Слово в Великий Четверток

Печаль объемлет мою душу и недоумение останавливает мой помысл, когда я вспоминаю об окаянном Иуде. С такой высоты и в какую пропасть он поверг себя! От такой славы апостольского чина к какому, страстный, пришел бесчестию! Отпал от такой сладости Учителя и обложил себя такою горечию сребролюбия! Оно-то и довело его до горькой смерти от удавления. И сбылось на нем пророческое слово: «удаляющиеся ... от Тебе погибнут» (Пс. 72.27).

Владыка и словом и делом отвлекал его от падения. Делом, – когда омыл ему ноги и сподобил вечери. Словом, – когда говорил: «един от вас предаст Мя» (Мф. 26:21), – выражаясь вообще, а не желая обличить его пред всеми, обличая только его совесть и возбуждая ее к покаянию. Кого не умилили бы эти слова: «Сын человеческий идет по реченному; обаче горе человеку тому, имже предается» (Лук. 22, 22)? Но Иуда не внял. Такова-то жестокая душа: ей трудно придти к исправлению, она постоянно взирает на погибель, к которой стремится. Посмотри, какой пример к исправлению видел Иуда в блудной жене. Но он не обратил внимания на ее покаяние, а погибал в то самое время, когда она спасалась. Повествуя об этом, евагелист говорит: «тогда шед един от обоюнадесяте, глаголемый Иуда Искариотский, ко архиереом рече: что ми хощете дати и аз вам предам Его» (Матф. 26, 14–15).

«Тогда шед...» когда же? Когда блудница возненавидела грехи и пришла к покаянию, когда совлеклась скверной одежды блужения, когда притекла к Учителю, являя много любви в многоценности принесенного дара, когда слезами омочила пречистые ноги Его и власами своими отерла их, когда получила совершенное отпущение многих грехов, раздрала рукописание их и посрамила диавола... А Иуда тогда шел соглашаться в цене, помрачив духовное око свое сребролюбием. Он уже не чувствовал, с какой высоты падал О, чудо! Какое внезапное изменение той и другого! Одна, бывши рабою врага спасения, получила свободу, припав к Избавителю; другой отошел от Учителя и стал рабом сребра. Та, блудная и посрамленная. приобщалась к чину мироносиц, – этот имя ученика изменял на мерзость предательства. Та удостоивалась благохваления во всем мире, по слову Господа: «аминь глаголю вам: идеже аще проповедано будет евангелие сие во всем мире, речется и еже сотвори сия в память ея» (Матф. 26:13); а этот покрывал себя бесславием. О окаянство Иудино! Потому-то и говорит Павел: «мняйся стояти да блюдется, да не падет» (1Кор. 10, 12)

«Тогда шед един от обоюнадесяте... рече» этим показывал евангелист, что Иуда был не из числа других учеников, т. е. семидесяти, но из двенадцати, всегда пребывавших со Христом, слушавших Его сладостное, небесное учение, и в церкви, и среди народа, и наедине, – из двенадцати, которым даровал Господь силу творить чудеса, власть изгонять бесов и повеление крестить, – из тех дванадцати, которым Он обетовал, что они возсядут на двенадцати престолах и будут судить обеманадесяти коленам Израилевым. «Един от обоюнадесяте» сказал евангелист, чтобы показать, на какой высоте стоял Иуда и в какую пучину злобы низверг себя. Прибавил к имени его и отечество, сказав: «Иуда Искариотский», потому что был и другой Иуда, называемый Иаковлевым.

«Они же поставиша ему тридесять сребренник» (Матф. 26, 15). И зачем ты, Иуда, для чего предаешь Учителя? Зачем ценишь бесценного? Зачем спешишь отнять от Сиона камень краеугольный? И что тебя подвигло на предательство? Или Он оставил тебя, нарицая других апостолами? Или, беседуя с ними, отгонял тебя? Или им вручил ковчежец, утаив от тебя? Или, вкушая с ними, презрел тебя? Или, омыв ноги им, тобою возгнушался? О слепота! Ты говоришь: «что ми хощете дати?» Да что больше хочешь ты получить в замен оставляемаго тобою? Оставляешь свет и становишься тьмою; оставляешь то, чего «око не виде и ухо не слыша и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его» (1Кор. 2, 9), и принимаешь вечное поношение; оставляешь новую чашу, которую Владыка обещал дать другам своим в Царствии Своем, и испиваешь горькую чашу удавления: оставляешь право быть судиею вселенной вместе с Петром и прочими учениками, и становишься рабом диавола. О безумие Иудино! Ты говоришь: «что ми хощете дати?» Так-то ты исполняешь повеление Учителя... Он заповедывал не стяжать сребра и злата, не облачаться в две ризы, не иметь при поясах меди и влагалища; а ты беcстыдно говоришь: «что ми хощете дати». О, крайнее нечувствие! Ты не вспомнил блаженного пребывания с Учителем, Его частых и уединенных собеседований: ибо много раз Господь принимал их (двенадцать учеников) наедине, уча их в безмолвном месте приготовить сердца свои к принятию словес Его. Не вспомнил ты чудес Его, предсказаний будущего, таинства той самой вечери, когда Он изрек: «желанием возжелех сию пасху ясти с вами» (Лк. 22,15). Ты не устыдился наконец Владыки, встающего с вечери, снимающего ризы, препоясывающегося лентием, по обычаю рабов, вливающего воду в умывальницу и умывающего ноги ученикам, и, как говорят церковные богословы, прежде других умывающего ноги предателя...

Что же ты, о Иуда?... Если прочие ученики омывали ноги, будучи чистыми, – как сказал Господь: «вы чисти есте, но не вси» (Ин.13, 10), исправляя тебя, – то они, добрые делатели правды, готовились к проповеди и сеянию евангелия; им надлежало в скором времени идти в мир весь для благовестия, прияв крещение и совершение от Утешителя. А ты, к чему ты готовясь, простираешь безстыдно ноги для омовения? К тому ли, чтобы скоро идти на предание Господа и увидеть сребренники в руках своих? О, неразумие предателя! Когда другие ученики, будучи таинниками и князьями вселенной, – "поставиши бо их, – сказал Давид, – князи по всей земли» (Пс. 44, 17), – когда они принимали таинства, которыми имели обновить вселенную: тогда ты, будучи предателем, зачем дерзостно простираешь руку твою к хлебу? 3атем ли, чтобы вскоре предать себя лукавому, чтобы исполнилось над тобою псаломское предречение: «ядый хлебы моя, возвеличил есть на мя пяту" (Ин. 13:18; Пс. 40:10)? Этого не слушал и не помыслил неразумный ученик, но остался неисправимым. Душа, однажды потерявшая стыд, не уцеломудривается жестокими словами и не умиляется кроткими, но бывает подобна тому городу, о котором пророк, рыдая, сказал: «лице жены блудницы бысть тебе, не хотела еси постыдитися ко всем» (Иер. 3, 3).

Так пострадал окаянный Иуда! Подобно ему страждут и те, которые приносят опресноки в жертву, прельщающие и прельщаемые, и говорящие без стыда, будто Господь в вечер таинства дал опреснок, произнося: «сие есть Тело Мое» (Лк. 22, 19). Они не слышат Павла, учителя языков, вопиющего и говорящего: «аз... приях от Господа, еже и предах вам, яко Господь Иисус в нощь, в нюже предан бываше, прием хлеб, и благодарив преломи и рече: приимите, ядите: сие есть тело Мое, еже за вы ломимое: сие творите в Мое воспоминание. Елижды бо аще ясте хлеб сей и чашу сию пиете смерть Господню возвещаете, дóндеже приидет» (1Кор. 11, 23–24, 26). Апостол сказал: «аз приях от Господа»; они же, не стыдясь, предлагают бесквасное. Им прилично сказать: вы ли, своезаконники, истиннее, или Павел, учитель вселенной? Павел – эта душа, досягавшая до небес, Павел, этот человек, восхищенный до третьего неба, толикий и таковый. Павел, кого, хотя он был прежде гонителем, послал Бог во языки проповедывать таинство евангелия, сказавши: «яко сосуд избран ми еси» (Деян. 9, 15). Он (Павел) не сказал: – опреснок, хотя бы мог сказать, если бы хотел, но сказал – хлеб. А хлебом никогда не называется бесквасное, как несовершенное. И как назвать хлебом брашно с водою без кваса, когда оно носит на себе образ мертвенности? Хлебом же и называется и есть только квасное, как имеющее в квасе образ жизни, по причине восходительного (свойства), принимаемого за образ души разумной и словесной. И потому всякий приносящий в жертву опресноки, недугует ересию аполлинариевою и евагриевою, дерзнувшею назвать плоть Господню бездушною и неразумною.

Но евангелист, говорят, сказал: «в первый... день опресночный приступиша ко Иисусу ученицы, глаголюще...: где хощеши, да уготоваем Ти ясти пасху?» (Мф. 26,17). Если же это был первый день опресноков, то ясно, что сообразно с законом Господь и Сам вкушал опресноки, и преподал ученикам. Нет, нет! Евангелист ничего не сказал о снеди опресночной, но сказал: «ядущим им, прием Иисус хлеб и благословив преломи, и даяше ученикам и рече: приимите, ядите: сие есть Тело Мое» (Мф. 26, 26). Как же мог Господь назвать вещию бездушною тело Свое, когда Он приял плоть разумную и одушевленную? Как Он мог дать опресноки, когда они еще не начинались, а квасный хлеб еще не был оставлен? В четырнадцатый день месяца овча закалалось к вечеру, когда и Владыка наш пожрен был на кресте, установляя законную жертву. В тот, день в шестый час труба возвещала отложение и оставление квасного хлеба. И в ту ночь до утра ели пасху, как повелевал закон, обувшись, стоя и подпершись жезлами. Тогда не было ничего вареного в доме, но все печеное огнем без сокрушения кости, с сожжением остатков. На рассвете пятнадцатого дня в субботу, начинали есть опресноки с горькими травами и ели в продолжении осьми дней. Это был праздник опресноков, называемый пасхою. Первым же днем опресночным евангелист назвал не самый день опресночный, пятнадцатый месяца, но третий пред тем тринадцатый того месяца, как прежде бывший.

Так, Матфей (Мф.26, 17) и Марк (Мк.14, 12) говорят: «в первый день опресночный, егда пасху жряху, глаголаша Ему ученицы Его: где хощеши, шедше уготоваем, да яси пасху?» А премудрый Лука (говорит): «прииде день опресноков, в оньже подобаше жрети пасху: и посла Петра и Иоанна, рек: шедше уготовайте нам пасху, да ямы» (Лк.22, 7–8). Сказал: «прииде день опресноков», т. е. уже при дверях был, наступал, как и мы говорим при исходе зимы, что весна пришла – не потому, будто мы вошли в нее, но потому, что она близка; подобно тому, как о друзьях и знакомых, слыша, что они идут к нам, мы с радостию говорим к находящимся с нами: «он пришел сюда», между тем как его разделяет от нас еше далекое расстояние. Так же и о жатве, предвидя ее приближение, когда еще зеленеют колосья, земледельцы говорят: «жатва пришла», – говорят, чтобы, при вести о приходе ея, изострились серпы, приготовились жнецы, гумно очистилось, житницы были прибраны. Так же и здесь сказано: «прииде», потому что был близок.

"Шедша же, – пишет евангелист, – обретоста, якоже рече има, и уготоваста пасху» (Лук. 22, 13) и потом, ни о чем другом не упомянув, продолжает: «и егда бысть час, возлеже, и обанадесяте апостолы с Ним. И рече к ним: желанием возжелех сию пасху ясти с вами, прежде даже не прииму мук» (Лук. 22, 14–15). Вечерю эту Господь назвал пасхою; сказал: «желанием возжелех», чтобы показать, как близко было время таинства Его предания и крестной смерти. «И прием хлеб, хвалу воздав, преломи, и даде им глаголя: сие есть тело Мое, еже за вы даемо: сие творите в Мое воспоминание. Такожде и чашу по вечери, глаголя: сия чаша – новый завет Моею кровию, яже за вы изливается» (Лук. 22, 19–20). Итак, видишь ли, как ученики совершали законное приготовление к пасхе и чаяли (видеть) обычный законный день, а Владыка творил тайную вечерю, назвав ее вожделенною пасхою, на которой предал таинство другам своим? Потому-то они и не стояли, как повелевает закон, подпершись жезлами и вкушая печеное, но возлежали и употребляли вареное. Там была соль, в которой Владыка, омочив хлеб, дал лукавому ученику. «Приим хлеб, хвалу воздав, преломи и даде им», научая их священнодействию и возбуждая их разумы к благодарению за то, что таким великим дарам они сподоблялись. «Сие есть тело Мое, еже за вы даемо», за вас и последующих Мне и приобщающихся скорбям Моим и гонению, за всю вселенную, которую вы хотите крестить, ходя овцами посреди волков, превращая их зверство в овчую кротость. «Сие творите в Мое воспоминание», потому что Я искренно приобщился плоти и крови и уже иду исполнить все смотрение таинства и уже не буду жить с вами, как прежде. Но печаль да не объемлет сердца ваши, что Я остаяляю вас, единожды избранных Мною: вкушая хлеб сей – плоть Мою – и чашу сию – кровь Мою – вы во Мне пребудете и Я в вас.

Но окаянный Иуда остался сему чуждым. Он принял от руки Господней хлеб сребролюбивою рукою, и по хлебе вошел в него сатана, как сказал возлюбленный Иоанн. До тех пор сатана искушал его, подстрекая на предательство; а теперь, так как Иуда был совсем оставлен по непреоборимому своему стремлению, совершенно овладел его душею: ибо такое бесчувствие одержало его, что и в солило бесстыдно простер руку свою. Потому и Господь в следствие такой дерзости, омочив хлеб в солило, дал Иуде, являя тем ученику, тайно спросившему, что сей-то и есть предатель, а самому предателю сказал: «еже твориши, твори скоро» (Иоан. 13, 27), скрывая от учеников его намерение. Ибо, если-бы предательство было узнано, теплый верою Петр, отрезавший ухо архиерейскому рабу пред множеством воинов, чего не захотел бы сделать с Иудою, когда теперь Петру ни что не препятствовало! Он непременно убил бы Иуду.

«Сегоже никтоже разуме от возлежащих, – продолжает евангелист, – к чесому рече ему. Нецыи же мняху, понеже ковчежец имяше Иуда, яко глаголет ему Иисус: купи, еже требуем на праздник, или нищим да нечто даст» (Иоан. 13, 28–29). Слишите ли вы, презирающие нищих и собирающие серебро, как Владыка, по безмерному милосердию, обнищавший даже до подобия раба, не имевший, где главы приклонить, дает милостыню? А ты, имея дома четырехкровные и трехкровные, не пускаешь нищего даже на двор? Он, не имея доходов, предлагает дневную, убогую пищу не себе только, но и такому лику учеников, даже и нищим еще: а ты, владеющий селами, стяжаниями и доходами, не вспомнишь об убогих? Какой ты думаешь иметь ответ, презирая учение Владыки, которое внушал Он и делом, и словом, когда Сам подавал милостыню и когда заповедывал: «будьте милосерди, якоже и Отец ваш небесный милосерд есть» (Лк.6, 36), и еще чрез пророка сказал: «расточи и даждь убогим; правда его пребывает в век века» (Пс.111,9) а ты, делая противное Ему, собираешь сокровища, и чем больше собираешь, тем более стараешься приумножить собранное? Таков лютый мучитель сребролюбия: чем более поедает, тем более становится ненасытным, доколе не приведет в последнее осмеяние окаяннаго рачителя сребра, когда сбудется на нем пророческое слово: «се человек, иже не положи Бога помощника себе, но упова на множество богатства своего и возможе суетою своею» (Пс.51,9). Земля дает сребро, по Владычнему повелению, на потребу тем, которые в пользу его принимают. А ты, наоборот, скрываешь сребро в недрах земли, воспаляя им геенну, угрожающую немилостивым и становясь по страсти ненасытимости безчувственнее земли, негодуя подобно окаянному Иуде. Что, предал ли бы он Господа и Господь был ли бы предан, если бы Иуда не хотел опутать душу свою мрежами сребролюбия? Размышляя о великости предательства, уподобляю ему немилосердие к братии Христовой. Ибо Господь сказал: «не ктому вас нареку рабы, но братию» (Ин.15,15); и еще: «понеже сотвористе единому от сих меньших братий Моих, Мне сотвористе» (Мф.25,40). Видишь ли, кто суть братия Его, о которых Он всегда промышляет? Ибо и Сам понес немощи наши. Он был пастырь добрый, «емуже были овцы своя» (Иоан. 10, 12), и Он пекся о них, подъемля слабых, заботясь о покинутых и осуществляя на самом деле то, что сказал: «Аз душу Мою полагаю за овцы» (Иоан. 10, 15). Этого мало. Не насытилась любовь Его к овцам даже тем, что Он положил за них душу Свою; но смотри: «и ины овцы имам, – сказал Он, – яже не суть от двора сего, и тыя Ми подобает привести...: и будет едино стадо и един пастырь» (Иоан. 10, 16). Ибо не во дворе закона и не в ограде писаний пророческих находились язычники, но заблуждались в горах и пустынях, делаясь каждый день пищею мысленного зверя. И их освободил Пастырь, предав Себя, и сотворил единое стадо, предложив тело Свое в снедь и чашу Своея крови. Потом, поручая их Петру, сказал: «аще любиши Мя,… паси овцы моя» (Иоан. 21, 15–17), и не однажды, а трижды спросил: «любиши ли Мя», не для того, чтобы узнать об этом: ибо есть единый, создавший сердца и разумеющий все дела их, но чтобы мы видели, какое Он имеет попечение об овцах. А так как Он искупил нас не сребром или златом, но Своею кровию, то да блюдется же всякий чтобы, называясь овцею Христова стада, не уклониться к волкам и противникам благочестия – еретикам, являясь по имени – Христовым, а на деле – сыном диавола. Так поступил и Иуда: жил с апостолами, и сходился с фарисеями; хлеб принимал от рук пречистых, а сребренники взял от рук беззаконных, вечерял с Учителем, а сердцем возседал среди безумных старейшин.

Прошу любовь вашу, да никто из вас не будет, по сребролюбию, христопродателем. Если бы этою страстию не объята была душа окаянного Иуды, он не дерзнул бы на предательство, как я сказал прежде. Ибо как ты причастишься телу и крови Владычней неосужденно, нося на себе недуг предателев? Нет, молю вас.... Но, оставив этот горький недуг, который св. Павел назвал идолослужением и корнем всех зол, приступим к тайной вечери во оставление грехов и с надеждою будущих благ, которыя получить да удостоимся все мы благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Ним же безначальному Его Отцу и пресвятому и животворящему Его Духу слава, и держава, и поклонение ныне и в бесконечные веки. Аминь.