Период 3. Со времени исправления книг и обрядов при патриархе Никоне до раскола, называющегося старообрядством: 1655–1667

Когда доверенными при Патриархе Иосифе справщиками книг производилось издание Кормчей; кормило правления Церкви перешло в руки Патриарха Никона, который мог все слышать сам, все увидеть собственными глазами. Из его времени мнимое Старообрядство сделало эпоху свою, а искажением лица его – страшилище. Старообрядство представляет появление его на высоте Духовного сана каким-то наглым вторжением. Почему мы и объяснимся о Патриархе сем с некоторою подробностью.

Происходя родом из поселян в области Нижегородской, Никон, по святому Крещению Никита, по отцу сын Минин, при быстроте природных своих дарований, с детства скоро изучился грамоте, сперва при доме отца, потом и в обители пр. Макария Желтоводского²²⁶. Здесь он начал вместе и особенные подвиги благочестия²²⁷.

Впрочем, по требованию родителя, возвратясь в дом, он, по смерти родителя, вследствие убеждений родственников, вступил в брак, определился при Церкви причетником, и вскоре, по желанию прихожан, произведен во Священника. В звании сем перешел он наконец в Москву, по приглашению купцов, знавших его в Макарьевском Монастыре. А там, поживши несколько лет, пожелал вовсе оставить житье в мире: жену свою убедил идти в Монастырь, сам, после десятилетнего своего супружества, отправился вглубь Севера, в Соловецкую Обитель. Там в Анзерском ските пострижен Священник Никита в монашество Преподобным Елеазаром, Анзерским Чудотворцем. Образ жизни в Анзерах был самый строгий, пустыннический и суровый, по уставу и суровости места: Никон еще умножал труды свои, сверх обычного правила. Преподобный строитель полюбил его, и, когда привелось ехать в Москву, для испрошения у Царя Михаила Феодоровича милостыни на строение церкви, взял туда с собою. Но, по возвращении оттуда, Старец Елеазар возымел неудовольствие на Никона за то, что он иногда настоял, чтобы собранные в Москве деньги (500 р.) для безопасности отдать на сохранение в Соловецкий Монастырь, к коему скит был приписан, или начать употреблять на строение церкви; а Елеазар почему-то не хотел ни того, ни другого²²⁸. Никон напоследок должен был уступить Старцу, и добровольно в малой лодочке отправился из Соловков на твердую землю, к устью реки Онеги с одним собратом Соловецким. Расстояния пути по морю не менее 200 верст. В продолжение пути восстала страшная буря: пловцы едва живые выброшены были волнами²²⁹ на пустой остров Кий, стоящий близ того самого устья, к которому лежал путь их. Здесь Никон тогда же своими руками поставил на самом месте спасения деревянный крест²³⁰. С Кия прошел он в Кожеозерскую Онежского уезда пустыню²³¹. Здесь жил Никон сперва в общежитии; потом на особом острове: по Анзерскому также строгому уставу: наконец упрошен был братией принять сан Игумена; и в нем также держал себя более трудником по службе братии, нежели Настоятелем Монастыря. Чрез три года Кожеозерской жизни отправился Никон в Москву по монастырским надобностям, – вероятно, для испрошения на Монастырь милостыни. Здесь, между тем, сперва по слуху о прежней жизни на Севере, потом и лично столько сделался он известным Государю Царю Алексею Михайловичу и Святейшему Патриарху Иосифу, что вскоре поставлен был в Архимандрита знаменитой в столице Новоспасской Обители. Оказалось, что выход Никона из Анзерского скита был по призванию Промысла Божия. Архимандриту сему повелел Государь ходить к себе в придворную церковь к утрени каждую пятницу, для беседы после службы с Государем. «Бе бо он, говорит служивший при Никоне клирик, зело от Божественного Писания сказатель и Богодухновенною беседою украшен, и глас его благоприятен, слушающим обвеселителен, а непокоряющимся Богу и святей Церкви страшен»²³². Подобного Никону мужа в Духовном звании тогда не было²³³. Государь с удовольствием всегда виделся и беседовал с ним. Такое внимание к себе Благочестивейшего Царя Архимандрит Никон употребил, между прочим, к ходатайству пред ним о бедных и обидимых. Вскоре даже поручено ему было Царем принимать просьбы от таких людей, следовавшие к Государю Царю, и приносить к нему по пятницам. Все знали отношения их одного к другому. Никон не оставлял ходатайствовать о многих и без бумаг. Доклады в то же время, как приносились, разрешаемы были Царем в Крестовой палате. Новоспасский Архимандрит возвращался с разрешениями, и по дороге же объявлял просителям милости Царские. Словом для всех стал он быть известен, для всех досточтим. Некоторым только из Бояр, которые хотели бы по родству окружать престол ближе, теснее, казался весьма неприятным.

Вскоре Никон возведен был на упразднившуюся в Новгороде Митрополию. Здесь такою облечен он доверенностью Царя, что должен был ходить по тюрьмам, расспрашивать содержавшихся там о их преступлениях и давать решения, даже освобождения. Со своей стороны и усердие свое к службе Царской доказал Никон не одним исполнением сего сделанного ему доверия. Однажды восстало в Новгороде народное возмущение против гражданских властей: Никон, усмиряя мятеж увещаниями, лично понес не только pyгания и биения, но и раны, почти смертные. Мятеж усмирен беспримерною его твердостию. В другой год настал в Новгороде ужасный голод; Митрополит сделался питателем бедных. Сверх того, что на счет его учреждены были в Новгороде четыре богадельни, на дворе Митрополичьем ежедневно питалось приходящих по 100, 200 и более 300 бедных. А по воскресным дням подаяние нищим деньгами и хлебом было при доме Никона и прежде постоянно. О порядке Церковном говорить нечего: он завел его в самой строгой точности. Чтение пошло единогласное, не спешное; пение восстановлено древнее Киевское; сам Митрополит стал говорить изустные свои поучения. Все это за новость не нравилось многим из Духовных, даже и старцу Патриарху Иосифу. За поведением Духовенства наблюдение было у Никона самое строгое. В особенности обращаемо было внимание Митрополита на Соловецкий Монастырь, тогда в области его находившийся. Никон строго предписывал чтобы там учреждения преподобных основателей обители Зосимы и Савватия во всем были непременно соблюдаемы. Некоторых монахов вызывал он к себе в Новгород для исправления их и вразумления²³⁴.

Общение его с Государем было между тем непрерывное. Зимою ежегодно бывал Новгородский Митрополит и лично у Царя в Москве. Всемилостивейшие отношения Царя к нему, казалось, скреплялись еще вновь расстоянием места. Царь изволил часто писать к нему. Каким образом вообще разумел он Митрополита Никона, о том сам изволил изъясниться в особенности тогда, как Никон находился в самой отдаленности от Москвы. Никон в 1652 г. получил, между прочим, поручение отправиться в Соловки для перенесения оттуда мощей св. Филиппа Митрополита в столицу. Когда был он там, и Патриарх Иосиф умер; Государь, извещая о смерти, писал к Никону самым необыкновенным образом: называл его «избранным и крепкостоятельным душ и телес, милостивым, кротким, благосердым, беззлобивым, паче же любимцем и наперсником Христовым и рачителем словесных овец, крепким воином и страдальцем Царя небесного, возлюбленным своим любимичем и содружебничем, – светло сияющим во Архиереях, солнцем светящим по всему Русскому государству благими нравы и делы добрыми, – пресветлым Митрополитом, собинным своим другом душевным и телесным» и проч. Между прочим, Государь писал, что он Митрополиту Никону «благосердне челом бьет, и просит от него благословения и прощения со всем Государством. Без тебя, говорит касательно избрания иного Патриарха, ни за что не примемся²³⁵. В самых коротких отношениях к Царю был даже ключник Никонов, который раздавал хлеб нищим в Новгороде, какой-то Василий юродивый, босой. Царь изволил упоминать и об нем в письмах своих к Никону. Словом, не могло быть дружбы короче и ближе той, какая была между Царем Алексеем Михайловичем, и Никоном.

Могло казаться несомненным, что Патриарший престол после Иосифа займет первый и по местному старшинству Митрополитов, Митрополит Новгородский Никон. Государь искренно желал того; единогласно желали сего и Синклит, и Духовенство, и весь народ²³⁶. – Впрочем избрание шло по принятому прежде порядку. Предназначены трое – Митрополит Никон и два Иеромонаха. Жребий пал на второго кандидата, Иеромонаха Антония, бывшего некогда наставником Никиты Минина в Монастыре Макарьевском, отца Митрополиту Илариону. Дряхлый старец решительно отрекся от Патриаршества. Собор обратился с убеждениями принять сан к Никону. К удивлению, и Никон начал отказываться, всемерно отказываться; он не явился даже и в собрание, в котором происходило избрание Патриарха. Он не шел сюда даже и тогда, как от верховного Духовенства, Бояр и самого Царя, нарочито посыланы были сановники звать его. Напоследок «извлекли его из дому», как сам выражается, «и нуждею поставили среди церкви», где было собрание. Тем более стал он отрицаться избрания теперь, когда уже и жребий, свидетельство Судеб, пал не на него. С другой стороны, Благочестивейший Государь столько считал нужным, по обстоятельствам Церкви, видеть Патриархом Никона, что прибег наконец к самому необыкновенному средству убеждать его к принятию сана, – убеждал даже с забвением, в Христианском смирении, собственного своего величия. По правилам Церкви, при избрании Патриарха требуется и согласие избираемых. Государь хотел исполнить такое правило. Далее сказывает Никон под клятвою пред Богом, что, когда много времени умоляли его о принятии Патриаршества, а он отрицался недостоинством, наконец Царь «преклонился на землю и лежал со всеми людьми, и со многими слезами молил его, да будет Архипастырем». «И не могох, продолжает Никон, презрети Царского моления, помянух писанное, яко сердце Царево в руце Божии. Плакахом же убо и мы не мало. И воздвигох Царя, и начах глаголати ко Благочестивейшему Царю и всему Собору и всем людем». Говорена краткая речь о том, что надобно не именем только быть Христианами, а делами, и в заключение избираемый произнес следующее: «Аще убо Благочестивейший Государь, Собор и вси Христоименитии людие, угодилося наше смирение, и буду вам Патриapx; то дадите ми слово, и сотворите завет во святой сей соборней Апостольской церкви пред Господем Богом и Спасом нашим Иисусом Христом, и пред священным Его Евангелием и пред святою Богородицею и святыми Ангелы и всеми Святыми: святого Евангелия заповеди Христовы, и правила святых Апостол и святых Отец, и благочестивых Царей законы хранити обещайтеся непременно, и нас во всем слушати, яко Архипастыря и Отца верховнейшего, аще что возглаголем от Божественных заповедей и законов»²³⁷.

Обещание дано в полной мере. За сим тотчас сделано наречение Патриарха по чину, и потом во свое время посвящение.

Таким-то необыкновенным образом из поселянской хижины дошел Никон до Патриаршеского престола по путям Провидения Божия. Сей-то муж необыкновенного ума, с глубокими сведениями в Слове Божием, в правилах Соборов, в писаниях святоотеческих²³⁸, муж высший своего века, и, что всего более, с самою твердою волею, в 1652 г. принял бразды духовного управления после тех раздоров и своеволий, по крайней мере слабостей, какие видимо существовали в Духовенстве до Стоглавного Собора, даже на самом Соборе, особенно после. После Стоглава вступил он в управление Российскою Церковью спустя ровно сто один год²³⁹.

Не менее, а, может быть, еще более, чем между Духовенством, было тогда смут и в гражданской общественной жизни. Сам Царь писал однажды 1652 г. в письме к Никону во время его Митрополитства, как новость: «а слово мое ныне во дворце добре страшно, и делается без замотчанья». Ныне только. В том же письме Государь, передавая Никону некоторые сведения о строгости самого Никона, дошедшие к нему из частных писем царедворцев, умоляет его не упоминать тем лицам, которых касалось дело, что сведения сии дошли от Царя, но что будто бы помимо его прямо дошли до Никона²⁴⁰. Приведите себе на мысль хотя то одно явление из общественной тогдашней жизни, каким образом недавно поступали Бояре пред самым лицом Государя Царя, когда кто из них только написан был на бумаге или посажен за столом Царским ниже, чем всякий сам себя считал. Ни строгость повелений, ни даже позорные наказания ослушникам, не могли тогда обуздывать своеволий вельмож. Некоторых привозили во Дворец силою, садили за стол неволею, держали на месте за руки и за ноги: но они лучше падали под стол и лежали там, чем поступить по воле Государя! Чего же неприятного не могли они сделать Патриарху, когда бы он стал иногда вразумлять их в поведении? А в тогдашнее время много уже стало находиться у нас и иностранцев со своими обычаями жизни, со своими нравами, со своими понятиями по Вере²⁴¹. Известное «Соборное Изложение» Святейшего Патриарха Филарета Никитича составлено было из необходимости оградить от некоторых православную Веру, и отношения между Православными и иноверцами поставить в известные правила. Нет сомнения, что Никон уже видел на высоте своего положения еще в Архимандритском и Митрополичьем звании множество имеющих быть неприятностей и затруднений для себя с принятием верховного Духовного сана, при таких обстоятельствах времени и при своей природной ревности к правде. Без самых важных причин он не решился бы отрицаться столько от исполнения воли Царя, которому предан был всею своею душою, и который сам удостаивал его необыкновенной дружбы²⁴².

По принятии Патриаршества, Никон естественно еще более близок сделался к Государю: равно как и доверие Государя к нему возвысилось. Государь, по совету Патриарха, вскоре предпринял поход на Литву, предоставив попечение о Государстве и семействе своем Патриарху. Случилась между тем моровая язва, и Патриарх Никон, спасая семейство Государево от опасности, оставил Москву, переезжал из города в город с принятием всех мер к предотвращению опасности. Государь возвратился из похода с великим счастьем, и, нашед семейство свое благополучным, столько изъявил Патриарху Никону признательности, что назвал его «Великим Государем»²⁴³ и потом называл его титлом сим в грамотах своих²⁴⁴, как назывался Патриарх Филарет, родной отец Царя Михаила Феодоровича, вместо обыкновенного наименования «Великим Господином».

При таком-то положении своем занялся Никон собственно Патриаршими делами по Церкви! Мы видели уже, каким образом производилось до него исправление и издание книг Церковных, – задача тогдашнего времени. Люди, более образованные известных справщиков их, тогда же чувствовали неудовлетворительность дела сего и делателей: но не могли сделать ничего к лучшему; а только желали этого впредь. Некоторые стали даже распоряжаться приготовлениями к тому. Некто Московский Боярин Федор Михайлович Ртищев, ревнуя об истинном просвещении духовном, в 1648 г. (за 4 года до Патриаршества Никонова) устроил близ Москвы Пустынь для 30 ученых монахов, и пригласил несколько их из Киево-печерского и других Малороссийских Монастырей²⁴⁵. Главным в этом братстве был Киево-печерский Иеромонах Епифаний Славеницкий, вызванный в 1649 г. Особенным занятием братства был перевод разных полезных для Церкви книг. Епифаний издал собственных переводов до 7-ми; несколько их осталось еще в рукописях. Он-то, пользуясь особливою славою мужа ученого, многим добрым людям того времени изъяснялся, что «тогдашняя печатная наша Библия в сравнении с древними списками заключает в себе много неправильных слов, и что в таком виде содержать нам Слово Божие не только грех пред Богом, но и стыд пред иностранцами. Некоторые из них, зная и Славянский язык, укоряют нас в этом». Отсюда то, от такого мнения просвещенных людей о Церковных наших книгах и по «тогоже мудрейшего Иеромонаха Епифания рассмотрению и возвещанию» и Патриарх Никон занял мысль обратить внимание²⁴⁶ первее всего на Священнический Служебник. Рассуждения Епифаниевы о книгах доходили и до слуха Царя Алексея Михайловича. Несомненно, что сам Никон совсем не знал прежде, что издатели книг при предшественнике его ввели в них явную порчу: он даже своим именем дозволил им издать печатавшуюся тогда Кормчую со многими неверностями²⁴⁷. Почти два года Патриаршества жил он без всяких сомнений о книгах и обрядах, до него бывших. Два года считают его и мнимые Старообрядцы своим, старообрядным.

Да и Епифаниево и других просвещенных современников рассуждение принял он не без особенного удостоверения. Он обозрел сперва в несколько дней свое Патриаршее книгохранилище. Там встретился он прежде всего с грамотою об учреждении Патриаршества в России и с Греческою книгою, писанною с «Собору вселенских Патриархов, бывшего в 1593 г.» В книге сей и грамоте особенно заняли его места, где говорится, что надобно быть совершенному согласию между Греческой и Российской Церковью во всем. Патриарх Никон крайне после сего озаботился, нет ли уже каких либо разногласий в Российской Церкви против Цареградской. Известно, книги тогда печатались у нас и исправляемы были вновь. И не далее, как в ризнице же своей усмотрел он, что на Архиерейском саккосе, принесенном в Москву из Греции, при Всероссийском Митрополите Φοтии (1407–1431 г.), вышит был по-гречески Символ Веры, в котором не было слова «истинного», а в печатных наших тогдашних книгах оно уже находилось везде. В таком же виде, без слова «истинного» был в Патриаршей библиотеке Символ Веры и при грамоте об учреждении у нас Патриаршества. По поводу таких разностей начал Патриарх рассматривать печатный наш тогдашний Служебник, и нашел в нем «ово прибавлено, ово отъято и превращено». Также и в иных книгах оказалось множество несходств с древними.

Между тем в 1654 г. прибыли к вам Греческие Патриархи, Константинопольский Афанасий и Иерусалимский Паисий с несколькими Духовными сановниками, и, вероятно, по поводу разговоров Никона с ними о Церковных разностях, заметили ему, что и Крестное знамение употребляемо у нас было тогда неправильно, не так, как в Греции, не тремя – а двумя перстами. Сам Патриарх наш Никон знаменался двуперстно: столь много тогда усилились уже у нас обычаи нововводные! Словом, ревнитель благочестия и правды, Никон очутился теперь в самых неожиданных обстоятельствах совсем с других сторон, а не с той, с какой боялся он поступить в нынешнее свое звание!

Вскоре откровенно доложил он Государю Царю Алексею Михайловичу: не угодно ли ему будет, по правилам св. Апостол (37), вселенского шестого Собора (50) и вселенского же седьмого Собора (6), собрать Собор и рассудить о разностях книг новопечатных с прежними. Собор составился. На нем было, кроме Патриарха, 10 Архиереев, 11 Архимандритов и Игуменов, 13 Протопопов, и Царский Синклит. Государь председательствовал. Патриарх изъяснился Собору: «и о сем прошу решения, новым ли Московским печатным книгам последовати, в них же многая обретошася нами от преведших и преписующих я неискусне с древними Греческими же и Славенскими несходства и несогласия, явнее же погрешения, или древним Греческим и Славенским, иже обаче един купно чин и устав показуют?» Благочестивейший Государь и весь Собор единогласно сказали: «достойно и праведно исправити противо старых харатейных и Греческих». Вслед за сим сделано было распоряжение, чтобы в Москву доставлены были из всех древних Российских книгохранилищ старинные Церковные книги, за 500 лет и ранее переведенные и на пергамене писанные. Тотчас такие книги представлены из Софийского Новгородского собора, из Троицкого Сергиева Монастыря, из Юрьева, из Хутыня, из Иосифова Волоколамского и из прочих знаменитых Монастырей и городов²⁴⁸. Между тем Государь и Патриарх о настоящем предположении писали ко Вселенскому Патриарху Цареградскому, «да не едина их (Царя и Патриарха) воля, но и да совет Вселенских Патриархов оных книг о исправлении будет вкупе».

В Константинополе составлен был также Собор, на котором присутствовали, кроме тогдашнего Патриарха Паисия, 24 Митрополита, 1 Архиепископ и 3 Епископа с прочим Духовенством. Собор сей грамотою одобрил, подтвердил и настоял, чтобы сделано было у нас исправление книг по древним спискам непременно. Сверх того, Патриарх Паиcий прислал к нашему Патриарху Греческую книгу, заключающую в себе изъяснение священных тайнодействий Церковных. Книга cия в переводе названа «Скрижалью»²⁴⁹ При сем Константинопольский Патриарх братски, но с удивлением заметил нашему Патриарху, что Патриарх наш прямо не спрашивал его о разногласиях, какие вошли в Российскую Церковь против уставов и книг Церкви Восточной.

В числе таких неправильностей, сверх многих иных, назвал Патриарх то, что даже в самом Символе Веры по 8-му члену находится прибавка слова «истинного»; а Символ ни малейше ни в чем изменяться не должен, по правилам св. Отец. Повторяя, советуя нам об исправлении книг, Паисий прислал самый точный против подлинника Никее-Константинопольского список Символа на Греческом языке.

Убедясь в необходимости настоящего дела, Правительство наше не решилось, однако ж удовлетвориться теми только старинными книгами, какие собраны в России; а послало еще Старца Мануила²⁵⁰ «в Афонскую гору и в иные старожитные места» с богатою милостынею для того, чтобы достать и оттуда «старописанные» книги. Из всех почти Афонских Монастырей (21) доставлено таких книг до 500. Из них некоторые были так древни, что до того времени со времени происхождения их прошло – одному Евангелию 1050 г., другим книгам – 700, иным 650, 600, 500, 400 годов. Сверх сего Патриархи Александрийский, Антиохийский и Сербский и иные православные Архиереи и Боголюбцы, в исполнение просьб к ним, прислали в Москву до 200 самых также древних книг.

По собрании такого запаса, снова составился у нас Собор, на котором присутствовали: Государь Царь Алексей Михайлович, Патриархи Никон Московский, Макарий Антиохийский и Гавриил Сербский с Митрополитами, Архиепископами, Епископами, Архимандритами, Игуменами и весь освященный (Московский) чин. Отцы Собора, пересмотрев основания настоящего дела, потом «вся старописныя Греческия и Славенския книги разсмотревше, обретоша древния Греческия с ветхими Славенскими книгами во всем согласующася; в новых же Московских печатных книгах (ныне называемых старых) с Греческими и Славенскими древними многая несогласия и погрешения». По довольном рассуждении о всем том, решено Собором неотменно поступить с книгами так, как прежде на Соборах у нас и в Константинополе было положено, т. е. исправить по древним.

Прежде всего приступлено к исправлению Служебника, по особенности употребления его в Церкви. Для предварительного пересмотра как сей книги, так и иных, были избраны уже не прежние справщики, которые были при Патриархе Иосифе, а новые, из Монахов составлявших избранное из Киевского и других Малороссийских Монастырей общество в Преображенской пустыне, учрежденной Боярином Ртищевым. Во главе справщиков был тот самый Епифаний, о котором мы довольно уже говорили. К нему в пособие, сверх оказавшихся способными к делу в ученом Преображенском братстве, Царскою грамотою к Митрополиту Киевскому Сильвестру, вызваны были из Киева Иеромонахи Арсений и Дамаскин, «Божественного Писания ведущие и Еллинского языка навычные, и с Еллинского языка на Славенскую речь перевести умеющие, и Латинскую речь достаточно знающие»²⁵¹. Также вытребован грамотою из Соловков природный Грек Иеромонах Арсений, прибывший к нам с Патриархом Паисием из Афона и бывший впоследствии начальником первых училищ у нас в Москве²⁵². Из Соловков же Царскою грамотою вызван был «Черный Поп Иаков, по прозвищу Философ»²⁵³. Служебник, по пересмотре его означенными справщиками, предложен был на рассмотрение того же, недавно упомянутого нами Собора. В предисловии книги сей от имени Собора сказано: «от Греческих и Славенских древних книг истинное избравше, и cию святую книгу Служебник во всем справя, и согласну древним Греческим и Славенским, повелеша в царствующем своем граде Москве напечатати, в лето7163» (1655 г.).

Там же сказано об Отцах Собора, что они «не точию едину cию книгу исправити восхотеша; но и прочия святыя книги, в них же некиим от преписующих невниманием погрешения обретаются, во всем с древними и Славенскими священными книгами, в них же ни едино погрешение обретается, согласити и исправити узакониша».

Таким образом, со всею точностью исполнялось теперь с Церковными книгами то, чего все они сами в Послесловиях требовали, (т. е. лучшего исправления), и что постановил, но не исполнил, даже не указал средств к исполнению Стоглавный Собор, т. е. чтобы исправление было «Соборное». Оно было теперь в точном смысле Соборное, правительственное.

Исправление и других Церковных книг продолжалось в последствии времени, как то: Триоди Постный, Псалтири, Минеи Общей, Апостола, Требника и проч.²⁵⁴ но уже после отбытия Патриарха Никона с места своего, хотя еще и до снятия с него сана.

Какие же именно книги служили основаниями к выправке вышеупоминаемого Служебника и других книг, о том можно знать, сверх того, что́ сказано выше об Описи собранных в России книг, и из Увета духовного, составленного Патриархом Иоакимом, после Иoacaфa и Питирима, преемником Никона. Вероятно, Иоаким сам присутствовал на Соборах, бывших по книжному исправлению, находясь тогда в пресвитерском сане. Из числа весьма многих, в особенности упоминаются у него следующие книги: 1) Греческая Триодь Постная и Цветная, писанная в 6852 (1344) году; она принесена в соборную Московскую церковь Фотием Митрополитом Московским и всея России: ее освидетельствовал и подписал своею рукою Максим Грек; 2) Старинный Греческий письменный Служебник; 3) Русский Служебник св. Евфимия Новгородского Чудотворца, за 344 года пред тем писанный; 4) Служебник Преподобного Иосифа Волоколамского; 5) Книга св. Григория Богослова, писанная в Новгороде на хартии при св. Иоанне Архиепископе Новгородском за 500 лет ранее; 6) Древний харатейный Часослов, в Успенском Соборе дотоле находившийся; 7) Письменная Четь-Минея Maкария Митрополита, председателя Собора Стоглавного; 8) Письменная древняя книга св. Кирилла Иерусалимского; 9) Старописьменные Преподобного Никона Черногорца правила, находившиеся в Чудове Монастыре; 10) Книга монаха Зиновия, ученика Пр. Максима Грека; 11) Книги св. Григория Архиепископа Солунского о Вере, бывшая келейная Макария Митрополита, председателя Стоглава; 12) Псалтирь с возследованием, келейная Преподобного Зосимы Соловецкого, по коей отправлял он келейное свое правило; 13) Часослов Успенского Собора, писанный при Фотии Митрополите; 14 и 15) Два Требника, из которых один писан в Афонской горе в древние времена, другой – в России писан в 6989 (1481 г.); 16) Книга Пр. Иоанна Дамаскина, древняя, харатейная Болгарского перевода; 17) Древний харатейный Устав, положенный Чудотворцем Евфимием Архиепископом Новгородским в Хутынь Монастырь 6949 (1441 г.); 18) Харатейный Требник Греческого Царя Иоанна Кантакузина, писанный 6856 (1348 г.); 19 и 20) Требник и Устав, принесенные с горы Афонской; 21) Служебник, по которому служили Преподобные Антоний Римлянин, Варлаам Хутынский, Чудотворец Сергий Радонежский, святые Архиепископы Новгородские Иоанн, Евфимий, Серапион, Киприян, Митрополит Московский, Иов, первый Патриарх Московский и пр.; 22) Номоканоны Преподобных Антония и Феодосия Печерских; 23) Требник Всероссийского Митрополита Макария, председателя Стоглава.

Упоминая о книгах сих, Святейший Патриарх Иоаким не раз присовокуплял, что множества ради он оставляет говорить о других, и что целые тысячи древних книг находились тогда в Патриаршем Московском книгохранилище²⁵⁵. Множество книг у нас удивляло еще известного Максима Грека, который вызван был с Афона для пересмотра Царской библиотеки в Москве, и который видал много славных библиотек в Италии²⁵⁶. Вскоре за Служебником вышла (1656 г.) в Русском переводе Скрижаль, – книга, в которой особенно для тогдашних читателей Русских сказывалось²⁵⁷, что Крестное знамение надобно употреблять треперстное, а не двуперстное. Патриарх Никон в самом начале Предисловия в ней говорит сам о себе, что и он употреблял прежде двуперстное сложение: но прибывшие в Москву Вселенские Патриархи Греческие, Константинопольский Афанасий²⁵⁸ и Паисий Иерусалимский, между прочим заметили ему о неправильном против Греческой Церкви перстосложении для Креста. Никон сперва оправдывался печатными нашими книгами, в патриаршество Иосифа выданными²⁵⁹: но Патриархи изъяснили, что двуперстие есть обычай Армянский, а не древлеправославный Греческий. Армян в Москве по торговым делам было много. Потребовано было несколько их к Патриарху Никону; и они прямо сказали, что Армяне точно крестятся двуперстно, а православные Греки треперстно²⁶⁰. Никон снова обратился к печатным книгам, в которых было у нас двуперстие, и ясно увидел, что оно внеслось в них «не повелением какого-нибудь Царя или Патриарха, ниже Собором когда сошедшихся Архиереев». При дальнейшем исследовании, оказалось даже в опыте, что прежде того в России «вси треми первыми персты изображаху Крестное знамение во образ Св. Троицы, якоже и ныне многих еще видети есть, елицы не ведают Феодоритова писания (о еже како креститися и благословити), якоже в простых мужех, и во всех женах, от древняго обычая (из веков) держащих». Святую древность треперстного сложения лично подтвердили с клятвою от лица всей Греческой Церкви вышеозначенные Патриархи, всенародно, когда они в Московском Успенском Соборе присутствовали в Неделю Православия, и засвидетельствовали потом своим рукописанием, что оно истинное²⁶¹. Свидетельствовал потом писанием своим, на спрос Патриарха нашего, и Константинопольский Патриарх Паисий, что истинное правильное перстосложение для Креста есть и было всегда, точно, треперстное²⁶².

Новоисправные Служебники и Скрижаль начали рассылаться по церквам в 1656 г., при грамотах, с отобранием Служебников прежних. Отобрание было, очевидно, мерою крутою²⁶³ и для простых людей, которые привыкли к тому только, что они делали, не рассуждая, так ли делано, или не так, – не по силам. Надобно было, в самом деле, много иметь ума, чтобы разумно расстаться с тою книгою, по которой вчера и ранее отправляема была священная служба Богу, но которая сегодня отбирается, как негодная! Лучше б было, если б вводимы были такие улучшения исподволь, не тревожа немощных совестей человеческих (1Кор.8:7).

В самом деле, скоро стали возникать у некоторых тогдашнего времени книжников недоразумения, сомнения об исправленных книгах. Хотя сомнения были сперва и спокойные, но уже не безмолвные. Прежние справщики, при Патриархе Иосифе занимавшиеся изданием книг, были глубоко тронуты не только удалением их от книжного дела, но и отменою прежних трудов с крайнею укоризною на них самих. Самолюбие людей, считавшихся с особливым умом и в почете у Двора, между Духовенством и в народе, не молчало в свое защищение, в очистку себя от неправославия. Оно делалось смелее, смелее и гласнее, даже восторженнее, когда некоторые из тех Духовных лиц, кои были встревожены, по связям жизни в столице, проникали, что судьба главного виновника унижения их и распорядителя тогдашних дел Церковных, Патриарха Никона, очевидно, начала уже затмеваться в очах не только сановников светских, но и самого Государя.

Патриарх Никон, будучи строгим ревнителем Церковного порядка и Христианского поведения, естественно, не мог нравиться Духовенству, после слабого правления старца предместника своего. О беспорядках Церковных, он часто докладывал Государю, еще когда был Митрополитом Новгородским, и – грамоты Царские об истреблении их тотчас рассылались во все пределы Русской Церкви²⁶⁴. В Москве казался Никон для своевольных Духовных столько грозным по всему, и по духу, и по самому росту своему (высокому), что Успенский Протопоп Аввакум прозвал его в кругу своих Антихристом. Между тем сей же самый Протопоп и многие из Духовных Московских помнили Никона еще в том состоянии, как он находился здесь Священником Никитою Мининым, а они тогда были уже несравненно выше его на своих местах: посему и ныне часто в насмешку звали его в кругу своем «Никитою Мининым». Низкость происхождения в глазах людей почти обыкновенно бывает одним из недостатков людей великих на высоте их, равно как и для них самих некоторым особливым искушением!

Наконец открыто поднялись против новоисправных книг справщики прежних, давно уже отрешенные и уже считаемые Патриархом развратителями Церковных правил и обрядов. Прежде всех их Даниил, Протопоп Костромский, подал Государю жалобу, якобы на нововведения Патриарха в новоисправленных при нем книгах²⁶⁵. Священник Иоанн, Ключарь Успенского Собора, нарочито стал ходить ко всякой службе в Собор с тем, чтобы не дозволять читать и петь здесь Аллилуиа потрижды, а велеть подважды. Он первый, а за ним и многие другие Московские Священники не стали принимать к служению просфор с четыреугольною печатью и четыреконечным на ней Крестом, а не осмиконечным, как было пред тем, в круглой печати на просфорах. Поскольку Протопоп Аввакум в насмешку прозвал уже Никона Антихристом; то и печать на просфорах стала называться под рукою, в кругу врагов Никона, печатью Антихристовою²⁶⁶.

Протопоп Аввакум вступился сперва будто бы за уничтожение по книгам новоисправленным каких-то земных поклонов в Великий пост и за двуперстие. В числе не согласных с исправленными книгами будто бы был, по свидетельству мнимых Старообрядцев²⁶⁷, и один из епископов, Павел Коломенский. Он особливо будто бы лицом к лицу противоречил Патриарху касательно Крестного знамения треперстного. На Соборе о нужде исправления книг, был и Павел, и подписался в числе прочих²⁶⁸: но, не известно, за что²⁶⁹, Патриархом лишен после сана, и, может быть, уже в последствие того, с досады начал прекословить Патриарху в деле исправления книжного. А Священники Никита и Лазарь, также из числа бывших справщиков, подали Государю по челобитной, в коих выставляли свои обличения против Скрижали и Служебника²⁷⁰. Все cии и подобные им Духовные люди в Москве стали отклонять Православных от Церкви, советовали не ходить в храмы Божии, не принимать нововведений, как называли они исправление книг за десять только и гораздо менее того лет пред тем печатанных, исправление Соборное «по древним обычаям». Некоторые из Московских жителей начали призывать к себе Священников в дома для отправления Богослужения отдельно от Церкви по-старинному²⁷¹. Недостатка не было уже и в таких Священнослужителях, которые готовы были на это.

Легко себе всякому представить и ныне, сколь чувствительно для Патриарха Никона было вдруг встретиться с таким невежественным упорством в делах Веры! Шел он везде с успехами из поселянской хижины до Патриаршего престола, и здесь-то, на самой высоте своего сана увидел он такие препятствия, во святом, великом и весьма нужном деле, для которого столько было приуготовлений, распоряжений, попечений по Соборным определениям, удостоенным Высочайшего соизволения и со стороны Государя Царя!

Духовные люди, говорим, очень знали уже, что не расположены были тогда к Патриарху Никону Государственные сановники в Москве. В числе их, естественно, оскорблен был более других знаменитый Царедворец, Князь Львов, начальник печатного двора, и следственно участник в издании книг, против которых пошли тогдашние распоряжения. Все бывшие прежде у книжной справки Священники передавали свои понятия об исправленных вновь книгах знакомцам своим из светского звания, в особенности своим духовным детям. Аввакум упоминает сам²⁷², что его духовные дщери, Боярыня Морозова, Княгиня Урусова и многие другие вскоре вызвались даже страдать за древле-Церковное, якобы, благочестие. Вообще для светских чиновников был Патриарх Никон в тягость даже нравом своим и пастырскою ревностью. Всякий его поступок и всякое слово были резким поучением для них и весьма часто обличением. Сам Государь извещал однажды Никона в одном собственноручном письме к нему, что Князь Иван Хованский, быв в спутничестве с Никоном при поездке его в Соловецкий Монастырь за мощами Святителя Филиппа, писал в письмах своих с дороги, «будто он Хованский пропал, а пропасть свою пишет, что будто ты его заставливаешь с собою быть у правила ежедень. Да и у нас, продолжает Царь, перешептывали на меня: николи де такого безчестия не было, что ныне Государь нас выдал Митрополитам; и потому и я тебя, Владыко Святый, о том молю с молением, пожалуй его с собою не заставливай у правила стоять: добро, Государь Владыко Святый, учить премудра, премудрее будет, а безумному обличение мозоли ему есть». Еще о том же предмете Государь продолжает в письме: «Да Василий Отоев пишет к друзьям своим: лучше бы де нам на новой земле за Сибирью с Князем Иваном Ивановичем Лобановым пропасть, нежели де с Новгородским Митрополитом (быть), как де так, что силою заставливает говеть, никого де силою не заставит Богу веровать». В особенности не терпел Патриарх Никон у Бояр нововведений, настававших тогда в образе общественной жизни, – иностранного платья, музыки и т. п. Не со всем и дело бы для Патриарха входить в гражданские обычаи светской жизни: но судить надобно обо всем по тому времени, когда что-либо делалось! Все в этом роде называл Никон обычаями Латинскими. Oлеарий заметил в своих записках, по бытности тогда в Москве, что Патриарх однажды будто бы велел отобрать у некоторых Бояр музыкальные инструменты, и сжечь их на площади. Вообще выставляет он Никона не любящим ничего нового в общежитии²⁷³. Чтобы представить его лицо в смешном виде, некто из близких ко Двору особ, родственник Государев, и именно Семен Лукьянович Стрешнев, научив свою большую собаку сидеть на задних лапах и передними осенять по-архиерейски, назвал ее Никоном. Такая насмешка без стыда и страха была очень гласною.

Всего же наиболее судьба Патриарха Никона в глазах людей переменялась от перемены отношений к нему Государя Царя Алексея Михайловича. Вскоре по поступлении на Патриаршество, Никон, пользуясь еще вполне милостью Государя, испросил у него три места для построения Монастырей, – одно близ Москвы, куда он иногда выезжал, другое на Валдайском озере по пути к Новгороду, и третье там, где спасся от потопления, при возвращении из Соловков, на Кие острове. Тотчас и занялся он со всею своею подвижническою ревностью устроением тех Монастырей. Раз удостоил и Государь посетить начальное строение Монастыря близ Москвы, называемого Воскресенского. Государь столько пленился красотою и приличием места, что сам назвал Монастырь новым Иерусалимом, а окрестности – Вифлеемом, Назаретом, Иорданом и проч. Известно, что Монастырский собор и строился, в самой вещи, по чертежу храма Воскресения, во святом граде Иерусалиме находящегося. Чертеж принесен оттуда известным Арсением Сухановым. Но сии то самые занятия Патриарха по строению Монастырей и послужили для него крайним искушением, поводом к его несчастию. Он стал лично отлучаться туда из Москвы весьма часто: в один раз на Кий остров уезжал даже на целый год. Отлучки начались с того, что Государь изволил отбыть в Шведский поход. Таким образом прежняя непрерывная близость Никона к Царю стала ослабевать, ослабевать и, по возвращении Царя из похода, наконец уже и вовсе терялась. Поход Царя был не удачен; а он был предпринят не без совета Патриарха. Не замедлили во время отсутствия Никона становиться между ним и Царем царедворцы, которые хотели и могли устранить его навсегда. Еще при возвращении Царя из похода, некоторые из них напомнили ему о невыгодных советах Никона. Не много нужно было политики, чтобы при таких случаях иногда напомнить Царю и то, что Никон на нынешней высоте своей уже мало хочет иногда знать Царя; не посещает его во всякую пятницу, как бывало из Новоспасского: он уже и живет наиболее в своем Иерусалиме, а не в Москве. Царь начал уклоняться свидания с Патриархом даже при церковных торжественных службах его в Москве. Некоторые из Бояр, видя положение Никона, стали делать личные оскорбления ему и его чиновным людям, даже отнимали ненаказанно Монастырское имение у него, и таким образом раздували природную его раздражительность. Конечно, верховному служителю Веры надлежало бы все терпеть, а свое служение по званию Божию отправлять: но человек везде человек! Никон, как сам изъяснялся, хотел «держаться порядка, какой был прежде при прежних Царях»²⁷⁴ не соображая, что времена переменяются, и Державный Государь всегда имеет Высочайшую волю учреждать свои правила. Может быть, Никон чувствовал в своей душе и некоторые права дружбы, какую некогда Государь изволил с ним заключить особенным образом. Это осталось тайною между ними одними.

Наконец Никон удалился в свой Иерусалим, оставив жезл и сказав всенародно, что он уж более не Патриарх²⁷⁵. Того только, казалось, и ждали враги его из Духовных и Бояр. Митрополит Питирим Сарский и Подонский в качестве Патриаршего Наместника, по Государеву повелению, тотчас вступил в управление Московскою паствою, занял и престол Патриарха даже в службе Божией, вопреки Церковным законам. Вскоре возврат в Москву для Никона сделался даже не возможен. В Иерусалимском уединении стали преследовать Никона то разные черные клеветы, то разные оскорбления от некоторых недоброжелательствовавших ему Бояр и Духовных. Наконец по бесконечным доносам их Государю дошло до того, что Государь повелел собрать на Патриарха Собор в Москве.

В присутствии самого Государя Царя Собор составился из Российских Митрополитов, Архиепископов, Епископов, Архимандритов, Игуменов, Протопопов и прочих лиц священного чина, в присутствии Царского Синклита. Это было в 1660 году. Два предмета составляли цель собрания: 1-й, чтобы сделать заключение о произвольном оставлении Никоном Патриаршего престола; 2-й, чтобы снова рассмотреть Церковные книги, при нем исправленные. В то время можно еще было думать, не найдется ли в самом деле за Никоном вин и по последнему предмету. По крайней мере рассмотрения сего требовали, как уже выше сказано, восстававшие против книг смущения некоторых Духовных и светских лиц. По первому предмету все на Соборе единогласно положили, что Никон более уже не Патриарх, по тому самому и по тому одному, что он сам оставил свой престол. Положено было представить Государю надвое, как ему благоугодно будет повелеть, – так или иначе. Для сего заготовлено было две грамоты: в одной из них определено Патриарху Никону низложение с Патриаршего престола с извержением и из Архиерейского сана, а в другой – только одно лишение престола без извержения из Архиерейства. Собор присовокупил в докладе к Государю оговорку от лица Духовных: «не яко мы извергаем его (Никона), ниже изречение изрекаем, но вопрошена бывше (от Царя), якоже тече на него вина, тако отвещаем, и паки: якоже явится святому твоему царствию (Царскому Величию) и Собору». Определение сиe писано на Греческом языке. Всем располагал хитрый Грек, бывший тогда в России, Газский Митрополит Паисий Лигарид²⁷⁶.

Все Русские Духовные, бывшие на Соборе в присутствии Государя, согласились в вышеозначенном постановлении, т. е. чтоб Патриарха Никона лишить престола и сана. Один только раздался голос на Соборе против всех, – голос Архимандрита Борисоглебского, Игумена Богоявленского Полоцкого Монастыря Игнатия Иевлевича. Игнатий со всею приличною месту и своему значению скромностью изъяснился, что, «хотя Святейший Патриарх Никон и оставил престол, но надобно прежде спросить его самого о причинах тому. Простого отбытия к лишению его сана отнюдь не довольно. Он может ныне переменить или уже и переменил свои мысли, и возвратится на престол, или напротив гласно объявит о решительном желании оставить оный. Так бывало и прежде в Церкви Христовой многократно, присовокуплял Игнатий, напр. со св. Григорием Богословом, со св. Златоустом, со св. Афанасием Великим и другими, что они оставляли престол и снова возвращались. Тем наименее возможно, говорил голос, сделать столь важное решение о первоверховном Святителе своем Русскому Собору, без главного участия и рассуждения Патриарха Цареградского и прочих Восточных Патриархов²⁷⁷. Спрашивать Патриарха Никона, значило звать его на суд, поставить под судом, – и чьим же? – подчиненного ему Духовенства. Легко надобно было ожидать, что он, вопреки уставов Церкви, не будет и давать никаких ответов такому Собору. Между тем сам Собор должен бы был подвергнуться ответу Высшей церковной Власти за столь важное нарушение Церковного порядка. Оговорка Собора была только изворотом слов, не более.

Очевидно, что надлежало на том уже и остановиться всем. Патриарха не беспокоили. Определение Собора о низложении Никона едва осталось известным по настоящему только голосу против него. Послано было от Государя к Восточным Патриархам приглашение прибыть в Москву на Собор для суда над Никоном. Между тем, когда основание к извержению Никона из сана, или и к отрешению его просто от Патриаршества по той одной причине, что он сам оставил свой престол, мнением Архимандрита Игнатия было потрясено: то в подготовку для Собора Патриархов Греческих предлежало заблаговременно собрать иные вины против Никона. Так и сделано.

Боярином Семеном Стрешневым подано было Греку Митрополиту Паисию (вероятно, по настроению самого Паисия) 30 вопросов о том, какие должны быть отношения между Царем и Патриархом по делам Церкви? Вопросы все направлены были к тому, чтобы из ответов на них видны были неправильные действия Патриарха Никона с того времени, как стал он уклоняться от места своего служения²⁷⁸.

И вышеозначенный Собор Русский был, однако ж не понапрасну. Он сделал свое дело по другому своему предмету: пересмотрел новоисправленные при Патриархе Никоне Служебник со Скрижалью, и вследствие того письменно отозвался так: «В Патриаршей Крестовой палате испытовахом подробну чрез многое время новоисправленныя и новопереводныя печатныя книги, и старыя харатейные, Славянороссийския рукописныя, и ничтоже стропотно, или развращено, или Вере нашей Православной противно, в новоисправленных и новопреведенных печатных книгах обретохом; но все согласно со старыми Славянороссийскими харатейными книгами. В них же видехом и святый Символ без прилога истиннаго, яко и в новопечатных исправлено и напечатася: и Аллилуия написано в ряд трижды: Аллилуия, Аллилуия, Аллилуия, таже слава Тебе Боже. И о знамении честнаго Креста, сиречь о сложении триех первых перстов десныя руки, и о Иисусове молитве, и о чине святыя Литургии и прочая, все согласно в старых Славянороссийских харатейных книгах обретохом, якоже и во исправленных печатных книгах. Зане Никон бывший Патриарх, повеле книги исправляти и преводити не собою, но повелением Благочестивейшего Государя нашего Царя и Великого Князя Алексея Михайловича всея великия и малыя и белыя России Самодержца, Благословением же, и советом и произволением Святейших Вселенских Патриархов, с согласием Архиереев всего Российского Государства, и всего освященнаго Собора, с Греческих и древних Славянороссийских харатейных книг, соборне изречеся исправляти я. Которыя древния Славянороссийския харатейныя книги и сами мы ныне испытахом, и разсмотрихом подробну. И при Благочестивейшем Тишайшем, Великом Государе нашем Царе, и Великом Князе Алексии Михайловиче, всея великия и малыя и белыя России Самодержце и при всем его Царском пресветлом Синклите, в Царских его Высочайших палатах предложихом, и чтохом и свидетельствовахом. Из них же некия и всем Священником царствующего града Москвы соборне показахом, в Патриаршей Крестовой палате».

Такое свидетельство о книгах сделано Собором, который составился для низложения Патриарха Никона с престола, и хотел, готов уже был привести это в исполнение, между тем бывшее при нем исправление книг подтвердил со всею обстоятельностью!

И сверх такого свидетельства об исправлении книг было еще большее. Когда Восточные Патриархи, Паисий Александрийский и Maкарий Антиохийский, имея волю или власть и Вселенского Патриарха Константинопольского, равно как и Иерусалимского, прибыли в Москву, как сказано выше, по приглашении на Собор: то Духовенство Российское, составлявшее бывший пред тем Собор, все свои дела по предмету исправления книг тотчас представило им на рассмотрение²⁷⁹. «И они», сказано в Соборном сего времени Свитке, «всесвятейшии Патриарси, наши соборы (собрания) и дела и разсуждения слышавше, глаголали: яко тако есть истинно, и право разсудисте, и с нами во всем согласно. Якоже мы держим и мудрствуем, свыше, и изначала: тако и вы соборовали есте, и мудрствовали. Зане cиe предание святых Апостолов, и святых Отцов, и святой Церкви чин древний, и книги новопреводные исправленные печатные суть правы, и согласны с нашими Греческими книгами. И своим великопастырским благословением наши Соборы и дела благословиша и утвердиша».

Сам Патриарх Никон, Собором сим был низложен, лишен сана и простым монахом послан в монастырское заключение. На Патриаршество за ним возведен Иоасаф. «И к нему», продолжает Соборный Свиток от лица Собора Духовенства Российского, «такожде приносихом тая наша соборная дела и писания, и предложихом пред ним, еже разсмотрити, разсудити, благословити и утвердити своим великопастырским благословением. И он великий Архипастырь наш, святейший Иоасаф Патриарх Московский, и всея России, слушав и рассмотря тая наша соборная дела и писания, своим великопастырским благословением утвердил согласно во всем»²⁸⁰.

Касательно перстосложения для Крестного знамения оба Собора, – и тот, который состоял сперва из одного Российского Духовенства, и тот, который состоял в присутствии двух Греческих Патриархов, с волею и двух прочих Восточных и вместе, нашего Патриарха Иоасафа, – сказали, что треперстное знамение «имут вси народи Христианстии. Мнози язы́цы, продолжается слово, иже суть в Православии от востока и до запада, предание издревле и доныне неизменно держат. Якоже и ныне», – обратился Собор опять к тому, как это было в России, у нас самих, и ныне – «видится и в России, яко мужие поселяне неизменно из древнего обычая знаменуются треми первыми персты». Не надобно выпустить из внимания, что на Соборе сем были Российские Архиереи со всех мест, и по сему свидетельство их неопровержимо служит доказательством всеобщности у нас издревле Крестного знамения треперстного, а двуперстное знамение было только нововведение, особенно после тогдашних неисправно печатанных книг, ныне старыми называемых!

На Соборе было, сверх святейших Патриархов, 14 Митрополитов, 8 Архиепископов, 3 Епископа, 25 Архимандритов, 8 Игуменов и 13 Протопопов.

Противники истины, без сомнения, выставляли в оправдание своего двуперстного знамения и сугубой Аллилуия книгу Стоглав. И этого Собор не оставил без решения. Он признал, что «писано о знамении честнаго Креста, сиречь о сложении двою перстов, и о сугубой Аллилуии и о прочем, – писано неразсудно, простотою и невежеством, в книзе Стоглаве. И клятву, юже без рассуждения и неправедно положиша, мы православнии Патриарси – и весь освященный Собор тую неправедную и безразсудную клятву Макариеву и того Собора разрешаем и раздрушаем, и той Собор не в Собор, и клятву не в клятву, и ни во чтоже вменяем, якоже и не бысть. Зане той Макарий Митрополит и иже с ним, мудрствоваша своим умом безразсудно, якоже восхотеша, сами собою, не согласяся с Греческими и с древними харатейными Славенскими книгами; ниже со Вселенскими святейшими Патриархи о том советоваша и ниже вопросишася с ними». Высшая или даже равная власть всегда имеет силу, по правилам Церковным, изменять или и вовсе уничтожать постановления власти низшей или равной²⁸¹. Припомните прежние самые первые и коренные отношения нашей Церкви к Цареградской. Пер. 1. Отд. Ι. стр. 14 ²⁸².

В особенности касательно двуперстного Крестного знамения, напечатанного в новоизданных при Патриархе Иосифе книгах, Собор отозвался так: «Еще же и писание, еже есть сложено от некоторого раскольника и скрытого еретика Арменския ереси, и напечатася невежеством и неразсудно в книзе Псалтыре со возследованием и во иных, сиречь о сложении перстов, еже знаменатися повелеваем по обычаю, како еретики Армени знаменаются Крестом, не приимати cиe, и никто же отныне сему писанию да верует, ниже да держит: но искоренити повелеваем от таковых печатных и письменных книг».

Статья в жизнеописании преподобного Евфросина Псковского, послужившая основанием сугубой Аллилуии, вместо трегубой, названа Собором «ложною, сонным мечтанием, произведением сочинителя льстивого и лживого писания на прелесть благочестивым народам»²⁸³.

Касательно печати на просфорах сказано Собором, что должно быть ей так, как она исправлена, – «по свидетельству великих учителей, Афанасия Великого, Иоанна Дамаскина и иных».

Что ж, однако было это за Слово блаженного Феодорита, на основании коего начало утверждаться у нас дотоле не бывшее в употреблении двуперстие в знамении Крестном? Мы уже видели, что оно принесено к нам почти еще в самом начале Веры у нас, Мартином Армянином. Нынешние Греки не находят сего Слова в творениях Феодорита²⁸⁴. Могло быть оно и извлечением из истории Феодорита. Феодорит описывал рассуждение св. Мелетия Антиохийского с Арианами, посредством Крестного сложения перстов, которое и в наших книгах приводится во свидетельство треперстного Крестного знамения. Мне думается, что кто-нибудь составил из того сказания правило: «како креститися и благословити», и назвал его Феодоритовым. Правило само по себе правильное, если смотреть на Феодоритово сказание до его повреждения. Оно повреждено. Самые старинные списки его говорят о трех перстах, без упоминания, о каких именно, и, по сказанию выходит, что надобно делать это так, как и крестятся Православные. Но в последствии времени стали показываться списки, в которых на конце сказания, – на конце, особо присовокуплялось и наименование перстов в раскольничьем разуме. Наконец, еще позже, явились и такие списки, в которых толкование перстов внесено в самую средину Слова. Одна прибавочная строчка дала превратное направление смысла²⁸⁵. На сих-то последних двоякого вида списках и стало прямо основываться мнимое Старообрядство. Оно само их и составило, и на них же стало основываться²⁸⁶. Мы уже видели выше по исследованию, как погрешности в этом роде издавна тайком тянулись у нас в отдельных обществах, иногда скрываясь, иногда выступая на вид, подобно ручьям, текущим инде открыто, инде под землею.

Великий Собор, о коем ныне слово, сверх всего доселе сказанного, пересматривая погрешности ревнителей мнимой старины, сверх тех погрешностей, нашел еще неправых обычаев по Церкви у нас числом до 25 статей. Их сами Православные, ни Никон, ни прочее Святители наши не примечали, не считали за погрешности; потому что они были уже давно в обычае.

Напр. 1) Архиереи производили у нас (в Малороссии) до того времени в одну Литургию по три, по пяти и по десяти и больше Диаконов и Священников. «И то есть пребеззаконно, сказал Собор в своих определениях, и неправильно: зане такого устава несть и не обретается»²⁸⁷. 2) Всякий Священник садился во время чтения Апостола на горнем месте. «И то пребеззаконно есть и в прелюбодеяние вменяется», сказал Собор. Горнее место, изъясняет Собор, есть место одного только Архиерея, притом одного Архиерея своей епархии, так что «ниже самому Патриарху, аще прилучится ему путешествовати во епархии Митрополита или Епископа своего, не можно седети на том месте. А если случится служить с Патриархом в его епархии и Архиереям другой епархии, то и сам он, не только иные Архиереи, не седит на горнем своем месте, но и той седит вкупе с прочими на креслах, по степени его, ради братския любве и равночестия». Собор определил, чтобы с того времени впредь ничего такого не было, как и водится теперь у нас в Православной Церкви.

Не излишне будет упомянуть здесь, что Собор сей нашел, между прочим, установление самого Никона Патриарха о том, чтобы освящение воды Богоявленской было только однажды в навечерие, а в самый праздник на источники не исходить, так как и единожды крестился Господь. «Повеление же и клятву, юже неразсудно положи о сем Никон бывший Патриарх, разрешаем и раздрушаем, и ни вочто же вменяем», сказал Собор.

Из всего можно видеть всякому, что Собор сей действовал по правилам Церкви, и все, что́ определено на нем касательно благочиния ее, определено не потому, что Никон так хотел, когда так осуждаемы были и Никоновы учреждения, как скоро они оказывались неправильными.

Все это прописано в «Соборном Свитке», о коем мы несколько уже раз упоминали. Он помещен частью и в полном Собрании Законов Российской Империи²⁸⁸ и частью припечатан к Служебнику, изданному в 7176 (1668 г.).

Вообще же касательно Служебника и Скрижали и прочего, что тогда или постановлено или отменено было, Собор сделал следующее постановление: «Да будет вам ведомо, от нашего освященного Собора, всякому от освященного клира, о книзе сей Служебнике, яко не просто, ниже от своего си разума, еже в чесом где в чинех в нем исправихом». На конце: «Не мни же тебе единыя главы сему разумом содеватися, но прилежным разсмотрением и премудрым разсуждением святейших Патриархов, еще и единогласным советом всего освященного Собора от Греческих и Российских Архиереев и преподобных Отец совокупленного, непщуй тебе cиe чиноисправление утвержено быти. Пpиeмли же якоже спасенное, зане же во мнозе совете спасение. Лобзай яко от Самого Христа устроенное; ибо идеже два или три во имя Мое собрани, там и Аз есмь посреде их, глаголет Господь. Сам посреде во имя Его собранных правительствует, яко вождь посреде воинов, яко учитель между ученики своими, и яко кормчий в корабли своем. Сам убо есть руководитель писанию узаконения правильного и праведного сего освященного Собора. Тем же по оному словеси сему: Аз есмь путь, истина и живот, наставил ны есть на путь воли Своея, сим освященным Собором, прогнал есть лжи тьму безумных раскольников, и ведет ны в жизнь вечную. Ея же сладости учреждение тем точию обетовася, иже слушает гласа Пастырей Богом себе дарованных, яко самых уст Христовых, ибо рече Господь; слушаяй вас Мене слушает».

Столь тверды и неприкосновенны православные нынешние обряды и правила св. нашей Церкви! Сим же самым Собором, сказали мы выше, и Патриарх Никон судим был, осужден, лишен сана и в звании простого монаха послан в монастырское заточение. Надобно присовокупить здесь, что так поступлено с ним отнюдь не за то, что будто бы в исправлении книг и обрядов Церковных поступал он неправильно: мы это видели. Соборное Деяние суда над ним находится на глазах у всех, в полном собрании Законов Российской Империи²⁸⁹. Там в вину Никона поставлено, что нанес он досаду Государю Царю; прилепился к вещам неподобающим Патриаршей власти и достоинству; сам произвольно оставил свой престол, между тем действовал самовластно и после, занимался строением Монастырей, давая им неподобающие и суетные наименования – нового Иерусалима, Голгофы, Вифлеема, Иордана²⁹⁰; с некоторыми из Духовных поступал очень сурово; даже Духовного своего отца наказал телесно; поносил некоторых Бояр, Греческих Патриархов; лишил одного Архиерея сана сам собою без Собора²⁹¹ , анафематствовал некоторых Архиереев без всякого изречения и испытания; пренебрегал власть и достоинство судивших его.

Не наше дело говорить здесь обо всем том. Никон был виновен в делах, нимало не касающихся нашего исследования: он и потерпел за них наказание. Это служит нам самым разительным свидетельством, что по исправлению Церковных книг наших и обрядов нимало он невинен, и что нынешнее содержание нашей Веры отнюдь не Никонианство, как называют нашу Православную Веру мнимые Старообрядцы. Но такова судьба, несчастная судьба сего великого Дела, – исправления книг и сего великого мужа, Патриарха Никона, что по делу сему не было ему после покоя и в частной жизни, и нет покоя по смерти, даже доныне. Все дело книжного исправления легло на него лично, на него одного, и называется доныне его именем, Никонианством. Раскол кроется по cию пору за сим именем. К удивлению, так разумеют Никона даже некоторые из наших ученых, не только мнимые книжники из Старообрядцев. Исправляемы были книги и до него, и после него. При нем исправлена только одна, издана вновь одна, и только; прочие – без всякого его участия. Притом исправлял он «не сам собою, но по Соборному положению и по повелению Благочестивейшего Государя Царя Алексея Михайловича». И исправляемы были книги не так, как вздумалось лучше, но так как были они в самые древние, древние, прежние времена, и даже за десять только лет до последнего пред тем исправления. Но все дело сие падало от того, что пал Никон. Пало с ним и дело, как обыкновенно бывает в таких случаях. Личные враги его торжествовали. Не знающему ничего простому народу завистники Никона из светских чиновников, враги его из Духовных, недоброжелатели даже из иностранцев, тогда живших у нас, особенно же тайные защитники иноземных заблуждений и нововведений стали твердить гласно, что все дела бывшего Патриарха Никона признаны Собором Патриархов и Государем столь зловредными, что сам он лишен сана и свободы. Невежество восстало, думая, что оно поднимается совсем не против Правительства или истины Веры, но только против лица столь враждебного Церкви и Царю. Распущено было множество самых черных клевет на бывшего Патриарха, в самом нелепом виде выдуманных. Напр., рассказывали, что будто бы в бархатных башмаках Никона на подошвах внутри в одной паре вышиты были – в одном башмаке осмиконечный Крест золотом, в другом – изображение Богородицы серебром; а во второй паре те же святые изображения были литые из серебра и во всю стопу. Так будто бы приятно ему было попирать осмиконечный Крест и древние святые Иконы! О поведении распущены были издавна самые гнусные слухи, – даже насчет его целомудрия. Величие, строгость, самый рост Никона, все обращалось к его укоризне, все выставляемо было ужасным. Вместо того, что в Житии Преподобного Елеазара Анзерского писалось, что Преподобный сей, служа однажды Литургию с Иеромонахом Никоном, увидел на нем омофор и предсказал Никону назначение его к высокому сану, в рукописях раскольничьих стало писаться, что Елеазар видел у Никона обвившуюся около шеи змею, и сказал, сколь великое зло питает себе Россия в этом человеке²⁹². Попечение Никона о сохранении денег Анзерских, как видели мы выше в своем месте, названо у них кражею монастырских денег; поступление его на Патриаршеский престол – действием лести и искательств. Словом, не оставлено ничего в его жизни без искажения. Даже то, что убедил он жену идти в Монастырь, дабы самому быть свободным для принятия жизни Иноческой, названо необходимостью, будто бы от невозможности жить ему более с женою по «нетрезвости» ее²⁹³. Шуточное, но с тем вместе самое злобное прозвище, которое дал ему известный Аввакум, принимало вид действительности, что т. е. Никон, подлинно, есть Антихрист.

Дабы истории Патриарха Никона не остаться здесь без конца, присовокупить далее надобно, что несчастная судьба его и при жизни Царя Алексея Михайловича непрерывно обращала на себя особливую жалость Августейшего рода Царского. Подвижническая жизнь Никона в его Иерусалиме и потом в монастырском заключении была самая дивная, – многотрудная и жестокая, при непрестанных молитвах. Сын Царя Алексея Михайловича Царь Феодор Алексеевич, по вступлении на Престол, тотчас расположился возвратить Никона из заточения, хотел, чтобы возвращен ему был и сан Патриарший. Когда Российский Патриарх того времени Иоаким не решился на последнее сам собою, так как снятие сана с Никона было по определению Собора всех Патриархов Восточных; Государь изволил писать к ним на Восток с нарочитым послом о возвращении Никону сана. Немедленно и с любовию присланы были оттуда прощальные грамоты: в них видно, что давно на Востоке желали этого. В грамоте Вселенского Патриарха Цареградского Иакова сказано между прочим, что Никон осужден был «не вин ради душевных или Телесных некиих, отчуждающих от Архиерейства без возврата и врачевания, ниже над Божественная предания благочестия согреши. Ибо не иде в совет нечестивых, ниже ста в путь грешников, ниже на седалищи губитель седе, песнословно рещи: столп бо благочестия неколебимый знаемь бысть, и Божественных и священных канонов разумитель преизряднейший, отеческих догмат, повеленных же в предании неизреченный ревнитель и оберегатель достойнейший. Но яко человек, человечески болезнуя, от малодушия некако гневом и унынием побежден быв, оставил свое место, – которых ради вин явися грубен и бесприятен бысть. – Осужден он по законам, продолжает Патриарх; но ныне, смирением, злостраданием, постом и молитвами непрестанными и бденьми всенощными, яко злато в горниле искушен бысть, и яко всеплодие Бога живаго жертва явися. Почему, согласно желанию Благочестивейшаго Царя, пишет наконец Патриарх, законно воззван он Никон во Архиерейское и Патриаршее сочисление и с прочими Патриархи Московскими Церковное восприять должен поминовение. Делается это, еще поясняется в грамоте, не разрушения ради Собора, которым извержен был Никон, отнюдь нет; Собор не разрушим и непорочен: но по подражанию даруется прощаемому Божественная милость, еюже Церковь богатствует, как не безпрощально прегрешившемуся и очистившему свои прегрешения».

Прощальные грамоты пришли из Греции уже по кончине Никона. Между тем еще прежде их Государь, по крайности изнеможения Никона в месте заключения, велел ему возвратиться в Воскресенский Монастырь. Никон со всею поспешностию отправился на лодке по Волге, и под Толгским Ярославским Монастырем с миром предал дух свой Господу. Уже мертвый довезен он был до своего Монастыря. Государь всеусердно желал, чтобы, и до получения еще грамот с Востока, удостоен был Никон погребения Патриаршеского. Патриарх Иоаким сам отпевать его таким образом не решился; исполнил это, с частного согласия его, один из Архиереев в присутствии Царя. Вскоре пришли от Патриархов Греческих и прощальные грамоты, о которых уже сказано выше. Таким-то образом чудный Никон занял опять свое место между покойными Патриархами нашими!

Какие были первые последствия исправления книг в Церкви нашей, мы уже видели. Обратимся к тому, какие были употребляемы Правительством меры против смут Церковных, тогда возникавших. Меры мог еще употреблять сам Никон до своего отбытия в Монастырь, и далее, – до потери Царского благоволения к себе. Он и употреблял их. Начинатели раздора, после увещания и непослушности, лишены были священных чинов. А последний великий Собор поименно предал их и проклятию, если верить раскольническом летописцам²⁹⁴; то Протопоп Аввакум и некоторые иные из начинателей мятежа расстрижены были руками самого Патриарха Никона даже в церкви, даже во время Херувимской песни. (Вероятно, – после, в то время как бывает хиротония Священническая). Притом с некоторыми было будто бы так поступлено в присутствии самого Государя Царя. Если так; то без сомнения, – по воле его самого, дабы меру наказания сделать для всех разительнее. Из сего мнимые Старообрядцы могут видеть в собственных летописях, что Патриарх Никон действовал во всем по делу книжного исправления с воли Великого Государя, а не сам собою.

И как некоторые из Духовных не только не успокаивались от первых мер обуздания своеволия, но поднимали уже и гласно ропот, клеветы, соблазны: то некоторые, сверх лишения сана, и, в последствии времени, после Церковного проклятия, по повелению Царской власти сосланы, под гражданским распоряжением, в отдаленные от столицы места. Первоначальный протестант наш, вышеупоминаемый Даниил Протопоп Костромской, сослан в Астрахань; Аввакум – в самый дальний край Сибирский, за Байкал; Павел бывший Епископ Коломенский – в теснины Карелии в Палеостровский Монастырь. Никита, быв предан проклятию, раскаялся; и – клятва Церковная Собором с него снята. Мнимые Старообрядцы сами в своих историях пишут, что сам Государь Царь, по любви своей к Аввакуму, бывшему иногда Духовником его, многократно убеждал его бросить упрямство, но не мог возбудить в нем чувства раскаяния, и со слезами отпустил его в Сибирь²⁹⁵. Словом, первые меры против начинателей раскола были самые кроткие, умеренные, неизбежные, – гораздо тише мер, какие в то время употреблялись по гражданским преступлениям: тогда были пытки, публичные кары, смертные казни. Это было и с раскольниками, но уже гораздо после, когда не могли образумлять их никакие кроткие средства, когда враги Церкви становились уже явно вместе врагами и общественного спокойствия.

Предварительно пред тем деланы были противникам многократные словесные увещания, наконец сочинена была от лица Собора книга «Жезл Правления», с изъяснением и опровержением недоумений Никиты попа и попа Лазаря, которые подали письменные челобитные на мнимые по их понятиям нововведения. На всех произнесена клятва, но с тем только, «дондеже пребудут в упрямстве и непокорении». Из всего видно, что меры Церковного Правительства были самые умеренные и неизбежные.

Собор Патриархов и всего освященного чина в России, со стороны Духовной, в определениях своих вообще положил, что если «кто не послушает повеления его и завещания во всем том, что он постановил и о новоисправленных книгах, и о Крестном знамении и об Аллилуия и о прочем», что ныне содержит Российская Церковь, и чего не приемлют мнимые Старообрядцы, – «мы такового противника данною нам властию от Всесвятого и животворящего Духа, аще будет от священного чина, извергаем и обнажаем его всякого священнодействия и благодати, и проклятию предаем; аще же мирского чина, отлучаем и чужда сотворяем от Отца и Сына и Св. Духа; и проклятие и анафеме предаем, яко еретика и непокорника, и от Православного всесочления и стада и от Церкви Божия отсекаем, яко гниль и непотребен уд, дóндеже вразумится и возвратится в правду покаянием. Аще же кто не вразумится и не возвратится в правду покаянием, и пребудет в упрямстве своем до скончания своего, да будет и при смерти отлучен и не прощен, и часть его и душа его со Иудою предателем, и с распеншими Христа жидовы и со Apиeм и с прочими проклятыми еретиками. Железо, камение и древеса да разрушатся и да растлятся: а тот да будет не разрешен и не разрушен, и яко тимпан, во веки веков, аминь»²⁹⁶.

Не забудьте, что так и подобным образом о предметах мнимого Старообрядства и о новоисправленных книгах и обычаях Православной нашей Церкви, говорит Собор, который состоял не из Русских только Пастырей, но и Греческих: следственно, представлял собой всю Православную Церковь. Таким-то образом подтверждено все, что ныне содержит Церковь, – и новоисправленные книги, и Крестное треперстное знамение, и троякое Аллилуиа и хождение против солнца и проч. и проч. Сколь посему несомненно все то, что она содержит, и сколь ясно, решительно осуждено напротив все то, в чем состоит называющееся Старообрядство! Я желал бы, чтобы читатель сих строк, имеющий нужду в удостоверении о Православии нашей Церкви, теперь же снова прочитал все, что выше сказано об определениях сего великого Собора и о клятвах, произнесенных на прекословия!