4. Рассказы из жизни святых и обыкновенных людей, удостоверяющие бытие загробной жизни

I. Явления умерших святых:

а) Явление Богоматери преп. Сергию. Однажды, в глубокую ночь, преподобный Сергий совершал свое келейное правило и перед иконой Богоматери пел акафист, что он делал, по своему обычаю, ежедневно. Часто взирал он на святую икону и усердно молил Матерь Божию о своей обители. «Пречистая Мати Христа моего, – взывал святой старец, – Ходатаица, Заступница и крепкая Помощница рода человеческого! Буди и нам недостойным Ходатаицей, – присно моли Сына Твоего и Бога нашего, да призрит Он милостиво на святое место сие, посвященное в похвалу и честь Его святого имени на веки! Тебя, Матерь сладчайшего моего Христа Иисуса, призываем на помощь рабы Твои, ибо Ты имеешь великое дерзновение у Сына Твоего и Бога! Будь же всем спасительное упокоение и пристанище!»

Так молился преподобный; его чистое сердце горело благодатным пламенем, его смиренный ум весь погружен был в молитву, и он, как дитя, в простоте души беседовал с Пречистой Матерью всех, возлюбивших чистым сердцем Ее Божественного Сына.

Окончив молитву, он сел для отдохновения; но вдруг его святая душа ощутила приближение небесного явления, и он сказал своему келейному ученику, преподобному Михею: «Бодрствуй, чадо: мы будем в сей час иметь чудесное посещение». Едва сказал он это, как послышался голос: «Се, Пречистая грядет!»...

Тогда старец встал и поспешно вышел в сени; здесь осиял его свет паче солнечного, и он узрел Преблагословенную Деву, сопровождаемую апостолами: Петром первоверховным и Иоанном девственником-Богословом... Не в силах будучи вынести этого чудного сияния и неизреченной славы Матери Света, преподобный Сергий пал ниц; но Благая Матерь прикоснулась к нему рукою и ободрила его словами благодати: «Не бойся, избранниче Мой, – изрекла Она. – Я пришла посетить тебя; услышана молитва твоя об учениках твоих; не скорби больше и об обители твоей: отныне она будет иметь изобилие во всем, и не только при жизни твоей, но и по отшествии твоем к Богу Я неотступна буду от места сего, и всегда буду покрывать его»... Сказала так и – стала невидима...

Вострепетал старец от страха и радости; несколько минут был как бы в восторженном состоянии, а когда пришел в себя, то увидел, что ученик его Михей лежит на полу, как бы умерший: великий наставник мог видеть Царицу Небесную и слышал голос Ее; ученик же, пораженный ужасом, не в состоянии был видеть все, и видел только свет небесный...

«Встань, чадо мое», – кротко сказал старец. Михей пришел в чувство, поднялся, но тут же упал к ногам пр. Сергия. «Скажи, отче, Господа ради, – говорил он, – что это за чудное видение? Душа моя едва не разделилась от тела...»

Но Сергий и сам еще не мог говорить от душевного волнения, только лицо его цвело небесной радостью. «Подожди, чадо, – сказал он ученику, – и моя душа трепещет от этого видения».

Когда наконец старец несколько успокоился, то послал Михея пригласить двоих благоговейных мужей из братии – Исаакия молчальника и Симона экклесиарха. Те поспешили на зов своего старца-игумена, и он рассказал им все, что сейчас было у него в келье. И все вместе совершили они молебное пение Богоматери, а пр. Сергий всю ночь провел без сна, внимая умом Божественному видению, которое было венцом его подвигов еще здесь, на земле. «Не гаданием, не в сонном видении, а наяву видел он Матерь Божию, как видел Ее некогда преподобный Афанасий Афонский», – замечает при сем летописец.

По древнему преданию, записанному в Никоновой летописи, это небесное посещение было в пост Рождества Христова, в ночь с пятницы на субботу и, как думают, в 1384 году...

В благодарное воспоминание сего чудного посещения, в обители преп. Серия установлено каждую пятницу, с вечера, совершать всенощное бдение, с акафистом Богоматери, в юго-западном притворе Троицкого собора, на том месте, где, по преданию, стояла келья пр. Сергия, и где красуется теперь величественная икона, изображающая это чудное пришествие Небесной Гостьи. А каждую субботу после ранней литургии в церкви пр. Никона – в том же притворе совершается молебное пение во славу Богоматери, при чем поется нарочито составленный, по образу пасхального, канон в воспоминание сего посещения (попеременно с двумя другими канонами). (Из кн. «Житие и подвиги преп. Сергия», иеромонаха Никона).

б) Св. Иоанну Златоусту на пути его в ссылку в г. Комнах явился епископ Василиск, умерший сто лет тому назад, и сказал: «Мужайся, брат Иоанн, завтра мы будем вместе». Св. Иоанн поверил этому видению, одел на себя чистые одежды, приобщился Святых Таин и действительно, как ему было сказано, почил смертью праведника.

в) Врач Геннадий, всегда милостивый к бедным и страждущим, – недоумевал и сомневался, как будет жить человек после смерти?

Господь, видя его любовь к ближним, вразумил его о продолжении загробной жизни следующим образом. Однажды во сне Геннадию явился незнакомый юноша и велел ему идти за собою. Вошли они в какой-то город. Здесь Геннадий увидел великолепные дома, украшенные золотом, слышал торжественное пение, наполнившее душу его невыразимой радостью.

– «Что это за город и кто это поет?» – спросил он у юноши. – «Это город Божий, – отвечал юноша, – а поют и веселятся в нем жители этого города, святые Божии!»

После этого Геннадий проснулся и скоро позабыл про свой сон, не придавая ему особого значения. – Но вот, в другой раз, также во сне, является ему тот же юноша и спрашивает: «Узнаешь ли ты меня?» – «Узнаю» – отвечал Геннадий. – «А где ты меня видел?» – «Я был с тобою в том неизвестном городе, где еще так хорошо пели». – «Как же ты видел меня и город, и как слышал пение – во сне или наяву?» – «Во сне. И теперь я сознаю, что вижу тебя и говорю с тобою также во сне». – «А где же теперь твое тело?» – «В моей комнате». – «И ты сознаешь, что в настоящее время глаза твои закрыты в теле и ничего не видят, что слух твой и язык также не действуют? Какими же глазами смотришь на меня, как слышишь мой голос, как говоришь?.. Итак, вразумись, что и по смерти, и без телесных очей, ты будешь видеть, и без тела будешь жить до всеобщего воскресения. Верь этому и не сомневайся о жизни души по смерти тела». Юноша стал невидим: это был Ангел Божий. (Повесть бл. Августина в письме к Еводию, у Барония под 411-м году).

г) Жила некогда богатая, знатная и благочестивая вдова. Звали ее Клеопатра.

В то же время и в том же городе проповедовал Христову веру некто Уар и, после жестоких мучений, был предан смерти. Тело мученика, по приказанию его мучителей, было выброшено за город, на добычу хищных зверей и птиц. Благочестивая Клеопатра тайно взяла святые останки в свой дом и вскоре построила, на свои деньги, церковь во имя мученика Уара.

Во время первой литургии, в день освящения нового храма, Клеопатра на коленях перед мощами св. Уара усердно молилась, прося св. мученика Христова испросить у Бога для нее и ее единственного сына такую милость, которая послужила бы им обоим на пользу.

После освящения храма Клеопатра сделала угощение духовенству и народу, созвала нищих и странников, и сама вместе с сыном, только что определенным на царскую службу, усердно служила гостям. Сделав доброе дело, Клеопатра радовалась и утешалась им. Но на земле нет прочной радости.

Во время пира сын ее заболел и слег в постель. С ним сделалась сильнейшая горячка, и в ту же ночь он умер.

Где искать помощи и утешения матери в таком неожиданном, таком внезапном горе!..

И вот она идет в новый храм Божий, в церковь св. Уара, и, упав на колени перед его мощами, в слезах изливает всю свою душу и жалобно говорит: «Так ли ты, угодник Божий, воздал мне за мои труды и попечения о тебе? – Такой ли милости я ждала от тебя? Отнял у меня сына, мою единственную надежду! Кто теперь меня прокормит в старости? Кто положит в гроб мои кости? Лучше бы уж мне самой умереть, чем лишиться такого молодого и прекрасного сына! Угодник Божий! Или возврати мне сына, как некогда Илия – вдове сарептской, или пусть и я умру! Не могу я жить без любимого сына».

Долго так рыдала мать при гробе мученика, и, утомленная слезами, наконец заснула.

Во сне ей является св. мученик Уар, держа за руку ее сына; оба они одеты в белые блестящие одежды с драгоценными венцами на головах. Св. Уар сказал Клеопатре: «Усердная почитательница мучеников! Я не забыл твоих благодеяний, оказанных моему телу, и умолил Бога, чтобы твоего сына Он причислил к ангельскому лику. Ты сама молилась в день освящения храма, чтобы я испросил у Бога тебе и сыну, что вам обоим полезно и что угодно Богу. Вот я исполнил твое желание. Посмотри на славу твоего сына: он теперь один из предстоящих Престолу Божию. О чем же ты так скорбишь, о чем так плачешь? Или не хочешь, чтобы твой сын наслаждался небесными благами, “которые не видел глаз, не слышало ухо и не приходило то на сердце человеку” (1Кор.2:9)?

Если так, то возьми его!» При этих словах Иоанн крепко прижался к св. Уару и сказал матери: «Если ты любишь меня, то радуйся моему блаженству и не сетуй перед Господом!». Тогда Клеопатра воскликнула: «О, блаженные души! Возьмите и меня с собою...», – проснулась и возвратилась домой с радостью. (Чет.-Мин. 19 Окт.).

Таким образом, уверенностью в блаженстве дорогих нашему сердцу людей утоляете скорбь и обращаете ее в радость.

д) Одна вдова, лишась зрения и не найдя помощи у врачей, задумала идти в Иерусалим, поклониться св. местам и искать исцеления у угодников Божиих. Вместе с нею отправился и ее единственный сын. Пришли в Иерусалим. Но и здесь, как везде, горе живет с людьми. Вдову поразило новое несчастье: ее сын захворал и умер. Кто не поймет отчаянного положения больной вдовы и любящей матери! Теперь она осталась в чужой земле, никого не имея знакомых, без глаз и проводника.

Во время ее скорби явился ей св. Логгин в видении и сказал: «Не скорби, ты получишь зрение и увидишь в небесной славе своего сына, если только потрудишься выйти за город и отыщешь мою голову, отсеченную по приказанию Пилата и брошенную вне города».

Верующая вдова наняла за город проводника, остановилась на указанном месте и, разгребая своими руками кучу мусора, нашла голову святого Логгина, и сразу прозрела.

С великой радостью возвратилась вдова в город, славя Бога и Его угодника.

В следующую ночь ей снова явился святой Логгин, окруженный небесным светом, ведя с собою ее сына, одетого в светлую одежду.

«Посмотри на своего сына, – сказал мученик Логгин, – в какой он чести я славе! Посмотри, и утешься! Он причтен к лику св. Божиих!» (Чет.-Мин. 16-го Окт.).

е) Однажды отроковице Музе во сне явилась Божия Матерь, окруженная множеством отроковиц. Обрадовалась сильно Муза такому видению и подумала: «Как весело бы было жить с такими подругами под покровительством Матери Божией!»

И вот Божия Матерь спрашивает ее: «Хочешь ли жить с отроковицами, которых видишь со Мною?»

Муза отвечала, что очень желает этого и готова хоть сейчас идти за Матерью Господа. Тогда Божия Матерь обещала прийти к ней через 30 дней, чтобы взять ее с Собою, и заповедала ей в это время воздержаться от детских забав, не смеяться и ничего не делать дурного.

После этого видения Муза проснулась. Родители заметили эту перемену в дочери и спрашивали: «Отчего ты так вдруг изменилась?». Муза рассказала им свой сон, и какую она получила заповедь от Божией Матери. С верою приняли родители ее объяснение и ждали события.

Через 25 дней Муза захворала, и на 30-й день, когда Божия Матерь обещала прийти за ней, больная с радостью обратилась к невидимой для других Посетительнице и, сказав тихо: «Се, гряду, Госпоже, се, гряду!», – скончалась (Чет.-Мин. 16 Мая).

Веруя в будущую жизнь, нам бы следовало ждать смерти, как особенной милости Божией, и, по крайней мере, не плакать над умершими, как над пораженными несчастьем. Смерть, разлучая нас с телом, только разрывает узы, которые душе всегда были в тягость, – узы, которыми связывались наши добрые желания, – разлучая нас с миром, выводит из места постоянной борьбы со страстями, и взамен того нам дает вечные блага, которые «не видел глаз, не слышало ухо и не приходило то на сердце человеку».

ж) Те люди, которые знали об этом блаженстве, с радостью шли на различные мучения, чтобы скорее расстаться с телом. И когда их вели на смерть, они соревновали между собою, кому из них первому пострадать за Христа и вкусить смерть (Чет.-Мин. 23 Дек.).

При нашем маловерии, очень назидательны подобные примеры святого желания смерти. Остановимся на одном из них.

Преподобный Феодосий, основатель монашеского общежития, сначала имел только семь учеников. Зная, как полезно помнить о смерти для желающих вести благочестивую жизнь, он приказал своим ученикам выкопать могилу, чтобы они, смотря на нее, имели смерть всегда перед глазами. Могила готова. Преподобный пришел с учениками посмотреть ее и, остановясь перед ней, сказал: «Вот, чада, гроб готов; есть ли из вас кто готовый на смерть, чтобы обновить этот гроб?»

Один из учеников, священник Василий, тотчас упал на колени перед старцем и просил благословения умереть и обновить гроб. Св. Феодосий одобрил желание Василия и приказал совершать поминовение о нем, как о умершем, в 8, 9 и 40 дни.

По окончании поминовения Василий скончался без всякой болезни.

Через 40 дней после похорон, св. Феодосий увидел в церкви умершего Василия; он стоял вместе с другими иноками и пел. Усердно помолился преподобный, прося Господа, чтобы Он отверз очи братии и они сподобились бы увидеть это чудо.

И вот один из иноков бросился к умершему, как бы к живому, хотел уже обнять его, но видение скрылось и послышался голос: «Спасайтесь, отцы и братия, спасайтесь! А меня здесь уже не увидите». (Чет.-Мин. 11 января. См. брошюру «Утешение в болезнях, скорбях и смерти». Д. Успенского).¹⁰

II. Теперь передадим несколько рассказов о явлениях душ умерших обыкновенных людей.

а) «У меня был товарищ по семинарии, с которым я был дружен и в продолжении богословского курса вместе квартировал, – рассказывает в своих посмертных записках протоиерей о. Соколов. – Это сын болховского священника Николай Семенович Веселов. По окончании курса семинарии, он остался учителем уездного училища, а я по окончании академии поступил священником в Херсон. Но в одно время приснился он мне так, что я понял, что его нет в живых. Написал к отцу его и получил ответ, что сын его умер, как раз в тот день и час, когда видел его во сне. Мне снилось, что будто я нахожусь на херсонском кладбище подле одного ветхого пирамидального памятника, в котором от вывалившихся камней образовалось отверстие шириной около пяти вершков. Из любопытства я влез через отверстие вовнутрь памятника. Потом хочу вылезти назад, не нахожу отверстия в темноте. Я стал ломать каменья, и блеснул свет. Проломав отверстие больше, я вышел и очутился в прекрасном саду. На одной из аллей вдруг – навстречу Веселов.

– Николай Семенович, какими судьбами? – воскликнул я.

– Я умер, и вот видишь... – отвечал он.

Лицо его сияло, глаза блестели, грудь и шея были обнажены. Я бросился к нему, чтобы поцеловать его, но он отскочил назад и, устраняя меня руками, сказал: “Я умер, не приближайся”.

Я как будто поверил, что он на том свете, и испугался. Я взглянул на него и заметил, что лицо его было весело, страх мой пропал. Веселов прошел мимо меня, я пошел с ним рядом, не дотрагиваясь до него.

– Я жив, хотя и умер; умер, и жив все равно, – сказал он.

Слова его показались мне так логичны, что я ничего не мог возразить на них. Когда мы приблизились к старому пирамидальному памятнику, Веселов сказал: “Прощай, ты пойдешь домой” – и указал мне на отверстие. Я полез и тут же проснулся». (Прибавл. к Херсон. Еп. Вед. 1891 г. №11).

б) «Более сорока лет тому назад, я знал двух молодых людей, – рассказывает один из военных ветеранов, – они служили в переяславском конно-егерском полку обер-офицерами, гг. А. – православного вероисповедания, и Ш. – лютеранского. Эти два молодые мои приятеля были друзьями между собой. Они дали друг другу обет, что тот, кто из них прежде умрет, придет к оставшемуся в живых и скажет, что бывает с человеком, по исходе души, и что ожидает их в будущей жизни.

Несколько лет я не видал ни того, ни другого, однако же знал, что один из них, именно Ш., умер. В 1836 году мне предстояла надобность быть в Тамбове, откуда в 25 верстах проживала в одном селе тетка моя. Я приехал к ней с намерением пробыть у ней нисколько дней. В первый день моего приезда, она рассказала мне об одном страннике, посвятившем себя Богу. Он ведет самую строгую жизнь, говорила она, так что, почитая себя недостойным входить в храм, часто становится у порога и, несмотря на холод, стоит босиком, носит монашеское полукафтанье и опоясывается ремнем. “Не хотите ли видеть его? – спросила она меня, – он теперь у меня”. Я попросил познакомить меня с ним. Странник, по приглашению моей тетки, пришел, и что же? Это был А. Я вскочил с места, подбежал в нему и вскричал: “А, это вы?” – “Да, это я”, – отвечал мне странник, и мы с ним обнялись.

– Какими судьбами ты сделался таким? – Он объяснил мне, что по данному обету, его друг явился ему не в сновидении, а наяву, рассказать, что испытывает душа по исходе из тела. “А что именно, говорить мне запрещено”, – прибавил А. Но чтобы сколько-нибудь понять, что это такое, достаточно тебе видеть на мне вот эту свитку. Вот причина, по которой я, продав свое богатое имение, употребил деньги на богоугодные дела и хожу, как бедный грешник, умоляя Господа о прощении грехов. Надеюсь, Господь меня не оставит. (Душеполезное чт. 1861 г., ч. I).

в) В начале нынешнего столетия в одном из губернских городов проживал некто Н., отставной чиновник, довольно пожилых лет, человек добрый и истинно благочестивый. Он был очень дружен с В., сотоварищем своего детства и сослуживцем, одинаковых с ним лет и одних воззрений на вещи. Когда умер В., товарищ его усердно молился Богу об упокоении своего друга, причем время от времени раздавал милостыню за спасение его души. Часто он думал о загробной участи друга.

В сороковой день после кончины В., друг его, сидя в своей комнате, услышал скрип дверей. Приподняв глаза, видит входящего в комнату умершего своего друга В. «Благодарю тебя, друг, – сказал тихим голосом явившийся, – за твои усердные обо мне молитвы и за милостыни, которые много помогли мне. По милости Божией, я избавлен от ада: обитель моя покойна». С ужасом и изумлением слушал Н., чудного пришельца, не смея его прерывать. «Прости, друг, до свидания в вечности, – промолвил явившийся, – уповаю, что скоро мы свидимся, будем обитать вместе, а пока потрудись еще для вечного своего спасения», – и с этими словами скрылся за дверью.

Набожный Н. усилил свои благочестивые подвиги, предоставив все житейские попечения старшим своим детям. Спустя два года после своего видения, он коленопреклоненный на молитве тихо и мирно скончался. (Душеполезн. чт. 1868 г., ч. I).

г) В одном селе жила почтенная чета: старик, заштатный священник, отец Г. и старушка, жена его. Жили они очень долго на свете и, как говорится, душа в душу между собою. Отец Г. приобрел своей жизнью уважение у многих в окрестности. Это был человек доброго старого времени, хлебосол, приветливый и ласковый со всяким, а главное благочестивый и добрый. Но всему бывает на свете конец: отец Г. занемог, слег в постель, и, напутствованный христианскими таинствами, тихо и мирно перешел в вечность, оставив горько оплакивавшую спутницу своей жизни. Вот уже минул и год после его смерти. Старушка, жена его, накануне годичного о нем поминовения после разных хлопот, легла немножко отдохнуть. И вот видит во сне покойного мужа. С радостью бросилась она к нему и начала его расспрашивать, что с ним и где он теперь находится. Покойник отвечал: «Хотя я и не обязан с тобою говорить, но так как при жизни не было у меня от тебя никаких тайн, то скажу, что, по милости Божией, я не в аду; скоро и ты последуешь за мною, готовься к смерти через три недели после этого дня».

Покойник медленно удалился, как бы не желая с нею расстаться, а старушка, проснувшись, радостно стала всем рассказывать о своем свидании с покойным мужем. И действительно, ровно через три недели она мирно скончалась. (Душеп. чт. 1868 г., ч. I).

д) «В ночь с 28 на 29 сентября снилось мне, – передает граф М. В. Толстой, – будто стою я у себя в зале и слышу: из гостиной раздаются голоса детей. Смотрю – проходят мимо меня в залу разные дети и между ними Володя, наш недавно умерший сын. Я с радостью кинулся к нему, он улыбается мне своей прежней ангельской улыбкой. Я протянул к нему руки: “Володя, это ты?”. Он кинулся мне на шею, и крепко-крепко обнял меня.

– Где ты, моя радость, ты у Бога?

– Нет, я еще не у Бога, я скоро буду у Бога.

– Хорошо ли тебе?

– Хорошо, лучше чем у вас. А у вас я часто бываю, все около вас. Я все почти один, только Мария Магдалина со мною бывает. Иногда мне делается скучно.

– Когда тебе скучно?

– Особенно когда плачут обо мне. А меня утешает, когда обо мне молятся, когда дают бедным за меня. Я все молюсь, молюсь за мамашу, за вас, за братьев, за Пашу (сестру), за всех, кто меня любит. Милую мою мамашу обнимите за меня, вот так, крепко.

– Ты с ней повидался бы, моя радость.

– Я повидаюсь, непременно повидаюсь.

– Когда же?

– Когда плакать перестанет.

Тут послышался голос моей жены из коридора, я обернулся туда к ней, потом взглянул назад – его уж нет.

Я проснулся с усиленным биением сердца, в таком волнении, что не мог удержаться от громких рыданий, которыми разбудил жену свою. В ту же минуту я набросал на бумагу виденное во сне слово в слово так, как было». (М. Погодин – «Простая речь о мудреных вещах»).

е) «В наше время, – так рассказывает один пустынник, – был брат, по имени Иоанн, который нес послушание чтеца. Спустя некоторое время после своей смерти он явился не во сне, а наяву своему отцу духовному Савве. Иоанн стоял в дверях кельи нагой и обгорелый, как уголь. С горькими слезами он испрашивал себе милостыни и прощения, исповедуя своему отцу духовному свои грехи, за которые несет ужасные мучения. “Я, – говорил он, – всегда противился и смеялся закону и Писаниям”. Через несколько дней видение повторилось. Явившийся просил духовного отца рассказать о его грехе всей монашествующей братии, иначе он сам будет отвечать по смерти». (Пролог 23 авг.).

ж) Архимандрит Симеон, живя в Екатеринославле, был дружен с одним благородным семейством. Отец этой семьи умер в феврале 1844 года. В это время о. Симеон уже служил в Воронеже. В числе осиротевшей семьи была дочь Любовь, которая страдала чахоткой. 6 августа того же года больная приобщилась Святых Таин, не снимая с себя траура. Мать заметила ей, зачем она ради Причастия не сняла с себя траура, на что она ответила: «Я 15 числа наряжусь». И действительно, в день Успения Божией Матери она надела на себя полное венчальное убранство, послала за священником и снова приобщилась Святых Таин. Потом попросила читать ей отходные молитвы и, во время чтения их, обращаясь к умершему отцу своему, как бы явившемуся ей, сказала: «Папенька, милый папенька, подождите». С последним словом отходной улетела душа ее.

В тот же день и час, когда она умерла в Екатеринославле, о. Симеон увидел в Воронеже наяву отца скончавшейся девицы, который сказал ему: «Вам в Екатеринославле надо утешить скорбных, а Любонька со мною, но вы и нас не забывайте». (Монастыр. письма 1884 г., XVII).

з) Дорогой, когда Ломоносов плыл морем из заграницы в свое отечество, случилось с ним происшествие, которое он никогда не мог забыть. Михаил Васильевич видел во сне своего отца, выброшенного кораблекрушением и лежавшего мертвым на необитаемом, неизвестном острове на Белом море, но памятном ему с юности потому, что он некогда был прибит к нему бурей с отцом своим. Лишь только он приехал в С.-Петербург, как поспешил справиться об отце у своих земляков и узнал, что он еще прошлой осенью отправился на рыбную ловлю и с тех пор не возвращался, а потому полагают, что с ним случилось несчастье. Ломоносов так был поражен этим известием, как прежде своим сновидением, и дал себе слово отправиться на родину, отыскать тело несчастного отца на том самом острове, на котором он ему приснился, и с честью предать земле. Но так как занятия в С.-Петербурге не позволяли Ломоносову исполнить это намерение, то он с купцами, возвращающимися из С.-Петербурга на его родину, послал к тамошним родным своим письмо и поручил брату исполнить это предприятие. Желание его было исполнено в то же лето: ватага холмогорских рыбаков пристала к указанному острову, действительно отыскали мертвое тело Василия Ломоносова, похоронили и взвалили большой камень на могилу. (История Импер. Акад. Наук, в С.-Петербурге, т. II, стр. 312).

и) В 1831 году 28 февраля скончался в Москве генерал от инфантерии Степан Степанович Апраксин. В молодых летах он коротко познакомился с князем Василием Владимировичем Долгоруковым. Оба они служили в одном полку; первый – в чине полковника, второй – майора. Долгоруков умер в 1789 году в совершенной бедности, так что не было средств похоронить его. Друг его Степан Степанович Апраксин устроил на свой счет погребение и поминовение князя; казалось, он отдал последний долг как бы родному брату.

На третий день после похорон, умерший Долгоруков явился к своему благодетелю с тем, чтобы принести ему свою благодарность. Таинственный гость предсказал неизменному и сердобольному другу долгую и благополучную жизнь на земле, обещался явиться незадолго до его кончины. После того добрый Апраксин был особенно внимателен к нуждам бедных и радовался всякий раз, когда представлялся ему случай к благотворительности.

Прошло 42 года, и верный своему обещанию князь Долгоруков вторично посетил старца-генерала в десять часов вечера. Прежде всего князь счел нужным напомнить о себе и о том благодеянии, какое ему было оказано много лет тому назад, потом увещевал своего друга готовиться к смерти, имеющей последовать через 20 дней, обещался еще раз посетить его за три дня до его кончины и вдруг вышел из комнаты. Апраксин поверил словам загробного вестника: исповедался, причастился и посвятился елеем. За три дня до смерти он пригласил к себе на ночь одного друга. В 11 часов ночи явился Долгоруков и вступил в беседу со старцем Апраксиным. Присутствовавший его друг после рассказывал многим, что во время разговора Апраксина с Долгоруковым он ощущал невольный страх, хотя явившегося князя не видал, но голос его слышал. Через три дня Апраксин скончался. После его смерти в Москве долго носилась молва о его свиданиях с покойным Долгоруковым. (Душеполезн. чт. 1867 г., ч. I).

к) «Вскоре по выпуске в офицеры, дядя мой Логгин Иванович Греч отправился к армии, действовавшей против турок, – рассказывает в своих записках Н. И. Греч. – Умер он в 1772 г. от моровой язвы в Яссах. Он был любимцем своей матери и, как говорит семейное предание, явился ей в минуту своей смерти. Моя бабушка, а его мать, однажды после обеда легла отдохнуть; вскоре выбежала она из своей спальни, встревоженная, и спрашивала у домашних: “Где он? Я еще не спала”. – “Кто?” – спрашивают ее домашние. – “Как кто? Сын мой, Логгин Иванович! Я начала было засыпать, вдруг услышала шорох, открыла глаза, и вижу, что он проходит бережно, с остановкой, мимо дверей спальни, чтобы не разбудить меня. Где он? Не прячьте его”. Ее уверили, что Л. И. не приезжал, и что ей это пригрезилось, и она со слезами убедилась в своей ошибке. В это время вошел в комнату зять ее Безак. Узнав о случившемся, он призадумался, вынул из кармана записную книжку, и записал день и час этого случая. Через две недели было получено письмо, что в этого самый час Логгин Иванович скончался». (Из записок Н. И. Греча).

л) У Евдокии Петровны Елагиной занемог сын Рафаил. Мальчику, горячо любимому, было около двух лет. Он сильно страдал, и мать, не сводя с него глаз, сидела подле его кроватки. Нечаянно она взглянула на дверь, и в это мгновение видит живо входящую Марью Андреевну Мойер (урожденную Протасову), свою подругу. Евдокия Петровна вдруг вскакивает со стула и бежит к ней навстречу с восклицанием «Маша!». Но в дверях уже никого не было. С Евдокией Петровной сделалось дурно. В эту самую ночь и в этот самый час Марья Андреевна скончалась в Дерпте, как после было получено известие. (Собран. соч. В. А. Жуковского т. VI).

м) В Могилевских Епархиальных Ведомостях помещен следующий случай из жизни митрополита Платона. «В моей жизни, – говорит преосвященный, – есть один случай, при котором я видел тень другого человека, да притом так живо и отчетливо, что вот как вас вижу теперь, – обращаясь к своим слушателям. – Это было в 30-х годах, когда я состоял инспектором С.-Петербургской Духовной Академии. У нас был в числе других студентов Иван Крылов из Орловской семинарии, известный мне, когда я был там наставником. Учился он недурно, был хорошего поведения, благообразного вида. Раз он приходит ко мне и просит, чтобы я позволил ему отправиться в больницу. Я думаю себе: “Верно он истощал, пусть там покормят его получше, и он поправится. А может быть, и курсовое сочинение там напишет”. Проходит несколько времени, я о нем ничего не слышу, доктор ничего не говорит. Но вот однажды лежу я на диване и читаю книгу, смотрю – стоит Крылов и прямо смотрит на меня. Лицо его вижу так ясно, вот как вас, но тело его было как бы в тумане или облаке. Я взглянул на него. Он... Меня передернуло. Призрак точно понесся к окну и скрылся. Я еще раздумывал, чтобы это значило, слышу стук в мою дверь, входит больничный сторож и говорит мне: “Студент Крылов Богу душу отдал”.

– Давно ли? – спросил я в изумлении.

– Да вот минут пять, я только собрался к вам.

«Вот извольте разгадать эту тайну», – сказал архипастырь, обращаясь ко всем присутствовавшим при рассказе. Все молчали. «Все это, – заключил владыка, – несомненно доказывает нам какую-то таинственную связь между нами и душами умерших». (Могилев. Епарх. Вед. 1683 г.).

н) В 1851 году апреля 20 дня в Троицко-Сергиевой Лавре умер иеромонах о. Симеон, которого похоронили с подобающей честью. На другой день после погребения один из духовных его детей М. рано утром, сидя у себя на кровати, занят был греховными помыслами. Но вот чувствует он, что кто-то около него; подняв голову, он увидел о. Симеона, который, подойдя к нему с веселым лицом и покачав головою, сказал: «Полно тебе греховных помыслам предаваться, – борись и сопротивляйся им, а обители обеими руками держись». Еще что-то назидательное он говорил, но М. так перепугался, что не мог запомнить всего сказанного. (Монастыр. письма, XXIX).

о) Блаженный Августин рассказывает следующее. В бытность его в Милане один молодой человек постоянно был преследуем своим заимодавцем. Долг, который тот требовал от него, был собственно долг его отца, в его время уже умершего, и уплачен был им еще при жизни, но сын не имел об этом никакого письменного документа. Отец явился сыну и указал место, где лежала квитанция, из-за которой перенес он так много беспокойства. (О явлениях духов, Калмета).

п) Лорд Томас Эрскин рассказывает о следующем видении.

Когда я был молодым человеком, мне случилось на некоторое время отлучиться из Шотландии. В день моего возвращения в Эдинбург, утром, спускаясь из книжного магазина, я встретил старого дворецкого нашего семейства. Я нашел в его наружности сильную перемену: он был бледен, худ и мрачен.

– А, старина, ты зачем сюда?

– Чтобы встретить вашу милость, – отвечал он, – и просить вашего заступничества перед милордом: наш управляющий обчел меня при последнем расчете.

Пораженный его видом и тоном, я велел ему следовать за собою в магазин книгопродавца, куда и вошел обратно; но когда я обернулся, чтобы заговорить со стариком, его уже не было. Я вспомнил дом и квартиру, где он жил, и потому отправился к нему. Но каково же было мое удивление, когда я вошел в квартиру его и увидел жену его в трауре. «Муж мой умер, – говорила она, – уже несколько месяцев тому назад. Перед смертью он сказал мне, что наш управитель обсчитал его, но вы верно поможете сыскать следуемые деньги». Я обещал это сделать, и вскоре, по моему настоянию, недоплаченная сумма была вручена вдове. (Спорн. обл. между двумя мирами, Р. Д.Оуэн).

р) Затворник Георгий (Машурин) рассказывает в собственноручной записке, найденной в его бумагах после смерти, следующий факт. Когда все покоилось в мирной тишине в самую глухую ночь, и мать моя почивала на ложе своем, вдруг озарился весь ее покой светом. Отворилась дверь, увеличился свет, явился священник, бывший ее духовником и уже три года почивавший во гробе, и принес на руках своих святую икону. Тихо он приблизился к одру ее и благословил образом стоявшую в радостном трепете и объятую страхом свою духовную дочь и возвестил ей вожделенные слова сии: «Во имя Отца и Сына и Св. Духа. Бог даст тебе сына Георгия. Вот тебе и образ св. великомученика Георгия». Несказанно обрадованная Божиим благословением, она приложилась к св. образу и, приняв на свои руки, поставила в божницу. Сим видение окончилось. Дивный сон этот сбылся: от Анны родился сын Георгий. Историю чудного сновидения затворник Георгий оканчивает словами: «Все это я имел счастье слышать от самой родительницы моей». (Посмертные записки затворника Георгия).

с) Накануне праздника Святой Пятидесятницы преосвященный Тульский Димитрий видел сон, что будто он находится в Одесском кафедральном соборе. На архиерейском амвоне стоит архиепископ Одесский Иннокентий со свитком бумаг. Вручая свиток епископу Димитрию, он сказал: «Отец Димитрий, докончите». Оказалось потом, что архиепископ Иннокентий умер накануне Пятидесятницы, и преосвященный Димитрий был назначен преемником ему. (Прибавл. к Херс. Епарх. Ведом. 1887 л. 24).

т) Иван Афанасьевич Пращев, молодой офицер, участвовал в усмирении польского мятежа в 1831 году, рассказывается в одном из распространенных журналов. Денщиком его был в эту пору Наум Середа. В одной из перестрелок смертельно ранили Середу, и, умирая, он просил Пращева переслать матери его находящиеся при нем три золотых.

– Непременно исполню твое поручение, – ответил Пращев, – и не только эти три золотых, но и от себя еще прибавлю за верную твою службу.

– Чем же я вас, ваше благородие, отблагодарю, – со стоном проговорил умирающий.

– А вот если умрешь, приди ко мне с того света в тот день, когда я должен умереть.

– Слушаюсь, ваше благородие, – отвечал Середа, и вскоре умер.

Однажды, пользуясь превосходной погодой (это было через 30 лет после смерти Середы), Пращев, его жена, дочь и ее жених были в саду ночью. Собака, постоянно бывшая при Пращеве, вдруг бросилась вдоль по аллее, как обыкновенно бывает, когда собака завидит чужого. За ней последовал Пращев, и что ж? Он видит – подходит к нему Середа.

– Ты что, Середа, скажешь? Разве сегодня день моей смерти? – спросил Пращев.

– Так точно, ваше благородие, я пришел исполнить ваше приказание, день вашей смерти наступил, – ответил неземной вестник и скрылся.

Пращев немедленно приготовился к смерти по христианскому обряду, исповедался и причастился Святых Таин, сделал все нужные распоряжения. Но смерти не было. Около 11 часов вечера 17 мая Пращев был со всеми домашними в саду; вдруг раздался женский крик, и у ног Пращева, как у своего помещика, просила помощи жена повара: за нею гнался муж ее. Повар был пьян, и в таком виде он всегда считал жену свою изменницей и бил ее. Он подскочил к Пращеву и большим поварским ножом нанес ему в живот смертельную рану, от которой тот тотчас же умер. (Нива 1880 г. N° 15–17).

у) В конце прошлого столетия помещик 3., человек еще не старый, обремененный многочисленным семейством и имевший при этом довольно ограниченное состояние, служил для семьи своей единственной опорой.

Но вот однажды 3. отчаянно заболел и, видимо, начал приближаться к смерти; врачи отказались лечить. Убитая горем жена оплакивала больного мужа, как умершего, представляя себе безвыходное положение с кучей малолетних детей. Видя все это, безнадежный больной начал мысленно просить Бога продлить ему жизнь, пока он пристроит своих старших сыновей и таким образом оставит на их попечение других младших своих детей. После этой молитвы он уснул и проспал довольно долго. Проснувшись, немедленно зовет к себе жену и радостно сообщает ей, что видел во сне архипастыря Белгородского Иосифа Горленко, которого помнил еще в живых. Архипастырь в сонном видении сказал ему, что по милосердию Божию, ради невинных малюток, дается ему еще двадцать лет жизни. Но через 20 лет, ровно в этот день, Господь призовет его к себе.

Рассказав свое сновидение, больной попросил жену все это со слов его записать в молитвенник, что и было исполнено; и безнадежный дотоле больной 3. начал к удивлению семьи и лечивших его врачей быстро поправляться, и вскоре совсем выздоровел.

Ровно через 20 лет, в назначенный день З. почил вечным сном на руках своих сыновей и дочерей, уже пристроенных и обеспеченных, с благодарной молитвой на устах.

Молитвенник его с записью доселе хранится у его потомков, как фамильная редкость. (Душеполезн. чтен. 1868 т., ч. 1–3.).

ф) Известный польский драматург Доминик Магнушевский рассказывает, что однажды днем, когда он лежал в постели и задремал, его разбудил шум в соседней с его спальной комнате, которую подметали, и он увидел свою мать, умершую уже несколько лет назад. Она стояла около столика и, казалось, читала молитвенник. Когда он в испуге вскрикнул, то она загнула страницу, которую читала, закрыла книгу и мгновенно исчезла. Магнушевский тотчас подбежал к столику и, открыв книжку на загнутом листке, нашел на том месте молитву об умерших. (Ребус 1890 г. № 9, см. кн. свящ. Д. Булгаковского: «Из загробного мира явления умерших», 1894 г. стр. 139).

х) Передадим здесь следующий весьма назидательный рассказ из русской жизни о явлении умершей матери одному дурному сыну.

«Тихо, плавно текла моя жизнь в детстве среди благочестивых родителей, – рассказывал один помещик своему приходскому священнику, – и я был примерный ребенок. Я молился, и моя детская молитва была искренна, усердна и тепла, – хорошо жилось тогда, и нельзя без радостного замирания сердца вспоминать теперь об этой детской жизни. Но не всегда же должна была продолжаться эта блаженная жизнь: мне исполнилось 10 лет, и я поступил в одно из средне-учебных светских заведений.

Тяжело мне было привыкать к новой жизни; в заведении, в которое я поступил, я уже не слышал более того теплого, истинно религиозного наставления, какое мне давалось дома на каждом шагу. Сначала я был религиозен и часто молился. Молился я... но эта молитва была часто причиной насмешек моих глупых и дурных товарищей. Все воспитанники этого заведения, без надзора богобоязненных родителей, были страшными кощунниками, и их язвительные насмешки сыпались градом на мою голову за мою набожность. Время шло, поддержки у меня не было, и моя охота к молитве постепенно начала ослабевать и, наконец, совсем пропала, сначала потому, что я боялся товарищей, потом уж обратилась в привычку; я пристал к моим товарищам, и молитва более уже никогда не приходила на ум. Беседы и разговоры наши были самые грязные, богопротивные: насмешки над Священным Писанием, над богослужением, над усердием и религиозностью некоторых священников и простого народа – вот что было постоянным предметом наших разговоров. Сначала меня коробило от всего этого, потом время и общество притупили во мне и это последнее проявление доброго – остаток домашнего воспитания. Но все-таки, как бы я ни опошлился в этой среде, во мне было сознание того, что я грешу этим перед Богом, но я продолжал делать заодно с товарищами... Иногда – это бывало очень нередко – я чувствовал потребность молиться и даже начинал молиться, но это была уже не прежняя молитва, – это была скорее механическая работа, не согретая сердцем, и я чувствовал, что чего-то недостает мне... Время шло, я перешел в последний класс, и тут-то окончательно совершилось мое падение, и прежние насмешки над обрядами и религиозностью людей перешли в полное осмеяние всей Божественной религии.

Время летело, и я сделался отъявленным неверующим безумцем... Крест – это орудие нашего спасения – я – страшно теперь и подумать – сбросил с себя и с каким-то презрением посмотрел на него. Когда стоял в церкви, по приказанию начальства, как издевался я, как смеялся над отправлением Божественной службы! Когда наступали постные дни, я нарочно старался покушать скоромного, чтобы показать полное презрение к церковным постановлениям. Св. иконы, жития святых были главными предметами моих насмешек, – одним словом, в это время я был каким-то извергом, а не человеком. Но вот наступило время моего выхода из учебного заведения, и тут-то со всей силой я ринулся в бездну погибели, и много я увлек за собой чистых и невинных душ.

Да, за эти падшие души мне придется отдать страшный отчет Господу! Я их соблазнил, а в Писании сказано: «Горе тому человеку, через которого соблазн приходит!»

Разум наш слишком слаб, чтоб остановить нас от пошлости, когда в нас нет голоса совести, или, вернее сказать, когда этот голос совести заглушен порочной жизнью; так и я: заглушив все святое в моем сердца, я старался руководиться во всем рассудком, но он не помогал мне – и я окончательно погибал. Окруженный безбожными и развращенными товарищами и потерявшими стыд и совесть женщинами, я проводил целые ночи за бутылками вина, и чего не бывало в этих шумных бесовских оргиях!.. Время шло, я еще больше развратился и окончательно погряз в бездне порока. Казалось – чего больше: человек окончательно погиб, и никакая сторонняя рука не могла меня вытащить из этого омута; но, знать, нет греха, побеждающего милосердие Божие; знать, Господь не хочет смерти грешника, но «еже обратитися... и живу быти ему»); если мне не мог помочь человек, то помог Всесильный Господь, Которого я отвергал; особенное действие Промысла его обратило меня на путь истинный и воззвало к нравственному возрождению.

В один год померли холерой мои добрые родители, и их-то теплая молитва перед Престолом Всевышнего, должно быть, повела к исправлению заблудшего сына. По получении о смерти их известия я отправился в село к их могиле. Странно: как я ни опошлял, как ни смеялся над всеми святыми чувствами человека, все-таки эта привязанность к родителям осталась, и холодный развратный ум уступил голосу сердца – желанию побывать на могиле, – и не осмеял его. Это я приписываю особенному действие Промысла Божия, потому что эта поездка на родину была началом или поводом к моему исправлению.

Приехав в родное село, я спросил церковного сторожа, где могила таких-то, и, не думая перекреститься на церковь, отправился к указанному месту... Вот уже могила от меня шагах в десяти, вот уже я вижу свежую насыпь, но вдруг потемнело у меня в глазах, дыхание захватило, голова закружилась, и я упал без памяти на землю. Не знаю, что со мною тут было, только я в сознание пришел уж в квартире, нанятой моим служителем у одного крестьянина. Из рассказов его я узнал, что все окружавшие меня думали, что со мною удар, потому что я был без памяти, с багровым лицом и пеной у рта. На другой день я встал совершенно здоровый и, как ни ломал голову, не мог объяснить себе, – отчего со мною сделался такой припадок. Потом я опять в те же часы дня отправился на могилу, но каково было мое удивление, когда и в этот раз случилось со мной то же, что вчера! Думая, что меня постигла падучая болезнь, периодически возвращающаяся в известные часы дня, я на третий день остался дома, и припадка не было. Но когда я пошел на четвертый день и лишь только стал приближаться к могиле, прежний припадок снова повторился. Встав утром на другой день, я встретил своего слугу каким-то испуганным, боящимся меня. После я узнал, что он тут же порешил, что в этих припадках что-нибудь недоброе, и что я должен быть слишком грешен, коли Господь не допускает меня до могилы родителей. Счастливее меня он был тогда: у него была вера в Промысл, вера в Бога, а я был жалкий, несчастный человек и не хотел признавать во всем этом действие перста Божия. Впрочем, меня довольно озадачили эти странные припадки, и я послал за доктором. Доктор обещался прибыть на другой день, и, в ожидании его, я уснул часов в 12 ночи. Утром я проснулся рано и – Боже мой – страшно вспомнить: я не мог пошевелиться, язык не повиновался, я лежал весь расслабленный, тело мое было все в огне, губы высохли, я чувствовал страшную жажду и окончательно упал духом. Явился доктор, осмотрел меня и дал лекарство. Началось лечение... Сначала доктор прописывал мне лекарство без затруднения, но потом долго иногда простаивал над моей постелью, кусая губы, и вот однажды, после шестинедельного лечения, написал мне на бумаге: «Имея дело с мужчиной, я открыто всегда говорю о его болезни, как бы она ни была опасна: ваша болезнь необъяснима, несмотря на мои усилия открыть ее; поэтому, не предвидя успеха от трудов моих, я оставлю вас ждать, когда она сама собой откроется». Каков был мой ужас, когда меня оставляла человеческая помощь, на которую я только и надеялся! У другого есть надежда на высшую помощь, но ее отверг мой развратный ум. Время шло, болезнь моя еще больше усилилась, на теле появились пупырышки, которые перешли в гнойные раны, от которых несся смрадный запах; и я не знал, что и делать. Целые ночи я не спал и не находил себе покоя. – И какие страшные картины рисовались тогда в моем воображении! Вот как теперь помню, однажды мне представилось: мрачное, сырое, душное подземелье... смрад не дает дохнуть, кругом тьма... отовсюду несутся стоны, крики и какое-то дикое рычанье... Страшно стало мне, мороз по коже пробежал, я вздрогнул и раскрыл глаза... Свеча горела тускло... в комнате было темно, и я насилу забылся. Как только я стал засыпать, вдруг почувствовал в своей руке другую руку. Я вздрогнул, раскрыл глаза и – Боже мой – что я увидел: передо мною стояла моя мать! Я не мог вообразить, как и каким образом она очутилась передо мной. Да ведь она умерла, подумал я, как же она может существовать? А между тем сердце билось при виде дорогой матери. Она была вся в белом, и только в одном месте было черное пятно; ее лицо было сумрачно, и она была вся в каком-то полумраке. «Я – твоя мать, – начала она, – твои беззакония и твоя распутная жизнь, полная неверия и безбожия, дошли до Господа; и Он хотел истребить тебя, стереть с лица земли. Ты не только погубил себя, но даже запятнал и нас, и это черное пятно на моей одежде – твои тяжкие грехи. Господь, говорю, хотел поразить тебя, но отец твой и я молились перед Престолом Всевышнего о тебе, и Он захотел обратить тебя к Себе не милостью, потому что ты этого не мог понять, а строгостью. Он знал, что одна могила наша для тебя дорога здесь, и потому не допустил тебя к ней, поражая сверхъестественной болезнью, дабы ты признал над собой высшую силу, тобой отвергаемую, но ты не обратился! Потом Господь послал меня к тебе – это последнее средство для твоего исправления. Ты не признавал Бога, будущей жизни, бессмертия души; вот же тебе доказательство загробной жизни: я умерла, но явилась и говорю с тобой; уверуй в отрицаемого тобою Бога; помни твою мать, которая, жизни не жалея, старалась сделать из тебя истинного христианина». С этими словами лицо ее еще больше помрачилось, глухие могильные рыдания раздались в комнате и потрясли мою душу. «Еще раз заклинаю тебя, – продолжала мать, – обратись к Богу. Ты не веришь, и, может быть, думаешь объяснить мое явление расстройством твоего воображения, но познай, что твои объяснения ложны, и я своим духовным существом предстою перед тобой. И, в доказательство этого, вот тебе крест, отвергнутый тобою – прими его, иначе погибнешь; уверуй – и твоя болезнь исцелится чудесным образом. Погибель и вечный ад тебе, если ты отвергнешь меня!». Так сказала мать и скрылась. Я опомнился и увидал в руке своей маленький крестик, во всей комнате пахло чем-то невыразимо хорошим. Сверхъестественное явление матери, ее просьбы и проклятья потрясли до самой сокровенной глубины мою душу; никогда, кажется, не бывало со мной такого переворота: совесть поднялась со всей силой, прежние убеждения рушились – и я в минуту, кажется, весь переродился! Какое сладостное непонятное чувство у меня явилось в груди, и я хотел уж поблагодарить Бога за Его милость, за Его благодатное обращение меня; но вот услышал, что кто-то идет ко мне... я прислушался, и в комнату мою вошел лакей, держа у себя чайную чашку с водою. – «Искушай-ко, батюшка, может и полегче будет; это святая водица с Животворящего Креста», – проговорил мой лакей, подавая чашку. Я с радостью принял его предложение и, приподнятый им, выпил воды. Господи! Не могу вспомнить без слез этой чудесной минуты: я тут же почувствовал себя здоровым, члены стали повиноваться, язык стал свободно говорить, на месте струпов остались только одни пятна, и в этом-то подтвердились слова матери. Я встал, и первым моим делом было помолиться перед образом, который принес лакей; у меня же своего не было, потому что я в своем безумном отрицании считал это суеверием! После этого я пошел в церковь и там молился... И сколько было искренности в этой непритворной молитве, когда душа могла свободно высказаться перед Господом, после долговременного рабства в оковах греха и служения сатане! Тут же я отправился на дорогую могилку... целовал я ее, плакал, и эти слезы омывали прежнюю мою жизнь и были раскаянием блудного сына. День моего исцеления – и духовного, и телесного – был 15-е число месяца июля, и я всегда праздную его, как день своего избавления. В свет я не поеду, потому что он мне опротивел; я здесь хочу потрудиться, загладить свою прежнюю жизнь; завтра будут у вас причастники, и вы, быть может, позволите мне после исповеди приобщиться Святых Страшных и Животворящих Христовых Таин, потому что я лет десять не был удостоен этого, – вы же мне посоветуете, что мне делать для заглаждения прежней моей жизни».

Долго-долго приходский священник говорил с этим господином, долго и много он давал ему советов. «Слава Тебе, Боже Милосердный, показавшему свет этому человеку», – думал священник, идя дорогой и сердечно радуясь обращению грешной души на путь истины. (Сост. по «Душ. размышл.» изд. Афонск. Русск. Пантелеймонова монастыря, за 1866 г., сн. Ниж. еп. вед. за 1866 г.).

ц) В одном приходе, по случаю смерти священника, место было занято другим. Вновь поступивший на место умершего через несколько дней помер, вместо него поступил другой, но и сей тоже через нисколько дней помер. Таким образом приход в самое короткое время лишился трех священников.

Два эти события устрашили кандидатов священства, почему означенный приход оставался немалое время вакантным. Духовное начальство само назначило кандидата на сие место. Поступивший священник, войдя в первый раз во храм и затем в алтарь, увидел здесь, в стороне от св. престола, незнакомого священника в полном священническом облачении, но окованного по рукам и ногам тяжелыми железными цепями. Новый служитель алтаря не потерял присутствия духа: он начал обычное священнодействие с проскомидии, а по прочтении 3-го и 6-го часов совершил и всю Божественную литургию, нисколько не стесняясь присутствием постороннего, загадочного лица, которое, по окончании службы, стало невидимо. Теперь новый пастырь понял, что виденный им скованный священник есть обитатель загробного мира. Не понимал он только причины его явления, но это скоро объяснилось. Скованный священник, в продолжение всей службы, не вымолвил ни слова и только время от времени приподнимал скованные цепями руки и указывал ими на одно место помоста в алтаре. То же самое повторилось и в следующую службу, во время которой, при входе в алтарь, священник обратил особенное внимание на то место, на которое как прежде, так и теперь, указывало привидение. Всматриваясь пристально в ту сторону, священник заметил лежавший там на полу у стены ветхий небольшой мешок. Он поднял этот мешок, развязал его и нашел в нем немалое число записок с именами умерших и живых лиц, какие обыкновенно подаются служащему священнику для поминовения на проскомидии о упокоении душ, отошедших в вечность, и о здравии и спасении живых.

Теперь священник понял, что записки эти при жизни стоявшего тут окованного собрата его, бывшего тут прежде настоятелем этой же церкви, вероятно, остались непрочитанными им во время совершавшихся им Божественных литургий. Посему, начавши службу, он начал поминать на проскомидии имена живых и умерших, означенных в записках найденного им мешка, и лишь только он окончил чтение их, как тяжелые железные цепи, коими окован был загробный узник, в одно мгновение с шумом спали с рук и ног его и рухнулись оземь; а сам он, сделавшись свободным от уз, подошел к служащему священнику и, не говоря ни слова, поклонился ему в ноги до лица земли. Затем вдруг ни его, ни железных оков не стало видно. После сего, существо загробное не являлось уже более во время Божественных служб. (Странник за 1867 г., март мес., стр. 125).

ч) Дочь сенатора Резанова, Анна Дмитриевна, вскоре после смерти своей матери, увидела ее во сне; умершая сказала ей: «Долго ли тебе, друг мой, плакать обо мне? Утешься: 15 апреля мы соединимся навсегда». Анна Дмитриевна рассказала этот сон своим родным и друзьям, а они уверили ее, что этот сон – пустая греза, и в июле месяце она вышла замуж. Но наступило 15 число апреля 1822 г., день, когда от нее благополучно родилась дочь. Помня слово матери, А. Дм. накануне 15 апреля исповедалась и приобщилась, а 15-го апреля благословила новорожденную дочь свою и сказала: «Не мне тебя воспитывать», – и вечером того же дня скончалась. (Душеп. чт. 1862 г. апр., кн. 463–468).

ш) В первых числах сентября 1848 г. о. протоиерей Е-в увидел во сне знакомого ему умершего священника Посельского, который сказал ему: «Напиши твоей знакомой, графине Анне Алексеевне Орловой-Чесменской, чтобы она приготовилась к смерти». Но протоиерей, не поверил сну и не писал графине. Спустя неделю опять приснился ему тот же священник и повторил ему то же самое. Но протоиерей и на этот раз не решился писать. Наконец умерший еще раз приснился, сделал ему выговор за неисполнение и прибавил: «Если ты пропустишь хоть одну почту и не напишешь ей, то твое известие уже не застанет ее в живых, и Бог взыщет с тебя». Протоиерей проснулся, подумал, опять заснул, и вот – новый сон: он – как будто на кладбище в том краю, где жила графиня, а графиня в толпе народа просит у какого-то старичка денег; но тот отказал, а протоиерей дал ей столько денег, сколько было нужно, и после того увидел на том же кладбище небольшую комнату графини. Пробудившись от сна, он сразу же написал графине письмо и советовал ей каждый час быть готовой к смерти. Она показала это письмо своему духовнику и в тот же день исповедалась, а на другой день приобщилась Святых Таин и вскоре после приобщения в тот же день внезапно скончалась 6 октября 1848 г. (Душеп. чт. 1862 г. февр., кн. 242–245).

щ) Был в Ярославле архиерей Евгений, который скончался 27 июля 1871 г. на 94 году жизни в Донском монастыре, где он жил уже на покое. Вот что он писал о замечательном сне, который видел, когда еще был архиереем в Пскове: «Около половины июля 1825 г. явилась мне во сне покойная мать моя и советовала мне для моей пользы просить начальство о перемещении меня куда-нибудь из Пскова. Спустя два дня, приснился мне покойный отец мой, поздоровался со мною, благословил и сказал: «Что же ты не слушаешься своей матери». И велел непременно исполнить ее совет. Через три дня явился мне во сне покойный Московский митрополит Платон, которого я любил и почитал, как учителя и воспитателя моего, как отца и благодетеля, и сказал: «Что ж ты не слушаешься отца и матери и не просишься из Пскова?.. Просись в Тобольск». Преосвященный Евгений сразу же послал прошение в св. Синод о перемещении его в Тобольск и перемещен был туда 13 сентября 1826 г. (Стран. 1872 г. апр., кн. 13–16. См. кн. «Минуты пастырского досуга», еп. Гермогена, т. II, стр. 782).

э) «Знал я, – говорит преподобный Аммон, – одну святую отшельницу, которая очень долгое время провела в удалении от мира, посте и молитвах. Однажды на вопрос мой: что заставило ее расстаться с миром, она отвечала так: «Отец мой, – начала она, – был человек тихий, кроткий, смиренный, справедливый и молчаливый, так что видевшие его в первый раз думали, будто он нем. Он был больной; изредка занимался обработкой земли, большую же часть времени проводил в постели (по причине болезни). Мать же моя, напротив, была злоязычна; со всеми постоянно ссорилась, пьянствовала, оскверняла себя блудом и, несмотря, однако, на это, всегда была здорова и со дня рождения до предсмертного недуга не знала, что такое болезнь. Но вот пришла к ним обоим смерть. Сначала умер отец и, вследствие бывшей тогда дурной погоды, тело его до того испортилось, что неразумные соседи сочли его из-за того великим грешником, называли врагом Божиим и с неохотой предали земле. Когда же умерла мать, то тело ее сохранилось; погода была хорошая и погребение совершено было с честью. – В один вечер после смерти их я задумалась, как мне жить. Спрашивала я себя: так ли, как отец, или как мать? Если идти по стопам отца, то что это будет за жизнь? Ни при жизни он не видел радости, ни по смерти не был погребен, как люди. Мать же моя жила весело и погребена с честью; буду жить, как она. Пришла еще и другая мысль: как бы хорошо было мне своими глазами увидеть, где теперь души их обоих и кому из них лучше за гробом? – И с такими размышлениями я заснула. Во сне предстал предо мною страшный и великорослый муж и с гневом спросил: «Что ты о себе думаешь?». Я от ужаса не могла произнести ни слова. Он снова предложил мне тот же вопрос, – я опять молчала. Тогда он сам передал мне то, о чем я думала, и, взяв за руку, сказал: «Пойдем со мною, я покажу тебе, где отец твой и где мать; после этого кого хочешь из них подражай житию». И вот поставлена я была им на некоторое великое поле, по которому раскидано было множество садов, имевших красивые и обремененные плодами деревья, и тут, среди невообразимого блаженства, я встретила моего отца: он обнял меня и облобызал. Я пала к ногам его и стала умолять, чтобы он оставил меня с собою. Он же отвечал мне: «Теперь нельзя этого сделать, чадо мое; но если будешь следовать в жизни моему примеру, то через малое время поселишься здесь». После этого явившийся снова взял меня и сказал: «Теперь поди посмотри, где мать твоя, и тогда поймешь, ее или твоего отца жизнь следует принять тебе в образец». И вот он показал мне печь, горящую огнем, и кипящую смолу; какие-то страшилища стояли у устья печи. Я взглянула во внутренность печи, и увидела в ней мать мою: она погрязла по шею в огне, скрежетала зубами, горела огнем; тяжелый смрад разливался от червя неусыпающего. Увидев меня, она вскликнула с рыданием, назвала дочерью: «Увы мне, дочь моя! Страдания эти – по делам моим. Воздержание и все добродетели казались мне достойным посмеяния; я думала, что жизнь моя в сладострастии и разврате никогда не кончится, пьянство и объедение я не признавала грехами. И вот я наследовала геенну, подверглась этим казням за краткое наслаждение грехами; за ничтожное веселье терплю страшные мучения. Вот какую награду получаю за презрение Бога и Его заповедей! Объяли меня всевозможные бесконечные бедствия. Ныне время помощи! Ныне вспомни, что ты вскормлена грудью моею! Ныне воздай мне, если ты получила от меня когда-либо что-либо! Умилосердись надо мною! Жжет меня этот огонь, но не сожигает. Умилосердись надо мною! Меня снедает отчаяние в тех муках. Умилосердись надо мною, дочь моя! Подай мне руку твою, и выведи меня из этого места». Ее вопль извлек у меня слезы; я также начала стенать, испускать вопли и рыдания. Эти вопли и рыдания разбудили моих домашних, они достали огня и спрашивали меня о причине столь громкого стенания. Я рассказала им видение мое. Тогда я избрала последовать жизни отца моего, будучи удостоверена, по милосердию Божию, какие муки уготованы для произволяющих проводить греховную жизнь». (См. Прол. в поучен, стр. 178, 179, и Отечник Еп. Игнатия стр. 446).

ю) Один раз расслабленный, изнемогая в духе терпения, с воплем просил Господа прекратить его страдальческую жизнь.

– Хорошо, – сказал явившийся к больному Ангел, – Господь, будучи неизреченно Благ, соизволяет на твою молитву. Он прекращает твою временную жизнь, только с условием: вместо одного года страданий на земле, которыми каждый человек очищается, как золото в огне, согласен ли ты пробыть три часа в вечных мучениях? Твои грехи требуют очищения в страданиях собственной твоей плоти; ты должен бы быть в расслаблении еще год, потому что как для тебя, так и для всех верующих, нет другого пути к небу, кроме крестного, проложенного Безгрешным Богочеловеком. Этот путь тебе наскучил на земле, – испытай, что значат вечные муки в аду, куда идут все грешники; впрочем, испытай эти муки только в течение трех часов, а после молитвами Святой Церкви ты будешь спасен.

Страдалец задумался: год страданий на земле – это ужасное продолжение времени! «Лучше же я вытерплю три часа в этих бесконечных муках, – сказал он сам себе,– чем год на земле».

– Согласен в ад! – сказал он наконец Ангелу.

Ангел тихо принял его страдальческую душу и, заключивши ее в преисподних ада, удалился от страдальца со словами утешения: «Через три часа явлюсь я за тобою!»

Господствующий повсюду мрак, теснота, долетающие отовсюду звуки неизъяснимых грешнических воплей, видение духов злобы в их адском безобразии, – все это слилось для несчастного страдальца в невыразимый страх и томление. Он всюду видел и слышал только страдание и вопли, и ни ползвука радости в необъятной бездне ада; одни лишь огненные глаза демонов сверкали в преисподней тьме, и носились перед ним их исполинские тени, готовые сдавить его и сжечь своим геенским дыханием. Бедный страдалец затрепетал и закричал; но на его крики, вопли отвечала только адская бездна своим замирающим вдали эхом и клокотанием геенского пламени, которое клубилось в виду трепетавшего заключенника. Ему казалось, что протекли уже целые века страданий, с минуты на минуту ждал он к себе светоносного Ангела, – но Ангела не было. Наконец страдалец отчаялся в его райском появлении и, скрежеща зубами, застонал; но никто не внимал его воплям. Все грешники, томившиеся в бездне геенской, были заняты собою, своим собственным только мучением, и ужасные демоны в адской радости издевались над мучениями грешников.

Наконец тихий свет ангельской славы разлился над бездной. С райской улыбкой приступил Ангел к добровольному страдальцу и спросил о его состоянии.

– Не думал я, чтобы в устах ангельских могла быть ложь, – прошептал едва слышным, прерывающимся от страданий голосом страдалец.

– Ты обещался взять меня отсюда через три часа, а между тем целые годы, целые века протекли в моих невыразимых страданиях.

– Что за годы, что за века? – кротко отвечал Ангел. – Час, один только час прошел со времени моего отсутствия, и два часа еще быть тебе здесь.

– Два часа? – в испуге спросил страдалец. – Два часа? А это час только протек? Ох, не могу более терпеть, нет силы! Если только можно, если только воля Господня, – умоляю тебя: возьми меня отсюда! Лучше на земле буду страдать годы и века, даже до последнего дня, до самого пришествия Христова на Суд, – только выведи меня отсюда. Невыносимо! Пожалей меня! – со стоном воскликнул страдалец, простирая руки к светлому Ангелу.

– Бог, как Отец щедрот и утехи, – отвечал Ангел, – удивляет на тебе благодать Свою. Но ты должен знать и помнить, сколь жестоки и невыносимы адские мучения. При этих словах страдалец открыл глаза и видит, что он по-прежнему на своем болезненном ложе. Все чувства его были в крайнем изнеможении, страдания духа отозвались и в самом теле; но он с той поры уже в сладость терпел и переносил свои страдания, приводя себе на память ужасы адских мучений и благодаря о всем милующего Господа. (Извлеч. из «Писем» Святогорца, стр. 224, письмо 15, см. Троицк. Лист. № 135).

я) Наконец передадим замечательный рассказ о схимнике о. Панкратии. О. Панкратий, в мире Парамон, был господский человек. В детстве его жестокая госпожа водила его босиком в глубокую осень, когда уж снег и леденица покрывали землю, и тогда как ему надобно было постоянно оставаться в поле в одной рубашке. Парамон ходил за господскими гусями и утками и до самой юности страдал жестоко. Суровая госпожа его готова была высосать из него самую кровь. Бедный отрок не вытерпел; он тайно убежал от своей барыни, и, во что бы то ни стало, решился выбраться за границу и ушел за Дунай, где несколько времени оставался в услужении у русских, тоже перебежавших за границу.

Случай прихода Панкратьева на св. гору странен: он был задушевным другом одного из малороссов, который почему-то сам лишил себя жизни. Чувствительный Панкратий был сильно тронут и поражен вечной потерей сердечного друга; он пламенно молился Богу о помиловании несчастного и, видя, как суетна мирская жизнь, бросил ее и удалился на св. гору. Здесь, в Русике, нашел он желаемое спокойствие духа, несмотря на то, что нога его уже сгнивала от ран, которые были следствием жестокой простуды. Впрочем, как ни ужасны страдания о. Панкратия, он ликует себе и часто даже говорит мне: «Поверь, что я согласен сгнить всем телом; только молюсь Богу, чтоб избавил меня от сердечных страданий, потому что они не выносимы». – «Я на тебя иногда смотрю и жалею тебя: ты бываешь временами сам не свой от внутренних волнений». – «Ох! если сердце заболит, бедовое дело! Это адское мучение; а мои раны, будь их в десятую более – пустошь; и не нарадуюсь моей болезни, затем, что, по мере страданий, утешает меня Бог. Чем тяжелее моей ноге, чем значительнее боль, тем я веселее, оттого, что надежда райского блаженства покоит меня, надежда царствовать в небесах – всегда со мною. А в небесах ведь очень хорошо!» – с улыбкой иногда восклицает Панкратий.

– Как же ты знаешь это? – спросил я его однажды.

– Прости меня, – отвечал он, – на подобный вопрос я бы не должен тебе отвечать откровенно; но мне жаль тебя в твоих сердечных страданиях, и я хочу доставить тебе хоть малое утешение моим рассказом. Ты видал, как я временем мучусь; ох, недаром я вьюсь змеей на моей койке: мне бывает больно, больно тяжело – невыносимо! Зато, что бывает со мною после: это знает вот оно только, – таинственно заметил о. Панкратий, приложив руку к сердцу, – ты помнишь, как я однажды, не вынося боли, метался на моей постельке, и даже что-то похожее на ропот вырвалось из моих уст. Но боль притихла, я успокоился; вы разошлись от меня по своим кельям, и я, уложивши мою ногу, сладко задремал. Не помню, долго ли я спал или дремал, только мне виделось, и Бог весть к чему... Я и теперь, как только вспомню про то видение, чувствую на сердце неизъяснимое, райское удовольствие и рад бы вечно болеть, только бы повторилось, еще хоть раз в моей жизни, незабвенное для меня видение. Так мне было хорошо тогда!

– Что ж ты видел? – спросил я о. Панкратия.

– Помню, – отвечал он, когда я задремал, удивительной ангельской красоты отрок подходит ко мне и спрашивает: «Тебе больно, о. Панкратий?» – Теперь ничего, – отвечал я, – слава Богу! – «Терпи, – продолжал отрок, – ты скоро будешь свободен: потому что тебя купил Господин, и очень, очень дорого...»

– Как, я опять куплен? – возразил я.

– Да, куплен, – отвечал с улыбкою отрок, – за тебя дорого заплачено, и Господин твой требует тебя к Себе. Не хочешь ли пойти со мной? – спросил он.

Я согласился. Мы шли по каким-то слишком опасным местам; дикие огромные псы готовы были растерзать меня, злобно кидаясь на меня; но одно слово отрока, и они вихрем неслись от нас. Наконец мы вошли на пространное, чистое и светлое поле, которому не было, кажется, и конца. «Теперь ты безопасен, – сказал мне отрок, – иди к Господину, Который вон, видишь, сидит вдали». Я посмотрел, и действительно увидел трех человек, рядом сидевших. Удивляясь красоте места, радостно пошел я вперед; лики неизвестных мне людей, в чудном одеянии, встречали и обнимали меня; даже множество прекрасных девиц, в белом, царственном убранстве, видел я: они скромно приветствовали меня и молча указывали на даль, где сидели три незнакомца. Когда приблизился я к сидевшим, двое из них встали и отошли в сторону, третий, казалось, ожидал меня. В тихой радости и в каком-то умилительном трепете, я приблизился к Незнакомцу.

– Нравится ли тебе здесь? – кротко спросил меня Незнакомец. Я взглянул на лицо Его: оно было светло, царственное величие отличало моего нового Господина от людей обыкновенных. Молча упал я в ноги к Нему и с чувством поцеловал их; на ногах Его были насквозь пробитые раны. После того я почтительно сложил на груди моей руки, прося позволения прижать к моим грешным устам и десницу Его. Не говоря ни слова, Он подал ее мне. И на руках Его были также глубокие раны. Несколько раз облобызал я десницу Незнакомца, и в тихой, невыразимой радости смотрел на Него. Черты моего нового Господина были удивительно хороши; они дышали кротостью и состраданием, улыбка любви и привета была на устах Его; взор выражал невозмутимое спокойствие сердца Его.

– Я откупил тебя у госпожи твоей; и ты теперь навсегда уже Мой, – начал говорить мне Незнакомец. – Мне жаль было видеть твои страдания; твой детский вопль доходил до Меня, когда ты жаловался Мне на госпожу твою, томившую тебя холодом и голодом; и вот ты теперь свободен навсегда. За твои страдания, Я вот что готовлю тебе...

Незнакомец указал мне отдаление: там было очень светло, красивые сады, в полном своем расцвете, рисовались там, и великолепный дом блестел под их эдемской сенью.

– Это твое, – продолжал Незнакомец, – только не совсем еще готово; потерпи. Когда наступит пора твоего вечного покоя, Я возьму тебя к Себе; между тем побудь здесь, посмотри на красоты места твоего, потерпи до времени; претерпевый до конца, той спасен будет!

– Господи! – воскликнул я вне себя от радости, – я не стою такой милости! – При этих словах я бросился Ему в ноги, облобызал их; но когда поднялся, передо мною никого и ничего не было. Я пробудился. Стук в току (доску) на утреню раздался по нашей обители, и я встал тихонько с постели на молитву. Мне было очень легко, а что я чувствовал, что было у меня на сердце: это моя тайна! Тысячи лет страданий отдал бы я за повторение подобного видения. Так оно было хорошо!..

С тех пор о. Панкратий остается в одинаковом болезненном положении, умоляя Господа, да не даст ему ослабы или здоровья, но да ниспошлет ему, взамен того, дух терпения к достойному ношению страдальческого креста. (Из писем Святогорца).