Отделение первое. О бытии, свойствах и действиях души человеческой

В этой первой главе Оснований опытной Психологии мы постараемся анализировать ощущения и свободные движения человека, и посмотрим к чему приведет нас точное познание устройства чувственных и двигательных органов и их отправлений.

Начнем анализ ощущений со зрения.

Орган зрения есть глаз. Он состоит из следующих частей: спереди находится прозрачная, выпуклая и наполненная водянистой влагой, полукруглая поверхность, называемая роговою оболочкою. Она прилегает задней стороной к плоской перегородке, на подобие стекла в карманных часах. Эта перегородка имеет у человека и животных различные цвета, отчего и называется радужною оболочкою. Круглое отверстие, находящееся в средине перегородки, служит для прохода лучей света и называется зрачком. Позади зрачка лежит мягкое, двояковыпуклое тело – кристалин или хрусталин. За кристалином находится влага, которая, по причине сходства со стеклом, называется стекловидною влагою. Она вся окружена тончайшей оболочкой, или мешочком, коего внутренняя поверхность покрыта сеткою, или разветвлением зрительного нерва, соединяющего глаз с мозгом.

Глаз действует следующим образом. Лучи света от наружных предметов, падая на роговую оболочку, проходят через зрачок и преломляются на кристалин, как во всяком двояковыпуклом стекле проходя через стекловидную влагу, снова в ней преломляются и, соединившись на задней светчатой оболочке глазного яблока, производят изображение предмета. Впечатление или раздражение, которое производит это изображение на разветвление зрительного нерва, этот нерв переносит до того пункта черепного мозга, к которому он примыкает и которое называется чертогом зрительного нерва.

Итак, орган зрения устроен сообразно строгим математическим законам распространения и преломления световых лучей, и изображение предметов на задней оболочке глаза есть простое физическое явление. Известно, что физики составили из стекол искусственный глаз, в котором лучи преломляются и изображение предметов получается точно также, как в живом глазе. Но между живым глазом и искусственным то существенное различие, что в последнем изображение предметов есть простое, механическое действие, а в первом оно сопровождается явлением в высшей степени замечательным и важным для Психолога, именно зрением или сознательным ощущением того предмета, которое произвело впечатлите. Но спрашивается: где это зрение или ощущение предмета? Иначе, что или кто ощущает цвета, фигуры, величины и другие свойства предметов? На это, по видимому, можно отвечать трояким образом: ощущение предметов, или зрение, происходит либо в самих составных частях глаза, либо в зрительном нерве, либо наконец в мозге.

Но физиологические факты неоспоримо доказывают:

1. Что составные части глазного яблока имеют назначение чисто механическое, именно преломлять лучи света и составлять изображения предметов, но сами не могут ощущать сих изображений. Известно, что если отделить глаз от мозга, перерезав где либо зрительный нерв; то хотя бы глаз и продолжал отражать предметы по-прежнему, но ощущение, или зрение исчезнет. Поэтому очевидно, что хотя человек видит предметы посредством глаза, но видит их не в самом глазе.

2. Зрение, или ощущение света и предметов, происходит и не в зрительном нерве. Зрительный нерв назначен только к тому, чтобы переносить впечатление предмета из органа к центру, т. е. к черепному мозгу. Это доказывается тем же самым фактом, какой мы привели сейчас; ибо где бы мы ни перерезали зрительный нерв, далее или ближе к мозгу, все-таки остальная его часть не будет чувствовать света и сделается мертвой.

3. Остается третье предположение, и все факты уверяют нас, что ощущение действительно происходит в мозгу. На самом деле мы видели, что впечатления предметов на глаза переносятся к мозгу; увидим далее, также, что и все впечатления других органов равно сосредотачиваются в черепном мозге; следовательно другого места для ощущений предположить не возможно.

Физиолог, задача которого состоит лишь в том, чтобы определить назначение и отправление органов человеческого тела, может остановиться на этом пункте, потому что ему нет нужды идти далее; но Психолог, желающий изучить невидимую сторону человека, с этого именно пункта и должен начать свои исследования. Проследивши впечатления света до самого мозга, уверившись из несомненных фактов, что ощущение бывает не в глазе, и не в нерве, а совершается в мозгу, он должен предложить себе следующей вопрос: самая ли мозговая мякоть, самые ли нервные пузырьки мозга, ощущают свет, звук и проч., или есть особое, независимое и отличное от мозга начало, которому надобно приписать эти ощущения? Этот вопрос очень важен и решителен для опытной Психологии. Но внимательное соображение всех физиологических фактов и верный анализ устройства и действия всех органов приводят нас к такому следствию. Начало, или субстанция, которая в человеке все ощущает и движет, совершенно отлична от мозга и вообще от всего организма. Это есть субстанция невещественная, духовная, основную силу которой составляет – ощущение. Мозг же есть только последний и притом центральный орган, куда собираются все впечатления для того, чтобы окончательно отразиться в виде разнообразных ощущений в этой невидимой субстанции. Полное и всестороннее доказательство этого важного положения будет целью всех исследований этой главы. Мы надеемся, что беспристрастный анализ многочисленных физиологических и физических фактов, приведет нас к убеждению в его истинности.

Физика научает нас, что внешняя причина звуков, или физическое явление, производящее в нас впечатление звуков, есть волнообразное движение воздуха. Частицы твердых тел от взаимного столкновения приходят в сотрясательное движение. Это движение передается окружающей их массе воздуха, и последняя также приходит в сотрясательное или волнообразное движение, которое, распространяясь во все стороны с известной скоростью, доходит до органа слуха и производит в нем известное впечатление, или перемену. Чтобы понять способ этого впечатления, надобно познакомиться с устройством уха.

Устройство уха строго приноровлено к физическим законам движения и отражения воздуха. Орган слуха состоит из трех главных отделов: наружного, среднего и заднего.

Внешний отдел слухового органа заключает в себе наружное ухо и слуховой проход. Наружное ухо видимо всякому и не требует описания. Слуховой проход есть эллиптический или воронкообразный канал, составленный сначала из хряща, а потом из черепной кости, На заднем краю он оканчивается перепончатой перегородкой (барабанной перепонкой), которая составляет глухую преграду, отделяющую наружное ухо от среднего.

Средний отдел уха состоит из продолговатой полости. На внутренней части её находятся два отверстия, овальное и круглое, лежащие одно над другим; сверх того, эта полость заключает внутри себя цепь маленьких косточек, которые, по сходству своему с известными предметами, называются: молоток, наковальня, стремя и проч.

Последний задний отдел уха состоит из целого лабиринта косточек и имеет довольно сложное устройство. Замечательнейшие его части: преддверие, маленькая, продолговатая полость, занимающая середину лабиринта, и полукруглые каналы, загнутые в виде подковы, и улитка.

Весь лабиринт, или все пространство заднего уха, наполнен водянистой материей.

Наконец надобно заметить об одной части уха, весьма важной, именно об евстахиевой трубе; это есть канал, который приводит в сообщение задний отдел уха с гортанью.

Наружное ухо назначено для получения и распространения во внутрь воздушных сотрясений.

Наружный слуховой ход – для проведения сих сотрясений к барабанной перепонке. Так как тела твердые проводят сотрясения лучше, то его стенки составлены отчасти из костей. Слуховой проход, сверх того, через отражение от своих стенок увеличивает силу сотрясений.

Барабанная перепонка представляет превосходнейшее принаровление к законам акустики. Известно, что сотрясениям, происходящим в воздухе, ни одна вещь так не отвечает, как натянутая животная перепонка. Посему-то барабанная перепонка в совершенстве воспроизводит все получаемые ей сотрясения. Для принятия сотрясений от перепонки назначены слуховые косточки. Таким образом, через цепь косточек сотрясения во всей чистоте должны достигать до лабиринта.

Но для этого недостаточно одних сотрясений перепонки: надобно, чтоб барабанная полость заключала в себе воздух. И он точно получается здесь из гортани через евстахиеву трубу. Не будь здесь постоянного притока воздуха, косточки не приносили бы пользы. Так, при устройстве простых барабанов, оставляют в них отверстие для постоянного притока воздуха.

Наконец физиологи, хотя и не объяснили в точности назначения всех частей заднего отдела, но, вообще можно сказать, что и они воспроизводят и усиливают получаемые от первых двух отделов сотрясения.

Таким образом, столкновения тел производят волнообразное движение воздуха. Оно передается слуховому аппарату, который воспроизводит сотрясение и передает их слуховому нерву. Наконец слуховой нерв переносит это впечатление до черепного мозга, или собственно до того места в мозгу, к которому он примыкает. Но где происходит само ощущение звуков или слух? На это опять можно отвечать следующим образом: ощущение звуков совершается или в самих частях слухового аппарата, или в слышательном нерве, или в мозгу.

Но, вследствие ясных и доказанных физиологических фактов, мы должны заключить, что слышание или ощущение звуков не происходит ни в самом ухе, ни в нерве слышательном. Ибо, если мы перережем этот нерв и таким образом отделим ухо от мозга; то хотя в нем и будут отражаться сотрясения по прежнему, но звуки исчезнут. Следовательно, хотя человек слышит посредством уха, но слышит не в ухе. Итак, остается заключить, что ощущение звуков происходит в мозге.

Здесь, как при анализе зрения, Психолог должен спросить себя: сам ли мозг есть ощущающее начало? Здравое и беспристрастное соображение всех фактов убеждает нас, что мозг есть только орудие для окончательной передачи впечатлений слуха какому то невидимому существу, что хотя ощущение звуков происходит в нем, но не самая мозговая мякоть есть ощущающая субстанция. Полное доказательство тому будет предложено далее, а здесь сделаем только некоторые частные соображения.

Во 1-х, мозг есть простая органическая материя, состоящая из тех же почти химических начал, как и все органы тела, с некоторой только разностью касательно количества и расположения атомов; но основательно ли думать, чтобы материальные частицы, хотя бы и органические, могли иметь такую чудную способность, какова способность ощущать? Не забудем, что видеть какой-нибудь предмет, слышать звук – значит сознать явление, судить о феномене.

2. Сравнивая устройство органов зрения и слуха, и следя за ходом впечатлений света в первом и звучных волн во втором, мы видим, что оба сии впечатления, по своей сущности, весьма схожи; ибо как то, так и другое, есть некоторое раздражение, или некоторая перемена органа и нерва, доходящая до мозга. Но сравните сами́ ощущения зрения и слуха: есть ли между ними какое-либо сходство? Далее мозг весь, по химическому своему составу, одинаков; но возможно ли, чтобы две одинаковые части материи способны были иметь два столь совершенно различных ощущения: каковы цвет и звук?

3. Последующее соображение еще более убеждает нас в том, что зрение и слух происходят в каком-то особом, невидимом существе. Нерв зрительный примыкает к одному известному пункту мозга до которого доходят впечатления света, и который, как было выше сказано, называется зрительным чертогом. Нерв слышательный, без сомнения, тоже имеет свой заворот в другом пункте мозга, до которого и доходит нервный ток, возбуждаемый впечатлением на этот орган. Следовательно, если слух и зрение суть принадлежности, или способности самой мякоти; то выходит так, что одна часть мозговой материи слышит, а другая видит, т. е. слышит и видит в нас не одно и то же существо, а два разных существа. Но это явная нелепость, ибо ясно, что в нас слышит и видит одно и тоже нераздельное существо, одна какая-то субстанция или монада1, которая и сравнивает эти два ощущения, и делает из этого сравнения надлежащие выводы.

Физика и Химия показывают нам, что запах происходит от тех невидимых малейших частиц, которые, отделяясь от пахучих тел, доходят до органа обоняния и производят раздражение внутренней перепончатой его кожицы. Эти раздражения, или впечатления, обонятельный нерв переносит до мозга, общего центра всей нервной системы.

Таким образом, надобно положить, что самый запах или ощущение запаха совершается или в носу, или в обонятельном нерве, или же в мозгу. Но что обоняние или чувство запаха бывает не в носу, и не в обонятельном нерве, в том мы можем совершенно убедиться из тех же самых фактов, которые представили выше при анализе зрения и слуха. Самый мозг есть только передаточный пункт впечатления, а не то существо, которое ощущает и различает запахи.

В этом мы окончательно убедимся тогда, когда познакомимся с устройством мозга. А здесь заметим пока следующее: между ощущениями запаха, слуха и зрения мы чувствуем удивительное различие. Что напр. есть общего, или какое сравнение можно найти между белым цветом, звуком колокола и запахом розы? Но впечатления или перемены, какие производят в наших органах свет, волнообразное движение воздуха и частицы пахучих тел не могут по сущности своей так резко различаться, как цвет, звук и запах; ибо органы и нервы, которые воспринимают сии впечатления, не представляют такого резкого различия. Еще более поражает нас в этом отношении следующий физиологический факт: всякое раздражение зрительного нерва производит в нас одно только ощущение света, а раздражение слухового нерва рождает в нас только одни звуки, обонятельного – одни запахи. Напр., пропуская через все сии нервы электрический ток или просто прикасаясь к ним пинцетом, мы получаем в каждом из них одни только упомянутые ощущения. Здесь все три нерва раздражены одинаково, следовательно, и сами получают одинаковые впечатления, и на мозг действуют одинаково и наконец, сам мозг, по составу своему, везде одинаков, но следствия выходят разительно несходные. В мире материальном не существует такого явления: в нем равные причины или силы производят равные следствия: напр. равные толчки рождают равные движения. Очевидно, что все сии три ощущения происходят не в мире материальном.

Орган вкуса есть язык и вся слизистая поверхность внутри рта. Ощущения вкуса происходят только при непосредственном соприкосновении сих органов с телами, способными возбуждать сии ощущения. При этом вкус происходит только от жидких частей тела, а твердые частицы неспособны возбуждать его. Нет нужды распространяться на счет решения вопроса, где происходит самое ощущение вкуса, после того как анализ трех предыдущих чувств показал нам, что сам акт ощущения нельзя приписывать не органу, не нерву, не даже мозгу. Здесь заметим только еще раз, что одно только соображение удивительного различия между нашими ощущениями может уже привести к той мысли, что они принадлежат миру невидимому и нематериальному. В самом деле, трудно указать какую либо черту сходства между ощущениями вкуса, зрения, слуха и обоняния. Это суть три различных мира; а потому, говорю, нельзя думать, чтобы все они происходили в однообразных, материальных частицах.

Органом осязания служит вся поверхность нашего тела, хотя оконечности пальцев на руках и почитаются преимущественно осязательными орудиями. Все тело ваше покрыто кожей, которая имеет, по своему устройству, способность принимать через соприкосновение с внешними предметами впечатления от них. Ощущения, которые мы получаем от осязания, суть: жесткость, мягкость, теплота, холод, боль со всеми её видоизменениями и проч.

Так как кожа назначена для осязательной чувствительности, а равные поверхности не могут передавать всех оттенков осязаемого тела; то она, сжимаясь различным образом, производит складки и бороздки и проч. Далее, кожа состоит из нескольких слоев, но самый мягкий, нужный слой, расположен на внешней поверхности, для того, чтобы он мог удобно раздражаться от малейшего впечатления. Наконец, надобно помнить, что вся поверхность нашего тела посредством разветвления нервов, соединена с головным мозгом, дабы всякое впечатление переносилось к нему.

Но как и где человек чувствует тепло и холод, боль, твердость, мягкость и проч.? Совершенно также, как и все другие ощущения. Впечатление или раздражение органов осязания, полученное в какой-нибудь части тела, нерв осязания переносит до мозга, и здесь уже происходит самое ощущение, но происходит не от мозга. Уколите палец на ноге; вы в тоже мгновение почувствуете боль, но этого мгновения уже было достаточно к тому, чтоб раздражение, происшедшее от укола, достигло до мозга и отразилось опять в ноге в виде боли. Доказательством тому, что ощущение боли произошло не в месте укола, служит то, что отделение ноги, или всякого другого члена, посредством перерезки чувственного нерва от мозга, лишает его всякой чувствительности. Каким же образом ощущение происходит не в ноге, когда нам кажется, что у нас болит именно нога: это мы сейчас увидим.

Сколько любопытного и замечательного представляется иногда уму при ближайшем изучении самых обыкновенных и простых явлений! Что может быть, наприм., проще того, что мы ежеминутно видим, слышим, обоняем и проч.? Но, изучивши ближе эти простейшие явления, мы открываем в них многое, чего прежде не думали и подозревать, и что с первого раза, при всей несомненности, может показаться даже невероятным.

Во всех пяти чувствах привычка, приобретенная из млада и обратившаяся как бы в саму природу, заставляет нас делать такие суждения, которые, хотя не заключают в себе ничего ложного по их отношению к сущности самих вещей, вне нас находящихся, но, между тем, показывают в ложном свете их отношения к нам и действие их на наши чувства.

Всякий знает, что мы видим предметы по тем изображениям, которые они производят в глазах. Следовательно, мы видим их в себе, в своем органе, а между тем воображаем, что видим их на тех самых местах, где они находятся. Это происходит от привычки, приобретенной в самых юных летах, в то время, когда ни рассудок, ни понятия наши не были развиты. Известно, что дети, не привыкшие еще судить о расстоянии предметов, ловят ручонками отдаленные вещи у самых глаз, очевидно принимая глазное изображение оных за самую вещь; но после нескольких неудачных опытов они, мало-помалу, догадываются о расстоянии вещей и приучаются различать их отдаленность. В последствии это обращается им в саму природу, так что взрослый человек, по впечатлению предмета, так быстро судит о его расстоянии, что для него ощущение глазного изображения неразрывно сопровождается механическим, бессознательным пониманием самого расстояния предмета. Если к этому прибавим столь же быстрое механическое действие воображения, которое мгновенно переносит, и как бы поставляет нас подле видимого вдали предмета; то легко поймем, почему мы так твердо уверены в том, что видим предметы на тех же местах, где они находятся. Эта уверенность такова, что человеку не изучившему физики и не умеющему анализировать свои ощущения покажется нелепостью мысль, что он видит предметы не там, где они на самом деле находятся, а в себе, в своем органе. Точно такова сила привычки и во всех других впечатлениях и ощущениях. Слушая человека, играющего на скрипке, мы воображаем, что эти звуки, эта гармония, эти переливы тонов, находятся именно там, под его смычком. Нам и в голову не приходит сколько расстояния, сколько сред и изменений, должны были пройти волны воздуха, колеблемые смычком игрока, чтоб отразиться в нашем сознании в виде звуков. Мы и не воображаем, говорю, что смычек и струны производит лишь одни механические явления, а звуки слышатся в нашем ухе, даже и не в ухе, а еще далее. Но это заблуждение, если только это можно назвать заблуждением, происходит опять от привычки; ибо младенец, слыша звуки, сначала не обращает головы в ту сторону, откуда звуки происходят, но только в последствии, опыт научает его относить ощущения звуков к известным причинам.

Нюхая розу, мы воображаем, что этот прекрасный запах находится в самих листьях розы. Вкушая какое-либо сладкое вещество, мы думаем, что сладость есть как бы составная часть вкушаемого. Когда укололи руку или ногу, то боль чувствуем, по привычке же, в самом месте укола. Но, наблюдая над детьми, можно заметить, что они сначала не умеют определить, где им бывает больно, а только в последствии научаются относить боль к тем местам, где произошло впечатление. Словом, все наши ощущения то мы смешиваем с физической причиной, их производящею (напр., звуки с движением воздуха), то с самим раздражением или впечатлением органа (напр., боль с раздражением от укола)2.

Словом сказать, человеку кажется, что он чувствует, так сказать, вне себя, а на самом деле он все внешние предметы ощущает в себе самом, т. е. он видит, слышит, чувствует запах, боль, теплоту в себе, хотя впечатления происходить от внешних, действительных предметов.

Люди, потерявшие ногу, или руку, в сознании своем сохраняют ощущение целости сих членов. Такой обман встречается не только у тех, кои потеряли часть руки или ноги, но и всю руку по плечо, и ногу по колено3. Потерявшие член не вполне движут им на ровне со здоровым во всех случаях, где это движение имеет место, и в сознании своем не отличают, что поврежденный член не цел. Обман чувств открывается только после бесполезно произведенного движения. Люди, носящие деревянную ногу, чувствуя свербение в отрезке бедра, чешут деревяшку. Ходящие на деревяшке, хотя чувствуют место, где остаток бедра к ней прикасается, все-таки не могут в сознании уничтожить ощущения целости ноги. Много было случаев, что люди об одной ноге, отвязав деревяшку, во время занятий, вдруг вскакивали и падали, и это не один раз, и не от забывчивости. Во время занятий такие люди чувствуют, что неполная их нога находится в том же положении, как и другая здоровая. Многим смачивали отрез бедра холодной водою, и они чувствовали, что не бедро, а пальцы их подвержены действию холодной воды. Обман становился еще разительнее, когда раздражение было направлено на какой-нибудь нерв. Напр., одному придавливали на отрезке бедра место, на котором находится известный нерв, называемый inchidiacus, и ему казалось что у него ходят мурашки сперва в большом пальце ноги, потом – в остальных пальцах, далее – в ближайшей части ноги, потом – в подошве, за тем с особенною силою – в пятке, икре и т. д.

Наконец, такой обман сознания продолжается у людей, потерявших члены не только в поздние, но и самые ранние годы, и продолжается во всю жизнь. Поэтому сознание целости потерянного члена не есть следствие привычки действовать двумя членами, а имеет основание в самом центре мозга.

Все сии факты, в соединении с предложенным выше анализом пяти чувств, должны окончательно убедить нас, по крайней мере, в том, что мозг есть центр и вместилище наших ощущений, что все наши ощущения происходят именно в нем; т. е. мы, просто говоря, и видим, и слышим, и ощущаем боль и все в мозге, а не там, где мы воображаем по привычке. Но есть ли он, вместе с тем, самое чувствующее начало, это мы окончательно увидим из рассмотрения устройства самого мозга и нервов.

Мозг разделяется на три главные части, на большой, малый и спинный. Все сии три части имеют пункт соединения в продолговатом мозге, который находится в начале спинного мозга. Если снять с головы череп и другие оболочки, закрывающие мозг, и смотрит на него сверху; то он представляется в виде сероватой овальной массы, разделенной бороздкою на две части. Если посмотрим на мозг с затылка; то увидим, что из под этой главной массы выступает новая меньшая масса, покрытая бороздками: это малый мозг. Спускаясь еще ниже к отверстию, мы увидим, что из под малого мозга выходит беловатый снурок и поступает в позвонки: это спинной мозг.

Если теперь перевернем мозг, и посмотрим на него таким образом; то оба мозговые полушария представляются разделенными на три уступа. По середине эти полушария сращены особым веществом, которому дано имя мозголистого, и которое многие считали резиденцией души. Если разрезать мозг около этой спайки, то в нем откроются полости, называемые мозговыми желудочками. В тоже время на внутренней его стороне можно отличать более овальное, довольно значительное возвышение: это чертог зрительного нерва. Кроме сего, есть также несколько и других частей, носящих разные названия, между прочим шлемковатая, кольцеобразная железа, которая, под именем grandula pinealis, почиталась Геленом и Декартом резиденцией души. Большой мозг и спинной соединяются между собою и с малым мозгом несколькими связками.

Спинной мозг, или так называемая становая жила, начинается продолговатым мозгом и идет вдоль спины в виде толстой струны, или дерева, обращенного ветвями вниз. Чтобы узнать назначение отдельных частей мозга, их подвергали различным опытам. Если спинный мозг отделить от головного; то человек теряет всякое чувство и всякое движение во всех членах, и чем ближе к черепу сделан разрез, тем явление это будет сильнее. Если же мы поврёдим или надрежем спинной мозг только на правой стороне; то паралич обнаружится по всей правой стороне тела. Если же повредим мозг слева, тогда вся левая часть тела перестанет двигаться и чувствовать.

Малейшее прикосновение к продолговатому мозгу возбуждает страшные боли, а повреждение внутренней его стороны производит конвульсии и самую смерть. Между тем окружность этой части не обнаруживает таких явлений. В большом мозгу некоторые места обнаруживают чувствительность, а другие нет.

Тоже самое и касательно движения. Повреждения большого мозга парализует все члены тела, лишая их способности двигаться. Если у животного вырезать одно полушарие мозга; то половина его тела лишится движения. При вырезке половины, или всего малого мозга, повторяются те же явления, только в меньшей степени.

Общий вывод из всех подобных опытов следующий:

Продолговатый мозг назначен регулятором всех невольных движений, а именно биения сердца, дыхания и проч.

Малый мозг есть посредник в деле добровольных движений и положений тела.

Большой мозг нижней своей частью управляет двигательными мускулами и конечностями всего тела, а остальная его часть есть место умственных отправлений.

Нервы суть тончайшие нити, которыми центральные части мозга сообщаются со всеми, даже самыми отдаленными частями тела. Все части и органы тела, находясь в непосредственном соприкосновении с наружным миром, приводят все видимые предметы в сообщение с мозгом посредством сих нервов. Нервы разделяются на два рода: на нервы чувствования и нервы движения. Число первоначальных нервных нитей, покрывающих все оконечности, все части тела, неимоверно велико; но все они сходятся в мозгу, который, кажется, сам есть не что иное, как соединение и окончание этих самих нитей.

Впечатления, переходящие от органов к нервам, сии последние переносят к мозгу. Это действие совершается в них так называемым нервным началом, через дрожание (oscillatio) волнообразно. Эта oscillatio делает круг в своем движении. Раздражение, получаемое в данном месте периферии, переходит в нервной центр, и из него опять в раздраженный пункт; но уже не в виде боли, а в виде движения. Скорость этого кругового движения неимоверна и едва измерима. Укол булавкою пальца ноги сопровождается в тоже мгновение отдергиванием её, но это движение, которое как бы сливается с самим уколом, на деле произошло после того, как раздражение нерва дошло до мозга и оттуда обратно отразилось в ноге. Впрочем, некоторые физиологи способ действия нервов объясняют несколько иначе, что увидим мы во втором отделении Психологии.

Беспристрастное соображение всего доселе сказанного заставляет нас признать, что чувствующее начало, или существо, ощущающее свет, звук, запах и пр., не есть сам мозг. Главное и совершенно достаточное доказательство тому находим мы в единстве и простоте наших ощущений, единстве и простоте столько противоречащих сложности мозга и всей нервной системы. В самом деле, хотя наши ощущения так между собою различны, что невозможно, напр., найти никакого сходства между светом, звуком, запахом и пр.; но, между тем, очевидно до последней степени, что все эти ощущения принадлежат одному, неделимому существу. Очевидно, что в нас и видит, и слышит, и вкушает одно и тоже, а не различные существа. Но такого единства не было бы в том случае, если бы ощущения наши были свойством самой мозговой материи, или какой-нибудь другой жизненной силы; потому что, как мозг, так и всякая материальная сила, есть масса, состоящая из тысячи частей. В мозге нет такого пункта, который бы исключительно обнаруживал все роды ощущений: в нем одни места чувствительны, другие назначены для движений, третьи для – умственных отправлений. Есть места, повреждение которых лишает человека одной способности, напр. памяти. Есть такие места, расстройство которых производит ослабление других способностей. Где же в мозгу это дивное единство нашего сознания и действия? Каким образом эти разные и бесконечно друг от друга удаленны части мозга могут слиться в единстве ощущения? Мы говорим бесконечно удаленные: ибо, в сравнении с простотою ощущений и мыслей, и малейшее расстояние есть бесконечно. Не очевидно ли, что над всеми этими микроскопическими органами мозга господствует какое-то невидимое и простое существо, которое воспринимает все их перемены в виде ощущений?

Но, скажут, мозг еще не исследован окончательно: Быть может, в нем есть такой пункт, где сосредотачиваются окончательно все нервы, и где следовательно, могут происходить все ощущения.

Предположим, что в мозге, в самом деле есть такое место или пункт, где сосредоточиваются все впечатления. Но это место, этот пункт, есть или часть мозга, состоящая из нескольких других меньших частей, или один нераздельный атом мозга. Если он состоит из нескольких частей, положим из 10-ти, то возникает вопрос: что составляет единство этих 10-ти частей? Как они могут чувствовать столь согласно? И каждая ли из этих 10-ти частиц ощущает свет и звуки (что составит по 10-ти, так сказать, звуков и запахов), или все они вместе ощущают и сознают один звук? Словом, при этом предположении, единство душевной деятельности делается не изъяснимым. Если же предположим, что этот пункт состоит из одного нераздельного атома, тогда это уже не будет мозг: ибо всякая малейшая частица мозга есть, как ниже увидим, тело химически сложное из нескольких простых атомов, кои до своего химического соединения не похожи на мозг. Таким образом выйдет, что, для объяснения ощущений, мы невольно должны допустить существование чего-то, совершенно не похожего на мозг. Но что такое собственно атомы? Это суть первоначальные частицы материи, из химического соединения которых составлены все тела. Но известно, что эти атомы суть тоже материя, с теми же существенными свойствами. Поэтому совершенно невозможно допустить бытие одного какого-либо атома существенно не похожего на все другие. Первоначальные же атомы отличаются друг от друга только фигурою и весом, а во всем прочем они однообразны.

Химический же состав мозга есть белок, фосфор, жир и еще нисколько других частей. Никто не скажет, чтоб белок, фосфор и жир обладали способностью ощущения и произвольного движения. Но какое есть основание думать, чтоб химическое их соединение, образующее мозг, придало им это новое и чуждое им свойство? Что такое химическое соединение? Это такое явление, когда несколько простых тел, соединяясь в известных пропорциях, образуют новое тело. Какие изменения происходят при химических соединениях? Изменения наружные, напр. новый вид, новая плотность, некоторые новые химические или физические свойства, но допускать, чтоб фосфор, белок и жир при химическом соединении до такой степени изменились, что бы получили способность ощущать и произвольно двигать члены – это нелепо. Словом, какое мы ни сделали бы предположение для доказательства того, что ощущение принадлежит мозгу, или какому либо другому материальному началу, всегда будем встречать, тысячи противоречий. Остается допустить, что ощущение принадлежит какому-то невидимому, непохожему ни на мозг, ни на какое другое тело, существу.

Выше было сказано, что в следствие привычки мы думаем, будто видим предметы именно там, где они стоят, слышим звуки именно там, где произошло движение воздуха, полагаем будто запах находится в самих предметах, а боль ощущается там, где произошло раздражение; но что собственно эти ощущения происходят, как научает нас физиология, совсем иначе. Для уразумения души величайшую важность имеет строгий анализ наших ощущений, строгое отделение причины их производящей от впечатлений ими производимых, а впечатлений – от самих ощущений. Постараемся же еще раз повторить вкратце предыдущий анализ чувств.

Зрение. Физическая причина его – лучи света, исходящие от предметов. Физиологическая его причина – оптическое изображение которое эти лучи составляют в глазу. Это оптическое изображение есть впечатление, или раздражение, переходящее, при помощи нерва, в мозг; но мы сейчас видели, что и мозг неспособен иметь ощущения, – что же происходит в мозгу? – Вероятно такое же раздражение или впечатление, как и в начальных органах: где же находится зрение т. е. ощущение цветов, фигур, величин и пр.? Таких ощущений ни в мозгу, ни в нервах, ни в глазу нет. Следовательно, это ощущение не есть явление не физическое, не физиологическое: оно есть духовное явление.

Слух. Столкновение тел производит волнообразное движение воздуха – это физическая причина звуков. Волнообразное движение воздуха воспроизводится в органе слуха также в виде движения и раздражения. Слышательный нерв передает это раздражение или впечатление мозгу, в котором должно происходить также некоторое впечатление или раздражение мозговых пузырьков. Мы не знаем такое же ли это раздражение, как раздражение от впечатлений зрения; не знаем в чем состоит собственно сходство и различие этих обоих раздражений или впечатлений, не знаем также сходства и различия впечатлений и других органов, но очевидно, что все они суть некоторого рода движения, или перемены органов и нервов. Итак, звук – явление мира духовного.

К тем же самым следствиям приводит нас разбор других ощущений. Следовательно существо, имеющее способность ощущать, – есть духовная, не материальная субстанция.

Но скажут: эти самые раздражения мозга и суть ощущения наши, а именно: раздражение мозга, происходящие от впечатлений, доставляемых зрительным нервом, есть ощущение зрения, раздражение от впечатлений слухового органа есть самое ощущение звука и пр. Но нет никакого основания допустить подобное смешение раздражения с самим ощущением. Весь предыдущий анализ показал нам, что первое есть действие механическое, а второе не имеет в себе ничего похожего на механическое движение; но при том, допустив это предположение, мы не могли бы объяснить единства наших ощущений, единства, которое разительно убеждает нас, что не мозг есть ощущающее начало. Мы знаем наконец, и это всего важнее, что существо чувствующее делает из своих ощущений свободное употребление, сравнивая их между собою и делая суждения и умозаключения, чего нельзя было бы делать из чисто механических раздражений.

Предположенные доселе доказательства еще более усиливаются рассмотрением свободного движения.

Все органы движения человека подчинены чистым механическим законам. Аппарат для движения человека состоит: а) из множества разнообразно устроенных и премудро-принаровленных к целям рычагов, – костей, и б) веревок, которыми эти рычаги приводятся в движение, и которые называются мускулами. Заведывание движением мускулов принадлежит нервам двигательным.

Все кости животного, взятые вместе, составляют скелет, или, правильнее, остов. Остов, как механический прибор составляет одно целое, но рассматриваемый по частям, обнаруживает многоразличные принаровления к потребностям животной жизни. Таким образом, он: а) служит стойкой, штативом для организма, или, просто, вешалкой для мускулов, которые по ней протянуты и прикреплены в различных направлениях, а сверху покрыты одной, общей кожей; б) образуют твердую защиту для главных частей нервной системы, головной череп, напр. – для мозга и наконец с) составляют страдательный прибор для движения.

Мускулы составляют в организме то, что мы называем мясом. Мускулы, как мы сказали, служат двигающей силою для рычагов – костей. Точками опоры для этих рычагов служат пункты прикрепления мускулов; точками тяжести, или сопротивления, – поднимаемый, наклоняемый и загибаемый пункт органа.

Все члены нашего тела находятся в строгой зависимости от голово-спинного мозга, который управляет ими посредством двигательных нервов. Мы знаем, как легко и почти бессознательно двигаются все наши члены; мы так привыкли двигаться, что воображаем, что рука наша сама в себе заключает двигающую силу, что нога двигается сама собой, и все вообще члены в себе заключают свое движение, но источник их движения, толчок их двигающий, выходит из мозга. Доказательством тому служит то, что если отделить какой либо член от мозга, перерезав двигательный нерв, соединяющий его с мозгом, то член этот перестает двигаться.

Но физиология научает нас, что мозг не одной своею частью управляет всеми движениями тела. Разные пункты мозга заведуют движениями разных органов. Повреждение правой стороны спинного мозга, как мы сказали еще прежде, производит паралич на всей правой стороне тела, а повреждение левой стороны его парализует левую часть организма.

Если у животного вырезать совсем одно полушарие большого мозга, то за тем последует паралич на противоположной стороне тела. Тоже самое бывает и по вырезке половины малого мозга. Продолговатый мозг, как пункт соединения всех частей мозгового центра, обнаруживает те же явления, только в высшей степени. Повреждение одной половины его, с нижнего конца, влечет за собою страшную боль и совершенный паралич одной половины тела; перерезка всего продолговатого мозга имеет следствием быструю смерть.

И так здесь, как и при разборе ощущений, мы дошли до мозга, как источника, из которого истекает всякое движение человеческого организма. Но самый ли мозг производит свободные движения, или есть еще особое невидимое начало, которое через мозг сообщает толчок телу. Все факты и соображения убеждают, что мозг есть только посредствующий орган в движениях, первоначальный же источник, или первоначальная двигающая сила заключается не в нем, а в особом невидимом существе. Доказательства тому следующие:

1. Очевидно, что двигающее начало в человеке тождественно с чувствующим. Чувствования и движения имеют в нас неразрывную связь. Внутреннее сознание уверяет нас, что члены наши двигает тоже существо, которое получает ощущения. В человеке то ощущения бывают причиной движения, то некоторые движения производят некоторые особые ощущения. Когда я отдернул ногу, почувствовав в ней боль, то очевидно, что это движение произвело тоже самое существо, которое почувствовало боль, оттого-то между этими двумя явлениями, т. е, болью и движением ноги, проходить столь малое время, что они кажутся единовременными. Но если движущее начало тождественно с ощущающим, то очевидно, что оно заключается не в мозгу, ибо мы прежде доказали, что ощущающее начало не есть мозг. Во всех телесных движениях наших, не смотря на их множество и разнообразие, заключается удивительное единство и согласие, что было бы невозможно, если бы движения не имели другого источника, кроме мозга. Мы видели, что движениями тела заведует не один пункт мозга, а несколько; что повреждение одной стороны большого, или малого или продолговатого мозга, производить паралич в одной половине тела, а повреждение другой стороны их лишает движения другую часть тела. Но что приводить в согласие эти части мозга? Очевидно, что не сами они взаимно себя согласуют, а есть какое то, особое невидимое существо, которое через них согласно движет всеми членами. Зададим себе следующий простой вопрос: одно ли и тоже существо двигает наши правую и левую руки? Сознание, внутреннее ощущение отвечает нам, что одно и то же; но если мы, кроме мозга, не допустим особого невещественного начала, то выйдет, что левую руку двигает одно существо, а правую – другое.

Наконец неоспоримее всего убеждает нас в невещественности и духовности двигающего начала разумность и намеренность наших движений. Движения членов человеческого тела тем отличаются от движений всех прочих безжизненных материй, что здесь каждый член двигается с намерением, рассчитано, следовательно их двигает не слепая какая либо сила, а разумная. Поэтому надобно поневоле допустить, что источник движения их есть сила разумная, невидимая, духовная.

Еще более убеждаемся мы в невозможности того, чтоб мозг был способен к ощущениям, когда подумаем, что ощущения наши суть зародыши мыслей и рассуждений, что существо ощущающее есть вместе с тем и мыслящее, что ощущение, мышление и сознание происходят в одном и том же нераздельном существе. Не нужно много усилий к тому, чтобы доказать тождество мыслящего существа с ощущающим. Наше сознание, наше внутреннее чувство, уверяют нас в том; но если бы мы, не доверяя нашему чувству, вздумали отделить ощущения от мыслей и приписать их двум разным субстанциям, то впали бы в самое нелепое противоречие. Это значило бы рассечь самую мысль на две части: тогда бы выходило так, что предметы внешние видит одно существо, а судит о них совершенно другое. Но повторяем, это нелепо до последней степени; ибо видеть человека, слышать его речь, значит уже судить о нем. Здесь ощущение и суждение неразрывны между собой. Но если мыслящее начало одно и тоже с ощущающим то допуская, что мозг имеет возможность ощущать, надобно признать и то, что он может и мыслить. Вот на этом-то именно основывались многие материалисты, когда отвергали в нас бытие нематериальной души; но если мы до сих пор умели, как кажется, неоспоримо доказать, что мозг не может ощущать, то еще легче и неоспоримее можно доказать, что он тем менее в состоянии мыслить. Все то, что было сказано выше в доказательство невозможности приписать мозгу способность ощущений, приобретает двойную и тройную силу, будучи сказано для доказательства того, что мозг не может мыслить. Посему нет нужды, как нам кажется, усиливаться доказать, что мозг и вообще материя не в состоянии мыслить. Мы питаем убеждение, что при нынешнем развитии естественных наук и при тех опытах, какими теперь обогатилась физиология, не будет уже повторяться заблуждение, которое было возможно только при недостаточном их развитии, и в этой мысли утверждает нас свидетельство знаменитого Либиха, патриарха нынешнего естествоведения.

Либих в своей первой лекции, сказанной в Мюнхенском Университете, 1856 года, торжественно признал самобытность духовного над вещественным в органических существах. В словах знаменитого ученого мы увидим также и подтверждение всего, что было сказано доселе об ощущениях наших. Вот его слова: «Эти дилетанты (так называет Германский ученый людей поверхностных, занимающихся наукой мимоходом, для удовольствия), эти младенцы в знании законов природы хотят убедить несведущую и легковерную публику в том, что они могут дать ей ясное понятие об образовании в нас мыслей, о сущности и свойствах нашего духа. Духовный человек, по их словам, есть только произведение своих чувств. Мозг одним вещественным изменением порождает мысли, и его отношение к ним такое же, в каком печень находится к желчи. Как с печенью уничтожается желчь, так будто бы погибает и дух наш, с разрушением мозга».

Разоблачите выводы этих господ от их мишурных блесток, которые в глазах серьёзных исследователей не более, как освещенный туман, и останется только то, что ноги даны человеку для беганья, а мозг для мышления, и что мышлению надобно учиться подобно тому, как дети учатся беганью; что без ног нельзя бегать, а без мозга – мыслить; что повреждение орудий движения мешает ходьбе, а повреждение орудий мысли изменяет самое мышление. Но ведь мясо и кости, из которых составлены ноги, сами собою не движутся, – их двигает причина, которая не есть ни мясо, ни кости; они – только орудия силы; мыслит не мякоть, называемая мозгом, она – только орудие причины, порождающей мысль. Мозг есть единственный внутренний орган, на который человеческая воля действует непосредственно. Ни на движения сердца, ни на деятельность желудка воля не имеет прямого влияния, но, кстати, данная пощечина действует даже, подчас и на уразумение математической аксиомы. Не глаз видит свет или тела́, не ухо слышит музыку: они только орудия к восприятию волн света и звука.

«Дилетанты утверждают, что мысли суть произведения перемен мозгового вещества, как желчь есть произведение вещественных изменений печени».

Но настоящая физиология до сих пор еще ничего не знает об отношениях желчи, как отложения, к вещественному изменению печени, как органа отложения, а все, что выследовано здесь химией, доказывает, что стихийные начала желчи не находятся ни в каком отношении к стихийным началам печени. Духовный человек не есть произведение своих чувств, но действия чувств суть произведения разумной воли человека.

«Мы знаем, что изменение вещества сообщает силу паровой машине. Дерево, угли сгорают или изменяют свои первоначальные свойства при соединении с кислородом. Вследствие этого сгорания является теплота, превращающая воду в пары, которые, производя давление на стены котла, приводят машину в движение. Через изменение вещества в гальваническом столбе, через растворение металла в кислоте, возникает ток электричества; проведите его в металлическую проволоку, она сделается магнитом; магнит имеет свойство притяжения, которое, будучи превращено в давление, тянет машину. Посему можно догадываться, что и в теле животных механическая сила, обусловливая произвольные движения членов, находится в связи с изменением вещества, и именно в мышечной системе, но самое отношение их между собою нам еще совершенно не известно».

«Одно только мы знаем положительно, что сила в организме возникает не так, как в паровой машине, и ее нельзя объяснить из известных нам законов электричества. Мы знаем, что изменение вещества совершается во всех частях тела, что трата механической силы имеет влияние на все орудия, на целый механизм тела, что воля утомленного бегом или тяжкою работою человека теряет часть своей мощи над орудием мышления, мозгом; но об изменении мозгового вещества, будто бы рождающем мысли, естествознание ровно ничего не ведает. Все, что мы знаем по этой части, сводится к одной дюжинной истине, что голова без мозга не могла бы ни думать, ни чувствовать».

«Исследователи, которые действительно желали изучить законы органической жизни, естественно обращали свое внимание на подмеченные в ней химические и физические силы, как на предмет знакомый им и из других явлений. Они на время оставили в стороне вопрос о жизненной силе с целью исследовать, на сколько физика и химия способны объяснить жизнь и её процессы; но там, где это оказывалось недостаточным, везде являлось действие нового еще неизвестного начала, которого объем и сущность старались тут же определить. Эта метода временного исключения была многим неизвестна, многими непо́нята, и вот от чего многие думали, будто естествоиспытатели отвергают самобытность органической жизни, между тем как они старались только уяснить химические и физические условия этой жизни».

«Но, чтоб не быть несправедливым даже и к проповедникам материализма, надобно сообразить, что взгляды их в сущности только крайние результаты той реакции, которую возбудили против себя различные учения, бывшие в ходу еще нисколько лет тому назад. Физиология, построенная на выводах, так называемой, «философии природы», не имела в основании своем точных исследований, надежных указаний опыта; все процессы питания, дыхания, движения, объяснялись в ней одною воображаемою причиною, которую называли жизненною силою; в органическом теле, полагали тогда, химические и физические силы нисколько не участвуют; тело само в себе и по-своему порождает и потребное ему железо и теплоту. Точные исследования доказали, что все силы вещества принимают действительное участие в органическом процессе, а крайняя реакция утверждает теперь в противоположность прежнему взгляду, что одними только химическими и физическими силами обусловливаются все жизненные явления, что вообще нет ни какой другой силы в теле. Но как прежде натуральные философы не в состоянии были доказать, что все производится одною их жизненною силою, так и новейшие материалисты не могут доказать, что все производится лишь не органическими силами и что достаточно их одних для порождения организма и самого даже духа. Все их положения основываются не на знании, а как и прежде, на совершенном незнании дела. Истина же лежит в средине: чуждаясь односторонности, она признает в органической жизни образовательное начало, господствующую идею, которая проявляется не только вместе с химическими и физическими силами, но действует и в них самих».

Таков произнесенный устами великого химика окончательный вывод современной науки.

Прежде чем приведем еще другое свидетельство из физиологии нашего отечественного ученого, остановимся минуту на замечании Либиха о жизненной силе, которою в 18 столетии объясняли все отправления организма. Эта пресловутая жизненная сила имела, и доселе продолжает иметь влияние на пишущих и учащих Психологию. До сих пор во многих Психологиях встречается мысль, что человек состоит из трех начал или существ, а именно: тела, души и духа. Но подобное мнение очевидно не может быть допущено.

Причина, почему многие вводили в Психологию это среднее существо, или, лучше, раздробляли духовное начало человека на две части, на душу и дух, была, кажется, та, чтобы легче объяснить соединение в человеке духовного и телесного начала, между которыми душа, по мнению их, есть как бы посредствующее звено. Но этой хитрой теорией не только не объяснили таинства природы, таинства никогда не объяснимого, но еще более его запутали: ибо если прежде непонятно было как соединяются душа и тело между собою, то с изобретением новой теории, к тому еще прибавилось другое затруднение – объяснить способ соединения души сначала с телом, а потом с духом.

Нет нужды доказывать невозможность этого тройственного состава человека, но что сказать о тех Психологах, кои придумывают еще более странные деления человека и толкуют о душе в обширном значении, о душе в тесном смысле и о духе? Это уже более чем смешно.

«Мы уже знаем, что тело животное отличается чувствованием и движением, и что толчок, возбуждающий движение, сообщается нервами. Теперь спрашивается, что такое действует в нервах? Каким образом через них можно действовать и двигаться»?

«Ни один нерв, взятый отдельно от своего центра, не имеет ни самостоятельной жизни, ни самостоятельной деятельности. Правда, в первые мгновения, по отсечении, обнаруживает и то и другое, но последующее омертвение ясно показывает, что в нем истощился запас того начала, которое оживляло и приводило его в деятельность, и что оно само собою не может вознаградить этого начала. Какое же это начало? Как оно дает жизнь нервам и как возбуждает их к деятельности».

«Начало, оживляющее нервы и возбуждающее их деятельность, не подлежит нашим чувствам: мы видим только влияние его на нервы, знаем, что без него нервы представляют мертвый, механический прибор, машину без движущей силы».

«На этом физиология останавливается. Она приводит нас путем опыта к убеждению в присутствии в нашем теле души; раскрывает её влияние в частностях отправлений нервной системы; но что такое душа сама в себе? Этот вопрос вне круга задач, решением которых физиология занимается».

Рассмотрим здесь некоторые возражения против нашего способа воззрения. Из них главное заключается в том понятии, какое многие имеют о жизни. Ни одно слово не играет такую важную роль в естествознании и в самой философии, как слово жизнь. Понятие, заключенное в этом слове, до крайности не определенно. Иногда ему приписывают многие, совершенно противоположные значения; но чаще всего оно, в устах людей, не привыкших отдавать себе отчета в своих словах, означает какую-то таинственную силу, коей старались объяснить все непонятное и темное в бытии существ растительного и животного царства.

Растения от многих почитаются живыми существами, и потому многие допускали жизнь растительную, жизнь растений и проч.

Но если основываться на том только, что до сих пор известно о возрастании, питании и вообще о бытии растительных существ; то жизнь растительная есть ничто иное, как действие одних только химико-механических сил. Это подтверждается тем, что все явления внутри растений совершенно удовлетворительно объяснены одними химическими и механическими законами. Но приверженцы таинственных сил хотят допускать в растениях нечто более и выше, чем простые механические движения, и в подтверждение приводят несколько явлений, будто бы доказывающих, что в них есть чувствительность и произвольное движение. К таким явлениям принадлежит движение некоторых растений в ту сторону, откуда идет к ним свет, напр. луковицы в темном подвале пускают отпрыски в сторону света, подсолнечник обращает головку к солнцу, многие цветы закрываются вечером и открываются днем и проч., но подобные явления не выходят из круга механических сил. Очевидно, что в представленных примерах действует простое притяжение солнечного света, которое имеет величайшее влияние на растительность. Вообще более опытные испытатели природы никогда не допускали в растениях ничего похожего на ощущение и произвольное движение.

Переходя от растений к животным, многие полагали, что чувствительность и произвольное движение в сих последних есть следствие какой-то органической жизни, или той особенной силы, которая, не будучи духовною, есть результат органической формы развития материи. Доказательство тому находили во многих явлениях животного царства.

Если бы в природе существовали одни высшие классы животных, имеющих все органы и все признаки животной жизни, то не было бы никаких недоумений и споров касательно основного начала их жизни; но в ней встречаются такие животные, формы которых, образ жизни, способ размножения, питания и прочие свойства, по видимому противоречат всем нашим понятиям о начале ощущений и произвольных движений. В самом деле нельзя не согласиться, что странные явления в некоторых родах животных могут привести мыслящего человека в недоумение. В природе встречаются существа, о которых трудно сказать животные ли они, или растения: таковы, например, зоофиты. Но это еще не важно. Многие виды этих существ представляют весьма странные явления, напр. если у полипа отрезать голову, у ней вырастает другая, если гидру разрезать на несколько частей, то из каждой части образуется новая гидра, мало того, есть особый вид полипов, который можно искрошить на мелкие части и из каждой части снова произойдут новые животные подобные прежним. Наконец, при объяснении жизни подобных существ, и то уже составляет величайшее затруднение, что в них не отыскали никаких орудий или органов для ощущений и произвольного движения, а между тем в них существует движение, и как будто заметили, также, ощущения. Эти самые явления и были причиной, которая заставила многих думать, что ощущение и движение может быть принадлежностью органической материальной массы. Не станем отвергать важности подобных возражений, не станем также придумывать никакой гипотезы для соглашения их с нашими прежними положениями, хотя попытка может быть более чем уместна, судя потому, как мало вообще известно об упомянутых животных. Но смело и с полной уверенностью на согласие всех беспристрастных умов скажем, что нет никакого благоразумия и последовательности основать какие либо психологические выводы на явлениях столь загадочных. Судить об основных свойствах жизни можно лишь на основании изучения тех животных, кои достигли до известного развитая и выказали все свои принадлежности; но нет возможности узнать что- либо верное при изучении таких существ, которые находятся как бы в зародыше. В самом деле, возможно ли основать какие либо суждения на способе бытия таких существ, о которых еще не решили, животные ли они, или растения? Конечно нет! Истинных свойств жизни надобно искать там, где она вполне развилась, а не там, где она только зарождается. При изучении особей неразвитых, представляющих только зачатки животного, мы можем впасть во многие погрешности, что и оправдывается историей развития естествознания. Известно, что многие мнения, считавшиеся прежде истинными и противоречившие основным положениям науки, напр. мысль о возможности зарождения животных и растений без семени, вполне опровергнуты последующими открытиями.

И так, судя по всему, жизнь состоит лишь в ощущении и произвольном движении и она никаким образом не может быть принадлежностью собственно материи. Где есть эти два признака, там неизбежно должно предполагать присутствие нематериального, духовного начала.

Из предыдущего следует, что одно из величайших заблуждений философов состояло именно в том, что они часто отвергали бытие души в животных. Одни, именно материалисты, с намерением старались поддерживать ту мысль, что животные не имеют души, а только жизнь или жизненную силу, которая есть свойство органической формы, одаренной чувствительностью. Цель их была очевидна. Если существа, которые не имеют души, говорили они, при помощи одного дара ощущений достигают до понятливости изумительной и до соображений, а во многих случаях обнаруживают даже силу умозаключения (ибо из одних явлений заключают о бытии других явлений): то человек, имея кроме этой силы ощущений дар слова, не нуждается уже в какой то нематериальной душе. Но очевидно, что существенная их ошибка состояла в мысли, что материя может иметь ощущения. Другие, напротив того, отнимали душу у животных из опасения унизить человека. Но здесь также является ложное суждение и предположение. В самом деле, какое есть для человека унижение допускать душу в животных?

Если в мире материальном мы видим предметы разительно несходные по совершенствам, напр. простой камень и брильянт: то в мире духовном тем естественнее надобно предполагать многоразличные степени.

Душа, как существо способное к усовершенствованию, может иметь в тысячу раз более степеней по своей сущности и совершенствам чем материя. Душа животных столько же ниже души человеческой, сколько простой, дикий камень, ниже брильянта. Если считали унизительным для человека допустить душу в животных: то удивляюсь, почему за одно не стали доказывать и того, что животные ничего не слышат, не видят, не понимают, не имеют памяти, привязанности, верности и пр., ибо во всех сих случаях они еще более сходны с людьми. Нет! не в том состоит отличие и достоинство человека, что он больше знает нежели животные, или имеет душу нематериальную, а животные не имеют ее. Величайшее преимущество человека, делающее его существом высоким, бесценным – это его вера, его единение с Творцом мира. Бог открыл себя только человеку; мало того, что открыл, Он соединил его непосредственно с Собою. Вот что делает человека выше всей вселенной!

Заметим здесь еще, что во многих Психологиях способность ощущать или способность видеть, слышать, осязать и пр. всегда почти смешивали с так называемыми сердечными чувствованиями, или душевными состояниями, каковы: печаль, радость, удовольствие, грусть и пр. Но очевидно, что оба эти явления совершенно различные. Первые суть зародыш представлений и познаний, они ясны и определенны до последней возможности: что может быть, например, яснее ощущения света, фигуры, величины и пр.? Напротив того, душевные состояния или чувства удовольствия и неудовольствия обыкновенно бывают темны и безотчетны.

Льстим себя надеждою, что приведенных в сей главе доказательств достаточно для убеждения всякого беспристрастного человека в той истине, что ощущения наши суть явления мира духовного; что видеть, слышать, ощущать запах, вкус, боль, холод и тепло, может только существо духовное, нематериальное; что следовательно в человеке есть нечто совершенно отличное от его организма, и следовательно он имеет душу, нематериальную, духовную. Если же одна способность ощущений достаточно убеждает в невещественности души: то нечего уже говорить о способности рассуждать, умозаключать, иметь свободу и пр. Эти высшие способности еще неоспоримее убеждают в том, но нет никакой нужды прибегать к ним; достаточно доказать, что ощущать может только духовное начало. Отсюда же видно и то, как важно и необходимо психологу стараться доказать невозможность ощущения вне мира духовного, но эта необходимость лучше всего открывается из истории происхождения материализма 18 века и из тех оснований, на которых она постоянно опирается. Кто знает мнения Вольтера, Дидерота, Гельвеция, Даламберта и других философов: тот легко мог убедиться, каким путем дошли они до своих ложных убеждений и чем обыкновенно защищали их. Вследствие недостаточного развития физиологии и химии, тогда существовало мнение, что способность ощущать принадлежит организму, что мозг есть единственное существо, которое видит, слышит, осязает и пр. Отсюда стоило сделать один только шаг, чтобы дойти до убеждения, что мозг и рассуждает, и умозаключает; ибо очевидно, что кто в нас видит, тот и умствует о виденном. Точно тоже повторяется и с нынешними материалистами. Кому случается встретиться с людьми, зараженными материализмом, тот легко может заметить, что единственный опорный пункт их заключается в той мысли, что будто бы способность ощущения принадлежит организму. Доказать таким людям, на основании физиологии, что организм не способен к ощущению, значить поразить их собственным их оружием.