимися людьми, при том, что люди все хорошо видели своими глазами. Горел огонь и пламя распалялось; и преподобный еще пуще принялся за него, понуждая – и взявшись за одежду волхва рукой и крепко ее сжав, схватил его и силой потащил лицом к огню. Колдун же вновь стал пятиться назад. И сколько это происходило, столько же этот, насильно выволакиваемый, вопил, крича: «Не трогайте меня, оставьте в покое!» Понуждая его еще и в третий раз, преподобный призывал его со словами: «Пойдем, войдем оба в огонь палящий по слову твоему и рассуждению твоему, как ты пожелал». Он же не хотел войти. И сказал ему Стефан: «Не твои ли это слова, которые ты прежде говорил? Не сам ли ты это избрал и так захотел «испытать Бога живого?» Так почему же сейчас ты не хочешь этого сделать?» Он же, пав ниц, бил челом и, припадая к ногам его, признал свою вину, объявляя о своем бессилии и обличая суетность и обман свой.

Люди же, бывшие там, трижды его спросили, говоря: «Пойди, несчастный, почему не идешь?» Он же трижды отказался, говоря: «Не могу я идти, не осмеливаюсь прикоснуться к огню, остерегаюсь и опасаюсь приближаться, когда горит такое большое пламя и «будучи словно сухая трава», не смею в него броситься, чтобы «как тает воск от лица огня, не растаял» я, чтобы не был я опален, как воск и сухая трава и внезапно не сгорел и не погиб от огня, «и больше меня не было». «И какая будет польза в крови моей, если сойду в могилу?», колдовство «мое наследует другой», «и будет двор мой пуст, и в селении моем не будет живущего"».

Преподобный же Стефан, сразившись с волхвом таким образом, еще и по-иному одержал над ним победу. Взял он его с народом и привел его к реке. И сделали две большие проруби – одну выше, а другую – чуть подалее. В ту, что была верхней, следовало нырнуть им обоим вместе, взявшись за руки; а из той, что была нижней, пройдя подо льдом <по течению>, вновь наверх выйти. Чародей же волхв, будучи побежден, и там был посрамлен. И там он, будучи трижды понуждаем, многократно отказался, говоря: «Не могу я этого сделать, хоть и тысячу раз объявите меня виновным». Мужи же спросили его, говоря: «Обветшавший недобрыми днями, ныне настали для тебя твои несчстья. Скажи, окаянный, почему ты не вошел ни в огонь, ни в воду, а совершенно осрамился?» Отвечая, волхв сказал: «Не научился я побеждать огонь и воду, а дидаскал ваш Стефан в детстве и в юности своей научился от своего отца волшебством и колдовством заговаривать огонь и воду, чтобы ни огонь его не жег, ни вода его не топила, – поскольку он этому научен и хорошо умеет. Я же в своей жизни изучил многие злокозненные искусства и умею колдовать, волхвовать и кудесничать, зачаровывать и превращать, и устраивать многие другие наваждения, одного лишь не умею – заговаривать огонь и воду или укрощать их – этому я у батьки своего не научился».

Вновь люди спросили его, говоря: «Поведай нам, чародей, зачем ты это сделал, зная свое бессилие, пребывая в зловерии и будучи одержим безверием – дерзко обещал за веру «пройти огонь и воду»?» Он же, отвечая, сказал им: «Превзошел меня Стефан. Когда я спросил его о владении этим искусством, он мне ответил: «Не умею я заговаривать огонь и воду, не учился я этому». Я же, услышав это от него, поверил его слову и подумал про себя, рассуждая: «Если он не умеет, как и сказал, то я тем и напугаю его, хотя сам не умею». И в то время как он не знал о моем неумении, я надеялся своими хитростями его перехитрить и, одолев, посрамить его и похищенных исторгнуть внезапно из его рук и привести их вновь к своему древнему обычаю. Всего этого, увы мне, я не достиг и «упал в ту яму, которую выкопал», и «в сети, которую скрыл, запуталась нога моя», и «ров ему выкопал, и сам туда упал». «И было мне последнее хуже первого», поскольку Стефан, одолев меня, посрамил и показал, что я никчемный, и представил меня совершенно бессильным. И теперь не знаю, что делать или куда бежать. «Покрыл стыд лицо мое», и ныне не могу рта открыть от поношения и стыда. «Подвергся поношению у соседей моих и был пугалом для знакомых моих», «на посмешище и поругание живущим вокруг нас». «Всякий день срам мой предо мной, и стыд лица моего покрыл меня"». Люди же сказали ему: «Везде, окаянный, ты сам провозгласил свою погибель. <...> Хочешь ли верить и креститься, ибо ты уже побежден?» Пребывая под чарами, нечестивый волхв не захотел понимать истинной мудрости и без обиняков так сказал: «Не хочу веровать и креститься».

Преподобный же, взглянув на народ, сказал: «Вы – свидетели всего этого, скажите мне, что вы думаете?» Они же сказали: «Подлежит казни». Тогда мужи пермские, приступив, взяли его и, взяв, передали его Стефану, говоря: «Возьми его и казни, ибо подлежит он казни и по нашему обычаю должен умереть, поскольку слова Божия не слушает, Евангелие хулит, проповедь евангельскую бранит, благовествование предает поруганию, над верой христианской насмехается, в Бога не верит, поучения не принимает, «сеет плевелы среди пшеницы и уходит», совращает новокрещеных людей, велит вновь вытесывать кумиров и весьма противится нашим словам. Ныне же, после всего и за всем этим, когда окончены слова, – боролся он с тобой словесно и не победил, а сам побежден; спорил о вере и не переспорил, а сам переспорен был; силился, да не осилил, еще и сам побежден был; и всюду посрамлен, и всячески был опозорен – и после этого еще и не верит, и креститься не хочет. Да как же он не заслуживает казни? И как же не должен умереть? Да если его живым отпустить и неопозоренным, и не казненным, то и больше еще будет вредить». Отвечая же, Стефан сказал им: «Нет же, да не будет так. Не поднимем руки своей на своего врага. Ни руки моей на него не подниму поспешно, ни покараю его, казнив, и смерти его не предам: ибо послал меня Христос не убивать, а благовествовать, и велел мне не мучить, а учить с кротостью и увещевать со спокойствием, велел не казнить, а наставлять с милостью». <...> Потом, обратившись к волхву, сказал: «Слышал ли все это, о обманщик?» Он же отвечал: «Ей, честной отец, все, что ты сказал сейчас, я слышал, и крепко вошло это в мои уши». И вновь был спрошен: «В самом ли деле не будешь вредить и разрушать веры?» Он же отвечал: «Нет, честной отец. Если же окажусь вредителем или разрушителем твоей веры, тогда умру пред ногами твоими». И вновь преподобный сказал ему: «Подтверждаю это сегодня перед многими свидетелями и повелением тебе повелеваю нигде не оказаться виновным в чем-либо из сказанного сейчас. Если же через некоторое время после повеления попадешься на нарушении наших слов и пренебрежении ими, то в дальнейшем попадешь под канонические епитимии и будешь подвергнут карам по гражданскому закону. Ныне повелеваю тебя отпустить. Уйди же от лица нашего цел и невредим, потом только, в дальнейшем, берегись, чтобы жестоко не пострадать». И сказал это, и мужи, державшие его, отпустили его. Он же бросился от них, будто олень, и ушел от собрания, радуясь, что не убит.

Когда же волхв ушел, пришли к Стефану некие люди, сообщая о пустом лжеумилении волхва, о том, как удивлялся волхв разуму Стефана и премудрости его слов, и дивным ответам его, и как сам был обличаем своей совестью, зная, что Стефан говорит истину и наставляет на праведное. Но, влекомый ложным своим обычаем через утвердившиеся в нем чары, словно «удерживался удилами и уздой», словно тьмой, омраченный своим волхвованием, на «свет истинный» взглянуть не хотел, более того скажу: не мог. И оттого, забыв все Стефановы слова, вновь взялся за свой первоначальный древний нечестивый обычай. Преподобный же сказал: «В споре нашем с волхвом чуть не сбылось о нас одно слово, гласящее: «Прошли мы сквозь огонь и воду, и вывел Он нас на покой». Ибо когда ушел волхв, обрел я покой после многих распрей: из большой усталости и многословия вывел <Господь> нас на покой». Мы же о волхве же это слово прекратим и здесь немедля закончим.

Между тем преподобный крестил людей, находящихся здесь и там, приходящих из различных селений, мужчин, женщин и детей, и грудных младенцев. Всех верующих и всех готовящихся к святому просвещению, всех хотящих родиться в «бане возрождения», всех желающих получить Христово знамение, всех приходящих к святому крещению – всех их оглашая, поучая, крестил, как было у него в обычае, чем всегда и занимался.

Было же у него дело: книги писал, переводя с русского на пермский, а также многократно и с греческого на пермский. И имея немалую об этом заботу, он старался. То читал он святые книги, то переписывал, ибо было это его всегдашним делом. Потому и ночами многократно пребывал без сна и устраивал постоянные бдения. Днем же во много раз более был занят. То трудился руками своими, иногда же распоряжался и устраивал то, что нужно для церкви или для надобностей собственных и тех, кто был с ним.

О епископстве

К тому времени увеличилось число учеников, христиан прибывало, строились и церкви святые в различных местах и на разных реках, и в селеньях, здесь и там. И стало ему необходимо непременно найти и поставить, и привести епископа. И, попросту говоря, очень нуждается земля та в епископе, поскольку до митрополита и до Москвы далеко. Сколь далеко отстоит Царьград от Москвы, столь удалена от Москвы дальняя Пермь. Как же можно быть без епископа? Кто же может столь дальний путь долго и часто проходить ради выполнения епископских обязанностей и дел рук его: и по церковному управлению или священников поставлять, попов, диаконов и игуменов, или на основание церкви, или на освящение церкви и многого иного прочего, там, где оказывается необходимым присутствие епископа.

И обо всем об этом советовался он со своими старшими чиноначальниками. И по этой причине отправился из земли дальней, из Перми, в Москву к великому князю Дмитрию Ивановичу и к Пимену, бывшему тогда митрополитом, и поведал им причину, по которой из далекого местопребывания пришел в Москву, и, сообщив ее, сказал: «Да будет изыскан и найден у вас такой муж, которого, поставив епископом, пошлете со мной в Пермскую землю. Ибо очень нужен тем людям епископ, поскольку «жатва» поспела, и «жатва велика, а работников мало», и потому «молился Господину жатвы, чтобы вывел работника на жатву свою», чтобы, когда придет он в свою епископию, был бы мне помощником и пособником в проповеди при Божьем содействии и помощи, и я буду ему сослужителем и сотрудником, и сподвижником во всяком благом деле».

Услышав же это, великий князь и митрополит, дивясь, похвалили его мысль, и угодны им были слова его, и пообещали выполнить его просьбу. Митрополит тогда, имея немалую заботу, постоянно пекся о мире и о городах, и о землях, и о прочих епархиях, находящихся в его митрополии, о множестве словесных овец, особенно же о новокрещеных. И об этом усердно думал и гадал, искал и спрашивал, кого найти, отыскать и избрать, и поставить, и послать епископом в Пермь, и каким надлежит епископу быть, и какими достоинствами следует ему обладать. <...> Одни этого вспоминали, другие же другого выдвигали, иные же иного имя произносили. Митрополит же сказал: «Нет же, да не будет этого. Воистину, хороши и они, но ни один из них не подойдет. Но как нахожу в Ветхом Завете то слово, что гласит: «Нашел я Давида, сына Иессеева, мужа по сердцу моему», так и я ныне нашел того самого Стефана, мужа доброго, мудрого, разумного, рассудительного, умного и искусного, и всецело украшенного добродетелями и достойного такого дара, ко многому и во многом ныне искусного. И думаю, что он подойдет, и надеюсь, что он – «работник». Имеет еще к тому же благодать, данную ему от Бога, и дар учительства, который приобрел, и талант, вверенный ему, и слово премудрости и разума. Еще и разными грамотами владеет, и заговорит с людьми на других языках, и обладает должными душевными и телесными чувствами».

Выслушав это, «архиереи, старцы и книжники», и клирики – все вместе, будто едиными устами, сказали: «Воистину, хороший он муж, достоин такой благодати». Особой честью было это для великого князя, ибо он был ему хорошо знаком, и любил он его издавна. Митрополит же, посоветовавшись с великим князем, и подумав, и порассмотрев, увидев и услышав о добродетели мужа и добром его нраве, и добром исповедании, и о том, что украшен учительским саном, что предпринимает и совершает апостольское дело, и что такой благодати достоин, – собрав епископов и священников, и прочих клириков, а также милостью и волей великого князя и своим выбором, и желанием всего причта и людей – поставил его епископом в Пермскую землю, которую он просветил святым крещением, которую научил вере христианской, в которой имя Божье исповедал пред нечестивыми, в которой проповедовал святое Евангелие Христово, в которой совершил удивительные дела, величественные и достославные, которых никто прежде там не совершал, в которой идолов низверг, святые церкви воздвиг и богослужение установил, и святые иконы поставил, и людей Богу поклоняться научил. Тех людей, которых избавил от обмана, увел от бесов и привел к Богу. Этим людям поставлен он был епископом и архиереем. Над всеми людьми поставлен он был святителем и законодателем, чтобы осознали язычники, что они – люди. Поставлен же он был на вторую зиму после битвы с Тохтамышем, когда и Михаил, епископ смоленский, был поставлен. Тогда тот и другой были поставлены в одно время. <...>

Послали же его пермяки в Москву со словами: «Отправляйся на поиски епископа и найди нам святителя, и с епископом, которого найдешь, возвращайся к нам. Приходи с ним, ведя его с собой». Он же, отправившийся на поиски епископа, вернулся к ним назад, не приведя его. Один пришел, никого с собой не ведя: отправившийся на поиски епископа внезапно сам оказался епископом. Ведь не знал он, как произойдет, что быть ему тем епископом, и не добивался владычества, не суетился, не напрашивался, не подкупал, не сулил посулов, никому ничего не дал – ни подарка, ни взятки, ни мзды. Ведь и дать ему было нечего, ему, стяжавшему нестяжательство, еще и самому ему подавали необходимое милостивые христолюбцы и страннолюбцы, видя совершаемое Бога ради. И митрополит поставил его Бога ради и ради спасения обращающихся новокрещенных людей. Когда же по поставлении его, спустя достаточное количество дней, был отпущен великим князем и митрополитом, пошел он назад в свою землю, будучи одарен князем и митрополитом, и боярами, и прочими христианами, и шел своим путем, радуясь, благодаря Бога, устроившего все очень хорошо.

И, приехав в свою епископию, опять держался он прежнего уклада и выполнял свою обычную работу, и слово Божье проповедовал с дерзновением, и беспрепятственно учил их. Сколько где оставалось некрещеных, – разыскивая здесь и там, в каких местах находил этих язычников, – обращал и крестил. Всех же крещеных своих учил пребывать в вере и вперед продвигаться, как сказал апостол: «Прежнее забывая, а вперед устремляясь». И грамоте пермской учил их, и книги писал им, и церкви святые ставил им и освещал, иконами украшал и книгами наполнял, и монастыри устраивал, и в чернецы постригал и игуменов им ставил, и в священники, попы, дьяконы сам поставлял, и чтецов и иподьяконов ставил. И попы его по-пермски служили: обедню, заутреню и вечерню пели на пермском языке. И канонархи его по пермским книгам пропевали, и чтецы читали чтение на пермском наречии, певчие же всякое пение по-пермски возглашали. И увидели чудо в земле той: где прежде были идолослужители, бесомольцы, там богомольцы явились. <...>

О призывании и вере многих народов

Об этом и апостолы свидетельствуют, об обращении стран и о призывании народов, что «во всех народах должно быть проповедано слово Божье» и что подобает иноверцам обращаться к Богу и веровать, и креститься. Благовествователи и проповедники свидетельствуют об этом и пророки согласно говорят. Ведь Исайя сказал: «Вот, народы, которые не знают тебя, призовут тебя и люди, которые не знают тебя, прибегнут к тебе». И пророк Давид сказал: «Хвалите Бога», «все народы будут служить ему», «все народы восславят его», «все народы придут и поклонятся пред тобою, Господи, и прославят имя твое» вовеки, «убоятся народы имени Господня», «убоятся его во всех концах земли», «услышьте, все народы, внимайте, все живущие во вселенной, земнородные, сыны человеческие – и богатые, и бедные», что «высок над всеми народами Господь, и выше небес слава его», «очи его взирают на народы», «явих Господь спасение свое, пред народами открыл правду свою», «видели во всех концах земли спасение Бога нашего», «благословите, народы, Бога нашего, возвысьте голос хвалы его», «чтобы познали мы на земле путь твой; во всех народах дела его», «возвестите в народах славу его, во всех людях чудеса его», «возгласите в народах, что Господь воцарился, ибо устроил вселенную, которая не поколеблется», «ибо царь всей земли» «Бог воцарился над народами», «блажен народ, у которого есть Господь Бог его, и люди, которых избрал он в достояние свое», «милостью Господней наполнилась земля», «да убоится Господа вся земля» и «наполнится вся земля славой его; да будет и будет», «пусть поколеблется пред лицом его вся земля», «в псалмах воскликнем ему, что Бог – великий Господь, великий царь во всей земле», «восклицайте Господу, вся земля», «узнайте, что он – Бог наш, он сотворил нас, а не мы себя», «воспойте Господу, вся земля», «восклицай Богу, вся земля», «пусть поклонится тебе вся земля и пусть поет тебе, пусть же поет имени твоему, Всевышний», потому что ты, Господи, «один Всевышний по всей земле», «весьма превознесся над всеми богами», «я познал, что велик Господь, и Бог наш превыше всех богов», «велик Господь, весьма славен, страшен более всех богов», «Господи, Господь наш, как величественно имя твое по всей земле!», «вознесись на небеса, Боже, и по всей земле слава твоя», «каково имя твое, Боже, такова и похвала твоя до концов земли», «упование всем концам земли и находящимся далеко в море», «услышь и посети все народы», «и узнают, что имя твое Господь, и ты один Всевышний по всей земле», «воскресни, Боже, суди земле, ибо ты наследуешь все народы», «блажен тот, кого ты будешь наставлять, Господи, и закону своему научишь его», «мне иноплеменники покорились», «да постыдятся все кляняющиеся истуканам, хвалящиеся идолами своими», «ибо не отринет Господь людей своих и достояния своего не оставит», но «послал слово свое, исцелил их и избавил их от гибели их», «чтобы сказали избавленные Господом, который избавил их от руки вражеской и из земель собрал их с востока и запада, и севера, и моря; блуждали в земле безводной», «терпя голод и жажду; душа их в них изнемогла. Воззвали к Господу, когда затужили; от бед их избавил их и вывел их на правильный путь», «ибо благословение даст дающий закон», потому «превознесут его в церкви человеческой и на собрании старейшин восславят его» «и поклонятся ему все цари земные», и «всякое дыхание пусть славит Господа». <...>

Об азбуке пермской

Не только ведь святым крещением просветил он их, но и грамоты удостоил их, и книжную мудрость даровал им, и письменность дал им, когда неизвестную азбуку пермскую сочинил и, написав множество книг теми письменными буквами, дал им то, чего они испокон века не имели. Ведь до крещения пермяки не имели своей грамоты и не знали письменности, и вовсе не ведали, что есть книги, а были у них лишь сказители, что сказки сказывали о начале и о сотворении мира и об Адаме, и о разделении народов. И прочее пустословили, и больше лгали, чем истину говорили. И так век свой и все годы свои растратили. Но Бог, милостивый человеколюбец, который устраивает все на пользу людям и не оставляет рода человеческого без разумения, но всячески приводит к разумению и спасению, который пощадил и помиловал людей пермского народа, поставил и дал им, как прежде Веселиила в Израиле – и «исполнил мудрости и умения», – так и этого Стефана, мужа хорошего и благоговейного, и послал его к ним. Он же создал им новую грамоту – пермскую азбуку, сложив, составил. И когда это произошло, многие из людей видели, слышали и удивлялись, не только жившие в Перми, но и в других городах и землях, особенно же в Москве дивились, говоря: «Как он умеет сочинять пермские книги и откуда ему была дана премудрость?» Другие же говорили: «Это воистину новый философ». Прежде был называемый Константином Кирилл Философ, который создал славянскую грамоту из тридцати восьми букв. Так вот и этот составил <азбуку> числом в двадцать четыре буквы, уподобляя по числу букв греческой азбуке, одни буквы по образцу греческих письмен, другие же – по звукам пермского языка. Первая же буква в ряду – «аз», как и в греческой азбуке.

Прежде же всех грамот была еврейская грамота. С нее списали греческие грамотеи. Затем после них – римская и многие другие. Спустя много лет – русская. После же всех – пермская. В еврейской азбуке название первой буквы «алф», в греческой азбуке название первой буквы «алфа-вита», а в сирийской – «альф-бе», а в угорской – «афака-васака», а в русской – «аз», а в пермской – «а-бур». Чтобы не по одной называть, добавляется буква. Много же есть грамот и много азбук. А вот названия букв пермской азбуки: а, бур, гай, дой, е, жой, зата, зита, и, коке, лей, мено, нено, во, пей, рей, сий, тай, цу, черы, шуя, е, ю, о.

Некие же скудоумные сказали: «Для чего же созданы книги пермской грамотой? Ведь и до этого издавна в Перми не было грамоты, таков обычай: издавна не имели они у себя грамоты, и так прожили без нее свой век. Теперь же, при окончании лет, в последние дни, к исходу счета седьмой тысячи <лет> еще и ввиду малого времени, лишь за 120лет до скончания века грамоту задумывать! Если и нужно это, то больше подходила русская, готовая грамота, которую можно было передать им и научить их. Ибо это была книжная письменность, которую издавна и по обычаю имели у себя такие народы, как еврейский, эллинский, римский». Что следует им говорить или что подобает им отвечать? Ведь очевидно, что мы учимся по Писанию, а не как-либо иначе. В Писании же, однако, есть следующее. Если от Адама первозданного буду говорить, сын которого Сиф, – то он первый научился еврейской грамоте. Затем от Адама до потопа прошло 2242года. После потопа же было столпотворение, когда разделились народы, как и написано в Бытии. А как разделились народы, так же разделились между народами и нравы, и обычаи, и установления, и законы, и умения. Как вот, говорю, есть народ египетский, которому досталось землемерие. А персам и халдеям, и ассирийцам – астрономия, звездочетство, волхвование и колдовство, и прочие суетные искусства человеческие. Евреям же – святые книги, поскольку они научены <грамоте>, той грамотой и Моисей потом писал о создании всего мира книги Бытия, в которых написано, что Бог сотворил небо и землю, и все, что на ней, и человека, и прочее все по порядку, как написано в Бытии. Эллинам же досталась грамматика и риторика, и философия. Но первоначально эллины не имели у себя грамоты на своем языке, а были вынуждены свою речь записывать афинской грамотой, и было это много лет. <...>

Как много лет многие эллинские философы собирали и составляли греческую грамоту и едва создали, посредством больших трудов и долгого времени едва сложили! Пермскую же грамоту один чернец сложил, один составил, один сочинил, один старец, один монах, один инок, Стефан, говорю, вечно памятный епископ. Один единовременно, а не за долгие времена и годы, как они. Но один инок, один-единственный и уединившись, один уединенный, один, единого Бога призывая на помощь, один, единому Богу молясь и говоря: «Господи Боже, премудрости наставник и разума податель, неразумных учитель и нищих заступник, утверди и вразуми сердце мое и дай мне слово отчее, чтобы тебя прославлял во веки веков».

И так один инок, помолясь единому Богу, и азбуку составил, и грамоту создал, и книги перевел за малое число лет с Божьей помощью. А те многие философы – за много лет семь философов едва азбуку создали, а 70 мужей мудрецов перевод выполнили, перевели книги, с еврейского на греческий язык перевели. Потому думаю, что русская грамота почтеннее эллинской, ибо создал ее святой муж, Кирилла имею в виду Философа, а греческий алфавит – эллины некрещеные, язычники, составляли. Потому также и пермская грамота, которую создал Стефан, лучше эллинской. Там – Кирилл, здесь же – Стефан. Оба этих мужа были хороши и мудры, и равны в мудрости. Оба одинаковый, равный подвиг явили и предприняли, и для Бога оба потрудились – один ради спасения славян, другой же – пермяков. Как два сияющих светильника, народы просветили. Какой похвалы были они достойны? «Ведь память, – сказано, – о праведниках с похвалой бывает», и, «когда славят праведника, радуются люди». Ибо они Бога прославили, и Бог их прославил, ведь «славящих меня, – сказано, – прославлю». Но Кириллу Философу часто помогал брат его Мефодий – грамоту ли складывать, азбуку ли составлять, книги ли переводить. Стефану же не нашлось никакого помощника, – только единый Господь «Бог наш, прибежище и сила, помощник в скорбях, охвативших нас силой».

Если кто скажет слово против пермской грамоты, хуля ее и говоря, что не самым лучшим образом составлена азбука, что следует ее улучшить, – тем еще скажем вдобавок: и греческую грамоту тоже многие исправляли – Акила и последователи Симмаха, и многие другие. Диво ли готовое исправлять? Легче ведь в дальнейшем поправить, чем начать сначала и создать. Ибо если кто спросит греческого книжника, говоря: «Кто вам грамоту создал или книги перевел, и когда это случилось?» – то редкие из них могут дать ответ, и немногие знают. А если спросишь русских грамотеев, говоря: «Кто вам грамоту создал и книги перевел?» – то все знают и быстро отвечают, говоря: «Святой Константин Философ, называемый Кириллом, – он нам грамоту создал и книги перевел с греческого языка на русский с родным своим братом Мефодием, который был впоследствии епископом моравским. Когда же было это? В царствование Михаила, царя греческого, царствовавшего в Царьграде, при патриархе Фотии, в годы Бориса, князя болгарского, и Растица, князя моравского, и Костеля, князя блатенского, в княжение великого князя всей Руси Рюрика, язычника и некрещеного, за 120 лет до крещения Русской земли, а от сотворения мира в год 6363». И если спросишь еще пермяка, говоря: «Кто вас избавил от рабства идолослужения и кто вам грамоту создал и книги перевел?» – то с чувством и с радостью скажут и с большим старанием и усердием ответят, говоря: «Добрый наш дидаскал Стефан, всесторонне просветивший нас, во тьме идолослужения сидящих. <...> Один Господь Бог Израилев, имеющий великую милость, по которой возлюбил и нас, помиловал нас, даровал нам своего угодника Стефана, и он перевел нам книги с русского на пермский язык». Когда же все это было, в какое время? Не так давно, а, как думаю, от сотворения мира в году 6883 в царствование Иоанна, царя греческого, в Царьграде царствовавшего, при архиепископе Филофее, патриархе Константина-града. В Орде же и в Сарае над татарами тогда Мамай царствовал, но не вечен был. На Руси же – при великом князе Дмитрии Ивановиче; архиепископа же, митрополита в те дни на Руси никакого не было, а ожидали митрополичьего пришествия из Царьграда, кого Бог даст. Таковы те дары, которые даровал Бог земле Пермской, так вера начиналась, и зло из людей изгонялось, так они приняли крещение, так грамоты удостоились, так христиан прибывало, так словесное стадо пополнялось, так «виноградник Господа Саваофа» хорошо цвел, плодом добродетели изобилуя, так порядок церкви Христовой должным образом укреплялся, и православие цвело.

Епископ же Стефан, видя людей своих, крестящихся и обращающихся к Богу, и утверждающихся в вере, радовался о них, и за это благодарно прославлял Бога доброчестный этот отец, не себе угождая, но многим, чтобы себя спасли. Как-то однажды, желая испытать своих людей и узнать, твердо ли они уверовали, более же желая укрепить или просветить их в вере, сказал им: «До сих пор «молоком кормил вас, но отныне уже твердой пищей должно мне вас кормить и черствой пищей вас питать». Ныне же «покажите мне сперва делами вашими веру свою». Если крепко уверовали, то примите ныне знамение в подтверждение веры. И если кто из вас желает быть верующим и мудрым, большим, более всех, и хочет быть <лучшим> из всех и более всех любовь ко мне иметь, пусть разыщет и узнает, если где проведает о скрываемом кумире, – в своем ли дому или у ближнего соседа, или где в ином месте, тайно скрытом, – пусть, найдя, вынесет его на люди перед всеми и, усердствуя в вере, своими руками его сокрушит. И если кто это сделает, того я больше всех полюблю и похвалю, и одарю». Они же, услышав это, старались один вперед другого где-нибудь узнать и отыскать скрываемого кумира, чтобы кому-либо, опередив <других>, первым показать свое старание. И было удивительно видеть, что происходило тогда между ними: если бы кто <из них> и хотел, лицемеря в вере, свой кумир скрыть, то не мог, ибо сами за собой смотрели, ведь каждый соблюдал себя, чтобы прежде не обличил его другой. Но и сами промеж себя были изрядными доносчиками: знали ведь тайны друг друга, будучи друг другу соседями. И по этим причинам напоследок очистились их дома, и окончательно освободились от кумиров, и всецело пребывали в вере с женами и детьми.

Был епископ Стефан сведущ в книгах. Будучи украшен этой добродетелью, делом и словом мог он противостоять идолослужителям и обличать спорящих с ним. Был он и большим знатоком книг, и все, что кажется трудным и остается непонятным в Священном Писании, мог легко разъяснить и хорошо растолковать. Этот дар имел он от Святого Духа, так что изумлялись многие люди и удивлялись такой Божьей благодати, данной ему. Среди и между неверующих был он один в наши годы выдающийся толкователь, один дидаскал слов апостольских и пророческих и хорошо толковал речи пророков и предсказания. Только одного его из многих помнят. И милостыню любил подавать, устраивать угощение странникам, нищим и гостям. Сколько раз, привозя многократно ладьями зерно из Вологды в Пермь, все это расходовал не на что-то иное такое, что себе самому на пользу, – а лишь для надобностей странников и приходящих, и всех прочих нуждающихся. И как прежде Иосиф в Египте был пшеницедателем и людей прокормил, и насытил их в дни голода, так и этот, насытивший людей, был новым хлебодателем. Но он здесь и более Иосифа Прекрасного был. Ведь Иосиф кормил людей одним только зерном, и не даром еще, а за плату каждому продавал. Этот же, должным образом все устроив, без платы отдавал и каждому даром отдавал. Как пророк Исайя сказал: «Те, кто не имеет хлеба, пойдите купите и ешьте без серебра и без платы – почему продаете хлеб ваш?» Иосиф только тела одни насытил, этот же не только тела накормил, но и души их насытил – учением, говорю, Божественного Писания, двойной пищей: тела – едой из плодов земных, душам же <дал> учение, которое есть плод уст. И так двояко кормил людей и насытил их в голод. Голод же, говорю, не только когда нет хлеба, но когда и другой голод настает, не меньший первого – когда совсем не слышно слова Божия. И так была та земля в те дни двояким голодом охвачена, двойную и пищу получила. «Не хлебом ведь, – сказано, – единым жив будет человек, но всяким словом, исходящим из уст Божьих». И еще: «Готовьте не пищу тленную, а пищу, пребывающую в жизни вечной». Вот почему предлагалась не только видимая осязаемая трапеза, но и духовная предоставлялась: всегда Божественное поучение, и до еды, и во время еды, и после еды произносился псалом, и после питья – песнопение. Часто он устраивал большое угощение многим странникам и гостям, и пришельцам, приплывающим и отплывающим, и не давал им уйти просто так, как случалось, но всякий пришедший прежде у него бывал и у него благославлялся, и у него ел и пил, и от него принимал наставление и учение, и угощение, и поддержку, и от него принимал молитву, и, благословения удостоившись, с тем отправлялся в предстоящую дорогу, а Бог наставлял Стефана на спасение многим душам.

Когда же приблизилось время его преставления, кажется за два месяца или за три, или более, созвал он новокрещенных пермских людей и собрал их вместе, желая дать им обычное наставление, вернее же – последнее наставление, и обратился к ним, говоря: «Братья, отцы и дети, мужи пермские. Мы должны благодарить и благословлять Бога Отца, Господа нашего Иисуса Христа за нашу веру и за ваше обращение и крещение. <...> И вот сейчас настает уже время моего ухода. Пусть это будет вам известно. Если кто подумает, будучи маловерным, а лучше сказать – зловерным, задумает уйти из света в тьму, захочет отступить от «Бога живого», захочет отречься от веры христианской и то, что создано, вновь разрушит, – на это что можем сказать? Только то, что чист я от этого, и пусть это не на мне будет, и пусть сам он за себя даст ответ в Страшный День Судный или будет без всякого ответа. Ибо я силы свои исчерпал и множество божественных слов сказал и все, что должен был совершить, совершил. И устал уже, уча их, не давая покоя челюстям моим. Утомился, крича. Умолкла гортань моя <...>».

Наставил людей и благословил, и молитву сотворил, и ушел. Ведь когда входил впервые в землю ту, начиная учить, молитву сотворил и, уходя, вновь молитву сотворил: и начиная, и окончивая, и совершая – все молитвой заключал и знаменовал. И так отправился из земли Пермской в Москву. Когда же пришел конец годам жизни его, и настало время его ухода, и приспел час преставления его, в те дни случилось ему приехать в Москву к митрополиту Киприану. Ибо был он ему люб, и тот очень любил его. К нему постарался долгий и большой путь проделать из-за неких дел священнотайных и церковного управления, и церковных правил, и прочих необходимых вопросов, существующих для спасения людей. И тогда привелось ему в Москве, поболев несколько дней, преставиться. Подобало ему, по апостольскому слову, хорошо потрудившемуся в труде воздержания, и общей природе долг отдать. Но перед преставлением его, когда он лежал на одре болезни и болел, посещали его братья – одни стояли вокруг него, другие же сидели перед ним, даже сам великий князь приходил посетить его, и многие бояре многократно его навещали, и так он здесь болел.

Поучение

В один же из дней позвал он своих священников и ризничих, и иподьяконов, и всех, кто приехал с ним из земли Пермской, и сказал им: «Братья, слушайте слова из уст моих. Отпускаю вас ныне назад в землю Пермскую. После моего ухода пойдите и скажите им, новокрещеным людям пермским, и всем ближним и дальним – возвестите им мои слова, что им завещаю: в письме ли написав или устно сообщив, скажите им, что слышали и видели. Ибо хочу сказать уже последнее слово, к которому впоследствии более ничего уже не добавлю, потому что постигнет меня кончина, и пришел день, и приблизился час, и приспела година. Но поскольку добрую проповедь следует держать до последнего вздоха, скажите от меня людям такими словами: «Вот я ухожу от вас и в дальнейшем более не буду жить с вами. Вот я иду по пути моих отцов, куда и все пошли. Вот я умираю, как и все живущие на земле. Внемлите, люди мои, закону Божию. Вслушивайтесь в самих себя, дети. Бодрствуйте и молитесь. Стойте в вере неколебимо. Будьте мужественны. Пусть будет крепко ваше сердце. Будьте тверды верой. Берегитесь еретиков. Остерегайтесь разрушителей веры. Блюдите себя от настающих церковных расколов и подступающих раздоров. Храните себя от всякой пагубной ереси. Берегитесь вашего прежнего идолопоклонства. Пусть никто не прельстит вас злыми словами. Ибо знаете, братья, сколько пережил я печали, сколько мучений перенес в земле Пермской и сколько пострадал в стране той, утверждая веру, устанавливая крещение, твердо давая Закон, всегда заботясь, день и ночь моля Бога, чтобы он открыл мне дверь милосердия, чтобы принял молитву мою, чтобы спас людей своих. Бог же человеколюбец не отверг моей молитвы, но исполнил мою просьбу, привел людей к вере, и вот вы сегодня все крещены. И вот ныне, братья, предаю вас Богу и слову его благодати, способному вас укрепить и сохранить, и спасти. В дальнейшем же, братья, стойте в вере крепко, неколебимо <...>"».

О преставлении

И недолго побеседовав с ними о душеполезном и все хорошо определив и распределив, и все предуготовив и устроив, и все направив, простер затем ноги свои на ложе своем, и братья предстояли и канон положенный пели и славословили, и сам он обращал к братьям некие немногие слова – одному из пресвитеров кадилом с ладаном покадить велел, другому же молитву отходную проговорить, иным же канон на исход души прочесть. И было еще на устах его благодарение, и вместе с ним молитва сходила с уст его, и подобно некоему желающему спать или начинающему дремать сладким сном, тихо и безмятежно испустил он дух. Преставился ко Господу на 4-й неделе по Великом дне, когда бывает праздник Преполовения Пасхи. <...> 26 апреля постигла епископа смерть, в месяце апреле взяла смерть Стефана. Епископ означает «посетитель», и «посетителя» посетила смерть. Он бросил тело, словно шкуру, и, словно одежды, тело совлек. От тела отошел, к Господу перешел, бежал от житейского многомутного моря, не имея никаких житейских приобретений. Ибо в праведной жизни был воспитан и праведно пожил на земле, а умер – и соединился с умершими отцами и праотцами, дедами и прадедами. Тело земное оставил и с радостью отдал душу Господу, созидателю душ и сеятелю добра. Добрый наш поборник веры перешел от сей жизни к тамошней. Уснул во Господе сном вечным и перешел от труда к покою, по Иову, говорящему: «Смерть есть для мужа покой». Отдохновение принял от трудов и подвижничества, ушел, оставив тленную эту жизнь, кратковременную, преходящую и скоротечную, и <на месте> не стоящую. Отправился туда, где плата по делам, где «награда по трудам его». Ко Господу отошел, которого полюбил смолоду, ради которого на земле подвизался, которого и перед нечестивыми исповедал, которого и в чужих землях проповедовал, в которого и верить научил. И когда он преставился, собралось на его проводы великое множество народа – князья, бояре, игумены, попы и горожане, и прочие люди, и проводили его с честью, отпев над ним положенную надгробную службу, предали могиле честное его тело, похоронили его в славном городе Москве, в монастыре Святого Спаса, в каменной церкви, по левую сторону от входа в церковь. И многие, скорбя, горевали о нем, вспоминая добродетельную его жизнь и душеполезное его учение, и благонравные обычаи его. Более же всего стадо его о нем горевало, новокрещеный народ пермский.

Плач пермских людей

И когда пришла к ним эта весть, возвестили им, говоря: «Придите, новокрещеные пермские общины, и узрите, и услышьте, что учитель ваш удалился от вас, ко Господу отошел, а вас сиротами оставил. Мы же сами очевидцы, служившие при его преставлении, которое наши глаза видели и наши руки осязали. Как болел он в Москве, так там и преставился, там и похоронен был с честью. Если же не верите нашим словам, и кажется вам речь наша ложью, то придите и увидьте ризы его и ризницу его, и книги его, и прочие его вещи». Они же, когда услышали о преставлении его, зарыдали со слезами и в тоске сердечной кричали, в печали горько оплакивая, и все начали говорить: «Горе, горе нам, братья. Как же остались мы без доброго господина и учителя? Горе, горе нам. Как же лишены были доброго пастуха и наставника? О, как же был отнят у нас податель великого добра? О, как же лишились очищающего наши души и пекущегося о наших телах? И лишились мы прежде всего доброго заступника и ходатая, что был для нас ходатаем к Богу и к людям: Богу ведь молился о спасении душ наших, а перед князем о печалях наших и об облегчении, и о благе нашем ходатайствовал и заботился. Перед боярами же, перед начальниками, властелинами мира сего был нам усердным заступником, многократно избавлял нас от притеснений и неволи, и тиунских поборов и облегчал нам тяжкие дани. Даже сами новгородцы-ушкуйники, разбойники, были уговорены его словами нас не грабить. Ныне же и то, и то потеряли и всего лишились. К Богу не имеем усердного молитвенника, пред людьми же не имеем скорого заступника. О, как и откуда эта беда в нашей жизни? «Стали мы посмешищем для соседей наших», иноплеменников лопарей, вогуличей, югры и пинежан. О, епископ наш добрый, словно к живому, обращаемся к тебе. О, добрый подвижник правой веры. О, хранитель откровения священных тайн и богопроповедник, Бога нам проповедовавший, а идолов поправший. Истинный наш вождь и наставник. Проводник для нас, заблудших. Если бы золото потеряли мы или серебро, то вместо этого другое нашли бы, а тебя лишившись, другого такого не найдем. <...> Зачем же пустили мы тебя в Москву, чтобы ты там почил! Лучше было бы нам, чтобы была могила твоя в нашей земле, перед нашими глазами, чтобы было немалое облегчение и хотя бы великое утешение в нашем сиротстве. И словно к живому, к тебе приходя, благословлялись бы мы у тебя и по успении, словно у живого, поминая твои Богом данные слова. Ныне же совершенно всего полностью лишены мы. Ибо не только тебя самого лишились, но и могилы твоей не удостоились. Отчего же такая обида нам от Москвы? Это ли правосудие ее, имеющей у себя митрополитов, святителей? А у нас был один епископ, и того к себе взяла, и ныне не имеем даже могилы епископа. Один он был у нас епископ, и был он нам законодатель и законоположник, и креститель, и апостол, и проповедник, и благовеститель, и исповедник, святитель, учитель, очиститель, посетитель, исправитель, исцелитель, архиерей, страж, вождь, пастырь, наставник, толкователь, отец, епископ. Москва ведь много архиереев имеет, изобилует, излишествует, мы же только его одного имели, да и его одного не удостоились и терпим скудость. <...> Хорошо же было бы нам, если бы рака с твоими мощами была у нас, в нашем краю и в твоей епископии, а не в Москве, не в твоей земле. Ибо не так будут тебя почитать москвичи, как мы, не так восславят. Знаем ведь мы их, тех, что навешивали на тебя прозвища, отчего некоторые называли тебя Храпом, не разумея силы и благодати Божьей, имеющейся в тебе и через тебя. А мы бы тебе должную честь воздали, поскольку мы твои должники, поскольку мы твои ученики, поскольку родные твои дети, поскольку через тебя познали Бога и гибели избежали, через тебя от бесовского обмана избавились, крещения удостоились. Потому-то воистину должно нам тебя почитать как достойного прославления. «Ибо достоин, – сказано, – работник платы своей». Да как же сможем тебя по достоинству восхвалить или как тебя прославим, ибо ты совершил дело наравне с апостолами? Славит Римская земля обоих апостолов, Петра и Павла, почитает и славит Малоазийская земля Иоанна Богослова, а Египетская – Марка евангелиста, Антиохийская – Луку евангелиста, Греческая – Андрея апостола, Русская земля – великого Владимира, крестившего ее, Москва же славит и почитает Петра митрополита как нового чудотворца, Ростовская же земля – Леонтия, епископа своего. Тебя же, о епископ Стефан, Пермская земля славит и почитает как апостола, как учителя, как вождя, как наставника, как руководителя, как проповедника. <...> Ныне если и отнял ты, Господи, за наши грехи у нас епископа нашего, то «не отними у нас милости своей». Ибо ты дал нам его, ты же и взял назад, скажем словами Иова: «Господь дал, Господь же взял, как Господу угодно, так и было. Да будет имя Господне благословенно вовеки. Да будет слава Господня вовеки». «Благословенна слава Господня в святом месте его». Молитвами, Господи, твоего святителя, а нашего епископа, Стефана, его молитвами, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас. Аминь».

Плач церкви пермской, когда овдовела и оплакивала своего епископа

Когда же пермские люди печалились и горевали о своем епископе (есть у людей правило постоянно приходить в церковь, особенно же пребывающим в печали), услышано было ушами церкви, Пермской церкви, что епископ ее преставился. Почувствовала она печаль чад своих, услышала скорбь людей своих, когда услыхала глас плача их, и, услышав, пришла в большое смятение, и померкла красота ее. О, лютая эта весть, страшная и ужасная! Увы мне, весть эта пламенная и горькая, и печальная! Жалею тебя, пермская церковь, и еще раз скажу: жаль мне тебя! О, злополучная эта весть, открывшая церкви эту печаль! Кто скажет чадам церковным, что осиротели? Кто возвестит невесте, что овдовела? Когда же услышала церковь полную весть, что епископ ее умер, узнав это достоверно, пришла она в сильное волнение и большое смятение, и печаль смешалась с горьким рыданием. Оплакивает церковь пермская своего епископа и говорит: «Увы мне, увы мне! О, чада церковные, зачем утаиваете от меня то, что не утаится? Зачем скрываете от меня то, что не скроется? Где пребывает мой жених? Если говорите, что он преставился, и, более того, как вы сказали, московская церковь приняла его в свое хранилище, то почему же не последовали вы сынам Израилевым, которые взяли кости Иосифа Прекрасного из земли Египетской и принесли в Землю Обетованную, которую обещал Бог отцам их, Аврааму, Исааку, Иакову? И вы бы так же учителю, будучи у него в долгу, послужили. Почему не взяли его и не принесли в свою землю, в его епископию, в его церковь, которую ему Бог даровал, которую ему Бог вверил? Увы мне, жених мой, достойное украшение невесты и украшение песнопений, где ты пребываешь, где обитаешь, где почиваешь? О, как мне не скорбеть, если я лишена тебя? Оплакиваю себя, ибо лишилась тебя. Плачу о себе, ибо овдовела. Скорблю о чадах своих, ибо осиротели. Увы мне! Кто даст глазам моим слезы и голове моей воду, чтобы я плакала о женихе моем день и ночь, чтобы беспрестанно рыдала о вдовстве моем, чтобы вечно скорбела о сиротстве чад моих? Увы мне! Кого в рыдании моем призову на помощь? Кто мне поможет оплакивать? Кто мне слезы утрет? Кто мой плач успокоит? Кто меня в печали утешит? Епископа ли моего призову для утешения? Ему ведь дана была такая благодать, и он имел такую благодать – слово утешения, утешать печальных и сокрушенных сердцем, ибо «излилась, – сказано, – благодать из уст» его. Но однако уже нет его, ибо не слышу его голоса в церкви. Уста его молчанием затворились. Уста его не говорят. А данная ему «благодать», которая «излилась», отлетела прочь. Голос его умолк. Язык его перестал говорить. Учение его иссякло. Источник учения иссяк, и река высохла. Оскудело учение в Перми. Ибо не вижу лица его в церкви, не вижу глаз его в церкви, глаз церкви Христовой. Страдает от раны тело церковное, и отдельные члены его изнемогают в болезни. Чада церковные, в отсутствие врача, который бы исцелил вас, овцы резвятся, а волки наступают, и некому свистнуть, чтобы отпугнуть и разогнать волков в отсутствие пастыря. Плавает корабль духовный по житейскому морю, мечась туда и сюда, а кормчего нет. Великое сделалось безвременье в земле Пермской с преставлением епископа. Немалая беда случилась. Большая печаль людям. Великий плач и рыдание церкви пермской, ибо церковная опора рухнула, и столпа церкви не стало. Церковные основы поколебались, так что и сама церковь сотряслась. Еретики-волки, душегубы-разбойники, иноверцы вогуличи наступают. Рать еретиков наступает, и рать еретическая люто весьма вооружается на церковь, а нет воеводы, который бы их порицанием духовным сокрушил и разогнал, и рассеял, и разметал».

И от такой печали горько плачет церковь пермская, неутешно и скорбно рыдает и не хочет утешиться, ибо некому утешить ее. <...>

Плач и похвала пишущего инока

Я же, отче, господин мой епископ, хотя бы и после смерти твоей хочу вознести тебе хвалу – сердцем ли, языком ли или же умом – я, который порой, когда ты был жив, был тебе досадитель, ныне же – похвалитель; и некогда спорил с тобой о разных случаях или об ином слове, или о всяком стихе, или о строке. Но, однако, вспоминая ныне твое долготерпение и твое многоразумение и благопокорение, сам себя срамлю и стыжу, сам за себя краснею и плачу. Увы мне, когда было преставление твоего честного тела, тогда среди множества братьев, обступивших твой одр, меня, увы мне, не было, не удостоился последнего целования и последнего прощения. Увы мне, там меня не было, увы мне, какая преграда отделила меня от лица твоего? И я сказал: «Отвернулся я от взора очей твоих, а случится ли вновь созерцать, видеть тебя когда-нибудь? Уже ведь не смогу увидеть тебя когда-либо. Уже более не смогу увидеть тебя здесь в дальнейшем, ибо ты уже преставился, как сказано, я же, увы мне, остался для тягостных дней. Уже между нами великий рубеж возник. Уже «между нами великая пропасть утвердилась». Ведь и ты же, как тот добрый нищий Лазарь, почиваешь ныне на лоне Авраамовом, я же, окаянный, словно тот богатый, пламенем палим». Увы мне, богат я грехами; лишенный всего доброго и исполненный срамных дел, собрал я разнообразный греховный груз тлетворной страсти и духовного вреда. Все это скопив и собрав, создал себе сокровище. И, разбогатев этой мерзостью пагубно, люто, словно богатый в древности, будто пламенем, страстями телесными люто обжигаемый, кричу: «Остуди уста мои, охлади язык мой, будто перстом, влагой твоих молитв. Ибо жестоко страдаю, грехом сластолюбия, будто пламенем, опаляем. Но влагой своих слов остуди уста мои и молитвой целомудрия охлади меня. Угаси пламя страстей моих. Увы мне, кто мне пламя угасит? Кто мне тьму осветит? «Вот в беззаконии я зачат», и беззакония мои умножились, беззакония мои уподоблю морским волнам, помыслы же – лодкам среди встречных ветров. Увы мне, как проживу мою жизнь? Как переплыву «это море великое и пространное», простирающееся, печальное, многомутное, <в покое> не стоящее, волнующееся? Как проведу духовную ладью между волнами свирепыми? Как избавлюсь от бури страстей, мучительно погружаясь в глубину зла и глубоко утопая в бездне греховной? Увы мне, волнуясь среди пучины житейского моря, как же достигну тишины умиления, как же дойду до пристани покаяния? Но будучи добрым кормчим, отче, рулевым, наставником, выведи меня, молю, из глубины страстей. Поддерживай и помогай моему сиротству. Сотвори обо мне, отче, молитву Богу. Тебе ведь была дана благодать молиться за нас. Вот молитвы твои и добродетели твои были помянуты. Так, «имея дерзновение к Богу», преподобный, помолись и за меня. Ведь «я раб твой». Помню лишь любовь, которую ты имел ко мне, которой меня возлюбил, от которой за меня неоднократно прослезился. Хоть и умер ты, как к живому, к тебе обращаюсь, вспоминая прежнее любовное расположение, потому восславить тебя стремлюсь, но не умею. Ведь все, что произношу – убогие слова, ибо ничтожные, поистине ничтожные и полные невежества. Но, однако, прими их, отче честнейший, как отец лепет из уст бессловесного ребенка или будто от той убогой вдовы два медяка, монетки, две копейки, что превыше прочих были приняты – так и мою малую и ничтожную похвалу прими, приносимую и произносимую скверными и грешными устами. Да как же тебя нареку, о, епископ, или как тебя поименую, или как тебя назову и как о тебе провозглашу, или кем тебя посчитаю, или как к тебе обращусь, как восславлю, как воздам честь, как восхвалю, как расскажу и какую хвалу тебе сплету? Так кем же тебя нареку? Пророком ли, ибо ты пророческие прорицания истолковывал и предсказания пророков объяснил, и среди людей неверующих и непросвещенных был как пророк? Апостолом ли тебя поименую, ибо ты апостольское дело совершил наравне с апостолами, равный им образ имея, подвизаясь, стопам апостольским следуя? Законодателем ли тебя назову или «законоположником», что людям беззаконным дал закон и им, не имевшим закона, установил веру и «закон положил»? Крестителем ли тебя объявлю, ибо ты крестил многих людей, идущих к тебе для крещения?

Проповедником ли тебя провозглашу, поскольку, крича, будто глашатай на торгу, ты среди язычников громогласно проповедовал слово Божие? Евангелистом ли тебя нареку или благовестителем, что благовествовал в миру святое Евангелие Христово и дело благовестителя совершил? Святителем ли тебя поименую, поскольку ты высший архиерей, самый старший святитель, поставляя священников в своей земле, стоял над прочими священниками? Учителем ли тебя прозову, ибо ты учительски научил заблудший народ; и неверующих к вере привел, и людей, бывших язычниками? Да как же тебя еще назову? Страстотерпцем ли или мучеником, ибо мученически предался ты добровольно в руки людей, распаляющихся на мучительство, и, «будто овца среди волков», отважился на страдание, на терпение и на мучение? Хоть и не пролилась кровь твоя при мученической кончине, к которой ты приготовился, однако многократно угрожали тебе многие мученические смерти, но от всех от них избавил тебя Господь Бог. Ибо хоть и не вонзилось копье в твои ребра, хоть и не срубил меч твоей головы, однако по своему желанию и своей воле был ты мучеником. Многократно ведь хотели неверующие пермяки убить тебя, внезапно порываясь на тебя напасть, иногда с кольями, с палками, жердями и с большими дубинами, иногда – с топорами, иной раз – стреляя стрелами, порой же – зажигая возле тебя солому и желая так тебя сжечь, и многими способами задумывая тебя умертвить, но Господь Бог, Спаситель, спас тебя своим судом, который лишь ему ведом, единственный избавитель тебя избавил. Тот, о ком ты проповедовал, сохранил тебя для служения себе, ибо был ты ему еще надобен и полезен для благого дела. Да как же обращусь к тебе? Пастухом ли назову, поскольку пас ты Христово стадо христианское словесных овец на траве разума жезлом слов твоих на пастбище учения твоего, а ныне самого тебя, пастуха паствы, пасут на невидимой траве? Как назову тебя, о, епископ? Определю ли тебя как «посетителя», ибо ты посетил «людей страдающих», ибо ты посетил землю Пермскую, «посетил землю и напоил ее», «и напьются от обилия», то есть, напьются – станут мудрыми от слов книжных, слов учения твоего? Ты пермских людей посетил и просветил святым крещением. Врачом ли тебя поименую, ибо людей, дьяволом пораженных идолослужением, исцелил, а недомогающих телом, душой болеющих и духом недужных уврачевал? Как тебя назову, епископ? Отцом ли тебя нареку или наставником пермяков, ибо во Христе Иисусе святым Евангелием ты пермяков породил и православной вере научил, сделал «сынами дня» и научил быть «детьми света», и просветил святым крещением, ибо сыновья твои «родились» и ныне рождаются «от воды и Духа»? Да как же тебя еще нареку? Исповедником ли тебя исповедаю, поскольку исповедал ты Бога перед неверующими людьми? Ибо сам Спаситель сказал: «Кто исповедает меня перед людьми, того и я исповедаю перед Отцом моим, что на небесах». Воистину, хорошо ты услышал голос Христов, исповедал его в Перми перед людьми, и Христос, Сын Божий, исповедает тебя перед Отцом своим, который на небесах, перед ангелами и архангелами и перед всеми небесными силами. <...> Ибо Бог прославляет своих угодников, служащих ему верно. Тебя и Бог прославил, и ангелы восхвалили, и люди почтили, и пермяки восславили, иноплеменники покорились, иноверцы устыдились, язычники посрамились, кумиры сокрушились, бесы исчезли, идолы были попраны.

Да как же я, многогрешный и неразумный, следуя похвальным словам тебе, плетя слово и плодя слово, и думая словом почтить, и похвалу из слов собирая и получая, и приплетая, вновь говоря, – как еще тебя нареку? Вождем заблудших, обретателем погибших, наставником обманутых, руководителем ослепленных умов, очистителем оскверненных, искателем рассеянных, хранителем ратников, утешителем печальных, кормильцем голодных, подателем нуждающимся, наставником неразумных, заступником обиженных, усердным молитвенником, истинным ходатаем, спасителем язычников, проклиная бесов, ниспровергателем кумиров, попирателем идолов, служителем Бога, рачителем мудрости, любителем философии, вершителем целомудрия, творцом правды, толкователем книг, создателем пермской грамоты. Много у тебя имен, о, епископ, много имен ты стяжал, ибо многих даров был достоин, многими благодатями обогатился. Да как же тебя еще по-другому нареку, какие еще нужны тебе наименования, каких названий еще не хватило, чтобы восславить тебя? Хоть я и постарался произнести слова в похвалу тебе, непонятно, должен ли был я словами служить тебе, я, окаянный, убогий невежда, многогрешный среди людей и недостойный среди иноков? Как восславлю тебя, не знаю. Как выскажу, не разумею. Чем прославлю, не знаю. Поскольку же исполнился я великого непонимания, «ибо душа моя исполнилась бедствиями» и «многими отяготился я грехами», не могу по достоинству описать твою жизнь, благонравие и благое времяпрепровождение, слова и учение и дела рук твоих, и все остальное по порядку. <...> Доколе не остановлюсь в хвалебных словах? Доколе не прекращу начатого и пространного славословия? Ибо, сколько я ни пытался закончить речь, любовь к нему призывает меня к восхвалению и плетению словес, решил я, худший из всех, еще и «подобный извергу», написать о преподобном отце нашем Стефане, бывшем епископом в Перми. Я ведь «наименьшим был среди братьев моих» и худшим среди людей, и меньшим среди человеков, и последним среди христиан, и негодным среди иноков, и несведущим в словах.

Должно же уже заканчивать слово, но прежде прошу всех, кто в эти писания вникнет и раскроет, и прочтет, и послушает, и внемлет, и обдумает: господа мои, не удивляйтесь мне, окаянному, не кляните меня, грешного. Взываю к вашему братолюбию и любви во Господе. Вы, что прочитаете эти невежественные повествовательные писания, излейте за меня молитвы ваши к Богу, ибо я восхваляю жизнь святых отцов, увы мне, а сам нерадиво живу. Горе мне, говорящему и не делающему, учащему и не слышащему. И бесплодная, увы мне, я смоковница, «одни только листы» имею, одни только книжные листы переворачиваю и книжными только листами, написанным, хвалюсь, а плода добродетели не имею. Зачем только праздно хожу по земле? Потому и боюсь проклятия с казнью. Боюсь сказанного: «Вот уже у корня дерева топор лежит, всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь». Боюсь Господа, сказавшего: «Всякую ветвь, не приносящую у меня плода», «собирают и бросают в огонь, и она сгорает». Боюсь сказанного апостолом: «Не слушатели Закона правы будут, но исполнители». Потому добрым словом прошу вас и с умилением припадаю, и со смиренномудрием молю, крича: «Не презирайте меня, окаянного, если случилось мне где-то написать «речь зазорную» и неукрашенную, и нестройную, и неискусную». Мне же кажется, что ни одно слово не является удовлетворительным или же подходящим и полезным, а все убого и исполнено невежества. Но хоть и неумело что-то было написано, однако кто-нибудь лучший и более мудрый во Господе сможет это составить и как следует поправить, неукрашенное украсить и нестройное построить, и неискусное разукрасить, и неоконченное окончить. Подобает же окончить слово и более не мудрствовать или украшать, не умея, для исполненных любомудрия, разума и высших и больших нас умом. Мне же, однако, полезнее умолкнуть, чем расстилать паутинную пряжу, словно нити паучьих сетей плести. Но не осудите моего невежества. Если же об этом продолжил повествование и продлил речь, то не от мудрости, а от невежества постарался это высказать, словно младенец, лепеча перед своими родителями, или, словно слепой стрелок, стреляя невпопад, – так и я совершенно скудоумный, не различающий даже ни левой руки своей, ни правой. Принудил свою неученость, будто забыл, увы мне, грехи свои и поистине неизлечимые свои струпья, простирая недостойную свою руку, открывая прескверные свои уста, отважился на это и принудил себя. И просто прошу вас, от мала до велика, сотворить за меня молитву к Богу, чтобы, оканчивая слово вашими молитвами, смог бы я сказать: «Слава тебе, Господи, все создавшему, слава тебе, создателю Богу, слава «давшему» нам Стефана «и назад взявшему», слава вразумившему его и умудрившему, слава укрепившему его и наставившему, слава посетившему тем самым и просветившему Пермскую землю, слава спасающему род человеческий, слава «желающему всех людей спасти и в истинный разум привести», слава «давшему мне жизнь», чтобы я это написал, слава Богу за все, слава Отцу и Сыну и Святому Духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».