ИЗ СЛОВА НА НОВЫЙ ГОД

Новый тысяча восемьсот восьмой год. Столько лет уже, как Небесный Сеятель начал сеять на земле семя Слова Божия, столько лет земля сия удобряется и размягчается, столько лет, что ныне уже, по словам учителей Церкви, – осень мира. Но доселе окаменелое человеческое сердце – отвердевшая земля, пившая множицей сходящие на нее росу и дождь. Доселе, как описывает Апостол, все так же во зле лежит тот, от которого он отвращает римлян: «Умоляю вас, братия, не сообразуйтесь с веком сим» (Рим. 12:1–2). Мы, слушатели, вступая на новое поприще, начиная новое лето, с намерением принести новые и большие плоды благочестия, с намерением прославить славимого на небесах, в душах и телах наших, не должны ли и мы отнести к себе моления апостола Павла: «Умоляю вас, братия, не сообразуйтесь с веком сим»! С веком сим, обыкновениями времени, с толпой народа, увлекаемого на все нечестием, побеждаемого всюду страстями, – со светом, который помрачает свет истинный, который и жертвенник нечестию? Вряд ли кто-то отвергнет сие учение Апостола – под предлогом, что здесь говорится о веке древнего Рима, нравы которого изображены живыми красками в начале сего послания, исчислены и беззакония. Если мы только вникнем подробнее, сколь содействуют обыкновения века сего вере Евангелия, истинному Богопочитанию и нравственности. Вы не оскорбитесь, слушатели благие, если я немощной рукою несколько открою завесу, скрывающую от очей наших безобразие мира, дабы хотя беглым оком обозреть поверхность оного, не проникая во внутренности. Князь тьмы, пользуясь слабостью человеческой, употребляет ее как орудие к ниспровержению Истины Евангелия. Минутными удовольствиями, точно как усыпительными зелиями, заставляет он человека забыться. Таким образом, он готовит различные нападения для исторжения семени Христова из сердец человеческих, не упускает ни одной минуты, выгодной для исполнения своих замыслов. При самом рождении младенца на свет он влагает неосторожным родителям мысль воспитать его чужими руками... Им нужен человек со вкусом, оборотливый, хитрый, проницательный, – словом, человек, способный жить в свете, всему тому и обучают. – Где же христианство, где же вера Евангелия? Боже мой! Это, – говорят, – для нынешнего века не так нужно. Малопросвещенные в воспитании детей пекутся не о чем другом, как о своем чреве; думают, что все воспитание состоит только в пище и питии, и вместо христианского учения снабжают детей бреднями, нелепыми выдумками, совсем противными истине Евангелия. И сии предубеждения от дедов оканчиваются во внучатах, по большей части, не раньше, как с жизнию. В таковом же заблуждении ходят многие из «мудрых» века сего, которые оставили свет истинный и пленились мечтами утонченного, блистательного умствования. А за сей именитой толпой «любомудрых» стремится, не зная куда, бесчисленное множество легкомысленных, с завязанными глазами; они знают только одно: важность лиц предшествующих – для них руководство, обыкновение их – для них закон, учение их, какое бы ни было, для них божественно. Где же вера Евангелия? Редко, как искра из-под пепла, просияет в толпе обыкновенных людей сердце, истинно приемлющее учение Бога своего. – «Не сообразуйтесь с веком сим».

Могут ли очи ума обращаться к свету истинному, когда они столько помрачены предубеждениями, что, кроме своих познаний, все прочее считают за ложное? Болящие глазами от света удаляются. Люди увлекаются предубеждениями в две крайности относительно Богопочитания: одни чрезмерно прилепляются к наружному, другие – ко внутреннему. Те хотят только строгим исполнением обрядов воздать Богу истинное почтение; сии – сделаться вдруг бесплотными, молиться, говорить, поклоняться духом одним, наружность, тоже священную, почитая как бы излишеством. Но поклонение первых, как Иудеев, водимых наружностью, явно отвергает Господь устами Пророка: «Новомесячия ваши и праздники ваши ненавидит душа Моя»; «ваша жертва мерзость для Меня» (Ис. 1:14); а сих Апостол называет анафемой: «Если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема» (Гал. 1:8). Достаточный признак духа и учения бесовского – если это скрывается под чем-либо непроницаемым. Истина всегда открыта; ложь всегда прикрывается. Но ищущий поглотить весь мир, не насыщается сими добычами; он еще и ум человеческий ослепляет, приноравливаясь к склонностям каждого. Кроткого, правосудного Бога многим представляет он чрезмерно строгим, и они – не как дети, но как упорные рабы – с отчаянием ужасаются Его; другим – безмерно милосердным, и они думают, что бездна милосердия превысит их беззакония, а потому продолжают оные. Что еще? В мире таятся идолопоклонники. Это те, которые все во вселенной обращают к самим себе. Господствующие над ними страсти – это их идолы, – в угождение которым даже самые скупые приносят богатые жертвы. Наконец, – не оскорбитесь, благомыслящие! – если бы Сердцеведец пришел в храм сей, как некогда в Иерусалимский, может быть, в эту самую минуту нашел бы между нами продающих и покупающих, нашел бы таких, которые священную сень сию превращают в вертеп разбойников. И это тоже ходящие во власти князи мира сего, по обыкновениям века.– Так как же не молить вас словами Апостола: «Братия, не сообразуйтесь с веком сим!»

Когда ослабевает благочестие, когда Истина облекается в одежду призраков, когда сердца человеческие исполняются духом сопротивления, тогда нравственность может быть только испорченной. Чем менее основываются на истине Евангелия обыкновения века сего, тем более они отвратительны, ужасны, пагубны. Где действуют одни прихоти, управляют неистовые страсти, царствует самолюбие, то какая может быть там сообразность Евангелию? Обратите внимание на общие правила, приемлемые и утверждаемые в мире, на которых основываются прочие бесчисленные. – Вот они: «Первая любовь – есть любовь к самому себе; лета молодости суть лета удовольствий. Позволительно проводить время как заблагорассудится. Мы не обязаны быть более благочестивыми, чем другие. Можно жить так, как все. Острые слова, сказанные на счет другого, суть соль в обращении. Честному человеку не свойственно сносить поношения – благоразумным душам прилично мщение. Честолюбие есть знак великого духа. Хитрые разумны, а простосердечные достойны посмеяния. Лесть и обман не запрещаются, но даже нужны во многих случаях. Ради своей выгоды, но только с осмотрительностью, можно себе все позволить». Какое из сих правил не разрушает основ учения Христова?

Скажут: мы живем так, как все прочие; если оставить обыкновения века сего, что с нами будет? Зачем задавать такой вопрос христианину? Давно предрек Ходатай наш, Бог, и вместе ободрил нас: «Блаженны вы, когда будут поносить вас за Меня» (Мф. 5:11). Радуйтесь, вы Мои есть, если ненавидит вас мир. «Но ведь я, – помышляет иной, – останусь тогда один в свете; можно ли на это решиться?» Вспомни, что и тогда, когда пророки были избиты, алтари раскопаны, когда вопиял Илия: «Остался я один», – и тогда еще «оставалось семь тысяч мужей, не приклонивших колен перед Ваалом» (3Цар. 19:14, 18). Скажешь еще, что слабость, немощь плоти, множество беззаконий – суть бразды, удерживающие стремительный дух. Но кто без слабостей, кто не человек? Кто бы подумал, что разбойник удостоится награды небесной – «сегодня же будешь со Мною в раю» (Лк. 23:43)! Кто бы смел помыслить, что Савл, дышащий злобой и прещением на Церковь Божию, падет перед вратами Дамаска, восклицая: «Господи, что повелишь мне делать» (Деян. 9:6)? Преобразимся и мы обновлением ума нашего – нас тоже осияет свет небесный. «Но возможно ли, – мыслят некоторые, – чтобы это произошло со мною, чтобы я сего удостоился – я, едва понимающий сам себя? О, род неверный! Чем можно уверить его, когда не верит словам Божиим? Святой Киприан опытно узнал сие. «Когда я, – говорит он, – находился во мраке и глубокой ночи невежества; когда, плавая по бурному океану века сего и колеблясь в нерешимости, блуждал в удалении от света и истины, тогда по оным нравам моим совсем невозможным почитал, чтобы переменил кто дух и мысли, не разрывая уз телесных? Как может быть это, чтобы врожденное как бы естеством и от долговременности застаревшее – все с себя свергнуть? Ибо я, продолжает святый, столь многим подвержен был заблуждениям, что не чаял избавиться от них; столько укореняющимся порокам во мне раболепствовал, что отчаявшись в добродетели, благоприятствовал злу, как собственности моей. Но когда всего себя посвятил Богу, возложив на Него все упование, всю мысль, все желание – причастился дара небесного, глагола Божия, тогда в сердце мое излился ясный и чистый свет; тогда вдруг удивительным образом почувствовал, что все сомнительное разрешалось, сокровенное открывалось, мрачное имело свет, неудобное казалось удобным, невозможное возможным». Вот человек, подобный нам во всем, осиянный свыше! «Не сообразуйтесь с веком сим», зная, сколько он содействует воле змия. Но преобразуйтесь обновлением ума вашего, сообразуйтесь Евангелию, истинному Богопочитанию и благочестию...

Новое лето. Начнем же новую жизнь, дабы новое и большее низвести на нас благоволение Божие. Ты же, Господи, в руке Которого времена и лета, Ты, посещающий землю, напояющий и обогащающий, еще напои борозды ее, умножь жито ее, да более и более наполняется Житница Твоя. Еще «благословиши венец лета благости Твоея» (Пс. 64:12), дабы хищные птицы не склевали небесного Твоего семени, да умножат Тебе пшеницу угодия Твои и тако да совершится жатва, достойная Тебя, Сеятеля, и жателей Твоих – Ангелов. Аминь.

Произнесено в 1808 году

Сочинитель, описывая порядок всего творения и течение всего временного, продолжает:

...Что ж мы? – Мы только разбираем течение планет, только исчисляем лета, дни и годы, а течение времени, течение нашей жизни как бы забываем. Почему мы иногда жалуемся на чрезвычайную быстроту времени, а иногда досадуем на чрезмерную медленность? Мы почти всегда дивимся необычайным переменам вокруг нас, – и не обращаем внимания на самих себя. Живем, как бы думая, что будем жить здесь вечно, даже при всех угрожающих нам переменах, – и сами себя обманываем, забывши между тем, что время также обманчиво... Время насколько невозвратно, настолько драгоценно. Оно есть Богом данный талант, которым должно купить все для вечности. Для вечности, где нет ни перемен, ни уменьшения, ни прошедшего, ни будущего. Поэтому, чтобы не приблизиться к бездне оной незаметно, чтобы нечаянно не опуститься в мрачную могилу, – с какою крайней бережливостью должно расточать этот талант – сию небесную драгоценность – для приобретения всего необходимого! Всякое творение, имеющее жизнь, обязательно должно действовать. По естественным законам, эта цепь действий не раньше должна оканчиваться, чем само бытие. Бытие же всякого существа называется временем жизни. Поэтому время жизни есть нечто иное, как порядок действий, следующих непосредственно одно за другим. Действия бывают троякого рода: одни естественные, необходимые и свойственные вообще всем творениям; другие – произвольные и приличные бессловесным животным, водимым одним инстинктом, и третьи, – свободные, приличные единственной разумной твари – человеку. Отсюда видно, что время человеческой жизни должно состоять не из естественных и не из произвольных только, но из беспрерывной цепи свободных действий. Тот, кто производит одни естественные действия, представляет собой машину; кто одни произвольные – встает на место скота, червя, роющегося в грязи. Сим-то животным сказано: «Огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем» (Ис. 6:10). Это сказано тем, очи которых обращены на злое – по их склонности, уши отягощены льстивыми приветствиями страстей, движения сердца задавлены прихотями. Сии как раз те самые, которые не знают, куда девать время жизни своей, которые не стыдятся беспрестанно жаловаться на скуку, говорить, что не с кем провести время, и – о, безумие! – досадовать на медлительность оного. Это те, которые крепко спят, и чей сон продолжится до смерти. Бездеятельность есть сон; всякое неприличное или не надлежащее человеку действие можно назвать бездеятельностью. Так те, которые проводят время жизни своей по собственным прихотям, по научениям буйных страстей и испорченного рассудка, – так они во всю ночь и спят, жалкие, и спят крепко! Неужели не слышат они голоса, проницающего до разделения членов и мозгов, голоса, непрестанно взывающего: «встань! встань спящий! проснись, усыпленный распутством страстей своих, и воскресни от мертвых; совлеки с себя мертвенность сию, и осветит тебя Христос» (Еф. 5:14). Вот те, которые проводят жизнь, сами не зная как. Действуют, но – поскольку действуют соответственно бессловесным, водимым чувственностью, – остаются без действия. Сие объяснит возражение многих, которые говорят: «Кто без действия? – Всякий свое исполняет, действует со всею силою, со всем старанием». «Точно так – посмотри! любочестивый суетится, бегает и туда и сюда, ища себе зрителей; чувственный с большим беспокойством ищет чего-то еще худшего; корыстолюбивый – золота». Так! Они не теряют ни одной минуты, нужной для себя, – и для них время тоже драгоценно. Но призраки жизни навсегда призраками и останутся: жизнь без добродетели есть призрак и сон – то есть смерть. Время жизни есть искус, когда надобно все приобрести, все изготовить, всем запастись, есть опасный, висящий над бездною утес, на котором мы строим корабль наш – и он должен пуститься в море. Корабль, не снабженный всеми принадлежностями, как только спускается в море, потопает. Сила воды непрестанно действует, непрестанно подрывает берег. Потому каждый час, каждая минута приближает к нам падение наше. Следовательно, увы! – горе нам! – если этот обманчивый утес обрушится прежде, чем достроим корабль наш. Тогда вместе с необделанными обломками ниспровергнемся в бездну и навсегда будем лишь жертвою мятущихся волн. Поэтому-то учит нас Павел: «смотрите, поступайте осторожно, не как неразумные, но как мудрые! Готовьте все не для времени, но для вечности, дорожа временем, потому что дни лукавы» (Еф. 5:15–16). Готовьте, «доколе есть день» (Ин. 9:4, 12:36), пока есть время, доколе действует благодать на сердца наши, пока голос Евангелия пробуждает нас. «Встань! встань спящий, воскресни от мертвых»: да не спим, но бодрствуем, пока называемся частью тела Христова, да сотворим из нас жертву живую, святую и Богу благоугодную. Так действуя, будем ходить не как немудрые, но как мудрые. Из продолжения сих самих действий состоит время жизни нашей. Сокрыт от нас предел Божьего милосердия. Неизвестно, когда завершится день, только мы совершенно уверены, что «придет же день Господень как тать ночью» (2Пет. 3:10). Да и слышим голос Евангелия: «в который час не думаете, приидет Сын Человеческий» (Лк. 12:40). Кто знает? Может быть, в самую сию минуту, когда произношу слово это, окончится долготерпение. В самую сию минуту остановится всеобщий жизненный пульс, глас грома воззовет нас в новую жизнь, и само это святилище будет общей для всех нас могилой, общим гробом. Слушатели, готовы ли вы на это? Готовы ли в сию минуту соединиться со Христом? «Вот Жених идет – идите навстречу» (Мф. 25:6). Горе нам, горе нам, если придет к нам спящим, или светильники наши угаснут по недостатку елея. Мы, не имея его, не поспешим навстречу и во след Жениха нашего, и хотя со стенанием после молиться будем: «Господи, Господи, открой нам», – услышим строгий, но праведный приговор на вечную казнь: «Не знаю вас!»

Каждый час, каждую минуту должно ожидать Жениха, Который придет внезапно. А для этого каждый час, каждую минуту должно запечатлеть действием, достойным неба, Церкви и Жениха этого – Сына Божия. Вот сколь драгоценно время, сколь драгоценна и одна минута времени.

Произнесено в 1809 году