Глава III. От Иерусалима до Антиохии Сирийской (Деян. 18:22б)

Путешествие св. Ап. Павла от Иерусалима до Антиохии Сирийской. Какое впечатление произвело на св. Ап. Павла посещение Иерусалима? – Сухим или морским путем отправились свв. путешественники в Антиохию? – По какой дороге шли свв. путешественники из Иерусалима до Кесарии? – Сведения о ней. – Холм Скопус. – Селение Гива. – Беерот – Вефиль. – Гофна. – Визеов. – Фамнаф-Сараи. Долина Саронская. – Антипатрида. – Река Крокодилов. – Кесария. – Дора. – Магдиел. – Карта. – Гора Кармил. – Историческая известность Кармила. – Великолепие его флоры и красота его вида. – Религиозные воспоминания, связанные с ним. – Отношение язычников к Кармилу. – Вид на окрестности, открывавшийся с вершины. – Гофа. – Поток Кисон. – Река Велус. – Птолемаида. – Великая долина Экдиппа. – Проход, известный под именем Тирской Лестницы. – Переход: Promontorium Album. – Тиро-Сидонская долина. – Развалины Палетира и тамошние источники. Река Леон. – Оринифополис. – Сарепта. – Сидон. – Выступление свв. благовестников из страны, которую освятил своим пребыванием Господь Иисус Христос. – Порфирион. – Путь до Берита. – Берит. – Река Ликос. – Гора Климакс. – Река Адонис и тамошний культ. – Библ. – Ботрис. – Путь до Триполиса. – Триполис. – Путь от Триполиса до Габалы. – Лаодикия. – Антиохия.

Святая ревность Ап. Павла к благовествованию веры Христовой, конечно, никогда не знала никаких уменьшений в своей степени. Кто в апостольстве видел единственную, указанную самим Господом, цель своей жизни, кто, не зная ни отдыха, ни покоя, ни родного крова, до самой мученической кончины славословя Бога среди тяжких испытаний благовестнических трудов, всецело предан был святому благовествованию, тот не мог даже и иметь ни внутренних, ни внешних оснований к охлаждению своей ревности. Однако и св. Апостол Павел был человек, как говорит св. Златоуст. Полнота Божией благодати, обитавшая в этом избранном сосуде, отнюдь не уничтожала в нем человеческой личности. Все естественно-человеческое было и в св. Павле. Посему и его постоянно великая ревность апостольства под влиянием некоторых особенных обстоятельств увеличивалась еще более; в жизни и деятельности его бывали такие события, которые сильнее возгревали его ревность. Таким именно событием было для него последнее посещение святого города Иерусалима. Здесь, среди родного по плоти народа он проводил от юности жизнь свою и жил строжайшим фарисеем⁴²⁴. В те годы он жестоко гнал Церковь Божию, опустошал ее и преуспевал в иудействе более многих сверстников в роде своем, будучи неумеренным ревнителем отеческих преданий⁴²⁵. Этот Иерусалим был теперь для св. Павла, ревностнейшего Апостола Христова, местом, где воспоминания о прежней жизни в детстве могли появляться в сознании Апостола с большей силой, чем во всяком другом месте. Вот перед глазами св. Ап. Павла целые ряды домов, где несколько лет тому назад он с ожесточением нападал на их мирных обитателей-христиан и в слепой ярости фанатизма брал беззащитных и влек невинных на суд. Из дверей и окон этих домов еще и теперь, как прежде, будто доносились рыдания, стоны и плач несчастных и мучительной болью отдавались в душе св. Павла. А вот мрачные городские тюрьмы-темницы. Апостол как бы пронизывал своими взорами их сырые и толстые стены и видел там святые страдальческие лица невинных мучеников, его собственными руками схваченных и посаженных в эти живые могилы⁴²⁶. Вот синагоги, где св. Павел многократно мучил христиан и принуждал хулить Иисуса⁴²⁷. Тут возвышается величественное здание синедриона. Св. Павлу припоминаются его многочисленные вхождения и исхождения из этого преступного судилища и его святотатственные хульные обвинения, произносимые здесь. Особенно ему припоминается то заседание, когда невинный диакон Стефан, привлеченный сюда неистовствующей толпой, ложно обвиняемый подставными свидетелями в хулах на Бога и на Моисея, с ангельским ликом, безбоязненно произносил свою речь, полную непостижимого тогда для Павла небесного мира и святой любви. А присутствовавшие, словно дикие звери, рвались сердцами своими и скрежетали зубами. Помнится ему, как этот беззащитный, облагодатствованный проповедник не убоялся своих судей, в злостных взорах которых он читал уже себе приговор смертный, но, возведши очи к небу, сказал, что он видит Христа. А они с громким криком и закрытыми ушами единодушно устремились на него и повлекли за город. Он – тогдашний Савл – был здесь, все это видел и сочувствовал всей этой дикой толпе синедриона⁴²⁸. А вот загородное место вблизи иерусалимских стен. Вот, может быть, те самые камни, которыми побивали святого мученика. Вот то место, где пролита его невинная кровь. Св. Павел с подробностью воспроизводит всю ужасную картину убийства, которую созерцал он, приставленный стражем к одеждам убийц. Вот они, мирно исшедшие из окровавленных уст умиравшего, слова: Господи Иисусе! приими дух мой! Господи! не вмени им греха сего⁴²⁹. Тогда будучи Савлом, он не сознавал еще всей тяжести обвинения, которое звучало в этих словах христианской любви. Но теперь св. Павел их понимал. И он был участником его! И он не только не препятствовал убийству, но даже способствовал ему! Кровь Стефана вопияла о нем и к нему, как убийце. Трудно выразить, какие сильные мучения мог испытывать св. Павел при этих воспоминаниях! Пусть он теперь ревностнейший Апостол, пусть он сам готов умереть, подобно Стефану, за Христа, пусть в сочувствии убийству был повинен Савл-иудей, а не св. Павел-христианин, пусть в промежутке между тем временем и этим он родился вновь. Но у него те же глаза, те же руки, та же память и тο же самосознание. Преступником все-таки был и он. Сколько могло быть пролито слез и сколько могло исторгнуться воздыханий на месте мучительной кончины Стефана у св. Павла! Сколько у Савла было злобы к Стефану и христианству, столько же у св. Павла возбуждалось теперь любви к ним. В ответ на молитвенные слезы и воздыхания св. Павла ему как бы слышались из того мира всепрощающие звуки самого св. мученика, которые призывали к ревностному служению Христу. Св. Павел и мог только успокоиться мыслью, что единственным искуплением всех раннейших его беззаконий против Христа может быть только ревностнейшее и самоотверженнейшее служение Христу своим апостольским словом. И тут, вблизи гробницы Стефана и синедриона, в виду темниц и домов христиан, в душе св. Павла сильнее и сильнее звучали великие глаголы Божественного призвания: иди! Я пошлю тебя далеко к язычникам⁴³⁰. И вдохновенный св. Павел спешил скорее из Иерусалима туда, вдаль, к язычникам, открыть глаза им, чтобы они обратились от тьмы к свету и от власти сатаны к Богу⁴³¹. Его не ужасали скорби и труды: он, напротив, жаждал их, как целительного бальзама для своих растравленных ран. Ему становилось тесно в этих священных и страшных стенах, в виду обнаженной Голгофы, и он спешил скорее начать свой уже намеченный путь.

Ближайшей целью путешествия вышедших из Иерусалима непосредственно после Пятидесятницы Ап. Павла и его спутников была Антиохия Сирийская: тут была самая ближайшая по местоположению церковь, на утверждение которой немало положил трудов св. Ап. Павел. Она же была и более всех других удобна для лжепроповеди иудаистов. Обстоятельства требовали ускоренного путешествия. Лучше всего, конечно, было свв. проповедникам отправиться морским путем от Кесарии вдоль палестинского, финикийского и сирийского берегов. Однако, по сообщению Дееписателя, они отправились не морем, а сушей⁴³².

Единственная кратчайшая сухопутная дорога, по которой возможно было пройти из Иерусалима в Антиохию Сирийскую была та обычная большая караванная дорога из Финикии в Египет, которая тянулась от Сирии вдоль по берегу Средиземного моря, по узкой береговой равнине, у подножия многочисленных отрогов горных цепей, заполняющих собой внутренние страны Палестины, Финикии и Сирии⁴³³. А из Иерусалима попасть на эту приморскую дорогу возможно было по одной из нескольких поперечных дорог, тянувшихся из святого города на запад, к берегу. До времени Ирода Великого обычными дорогами из Иерусалима к приморскому караванному пути были, так называемые, поперечные дороги, направлявшиеся к главнейшему портовому городу Иудеи, Иоппии, отстоявшей от Иерусалима на 12 часов пути. По ним обычно совершались все перевозки и переходы. Тут везлись присланные Хирамом Тирским кедровые леса для Соломонова храма и дворцов⁴³⁴ и Сидонские и Тирские кедры для постройки второго Иерусалимского храма⁴³⁵. Но когда Ирод Великий устроил новый, великолепный во всех отношениях, порт на палестинском берегу Кесарии, тогда Иоппия потеряла свое прежнее значение. Вместе с тем значительно должны были опустеть и старые поперечные, шедшие к Иоппии, дороги. Все, кому была нужда до морского пути и до идущей от Кесарии к северу приморской дороги, направлялись уже иным, более кратчайшим путем, шедшим прямо к новой гавани. По этой новой дороге, несомненно, отправлялись из Иерусалима и свв. проповедники.

Об этой дороге из Иерусалима в Кесарию, правда, не сохранилось никаких сведений у древнеримских путешественников. Нет на нее указаний даже и в таких полных и обстоятельных древнеримских географических трудах, как Itineraria Antonini и Tabula Peutingeriana. Однако несомненность существования такой дороги вполне доказывается сохраняющимися даже доселе значительными останками ее на всем протяжении от Иерусалима до Кесарии. Есть на нее указание и в самой книге Деяний, хотя, правда, и не отличающееся подробностью⁴³⁶. Честь открытия этой дороги вполне принадлежит миссионеру Eli Smith'у. Возвращаясь из Иерусалима через Иафу (местечко возле Назарета) в Бейрут, он поставил своей целью отыскать эту, забытую после падения Кесарии, дорогу⁴³⁷ и блестяще выполнил свою задачу, так что теперь возможно довольно определенно наметить направление этой дороги, по которой и шел св. Павел до Кесарии.

Из Иерусалима, Дамасскими воротами⁴³⁸, по дороге мимо пещеры Иеремии, гробниц царей и судей⁴³⁹, свв. путешественники вступили в глубокую Кедронскую долину⁴⁴⁰, посредине которой протекал обычно скудный водой Кедронский поток, к тому времени, может быть, высушенный совершенно июньскими жарами⁴⁴¹. И справа и слева дорога окружалась густыми масличными рощами и садами⁴⁴². Дорога пересекала долину и поднималась на возвышенность. Первый, весьма высокий, подъем ее есть холм Скопус (Σκόπος)⁴⁴³. Скопус отстоит от Иерусалима всего только на 7 стадий⁴⁴⁴, или 25–30 минут ходьбы⁴⁴⁵. Так как этот холм выше холмов, на которых расположен Иерусалим, то отсюда открывается превосходный вид на Иерусалим⁴⁴⁶. Вероятно, удалявшиеся в глубь языческих стран, Апостолы бросили отсюда свои прощальные взоры на св. город. И как глубоко отличались эти взоры на Иерусалим от тех, которые так часто раньше и позднее устремлялись с того же Скопуса! С него обычно смотрели на иудейскую столицу враги-завоеватели; тут располагались полчища ассириян и халдеев, легионы Цестия и Тита⁴⁴⁷; тут, у подножия Скопуса тянулась долина, орошенная кровью сражений и битв; прощавшиеся теперь с Иерусалимом Апостолы просили у Пострадавшего на Голгофе победы над миром!

Далее римская дорога (via militaris) направлялась к Гиве (Γαβαά, Γαιβαά, Γαβαάθ, Γαβαώθ, Γαβαών)⁴⁴⁸. Гива, как показывает и самое название (холм), лежала на высоком конусообразном холме и, быть может, имела укрепления⁴⁴⁹. От Иерусалима она отстояла на 30 стадий⁴⁵⁰, или один час пути⁴⁵¹. Это было небольшое бедное селение⁴⁵², появившееся на месте большого города, принадлежавшего колену Вениаминову, почему Гива иногда и называлась Вениаминовой⁴⁵³. На жителях Гивы тяготело позорное пятно страшного содомского разврата, за что, по суду всех колен, некогда был даже разрушен их древний город⁴⁵⁴, и эта печать лишь только отчасти сглаживалась славой первого царя Саула, который был отсюда родом и иногда имел здесь свою царскую резиденцию⁴⁵⁵, почему Гива иногда именовалась Гивой Сауловой⁴⁵⁶.

Оставив вправе Раму, дорога направлялась к северу, спускалась в глубокую долину, которая служила границей между северными Самарийскими горами и южными Иудейскими⁴⁵⁷, и снова поднималась к небольшому городу Беерот (Βηρώθ, Βεηρωθά, Βηβώρ)⁴⁵⁸, отстоявшему от Иерусалима на 2 1/2 часа пути⁴⁵⁹. Это местечко находилось на хребте одной горной цепи, составлявшей собой водораздельную линию между бассейном Мертвого и Средиземного морей⁴⁶⁰, откуда далеко видны окрестности. У подножия холма, на котором был расположен город, были прекрасные ключевые источники, которые и дали имя самому городу⁴⁶¹.

На расстоянии от Беерота одного часа или 45 минут пути⁴⁶², в 12 милях (по Евсевию⁴⁶³ и Иерониму) или 4 стадиях к северу от Иерусалима, по обычной дороге отсюда в Сихем⁴⁶⁴, следующим городом на пути святого Апостола был знаменитый Вефиль (בית אל, Βαιθήλ, Βέθηλα по Иосифу Флавию)⁴⁶⁵. Город был расположен у подножия горы и отчасти на самой горе, отчего последняя и получила наименование Вефильской⁴⁶⁶. С ним связывались важнейшие моменты древнейшей истории избранного народа. Тут некоторое время жил Авраам⁴⁶⁷, здесь Иаков имел видение таинственной лествицы, восходившей до небес и выслушал от самого Господа обетование⁴⁶⁸; здесь же впоследствии он, по повелению Господа, поставил жертвенник Богу, явившемуся ему, когда он бежал от лица Исава, брата своего, и получив от Господа вместо Иакова имя Израиль, выслушал снова Божии обетования⁴⁶⁹. Одно упоминание самого названия города Вефиль должно было вызывать у свв. путников воспоминания о всех этих событиях, так как это новое имя дано было городу, называвшемуся прежде Луз⁴⁷⁰ от Богоявлений, бывших на этом месте патриарху Иакову⁴⁷¹. Из последующей истории с Вефилем связано пребывание в нем ковчега завета⁴⁷², ежегодные суды здесь св. пророка Самуила над народом Израильским⁴⁷³ и, наконец, начавшееся здесь со времени Иеровоама, поставившего золотых тельцов для поклонения, идолослужение⁴⁷⁴. Последнее вызывало сильные обличения пророков⁴⁷⁵, но все-таки не прекращалось, и лишь благочестивый царь Иосия разрушил алтарь Вефильский⁴⁷⁶. Во времена Маккавеев Вефиль вместе с другими городами сильно был укреплен Вакхидом:⁴⁷⁷ тут была построена крепость с высокими стенами, воротами и запорами⁴⁷⁸. Глазам же свв. путешественников он, несомненно, представился в виде небольшого городка (Πολίχνιον)⁴⁷⁹.

С Вефиля via Romana со своими каменными плитами начинала уклоняться от обычной дороги в Сихем, к северо-западу⁴⁸⁰. Спустившись с Вефильской возвышенности в долину, она поднималась в гору. Тут взору путников представилась одна из великолепнейших картин Самарии, которая не перестает приводить в восхищение путешественников даже и в наше время⁴⁸¹. Спустившись с горы, дорога шла по глубокой долине и приводила к городу Гофна (Ἀφνεί, Γόφνα, Γοῡφνα)⁴⁸². Окрестности этого города были продолжением упомянутого прекрасного ландшафта. Обилие воды, мягкость климата долины и плодородие почвы обусловливали собою богатейшую растительность: тут были и виноградники, и пальмы, и маслины, и гранатовые деревья и т. п.⁴⁸³. Даже Евсевий думал, что эта местность есть именно долина Есхолова, откуда соглядатаи принесли громадную виноградную кисть⁴⁸⁴, а новейший путешественник Риттер говорит, что при хорошем хозяйственном уходе эта местность может быть и райской⁴⁸⁵. Если она так прекрасна теперь, то какова же она была во времена Апостола Павла?!

От Гофны дорога продолжала уклоняться к северо-западу в том же уклоне, как и от Вефиля, образуя одну прямую, и шла на протяжении 20–30 минут⁴⁸⁶ до небольшего селения Визеов (Βηθζαῖθ, Βηζέθ, у Иосифа Флавия: Βηθζηθώ, Bethzecha⁴⁸⁷, где Вакхид, выйдя из Иерусалима, расположился лагерем⁴⁸⁸.

От Визеова дорога, сильнее уклоняясь к северо-западу, направлялась к 30° северной широты. Сначала она шла по плодородной горе, усеянной и тогда, как теперь, роскошными виноградниками, смоковницами и оливковыми деревьями⁴⁸⁹, затем направлялась по горному западному склону, служившему водоразделом между двумя большими долинами, из которых северная⁴⁹⁰ начиналась у Гофны, далее соединялась с южной⁴⁹¹ и многими другими, менее значительными, долинами и уже в виде одной широкой долины направлялась к Лидде⁴⁹². Этот спуск по горному склону так удобен, что упомянутому новейшему путешественнику Риттеру казалось, что «он самой природой назначен быть дорогой»⁴⁹³. Когда дорога достигала долины, то она уклонялась немного в левую сторону⁴⁹⁴; самая долина была покрыта хлебными посевами, а тянувшиеся по ее сторонам горы – пышной палестинской растительностью⁴⁹⁵. Пересекши 30° северной широты, дорога приводила к издавна славному и хорошо укрепленному городу, расположенному на горах Ефремовых, Фамнаф-Сараи в Суд.2:9, θαμνασαράς, θαμναθσάρά, θαμναθαρές Thamnath Saraa, Thamnatsare, Thimnath Serach)⁴⁹⁶. Фамнаф-Сараи был расположен по северному склону горы Gaas’a, которая стояла на западном конце упомянутой выше северной долины⁴⁹⁷. С его именем соединялось дорогое для каждого еврея воспоминание о том приснопамятном вожде еврейского народа, которому судил Господь по смерти Моисея вести народ в обетованную землю и завоевать ее. Когда (Евреи) окончили разделение земли по пределам ее, тогда сыны израилевы дали среди себя удел Иисусу, сыну Навину: по повелению Господню дали ему город Фамнаф-Сараи, которого он просил, на горе Ефремовой; и построил он город и жил в нем⁴⁹⁸. Когда же умер Иисус Навин, то похоронили его в пределе его удела в Фамнаф-Сараи, что на горе Ефремовой, на север от горы Гааша; и положили там с ним во гробе, в котором похоронили его, каменные ножи, которыми Иисус обрезал сынов израилевых в Галгале, когда вывел их из Египта, как повелел Господь и они там же до сего дня⁴⁹⁹. Нужно думать, что гробница и укрепленный город Иисуса Навина существовал во все время иудейской истории и при Ап. Павле был довольно значительным. По крайней мере, гробницу Иисуса Навина именно в θαμναῖ видел Евсевий⁵⁰⁰, Иероним⁵⁰¹, Рабби Иаков⁵⁰² и др., а остатки тамошних укреплений видел даже Риттер⁵⁰³. Быть может, свв. путники поклонились праху великого вождя⁵⁰⁴.

Далее дорога шла по сравнительно малозаселенной местности, где города и селения были очень редки. Сначала она продолжала уклоняться в принятом ранее направлении, к северо-западу⁵⁰⁵. Довольно большое пространство путникам приходилось проходить по утесистому пути⁵⁰⁶, но потом дорога спускалась по горной отлогости⁵⁰⁷, шла по террасообразному спуску вглубь помянутой выше северной долины⁵⁰⁸. Пересекши 30° восточной долготы, она оставляла прежнее северо-западное направление и принимала почти прямое, северное, с весьма небольшим уклоном к западу⁵⁰⁹. Здесь она шла по глубокой прибрежной долине, которая с востока замыкалась скалистыми, обрывистыми Самарийскими горами, а с запада отделялась от морского берега невысокими, покрытыми непрерывными лесами, горными цепями. Это была знаменитая по своей восхитительной красоте долина, давшая образы священному писателю книги Песнь Песней⁵¹⁰. Это была долина Сарон (Σαρών, Λεσαρών, Lasaron, Saron, Saroua)⁵¹¹. Она простирается от Иоппии до Кесарии⁵¹². Палестина, обыкновенно говорят, по климату и растительности представляет собой сочетание всех поясов: вершины ее самых высоких гор (Ермон) покрыты снегом, ее холмы и возвышенности принадлежат умеренному климату, а ее низменности и долины – тропическому. Долина Саронская была тропическим уголком этой страны. Прекрасно орошенная многочисленными реками и ручьями, сбегающими с Самарийских гор в Средиземное море, постоянно пользующаяся морской прохладой, плодородная почва долины изобиловала самой роскошнейшей растительностью. Обширные луга, покрытые красивой и сочной травой, издавна служили самым лучшим пастбищем для скота, и царь Давид содержал здесь особых приставников для надзора за своими царскими стадами. Маслины и пальмы, смоковницы и померанцы, виноградники и яблони⁵¹³ – все это привольно и пышно росло на плодородной равнине, взбиралось по скатам соседних гор и холмов и делало долину сплошным громадным благоухающим садом плодовых деревьев. Не даром Ирод Великий, который подчас был способен к проявлению тонкого эстетического чувства, когда задумал почтить память своего умершего отца Антипатра постройкой нового богатого отстроенного города, то местом для этой постройки избрал именно в центре Саронской долины⁵¹⁴. Несомненно, новопроложенная via militaris Romana, занимая в ширину не более 10–14 футов⁵¹⁵, не посягнула на роскошную растительность этой долины, и по сторонам каменной мостовой но прежнему продолжали расстилаться луга и тянуться громадные рощи. Прелесть этой местности еще более увеличивалась в глазах шедших по ней свв. путешественников от стоявшего тогда времени года; они шли тогда, когда зима уже прошла, дождь миновал, перестал; цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы (был) слышан в стране...; смоковницы распустили свои почки и виноградные лозы, расцветая, издавали благовоние⁵¹⁶.

Ближайшим городом, куда стремились по римской дороге свв. путники, была Антипатрида (Αντίπατρις). Этот город отстоял от Иерусалима на пространстве 42 римских миль, от Кесарии на 26 рим. миль⁵¹⁷ и от Яффы на 150 стадий (т.е. на 18,75 р. миль)⁵¹⁸; от моря был удален на две немецких мили во внутрь страны⁵¹⁹. На прибывших в него свв. путников Антипатрида производила впечатление нового, богатого и чистого города; она насчитывала тогда себе всего только несколько десятков лет. Ирод Великий, как бы желая купить себе расположение у чужого ему еврейского народа или, быть может, заботясь о своей возможно большей безопасности, или мечтая о своей славе⁵²⁰, ознаменовал свое царствование многими прекрасными постройками. Он построил вновь несколько городов, украсил многие, уже существовавшие ранее, общественными зданиями, поправлял и поддерживал старые и т.п.; между прочим, после того, как им был выстроен новый город Кесария с превосходной гаванью, он построил и Антипатриду. Антипатрида была расположена на месте одного древнего поселения, называвшегося Καφαρσαβά или Χαβαρζάβα⁵²¹. Эта местность была, кажется, самой лучшей во всей Саронской равнине: такой, по крайней мере, ее описывает Иосиф Флавий⁵²²: она была «орошена водами, украшена плодоносными деревьями, окружена рекой и великолепной рощей из громадных деревьев». Конечно, для постройки города в память отца на таком прекрасном месте Ирод, который «и в любви к своим родителям не уступал никому»⁵²³, который мог тратить по 500 талантов⁵²⁴ на устройство одного праздненства⁵²⁵, не жалел средств для построек, так что архитектура города и его богатство вполне отвечали богатству и красоте окружающей его природы. Самый город носил имя отца строителя, Антипатра: Антипатрида⁵²⁶. Вместе с первым шагом, которым вступал св. Ап. Павел в Антипатриду, для него кончалась собственно Иудея, та чисто еврейская страна, где почти каждый город и селение запечатлены священными преданиями о дорогом прошлом, где господствуют чисто еврейские обычаи и нравы. Антипатрида была уже не иудейским городом; новая, построенная идумеянином, стоящая на пути полившегося широкой рекой иностранного, римского культурного влияния, вероятно, украшенная величественным языческим храмом, она была чисто языческим городом на иудейской почве. Вступление в Антипатриду даже должно было с одной стороны отозваться в душе свв. путников щемящим душу чувством поруганного национально-религиозного самосознания, но с другой этот город сильно напоминал великому Апостолу языков те далекие языческие города, где протекли и скоро снова потекут лучшие дни его новой жизни. Он успел уже полюбить эту шумную, беззаботную языческую толпу, которая, не веря в свою религию, жаждала все-таки истины и бывала под час весьма отзывчива на его апостольскую проповедь. Вид этого первого языческого города вдохнул новую ревность в его святое сердце, и он скорее, скорее пошел к своей цели⁵²⁷.

От Антипатриды via militaris Romana шла почти в прямолинейном направлении к приморской Кесарии, почти в параллель с градусами восточной долготы. Она тянулась на протяжении 26 римских миль⁵²⁸. На ее пути почти не встречалось городов и селений, а была раскинута прежняя Саронская долина со своими громадными лесами⁵²⁹ и цветущими лугами⁵³⁰. Несколько часов пути⁵³¹ – и свв. путники приближались уже к новой знаменитой гавани Кесарии. Недалеко от города им прежде всего приходилось переправляться через реку крокодилов. Название реки Ποταμὸς Κροκοδείλων, несомненно, странно звучало для слуха всякого путешественника по этой местности, удаленной от Египта и Нила, и возбуждало любознательность. По свидетельству Страбона⁵³², на восточном берегу Средиземного моря, ниже Акко, почти возле Кесарии, по преданию, существовал когда-то Город Крокодилов (Κροκοδείλων Πόλις), хотя в его время его уже не существовало. Плиний⁵³³ также знает про Город Крокодилов; но при нем его тоже не было, а была только река того же имени⁵³⁴. Естественнее всего полагать, что этот город и река находились именно возле Кесарии, к югу от нее⁵³⁵. По весьма вероятному объяснению Пококке⁵³⁶, здесь некогда была египетская колония; колонисты-египтяне, почитатели крокодилов, вывезли с собой из своего отечества своих богов и пустили в реку колонии; от этих-то обитателей реки, составлявших собой редкость для Палестины, и получили свои названия и город и река. Факт обитания крокодилов в этой, прикесарийской, реке подтверждается и местными преданиями: арабы зовут эту реку Moiet el Tamzah, что значит: воды крокодилов; местные жители хранят предания о каких то речных чудовищах, пожиравших скот, детей и взрослых, неосторожно приближавшихся к берегу. Иногда по берегу находились даже скелеты крокодилов⁵³⁷.

Переправившись через хорошо устроенный, римской постройки, мост, свв. путешественники прибыли в самую Кесарию⁵³⁸. Этот город, построенный Иродом Великим⁵³⁹ немногим только раньше Антипатриды, с превосходной гаванью, в которой искусство победило стихию, был блестящим языческим городом на палестинском берегу. Если Антипатрида была больше языческим и римским городом, то про Кесарию нужно сказать то же гораздо в большей степени. Кроме преданий о крокодилах, она не имела ничего, что бы связывало ее с историей Палестины. Она была всецело произведением нового, западно-римского культурного веяния, хлынувшего в священные пределы Палестины вместе с бряцанием римских мечей и копий. Кроме того, она и сама была распространительницей этого веяния. Родственность Кесарии с городами Малой Азии, Македонии и Эллады, конечно, еще сильнее, чем в Антипатриде, возгревала в св. Павле ревность к апостольскому благовествованию среди язычников. Христианство в Кесарии утвердилось очень рано⁵⁴⁰, можно думать, что ко времени этого прихода в нее Ап. Павла число кесарийских христиан было довольно значительным и преимущественно – из числа язычников. Известны также и неоднократные раннейшие посещения ее св. Павлом⁵⁴¹. Если позднее, оканчивая свое третье путешествие, св. Апостол, прибыв в Кесарию, прямо же направился в дом Филиппа, благовестника, одного из семи диаконов и пребывал у него многие (πλείους) дни, причем тамошние (οἱ ἐντόπιοι) христиане высказали необыкновенно искреннюю любовь к св. Павлу⁵⁴², то можно думать, что как и в раннейшие свои посещения этого города, так и в описываемое св. Павел заходил в дом диакона Филиппа, где и виделся с кесарийскими братьями. Впрочем, таковое свидание не могло быть продолжительным: цели путешествия Апостола требовали поспешности. Вероятно, оно не выходило из пределов обычного приветствия (ἀσπασμός)⁵⁴³, быть может, на этот раз и запечатленного характером наставления: известно, что св. Павел благовествовал только там, где не были положены еще основания христианства другими Апостолами⁵⁴⁴.

Из Кесарии свв. путешественники, быть может, расставшись с теми, сопровождавшими их после Пятидесятницы из Иерусалима, поклонниками, которые жили вне Палестины и поплыли из Кесарии домой, продолжали свой путь к северу, по прибрежной дороге. Тут, параллельно с дорогой, тянулся к северу до одного обильного источника хорошо устроенный водопровод, снабжавший приморскую Кесарию хорошей пресной водой⁵⁴⁵. Переправившись по римскому мосту через реку Либнат (Libnath)⁵⁴⁶, дальше путники шли по берегу одного из ее притоков, текущего параллельно морскому берегу⁵⁴⁷. Пересекши обрывистую у берега узкую каменистую возвышенность, направлявшуюся к востоку и примыкавшую к Кармильскому хребту⁵⁴⁸, дорога снова пересекала реку⁵⁴⁹ и, наконец, подходила к сильно укрепленному и богатому городу Доре (Dora). По Иосифу Флавию⁵⁵⁰, он лежал у моря, недалеко от Кармила, в четырех днях пути от идумейской границы; по Иерониму – в 9 милях от Кесарии; по Tabula Peutingeriana – в 8 милях от Кесарии и в 20 от Птолемаиды⁵⁵¹. Частнее Птоломей⁵⁵² помещает ее в 66°30', 32°40', Reland – 32, 42 шир., Harenberg 32, 17 шир. и 53, 12 долготы⁵⁵³. Этот город был известен с самой глубокой древности и его развалины возбуждали удивление у римлянки Павлы, путешественницы по св. земле во времена бл. Иеронима⁵⁵⁴. Название города, несмотря на незначительные его вариации у древних писателей, почти всегда было именно Dora⁵⁵⁵. Возникновение Доры нужно искать в самой глубокой древности и, несомненно, приписывать финикиянам. Местоположение Доры отличается весьма ценными природными удобствами; возле нее, к югу, в незначительном отдалении от берега, находится маленький островок⁵⁵⁶, значительно утишавший морскую зыбь у берега Доры; в этот берег, посреди двух каменных рифов, врезывалась бухта⁵⁵⁷, и таким образом получалась превосходная гавань, устроенная самой природой. Знаменитые в древности финикийские купцы мореплаватели, несомненно, скоро могли оценить для себя все значение этого местечка. Кроме того, это же самое место природа наградила и другим своим даром: тут издавна водились те раковинные животные, из которых добывался знаменитый дорогой пурпур⁵⁵⁸. Известно, что финикияне, которым и приписывают изобретение искусства приготовлять пурпур, особенно широко занимались этой индустрией, и это, несомненно, еще сильнее влекло их к местечку, где впоследствии основана Дора. И вот, рассказывает Клавдий-Юлий в своем труде о Финикии⁵⁵⁹, финикияне поставили на этом месте свои палатки, обнесли их для безопасности рвом, затем, получая большие прибыли на новом месте, прежнее маленькое местечко (βραχεία πολίχνη) преобразили в укрепленный стенами город, снабженный прекрасной гаванью и дали ему финикийское имя Доры, каковое название было принято Греками и вообще навсегда осталось за городом⁵⁶⁰. Впоследствии Дора перешла во владение ханаанских народов, по крайней мере в то время, когда Иисус Навин завоевывал землю обетованную, Дора была резиденцией одного из многочисленных ханаанских царей⁵⁶¹, который был в союзе с Иавином Асорским против Иисуса Навина⁵⁶². По завоевании, Дора досталась колену Манассиину, хотя находилась в территории Асирова удела⁵⁶³, впрочем туземные жители из нее не были изгнаны и не лишены были своей независимости, но только сделаны данниками евреев⁵⁶⁴. В это время Дора, как и прежде, стояла во главе других соседних городов, которые называются зависящими от нее⁵⁶⁵. Во времена Соломона в числе двенадцати приставников царя, которые доставляли по очереди в течении целого месяца в году продовольствие для двора, был приставник Бен-Авинадав и над всем Нафаф-Дором⁵⁶⁶, который притом был царским зятем, ибо Тафафь, дочь Соломона, была его женой⁵⁶⁷. Впоследствии Дора была потеряна израильтянами и долгое время принадлежала на правах свободного города финикийскому союзу под гегемонией Тира. Она наряду с Иоппией значится в надписи на саркофаге Сидонского царя Эшмунацара, как лежащая в долине Саронской и как прекрасная область Дагона⁵⁶⁸. Из этой же надписи становится известным, что персидский царь (вероятно, Артаксеркс Мнемон) подарил Дору Эшмунацару за оказанную им большую услугу⁵⁶⁹ и объявил ее вечной собственностью сидонского царства⁵⁷⁰. После Дора снова перешла к евреям и продолжала оставаться в значении сильно укрепленного города. Когда возгорелась война между Птоломеями и Селевкидами, то Антиох напрасно пытался осадить Дору: город оказывал необыкновенно сильное и храброе сопротивление⁵⁷¹. Когда Трифон, убивший сторонника Димитрия Никатора, вождя иудейского народа, Иоанафана⁵⁷², был преследуем братом Димитрия, Антиохом Сидетом в 139 г. до Р. X., то убежал в Дору, как наиболее укрепленное место. Когда сюда явился Антиох Сидет, то несмотря на 120000 войска и 8000 пехоты, не мог взять Дору, но только окружил город, а корабли подошли с моря, и не давал никому ни выйти, ни войти; при вторичной осаде он также мог только обложить Дору, нападая, на нее со всех сторон и устраивая машины, так что Трифон все-таки, севши на корабль, убежал в Орфосиаду⁵⁷³. Когда, в 179 олимпиаду⁵⁷⁴, т.е. в 64 г. до Р. X., Помпей завоевал Иерусалим и Иудею, то вместе с некоторыми другими городами Дора сделана была вольным городом и приписана к Сирийской области⁵⁷⁵. Несколько позже, при том же Помпее, его полководец А. Габиний⁵⁷⁶, победив возмутившихся под начальством Александра иудеев, между другими отстроил вновь разрушенный, очевидно, во время римского завоевания город Дору⁵⁷⁷, и в ней стали жить безопасно иудеи⁵⁷⁸. Ко времени описываемого посещения св. Павлом Дора была potentissima urbs⁵⁷⁹, расположенным на высоком холме⁵⁸⁰ и обнесенным крепкими стенами римской постройки, фундамент которых сохранился еще и до настоящего времени. К северо-западному углу города примыкала набережная и хорошо устроенная гавань с обычными портовыми постройками⁵⁸¹. Население, несомненно, состояло и из финикиян, и из евреев, и из римлян. Порт и добывание пурпурной краски делали жителей богатыми. Ни откуда не видно, чтобы доряне отличались роскошью, скорее их можно представлять трудолюбивыми, расчетливыми промышленниками-купцами, умевшими мирно уживаться с римским владычеством. На основании вышеупомянутой надписи на саркофаге Эшмунацара можно полагать, что финикийские граждане Доры имели там свой культ в честь Дагона. Распространено ли было в Доре христианство – на это ясных указании нет; но на основании некоторых косвенных свидетельств⁵⁸² можно ответить на этот вопрос утвердительно. Крайне сомнительно, чтобы в то время, как в Кесарии и Птолемаиде были христиане⁵⁸³, не было бы их в Доре. Если же они действительно были, то свидание с ними свв. путников, подобно, как и в Кесарии, не могло быть продолжительным⁵⁸⁴.

Прошедши Дору, св. Павел вместе с путниками отправился дальше, к северу. Тут, после часу пути от Доры⁵⁸⁵ свв. путникам пришлось проходить мимо развалин тех, еще ранее Страбона, разрушенных городов, которые он помещает между Кесарией и Кармилом⁵⁸⁶; во всяком случае развалины Буколонполиса (Bucolonpolis) были здесь⁵⁸⁷, дальше они прошли через приближающийся к морю отрог Кармила по искусственно просеченному проходу⁵⁸⁸. Затем следовали расположенные по сторонам дороги источники. Наконец, после двухчасового путешествия от Доры⁵⁸⁹, они пришли к городу Магдиел (Magdiel, Madiel), отстоявший, по Евсевию, на 9 миль от Доры⁵⁹⁰. Он был расположен на одном холме Кармила, вдававшемся в море в виде полуострова⁵⁹¹. По обычаю всех пограничных городов, он был хорошо укреплен башенными стенами⁵⁹². Этот пункт, занимая выгодное положение на большой торговой и военной дороге из Финикии в Египет, по вероятному предположению Dr. Барта, как ранее, так и в описываемое время имел большое стратегическое значение⁵⁹³. Магдиел принадлежал колену Неффалимову, хотя и лежал в области удела Ассирова⁵⁹⁴.

По выходе из Магдиела, где свв. путешественники не имели нужды останавливаться, они вступили в узкую долину, которая с правой (восточной) стороны ограничивалась Кармилом, а с левой (западной) отделялась от моря невысокой цепью холмов. Идя по цветущему и благоухающему дну этой долины, они не видели моря, и лишь только иногда, когда встретится маленький промежуток в холмистой цепи, сверкнет перед ними узкой полосой голубая поверхность морская, и скроется⁵⁹⁵. Следующим городом, лежавшим на их пути, была Карта (Kartha, Κάρθα). Этот, судя по умолчанию о нем писателей древности, вероятно, незначительный приморский город, только тем и известен из единственного в св. Библии места⁵⁹⁶, что вместе с другими тремя городами колена Завулонова он со своими предместьями был отдан во владение левитам из фамилии Мерариной⁵⁹⁷.

Проходя далее по узкой плодоносной долине к северу, свв. путники, наконец, подошли к северной оконечности горы Кармила, выступающей в виде горного мыса в Средиземное море⁵⁹⁸. Эта гора была весьма замечательной и по своему внешнему виду и религиозно-историческому значению, и глубоко чтилась не только иудеями, но и язычниками. Как и теперь, если только не более, она в древнее время составляла предмет нарочитых путешествий к ней. Так Ямвлих сообщает, что Пифагор, возвращаясь из Египта, не преминул посетить Кармила и пробыл здесь значительное время в философском созерцании⁵⁹⁹. По преданию, сюда приходила с Божественным Младенцем Пречистая Богоматерь⁶⁰⁰. Кармил известен Тациту⁶⁰¹, Веспасиану и Светонию⁶⁰², Страбону⁶⁰³, Плинию⁶⁰⁴ и дрр. Поэтому, несомненно, хотя свв. путешественники и спешили к своей цели, однако не должны были пройти мимо этого замечательного места, не уделив ему некоторого внимания; тем более, гора имела, как сказано выше, и религиозно-историческое значение⁶⁰⁵.

Прежде всего, Кармил был необыкновенно живописным местом в богатой тогда растительностью Палестине. Самое название ее уже рисует взору слышащего его богатый роскошными плодовитыми деревьями сад. Ни разу не видавший Кармила, но хорошо знакомый с ветхозаветными писаниями (каков был Тимофей), на основании последних уже представлял себе Кармил в необыкновенно привлекательном виде. Священный писатель Песни Песней, описывая⁶⁰⁶ внешний вид возлюбленной Суламиты и не жалея для этого описания самых ярких поэтических красок, между прочим, о самой лучшей и красивой части ее фигуры, голове, поэтически восторженным языком говорит так: голова твоя на тебе, как Кармил⁶⁰⁷. Пророк Исаия, созерцая своим боговдохновенным взором будущее обновление человечества благодатью Искупителя, представляет эту картину в поэтическом образе обращения дикой пустыни в роскошнейшую своей растительностью долину. Предмет образа, конечно, требовал самых сильных красок; и вот св. пророк, желая обозначить всю полноту, разнообразие и красоту новопроцветшей пустыни, между прочим говорит: слава Ливана дастся ей, великолепие Кармила и Сарона⁶⁰⁸. Св. пророк Иеремия, предсказывая освобождение Израиля из плена, как образом, наиболее подходящем для обозначения будущего благоденствия освобожденных, пользуется таким выражением: и возвращу (говорит Господь) Израиля на пажить его, и будет он пастись на Кармиле и Васане⁶⁰⁹. Разнообразие и красота жизни природы Кармила была так сильна, что, кажется, не верилось, что когда-нибудь Кармил может лишиться этой силы; отсюда те образы у свв. пророков, когда они, желая изобразить грядущие правосудные наказания Господа, говорят о запустении Кармила: Господь возгремит в Сионе, говорит пр. Амос, и даст глас Свой из Иерусалима, и восплачут хижины пастухов, и иссохнет вершина Кармила⁶¹⁰; Господь велик могуществом вещает св. пр. Наум, запретит Он морю, и оно высыхает и все реки иссякают, вянет Васан и Кармил⁶¹¹. Что же было особенно прекрасно в Кармиле? Вся прелесть состояла в богатстве и разнообразии ее флоры и в самой форме горы. Даже и в настоящее время, когда уже исполнились вещания пророков о засохнувшей и завянувшей горе Кармил, она и то богата растительностью⁶¹²; но что же было тогда? Хорошо любоваться садом или дубравой, расположенной на ровном месте; но каково будет зрелище, если их представить расположенными по склону горы? И вот перед взорами свв. путников и представилась громадная, почти обрывистая гора, решительно вся, вплоть до самой верхушки, покрытая лесом⁶¹³. Тут, у подножия, росли благоухающие лавры и маслины, дальше из них поднимались своими верхушками пальмы, там виднелись стройные кипарисы, за ними выступали темнозелеными купами могучие дубы и кедры, там – ветвистые сосны. Все это близко жалось друг к другу, и взору наблюдателя, стоявшего у подножия, казалось одной сплошной зеленой массой, и лишь изредка кое-где сквозь эту зеленую массу просвечивалось темное пятно с белыми краями: то было мрачное отверстие мелового грота, каких всегда было много на этой горе⁶¹⁴. А по местам, на отлогой, террасовидной полянке, лес сменялся лугом, усеянным самыми разнообразными цветами: и гиацинтами, и жонкилями, и тацетами, и анемонами и подд.⁶¹⁵. И вся эта густая красивая зелень была наполнена шумом жизни многочисленных обитателей: насекомых, птиц и животных. Вид на эту гору остается еще и доселе самым лучшим со стороны моря, именно там, где проходили свв. путники⁶¹⁶.

Но кроме этого, чисто внешнего, достоинства, как красивой местности, Кармил в глазах не только иудея, но и язычника имел другое значение, чисто религиозного характера. Горы вообще, как места значительно удаленные от земли и сравнительно более близкие к небу, этому недосягаемому для человека высшему жилищу божества, с самых древних времен у всех народов почитались местами священными. По крайней мере алтари или жертвенники обычно ставились на возвышенностях⁶¹⁷; все наиболее великие и славные дела Божие совершались на горах; на горе Арарат остановился ковчег, спасший от всемирного потопления остаток человечества для его продолжения⁶¹⁸; на горе Мориа Авраам, по указанию самого Господа, должен был принести в жертву своего сына Исаака⁶¹⁹; на горе Синай дан был закон евреям Иеговой⁶²⁰; тут 40 дней и 40 ночей беседовал Моисей с Богом⁶²¹ лицом к лицу⁶²²; на Хориве св. пр. Илия слышал слово Господне⁶²³; на горах Гавал и Гаризим была прочитана Иисусом Навином книга закона пред всем Израилем⁶²⁴; на горах были школы пророческие⁶²⁵; на горе Мориа стоял ветхозаветный храм; горы были обычно любимым местом проповеди Господа Иисуса Христа⁶²⁶; на горе Он молился⁶²⁷; на горе совершилась страшная и спасительная голгофская тайна; на горе в Галилее было одно явление Господа ученикам по воскресении; с горы, наконец, вознесся Он на небо⁶²⁸. Посему некоторые горы именуются в св. Писании священными горами Божиими, горами Иеговы⁶²⁹. Подобное же священное значение было связано в истории еврейского народа и с горой Кармил. Тут издревле существовал жертвенник Иегове⁶³⁰. Сюда св. пр. Илия в то время, как нечестивый Ахав повсюду искал его для наказания⁶³¹, собрал весь Израиль, 450 пророков Вааловых и 400 пророков дубравных, питающихся от стола Иезавели⁶³² и обратился к этому собранию с такими грозными словами: долго ли вам хромать на оба колена? Если Господь есть Бог, то последуйте Ему; а если Ваал, то ему последуйте. Затем он предложил этой изверившейся толпе такое знамение: пусть будут призываемы и истинный Бог и Ваал, чтобы попалить чудесно ниспосланным огнем жертвы; тот Бог, который даст ответ посредством огня, есть Бог (т.е. истинный). И взяли (пророки Вааловы) тельца, который был дан им, и приготовили, и призывали имя Ваала от утра до полудня, говоря, Ваале, услышь нас! но не было ни голоса, ни ответа. И скакали они у жертвенника, который они сделали... и стали они кричать громким голосом и кололи себя, по своему обыкновению, ножами и копьями, так что кровь лилась по ним. Прошел полдень, а они все еще бесновались до самого времени вечернего жертвоприношения; но не было ни голоса, ни ответа, ни слуха. После этого приготовил жертвоприношение св. Илия, воззвал молитвой к Господу и, пока еще последние звуки этой молитвы эхом отдавались по лесным дебрям Кармила, с неба к его высокой вершине ниспал огонь Господень и пожрал всесожжение, и дрова, и камни; и прах и поглотил воду, которая во рве. Присутствовавший при совершении такого чуда народ весь... пал на лице свое и сказал: Господь есть Бог, Господь есть Бог⁶³³! На Кармиле же Илия совершил и другое великое чудо. Он, по повелению Божию, навел бездождие на землю израильскую⁶³⁴; потом, по прошествии многих дней, всемилосердный Господь претворил свой гнев на милость и обещал Илии: Я дам дождь на землю⁶³⁵; и вот в присутствии того же собрания Илия взошел на верх Кармила и наклонился к земле, и положил лице свое между коленами своими, повелев своему отроку седмижды посмотреть на расстилавшееся внизу, на запад, необозримое Средиземное море. После седьмого раза отрок сказал: вот небольшое облако поднимается от моря, величиною в ладонь человеческую, – и тотчас же небо сделалось мрачно от туч и от ветра, и пошел сильный дождь⁶³⁶. На этом же Кармиле жил в уединении и св. пр. Елисей⁶³⁷. Здесь же жили и сыны пророческие⁶³⁸. Можно думать, что эти, сохранившиеся и до нашего времени, гроты свв. пророков существовали и были почитаемы и во времена св. Ап. Павла. Утверждают некоторые, что именно у подошвы Кармила по незнанию и по слабости своего старческого зрения Ламех убил Каина, приняв его за зверя⁶³⁹. Местные предания говорят, что тут, возле Кармила, был выброшен китом пр. Иона⁶⁴⁰. Все эти воспоминания, которые были в еврейской истории связаны с Кармилом, несомненно, должны были явиться в сознании свв. путников, когда они подошли к оконечности Кармильского мыса, и гора была пред их глазами в своем полном и величественном великолепии.

Такое значение горы Кармила, близкое и понятное духу каждого, знакомого с св. Писанием еврея, еще более увеличивалось тем, несомненно, хорошо знакомым свв. путникам, жившим и подвизавшимся ранее среди язычников, религиозным уважением, каким пользовался Кармил среди язычников. Так Скилакс Кариандский в своем Periplus’е называет Кармил «святилищем Зевеса»⁶⁴¹. Замечательны слова Тацита относительно Кармила. Он говорит, что гора Кармил сама почитается, как Бог; там нет, говорит он, ни храма, ни идола, но только один алтарь⁶⁴². В дальнейшем рассказе Тацит говорит, что на Кармиле существовал знаменитый оракул, жрецы которого на основании внутренностей жертвенных животных предсказали всемирную власть Веспасиану⁶⁴³. С этим последним свидетельством вполне согласуется и показание Светония, который также упоминает о предсказании Кармильского оракула⁶⁴⁴. На Кармиле, по сообщению Геродота, в силу предсказания, окончил свою жизнь Камбиз после своего нашествия на египтян⁶⁴⁵. Ямвлих выразительно говорит о пребывании Пифагора на Кармиле; тут он занимался философским размышлением; его видели возвращающимся оттуда в глубокой задумчивости, с исступленными взорами, не обращающим внимания ни на пропасти, ни на трудность пути⁶⁴⁶. В связи с указанными местами Скилакса и Тацита становится понятным, почему среди тогдашнего язычества было сильно распространено убеждение, что через жертвоприношение на Кармиле Богом может быть исполнено всякое, обычно – трудно исполнимое желание⁶⁴⁷.

Нет ничего невероятного, что свв. путешественники не преминули посетить эту гору и помолиться Господу, быть может, на том самом месте, где небесный огонь попалил жертвы св. Илии. Если это так, то тогда пред их взорами с вершины Кармила должна была открыться восхитительная картина. На юг, почти у самых ног, у подножия Кармила расстилалась цветущая, лесистая долина Саронская; на запад раскрывалась в необъятную даль голубая поверхность Средиземного моря; напрасно глаз всматривался вдаль, стараясь различить последний, пограничный предел моря: море кажется бесконечным; далее на север открывался Аккский залив, с его правильной, полукруглой береговой чертой; тут виднелась Птолемаида; при ясной, летней тогдашней погоде можно было различить и мачты стоявших у птолемаидской гавани кораблей, и стены и башни города, и некоторые высокие дома; а там, к северу, величественно поднимались, как великаны, громадные горы Ливана и Антиливана; их скаты покрыты нежной зеленью растений, а верхушки увенчаны вечным снегом, блестящим алмазными огнями при солнечном свете; а дальше, за Ливанами, на туманном фоне горизонта, нарушая правильную его линию, высится величественный исполин – Ермон; на северо-восток расстилались невысокие холмы Галилеи. Несомненно, взоры свв. путников не так долго останавливались на восхитительном западе и севере, как на этом скромном северо-востоке; тут была заветная точка: св. Назарет... Напрасно обращались взоры к Иерусалиму: ни Иудеи, ни Иерусалима не видно было за Ефремовыми горами; наконец, с правой стороны вдаль Кармила струился Кисон и расстилалась долина Ездрилонская⁶⁴⁸.

Далее свв. путешественникам приходилось идти по берегу Аккского залива, довольно правильным полукругом вдающегося в северо-западный конец долины Ездрилонской; его береговая линия простирается на 3 географических мили⁶⁴⁹, или 10 часов пути⁶⁵⁰. У самого же начала залива на получасовом расстоянии от подножия Кармила⁶⁵¹, лежал маленький городок Гефа (Hephia)⁶⁵². Reland ставит его в 52° 51 шир., а Harenberg в 32° 32 шир. и 53° 21 долготы⁶⁵³. Древнейшим названием этого города, которое было известно составителям Иерусалимского дорожника⁶⁵⁴ Страбону⁶⁵⁵ и Птоломею, было Συκάμινα или в единственном числе: Συκάμινον⁶⁵⁶. Самое название города свидетельствует о богатстве окружающей его растительности; даже и в настоящее время это место отличается обилием и разнообразием деревьев. Этот городок имел значение гавани обширного и богатого приморского города Птолемаиды. Дело в том, что около Птолемаиды по причине небольшой глубины моря и сильного прибоя морских волн не было удобной якорной стоянки для кораблей; хотя, правда, и Гефа была и доселе остается плохою гаванью⁶⁵⁷, но все-таки она преимуществовала сравнительно с Птолемаидой, и именно возле нее обычно стояли корабли на якоре⁶⁵⁸.

Миновав Гефу, свв. путешественники направились по закругленной прибрежной дороге Аккского залива. Шумные волны морские далеко раскатывались по песчаному, отлогому берегу долины⁶⁵⁹. Наконец, дорога подошла к издревле знаменитому Кисону. Это была одна из самых больших, после Иордана, рек Палестины; начинаясь своим главным рукавом у горы Фавор⁶⁶⁰, Кисон на своем довольно значительном протяжении⁶⁶¹, принимает несколько притоков⁶⁶², прорезывает Ездрилонскую равнину и одним устьем впадает в Аккский залив. Хотя на основании слов известной песни Деворы: ..поток Киссон увлек их (т.е. побитых воинов Сисары), поток Кедумим, поток Киссон"⁶⁶³ у невидавшего этого потока возникает представление о нем, как о большой и быстротекущей реке, однако на самом деле Кисон не был таковым. В Палестине множество речек существует только зимой, наполняясь дождевой водой и или совершенно пересыхают летом, или мелеют до самой последней степени. К числу последних принадлежал и Кисон. Необыкновенно многоводный, быстрый, шумный и бурливый зимой, он грозно несется к морю, неся по своему извилистому руслу в своих нижних слоях целые пласты песка⁶⁶⁴. По вот проходят дожди – мелеет и Кисон; наступает жаркое лето и недавно многоводный Кисон обращается в узенькую речку с необыкновенно чистой и прозрачной водой, которая тихо журчит у мягких берегов; в летнее время его обычно переходят вброд⁶⁶⁵, и несомненно, если не было поблизости моста, то таким же образом перешли его и свв. путники.

Миновав это место, некогда обагренное кровью воинов Сисары⁶⁶⁶ и нечестивых жрецов Ваала⁶⁶⁷, свв. путники продолжали свой путь далее. Тут, не доходя до Птолемаиды, они должны были переходить реку Бел⁶⁶⁸. Эта река была весьма неглубокая и немноговодная, так что ее обычно переходили вброд⁶⁶⁹. Однако она в то время пользовалась большой известностью из-за того песка, который в большом количестве всегда находился при ее устье и обычно употреблялся для приготовления стекла. Из-за него сюда, приезжало много кораблей. Существовало предание, что именно здесь, на берегу Бела финикияне сделали случайное изобретение стекла⁶⁷⁰. Недалеко от берега, усеянного блестевшими на солнце стеклянными песчинками, высилась гробница Мемнона (τὸ Μέμνονος μνημεῑον)⁶⁷¹. А там, на севере, виднелась уже Птолемаида.

Птолемаида, отстоявшая от Кармила на 120 стадий, а от устья Бела – на 2 стадии⁶⁷², полтора столетия тому назад (т.е. от описываемого посещения ее св. Ап. Павлом) называвшаяся Аккой⁶⁷³, была очень древним городом⁶⁷⁴. Когда Птоломеи египетские владели Келе-Сирией, то один из них значительно возобновил город, украсил и дал ему свое имя⁶⁷⁵. В книгах Маккавейских о Птолемаиде упоминается как о большом и сильно укрепленном городе⁶⁷⁶. Незадолго до времени посещения ее Апостолом, она получила от кесаря Клавдия право римской провинции⁶⁷⁷. Птолемаида искони заселена была преимущественно, если не исключительно, язычниками⁶⁷⁸ финикиянами и греками; но впоследствии, очевидно, по окончании Вавилонского плена, тут жили и иудеи, и их число доходило до нескольких тысяч⁶⁷⁹. Так как впоследствии св. Ап. Павел, оканчивая свое третье путешествие, посетил Птолемаиду и нашел там братий (τους ἀδελφούς), пробыв у них целый день⁶⁸⁰, то можно полагать, что в настоящее свое попутное посещение этого города, он имел свидание с тамошними христианами. Это предположение становится вероятным особенно потому, что в Птолемаиде существовала особая колония из антиохийцев⁶⁸¹. Если в числе этих колонистов, быть может, и не были обращенцы самого Ап. Павла, то во всяком случае у них Апостол мог получить сведения относительно антиохийской церкви: при близости расстояния сношения колонии с митрополией, конечно, бывали нередки и во всяком случае не реже, чем свидания с Антиохией самого св. Апостола⁶⁸².

От Птолемаиды дорога, направлялась в том же прибрежном направлении к северу, к Тиру. Тут, до ближайшего на этом пути мыса, заполненного довольно высоким горным отрогом⁶⁸³, простирается довольно широкая равнина, у Кармила соединяющаяся с долиной Ездрилонской. Ее Иосиф Флавий называет μέγα πεδίον и определяет такими цифрами, считая расстояние от Птолемаиды: до замыкающих ее с востока гор Галлилейских – 60 стадий, до Кармила и до начала Ездрилонской долины – 120 стадий, и до горы, возвышающейся на указанном мысе – 100 стадий⁶⁸⁴. Эта долина была очень живописна: так как ее поверхность волнистая⁶⁸⁵, то глазу путешественника она казалась живым волнующимся морем зелени, на котором возвышались, будто острова, высокие купы маслины, апельсин, лавров и кипарисов⁶⁸⁶, направо поднимались террасами Галлилейские горы, а на севере виднелась белая вершина мелового отрога на мысе⁶⁸⁷.

От Птолемаиды дорога шла параллельно с водопроводами, которые снабжали город хорошей водой из ближайшего источника⁶⁸⁸. Через три часа от Птолемаиды и через два от источника, свв. путники должны были проходить один приморский город, помещавшийся на невысоком холме, Экдиппу (Ecdippa)⁶⁸⁹. Он был очень древнего происхождения и существовал еще во времена Иисуса Навина, хотя и под другим названием: Ахзив (Κεζίβ, Ἀκζέβ, Achzib)⁶⁹⁰; при разделе земли обетованной он достался в удел колену Асирову⁶⁹¹; впрочем его жители не были изгнаны евреями⁶⁹²: вероятно, он был довольно укрепленным городом. Впоследствии его имя переменилось и Иосиф Флавий⁶⁹³, и Плиний⁶⁹⁴, Птоломей⁶⁹⁵ знают этот город под именем Экдиппы⁶⁹⁶. Судя по тем остаткам, которые сохраняются доселе на месте этого города⁶⁹⁷, нужно полагать, что он был довольно богатым и красивым⁶⁹⁸.

Быть может, от самой Птолемаиды, но от Экдиппы – несомненно, шла мощеная римская дорога⁶⁹⁹ и направлялась к известной Тирской лестнице (Scala Tyriorom, Κλίμαξ Τυρίων)⁷⁰⁰. Это был довольно высокий горный хребет⁷⁰¹, как бы неожиданно вторгавшийся в долину и преграждавший путь. Как показывает самое его название, он представлял из себя трудный переход из равнины к окрестным тирским возвышенностям; с вершины этой скалы открывается красивый вид на окрестности: особенно хорош был вид на близлежащие Ливанские горы⁷⁰².

Когда свв. путешественники спустились с Тирской лестницы, то перед их глазами на северном горизонте выступал белый горный кряж, Promontorium album, ярко блестевший своей меловой белизной на солнце. По пути к нему они прошли через построенное Александром Великим укрепление, которое носило имя своего основателя: Alexandroschoene⁷⁰³, а затем должны были подниматься на высокий Promontorium Album. Через эту высокую меловую скалу, так неудобно преграждавшую путь к северу, ни перед чем не останавливающийся Александр Великий проложил искусственный проход, стоивший, конечно, немалых затрат, это была узкая в 12–15 футов, горная дорога, терасообразно поднимавшаяся и спускавшаяся с горы⁷⁰⁴. Эта переправа была весьма опасная; прямо же возле дороги, налево был обрыв, почти вертикально опускавшийся в море, и путник, пробирающийся по проходу, с замиранием сердца бросает свои робкие взоры в бездну, где волны бушующего моря сердито осаждают неприступную скалу и рассыпаются в мелкие брызги; шум этого безостановочного прибоя сильно слышен на вершине прохода⁷⁰⁵; переход через Promontorium продолжается около часа⁷⁰⁶. Об этом промежутке от Птолемаиды до Тира Страбон между прочим сообщает, что «между Акой (т.е. Птолемаидой) и Тиром тянется покрытый дюнами берег, дающий песок для стекла»⁷⁰⁷. Относительно этой же части побережья рассказывали Страбону о таком «страшном явлении. В то время, когда Птоломеи, давшие сражение на этом месте полководцу Сарпедону, были побеждены и обращены в бегство, бегущих покрыла морская волна, поднявшаяся как во время прилива, причем одни были опрокинуты в море и там погибли, другие лежали мертвыми в углубленных местах. Последовавший затем отлив снова обнажил берег и открыл трупы погибших, лежавшие вперемешку с мертвой рыбой»⁷⁰⁸. Быть может, это было землетрясение.

От Promontorium Album начиналась и тянулась к северу, по берегу моря, вплоть до Сидона и даже немного далее его⁷⁰⁹, прекраснейшая Тиро-Сидонская долина, во многом напоминавшая собой уже пройденную свв. путниками равнину Саронскую. Она была не особенно широка: от морского берега до соседних с востока отрогов знаменитого Ливана было не более двух миль; в некоторых местах впрочем эта ширина то увеличивалась, то уменьшалась: иногда скалистые отроги выделялись из обычной границы хребта и далеко выдвигались в долину, а иногда долина, как бы сама подыскав промежуток в горных отрогах, далеко втискивалась в горы и ютилась в соседстве каменных великанов. Если высокий Ермон, горделиво выступавший на восточном горизонте долины, на своей высоко поднявшейся вершине хранил целые массы снега, вокруг которых будто царствовала вечная холодная зима, чуждая всякой жизни и движения, то, напротив, соседняя Ермону Тиро-Сидонская долина, казалось, была уголком вечного лета и жизни. Прекрасный климат долины, защищенность ее от восточных ветров хребтом Ливана, необыкновенное плодородие почвы, близость прохлаждающего в сильные жары моря и редкое по своему обилию орошение⁷¹⁰ из прекрасных, исстари славных, местных источников, способствовали произрастанию здесь необыкновенно роскошной растительности. Эта долина была сплошным громадным садом различных, особенно фруктовых, деревьев: пальм, винограда, груш, лавр, миртов и под.; св. пр. Иезекииль прямо называет эту долину Едемом, садом Божиим⁷¹¹, а Осия – прекрасной местностью⁷¹².

После полутора часа пути⁷¹³ по этой роскошной долине от Promontorium Album свв. путешественники подошли к развалинам древнего Тира (Ἡ Πάλαι или Παλαιά Τύρος, или Παλαίτυρος⁷¹⁴), Vetus Tyros)⁷¹⁵, отстоявшего на тридцать стадий от тогдашнего Нового Тира, помещавшегося на острове⁷¹⁶. Тир – город весьма древний⁷¹⁷, пользовавшийся во все время древности необыкновенно большой славой, первоначально был расположен на морском берегу в пространстве от теперешнего Ras-el-Ain⁷¹⁸ к северу на протяжении 3-х часов пути вплоть до реки Leontes⁷¹⁹, имея в ширину около 1/4 немецкой мили, а всего в окружности около 3 1/4 миль⁷²⁰. Тут сосредоточивались все лучшие постройки города; так на высоком холме, носящем теперь название el-Maschuk, помещался величественный и древнейший храм главного национального финикийского божества, Геркулеса или Геракла⁷²¹; тут же находился и дворец тирского царя и, конечно, все государственные постройки города; тут жила вся тирская аристократия; между тем как те острова, где был расположен город впоследствии, были исключительно заняты только портовыми постройками, складами товаров и военных принадлежностей⁷²². Но к тому времени, когда проходил по этому месту св. Ап. Павел, Палетира уже не существовало. Еще царь Хирам, известный своими дружественными сношениями с Соломоном⁷²³, понял всю выгоду изолированного положения для города на отдельных от материка островах и первый, как обыкновенно думают⁷²⁴, перенес Тир, как город, на острова. По крайней мере Иосиф Флавий в своих Древностях Иудейских приводит ответное письмо тирского царя Хирама к Соломону, в котором первый заявляет, что он со своим народом живет на островах⁷²⁵. Во времена св. пророка Исаии, жившего во второй половине VIII столетия до Р. X.⁷²⁶, Тир уже всецело был островным городом⁷²⁷. Когда в это время⁷²⁸ Тир осадил Салманассар, то эта осада была направлена именно на островной город и между прочим состояла в том, что осаждающие лишили город воды, проведенной из источников, находившихся на суше⁷²⁹. Конечно, осада Салманассара оставила заметные следы на Палетире, и он, в силу все более и более возраставшего могущества островного города, постепенно умалялся; впрочем во времена св. пр. Иезекииля часть Тира еще находилась на суше⁷³⁰. Осада Тира Навуходоносором⁷³¹ еще более умалила Палетир⁷³². Землетрясения 523 года до Р. X., в царствование Камбиза персидского, разрушило сохранявшиеся еще целыми незначительные остатки Палетира⁷³³. Наконец, во время осады Тира Александром Великим в 332 году до Р. X., когда сильно укрепленный островной город долго не сдавался гордому македонскому победителю⁷³⁴, находчивый и предприимчивый завоеватель приказал провести плотину с берега на остров. Работа была необыкновенно тяжелая и дорогая, и вот на устройство этой-то плотины и пошли все остатки Палетира⁷³⁵. В это время собственно и кончилось существование Палетира. В то время, когда проходили по тому месту, где ранее был расположен Палетир, свв. путешественники, то их глазам должны были тут представиться только весьма немногие остатки развалин, пощаженные Александром и прошедшими после его осады тремя столетиями⁷³⁶. Но все-таки здесь жили воспоминания прошлого величия, почему место и носило название Палетира⁷³⁷; это название, конечно, способно было возбудить в уме всякого, слышавшего его, воспоминания о прошлом этого места. Вероятно, что на этом месте свв. путникам пришлось увидать знаменитые тирские источники и водопроводы, которые снабжали хорошей водой город, расположенный на острове. Это были те самые источники и водопроводы, от которых были отрезаны Тиряне Салманассаром. Главных источников было четыре и лучший из них – самый южный⁷³⁸. Это были колодцы чистой воды, обведенные высокими и необыкновенно крепкими стенами⁷³⁹. Из этих колодцев вытекало много маленьких ручьев, орошавших Тиро-Сидонскую долину. Все они были соединены между собой подземными и надземными водопроводами, которые собирали воду сначала в один резервуар, оттуда же она затем по положенным в землю трубам шла в островной город Тир⁷⁴⁰.

Оставив вправе тирский некрополь, могильные своды которого теснились по западному склону Ливана, свв. путешественники направились к Сидону. Дорога, как и теперь⁷⁴¹, шла по самому морскому берегу и шумящие волны морские часто накатывались близко к дороге. На расстоянии 2 1/2 стадий от Тира⁷⁴² свв. путешественники должны были переправиться через одну, весьма значительную в тамошней местности, реку. Она брала свое начало в северо-восточных склонах Ливана, пересекала последний в Ахсафе и под прямым углом быстро несла свои волны к морю⁷⁴³. Эту реку знал Страбон⁷⁴⁴, но он не назвал ее имени. По мнению новейших путешественников⁷⁴⁵, эта река Леон (Λεών, Leontes), теперь носящая имя Litany (Nahr-el-Litany, или Kasimiyel)⁷⁴⁶.

Далее следовал город Орнифополис (Ὀρνίθων πόλις, Ornithon polis). Он находился почти на средине расстояния между Тиром и Сидоном, следовательно отстоял от Тира на 12 миль⁷⁴⁷; Itiner. Jerusal. на этом месте указывает стоянку ad Nonum⁷⁴⁸. Это был незначительный городок, и потому Страбон называет его только πολίχνιον:⁷⁴⁹ по сообщению Скилакса, он был небольшой колонией Сидонцев⁷⁵⁰. Он был расположен на северном склоне горного отрога Ливана, выдававшегося вплоть до самого моря и составлявшего собой пограничную линию между Тиром и Сидоном⁷⁵¹.

Отсюда дорога шла опять же вблизи самого моря к древнему финикийскому городу Сарепте. Направо пред взорами свв. путешественников поднимались амфитеатром уступы Ливана, над которым возвышался могучий великан – вершина Саннин⁷⁵², которого арабские поэты воспевали в образе исполина, носящего на своем челе зиму, на плечах – весну, на лоне – осень, у ног – спящее лето⁷⁵³. На расстоянии 7 часов от Тира⁷⁵⁴ по береговой приморской дороге в Сидон⁷⁵⁵, лежал древний финикийский город⁷⁵⁶ Сарепта (Ζάρεπτα, Ζαρέφθα⁷⁵⁷ у Иосифа Флавия, Ζάραπτα у Стефана Византийского, Ζάρα у Скилакса). Сарепта сначала принадлежала Сидонскому округу⁷⁵⁸; во время Скилакса она уже именовалась Сарептой Тирской⁷⁵⁹; в описываемое же время она по прежнему принадлежала к Сидону и называлась Ζάρεπτα τῆς Σιδῶνος⁷⁶⁰. Еще во времена Моисея этот город славился своими богатыми железными и медными рудниками⁷⁶¹, на что указывает и самое его еврейское название⁷⁶². Но еще больше Сарепта славилась своими виноградниками и превосходным «сарептским вином»⁷⁶³. Но свв. путешественникам, конечно, дорого было это место не этим; в их уме с ним связывались известные страницы Ветхого Завета, где повествуется о том, как св. Пророк Илия чудесно пропитывал здесь бедную, но любвеобильную вдовицу, как он воскресил ее умершего сына⁷⁶⁴. Возможно, что благоговейному взору свв. путешественников был показан и сохранявшийся дотоле тот бедный дом, где обитал св. пророк⁷⁶⁵.

По выходе из Сарепты свв. путешественники вступили в узкую, не более одной мили ширины, долину⁷⁶⁶. Она отличалась особенной плодородностью и разнообразием растительности; даже и теперь на всю Сирию славятся сидонские фрукты⁷⁶⁷. В северном конце этой долины, на выступавшем к берегу моря горном отроге, был расположен знаменитый финикийский город Сидон (Ζίδών, Sidon)⁷⁶⁸. Это был древний и славнейший город Финикии⁷⁶⁹, отстоявший к северу от Тира на 5 географ. миль⁷⁷⁰. Основание его возводят ко времени Сидона, первенца Ханаана, сына Хамова⁷⁷¹; из пророчества патриарха Иакова очевидно, что он был уже известен еще до Моисея⁷⁷²; Гомер говорит о нем, как уже о знаменитом городе, а о Тире он умалчивает⁷⁷³. При разделении земли обетованной Сидон достался в удел Ассирову колену⁷⁷⁴, но израильтяне все-таки не в состоянии были завоевать его ни тогда, ни после⁷⁷⁵. Св. писатель кн. Иисуса Навина называет Сидон великим⁷⁷⁶. На тамошних монетах он обыкновенно называется «матерью Тира, Арада»⁷⁷⁷. Сидон настолько возвышался над всей Финикией, что обычно понятие «сидонский» было тождественно с понятием «финикийский» и у евреев, и у греков, и у римлян; в этом именно смысле в Ветхом Завете упоминаются сидонские божества⁷⁷⁸, женщины⁷⁷⁹, купцы⁷⁸⁰, сидонский язык⁷⁸¹, сидоняне⁷⁸², даже и сам Сидон⁷⁸³. Гомер называет Финикию Сидонией⁷⁸⁴, финикийские ткани и производства он называет сидонскими⁷⁸⁵. Такое важное значение Сидона обусловливалось его силой и богатствами. Расположенный у самого берега Средиземного моря⁷⁸⁶, он имел две, хорошо устроенные гавани⁷⁸⁷; при необыкновенно сильно развившемся у сидонян искусстве и любви к мореплаванию, Сидон сделался средоточным пунктом всей торговли Средиземного моря. Затем предприимчивые купцы-сидоняне проложили и сухопутные торговые дороги на восток через высокий Ливан, которым удивляются еще и в настоящее время; через это сосредоточилась здесь и сухопутная торговля⁷⁸⁸. При этом в самом городе была необыкновенно сильно развита обрабатывающая промышленность: тут были громадные стекольно-плавильные фабрики⁷⁸⁹, ткацкие мастерские и другие мануфактуры⁷⁹⁰; тут процветало строительное искусство⁷⁹¹. Хотя к описываемому времени Сидон и много утратил из своего раннейшего могущества, самым цветущим периодом которого, без сомнения, должно признать первый (1500–1209 до Р. X.)⁷⁹², однако он сравнительно был богатым и сильным городом и в то время; по прежнему в нем сосредоточивалась торговля, были стеклянные заводы⁷⁹³, парфюмерное производство⁷⁹⁴ и подобное. Страбон, незадолго до св. Ап. Павла видевший Сидон, о нем и о Тире говорит в таких словах: «оба города знамениты и блестящи и теперь, и были такими же в древности; который из двух должен считаться главным городом финикийцев, это остается спорным между ними. Сидон расположен у прекрасно устроенной гавани материка»⁷⁹⁵. Таков же в существе отзыв о Сидоне и современника св. Апостола – Мелы; он называет его adhuc opulenta⁷⁹⁶. Само собою разумеется, что богатства торгового Сидона развращающим образом действовали на нравственность жителей; тому же способствовала и тамошняя религия, состоявшая в поклонении светилам небесным во образе Ваала и Астарты; на высотах и рощах им совершались гнусные, безнравственные религиозные оргии⁷⁹⁷. Но сидоняне все-таки были народом восприимчивым к глаголам истинной религии. Сам Господь Иисус Христос приходил в страны тирские и сидонские и исцелил там бесноватую дочь хананеянки⁷⁹⁸, и сами сидоняне и тиряне приходили к Нему слушать Его учение, когда дошла до них весть о делах Его⁷⁹⁹. Однажды, когда Господь, творя много чудес в Капернауме, Вифсаиде, Хоразине и других местах, не видел веры в их жителях, Он сказал им: горе тебе, Хоразин! горе тебе, Вифсаида! ибо если бы в Тире и Сидоне явлены были силы, явленные в вас, то давно бы они во вретище и пепле покаялись, но говорю вам: Тиру и Сидону отраднее будет в день суда, нежели вам⁸⁰⁰. И нужно полагать, что христианство утвердилось в Сидоне с самого раннего времени. В частности св. Ап. Павел, несомненно, когда-то проповедовал в Сидоне; это явствует из того, что, когда он узником отправляем был в Рим, то испросил у Юлия позволения с корабля, приставшего к сидонской гавани, сходить в Сидон к друзьям (προς φίλους) и воспользоваться их усердием⁸⁰¹. Принимая во внимание частые путешествия св. Ап. Павла через Сидон⁸⁰², преобладающий языческий элемент этого города, с полною вероятностью можно утверждать, что св. Павел, бывая в Сидоне, имел тут лиц близких себе, друзей, каковыми могли быть только христиане; а так как он не строил на чужом основании, то, всего вероятнее, эти друзья и были обращенцами самого Апостола. Если он вполне понадеялся на их помощь во время своих уз и решился прибегнуть к их любви, то мог ли он пройти мимо Сидона в настоящий раз, не повидавшись с этими друзьями, если, конечно, они уже были ранее этого времени, а не приобретены только в это посещение Сидона? Конечно, нет. Поэтому Апостол в данном случае или проповедовал в Сидоне, или (что вероятнее в виду поспешности его путешествия и близости отношений между им и его сидонскими друзьями, требовавшей не единичного свидания, но частых общений) только заходил повидаться со своими тамошними обращенцами⁸⁰³.

Далее, от Сидона приморский путь направлялся к следующему значительному городу Бериту⁸⁰⁴; расстояние между этими двумя пунктами Itiner. Antonini определяет в 30 рим. миль⁸⁰⁵, Tabula Peutingeriana – в 29 р. миль⁸⁰⁶ и Itinerar. Hieros. – в 28 р. миль⁸⁰⁷; опуская эти небольшие разногласия, можно, таким образом, это расстояние определить в 5–6 геогр. миль⁸⁰⁸. Вместе с Сидоном для свв. путешественников кончилось утешительное сознание, что они идут по той святой земле, которая освящена пречистыми стопами Господа Иисуса Христа. Не известно, чтобы Спаситель во время своей жизни посещал пределы, лежащие севернее тирских и сидонских. Если обычному человеческому сердцу бывает томительно грустно переступать пределы этой священной земли, если ему «чувствуется тоже, что чувствовали Апостолы, когда Иисус вознесся при их глазах на небо, – когда светлое облако взяло Его из виду их» и если оно утешается только «как бы слышимым голосом Ангела: мужи Галилейские! что вы стоите и смотрите на небо: Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, приидет таким же образом, как вы видели его восходящим на небо"⁸⁰⁹, то сердце святых благовестников утешалось иной мыслью: сознанием, что они, переступая пределы земного обитания и деятельности Господа являются продолжателями Его дела; и чем скорее приближались эти пределы, чем они были уже, тем в их сердцах сильнее и сильнее возгоралась св. ревность к возможно дальнейшему распространению св. благовествования.

После Сидона начиналась узкая береговая долина; она отличалась роскошью растительности, покрывавшей западные склоны Ливана; воздух был полон бальзамического благоухания⁸¹⁰, по этой долине шла мощенная via Romana⁸¹¹. На расстоянии 8 рим. миль от Сидона⁸¹², на группе невысоких холмов, тянущихся цепью к морю от Ливана⁸¹³ был расположен небольшой финикийский город Порфирион (Πορφυρεών)⁸¹⁴, который был известен Полибию⁸¹⁵ и Прокопию⁸¹⁶. Судя по имени города, он был или складочным местом ловимых вблизи его пурпуровых раковин, или фабричным городом, где выделывался самый пурпур⁸¹⁷.

Минуя Порфиреон свв. путешественники прошли по узкому, прибрежно-горному проходу, искусственно несколько расширенному римлянами⁸¹⁸ и вступили в долину реки Тамиры. Прежде всего, не доходя до самой реки, они должны были пройти тем узким и трудным для путешественников проходом τά κατά Πλάτανον στενά (angustia ad Platanum)⁸¹⁹, где в 281 гору до Р. X. решилась битва между Антиохом Великим и Птоломеем Египетским⁸²⁰. По выходе из него они миновали деревню того же имени (Πλατάτη)⁸²¹. Затем они приблизились к реке, которую Страбон называет Ταμύρας⁸²², Полибий – Δαμοῦρας⁸²³, а Плиний, вероятно, по ошибке слуха или переписчика – Magaras⁸²⁴. Эта была весьма значительная река: глубокая и многоводная, особенно во время зимних дождей, когда она своим сильным течением вырывала даже растущие по берегам деревья⁸²⁵. На южном берегу этой реки свв. путешественникам приходилось проходить через священную Асклепиеву рощу (Ἀσκληπιοῦ ἄλσος)⁸²⁶. Нет нужды полагать, что эта роща была посвящена греческому божеству врачебного искусства Асклепию или Эскулапу (Ασκλήπιος, Aesculapius). Очевидно, это место около реки Тамиры было священно само по себе. За это прежде всего говорит самое название реки. У финикиян было отечественное божество: Ваал Тамирас (Zeus Demarus), иначе иногда называвшийся и Дионисом, сын Урана и отец Мелькарта (Геракла) финикийского. Он вместе с Астартой Сидонской был древнейшим властителем страны – охранителем границ. По древнейшим финикийским мифам, записанным у Sanchuniathon'а⁸²⁷, Ваал Тамирас один из древнейших тамошних царей-богов, воевавших с Посейдоном⁸²⁸; оттого и река получила такое название. Одинаково и роща при этой реке стала священной; она была местом богослужебных собраний в честь кабиров⁸²⁹. По сообщению того же Sanchuniathon’a⁸³⁰, Асклепий был восьмым братом кабиров, который по Damascius’y (apud Photium) был почитаем в Берите. Мерзка, конечно, была и думе и взору свв. путешественников лжесвященная темнота этой олеандровой дубравы. Переправившись через реку, они должны были проходить через город Львов (Λεόντων Πόλις, Leontes oppidum)⁸³¹, затем не доходя до Берита 12 римских миль, они миновали самую последнюю перед Беритом деревню Heldua⁸³² и, наконец, достигли Берита.

Этот Берит (Βήρυτος у Стефана Византийского⁸³³ Βερόη у Nonnus’a Dionys.)⁸³⁴ не тот Бероф или Берот, о котором упоминается во 2 книге Царств⁸³⁵ и книге прор. Иезекииля⁸³⁶, и с которым его обычно отождествляют⁸³⁷, так как этот последний принадлежал к царству Сувскому (Reich Syren-Zoba), границы которого ни в каком случае не могли достигать Средиземного моря⁸³⁸. Это – Берит, приморский финикийский город. Он очень древнего происхождения; по крайней мере местные мифы рассказывают, что именно на месте Берита впервые появились люди одновременно с первыми богами: Айоном и Протогоном⁸³⁹. Но самое первое историческое свидетельство о городе Берите и его гавани находится у Scylax'a, жившего в половине IV столетия до Р. X.⁸⁴⁰; но, несомненно он в то время был весьма незначительным городом; по крайней мере в описании завоевательного шествия Александра Великого по Сирии в то время, как упомянут соседний город Библ, Берит пропущен⁸⁴¹. Полибий в истории сирийских войн, последовавших за смертью Александра, уже упоминает о Берите⁸⁴². Позднее, когда арабские орды начали бороздить Сирию своими набегами, а частые мятежи и разные узурпаторы в различных провинциях царства – опустошать города и селения, предводитель мятежной оппозиции против Антиоха VII Сидета по имени Диодот Трифон⁸⁴³ до основания разрушил Берит⁸⁴⁴ в 140 г. до Р. X.⁸⁴⁵. Но скоро, ко времени Ирода Великого, Берит уже был снова отстроен; по крайней мере Юлий Цезарь в своем письме советовал Ироду Великому «сделать судебное собрание в Берите, где обитают Римляне и произвести над своими сыновьями⁸⁴⁶ суд⁸⁴⁷»; тут действительно, и состоялся суд и смертный приговор⁸⁴⁸. Во времена Страбона († 24 г. по Р. X.) Берит был уже вполне восстановленным городом⁸⁴⁹. Кесарь Август Мар. Агриппа († 44 г. по Р. X.) для заселения Берита послал туда два легиона солдат (5-й и 8-й) и значительно расшил его городской округ, присоединив к нему «значительную область Массии до истоков Оронта», лежащих возле Ливана⁸⁵⁰. Несколько позднее, около времени описываемого посещения города св. Ап. Павлом, Берит был сделан римской колонией, получил почетное jus Italicum⁸⁵¹ и стал называтся Iulia Augusta Felix⁸⁵². К описываемому времени Берит достиг значительной высоты. Выразительное замечание о нем Стефана Вазантийского:⁸⁵³ Βηρυτός πόλις Φοινίκης, εκ μικρας μεγάλη лучше всего относится именно к этому времени. Царь Ирод Агриппа I, «щедролюбивый от природы и имевший склонность привязывать себе народы благодеяниями»⁸⁵⁴, почему-то «особенною милостью почтил жителей Берита»⁸⁵⁵: не щадя средств, он украсил город великолепными общественными постройками, выстроил амфитеатр, который по красоте и великолепию имел мало себе равных, портик, великолепные бани и театр, в котором музыканты и артисты состязались в своем искусстве, а на арене амфитеатра происходили гладиаторские игры⁸⁵⁶. К характеристике нравов беритского населения может служить сообщение Иосифа Флавия, что оно получало удовольствие, смотря, как на арене амфитеатра, для увеселения зрителей давали примерное сражение две роты солдат (по 700 в каждой), набранных из преступников, содержавшихся в тюрьмах, и беритяне спокойно смотрели до тех пор, пока не гибли все до одного 1400 солдат-преступников⁸⁵⁷. В том же Берите, быть может, всего за несколько лет до описываемого посещения его св. Апостолом, Тит блистательно отпраздновал день рождения отца своего Веспасиана, при чем Беритяне видели на арене амфитеатра более 2500 смертей⁸⁵⁸. В населении Берита преобладал римский переселенческий элемент; иудеи были ненавидимы⁸⁵⁹. За отсутствием каких-либо исторических известий о распространении здесь христианства в апостольское время, нельзя сказать положительно: проповедовал ли здесь св. Ап. Павел; но, принимая во внимание чисто языческий характер города, а равно – проповедование св. Павла в Сидоне и Антиохии, в промежутке между которых был расположен Берит, с большею вероятностью можно полагать, что во время своих путешествий в Антиохию из Иерусалима св. Апостол языков останавливался в Берите и, конечно, проповедовал о Христе, но эта проповедь – поспешная и непродолжительная – не имела успеха у кровожадных римских переселенцев: потому-то Берит и не известен в истории христианской апостольской проповеди.

Вышедши из Берита, свв. путешественники, быть может по римской дороге⁸⁶⁰ направились к следующему значительному городу – Библу, отстоявшему от Берита, по согласному свидетельству всех древних дорожников, на 24 римских или почти на 5 географических миль⁸⁶¹. Миновав две незначительные речки, названия которых древность не сохранила⁸⁶², они приблизились к устью большой реки, бравшей свое начало в снежном Ливане, по имени Ликос (Λύκος, Lykus)⁸⁶³, т.е. волк пустыни, собака⁸⁶⁴. По одному древнему преданию, записанному в описании путешествия D'Arvieux⁸⁶⁵, название реки произошло от следующего обстоятельства. Так как берега этой реки, особенно при ее устье, необыкновенно высоки, и она с давних пор была пограничной линией, то на одном из ее высоких берегов, а быть может и на самом мосту, была поставлена громадная, высеченная из камня, статуя собаки, которая при приближении неприятеля так громко лаяла, что лай был слышен на острове Кипре. Путешественник Guys⁸⁶⁶ в объяснение этого факта полагает, что статуя была пустая и с отверстием, почему при известных ветрах, могла издавать сильные звуки, подобно Эоловой арфе. Эту огромную статую, без сомнения, видели свв. путешественники, потому что ее низринули в море уже в более позднее время турки⁸⁶⁷. Возле самого моря, по высокому обрывистому берегу, пришлось свв. путешественникам проходить через эту быструю реку, по необыкновенно узкому и необделанному проходу⁸⁶⁸; на северной его части, т.е. перейдя реку, они должны были увидать несколько скульптурных изображений языческого характера из эпохи персидских или египетских завоевателей Сирии⁸⁶⁹.

Далее дорога ссв. путешественников следовала по красивой долине. На половине расстояния от Ликоса до Адониса они перешли небольшую речку по крепкому каменному мосту римской постройки⁸⁷⁰; на севере эта долина замыкалась горной цепью Климакса (δρος Κλίμαξ)⁸⁷¹. Эта цепь, широкая и холмистая, тянулась от Ливана и доходила до самого берега моря, образуя здесь весьма трудный, состоящий из уступов, проход⁸⁷². С вершины приморского обрыва этой цепи, возвышающагося над уровнем моря почти на 1000 футов высоты, открывался прекрасный вид на окрестности⁸⁷³. После Климакса вплоть до реки Адониса дорога шла по возвышенной плоскости, необыкновенно бедной пресной водой⁸⁷⁴. Поэтому, вероятно, свв. путешественники не преминули утолить своей жажды в единственном источнике этой местности, недалеко от Климакса⁸⁷⁵.

Наконец, они подошли к самой быстрой реке во всей Сирии – Адонису (Ἄδονις ποταμός)⁸⁷⁶. Эта, очень широкая, река⁸⁷⁷ замечательна по тем мифологическим преданиям, которые обычно приурочиваются и к ней и к близ нее (к северу на один час пути) лежащему городу Библу. И река и город были издавна посвящены сиро-финикийскому божеству Адонису⁸⁷⁸. Миф об Адонисе, возлюбленном Афродиты, был очень распространен в древности⁸⁷⁹. Сущность его в следующем: Адонис, красивый, любимый Афродитой юноша, которого она мальчиком доверила Персефоне в ящике; но Персефона сама влюбилась в мальчика и не хотела выдать его обратно. Когда Адонис, сделавшись юношей, был смертельно ранен на охоте, то Афродита впала в такое отчаяние, что не имела сил оторваться от мертвого, и боги в утешение ей определили ее возлюбленному ежегодно на весну и на лето покидать мрачную обитель Персефоны и оставаться у Афродиты⁸⁸⁰. Этот миф – чисто местного происхождения; его отечество – здесь; за то говорит и самое название реки – Адонис и посвящение Библа этому богу⁸⁸¹. По тамошним сагам Адонис отправился на охоту именно с этих мест в Ливанские горы и там был смертельно ранен дикими вепрями. Из его ран потекла кровь, окрасила собою протекавшую реку, а последняя окрасила далеко море при своем устье. Впоследствии река Адонис регулярно в известное время года окрашивалась красной краской, и жители, почитатели Адониса, видели в этом, чисто естественном, явлении⁸⁸² чудесное напоминание реки о смерти Адониса. И вот, с незапамятных пор тут возникает культ Адониса⁸⁸³; ближайший город Библ посвящается этому божеству⁸⁸⁴. В честь Адониса ежегодно, в то время, как река окрашивалась в красный цвет, совершались празднества, называвшиеся Адониями (τὰ Ἁδώνια); празднества состояли из двух отделений: сначала оплакивали потерю бога (ἀφανισμὸς Ἀδώνιδος); женщины в знак печали стригли себе волосы, громко плакали⁸⁸⁵ и приносили в жертву в храм свое целомудрие; это празднество печали заканчивалось погребением идола. Затем непосредственно следовало другое отделение – праздник радости: веселились о нахождении, об обретении потерянного Адониса (εὓρεσις Ἀδων.)⁸⁸⁶. Принимавшие участие в празднествах женщины выставляли изображение Адониса вместе с изображением Афродиты или носили его кругом и пели при этом песни Адониса. Выставлялись также быстро распускающиеся и быстро увядающие растения – символ умершего в первом цвете юности Адониса⁸⁸⁷. Эти празднества, несомненно, совершались и в то лето, когда проходил через эти места св. Ап. Павел. Они продолжали блюстись строго впредь до того времени, как Юлиан начал свой персидский поход к Антиохии и в этих несчастливых празднествах увидел злое предсказание для своего войска⁸⁸⁸. Смысл этого культа и празднеств состоял в том, что ими символизировалось течение солнца и его влияние на жизнь⁸⁸⁹; зимой солнце как бы удаляется от земли; оно пропадает для нее; растительность умирает; но летом оно снова открывается для земли, и последняя опять наполняется жизнью⁸⁹⁰. Обычным местом этих празднеств был храм Венеры Афакской (Venus Aphaca), который находился недалеко от Библа к востоку, в горах Ливанских, у истоков Адониса⁸⁹¹. Если, быть может, обычные празднества в честь Адониса и Венеры и окончились к тому времени, как здесь проходили свв. путешественники, однако, несомненно, их мысль не могла пройти мимо такого важного центра язычества, каким было это место.

Город Библ (Βύβλος), который следовал далее на пути, был самым древнейшим из всех городов этого побережья⁸⁹². Во всяком случае утверждение Mannert'a что Библ – чисто греческого, позднейшего происхождения⁸⁹³, находит себе прямое опровержение в тамошней мифологии⁸⁹⁴. По всей вероятности, этот Библ есть тот самый Гавал, о котором упоминается в кн. Иисуса Навина⁸⁹⁵, 3 Цар.⁸⁹⁶, и пр. Иезекииля⁸⁹⁷. Он был особенно славен своим строительным искусством; Гевлитяне строили Тирским купцам корабли; они же оказали большую помощь и Соломону при постройке иерусалимского храма. Город стоял на высокой горе⁸⁹⁸, которая составляла собой как бы естественную границу⁸⁹⁹. До времен Помпея Великого он был резиденцией финикийских царей; но Помпей, казнив последнего тирана Кициру, даровал городу свободу⁹⁰⁰.

От Библа дорога шла по узкой, бесплодной приморской долине, которая с востока замыкалась горным отрогом, тянувшимся параллельно с берегом⁹⁰¹; по пути встречались финикийские гробницы⁹⁰². На расстоянии 12 миль от Библа⁹⁰³ свв. путешественники достигли города Ботриса (Βότρυς, Βότρυν, Βότρα, Botrys)⁹⁰⁴. Этот город не принадлежал к числу тех древнейших финикийских городов, слава которых была известна всему древнему миру. Стефан Византийский называет его городом финикийским (πόλίς Φοινίκης)⁹⁰⁵; но, следуя указанию Менандера Ефесского, его должно назвать тирской колонией⁹⁰⁶. По рассказу Менандера, Ботрис был основан тирским царем Ефваалом, отцом известной Иезавели, жены Ахава, царя израильского⁹⁰⁷; и первоначальная цель основания этого города на самой северной границе Финикии состояла в том, чтобы сделать стратегически сторожевой пункт⁹⁰⁸. Посему Ботрис не имел ни гавани, ни имел никакого значения в торговле и под. Таковым оставался он и в позднейшие, ближайшие к описываемому, времена; по крайней мере Страбон говорит о нем только то, что Итуреи и Арабы, разбойнические горные народы, от которых много страдают жители равнин, в числе других укрепленных мест имели и Ботрис⁹⁰⁹; впрочем, Помпей Великий⁹¹⁰ изгнал оттуда разбойников⁹¹¹. В описываемое время Ботрис, очевидно, был незначительной стратегической крепостью.

Следующим приморским городом был Триполь, отстоящий от Ботриса в 20 милях. Но так как между двумя этими городами от Ливанского хребта к самому морю простирался высокий горный отрог, совершенно преграждавший дорогу⁹¹², то свв. путешественники должны были повернуть несколько к востоку и пройти следующие, встречающиеся на этом пути, местности: местечко⁹¹³ Гигарт⁹¹⁴, (Γύγαρτον, Γήγαρτα⁹¹⁵, Gigarta⁹¹⁶), находившееся вблизи Ботриса на южном склоне помянутого отрога⁹¹⁷, укрепление (χωρίον у Страбона)⁹¹⁸ Триирис⁹¹⁹ (Τριήρις, Trieris), расположенное уже ближе к Триполису (в расстоянии от него на 12 миль)⁹²⁰, на восточном склоне отрога⁹²¹, укрепление⁹²² Каламос (Κάλαμος, Calamos)⁹²³, находившееся вблизи самого Триполиса⁹²⁴, и, наконец, высокий мыс или гору Феупросопон (ὄρος θεοῦ πρόσωπον, τό τοῦ. θ. π., θ. π., θεῶν πρόσωπον, Euprosopon)⁹²⁵. Трудно сказать, отчего произошло такое название этого места, быть может, оно было священным в глазах тамошних жителей, подобно Кармилу⁹²⁶, а может быть, оно и в древности, как во времена крестоносцев⁹²⁷, служило маяком для мореплавателей и было, таким образом, как бы лицом бога, который своими глазами оберегает от опасности мореплавателей⁹²⁸. Вместе с этим возвышением оканчивался Ливанский хребет⁹²⁹.

После этого свв. путешественники должны были проходить через город Триполь (Τρίπολις). Он сравнительно был одним из самых младших финикийских⁹³⁰ городов, он был построен шестьдесят лет спустя после основания Арада⁹³¹. Поводом к его возникновению, давшим ему такое, точно соответствующее действительности, имя, послужили неурядицы в политической жизни трех главнейших городов, составлявших известный финикийский союз: Тира, Сидона и Арада. Желая сильнее охранять свою союзную гегемонию, эти города построили в промежуточном пункте занимаемой ими местности отдельный город, который мог бы служить представителем всего союза и быть местом его общих собраний для рассуждения о важных делах⁹³². Чтобы новый город более соответствовал союзу, решено было составить его из трех, совершенно отделенных одна от другой, частей. И вот появился Триполис, «получивший такое название оттого, что он состоит из трех городов: Тира, Сидона и Арата»⁹³³. Каждая часть города, бывшая сама отдельным городом, была окружена стенами и отстояла одна от другой на одну стадию⁹³⁴. Проявившаяся в постройке Триполиса взаимная недоверчивость и зависть союзных городов, не допустившая полного объединения колонистов нового города, но политический сепаратизм воплотившая в территориальном, на самых первых порах жизни Триполиса убила всякую возможность его процветания. И, насколько можно судить по свидетельствам древности, он за все время своего существования и в частности в описываемое время был незначительным городом. Существовавшая в нем гавань известна по одной монете из времен Каракаллы⁹³⁵ и по известию 2 кн. Маккавейской⁹³⁶, подтверждаемому Иосифом Флавием⁹³⁷. По сообщению последнего⁹³⁸, Ирод Великий в Триполе построил гимназию, т.е. место для состязания борцов⁹³⁹.

Далее шла плодородная долина, поперечно прорезываемая множеством маленьких речек⁹⁴⁰. На расстоянии 12 римских миль от Триполя⁹⁴¹ свв. путешественники должны были проходить через город Орфосиаду (Ορθωσιάς, א וֹ ד ח ו ש י ה )⁹⁴², приморский финикийский город, не лишенный значения в минералогическом отношении⁹⁴³. Далее следовала большая река Елевферос (Ελεύθερος)⁹⁴⁴, «которую, по Страбону⁹⁴⁵, иные считают пределом Селевкиды со стороны Финикии и углубленной Сирии»; но на самом деле Финикия простиралась гораздо далее⁹⁴⁶. За Елевферосом находилась маленькая крепость⁹⁴⁷ Силигра⁹⁴⁸, несомненное обиталище потомков Цемарея⁹⁴⁹, незначительное населенное местечко Арка(Ἄρκα, Ἄρκη, Arcae, Ἄρκαι, Ἄρκαι τῆς Φοινίκης)⁹⁵⁰, при реке того же имени, на расстоянии 16 р. миль от Триполя⁹⁵¹.      На пространстве от Триполя дорога свв. путешественников шла по роскошной, обильной растительностью⁹⁵² долине, которую Страбон⁹⁵³ называет Макрас (Μάκρας) или Макра (Μάκρα πεδίον)⁹⁵⁴. «На этой равнине, по словам Посейдония, – говорит Страбон, – видели мертвую змею длиной почти в 100 футов и такой ширины, что два всадника, стоя по обеим сторонам змеи, не видели друг друга; пасть у нее была так велика, что могла вместить в себе всадника с конем, а каждый листок чешуи был больше щита»⁹⁵⁵. Далее следовали развалины некогда большого и богатого⁹⁵⁶ города Марафа (Μάραθος), который был срыт еще во времена Страбона⁹⁵⁷ и его земля разделена между обителями соседнего города; впоследствии он не был восстановлен⁹⁵⁸. Далее свв. путешественники шли по так называемому побережью Арадиев (ἡ τῶν Ἀραδίων παραλία)⁹⁵⁹; прошедши мимо самого острова Арада, отстоявшего от каменистого берега на двадцать стадий⁹⁶⁰, должны были пройти через его гавань на материке – Антарад (Αντάραδος). Собственно этим последним городом оканчивались в то время финикийские пределы⁹⁶¹. Три, следовавшие далее, к северу, городка: Баланеи (Βαλαναίαι, Βαλαναία)⁹⁶², Палтос (Πάλτος)⁹⁶³ и Габала (τά Γάβαλα)⁹⁶⁴ в то время, когда проходил через них св. Ап. Павел, были причислены уже к собственной (арамейской) Сирии⁹⁶⁵.

Наконец, последняя цель, к которой стремились свв. путешественники, была уже почти достигнута: на расстоянии 14 римских миль от Габалы⁹⁶⁶ они достигли Лаодикии приморской (λαοδίκεια ἐπὶ τῆ θαλάσση)⁹⁶⁷, самого последнего из значительных городов на пути до Антиохии. Хотя возникновение Антиохии обычно связывается с именем Селевка Никатора⁹⁶⁸, который и дал основанному городу имя своей матери⁹⁶⁹, но Никатор созидал на старом основании; на месте новой Лаодикии издавна существовал финикийский город, называвшийся Рамифа (Ράμιθα)⁹⁷⁰. Удобное в портовом отношении положение города⁹⁷¹, обилие всевозможных фруктовых растений и особенно винограда, которым была покрыта вся возвышающаяся за городом гора, и из которого приготовлялось прекрасное Лаодикийское вино, особенно употреблявшееся в Александрии египетской⁹⁷², скоро упрочили за городом славу богатого города. По крайней мере к описываемому времени Лаодикия не смотря на то, что ей пришлось «не мало потерпеть от Далабеллы, бежавшего сюда и осаждаемого Кассием до самой его смерти, при чем вместе с ним погибли и многие части города»⁹⁷³, однако была, по словам Страбона⁹⁷⁴ «прекраснейшим городом». Близость Лаодикии к Антиохии Сирийской, где св. Ап. Павел долго трудился на апостольском поприще, дозволяет предполагать, что здесь у него было много знаемых; быть может, были здесь и его обращенцы-христиане, и если это так, то во время непродолжительной остановки здесь он мог получить первые сведения о состоянии так дорогой ему антиохийской общины.

Но вот перед глазами св. Апостола высокие обрывы Казия⁹⁷⁵, на котором стоит храм Юпитера Казийского⁹⁷⁶; вот проходит он через ближайшие, так сказать, предградия Антиохии: Гераклею⁹⁷⁷ и Посидий⁹⁷⁸; вот он идет мимо знаменитой в язычестве рощи Дафны с ее храмами в честь Аполлона и Артемиды⁹⁷⁹. И наконец пред взорами свв. путешественников открывается гнездящаяся на горе величественная столица Сирии⁹⁸⁰, великая⁹⁸¹ и прекрасная⁹⁸² Антиохия – последняя цель их продолжительного путешествия от Иерусалима.