Обер-прокуроры Святейшего синода в XVIII и в первой половине XIX столетия

Содержание

Предисловие

Введение

Предисловие

Обширный и сложный вопрос об отношениях государства к господствующей в России православной церкви, за время двух последних столетий, является очень мало разработанным в нашей исторической литературе. Мы не имеем претензии вполне восполнить этот крупный пробел в существующей литературе и не задаемся целью представить в научно обработанном виде двухвековую историю взаимных отношений русской церкви и государства. О такой широкой постановке вопроса не может быть и речи в специальном исследовании, не желающем ограничиться одной общей характеристикой затрагиваемых им исторических явлений. Наша задача несравненно более скромна; она заключается в детальном научном обследовании только одной из сторон такого обширного и сложного вопроса, а именно – отношений обер-прокуроров св. Синода, как представителей государственной власти, к высшему церковному учреждению, поставленному во главе управления русской церковью.

Вопрос об обер-прокурорах св. Синода или, точнее, о том положении, в какое они были поставлены верховной властью по отношению к высшему церковному учреждению, а также и самый исторический процесс постепенных изменений в области взаимных отношений обер-прокуроров и правительствующего Синода не только не разработаны, но даже почти совершенно незатронуты в нашей литературе; между тем, едва ли нужно доказывать, что историческое прошлое синодальных обер-прокуроров, характер их деятельности, их отношения к предоставленным им правам и обязанностям, их столкновения с членами св. Синода представляют для нас несомненный интерес. Значение, какое имели синодальные обер-прокуроры в церковном управлении в продолжение XVIII века, было далеко не похоже на то, каким они получили возможность пользоваться в первой половине XIX столетия; в то время, как большинство обер-прокуроров XVIII века не располагало сильным влиянием на ход дел в церковном управлении, и наиболее властолюбивые из них должны были выдерживать упорную и продолжительную борьбу с св. Синодом из-за своих стремлений к такому влиянию на деятельность высшего церковного учреждения, – борьбу, далеко не всегда оканчивавшуюся благоприятно для обер-прокуроров, в первой половине XIX столетия представители прокуратуры в церковном управлении встали уже в сильно изменившиеся отношения к Синоду. Значительная перемена в положении синодальных обер-прокуроров, сделавшаяся особенно заметной в XIX столетии, произошла, однако же, не вдруг, под влиянием какого-либо одного высочайшего указа, резко изменившего их права и полномочия, а явилась результатом продолжительного процесса постепенных изменений в области взаимных отношений обер-прокуроров и св. Синода, – изменений, совершавшихся под влиянием очень многих, довольно сложных и глубоких причин.

Нам кажется, что труд, специально посвященный изучению почти совершенно еще не разработанного вопроса о синодальных обер-прокурорах, не будет излишним в исторической литературе.

Но, посвящая свой труд специальному изучению вопроса о синодальных обер-прокурорах, автор считает необходимым оговориться, что предлагаемый опыт исторического исследования, как видно из его пояснительного, добавочного подзаголовка, не представляет собой полной истории обер-прокуроров св. Синода в XVIII и первой половине XIX столетия, а затрагивает и стремится выяснить только один из наиболее важных и интересных вопросов истории синодальной прокуратуры – вопрос о юридических и бытовых отношениях обер-прокуроров к св. Синоду, как высшему церковному учреждению.

Литературный обозреватель «Вестника Европы¹», констатируя в своей рецензии на первое издание моего труда, что рассматриваемая книга трактует о том, как в первое время устанавливалась синодальная прокуратура, как впоследствии она постепенно развивалась и укреплялась, какие бывали столкновения прокуратуры с членами св. Синода и как, наконец, обер-прокурор, во времена гр. Пратасова, сделался всемогущим распорядителем синодских дел, не без основания заметил, что с историей личных отношений и канцелярских разногласий обер-прокуроров и синодальных членов тесно «связывалась история русской церковной жизни, даже история русской церкви, в ее широких отношениях к... положению... православия и в ближайших влияниях на судьбы просвещения, на жизнь общества и народа». Отмечая, что исследование не касается «этого широкого значения истории Синода», рецензент указывает, как на необходимое следствие такой намеренно суженной постановки обширного вопроса, и на нежелательные для автора результаты его научной работы.

Без сомнения, избранная нами постановка вопроса, сильно суживая предмет и задачу исследования, не могла не оказать известного и притом очень значительного влияния на самую ценность результатов предлагаемой научной работы. Но автор должен был по необходимости примириться с подобной мыслью, так как ознакомившись с положением рассматриваемого вопроса в существующей церковно-исторической литературе и изучив многочисленные и разнообразные данные о синодальной прокуратуре, разбросанные в печатных и архивных первоисточниках, пришел к убеждению, что полная и всесторонняя разработка истории синодальной прокуратуры может быть только делом далекого будущего. Подавляющая масса совершенно не разработанного и даже не опубликованного сырого материала, имеющего отношение к разносторонней деятельности обер-прокуроров св, Синода, и почти полное отсутствие в исторической литературе специальных трудов, посвященных выяснению разнообразных вопросов из истории представителей государственных интересов в высшем церковном учреждении, делают невозможным удовлетворительное выполнение такой сложной и трудной задачи, какой является обстоятельное, детальное научное обследование всех довольно многочисленных вопросов, тесно связанных с историей синодальных обер-прокуроров.

Вполне понятно, что, при подобном положении затронутого вопроса в существующей литературе, специальные исследования, посвященные изучению истории синодальной прокуратуры, должны по необходимости, в интересах самого дела, иметь монографический характер и, ограничивая свои задачи сравнительно узкими рамками, затрагивать какую-либо одну из сторон сложной истории обер-прокурорского института. И только тогда, когда в церковно-исторической литературе появится целый ряд монографических исследований, посвященных изучению и выяснению различных сторон деятельности обер-прокуроров, сделается возможной и полная, всесторонняя разработка истории синодальной прокуратуры.

Вот почему и автор предлагаемого опыта исторического исследования нашел возможным приступить к изучению и выяснению лишь одной из сторон затронутого вопроса и остановился на более важной и интересной из них – на отношениях обер-прокуроров к св. Синоду, как высшему церковному учреждению. Если же в некоторых местах своего труда автор иногда позволял себе, по-видимому, выходить за пределы намеченной темы, то делал это лишь настолько, насколько такие невольные отступления были необходимы для уяснения главного, основного вопроса.

Введение

Громадное значение, какое имела религия в старое, дореформенное время в жизни русского общества, благоговение московских царей перед православной церковью и несомненное уважение, оказываемое ей представителям со стороны верховной власти, обусловливали собой довольно самостоятельное и независимое положение русской церкви в московском государстве. В лице патриарха, сосредоточивавшего в своих руках главное заведование всеми церковными делами, русское духовенство не только располагало законными правами высшей власти в пределах церковного управления, но и пользовалось значительным влиянием на жизнь самого государства. Но с конца XVII века и в особенности с начала XVIII столетия, когда, с падением исключительно религиозного склада русской жизни, сильно изменились взгляды правительства на положение церкви и отношения к ней верховной власти, и когда начались обширные преобразования всех сторон народной и государственной жизни, должны были последовать значительные перемены и в организации церковного управления.

Удовлетворяя запросам времени, вызванным естественным ходом развития русского народа и государства, и вполне разделяя стремления лучшей, передовой части современного общества, преобразователь России – император Петр I, принадлежавший к той же передовой общественной группе, в своей реформаторской деятельности не оставил не затронутой ни одной из разнообразных сторон нашей государственной жизни². Рассматривая с общегосударственной точки зрения религиозную жизнь своих подданных, он внес известные преобразования и в систему церковного управления.

Государственная идея, настойчиво проводившаяся Петром в его реформаторской деятельности, заставляла преобразователя смотреть на духовных лиц, стоявших во главе церковного управления, не только как на иерархов, выполнявших свою специальную миссию, но и как на людей, обязанных служить государству в сфере церковной жизни. При таких взглядах на церковную власть и церковное управление, существование обособленного, довольно независимого от светской власти и самостоятельного патриаршего управления русской церковью не могло уже быть желательным явлением в глазах преобразователя. Руководствуясь в отношениях к религиозной стороне жизни своих подданных главным образом государственными, политическими соображениями, Петр и поставил себе целью ослабить сильную церковную власть и уничтожить ее самостоятельность, несовместимую с идеями государственного абсолютизма, прочно усвоенными реформатором и заметно отражавшимися на многих сторонах его преобразовательной деятельности. Идеи государственного абсолютизма в связи с политической точкой зрения на высшую церковную власть и воображаемыми опасностями, какими, по мнению Петра, мог угрожать самодержавному монарху властный правитель церкви, всегда пользовавшийся громадным влиянием на простой, религиозный народ, побудили преобразователя решиться на коренную реформу русского церковного управления и заменить самостоятельного и независимого патриарха новым учреждением, поставленным в непосредственную зависимость от верховной власти и тесно связанным с общей системой государственной администрации.

Подобный взгляд на действительные побуждения, заставившие преобразователя ввести церковное управление в общую систему администрации, с обязательным подчинением церкви воле самодержавного государя, находит для себя подтверждение и в официальном историческом документе, составленном по поручению самого реформатора его единомышленником и истолкователем, Феофаном Прокоповичем³. Мы имеем в виду известный Духовный Регламент, а именно – тот пункт этого важного исторического документа, где правительство довольно откровенно заявило, какие значительные неудобства создавало для него существование самостоятельного и независимого от государственной власти правителя церкви и какими серьезными опасностями оно могло иногда угрожать государственным интересам.

Простой народ, по словам Регламента⁴, настолько неразвит в политическом отношении, что не понимает различия между властью духовной и самодержавной и под сильным впечатлением величайших почестей, оказываемых единоличному⁵ правителю церкви, воображает, что последний – второй государь, равный самодержцу или даже стоящий выше его. Не трудно понять, к каким опасным последствиям может повести такое положение дел, когда возникнут какие-либо недоразумения между самодержавным государем и единоличным правителем церкви, так как сочувствие народа легко может оказаться на стороне духовного, а не мирского правителя. Тогда ничто не будет гарантировать государство от опасных бунтов и народных волнений; простой народ, фанатично настроенный в пользу церкви и ее представителей, будет воображать, что, вступаясь за интересы духовного владыки, он ведет борьбу против правительства во имя самого Бога и не только не оскверняет своих рук, но даже освящает их кровью сторонников мирского государя.

«Что ж», замечает составитель Регламента⁶, «когда еще и сам пастырь, таковым о себе надмен мнением, спать не похощет? Изрещи трудно, коликое отсюду бедствие бывает». В доказательство полной основательности высказанных соображений и действительного существования серьезной опасности, от которой не может считать себя гарантированным государство при старой системе церковного управления, правительство ссылалось на многочисленные примеры из истории различных государств, где, как, например, в Риме, «папа не точию государство Римское полма пресече и себе великую часть похити, но и иные государства едва не до крайнего разорения не единожды потрясе». Несмотря на всю неприменимость таких исторических примеров к положению патриархов русской церкви, Петр, словами Духовного Регламента, находил возможным утверждать, что и у нас имели место «подобные замахи⁷».

Единственным выходом из нежелательного для государя и воображаемого опасного положения, создаваемого существованием независимого и влиятельного правителя церкви, было внесение коллегиальных начал в сферу высшего церковного управления. С организацией церковного управления на коллегиальных началах, преобразователь получал достаточно оснований раз рассчитывать, что президент духовной коллегии не будет уже «высоко помышляти о себе», да и простой народ потеряет всякие основания, под видом религиозной ревности, оказывать сопротивление мирскому правителю, так как увидит, что коллегиальное церковное правительство установлено верховной властью и, следовательно, наравне со всеми другими государственными учреждениями находится в одинаковой зависимости от воли самодержавного монарха.

К политическим соображениям Петра, видевшего большие неудобства и даже значительные опасности для государственных интересов в сосредоточении высшей церковной власти в руках одного лица, Регламент присоединял еще и стремление преобразователя уничтожить те многочисленные и разнообразные беспорядки, какие он замечал в духовном ведомстве при господстве старых начал в области церковного управления⁸. Средство к устранению всевозможных беспорядков в разнообразных отраслях государственной жизни было уже найдено реформатором; оно заключалось в последовательном проведении в государственное устройство коллегиальных начал, способных, по мысли преобразователя, уничтожить не только личный произвол, царивший в прежнее время в различных ведомствах, но и беспорядочное, хаотическое состояние старой администрации. Применение найденного и уже испытанного средства к духовному ведомству и обусловливало собой организацию церковного управления на новых коллегиальных началах, в форме духовной коллегии или святейшего Синода.

Но если с введением коллегиальных начал в сферу церковного управления и с заменой древнего патриаршества св. Синодом Петр имел основания считать государство вполне обеспеченным от нежелательных и опасных явлений, побудивших его решиться на крупную церковную реформу, то его стремление к подчинению церковного управления интересам государства не могло еще найти себе полного удовлетворения в произведенной реформе, так как все члены вновь организованной коллегии или св. Синода оказались принадлежащими исключительно только к одному духовному сословию. Между тем, по первоначальному плану реформатора, как можно думать на основании подлинного рукописного экземпляра Духовного Регламента, проектировалось организовать высшее коллегиальное учреждение, поставленное во главе церковного управления, не только из представителей одного духовного сословия, но и из лиц «мирового чина». Предполагалось составить «коллегиум из таковых лиц, которым отнюдь невозможно тайно всем слататися, сиесть, аще будут лица разного чина и звания: епископы, архимандриты, игумены и от властей белого священства, и что еще к тому опасению угоднейше, аще и от мирского чина присовокуплены будут к духовным честные и благоразумные особы⁹». Очевидно, что намерение правительства – ввести в высшее церковное учреждение, в качестве равноправных членов, мирской, светский элемент – не осталось без достаточно сильных возражений со стороны духовенства, рассматривающего, вместе с сенаторами, и исправлявшего Регламент, уже прочитанный и исправленный самим государем¹⁰, и Петр должен был отказаться от своего первоначального плана.

Поставив во главе церковного управления св. Синод, состоявший из одних духовных особ¹¹ и организованный по типу различных государственных учреждений, уже ранее реформированных Петром, преобразователь, однако же, не мог оставить в бесконтрольном распоряжении нового учреждения порученных ему обширных и важных дел.

Как ни велики были в глазах реформатора преимущества коллегиальной формы правления пред старой системой администрации, все же одни они признавались Петром недостаточными для доведения организации государственного управления до полного и желательного совершенства.

«Велико было доверие Петра к коллегиальной форме», справедливо заметил проф. Градовский в своем исследовании «Высшая администрация России XVIII столетия и генерал-прокуроры»¹², но еще больше было недоверие его к членам коллегий». Не говоря уже о строгом надзоре за деятельностью членов вновь открытых коллегий, порученном высочайшим указом от 2 июня 1718 года генерал-майору Ягужинскому¹³, не был оставлен без контроля и самый Сенат, который, по идее преобразователя, сосредоточивал в своих руках высшее заведование всем государством. «Сенат», по словам Петровского, специально занимавшегося исследованием вопроса об этом высшем государственном учреждении в царствование Петра¹⁴, «не всегда удовлетворял государя своей деятельностью. Петру нередко приходилось упрекать Сенат в старых приказных привычках: нерешительности, невнимании к его указам, в исполнении дела только на бумаге, в медленности, в недостаточном понуждении к исполнению сенаторских указов со стороны подчиненных мест и лиц... К этому старому недугу присоединилось еще и другое старое же зло – взяточничество и казнокрадство..., к которому, к сожалению, причастен был и Сенат». При таком личном составе высшего коллегиального правительственного учреждения, располагавшего правом окончательного решения всех государственных дел, Петр чувствовал настоятельную необходимость в учреждении особого, специального надзора за деятельностью Сената, так как он был убежден, что простой переменой наличного персонала Сената невозможно совершенно уничтожить замечаемых в нем многочисленных беспорядков. контроль же над высшим правительственным учреждением, организованным на коллегиальных началах, настойчиво проводимых реформатором во все сферы государственной жизни, преобразователь нашел в личном начале, установившем известную связь между коллегиальными учреждениями и верховной властью.

В первое время в положение контролера над деятельностью высшего коллегиального учреждения был поставлен особый генерал-ревизор, обязанный присутствовать на заседаниях Сената, вести протоколы, наблюдать за точным и своевременным исполнением указов во всем государстве, побуждать самый Сенат к наказанию виновных в несвоевременном исполнении правительственных распоряжений и доносить государю о случаях незаконного отношения сенаторов к виновным¹⁵. Первый опыт правильно организованного личного надзора над высшим коллегиальным учреждением оказался довольно неудачным, но ничтожные практические результаты деятельности генерал-ревизора не разубедили Петра в целесообразности соединения в одно целое личного и коллегиального начал, а только заставили его произвести перемены в организации надзора за деятельностью Сената.

13-го февраля 1720 года в положение генерал-ревизора был поставлен обер-секретарь Сената, получивший право наблюдать за правильностью и законностью действий сенаторов и непосредственно доносить государю о всех, хотя бы самых малейших, случаях нарушения Сенатом высочайших указов, определявших характер его правительственной деятельности¹⁶.

Не трудно представить себе, в какое неестественное и двусмысленное положение был поставлен Петром новый орган надзора за деятельностью высшего государственного учреждения. Наделенный значительными полномочиями, дававшими ему право наблюдать за ходом сенатских дел, протестовать против незаконных действий сенаторов и лично доносить о них представителю самодержавной власти, обер-секретарь в то же время, по самому характеру своей должности, оставался лицом, несвободным от подчиненных отношений к Сенату. Неудивительно, что обер-секретарь, находившийся в известной зависимости от Сената и, следовательно, имевший некоторые основания опасаться восстанавливать его против себя, в скором же времени успел доказать Петру всю непрактичность и бесполезность его новой меры. Мысль о совмещении прокуратуры с обязанностями секретаря была оставлена преобразователем, как крайне неудачная в практическом отношении, и роль надзирателей за высшим государственным учреждением передана лицам, не находившимся уже в непосредственной зависимости от Сената.

Прокурорские обязанности, так неудачно возложенные на обер-секретаря, временно были поручены штаб-офицерам гвардии, выполнявшим в Сенате свою новую должность помесячно и поочередно¹⁷. Но. без сомнения, трудно было ожидать каких-либо полезных практических результатов и от временных поручений обязанностей контролеров и надзирателей различным лицам, совершенно незнакомым с сенатскими делами и, по недостатку времени, не имевшим даже возможности основательно ознакомиться с ними.

Целый ряд практически неудачных опытов применения личного начала к коллегиальному устройству высшего государственного учреждения в 1722 году закончился, наконец, введением более прочного и совершенного института прокуратуры, когда надзор за деятельностью Сената был поручен особому генерал-прокурору, наделенному довольно широкими полномочиями. По идее, положенной в основу организации прокуратуры, Петр, создавая новую должность генерал-прокурора и, наделяя его значительными правами, не задавался целью понизить значение Сената и отнять у своего любимого учреждения часть предоставленной ему власти, так как мы не имеем никаких оснований утверждать, что преобразователь, вызывая к жизни новое систематическое учреждение прокуратуры, построенное на старых личных началах, хотел тем самым принести свое же собственное коллегиальное устройство России в жертву прежнему личному управлению. Он думал не об искажении своего высшего государственного учреждения, а об его улучшении, и стремился не к превращению Сената в безжизненное коллегиальное учреждение, лишенное самостоятельности и подчиненное представителю личного управления, а к оживлению самой деятельности Сената. Являясь личным органом, находившимся в непосредственных отношениях с верховной властью, генерал-прокурор, по мысли реформатора, должен был доставлять государю легкую возможность всегда иметь самые достоверные сведения о том, как высшее коллегиальное учреждение выполняет порученное ему дело управления государством; воплощая в себе личное начало, высший представитель прокуратуры должен был играть роль не на какого-либо совершенно особого, отдельного института, действующего подавляющим образом на самостоятельность Сената, а только лишь своеобразного дополнения к коллегиально организованному Сенату. Своеобразное же дополнение в коллегиальной организации управления было сделано преобразователем с той целью, чтобы введением в высшее государственное учреждение органа личного управления уничтожить разнообразные несовершенства и недостатки, замеченные в деятельности Сената.

Такой взгляд на цели и задачи, преследовавшиеся Петром при введении прокуратуры в коллегиальную систему государственного управления, и на то назначение, какое должен был выполнять в Сенате генерал-прокурор, вполне подтверждается высочайшими указами от 27 апреля 1722 года «о должности Сената»¹⁸ и генерал-прокурора¹⁹. Сделанный непосредственным начальником сенатской канцелярии²⁰ генерал прокурор. в силу высочайшей инструкции от 27 апреля 1722 года, должен был внимательно наблюдать за ходом сенатского делопроизводства, следить за предписываемой регламентами и законами быстротой в рассматривании и решении дел и заботиться о том, чтобы правильность и законность в деятельности Сената не ограничивались только пределами одной канцелярии, а и проникали бы в самую жизнь²¹. Названный «оком» представителя верховной власти²², генерал-прокурор был обязан «накрепко» смотреть, чтобы Сенат в своей правительственной деятельности всегда руководствовался существующими законами и ни в чем не отступал от действительного смысла высочайших указов. В случаях неправильного понимания Сенатом действующих законов, он должен был разъяснить ему их настоящий смысл и значение и требовать изменения незаконного постановления; при непослушании же сенаторов генерал-прокурор располагал правом заявить свой протест, приостановить дальнейшее производство начатого дела и немедленно донести государю о происшедшем²³. Не ограничиваясь простой, простой и пассивной ролью «государева ока», т. е. лишенного собственной инициативы наблюдателя за правильностью канцелярского делопроизводства и законностью деятельности Сената, генерал-прокурор, сделанный «стряпчим о делах государственных»²⁴, в силу данной ему высочайшей инструкции, имел возможность предлагать Сенату обсуждение таких вопросов, на которые, по его мнению, не существовало достаточно ясных ответов в действующем законодательстве²⁵ правда, генерал-прокурор не имел права принимать живое и непосредственное участие в обсуждении и решении возбуждаемых им законодательных вопросов, но, по самому положению своему, он был прямо обязан заботиться о направлении законодательной деятельности Сената в интересах государства, как их понимал сам же генерал-прокурор.

Наученный неудачным опытом вручения надзора за деятельностью высшего государственного учреждения его собственному обер-секретарю, находившемуся, по самому характеру подобной должности, в значительной зависимости от Сената, Петр поставил генерал-прокурора в совершенно самостоятельное положение, подчинив его суду одной только верховной власти²⁶. Но, наделяя генерал-прокурора довольно обширными правами и, в интересах порученного ему дела, совершенно освобождая его от влияния высшего государственного учреждения, преобразователь не имел никакого намерения принести коллегиальные начала, положенные в основу организации Сената, в жертву личному началу, воплощенному в должности генерал-прокурора; это не трудно видеть из того же 9-го пункта именного указа о должности генерал-прокурора, где, за отсутствием государя, в случае какого-либо тяжелого преступления генерала-прокурора, Сенату предоставлялось право арестовать своего прокурора и произвести расследование дела об его преступлении, не подвергая, однако же, виновного никаким наказаниям и пыткам, а сами обязанности прокурорского надзора поручить другому лицу. По первоначальному же плану организации прокуратуры, преобразователь имел намерение наделить Сенат правом выбора генерал-прокурора и представления его на высочайшее утверждение не только в таких исключительных случаях, но даже и при обыкновенном, нормальном положении дел²⁷. Правда, последнее намерение Петра не было осуществлено в практической жизни, так как Сенат, насколько известно, не пользовался таким важным правом, и генерал-прокуроры избиралась и назначались самим государем, но, во всяком случае, самый факт подобного распоряжения говорит за то. что реформатор был слишком далек от мысли о сильном развитии единоличной власти генерал-прокуроров в ущерб правам коллегиально организованного Сената.

Знакомство с организацией прокуратуры в сфере гражданского управления имеет для нас очень важное значение, так как реформы, произведенные Петром в области церковной администрации, не стояли каким-либо особняком от общегосударственных преобразований, а находились с ними в самой тесной и неразрывной органической связи, и хотя были вызваны не столько одинаковыми побуждениями, сколько особыми политическими соображениями преобразователя, но оказались основанными на одних и тех же началах.

В своем манифесте о церковной реформе, состоявшей в замене патриаршего управления синодальным²⁸, Петр заявил, что, заботясь об улучшении государственного и общественного устройства и видя многочисленные недостатки в церковной администрации, он чувствует себя обязанным произвести такие же преобразования и улучшения в области духовного управления, какие уже произведены им в сфере гражданской и военной жизни. Самым же лучшим и верным средством к устранению многочисленных беспорядков, замечаемых преобразователем в духовном ведомстве, манифест признавал организацию церковного управления на тех самых коллегиальных началах, которые, по мнению реформатора, с таким успехом уже были применены к различным отраслям общегосударственного управления.

Под влиянием подобных соображений преобразователь своим манифестом и поставил во главе церковного управления духовную коллегию, поручив ей заведование всеми делами в русской церкви на основании специально написанного для нее Регламента и обязав своих подданных относиться к новому учреждению и повиноваться его распоряжениям также, как они были обязаны повиноваться распоряжениям остальных коллегий²⁹. В Регламенте или «Уставе Духовной Коллегии», обнародованном вместе с манифестом, новый орган высшего церковного управления вполне ясно и определенно был приравнен к Петровским коллегиям, заведовавшим различными отраслями государственной жизни³⁰.

Но в первом же заседании духовной коллегии ее члены признали крайне неудобным и несправедливым то второстепенное положение, в какое первоначально хотел поставить Петр высший орган церковной власти в общей системе государственного управления, приравняв его к остальным коллегиям, и стали убедительно доказывать, что «Духовное Соборное Правительство», как прямой преемник полномочий патриарха, ни откуда ни получавшего указов, должно стоять наряду не с простыми коллегиями, подчиненными Сенату, а с самим высшим государственным учреждением³¹. Преобразователь не оставил без внимания заявления членов духовной коллегии и их недовольства предоставленной высшему органу церковного управления ролью второстепенного государственного учреждения. В своей резолюции на первый доклад вновь организованного учреждения Петр, позволяя духовной коллегии называться святейшим правительствующим Синодом, определил характер отношений Синода к различным государственным учреждениям, выделив его из ряда коллегий и предписав ему относиться к последним не как к равным себе органам власти, а так, как относится к ним Сенат, с самим же Сенатом сноситься простыми ведениями, на правах равного высшего государственного учреждения³².

Автор документальной статьи о святейшем Синоде, составленной на основании необнародованных материалов, хранящихся в Московском архиве министерства юстиции³³ стремится доказать, что, несмотря на изменение первоначального положения Синода в ряду других органов государственного управления, высшее церковное учреждение и после высочайшей резолюции 14 февраля 1721 года, поставившей его выше коллегий и приравнявшей к Сенату, в действительности не располагало правами, превышавшими полномочия простых коллегий. «Равенство Синода с Сенатом», говорит он³⁴, «было только кажущееся; оно являлось лишь внешним титулом, без сущности полномочий». Сенат во время Петра, по его словам³⁵, был полномочным органом по управлению делами государства, был тем же, чем впоследствии явились Верховный Тайный Совет и Кабинет. Это был высший и главный центр, где начиналось дело строения государства и управления. При существовании же такого органа государственного управления преобразователю, по мнению автора, не представлялось никакой необходимости создавать рядом с ним другой, по сущности полномочий совершенно ему равный, хотя бы только для заведования одними церковными делами. В то время духовная область, замечает он, не составляла какого-нибудь особенного организма, существующего отдельно от государства. Церковь существовала в государстве и служила ему наравне с другими элементами, входившими в его состав. Кроме того, духовная область не имела строго очерченных границ, в которых была бы замкнута ее жизнь, так как церковь не чуждалась и мирских, светских интересов, и Сенат, по необходимости, должен был входить со своей властью в эту духовную область, где имело место множество дел и интересов число (чисто?) государственных. Следовательно, заключает автор цитируемой статьи, если бы преобразователь, создавая для управления духовными делами новый орган, наделил его полномочиями высшего, самовластно и независимо действующего органа, каким был Сенат, то он допустил бы в одну область двоих равносильных правителей, что погубило бы самое дело. Таким образом, для блага самого государства преобразователю невозможно было наделить Синод такой властью, какой он наделил Сенат.

Но сам же автор отмеченной статьи, разбираясь в многочисленных и разнохарактерных материалах, имеющих отношение к вопросу о взаимных отношениях Синода и Сената, чувствует себя вынужденным признаться, что в то время, как одни источники побуждают его утверждать, что Синод по своим полномочиям стоял не выше коллегий и находился, если не в прямом гласном подчинении у Сената, то в косвенной зависимости от него, как органа главенствующего во всем государстве и нередко входившего со своею властью и в область синодальную, то другие документы прямо противоречат высказываемому им мнению. Последнего рода источники несомненно указывают на то, что в духовных делах Синод располагал такой же силой и пользовался такой же честью, какие Сенат имел в делах гражданских, т. е. в сфере светского управления, и что, следовательно, по своим полномочиям, Синод обладал равенством с Сенатом, был органом, не подчиненным никому другому, кроме воли одного представителя верховной власти³⁶.

И действительно, мысль о полном равенстве двух высших государственных учреждений³⁷ в отведенной им сфере деятельности, не совсем еще определенно высказанная в высочайшей резолюции от 14 февраля 1721 года, где Синоду предписывалось сноситься с Сенатом простыми ведениями, а в коллегии обращаться с указами, была в скором времени вполне ясно и точно выражена самим Петром; «понеже», писал он 12 апреля 1722 года³⁸, «Синод в духовном деле равную власть имеет, как Сенат в гражданском, того ради респект и послушание равное отдавать надлежит и за преступление наказание». Как орган высшего церковного управления, располагавший в своей сфере равными с Сенатом полномочиями, Синод, также как и Сенат, был наделен преобразователем правом инициативы в составлении новых законов³⁹. Правда, он не мог самостоятельно опубликовать свои новые законы, без предварительного рассмотрения и утверждения их со стороны верховной власти⁴⁰, но в такое же положение по отношению к самодержавной власти был поставлен и Сенат, что признает и автор рассматриваемой статьи.

Доказательства существенного различия в полномочиях Синода и Сената он видит, однако же, в неодинаковых способах представления на обсуждение верховной власти сенатских и синодских законодательных проектов. «Сенат стоял в ближайших отношениях к государю», аргументирует автор⁴¹, «государь весьма часто присутствовал в Сенате. Совсем иное было положение Синода. Все его , «докладные пункты» не миновали Сената; они подавались государю большею частью через Сенат и обсуждались монархом совместно с Сенатом, без участия Синода... Из документов видно, что государь только один раз обсуждал синодские докладные пункты вместе с самим Синодом». Такие факты очевидного предпочтения Сената перед Синодом и большего доверия к первому со стороны верховной власти и заставляют автора находить несомненной не совсем верную мысль, что государь только Сенат считал высидим органом государственного управления и признавал его единственным помощником в своих законодательных работах⁴².

Близкие отношения и большее доверие государя к Сенату и факты почти постоянного участия последнего в обсуждении докладных пунктов или законодательных проектов Синода не подлежат никакому сомнению, но они еще далеко не подтверждают безошибочности выводов автора и не могут убедить нас, что Петр исключительно только один Сенат признавал своим помощником в законодательных работах. Явное предпочтение преобразователем Сената пред Синодом, выражавшееся в частых случаях личного присутствия государя на сенатских заседаниях, обусловливалось, как нам кажется, не тем, что Петр только один Сенат считал высшим государственным учреждением и своим помощником в законодательной деятельности, а тем, что общегосударственные дела, находившиеся в ведении Сената, без сомнения, несравненно больше интересовали преобразователя, чем узко-специальные церковные дела, порученные высшему органу духовного управления.

Сравнительно большее доверие, каким предпочтительно перед Синодом пользовался Сенат в глазах представителя верховной власти, могло находиться в значительной зависимости от характера отношений Петра ко всему вообще духовенству, как сословию, далеко не вполне расположенному к его реформам и даже находившемуся в глухой оппозиции к ним.

Наконец, многочисленные случаи участия Сената в обсуждении законодательных проектов Синода, представлявшихся на высочайшее усмотрение, и почти полное отсутствие фактов противоположного характера всего проще и естественнее объясняются самым свойством и характером дел, непосредственно входивших в круг ведомства Синода и Сената. Жизнь русской церкви, не чуждой и мирских интересов, хотя и находилась в ведении своего собственного высшего специального органа управления, но в то же время во многих отношениях стояла в самой тесной и неразрывной связи с общим течением государственной жизни, порученным заведованию другого высшего государственного учреждения – Сената. Неудивительно, что, при существовании подобных условий, почти каждая общая законодательная мера, проектировавшаяся Синодом, обязательно затрагивала и интересы гражданского ведомства, находившегося в ведении Сената, а при таком положении дел участие Сената в предварительном обсуждении законодательных синодальных проектов должно было признаваться государем не только полезным, но, в некоторых случаях, и положительно необходимым.

Между тем, аналогичное же участие Синода в предварительном обсуждении сенатских законодательных проектов, в большинстве случаев, было бы совершенно неуместным и бесполезным, так как громадная масса сенатских дел не имела ничего общего с интересами церкви, и Синод оказался бы совершенно некомпетентным и бесполезным в обсуждении подобных дел. Конечно, иногда и в практике сенатского управления могли возникать такие вопросы, которые были небезразличны для интересов церкви и так или иначе затрагивали некоторые стороны общественной и государственной жизни, входившие уже в сферу компетенции св. Синода. Но в таких, сравнительно редких, случаях и Сенат обязан был предварительно сноситься с Синодом и уже только после совместного обсуждения подобных законопроектов мог представлять их на утверждение верховной власти, или же, за отсутствием государя, публиковать их в виде обязательных законов. Когда Синод в одном из своих «докладных пунктов» обратил внимание государя на полезность совместного обсуждения некоторых вопросов со стороны Сената и Синода, то Петр, поставив и то и другое высшее государственное учреждение в одинаковые отношения к верховной власти, признал вполне законным и обязательным проектированный Синодом порядок обсуждения и решения подобных дел⁴³.

Мы довольно подробно рассмотрели взгляды автора отмеченной документальной статьи о св. Синоде, так как то или другое определение положения, в какое поставил преобразователь высший орган церковной власти в общей системе государственного управления, далеко небезразлично для нашей цели. Правда, существует не мало несомненных документальных данных, которые говорят, что вновь организованное высшее учреждение, по своим полномочиям приравненное к Сенату, в практической жизни не всегда и не во всем стояло на одинаковой высоте с ним. Сенат, привыкнув в прежнее время довольно полновластно распоряжаться всеми государственными делами, не исключая и церковных, как бы намеренно не желал понять действительного значения реформы Петра в церковном управлении и часто пользовался всевозможными благоприятными случаями, чтобы так или иначе поставить Синод ниже себя. Но всем подобного рода фактам уже невозможно придавать особенно важного значения; они, в большинстве случаев, говорят только о незаконных стремлениях Сената, нередко встречавшего энергичный отпор со стороны Синода, ревниво оберегавшего свои обширные права самостоятельного и независимого высшего церковного учреждения, никому не подчиненного, кроме одной верховной власти. Для нашей же цели имеет значение правильное, обоснованное на достаточном количестве документальных данных, определение того юридического положения, какое было отведено Синоду представителем верховной власти в общей системе государственного управления.

Поставив во главе духовного ведомства св. Синод, наделенный такими же обширными правами и полномочиями в отведенной ему сфере деятельности, какими располагал приветствующий Сенат, и организованный на одинаковых с ним коллегиальных началах, Петр должен был и относиться к высшему церковному учреждению также, как он относился к Сенату. Говоря о преобразованиях, произведенных Петром в высшем государственном управлении, мы уже имели случай заметить, что, как ни велики были в глазах реформатора преимущества коллегиальной формы правления перед старой системой администрации, основанной на личном начале, все же одни они не признавались вполне достаточной гарантией от возможных злоупотреблений новой администрации. Глубоко доверяя коллегиальной форме правления и ставя ее несравненно выше системы администрации, основанной на личном начале, преобразователь в то же время, как это ни странно кажется с первого взгляда, сильно не доверял самым членам коллегиальных учреждений. Личный состав коллегиально организованного Сената и характер деятельности его членов, часто заявлявших себя неопытностью, небрежностью в исполнении своих обязанностей или даже позволявших себе прямое нарушение законов и злоупотребление своим положением, поддерживали и усиливали в преобразователе недоверие к членам высшего государственного учреждения. Выход из затруднительного положения, созданного глубоким убеждением в громадных преимуществах коллегиальной системы управления и признанием несомненного факта существования различных недостатков в государственной и общественной жизни, являвшихся практическим результатом функционирования подобной системы, Петр, как нам уже известно, думал найти в привнесении личного начала в коллегиально организованный Сенат и в своеобразном сочетании двух различных начал. Личное начало и было введено реформатором в коллегиальный Сенат в форме института прокуратуры, неразрывно связанного с высшим государственным учреждением.