О состоянии русского раскола при Петре I-ом

Раскол был уже силен и числом своих последователей, и своей внутренней силой, антипатиями и фанатизмом, когда Петр I вступил на престол и начал свои преобразования. Около 1676 г. он мог насчитывать уже до 100000 своих последователей, готовых умереть за свою веру. Устные и письменные увещания и обличения, ссылки, срубы и анафемы большого московского собора против церковных возмутителей оставались большею частью безуспешными, как заметил еще протоиерей Иоаннов в историческом известии.

Мы не можем – да и нет нужды – долго останавливаться на причинах этого явления, обстоятельно исследованных уже г. Щаповым⁶; в самом коротком очерке укажем только главнейшие из них и выясним значение некоторых событий, которые так много послужили и внешнему и внутреннему усилению раскола.

Главная и существенная причина необычайно быстрых успехов раскола с самых первых времен его существования заключается в самой сущности раскола и в полном соответствии первых положения расколоучителей с верованиями народных масс. То, что в первый раз высказали расколоучители, восставая против исправления Никона, было не ново; они были только представителями религиозного сознания и верований большинства своих современников, и в этом-то главная их сила и первое условие успехов их учения.

Направление религиозной жизни, из которого вышел и которое воплотил в себе раскол и в котором, по нашему убеждению, состоит его сущность, развивалось в течении целых столетий, совершенно окрепло и было господствующим во времена происхождения раскола в большинстве народных масс. Не в первый раз оно выступило в 17 столетии, – оно развито было сильно уже в самом начале 16 века; в половине этого века имело ревностных и упорных своих представителей на Стоглавом Соборе, канонизовало некоторые из своих положений в так называемом стоглаве; его силу и уверенность испытали уже на себе препод. Максим Грек (30-летними страданиями заплативший за борьбу с этим направлением), отцы стоглавого собора, не могшие «доспеть» на нем ничего о крестном знамении, и препод. Дионисий, троицко-сергиевский архимандрит со своими сподвижниками. Это-то направление религиозной жизни, которое не раз уже производило расколы в христианской церкви (монтанский, донатистский), – то одностороннее, узкое, внешнее понимание христианства и христианского богопочтения, при котором христианин слишком мало или нисколько не проникает в существенные стороны христианства, сосредотачивает свою мысль и деятельность на одних внешних сторонах, формах, выражениях (каковы обряды) христиански-благочестивой жизни; на них он переносит все свое благоговение и в строгом соблюдении их полагает все свое спасение, которого жаждет его сердце, – это мертво-обрядовое направление религиозной жизни, при котором он обрядам, подвигам внешнего благочестия и т.п. придает значение божественное, единственно условливающее собой спасение, и потому не позволяет ни изменять, ни исправлять их, и на всякое отступление от них смотрит как на ересь. В основании его всегда лежит недостаток разумения догматико-нравственного учения христианства, всегда оживляющего и просвещающего церковно-обрядовое направление, объясняющего и определяющего смысл и значение в христианской жизни церковной внешности и обрядности. При каких исторических обстоятельствах образовалось такое направление, известно: с 15-го особенно века наступили времена темные: училища перевелись, священные должности замещались лицами, едва читавшими по складам, слово живой проповеди прекратилось и на просвещение, как на что-то весьма опасное, гибельное, могущее к ересям и сумасшествию⁷. Таким образом средств изучать христианское учение и божественных учреждений не было, а огромнейшее большинство пастырей и само не имело этого, «едва умея азбуку, не зная, по словам Арсения глухого, ни православия, ни кривославия, проводя божественные писания по чернилу⁸. Все благочестие набожных русских людей, и прежде еще этого отличавшихся в своей религиозной жизни по преимуществу церковно-обрядовым характером, обратилось теперь на то, что было доступно в церковной практике, т.е. к церковной обрядности, к церковному благолепию, к формам благочестивой жизни и подвигам внешнего благочестия⁹ и остановилось и сосредоточилось на них одних. Отсюда переход уже очень естественный к тому, что набожные русские люди того времени, не усвоив сознательно божественного учения и божественных учреждений в Церкви и питаясь одною церковною обрядностью, без надлежащего понимания ее смысла, придали ей сверхдолжное значение божественных учреждений, безусловно обязательных для всех христиан, и наложили на все в жизни русского христианина – даже на мелочи – религиозную санкцию; и чем более упадало просвещение, а вместе с ним и сознательное усвоение христианства, тем более развивалось и крепло такое мертво-обрядовое направление. При этом направлении благочестивой жизни, существовавшие в различных местах особенности в обрядах, чтении богослужебных книг и т.п., без которых (особенностей) не обходится ни одна христианская страна, получают особенное, чрезвычайное значение в благочестивой жизни христианина; самые не важные обрядовые разности теперь стали обращать на себя внимание и получать почти догматическую важность, служить предметом жарких споров и разделять пасомых и пастырей на две партии. В 15-м веке обнаружились уже почти все те церковно-обрядовые положения, которые в первый раз выставили расколоучители против исправления Никона¹⁰. Буква богослужебных книг становится в сознании набожных русских людей неизменною и сохранение ее входит в условия спасения: «сицевыми книгами, говорят, русские чудотворцы благоугодиша Богови». Известное раскольническое чтение 8-го члена символа веры в начале 16 века уже окрепло также в сознании даже некоторых высших пастырей русских, как вполне истинное и неизменное учение, а двуперстное перстосложение не только существует уже твердо в начале этого века в обрядовой практике многих русских, но уже вступает в борьбу с обще-церковным видом крестного знамения, защищается древностью – свидетельствами прежних учителей – Петра Дамаскина, Феодорита и др.; далее – в самой половине 16-го века борода и усы для некоторых получили такое значение в деле спасения человека, что бритье и подстригание лишают, по их пониманию, христианина в загробной его жизни молитвенного ходатайства за него Церкви и низводят его на степень неверного (известное определение Стоглава); различные виды креста обратили также на себя внимание, как видно из царских вопросов отцам Собора 1551 г.; мало того, из них видно, что осьмиконечный крест пользовался тогда особенным благоговением. Таким образом и направление религиозной жизни, которое воплотил в себе раскол было уже сильно, и обрядовые особенности, которые выставили расколоучители против исправлений Никона, существовали и защищались с давнего времени, были сильны и своею двухвековою давностью и своею почти повсюдною распространенностью¹¹ в земле русской – и в этом-то главная сила и первое условие успехов раскола первых времен. Ослабить первое (направление) и уничтожить последние можно было только постепенно, путем векового образования и продолжительного уяснения истинно-христианского богопочтения. Сознавал, это и Никон, заводя школы; но этого света слишком было мало, он недалеко достигнул, да притом многие и слишком отвыкли от него. А между тем начались исправления книг и обрядов; все меры предосторожности патриарха и царя не послужили ни к чему и как будто еще больше придали значения тем предметам, против которых они направлялись. Известные «самодурные ревнители безчиния, воздвигавшие прю», были удалены с печатного двора – это конечно влило в них еще свежую струю раздражения и негодования на Никона¹², и удалены из Москвы. Интриги бояр московских, низвергнувших Никона, оказали расколу услугу другого рода. Ссылки в высшей степени возбудили в расколоучителях ненависть к Никону и еще более утвердили их в намерении отстаивать свои мнения. Падение Никона и недоброжелательство к нему бояр дали теперь им полную возможность обнаружить и разлить дальше то, что в них кипело; нерасположение к Никоновой церковной реформе смело и резко могло теперь высказываться при существовании официально-принятого неблаговоления к личности Никона. Раскол таким образом уже много пережил и принял в себя несколько новых элементов, еще более ожививших и усиливших лежавшее в его основе направление религиозной жизни; он был силен и давностью этого направления, жившего и господствовавшего в народе посвященного веками, и страданиями своих вождей, и удавшеюся ему свободою, возбудившею надежду на успех и господство, когда наконец решились остановить его и подавить силой власти соборной, авторитетом всех верховных пастырей Церкви русской и греческой; – но и эта величайшая церковная сила оказалась недостаточной.

В следующем (за большим Московским Собором) году началось новое событие, направленное к подавлению и обузданию раскольников, но на самом деле чрезвычайно много послужившие расколу, давшее ему множество новых сил для его прочного существования и пространственного развития; разумеем осаду и взятие Соловецкого монастыря. Известно, каким значением и нравственным влиянием издавна пользовался этот монастырь в глазах всего русского народа; он был для набожных русских людей русским Иерусалимом, целью религиозных странствований, самою трудностью достижения привлекая к себе толпы русских богомольцев. И вот этот монастырь за непринятие новоисправленных книг был объявлен «противным св. Церкви» и лишился всех своих выгод и угодий за древнее благочестие и наконец был осажден. Скорее могли поверить русские люди, что уклонились от истины верховные пастыри их, чем суровые подвижники этого монастыря, наследники, по их понятиям, веры и благочестия великих Зосимы и Савватия. Уверенность в своей истинности росла и раскола, осужденного собором, и нашла новое основание и поддержку для себя в примере соловецких подвижников, вставших за одно дело с раскольниками. Но это не все. Укрепив своим примером и влиянием внутреннюю уверенность в себя раскола, Соловецкий монастырь дал последнему и множество самых ревностных и авторитетных проповедников. Во время 8 летней (с 68–76 г.) осады в большом количестве¹³ бежали из монастыря соловецкие иноки и потекли всюду, не останавливаясь где-нибудь навсегда по монастырям, городам и селам, рассеялись по всему Поморью, явились в пределах новгородских и гопольских, в Москве, даже в Нижнем-Новгороде – являлись всюду строгими аскетами, окруженные славою перенесенных ими страданий, – с сильно возбужденной преследованиями ненавистью к Церкви и ревностью к старой вере, являлись с вестью о страшных вытерпенных ими мучениях за веру, о чудесах, явленных якобы Богом в прославление своих мучеников, которые передает Денисов и т.п. Можно представить себе, с каким жаром и увлечением они проповедовали свое учение и с каким благоговением слушал их жаркую проповедь народ, не знавший и ничего не слыхавший ни о ложности чудес, ни о ходе событий соловецкой осады! Мог ли найти для себя раскол более одушевленных, заинтересованных, авторитетных и деятельных проповедников? «Яко песок морской или яко звезды небесные, тако ученицы чудотворцев Соловецких, из киновии изшедше, умножишася и умножиша» (семена раскола) говорил Денисов¹⁴. «И это влияние разорения Соловецкой обители частью продолжается и доселе. Раскольнические мощи, например, Софонтия – выходца Соловецкого (наход. в сем. уезде, нижег. губ. ок. Дьяконова), и доселе привлекают еще к себе благоговейных почитателей, стекающихся сюда на Пасхе и в Духов день для поклонения¹⁵.

Говоря о большом Московском Соборе, мы не обратили внимания еще на одно его постановление, имевшее огромное значение во всей последующей судьбе раскола, в дальнейшем ходе и направлении его развития постановление, под действием которого раскол принял дух оппозиции, не только церковно-иерархической, но и гражданской, под влиянием которого определились необыкновенно-враждебные отношения раскольников к церкви и государству, – разумеем постановление Собора, «что еретики и раскольники не только церковным наказанием имут наказатися, но и царским, сиреч градским законом и наказнением»¹⁶. Эта мера, в первый раз употребленная против жидовствующих и, повидимому, оказавшаяся в то время полезною для Церкви, теперь – в приложении к расколу привела к результатам совершенно противоположным цели. Ссылки, резание языков, сожжение и т.п. настолько не ослабили, но еще страшно усилили раскол и сделали положения его драгоценнейшей святыней для его последователей. Они страшно возбудили в раскольниках антипатии и ненависти, которые сосредоточивали все их симпатии на том, за что преследовали их, как бы ни было это нелепо для здравой мысли, и совершенно препятствовали сколько ни будь вникнуть в учение Правосл. Церкви. У раскольников – далее – вследствие этой меры явились свои страдальцы, мученики, приковывавшие к себе, а чрез себя естественно и к своему учению, сердечные симпатии, явилась своя история, предания, дорогие для последователей, составлялись легенды о чудесах-знамениях благоволения к ним Божия¹⁷.

Мы видели, чем кончилась для раскола осада Соловецкого монастыря. Как и следовало ожидать, раскол еще более усилился и распространился¹⁸. Вследствие этого, в 1681 г. предложены были царем Собору и приняты им строгие меры. Начались сыски, заточения и казни¹⁹, поддерживавшие в раскольниках фанатизм, препятствовавший сближению их с православной Церковью, дававшие им новых страдальцев за древнее благочестие, новые предметы благоговейного почитания. В 1681 году в великую пятницу (1 апр.) казнены были огненною смертью знаменитейшие расколоучители: Аввакум, Лазарь, Епифаний и Никифор. «Вот будете этим крестом молиться, сказал Аввакум с подожжённого уже костра к собравшейся толпе народа, во веке не погибните, а оставите его, городок (Пустозерск) ваш погибнет, песком занесет, а погибнет городок, настанет и свету конец!²⁰» и, конечно, эти грозные слова, сказанные со страшного эшафота перед самой казнью фанатическим расколоучителем, глубоко залегли на душу многим из собравшейся толпы; а самая казнь легла на сердца народные новой ненавистью, новым камнем преткновения к сближению с Церковью. Почитатели Аввакума, которых не мало приобрел он, конечно, в Пустозерске в продолжении 14-летнего своего заключения, поставили за городом Ааввакумов²¹ крест, а раскольники причли его к лику своих святых.

Ответом на эти события и следствием раздражения раскольников было раскольническое восстание 1682 года, имевшее целью: «како бы им свою веру утвердить, а сию искоренить, а противных их вере всех побить, Патриарха по своему изволению утвердить²²». «Нечего уже нам, рассуждали они²³, говорить с ними (пастырями Церкви), все дело в царе затворилося и за одним им стоит», и вот милости тогдашней правительницы стрельцами и страх наведенные перед тем ими на Москву внушили им надежду «утвердить св. веру», а испытываемые раскольниками преследования, на которые не раз указывается в истории о вере и челобитной и стрельцах²⁴, служили побуждением к этому раскольническому движению, охватившему собой не только большую часть стрелецких полков, но и чернослободцев и «тако в оном возмутительном народе сей проклятый раскол утвердися твердо, что готовы на смерть и навсе мучения и возжешеся едва не весь народ»²⁵. Восстание, затеянное собравшимися в Москву расколоучителями в самую лучшую и благоприятную для их успехов минуту, не удалось; стрельцы были отклонены от участия в делах духовных, Никита Пустосвят был казнен, а «чернцы бродяги сечены кнутом и разосланы по разным епархиям в заточение»²⁶. Раскольники притихли²⁷, «обаче от сердец своея злобы не искорениша, но умножаше». Хованский пребысть в злобе за учителя св. Пустосвята²⁸. «Явно ходит по Москве раскольники перестали, говорит Медведев²⁹, тайно же и ныне по дворам, яко кишится, блядословят». Это замечательное раскольническое восстание было последним открытым заявлением пред правительством желаний со стороны раскольников; у раскольников началась тайная подземная работа по временам, только нечаянно обнаруживавшая свою неестественную напряженность. Испытавши эту последнюю неудачу, раскольники отказались уже навсегда сделать свою старую, как они говорят, веру господствующею или, по крайнем мере, дозволенную³⁰ и путем официальным, или через состязание с Патриархом и отказались с этого времени от всяких состязаний. Убедившись со своей точки зрение в еретичестве никонианского духовного и гражданского правительств, они окончательно установили теперь непримиримо-враждебные взгляд на то и другое, не высказывая им ни своих желаний, ни требований, решительно замкнулись в самих себя, стараясь по возможности уединить и удалить себя совершенно от общения с никонианами. В 1684 г. явилось новое, чрезвычайно строгое постановление против раскольников, узаконившее пытки для приобретения дознания оговоренных в расколе и огненную смерть для тех, которые «покорения св. Церкви не принесут,» – узаконение, подвергавшее «жестокому наказанию» кнутом тех православных, которые держали у себя раскольников и не донесли про них, – осуждавшее» на смерть без всякого милосердия» перекрещивателей, хотя они «Церкви Божией покорение принесут и отца духовного принять и св. Таин причаститися желати будуть истинно», – осуждавшее на кнут всех перекрещивавшихся у раскольников, даже и в том случае, если «они в том учнут виниться без всякия противности»…, – подвергавшее конфискации движимого и недвижимого имения и прямых раскольников и тех, «у кого жили и поручителей, которые ручались за них» и т.п.³¹. Вызванное громадными успехами раскола и раскольничьими беспорядками, это постановление и само в свою очередь вызвало новые, еще большие беспорядки; в 85 году явилось много беглых раскольников; раскольники начали оставлять совершенно пределы России³²; рассеявшиеся в нижних ее пределах, начали сосредотачиваться, группироваться в значительные шайки под руководством расколоучителей; так – раскольники, бежавшие на Дон, в 1688 г. под руководством Досифея, Пафнутия и Федосия засели в одном городе на р. Медведице; другое многочисленное раскольническое скопище (в 500 чел.) засело в «больших крепостях близ Тамбова и Козлова и с ожесточением отражало посланных правительством для истребление казаков³³; в 96 г. были переловлены раскольники, производившие разбои и убийства на Волге³⁴; в 93 г. казаки-раскольники в большом числе осадили Черный Яр³⁵, разнеслись слухи, что казаки-раскольники вместе с татарами собираются разбойничать по Волге³⁶; в том же 93 г. раскольники в числе 200 чел. напали на пудожскую церковь (в новгор. губ.), силой заняли ее, пересвятили и начали по своим книгам отправлять в ней богослужение³⁷. – Таков был ход истории раскола до времени Петра 1-го и таковы благоприятствовавшие расколу обстоятельства, давшие ему полную возможность окрепнуть, утвердиться прочно и широко – даже вне России – раскинуть свои пределы.

Из сделанного нами краткого очерка этих внешних событий нельзя не угадывать с первого раза, каково внутреннее развитие раскола и как, в какую сторону и по какому направлению оно должно совершаться. Всякий раскол, а также и наш русский, всегда страдает недостатком сознания, ясности, разумности, отчетливости, и, собственно, сам он есть непосредственное следствие этого, прямой результат неясного, неразумного понимания христианства и христианского богопочтения; временами их образования были страны, не отличавшиеся образованностью; основателями расколов всегда были лица, не отличавшиеся научным богословским образованием. – Бедствия, постигшие первых расколоучителей, еще более ослабили эту сознательность. Накипавшие у них естественно чувствования по мере своего усиления постепенно все более и более стесняли, ослабляли, подавляли сколько-нибудь самостоятельную деятельность разумных сил в усвоении христианских истин; мысль работала уже не сама; рассудок делался слепым орудием чувствований. Горькие и тяжелые чувствования ожесточения и вражды все доброе и святое помрачили в их глазах; усилившиеся в них антипатии влекли их к отрицанию, не давая им времени обдуматься и взглянуть на дело разумными глазами. Они не признали ничего святого в Церкви православной, потому что этого требовало озлобленное их сердце. Разумные силы не вступили уж более в свои законные права и подчинились совершенно голосу больного, крайне раздраженного сердца; поэтому-то и находим мы у первых расколоучителей самые несправедливые, недобросовестные обвинения против Правосл. Церкви (например, будто православные молятся духу лукавому, не признают вочеловечения Сына Божия), действительные противоречия самим себе³⁸, – историческую ложь: Арсений Грек, например, является у них безвестным еретиком, жидовином, обещавшимся Никону превратити писания Пророк и Апостол³⁹. Страдания укрепляли в них веру в свою правоту и возвышали уверенность в истинности их учения до крайней степени. Строго-обрядовое направление всегда отличается сознанием своей богоугодности; теперь это сознание достигает крайней напряженности и проявляется экстазами: расколоучители видят в себе посланников Божиих, говорят о себе словами Апостолов и т.п. Картины их страданий – может быть преувеличенных – и откровений постоянно сменяются у них одни другими. Напряженное состояние, внешние подвиги и бедствия доводят их до самых странных экстазов: Божиим благословением, говорит например, Аввакум, ночью второй недели на кануне пятницы распространился язык мой и стал очень велик, потом и зубы сделались большими… и весь я широк и пространен под небом (распространился по всей земле), а потом Бог поместил в меня небо и землю и всю тварь… так продолжалось с небольшим полчаса⁴⁰. Таково было внутреннее состояние первых расколоучителей, обнаружившееся и в их учении всеми особенностями своей неестественности. И прежде набожные русские люди высоко ценили обряды и некоторым церковно-обрядовым особенностям придавали слишком большое значение; теперь они стали для расколоучителей еще дороже, еще важнее в деле спасения; они ставят их наравне с догматами, причисляют их к последним, смешивают с ними. При том раздражении, в каком находились расколоучители, самые мелочные исправления в богослужебных книгах, касавшиеся не мыслей, не обрядов, а одной буквы, кажутся им исполненными всех ересей, изменениями весьма важными. Целые челобитные составляются из указаний самых мелочных изменений в букве, в которых, однако расколоучители голословно указывают всевозможные ереси. Вследствие сего на Никона они стали смотреть, как на величайшего еретика. У первых расколоучителей встречаются иногда вещи, которые и можно объяснить одним только страшно болезненным раздражение их, в роде того, как говорит Аввакум: будто никоновские справщики духу лукавому напечатали молитися; в крещении сатаны не отрицаются⁴¹ и т.п. При таком взгляде на никониан, понятно, какие должны были установить к ним отношения раскольники; последние не должны ходить в церкви, «а будет нужею в церковь ту затащат, а ты молитву Иисусову воздыхая говори, а пения их не слушай, а на молебны те хотя и давайте им, а молебны те в Москву реку сажайте… хотя и попа, врага Божия в воду ту посадить, и ты не согрешишь…»⁴² Удаляя своих последователей от всякого общения с православной Церковью, расколоучители заповедуют заимствоваться всеми таинствами у своих, даже простолюдинов: «в правилах, говорит Аввакум, повелевается исповедатися искусному простолюдину паче, нежели невеже попу, паче же еретику, аще нужда привлечет, и причаститися без попа можно своим комканием, в нынешнее огнепальное время со исповеданием и с прощением друг ко другу… пред образом Владычним вожги свечицу, а на столце устрой плат и на нем поставь сосудец с вином и водою и вложи часть Тела Христова; вземше фимиам и кадило, со Иисусовою молитвою покади образ и святая и дом весь… и поклонився на землю глаголи полное прощение… и Бог тебя благословит, причаститися святого сакрамента… и мирянин причащай ребенка, Бог благословит…⁴³ А исповедаться пошто итьти к Никонианину? аще нужда и привлечет тя и ты с ним в церкви сказки сказывай, как лисица у крестьянина куры крала. Исповедайте друг другу согрешения по Апостолу»⁴⁴. Так решительно, не колеблясь определяет Аввакум отношения раскольников к Церкви, ни над чем не задумываясь и не усиливаясь доказывать своих положений. В своем сердце он оттолкнулся от правосл. иерархии, и сильные антипатии не позволяют ему ни над чем задуматься и поколебаться.

В таком-то напряженном состоянии находились народные умы, когда Петр вступил в управление государством и начал свою великую реформу. Раскол еще более развился и распространился по всей России.

Мы не имеем полных статистических данных для раскола этого времени, но как далеко распространился он к концу царствования Петра, это можно видеть из того, что когда при передаче сборов с раскольников в ведение Сената, последний просил Синод сообщить ему, сколько в которой губернии собиралось с раскольников денег, то Синод для собрания этих сведений велел послать указы во все епархии, кроме двух только: киевской и переяславской⁴⁵, в которых следовательно, по крайней мере официально⁴⁶, не было раскола. А как велико было по крайней мере в некоторых епархиях число раскольников, видно из примера нижегородской епархии: в начале 18-го столетия в трех нынешних уездах ее считалось около 30000 раскольников, что составляет более трети тогдашнего общего населения; в 1719 г. считалось раскольников в пределах одной нижегородской губернии 86000 обоего пола, следовательно при тогдашнем населении в 302696 на каждую 1000 человек приходилось 283 раскольника, – цифра огромная, но она на самом деле была может быть еще больше, если обратить внимание на то, что и тогда, не смотря на строгие меры, были священники, писавшие в отчетах раскольников не раскольниками, как видно из наказа Питириму от 21 марта 1718 г. А нужно заметить, что нижегородская губерния не была главным центром раскола; можно предполагать, как велико было число раскольников в обширном поморском крае, в черниговской губернии и вообще на рубежах тогдашней России⁴⁷.

Причин быстрого распространения раскола во времена Петра I-го было слишком много; все недовольные новыми гражданскими порядками так или иначе группировались около раскола и, принимая от него в большей или меньшей степени то или другое, вносили и в него с своей стороны новые элементы; все не кружившееся в этом внезапном водовороте петровской реформы примыкало к прочно существовавшему уже осадку религиозной старины; поэтому подробное исследование причин особенного усиления раскола при Петре I-ом потребовало бы разбора всех событий его царствования, теми или другими своими сторонами неприятно действовавших на народ. Не задавая себе такой широкой задачи, мы остановимся только на более крупных явлениях и постараемся по возможности объяснить, как события царствования Петра I-го действовали на умы народа, объяснить те внутренние пути, которые вели от реформы гражданской к церковному расколу.

Мы уже видели некоторые проявления того чистообрядового направления, из которого вышел раскол; в основе его лежало узкое, внешнее понимание христианства, немного видевшее за церковною обрядностью и потому очень неудивительно, не находившее ничего святого, христианского у западных христиан-иноверцев. Направление это положило свою печать на все почти установившиеся обычаи частной и общественной жизни. С этими-то новыми частными явлениями старорусского направления и пришлось Петру вступить в борьбу при самом начале своей реформы. И тогда, когда преобразования общественно и международной жизни начинались при более спокойном состоянии умов, они всегда встречали сильную оппозицию во всех классах русского народа. Так было при Борисе Годунове⁴⁸; так же было и при Алексее Михайловиче. Вызов при нем иностранцев в русскую службу и введение некоторых новых обычаев возбудили в большинстве такой протест, что само правительство запретило стричь волосы и носить платье иностранного покроя, под опасением царского гнева и лишения чинов⁴⁹. Нечего и говорить о воплях раскольников против этих нововведений. Расколоучители видели в них последнее отступление до явления самого антихриста. «Иного отступления, говорил дьякон Федор, уже не будет везде бо бысть последняя русь; зде бо и от сего часа на горшая происходити будет царьми неблагочестивыми.» «О прелесте! восклицает он же в другом своем послании: скверные Поляки, Немцы и прочие безбожные языки благодеи приемлются и честью велиею почитаются… сплелись западные с восточными.» И так смотрели на иноверцев и их обычаи не одни раскольники, а огромное большинство всех сословий народа. Высказывая свою последнюю волю, патриарх Иоаким обращается с такими словами к молодым государям: «еще же да никако же они государи попустят кому христианом православным в своей державе с еретиками иноверцами, с латины, лютеры и кальвины и злобожными татары… общения в содружестве творити, но яко врагов Божиих и ругателей церквоных тех удалятися да повелевают царским своим указом. Отнюдь бы иноверцы, пришед зде в царство благочестивое вере своих не проповедывали и во укоризну о вере не разговаривали бы ни с кем и обычае своих иностранных и своих ересей на прелесть христианом не вносили бы, и сие бы им запретити под казнию накрепко и мольбищных бы по прелестям их сборищ еретических строити недавати. Места всеконечно, которые зде и есть близ или между христианских домов, и те раззорити годно и должно, яко диявольские сонмища… еритики бо, яко лютеры, кальвины, латины не советуют и неглаголют яже человеческая, но новообретная и чуждее истинного благочестия. Татарове же проклятые злобожники суть, в них же никоего же добра обретается.» Смотря на иноверцев, как на врагов Божиих и ругателей церковных, а на собрания их, как на дьявольские сонмища, он увещевает не сообщаться с иноверцами даже по делам житейским и с скорбью говорит: «обаче верни люди мнози и честнии с ними ядят нестыдящеся и небоятся греха. Уклоняющиижеся от заповеди сея и завещания от Церкве святые презирающии и творящии сами себе закон презорством, како имут свободитися клятвы Псалмопевцем присновещающиися?..» В приписке к завещанию, написанной вероятно перед самою уже смертью, патриарх обращается еще с мольбою к государям: «наипаче же воспоминаю, еже бы иноверцам еретиком костелов римских, керак немецких, татаром мечетов в своем государствии и обладании всеконечно недавати строити нигде, новых латинских иностранных обычаев и в платии премен по иноземскии невводити, ибо тем благочестие христианского царства в удобстве имать пространятися и вера в Господа Бога возрастати день дне. Удалюся же аз царского синклита советником полатным и правителем и которыи на посольствах во иных землях и царствах бывали. Како кое государство нрав и обячаи имать, каковы во одеждах и поступках, так держать, а иного не приемлют и в своих владениях иных вер людей никаковых не сподоблют, а еже не своея веры молитвенных храмов иноземцам никакоже попущают сотворити, и в котором еретическом царстве, коя окрест нас суть (яко в немецких), есть благочестивые нашея веры церковь Божия, где бы христианам было прибежище? нигдеже; а зде чего и не бывало, и то еретиком повелено, что своих еретических проклятых соборищ мольбищные храмины построили, в которых благочестивых людей злобне кленут и лают и веру укоряют и святые иконы попирают и христианам нам ругаются и зовут идолопоклонниками и злобожниками, и се несть добро, но всячески зло⁵⁰!» С таким очень заметным негодованием, возбужденным вероятно некоторыми выходками иноверцев, относился к ним и всему иноземному патриарх, живший в шумной Москве и сталкивавшийся конечно в своей жизни с самыми разнородными личностями. Как же могли и должны были смотреть на реформу Петра и относиться к ней люди необразованные, и как сильно она должна была встревожить их! При таком исстари установившемся неблагосклонном взгляде на иноверцев, при таком возбужденном, взволнованном настроении умов, Петр I-й начинает свое сближение с Западной Европой; – принимает множество иностранцев в русскую службу, в 1696 г. отправляет в Западную Европу молодых людей из знатных фамилий, в 97 г. сам отправляется за границу, и проживши там полтора года (9 марта 1697 – 25 Авг. 1698 г.), привозит с собою толпу иностранцев; в 1700 г. снова принуждает многих не только дворян, но и мещан отправить детей своих за границу, посылает указы иностранным министрам склонять полезных иностранцев к переселению в Россию; в 1701 г. снова отправляет большое число дворян, в 1702 вызывает большое число иностранцев в русскую службу и т.д.⁵¹, особенно приближает к себе их, дает им выгоды и преимущества пред русскими, предоставляет им различные торговые и фабричные преимущества⁵², в 1702 г. предоставляет всем иностранцам полнейшую свободу вероисповедания⁵³, позволяет иностранцам, вступившим в русскую службу, жениться без перемены их веры на русских⁵⁴, в чем совершенно отказано было в 1644 г.⁵⁵ и т.п. Таким образом Петр вдруг, одной силой своей власти, хотел уничтожить веками воспитанные антипатии набожных русских людей к иноверцам и предоставил им такие права, которых не имели иноверцы и в образованнейших государствах Европы⁵⁶. Не трудно понять, как сильно все это должно было подействовать на русских людей. Переход был слишком быстр и резок и естественно для огромнейшего большинства русских он не мог совершиться без сильных нравственных потрясений. Принявши от греков вместе с христианством нерасположение к латинянам, которые усилили его потом до последней степени своими часто враждебными отношениями к России, могли ли русские люди вдруг отрешиться от этих антипатий? Могли ли они без опасений для веры спокойно смотреть на огромное число иноверцев, густой толпой окружавших государя, оказывавшего им столько расположения и внимания, обращавшегося с ними запросто? Могли-ли они без величайшего страха отпускать в иноверные земли своих молодых, не окрепших ни умственно, ни нравственно детей? И с таким страхом и опасениями могли смотреть на это люди, еще не взволнованные раскольническими толками… Но что сказать о состоянии этих больных и умственно, и нравственно людей, в которых глубоко залегли предсказания первых расколоучителей о последнем времени и скором пришествии самого сына погибели? Прилив иноверцев в Россию представился их больному воображения осуществлением их мистических страхов, – действительным переселением с Запада Европы самого антихриста, ожидать которого именно с Запада – из Рима научили раскольников первые вожди раскола. Впрочем, независимо от этих предубеждений, много было еще других обстоятельств, возбуждавших в русских нерасположение к иноземцам. И тогда, когда иноземцы являлись в Россию не с враждебными для нее намерениями, они всегда возбуждали нерасположение к себе. Добра от них народ русский видел немного; они являлись не с цивилизаторскими стремлениями, а почти исключительно для приобретения своих собственных выгод и обогащения через торговлю. Покровительствуя и лаская из своих государственных расчетов иноземных гостей, правительство для привлечения их в Россию давало им различные привилегии, монополии, бывшие новым источником враждебных столкновений с русскими, которые иногда достигали открытых нападений со стороны русских на немецкие слободы⁵⁷. Наплыв иноземцев в Россию при Петре I-м не мог уничтожить установившихся враждебных отношений к ним русских. Оны вызваны были для службы государству, выгоды которого не совпадали с благом народным и выгодами различных сословий; особенно неприязненно должны были отнестись к иностранцам: русское дворянство, отодвинутое ими на второй план, и служилое сословие стрельцов, замененных новыми регулярными войсками, сформированными иностранными офицерами. Самое высшее благо, сообщением которого образованные иностранцы могли бы расположить к себе русских, было конечно образование, но из него на первый раз выходило немного хорошего. Из заграничных и учрежденных Петром в России школ, в которых обучали исключительно с целью приготовить молодых людей к службе государственной⁵⁸, выходили хорошие солдаты, моряки, чиновники, ремесленники, но столь же мало образованные, как и прежде, – из за границы приезжали русские, учившиеся военному, особенно морскому делу, с такими же грубыми понятиями, как и прежде, с тем иногда различием, что они в иностранных землях бросали многие и добрые русские обычаи, заменяя их часто дурными немецкими, – приезжали с нетвердыми религиозными верованиями. В самой Москве явились русские люди – «весьма лютеранские и кальвинские мудровавшие и великие хульники преданий св. отец,» – русские просто увлеченные и не понимавшие сознательно своих новых верований, как видно из примера Дмитрия Твертинова⁵⁹. Опасностей совращения для русских было слишком много, потому что, как откровенно признавался Посошков в письме своем к Стефану Яворскому, «толь мы просты, что нектомо кто ученый иноверец, но хотя бы самый последний земледелец иноверной о чесом вопросил нас и москвич, то не знаем как им отповедь дать,⁶⁰». «А иностранцы», как это видно из примера Твертинова и Лубкина с его 20 последователями⁶¹, «стали во зло употреблять свое влияние на русский народ, стали даже колебать в нем древнее, коренное устройство церкви»⁶². Таким образом вредных следствий быстрого наплыва иностранцев в Россию оказалось много, а добра собственно русский народ получил от них немного. Образование слишком туго у нас прививалось. Да и могло-ли быть иначе? Школы на иностранный манер, в которых обучали по руководствам, испещренным без нужды множеством иностранных слов, исключительно с целью приготовлять в них служак государству, не нашли себе сочувствия в русских, как видно из строгих мер, которыми собирали детей в школы, и из многочисленных побегов из школы учеников целыми десятками. Да если бы образование, которое желал дать Петр своему народу, и нашло в последнем полное сочувствие, оно все-таки не могло при самом преобразователе глубоко проникнуть в жизнь, потому что оно распространено было только на высшие и средние сословия. А между тем нетерпеливый преобразователь как можно скорее хотел видеть своих подданных европейцами, – немцами, голландцами. Он не хотел дождаться того, когда начала новой жизни постепенно перейдут в жизнь народа, привьются к нему и сами по себе естественным путем изменят и внешний вид жизни народа, который сам поймет непригодность старых форм жизни и по своим понятиям создаст новые. Он захотел по крайней мере по внешности сделать своих подданных европейцами, силой навязать им внешние формы европейской жизни в то время, когда огромнейшее большинство всех сословий русского народа еще крепко жило старорусскими своими понятиями, верованиями, взглядами, – захотел и естественно снова возбудил во многих сильную вражду к себе. По одной-ли только безотчетной привязанности к старине или по сознанию, что насильственное привитие внешних форм европейской жизни, при неизменившемся в большинстве строе внутренней жизни, неестественно, незаконно со стороны правительства и ведет ко многим гибельным следствиям, – как бы то ни было, только и между приближенными к Петру лицами много было приверженцев старины, недовольных им в большей или меньшей степени. Открытого выражения негодования на Петра в людях высшего сословия, более способных применяться к разным обстоятельствам жизни, невидно; но из розыска по делу Алексея Петровича открывается много людей из высшего сословия, любивших старину, ненавидевших великого преобразователя и желавших ему скорой смерти; некоторым даже виделось во сне, что Государь скоро умрет⁶³, – явились даже предсказания в этом роде⁶⁴. Еще больше вражды и ненависти тайной и явной возбудил к себе Петр I-й в низших сословиях, как скоро дошло это дела до них. Желая видеть своих подданных европейцами и замечая «омерзение, оказываемое к иностранцам»⁶⁵, Петр решился уничтожить некоторые русские обычаи. Одни из них относились к жизни общественной, а другие к церковно-гражданской, – именно платье и бороды, летосчисление от сотворения мира и начало года с сентября. Желая уничтожить внешние знаки, отличающие его подданных от презираемых ими иностранцев, он 4 генв. 1700 г. запретил всем дворянам, чиновным, служилым и торговым людям носить русское платье и заменил его сначала венгерскими кафтанами⁶⁶, а потом чрез год указал всем, даже и крестьянам, приезжающим для промысла в Москву, носить верхнее платье саксонское и французское, а нижнее немецкое, запретил ездить в русских седлах и под «жестоким наказанием» – торговать русским платьем, обложил виновных значительными пенями (40 к. с пешего и 2 р. с конного)⁶⁷. А наконец в 1707 г. для предотвращения всяких уклонений от немецкого образца указал клеймить немецкое платье⁶⁸. Естественно, что такие насильственные перемены, щекотливые и для народного самолюбия и кармана русских, произвели в них «великое роптание». Многим даже представилось изменение одежды, в которой ходили благочестивые предки, «отступлением от их веры и закона»⁶⁹. Еще больше ропота и негодования возбудило в народе и даже в лицах из высшего сословия запрещение носить бороды. Как высоко смотрели современники Петра I-го на это естественное украшение лица, видно из двух окружных посланий патриарха Адриана. «Брадобритие, говорится в них, есть злый, еретический обычай, бесчестие и грех смертный, которого ни в каком случае «не подобает православным христианам творити», это значит «Божию заповеданию противитися». Брили бороды одни только еретики (Юлиан отступник, Ираклий, после того как впал в монофелитство, обличенный за это от Бога и наказанный мучительною смертью, Константин Копроним), язычники и турки. Все святые благочестивые цари и русские князья «имяху брады и ни един же их брияше или подстризаше, но вси богоукрашении муже храняху богодарованную им красоту целу». Кто бреет бороду, тот уклоняется в ересь, присоединяется к еретикам и злодеям… Православным христианам заповедуется в посланиях «отнюдь непринимати еретического и злодейского сего знамения», гнушаться его, как «некия мерзости, зане брадобритцам не подобает благословение священническое подаяти, подобает вход церковный возбраняти и св. таин причащения лишати и сообщения православным христианам отлучати». А если кто умрет, «не престав от злообычая сего,» то, как такой может удостоится и погребения по чину правосл. церкви, или «в молитвах церковных поминовения?» Легко после этого представить, как должен был подействовать на всех русских людей указ (1705 г. 16 янв.) Петра, повелевавший всем служилым, дворовым и городовым людям и гостям, и гостиной сотни и черных слобод посадским людям брить бороды и усы под угрозой штрафа в 60 и 100 р. с человека и по две деньги с крестьян по вся дни, как ни пойдут в город и за город»⁷⁰. «Неможно никому изобразить, замечается в житии Петра В., того великого смущения, каковое произвел в сердцах россиян такой его величества указ! Многие то поставляли, якобы за превеликий грех до нарушения их благочестия касающийся… Многие из светских бороды обрили в послушание государеву указу, однако они якобы многоценное сокровище, те свои бороды в хранении у себя имели, для положения оных купно с телом во гроб по своей смерти, чая, что будто бы без бород в царство небесное не примутся⁷¹». Нашлись даже люди готовые скорее лишиться своих голов, чем бород. «Велят нам бороды брити, говорили они св. Димитрию, а мы готовы главы наши за брады наши положити, уне нам есть да отсекут наши главы, неже да бреются брады наши⁷²». Вследствие такого упорного отстаивания многими русскими людьми своих бород в 1714 году был новый чрезвычайно строгий указ, подвергавший жестокому наказанию, каторге и конфискации движимого и недвижимого имения тех, которые будут торговать русским каким-либо платьем и сапогами и носить русское платье и бороды⁷³. Затем бородачам, даже платившим штраф приказано было носить особое платье, и кто из них являлся в какой-либо суд в неуказанном платье, запрещено было принимать от них челобитные⁷⁴. Само собой понятно, как все эти строгие меры должны были еще более усилить фанатизм в приверженцах старины.

Было еще одно не менее сильное столкновение Петра с народными понятиями – это по случаю летоисчисления и начала нового года. Возвратившись из первого путешествия по Европе и желая как можно более сделать свое государство похожим на европейское, Петр решился уничтожить различие с западными европейцами в летоисчислении и начале нового года. В декабре 1699 г. публикован был указ, возвестивший везде торжественно встречать новый год и начало столетия с 1-го января. Зная предрассудки народа, «всякую перемену обрядов относившего на счет так сказать веры, каковою казалась им и сия⁷⁵, государь хотел занять московский народ различными церемониями, иллюминацией, фейерверками и т.п. Народ дивился «тольновым и невоображаемым зрелищем», замечает Голиков, но «с окончанием оных возобновились паки за сию перемену года не только от простого народа, но и от многих благородных, занятых подобно черни предубеждениями, роптания, которые удивлялись, как мог государь переменить солнечное течение и веруя, что Бог сотворил свет в сентябре месяце, остались при своем старом мнении⁷⁶».

Так отражались в народных умах первоначальные преобразования Петра, так они не согласны были с указанным нами выше направлением религиозной жизни, бывшей тогда цельною жизнью народа, и с освященными этим направлением национальными антипатиями и обычаями. Отмена последних в понятиях огромнейшего большинства представлялось изменением самой веры православной, – опасностью для самой ее чистоты. Строгие меры Петра, доходившие до крайности, еще более поражали народные умы и делали столкновения новых и старых понятий и верований еще круче, настойчивее. Понятно, как вождям раскола легко было при этом в глазах недоверчивых к новому порядку вещей заподозрить чистоту веры самих иерархов русской церкви, выставить их в черном свете; а отсюда переход в раскол был более, чем близок. И так действовали первоначальные преобразования Петра на умы набожных русских людей, еще не зараженных расколом. А до каких экзегетов естественно должно было дойти это раздражение у раскольников при существовавшем уже у них мрачном и фантастическом настроении, при внушенных им расколоучителей ожиданиях пришествия самого антихриста, по видимому подтверждавшихся самым делом, как сильно должны были подействовать указанные преобразования на их без того уже больные и тревожные сердца и какими мрачными красками вследствие их только одних должна была обрисоваться личность Петра 1-го в омраченном уже сознании раскольников.

У раскольников в это время уже прочно существовала мысль о последнем времени. Страдальческая кончина патриарха Никона не поколебала и не уничтожила этой мысли. В сочинениях первых расколоучителей всего чаще Никон представляется только «предтечей изглаждающим путь антихристу, который скоро будет», говорит Аввакум, «Везде бо бысть последняя Русь: зде бо и от сего часа на горшая происходити будет царьми неблагочестивыми», говорил дьякон Федор. И вот начавшиеся преобразования Петра как будто нарочно служили подтверждением, исполнение мнимых предсказаний первых расколоучителей. Раскольники, естественно, увидели в Государе преобразователе этого давно ожидаемого ими антихриста. Все его великие дела, измененные и переиначенные народною об них молвой, давали новую пищу их фанатизму, представлялись для их расстроенных умов совершенно в новом свете. «Нынче, говорили раскольники в керженских лесах, был у нас Починок человек, был в Петербурге, сказывал про тамошние чудеса: собрал-де он, Петр, беглых солдат человек с двести и, поставя на колени, велел побить до смерти из пушки. Эко стало ныне христианам ругательство. Да что? полно говорить». Но к тому, что волновало раскольников, приводили и многих, доселе остававшихся сынами православной церкви, совершавшиеся пред ними события.

Конце 17 и начало 18-го столетия были тяжелым, даже мрачным временем для русского народа. Наплыв, по воле Государя, иностранцев в Россию, брадобритие, ношение немецкого платья, перемена в летосчислении и начале года искренно представлялись, как мы видели, многим простодушно набожным русским людям отступлением от веры и закона. – Голод, неоднократно случавшийся в тоже время в некоторых местностях, страшные казни стрельцов в Москве и Астрахани, постоянные ужасы тайной канцелярии, фискалы, страшное «слово и дело» и т.п. – все это еще более раздражало умы, заставляя их постоянно оставаться в напряженном мрачном настроении, – время самое благоприятное для мыслей о близком конце мира, в которых напуганные и мечтательные умы стараются найти объяснение, причину тревожащих их событий и тяжелого положения. Легко угадать, на ком сосредоточатся эти мрачно-мистические думы. Чувство нерасположения к Петру Великому было сильно. Оно доходило до самой ожесточенной ненависти не только в стрельцах, но и в некоторых из дворянства и частью низшего духовенства, действовавших и казненных вместе со стрельцами. В последствии времени это же сильнейшее нерасположение к великому преобразователю, желавшее и предсказывавшее, как мы видели, ему смерть, сгруппировало около Алексея Петровича симпатии огромной массы людей не только из простонародья, на которое он так много надеялся, но и из высшего дворянства и духовенства. А чувство народной бедственности было также обще и еще более сильно; о тяжести народной говорили даже придворные⁷⁷. А это суть два главнейшие внутренние элемента, главнейшие внутренние мотивы, из которых всегда слагалась в тяжелые времена народной жизни, которыми живет и сильна мысль о последнем времени и об антихристе. И точно также, как ненависть первых расколоучителей к патриарху Никону указала им в нем предтечу антихриста, точно также и теперь сильное чувство нерасположения к Петру, усиливаемое во многих не менее сильными чувствами тяжести своего положения, приводило некоторых к страшно-мистическому взгляду на него и указывало в великом государе антихриста. Такова, по нашему мнению, внутренняя причина того явления, что в начале 18-го столетия возникают с новой силой толки об антихристе, облетают все концы России, находят во многих – не раскольниках – полное сочувствие себе и делаются новой причиной волнений и совращений в раскол.

Первым жарким и открытым проповедником о пришествии антихриста в лице Петра Великого был бедный московский книгописец – Григорий Талицкий. По мнению одних это был очень умный человек; об нем, говорят, как человек великого ума, вспоминал царевич Алексей⁷⁸, а в 1750 г. о нем требовала сведения императрица Елисавета. А по мнению Арсения Мацевича, которое он выдает за всем известное, – Талицкий был «бешеный мужик, который кроме русской грамоты и своего безумного умствования, ничего больше не знал»⁷⁹. Последний взгляд на Талицкого, очевидно, происходил из отвращения к нему как врагу Божью и Государеву, (как называет его Мацевич). По всей вероятности, это был только человек живой, впечатлительный, с твердым и открытым характером, большой начетчик – по самому ремеслу своему – в старорусской литературе, проникнутый поэтому естественно старорусскими по преимуществу церковными взглядами на все события, человек наконец знакомый и со всеми народными легендами и преданиями. Что непосредственно навело его на мысль о Петре В., как антихристе, как развивалась в нем эта мысль, нельзя указать при бедности материалов. Только слова Талицкого, сказанные одному священнику: «какой-де он царь – сам мучит», указывают на то, что этот мрачный взгляд на Государя сложился под влиянием тяжелых впечатление, какое произвели на него казни стрельцом и всех действовавших вместе с ними, – впечатлений, которые тем сильнее естественно могли овладевать им, что его собственное бедное и безотрадное положение не могло ослабить и рассеять их и само скорее еще накладывало новую тень на его тяжелые думы. Как бы то ни было, мысль о пришествии антихриста в лице Государя глубоко запала ему в душу и совершенно овладела им. При всей скудости своих материальных средств он оставил на время свои занятия, которыми снискивал себе пропитание⁸⁰, чтобы на свободе заняться своими неотвязными думами. Не останавливаясь на своих безотчетных впечатлениях, Талицкий обратился к бытейским пророческим книгам и в них нашел, нужно думать, полное подтверждение своих мыслей о Петре 1-м, как антихристе, которые и изложил в двух своих сочинениях: «О пришествии в мир антихриста и о летах от создания мира до скончания света» и «Врата». Сочинения эти и подлинное дело о Талицком давно уже утрачены, а потому мы не можем составить себе определенного и ясного понятия о том, как развивал Талицкий свою теорию и какие, в подтверждение ее, приводил доказательства из пророческих и из современных ему событий. Все, что можно извлечь из напечатанной г. Есиповым справки о Талицком, составленной в 1750 г. для Императрицы Елисаветы, состоит в следующем: «ныне время последнее и антихрист пришел». И вот доказательства, которые приводил Талицкий в подтверждение своей мысли: «в апокалипсисе – 17 гл. Иоанна Богослова написано: – антихрист будет осьмой царь, а по нашему счету осмой царь он государь, да и лета сошлись, у меня де тому есть выписка и в тетратех». Нет возможности понять, как Талицкий сумел приложить 10-й ст. 17 главы Апокалипсиса к русской истории, как у него Петр I-й вышел восьмым царем, и как на то же самое сошлись у него и лета. Г. Щапов делает очень остроумную догадку, что Талицкий «начал свой счет московских царей с тех страниц областных летописей, где изображается трагическая, кровавая борьба областей с Москвой. На этих (страницах) областные летописцы, говорит Г. Щапов, смотрят на московских царей – завоевателей – как на предтечь антихриста, которого Псковская летопись называет восьмым царем⁸¹. Но если Талицкий действительно и начал свой счет Московских царей с Иоанна III и с сына его Василия Иоанновича, который первый повелел и писать себя самодержцем, как полагает Г. Щапов⁸², то все-таки Петр I выходит не восьмым, а десятым царем с Иоанна III и девятым с Вас. Иоанн., если пропускать даже самозванца и Федора Борисовича. Как сходились у Талицкого и лета в подтверждение главной его мысли о пришествии антихриста в лице Петра, понять сколько-нибудь столь же трудно. Как видно из сочинения Стефана Яворского о знамениях пришествия антихристова, некий сопротивник – по всей вероятности Талицкий, исчислял лета пришествия антихриста «от различных образов, ово от седмидесяти и седми родов Христовых, якоже чтется у Луки святого, ово от седми хлебов евангельских, ово от седми кошниц и прочая. Тоже от писмен, яже в венце Христове: ϖ о н и от титлы Иисусовы, яже на кресте: I. Н. Ц. I. Дерзне же окаянный и имени Иисусову, о нем же всяко колено преклоняется, суесловием своим коснутися, глаголя: яко сие пресвятое имя Ис. являет (210) над тысящу исполнившихся», т.е. седмеричное число различных предметов, о которых говорится в кн. свящ. Писания, показывало у Талицкого, что пришествие антихриста будет через 7000 лет, а первые две буквы имени Христова по раскольническому чтению прибавляли к этому еще 210 лет и таким образом у Талицкого выходило, что антихрист должен прийти в 1702 году. Каким образом все эти, слишком очевидно произвольные, натянутые и при всем том прямо даже противоречившие году воцарения Петра толкования могли убедить Талицкого в справедливости его мысли о пришествии антихриста, совершенно нельзя понять, но тем не менее они привели его к самому твердому убеждению, и он начал распространять свои мысли со всей неопасливой ревностью фанатика: убеждает епископа тамбовского Игнатия возвестить об его учении святейшему патриарху, «чтоб про то и в народе было ведомо», сам хочет отправиться к суздальскому митрополиту, распространяет свои сочинения между своими друзьями и знакомыми и всюду встречает сочувствие себе. Кроме нескольких посадских, его учение, хотя без всякого фанатизма, принимают некоторые московские священники, отчасти один из князей Хованских – не знавший что ему делать, если выбреют у него бороду и очень раскаявшийся в том, что потерял венец (мученический), который давал ему Бог, – и епископ тамбовский Игнатий, плакавший при чтении тетрадок Талицкого и целовавший их. Донос на Талицкого прекратил его проповедь. Мучения пыток заставили его выдать лиц, с которыми он говорил о последнем времени; но никакие пытки и увещанию не могли поколебать его убеждений. «На прении скажем словами автора возражений на Камень веры, – Яворскому Талицкий нимало не уступал, но ругательно пророком вааловым называл; и умер этот враг Божий и государев без раскаяния, ожесточен, по суду Божию и монаршему, телом и душою погиб. И хотя довольное имел он от преосвященного Стефана увещание и обличение, однако за упрямством своим склонности к раскаянию не показал». Невыносимые страдания смертной казни копчением, на которую осужден был Талицкий вместе с одним из самых жарких своих последователей, на время, может быть, заставили его отказаться от своего учения, но это изменило только род казни. Талицкий (по свидетельству Есипова, которое он основывает на показаниях раскольников) был сожжен. Но вместе с ним не умерло его учение. Уцелели ли некоторые экземпляры его сочинений и ходили потом в списках по рукам между людьми, принадлежавшими к партии враждебной Петру, как думает г. Есипов, или нашлись новые странные личности, на которых современные события производили такое же действие, как и на Талицкого, как бы то ни было, только мысль о явлении антихриста в лице великого государя не переставал волновать мечтательные и раздраженные умы как в течение всего его царствования, так и после этого. Сочинение Стефана Яворского – «Знамения антихристова пришествия и кончины», – напечатанное им, по распоряжение государя, в 1703 г. с тою целью, дабы «правоверному народу яве известити, яко не у прииде в мир истинный антихрист, иже приити имать при кончине мира», при всей основательности доводов в подтверждение этой истины не могло рассеять народных толков, потому что, естественно, не могло потрясти, уничтожить в народе тех внутренних основ, которые развились в нем и которыми единственно сильно и живуче учение о последнем времени, – основания для прочного существования которого признает и сам Стефан Яворский, называя свои времена «лютыми, самыми бедственными. Он говорит только, что «от лютости нынешних времен несть мощно познати пришествие истинного антихриста, – «вся бо сия скорби и тесноты, яже ныне видим, яко же суть глади, огни, брани, кровопролития, наводнения, сухости, безплодствия земли, ненависти между лжебратею, гонения, междусобные брани, вся сия и сим подобная бяху и прежде». Сочинение Стефана Яворского ниспровергало мистические толки в одних только теоретических их основаниях, а слабость их с этой стороны и тогда уже понимали некоторые раскольники⁸³, продолжавшие, не смотря на то, с жаром проповедовать народу о пришествии антихриста. Не смотря на строгое запрещение в 1702 году монахам держать в своих кельях чернила и бумагу, особенные распоряжение о «слове и деле государеве»⁸⁴, – обещание наград тем, которые словят и представят распорядителей подметных писем и т.п.⁸⁵, эти подметные письма, «в которых большая часть воровских и раскольнических вымышлений», являлись в таком количестве, что в 1715 г. 25 янв. приказано было не доносить о них правительству, а не читая и не перечитывая жечь их на том месте, на котором будут подняты⁸⁶. И эти памфлеты с раскольническими и воровскими вымышлениями появлялись не в одной Москве; в 1707 г. в Новгороде в народе ходили тетрадки о рождении антихриста. Таких тетрадок немало существовало и в других местах, как видно из рассказа г. Есипова о Кузьме Андрееве. «Краткий ответ на подметные письма о рождении антихриста сими временами» Иова митрополита Новгородского не рассеял народных толков. Они продолжали волновать умы народа и заронять в простодушно-набожные сердца некоторых различные сомнения и мрачные думы о том времени, которые не давали им покоя. Так говорится в одном рукописном сборнике: «прииде (в Новгород) некий человек», имевший все изданные против раскольников сочинения, «ради вопросов о пришествии последнего антихриста»⁸⁷.

Толки разносились всюду. Как быстро и твердо они могли западать в души тогдашних людей, видно несколько из примера духовника князя Меньшикова, попа Лебедки. Встретился он нечаянно на базаре с прежним своим духовных сыном, сделавшимся потом раскольником, потолковать с ним и горячо принял его учение о пришедшем на землю антихристе в лице Петра⁸⁸. Так быстро совершался тогда обмен понятий, потому что слишком подготовлена была для этого почва. Но особенно эти мрачно-мистические толки усилились в последних годах второго десятилетия 18 столетия. Это было одним из самых тяжелых для народа времен царствования Петра Великого; это было время собрания со всего государства людей и денег на ладожские работы, время разъездов военной комиссии по всему государству для общей переписи, время многочисленных арестов, пыток и казней по делу прежней супруги государя Евдокии Федоровны Лопухиной и особенно по делу Алексея Петровича⁸⁹. Всюду разнеслась молва об этих событиях, дававшая новую пищу и подтверждение мистическим толкам о государе. «Государь царевича запытал, говорили солдаты, и в хомуте он умер за то, что он, царевич, богоискательный человек и не любил немецкой политики». Вывод отсюда ясен. «Подобное ли дело, если бы он прямой царь был, что он сына своего убил и царицу постриг? а эту царицу держит только под видом, а с нею не живет.» Самые мелочные события быстро разносились в народе, перетолковывались и волновали умы. Собраны были западноевропейские образцы и пробы монеты и привезены⁹⁰ в Петербург и вот шли какие толки в народе: «привезены из-за моря клеймы на кораблях и кого запечатают, тому и хлеба дадут». Все эти толки еще более усиливали мысль о Петре, как антихристе; она начала серьезно беспокоить многих. «Не знаю, что и делать, говорил солдат Растригин, хочу бежать из полка; я не признаю, что он у нас государь; он антихрист». «Петр антихрист, и когда девочку выдам, то, покинув и попадью, пойду в монастырь», говорил поп Лебедка. На ту же тему шли иногда тайные беседы в монашеских кельях. Но самым жарким и фанатическим «до умопомешательства» последователем и проповедником этих толков был капитан Левин – натура в высшей степени впечатлительная, с пылким воображением. Им совершенно завладели эти толки и довели его «до экзальтации и энтузиазма». Мы не будем повторять интересной его биографии, обстоятельно рассказанной г. Есиповым. Замечательно в ней особенно то, что с кем ни встречался Левин в своей служебной деятельности, везде почти встречал или те же самые мысли или сочувствие им. Так много было тогда людей – и не раскольников, веривших от всей души, что Петр Алексеевич не прямой государь…

Конечно, все эти толки не вели еще прямо к отпадению от Церкви православной и принятие их тем или другим лицом не означало еще необходимой принадлежности его и к церковному расколу, как это мы действительно и видим из примеров Талицкого, Левина, Докукина и других, особенно лиц духовных, замешанных в делах их⁹¹. Все они искренно и фанатически были убеждены, что настало последнее время, но во всех документах, сообщенных о них г. Есиповым, нет никаких прямых положительных данных, доказывающих их раскол; напротив, в них есть множество очень ясных намеков, показывающих, что у них мысль о последнем времени не была развита до тех крайностей, до которых она дошла у беспоповцев. Это – в отношении к Талицкому – видно из того, что у него был духовный отец Варламьевской церкви поп Лука, к которому он ходил на исповедь, – видно из того доверия, какое он ошибочно возлагал на патриарха и суздальского митрополита, надеясь чрез них распространить в народе свое учение, – из намерения его идти в монастырь, а не в скит раскольнический, и из самой цели его подметных писем, – она состояла не в том, чтобы возмутить народ против государя, убедить его не слушать государя, не платить ему податей и избрать царем князя Михаила Черкасского. С таким же гражданским оппозиционным характером представляется Талицкий и в указе. Еще более видно это на Левине. В то время, когда сильно уже тревожит его совесть мысль об антихристе и он под влиянием ее решается бросить военную службу, он приходит в православную церковь «передать Богу свою печаль, свое отчаяние» и молится со слезами. В Церкви же он начинает и свою открытую проповедь о последнем времени. Далее, когда совершенно овладела им эта мысль, он решается идти в монастырь, а не в скит раскольнический. Докукин, веривший также в последнее время, в своих тетрадках, в которых не для чего было ему скрываться, относится со всем уважением к пастырям Церкви православной⁹² и прямо называет себя сыном Церкви православной: «есм, говорит он в одной из своих тетрадок, святые Церкви сын, аще и весьма грешен, но рожден водою и духом, крещением святым и последствую матере нашей восточной Церкве святой»… Или вот с какою мольбою он обращается к пастырям Церкви: «простите и через небесного царя многими святыми своими молитвами у земного царя прилежно упросите, чтоб он за великим страхом своим не повелел вам мя предати духовной казни, дабы общий ваш святой Церкви всегда был сын, а не изчадие»⁹³.

Таким образом мысль о Петре, как антихристе, как ни горячо принималась к сердцу, сама по себе не имела неизбежным своим следствием отпадения от Церкви православной. Но понятно само собой, как это было близко и тесно соприкасалось одно с другим. Стоило только развить, расширить эту мысль, распространить ее на дела церковные, дать ей направление не гражданское⁹⁴, а религиозное, следовало только какому-нибудь раскольничьему пропагандисту сообщить эти свои выводы человеку, в душе которого засела уже мысль о Петре, как антихристе, в сердце которого накипело много тяжелых, мрачных чувствований, много недовольства новыми нелегкими порядками, обратить отуманенный уже взгляд такого человека (а таких людей, как мы видели, было очень много) на Никоновы новшества, на изменение русских обычаев и т.п. и заставить посмотреть на все это с точки зрения мысли о Петре, как антихристе, и – отпадение от Церкви, как сообщающейся с Петром и чрез это лишающейся своей святости⁹⁵, слишком близко и в таком случае почти неизбежно. Так именно и делали раскольники. «Слушайте, говорил Керженский расколоучитель собравшемуся народу: нынче уже в монастырь антихрист есть, и никто души своей не спасет, аще не придет к нам христианам; а которые нынче живут в мире, помрут и нам тех поминать не надо и не довлеть, для того, что Никон патриарх нарушил веру христианскую и нынче святости никто не обретает», – и народ внимательно слушал это учение. Мысль об антихристе становилась для него страшною, всюду преследующею его тенью, от которой нигде он не мог укрыться – «страшно, говорил керженский раскольник, называем его антихристом, а нет ли его здесь, в лесу!» «Видите вы и сами, говорил он, обращаясь к другим, какое смятение и между нами». И вот, под неотразимым для запуганных простодушно-набожных русских сердец действием этой страшной мысли о пришествии антихриста начался ряд побегов, направлявшихся прямо уже в раскольнические скиты!

Вследствие всех этих обстоятельств постоянно отделялась от государства, а потом и от Церкви огромная масса людей с большей или меньшей степени упругости, по различным побуждениям расходившихся с существовавшим тогда порядком дел, – масса разнообразная, члены которой или централизовались в раскольнических скитах и пустынях, или разбродились и передвигались по различным уголкам и захолустьям обширной России или, – менее живые и впечатлительные, – оставались в своих жилищах, с теми же понятиями и антипатиями, с какими другие убегали в скиты и леса. Не богата была эта масса теориями, сознанными понятиями и отношениями; гораздо богаче и интереснее она для истории явлениями своей практической жизни, своего изуверства, фанатизма и ожесточения. Присмотримся теперь к ней поближе и постараемся хотя несколько ознакомится с внешней и внутренней жизнью раскольников и раскола этого времени.

Во всеобщей разнообразной массе раскольников и гражданских отщепенцев, теми или другими сторонами примыкавших к первым, на первом плане стоят раскольники общежительные, оцентрализовавшиеся в плотно замкнутые от всяких посторонних влияний общины, которые носили различные наименования – скитов, пустыней и слобод. Эта централизация раскола имела огромнейшее влияние на всю его жизнь: раскольнические скиты и общины долго в истории раскола играют главную роль, пока их не сменили знаменитые московские раскольнические кладбища. Вместе с этим раскольники общежительные слишком многим отличались во внешней своей жизни от раскольников предшествующего периода – временем Аввакума и друг. Постараемся несколько определить их внешнее положение, происходившее отсюда их значение для раскола и некоторые их особенности.

Образование этих раскольнических общежитий происходило под влиянием строгих гражданских мер против раскола и восходит к самым первым его временам. Ссылки и казни естественно рассеяли всюду раскольников; нетерпимые в городах и селах они направились к захолустьям России, устремились в леса, в даль от человеческих жилищ, побежали к рубежам и за рубежи, в Сибирь и т.п. Нескоро конечно могло успокоиться это движение; то по собственному своему сильно возбужденному внутреннему желанию распространять свое учение, то вследствие поисков открывавших их сыщиков – беглецы – раскольники в первые времена своего пустынного жития часто должны были переменять места своего жительства. Огромные ненаселенные пространства России давали им полных простор для этого. Но как везде, так и здесь из этой движущейся массы раскольников выдвинулись сильные личности, привлекавшие к себе других своим влиянием; – около них начали группироваться другие раскольники; явились небольшие раскольничьи общины, под заведыванием учителей. На этом у некоторых раскольников и остановилось общежитие, но у других пошло оно дальше, – являлись огромные общежития из нескольких тысяч людей, составлявшиеся из нескольких мелких скитов.

Из внешних обстоятельств, при которых устраивались раскольничьи скиты, не трудно уже угадать направление, которое они примут. Это не были «народные общины» и «крестьянские мирские согласия», облеченные в религиозно-демократическую форму, как думает г. Щапов⁹⁶. Фанатические речи расколоучителей о повреждении веры, о последнем времени, гражданские преследования за раскол страшно возбудили в раскольниках религиозные стремления, и без того уже сильные в лучшей части народа, и вместе с внешним тяжелым положением народа до – и при Петре I дали им довольно мрачное настроение. Запуганные раскольники бежали в леса и пустыни не для того, чтобы «развивать на новых местах свои народные общины», которые стремились «к самостоятельному общинному-областному самоустройству, экономическому и народному саморазвитию и к общинному выборному устройству», – а для спасения души своей вдали от людей. Сильное религиозное возбуждение, сообразно с указанным выше направлением раскола, устремляло их к внешним подвигам, к аскетизму, а господствовавший в русском народе взгляд на монашество, которое он так уважал, и множество монахов, переходивших в раскол и являвшихся часто во главе раскольников, дали всей их жизни монастырский характер, – явление самым естественным образом выходившее из их экстазического настроение, а отчасти и самого внешнего положения среди постоянных опасений поисков и часто передвижений с одного места в другое. Поэтому-то господствующей формой жизни была жизнь монашеская, безбрачная. Вытекавшая естественно в то время из внутреннего и внешнего состояния раскольников, эта форма жизни безбрачной с течением времени возведена была некоторыми раскольниками в положительное учение и здесь – в теории – утверждена была на различных местах св. Писания. Но эта раскольническая теория, понятно, до тех пор имела для них всю свою силу, пока не изменилось их прежнее внутреннее и внешнее настроение. Но как скоро этот религиозный экстаз проходил у них и начиналась жизнь более спокойная, необходимо должны были явиться и умножиться грехи и беззакония, их же, как сознавался Иван Филиппов, и писати невозмогаю срама ради⁹⁷. Некоторые раскольники не хотели оставить этой теории, составленной однажды навсегда их учителями, но в тоже время и их внутреннее состояние совершенно изменилось. Естественным результатом этого явился разврат в их скитах, а затем и уклонения в самой теории, – явились так называемые новожены, поженившиеся, старожены, половинки и множество других. Все это уже позднейшие явления, которые к нам не относятся. В конце 17 и первой четверти 18 стол. между раскольниками в этом отношении существовало главным образом следующее различие, происходившее также от различия в их внутреннем состоянии: там, где особенно был силен религиозный фанатизм, жизнь, безбрачная является обязательной для всех. Таковы были почти все (были, как увидим ниже, и здесь уклонения) беглые раскольники, безпоповщинские. Даже в том случае, когда они жили в лесах не общежитиями, а в отдельных кельях, как скоро приходил к ним человек женатый, его разводили с женой на чистое житие⁹⁸. Феодосий первый из безпоповцев смягчил раскольническое правило о безбрачии и считал законным брак заключенные в церкви православной до обращения в раскол брачующихся⁹⁹, но в последствии времени и у федосеевцев уничтожена была эта уступка. Не так было у поповцев. Здесь около раскольничьих скитов устраивались совершенно мирские слободы. Так именно было у ветковцев. У них естественно должен был ослабеть более или менее религиозный экстаз среди спокойной жизни за польским рубежом и поэтому-то, тогда как у них некоторые «иноческим одеянием покрывахуся», «мирское житие проходящим велия наста нуж да в тайне брака, чесо ради от общего совета послаша некоего старца в Калугу и оттуду привезоша Бориса беглого попа»¹⁰⁰. Таков общий характер раскольнических скитов.

Знаменитейшими из них в то время были: Выговская пустынь, Керженские и Ветковские скиты и Стародубские слободы. А в самом начале второй четверти 18-го столетия начали обращать на себя внимание и поселения раскольников на Киргизе, начавшиеся вероятно гораздо раньше, потому что в 1727 г. они были так многолюдны, что в эти места без команды въезжать было опасно¹⁰¹. Более подробные сведения доселе известны только о Выговских скитах; о других известно слишком немного.

Нам нет нужды передавать полной истории Выговского общежития, известной уже из истории о нем Ивана Филиппова. Мы обратим внимание только на особенно-замечательные черты в устройстве этих скитов и в жизни выговских раскольников.

Образование выговских скитов такое же, как и всех других, с тем только различием, что оно находится в теснейшей связи с осадой Соловецкого монастыря: «малая сия речка – общежительство (выговское) истече от источника великого, Соловецкие глаголю преподобных отец… обители»¹⁰². Осада и взятие Соловецкого монастыря рассеяли по всему северному поморью иноков этой знаменитой обители. «Многие отцы до запора Соловецкой обители, великого и чудного жития, изшедше из обители оно скитахуся в Каргопольских и Олонецких пределех»¹⁰³. Все это были строгие – по крайней мере по наружности – аскеты, являвшиеся пред народом со славою своей обители и своей твердости в вере, с жаркою речью на устах, иноки, жившие «трудным и жестоким», по выражению раскольников, житием, удивлявшие иногда народ своими суровыми подвигами¹⁰⁴. Можно ли было таким лицам не иметь успеха в народе? «Многа же, говорится об Игнатие (выходце Соловецком), сей отец священный просвети учением, научи благоверию, наказа добродетелем и на подвиг спасительный возстави» … и множество подобных отзывов встречается о других. Естественно, что они многих привлекали к себе, которые и поселялись около них и составляли «дружины» расколоучителей и таким образом в северном поморье образовалось множество небольших раскольнических скитов. Кроме Игнатия и Корнилия, который «аки ангел некий в вышеестественных подвизех просвещаше пустынныя сия недра и всем общежителем отце духовный… бяше», «бяху и инии отцы древле соловецки: отец Геннадий… Иосиф нарицаемый сухий Соловецкий же, Сергий начальник Сергиева скита, Кирилл дивный постник… и иные отца и пустынножители, с малою дружиною живуще»¹⁰⁵…

Все эти расколоучители жили разрозненно и их скиты не имели никакого правильного устройства. Явились беспорядки. «Воровских людей терние в лесах пустыни сея вкоренятися началось»¹⁰⁶. «Бе тогда стадо Христово в сих поморских пустынях, аки в нощи бурней и темней… п пустым местом страдальчески безчина и паствы скитающие… и яко зерно едино или второе… обаче мало и скудно и не наполняя уста ядущему»¹⁰⁷. В это-то время, когда, как видно, «пустынное жительство» начало становиться «местом своевольным злым людем», явились между поморскими скитниками сильные личности, успевшие сгруппировать их в одно общество. Это были: «Даниил злотое правило Христово кротости, Петр устава церковного бодрое око, Андрей мудрости многоценное сокровище и Симеон сладковещательная ластовица и немолчная богословия уста¹⁰⁸, – четверица богосочетанная и четырем евангелистам равночисленые»¹⁰⁹; проще сказать, это были знаменитые организаторы поморской безпоповщины, хорошо понявшие выгоды от этого для раскола и при своей энергии и уме успевшие вполне достигнуть своей цели. Организаторский характер этих личностей заметили и другие расколоучители и своими мнимыми пророчествами еще более утверждали их в намерении¹¹⁰. Первоначально, около 1692 г., соединились «воедино трапезное и единоименное житие» Даниил Викулов и Андрей, – каждый с небольшой своей братией, и основали свое общежитие на «Рязани». Оно тотчас же начало умножаться, так что потребовалось строить для него «пространнейшее жилище»¹¹¹. Потом по случаю пожара, истребившего все скитские здания, оно перешло на руку Выг и соединилось с другим скитником Захарием, жившим с своим отцом. Так основалось в 1695 г. значительное выговское общежитие. «И начаша к ним людие приходити с разных мест и градов. А оные же отцы Даниил и Андрей принимающе их с любовью и учаще, и наказующе… и начаша чины и уставы церковные, и монастырские хранити; молодых детей обоего пола учаху грамоте. И прииде к ним Соловецкий отец Пафнутий… прииде попов сын Леонтий Парамонов… приидоша два мужа с Москвы»¹¹². Другие расколоучители хорошо поняли выгоды общежития и советовали приходящим к ним «с Даниилом и Андреем жить», возбраняя другим расколоучителям собирать братства¹¹³. Таковы были Сергий, Корнилий Варлаам и друг¹¹⁴. Число членов Выговского общежития постоянно возрастало: «и начаша к ним людие приходити и начаша пашни пахати по кряжам и по лесам, суки сещи»¹¹⁵. Каждый приходящий член, естественно, увеличивал силу братства. Основатели и начальники выговского общежития каждому назначали свои занятия: одни были возаками, другие занимались мелкими работами, третьи – швальным мастерством; у выговцев свои были портные, медники и т.п.¹¹⁶. Были свои переплетчики, имевшие особенную келью¹¹⁷ и т.п. Были особенные лица для раздачи обуви и одежд¹¹⁸, были рубашечные казначеи для раздачи рубашек и принимати от братии и в мытье отдавати и новые шити и давати¹¹⁹. Назначенные были особенные лица курить на братство смолу и деготь¹²⁰ и т.п. И тогда как одни работали на повенецких заводах, копали руды и обжигали известь и чрез это зарабатывали для всех остальных членов обещанную им по указу свободу в их раскольнических верованиях, другие в тоже время мололи хлеб в скитских мельницах¹²¹, третьи отправлялись «на море Мурманское рыбного и звериного, и ово на Ладожском, ради же промысла рыбного, на Валаамовом острое промышляли и на судах ездили под извозом в Санкт-Петербург, а ово живяху в Сумы для отпусков на море судов (которые были свои у выговцев)»¹²². У выговцев были даже особенные стряпчие для сношений с гражданским начальством, умевшие всегда находить себе покровителей между влиятельными лицами и при помощи их успевавшие проведывать все, что предпринималось в высших сферах против их общежития и вовремя предупреждать скитников. Во главе всего общежития в первой четверти 18-го стол. стояли Андрей Денисов и Даниил Викулов, распоряжавшиеся всеми делами общежития, но в более важных случаях они обращались за советом ко всей братии и, сообразно с их мнением, приводили или не приводили в исполнение свои намерения. Так, например Андрей предлагает братии построить новый Лексинский скит на другом более удобном и выгодном месте «и бысть в братии разгласие, большая бо часть не слагашеся, почто-де строити глаголюще, можно и в старом жить, а сей завод излишние труды братии есть… и слыша сие Андрей и прочии, которые на то сложишися, и умолкоша»¹²³. Точно также поступали и преемники Андрея Денисова¹²⁴. От настоятеля скита спускался – далее – ряд нарядников, старост и наконец рядовые, как это видно из примера скитника Якова Федорова, который «сперва хождаше в рядовых за братиею на труды под старостами, потому и старостою с братиею хождаше, вельми бо тщашеся и попечение имея о братских трудах… а последи положиша его в нарядники»¹²⁵. «И устроивша все по чину монастырскому во вся службы монастырския келарей и подкеларников, и нарядников, старост и надсмотрщиков во вся братские службы¹²⁶.

Все общежитие сообразно с особенными должностями и занятиями его членов разделено было на отдельные кружки, из которых каждый жил вместе в особенном доме или келье, имел своего старосту, который руководил работами, надсматривал за ними¹²⁷ и кроме того имел еще нравственный надзор: «и аще безчиние какое случашеся, скоро исчазаше, говорит Иван Филиппов, зане бяху о сем надсмотрители и надсмотрительницы по правила древних святых отец уставлени от боголюбивых наших настоятелей; аще и грех каковый, противный закону божию, яко душевный недуг являшеся, скоро от хитрых врачев усмотряшеся и подобающим врачевством изцеляшеся¹²⁸… – Такая правильная и строгая организация сил всего общежития принесла как ему собственно, так и всему расколу величайшую пользу.

У выговцев началась самая широкая промышленная и торговая деятельность; у них были свои кирпичные, конные и другие заводы: «дву Гаврилов Семенова и Новгородца послаша в Новгород и во Псков, а иных вынные и внизовые городы для промысла хлебного и покупки, где дешевле… А инных к городу Архангельску, а Захария на Мезен и инных на Мурманское, на рыбный промысел. И в Выгозерском погосте взяша воды ловецкие в Выгозере на кортому, такожде и на Водлозере и по иным езерам начаша рыбы ловити везде»¹²⁹. А в 1710 г. взяли в аренду большой (в 16 верст во все стороны) участок хорошей земли в Каргопольском уезде, – «и начаша на Чаженке к речке строити келии и построиша и начаша пашню пахати и скот держати»¹³⁰… Вследствие этого материальные средства выговцев увеличились и дали им возможность сделать многое для усиления и распространения их ошибочных верований.

В первые времени у выговцев был большой недостаток в необходимых принадлежностях богослужения, – скудость в книгах и иконах; но потом богатые средства, которыми начали они располагать, дали им возможность снабдить всем нужным и даже украсить свои часовни, которых в одном мужском монастыре было три: главная, болшакова и кладбищенская¹³¹. – Для собрания древних книг и икон неоднократно отправляем был особенно Андрей Денисов¹³² «по всем градом и в Москву по всем монастырям и в нижегородские пустыни промышляти книги… и осматриваше, овые покупаше день и нощь в том тщася, до Киева доездяше… и что у христолюбцев добываше, к дому посылаше¹³³». В подобных странствованиях, предпринимаемых не одним Андреем Денисовым, но и многими другими (братом его Семеном, уставщиком Петром Прокофьевым, Гавриилом Семеновым, Леонтием Поповым, путешествовавшими с этой же целью в Новгород и Псков и другие страны¹³⁴) – конечно немало собрано было древних книг, икон и списков с них. Библиотека выговцев была, надобно думать, очень небедна. Это так хорошо ценимое раскольниками богатство еще более увеличено в последствии времени или, собственно говоря, применено было к услугам общежития и всего вообще раскола посредство одного учреждения, принесшего весьма много пользы расколу – это училище, которое основано было Денисовым в Выговском ските. Между раскольниками, отовсюду приходившими в Выговский скит, нашлись и искусные, по свидетельству Ивана Филиппова, наставники, знавшие не только грамоту, но и некоторые другие предметы нужные для раскольников: «Вязниковец же Алексий имеяше художество иконы писати и вельми хитр бе в том художестве. А москвитин Иван учен церковному цению и по знамени, и по помете древле-церковных книг… Отец же Андрей посоветовав со отцем Даниилом взяша Ивана Иванова в монастырь для учения к пению и собравше лучших грамотников и сам с ними нача учитися пению»¹³⁵, – и много других мест в том же роде. – Училище существовало не только в мужском монастыре, но и в женском: «и собра (Андрей Денисов) грамотниц старых и малых, которые неучени пению, и нача их сам учити пению, опыя из молодых скоро навыкаху и научишася добре, а овые немало время учишася. Отец же Андрей понуждая и уча их, чтобы в часовнях пети церковным красным пением добре»¹³⁶… Как видно из приведенных нами слов, сам Андрей Денисов занимался обучением. Но кроме того училищами заведывали еще особенные старосты «поставляемые в них ради всякого усмотрения детского»¹³⁷. В этих – то училищах и воспитывалось все молодое выговское поколение, едва ли составлявшееся из одних только детей «со отцами и с амтерьми из миру приведенных», об учении которых грамоте неоднократно упоминает Филиппов¹³⁸. Как бы то ни было, только эти раскольнические училища приносили расколу огромную пользу. Выговское общежитие чрез это приготовляло в следующем поколении самых ревностных приверженцев и защитников раскола, которые воспитывались в его духе и направлении с самого детства и которых поэтому еще гораздо труднее было обращать к Церкви православной, чем необразованных раскольников. Кроме этого – в этих же училищах приготовлялись хорошие чтецы, певцы, иконописцы, переплетчики, которые прежде всего дали средства выговцам со всем благолепием обставить свое богослужение. «И начаша общее житие и церковную службу уставляти по чину и уставу» (а этот устав был заимствован из Соловецкого монастыря, как видно из следующих слов Филиппова: «прииде к ним соловецкий отец Пафнутий… много лет живый в Соловецкой обители и весь чин церковный и монастырский добро ведый, они же (выговцы) его со великою любовию прияша к себе)¹³⁹. «И поставиша Петра Прокофьева в чин екклисиаршеский и к нему пособников цевцов и псаломщиков и конархистов избраша… и начаша по праздникам всенощные пети, по чину церковному, такожде и по воскресному днем. И после заутрени книги читати до молебна и часов и после уденья такожде книгу читающе часа с полтора и в вечеру после вечерни и ужина такожде книгу читающе и по вся дни службу церковную отправляюще на то учиненные»¹⁴⁰… В чтецах теперь не было недотатка. С своими, вероятно, чтецами и певцами «часто ездяше Андрей Денисов и по Суземку по скитам на праздники и по часовням праздноваше и торжествоваше праздники добре»¹⁴¹. Списыванием книг занимались в выговских скитах очень многие, даже скитницы¹⁴², так что тогда уже присылали к выговцам другие раскольники для покупки богослужебных книг¹⁴³. А свои иконописцы украшали часовни иконами¹⁴⁴. Училища и заведены были главным образом для того, «чтобы в часовнях пети церковным красным пением добре и праздновать праздники»¹⁴⁵ – расчет верный со стороны раскольников: благолепие часовен, стройное пение, о котором так заботился Андрей Денисов, самое строгое соблюдение богослужебного чина естественно привлекали сюда многих из соседних жителей и вместе с сочувствием к себе возбуждали в них расположение и к самому расколу. «И вси жители, говорится в истории Выговской пустыни, прибегаху ко отцу Корнилию, оной же отец их утверждаше и наказываше. Такоже прибегаху к выгорецкому общежительству к выше писанным отцем и наслаждахуся от них книжного поучения и утверждахуся»¹⁴⁶.

Выговский скит, имея свое училище, воспитывал в нем, как мы сказали, самых ревностных защитников и распространителей раскола, какими действительно и были выговские скитники. Они рассеивались по всему поморью «для обращения в раскол», под предлогом будто-бы «для промысла живых зверей, отчего многие прельщенные противятся св. Церкви и сожигаются», как доносил в 1726 г. провинциал-инквизитор на нерадивость священников и самого архиепископа в отношении к раскольникам¹⁴⁷. Другие воспитанники выговского общежития простирали свое слово и до Сибири. Так Иван, пришедший в ранних летах в скит, «послан был потом от монастыря в сибирские краи», в которых миссионерствовал уже брат его Гавриил, «а оной Иван, вельми словесен и грамотен, ходя по Сибири, простирая учение о благочестии, вельми искусен по учению и житием жестоким постоянным и добродетельным спасительным поживе лет слишком десять и людие к нему велию веру держаша»¹⁴⁸. Легко понять, какими большими успехами эти раскольнические миссионеры должны были пользоваться в народе при таком положении его, в каком он находился. Гражданские преобразования, изменения в обычаях, множество слухов, ходивших в народе, сильно волновали толпу. Мысль об отступлении всех властей от истинной веры находила в современных событиях новое подтверждение. Раскольническим миссионерам оставалось только объяснить с своей точки зрения современные события, которые и без того тревожили народ и материально, и нравственно и возбуждали в нем неудовольствие – и темным, но впечатлительным людям из народных масс трудно уже было оставаться послушными сынами православной иерархии. Стеснения раскольников, повидимому направлявшиеся против раскола, часто бывшие очень крутыми, давали случай, и в глазах темного народа даже право, говорить об отступлении православных пастырей от духа Христова, от духа любви. Мысль о последнем времени, и сама по себе близка была народу при его тяжелом положении. При всех этих обстоятельствах, понятно, что могли производить в народе раскольнические миссионеры, направлявшиеся не из одного выговского, но из других скитов. Если посмотреть на распространение раскола только с этой стороны, то нельзя уже кажется предлагать себе наивный вопрос: отчего эти странные и часто нелепые мнения раскольников могли увлекать столь многих? Но кроме того, что выговцы завлекали к себе народ своим богослужением, через своих миссионеров, через училище, в которое они принимали всех, кроме этого, они располагали к себе народ и другим способом. Ходя по селам, раскольнические учители являлись просветителями народа. В одной истории Выговской пустыни мы встречаем несколько лиц, о которых говорится в роде следующего: «и молодых людей учаше грамоте и церковной службе и хождаше по волостям и к себе людей призываше»¹⁴⁹. Богатые средства, которыми начало владеть выговское общежитие, дали ему полную возможность оказывать народу и материальное вспоможение. Случались хлебные недороды в соседних с выговцами деревнях, и тогда они щедрою рукою рассыпали бедному народу свои благодеяния. «В то время бысть в Олонецком и Каргопольском и Белозерском уездах и во всех окольных волостях, и в Лопских погостах хлебная скудость и недород, и глад велий, многие мирские нищии пеши по зимам и скитахуся ходяще из монастыря в монастырь и по скитам просяще милостыни и кормящеся множество народа». Мимо скита проходили две дороги; многие естественно останавливались в ските, за оградой которого стояла особенная гостиница: «и начаша людие оными дорогами ездити, приставая к гостиной приказаша настоятели всех проезжих и нищих кормити без разбору… Видеша отца над собою милосердие Божие, положиша залог всех приходящих гостей и проезжих и нищих и странных кормити без рабору и бедным и нищим помогати во всяких нужных случаях». Но это еще не все. Выговцы являлись благодетелями народу не в стенах только своего скита, в которых всякий и всегда мог найти себе приют; – Даниил Викулов, если можно сколько-нибудь верить Филиппову, особенно заботившийся о бедных, нарочно покупал для них хлеб то на братские деньги и раздавал беднякам по соседним деревням, то «у добрых людей пропаше на них и посылаше», а иногда отправлял для этой цели скитников собирать подаяние¹⁵⁰. Так велики и так много было средств у выговского общежития действовать на народ и привлекать его к себе.

И всеми этими средствами с полной свободной пользовались выговцы по крайней мере в продолжении всего царствования Петра В.¹⁵¹ Никто не имел права заглядывать в скит; Андрей Денисов как будто признан был сами гражданским правительством в звании начальника выговцев и получал на свое имя указы; без его ведома или без «повеления» не могли даже посылать скитников на указные работы приставленные к ним старосты¹⁵². Только три раза во все царствование Петра В. потревожено было спокойствие Выговского скита: в первый раз, когда мимо его проходил с войском Петр В., не обративший впрочем тогда никакого внимание на известие, что недалеко живут раскольники¹⁵³; во второй раз, когда захвачен был в Новгороде Семен Денисов, бежавший впрочем отсюда через 4 года своего заключения¹⁵⁴, и в третий раз, когда вследствие доноса одного беглого схвачен был в Олонце Даниил Викулов¹⁵⁵. – Спокойная и безбедная жизнь в скитах Выговского общежития произвела весьма значительную перемену на этих раскольников. В них при самом пристальном взгляде нельзя было даже узнать жарких и смелых последователей Аввакума. Фанатизм раскольников прежнего времени, с образами некогда расхаживавших по Москве, смело вызывавших на спор с собой самого Патриарха и намекавших самой правительнице Софье об удалении от правления, – теперь исчез почти совершенно в общежительных скитниках выговских. Внутреннее нерасположение их к государю-преобразователю замаскировано было под формой самых верноподданических отношений к нему. Андрей Денисов написал даже «пангирик, заключающийся в десяти резонах, витийственно изражающий высоту, отличие в российских венценосцах первого императора Петра Алексеевича и особенно покровительство его староверческих церквей и всех старообрядцев от тиранской руки Никона Патриарха»¹⁵⁶. Выговцы и на самом деле как будто жили, по словам Филиппова, «смирно и благопокорно, яве по Христовым и апостольским преданием, повелевающим Бога боятися и Царя почитати и Божия Богови и кесарю кесарева отдаяти»¹⁵⁷ . И это обнаруживалось не в одних витийственных пангериках. Не говоря уже о том, что они усердно работали на императорских железных заводах¹⁵⁸, «Даниил и Андрей по совету с братьями и Суземским старостой и с выборными всегда посылающе своих посланных с письменами и с гостинцами к его императорскому величеству, с живыми и стреляными оленями, с птицами, ово коней серых пару, а ово быков больших подгнаша ему и являхуся и письма подаваху ему»¹⁵⁹. Выговцы не гнушались и паспортами и преспокойно брали их у олонецкого ландрата, отправляясь на промыслы или под их предлогом с целью распространять свои учения¹⁶⁰. Выговцы не чуждались и других безвредных для них преобразований Петра I-го. Он издал, например указ, чтобы суда строили по данному им образцу «и все людие начаша суды новоманерные строити… Такожде и общежители построиша суды новоманерные и на старых ово свой покупной, а ово вод извозом и промышляюще яко же прочии и от того бываше велия помощь и пособие братству»¹⁶¹. Мысль о наступлении последнего времени ни в чем не обнаруживалась у выговцев. Их торговля, промышленность, прочные пристани, которые они устроили для своих судов¹⁶², амбары для складов грузов, мельницы¹⁶³, устройство мостов и т.п. все это показывает, что их нисколько не тревожила мысль об антихристе, хотя несомненно она и существовала у них, но уже в одной теории.

В истории выговцев этого времени встречается один только раз открытое проявление фанатизма без особенного возбуждения к тому со стороны внешних обстоятельств. Именно: одному скитнику Маркелу, вероятно слишком начитавшемуся сочинений Денисовых о прежних временах, пришла фанатическая мысль «обличити Никоновы новины, пришедши в Российскую церковь, идти бы в Москву, обличити синодских духовных властей и самому вдатися на мучение». Это свое намерение он сообщил настоятелям, но как настоятели, так и братия «ему своеохотному изволению сему возбраняху и не повелеваху, не благословляюще самому вдатися в напасти». И только, после неотступной просьбы его вместе с двумя другими подговоренными им скитниками отпустили их из скита.

Замечательнейшими по своему влиянию на раскол после Выговского общежития были: Стародубье, Ветка и скиты Керженские или Брынские¹⁶⁴. Мы укажем только некоторые особенности этих скитов, на сколько это конечно исполнимо при скудости известных нам материалов об этом предмете. Первыми поселенцами в Стародубье были некоторые прихожане московской церкви всех Святых на Кумишках, удалившиеся сюда со своим духовным отцом Кузьмой вскоре после большого московского собора. Начавшиеся затем гражданские преследования противников церкви увеличивали число переселенцев в стародуские леса. Указ Софьи о возвращении стародубских переселенцев на прежние места их жительства и об обращении их к православию только рассеял раскольников и заставил значительную часть их удалиться в Польшу – явилось новое знаменитое раскольничье гнездо – Ветка. События царствования Петра В. возвысили цифру населения в том и другом месте. Многочисленные слободы в Стародубье (17) и в Ветке (14), по выражению Иоаннова, «пространством и добротою равнялись лучшим некоторым российским городам». Они кипели торговлей и промышленностью¹⁶⁵. Спокойная жизнь не только ветковцев, не терпевших от польских панов никаких притеснений, но и стародубцев при Петре I-м, освободившем раскольников, живших близ рубежей от двойного оклада¹⁶⁶, естественно много должна была ослабить в этих беглецах религиозных фанатизм, которого во многих из них и без того было мало¹⁶⁷. Поэтому-то между стародубцами и ветковцами не встречается ни самосожигательства, ни особенного стремления к жизни безбрачной. Поселения ветковцев и стародубцев состояли не из скитов, а из мирских слобод. Замечательно, что здесь господствовали не скитники, а миряне, у которых находились даже в значительном подчинении первые. Здесь не скитники смотрят за нравственностью слобожан, а наоборот. Как скоро слободские старосты замечали слишком близкие отношения между скитником и скитницей, их выводили из скита, связывали одной цепью и в таком виде заставляли всенародно в трудах упражняться. А ежели кто не исправлялся и после этого, в таком случае чернеца отдавало слободское общество в солдаты, а скитницы публично наказывались за это пред судейской палатой¹⁶⁸.

Но при все этом влияние этих по-и-за-рубежных раскольников было тогда очень сильно. Отсюда выходило в Великороссию очень много пропагандистов, разносивших раскольническое причастье по всей поповщине (потому что на Ветке была единственная в это время поповщинкая церковь) и проникавших в самые глухие места России. А стародубские и ветковские попы, не имея здесь большого значения¹⁶⁹, в тоже время являются такими решительными судьями в спорах между собой керженцев, которые не послушают их решения в спорном деле¹⁷⁰.

Первыми сеятелями раскола в пределах нынешней нижегородской губ. были Аврамий, Сергий и друг. Потом и здесь его усилили выходцы соловецкие: Арсений, по преданию раскольников, чудесно будто бы перенесенный с Соловецкого острова на материк и потом также чудесно приведенный в Керженские леса, и Онуфрий, бывшие потом настоятелями двух скитов. В первой четверти 18 стол. число одних записных скитников здесь простиралось до 8 тысяч, а сколько еще было не записных¹⁷¹. Раскольники жили или в особенных кельях, или в скитах, которых в это время насчитывалось до 95. Централизации, которую дали Денисовы безпоповщине, здесь не было, потому что не являлось здесь сильных личностей, которые могли бы сгруппировать около себя массы раскольников. Здесь можно встретить всевозможные раскольнические типы от неистового безпоповца с фанатической речью о последнем времени, морельщика и самосожигателя, до онуфриевцев, смотревших на самосожжение, как на самоубийство, и дьяконовцев, принимавших к себе совращавшихся в раскол священников даже без миропомазания¹⁷². Об устройстве Керженских скитов и деятельности населявших их раскольников мы не имеем никаких сведений.

Доселе мы говорили об одной части раскольников, именно раскольников централизованных, более благоустроенных и потому более спокойных. Но кроме их была еще огромнейшая масса в собственном и несобственном смысле раскольников, живших и скитавшихся по лесам, пустыням, селам и городам. Это были люди более тревожные и более фанатические, чем первые. Их невыгодное положение, доходившие до них слухи и легенды о тогдашних событиях, возгласы расколоучителей и т.п. постоянно держали их в возбужденном настроении, так что достаточно было одного сильного толчка для того, чтобы возбудить в них фанатизм. В самых раскольнических скитах бывали времена, когда их жизнь совершенно изменялась, когда внутреннее все еще напряженное состояние живших в них раскольников выходило наружу страшными, огненными пятнами. Как ни спокойны были, повидимому, выговцы в стенах своих скитов; но когда до них (в 1702 г.) начали доходить слухи, что государь пойдет с войском не вдали их скита, то напал на всех такой страх, что начали готовиться к смерти; приготовлено уже было все нужное для того, чтобы умереть огненной смертью. Но страх оказался напрасным¹⁷³. Когда до раскольниц Лексинского скита дошла весть о взятии под арест Семена Денисова, то опять «бысть страх и в монастыре, и на каровом дворе, и на Лексе у сирот велий плачь и по всему Суземку быж была из домов на лес». Лексинские скитницы и сбежавшиеся сюда из соседних от него лиц отвратили страшную беду; сгорело только несколько раскольников вне скита в ригаче¹⁷⁴. Но не так это происходило в других местах. Дошли, например слухи до Пимина, с жившими вместе с ним в лесу раскольниками, что для поимки их посланы сыщики; раскольники, скрывшись у некоторого «христолюбца», собрались в большой дом, укрепили его и приготовили все для самосожжения: «видев же отец Пимин с собравшимися к нему лютое нападение (сыщиков), суровое свирепство... скончашася огнем благочестно и с ним к другой тысящи несколько народа»¹⁷⁵. Фактов самосожигательства при таких и подобных им обстоятельствах представляет множество одна история Выговской пустыни¹⁷⁶. Пересказывать все их нет нужды. Все они слишком сходны один с другим, по рассказу Ивана Филиппова; везде самосожигательство представляется у него следствием намерений сыщиков схватить раскольников или слухов об этих сыщиках. Для ознакомления с самым ходом дела передадим только в немногих словах некоторые из фактов, о которых говорится и в официальных документах. – В 1682 г. в Москве сделалось известным, что «в Новгороде и новгородских пригородах обретаются многие церковные раскольники». Вследствие этого новгородскому митрополиту Корнилию послана была царская грамота о том, чтобы «всюду сыскивать и предавать суду раскольников»¹⁷⁷. Сыщики были отправлены. Начались самосожигательства. По рассказу Ивана Филиппова раскольники сожигались сотнями и даже тысячами¹⁷⁸. Замечательнейшим самосожигательством было двукратное самосожжение в Палеостровском монастыре – месте ссылки Павла Коломенского. «Страшному огню мучительства разгоревшуся, говорится в истории Выговской пустыни¹⁷⁹, умысли Игнатий с Емельяном Повенецким достойное умышление и собравшеся со своими пойде... в Палеостровский монастырь, затворися со своими ученики, тамошних же жителей, желающих благочестия к себе прияша, а нехотящих в единомыслии с ними вон выслаша»¹⁸⁰. Между тем Емельян Повенецкий отправился по окрестным селениям с проповедью о самосожигательстве «дабы хотящие с ним за древнее благочестие огнем скончатися шли в собрание... и собрася многое множество благочестивого народа». Но самосожжение почему-то откладывалось; целая неделя прошла в приготовлениях. Бежавшими вероятно из монастыря иноками дано было знать об этом намерении раскольников в Новгород. Посланы были увещатели с командою солдат. Раскольники как будто этого только и ждали. Вероятно,¹⁸¹ прежде, чем посланные начали свои действия против заключившихся в монастырь раскольников, «загореся церковь и бысть шум пламенный аки гром, пламень бо всю церковь обхвати…» это было в 1687 г.; но этим не кончилась деятельность Емельяна Повенецкого. Заблаговременно получивши благословение от отца Игнатия – собрать новое стадо и сжечься с ним в том же монастыре, он снова отправился по селам с своею проповедью, «поучая народ в древле-церковном благочестии укреплятися». И в этот раз проповедь Емельяна, Германа и других не осталась безуспешною. Снова образовалось сборище обольщенных раскольников на новом месте–за Онежским озером. Но поиски отправленных для поимки их сыщиков, заставшие их вероятно неприготовленными, рассеяли сборище¹⁸². Эта неудача, впрочем, нисколько не ослабила их намерения: разбежавшиеся раскольники снова собрались, направились к Онежскому озеру, на котором стояли лодки, оставленный сыщиками, сели в них, поехали к палеостровскому монастырю и заперлись в нём. Потом началась таже самая история, как и прежде. Емельян Повенецкий с некоторыми пошел по окрестным селам и волостям «возвестити всем людем, дабы хранящии древле-церковное благочестие собирались в палеостровский монастырь скончатися, и начаша людие собиратися». Портновский, опытно убедившись в бесполезности крутых мер против подобных фанатиков, вошел с ними в переговоры. Раскольники не отказались от них и вступили в состязание о вере с посланным для увещания олонецким протопопом; «а у самех иное в разуме, чтоб им достальных людей, обещавшихся с ними скончатися собрати». Видя, что и кроткими мерами ничего нельзя сделать против фанатиков, Портновский начал осаду. Между осажденными и осаждавшими произошло нисколько стычек, в одной из них убит был и сам Портновский. Тогда потребовать был новый отряд войска и началась снова осада. Тогда-то уже наконец собравшиеся раскольники, не имея возможности отразить осаждающих, а вероятнее всего видя, что все уже приготовлено для самосожжения и собрались все, кто им нужен, зажгли хлебню, а потом и церковь, в которой заперлись; пламя вследствие поднявшегося ветра распространилось и на другие монастырские здания и весь монастырь сгорел. В оба эти раза, по едва ли вероятному счету Ивана Филиппова, сгорело 4200 человек. Подобных случаев самосожжения рассказывается очень много и в Розыске.

Что же следует из всех этих и подобных им фактов? Какой бросают они свет на самосожигательство раскольников? Что это было за страшное явление того времени?

Вопросы эти решены уже в нашей светской раскольнической литературе. «Самосожигательство, говорит г. Есипов (и тоже самое – автор предисловия к истории Выговской пустыни – едва ли не одно и тоже лицо, смотря по сходству даже в выражениях)–крайний исход борьбы за действительно усвоенные догматы, форма самоубийства, принятая во имя догматов для окончательного избежания от преследования, от истязаний, которым подвергались староверы, попадавшиеся в руки правительства. Если бы это был догмат, то у нас были бы факты самосожжения добровольного, возбуждённого этим учением, вне всяких других побуждающих к тому причин. Мы таких фактов не встречаем¹⁸³; все известные до сих пор случаи обнаруживают что староверы сожигались только тогда, когда приходили брать их силою и всегда в глазах пришедшей воинской команды»¹⁸⁴. Таков взгляд на самосожигательство г. Есипова и таковы его основания, – взгляд повидимому совершенно правильно выведенный из фактов самосожжения, рассказанных Филипповым в истории Выговской пустыни и самим г. Есиповым в «Отечест. Записк.». Раскольники в самом деле, собравшись, где ни будь в лесу, вдали от жилья, живут тихо, спокойно; вдруг являются сыщики и они сожигаются. Мало того, бывали даже такие случаи, в которых сами самосожигатели указывали те же самые побуждения к самосожжению. В 1764 году, например, 35 раскольников (новгор. губ. Медведской волости) собрались к одному крестьянину в избу и объявили, что, когда соберутся вместе все их товарищи, тотчас же они и сожгутся. Дано конечно было знать об этом в новгородскую канцелярию; оттуда послан был поручик с командою «увещевать пристойным образом раскольников, чтоб они, оставя свое душепагубное намерение, возвратились и шли в домы свои по-прежнему», без всякого опасения каких-либо вредных для себя последствий, и записались в раскол. Собравшиеся фанатики наотрез отказались исполнить эти требования; увещания духовных лиц также нисколько не склонили их к раскаянию. «Ваша вера неправая, а наша истинная и мы от нея не отстанем», передавал начальник команды в своём донесении ответь фанатиков, «если ж их станут

разорять, то они не дадутся и сделают то, что Господь прикажет; а если их разорять не станут, то они гореть не хотят, однакож, прибавляли они, с тем, если им дастся грамота за рукою Государыни, чтоб их никому не трогать, в двойном окладе не быть и к церкви Божией ходить не принуждать и священников слушать не велеть, то они в свои домы разойдутся и жить будут по прежнему и всякая государевы и прочия подати платить будут». Какая была дальнейшая судьба этих фанатиков, из дела невидно¹⁸⁵, но для нас важность не в этом, а в решительном заявлении самими раскольниками оставить свое намерение, если им не будут делать стеснений за их, веру и удостоверять в справедливости этого грамотою за подписью самой Государыни. Если эти раскольники сожглись–что и весьма вероятно, то понятно, кто виноват в этом?

Если останавливаться только на таких случаях самосожигательства и притом на видимой их стороне, то действительно нельзя не придти к тому же заключению, какое вывел г. Есипов. Но если повнимательнее присматриваться и к указанному ряду фактов самосожигательства, то и в этом случае нельзя не усомниться несколько в справедливости этого вывода. Возьмём, например, случай самосожигательства в Палеостровском монастыре. Совершенно справедливо, что по всему северному поморью разъезжали тогда сыщики, но Игнатий и Емельян Повенецкий не были еще ими открыты и могли, конечно, избежать их рук. Отчего же они не последовали за многими другими, разбежавшимися в Сибирь, за Шведскую границу, и отчего они вместо того, чтобы искать безопасности, обрекли себя на самосожигательство? Что значить также, что раскольники, записавшиеся в раскол и, следовательно, совершенно спокойно могшие оставаться при своих верованиях, оставляли иногда свои домы и обрекали себя на смерть¹⁸⁶? Какой также смысл имеет и то обстоятельство, встречающееся при всех почти фактах самосожигательства, что раскольники, запершись в каком-нибудь доме, не тотчас же приводили в исполнение свое намерение, а как будто нарочно ждали появления и нападения на них сыщиков? Кроме того, что намерение предаться самосожжению не есть прямое следствие нападения на раскольников солдат, потому что оно является у них прежде этого последнего, кроме этого, нельзя ли с вероятностью думать и так, что самое нападение на собравшихся для самоубийства служило для них каким-то предлогом исполнить давно задуманное дело? И эти обстоятельства заставляют предполагать в самосожигательстве что-то большее, чем простое желание избегнуть, как выражаются раскольники, рук мучителей, чем следствие убеждения в невозможности избежать наказания.

Но история тогдашняя раскола представляет более ясные факты, не позволяющие нам согласиться с указанным взглядом. У самых первых расколоучителей, например, у Аввакума встречаются наставления в роде следующего: «всякий верный не развешивай ушей и не задумывайся, гряди со дерзновением во огнь и с радостью Господа ради постражди, яко добр воин Иисусе Христов». И это учение о добровольном страдании нашло себе последователей еще при первых расколоучителях. Так тот же Аввакум говорить: «овых еретики сжигают, а овии распалишася любовию и плакав о благоверии, не дождався еретического осуждения сами во огнь дерзнувши, да цело и непорочно соблюдут правоверие и сожегши свои телеса, а души в руце Божии предавше» Или – в послании ко всем верным, перечисливши число сожженных за раскол в Нижнем-Новгороде, в Казани, в Киеве, Аввакум замечает, что некоторые ревнители христианского закона, уразумевая лесть отступления, да не погибнуть зле духом своим, собирались на дворах своих с женами и детьми и сожигались по своей воле¹⁸⁷. Известные послания Игнатия Тобольского сообщают также несколько фактов добровольная самосожжения. Так Иосиф Истомен и Яков Лепихин «учаху, говорить преосвящ. Игнатий, людей сожигатися и пожгоша многия отведше в леса и в дебри». А о Дометиане известно, что он, обходя окрестный с местом его жительства села, привлек в свою пустыню 1700 человек и после небольшого колебания приготовил все нужное для самосожжения, когда явились наконец к фанатикам увещатели и тем ускорили только развязку дела¹⁸⁸. Розыск сообщает также несколько фактов самосожигательства, о которых знавало правительство уже в последствии. Неизвестно, в каком году крестьяне, например мурашкинские и княжнинские (нижегор. губ.) собрались в овин, причастились своим причастием, «повязашеся тонкими вервями по два и по три в снопы», и в таком виде сожглись¹⁸⁹. В 1709 г., рассказывал св. Димитрию Ростовскому иеромонах Игнатий, что «в его приход (пошехонск. уезда) сожглося душ обоего пола и всякого возраста. 1920, кром иных окрестных сел и деревень, в коих бесчисленное множество народа пожгошася прельщенны и волшебством очарованы от раскольнических учителей»¹⁹⁰.

Далее – известно, что у некоторых раскольников религиозное самоубийство возведено было в общее обязательное правило; таковы, например были филипповцы и морельщики, ocновывавшие свое учение на примерах святых, «скончавшихся жаждею и гладом ради веры в темницах», и на словах Писания, что многими скорбьми подобает внити в Царствие Божие. Что за польза жить? – рассуждали морельщики; веры правой на земле нет, отцов духовных тоже, «apxиереи и иереи вси волцы, а. церкви хлевы и мерзость запустения», в мире царствует антихрист; поэтому кто хочет спастись, тот должен пострадать здесь и по примеру мучеников и исповедников скончаться гладом и жаждою¹⁹¹.

Но понятно, как односторонне и неверно было бы заключение, если бы мы, основываясь на этих несомненных фактах добровольного самосожжения, стали бы вообще выводить это крайнее проявление человеческого отчаяния из мрачных мыслей о наступлении последнего времени и воцарении антихриста. Несправедливость такого вывода видна уже из того, что это учение существует у безпоповцев и в настоящее время и лежит в основе их догматики и однако теперь у раскольников нет прежней мании к самоубийству. Подобные случаи теперь встречаются редко. И не только теперь, но и в 17 и 18 веках были верившие и в пришествие антихриста и в истребление им всякой святыни на земле и однако не только не принимавшие учения о самосожигательстве, но и удерживавшие от него случающихся между ними фанатиков, как это было у поморцев и у безпоповцев Пастухова согласия; у последних «самих себя сожигать или в воде топиться или каким-нибудь другим образом убивать себя» даже было накрепко запрещено и в случае нужды положено было «неотменно страдать»¹⁹². С другой стороны и между поповцами были секты любившие предаваться самовольной смерти и почитавшие святыми страдальцами всех самоубийц, морельщиков, самосожигателей¹⁹³. Таким образом и из учения о воцарении в России антихриста производить единственно самоубийство раскольников нельзя. На страшное усиление в то время у раскольников самосожигательства, очевидно, имели слишком большое влияние и правительственные меры против раскольников: конец 17-го и первая половина 18-го столетий были особенно тяжелыми временами для раскольников. Эти времена были также временем и особенной мании раскольников к самоубийству. Но как скоро ослаблены были прежние строгие меры против раскола и заменены более мягкими, все реже и реже начинают встречаться у раскольников явления самоубийства. Но мы видели уже выше, что и из одного внешнего положения раскольников нельзя объяснить самосожигательства.

Что же это за явление в нашей прошлой жизни? снова спросим мы себя. От чего оно зависело? что вызвало его, что способствовало усилению его до такой степени, что самосожигательство сделалось какой-то заразой, чем-то похожим на эпидемическую болезнь, от которой не могли спасти раскольников ни кроткие пастырские увещевания, ни строгие гражданские меры против самоубийц?

Рассмотрение различных случаев самосожигательства и составленных для объяснения их взглядов. надеемся, довольно ясно показывает, что нельзя выводить различных проявлений раскольнического фанатизма из одного какого-нибудь побуждения, что это явление очень разнообразилось, видоизменялось как в причинах, производивших, его, так естественно и в обнаружениях. Именно, если мы не хотим впасть в противоречия с действительностью, должны различать два вида самосожигательств: в общежитиях и у раскольников необщежительных.

В первых, как уже замечали мы, не было вообще фанатизма или он был слишком слаб, потому что здесь не было причин, которые могли бы сильно возбуждать и поддерживать его. В скитах и пустынях раскольники жили свободно, имели свои часовни и в них по-своему отправляли свое богослужение; внешнее их положение было также хорошо или вследствие собственной их деятельности или подаяний. Здесь фанатизм мог возбуждаться только воспоминаниями прежнего и доходившими сюда слухами. И поэтому действительно здесь не было добровольных самосожигательств вследствие внутренне возбуждённого фанатизма; действительно самосожигательства здесь случались только при каких-нибудь особенных внешних обстоятельствах, или при известии о приближен к раскольническому скиту сыщиков, или при нападении на него. Причины таких повидимому совершенно неожиданных взрывов человеческого отчаяния понять не трудно. Не отличая внутреннего богопочтения от наружных его знаков, раскольники естественно смотрели на сделанные изменения в последних, как на изменения и повреждение самой веры православной и отступление от неё, при которых уже невозможно и спасение. Расколоучители и преследования сделали еще ненавистнее для раскольников так называемые ими новшества и еще дороже их старые обряды. Отсюда понятен панический страх, в какой приводило скитников приближение к ним военных команд. С одной стороны им представлялась опасность отпадения от столь дорогой им старой веры, с другой – ряд преувеличенных слухами истязаний, а до времен Петра 1-го и казней за раскол. В этом случае нельзя не сознаться, что самосожигательство было крайним исходом борьбы за раскольнические мнения и для избежания от преследований за них – исходом, какой бывал и прежде в истории, и притом в той же самой форме, в какой и у наших раскольников. Так, когда у одного донатистского епископа в 420 году силой хотели отнять церковь, он объявил решительное намерение сжечься в ней с своей общинной¹⁹⁴.

Между раскольниками много было фанатиков, добровольно обрекавших себя на страдания ради Господа, как говорили сами они. Здесь самосожигательство является более сложным явлением; здесь, по нашему мнению, оно было не следствием чего-либо случайного, а общим результатом всей, переживавшейся тогда русским народом и частнее – раскольниками, тяжелой для них эпохи, – было крайним выражением и раскольнических понятий, и внешних влияний, и обстоятельств, державших раскольников в крайне-напряженном настроении.

Жертвами этого религиозного самоубийства почти исключительно были раскольники, скитавшиеся по лесам и пустыням или жившие по деревням. – те люди, которых жизнь с ее отношениями и всегда бывает нелегка, а тогда, как мы видели, была особенно тяжела. Слишком мало отрадного, успокаивающего, привязывающего к себе, представляла им жизнь. Лишения, беспокойства и опасения бродячей жизни (если раскольник был беглый), многочисленные и тяжёлые для раскольника подати (двойные), злоупотребления чиновников, гражданские стеснения, государственные работы, поборы, рекрутчина и т. п. делали жизнь крестьянина – особенно раскольника – слишком непривлекательною и почти безотрадною. Понятно, какое невеселое, мрачное, скорбное, болезненное настроение должно был образоваться у этих людей, какой должен был установиться у них невеселый, безотрадный взгляд на мир и на жизнь. При таком настроении и без того уже была не слишком далека мысль о самоубийстве. А тут еще являлись расколоучители с своим учением о последнем времени, о воцарении антихриста в русской земле, с рассказами о тогдашних событиях, об истязаниях ревнителей благочестия и т. п. Понятно, с каким сочувствием и доверием должны были встречать простодушные люди это учение, так соответствовавшее их собственному настроению, и какое сильное неотразимое действие должны были производить подобный проповеди на людей живых, впечатлительных. Их собственное настроение предрасполагало их к этому мрачному учению, которое становилось для них живым верованием, – а это последнее еще более омрачало, отуманивало их мысль и бросало новыя ужасные тени на весь склад и без того невеселой жизни. В настоящем слишком мало было отрадного, а за пределами жизни, нисколько не привязывавшей их к себе, представлялся им светлый мир блаженства, в который их введут страдания ради Господа, как выражались раскольники, и в который вошли уже, по понятиям раскольников, столь многие их вожди, пострадавшие за древнее благочестие, и своим примером и постановлениями указывавшие тот же путь и своим последователям. В раскольнических взглядах на богопочтение не было ничего разрушавшего эти надежды. Смотря на угождение Богу с внешней стороны, постановляя его в точном исполнении известных действий, в подвигах внешнего благочестия, а не во внутреннем самоусовершенствовании, они тем естественнее и несомненнее могли надеяться чрез один внешний подвиг достигнуть прощения от Бога всех своих грехов (которые совершались иногда и пред самым самосожжением¹⁹⁵ и райского блаженства, как действительно это и выразил упомянутый выше Игнатий Соловецкий в своей молитве¹⁹⁶. Одного этого желания, подкрепляемого и возбуждаемого примерами страданий за веру, достаточно для того, чтобы в людях живых, впечатлительных возбуждать решимость обрекать себя на страдания.

Если соединить вместе все эти обстоятельства, то становится понятным, каким образом самосожигательство и другие роды религиозного самоубийства могли сделаться тогда какой-то народной манией, так что стоило явиться в деревню фанатику, и он с какой-то непонятной, неодолимой силой¹⁹⁷ увлекал за собою множество народа на добровольную и ужасную огненную смерть Увещания и предосторожности самих родителей не могли часто отклонять их детей от этого страшного намерения; какая-то волшебная сила влекла тогда людей, так всегда дорожащих своею жизнью, к огню¹⁹⁸. И так действовали не фанатические только речи расколоучителей, но и спасительный во всякое другое время жития святых: в это время являлись и такие личности, которые «чтением мученических подвигов усладився и ceбе толикия славы возжелав» и не находя средств «како бы себе исходатайствовать страдание и смерть», объявляли себя виновными в государственных преступлениях и причисляли себя к бунтовщикам, невидавши их на самом деле и в глаза¹⁹⁹. Другой же такой пример мы уже видели выше, говоря о Выговцах.

Мы уже видели, как сильно волновали народные умы события времен Петра и на какие мрачные думы наводили их. В раскольниках мысль о последнем времени утвердилась еще глубже и сделалась самым искренним убеждением их. В их предубеждённых глазах все становилось самым ясных подтверждением их мыслей. «Эх трудновато жить... прежде в народе способнее было», говорил зажиточный сибиряк-раскольник другому в задушевной беседе, «все кланяйся да плати, а все смотри в лес; коли продают своего царя, да закон, так и тебя продадут... и правосудия то в свете давно не стало... А все так стало с той поры, как антихрист стал на земле, а была прежде и церковь и правосудие, а теперь ничего не стало²⁰⁰. Между раскольниками²⁰¹ ходили самые темные слухи о Петре; каждому его действию придавался свой оттенок сообразно с раскольническим взглядом на него. На пути в персидский поход Государь посетил низовые города и вот какие носились слухи о пребывании его в Казани: «часовни ломает и иконы из часовен выносит и кресты с часовен сымает... взял бы его, прибавлял раскольник, и в мелкие части изрезал и тело бы его растерзал»²⁰². «Видишь ли-де, говорили между собой раскольники, роды их царские пошли неистовы... от царевича Алексея Петровича–родился от шведки с зубами непрост человек» а о самом Петре 1-м: «он-де швед обменной, потому догадывайся-де, делает Богу противно... посту не может воздержать и платье возлюбил шведское... и швед-де у него в набольших, а паче того догадывайся, что он извел русскую царицу и от себя сослал в ссылку в монастырь, чтоб с нею царевичев не было и царевича-де Алексея Петровича извел своими руками, убил для того, чтоб ему не царствовать и взял-де за себя шведку... и та царица детей не родит... и великий-де князь Алексей Петрович родился от шведки с зубами, он-де антихрист»²⁰³. Или в другом рассказе: «и от царевича-де Алексея Петровича родился царевич мерою в аршин с четвертью и с зубами, непрост человек», так толковали монахини Вознесенского монастыря²⁰⁴. Самые военные подвиги Петра толковались с той же точки зрения: он-де государь неприятельские города берет боем, а иные лестью; и то-де по писанию сбывается и Царь-де град он государь возьмёт, да и Рим-де он возьмет лестью, и соберет жидов всех и с ними, жидами, пойдет во Иерусалим и там станет царствовать и их жидов возлюбит... и будет-де у них глад и всякая нужда и в то время они жиды его познают, что он антихрист и на нем де сей век кончается»²⁰⁵. Самые мелочи, как например вошедшая тогда в моду пудра, служили для раскольников подтверждением мысли о последнем времени: «государь-де наш принял звериный образ и носит собачьи кудри, какой-де он царь... нарядил людей бесом, поделали немецкое платье и эпанчи жидовские, и пришло», выводили из всего этого раскольники, «последнее время, и скоро придет страшный суд; царствует подлинно антихрист и на нем сей век кончается... должно скрытися под персть и главы прикрыть в горы или вертеп» и т. п.²⁰⁶

Каким образом могли составляться такие странные рассказы, что именно служило поводом к образованию их – нет возможности теперь объяснить этого. Но тем не менее темная мысль, лежащая в основе всех этих слухов и имевшая конечно самое важное значение в образовании их, – очень ясна; это мысль о том, что государь не благочестивый государь, что он отступник от веры, антихрист. Под влиянием этой мысли, так глубоко засевшей в умах раскольников, заставлявшей их смотреть предубежденными глазами на все события того времени, усиливаемой и подтверждаемой более и более этими последними, естественно могла образоваться другая мысль – провести еще более полную параллель между Христом и Петром 1-м и таким образом привести в некоторую систему отдельные и отрывочные народные толки, дававшие такой богатый материал для достижения этой цели. И таким-то путём, по нашему мнению, составилось известное раскольническое сочинение об антихристе²⁰⁷, еже есть Петр 1-й.

Первую степень возведения в некоторую теорию мыслей раскольников о Петре представляет изложенное нами прежде учение Талицкого. В собрании от св. Писания об антихристе эта теория изложена со всею полнотой и – как можно замечать – в параллель с знамениями пришествия антихристова, указанными Стефаном Яворским в его сочинении, так что в некотором отношении на первое можно смотреть, как на ответ последнему со стороны раскольников. Параллель между тем и другим в самом деле довольно полная, так что только на два или на три пункта Стефана Яворского нет ответа в сказаниях об антихристе. Неизвестный автор этого сочинения начинаете следить жизнь Петра с самого рождения его и за тем проходить по главнейшим события. его царствования и всему дает свой смысл, иногда с замечательною ловкостью и остроумием. Особенно полон и силен ответ на пятый пункт знамений Стефана Яворского: «яко антихрист сядет на месте святе в Церкви Иерусалимской и начнет себе изъявляти аки Бога и превозноситися выше всякого Бога». На событиях, из которых выводится, что этот признак антихриста принадлежит Петру, автор останавливается неоднократно и разбирает их до мельчайших подробностей. Шестым знамением антихриста у Стефана Яворского поставлено то, «яко имя его будет изображено числом 666». Автор разбираемого сочинения нашел что число в имени Император, которое и прежде служило уже ему подтверждением его мыслей с другой стороны. Таким образом это апокалипсическое число, прилагавшееся прежде раскольниками к летоисчислению, в первый раз в этом сочинении получает совершенно другое назначение. – Мы изложим главный мысли этого сочинения, давши им только свой порядок.

Все, что есть жестокого на человеческом языке, выражающего крайнюю ненависть одного человека к другому, все это в высшей степени перенесено на Петра 1-го. Он «ложный мессия, противник Христов, лукавый льстец, сын погибельный, лжепомазанник, жидовский царь, великий злобы исполнитель, скверный сосуд, злый вождь» и т. п. беспощадные ругательства: он родился уже в то время, когда не было истинной веры на земле «Прежде, говорится в этом сочинении, прииде отступление от святыя веры царем Алексеем Михайловичем по числу 1666, а после его в третьих восцарствова сын его первородный Петр от второго пребеззаконного брака... родися по отступлении от веры в 1672 г. от царя Алексея Михайловича неумеющего уже на себе царского достояния. Яко же бо он преступи закон божий, яко же Иуда предатель от лика апостольска отпаде, тако и той отсечеся от колена царского». Далее – обстоятельства рождения: «егда сочетася царь Алексей Михайлович вторым браком на память честного и славного пророка Крестителя Иоанна и зачат сего сына, Петра, в ту нощь, небеса же комету в себе показаша, юже волхвы усмотреша, Симеон Полоцкий и Дмитрий Ростовский и в день 29 по утру приходят к царю в Палату, яко же волхвы ко Христу и поздравляют его с зачатием сына».

Параллель между действиями Петра и обстоятельствами жизни Иисуса Христа, которому антихрист будет подражать во всем, проводится и далее. Она начинается перенесением индикта с сентября на генварь. «В 1700 г. собра весь свой поганский синклит в 1 день генваря и постави храм идолу ветхоримскому Янусу²⁰⁸ и пред всем народом нача творити чудеса²⁰⁹ чрез диавола, под видом фармазии... и от того дни разосла свои указы во всю Poccию, повеле праздновати новое лето, якоже Господь наш Иисус Христос во осьмый день по Рождестве обрезание пpиeмлeт по плоти... тако и той лукавый льстец, в той же день (?) по исполнении своея злобы, возвещая им свою новую благодать... и якоже во осьмый день обрезывается владыка, Исусово же Именование приемлет... тако и той, сын погибельный, Петр при оном своем янусовском собрании поздравлен и принят за императора... сиречь над всем обладателя... По всему хощет льстец уподобитися Сыну Божию». Венчание Петра 1-го на царство называется жидовским: «и той помазася на престол вcepoccийский законом жидовским (в другом месте: по закону римскому) от главы и до ногу, показуя, яко ложный есть мессия и лжехристос, яко же пророчествова о нем Сивилла, якоже имать царствовати царь жидовский»²¹⁰. Помазанный таким образом Петр 1-й – продолжается в сказании – «нача превозноситися паче всех глаголемых богов. сиречь помазанников, и нача величатися и славитися пред всеми, гоня и муча православных христиан, истребляя от земли, распространяя свою новую жидовскую веру»²¹¹. Эта мысль о властолюбии и гордости Петра I-го доказывается с особенной силой и подтверждается многими событиями его царствования: уничтожением патриаршества, учреждением ревизии, учреждением св. Синода и т. п. Вот как раскрывается здесь эта мысль: «и нача паче меры возношатися той лжепомазанник. В 1721 г. npиял на себя титлу патриаршескую, именовася отец отечества... и глава церкви Российской и бысть самовластен, не имея никого в равенстве себе, восхитив на себя не точию царскую власть, но и святительскую и Божию, бысть самовластный пастырь, еди на безглавная глава надо всеми. противник Христов, антихрист». Как же он присвоил себе власть царскую и Божию, на это отвечается следующим образом: «царскую восхити, понеже незаконно на пре-стол помазался и именова себя императором, а святительскую восхити, понеже именовася отец отечества и глава церкви Российския, восхищая себе суд духовный; а Божию власть восхити, сиречь уставы святых разрушает и законы Христовы превращает... Восхищая на себя святительскую власть именовася отцом отечества, ибо патриаршее имя именуется, по слову правыя веры, отец отцов всего света, тако и той именовася отец отечества; и паки... восхищая себе превысочайшую славу Сына Божия, первенство Господа Иисуса Христа, яко свидетельствует апокалипсис: аз есмь альфа и омега... и тако той лжехристос... именовася Петр первый... Ипаки именовася божеством России, якоже свидетельствуете книжка: Кабинет Петра».

Смотря на все события царствования Петра 1-го с своей точки, автор сказаний об антихристе в учреждениях самых необходимых для гражданского благоустройства находит, подтверждение своих мыслей. «Якоже папа в Риме, тако и сей лжехристос нача гонити и льстити и искореняти останок в России православныя веры и свои новыя умыслы, уставляя и ново законоположение полагая по духовному и по гражданскому законоположению, состави многие регламенты и разосла многие указы во всю Poccию с великим угрожением о непременном исполнении оных и устави Сенат и Синод и сам бысть над ними главою и судиею главнейшим». Для того, чтобы еще яснее и полнее провести параллель между Петром I-м и антихристом, автор сказаний в самом устройстве Синода находить новое доказательство для своей мысли, хотя уже слишком недобросовестно, потому что он совершенно изменяет действительный факт²¹². «Уничтожи патриаршество (Петр), дабы ему единому властвовати, не имея ровна себе, но вместо того устави Синод или синедрию, содержащую в себе 12 членов, 4 ассессора, 4 советника, 2 президента, 2 вице-президента, и утверди их седмоклятвенною присягою, дабы кроме его единаго, никаких дел нетворити, но имели бы его единаго превысочайшаго главою и судиею всея церкве и тако, по Ипполиту, совершен собор ученик себе восприят по образу 12 Апостолов Христовых»... Тому же духу гордости и властолюбия Петра приписывается учреждение ревизии. «Той же лжехристос содела от гордости живущаго в нем духа, учини народное описание, начисляя вся мужеска пола и женска, старых и младенцев, и живых, и мертвых, возвышаяся над ними и изыскуя всех, дабы ни един мог скрытися рук его»²¹³.

Как ни странны, как ни очевидно фальшивы и натянуты эти раскольнические толки, сближения, доказательства и взгляды на современный события, но тем не менее в них высказывалось действительное народное негодование на Петра, высказывалось только не в естественных уже формах, а в нарочно придуманных, вымышленных. Формы эти слишком неправдоподобны, но то, что скрывалось под ними, чувствовалось в различных степенях слишком многими. Поэтому-то и эти нелепые толки, пущенные раскольниками, при тогдашнем настроении умов, находили во многих самое живое сочувствие... Одни из раскольников, менее ожесточенные и более набожные, под влиянием мыслей об отступлении государя от истинной веры, начинали молиться о возвращении его на путь истины²¹⁴. Другие люди–слишком живые и впечатлительные – до такой степени проникались этими толками, что являлись открыто на городских площадях и даже в церквах с своей фанатической проповедью. «Послушайте, христиане, послушайте, говорил на площади Левин... он не царь Петр Алексеевич, а антихрист... бежите, скройтесь куда-нибудь. Последнее время... антихрист пришел». Других раскольников – с более гражданским характером – эти толки, под влиянием самого сильного и энергического у них недовольства новыми гражданскими порядками, приводили к полному и решительному отвержение нового гражданского устройства. «Творите с нами, что хощете, а мы св. отец боимся, таковому славою миpa самовластному пастырю в послушество отдатися не хощем и в книги его самоумышленныя и законопреступныя писатися никогда не хощем, да и хотящим спастися никому не советуем. По закону вашему судите нас и творите, что хощете, а мы в силу указа вашего властодержца и его повеления не пишемся»²¹⁵. Таких людей, расторгавших всякие связи с новоустроенным государством – не в смысла определенной секты (страннической), организовавшейся в последствии времени, – было много и во времена Петра. Это те обнищалые, ожесточенные, беглые крестьяне, солдаты и т. п., которые или скитались отдельными партиями по закоулкам России, или удалялись в степи приволжские и донские и здесь группировались в шайки, с целью отомстить ненавидимому ими правительству за обиды и притеснения, истребить всех государственных правителей и т. п. и поставить новых. Таковы именно были цели и действия бунтовщиков астраханских и булавинских. Здесь гражданские отщепенцы соединились вместе с церковным расколом, объединялись общим и тем и другим духом оппозиции и вражды и поэтому ратовали вместе и за истинную православную веру, и за свое гражданское благополучие. «Всем старшинам и казакам, писал в своей прокламации Булавин, за дом Пресв. Богородицы... и за все великое войско донское, также сыну за отца, брату за брата... стать и умереть: ибо зло на нас помышляют, жгут и казнят напрасно и злые бояре и немцы вводят нас в еллинскую веру и от истинной христианской веры отвратили... и наше старое поле все перевели и ни во что почли... и чтоб нам его не потерять, единодушно всем стать»²¹⁶. Гражданская оппозиция здесь видимо соединяется с церковным расколом; во главе астраханских бунтовщиков стоять два предводителя: московский стрелец и раскольник.

Из этого класса церковно-гражданских отщепенцев, отвергавших, весь новый порядок жизни, выходили иногда самые отчаянные фанатики, отваживавшиеся на самые дерзкие предприятия. Так в 1720 г. нарочно пришел в Москву один плотник из закоренелых раскольников, как доносил Ла-Ви своему двору, вмешался в совершавшийся 20 сентября крестный ход, бросился с дубиной на шедшего в ходу архиерея и потом несколько раз ударил по иконе, которую несли в этом ходу. Его схватили и отправили в Петербург. Здесь судьи изумлены были еще более дерзостью ответов преступника; на допросе он сказал, что не пощадил бы и самого Петра, если бы государь находился в крестном ходе²¹⁷. В 1722 г. явился другой такой-же ожесточенный фанатик-раскольник в Петербург с таким же злодейскими намерением и едва не привел его в исполнение. Случай этот–Штетин с слов очевидца события Бутурлина, а в след за ним и Голиков – рассказывают так: Государь раз провожала своих министров, бывших у него на конференции и проводивши их возвращался в свои покои; за ним, без всякого доклада, последовал какой-то неизвестный человек и так смело, как будто-бы получил приказание следовать за государем. Бывшие в передней денщики остановили его; но на все вопросы их: кто он и что ему нужно, –он ничего не отвечал и только усиливался пройти вслед за государем. Начался шум. Государь обратил на это внимание и оборотился назад и тогда он увидел, что в эту самую минуту у шедшего за ним выпал из рук нож. На вопрос государя, что он за человек и какое было намерение его, тот отвечал: «убить тебя», «За что», спросил государь, – «разве я чем-нибудь тебя обидел?» «Нет», – отвечал злодей (который, по собственному признанию, был раскольник), – «ты мне ничего худаго не сделал, но сделал много зла моим единоверцам и нашей вере»²¹⁸.

Таковы были самые крайние представители церковно-гражданской оппозиционной партии при Петре 1-м.

Рассмотренные нами доселе явления в жизни раскольников были явления особенные, частные, исключительные, зависевшие, как мы видели, не от какого-либо положительного учения в расколе и происходившие главным образом у раскольников, необщежи-тельных. В раскольничьих скитах совершались в это время движения другого рода, хотя также в связи с внешним и общественным положением раскольников того времени, имевшим такое важное значение в рассмотренных нами явлениях. Раскольничьи скиты были в то время центрами раскола, в которых сосредоточивалась вся духовная жизнь и деятельность раскола и из которых потом уже разносилась она по всем раскольникам не общежительным, жившим в селениях и лесах отдельными кельями. В раскольничьих скитах совершались в это время дальнейшая разработка общих основ раскола и дальнейшее его развитие или лучше разветвление в отдельные секты. Это и были главные проявления внутренней жизни раскола петровского времени.

1. Восставая против новшеств патриарха Никона и поставленных им справщиков, первые расколоучители или слабо, или совсем не доказывали своих положений и большею частью только голословно ссылались на старину, а еще чаще указывали на мнимо-чудесные знамения гнева Божия на новшества. – Теперь этих доказательств в подтверждение общих раскольничьих положений стало недостаточно. Против раскольников явилось несколько сочинений со стороны православных пастырей, опровергавших положения раскольников тою-же стариною, на которую ссылались и первые расколоучители. Раскольникам, очевидно, необходимо было внимательнее всмотреться в свои положения, утвердить их на более прочных основаниях, равно как ослабить и силу доказательств и возражений, выставленных православными обличителями. В начавшейся теперь литературной полемике раскольникам нельзя было ссылаться только на чудеса или голословно высказывать свои положения. Как защитникам старой веры, им нужны были примеры свидетельства общецерковной и древнерусской церковной древности. На это-то собирание свидетельств в подтверждение раскольнических мнений и направлены были труды и заботы передовых раскольников-скитников, получивших теперь с устройством общежитий полную возможность выполнить то, чего не могли сделать прежние расколоучители и вследствие своей неподготовленности для этого дела, и вследствие неблагоприятных внешних обстоятельств их жизни... Общежительные раскольники теперь вполне воспользовались выгодами своего положения. Имея множество рабочих рук, они без всякого ущерба для себя могли определить на литературные труды более даровитых из своих членов. Мало того, располагая значительными материальными средствами и имея связи, они могли посылать теперь этих передовых своих людей в дальния путешествия для своих сектаторских целей, как это и было, например, у выговских раскольников. В этих путешествиях раскольнические выходцы собирали древние иконы, книги, делали с них списки, обозревали библиотеки, древние монастыри, церкви, – вообще заглядывали всюду, где были какие-нибудь остатки древности. Некоторые из них проникали даже в православный школы, учились здесь грамматическому и риторическому искусству, чтобы приобрести навык в литературных занятиях. Так именно приготовлялись к своей сектаторской деятельности знаменитые братья–Андрей и Семен Денисовы, все свои силы, посвятившие расколу, сделавшие для него все, что могут сделать изворотливый и гибкий ум и энергия. А как хорошо эти лица умели пользоваться своими средствами для интересов раскола, это всего лучше видно из поморских ответов, поражающих читателя обширною начитанностью, знакомством с древностью, и гибкой, увертливой диалектикой. В этом символическом для раскола сочинении собрано все, что мог найти раскол для подтвержденья общих своих положений. Они основаны в нем на целых десятках и сотнях всевозможных доказательств: двоеперстие например подтверждается 105-ю свидетельствами, «заимствованными от обычая, от древних икон греческих и российских и старописанных и старопечатных книг», – двойное аллилуия – 64 свидетельствами от «древних книг, от всеобдержанного обычая, дошедшего до новопечатных книг» и т. п. Утверждая свои мнения, составители поморских ответов неизбежно встречались с опроверженьями против них православных обличителей раскола. Чтобы видеть, с какою изворотливостью и знанием дела умели они выходить при этом из своего затруднительного положения, следует только прочитать в поморских ответах «о новообретенном деянии соборнем» и «о новообретенном потребнике»²¹⁹, разобранных до самых мелочей с знанием летописей и с замечательной изворотливостью. Составители ответов не опустили ни одного обстоятельства, которое могло-бы уронить в глазах читателя достоверность этих сочинений, направленных против раскола. Здесь обращено вниманье и на образ летописания, обычай и вид письма, рукоприкладство присутствовавших на соборе и т. п. И из всего этого разбора, сделанного со всеми приемами строго-ученой критики, выводится, повидимому, самое естественное заключение, что подлинность соборного деяния Феогностова требника сомнительна. Разногласие с летописями, хронографами в годах и событиях и другие неблагоприятные обстоятельства указаны так ясно, что для читателя и знакомого с делом заключение поморских ответов может даже представляться справедливым.

II. Обосновывая прочно общие свои положения и давая им, некоторым образом, научную обработку, раскол рассматриваемого времени не остановился только на этом в своем развитии и не мог остановиться.

Положение, в которое поставили себя первые расколоучители относительно православной иерархии, было слишком скользко и неустойчиво. Первоначально, как мы видели, раскольники признавали православною с своей точки зрения только иерархию, рукоположенную до патриарха Никона. К иерархии, поставленной во времена этого патриарха и после него, озлобленные расколоучители установили самые враждебные отношения, заповедав своим последователям ни в чем не сообщаться с ними и не заимствоваться от них никаким освящением. – И доколе были священники дониконовского посвящения, все раскольники без исключения были в собственном смысле поповцами; у самых фанатичных из раскольников, начавших учить в последствии времени об истреблении со времен Никона благодати на земле, были священники старого рукоположения и – в самые тяжелые для раскольников времена – совершались ими и исповедь, и евхаристия. «В зиму гонения лютаго на благочестие весна сияше пресветла», говорится в истории выговской пустыни. «Мнози от обонежских жителей древняго благочестия любители в курженскую обитель прихождаху и просвещахуся, исповедахуся и святых безсмертных Таин причащахуся»²²⁰. Но священники старого рукоположения с течением времени стали оскудевать, а потом естественно и совсем прекратились. Что же оставалось при этом делать раскольниками? какие установить отношения к православной иерархии? На это не все раскольники ответили одинаково. Одни из них совершенно отказались от православной иерархии, а вместе с тем и от большой части Таинств, другие с некоторыми условиями стали принимать к себе переходивших к ним от православной церкви священников. И такими образом образовались два главные разветвления в расколе: поповщина и безпоповщина. Дальнейшее развитие этих двух главных направлений раскола в первой четверти 18 стол. совершалось главным образом под влиянием указанного выше направления религиозной жизни, из которого вышел раскол и которое теперь особенно сильно выступило в раскольничьих скитах и дало начало новым сектам в расколе. Безпоповщина, сосредоточившаяся главными образом в северном Поморье, и в частности–в Выговском общежитии, при жизни Андрея Денисова и Даниила Викулова оставалась спокойной. Религиозных волнений, которые вели бы к отделениям, доколе здесь не было; они начались после, когда не стало этих двух личностей, имевших такое сильное влияние на здешних последователей раскола, что их слова могли останавливать взрывы самого страстного фанатизма. Правда, и в рассматриваемое нами время появлялись здесь некоторый несогласия, касавшиеся весьма важных пунктов в учении безпоповщины. Так раскольники Ладожского скита вместе с наставником своим старцем Феодосием. отвергали, вопреки учению Поморцев, перекрещивание переходивших к ним от православной церкви и сами не были перекрещены²²¹. Были и такие между пустынными раскольниками, которые вели брачную жизнь, отвергая безпоповщинское учение о браке и поэтому названы были «новоженами»²²². И то и другое производило, как видно, споры между этими раскольниками и начальниками выговских скитов²²³. Андрей Денисов писал даже сожалительное слово любви и трогательности, исполненное... о падении ладожских скитян... и о несообщении с ними в богомолии и трапезе²²⁴. Но эти споры не заходили еще в это время так далеко, чтобы из них могли образоваться секты.

Разветвление безпоповщины началось не в северном Поморье, а за польским рубежем. Основателем особенной секты в безпоповщине был Феодосий. – Пункты, в которых он отступил от общего безпоповщинского учения, большею частью были весьма незначительны. Именно он учил, что надпись на кресте нужно писать: I. Н. Ц. I., а не Царь славы Иисус Христос ника, как делали поморцы, что брашно, покупаемое на торгу, нужно освящать, как оскверненное, что брак должен вечно существовать в Церкви Христовой и что ненужно расторгать браков, заключенных еще до обращения в раскол. Каким образом могли образоваться у Феодосия эти две последние разности, объяснить очень нетрудно. Живя среди латинян и протестантов, он и его последователи должны были с величайшим отвращением относиться к местным жителям и на все покупаемое у них смотреть как на крайне нечистое, как на латинское. С другой стороны, вследствие спокойной жизни, которую начали вести за польским рубежем беспоповцы, должен был естественно ослабеть у них прежний их фанатизм, а вместе с ним и аскетизм. Естественные требования природы вступили в свои права. Между заграничными раскольниками началось распутство, как видно из постановлений раскольнического сходбища 1694 г. Феодосий, который и сам не был изуверным фанатиком²²⁵ сообразуясь с обстоятельствами, отверг строгое учете поморян о безбрачии. Этот пункт в его учении конечно должен был понравиться многим и не из заграничных раскольников, в которых ослабело уже прежнее сильное религиозное возбуждение. И поэтому и это учение, как ни мелочны были его разности с учением поморян, начало быстро распространяться. В Истор. Извест. насчитывается 26 проповедников в это время учения Феодосия. – Между поморянами и новой сектой, естественно, началась борьба. Во второе свое путешествие в Выговскую Пустынь для прений в вере, еще более разгорячивших и ту и другую сторону, Феодосий торжественно разорвал союз с поморянами и выходя из пустыни отряс прах от ног своих. С той и другой стороны появились сочинения и обличительные, и увещательные, в которых каждая сторона обвиняла противную ей в различных ересях: в латинстве, арианстве и т. п.²²⁶. Борьба эта продолжалась и при преемниках Феодосия, как видно из заглавия сочинений преемника и сына Феодосия Евстрата Федосьева²²⁷. В последствии времени Федосьевщина значительно ослабела, частью вследствие постигавших в различные времена федосьевские скиты бедствий, частью вследствие обращения к церкви православной одного из федосьевцев Константина Федорова, начавшего с ревностно потом отвращать от заблуждения и других. В 1719 г. вследствие доноса схвачены были все старшие члены Федосовского скита, бывшего в это время на Ряпиной мызе; прочие разбежались. С этого времени Ряпинская мыза совершенно опустела. В 1722 г. взята была в Дерипте и вся церковная утварь, бывшая в Ряпинском ските²²⁸.

Православные обличители раскола, писавшие против него в описываемое нами время по одним слухам, доходившим к ним с различных сторон, насчитывали много и других безпоповщинских сект, отличая их одну от другой по самым ничтожным признакам и даже более по именам, чем по самой сущности дела. Из 37-ми сект, насчитываемых Феофилактом Лопатинским до 1725 г., больше 10-ти сект безпоповщинских. Но одни из этих сект, несомненно, явились после указанного времени, каковы Филипповцы, которых Феофилакт производил каким-то образом из Стародубья от простолюдина Филиппа, провождавшего малороссиян в раскольническое крещение²²⁹; другие совершенно не были отдельными сектами, а держались общего безпоповщинского учения. Таковы например указываемые Феофилактом Богомилы, отвергавшие согласно с Поморцами брак; Осиповщина, происшедшая от простого чернеца Иосифа, который, не имея сана священства, исповедовал, постригал в монашество и т. п.; морельщики и самосожигатели, которые никогда не составляли особенной секты, а составлялись из фанатиков, преимущественно из секты безпоповщинской; Меселиане, у которых лица не рукоположенные совершали исповедь и т. п.²³⁰ или например Козминщина, Епифановщина, Подрешетники и т. п., – которые называются в Розыске особенными толками и которые на самом деле держались общего безпоповщинского учения; не иметь духовных отцов, чуждаться таинств Православной Церкви, не вступать в брак и т. п.²³¹ Все это были скопища раскольников – безпоповцев, различавшимися между собой одними только именами своих вожаков, группировавшиеся около них и получавшие от них свои названия, а совсем не отдельные секты. Поэтому мы и не встречаем между ними никакой взаимной вражды. Сами Денисовы, так чутко прислушивавшиеся к слабейшим движениям в безпоповщине и обличавшие всякое уклонение от своего учения, ни одним намеком не дают знать о существовали каких-либо сект кроме Федосеевщины.

Другого рода движения происходили в это время в поповщине. Местом, где они происходили, были керженские скиты. Предметов спора керженских поповцев было главным образом два: сочинения Аввакума о Св. Троице и учении дьякона Александра.

Грубо-антропоморфические сочинения Аввакума, в которых он исповедовал Троицу «на трех престолах и трибожну и в трех лицах по три состава, а Христа называла четвертым богом, сидящим на чет-вертом престоле»... вероятно написаны были им во время самого сильного его самообольщения и разгара его дикой фантазии, когда в него, как говорил он, помещалась вся вселенная, когда он видел сатану, стоящим в аде и головой достающим облаков. Как ни очевидны были заблуждения этих сочинений, но и они нашли себе приверженцев между невежественными керженскими скитниками, во главе которых стоял наставник одного скита по имени Онуфрий. При всей малообразованности керженцев нашлись, однако, между ними и такие, которые поняли, что это учение Аввакума «противно православному мудрованию и святым богословцам». Во главе последних стоял старец Федор Токмачев из дворян, более других понимавший христианское учение. Началась между теми и другими взаимная борьба, продолжавшаяся шесть лет (1693–99) и доходившая до такого ожесточения, что спорившие нередко прибегали к оружию. В этой борьбе принимали участие не только керженские скитники, но и раскольники московские и городецкие. По поводу споров собиралось множество многолюдных сходок и составлялось много посланий. Онуфрий долго упорствовал, читал Аввакумовы письма во время церковной службы, написал даже икону Аввакума и начал молиться ей, посылал своих учеников в окрестные села с проповедью Аввакумова учения. Многие из приверженцев Онуфрия понимали его заблуждения, но держались их, потому что Онуфрий имел большие связи с раскольниками в других концах России, через него пересылавших подаяния керженцам. Наконец начали отставать от него и некоторые из его приверженцев. После нескольких сходок, на которых Онуфрий оказывался постоянно несостоятельным, потому что не мог, конечно, доказать своего учения из Св. Писания, он наконец в 1709 г. согласился оставить письма Аввакума и дал в этом заручную запись, но вскоре после этого снова начал распространять свои заблуждения. Выведенные этим из терпения, другие скитники на сходке решили отлучить Онуфрия и его последователей от своей «соборной церкви и отеческого совета», если он не будет исполнять своей заручной записи. На это обличение Онуфрий отвечал тем, что послал против своих судей своих приверженцев «с оружием, с пищалями, саблями». Эта выходка окончательно вооружила против Онуфрия все десять керженских скитов. Составилась многочисленная сходка. Прения продолжались два дня; на них решено было окончательно отлучить Онуфрия от общения. Наконец угрозы и увещания подействовали на него, и он решительно отказался от своего учения; самые письма были сожжены перед народом²³². Но и после этого привязанность к письмам Аввакума не исчезла в приверженцах Онуфрия, как видно из того, что в 1717 г. потребовалось снова подтвердить отвержение учения Онуфрия. В этом году составлен быль мировой свиток, который подписали 9 керженских старцев. Им положено были «предавать церковной казни и отлучать от общения всех, кто впредь будет читать письма Аввакума, по ним мудрствовать и учить или защищать и в мир объявлять»²³³. Но и угроза отлучения не произвела своего действия на всех приверженцев Онуфрия, как видно из письма Феодосия Ветковского к керженцам. В этом послами он пишет, что «ныне (посл. писано в 1717 г.) после его старца Онуфрия лицемерного миру и обману учинилося наипаче разсечение и раздор и стоят за них наипаче прежнего, и нас правых христиан вельми поносят и говорят ругательно... и оттого учинилося смятение душам христианским». Для прекращения волнений Феодосий приказывает керженским старцам «крепко и опасно снова испытать искренность раскаяния Онуфрия и потом уже принять его в общение; кроме того, он просит выписать все заблуждения Онуфрия и с обличением их «с радением и неленостно» обойти скиты «обоих стран ради исправления многих душ христианских»²³⁴.

Уничтожилось ли и после этого разногласие онуфриевцев с общим поповщинским учетением, точно неизвестно. Из керженских ответов (поданных Питириму в 1719 г.) видно, что постоянных сношений между составителями ответов (вероятно, софонтиевцами) и раскольниками Онуфриева скита не было; взаимная распря и недоверие продолжались, так, что первые не знали хорошо, как веруют последние: «подлинно, пишут они, об них ответовати недоумеем»²³⁵.

В тоже время в керженских скитах происходили волнения и другого рода. В 1716 г. Александр, дьякон одного из керженских скитов, начал учить, что нужно воздавать одинаковую честь четвероконечному кресту с осмиконечным, и что нужно по уставу церковному кадить крестообразно, а не троекратно, и при водоосвящении в праздник Богоявления приложил этот последний пункт своего учета к делу. Эта новость сильно взволновала народ. Александр едва бегством спас свою жизнь. Поднялись новые толки и волнения в скитах. Около Александра образовалась партия приверженцев, из которых и составился особенный скит. Своими собственными средствами керженцы не могли успокоить этих волнений. Для прекращения их противная Александру сторона обратилась с посланием к Ветке, в котором описаны были начавшиеся между ними раздоры и нововводители назывались «злыми раскольниками и хищниками словесных овец». Узнавши вероятно об этом послании, дьякон Александр, вместе с перешедшим на его сторону попом Димитрием, отправились на Ветку для оправдания себя. Для обсуждения дела Феодосий Ветковский, которому адресовано было послание. созвал несколько, как говорить, искусных иноков, живших от него невдалеке. В это собрание призван был и дьякон Александр с Димитрием. Они отстаивали свои мнения, говорили, что «кадим по уставу церковному крестообразно» и т. п. Ветковские старцы не осудили нововводителей с такою же строгостью, как керженцы. «И то каждение их крестообразное буди в каждении и святыню, писал в ответном послании Феодосий, но соиветуем и молим самим Богом отселе престати тако кадить... ради умирений и соединения церковнаго» В противном случай, продолжает Феодосий от лица Ветковского собрания, «да будут отлучени от Церкви, дóндеже смирятся, тогда и прощение получать»²³⁶. Но как видно из керженских ответов, разногласие раскольников дьяконова скита «в каждении и иных неких малых протолкованиях писания» не прекратилось. С другой стороны, из этих же ответов видно, что это разногласие не доходило до того, чтобы дьяконовцы составили особый толк в поповщине, подобно федосеевцам в безпоповщине, и находились вне всякого общения с другими поповцами. «Суду еретичества и раскольства, говорят составители ответов, дьяконовцы не подлежать и самых разностей объявлять не надлежит, понеже многажды и у святых в некиих протолкованиях видится несоединение»²³⁷. Что и на самом деле дьяконовцы находились в общении с другими керженскими поповцами, это видно и из того, что на мировом свитке есть подпись дьяконовца²³⁸ и что сам дьякон Александр в 1719 г., в сношениях с Питиримом, действует совершенно за одно с другими начальниками скитов²³⁹.

Из послами Феодосия к керженцам видно, что между ними были и другие разногласия. Так он говорить о Софонтие, вероятно начальнике скита его имени, что он не был в единении с ветковцами и не принимал и не просил от них причастия. Поэтому Феодосий не дает благословения своим духовным детям ходить на исповедь к Софонтию и признавать его за священника. Но из этого же послания видно, что Софотий раскаивался и просил прощения у ветковцев в своем отделении и вероятно в последствии времени получил его, потому что составители керженских ответов говорят о себе, что мы «имеем согласие и с дьяконовцами и онуфриевцами, еже по старопечатным книгам веровати о всех преданиях святых отец»²⁴⁰.

Таким образом софонтиевщина, онуфриевщина и дьяконовщина не были в строгом смысла отдельными толками в поповщине. Это были раскольники только особенных скитов с некоторыми по временам возникавшими разногласиями между ними, не доводившими, однако их до такой вражды, чтобы прекращались между ними всякие сношения.

Что касается до множества других толков, какие указывали в свое время православные обличители раскола в поповщине, то все это были раскольники различных скитов, а не толков. Таковы, например иeвлевщина, досифеевщина, степановщина, асафовщина и другие, который называются в Обличении неправды раскольнической особенными толками, а на самом, деле были только жители различных скитов, получивших названия от своих основателей, и державшиеся общего поповщинского учения. Стефан, Иов, Досифей и Иосаф считаются у раскольников первыми основателями поповщины.²⁴¹ Таково было внутреннее развитие раскола в первой четверти 18-го столетия. Раскол под влиянием внешних обстоятельств выработал два направления. В безпоповщине произошло новое дробление. Поповщина осталась более верной общим своим началам.

Внимательно всматриваясь в отношения Петра к раскольникам, мы неизбежно встречаемся с Фактами двух родов, повидимому совершенно несогласных между собой. С одной стороны, государь в своих правительственных распоряжениях и в частных столкновениях с сектантами как будто проводит начала веротерпимости: под условием верного исполнения государственных повинностей, возложенных на раскольников, он позволяет им жить спокойно в своих пустынях и свободно отправлять богослужение по старопечатным книгам²⁴² позволяет поселяться новым пришельцам в раскольническим скитах, приказывает отводить им земли и давать льготу для поселения. Раскольники Выговской пустыни отправляют к государю своих посланных с письмами и с гостинцами, с живыми и стреляными оленями... «и являхуся и письма подаваху и императорское величество все у них милостиво и весело принимаше и письма их в слух всем читаше». Мало того, государь не внимал даже клеветам, как говорят раскольники, являвшимся на них от различных лиц²⁴³, т. е. не обращал внимания на доносы, делаемые на выговских раскольников, и в указах, которые мы увидим ниже, защищал даже выговских раскольников от различных притеснений в их религиозной жизни и промышленной деятельности, запрещая чинить им обиды под опасением жестокого истязания.

Но наряду с этими и другими благоприятными для раскольников распоряжениями Петра 1-го являются факты другого рода, показывающее совершенно противоположные отношения Петра к раскольникам. Здесь он является самым строгим и последовательным преследователем раскольников, старающимся подавить и ослабить их строгими гражданскими мерами. Здесь мы видим продолжавшиеся во все царствование Петра сыски раскольников военными командами, аресты, пытки и даже смертные казни расколоучителей (каковы, например казнь Феодосия и дьякона Александра). Как согласить явления этого рода с указанными нами выше?

Недоумение возрастает еще больше и может представиться даже неразрешимым, если мы обратим внимание на то, что тот же Государь, не давший раскольникам никаких гражданских прав и казнивший расколоучителей, защищал православных христиан от фанатизма польского правительства²⁴⁴, повелевал православным архиереям «с противными Церкви святой с разумом, правильно и кротостию поступать по Апостолу Павлу, яко рабу Господню не подобает сваритися, но тиху быти по всем учительну, незлобиву²⁴⁵, а особенно, – если обратим внимание на то, что Петр 1-й в отношении ко всем другим разномыслящим с православной Церковью (католикам, протестантам и др.) признавал полнейшую свободу совести, давая всем вызываемым им из Западной Европы иностранцам самую полную свободу вероисповедания. Дружелюбно и милостиво принимая всех иностранцев в русскую службу, он так объявляет, в манифесте 1702 г. Апреля 16-го: «понеже здесь в столице нашей уже введено свободное отправление богослужения всех других, хотя с нашею Церковью несогласных, христианских сект; того ради и оное сим вновь подтверждается таким образом, что мы по дарованной нам от Всевышняго власти. совести человеческой приневоливать не желаем и охотно предоставляем каждому христианину на его ответственность пещись о блаженстве души своей. И так мы крепко станем того смотреть, чтобы по прежнему обычаю никто как в своем публичном, так и частном отправлении богослужения обеспокоен не был, но при оном содержан и противу всякого помешательства защищен был. Буде же случится, что в каком-либо месте нашего государства или при наших армиях и гарнизонах не будет настоящего духовного чину проповедника или церкви, то каждому позволено будет нетокмо в доме своем самому и с домашними своими службу Господу Богу совершать, но и принимать к себе тех, которые пожелают у него собираться для того, чтобы... отправлять богослужение»²⁴⁶.

Как согласить все это с различными стеснениями и часто даже очень крутыми мерами против раскольников, бывшими при Петре? Какое было общее начало, которым руководствовался в своих, повидимому, совершенно противоречивых отношениях к раскольникам этот государь, не допускавший никогда непоследовательности в своей деятельности? С какой точки зрения смотрел он на раскол и раскольников? Против чего направлялись преследования – против ли церковного раскола, собственно, или против чего-либо другого?

Точка зрения на раскол прежнего допетровского правительства была исключительно религиозная, церковная. Подвергая раскольников гражданскому суду, государство времен Алексея Михайловича и Федора Алексеевича действовало так не в своих собственно-государственных интересах. Их тогда почти еще не касался раскол. Государство, действуя своими гражданскими мерами против раскольников, действовало единственно для блага Церкви православной. Оно смотрело на них с религиозной точки зрения, как на людей заблуждавших и старалось возвратить их к Церкви. Великая цель, к которой стремился Петр I в течение всей своей жизни, была благо государства. Ему он посвятил все силы своей мощной натуры и его благу, его выгодам подчинял все другие свои стремления. С государственной пользой он соображал и исключительно к ней направлял все свои действия и реформы даже и в церковном управлении. С этой же государственной точки зрения смотрел он и на дела раскольников. Как государственный человек, Петр прежде всего смотрел на то, могут ли раскольники быть полезными членами государства, и как скоро видел, что церковный раскол не мешает некоторым из них быть честными и деятельными гражданами, оставлял их в покое. Так, рассказывает Голиков, Государь был раз на бирже и здесь увидевши между русскими и иностранными купцами калужских купцов в раскольническом наряде, спросил: «каковы купцы из раскольников, честны ли и прилежны ли и можно ли им в торгу верить?» Получивши на это утвердительный ответ от одного из таможенных начальников, Петр сказал: «если они подлинно таковы, то по мне пусть веруют, чему хотят и носят свой козырь»²⁴⁷. С этой точки зрения становятся нам совершенно понятными неодинаковые отношения Петра 1-го к раскольникам.

Выговское общежитие было самой благоустроенной раскольнической общиной. Раскольнического фанатизма в нем не проявлялось. Все враждебное к новому порядку вещей и к государю здесь так было искусно замаскировано при ловкости Денисовых и их агентов, что под маской самых миролюбивых и заискивающих отношений к государю слишком трудно было заметить что-либо неприязненное. Они со всем наружным радушием исполняли самые прихоти двора: отправляли особенные партии к морю и на Канин нос для поимки оленей и в огромном количестве представляли их ко двору при самых почтительнейших челобитьях²⁴⁸. А в своей практической жизни выговские раскольники являлись людьми самыми деятельными, – вели в обширных размерах землепашество, торговлю, у них были свои суда, пристани, мельницы, заводы и т. п., а такими хотел видеть Петр и всех своих подданных. Мало того – они непосредственно приносили государству пользу, исправно работая на повенецких железных заводах. Как ни тяжело было Выговской пустыни «быти под игом работы его императорского величества», по сознанию Ивана Филиппова, но выговские раскольники умели скрыть свои настоящие антипатии и с 1705 г. без остановки (как говорится в сенатском указе) приискивали и подымали железную руду для повенецких заводов, а с 1714 г. ломали известь и этою рудою и известью те заводы содержались без остановки²⁴⁹. Государь знал о всем этом и вот причина снисходительных и даже благосклонных отношений его к выговцам. В том же самом указе, которым приказывалось быть им «послушными в работех повенецким заводом и чинить им всякое вспоможение по возможности своей», предоставлялась им за это следующая льгота: «и за то императорское величество дает им свободу жити в той Выговской пустыни и по старопечатным книгам службы свои отправляти»²⁵⁰. Вместе с этим они освобождены были от всех других государственных повинностей, столь тяжелых для всех других и так удобно заменённых для них заводскими работами, которые они чрезвычайно легко могли исправлять, имея у себя множество рабочих рук. Эти два узаконения были чрезвычайно важны для выговцев, которые de jure избавлялись таким образом от всяких, всегда опасных для раскольника, столкновений с различными властями. К ним никто не имел теперь права заглядывать в скиты. В том же 1705 году, в котором они были причислены к петровским заводам, им по указу Великого Государя... дано было собственное выборное начальство для того, чтобы «во всяких расправных делах с докладу начальных людей ведать им Тихону и Никифору (имена выборных) их выгорецких и всех новоселенных жителей». В инструкции, данной этим выборным, повелевалось принимать всех новоприходящих в подначальную им общину, записывать их поименно и отводить им земли для поселения²⁵¹. Им приказывалось – далее – «от посторонних всяких людей тех всех новопоселенных жителей оберегать и в обиду никому не давать, и буде кто без указу приедет, им какия кто безчиния чинить станет, и тех имать и присылать на заводы». За исправные работы на заводах и усердное приискивание для них руд обещались выгорецким жителям «от Вышняго воздаяния и от великого государя милости»²⁵², и «какие им выгорецким жителям еще для распространения в прибавку надобны земли и угодья и оныя довольности и то по доношению, что можно, дано будет»²⁵³. Еще важнее в этой инструкции пункт 11-й, из которого видно, что и это выборное начальство не должно было вмешиваться в дела общежительных раскольников, и которым приказывалось действовать в отношении к ним с «повеления» начальных их людей (т. е. настоятелей Выговских скитов) и запрещалось чем либо оскорблять общежительных раскольников: «и которые живут в общежительстве и о тех иметь им старосте и выборному от начальных над ними всякую ведомость. И на работы буде от них почему доведется быть и то иметь с их же повеления, а самим отнюдь дерзновения никакого над общежительными не чинить».

Но как ни спокойны были выговцы в своих скитах, как ни защищены были, по сознанию их самих, «от разорения и обид в вере и молении их по старопечатным книгам» как «ни умилостивлены они были ради царския милости и заводских работ от градоначальствующих»²⁵⁴, все таки случалось и им испытывать некоторые стеснения. Защищенные в стенах своих скитов, они не были безопасны вне их. Так в 1709 г., как писали выговцы, «глада ради посланных от них покупать в каргопольском уезде закащик apxиepeйский архимандрит Иосиф с подъячим и попами и приставами бивше без милости деньги и запасы сиротские поотняли», а в 1713 г. отправлен был выговцами в Новгород Семен Денисов для совершения купчей крепости на Чаженскую землю и для получения позволения переехать им на эту землю и устроить на ней монастырь; но в Новгороде он был схвачен и заключен в тюрьму. Спустя год после этого (в 1715 г.) на выговцев сказано было одним беглецом страшное: слово и дело. Из Преображенского приказа прислано было приказание начальнику заводов представить к розыску Даниила Викулова и некоторых других, которым составлен был реестр. В таких случаях выговцы прямо обращались к государю с жалобами на притеснения особенно от духовных властей и при помощи различных покровительствовавших им лиц, которых они умели находить между самыми доверенными лицами государя²⁵⁵, достигали полного успеха.

Так в 1711 году „бил челом великому государя Андрей Денисов с товарищи в том, что когда посылаются от них в уезд и на море ради промыслов и в городы для покупки на прокормление и для торгу, то им ото всяких чинов, а паче от духовного, чинятца обиды и в вере их помешательство, также и приезжие всякого чина люди заезжают с больших дорог в сторону и берут подводы, от чего им чинитца немалое разорение». И вот какой милостивый для себя получили выговцы указ, из которого мы и заимствуем эту жалобу. «И по его великого государя указу светлейший... князь Меньшиков приказал сим его великого государя указом объявить в С.-Петербургской губернии всем обще как духовного, так и свецкого чину людем и кому сей указ надлежит видеть, дабы впредь никто вышеупомянутым общежителем Андрею Денисову с товарищи и посланным от них обид и утеснения и вере по старопечатным книгам помешательства отнюдь не чинили под опасением жестокого истязания»²⁵⁶. С подобным же челобитьем обратились выговцы и в 1714 году по случаю взятия Семена Денисова. Прошение это очень искусно составлено. В нем раскольники, со всем подобострастием обращаясь к государю, указывая на его к ним великие милости, главным образом жалуются на притеснения от властей духовных. Указывая на Константина, Вел., который «запрети народу, да не гонит веры ради един другого, не хощет бо Бог наш, да кто неволею и нуждою убеждаем к нему приходит», они говорили далее: «и ваше Богохранимое Царское Величество от мучительного за старопечатные книги гонения умилостиви нас рабы свои. Они же (духовные власти) не тако, но принуждение невольное нам творят»... Коротко рассказавши потом, как Семену Денисову, привезенному в Петербурга новгородским митрополитом Иовом и представленному к государю «милосердая (его) держава не по напрасным наветам их, но по премудро разсмотрительному своему царскому милосердию излиял беззаступному своему рабу» выговцы описываюсь совершенно противоположный этому действия духовной власти (заключение. Денисова в жестокую Орловскую темницу и казнь Феодосия Васильева, который, как говорят выговцы, вышел с прочими из-за польского рубежа на царскую милость и умилостивлен был указом, и от них захвачен и засажен без милости и неведомо как смерть вкуси) и за тем доказывают несообразность этих действий с древнецерковной практикой в отношении к еретикам и раскольникам²⁵⁷. Это ли прошение, или – что всего вероятнее – ходатайственное письмо Геннинга подействовало на государя, только он не оставил без внимания просьбу выговцев. Приехавши вскоре за этим в Новгород, он спросил: «еще ли сидит виговский раскольник Семен Денисов?» и когда ему сказали, что бежал, Петр заметил: «Бог с ним!» За тем с дороги из Новгорода в Петербург Петр послал нарочного на Петровский завод с приказанием освободить Данилу Викулова и более ни о чем не разыскивать.

Но еще важнее этого для выговцев был указ, который получил 1714 г. 5 марта Андрей Денисов в ответ на свою челобитную²⁵⁸. Этим указом повелевалось выговским раскольникам, отправлявшимся из скита на промыслы, давать отпускные письма в роде паспортов: «И потому вашему челобитью, говорится в этом указе, буде в которых местех вольные есть промыслы, кто похочет рыбу и зверей ловить. И вам также против тех чинить, явяся, где надлежит и пошлину платя, потому что вы в работах отданы к олонецким железным заводам. И с сего указа давать вам посланным от вас списки, а на заставах и во всех местех сему указу верить». Этот указ был чрезвычайно важен для выговцев в том отношении, что давал им полную возможность безбоязненно распространять свое учение. Под видом отправления на заработки и промыслы они могли теперь всюду рассылать свои миссии, как мы и видели это выше, когда говорили о выговском общежитии. В таком благоприятном положении находились выговские раскольники при Петре I-м и только после смерти его начались более стеснительные времена для выговцев.

И так благосклонно относился Петр не только к одним выговцам, но и к некоторым другим раскольникам. Так стародубские раскольники оказали ему довольно значительную услугу в самое критическое для него время северной войны. При помощи Мазепы шведы все глубже и глубже врезывались в Малороссию и приблизились уже к пределам стародубским. В это-то время «слобожане cии – как говорить Иоаннов, – собравшись, первый опыт верности отечеству показали. Безоружные мужики в некоторых местах неприятеля атаковали, несколько сотен побили и живых захвати в Стародуб к самому государю, тогда бывшему тамо, пленниками привели». Понятно, как приятно это было Петру; и он тогда же приказал полковнику Иергольскому переписать всех раскольников и утвердил их за собою «с тем, чтобы впредь оными никто не мог владеть». «Сия первая перепись тем щастием слобожан наградила, что они промыслами своими, торгами и художествами и ныне в купеческом состоянии беспрепятственно пользуются. Тогда беглецы, какого звания ни были, всемилостивейше прощены... а земли, на которых они без позволения у панов поселились, в штраф тех вечно и потомственно во владение слобожанам отведены и утверждены»²⁵⁹. Так благосклонно относился Петр к раскольникам, как скоро они оказывались безвредными и даже полезными его подданными.

Но мы уже видели, что раскольники не все были таковы. Между ними много было фанатиков, открыто восстававших против новых гражданских порядков, обнаруживавших самую непримиримую ненависть к государю, называвших его антихристом и даже покушавшихся на его жизнь. Их являлось тогда очень много; ими постоянно были наполнены тюрьмы Преображенского приказа, и все эти лица, – были ли они собственно церковными раскольниками или нет, – причислялись, при тогдашней спутанности понятий, к раскольникам. Естественно, что под влиянием неоднократного заявления ими в Преображенском приказе на виске, под ударами кнутов, сильных антипатий к новой империи и особенно ея главе, составлялся у Петра 1-го самый невыгодный для раскольников взгляд на них, как на людей не только бесполезных по своей приверженности к старине, но и чрезвычайно вредных для государства по производимым ими беспорядкам в жизни гражданской (побегам в леса и раскольнические скиты, уклонение от податей, рекрутства и т. п.) и по ненависти к государю²⁶⁰. И чем более с течением времени накоплялось подобных фактов, которые все знал конечно государь, вникавший сам во все, тем тверже образовывалось в нем предубеждение против раскольников и тем естественно становились строже меры против них, пока наконец раскольничьи дела не были причислены Сенатом 1июня 1724 г. к злодейственным, «понеже, говорится в этом указе, раскольническая прелесть, упрямства наполненная, правоверию противна и злодейственна есть»²⁶¹. Таким образом слово – раскольника., стало в то время синонимическим с словами: человек никуда негодный и положительно вредный²⁶².

Таким образом таже чисто гражданская точка зрения на раскольников, привлекшая к некоторым из них милостивое снисхождение государя, побуждала его действовать против других строгими гражданскими мерами. И понятно, что всего строже и круче они были против тех политико-религиозных фанатиков, рассказов о трагической судьбе которых так много в двух томах Раск. дел 18 стол. Участь их была одинакова: виска, кнут и после этого или – (в случае ложного доноса) выпуск из бедностей²⁶³ совсем изломанного человека, – или виселица, колесование, копчение и т. п. Слишком тяжелы были мучения этих людей²⁶⁴, но они обрекались на них вовсе не за церковный раскол, а за оскорбление Величества, за различные неблагоприятные отзывы, – иногда очень странные, – о лице государя и его действиях. Церковный раскол стоял здесь далеко на заднем плане; его касались в допросах, между прочим, и в случае упорства в церковном, расколе отсылали для увещевания к духовным властям. Упорное неповиновение церкви увеличивало только несколько тяжесть наказания. Конечно, между этими лицами и даже всего чаще были и церковные раскольники, но были также и нецерковные отщепенцы, как видно из примеров Талицкого, Алексея Лампадника и других обвиненных вместе с ними лиц; и участь тех. и других была совершенно одинакова. Главное, что было предметом, розысков Ромадоновского, Ушакова и Толстого, за что поднимали подсудимых на виску, о чем спрашивали они под многочисленными ударами кнута – это были действия и слова часто самые мелочные, в которых обнаруживалось какое-нибудь неудовольствие государем и новыми порядками, слова сказанные где-нибудь в лесу, на дорог, в откровенной беседе и т. п. Строго говоря, история этих лиц и относится не к истории раскола, а к истории наказаний за государственные преступления. Но собственный страдания этих лиц не искупали еще всей тяжести их вины. Эти лица, между которыми встречались и действительные раскольники, имели огромное влияние на судьбу всех своих собратий. Они-то именно, по нашему мнению, и вооружали Петра против раскольников и побудили его принять против них стеснительные меры.

В отношении к расколу Петр 1-й держался совершенно других правил, чем каким следовали в позднейшее время. Петр не скрывал раскольников, не держал их в какой-то таинственной неизвестности. Смотря на них, как на людей злонамеренных – вредных для государства, он прежде всего обеспечивал себя от них посредством явности их. Он хотел, чтобы все раскольники всегда и везде были на виду, чтобы при первом взгляде на них можно было верно угадать, что это за лица, «ибо от явных раскольников, как говорится в духовном регламенте²⁶⁵, напасти блюстися не надобно». Для этого он нарядил их в особенное, самое старинное платье, какого никто уже не носил. В 1722 г. он указал, чтобы раскольники никакого иного платья не носили, как самое старое, а именно: зипун с стоячим клееным козырем, ферязи и однорядку с лежачим ожерельем²⁶⁶. Но этим не удовольствовался изобретательный государственный юмор Петра. Кроме верхнего платья он отличил раскольников еще особенными козырями из красного сукна, чтобы они не смешивались с бородачами²⁶⁷, а потом в 1724 году, кроме этого, еще – особыми медными знаками, которые должны были носить раскольники на верхнем своем платье, как постоянную вывеску своего сектаторства²⁶⁸. И подобным образом наряжал он не раскольников только, но и раскольниц. Этим же указом повелевалось последними носить старинные опашни и шапки с рогами²⁶⁹. Средство невидимому прекрасное. Раскольники самым наружным уродливым своим видом преданы были посмеянию. Но вместе с тем этот-же уродливый наружный вид постоянно напоминал им об унижении, в каком они находились, и возбуждал в них естественно горькие чувствования, еще более ожесточавшие их против Церкви православной, и это тем более, что исполнение этих юмористических выходок Петра поручаемо было Св. Синоду, который должен был заниматься рассылкой образцового платья для раскольников и бородачей, которое предлагаемо было «на взирание всем нескрытно» в приказе церковных дел²⁷⁰. Далее – постепенно утверждаясь во взгляде на раскольников, как на людей вредных, «радующихся государственному несчастию», Петр лишил их возможности занимать какие-либо государственные должности «даже, как сказано в Духовн. Регламенте, до последнего начала и управления, чтоб не вооружать нам на нас-же лютых неприятелей и государству, и государю зло мыслящих²⁷¹. Отсюда ряд указов, частию не потерявших своей силы еще и доселе, которыми запрещалось давать раскольникам какую-либо правительственную должность²⁷². Раскольникам не позволено быть даже свидетелями в судебных делах, кроме дел, случавшихся между раскольниками же²⁷³. Им доступен был один только выбор в старосты и сборщики штрафов с раскольников²⁷⁴.

Но обезопашивая государство от раскольников, Петр в тоже время вовсе не считал полезными для государства действовать против них прежними чрезвычайно строгими гражданскими мерами и возбуждать фанатизм в сектантах²⁷⁵. Он дозволяли раскольникам спокойно оставаться при своих верованиях, но только под условием взноса двойных податей против надлежащего. Так в 1714 он указал переписать раскольников и обложить их двойным окладом податей; в 1716 году и последующих годах он снова подтвердил этот указ²⁷⁶. Указом 14 марта 1720 года предписывалось всем раскольникам «без всякого сомнения и страха» записываться в приказе церковных дел, «а ежели кто ведая сей указ... за раскол в платеже двойного оклада к записке не явится, а в том от кого изобличен будет и тому преслушнику учинено будет жестокое гражданское наказание и управлен будет²⁷⁷, – мера удержавшая силу закона до 1782 года²⁷⁸ и очень понятная с той точки зрения, с какой смотрел Петр на раскольников. Двойным окладом с них государство вознаграждало для себя потерю других услуг себе, в которых отказано было раскольникам и в этом отношении очень последовательно было со стороны Петра обратить очень значительный в общей сложности сбор двойного оклада в доход государства и поручить его сенату, как и сделал он в 1724 г. Но пригодно-ли была эта мера, как средство обращения раскольников к Церкви? Советуя Петру В. непременно постановить, чтобы ежегодно собираем был штраф с не исповедавшихся и двойной оклад с раскольников. преосв. Питирим прибавлял: «и мы под тесноту штрафов и окладов писанием удобнее к Церкви присоединяти будем»²⁷⁹. Вот как описывает следствия положения выговцев в двойной оклад Иван Филиппов. «И от того времени (1726 г.) Выговскую пустыню отрешиша заводцких работ, наложиша двойные подушные деньги, такожде и женский пол переписаша и наложиша и на них платеж и начаша платить по вся годы с радостию окупая древлецерковное благочестие». И что же? ослабела-ли от этого выговская пустынь? Не только не оскудела, но еще усилилась, по свидетельству Филиппова. «От сицевыя-же благословенные вины умножишеся братство обеих обителей; и странных и нищих умножишеся, колико умножашеся, толико и от Вышняго промыслом всякое изобильство во обеих обителех умножашеся и распространяшеся от пашен²⁸⁰... И понятно, от чего это. Все бедные раскольники, с которых требовали двойной оклад, рассеянные по деревням и лесам, устремились теперь в раскольнические скиты и увеличили естественно их силу, давая им новыя рабочие руки. И так было не в одной только Выговской пустыне, но и у других раскольников. Из донесения позднейшего времени мы узнаем, что в стародубские слободы переселялись и записывались многие и такие, которые вовсе не были раскольниками. Так управлявший этими слободами доносил, что в его время (ок. 1760 г.) эти слободские раскольники «российских беглых солдат, драгун и другого всякого звания людей и крестьян целыми семьями проводят потаенным образом за границу в Польшу и, живши там малое время, они возвращаются к границе для определения в раскольнические слободы, называясь раскольниками, которые де никогда раскольниками небывали» ... Он же доносил, что в этих слободах живут из разных городов беглые богатые купцы, называя себя раскольниками-же, укрываются от положенных на них податей и рекрутских наборов, а подушных платят по 72 (двойной оклад с раскольников-крестьян). Таким образом и вследствие этого обстоятельства росли главные центры тогдашнего раскола, производившие тогда огромное влияние на всех своих собратий.

Но если не слишком тяжело было платить двойные подати зажиточным раскольникам и богатым раскольничьим скитам, то нельзя этого конечно сказать о бедных раскольниках. Естественно, что нашлось много таких, которые не могли платить этих податей, но в то же время не хотели отстать и от раскола. Для таких раскольников до поры до времени один был выход – укрываться от переписи. А для многих было и другое побуждение к тому же. При известных уже нам взглядах раскольников на Петра, очень естественно могла распространиться мысль, что платить государю подать за раскол значить служить антихристу и что медные знаки, которые должны были носить записные раскольники, есть печать антихристова. И воть явились многие фанатики из раскольников, которые не хотели записываться в раскол. Против этих-то, собственно, не записных раскольников и направлены были строгие меры (ссылки и аресты раскольников военными командами). Но они нисколько не касались записных раскольников. Если случайно и схватывали их, то снова отпускали, уверившись в записи в раскол. Так, например, схвачен был в нижегор. епархии старец Аврамий, но «г. Ржевский велел, учиня наказание, отослать по-прежнему в Керженец для того, что тот старец Аврамий в окладных книгах записан и оклад платил»²⁸¹.

Укрывательство в расколе было величайшим преступлением. За него положено было такое же наказание, как за сопротивление власти²⁸². «А господь, скрывавших в своих имениях раскольников, в случае несогласия объявить последних, позволено было даже епископам предавать анафеме²⁸³. Великий государственный организатор не терпел таких беспорядков и точно также как для поимки простых беглых, ускользавших из машины устрояемого им государственного организма, отправляемы были сыщики по всему государству, точно также и для поимки тайных, не записных раскольников приказано было отправлять воинские команды. С переходом всех сборов с раскольников в ведете Св. Синода, ему-же естественно приходилось заниматься и рассылкой этих воинских команда против не записных раскольников. Для этого в ведении Св. Синода находилось несколько офицеров с партиями солдат и как скоро открывались новые раскольники, они тотчас же отправляемы были для переписи их. Так в 1721 г. Феофан, архиепископ новгородский, ходатайствовал, пред Св. Синодом об определении такой особы, которая могла бы заниматься переписью раскольников. в Новгородской губернии и сбором с них двойного оклада и штрафных денег – и Св. Синод «определил к означенным делам поручика Ивана Коптелова для сыску и переписи раскольников» с особенной инструкцией, в которой наказывалось ему „сыскивать с прилежно-тщательным радением и переписать всех без утайки и те двойного оклада деньги повсегодно сбирать с них сполна и на ослушниках править без понаровки»²⁸⁴. В том же 1721 году июля 12-го, вследствие донесения архим. Антония, приказано было Ржевскому, нижегородскому вице-губернатору, сыскивать муромских раскольников и отсылать для допросов и взятия с них штрафных денег в Москву в приказ церковных дел, «а оставшиеся от них их раскольнические жилища разорять до основания, дабы и след того места не был знаем»²⁸⁵. В 1722 году «для вспоможения иepoм. Решилову в сыску стародубских раскольников требован был, из сената из офицеров человек добрый»²⁸⁶. В 1723 году сделались известными раскольники в Белевском уезде вероятно вследствие донесения Леонида, архиепископа сарского, и Св. Синод положил отправить указ в военную коллегию, чтобы отсюда немедленно прислан был «верный офицер с капральством вооруженных солдат». Секретарь военной коллегии почему-то не хотел исполнять этого предписания и синодский указ довольно долго оставался неисполненным²⁸⁷; вследствие этого положено было снова «требовать обер-офицера в содержании верности и в надлежащей отправе известного и капральства вооруженных драгун немедленно» (с этого времени сыскиваемые раскольники были представляемы вместо Св. Синода в московскую духовную дикастерию)²⁸⁸. Это же вменено было в непременную обязанность и всем губернаторам, которые должны были «чинить духовным приставникам по делам раскола всякое вспоможение со всеусердо-тщательным радением»²⁸⁹. – Таков был порядок дел в отыскивании раскольников, продолжавшийся до 1762 года, в котором манифестом 22 сентября положено было содержащихся под караулом по раскольническим делам всех освободить и прекратить сами следствия²⁹⁰; а в следующем (1763) году 15 го декабря закрыта была и сама раскольничья контора, и раскольников с этого времени положено было ведать в общем судилище²⁹¹.

Присмотримся внимательнее к этому грустному порядку дел, так долго продолжавшемуся (около 60-ти лет), и посмотрим на происходившие из него следствия. Прежде всего – кого именно должны были забирать посылаемые офицеры с командами? как могли они открывать раскольников?

Первым средством для этого служило перстосложение для крестного знамения. Во времена Петра 1-го и долго еще спустя после него, к раскольникам причислялись все несогласные с православною Церковь касательно перстосложения, – и странно – даже и те из них, которые во всем другом повиновались православной Церкви и принимали от нее все таинства. «Которые хотя святей церкви и повинуются, говорится во II п. распоряжений по обращению раскольников (изд. 15 марта 1722 г ) и все церковные таинства npиемлют, а крест на себе изображают двема персты, а не треперстным сложением: тех, кои с противным мудрованием и которые хотя и по невежеству и от упорства то творят, обоих писать в раскол, не взирая ни на что»²⁹². Это же правило подтверждено было снова в 1724 году (21-го октября)²⁹³ в указе тобольскому митрополиту Антонию²⁹⁴ и удерживало всю свою силу до 5-го сентября 1763 года, в котором св. Синод с Сенатом на конференции, бывшей о раскольниках, определили: не признавать раскольниками и не отлучать от входа церковного и от таинств крестящихся двоеперстным сложением и npиемлющих от православных священников таинства, «в таком надеянии, что они будучи не отлучены от правоверных, совершенно православную нашу веру познают»...²⁹⁵.

Понятно само собой, скольких своих чад должна была лишаться Церковь при таком строгом взгляде на двоеперстное сложение, которым и до сих пор еще крестятся слишком многие, особенно из православных простолюдинов. Но «не взирая ни на что», как говорится в приведенном нами указе, их причисляли тогда к расколу, отлучали от церкви, и они мало по малу, обращаясь с раскольниками, к которым были причислены, и сами естественно отпадали от Церкви. – Впрочем это был не единственный признак к открытию раскольников. 29-го окт. 1722 года Св. Синод нашел, что единственным способом к узнанию раскольников представляется присяга и потому определил: «приводить к присяге всех, всякого звания обывателей... а которые к той присяге не пойдут... таковых записывать под двойной оклад»²⁹⁶,– средство уже более надежное.

Легко представить, какое действие производили эти команды на раскольников. Самым естественным следствием их было то, что раскольники оставляли или только на время или на всегда места своего жительства. И вот начались побеги раскольнические, рассеявшие еще более плевелы раскола. Так, вследствие усиленных поисков преосвящ. Питирима и вице-губернатора Ржевского одни из керженских раскольников убежали в поморские и порубежные скиты, другие, как доносил в 1719 году сам Питирим, – «За Усту и на Мстиар» – смежные с нижегор. Губернией²⁹⁷, третьи устремились большими массами в Сибирь, так что преосвящ. Питирим и Ржевский советовали Государю не ссылать более раскольников в Сибирь, потому что здесь их много может сосредоточиться так, что можно опасаться вредных последствий от раздраженных скопищ раскольников²⁹⁸. Военные поиски доводили до того раскольников, что они иногда забывали народную ненависть и отвращение к татарам и поступали к ним в услужение, скрываясь, как доносил Сильверст, казанский архиепископ, «от изыскания»²⁹⁹. Таким образом эти гражданские меры против раскольников, уменьшая их количественно в одном мест, увеличивали в другом и передвигали раскол, с выигрышем очевидно для последнего, из одной местности в другую, в которой раскольники действовали с большей ревностью и влиянием, как страдальцы за веру. Но эти ссылки производили более печальное следствие: раскольники фанатические при появлении сыщиков предавались самосожжению, как это видно из донесения Исецкой канцелярии³⁰⁰.

Но, конечно, не все раскольники успевали скрываться; некоторых из них отыскивали и заковав в ручные и ножные кандалы отправляли к местному начальству. При этом, конечно, не обходилось без злоупотреблений со стороны сыщиков. Иногда сборщики за раскол наезжали с солдатами на селения, в которых не было уже более раскольников³⁰¹, или забирали по оговорам вовсе не раскольников. Предусмотрительный государь сам предвидел это и потому он на представление Св. Синода о том, «дабы посылаемым от духовного правительства и от раскольных дел людям в выимке раскольнических учителей чинено было безпрепятственное послушание им и не требовалися б светскими послушные от командиров их указы» сделал такое решение: «дабы для какой страсти духовные приставники не затевали на кого напрасно; того для повинен духовный приставник, взяв такова, ни мало держав, привести к светскому начальнику для освидетельствования. И будет увидети (последний), что раскольник, отдать духовному приставнику»³⁰². Не смотря на эти предосторожности, все-таки случалось и так, что забирали людей, не зараженных расколом, и подвергали их всем беспокойствам арестантов.

Но вот некоторые раскольники пойманы и представлены в ручных и ножных кандалах к месту назначения. После допросов, их отправляли к духовному начальству для увещания. Легко понять, могли ли эти увещания, сколько ни будь благотворно действовать на раскольников, которых приводили к увещателям в кандалах? Могли ли они, при всей своей истинности, проникнуть в души людей, ожесточенных бедствиями? При этом нужно сказать и то, что некоторые увещатели, наскучив разглагольствиями с упорными раскольниками, прибегали к угрозам. Вследствие этого пастырские увещания арестантам-раскольникам редко достигали на самом деле своих добрых целей и слишком многие из сыскиваемых раскольников оставались упорными в своих заблуждениях, не смотря на предстоящую им за это тяжелую участь. Такие обыкновенно рассылались по крепким монастырям на посмертное в них заключение.

Действуя особенно строгими мерами против потаенных не записных раскольников, из которых; мирян, в случае не обращения их к Церкви, ссылали на каторгу, а монашествующих в монастыри³⁰³, государь употреблял и средства, которые должны были предохранять православных от заражения их расколом. В 1716 г. издан был царский указ, чтобы все сыны православной Церкви у отцов своих духовных исповедовались повсягодно. А с неисповедавщихся положено было брать штраф «против дохода их втрое, а потом им ту исповедь исполнять же»³⁰⁴. Через год этот именной указ подтвержден был с новою силою и с прибавлением еще такого рода: «дабы все люди в господские праздники и в воскресные дни ходили в церковь Божию к вечерни... и по вся годы исповедались». С не исповедавшихся положено было: с разночинцев и посадских людей в первой раз брать по рублю, во второй – по два и т. д. – с поселян – в первой по 10 денег, другой – по гривне, третий – по пяти алтын³⁰⁵. А с тех, которые отказывались платить этот штраФ, велено было править деньги неослабно, а которые с правежа платить не будут, и таковых его императорского величества указу мужеска посылать на галеру, а женска полу на прядильный двор»³⁰⁶. Предписание, невидимому, самое хорошее: неуклонное хождение в церковь и приобщение Св. Таин конечно суть самые действительные средства для предотвращения уклонений от Церкви. Но к каким иногда страшным следствиям приводили и эти граждански меры, видно из следующего случая. – В 1724 году была захвачена одна не записная раскольница и «обращаема от раскола». Она, как доносил Антоний, митрополит тобольский, «в причащении Св. Тайны, по приятии во устах удержала и, смесив, изблевала³⁰⁷. И это страшное поругание величайшей святыни бывало не раз, как видно из слов писателя истории Выговской пустыни³⁰⁸.

Мы рассмотрели все главнейшие меры Петра 1-го против раскольников и, думаем, несколько уяснили точку зрения на них Петра 1-го. В расколе этого времени был силен элемент противогосударственный и в некоторых людях он обнаруживался опасными и вредными явлениями. Для государства были вредны эти люди, относившиеся с такими фанатическими антипатиями к новому порядку вещей, и оно (естественно) считало нужным строго действовать против них.