Ночное путешествие Мухаммеда в Храм Иерусалимский и на небо

Сочинение студента казанской духовной академии 9-го учебного курса (1858–1862 г.) Ефима Малова.

Ночное путешествие Мухаммеда из Мекки в храм Иерусалимский и отсюда на небо.

«Да будет прославлен тот, который переносил своего раба ночью от священного храма (в Мекке) к храму отдаленному¹ (в Иерусалиме), коего окрестности мы благословляем, чтобы показать ему наши чудеса. Действительно Он (Аллах) слышит и видит все».²

Это единственное в коране место, которым Мухаммед указал на свое ночное путешествие в храм Иерусалимский и которое доселе приводится в подтверждение того же мусульманскими учеными, как неоспоримое доказательство. Но удивительно, что в подтверждение небесного путешествия Мухаммеда, которое имеет важное значение в глазах всех почти мусульман, нет у мусульман ни одного слова из небесного корана, начертанного на «предвечных таблицах».

Не смотря на различные неприятности, которые потерпел Мухаммед, а с ним вместе и друзья его от большей части народа, отвергнувшего это небесное путешествие, лжепророк Мухаммед нигде не сказал того, что Архангел Гавриил принес ему какой-либо откровенный стих для убеждения неверующих этому знаменательному путешествию. Поэтому путешествие Мухаммеда на небо основывается единственно на предании.

Прежде нежели мы начнем разбирать оба эти путешествия, которые имеют важное значение во всех биографиях Мухаммеда, припомним обстоятельства, предшествующие этому чудесному путешествию, чтоб видеть, не имели ли они какой-либо внутренней связи с этим событием и не заключали ли в себе возможности этого явления в жизни Мухаммеда. Потом рассмотрим самое путешествие и, по возможности, укажем на его следствия, на суждения о нем ученых мусульман и наконец раскроем противоречия исторические и не сообразности этого путешествия с началами и требованиями здравого разума.

Известно какие были обстоятельства у Мухаммеда прежде нежели он выдал в свет свое путешествие. В 10 год своего посольства он лишился дяди Абу-Талиба, лучшего своего патрона. Спустя немного после этой утраты, Мухаммед оплакал смерть своей жены Хадиджи. Первый, при жизни своей, защищал Мухаммеда от всех его противников, хотя сам не принял ислама. Последняя сильно полюбила его и предалась ему еще с того времени, когда он, обиженный судьбой, был сиротою. Она первая с клятвою поверила ему на слово, когда он назвал себя посланником Божиим, как свидетельствует об этом арабский историк Абуль-Феда.³ И Абу-Талиб, и Хадиджа были, следовательно, всего более необходимы в жизни Мухаммеда и только влиянию этих лиц Мухаммед обязан счастливым ходом большей части своей жизни. Таким образом с потерею этих личностей неминуемо должна была произойти перемена как во внутренней жизни Мухаммеда, так и в обстановке его, или в жизни противной ему партии. Действительно, мы видим из истории, что Мухаммед должен был теперь бороться с корейшитами, которые еще более озлобились против Мухаммеда, не видя близь него прежнего его покровителя; эта борьба была для Мухаммеда более внутренняя, чем внешняя. Занятый постоянно мыслью об избавлении от своих врагов и перебирая в голове своей средства к своей обороне, Мухаммед, и без того уже болезненный эпилептик,⁴ совершенно терялся, запутанный трудными обстоятельствами. Он не видел выхода из этого положения. Теперь вопрос: как выйти из этого положения – постоянно преследовал его. Психологические наблюдения над душой показывают нам, что человек и в сонном состоянии, большею частью, бывает занят тем же, чем занимался и в бодрственном и, замечено, что человек всегда решает во сне в свою пользу то, чего не мог решить в состоянии бодрственном.

Говоря это, мы хотим отнести ночное путешествие Мухаммеда в Иерусалим и на небо к сновидениям. Что касается до религиозной обстановки этого сновидения, то она легко объясняется деятельностью Мухаммеда во время бодрствования и предыдущими его мыслями о божественном, будто бы, призвании. Посольство, на которое Мухаммед претендует, без всякого сомнения, должно было иметь в сновидении еще более важности и значения в его собственных глазах. И вот он видит себя среди ангельского мира семи небес высшим или первым лицом, пред которым все прочие личности ничего не значат и все отдают ему должные почести. Тем легче будет принять это путешествие за сновидение, когда мы, хотя кратко, рассмотрим всю обстановку его; потому что даже от поверхностного взгляда не скроется отсутствие логики, знания истории, знания природы, особенно обнаружится недостаточность ясного и полного сознания в лице, разыгрывающем главную роль в этом путешествии. Мы с твердым убеждением признаем за сновидение это путешествие, когда увидим всю странность в описании различной обстановки и личностей, составляющих предмет этого путешествия. Мы убедимся, что все, что рассказывает Мухаммед о своем путешествии, могло быть только произведением сонного воображения и производной фантазии. При помощи этих-то способностей Мухаммед так быстро переносится от одного неба на другое и видит такие предметы, коих никогда не представлял и не представит мир действительный. И так перейдем к краткому⁵ обзору самого путешествия.

Начнем описание путешествия с того пункта, с которого отправился некогда в страну небожителей лжепророк Мухаммед. При этом описании мы не намерены останавливаться на подробностях этого путешествия, а коснемся только тех предметов, которые особенно поразят наше внимание и потребуют для себя некоторого объяснения. В одну ночь, самую тихую и ничем невозмутимую, Мухаммед был пробужден Архангелом Гавриилом, который явился в человеческом виде, в одеждах, унизанных перлами и вышитых золотом. Для того, чтобы взять Мухаммеда с собою, Гавриил привел откуда-то белую, крылатую кобылицу, престранную по своей форме. Фигура лица этого животного была человеческая, тело лошадиное, хвост павлина. По причине блеска и быстроты это животное называлось «Эль-бурак» или молния.

На этой-то молниеносной кобылице Эль-бурак, Мухаммед отправился сначала в храм Иерусалимский. На этом пути Мухаммед и Гавриил сделали только две станции: они спускались на гору Синай и в Вифлеем, почтить молитвою с двумя поклонами эти священные места. Когда дорога была кончена, Мухаммед слез с лошади и привязал ее около храма Иерусалимского к какому-то кольцу.⁶ В самом храме Мухаммед встретил Авраама, Моисея и Иисуса Христа и молился с ними. После довольно продолжительной молитвы Мухаммед и Гавриил возносятся на первое небо по лестнице, которая образовалась из света и была спущена на основный камень (шакра) святилища – на камень Иакова.⁷

После того как Архангел Гавриил постучался в двери серебряного неба и доложил с кем он идет, их впустили и здесь Адам приветствует Мухаммеда, как величайшего из своих сынов и первейшего из пророков. Особенно заинтересовал Мухаммеда на этом первом небе белый петух, необыкновенной вышины, так что гребень его касался второго неба, которое было на 500 лет пути от первого.⁸ Этот петух и другие птицы этой породы пели «аллилуйя!»

На втором, стальном небе приветствует Мухаммеда, подобно Адаму, Ной.

На третьем небе, из драгоценных камней, Мухаммед видел ангела, у которого расстояние между глазами было на 70 тысяч дней пути.

На четвертом небе, из чистейшего серебра, был ангел величиною на 500 дней пути.

На пятом, золотом небе, приветствовал Мухаммеда Аарон. Здесь же видел Мухаммед ангела мстителя. Лице этого ангела казалось медным, в руке держал он огненное копье, из глаз его сверкала молния. Он сидел на троне, окруженном пламенем, пред ним лежала куча раскаленных докрасна цепей.

На шестом небе, из прозрачных камней, находился великий ангел, составленный из огня и снега так, что ни огонь не гаснул, ни снег не таял. Здесь же Моисей, увидя Мухаммеда, огорчился при мысли, что этот последний больше введет на небо мусульман, чем сколько Моисей сам ввел из евреев.

На седьмом небе встретил и приветствовал Мухаммеда Авраам. Достаточно сказать об одном из обитателей этого седьмого неба, чтобы иметь понятие и о прочих обитателях его. Здесь был ангел, превосходивший величиною целую землю, он имел 70 тысяч голов, каждая голова – 70 тысяч ртов, каждый рот – 70 тысяч языков, каждый язык говорил на 70 тысяч наречиях. Ангел этот, снабженный таким обильным количеством голов, гремел хвалу Высочайшему на всех наречиях. После того как Мухаммед осмотрел это дивное создание, он увидел дерево Sidrat–Лотос. Ветви этого дерева были более, чем расстояние между небом и землею. Ангелы в таком числе, как песок морской, пели под тенью этого дерева. Листья древа были подобны ушам слона. На ветвях порхали тысячи птиц и пели избранные стихи из корана. Каждое семенное зернышко этого дерева заключало в себе гурию или небесную молодую деву, которая предназначена для блаженства мусульманина. Из-под этого дерева текут четыре потока, из коих два – Нил и Евфрат.

На этом же небе Мухаммед видел дом молитвы, подобный Каабе. Этот молитвенный дом находился на 7 небе, прямо над меккскою Каабою; 70 тысяч ангелов ежедневно посещают его, и в то самое время, когда прибыл к этому молитвенному дому Мухаммед, случился обход ангелов вокруг него; Мухаммед присоединился к ангелам и обошел с ними небесный молитвенный дом 7 раз.

Наконец Мухаммед возносился еще выше 7 неба и приближался уже один, без Архангела Гавриила, к трону самого Аллаха. Лице Божие было закрыто 70 покрывалами. Аллах положил одну свою руку на плечо Мухаммеда, а другую ему на грудь и говорил с Мухаммедом долго и дружески; в продолжении своей беседы Аллах сказал Мухаммеду 99 тысяч слов;⁹ сделал ему некоторые наставления, предоставил некоторые привилегии, преподал правила для ежедневной молитвы. После всего этого Мухаммед спустился опять на 7 небо, встретил здесь оставленного Архангела Гавриила и вместе с ним спустился в храм Иерусалимский, сел на Эль-Бурака и в мгновение ока был уже опять на том месте, с которого поехал в путь по семи небесам.

Вот краткое содержание того рассказа о ночном путешествии, которое передано было Мухаммедом и в последствии записано¹⁰ в преданиях мусульманских.

Посмотрим, какие следствия на современников произвел этот рассказ Мухаммеда.

Следствия, непосредственно происшедшие от рассказа Мухаммеда об этом путешествии, были не совсем благоприятны для самого Мухаммеда. Первые из его друзей нашли этот рассказ столь невероятным, что даже убеждали Мухаммеда вовсе не обнародовать его. Мухаммед отверг этот совет своих приверженцев; он как бы забылся и не звал, что с ним происходило. Видение и действительность мешались в голове его. Он снова повторяет подробности своего путешествия и своего вознесения на небеса пред мусульманами и корейшитами. Но это нисколько ему не помогает. Странное его похождение естественно породило глубокое сомнение и недоверчивость. Он видит поднявшуюся бурю насмешек над собою. Многие из его учеников оставляют Ислам и его проповедника.

После такого недоверия к обстоятельству, которое должно было, может быть, по расчетам самого Мухаммеда, так много обезопасить его в будущем, Мухаммед расстроил бы, как замечает один ученый,¹¹ и дальнейшие свои планы, если бы Абу-Бакр не был порукою истинности рассказа. Мухаммед наградил Абу-Бакра за это легковерное доверие к нему тем, что назвал его «siddik», что означает человека прямой (искренней) веры. Пример Абу-Бакра не остался без последователей: многие переменили свои убеждения. рассказ Мухаммеда о его путешествии возбуждал различные мнения. Мнения ученых мусульман особенно различны относительно вознесения на небо, как различны были убеждения и самих современников этих событий. Большая часть мусульманских толковников утвердительно говорят, что путешествие из храма Мекки в храм Иерусалимский было действительное и в доказательство действительности ссылаются на первый стих 17 главы корана, считая кяфиром, т. е. неверным того, кто стал бы отвергать действительность этого путешествия.

Что же касается до вознесения Мухаммеда на небо, то большинство толкователей является на противоположной стороне, именно большая часть ученых мусульман утверждают, что этого вознесения вовсе не было, и если допускают его, то не более как видение. Надобно, впрочем, заметить, что мусульманские ученые, не находя в коране ясного свидетельства о путешествии Мухаммеда на небо, не клеймят отвергающего оное поносным именем «кяфира» т. е. неверующего. Вот что читаем мы на это в книге «Рисаляи-Азиза»: кто отвергает мирадж –ночное путешествие Мухаммеда в храм Иерусалимский, тот да будет «кяфир» – неверный; потому что сказано: если кто отвергнет путешествие от святилища (в Мекке) до святилища, отдаленного (в Иерусалиме), тот есть неверный, но если кто отвергнет путешествие на верх (на небо), тот, как говорят ученые, не будет не верующим. Другие же, напротив, более ревностные и слепо преданные Мухаммеду, утверждают, что это вознесение Мухаммеда действительно совершилось вместе с его телом и что, следовательно, это было вовсе не видение, а действительность.

Присоединим к этим суждениям ученых мусульман мнение историка XIV в. Абульфеды об этих путешествиях. Этот историк, который в отношении к чудесам является более умеренным, говорит: «путешествие пророка Аллаха от Мекки до Иерусалима в одну ночь и его вознесение на седьмое небо относятся различными авторами к различным эпохам. Не соглашаются также и в том, действительно ли пророк совершил это путешествие, или это было одно только видение».

Не смотря на все эти воззрения, некоторые из мусульман придают вообще этому путешествию Мухаммеда такую важность, что считают оное самым сильным доказательством, ручающимся за божественность посольства их лжепророка, признают это путешествие одним из самых разительнейших чудес, совершенных для Мухаммеда всемогуществом Божиим. Но очевидно, что все эти мнения должны иметь какие-либо основания. Самое разногласие или различие в воззрениях предполагает уже и самое различие оснований. Поэтому рассмотрим основания, вследствие которых происходят те или другие мнения об этих обстоятельствах в жизни Мухаммеда. В подтверждение путешествия Мухаммеда в храм Иерусалимский приводят, как уже было сказано, первый стих 17 главы корана, и это свидетельство корана, казалось бы, должно обезоружить всех противников; но эти последние не замедлили явиться и заподозрить действительность и этого путешествия, по известным причинам, коих мы коснемся в последствии.

За тем указывают на возлюбленную супругу Мухаммеда Аишу, которая, будто бы, не видала его на своей постели в ту ночь, в которую долженствовало совершиться путешествие. В тоже время и другие ссылаются на туже Аишу, утверждая, что этого путешествия не было, и что Аиша объявила, что в показанную ночь тело Мухаммеда оставалось совершенно спокойным и что ночное путешествие, следовательно, совершалось только в духе, было просто видением.

Другие утверждают подлинность, а вместе и чудесную кратковременность этого путешествия тем, что Мухаммед так скоро возвратился из этого путешествия, что успел предотвратить совершенное пролитие воды из кружки, которую едва не опрокинул крылом своим Архангел Гавриил, отправляясь с Мухаммедом в далекий путь и что постель Мухаммеда не успела остынуть во время путешествия. Наконец указывают на то, будто патриарх Иерусалимский подтвердил посещение Мухаммедом храма Иерусалимского, подтвердил в то время, когда находился в Константинополе у императора Ираклия, когда к этому последнему явились послы от Мухаммеда с приглашением принять ислам.

Постараемся теперь показать, в какой степени достоверны свидетельства эти и согласны ли они с историей.

Начнем опять с исходного пункта путешествия, именно с постели Мухаммеда. В доказательство действительности путешествия указывают на Аишу, которая, будто бы, утверждала, что тела Мухаммеда не было на постели в ту ночь. Но действительно ли это правда? Одно уже то, что и противная партия приводит в свидетельство туже самую Аишу, заставляет нас обратить особенное внимание на это свидетельство.

Что касается до указаний на Аишу, то здесь прежде всего заметим, что одного лица недостаточно для засвидетельствования такого важного события; скорее можно согласиться с партией противной, потому что на их стороне выступает в свидетели еще другое лице, именно Моавия, неразлучный компаньон Мухаммеда. Следовательно, Аиша и Моавиа отвергли этот факт. Свидетельство двух лиц, искренно преданных Мухаммеду, очень важно; их голос, как голос людей ближайших к Мухаммеду, должен иметь значительный авторитет. Вероятно, в указаниях на Аишу заключается какое-либо историческое неведение, а потому при решении мы должны обратиться к истории и в частности к хронологии. Но и здесь трудно определить время с точностью; потому что самые предания разногласят между собою в определении времени этих событий. Мы будем следовать летосчислению более общепринятому. Так все принимают, что Мухаммед, будучи 25 лет, женился на Хадидже, которой тогда было 40 лет.¹² Проживши с нею 25 лет, он лишился её на 50 г. своей жизни. Хадиджа умерла на 65 году от роду. Полагают, что её смерть случилась в месяц рамазан; самый год смерти легко определится, если мы знаем, по крайней мере, год рождения Мухаммеда.¹³ Таким образом, если Мухаммед родился в 571 году по PX, то значит вступил в супружество с Хадиджею в 596, лишился её в 621 году.

Теперь очевидно, что год смерти Хадиджи упадает почти на самый год рассказа Мухаммеда о своих путешествиях. Но в год смерти Хадиджи Мухаммед только еще сосватал Аишу и не был еще женат на ней. Лишившись Абу-Талиба и в след за ним любимой Хадиджи, Мухаммед, спустя не много дней после понесенных несчастий, обручился с Аишею, которой тогда было 9 лет. На это последнее обстоятельство мы приведем слова самой Аиши, помещенные в «Инсан Алийюн» и «Хамис». «Когда мы пришли в Медину, – говорила она, – мы остановились у Хазрадита Гарита, я была тогда больна лихорадкой и лишилась своих волос. Однажды, когда я лежала в постели и некоторые из подруг находились при мне, подошла ко мне моя мать и велела мне встать. Я следовала за ней до дверей дома, не зная, чего она хочет от меня; потом она взяла несколько воды и вымыла мне лице и голову. Затем она повела меня в комнату, где находилось много женщин. Они приветствовали меня миром и благословением. Женщины эти не много принарядили меня и представили меня пред посланника Божия. Я была тогда девяти лет».¹⁴

Другие историки еще менее говорят в пользу тех, которые опираются на Аишу при доказательстве действительности путешествия Мухаммеда, полагая, что он сосватал Аишу в 7 или 8 лет.¹⁵ Принимая все это в соображение, необходимо допустить, что между обручением и самым браком Мухаммеда с Аишею еще прошло сколько-нибудь времени; потому что этого промежуточного времени требовали и самые обстоятельства, в коих находился тогда Мухаммед, только что лишившийся любимой жены, требовал того самый обычай и особенно – болезнь Аиши. Нужно было подождать браком, по крайней мере, когда Аиша более иди менее оправится от своей болезни. К тому же, если допустить, что Аиша была тогда 7 или 8 лет, то необходимо предполагать, что брак Мухаммеда с Аишею был гораздо спустя после обручения: потому что Аиша была еще слишком молода для супружеской жизни, была еще, можно сказать ребенком. Шпренгер, в самом деле, говорит, что Аише, дочери Абу-Бакра, было шесть лет, когда 50-летний Мухаммед влюбился в нее.¹⁶

Справедливо поэтому утверждают, что окончательный брак Мухаммеда с Аишею последовал довольно уже после обручения, именно на 54 году жизни Мухаммеда, следовательно, в 625 году по PX.

Таким образом допустивши, что Аиша сделалась супругою Мухаммеда на 54 году¹⁷ его жизни и, следовательно, спустя целые два года после того как происходило путешествие Мухаммеда, мы очевидно приходим к тому заключению, что Аиша в 11-й год посольства Мухаммеда, в год его баснословного путешествия, не могла еще быть женою Мухаммеда, не могла видеть, когда ночует Мухаммед у себя на постели и когда нет, и, следовательно, ничего подобного не могла и рассказывать. Ученые мусульманские, указывая на Аишу, заподозривают себя и самое событие, поставляя его в очевидное противоречие с историей.

Пойдем далее за Мухаммедом. Он рассказывает, что Эль-бурак был привязан около храма Иерусалимского к какому-то кольцу, к коему привязывали его и прежние пророки. Но что это за кольцо и где оно было, история ничего не говорит нам об этом; тогда как по замечательности этого кольца ни один историк не преминул бы записать о нем на страницах своей истории в память и поучение потомства.¹⁸

Равным образом история не говорит также и о том, точно ли ездили на этом Эль-бураке и другие пророки. Вместе с этим возникает еще вопрос: в какой храм путешествовал Мухаммед? Указать на храм Воскресения мы не имеем права; близь него никакого кольца не было, а особенно не имеем права указывать на храм Воскресения потому, что в 1 стихе 17 главы корана употреблено в этом случае слово, которое вовсе не означает храма Воскресения. В коране читаем «мечеть Акса», под каковым выражением мусульмане понимают тот храм Иерусалимский, который построен был Соломоном. Но можем ли мы допустить существование храма Соломонова во времена Мухаммеда? Из истории мы знаем, что первый храм, построенный за 1012 лет до PX., был сожжен (4Цар. 25:9.) после 423 летнего существования, посланным от Навуходоносора Навузарданом в 589 году до РХ.¹⁹

После плена Вавилонского (536–515) храм был восстановлен, хотя не в таких размерах, как первый. Но и этот второй храм сожжен был Титом,²⁰ сыном Веспасиана в 70 году по PX. От этого храма не осталось камня на камне. Но путешествие Мухаммеда было уже в 622 году по PX и, следовательно, рассказ Мухаммеда в прямом противоречии с историей.

Надобно заметить, что и самые современники предлагали Мухаммеду подобный вопрос, желая знать, точно ли Мухаммед посещал какой бы то ни было храм Иерусалимский. Мухаммед поставлен был вопросом современников в сильное затруднение. Как бы то ни было, путешествие происходило ночью... и Мухаммед вероятно, ничего не сказал бы на требование своих современников, если бы не поспешил вывести его из этого трудного положения Аргангел Гавриил. Он тотчас же представил пред взоры Мухаммеда верное изображение храма Иерусалимского, так что Мухаммед, смотря на этот невидимый для других рисунок, заставляет убедиться сомневающихся. Признать эту услугу со стороны Архангела Гавриила для Мухаммеда, мы не имеем ни нужды, ни основания. Не имеем нужды потому, что и сам Мухаммед мог бы заметить более или менее вид храма: около него он привязывал Эль-бурака, в самом храме он молился довольно продолжительное время. Мог заметить хотя некоторые предметы в храме, потому что ото было возможно при том ярком свете, который наполнил храм от световой лестницы, спущенной в него с первого неба. Не имеем основания, потому что Мухаммед находился в своем путешествии «с телом», как говорят мусульмане, следовательно, имел физическую возможность рассмотреть храм, так как все органы, необходимые для наблюдения над предметами внешнего мира были при нем и в естественном состоянии. Мухаммед и сам подтвердил это своим рассказом о других обстоятельствах, случившихся с ним еще на пути к Иерусалиму. Так Мухаммед слышал на пути с правой и левой стороны голоса, взывающие к нему о кратковременной остановке, и не останавливался только потому, что это было не в его воле. Видел также девицу, удивительной красоты, украшенную всею роскошью земли; заметил даже, как она кивала ему своею головою и приятно ему улыбалась. Таким образом, если принять эти факты, то услуга

Архангел Гавриил для Мухаммеда вовсе излишен и, следовательно, сказав об этих подробностях, Мухаммед противоречил сам себе; потому что в одно время, на всей быстроте молниеносного полета, он замечает даже улыбку на лице девицы, в другое время, даже гораздо продолжительное, он не в состоянии был заметить даже общего очертания храма Иерусалимского. Такая наблюдательность Мухаммеда живо напоминает нам известную басню нашего баснописца Ив. А. Крылова «Любопытный»

А видел ли слона? Каков собой на взгляд?

Я чай, подумал ты, что гору встретил?

Да разве там он?

Там.

Ну, братец, виноват. Слона-то я и не приметил!

Но в предании не сохранилось того, как именно описывал Мухаммед храм Иерусалимский по модели, представленной Архангелом Гавриилом, что также очень подозрительно. Вероятно, Мухаммед опасался и здесь грубых ошибок и благоразумно умолчал о подробностях Иерусалимского храма. Очевидцы храма могли обличить его в обмане.

Остается рассмотреть еще свидетельство Ахмет-ибн-Юсуфа, указывающего на Патриарха Иерусалимского, который, будто бы, подтверждает действительность посещения Мухаммедом храма иерусалимского. Ахмет рассказывает, что когда послы Мухаммеда пришли в Константинополь к императору Ираклию и приглашали его принять ислам Мухаммеда, то в это самое время, будто бы, находился у Ираклия Патриарх Иерусалимский. Этот Патриарх подтвердил, говорит Ахмет, когда речь была о путешествии Мухаммеда, что в то время, на которое упадает путешествие, не могли затворить на ночь дверей храма Иерусалимского, не смотря на все усилия сторожей. Дверь была не затворена. На утро, когда Патриарх пришел освидетельствовать храм, заметил в одном углу храма отверстие... а вне храма следы Эль-бурака и сказал: «действительно, дверь не осталась бы не подвижною, если бы пророк не был на молитве».

Чтобы сказать что-нибудь в защиту или опровержение такого свидетельства Ахмета, которое считается очень сильным между мусульманами, необходимо обратиться к истории.

В седьмом году хиджры, т. è. в 629 г. по PX. Мухаммед отправил посольство к Императору Ираклию.²¹

Некоторые из историков говорят, что в 629 году Ираклий отправился из Константинополя с древом Креста Господня и в том же году был во Иерусалиме.²² Это было последующему случаю.

В начале VII столетия по PX персы, а вместе с ними покровительствуемые ими иудеи, назначили 615 год временем совершенного истребления христиан во всей Палестине. Действительно в указанном году, в исходе мая месяца, персидские полчища устремились на Галилею под предводительством кровожадного Румизана, этого царского вепря. Христиан, скованных отводили в рабство, ими населяли болотистые места около рек Тигра и Евфрата. Евреи скупали христиан у персов и умерщвляли их собственными руками. История утверждает, что под ножом злостных фанатиков погибло 90 тысяч христиан. Иерусалим был взят, церкви поруганы и ограблены, орудия страданий Христовых пленены. Персидский полководец силою овладел церковью Воскресения Христова, построенною Константином великим на Голгофе; в сем храме хранилось драгоценнейшее для христиан сокровище – Крест, на котором распят был Господь.

По сказанию истории крест Христов сберегаем был в ковчеге из чеканного серебра, под замком; ключ от замка наладился всегда у патриарха; самый ковчег для большей предосторожности знаменован был патриаршею печатью. Из желания ли представить персидскому царю это сокровище без всякого повреждения, или по чувству страха – предводитель персов не посмел коснуться священного ковчега, не разломал печати и не потребовал даже ключей от ковчега. Животворящий Крест представлен был Хозрою в том виде, в каком был пленен; Сначала ковчег был в Армении, в замке, в соседстве с городом Гандзаком (нынешний Тавриз, иначе Тебриз), наконец он был отнесен в самую глубину Персии.

Император Ираклий, обезопасив спокойствие своей империи договорами с соседними королями, вознамерился возвратить Животворящий Крест Христа Спасителя из плена. Праздник св. Пасхи 622 г. был назначен сроком отбытия экспедиции в персидские владения. К предпринимаемому делу император Ираклий приготовлялся как к торжественному и глубоко религиозному подвигу: пребыванием в уединении, молитве и посте. Зиму 621 и 622 годов Ираклий провел в одной обители...

Надлежало заняться устроением управления империи на время отсутствия. Старший сын Императора Ираклия – Константин назначен был главным правителем государства при содействии сановников; во вновь учрежденном совете заседали: патриций Бонус, главный начальник оставшихся войск и патриарх Сергий...

Наконец армия и флот были готовы. Выступление было отложено до апреля. Приобщившись св. тайн в Софийской церкви, император отправился в гавань с чудотворною иконою Христа Спасителя.... Император сел на корабль, и флот направился в Черное море к устьям реки Фазиса, в Мингрелии. Рядом побед войска Ираклия проложили путь к столице персидских царей – Ктезифонту. Хозрой боялся показаться в столице и с толпою жен своих переходил из дворца во дворец, искал убежища в хижинах поселян. В довершение бедствий старший сын его Сирой возмутился против отца, и Хозрой умер в темнице от руки убийц, нанятых родным сыном. Ираклий утвердил на престоле персидском Сироя, пощадил Ктезифонт, заключивши с персами мир....

Итак, Персия побеждена; Животворящий Крест возвращен. Обратное шествие императора чрез Армению и Малую Азию в Константинополь было не иное что, как ряд торжеств, окончившихся в церкви св. Софии. Духовенство, Сенат и весь народ поспешили на встречу на другой берег Босфора, в Хризопуль (Скутари). Император вступил на берег европейский в предместье Константинополя – Сиках; 14 сентября 628 г. Ираклий восседал на колеснице, впереди несён был Животворящий Крест в ковчеге. После торжества в столице, Ираклий пожелал лично вручить Иерусалиму возвращенную святыню, с первыми днями весны следующего года, Император предпринял путешествие в Палестину; в Иерусалиме, среди бесчисленного стечения христиан из Сирии и Египта, он вступил на Голгофу, неся на раменах своих Крест Христа Спасителя.... Прежде нежели ковчег с Крестом положен был во храме Воскресения, патриарх засвидетельствовал, что святыня осталась неприкосновенною.²³

Но у других летописцев мы находим, напротив, другое. Именно, что Ираклий прямо из Персии путешествовал во Св. град в 628 еще году, как это утверждают Зонар, Феофан и другие.²⁴ Которому же мнению следовать, тому ли, что император путешествовал в Иерусалим в 629 году, или мнению тех, которые указывают на 628 год?

Время отбытия Императора Ираклия из Константинополя не трудно определить, если мы возьмем во внимание некоторые обстоятельства из этого путешествия. Так, Никифор, изображая торжество Воздвижения Честного Креста, присовокупляет: «δευτερα δε ην ινδιχτων ινδικτιων, ηνιχα ταυτα επραττετο»,²⁵ а второй индиктион начинался с 1-го сентября 628 года. Следовательно, заключает Вейль, Ираклий путешествовал в Иерусалим, но только не весною 629 года, а осенью 628.²⁶ Что путешествие Ираклия из Константинополя было действительно в 628, а не в 629 году, на это мы находим прямое указание в летописях Барония в том месте, где описываются эти события. Вот что читаем мы в этих летописях: «По смерти Хозроя, Сироес, сын его, вся, якоже обещася Ираклию, исполни: пленников римских всех отпусти и с ними Захарию Патриарха Иерусалимского. Древо Креста Святаго с великою честию отдаде, его же из ковчега не токмо изъяти, но и воззрети на него персы не смеяху. Итак заключено, якоже бе, цело отдано, никогда же отверсто, и отнюдь не вредимо: еже в Константинополь Ираклий посла, а Сергий Патриарх во Влахернах положи е. Потом же сам той же кесарь во Иерусалим проводи».²⁷

Из этих слов видно, что Св. древо Креста было в Константинополе, где был свой Патриарх Сергий, и ни слова не упоминается о Патриархе Иерусалимском Захарии, именно не говорится, был ли он в Константинополе. Сказано, что и Захария получил свободу; но находился по освобождении из плена в Иерусалиме, как покажут нам последствия. Видим также, что в летописях Барония выставлен 627 год. Вероятно этот год уже оканчивался, потому что, продолжая описание тех же самых событий, он говорит, что «кесарь Ираклий из Константинополя пойде в Иерусалим, хотя тамо древо Креста Святого поставити, откуду оное персы взяли было и за победы великие, яже прия от руки Божия, благодарение воздати. Егда же во Иерусалим прииде с великим множеством, в кесарской порфире, златом и бисерами украшенной, сам неся же древо оное святое на гору Голгофскую в Церковь, но не возможе с ним, чудесе ради Божия, поступити, яки бы его кто на месте держал. Тому егда вси удивляхуся: Захария епископ рече: царю…»²⁸

Таким образом мы видим, что выставлен в летописях Барония 628 г. Значит император Ираклий совершал путешествие в 628 году и в этом же году был в Иерусалиме, где встретил его и Патриарх Захария.

Можно привести еще одно обстоятельство в подтверждение того, что Ираклий совершил свое путешествие в Иерусалим действительно в 628 году. Именно, в тех же летописях Барония и под тем же самым годом мы читаем: «исполнив же Ираклий обеты своя, яже Господу Богу отдаде, прохождаше страны восточные. А егда бе в Сирии в Едесе, изгна оттуду несториян, иже церквы православные похитиша. Сущу же ему в Иераполе во Фригии, прииде к нему весть, яко Сирой оный царь перский, иже отца уби, убиен бысть от Сарвара, иже такожде по 7 месяцех убиен бысть. А по нем Барразас такожде в 7 месяцев от Персов погибе..».

Из истории известно, что Сирой взошел на престол 25 февраля 628 года и царствовал только 7 или 8 месяцев. Ираклий получил известие о его смерти в Иераполе и получил так скоро, как только мог, а потому путешествие Ираклия также должно полагать в том же 628 году. Кроме того из официальной²⁹ депеши самого Ираклия, адресованной в Константинополь и помещенной в Пасхальной хронике (стр. 398–402) известно, что Хозрой был свергнут с престола и предан смерти Сироем в последний день февраля 628 года. Следовательно в этот год Ираклия не было в Константинополе, где читали эту депешу 15 мая 628 года.³⁰

Вообще из всех исторических свидетельств видно, что, по крайней мере, кесарь Ираклий в седьмой год хиджры был на востоке в Палестине. Теперь спрашивается: на какого же Патриарха указывает Ахмет-бен-Юсуф, когда мы видели, что Захария не был в Константинополе? А где принимал Ираклий посольство Мухаммеда, когда в седьмой год хиджры его не было в Константинополе? Все это кладет большое подозрение на самое даже посольство. Подозрение это еще более усиливается, когда мы примем во внимание то мнение большей части толковников мусульманских, по коему стих, составляющий содержание письма Мухаммеда к Ираклию, взятый из 3 глав. 57 ст. корана, явился уже в 9– году хиджры. Стих этот явился по случаю обращения к Мухаммеду одного христианского каравана из Наджрана в 9-м году хиджры, следовательно, два года спустя после посольства к Ираклию, поэтому этот 57 стих 3 главы корана не мог быть содержанием письма Мухаммеда к Ираклию, так как стиха этого в 7 год хиджры вовсе и не существовало.³¹

Ничего не встречаем мы о посольстве Мухаммеда к Ираклию и у византийских историков. Зонар, Кедрин, Феофан и Никифор ничего не говорят о нем. В летописях Барония ничего не упоминается об этом посольстве Мухаммеда, хотя мы видим там указания на посольства к Ираклию царя индийского и короля франкского и, следовательно, летописец на ряду с этими посольствами мог бы упомянуть и о посольстве Мухаммеда.³²

Если даже предположить, что посольство Мухаммеда встретило Ираклия где-нибудь в Палестине, то и тогда Патриарх Иерусалимский, положим, что он был у Ираклия в бытность у него послов Мухаммеда, не мог ничего говорить в пользу посещения Мухаммедом храма Иерусалимского; потому что Патриарх Захария находился с 614 года в плену у Персов и, следовательно, в год чудесных путешествий Мухаммеда – 622 году, не был в Иерусалиме, поэтому ничего не мог сказать из того, что навязывает ему Ахмет-бен-Юсуф.

Мы не можем принять ни одного свидетельства за истинное, если оно находится в прямом противоречии с историей. Поэтому свидетельство Ахмета, как не имеющее исторической достоверности, не имеет никакого авторитета. Оно при внимательном разборе, и без сличения с историей, легко может быть отвергнуто и здравым разумом. Так Ахмет-бен-Юсуф рассказывая, что двери храма Иерусалимского остались не затворенными, говорит, что каменное здание так надавило на двери, что не было никакой возможности притворить их, что подтвердили также и стражи церковные. Далее из рассказа Ахмета видно, что когда Патриарх Иерусалимский пришел свидетельствовать храм, то заметил в одном углу храма отверстие, а вне храма – следы Эль-бурака и заключил, «что, вероятно, у нас пророк творил молитву».

Но может ли здравый разум ограничиться такими заключениями? Отверстие и следы – что за несомненные признаки пророческого посещения? Если по отверстию и следам Патриарх узнал о посещении храма пророком, то разум необходимо должен допустить, что следы эти, как следы животного, на котором разъезжают Патриархи и Пророки, имели всеобщую известность, имели какие-нибудь признаки, по коим узнавали, что именно это следы Эль-бурака, а не другого животного. Если же так, то прежде всего и естественнее всего заметить эти следы стражам церковным; они и в продолжение этой ночи должны были бы, если не видеть, то по крайней мере, чувствовать, что-либо особенное. Но стражи, обязанные наблюдать за целостью храма, и особенно при растворенных дверях, ничего не видят, ни отверстия, ни следов. Все это никак не могло успокоить пытливый ум человеческий. Если же следы имели в себе какую-либо особенность, то здравый разум опять необходимо требует дознания и спрашивает: кто и когда подметил эту особенность в следах Эль-бурака и кому указал на них, как на истинные следы этого животного? На все подобные вопросы мы напрасно бы стали искать ответа в истории.

Таким образом указания Ахмет-бен-Юсуфа на Патриарха Иерусалимского, как указания адвоката, вовсе недобросовестны, явно вымышлены и поэтому унизительны для самого пророка. Ахмет-бен-Юсуф, желая, по своей ревности, услужить Мухаммеду, еще более только обнаружил недействительность самого путешествия Мухаммеда. Так всегда оправдывается то положение, что истина всегда сама себя защищает, также как ложь обнаруживает и обличает себя.

Все повествование о Патриархе Иерусалимском и его мнимом свидетельстве оказывается чистою сказкой, ни на чем действительном не основанною.

Перейдем к критическому разбору небесного путешествия Мухаммеда. Предварительно надобно заметить, что мусульмане предупреждают всякую недоверчивость пытливого ума, который бы потребовал свидетеля на это важное событие в жизни Мухаммеда, говоря, что здесь не может быть свидетелей между Аллахом, открывающим свои тайны Мухаммеду и этим последним, как приемлющим оные. Такое положение относительно вознесения Мухаммеда на небо, мусульманские ученые подкрепляют еще тем, что ставят это вознесение в параллель с чудесным по истине восхищением апостола Павла на третье небо, где также не могло быть свидетелей.

Как христиане смотрят на восхищение апостола Павла, как на Божественное чудо, уверившее всех в апостольском достоинстве, которое подрывали у апостола Павла некоторые противники, так и мусульмане приводят путешествие Мухаммеда на небо в доказательство божественного посланничества своего лжепророка, как одно из самых разительнейших чудес, совершенных для него всемогущим Богом.

Из сопоставления мусульманами этих двух событий параллель действительно выходит; но она исчезнет, когда мы разберем восхищение апостола Павла и вознесение Мухаммеда: мы убедимся, что эти два соименные, можно сказать, события диаметрально противоположны.

Прежде нежели начнем рассматривать эти события в жизни Св. Ап. Павла и лжепророка Мухаммеда, сделаем некоторые замечания, именно: Бог, как Всемогущее Существо может, конечно, сообщать свои тайны кому-либо из смертных или удостаивать их чудес, но не надобно забывать с одной стороны того, что должны же быть какие-нибудь начала, на основании которых можно было бы, без всякого недоумения, признать что-либо за действительное чудесное действие Божие, никак не смешивая оное с дивными в своем роде вымыслами фантазии или произведениями сонного и болезненного воображения.

С другой стороны, при рассматривании действия, выдаваемого за чудесное, не надо забывать и того, что не всякого человека всемогущий Бог удостаивает своего общения. Поэтому мы должны допустить какие-либо данные и в самом человеке, которые бы привлекали к человеку особенное расположение Божие или близость Его к нему и содействовали бы самой восприемлимости человека к Божественному. Словом, разум наш, на основании своих законов, очевидно требует, чтобы на стороне чуда и самого лица, выдающего оное, было какое-либо ручательство за его чудесность или сверхъестественность, требует, чтобы это ручательство было для него, хотя в некоторой степени, понятно и очевидно, иначе он не признает и отвергнет самое чудо. Или же, если мы будем слепо верить каждому рассказу, то никогда не отличим истинного события от ложного, вымышленного, не отличим истинного Пророка дли любимца Божия от друга сатаны.

Признаками истинного чуда должно признать высоту его или невозможность для простой силы, не укрепленной всемогущею рукою Божией, от которой только и могут совершаться чудеса; святость характера того дли другого чуда; сообразность чуда с законами и требованиями разума и природы, или высоту чуда над этими законами, но отнюдь не противоречие им. Ручательством же за достоинство лица всего естественнее признать чистоту жизни человека; возвышенность его характера и те или другие действия, совершаемые лицом, удостоившимся вдохновения; действия несомненно удостоверяющие в особенной близости виновника этих действий с Богом. Словом, признаками, уверяющими нас в божественном посольстве кого-либо, признают дела или плоды этого посланника: от плод их познаете их...

Итак, что же чудесного в восхищении св. апостола Павла на третье небо, и можно ли найти здесь какое-либо ручательство за чудесность этого восхищения? Из краткого рассказа самого апостола Павла (2Кор. 12:1–5) о восхищении, мы видим, что все в этом восхищении необыкновенно, возвышенно, согласно с требованиями разума и вполне гармонирует с величием Божиим. Мы замечаем, что св. апостол Павел, проникнутый совершенно силою Божией, не мог дать сам себе ясного понятия о своем собственном состоянии. «Знаю человека во Христе, – говорит апостол, – который назад тому четырнадцать лет (в теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке (только не знаю – в теле или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай».³³

Бог так приблизил к себе Апостола Павла, что этот последний, окрыленный силою Божией и одухотворенный Его Духом, не чувствовал на себе уз плоти и, восхищенный в рай, «слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать».³⁴

Но что разумел Св. Ап. Павел под третьим небом? Это объяснил нам сам же он, назвав это третье небо Раем. Никаких частностей он не передает нам ни о первом, ни о втором небе. Но под именем Рая все разумеют блаженное жилище, которое Всеблагий и любвеобильный Господь уготовал для любящих Его и творящих святую волю Его. Если же апостол Павел разумел под третьим небом такую высоту духовного блаженства небожителей, о которой ничего нельзя передать обыкновенным языком, то очень естественно заключить, что и под двумя первыми небесами он разумел также известные степени блаженства. Из слов его нельзя заключать, будто апостол разумел под небесами действительное существование материальных небес, что противоречит, как мы увидим после, и разуму, и науке. Но из того, что прямо и естественно вытекает из рассказа Апостола Павла о восхищении, разум ничего не находит несогласного с своими требованиями, ничего унизительного и недостойного Всемогущества Божия и таким образом признает это восхищение за действительно-истинное чудо.

Был ли Св. Апостол Павел достоин этого чудесного восхищения?

Апостол Павел имел душу истинно великую. Во всех случаях его жизни в нем виден всемирный проповедник небесных высот, учитель языков, совершеннейший образец нравственной чистоты, великий подвижник и страдалец. Великую душу этого посланника Божия Св. Иоанн Златоуст прекрасно сравнивает с небом и морем. «Не погрешит, – говорит он, – кто назовёт душу Павлову морем и небом: небом по чистоте, морем по глубине». Желает ли кто знать ближе жизнь и дела апостола Павла, тот пусть прочтёт его Послания. В них читатель может проследить всю доблестную жизнь апостола, узнать и подивиться всем делам, совершённым им при помощи благодати Божией, коей он был чистейшим сосудом. Читатель посланий апостола Павла может пройти все поприще апостольского его служения, видеть его узы и святую кончину. Узнавши жизнь и дела апостола, каждый может убедиться, до какой степени достойны внимания слова его: «умоляю вас: подражайте мне, как я Христу,»³⁵ – убедится наконец каждый и в том, как истинно апостол был достоин чудесного восхищения прежде самого восхищения и как оправдал всею своею жизнью избрание Божие и показал, что был того достоин.

Обратимся ко лжепророку Мухаммеду и рассмотрим его путешествие на семь небес. Мы уже описывали кратко это путешествие, а потому здесь обратим внимание на то, есть ли в нем что-либо действительно чудесное? Сами мусульмане признают здесь чудесным именно то, что Мухаммед сам возносился на семь небес; а не как Моисей, который получил закон на горе Синайской. Велик Мухаммед пророк наш, заключают они, что сам путешествовал пред лице Божие.

Мы с своей стороны скажем, что в путешествии Мухаммеда на небо скорее можно видеть странность, нежели чудесность, скорее фантастичность, чем действительность. Постараемся доказать это.

Прежде всего надобно сказать, что чудесность нисколько не ограничивается местом или временем. Предубеждение мусульман во взгляде на чудесность легко объясняется их недоразумением. Понятно, что Божественное осенение вовсе не требует того, чтобы человек для восприятия этого Божественного озарения, или для вдохновения возносился на седьмое небо, или путешествовал за несколько тысяч верст. Для Божественного осенения, как для самого Бога, нет никакого пространства и времени; оно равно может осенять везде и всегда: на горе или в долине, при громе ли и молнии или в тихом веянии ветра. Иногда так же почти рассуждают и мусульманские ученые. «Всевышний Аллах, – говорится в книге Рисаляи-Газизя – при объяснении свойств Божиих, отрешен и чист от вещей всего мира; поэтому сердца твоего не посылай ни вверх, ни вниз, т. е. Всевышний Аллах не имеет нужды в определенном месте; также не говори, что Всевышний Аллах на небе и на земле и не посылай сердца твоего; все это неверие».³⁶

Рассмотрим теперь, что это за семь небес, куда возносился Мухаммед и можно ли допустить их существование? Собственно говоря, никакого счисления небес допустить нельзя. Астрономия доказала, что небо есть не более как пространство, окружающее все планеты, а, следовательно, и нашу Землю. И куда бы не возносились мы, к звездам ли, к луне ли, мы никогда не достигнем неба:³⁷ оно будет над нами и под нами, но мы сами никогда не будем на небе. Но Мухаммед насчитывает семь небес; он видит, что каждое из семи небес устроено из того или другого металла или драгоценного камня. Особенно ясно высказал свое незнание Мухаммед при описании первого неба и видимых даже простыми глазами звезд. Астрономия ясно показала нам, что те или другие звезды отнюдь не металлические, равно как и небо, окружающее их, что звезды висят не на цепях золотых или серебряных, но премудро держатся каждая на своем месте при посредстве того великого закона природы, который известен под именем тяготения. Этим законом, открытым Ньютоном, объясняется движение всех светил небесных весьма просто – из начал механики.

Что же касается до семи небес Мухаммеда, то не заимствование ли это от иудеев, у которых действительно было мнение о семи небесах.³⁸ Если так, то Мухаммед отличил свои семь небес от иудейских только тем, что выдал их в более невероятной форме.

Мухаммед встречает на своих небесах различных, огромных по росту и странных по составу и форме, ангелов. Он рассказывает о неимоверном пространстве между глазами одного ангела и необыкновенной величине того или другого из них. Английские ученые, удивляясь обитающему на третьем небе Мухаммеда ангелу с расстоянием на 70 тысяч дневного пути между глазами, остроумно замечают, что Мухаммед забыл при этом свою арифметику – расстояние между глазами человека всегда относится ко всему росту человека, как 1 к 72; следовательно высота этого ангела должна быть гораздо выше расстояния всех семи небес в совокупности и следовательно этот ангел не мог поместиться ни на одном из этих небес.³⁹

Мы не будем далее разбирать критически подробностей этих семи небес Мухаммеда. Странность и неестественность в рассказе очень понятна. Мы видим из рассказа, что Мухаммед освятил путешествием на небо все то, что до него утверждал на земле. Но нельзя пропустить без внимания фамильярного собеседования Мухаммеда с Богом. Представленное Мухаммедом описание таинственной беседы с Богом и описание Самого Бога, кроме противоречий разуму, противоречит еще догматическому учению самих мусульман. Из догматических книг мусульман нигде не видно, чтобы лице Божие действительно было закрыто 70 покрывалами; Богословие их не допускает в Боге ни малейшей тени человекообразности. Сам коран говорит о Божестве только едином, вечном, неизобразимом духе, чуждом всех условий материи. «Нет Его (Аллаха), говорится в их вероучительной книге, на небе и нет Его на земле; Он отрешен от места и от времени... и Он да будет превознесен... Его нельзя изобразить и описать краской черною и белою; у Него нет членов; у Него нет головы, нет ушей, глаз, языка, вкуса, носа, рук, ног и Он изъят от всего подобного». Такое же точно учение о Аллахе мы встречаем и у других арабских писателей, которые представляют единого и вечного Аллаха не имеющим ни формы, ни фигуры, ни границ, ни пределов, ни членов, ни частей; потому что Он ни тело, ни материя».⁴⁰

Мухаммед рассказывал, как было замечено, что он во время беседы с Аллахом выслушал от последнего 99 тысяч слов. Какие это слова, Мухаммед не благоволил открыть прочим смертным этого; потому ли, что слова эти не относились к другим, или потому, что в памяти Мухаммеда не остался их смысл и утратилось их значение, а удержалось только бесполезное для каждого из мусульман количество их, не известно. Но разум человеческий, желающий во всем видеть цель и причину, не хочет оставить без особенных соображений, изысканий и приложений, и этого обстоятельства в столь многосложной обстановке путешествия Мухаммеда на небо. Разум спрашивает, что, если Мухаммед возносился, как признают сами мусульмане, на такое короткое время, что вода не успела пролиться из сосуда задетого, и едва не опрокинутого крылом Архангела Гавриила, то мог ли Мухаммед, как бы ни был быстр его полет, совершить так скоро свое небесное путешествие, на каждом из семи небес получать приветствия, рассматривать удивительных ангелов, принимать от Аллаха заповедь о ежедневной молитве, пять раз испрашивать отмены числа молитв от 50 до 5 и наконец выслушать 99 тысяч слов?

Не говоря о всем прочем, на одно последнее требуется времени, по крайней мере, 27,5 часов, полагая на каждое слово, выслушанное Мухаммедом от Аллаха по секунде. Таким образом на одно последнее обстоятельство требуется более суток времени и после этого говорить, что Мухаммед действительно физически возносился на небо и так скоро возвратился оттуда, значит допускать, что в одно и тоже время Мухаммед находился в физических отношениях и в тоже время отрешался от них, что невозможно. Это арабские философы называют: собранием, или соединением невозможных противоположностей.

Так разум человеческий убеждается в физической невозможности чудесного путешествия Мухаммеда, коего все факты находятся в прямом противоречии или с законами разума, или с законами природы. Но отвергать в чудесах физическую возможность мы не только не имеем права, но должны признаться, что это должно быть едва ли не первым требованием при определении того или другого чуда. Разум наш необходимо требует, чтобы и самые тайны Божии, низведенные в область человеческую, могли быть доступны человеческому знанию и были бы сообразны с здравым общечеловеческим смыслом, в противном случае, мы припишем всемогуществу Божию много такого, что вовсе недостойно этого всемогущества: потому что и Бог не все совершает, что может, а только сообразно с законами Его премудрости и благости. Только с допущением физической возможности мы можем определять действительность чуда и при помощи других условий ясно отличать оное от вымыслов фантазии. Сделаем общий взгляд на рассказ Мухаммеда о семи небесах. Все предметы этих семи небес Мухаммед представляет в чудовищных формах и гигантских размерах. Мухаммед как будто доказывает, что превосходство неба и духовного ангельского мира пред землею и людьми должно состоять только в драгоценности материала, в особенной силе, величине и какой-то уродливости. В рассказе Мухаммеда виден какой-то грубый материализм, совершенно поглощающий духовную природу всех описанных им семи небес; в тоже время заметна какая-то детская наивность: Мухаммед старался передать все, что должно представляться каждому высоким и величественным, в огромных размерах и от того рассказ его носит на себе печать дикой несообразности.

Человеческий разум, этот высший деятель души вашей, никак не может допустить существования таких материальных небес. Он не может стремиться к такому небу; он создан не для такого неба. Его небо – высочайшая, абсолютная истина, бесконечно совершеннейшее добро и невыразимо-чарующая красота, или что тоже – Существо, создавшее его. Вот небо человека, к которому он всегда должен стремиться и, стремление к которому вполне согласно с его природой и с его естественными требованиями. Никаких золотых и серебряных небес разум человеческий и наука, как результат разумных изысканий, допустить не могут и не имеют никакого основания признать за действительность путешествия Мухаммеда на небывалые небеса, тем менее могут признать это путешествие чудом.

Да и мог ли Мухаммед быть достойным какого-либо чуда? Имел ли он какие-либо особенные качества, уважая которые, другие могли бы верить, как его словам, так и особенно могли бы считать его действительно достойным особенного благоволения Божия, могли бы предположить действительно – истинное общение между ним и Богом? Словом, был ли Мухаммед достоин того, чтобы Бог открывал ему свои тайны чрез своего служителя – ангела и наконец, в довершение своей расположенности к своему любимцу, приблизил бы его чудесным образом пред трон свой?

Чтобы отвечать на эти вопросы, очевидно мы должны рассмотреть особенно главные факты из жизни Мухаммеда, в коих всего яснее выражался его характер.

Первоначальная жизнь Мухаммеда может составлять светлую сторону его характеристики. Честность в поступках к другим и в отношении к своему собственному поведению составляла главную и единственную, можно сказать, черту молодого его характера. Эта честность снискала Мухаммеду расположенность и уважение современников, которые прославили его за это в своих сочинениях.⁴¹

Заметить надобно, что характер Мухаммеда слагался более от влияния внешних обстоятельств, чем развивался внутренне. Так, положение черного камня и решение спора, возникшего по этому случаю между корейшитами, развивает в нем честолюбие. Жизнь у Хадиджи, торговые путешествия, доставившие Мухаммеду случай ознакомиться с различными религиями, брак с Хадиджею – все эти обстоятельства можно признать уже такими, в которых положено было начало другому направлению в характере Мухаммеда.

Далее, ознакомившись чрез иудеев с понятием единства Божия и с нравственно-религиозным состоянием своего отечества, Мухаммед начинает религиозно- государственную реформу. В Мухаммеде, как реформаторе, мы не долго видим прежний характер честности.

Со смертью Хадиджи нравственная жизнь Мухаммеда совершенно изменилась. Наконец, когда различные беглецы из Мекки и жители пустынь сделали его способным выступить против Абу-Суфьяна, начальника врагов его корейшитов, тогда изменился характер и самой его веры.⁴² На ряду с этими обстоятельствами, всё более и более изменявшими характер Мухаммеда, нельзя не припомнить, какое важное значение имел для Мухаммеда благосклонный прием его последователей царем абиссинским, а также обращение к Мухаммеду шестерых иудеев,⁴³ фанатизм которых, вместе с фанатизмом самого Мухаммеда, положил начало временному могуществу Мухаммеда, решил жребий Аравии и дал ей иное направление.

В чём же и как выразилось новое направление в жизни Мухаммеда? Нечаянное участие многочисленной толпы в судьбе Мухаммеда прежде всего возбудило в нем человеческие страсти. Мирские интересы вместе с страстями скоро приобрели полное господство над той религиозною ревностью, которая первоначально воодушевляла Мухаммеда. Место честности в жизни и прямодушия в поступках заступают следующие непохвальные черты, унизительные не только для пророка, но даже простого смертного: обман, вероломство, жестокость, несправедливость и особенно распутство. Не разбирая всех этих качеств, которые имеют основание в тех или других фактах из жизни Мухаммеда, обратим внимание на последнее, чтобы видеть нравственную чистоту Мухаммеда и по ней судить о достоинстве общения его с Богом.

Мусульмане уверяют, что Мухаммед их вполне достоин пророческого титула, так как он представляет своею жизнью совершеннейший образец для мусульман. Он не был, говорят они, слишком жестоким к другим: он дозволил каждому брать по 4 жены, и если кто захочет, то может брать для себя столько же наложниц. Еще менее он был жестоким к самому себе: он имел до пятнадцати жен законных и множество наложниц. Говоря таким образом, не противоречат ли мусульмане самим себе? Они превозносили прежде Мухаммеда за его невинность, которую сохранял Мухаммед до смерти Хадиджи, или до 50-летнего своего возраста. Теперь превозносят его и за распутство, которому Мухаммед предался сам и которое дозволяет другим и собственным примером и своими откровениями.

Напрасно стали бы мусульмане после этого извинять своего Мухаммеда в распутстве тем, что он имел слишком неестественную способность к совокуплению;⁴⁴ вся прежняя жизнь Мухаммеда составляет явное противоречие извинению такого рода. Лучше сказать надобно то, что Мухаммед потому теперь предался страсти распутства, что не видел около себя никакой подпоры, никакой задержки, внутри себя не находил никаких твердых убеждений относительно нравственности и отвергнул всякое обязательство закона положительного. Напрасно бы также стали указывать мусульмане на многоженство, как на обычай, существовавший во время Мухаммеда; сам Мухаммед не следовал этому обычаю прежде. Он стоял выше обычая, а может быть и очень хорошо знал, что и Сам Бог даровал первому человеку Адаму только одну жену, а не десяток, и тем указал всем на закон самой природы.

Не уместны будут такие извинения, делаемые Мухаммеду со стороны историков, которые оправдывают его страсть климатическими условиями. Жаркий климат, говорят они, легко возбуждает пыл страстей, разгорячая кровь араба.⁴⁵ Положение очень правдоподобное; но оно не может быть приложимо в оправдание Мухаммеду: до 25 лет он жил девственно, до 50 лет честно и невинно с одной только супругой. Следовательно, Мухаммед выдержал победоносно и с человеческим достоинством вредное для нравственности влияние климата и, замечательно, выдержал со славою в самые лучшие годы своей кипучей молодости, в пору увлечения и в период зрелого мужества. Можно ли после этого допустить, что климатическое влияние имело на него такое непреодолимое действие под конец его жизни, в виду могилы?!

Самое сильное извинение в своей безнравственной жизни Мухаммед оставил своим последователям в своей привилегированной личности, которой самим небом, будто бы, дозволено было всякое нарушение тех законов, исполнение которых было обязательно для его нации. Распутство и при полигамии считалось безнравственным. Поэтому Мухаммед был, вынужден успокоить общественное о себе мнение особенным откровением.⁴⁶ Бог, предоставил, будто бы, ему большую свободу в числе и выборе жен, нежели прочим людям.⁴⁷ Вот почему главным образом, и видим мы не отрадную и даже мрачную перспективу в жизни Мухаммеда в последние годы его. Уважительно ли такое извинение?

Может ли, в самом деле Бог даровать такую привилегию, которая бы заключалась в нарушении закона Божия или, что тоже, в нарушении воли Божией? Не заблуждались ли те, которые такое извинение Мухаммеда считали уважительным? Это будет понятно, когда мы, глубже вникнем в эту привилегию. Мы не можем никак согласить с премудрым правосудием Божиим и святостью Бога такую привилегию, какую присвоил, себе. Мухаммед. В лице пророка всякий желал бы видеть образец жизни духовно-нравственной; и всякий, желал бы, и на самом деле должен подражать пророку.

А если этот пророк есть вместе и законодатель, то в нем мы должны видеть передовую личность, которая со всею строгостью исполняет закон и ни мало, не нарушает границ, положенных для других. Такой пример строгого исполнения закона пророком имел бы не оспоримое влияние на других. Это требование самое естественное. Сын должен непременно исполнять благую волю отца; ученик должен слушаться своего учителя. Отец и учитель должен не только указать своему питомцу что сделать, но показать именно и то, как сделать или изучить что-либо. Равным образом и пророк должен пролагать дорогу тому народу, к которому он послан. Все истинные пророки были строгими исполнителями законов, которые они предписывали другим. История не представляет нам ни одной привилегированной личности, подобно Мухаммеду. Привилегия всех других Пророков состояла в особенной любви Божией к ним, а не в нарушении законов, на которое бы Сам Бог давал свое соизволение. Тягость привилегии Мухаммеда для других не раз сознавалась, как увидим мы после. Особенно Мухаммед пользовался своим преимуществом там, где дело касалось его любимой страсти – прекрасного пола. Здесь оно имело самое обширное приложение. Это мы подтвердим примерами.

Кровосмесительные связи по законам гражданским и по предписаниям корана почитались достойными проклятия. Прелюбодеяние осуждалось, как одно из главных оскорблений, и виновные в этом преступлении наказывались сотнею ударов. Мухаммед предавался страстям чисто по-человечески, чтобы не сказать по-скотски; права пророка еще более только способствовали ему в достижении той или другой преступной цели. Мы уже знаем, что законодатель арабов не ограничился тем числом жен, которое его закон, или вернее – его произвол, предписал другим. Но сам лжепророк, Мухаммед, не удовлетворился этою безграничностью, он посягнул даже на кровосмешение.... Он берет для себя жену усыновленного Зейда, еще живого. Какой муж способен был бы вынести это? Но Зейд не может ничего сделать сильному лжепророку и ропот народа, возникший по этому случаю, ничего не значил пред законодателем. Мухаммед низводит с неба стихи корана и этими стихами не только извиняет себя, но даже совершенно оправдывает.

«О пророк, Мы разрешили тебе твоими женами тех, которым ты дал их награду, и тех, которыми овладела твоя десница из того, что даровал Аллах тебе в добычу, и дочерей твоего дяди со стороны отца, и дочерей твоих теток со стороны отца, и дочерей твоего дяди со стороны матери, и дочерей твоих теток со стороны матери, которые выселились вместе с тобой, и верующую женщину, если она отдала самое себя пророку, если пророк пожелает жениться на ней, исключительно для тебя, помимо верующих. Мы знаем, что Мы установили для них относительно их жен и того, чем овладели десницы их, для того. чтобы не было на тебе стеснения. Аллах – прощающь, милосерд! Ты можешь отсрочить той из них, кому ты желаешь, и дать приют той, кому желаешь и кого захочешь из тех, что ты отстранил. Нет на тебе греха; это – это наиболее подходяще, чтобы глаза их прохлаждались; пусть они не печалятся и будут довольны тем, что ты им дашь – все они. Аллах знает то, что в ваших сердцах. Аллах – знающий, кроткий! После этого тебе не дозволяется больше женщины и заменять их другими женами, хотя бы тебя поражала их красота, если не теми, которыми овладела десница твоя. Аллах надзирает за всякой вещью!»⁴⁸

«После таких откровений как смотреть на Мухаммеда? Если никакая страсть не извиняет человека пред Богом, то нельзя извинять и Мухаммеда в страсти к распутству. Но пусть распутство еще в человеческой природе и особенно возможно в человеке, пред которым нет закона; но, чтобы это распутство, это кровосмешение оправдывать соизволением свыше, как это делает Мухаммед, низведши выше приведенные слова корана, то это решительно не понятно для человека, хотя сколько-нибудь размышляющего о себе и о своем Творце, как причине только одних благ и сподвижнику в одном же только добре. Это можно только объяснить страстью, которая ослепила рассудок Мухаммеда, и честолюбием, которое не дозволяло малейшей насмешки над собою, тем менее могло дозволить хотя бы и заслуженное наказание за кровосмешение. «Поистине, Аллах и его ангелы благословляют пророка! О вы, которые уверовали! Совершайте молитвы над ними и приветствуйте приветствием».⁴⁹

При таких событиях из жизни Мухаммеда, где он низводит от Бога соизволение на преступные свои действия и таким образом делает самого Бога виновником зла, мы невольно припоминаем другое очень важное событие в истории Мухаммеда. Именно, приходят на мысль обстоятельства Огодской битвы.⁵⁰ И как там, при ропоте народа по случаю кровосмесительных связей с женою Зейда, Мухаммед приписал все воле Бога, так и здесь, при ропоте разочарованного в победах фанатического войска, Мухаммед все относит к Богу и выдает от лица Его свое учение о не минуемой какой-то судьбе. Здесь Мухаммед все – добро и зло производит от Аллаха. Сам Мухаммед никогда ни в чем не виноват. Вообще, коран богат такими стихами, которыми небо прикрывало все неудачи Мухаммеда и все его нравственные безобразия. Такие стихи всегда содержат в себе мысль о милосердии иди милости Бога и ангелов к лжепророку – Мухаммеду. Мухаммед забывал в подобных случаях о других свойствах единого Бога. Вообще Мухаммед редко говорит о правосудии и нелицеприятии Божием. Приведем стих из корана, в коем выражена мысль о милости или снисходительности Бога к безнравственным действиям лжепророка.

«О, пророк, почему ты запрещаешь то, что разрешил тебе Аллах, домогаясь расположения своих жен? А Аллах – прощающий, милостивый! Аллах установил для вас разрешение ваших клятв. Аллах – ваш покровитель; Он – знающий, мудрый».⁵¹

Известно по какому случаю произнесены Мухаммедом такие стихи. Но согласно ли будет с достоинством и величием Божиим допустить, что Бог в самом деле может покровительствовать нашим слабостям вообще и в частности слабостям величайшего, по мнению мусульман, из пророков, с нарушением верности в клятвах, данных нами? Допустить это значило бы подтверждать несправедливость несправедливостью, значило бы вмешивать Бога в дурные проделки, ставить Его участником в них. Разбирая эти и подобные им события в жизни Мухаммеда, мы приходим к заключению, что он не только не имел никакой высоты в нравственной жизни, но даже и закон свой наполнил такими же почти безнравственными требованиями, какие только возникали в душе его. В коране очень много стихов, низведенных по семейным интригам самого Мухаммеда.

Итак, вот одна сторона нравственной жизни Мухаммеда! Между другими свойствами, особенно характеризующими его нравственность, нельзя пройти молчанием жестокости и удивительной подозрительности, которая неоднократно была причиною кровопролития. В первые годы своей жизни Мухаммед не был жестоким, как показывает нам история, потому ли, что не был таковым от природы, а приобрел наклонность и даже страсть эту тогда, когда произвол его не находил для себя никакой преграды, или же потому, что не имел еще возможности проявлять своей жестокости, вопрос довольно затруднительный.

Но как бы то ни было, нельзя однако ж извинять Мухаммеда в этой жестокости тем, что, будто бы, было выше сил человеческих терпеть врагов Божиих.⁵² С одной стороны нельзя извинять таким образом Мухаммеда потому, что жестокость могла только устрашить неверного, а не убедить его в истинах, проповедуемых пророком; с другой стороны – потому, что опыт прежних истинных пророков, и особенно апостолов Христовых, показал, что истина находит себе доступ в сердце каждого человека и без насильственных мер. Лучше всего, кажется, его можно оправдать тем, что он сознавал слабость своих убеждений, видел, что без меча он, ничего не сделает и особенно, если сознавал внутренне, что он вовсе не имеет пророческого дара и силы Св. Духа, при озарении Коего истинные посланники находили в себе способность убеждать людей неверных, или врагов Божиих, чувствовали в груди своей сильную любовь к несчастным, блуждающим во тьме неведения единого истинного Бога и по этой-то любви не проливали их крови, не резали их мечами, подобно Мухаммеду, но с нежностью матери обращали их на путь правды – к познанию Триипостасного Бога. Если же Мухаммед послан Богом для обращения людей неверных, то разве он обратил всех тех, в крови которых обагрил варварский меч свой? Если он послан от Бога проповедовать истину, то разве меч мог быть органом живого слова? Меч его пролагал только кровавую дорогу его честолюбию, но заблуждение остается и до ныне в его последователях.

К тому же, если Мухаммед послан пронести меч свой с проповедью из конца в конец, то почему он не объявлял такой цели посольства в самом начале, а открыл уже тогда, когда видел, что у него уже довольно фанатических приверженцев, при грубой и необузданной силе которых он может и на земле поставить выше всех трон свой?

И надобно ли говорить, помимо различных и многочисленных кровавых побоищ, о убийствах частных лиц, в которых Мухаммед подозревал личных своих врагов? Так он отсёк головы двоим пленным после поражения при Бадре, велел убить мединского поэта Каабу за то, что не хвалил Мухаммеда в стихах и многих других лиц. 20 человек корейшитов и 600 чел. иудеев убили по ею приказанию.⁵³

Заметим здесь, что ни одного из своих врагов он не узнавал по Духу пророческому, а удачно лишь пользовался молвой, так же, как и от различных бедствий его спасали друзья и тайные приверженцы. Но, распоряжаясь так беспощадно жизнью других, Мухаммед не поступал ли в подобных случаях гораздо ниже и безнравственнее самих идолопоклонников – арабов, когда платил смертью за одни личные оскорбления? У арабов кровь проливалась только за кровь: смерть – за смерть.⁵⁴ Но Мухаммед и этого закона нисколько не уважал. Он убивает мужа одной жены только лишь для того, чтобы овладеть женою убитого.... Можно видеть, что жестокость Мухаммеда была следствием сладострастия, которое ослепило его рассудок так, что Мухаммед не видел никакого зла в своих действиях, –заглушило в его сердце все человеческие чувства и управляло его необузданною волею. В своих поступках Мухаммеда очень ясно обнаружил характер фанатика. «Фанатик, как известно, порабощенный властью чувств, в эгоистическом стремлении своем оказывается неприязненным ко всему тому, что противоречит его положениям; жалуется беспрестанно на свет и на испорченность нравов, хотя в минуты забывчивости сам предается этой испорченности. Всякому навязывает свое мнение, и если б от него зависело, он бы истребил все, что не покоряется его мнению. Где фанатику вручена власть, там кровь и пепел свидетельствуют о его царствовании».⁵⁵

Теперь, когда нам известен уже характер Мухаммеда, мы имеем полное право сказать, что Мухаммед, не представляя никаких высоких качеств в нравственном отношении, вовсе не заслуживает особенной любви Божией, и поэтому же самому не мог быть достойным чуда. Здесь же, кажется, всего уместнее заметить, что и сам Мухаммед отказывается от чудес во многих местах корана. Так в он говорит, что чудеса зависят от Аллаха, а он послан только проповедовать истину – «Они сказали: «Если бы ниспосланы были ему знамения от твоего Господа!» Скажи: «Знамения только у Аллаха, и я ведь только ясный увещатель"».⁵⁶

Во 2, 16 и 25 главах, и многих других высказывается ясно мысль о проповеди Мухаммеда. На требование своих современников, относительно чудес и свидетельства чудесности, Мухаммед довольствовался только указанием на Аллаха, которого поставлял свидетелем между собой и народом. Так точно он поступил и после приведенного нами К29:49, далее он говорит: «Скажи: Довольно Аллаха свидетелем между мной и вами».⁵⁷

Не мог быть достойным чудотворений Мухаммед и по ограниченности своего учения. Коран Мухаммеда вовсе не имеет признаков высоты, светлости и Божественности истин, что характеризует произведение ума Божественного. Читая коран, человек не может исполниться того святого помазания, которое освежает, возвышает, радует и живит, человека. В коране читатель может только теряться от его несвязности, сбивчивости и исторической неверности. Напрасно стал бы читатель искать в коране учения о любви человека к Богу, как общему отцу; Мухаммед ни разу и не назвал Бога – отцом. Не входя подробно в недостаточность коранического учения, надобно вообще сказать, что коран Мухаммеда, будучи лишен тех признаков, которые клали бы него несомненную печать божественности, с изобилием отражает в себе весь характер своего писателя – Мухаммеда.⁵⁸ Из корана и опровергаемого здесь путешествия на небо видно, что Мухаммед не небо низводил на землю, а нее земное перенес на небо. Таким образом и учением своим Мухаммед скорее отвлекал от себя возможность близости божественной и удалял от себя возможность чуда, которое совершил бы Бог всемогущий ради заслуг его.

Итак, Мухаммед не был достоин чуда ни по нравственной чистоте, ни по высоте своего учения. Следовательно, ночное путешествие его нельзя считать чудом, совершенным для него. Что же сказать об этом ночном путешествии мусульманину? Остается повторить то, что было высказано нами в начале этого сочинения, именно, что рассказ Мухаммеда о ночном путешествии вовсе нельзя считать рассказом о путешествии, действительно совершенном им; что это было только сновидение, непосредственно вытекающее из обстоятельств жизни Мухаммеда, сновидение, в котором Мухаммед находился еще под влиянием духа обольстителя, который представлял его воображению различные предметы своего царства. Подобными сонными бреднями Мухаммед старался воспользоваться для того, чтобы увеличить свой собственный авторитет!

Что же касается до обширности, разнообразия и других качеств этого рассказа, при которых такое сновидение представляется невозможным, то на это надобно сказать мусульманину, что рассказ этот вовсе и не существовал первоначально в такой форме,⁵⁹ в какой существует он ныне. Первоначально сам Мухаммед мог многое прибавить к своему сновидению, смотря по своим целям, а потом такие же дополнения и различные украшения постоянно вносили в этот рассказ более ревностные из его последователей. Это объясняется очень легко и естественно. Вспомним, как и доныне молва народная разносит то или другое событие иногда вовсе небывалое. Была бы только материя для народной молвы; она не замедлит обработать эту материю и прикрасить в ней то, что кажется ей не так-то красивым; она возведет на степень чудесного и необыкновенного то, что подает к тому хотя малейший повод. Эта народная молва иногда выступает уже слишком далеко за пределы своего творчества, и тогда её произведения являются уже сметными, невероятными и невозможными. Но здравый разум человеческий хорошо различает фантастические басни и вымыслы от действительных событий. Этот здравый разум никак не может принять и согласиться и с упоминаемым ночным путешествием, видя в нем явное противоречие своим законам, различные анахронизмы, исторические и догматические противоречия и невозможности физические.

Понятно почему корейшиты, современники Мухаммеда, заклеймили его прозванием «сумасшедшего».

Заключим разбор рассказа о ночном путешествии Мухаммеда словами, которыми любят подтверждать истину сказанного самодовольные мусульмане: «Аллах лучше знает истину», но и человеку Бог же дал разум, чтобы человеку мог ясно отличать истину от грубой лжи и заблуждения.