Часть II. Путевые заметки Александры Нарцизовой

От автора

Никогда мне и мысли не приходило, чтобы мое имя могло появиться в печати; не получив основательного образования вслед­ствие глухоты с десятилетнего возраста, постигшей меня, могла ли я когда-либо думать о литературных трудах?! Но, видно, каждое слово избранника Божия отца Иоанна должно сбываться... Много лет я горячо желала поговорить с ним и попросить его, чтобы он сам указал мне путь жизни, по которому я могла бы идти, но за массой народа, всегда его окружающей, я долгое время не имела возможности исполнить свое желание. В 1891 году Бог устроил мне поездку на родину отца Иоанна в Суру на освящение храма²²⁸. Когда торжество освящения кончилось, и гости разъехались, я с его благословения осталась с ним в Суре в числе очень немногих его спутников и могла спокойно с ним поговорить. На мой вопрос, какой образ жизни мне избрать, отец Иоанн между прочим сказал: «Ты имеешь пишущую руку, делись своим талантом!»

Я не знала, каким образом я могла делиться, когда раньше, кроме писем к родным и друзьям, никогда ничего не писала, но этот вопрос вскоре сам разрешился совершенно помимо моего ожида­ния. В числе новых знакомых, приобретенных мною во время путешествия в Суру, был и редактор журнала «Русский паломник», которому я, как и некоторым другим, описала свое путешествие с отцом Иоанном из Суры до Горицкого монастыря²²⁹, нисколько не подозревая, чтобы мое письмо могло быть напечатано, – и немало была удивлена, когда почти целиком прочитала его в «Русском паломнике»²³⁰. Слава Богу, оно многим очень понравилось, что видно было по одобрительным письмам, полученным мною из разных мест России, но что всего дороже – от самого отца Иоанна я потом получила относительно этого письма самый теплый и лестный отзыв. Второй и третий мои рассказы – поездка в Горицкие киновии и петербургские воспоминания – были написа­ны мною собственно для себя, – я записывала все, что видела и чувствовала для того, чтобы на всю жизнь сохранить воспоминание о самых светлых и счастливых днях моей жизни, вовсе не думая их издавать, и только по просьбе своих друзей, которые убедили меня поделиться своими воспоминаниями с почитателями отца Иоанна, и ввиду радушно принятых в печати моих писем, я решилась собрать свои рассказы в одно целое, чтобы по возможности ничто из жизни этого светоча любви, веры и молитвы не предалось забвению.

Не найдет благосклонный читатель в этих рассказах ни одного слова вымышленного, потому что все это писала не голова и рука, а поистине сердце, полное благоговения и беззаветной преданности, и благодарности к мощному молитвеннику пред Богом за нас грешных – отцу Иоанну. Если кто осудит меня за излишние подробности, то пусть имеют в виду, что все это было писано не для читающей публики, а для самой себя, не подозревая даже, чтобы все это могло появиться в печати. Если же некоторые мысли или описание чего-либо понравится кому-нибудь, то опять прошу, пусть они не приписывают этого ни моему уму, ни познаниям, – все Господь вложил мне в сердце по молитве отца Иоанна, который, видно, недаром нередко возлагал мне на голову свою руку и как бы молился за меня, а его молитва пред Богом сильна и может сделать неразумных – мудрыми и безнадежно больных – здоровыми.

Александра Нарцизова

Сама не знаю почему, но какое-то непреодолимое желание заставляет меня поделиться с вами мыслями, которые не оставляют меня ни на минуту.

Не подозревала я, что окажусь единственной представительни­цей от Ярославля на освящении храма отца Иоанна в Суре. 15 июля я рассталась (телом, но не духом) с ангелом хранителем каждого шага моей жизни, но и до сих пор нахожусь под сильным, неот­разимым и самым благотворным впечатлением всего пережитого мною за последнее время. Не знаю, как и благодарить Бога, что Он привел меня к отцу Иоанну, мыслью о котором я только и жила с лишком пять лет. Правду сказать, многие меня смущали относи­тельно этой дороги, и я поехала до последней степени расстроенная и огорченная; но меня поддерживала крепкая вера, что так или иначе я увижу отца Иоанна, и надеялась, что он успокоит меня и покажет путь, по которому бы я могла идти. Господь видел мое искреннее желание и дал мне гораздо более, чем я ожидала. Вы сами были свидетелем, как принял меня отец Иоанн и с какою истинною отеческой любовью все время ко мне относился; и я вполне чув­ствовала, что и сотой доли не стоила того внимания, каким он меня окружал; но, когда вы все уехали, он стал ко мне еще в более близкое отношение, приняв меня в число духовных своих дочерей и удостоив меня принятия Святых Таин. Не могу выразить словами того чувства, с которым я принимала Святые Тело и Кровь Христовы из его рук. Его живая, горячая молитва меня, даже глухую, всецело так охватила и унесла куда-то далеко, далеко, в вышину, что я, по совести говорю, право не знаю, где тогда была, на земле или на небе. Да и каждое богослужение, совершаемое отцом Иоанном, уносило мою душу с земли.

Но недолго мне пришлось так блаженствовать. 4 июля во втором часу дня отец Иоанн покинул Суру, а с ним и мы все. Смерть не хотелось мне расставаться с этим благословенным уголком, где все, каждая былинка мне говорила о присутствии и трудах великого избранника Божия. Хозяевами парохода были г-жи Макаровы и г-жа Шольц. В 9 часов вечера остановились в Веркольском мона­стыре²³¹. Отец Иоанн с пристани прямо поехал в собор; отслушав молебен и поклонившись мощам праведного Артемия, он зашел в настоятельские келии, где ему и нам всем предложен был ужин; за отсутствием настоятеля отца архимандрита Виталия²³², отец Иоанн сам был радушным и внимательным хозяином. На другой день утром остановились в Пиринемском приходе, в восьмидесяти верстах от Веркольского монастыря, на левом берегу реки Пинеги. Высоко на горе стоит убогая деревянная церковь, под ней, говорит предание, погребено тело Параскевы, родной сестры святого праведного Артемия²³³. Отец Иоанн попросил отслужить по ней панихиду, после которой горячо припал головой к гробнице и несколько минут, видимо, всем своим существом был погружен в молитву. Глядя на его пламенную молитву, и мы горячо помолились пред этой убогой, простой, деревянной, самой грубой работы и даже неокрашейной гробницею, которой украшение составляла не­большая, самого скромного вида пелена, лежащая посредине. Когда мы поехали далее, то вскоре пароход сел на мель. Более часа все пас­сажиры из мужчин и рабочие бились, стараясь снять его с мели, но все было напрасно: пароход еще глубже ушел в песок. Видя это, отец Иоанн тоже взялся за багор и стал помогать трудящимся. Не прошло и десяти минут после этого, как пароход тронулся и пошел сначала тихо, а потом все свободнее и свободнее, и уже более не останав­ливался.

6 юля приехали в Архангельск, и Е.Е. Шольц пригласила нас всех у нее остановиться. Добрая душа г-жи Шольц сияла счастием, что имеет опять возможность принимать у себя дорогого Батюшку. Устройство ее дома мне очень понравилось, а сад, по его живопис­ности, я назвала архангельским Петергофом.

7 июля в 7 часов вечера отец Иоанн выехал из Архангельска. Весь берег был усеян народом, и два парохода с публикой долго его провожали. Счастливо было для меня путешествие в Суру; но обратный путь был поистине царским путем, потому что освящался личным присутствием великого светильника Божия, имя которого свято чтит вся православная Русь, что я видела своими глазами, на каждом шагу. Только горячо любимого Царя народ может так неподдельно и искренно встречать, как он встречал и провожал везде отца Иоанна. Где бы пароход ни приставал, везде, точно из земли, являлись мгновенно толпы народа и стремились к Батюшке за благословением. Но особенно, до глубины души, тронула меня встреча, устроенная отцу Иоанну в одном селении (Красноборск). Когда пароход в 10 часов вечера остановился у пристани, то все береговые жители, и здоровые и больные, спешили на рубку парохода к Батюшке. После первого свистка все удалились, и на берегу образовалась громадная масса народа. Вдруг вся толпа точно замерла, все сняли шапки: я спрашиваю окружающих, что это значит, и мне отвечают: весь народ хором поет «Слава в вышних Богу, и на земли мир»²³⁴. Взглянула я на отца Иоанна: он, стоя на рубке со шляпой в руке, был видимо погружен в молитву, а лицо его, озаренное вечерней зарей и одухотворенное молитвой, было поистине, как у Ангела Божия, дивно прекрасно. Никогда в жизни мне не забыть этого святого выражения его лица. Долго пели и, говорят, очень хорошо и стройно.

Когда пароход тронулся, я в слезах горячо поцеловала его руку, а он точно понял мои мысли, улыбнулся и прижал мою голову к себе. 8 июля он пил у меня чай в каюте (в 1-м классе). Не умею выразить словами, как я была этому рада душой! Поговорила с ним. После чаю он вышел на рубку и, севши, начал вслух читать Евангелие. Все его обступили, а я села в ногах у Батюшки, и, хотя голоса его не слышала, но не спускала глаз с его уст, и каждое произносимое им слово чутко отзывалось у меня в сердце. И как я тогда горячо желала, чтобы эти счастливые минуты продолжались как можно долее, хоть бы целую жизнь, – так дорого быть у ног отца Иоанна.

9 июля по причине мелей пароход то и дело останавливался; пришлось багаж и весь 3-й класс перевести на баржу. 10 июля приехали в Устюг: тут нам сказали, что пароходов дальше нет, надо ехать на лодке или на лошадях. Не зная, как поступить, я обратилась к Батюшке для разрешения этого вопроса, и что же? Он взял меня с собой, сказав, чтобы отец Геннадий ехал со мной²³⁵. Так мы и сделали, взяли вместе тройку, и пока отец Геннадий возился с лошадьми да багажом, Батюшка уже целый час, как укатил. Пришлось его догонять, но не легкое это было дело. Лошади долго шли шагом, а меня ямщик не слушался, когда я его просила ехать шибче. Между тем отец Иоанн мчался быстро, останавливаясь только для перемены лошадей, да с лишком на 6 часов и опередил нас, – и не остановись он в Тотьме для служения, так бы нам его и не поймать.

Он приехал в Тотьму 11 июля в 10 часов вечера, а мы явились только в 5 часов утра 12 числа. Прямо с дороги я побежала в монастырь: вхожу в церковь, а там отец Иоанн уже служит утреню. И как же я искренно благодарила Бога, что наконец-то его догнала.

После обедни мы уже все, на пяти тройках, с отцом Иоанном во главе, вихрем полетели далее. Я только и молила отца Геннадия не отставать, и, слава Богу, больше мы уже не отставали. Только тут отдохнула у меня душа: и я не могла видеть без слез радости катив­шуюся предо мной кибитку. Почти всю дорогу я не спускала с нее глаз. Что за чудные места мы проезжали! Глядя на окружавшие меня окрестности, я невольно удивлялась и думала, как премудр Господь в Своем творении и как Он щедро наделил природу матушки – Руси поистине дивной красотой, – не надо, право, и в Швейцарию ехать.

13 июля утром остановились в Кадникове. Отец Иоанн прямо с дороги поехал в церковь служить заутреню и обедню, следом за ним и я туда же отправилась. Затем в 3 часа мы были уже в Вологде и, промчавшись почти чрез весь город, остановились у Волковых²³⁶. Трудно описать, что тогда произошло. Весть, что отец Иоанн приехал, как молния облетела город, и в несколько минут вся улица перед домом была залита народом, не расходившимся до тех пор, пока Батюшка не уехал с визитами. Поздно вечером он вернулся утомленный и еще несколько раз молился за больных, которые до глубокой ночи не расходились из дому.

14 июля чем свет прилетела из Горицкого монастыря мать Иоанна, мой задушевный друг, которая привезла большой удобный экипаж для отца Иоанна (и меня с собой увлекла погостить в Горицы). После обедни Батюшка выехал из Вологды, и меня до слез тронула горячая преданность вологжан отцу Иоанну. Едва не вся Вологда стояла шпалерами по всем улицам следования отца Иоанна, а потом рекой текла за ним. И еще долго-долго целая вереница экипажей провожала его. По дороге мы заехали в Заоникиеву пустынь²³⁷ к архимандриту Серафиму, тоже моему старому знако­мому; у него обедали и чай пили. Батюшка у него отдохнул. Вскоре по правой стороне дороги, вдали, открылось знаменитое в древности озеро Кубенское, которое тянется на целых шестьдесят верст; на противоположной стороне озера то и дело виднеются церкви и монастыри, в которых, как мне говорили, почти везде покоятся мощи святых русских отшельников, удалявшихся в древ­ности от молвы и славы людской в непроходимые дебри лесные Вологодской и Новгородской губерний. Тут мы въехали в большое село, носящее название тоже Кубенское, которое скорее похоже на город, чем на село, с двумя великолепными старинными храмами; там отца Иоанна встретила несметная масса народа, все просили его благословения, и он, пока перекладывали лошадей, стоя на крыльце станции, под горячими лучами солнца более часу благословлял народ: многие плакали от радости, что Бог привел им получить благословение дорогого для всех отца Иоанна.

Поздно вечером остановились в небольшой деревеньке Гора: в одной крестьянской избе отец Иоанн несколько минут отдыхал и чай пил. Тут одна крестьянка привела к отцу Иоанну своего сына лет семи или восьми, совершенно безумного, так что данный ему сладкий сухарь он не умел в рот положить, и со слезами на коленях умоляла помолиться и помочь ее сыну. Отец Иоанн, держа ребенка в коленях, обеими руками его обнял, и видимо всем сердцем горячо молился, приникнув своей головой к его голове, потом вдруг выпустил ребенка и только сказал: «Матери вы, матери!» Нужно было видеть, с каким глубоким состраданием и нежной любовью к несчастному мальчику были произнесены эти слова: мать еще больше стала просить, но он опять только и повторил слова, покачав головой: «Матери вы, матери!» Видно, что по нелицеприятному правосудию Божию за грехи родителей наказание несут даже и дети их.

В 3 часа ночи приехали в Горицы. Еще за четыре версты раздался, точно в Пасху, звон монастырских колоколов, которым встречали монахини глубокочтимого ими отца Иоанна. Когда же он въехал в монастырь, восторг и радость монахинь были неописуемы: все крестились, обнимались и плакали от радости, и наперерыв старались, если не поцеловать его руку, то хотя бы взглянуть на него. В 7 часов Батюшка служил утреню и обедню, после которой почти всех причастил. Исповедь была общая, за которой отец Иоанн долго говорил, и мне передавали, что каждое слово его, в его теплой, задушевной, проникнутой живою верою в Бога речи, глубоко врезалось в души всех, кто его слушал. Вся церковь (большой соборный храм был битком набит²³⁸) плакала. После обедни у доброй старушки-игуменьи был чай и обед, за которым она не знала, чем лучше и угостить дорогого гостя. Во время обеда пели вместе три хора монахинь. Потом отец Иоанн ездил с игуменьей в Кириллов монастырь²³⁹ и Микулино²⁴⁰. Тут мне пришлось рас­статься с моим родимым Батюшкой, горько я заплакала... Легче бы, мне кажется, с жизнью расстаться, чем с ним... Несколько раз он меня обнял, благословил и в утешенье написал мне: «Увидимся через год» (этим словом я теперь только и живу).

В 7 часов вечера он выехал в Череповец, а я осталась в Горицах и думала погостить там до осени, так как с доброй игуменьей и ее келейными я была близко знакома, но 23 июля меня внезапно вызвали в Ярославль; я полетела домой и как раз попала на похороны.

Теперь, передумывая обо всем мною пережитом, я вполне сознаю и чувствую, что это были самые радостные и светлые дни во всей моей жизни. Недаром они с таким трудом мне и дались, и я могу только искренно, от души, сказать вместе с царем Давидом: Желание сердца дал ecu мне...²⁴¹ и Что воздам Господу за все благодеяния Его ко мне?²⁴²

Слава Богу, минувшим летом 1892 года мне Бог привел еще раз посетить малознакомые, а большинству читающих и совсем неизвестные уголки нашей обширной матушки-Руси.

Третий год я каждое лето езжу в Горицкий женский монастырь (Новгородской губернии Кирилловского уезда), этот рассадник общежительных женских монастырей в России²⁴³; он привлекает меня своею древностью, будучи основан в 1544 году дядей Иоанна Грозного, удельным князем Андреем Старицким и женой его Евфросинией, и есть предание, что Иоанн Грозный заточил в этот монастырь впоследствии основательницу его княгиню Евфросинию вместе с ее племянницей Иульянией, и через шесть лет после заточения приказал утопить их в мимотекущей реке Шексне; тела их потом были вынуты из воды и погребены под алтарем теплой церкви²⁴⁴. Устав Горицкого монастыря отличается строгим испол­нением общежития, неопустительным и благоговейным исполне­нием всех церковных служб, а главное – чистою жизнью монахинь, этих истинных тружениц, тайных для мира и ведомых только Богу. Вглядываясь глубже в их слишком незатейливый, но исполненный страха Божия образ жизни, начиная от игуменьи и кончая последней послушницей, великий урок нахожу я для себя в их примере.

Но мне до сих пор не приходилось видеть так называемые «Го­рицкие киновии²⁴⁵», которых у Гориц три. В них-то в прошлое лето привелось мне побывать, да еще, в придачу, встретиться и провести в путешествии два дня с дорогим и глубокочтимым всем почти христианским миром отцом Иоанном Кронштадтским, за что я от всего сердца благодарю Бога.

30 июня мне телеграфировали из Архангельска, что отец Иоанн уже выехал оттуда. В тот же день я поехала в Москву по своим делам. Окончив эти дела, 2 июля утром я вернулась в Ярославль, и, не останавливаясь, прямо проехала с вокзала на пароход, а в 4 часа была уже в Рыбинске. Там, не теряя ни минуты, перебралась на Милютинский пароход и как раз попала к самому отходу его на Шексну (следующей пароход пошел бы еще через два дня).

4 июля я приехала в Горицы, где встретили меня с искренним радушием. Через два дня, когда я достаточно отдохнула, мне пред­ложили съездить на Фетиньино и на остров к преподобному Зосиме, Ворбозомскому чудотворцу²⁴⁶. С радостью я приняла это предло­жение. Добрая игуменья дала мне экипаж, а в провожатые – мою неизменную спутницу во всех горицких путешествиях, мать Маври­кию. Чудная эта старица, ребенком мать привела ее с собою в Горицы, и с тех пор она почти безвыходно живет уже 60 лет тут; с детской наивностью она меня иногда спрашивает: «Что такое мирская жизнь? Я ведь о ней и понятия не имею». 14 верст мы ехали туда точно беспрерывным парком, который с трех сторон подходит к самому скиту, и только подъехавши почти к воротам, я увидела из-за невысокой деревянной ограды огромную церковь. Привратница, увидевши своих, сейчас отперла нам калитку. Не без особого чувства благоговения вступила я, в первый раз в жизни, в женский скит, где живет 60 монахинь, совершенно удаленных на несколько верст от всякого жилья человеческого. За оградой только и живут священник и сторож со своими семьями. Так как лодка была уже готова, то мы, пригласив с собой священника и захватив клирошанок, поехали к преподобному Зосиме.

Три версты ехали мы по гладкому как зеркало озеру, и как оно живописно! Широкое как море, оно расстилается бесконечною скатертью кругом, и на нем разбросаны, точно букеты из цветов, 14 островов, большею частью сенокосных. На главном острове стоит каменная небольшая церковь. Выйдя из лодки, мы прямо прошли в церковь, где по моей просьбе священник отслужил молебен препо­доб­ному Зосиме. Благоговейное служение скромного монастырско­го священника произвело на меня самое благотворное впечатление: горячо я помолилась у раки преподобного, но грустное чувство возбудила во мне бедность как самой раки, так и всей церкви²⁴⁷. В ней пять престолов и только на одном имеется утварь, и то оловянная, от древности истертая и даже изломанная (только в самое последнее время на собранные от разных лиц деньги там устроена полная напрестольная утварь, вся серебряновызолочен­ная, прекрасной работы); стены голые, во всей церкви находится только несколько образов, и те темные, старинного письма, даже без окладов. Такого убожества я еще нигде не видывала. Главный престол в холодной церкви посвящен Благовещению Божией Матери; правый придел – Иоанну Богослову, левый – преподоб­ному Зосиме; тут же у амвона почивают его мощи под спудом. В трапезной церкви, отделяющейся от холодной только дверью, по правую сторону устроен придел Рождества Христова, а по левую – святителя Николая Чудотворца. Тут же на полу, у придела, мне показывали часть кости, толщиной в обхват человека и вышиной около аршина, какого-то морского животного, которую, говорит предание, принес сюда сам преподобный Зосима, бывши еще помо­ром. Искренно я помолилась в этом древнем, но по-своему мало­доступному положению забытом храме.

Два года тому назад его приписали к Горицкому монастырю, и, благодаря неусыпным заботам игуменьи Нилы²⁴⁸, он приведен, насколько было возможно, несмотря на бедность, в более прилич­ный вид. Выйдя из церкви, мы прошли в только еще отстраиваю­щийся деревянный дом с келиями для будущих отшельниц; теперь же в нем живут три пожилые монахини, которые ходят за лошадью и телятами; последних привезли сюда с Фетиньино целое стадо.

Осмотревши дом, очень удобно и практично устроенный, я вышла на улицу, где увидала человек 30 монахинь, очень усердно занятых уборкой сена. Идя по берегу, я была изумлена множеством земляники, которой тут растет видимо-невидимо. Налакомившись и набравши с собою этих чудных ягод, мы в той же лодке возвра­тились в Фетиньино, где нас ждала прекрасная уха из язей (озеро Ворбозомское изобилует разной рыбой) и чай. Мне очень хотелось осмотреть тут церковь, и добрые монахини отперли ее: как я была рада, что они исполнили мое желание. Самое радостное и какое-то теплое впечатление произвел на меня этот скромный, но вполне благолепный храм Божий. Он невысок, но устроен так уютно, с хорами, и везде такая образцовая чистота, и порядок, что невольно душа располагалась к молитве. В храме три придела. Главный находится как бы в глубине, чем напоминает расположение храма отца Иоанна в Суре во имя святого Николая Чудотворца; приделы же несколько выступают: правый – святого великомученика Феодора Стратилата, левый – святой Марии Магдалины: пред ее чудотворным образом теплится неугасимая лампада. Еще в 30-х годах²⁴⁹ тут стояла только часовня (она и теперь цела) и маленький домик, в котором жило несколько отшельниц, в полном уединении обрабатывавших небольшой лоскут земли. Игуменья Маврикия, известная строгой и праведной своей жизнью, устроила на этом месте скит, ввела правильное общежитие и поставила деревянную церковь, которая, к несчастию, скоро сгорела²⁵⁰; несчастные мона­хи­ни, застигнутые ночью пожаром, не только ничего не могли спасти, но едва и сами не сгорели. Оставшись без крова, они все-таки не желали расстаться со своим любимым уединением; кое-как, приютившись в одном уцелевшем домике, они только все молились и плакали, и Господь скоро услышал их молитвы. Одна петер­бургская дама приняла в Горицах пострижение²⁵¹ и устроила на Фетиньине прекрасную каменную церковь, которая и теперь кра­суется во славу Божию на радость и утешение отшельниц, всецело посвятивших себя Богу и трудам. Из церкви я прошла на деревянную колокольню, где двенадцатилетняя девочка – клирошанка (она же и звонарь), внучка старшей монахини, – принялась трезвонить для меня (благо что на несколько верст кругом нет жилья человеческо­го, так что некого пугать неурочным звоном). Ловко перебирая руками веревки, она в то же время нажимала ногой доску, к которой также были привязаны веревки от языков, и колокола дружно и в такт повиновались маленькой командирше, которая управлялась с их пудовыми языками как с игрушками.

Тут я была поражена удивительным явлением: будучи совершен­но глуха, я, одному Богу известно почему, во второй раз в жизни ясно чувствовала колокольный звон. Живо я тут вспомнила полусле­пого звонаря Ивана Ивановича, который в счастливые для меня дни житья в Суре, настраивая колокола, с утра до ночи трезвонил. К нему я, с позволения отца Иоанна, взбиралась на колокольню, и, хотя ушами ничего почти не слышала, но всем своим существом не только звон, но и переливы колоколов ясно чувствовала. И я была просто в восторге от этого истинного для меня дива – ведь с лишком 27 лет я ничего подобного не слыхала. Теперь же, во второй раз, я ясно чувствовала звон, хотя здешние колокола и количеством, и весом много уступают сурским.

Поблагодарив маленького управителя стольких языков, я сошла вниз и все келии посетила; везде чисто и просто, истинно по-иночески, и в каждой каморке висит карточка дорогого для всех батюшки отца Иоанна. Монахинь в ските в то время было не много: одни в поле работали, другие рыбу ловили, третьи прошлогоднюю рожь тут же сушили. Свободных было мало, и я пошла было с ними в лес, находившийся тут же за оградой; в это время ударили к вечерне, и мои спутницы повернули назад, пришлось и мне последовать их примеру. Еще раз зашла я в церковь; все монахини чинно стояли по своим местам, клирос был полн клирошанок, но посторонних ни души не было. Помолившись, я вышла из церкви; тут нас с м. Маврикией ждали лошади, и мы отправились обратно в Горицы; на душе было так радостно и покойно от всего виденного. Ведь вот, и в наше время есть отшельницы, которые ради Бога все оставили в мире, ни во что, вменивши, земные радости...

Чу́дная была наша дорога, ехали точно беспрерывным садом. По обеим сторонам дороги лес, рощи, лужайки, покрытые цветами; глядя на все это, я невольно задумалась: какой великий пример повиновения дает нам природа в своих произведениях! Каждому деревцу, травке, цветку Господь дал свою форму и начертал меру развития, и они в каком изумительном порядке, как стройно и прекрасно растут, и развиваются, ни на одну иоту не уклоняясь от порядка, предначертанного для них Создателем. Один только человек, созданный по образу и подобию Божию²⁵², одаренный разумом и свободной волей, по природе своей направленной к добру, своим своенравием и жестким бессердечием к ближнему, которого Христос велит каждому любить, как самого себя²⁵³, исказил, обезобразил свой нравственный облик до неузнаваемости, так что над многими исполняются слова псалмопевца: приложися скотом несмысленным и уподобися им²⁵⁴. Потому-то люди с благородной нрав­ственностию и теплой бескорыстной любовью, которую они выражают не столько словом, сколько делом к ближнему, так дороги всем, и как звездочки сияют они на нашей грешной земле; дай только, Господи, чтобы их побольше было у нас! В таких думах я и не заметила, как пролетели 14 верст.

Поздно приехали мы в монастырь, где нас ждала мой дорогой друг м. Иоанна за чаем. До полуночи почти мы провели с ней время в тихой беседе о нашем дорогом светильнике Божием отце Иоанне, которого со дня на день ждали в Горицах.

На другой день, только что стали мы собираться ко всенощной, как ударили в набат. За стенами монастыря расположен маленький посад, и в нем вследствие неосторожности вспыхнул пожар. Добрая игуменья всех монахинь отправила на место бедствия с пожарной трубой. Точно птицы небесные полетели они туда, почти каждая с ведерком. Я тоже побежала и увидела горящие овины; почти все жители были в поле на работе, дома остались только старые да малые. Обезумевшие от испуга, они только плакали да молились. Пламя сильно разбушевалось, так как ветер дул прямо на посад, и у нескольких домов соломенные кровли начали уже дымиться. В это время из ворот монастыря вышло несколько монахинь с образами, в числе которых был и чудотворный образ – Смоленская икона Божией Матери. Неустрашимая монахиня, держа в руках образ, встала прямо против пламени и начала осенять пожарище иконой Богоматери... И дивное дело! Ветер вдруг рванул в противоположен­ную сторону, и огонь круто повернуло в поле... От изумления и радости совершившегося перед моими глазами чуда, я невольно перекрестилась, и слезы покатились из глаз... Так Царица Небесная Своим чудотворным образом дивно сохранила посад от совершен­ного истребления; ведь не поверни ветер в поле, от посада не осталось бы, пожалуй, и бревна. Долго еще работали монахини, заливая огонь, и нужно сказать, трудились с полным самоотверже­нием и изо всех сил. Измученные, они вернулись в монастырь, и несмотря на усталость, сейчас же пошли ко всенощной. Все кон­чилось благополучно: одному только моему сердечному другу, м. Маврикии, горе приключилось – нося из Шексны в гору воду своим новым, только что купленным железным ведром, она по неосторож­ности уронила его в огонь, и вместе с овином оно обгорело, но все-таки ей не хотелось расстаться со своей обновкой и потом, вытащив его из угольев, принесла домой в самом плачевном виде. Да еще со мной беда было случилась: таская вместе с другими к реке солому, сбрасываемую с крыш, в одном месте, когда я только что захватила охапку, на меня сверху рухнула целая копна дымившейся соломы и едва не задавила; с трудом выбралась из-под нее.

Раньше я бывала в третьей Горицкой киновии, Микулино, рас­положенной в двух верстах от монастыря, и мне она чудо как понравилась: на высокой горе стоит большой трехэтажный дом (пожертвованный Горицам рыбинскими благотворителями Тюме­не­выми) с прекрасной домовой церковью во имя святого Николая Чудотворца. Там живет 30 монахинь и устроены скотный двор и овчарня. В прошлом, 91 году²⁵⁵, отец Иоанн был в Микулине, и оно ему очень понравилось: долго он любовался с балкона на живописную холмистую окрестность, покрытую лугами, рощами и лесами на несколько верст, на сколько только может хватить глаз.

8 июля я только что собралась туда идти, как вдруг получена была телеграмма, что отец Иоанн уже едет. Все начали готовиться к Святому Причащению, и эти дни для Гориц были днями поста и молитвы, все приготовлялись точно к светлому празднику. В ночь с 10 на 11 июля никто почти и спать не ложился, с минуты на минуту ожидая парохода. Наконец в 9 с половиной часов утра раздался торжественный звон столетних Горицких колоколов...

Весь монастырь точно воскрес от радости... Монахини стройно стали в два ряда от святых ворот до игуменского дома и собора, а я вышла на балкон с игуменьей из ее келий и увидела белый, как лебедь, приближавшийся пароход, а на рубке его, точно Ангел Божий, стоит отец Иоанн и всем радостно кланяется... Не могу выразить словами, что я тогда чувствовала. Слезы радости неудер­жимо лились из глаз: наконец-то я опять увидела его, мое солныш­ко, которое только одно освещает и согревает мою жизнь.

С пристани отец Иоанн прямо проехал в собор, где сейчас же и началась заутреня, за которою он, по обыкновению, читал и пел сам. За обедней мне случайно пришлось стоять у южных дверей алтаря, и таким образом мне выпала редкая, счастливая доля видеть служение отца Иоанна перед престолом Господа: что за счастливые и единственные во всей моей жизни минуты я переживала тогда! Видя пламенную, слезную молитву этого истинного служителя Божия пред престолом, его глубокое благоговение к совершаемым Таинствам, – невольно чувствуешь всем своим существом, что претворяемые хлеб и вино суть истинно Тело и Кровь Христовы. В эти минуты как-то отрешаешься от всего земного и видишь перед собою только святой престол и перед ним молящегося отца Иоанна; душа горячо молится, хотя телом в эти минуты и не пошевелишься: и как благотворно действует на душу такая молитва! Точно воскреснешь после нее, и так молиться можно, кажется, только с отцом Иоанном. После обедни он нас почти всех причастил; исповедь была общая, за которой его задушевная, глубоко проника­ющая в душу каждого речь рекой текла: и мне передавали, что, слушая отца Иоанна, все плакали (народа было еще более прошлогоднего), но я, кроме говорящего отца Иоанна, никого и ничего не видала. Как я горько тут сожалела, что лишена счастья слышать его, каждое слово которого для меня, право, слаще меда и сота.

Во втором часу дня все кончилось, и отец Иоанн усталый вступил в келии игуменьи, напился чаю и сейчас же уехал, вместе с игу­меньей, в Кириллов. Тут мне сказали, что отца Иоанна внезапно вызвали в Петербург и он после обеда уезжает обратно в Рыбинск. Когда он вернулся, я ему и говорю: «Батюшка, возьмите меня с собой на пароход, мне необходимо вернуться в Ярославль». Он обнял мою голову и, разумеется, взял меня, и как я была этому рада! Тут сели за стол, во время которого опять пели все три хора монахинь. Отец Иоанн сам выбрал песнопения, и первою пропета была умилитель­ная молитва к Пресвятой Богородице: «Кто Тебе не ублажит...»²⁵⁶ Добрая игуменья, чуть живая, забыв свои недуги, сияла радостью, что Господь опять принес к ним отца Иоанна.

До глубины души тронули меня проводы Горицами отца Иоанна. Звон так торжественно гудел, что даже земля под ногами дрожала. Весь берег был залит народом и монахинями, и я дивилась, откуда в таком сравнительно пустынном месте явилась такая масса народа? Когда пароход тронулся, все почти монахини стеной двинулись по берегу за пароходом, так было всем дорого каждое лишнее мгновение видеть этого великого молитвенника перед Богом за нас грешных. И еще долго монахини бежали за пароходом. Как на грех, на дороге то и дело встречались изгороди, которые они быстро разбирали или перелезали. Отец Иоанн весело улыбался, глядя на их работу, и сначала шляпой, а потом белым флагом махал им крестообразно. Наконец и самые неутомимые отстали и до земли ему поклонились, отец Иоанн благословил их и тоже им поклонил­ся. И еще долго он смотрел на удаляющийся монастырь, как бы молясь и внутренне призывая на него Божие благословение. Пароход был нанят специально для отца Иоанна, и поэтому, кроме спутников его, никаких других пассажиров на пароходе не было. И тут-то началось мое блаженство: я с ним разговаривала, высказав ему почти все, чем душа была занята и болела, и на все получала ответ. И с какой истинной отеческой любовью и вниманием он относился ко мне! Каждая минута тут была для меня жизнью и дороже целых годов жизни без него. Наконец, получив от него благословение, со спокойной совестью и с душой, переполненной утешением, я ушла в каюту. Уснуть, однако, я не могла всю ночь: радостная мысль, что и отец Иоанн тут же за стенкой находится, прогоняла сон.

В 2 часа ночи пароход прибыл в Череповец, но, чтобы не бес­покоить Батюшку, остановился среди реки и только в шестом часу утра тихо подошел к пристани. Я скорей отправилась в церковь, куда и отец Иоанн приехал, но с трудом и только благодаря одному из спутников отца Иоанна мне удалось пробраться в церковь, которая была битком набита народом. После обедни отец Иоанн вернулся на пароход. Казалось, весь город собрался на берег провожать отца Иоанна, и все было залито яркими лучами солнца.

Череповец живописно расположен в зелени по горе; светло, радостно было смотреть на все это, и сам отец Иоанн весело и с видимым удовольствием любовался на эту праздничную живую картину. В жителях Череповца я заметила дорогую и прекрасную черту – это теплое участие делом к нуждающимся и больным.

Долго мы еще любовались этим живописным уголком; наконец через несколько поворотов реки город скрылся из глаз. Веселая река Шексна, кажется, и полуверсты не течет в прямом направлении, а все изгибается зигзагами, за каждым почти поворотом представляя новый ландшафт. Как весь этот день был для меня счастлив и радостен! Сидя на рубке, я почти все время была с отцом Иоанном, несколько раз он сам подходил ко мне. Подойдет бывало, посидит, приласкает меня, что спрошу, на все ответит и опять отойдет; а раз дал мне свой дневник, 4-й том²⁵⁷ (эта книга, по глубокому ее смыслу, неоценима, в ней на все вопросы жизни найдешь мудрый и ясный ответ и совет), и сделал на нем самую дорогую для меня надпись. Вечером отец Иоанн служил на палубе общий молебен с водосвя­тием; все служащие парохода горячо молились вместе с отцом Иоанном.

Тут чудное обстоятельство случилось со мной. С утра у меня почему-то разболелась правая нога, к вечеру боль усилилась, ступня распухла, как бревно. Испугавшись этой внезапной болезни, я сказала о ней одному из спутников отца Иоанна, но он только и мог посоветовать, чтобы я, приехавши в Ярославль, скорей обратилась к доктору, потому что болезнь опасна. А я подумала: уж лучше я обращусь к своему безмездному²⁵⁸ врачу и с трудом от сильной боли поднялась на рубку. Там, показывая отцу Иоанну больную ногу, я говорю: «Батюшка, нога у меня сильно разболелась, что мне делать?» А он только слегка потрепал больное место и отошел. Представьте же мое удивление: боль мгновенно исчезла, так что мне даже самой не верилось, что сейчас у меня нога так сильно болела. Через несколько минут из ступни хлынула вода, тем все и кончилось. Только небольшой шрам, оставшийся до сих пор, свиде­тельствует, что нога действительно болела. Этот случай напомнил мне такой же почти случай, бывший со мной в прошлом году. Когда отец Иоанн возвращался из Архангельска, то от Устюга до Вологды нам пришлось трое суток ехать на почтовых²⁵⁹. От постоянной тряски у меня страшно разболелась голова. Когда мы подъезжали к последней станции, то от нестерпимой боли я впала в какое-то полусознательное состояние и только думала: Господи, скоро ли приедем на станцию? Попрошу там Батюшку положить мне свою руку на голову. Подъехавши к станционному дому, отец Иоанн быстро вышел из кибитки, народ разом бросился к крыльцу, и я с трудом пробралась на станцию. Когда я вошла в комнату, отец Иоанн смотрел в окно. Не успела я рта раскрыть для просьбы, как он быстро обратился ко мне, взял мою голову и сильно потряс ее, – это меня так поразило, что я, забыв, зачем пришла, вместо просьбы говорю ему: «Батюшка, смерть меня растрясло», – а он опять потряс у меня голову, тут я вспомнила, зачем пришла, и сказала ему: «За тем я и пришла к вам, чтобы попросить вас свою руку положить мне на голову, сильно она разболелась». А он только на это улыбнулся. И что же? Боль сразу исчезла, так что, когда через три часа мы приехали в Вологду, то я не только боли, но даже и утомления почти не чувствовала. Так сильно одно прикосновение руки человека, всем своим существом преданного Богу, – к тем, однако, кто с искренним доверием к нему относится.

Рада я была, что моя нога выздоровела по молитве отца Иоанна, но поделиться своей радостью ни с кем уже не успела, так как пришлось проститься тут с отцом Иоанном. Залилась я слезами, горячо приникнув к его руке, и искренно, от души сказала ему: «Право же, Батюшка, легче с жизнью проститься, чем с вами!» Обеими руками обнял он мою голову и как бы молился надо мной, а я одного желала, чтобы молитвами отца Иоанна Господь вразумил меня и дал мне возможность жить с пользой для людей. Не доезжая Рыбинска, встретил нас полицейский пароход. Отец Иоанн перешел на него, а потом его перевели на паровую шлюпку, которую конвоировало четыре парохода.

С того момента, как образ отца Иоанна скрылся из моих глаз, я сразу почувствовала себя осиротелой: никого и ничего я уже не видела, ушла на рубку и глаз не спускала с красного и синего огоньков шлюпки, которые, казалось, тонули в широком раздолье Волги, потому что у этих огоньков находилась вся моя жизнь. Вскоре шлюпка скрылась между барок, и на берегу, как потом мне рассказывали, из опасения, чтобы на пристани по причине темноты отца Иоанна не раздавили, ждала его карета. Через несколько минут остановились у пристани и мы. Утром мне сказали, что отец Иоанн служит в женском монастыре²⁶⁰, я скорей отправилась туда. Рыбин­цы, видимо, не знали, где он служит, и потому в церковь свободно можно было пройти. Слава Богу, стоя у амвона, я близко и ясно видела служение отца Иоанна и всей душой молилась, чтобы Господь хранил на всех путях от врагов видимых и невидимых этого воистину избранника Божия и молитвенника за нас грешных.

После обедни отец Иоанн заехал к игуменье. Узнав, где находится отец Иоанн, рыбинцы рекой потекли к монастырю; кто бежал, кто ехал, чтобы получить хотя общее благословение от дорогого для всех Батюшки отца Иоанна. Когда я возвратилась на пароход, то мне нужно было перебраться на Самолетскую пристань, и я стала искать глазами, кого бы попросить перенести мне вещи; заметив это, двое рабочих (что колеса на рубке ворочают, они видели, как вни­мательно отец Иоанн относился ко мне) вызвались перенести их; я им заметила, что мне и одного рабочего довольно, так как багаж у меня невелик, но они непременно оба хотели нести. Перенеся мои вещи и устроив мне все в каюте, они стали уходить; я хотела дать им на чай, но они наотрез отказались, а только поклонились мне да перекрестились, как бы давая этим понять, что им дорого послужить и тем, кому отец Иоанн оказывал свое внимание. Глядя вслед этим добрым рабочим, маленьким в глазах людей, но большим у Бога, я подумала, как бы было хорошо на Руси, если бы хоть пятая часть почитателей отца Иоанна языком, почитали бы его и делом, беря с него живой пример теплой любви к ближнему и обоюдной помощи друг другу! Тогда меньше было бы около нас столь возмутительной нищеты, а вместе с тем и преступ­лений. Этим только путем, мне кажется, легче и скорее можно достигнуть Царства Небесного, по словам Самого Спасителя, Который говорит: Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут²⁶¹.

Так кончилось мое нынешнее путешествие с отцом Иоанном, за которое не знаю, как благодарить Господа Бога. Светло и радостно было на сердце, когда я возвращалась домой; душа была наполнена каким-то безотчетным миром и покоем: чего она хотела, то сполна и получила. Вот и исполнились слова отца Иоанна. В прошлом году, он, уезжая из Гориц, написал мне в утешение: «Увидимся через год», – и ровно через год мне Бог привел увидеться с ним в тех же самых Горицах. Да и каждое слово отца Иоанна всегда буквально исполняется. Дай только, Господи, чтобы это путешествие мое с ним было не последним для меня.

Приехавши в Ярославль из этой счастливой поездки, я с первого же дня по уши ушла в самые разнообразные хлопоты, которые к концу октября Бог помог мне все окончить очень благо­получно, и не успела я привести себя в порядок, как 18 ноября получаю из Петербурга от своего искреннего знакомого священника о. М. К. (он, как земляк отца Иоанна, ездил к нему на освящение храма в Суру, и еще на пароходе из Архангельска я с ним познако­милась, и в Суре все вместе были)²⁶² письмо с убедительной прось­бой приехать к нему на освящение нового храма при Александро­Невской ремесленной школе²⁶³, где он состоит настоятелем. В тот же день я выехала из Ярославля, и 20 ноября была уже у о. М, где вся семья, спасибо – встретила меня с родственным радушием.

21-го числа отправилась ко всенощной в новый храм. При входе в него я была поражена его благолепием, точно невеста Христова он украшен: высокий, светлый, просторный; амвон устроен на целый аршин выше пола всей церкви, и со всех пунктов храма видно священнодействие, что очень важно для молящихся. Иконостас белый, весь покрыт изящной золотой резьбою, иконы живописные, и только местные Спасителя и Божией Матери – в серебряных ризах; особенно замечательна изяществом и красотой корона на голове Богоматери, очертание короны сделано из сплошной бриллиантовой нити, которая рельефно видна и льет целое море огней. Вся церковь с хорами произвела на меня самое радостное и светлое впечатление, действительно, точно невеста она предстоит Христу в ризах позлащенных²⁶⁴. Особенно теплое и благотворное впе­чатление производит на душу надпись, помещенная в алтаре во всю восточную сторону, – изречение из Евангелия: Приидите ко Мне ecu труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы: возмите иго Мое на себе и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашим…²⁶⁵ Не могла я налюбоваться на нее. Все принадлеж­ности к освящению престола помещались на столе, который был поставлен среди церкви, перед ним и совершали богослужение. На клиросе поместился хор в 65 человек мальчиков и девочек – питомцев школы. Началась всенощная, и новый храм впервые огласился чистыми детскими голосами... Дети пели с видимым усердием, и некоторые из них были так малы, что почти буквально к ним подходили слова псалма: Из уст младенцев совершил ecu хвалу²⁶⁶! Всенощную служило несколько священников, и она кончилась в десятом часу. Всю ночь я не могла и минуты уснуть от радостной мысли, что скоро увижу служение отца Иоанна.

22 ноября в 6 часов утра мы отправились в новый храм, куда и отец Иоанн сейчас же приехал; мне Бог привел стать на клиросе, и отец Иоанн, выйдя из алтаря, случайно встал рядом со мной и, раскрыв книги перед моими глазами, стал читать и петь, так что мне в первый раз в жизни совершенно неожиданно пришлось читать каноны заутрени, которые меня поразили своим глубоким и трога­тельным смыслом; я подумала, как чудно-умилительны песно­пения нашей Православной Церкви; и в первый-то раз мне пришлось их узнать из-под руки отца Иоанна! (Он всегда держит палец над теми словами, которые читает.) Господи, и не выразить мне той радости, которую я тогда испытала. После заутрени отец Иоанн, уезжая из школы, случайно зашел в столовую, где все питомцы собрались чай пить; увидя в дверях отца Иоанна, все дети разом ему в ноги поклонились, а отец Иоанн улыбнулся на их искреннее детское усердие и ласково сказал: «Здравствуйте, деточки, здравствуйте, милые!» А детки ему завопили: «Здравствуй­те, Батюшка, благосло­вите!» Благословив их, он уехал, но к девяти часам опять вернулся. Ровно в 9 часов приехал епископ Никандр (викарий Нарвский)²⁶⁷ и началось торжественное освящение храма. Кто не знает этого до глубины души умилительного и трогательного обряда – сердце трепещет от радости, глядя на всю эту чудную церемонию. Пока омывали престол, мы, женщины, стояли в алтаре, и я, стоя подле отца Иоанна, все близко и хорошо видела, что меня несказанно радовало. После коленопреклонной молитвы женщины удалились, и архиерей стал престол святым миром помазывать; потом, засветив из кадила свечу, он ею засветил все свечи и лампады в алтаре, и тут все духовенство и народ с зажженными свечами в руках пошли крестным ходом, в котором отец Иоанн нес храмовую икону святого благоверного князя Александра Невского, в старую церковь, где архиерей взял на дискосе святые мощи, и отправились кругом храма. Когда возвратились на паперть, то перед затворен­ными дверями храма (куда заранее прошли певчие) архиерей, поставив на приготовленный стол святой дискос с мощами, при пении 23-го псалма, окадив святые мощи, возгласил: Возмите врата князи ваша, и возмитеся врата вечная: и внидет Царь славы! А певчие из церкви как бы из другого мира, вопросили: Кто есть Царь славы? Владыко при словах: Господь сил, Той есть Царь славы²⁶⁸! высоко поднял святой дискос с мощами и осенил им крестообразно храм; в эту минуту двери распахнулись, и все с пением вошли в церковь, которая уже вся была залита огнями. Господи, как было светло и радостно тогда! Потом стали храм крестообразно миром пома­зывать и окроплять святой водой, после чего началась первая в новом храме Литургия, которую совершал архиерей с отцом Иоанном, архимандритом и целым собором священников и диа­конов. В конце обедни о. М. произнес проповедь на слова псалма: Господь воцарися, в лепоту обле­чеся...²⁶⁹ Он говорил с видимым вооду­шевлением, доказав, как крайне необходим был этот храм, и от лица Церкви искренно, горячо благодарил всех, кто так или иначе способствовал к его устроению; после него сказал прекрасное поучение архиерей на слова апостола: «Вы есте храм Божий, и Дух Божий живет в вас²⁷⁰». После благодарственного молебна все направились к обеденному столу, который был устроен в трех залах на 500 человек. Мне пришлось поместиться недалеко от отца Иоанна, и я душой была рада, что Бог опять привел мне быть с ним. За обедом много было тостов и произнесено речей, но отец Иоанн куда-то спешил и, пробыв только до половины обеда, уехал. Без него и мы вскоре отправились к о. М. в дом. Но не долго пришлось отдохнуть: в 6 часов мы опять собрались все в храм ко всенощной, так как 23 ноября был храмовой праздник святого благоверного князя Александра Невского. Так совершилось полное радости и утешения освящение главного престола в храме.

Придел же был еще не готов, и его предполагали освятить в недалеком будущем. Отцу Иоанну очень, говорят, понравился этот храм, и он тогда уже сказал: «Буду и на освящении придела в этом храме». Целую неделю в нем совершали богослужение, и я не могла налюбоваться на этот чудный храм, жаль было и из церкви уйти, когда служба вечером кончалась и последние отблески свечей и лампад замирали в изящной позолоте иконостаса. 11 декабря назначено было упразднение святого престола в старой домовой церкви. В девятом часу вечера, без народа, о. М. с причтом в полном облачении прошел в алтарь старой церкви, которая была вся погружена в глубокий мрак, и только святой престол был освещен свечами; там был отслужен молебен, после него священник (а за ним и мы все) в последний раз на коленях горячо помолились перед святым престолом, на котором 20 лет приносилась Бескровная Жертва. Потом на дискосе поднял святой антиминс со святыми мощами на голову и при пении тропаря: «Иже во всем мире мученик Твоих...»²⁷¹ торжественно перенес в новый храм (на другой день он их увез в Александро-Невскую Лавру), который с раскрытыми Цар­скими вратами был заранее освящен, и положил их на престоле. Потом, вернувшись, своими руками снял одежды с престола и жертвенника и также перенес их в новую церковь, поместив на месте будущего придела: на место, уже где был святой престол, сейчас поставили образ двунадесятых праздников в большом киоте. В первый раз в жизни я видела церемонию упразднения престола, которая произвела на меня глубокое и неизгладимое впечатление: живо мне представилась заутреня Великой Субботы – когда мы совершаем воспоминание погребения Спасителя, с тем, чтобы завтра светло праздновать Его воскресение.

13 декабря мне опять пришлось быть на обеде с отцом Иоанном у одних знакомых. Два часа я с ним провела, и как мне дороги были эти часы: он весело слушал, что ему говорили, но сам очень мало говорил, видно, что его вдохновенная речь только в храме Божием рекой льется, зато сколько горячей любви к ближнему светилось в его ясном и проницательном взоре, и как он резко отличался от всех присутствующих: глядя на него, как-то невольно убеждаешься, что между нами находится действительно не от мира сего²⁷² человек. Я его спросила, можно ли мне ехать в Кронштадт говеть? Он ответил: «Когда угодно приезжай». 15 декабря я уже летела в Ораниенбаум, там нас встретило более сотни извозчиков, большею частию чухонцев; нанявши одного вейку²⁷³, я отправилась в Кронштадт морем; еду да крещусь, глядя на невиданное мною сроду зрелище: ехало нас богомольцев бесконечная вереница самых разно­шерстных, начиная от богачей на рысаках, с меховыми одеялами, до чухонцев с бедняками на чуть живой лошаденке, и всем нам одинаково служил путеводной звездой высокий шпиц с крестом Андреевского собора в Кронштадте. А к нам навстречу двигался такой же беспрерывный и разнокалиберный поезд уже возвра­щавшихся из Кронштадта богомольцев. В первый раз в жизни мне пришлось видеть этот воистину морской крестный ход (который здесь почти каждый день повторяется уже много лет). Вдруг вижу, навстречу нам, поспешая к поезду в Петербург, отец Иоанн летит как стрела в открытой кибитке в две лошади. И каждый-то день несмотря ни на какую погоду, спеша на помощь к страждущим и больным, ездит так этот великий труженик.

На другой день в пятом часу утра я отправилась в собор. Ночь была темная, все небо было усеяно звездами и морозило... Когда я вышла на площадь, то сердце у меня дрогнуло: изо всех улиц, по всем направлениям народ беспрерывно бежал к собору и целой массой стоял около часу у запертых дверей. Когда собор отперли, все ринулись в него, и в несколько минут этот громадный храм напол­нился молящимися (с грустью замечу, что нас, приезжих, иногда за тысячи верст, жительницы Кронштадта низшего класса бесцере­монно отталкивают назад и тем многих лишают единствен­ного случая видеть отца Иоанна). В 6 часов началась заутреня, и отец Иоанн вышел на клирос, но на мое горе, меня, маленькую и глухую, никто не хотел пропустить вперед к решетке, и я, сжатая со всех сторон, ничего не видела и не слыхала.

18 декабря мне Бог помог пробраться к решетке перед Царскими дверями и видеть служение отца Иоанна... Как я была этому рада. После обедни была общая исповедь: отец Иоанн, прочитав молитвы к исповеди, стал говорить к народу. Что тут было – я не знаю, потому что видела только говорящего отца Иоанна, лицо которого, да и вся внешность, были озарены каким-то неземным и невыра­зимым величием и вместе светлым и радостным одушевлением. Но невольно обратили мое внимание на себя два господина, стоявшие за решеткой предо мной: один седой, другой молодой, оба изыс­канно и щегольски одетые: сначала старый отца Иоанна слушал со снисходительным видом, а молодой просто с улыбкой, но по мере продолжения речи отцом Иоанном выражение лиц их делалось серьезным и сосредоточенным, – кончилось тем, что оба они не встали, а прямо упали на колена и навзрыд заплакали, закрывши лицо руками... Так сила слова убеждения отца Иоанна пробудила их совесть. Еще видела, как отец Иоанн, глядя на горячее раскаяние более чем двухтысячной толпы, сам заплакал и со слезами молился...

Потом поднял епитрахиль и ею крестообразно назнаменовал всех. Все упали на колени и заливались слезами. Зрелище было поистине умилительное и потрясающее.

Вот, между прочим, как мне передавали, в каких словах при­близительно отец Иоанн обращается к кающимся и объясняет

покаянные молитвы:

«Грешники и грешницы, желающие приступить ко Святым Тайнам, братия и сестры! Приготовились ли вы к воспринятию столь великого Таинства? Знаете, что великий ответ несу я пред Престолом Всевышнего, если вы приступите не приготовившись. Знайте, что вы каетесь не мне, а Самому Господу, Который невидимо присутствует здесь, Тело и Кровь Которого находятся в настоящую минуту на жертвеннике. Слушайте же, братия и сестры, молитву.

(Читается первая покаянная молитва.)

В этой молитве к Богу Отцу, Первому Лицу Пресвятой Троицы, Господу Всеблагому, Всесвятому, Вездесущему, Премудрому, Всесоз­дав­шему, Всемогущему, Всеправящему, Страшному всякой твари, Святая Церковь молит Господа, чтобы Он даровал помилова­ние кающимся грешникам и грешницам, простил бы им прегре­шения, всякие беззакония, совершенные или по легкомыслию, или по необдуманности, вольно или невольно, простил бы и помиловал бы, как некогда помиловал пророка и царя Давида, тяжко согрешив­шего пред Богом. Прогуливаясь однажды на террасе своего дворца, он увидел купающуюся очень красивую молодую еврейку, пленился ее красотою, воспылал к ней страстью и пожелал сделать ее своею женою, для чего мужа ее послал на войну и приказал военачаль­никам поставить его на опасном месте, где его и убили. Но посланный от Бога пророк Нафан стал усиленно и твердо обличать царя Давида в беззаконии, убеждая его раскаяться. Давид наконец сознал свой тяжкий грех, стал искренне и горячо каяться пред Господом и молиться, проливал горькие слезы о своем грехе; тогда Господь услышал вопль сердца его и простил ему грех его²⁷⁴. Давид до греха имел Святого Духа, Который отступил от него после согрешения, но когда он раскаялся, Дух Божий снова вселился в него и не покидал его до конца дней его. Царь Давид свое сердечное и искреннее сокрушение о грехах выразил в псалмах, в которых благодарил и прославлял Господа. Он оставил после себя книгу – Псалтирь, употребительнейшую в Православной Церкви, а обще­известный псалом 50-й “Помилуй мя, Боже!” представляет собою прекрасный и незаменимый образец сердечного покаяния. Братия! Царь Давид был человек благочестивый, кроткий, незлобивый, мудрый, имевший дар пророчества, и то согрешил, не уследил за собою. О, как легко согрешить человеку! Нужно быть бдительным к своей душе, нужно всегда следить за собою, обуздывать свои чувства.

Другой царь, Манассия, отпал от Бога и впал в идолопоклонство, занимался волхвованиями, вызыванием духов, был спирит, по-нынешнему, и детей своих учил тому же. Неблагодарный, гордый, презирал народ, любящий Бога, а себялюбивых, подобных себе, ласкал и приближал. Своими беззакониями он прогневал Господа, долготерпение Господне истощилось: во время войны иудеев с ассириянами Манассия был взят в плен, руки и ноги его были закованы в колодки, а в ноздри было продето медное кольцо; в таком позорном виде его провели по Вавилону и бросили в мрачную темницу, где и держали три месяца. И вот, находясь в таком тяжком плену, он опомнился, сознал свои грехи пред Господом и свое ничтожество, понял, что он червь, что гордиться ему нечего, потому что пред Господом все равны: всех Бог создал одинаково, создал из одной персти и в персть всех обратит. Манассия начал усердно молиться, каяться, плакать день и ночь о своих заблуждениях: Господь услышал его мольбы и простил его²⁷⁵. Царь Манассия оставил покаянную молитву²⁷⁶, которая читается Великим постом, на повечерии.

В лице этих двух царей, Давида и Манассии, тяжко согрешивших, Святая Церковь представляет образцы искреннего и сердечно-глубокого покаяния. Господь Бог – Страшный Судия всей земли. Он не посмотрит ни на чье лицо: мужчина или женщина, отрок или отроковица, царь или простолюдин, барин или мужик, генерал или солдат, богатый или бедняк – перед Ним все равны, а смотрит каково упование, какова вера, каковы дела, смотрит на сердце. С людей высоко стоящих, образованных Господь больше взыщет, чем с простолюдинов, хотя не спускает и последним, когда они грешат, пьянствуют или прелюбодействуют. Слушайте, братия и сестры, вторую молитву к Иисусу Христу, Сыну Божию:

(Читается вторая покаянная молитва.)

В этой молитве Святая Церковь молит Первопастыря, чтобы Он, Многомилостивый, простил наши неправды, молит помиловать, избавить нас от вечной муки и простить беззаконные намерения, мысли наши и беззаконные поступки. Святая Церковь молит Иисуса Христа, Сына Божия, взявшего на Себя грехи всего мира и грядущего со страшною славою судить живых и мертвых, поми­ловать нас, как двух евангельских должников, которым нечем было заплатить большой долг заимодавцам; как блудницу, которая своими слезами омывала ноги Христа и отирала их своими волосами²⁷⁷. Господь Бог видел ее истинное раскаяние, желание загладить свои грехи и отпустил ее с миром. Так же всем кающимся будет прощение и избавление от вечной муки. Нам дано в жизни очень много времени одуматься, чтобы мы поскорбели, погоревали, поплакали, но люди ленятся, не хотят заботиться о своей душе, не хотят бороться с грехами, которые, как тати и разбойники, врываются в их души, не хотят воевать с ними, отгонять их. Господь Бог делает все для любящих Его, а которые дерзко отталкивают десницу Божию – не желают сами себе добра, сами идут на погибель. Без Бога мы и одной секунды существовать не можем: своею жизнью, дыханием, воздухом, которым дышим, светом солнечным, пищею, питием – всем обязаны Христу; мы должны Ему без конца, мы Его неоплатные должники. Господь Бог – Страшный, Праведный Судия, Он не помиловал падших ангелов, возгордившихся против Самого Бога, но осудил их на вечную муку. Мы, грешники, грешим каждую минуту и прогневляем Господа своими грехами. Отчего же нам такое снисхождение? Бог Отец послал в мир Сына Своего возлюбленного, Который принял на Себя грехи всего мира, пострадал за грехи людей, снял с людей проклятие, тяготевшее над ними со времени грехопадения первых человеков, и, вместо сего, даровал благословение. Господь Иисус Христос чрез Свои Крестные страдания избавил нас от вечной муки и таким образом удовлетворил Божественной правде и исполнил всю правду Божию, а это мог сделать только Сын Божий, а не человек. Бог Отец отдал всю власть суда над людьми Иисусу Христу, Господь Иисус Христос дал власть апостолам, а те архиереям и священникам, следовательно, в том числе, и мне, грешному иерею Иоанну, – разрешать кающимся, прощать или не прощать, смотря по тому, искренне каются или нет. Если человек кается искренне, с сокрушением сердечным, то священник разрешает от грехов; наоборот, если человек кается не искренне, бессознательно, то священник не отпускает ему грехи, чтобы он опомнился. Итак, чтобы получить прощение грехов, необходимо каяться горячо, искренее, сердечно. Что же такое покаяние? Покаяние есть дар Божий, дарованный Богом ради заслуг Сына Своего возлюбленного, исполнившего всю правду Божию. Покаяние есть дар, данный для самоосуждения, самообличения, самоукорения. Покаяние есть твердое и неуклонное намерение оставить прежнюю греховную жизнь, исправиться, обновиться, возлюбить Господа всею душою, примириться с Богом, со своею совестью. Покаяние есть твердое упование, надежда, что Милосердный Господь простит все наши прегрешения. Кто не кается, тот делается врагом Церкви; как гнилые сучки или ветки отпадают от дерева, так и грешники нераскаянные отпадают от Главы Церкви – Христа. Сам Христос есть лоза виноградная, а мы веточки, питающиеся жизнью, соками этой лозы. Раскольники погибают в заблуждении, пашковцы тоже погибают, погибают и толстовцы, все они грешники нераскаянные: сами гибнут и других влекут на погибель.

Братия и сестры, каетесь ли вы?

Желаете ли исправить свою жизнь?

Сознаете ли свои грехи?

Ленились Богу молиться? пьянствовали? прелюбодействовали? обманывали? клятвопреступничали? богохульствовали? завидова­ли? хитрили? злобствовали? злословили? воровали?

Да, много, много грехов у вас, братия и сестры, всех их и не перечесть».

(Читается разрешительная молитва.)

После этого отец Иоанн вышел из Царских врат со Святою Чашею в руках и начал почти всех причащать. В этот день я просила, чтобы отца Иоанна попросили ко мне в номер, но он весь день был в Петербурге. 19 декабря была страшная метель, и я не могла даже идти ко всенощной; в девятом часу вечера мне вдруг говорят: «Батюшка приехал!» И не успела я выбежать его встретить, он как Ангел Божий явился ко мне: отслужил молебен, посидел, немного написал – что нужно мне было и, обласкав, уехал. Не выразить словами, как он меня тронул и с каким благоговением я его про­водила: ехать к просящим; его не задерживают ни холод, ни вьюга, лишь бы была у него свободная минута.

В тот же вечер приехала из Петербурга моя добрая знакомая О. и остановилась в одном со мной номере. 20 декабря она причащалась; после обедни отец Иоанн посетил ее, отслужил молебен и, по ее просьбе, остался обедать; обе мы всем сердцем были этому рады и, проводив его, отправились на вокзал. Бог привел нам ехать в одном вагоне с отцом Иоанном, и я искренно благодарила за это Бога, и подумала, как ведь Господь близок к нам и видит наши желания: Он видел, как мне в церкви горько было, что народ не пускает меня вперед к решетке и этим лишает меня единственного утешения видеть служение отца Иоанна, вот и дал мне возможность так близко и долго видеть, и говорить с ним, и тем воистину оживил мою душу.

Праздник Рождества Христова я провела радостно и покойно в доброй и искренней семье о. М. 31 декабря о. М. говорит мне: «Сего­дня к 12 часам пойдем в церковь встретить новый год молебном». Я недоверчиво ему заметила, что едва ли кто пойдет ночью слушать молебен, у всех сегодня гости или сами в гостях, он мне ответил: «А вот мы увидим, этот молебен будет у нас первый, раньше нельзя было, потому что старая церковь примыкала к спальне воспитан­ников школы; но в Александро-Невской Лавре и в некоторых церквах Петербурга эти молебны под новый год уже давно существуют». В двенадцатом часу ночи мы отправились в церковь. Представьте же мое удивление, когда, подходя к ней, я увидела, что народ со всех сторон спешит, точно в Пасху, к храму Божию. Вся церковь была залита огнями, и народу столько было, что мы с трудом пробрались на амвон. Смотрю, о. М. стоит на амвоне и говорит поучение на тему: зачем мы, поздравляя друг друга с новым годом, привыкли прибавлять пожелание и нового счастья, и в чем заключается это счастье? И объяснив, что истинное счастье состоит в том, чтобы быть довольными тем, что Бог дал в удел каждому из нас. Его импровизированная речь рекой текла, и нужно было видеть, с каким глубоким вниманием и интересом слушал его народ; без пяти минут в 12 часов кончилось поучение, раскрылись Царские врата, и священник с дьяконом в полном праздничном облачении вышли на амвон, и начался молебен с коленопреклонением. Вся церковь горячо молилась. Во втором часу ночи кончился молебен, и народ начал расходиться; все радостно крестились и поздравляли друг друга с новым годом. Глядя на полное освещение храма, на бле­стящие облачения священнослужителей и на целое море горячо молящегося народа, я радостно и до глубины души была тронута всем этим зрелищем и от всего сердца благодарила Бога за того, кто дал первую мысль ввести эти молебны²⁷⁸; он своим истинно чутким и благочестивым сердцем очень метко понял благозвучную струну в сердце истинно русского православного человека и дал ей возможность вырваться наружу на этом полуночном молебне. Всякий из нас, начиная какое-либо дело, невольно скажет в душе: «Господи, благослови!» Каждому хочется, чтобы его дело кончилось благополучно, и потому при начале просят благословения Божия. Как же не просить этого благословения в такой важный момент, как начало новолетия? Само Священное Писание учит нас этому, говоря: Благословиши венец лета благости Твоея²⁷⁹, Господи! А так ли мы поступаем большею частью? Именно в этот-то момент у нас и идет, как говорится, столпотворение вавилонское: вино, карты, танцы – вот обычная встреча нового года, с небольшими исклю­чениями. Правда, многие из веселящихся при ударе часов, в глубине души скажут: «Господи, благослови нас на новый год!»

Вот этот-то молитвенный вопль души услышал и понял тот воистину добрый и проницательный человек, и дал возможность всем, кто искренно желает освятить эти важные минуты молитвой, и, слава Богу, этих желающих оказывается масса, которая, говорят в Петербурге, с каждым годом увеличивается. Дай только, Господи, чтобы эти истинно благотворные молебны в 12 часов ночи под новый год скорей распространились и по всей России. Сколько грехов и соблазнов мы избегнем и преклоним Господа на милость к нам грешным, если будем встречать новый год не грешными пирушками, а молитвой в храме Божием. Правда, я знаю, что церковный день начинается с вечерни предшествующего дня, и новолетие считается не с 1 января, а с 1 сентября, тогда бы по-видимому и надо служить новолетний молебен, но ведь мы, грешные, мирские люди, по указу царя Петра Великого – обязаны справлять гражданский новый год 1 января, и искони русский человек привык встречать его именно накануне в 12 часов ночи. Этот коренной, древний обычай трудно изменить. Правда, многие не прочь, пожалуй, с вечера сходить к вечерне или всенощной, но у них все-таки остается целый свободный вечер, который они отдают встрече нового года, а многие, не зная, как бы убить время, предаются неизвинительному разгулу. Поэтому, смотря с нрав­ственной точки зрения русского народа, повторяю, так горячо желательно, чтобы эти полуночные молебны как можно скорей распространились в городах и по всей России (смотря по обоюдному желанию церковного причта и прихожан) и не встретили бы ввиду неуместного по-видимому времени какого-либо препятствия. Уж если поступать по букве церковного устава, то надо и нашу полу­нощницу совершать не перед заутреней, как ее у нас обыкновенно совершают, в 6 часов утра, а в полночь. Думаю, что все, кому дей­стви­тельно дорога и близка сердцу добрая нравственность русского православного человека, ясно поймут, как много благо­творного добра могут принести и вышеозначенные молебны; вредно, что это-то именно и имел в виду тот поистине просвещен­ный человек, по инициативе которого введены в Петербурге эти душеполезные молебны...

21 января у меня опять была радость: мне сказали, что в этот день новый митрополит Палладий²⁸⁰ будет служить обедню в Воскресен­ском женском монастыре, и я отправилась туда; очень я радовалась, что увижу служение митрополита. Вдруг открываются Царские двери, священники в полном облачении выходят на средину храма, гляжу – между ними идет и отец Иоанн. Тут уж я все и всех забыла, слезы радости градом покатились... Горячо у меня душа с ним помолилась и опять на несколько дней ожила духом...

В феврале предполагалось было освящение придела, но так как писание икон не было еще готово, то его и отложили до 2 мая. Я было собралась домой в Ярославль ехать, но добрые о. М. и его жена уговорили меня остаться до освящения, и я с радостью согласилась, еще тем более, что иногда имела возможность видеть служение отца Иоанна. Всю третью неделю Великого поста я провела в Кронштадте и каждый день присутствовала при служении обедни отцом Иоанном, и, хотя не всегда его видела, но зато отец Иоанн часто бывал у нас в номере, и я имела счастье пользоваться его лаской и вниманием и утешалась этим, когда не могла его служение видеть в церкви. Всю неделю народу было страшно много; в субботу причастников было пять тысяч, и я боялась, чтобы меня в народе совсем не раздавили, так как за решетку меня не пустили, – не решилась причаститься, и только в воскресенье, по собствен­норучной записке отца Иоанна, я попала за решетку, и Господь сподобил меня принятия Святых Своих Таин, и я, счастливая и радостная, в тот же день уехала в Петербург в одном поезде с Батюшкой.

Еще задолго до 2 мая шли деятельные приготовления к освя­щению придела в память 17 октября 1888 года²⁸¹. Придел устроили в правой стороне в уровень с главным алтарем. Иконостас такой же белый, весь в изящной золотой резьбе. На храмовой иконе изображены святые, имена которых носит Богом сохраненная Царская Семья, а наверху помещены все святые, память которых Церковь празднует 17 октября. 1 мая все приготовления были окончены, и в 6 часов мы собрались ко всенощной; после же, поздно вечером, отец Иоанн посетил о. М. у него в квартире, чем всю семью несказанно обрадовал; хотя усталый, но веселый и радостный, он вступил в дом и сейчас же начал служить молебен. Тут меня поразило одно явление, – как молитва отца Иоанна сильно дей­ству­ет не только на взрослых, но даже и на младенцев. Трехлетний малютка, сын о. М., глядя на молящегося отца Иоанна, так горячо стал на коленях молиться, что ему мог бы позавидовать любой и взрослый богомолец. 2 мая в 7 часов утра отец Иоанн служил заутреню в новом храме; мне опять Бог привел стоять рядом с ним на клиросе. Долго он служил заутреню и после нее остался в церкви до обедни; со многими говорил и утешал, кому советы давал. В девятом часу приехал епископ Никандр, и началось торжествен­ное освящение придела, тем же порядком, как и главного престола. Как во время крестного хода, так и внутри храма отец Иоанн окроплял святой водой. Во время Литургии, после причастного, о. М. сказал следующую проповедь:

«И Христос воскресе!

Так недавно еще, братия, меньше полугода назад, светло празд­новали мы духовное торжество благодатного освящения нашего нового храма. А вот сегодня у нас опять радостный праздник! Благодатию Святого Духа, чрез благословение епископское, при совместной молитве собора священнослужителей и вас, братия – христиане православные, освятился сегодня второй алтарь, при­дельный в нашем храме, и на новоосвященном святом престоле сегодня в первый раз принесена Богу за всех нас и за весь мир христианский бескровная спасительная Жертва Тела и Крови Христа Спасителя! Открылся, значит, в нашем храме новый неис­сякаемый источник благодати Божией, обильно изливающийся на всех, с верою и благоговением, в простоте смиренного и сокрушен­ного сердца прибегающих к нему; явилась, значит, в нашем храме еще новая нить, связующая землю с небом, соединяющая тварь с ее Творцом, и человека с Богом... Слава и благодарение Господу, Щедрому и Милостивому, Долготерпеливому и Многомилостивому к нам грешным!.. Новоосвященный храм посвящается великому имени святителя Христова Николая Чудотворца... Велика известность его в мире христианском: его знает Восток и Запад, видят и все концы чудотворения его... Но в судьбе наших благо­творительных заведений священное имя великого угодника имеет и особое значение. С празднованием дня памяти его связывается день первоначального открытия – много лет тому назад – нашего общественного дома милосердия. А посему и живущими в заведе­ниях память угодника Божия особенно чтится.

Теперь же, когда мы имеем храм во имя его, он – святитель Христов – будет еще ближе к нам своим молитвенным предста­тельством пред Богом за нас грешных... Отныне он вместе с благо­верным князем Александром Невским, имени которого посвящен наш главный храм, – наши особенные, самые близкие нам небес­ные покровители наши! Их-то и будем отныне, братия, призывать чаще и чаще, усерднее и усерднее в молитвах своих.

Устройство второго святого алтаря или придела для церкви домовой не представляет, по-видимому, необходимости. Верно! Но устройство это, братия, явилось как осязательная жертва благо­дарных сердец Санкт-Петербургского ремесленного общества Господу Богу за великое чудо дивной милости Божией к нашему дорогому отечеству, явленной в чудесном спасении благочестивей­шего Государя Императора нашего, Государыни Импера­трицы с их Августейшей Семьей в семнадцатый день октября 1888 года. Новый храм наш, значит, благодарная жертва Господу Богу, благодеявшему нам²⁸². Он всегдашняя память о верноподдан­нической любви нашей к Государю. Да живут эти святые чувства в наших сердцах всегда, ныне и присно и во веки веков! А существование в нашем храме освященного ныне второго святого престола да напоминает нам всегда о необходимости этих чувств, то есть благодарной молитвы к Господу и сыновней верноподдан­нической любви к нашему Монарху.

Итак, братия, теперь у нас в храме два источника единой благо­дати – два святых престола, как будто два храма, и, слава Богу, оба благолепные, оба благоукрашены. А это, братия, да служит для нас всегдашним напоминанием о том, что есть у нас и еще храм, более близкий к нам – храм внутренний, духовный, нерукотворный... Это мы сами: наша душа, созданная по образу и подобию Божию, наше сердце и даже наше тело... Разве вы не знаете, – говорит святой апостол, – что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас?²⁸³ И этот храм наш нерукотворный должен быть столь же чист, благолепен, благо­украшен и светел, как все это присуще нашему новому храму рукотворному. А чтобы видеть, что нужно для этого, обратим внимание на то, что составляет неотъемлемую принадлежность храмов вещественных как мест особенного присутствия Божия, например, хотя бы нашего храма. Первое. Прежде всего видим священные изображения, иконы, которые наглядно представляют нам, что сделал Бог для спасения людей и чем святые люди угодили Ему. Заглянем в свой внутренний храм – в свою душу – и посмотрим: есть ли в нашем уме и в нашей памяти эти образы дел Божиих и святых Его, и на видном ли месте они у нас, то есть часто ли они обращают на себя внимание и производят ли они на нас благотворное влияние; возбуждают ли нас к подражанию им?.. Второе. Перед иконами в храме мы видим зажженными свечи и лампады как образы духовного света и благодати Божией... Горит ли в наших душах светильник веры и добрых дел как выражение нашего благоговения к Богу и любви к Нему? Светится ли этот свет духовный так, чтобы другие видели наши добрые дела и прослав­ляли Отца Небесного?.. Третье. В храме неоднократно совершаются каждения фимиама как знак почтения к изображенным на иконах лицам Бога и святых Его...

Приносим ли мы в жертву Богу, как благовонное кадило, наши молитвы, наши мысли, наши желания и наши чувствования? Распространяют ли они от себя благоухания святыни, или издают запах гари и дыма греховных страстей?.. Четвертое. В храме постоянно возвещается слово Божие. Слышится ли хотя изредка, но явственно, наподобие грома в нашей душе голос совести, голос Бога и его закона? Пятое. Храм оглашается пением просительных, благодарственных и хвалебных гимнов... Возбуждается ли когда-нибудь религиозное чувство в нас до такой степени, чтобы мы воспевали в сердцах наших Господеви?.. Если все наблюдаемое нами в храме – в вещественных образах – есть и в нашей душе в образах духовных, то она уготована в храм для Бога, в достойное жилище Его.

Если же кто не замечает в своей душе соответствия с тем, что замечается в храмах Божиих рукотворных, то он должен исправить себя, обновить, по образу последних, пока есть еще, братия, время и возможность, пока мы еще живем на земле; постараемся наполнить свой ум и память образами великих дел Божиих и святых Его, возжжем в сердце своем огонь любви к Богу так, чтобы он распространял вокруг себя свет веры; пусть молитва наша возносится, как благовонное кадило перед Богом, а слово Божие вселяется в нас обильно, чрез чтение и размышление. Пусть в сердцах раздается песнь любви к Богу, – тогда души наши будут живыми храмами Бога, и Он изберет их во всегдашнее жилище для Себя, и в этой земной жизни, и в жизни будущей; и тогда наш храм внутренний будет в полном соответствии с нашим рукотворенным храмом, “два престола имущим”, а этот последний да напоминает нам всегда о первом. Аминь».

Это поучение видимо запало в душу многим и произвело глу­бокое впечатление. После обедни отец Иоанн, спеша в Думу, не остался на молебен и, разоблачившись, вышел в приемный зал. Мы точно предчувствовали это и еще раньше туда отправились, и, встретив его, могли не торопясь, с ним побеседовать, пока он чай кушал. Вскоре он уехал, а мы с сердцем, полным радости от посещения отцом Иоанном и от всего виденного нами, отправились домой к о. М. Весь день был у нас чистым светлым праздником. Так благополучно и радостно совершилось полное освящение храма при благотворительных заведениях Санкт-Петербургского ремеслен­ного общества, которое будет надолго памятно для всех участвую­щих в нем как самое радостное и светлое событие. Вот и опять слово отца Иоанна исполнилось: еще в Суре на освящении сурского храма он обещал о. М. быть у него на освящении храма, что теперь буквально и исполнил. Дай только Бог, чтобы в этом прекрасном храме, смотря на стройное и благоговейное служение священно­служащих, всякий находил бы себе отраду и утешение для души.

Не знаю, как и благодарить мне Господа Бога за Его ко мне милости. В третий раз начинаю записывать воспоминания о своем путешествии с отцом Иоанном Кронштадтским, но душа до сих пор так переполнена этими самыми дорогими и радостными воспоми­наниями, что не знаю с чего и начать. Господь близок ко всем, искренно Его просящим, слышит и исполняет их желания. Он видел, как горячо душа моя желала только одного – видеть служе­ние отца Иоанна и помолиться с ним подольше на просторе, и сразу соединил меня с этим великим Своим светильником, который так осветил мою душу, что я все эти 22 дня неразлучного с ним пребывания, право, не знаю, где находилась, на небе или на земле.

Еще в апреле месяце, в бытность мою в Петербурге, отец Иоанн сказал мне: «Поедем в Суру!» И эти слова меня так обрадовали, что едва ли бы я так же обрадовалась, если бы кто дал мне тогда три миллиона денег. В конце мая я уехала в Ярославль, чтобы приготовиться в дальнюю дорогу. 6 июня, получив из Петербурга известие, что отец Иоанн уже выехал, я на другой день полетела в Вологду и, приехав туда 8 июня утром, отправилась к Волковым²⁸⁴, где в 1891 году я с отцом Иоанном останавливалась. Через них я получила билет на пароход Кострова и сейчас же перебралась на него. С четырех часов народ начал приливать, и к восьми часам вся набережная пристань, балконы, барки, лодки – все было залито морем голов. В 9 часов вечера отец Иоанн подъехал на маленьком пароходе и взошел на рубку костровского парохода. Увидя отца Иоанна, многотысячная масса народа взмолилась ему: «Батюшка! Помолись за нас грешных!» А он им ответил: «Молюсь, молюсь!» Снял шляпу и начал на близ стоящую церковь молиться, потом на все стороны благословил народ и поклонился: все начали кланяться и креститься, многие плакали... Чу́дная была картина! Когда пароход пошел и все успокоилось, я подошла к отцу Иоанну, припала к его коленам и от радости залилась слезами. Он весело обнял мою голову, но я от избытка радости ничего не могла говорить, и только сказала: «У меня, Батюшка, от радости того и гляди сердце выскочит из тела». Он улыбнулся и еще крепче прижал мою голову. С этой минуты начались, в полном смысле слова, счастливые и ни с чем не сравнимые дни моей жизни.

9 июня приехали в Тотьму, и отец Иоанн прямо отправился в монастырь, там никто не знал о приезде отца Иоанна, и мы свободно за ним проехали в монастырь к преподобному Феодосию Чудо­творцу. Для отца Иоанна церковь сейчас отперли, и в ней у раки преподобного архимандрит соборне отслужил молебен. Душой я радовалась и благодарила Бога, что Он опять привел мне вместе с отцом Иоанном поклониться открытым мощам святого Феодосия Тотемского. Самое радостное и благотворное впечатление произвел на меня этот высокий, светлый просторный храм; при входе в него как-то невольно сорвалось с языка: вниду в дом Твой и поклонюся ко храму святому Твоему²⁸⁵! Помолилась и полюбовалась на него, и на память приобрела образ преподобного Феодосия и вид его монастыря. Когда же мы вернулись на пристань, то на пароход было уже мудрено пробраться: толпы народа со всех сторон рекой текли. Проводить отца Иоанна на пароход приехал живущий на покое бывший архангельский архиерей²⁸⁶. Вид этого как лунь седого старца с умным покойным лицом и глубоким взглядом произвел на меня благоговейное впечатление; я подумала: какую боголепную красоту лица Господь дает свято и праведно живущим старцам.

10 июня рано утром приехали в Устюг, и отец Иоанн ненадолго ездил в город, но из спутников его не все решились сойти на берег²⁸⁷, рискуя совсем не попасть на пароход по причине массы народа, которая с каждой минутой все увеличивалась. Тут меня случайно встретила мой горицкий друг – мать Иоанна, которая послана теперь за сбором; она поехала с нами в Архангельск, чему я душой была рада; ее отец Иоанн давно знает и с вниманием и ласкою с ней обошелся, ободрив и утешив ее, и она, успокоенная, уехала потом в другие губернии. 11 июня днем в селении Красноборск отца Иоанна поселяне опять встретили и проводили пением: «Слава в вышних Богу...» и «Достойно есть». Живо я вспомнила, как два года тому назад они же при чудной вечерней заре провожали отца Иоанна этой же дивной песнью и как меня тогда поразило святое и одухотворенное молитвой выражение лица отца Иоанна. В 11 часов ночи приехали в Архангельск и остановились опять у Шольц. Эти добрые люди, душой преданные отцу Иоанну, и меня, как родную, приняли.

12 июня отец Иоанн служил утреню и обедню в церкви Успения, а 13-го в воскресенье в Троицком соборе – с новым архиереем²⁸⁸. В конце обедни отец Иоанн сказал поучение на слова Евангелия:

И рече Иисус сотнику: иди, и якоже веровал ecu, буди тебе. И изцеле отрок его...

(Мф. 8:13).

«С благословения преосвященного владыки, обращаю к вам сегодня, братия архангельские – родные земляки, немощное слово мое; с чего же начну его, что сделаю предметом слова? Началом будет нынешнее Евангелие, или слово о вере римского сотника, язычника, силою которой он испросил у Господа исцеление слуги своего. Господь похвалил веру сотника и поставил ее в пример всем евреям, воспитанным искони в вере и бесчисленных чудесах и благодеяниях веры и не имевших ее настолько, насколько имел язычник, не наученный вере. Истинно говорю вам, и в Израиле не нашел Я такой веры, – сказал Господь стоявшему народу. В чем же секрет, достоинство, превосходство веры сотника, столь угодной Господу, что Он Сам удивился ей и тотчас исполнил желание и просьбу сотника, сказав ему: иди, и, как ты веровал, да будет тебе. И слуга его выздоровел в тот час²⁸⁹. Секрет – сила благоприятной веры в смирении, простосердечии, добросердечии, сострадательности, твердой, непоколебимой и разумной веры сотника. Примечайте! Господин сам приходит к Господу и просит за своего слугу, усердно, неотступно, с верою в неисследимую благость и силу Господа; он как бы говорит Ему: если люди исполняют то, о чем мы их просим или приказываем им сделать, по природе злые и малосильные, то Ты ли, сущая благость и сущее всемогущество, Коего мановению все повинуется, Ты ли не исполнишь моей просьбы, хотя я и недостоин; ибо Ты Сам сказал: если вы, будучи злы, умеете даяния блага даяти чадом вашым, кольми паче Отец ваш Небесный даст блага просящым у Него²⁹⁰! Вот в чем секрет, вот в чем благозвучная струна сердца сотника, тронувшая сострадательное сердце Господа, испытующего сердца и утробы наши. Недаром ее Господь поставил в пример всем будущим родам до скончания мира. Будем и мы с такою верою просить Господа, с таким смирением, покаянием и с такою искренностию, твердостью, с таким состраданием и милосердием к ближнему, и мы непременно получим, да и получаем всегда, если так просим, ибо верен Господь в словах Своих, сказав: Просите, и дастся вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам²⁹¹. Отчего же вере или верующим и просящим таким образом предоставлено получить милость и помощь Божию, а сомневающимся и неверующим не дано этого? Причина простая: подобное соединяется с подобным, то есть с Господом, праведное с праведным или ищущим правды, чистое с чистым, или искренно желающим чистоты. Сосуд нечистый и закрытый не может очиститься, если он не раскроется и не вытечет из него нечистота.

Так сердце человека, открытое верою и покаянием, сердце со­крушенное, источающее слезы покаяния, сподобляется очищения и святости, а тело – исцеления; а сердце, закрытое сомнением и неверием, ожесточенное, остается нечистым и недоступным благодати Святого Духа, ибо кое общение света ко тьме, правды к беззаконию, или кая часть верну с неверным?²⁹² И человек-грешник понимает теперь, отчего так сильна вера с молитвой и покаянием и преклоняет Господа на милость к нам. Оттого, что мы, произвольно удалявшиеся от Господа грехами своими, через молитву веры приближаемся к Нему, и Он, как Всеблагий, также приближается к нам; очищает от нечистоты греха, освящает, исцеляет, укрепляет, изменяет на лучшее; потому что Он сотворил нас свободными и добровольно обращающихся принимает в Свое общение и подает блага, а коснеющих в грехах, лукавых и неверных отвращается и лишает благодати как недостойных. Чрез искреннюю веру и молитву с покаянием человек может все получить от Господа, всякую благодать и милость: хочешь ли получить от Бога дар слова во спасение свое и других? Получишь, ибо сказано в Писании: веруяй в Мя, якоже рече Писание, реки от чрева его истекут воды живы²⁹³. Хочешь ли исцелиться от болезни или получить дар исцелять других? Молитва веры спасет болящего, чему мы видим бесчисленные примеры и ныне. Хочешь ли победить свои страсти, борющие тебя? Молись с верою, борись, противустой, не поддавайся и победишь: “...мнози борют мя страсти, но Сам мя заступи и спаси, Спасе мой!²⁹⁴” Так святые были подобострастные нам люди, но молитвой веры, постом, бдением, смирением, терпением победили в себе страсти и достигли бесстрастия и святости и вечной блаженной жизни: ибо они твердо веровали в жизнь будущего века и в Праведного Судию и Мздовоздаятеля и подвизались неослабно, и нас примером своим поучают не ослабевать в подвигах земной жизни, краткой, как дым исчезающей и данной для приготовления к будущей жизни, бесконечной. Таким образом, с покаянием вера соделала грешников праведниками, блудных целомудренными, пьяниц трезвыми и трудолюбивыми, злых добрыми, завистливых искренно доброжелательными ко всем, малодушных мужествен­ными, слабых сильными; с молитвой да покаянием искренняя вера в Бога всегда творила чудеса в людях, делая в них спасительную перемену в душах и телах их: так будем веровать и так будем угождать Богу своею верою. На конце моего слова позволю себе приветствовать вас, добрые архангелогородцы, с новым архи­пасты­рем; будем молить за него Верховного Пастыре­начальника, да дарует его, ангела церкви Архангельской, цела, здрава, благо­денствующа, правоправяща слово истины. Аминь».

Кто не знает, кому хотя раз пришлось присутствовать при про­изнесении отцом Иоанном поучения, как неотразимо благотворно действует на душу каждого не только его голос, который, говорят, проникает в самую глубину сердца, но и вся его вдохновляющаяся при этом внешность, тот легко поймет, с каким глубоким внима­нием и благоговением архангельцы слушали своего родного и великого проповедника: куда ни взглянешь – везде плакали, даже городовые, эти невозмутимые блюстители порядка, и они украдкой утирали рукавами катившиеся у них слезы. После обедни все священ­ники собором, с архипастырем во главе, вышли на амвон. Один из священников держал в руках старинный образ Святой Троицы в серебряной ризе. Владыка обратился к отцу Иоанну с речью, в которой, как мне потом передавали, просил его принять святую икону от лица всего духовенства в знак их благодарности за все его заботы и попечения о них; отец Иоанн благоговейно покло­нился в землю святой иконе и приложился к ней. В тот же день 13 июня, в 4 часа, к Шольц приехали проститься с отцом Иоанном архиерей и бывший архангельский губернатор князь Голицын, он еще на освящении храма был у отца Иоанна в Суре.

В 6 часов вечера архангельцы проводили отца Иоанна в его даль­нейший путь. Пароход Макаровых был, по причине мелководья в Пинеге, маленький, и нам пришлось поместиться в одной каюте с отцом Иоанном; его помещение в передней части каюты отделено было только драпировкой. К ночи все стали устраиваться на ночлег: я было поместилась на лавке, как и все, но вскоре встала, совесть и рассудок не дали мне уснуть, да и действительно, могла ли я недостойная и грешная ложиться наравне с таким великим избранником Божиим. На другую ночь я ничего не придумала лучшего, как под предлогом, чтобы другим дать место, забралась под стол, чем всех насмешила, тут оказалось очень удобно, и я уснула как убитая.

Когда на следующий день утром мы стали с отцом Иоанном все чай пить, я ему и говорю: мне, Батюшка, и под столом чудно как хорошо было спать, он улыбнулся и сказал, как мне передали, тебе маленькой везде хорошо. 14-го утром мы приехали в Матигоры (в семидесяти верстах от Архангельска) к сестре отца Иоанна А.И.; добрая старушка и ее муж, как лунь седой священник²⁹⁵, приняли вместе с отцом Иоанном и нас всех с истинно родственным радушием, у них отец Иоанн служил заутреню и обедню. После обеда он долго гулял и любовался поистине чудной картиной, расстилавшейся внизу, на сколько только мог хватить глаз. Село Матигоры очень метко носит свое название; оно расположено на высокой горе, с него дивный вид на Северную Двину с ее бес­числен­ными островами и рукавами. Благословенная река – эта Северная Двина, по которой мы ехали от Устюга до Матигор, она широка как море, и мне говорил один коренной архангелец, спутник отца Иоанна, что от Матигор до Вавчуги Северная Двина имеет ширины 12 верст. Тут она разделяется на четыре рукава, и все острова покрыты лесами и лугами, на некоторых стоят села и деревни.

Четверо суток мы ехали от Архангельска до Суры, – и что это за приснопамятные и дорогие были дни! Отца Иоанна никто не беспокоил, и он или читал, или весь был сосредоточен сам в себе, и только во время принятия пищи он был весел и разговорчив с нами. Глядя на него и мы все смирно сидели, и часто каюта у нас имела вид как бы домашней церкви: одни молились, другие читали святые книги, третьи писали, к последним и я присоединилась. Меня очень заинтересовала проповедь, произнесенная отцом Иоанном в Архангельске, и я попросила у него позволения списать ее, он охотно позволил; с радостью я принялась за эту работу. Проповедь была писана отцом Иоанном собственноручно, и я, некоторые слова не умея разобрать, обращалась к нему за разъяснением, и каждый-то раз он ласково сам писал мне непонятные для меня слова, становясь иногда при этом на колени, так как я, за неимением другого места, писала на лавке. Вот до чего смирен и прост этот дивный человек! И этим-то именно он «стяжал себе смирением высокая и нищетою богатая»²⁹⁶. Ведь было время, когда и он испытывал нищету, которая, однако, не мешала ему делиться с бедняками последним. В дороге отец Иоанн ничего мне не указывал, не наставлял и даже очень мало говорил со мной; но между тем живым примером на каждом шагу учил меня истинному посту, молитве, смирению и воздержанию во всем. Действительно, если в нас есть хотя сколько-нибудь твердости духа, искреннего желания по мере сил подражать отцу Иоанну, то и среди мира и его суеты мы можем угодить Богу; для этого только одно и нужно – здравый разум, соединенный с добрым, любящим Бога и ближнего сердцем, – остальное, право же, все само приложится нам.

15 июня мне очень хотелось Батюшку чаем угостить, и я решилась просить его об этом; он охотно согласился, и спасибо ему от Бога и меня грешной. Он первый понял мою искреннюю любовь угощать всех, чем мне Бог пошлет, и давай у меня сам всех спутников по очереди чаем поить. Я была просто в восторге, что в первый-то раз мне Бог послал такого дорогого и щедрого хозяина. Ведь не мог же до сих пор меня никто понять! 16 июня остановились у Усть-Покшеньги: отцу Иоанну надо было побывать там у благочинного и посетить одного священника – своего товарища по семинарии²⁹⁷; а пароходу он велел ехать дальше и принять его у известного места. Мы поехали, да и потеряли его. На Пинеге в этом месте идут острова. Часа три или четыре мы взад и вперед гуляли; пароход то и дело давал свистки. Наконец издали увидели его, идущего в сопровождении целой толпы поселян. Все мы несказанно обрадо­вались; живо пароход причалили, соскочили на берег, и все побежали к нему; отец Иоанн весело нас встретил.

17 июня в 5 часов утра приехали в Веркольский монастырь. Архи­мандрит с братией встретили отца Иоанна на пристани и направи­лись в церковь, где сейчас же и началась заутреня. Рада я была всем сердцем, что Господь в третий раз мне приводит вместе с отцом Иоанном помолиться пред мощами праведного отрока Артемия, жизнь которого хотя и коротка была, но полна назидания. После заутрени отец Иоанн осматривал вновь строящийся собор и всходил высоко на подмостки, куда рабочие в то время носили кирпичи; глядя на них, и мы принялись на память таскать на верх кирпичи. После обедни архимандрит с отцом Иоанном и нас всех пригласил к себе, у него чай пили и обедали.

Когда пароход пошел, я уже и в каюту не заглядывала: все смо­трела вдаль, – ведь сегодня мы должны приехать в Суру! Сильно у меня сердце билось... Отец Иоанн тоже все был на палубе; к четырем часам все собрались около него. Вот проехали последнее село с деревянною церковью; вот миновали Засурье; пароход круто повернул направо, и Сура как на ладони открылась перед нами. В эту минуту раздался торжественный, точно в Пасху, колокольный звон в Суре. Отец Иоанн радостно снял шляпу и стал молиться на три почти рядом стоящие храма: два от древности совсем почерневшие и третий, посреди них стоящий, как снег белый, величественный храм. Потом обратился к нам и сказал: «Покорно прошу ко мне в Суру!» – и всем подал руку. Не выразить словами, что я тогда чувствовала при виде этой поистине для меня земли обетованной и с радостными слезами поцеловала дорогую для меня землю. Все суряне высыпали с духовенством во главе встречать своего великого земляка. С парохода отец Иоанн проехал прямо в новую церковь. Господи, как она величественно чудно хороша. При входе в нее невольно радостно в душе скажешь слова Приснодевы Марии: величит душа Моя Господа, и возрадовася дух Мой о Бозе – Спасе Моем²⁹⁸! И живо мне напомнила храм святого Тихона Задонского в Задонске. Помолившись в церкви, отец Иоанн, нисколько не отдохнув, прошел в только что выстроенную церковно-приходскую школу²⁹⁹ и, осмотрев ее во всех подробностях, отправился в другие места по своим делам, которых у него в Суре оказалось «по горло», да и во все время, проведенное им в Суре, он с утра до ночи был в хлопотах; во все он входит сам непосредственно, ничто не ускользнет от его внимания: вся Сура для него как бы один его дом, все и всё ему там дорого и близко сердцу. Только к вечеру он вступил в приготов­ленный для него дом, куда и нас забрал с собой. Я душой была рада, что Бог привел меня наконец под одну кровлю с отцом Иоанном, да еще в придачу в его благословенной Суре! Хозяин он самый радушный, какого я, право, на своем веку и не видывала: обо всем сам позаботится, везде сам хлопочет, и все время был веселый и радостный, и для нас всех все четыре дня в Суре были как первый день светлого праздника, поистине была точно Пасха. Поселяне, которых отец Иоанн щедро оделял деньгами, толпами ходили в праздничных нарядах.

18 июня, да и во все следующие дни отец Иоанн сам служил Литургию, а на утрене читал и пел на клиросе. Господи, что за дорогие и незабвенные были для меня эти дни! Я только и дожи­далась, когда отец Иоанн пойдет в церковь: как увидишь его сто­ящего на клиросе или служащего перед престолом, все земное забудешь, точно он тебя оторвет от земли и, слившись своей пла­мен­ной молитвой с твоей слабой и немощной, унесет тебя куда-то выше всего земного. Истину говорю: во всю мою жизнь я не пролила столько слез истинной радости, сколько за эти три дня в этом дивном храме. 19 июня, после обедни, отец Иоанн совершил панихи­ду в только что устроенной часовне над могилой своего отца и литию на могиле своего деда – священника отца Михаила. Весь этот день в школе шла кипучая работа: учитель и вновь прибывшая учительница разбирали и приводили в порядок книги и учебные пособия, писали, принимали и записывали мальчиков и девочек, которых в первый же день поступило, как мне сказали, 60 человек. Не могла я налюбоваться на эту школу: комнаты большие, высокие, светлые, и вся она так просто, удобно и практично устроена, что сделала бы честь любому городу. После обедни многочисленные иконы торжественно были перенесены в школу, там отец Иоанн сам указывал, куда и какой образ поместить. Последнюю ночь в Суре мы почти и не спали; все мы – его спутники – готовились к принятию Святых Таин. В 5 часов утра все поднялись. За Литургией отец Иоанн сделал нас всех причастниками Святых Тела и Крови Христовых. Как я горячо благодарила Бога, что Он сподобил меня опять исповедаться у отца Иоанна и причаститься в дорогом для меня сурском храме. В конце обедни отец Иоанн сказал поучение на слова Евангелия: оставьте детей приходить ко Мне³⁰⁰.

«Когда Господь наш Иисус Христос ходил по земле во плоти, тогда приносили к Нему родители и сродники детей, чтобы он при­коснулся к ним, а ученики Его иногда не допускали приносящих.

Увидев это, Господь вознегодовал и сказал: оставьте детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царство Небесное. Видите, как приятны Ему дети по их невинности, просто­сердечию, незлобию и послушанию. Господь поставлял иногда детей в пример взрослым и говорил: если вы не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царствие Небесное³⁰¹, то есть если не сделаетесь смиренными, простыми, незлобивыми, послушными, добрыми в глубине души, то не войдете в Царство Небесное. Поэтому я радуюсь, что при моем служении подносят детей к причащению Святых Таин, ибо приносящие исполняют волю и желание Самого Спасителя. Приносите же, отцы и матери, и впредь ваших детей к Причастию! Через причащение ваши дети освящаются, просвеща­ются Божиим светом, приближаются и присвояются Богу, огражда­ются от греха, укрепляются и делаются причастниками Царствия Божия.

Вот в вашем селении устроена и учреждена ныне для детей церковно приходская школа для обучения грамоте и рукоделию, с содержанием бедных отдаленных детей в зимние месяцы на счет сумм, положенных на школу. Эго великая милость Божия в таком темном, удаленном от места просвещения углу России, где невежество и раскол свили себе широкое гнездо и где бедность увеличивается с каждым годом. Благодарите же Бога Промыслителя за милость Его к вам, суряне. Ваши учащиеся дети принесут вам со временем великую отраду и радость своею грамотностью и руко­делием, своим благочестием и преданностью Церкви Божией, верной руководительнице к Богу и вечному спасению.

Пусть же дети ваши приходят к Богу и будут впредь отрадою, опорою и утешением ваших семейств. А за меня, устроившего и обеспе­чившего в будущем содержанием ваше училище, молите Бога, да продлит дни мои во здравии и во всяком благоспеянии на лета и лета. Аминь».

При последних словах вся церковь заволновалась, все начали горячо на коленях молиться. После обедни, при колокольном звоне, отец Иоанн с крестом в руках и все духовенство в полном облачении и с пением направились в школу. Там в главной комнате перед большим образом всех святых был отслужен водосвятный молебен, и отец Иоанн окропил сам весь дом. Потом он произнес теплое задушевное поучение учителю и учительнице, прося их усердно заниматься с вверенными их попечению детьми. После чего Е.О. Корелин, как уполномоченный от епархиального начальства, произнес речь³⁰²; он говорил искренно и горячо, и отец Иоанн сердечно его поблагодарил. Потом стали по списку вызывать поступивших в школу детей; отец Иоанн возлагал на голову каждого свою руку, как бы в свои руки их принимая; всем детям и народу были розданы Евангелия и Псалтири, и разные религиозные книжки. Когда все кончилось, отец Иоанн вступил в свой дом и, открыв окно, перекрестился. Я выглянула в окно; сердце у меня замерло. Вся площадь была залита народом, сошедшимся со всех сторон. Увидя отца Иоанна в окне, все упали на колени и со слезами благодарили его за школу. В народе, говорят, только и были слышны слова: «Спасибо тебе, Батюшка! Спаси тебя, Господи! Помилуй тебя Бог!» А он им отвечал: «Зачем мне кланяетесь, Бога благодарите!» Благословлял их, кланялся и сам крестился. По загорелым грубым щекам мужиков слезы ручьем катились... Отец Иоанн видимо до глубины души был тронут этой искренней горячей благодарностью сурян, и действительно, это неподдельное выражение искренней благодарности не поддается описанию, и ее без слез невозможно было видеть. Много мне приходилось слышать о том, что серый мужик не умеет ни чувствовать, ни выражать благодарности, – большая несправедливость. Если ему сделать действительную пользу или помочь в нужное для него время, то он гораздо глубже умеет чувствовать, ценить и высказывать свою благодарность, чем любой привилегированный умник, чему живое доказательство было тогда у меня перед глазами: от поклонов вся площадь, как море, волновалась. Гостей у отца Иоанна набралось много, и он всех радушно угощал чаем и завтраком. После чего все разошлись, а мы стали собираться в дорогу.

В 6 часов вечера мы с отцом Иоанном, помолясь, отправились на пароход: вся масса народу побежала к берегу; многие чуть не в воде кланялись ему в ноги. Отец Иоанн со всеми прощался, всех благословлял и еще долго, говорят, на удалявшемся пароходе был слышен прощальный звон звучных сурских колоколов. Отец Иоанн не мог оторваться глазами от его дорогой родной Суры, и долго, долго он все еще смотрел в ту сторону как бы молясь, чтобы Господь рассеял мрак этой темной стороны и просветил бы светом Своего просвещения. И я искренно верю, что недалеко уже то время, когда не останется ни одного раскольника, и от разумно принятых мер народ будет жить в довольстве своим трудом.

Часа три мы ехали благополучно, но тут пароход сел на мель. Все мы перебрались на берег и стали на канате тащить пароход, а отец Иоанн на нем работал багром. Часа два бились и стащили-таки его, но к ночи – опять врезались в песок. (Перед этим стояли жаркие дни, и вода сильно сбывала.) Отец Иоанн почти и спать не ложился, всю ночь молился; и вымолил же у Бога дождь! Утром добрались до Веркольского монастыря, там отец Иоанн отслужил заутреню и обедню. И что же? Ветер поднялся резкий, холодный против течения реки, нагнало туч, и едва мы вернулись на пароход, дождь как из ведра полил, почти весь день он шел: вода поднялась, и пароход сначала хотя и часто еще останавливался, но потом свободно шел. Глядя на дождь, я живо вспомнила слова святого апостола Иакова: Илия был человек подобострастный нам, но с верою помолился, и небо дождь дало³⁰³. Вот и ныне между нами явился человек, по-видимому подобострастный нам, но силою своей молитвы и веры подходит к силе молитвы Илии... Что это для меня был за приснопамятный день; сидя целый день вместе с отцом Иоанном закупоренные в каюте, мы были точно в раю. Сначала отец Иоанн все читал, и мы тихо все сидели, каждый за своим делом; к вечеру Батюшка оставил чтение и стал по каюте ходить; он был весел и со всеми разговорчив, много рассказывал, и мне передавали, что каждое его слово было глубоко назидательно. А я, ничего не слыша, только глядела на него и от всей души желала, чтобы этот блаженный вечер продолжался бы хоть целую вечность.

Никогда мне не забыть 21 июня! 22 июня погода была хорошая. Надо заметить, что пароходы там часто останавливаются в деревнях, или просто у берега для приема дров. Обыкновенно дрова носят поселяне, с которыми собирается толпа детей. Отец Иоанн всегда щедро и ласково всех их оделяет деньгами, с иными разговаривает. Глядя на то и дело повторяющиеся передо мной эти сцены, я с грустью вспомнила, как некоторые люди мне говорили, что отец Иоанн предпочитает только богатых, – какая это возмутительная несправедливость: шестой год вижу совершенно противоположное. Правда, и к богатым часто он с искренней любовью и вниманием относится, но ведь всякий знает, что и среди миллионеров есть своего рода бедняки, вот к этим-то несчастным он сердечно и относится. Но в действительности, бедный люд ближе к его сердцу, – это его поистине родимые детки; везде он с ними прост и добр, так и тут при каждой почти остановке с ними поговорит; но иногда пароход останавливается у совсем пустынного берега, где ни души нет, тогда мы, чтобы не томить Батюшку напрасным стояньем на одном месте, пока рабочие парохода наносят дров, отправляемся все на берег и в несколько минут целую гору натаскаем дров. Хорошо мне было, почти все спутники отца Иоанна были земляки его, все добрые, необидчивые северяне.

Ночь с 22 на 23 июня была последней для нас на берегах Пинеги; почти никто и спать не ложился, с отцом Иоанном наблюдали закат и восход солнца. Проезжали сначала мимо громадных гор железной руды, совсем красного цвета, потом мимо ослепительно белых алебастровых и гипсовых. Боже мой, что это за горы! То они идут на целую версту неприступными крепостями и вдруг обрываются глубокими ущельями, покрытыми густой зеленью, то громадными утесами, которые того и гляди, кажется, готовы рухнуть над нашими головами; у подошвы их понаделаны природой причудливые пещеры; то высятся прямо в небо колоссальные замки самых фантастических форм и очертаний, и над всем этим волшебным миром высоко на верху стоит дремучий лес, а еще выше светлое, синее северное небо. Никакой художник в мире не в силах начертать этой дивной картины, которую Господь создал единым словом Своим. Да будут горы! Какого бы бесчувственного материалиста – невера – ни поставили бы тогда на наше место, и у того, мне кажется, глядя на эти горы, душа прониклась бы благоговением к дивному творчеству Божию. Отец Иоанн в благоговейном восторге смотрел на эту чудную, ни с чем несравнимую, неописуемую живую панораму убегавших гор и только изредка крестился. Потом обратился ко мне и весело сказал: «Опиши это». А я до того была очарована никогда не виденным мною чудным зрелищем, что и слова не могла сказать и только произнесла: «Вразумите». Он посмотрел на меня и положил свою руку мне на голову. Глядя на все это, только и можно было вместе с Давидом повторять 103-й псалом, который как нельзя более шел к этому щедрому творению Божию³⁰⁴.

Когда солнце взошло уже высоко, мы легли отдохнуть, но не надолго, потому что подъезжали уже к Холмогорам; там отец Иоанн сейчас же отправился в Успенский женский монастырь, где совершил заутреню и обедню; после нее старушка-игуменья с искренним радушием пригласила с отцом Иоанном и нас всех обедать³⁰⁵. Самое хорошее и радостное впечатление произвели на меня на таком дальнем севере и теплое радушие доброй игуменьи, и ее келии простые, чистые, светлые. После обеда отец Иоанн поехал проститься к своей сестре А.И. в Матигоры, а мы с Е.О. Корелиным и учительницей из Суры отправились осматривать собор Преобра­женский, который замечателен тем, что в нем хоронят архангель­ских архиереев³⁰⁶, начиная с первого Афанасия, основателя жен­ского Успенского монастыря в Холмогорах³⁰⁷. Теперь там положено уже одиннадцать архиереев и над каждой гробницей помещен портрет почившего и икона святого, имя которого носил покойный. Мысль эта мне очень понравилась. Все архиереи как бы живые стоят вдоль северной и южной сторон храма, а посредине помещается их архиерейская кафедра; еще в этом храме замечательны хоры, которые помещаются не на западной, как обыкновенно, а на восточной стороне, над алтарем. В теплой церкви во имя двенадцати апостолов меня удивил иконостас: он весь состоит из сквозной резьбы, и только иконы составляют собою единственные глухие места. Оригинальность этого иконостаса мне очень понравилась.

Потом мы пошли гулять, и я с высокого берега любовалась на Денисовку, которая как раз расположена против Холмогор, – родину нашего бессмертного Ломоносова; очень мне хотелось побывать в ней, но времени было мало, а Северная Двина в этом месте очень широка, и я удовлетворилась тем, что полюбовалась на знаменитых холмогорских коров да запаслась лепешками, которые носят название «холмогорские тетерьки», и вернулась на пароход. Тут к нам поступил новый пассажир, еще не старый господин. Вскоре отец Иоанн приехал, и пароход пошел. Вдруг кто-то приходит в каюту и говорит мне: новый пассажир совсем помирает, дайте святой воды, освященной отцом Иоанном. Я налила в чашку и пошла наверх: вижу – больной сидит у борта парохода и у него сильно идет горлом кровь, а потом и носом, он был в каком-то исступлении и бессознательно водил руками. Позвали отца Иоанна. Он подошел, сначала больного напоил простой водой, потом три раза крестообразно дунул ему в лицо, положил ему на голову свою руку и, помолившись, напоил его святой водой: кровь сразу перестала идти, больной успокоился и к вечеру видимо поправился. Когда я потом увидела его в вагоне между Вологдой и Ярославлем, то спросила, как он себя чувствует. Он мне написал: «По молитве отца Иоанна, я теперь здоров; но попросите Батюшку, чтобы он помолился о многогрешном Артемии, – я неудачник в жизни». Я успокоила его. Так этот случай, происшедший на моих глазах, меня поразил!

В тот же день к ночи мы приехали в Архангельск. В Суру из Архан­гельска сопровождали отца Иоанна сын и дочь хозяина парохода – Макаровы; они просили Батюшку остановиться у них, на что он согласился, и пароход въехал прямо к ним во двор (дом расположен у самого берега Северной Двины, так что у реки и забора нет). Они были глубоко обрадованы, что отец Иоанн у них остановился, меня тронула их простота и радушие, с которым они и меня приняли. 24 июня отец Иоанн у них в Соломбале³⁰⁸ служил на кладбище заутреню и обедню. Потом поехал в город, а мы стали собираться на пароход. В 6 часов вечера при громадном стечении народа, про­вожавшего отца Иоанна, он оставил Архангельск, и еще долго он любовался на этот большой почти приморский красивый город с целым лесом мачт на широком раздолье Северной Двины.

Почти 6 дней ехали мы до Вологды, и что это за счастливые дни были для меня; у нас с одной девушкой из Ростова была отдельная каюта, которую я всю убрала иконами, видами монастырей и портретами отца Иоанна и пригласила его к себе чай пить. Поди­вился и полюбовался он на убранство моего уголка и три раза пил у меня чай; сколько невыразимой радости доставляло мне каждое его посещение, точно Ангела Божия я его встречала, это может понять только тот, кто сам искренно, от всего сердца удостаивался его принимать. Тут я могла обо всем, что нужно было, с ним поговорить и на все получала ответ. Много он мне написал слов утешения, которые поистине воскресили мою душу. Еще раньше я его спросила, не надоела ли я ему. И он мне ответил на это: «Твое искреннее расположение никогда не надоест». После него и все спутники у меня угощались, и для меня эти дни были чистым, светлым праздником. А обедать я ходила в каюту к Батюшке. В Устюге на пароход прибыл вологодский архиерей³⁰⁹ со своей сви­той, возвращающийся из своей поездки по епархии. Скромный святитель по целым часам, как свеча, стоял на рубке, впереди всех, и ни с кем почти не говорил.

От Устюга до Тотьмы меня поразили своей живописностью берега красавицы Сухоны, с обеих сторон ее почти беспрерывно идут высокие горы самых разнообразных видов и форм, покрытые роскошной и густой растительностью, то и дело виднеются высоко на горах, все в зелени, живописно ютящиеся села с красивыми белыми каменными церквами. В иных местах горы так высоки и тесно сдвинуты над рекой, что, кажется, едешь по колоссальному коридору с живыми стенами из земли, а над головой вместо потолка – небо голубое. При взгляде на эту чудную панораму невольно вырвутся из груди слова: Господи Господь наш, яко чудно имя Твое по всей земли³¹⁰! Накануне Петрова дня (28 июня) меня удивляли по дороге невиданные мною никогда сцены: где мы ни проезжали мимо селений, везде вдоль берега у самой воды были наставлены целыми десятками костры с висящими над ними котлами с водой, и все женщины суетились около них; оказалось: чтобы не делать в избах беспорядка и не тратить время на тасканье воды в гору, крестьянки забирают все белье с корытами и отправляются с ними, ставят у самой реки свой нехитрый костер (как у пастухов в поле) и тут стирают, полощут и сушат на солнышке свои доспехи. Подивилась я оригинальной практичности тотемских поселянок и живо вспомни­ла исландские типы, как исландские женщины, тоже ради порядка, готовят кушанье своим семьям на горячих источниках под откры­тым небом.

День 29 июня прошел чудо как хорошо: утром у меня Батюшка долго сидел, кушал и разговаривал, я до слез была тронута его вни­манием; он дал мне 5-й том своей книги «Моя жизнь во Христе»³¹¹, и я много ее с ним читала. Чудная и неоценимая эта книга, – и мне дорого было ее читать вместе с отцом Иоанном, потому что он один только мог понять мой искренний восторг от глубокого смысла и значения каждого почти слова в ней. Все пассажиры, видя внимание ко мне отца Иоанна, высказывали и свое ко мне расположение: с одного конца парохода до другого я была общим баловнем, как и на Макаровском... Легко и радостно у меня было на сердце; но и все мое путешествие с отцом Иоанном было как один светлый радостный день, без малейшей тени ночи (да и в действительности, с 10 до 27 июня я буквально не видала ночи, потому что в это время года в Архангельской губернии ночи совершенно не бывает: там и в 12 часов ночи так же светло, как в 12 дня), я только от всего сердца благодарила Бога за все. Но перед грозой всегда бывает хорошая погода. То же и со мной случилось: 30 июня в 3 часа утра приехали в Вологду, и несмотря на ранний час, отца Иоанна встретила масса народа; многие, говорят, с вечера сидели на пристани. Батюшка сейчас же уехал в город, а мы остались на пароходе, чтобы раньше народа перебраться на вокзал и устроиться с багажом. На вокзале отца Иоанна провожала тьма народа, да и на каждой станции его дожидали целые массы; отец Иоанн почти везде благословлял людей из окна вагона. Особенно меня тронула встреча отца Иоанна в Данилове: людей было целый поток, когда поезд тронулся, все ринулись за ним, и никакая полиция не могла их сдержать, так что поезду долго пришлось идти тихо; глядя в окно, я только крестилась и думала: вот искренняя-то любовь и вера бежит!

Не доезжая последней станции Уткино, отец Иоанн подозвал меня и, прощаясь, сказал опять: «Поедем в Горицы», – и вышел в Уткино, чтобы ехать на лошадях недалеко куда-то; а мы, его спутники, приехав в Ярославль (там Батюшку тоже дожидалась масса народа с губернатором во главе) и поместившись на лодке, направились к пароходу, который был нанят для отца Иоанна двумя купчихами, проживающими в Петербурге, Л-й и З-й³¹². Представьте же мое горе: когда подъехали к пароходу, то Л-я и З-я грубо отказали мне, говоря, что нет места (пароход был пустой, без пассажиров). Я их просила и заметила, что если в каюте нет места, то я не только на палубе, но даже и в машине у топки с радостью помещусь, для отца Иоанна все готова перенести, лишь бы ехать с ним, потому что он сам мне сейчас сказал: «Поедем в Горицы»; но они насмешкой мне на это ответили. Заступиться за меня было некому; спутницы мои по лодке – племянница отца Иоанна и женщина, ему служащая, – хотя и искренно были ко мне расположены, но не смели засту­питься, и я, точно ягненок, оторванный от матери, очутилась одна; их презрение, с которым они отнеслись к переданным мною словам отца Иоанна, меня просто ошеломило.

Горю моему не было конца, да и понятно: вся жизнь моя с колыбели прошла одним рядом горя и потерь; но еще ничто в жизни меня так глубоко и больно не огорчало, как этот отказ бессердечных женщин, и только один отец Иоанн, который хорошо знает мою жизнь, вполне поймет мое горе. Так совершенно внезапно и помимо воли отца Иоанна прекратилось мое с ним путешествие, и все только благодаря слепой ненависти, прикрытой благовидным предлогом. Но мне еще то было жаль (да и не мне одной, говорят, жаль этого), что я была лишена возможности описать, как Горицы светло встречали в третий раз свое дорогое солнце, которое только одно согревает и радует их в этой жизни. Но, видно, бесу завидно стало моему счастью.

Целую неделю я не могла успокоиться. 8 июля моя добрая знако­мая Ч. предложила мне ехать с ней в Толгский монастырь (в восьми верстах от Ярославля). С радостью я приняла ее предложение. 10 июля в пятом часу вечера Ч. вдруг говорит мне: «Посмотрите, какой-то пароход свистит»; я взглянула и едва успела ей рукой махнуть, как стрелой полетела на пристань. Пароход тихо подходит, и на палубе стоит отец Иоанн... Один Господь знает, что я тогда чувствовала, едва на ногах стояла, но не плакала, за неделю все слезы выплакала. Сойдя на пристань, отец Иоанн обнял меня, я ему и говорю: «Вот горе-то мое, Батюшка, не пустили меня на пароход, как я ни просила». Он, как мне потом передали, с видимым сожалением произнес: «Как же это так? А я-то, за хлопотами, и не позаботился, чтобы ее посадили на пароход», – и еще раз мою голову обнял. С пристани он отправился в монастырь к архиепископу Ионафану, за ним и я туда же. Добрый владыка, зная раньше из моих рассказов о моем горе, дал мне полную возможность видеть отца Иоанна у себя, за что я ему от всей души благодарна, и вправду, ничем бы он в жизни не мог мне доставить большей радости, как этим позволе­нием. Никогда за это я не забуду добрую, отзывчивую душу нашего владыки.

У владыки отец Иоанн успокоил и утешил меня, и я от радости, что опять его вижу, забыла свое горе. Потом все пошли гулять в чудную кедровую рощу, едва ли не единственную в этой части России. Отец Иоанн приехал так неожиданно, что и народу почти не было. При входе в рощу он снял шляпу и перекрестился, сказав: кедры Ливанские, ихже ecu насадил³¹³! После всенощной, за которой, по обыкновению, он читал и пел на клиросе, он опять с владыкой гулял в роще и саду. 11 июля перед обедней отец Иоанн в третий раз посетил рощу, так она ему понравилась. За обедней, причащая младенцев, он и меня причастил... Боже мой, что я тогда испытала, принимая Святые Тайны... Точно небо надо мной раскрылось, слезы градом покатились. Горячо я повторяла слова послепричастной молитвы: «Попали терние всех моих прегрешений. Душу очисти, освяти помышления..,»³¹⁴ Действительно, как я глубоко ни была огорчена, с принятием Святых Таин вся горечь исчезла, опять светло и радостно стало на сердце, и я долго только и могла пов­торять: «Слава Тебе, Боже», – от всей души. В конце обедни отец Иоанн произнес проповедь на слова читанного в тот день Евангелия:

И повелев (Иисус) народом возлещи на траве, и приеме пять хлеб и обе рыбе, воззрев на небо, благослови и пре­ломив даде учеником хлебы, ученицы же народом. И ядоша ecu и насыти­шася.

(Мф. 14:19–20).

«С благословения преосвященного владыки, призвав в помощь Господа, хочу предложить вам, возлюбленные братия и сестры, несколько слов для общего назидания.

В основание слова возьму ныне читанное Евангелие о чудесном исцелении Иисусом Христом недужных и также чудесном насыще­нии Им в пустыне пяти тысяч народа пятью малыми хлебами и двумя рыбами. Евангелие начинается словами: Во время оно, виде Иисус мног народ, и милосердова о них. Все Евангелие, возлюбленные братия, в главных чертах есть священная повесть о бесчисленных делах милосердия Господа Иисуса Христа к людям. Ради крайнего милосердия Он сошел с небес на землю, облекся в плоть нашу и сделался человеком, по всему нам подобным кроме греха, не переставая быть Богом, чтобы уврачевать подобное подобным, чтобы исцелить злокачественный струп греха – всего человече­ского рода; жил с человеками, не гнушался ни единого искренно кающегося грешника, всех наставлял словом, указуя пути ко спасению, сотворил бесчисленные благотворные чудеса, являвшие Его безмерную благость и Божественное всемогущество, трудил путешествиями Свои пречистые ноги, претерпевал клеветы, поно­ше­ния, гонения, биения, Крестные страдания и смерть и – воскрес как Бог. Столь велико, необъятно всеобъемлющее милосер­дие Господа Иисуса Христа. Он, как Творец, Промыслитель, Иску­пи­тель и Врач человечества, о всех болезновал, всех призывал ко спасению и радовался о всех обращавшихся.

Но обратимся к священной повести о чудесном насыщении народа. Милосердие Господа к пятитысячной толпе народа, кото­рый из-за жажды слышать слово Его удалился с Ним в пустыню и почувствовал голод, – крайне поучительно и назидательно. Оно показывает, что Иисус Христос есть Творец всего, Спаситель и Питатель рода человеческого. Довольно поучив народ словом и напитав души их нетленною пищею, Он питает и тела их веществен­ным хлебом и рыбами, но питает не как человек, а как Бог Всемогущий. Ученики Христовы, еще несовершенные и маловер­ные, просят Его отпустить народ в селения для покупки хлеба, а Он говорит им, что это не нужно, и, повелев всему народу возлечь на траве, берет имевшиеся у учеников пять хлебов и две рыбы, взводит очи на небо к Отцу Своему, благословляет их, преломляет и дает ученикам для раздачи, а ученики раздают народу. И дивное чудо! Сколько ни раздают хлебы – они не убывают, как и рыбы, доколе не получают все по довольному количеству. Все насытились, сколько ни были голодны, и оставшиеся по насыщении куски далеко превышают бывшее в начале количество пищи, ибо оставши­мися кусками наполнили двенадцать корзин. Чудное творчество, чудное благословение! Чудные руки! Ибо это те Божественные Руки, которые в начале сотворили небо – и землю, и твердо держат их в стройном чине многие тысячи лет. Это – те Руки, которые производят благодетельные громы в круге небесном и осиявают землю страшною молнией, как это слышали и видели не спавшие прошедшею ночью³¹⁵, – громы и молнии, от коих содрогается все дышащее. Это – те Руки, которые привели из небытия в бытие бесчисленное множество огненных слуг небесных, Ангелов, ликующих на небесах в стройном иерархическом чине, непрестанно славящих Господа и наслаждающихся неизреченным блаженством от лицезрения Божия. Это – те Руки, которые создали бесчислен­ное множество одушевленных и неодушевленных тварей земных и размножили и размножают от одной крови весь род человеческий. Это – те Руки, которые разрушили ад, связали сатану, восхитили многочеловечное богатство его и извели из ада души, им содержимые. Это – те Руки, которые произращают все плоды зем­ные и дают пищу всякой плоти, которые изобильно произращают для человеков хлеб на полях и траву для скотов. Это – скажу наконец – те Руки, которые на Тайной Вечери благо­словили хлеб и вино, растворенное водою, со словами Дающего: “Приимите, ядите, сие есть Тело Мое, еже за вы ломимое” и: “Пиите от нея ecu, сия есть Кровь Моя Нового Завета, яже за вы и за многия изливаемая во оставление грехов”³¹⁶. Да, чудесно насыщение пятью хлебами, но безмерно чудеснее напитание нас Пречистым Телом и Кровию Богочеловека, которых мы, недостойные, сподоб­ляемся так часто по милости Его. Поучительно, трогательно – умилительное зрелище чудесного насыщения народа хлебами и двумя рыбами, но безмерно поучительнее питание верных христиан Собственною Плотию и Кровию Господа, обновляющею растлившее грехами естество наше и обожающею достойно причащающихся.

Будем же, возлюбленные братия и сестры, любить, благодарить и прославлять Господа Щедрого и Многомилостивого, питающего нас всякий день хлебом и всякими плодами, и сладостями земными; но особенно будем любить и благодарить Его за то, что Он дает нам в пищу и питие Пречистое Тело Свое и Божественную Животворящую Кровь, и будем любить друг друга и творить милосердие ближним, как Он заповедал нам. Аминь».

Он говорил с видимым увлечением и горячо. Ярославцы еще в первый раз слышали отца Иоанна у себя дома, и нечего говорить, с каким благоговением ловили каждое слово горячо любимого и чтимого ими отца Иоанна. Кажется, никогда еще в этом древнем обширном храме Толгского монастыря столько слез умиления не было пролито, сколько теперь во время проповеди, говоренной отцом Иоанном. Весь собор, битком набитый, плакал. Вскоре после обедни отец Иоанн с владыкой уехали в Николо-Бабаевский монастырь, а я отправилась в Ярославль³¹⁷. Вечером пошла на машину провожать Батюшку; на дороге встретилась с племянником отца Иоанна И.В. Фиделиным, который любезно пригласил меня и привез на вокзал. Благодаря его доброй душе, я имела возможность проститься с отцом Иоанном у него в вагоне; и только когда поезд умчался, я почувствовала себя опять страшно осиротелой и залилась слезами...

Не думала я, что мне Господь приведет и в нынешнем 1894 году увидеть благословенную Суру! В бытность нашу в прошлом году в Суре меня очень беспокоило и интересовало, как отец Иоанн был озабочен (как мне тогда говорили) относительно обсеменения лугов! Всякий знает, кто бывал на севере, как он беден расти­тельно­стью: кроме дремучих лесов из сосны и елей да всевозможных видов мха ничего почти нет, – и я нигде в России не видывала такой жалкой и редкой травы, какая растет в Пинежском уезде. И там говорят, что от недостатка корма нередко бывает падеж скота. Отец Иоанн все заботится, как бы оплодотворить песчаную почву, на которой так плохо все растет. В сентябре прошлого года мне случайно в газетах попалась статья о новом кормовом растении для скота, которое, как гласила газета, отлично растет на всякой почве и во всяком климате. Я обрадовалась и показала эту статью отцу Иоанну. Он вполне одобрил ее, и эту-то траву он благословил мне свезти в Суру на пробу, и если она действительно полезна, развести ее и в других местах. Бог помог мне найти в Петербурге эти корни, и, получив 26 апреля из Вологды телеграмму, что первый пароход в Пинегу пойдет 3 мая, я с благословением отца Иоанна полетела в дальнюю дорогу, везя с собой и корни. Правду сказать, жутко было мне ехать одной, потому что несколько раз приходилось переса­живаться на пароходах, а в Архангельске и Пинеге по нескольку дней ждать их. Но Бог, видимо, благословил мне эту дорогу: в Вологде, Архангельске, Пинеге и в других местах добрые знакомые, узнав, с какой я целью еду, всячески содействовали моему путе­шествию, а в Усть-Пинеге на пароходе Володиных предложили даже бесплатный проезд в 1-м классе до Веркольского монастыря (четве­ро суток). Наконец, 16 мая я добралась до дорогой мне Суры и здесь была радушно встречена старыми приятелями и сурянами. Не могу выразить словами, что я чувствовала, опять увидя самый дорогой для меня уголок на земле: дорого мне было дышать тем воздухом, ходить по той земле и видеть те места, где родился и провел детство наш великий молитвенник пред Богом.

С первых минут приезда я ушла в самые разнообразные хлопоты. Сейчас же посадили корни, которые к приезду отца Иоанна (через две недели) успели отрасти. Стали совещаться со священником и учительницей, как бы лучше и торжественнее встретить дорогого Батюшку, с которым, как носились слухи, может быть, приедет и архангельский владыка Никанор. Убирались в церкви, приводили в порядок ризницу; в школе – в этом любимом детище отца Иоанна, составляющем главную его заботу, – приготовлялись к экзаменам. Надо отдать полную справедливость и искреннюю признательность священнику с диаконом и учительнице с учителем за их безуко­ризненно добросовестное отношение к своему долгу³¹⁸, а равно и питомцам школы: с 1 октября минувшего 1893 года началось ученье, и дети, поступившие в школу совершенными дикарями, едва умевшие говорить, теперь, к концу мая 1894 года, отлично читали, знали много молитв, учили закон Божий, русский язык, ариф­метику, а писали так правильно и красиво по-русски и славянски, что я, по совести признаюсь, и во втором классе гимназии не видывала у учащихся такого правильного и красивого почерка. Все мальчики и девочки хорошо шьют и вяжут и сами себе сшили рубашки; все учащиеся в школе, 60 человек, говорят, прекрасно поют по нотам. И не верилось, что все это было достигнуто в восемь месяцев учения; видно, что и учащие, и учащиеся положили в ученье всю душу, – и дай Бог, чтоб эта школа на родине отца Иоанна, в самом глухом и отдаленном уголке России, так же, как и сам основатель ее, была образцом для всей России...

Везде в Суре шла кипучая работа; все точно к светлому празднику готовились... В свободное время я каждый почти день ходила гулять в два самые заветные для меня места: на место рождения отца Иоанна и на Поклонную гору. Первое – на противоположном от храмов конце села, совсем в поле, вблизи чуть живой старинной деревянной часовни, среди сыпучего песка; еще в прошлом году были видны только обломки (их я тщательно собрала тогда и храню, как вещественных свидетелей рождения отца Иоанна) полусгнив­ших бревен от той избушки, в которой в благодатную ночь на 19 октября 1829 года родился дивный избранник Божий... Боже мой! Какими думами у меня тогда на этом месте бывала переполнена голова и сердце: вот тут, почти среди поля, в полуразвалившейся избушке, засветилась современная нам звезда земли русской и с годами все выше и выше, ярче и ярче стала подниматься и светить, и теперь далеко за пределами Руси ее видно, – и всем она светит живой крепкой верой в Бога, и всех она греет искренней горячей любовью к людям... Вот больной, приговоренный докторами к смерти; горький ли пьяница или распутный, но желающий испра­виться; супруги ли, измученные семейными разладами; неудачник ли в жизни или невинно опороченный и приведенный в отчаяние, и тем подобные несчастные, – к кому им обратиться? Кто их поддержит и утешит? И они, слыша о теплом молитвеннике отце Иоанне, стремятся к нему как ближайшей звезде спасения их... И он всех их с любовью принимает, о всех горячо молится, и по вере их Господь многим из них дает просимое. Искренно признаюсь, меня не так удивляют многочисленные исцеления, бываемые по молитве отца Иоанна (и искусный доктор может вылечить больного), как поражает тот благодатный нравственный подъем духа, совершаю­щийся при содействии молитвы отца Иоанна над несчастными, заживо умершими душой (всякий испытавший знает, что нравствен­ная болезнь гораздо опаснее телесной). Сколько приходится слышать и видеть нам примеров, как совсем нравственно погибшие люди, попавшие на общую исповедь и слышавшие горячую, проникающую в душу каждого, боговдохновенную речь отца Иоанна или имевшие счастье беседовать с ним, как бы отрезвляясь, прихо­дили в себя, бросали прежний образ жизни и делались добрыми семьянинами, честными и полезными тружениками. Удивительно ли после этого, что с каждым годом народная масса все растет и плотнее окружает отца Иоанна! Его всех объемлющая любовь, как лучи солнца, всех греет и всех привлекает к себе... И на этом-то с виду убогом месте, где явился на свет этот великий светильник Божий, мне Бог приводил целые часы проводить в глубоких думах. И невольно иногда и телом, и душой поклонишься на этом месте и крепко прильнешь головой к камню... Теперь тут строят каменную часовню, и уже выведен фундамент.

Другое место для моих дум была гора Поклонная, любимое место прогулок отца Иоанна, в двух верстах от Суры, за речкой Сурой. Пройдя луг, потом, по краю леса в гору, маленькую деревеньку, местность все выше и выше поднимается в гору, покрытую лесом. Отклоняясь по горе немного влево, очутишься прямо у обрыва горы и невольно перекрестишься: вся Сура со своими храмами сразу открывается перед глазами. Лес тут несколько редеет и идет под гору; прямо внизу речка Сура вьется среди луга широкой лентой; влево река Пинега; прямо село Сура, а дальше и вширь тянутся лес и холмы, насколько только может охватить глаз.

Отец Иоанн, говорят, в свободное время любит целые часы про­водить тут в молитве. Действительно, глядя на окружающую живо­писную природу, среди зелени которой возвышается белый чудный храм Божий, невольно приходишь в молитвенное и благо­дарное настроение к Творцу всего видимого чудного творения – Богу. В подобных прогулках и хлопотах я и не заметила, как две недели прожила в Суре у своей дорогой подруги, учительницы школы А.А. Сосиной, с которой большею частью и делила свои прогулки.

21 мая, в субботу, было получено разрешение за ветхостью разо­брать старую деревянную теплую церковь³¹⁹, во имя святого Николая Чудотворца, перенести на кладбище и там вновь поставить ее. В этот же день была совершена в ней всенощная, а 22 мая – Литургия. Еще в первый раз я была в этом убогом, бревенчатом, закоптелом храме на богослужении, и благоговейное умиление охватило мою душу: живо я себе представила, как в былое время в эту низенькую дверь храма с высоким порогом, через который, вероятно, еще перелезал маленький тогда, но в настоящее время великий – Иоанн, как он, стоя таким же, может быть, босоногим, как и все его сверстники, с благоговением и вниманием слушал, что поют и читают на клиросе; и как благотворно действовали на его чуткую впечатлительную детскую душу все наши дивные церковные песнопения; на какую благодатную почву они пали и какой богатый и обильный плод принесли! Невольно пожелалось, чтобы и наши современные дети учились стоять в церкви с благоговением и вниманием, беря в ней уроки благочестивой жизни.

23 мая утром духовенство и вся школа отправились в названную церковь. Священник с диаконом в полном облачении, раздав нам иконы, какие находились в церкви, последний раз помолившись перед святым престолом, подняв святой антиминс и мощи на дискосе на голову, при пении сначала тропаря: «Правило веры и образ кротости...»³²⁰, а потом пасхальных стихир, при торжествен­ном колокольном звоне, с крестным ходом направились в старый холодный храм, в котором положив святой антиминс и иконы, вернулись обратно, сняли святой престол (столбы которого глубоко были вделаны в пол, так что пришлось вырубать пол, дабы вынуть их в целости), оставшиеся иконы и Царские двери и тем же поряд­ком перенесли туда же. Сейчас начали ломать изящный старинный чешуйчатый пятиглавый купол, причем громадные глыбы чешуи, наподобие лодок, говорят, со свистом слетели по блоку на землю; но кресты с глав сохранили в целости (что вполне удалось, благодаря благоразумной распорядительности священника). Крест на главной главе обвязали веревкой и осторожно потянули блок: крест двинулся с места... В эту минуту раздался пасхальный колокольный звон. Крест тихо, торжественно стал опускаться в вертикальном положении и прямо встал на землю. Невозможно было видеть без слез это зрелище: высоко сверху, точно с неба, спускался на наши головы крест животворящий, простой, деревянный, от времени весь потемневший и покрытый белым мхом. Так же осторожно были сняты и остальные четыре креста. Занумеровавши все бревна, живо стали разбирать всю церковь. Труднее всего было разобрать громадную старинную печь, которая занимала чуть не треть церковной трапезы. В неделю все разобрали, землю выровняли, и на место, где помещался святой престол, поставили тумбу.

29 мая получилось известие, что отец Иоанн уже едет в Суру³²¹. Все встрепенулись... Я наняла почтовых лошадей (удивительная порода северных лошадок: они с виду неказисты, лохматые, на коротких ногах, но, почуяв упряжь, дружно подхватывают тарантас и ровной рысью вихрем мчатся, так что дух захватывает (отлично на них ездить!), и – марш в Веркольский монастырь: встречать Батюшку. Там мне сказали, что отец Иоанн с архангельским владыкой приедут вечером 1 июня и что архимандрит едет их встречать в Карпову гору (в сорока верстах от монастыря).

1 июня, часа в два, я случайно вышла на берег. Вдруг показался пароход; все ближе и ближе подходит к пристани: смотрю, на рубке стоят архиерей и отец Иоанн. Архимандрит сошел на пристань, а пароход стал отчаливать. От удивления, что владыка и отец Иоанн не сошли на берег (мне говорили, что они будут ночевать в мона­стыре), я руками развела и спрашиваю отца Иоанна: «А мне как же быть?» Он наклонился ко мне и махнул к себе рукой, а матросам велел трап спустить. Живо они это сделали, внизу меня архи­мандрит поддержал, а сверху – матросы подхватили, и я в одну минуту очутилась подле отца Иоанна: вот радость-то мне была! Пароход был казенный, военный³²², так что, кроме жены командира с родственницей да спутников отца Иоанна, пассажиров никого не было. После обеда мы все с отцом Иоанном находились на рубке, с нетерпением дожидаясь, когда покажется Сура; наконец, в 9 с половиной часов вечера, при последнем повороте парохода налево, Сура сразу открылась перед нами, и в то же время там раздался торжественный звон. Отец Иоанн радостно снял шляпу и со словами: «Слава в вышних Богу, и на земли мир», – перекрестился. Владыка, как мне сказали, обратился к отцу Иоанну и сказал: «Поздравляю вас, дорогой Батюшка, с приездом на родину». – «А вас, владыка, – с прибытием ко мне в Суру», – весело ответил ему отец Иоанн, и оба сердечно обнялись.

Все ближе подходил пароход. Отец Иоанн, владыка, да и все нахо­див­шиеся на пароходе были приятно удивлены открывшейся картиной: по случаю мелководья мостки шли чуть не на треть реки; на конце их была устроена триумфальная арка, вся убранная красной материей, флагами и венками из живых цветов. На мостках в порядке стояли питомцы школы: девочки – в форме, мальчики – в красных ими самими сшитых рубашках. Под аркой помещался хор певчих, с духовенством, учителем и учительницей во главе, и все стройно пели: «Слава в вышних Богу и на земли мир!» Весь берег был покрыт народом, иные забрались по колени в воду. Нужно было видеть, с какой радостью и удовольствием смотрел на все это отец Иоанн. Эта радость так и светилась в его глазах.

Когда пение кончилось, он всем поклонился, сказав: «Здрав­ствуйте, суряне, сестра и племянники³²³!», а они отвечали ему низкими поклонами, утирая глаза рукавами, и все побежали за пролеткой, в которой он с владыкой поехал в церковь. Туда еще ранее духовенство и певчие проехали и встретили их на паперти: духовенство в полном облачении со святым крестом и святой водой, а певчие – пением: «Вознеслся еси во славе, Христе Боже наш³²⁴!» Архиерей с отцом Иоанном вошли в храм и видимо залюбовались им, да и было чем: вся церковь была устлана великолепными коврами (главный из них вышит по канве нами, ярославскими женщинами), все Царские двери трех алтарей были открыты, и весь храм был залит огнями и лучами заходящего солнца, от которого богато вызолоченный иконостас ослепительно горел и казался каким-то неземным чертогом. Невольно, идя за отцом Иоанном, приходили на мысль чудные слова молитвы: «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный, и одежды не имам...»³²⁵

После вечерни владыка произнес горячую, но простую речь сурянам, как мне передали, указав на отца Иоанна, что Господь из среды их воздвиг им такого чудного покровителя и благодетеля, и доказал, как необходимо учить детей страху Божию и благочестию. Кончив речь, владыка стал всех благословлять. Потом он с отцом Иоанном пошел планировать новую каменную школу, которую хотят поставить между теперешней школой (она далеко не вмещает в себя всех нуждающихся в ученье детей) и церковью. Все это место было загромождено грудами камней, приготовленных для закладки. Распланировав место, отец Иоанн обратился к рабочим с просьбой убрать к утру с этого места камни и окопать его, обещая щедро наградить их за это. И тут-то началась кипучая работа (я всю ночь не спала, любуясь всем, да в эту яркую, как день, ночь в Суре, кажется, никто не спал). К девяти часам утра 2 июня все было готово к закладке. После обедни, совершенной архиереем с отцом Иоанном и другими священниками, крестным ходом с колокольным звоном все направились на место закладки. Там был совершен водосвятный молебен, после которого архиерей вложил в приготовленное место жестяную доску с выбитой на ней надписью: когда, кем и какое зда­ние закладывается. На эту доску тотчас посыпались серебряные монетки, и она закрыта была плитой и заделана. На остальных углах первые камни закладывали просто владыка, отец Иоанн и другие, и потом тем же порядком вернулись в церковь. Я в первый раз в жизни присутствовала на закладке здания, и эта церемония меня очень заинтересовала.

После чаю все пошли на экзамен в церковно приходскую школу. Владыка первых начал экзаменовать девочек, но вызванные им девочки, в первый раз в жизни после серой всегдашней обстановки увидав перед собой, по их выражению «набольших» в крестах и орденах, перетрусили и переконфузились (в Суре я заметила, что девочки удивительно застенчивы и этим резко отличаются от мальчиков). Но чисто отеческая ласка отца Иоанна скоро их ободрила, и они отвечали толково и вполне удовлетворительно. Мальчики выглядывали и отвечали бойко. Архиерей всем раздавал привезенные им своего сочинения брошюры. После экзаменов общеобразовательных перешли в рукодельный класс, в котором лежала целая гора белья, сшитого детьми. Здесь две маленькие девочки поднесли владыке и отцу Иоанну ими самими вязанные салфетки. Кончились экзамены певческим классом, образованным старанием нового священника – отца ф. Цветкова. В Суре с осени прошлого года составился небольшой, но, говорят, прекрасный хор, впрочем, теперь уже вся школа отлично поет.

После экзаменов осматривали старинную холодную церковь. День был красный, солнце так и жгло чисто по-южному. Пока бегали отыскивать сторожа с ключами, отец Иоанн с владыкой, видимо, утомившиеся от жары, сели на одном полене, случайно попав­шемся тут. Дорого было видеть, как два светильника церкви Божией, проповедующие слово Божие с церковной кафедры, скром­но сидели на одном поленце на крылечке убогого деревянного храма! Наконец ключи принесли, и все вошли в церковь. Все в ней дышит глубокой стариной, хотя ее немного и подновили. Вся напрестольная утварь оловянная, но украшена старинной изящной резной работой; в ризнице особенно замечателен китайчатый стихарь с нарисованными на оплечье цветами и китайцами; ему, говорят, около четырехсот лет.

Отец Иоанн показывал нам еще большой образ святого правед­ного Артемия Веркольского, древнего письма; да и других немало там старинных вещей. Так меня этот храм заинтересовал, что не хотелось и выходить из него. После церкви прошли в часовню над могилой родителя отца Иоанна и затем на могилу деда его. Как тут, так и там владыка и отец Иоанн при участии почти всех присут­ствующих хором пели литию и «вечную память». Наконец, усталые, они вернулись в приготовленный для них дом. Батюшка всех гостей радушно пригласил к себе на обед.

Нужно сказать, что за казенным пароходом, на котором мы ехали, шел из Архангельска пассажирский пароход, полный богомольцев, поэтому не удивительно, что у Батюшки набралось гостей полон дом. За обедом первый тост был за Государя; все встали и хором пропели: «Боже, Царя храни!» Дорого было пить за здоровье искренно всеми любимого Государя, и где же? – на далеком севере, в беспросветной глуши, в гостях у самого отца Иоанна. Во время пения отец Иоанн несколько раз перекрестился, точно молился, чтобы Господь хранил Своего Помазанника на всех путях его жизни. Все были радостные, счастливые от переживаемых часов под кровом Батюшки; время шло весело и незаметно.

После обеда владыка стал собираться ехать в Веркольский мона­стырь. Еще раньше своей добротой и искренней простотой владыка всех нас расположил к себе; и тут я, как сидела за столом, в одном платье и накидке пошла его провожать на пароход. Отец Иоанн пожелал проводить владыку до Веркольска, чтобы тотчас же вернуться назад, причем захватил и меня с собой. К ночи приехали в Веркольский монастырь и прямо направились в собор, где собором иеромонахов был отслужен молебен, и за поздним временем все разошлись на отдых.

3 июня утром мы вместе с учительницей из Суры пошли было в собор, но узнав, что в келиях у архиерея идет заутреня, направились туда. Вдруг кто-то приходит с парохода и докладывает отцу Иоанну. Он озабоченно покачал головой и что-то стал говорить. Я спраши­ваю учительницу, что это значит? Она мне отвечает: «Сейчас донесли Батюшке, что вода в реке совсем упала: пароход не может вернуться назад, и Батюшка решил после обедни немедленно ехать в Архангельск». Как кипятком обварило меня это известие.

Когда кончилась заутреня, я и спрашиваю Батюшку: как мне быть? «Поедем со мной!» – был мне от него ответ. Господи! Не могу выразить, как меня обрадовали эти слова, – точно камень свалился с души. Я ни на минуту не смутилась, что придется проехать почти две тысячи верст в одном платье; у меня одна была мысль: «Пусть у меня все пропадет, лишь бы не потерять отца Иоанна, который для меня дороже всего земного».

После обедни, которую служил архиерей с отцом Иоанном, архи­мандритом и многими иеромонахами, был совершен торжествен­ный молебен святому праведному Артемию, во время которого отец Иоанн, взглядывая на раку, горячо и со слезами молился... и действительно, много мне Бог привел на Руси объехать и покло­ниться мощам святых угодников Божиих, просиявших подвигами и святостью своей жизни, но нигде я такого глубоко благоговейного чувства не испытываю, как тут, при взгляде на небольшую раку с мощами святого отрока Артемия: не отличался он особенными подвигами, работал в поле и дома с отцом; но святым и праведным его сделала постоянная память о Боге и страх Божий, руководившие с младенчества каждым его шагом, посеянные в сердце его родителями, хотя простыми, неучеными земледельцами, но глубоко мудрыми своим благочестием, и у которых многому могли бы поучиться нынешние просвещенные, образованные родители, дающие своим детям блестящее образование, но не умеющие посеять в их душах самого главного – благочестия, которое, по словам святого апостола, на все полезно³²⁶.

После молебна архимандрит всех нас радушно пригласил к обеду. Гостей и здесь было пропасть. Первый тост тоже был за Государя и опять, как у Батюшки в Суре, все пели хором: «Боже, Царя храни!» Потом был тост за владыку. Когда стали пить за здоровье отца Иоанна, добрый владыка сказал прекрасную речь, видимо вылив­шуюся прямо из сердца, которая всех до слез тронула. Отец Иоанн горячо его благодарил. Тут одно обстоятельство всех удивило и порадовало: когда я подошла к отцу Иоанну с бокалом обыкновен­ной величины чокнуться, то он, долив его красным вином из своего бокала, показал, чтобы я всех им напоила; я обошла весь стол, все из него отпили, и всем гостям, которых было до пятидесяти человек, хватило вина. Наконец был тост за всех истинных почитателей отца Иоанна (и я от души попросила Бога, чтобы Он вложил в сердца людей, его окружающих, почитать Батюшку не языком, а душой, беря с него на деле живой пример любви ко всем, кротости и полного бескорыстия). Тут принесли из ризницы большой старин­ный ковш-братину³²⁷, серебряный, весь украшенный орлами и надписями, который, как гласит надпись, в 1692 году пожертвован Веркольскому монастырю жителем Верколы Никитой Пестовым «на помин душ своих родителев» и полученный им от царского воеводы. Владыка налил в него красного вина, и ковш из рук в руки обошел весь стол, все из него пили и всем достало. Этот обед также прошел очень оживленно, говорили про старину, которой в Верколе много. Потом мы с доброй Е.С. Рыниной (из Архангельска) успели еще съездить за две версты на место, где праведный Артемий был убит молнией; там стоит крошечная деревянная церковь, без всяких украшений, но для верующих это место особенно дорого.

В 4 часа вечера при колокольном звоне архиерей и отец Иоанн оставили монастырь. Народу набралось множество неведомо откуда в одну ночь и заполонило собой весь монастырь. На пароходе мне было отлично: добрый командир парохода И.И. Зеленкович с женой, душой преданные отцу Иоанну, тепло и спокойно меня устроили в каюте 1 -го класса. В 11 часов утра 4 июня остановились в Пинеге – это самый маленький (но для нас, почитателей отца Иоанна, и дорогой) городок. В нем одна церковь, собор белый каменный в два этажа³²⁸. В нижнем помещается теплая церковь, в верхнем – холодная, – обе очень благолепны и безукоризненно чисто содержатся. Владыка и отец Иоанн ненадолго ездили в город и вскоре вернулись. Все пинежане высыпали на берег и с колокольным звоном проводили дорогих гостей. В 5 часов вечера приехали в Усть-Пинегу. Там купили восковых свечей, с пассажир­ского парохода перевели архиерейских певчих; в передней части рубки устроили подобие престола, расставили на нем образа, какие только нашлись на пароходе, наставили свечей и началась всенощная.

Господи, что это была за чудная всенощная, едва ли не единствен­ная во всей моей жизни!

Пароход как птица летел по могучим волнам Северной Двины, а с него неслись чудные прославления Троицы Святой... Я раз спра­шиваю: «Что поют?» И мне отвечают: «Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй!» И действительно, вода, небо и видневшиеся по сторонам леса и горы были наполнены этим дивным песнопением! Казалось, все славило вместе с нами в Троице Бога Единого!.. Никогда еще, кажется, не производила на меня служба такого благотворного впечатления, как эта всенощная среди двинских волн. Отец Иоанн стоял передо мной и, видимо, всем существом своим молился, что я инстинктивно чувствовала.

В десятом часу кончилась всенощная, и все мы, точно после светлой заутрени, радостно поздравляли друг друга, и еще долго все, начиная от владыки до последнего матроса, находились в каком-то торжественном настроении и, видимо, были под влиянием кончив­шейся службы. Все точно чувствовали и сознавали, что последние минуты мы находимся в таком близком, тесном молитвенном общении с отцом Иоанном, и всем были дороги эти минуты и едва ли у кого из нас они изгладятся из памяти. Потом в каюте подан был чай и ужин. Все мы дружно, как бы одна родная семья, поместились около владыки и отца Иоанна. Это была поистине, как во времена апостолов, вечеря любви³²⁹. Все были веселы и счастливы. Отец Иоанн тоже был весел и разговорчив.

Вскоре показался и Архангельск! Когда в первом часу ночи остановились, несмотря на то, что даже и свистка не было, народу на пристани было много. Для отца Иоанна квартира была при­готовлена у пароходовладельца Булычева, но по просьбе Батюшка переночевал у владыки. Тут мне пришлось проститься с добрым архангельским архиереем, который всю дорогу всех нас более и более удивлял своими душевными качествами, и, прощаясь, я ему искренно сказала: «Право же, владыка, вы не только саном, но и душой настоящий архиерей Божий!» И действительно он, кажется, с дерзновением может сказать вместе с апостолом своей архан­гельской пастве: подражайте мне, как я Христу³³⁰. А в чем подражать? На это архангельцы, а главное – духовенство Архангельской епархии (которое мне о нем рассказывало и искренно его любит) – сами ответят: «В сердечной доброте, терпении и любви ко всем».

5 июня, в День Святой Троицы, в Архангельском соборе был храмовой праздник. Архиерей, в сослужении отца Иоанна и целого собора священников, совершил торжественное богослужение. После обедни, когда прикладывались ко кресту, владыка многим давал цветы. Весь этот день отец Иоанн провел в визитах, но ночевать приехал к Булычевым. На другой день, 6 июня, Батюшка служил заутреню в семинарии, мы с ним туда приехали рано: на дворе никого не было, и церковь была еще заперта. Батюшка там оживился, быстро, как свой человек, вбежал по лестнице, повернул направо и позвонил у дверей ректора³³¹. Пока отпирали церковь, собирались семинаристы да приводили все в порядок, прошло добрых полчаса. Наконец все было готово. Отец Иоанн с ректором, радостный, вошел в церковь, помолился иконам (которым, вероят­но, он молился будучи еще семинаристом) и весело поздоро­вался с учениками. Те ему ответили поклоном, и началась заутреня. Певчие пели на оба клироса. Отец Иоанн почти все время стоял на клиросе, читал и пел с ними. В церкви по левую сторону стройными рядами стояли остальные семинаристы; все они и певчие всю почти службу не сводили с него глаз. Какие мысли роились в их молодых головах? Думаю, что не один из них искренно пожелал в душе быть хотя немного похожим на своего великого предшественника; ведь одна и та же семинария, как его в былое время, так и их теперь учит и воспитывает. Дай-то, Господи, молилась я тогда, чтобы эта благо­словенная семинария дала нам еще хотя одного подобного све­тильника Божия. После заутрени отец Иоанн обратился к семи­наристам с речью. К сожалению, около меня не было никого, кто бы мог, хотя вкратце, передать мне его слова, а сама я ничего не слышу; но заметила, что он говорил горячо, и с каким вниманием слушали его ученики: все точно замерли, у многих были слезы на глазах. После речи все они спешили поцеловать его руку, и он, благословив их всех, удалился из церкви. Позднюю обедню отец Иоанн служил с владыкой в Архангельском монастыре. Высокий светлый большой храм произвел на меня радостное впечатление. На левом клиросе пели архиерейские певчие, а на правом – воспитанницы епархиаль­ного училища. Перед обедней Батюшка подошел к ним, ласково поздоровался и поговорил с ними; их почти детские розовые личики так и сияли радостью.

С прошлого года храм этот все ремонтировался; в этот день было торжественное поднятие креста на главный купол. После обедни владыка, отец Иоанн и многочисленное духовенство вышли из церкви и перед западными дверями владыкой был отслужен водо­святный молебен. Приготовленный громадный крест, весь обвязан­ный веревками, троекратно был окроплен святой водой и с коло­коль­ным звоном при пении: «Спаси, Господи, люди Твоя», – тихо стал подниматься все выше и выше. Вспомнила я тут, как две недели назад также тихо, торжественно в Суре спускался на нас святой крест, и невольно пришли на память слова из канона Святому Кресту: «Крест воздвижется, и падают духов воздушных чинове. Крест снисходит, и нечестивии вси ужасаются, яко молнию видяще крестную силу»³³². В этот день отец Иоанн в 4 часа дня выехал в Матигору к своей сестре А.И.³³³ Со всех сторон архан­гельцы слете­лись проводить своего дорогого земляка. Отец Иоанн приехал на пароходе с архиереем, и тут мы совсем простились с добрым владыкой, который оставил во мне самое доброе воспоми­нание. Когда отъехали от пристани, Батюшка с видимым удоволь­ствием перекрестился и полюбовался на только что под­нятый сегодня крест, который, весь резной и вызолоченный, как жар блестел высоко в воздухе под яркими лучами солнца, и еще долго он, точно звезда, провожал нас. Пароход опять был Мака­ровых; он так дорог мне по воспоминаниям прошлогоднего на нем путешествия.

Кроме сына и дочери Макарова с Батюшкой еще поехало не­сколько архангельцев до Холмогор; всю почти дорогу отец Иоанн с ними беседовал, и сколько радости и душевного здоровья принес им своей беседой! К полночи, которая была так же ярко светла, как полдень, мы стали подъезжать к Холмогорам, и нас первые привет­ствовали знаменитые и коренные обитатели этого уезда – холмо­горские коровы, которые, точно желая показаться, преважно выступили к берегу реки. Батюшка весело любовался на эту крупную красивую породу, какой у нас, внутри России, кажется, редко очень встретить можно. Более двух часов пароход в виду Матигоры ходил взад и вперед, стараясь пристать к берегу, и все безуспешно; чуть не до половины реки вода была почти по пояс. Наконец спустили лодку, и мы с Батюшкой, оставив всех сопутствующих на пароходе, благополучно подплыли к берегу, где отца Иоанна давно ждала лошадь. В 3 часа утра добрались до Матигоры. Нечего и говорить, с какой сердечной радостью добрая старушка с мужем встретила своего дорогого великого «Братца». Свое радушие они выражали так незатейливо, патриархально и вместе искренно, что я три дня, проведенные у них, чувствовала себя как дома, под родной кровлей. В 6 часов утра отец Иоанн поднялся служить заутреню и обедню, за которой удостоил меня причаститься Святых Таин, за что я от всей души благодарила Бога.

Храм в Матигоре, в честь Воскресения Христова, очень интересен: 10 июля в минувшем 1894 году ему исполнилось двести лет³³⁴. Он высокий, светлый; иконостас пятиярусный; иконы в нем гораздо древнее храма и перенесены сюда из старой церкви села Шильцова, отличаются древностью письма. Особенно замечателен по живопи­си местный образ Божией Матери «Неопалимая Купина». Колокола тоже перенесены из той же церкви; главный из них в 30 пудов – с греческой надписью, другой в 17 пудов – разбитый и от старости совсем почерневший. В прошлом году отец Иоанн взбирался на колокольню и в каждый колокол ударял сам, пробуя звон. После обеда, к которому собралось немало родных отца Иоанна, он куда-то ездил и, отдохнув, опять уехал кататься. Подивилась я, увидав дорогого своего Батюшку на какой-то непонятной для меня двухколесной колымаге, в которой приходится сидеть, держа колени почти у груди, потому что вместо сиденья наложена груда сена и подушка, и подумала, что бы сказали петербургские почи­татели, катающие Батюшку в тысячных каретах, увидавши его в такой библейской колеснице, смахивающей немного, судя по картинам, на колесницу Илии пророка, в которой он взят был на небо; только та колесница была огненная, а эта самая заурядная, деревянная. Но правду надо сказать: Батюшка садился в этот экипаж заметно с большим удовольствием, чем в петербургскую карету. Там он находится вечно под конвоем целой толпы народа, которая его с утра до ночи теснит и жмет; тут же он был вполне на просторе и, видимо, наслаждался этой свободой.

Нигде я его не вижу таким веселым и спокойным, как в архангель­ских палестинах: там ему все свое.

Накатавшись, он еще долго гулял около дома; никто его не бес­покоил. Отправилась и я гулять на погост и живо вспомнила нашу прошлогоднюю с отцом Иоанном на этом месте прогулку. Тогда среди могил особенное внимание его было обращено на плиту, надпись которой гласит следующее: «Под камнем сим лежит прах священника, Алексия Поромова, скончавшагося в 1826 году июля 27 числа; священствовал в Матигоре 16 лет; совершил два похода на кораблях из Архангельска в Кронштадт; за 1812 год получил наперсный крест». Теперь, подумала я, Бог воздвиг другого священника, который ежегодно совершает походы из Кронштадта в Архангельск, и как благотворны и благодетельны бывают эти походы для Архангельской губернии!

На другой день, 8 июня, игуменья Холмогорского монастыря Сера­фима прислала за Батюшкой лошадей, и мы отправились туда (пять верст от Матигоры). Отец Иоанн служил в монастыре во вновь отделанном храме заутреню и обедню. К концу обедни я вспомнила, что у нас в Ярославле сегодня происходит светлое празднование Ярославской иконы Божией Матери и память святых благоверных князей Василия и Константина, Ярославских чудотворцев, мощи которых покоятся в соборе. Отец Иоанн точно угадал мои мысли, вышел из алтаря и с ласковым видом подал мне большую просфору, точно ради праздника одарил меня ею. Потом старушка-игуменья пригласила Батюшку к себе в келию; у нее он обедал и отдохнул. Матушка просила было меня у нее переночевать, говоря, что отец Иоанн завтра в соборе будет служить; но у меня духу не хватило расстаться с ним, и я следом за ним укатила в Матигору. И отлично сделала: все домашние там уехали в гости, и мы весь вечер почти одни просидели. Батюшка был в таком спокойном настроении духа; собрал около себя маленьких ребяток, рассадил на диване и принялся из своих рук их чаем поить, любуясь, с каким они удовольствием пили сладкий чай.

В 6 часов утра за Батюшкой опять из Холмогор лошади приехали, на этот раз он отправился к заутрене и обедне в собор. В прошло­годнем описании я говорила, что в этом соборе хоронят архан­гельских архиереев; теперь, по окончании Литургии, отец Иоанн, в сослужении других священников, торжественно отслужил по ним панихиду, среди которой он сам обошел кругом внутри храм и все гробницы окадил. Трогательно было видеть эту панихиду: отец Иоанн с каким-то особенным благоговейным чувством служил, и, казалось, точно его душа вместе с пением возносилась к небу. Я, ничего не слыша, только смотрела на его уста и совсем не чув­ствовала, что нахожусь на земле; точно и мою душу он унес куда-то, выше всего земного...

После обедни Батюшка сделал несколько визитов, а обедать опять приехал к игуменье. Тут явились из Суры на карбасе³³⁵ с веща­ми остальные спутники отца Иоанна, и мы, сердечно простившись с доброй старушкой-игуменьей и ее монахинями, в 3 часа дня отпра­вились на пароход. Через несколько часов нас встретил паро­ход Булычева «Вычегда». Когда отец Иоанн и мы перебрались на него, сопровождавшие его на Макаровском пароходе архангель­цы пла­кали, расставаясь с дорогим Батюшкой. Много он влил в их души утешения и спокойствия в эти короткие дни! Тут же у Усть-Пинеги простились мы с рекой Пинегой, которая, вливаясь своими небесно-голубыми струями в Северную Двину с левой ее стороны, скромно пробирается около берега, точно боясь помешать величес­твен­ным, но мутным двинским волнам. Булычев предоставил отцу Иоанну весь 1-й класс; и тут почти шесть дней мы были вместе с отцом Иоанном. До́роги и незаменимы были эти дни! Говорят, на земле нет полного счастья, но, находясь вблизи отца Иоанна, можно с уверенностью сказать: «Есть!» Он своею близостью, через молитву к Богу, всех может приблизить к Нему и влить в их души глубокую веру в Господа, надежду на Его милосердие и любовь к Богу и ближнему; а в этом-то, по-моему, и заключается истинное счастье на земле!

Всю почти дорогу отец Иоанн просматривал и приводил в поря­док свои сочинения. Я, глядя на солидные томы его произведений, не утерпела и простосердечно раз ему заметила: «И как вы, Батюш­ка, могли придумать столько книг, полных глубокого назидания!» На это он улыбнулся и так же просто ответил (как мне передали): «Помаленьку, да понемножку, – вот и набралось столько!»

Господи, подумала я, как велики, святы и вместе трудны обязан­ности священников. Им Самим Богом дано повеление: проповедуй слово, настой во время и не во время, обличай, запрещай, увещевай со всяким долготерпением и назиданием³³⁶, и они, по мере сил и возможности, от лица Церкви, учат и просят нас, для нашего же спасения, жить по-христиански. А мы как их слушаем? Пока учат нас – слушаем, а кончат – и из головы вон, оправдывая себя тем, что мало ли, дескать, что они (то есть священники) там говорят или пишут, всего не переделаешь и не переслушаешь; и обращаемся, по выражению святого апостола Петра, как пес на блевотину и вымытая свинья в грязь³³⁷, к своим бессердечию, лицемерию и другим страстям и поро­кам. Чего же нам ждать за наше равнодушие? На это Сам Господь в Святом Евангелии отвечает: всякий, знающий волю Божию и не исполняющий ее, бит будет много³³⁸. Избави нас Бог от этого приговора! Будем крепче помнить слова апостола, что не слушатели, но исполнители закона будут оправданы пред Богом³³⁹.

Пока я так раздумывала, отец Иоанн весь был сосредоточен в своем занятии. В полночь приблизились к Красноборску; там поселяне опять встретили Батюшку пением: «Достойно есть, яко воистинну...»; отец Иоанн слушал их с благоговейным видом, покло­нился им и сказал: «Благодарю вас, братия и сестры, за ваше ко мне внимание и усердие!» Они ему отвечали поклонами и проводили стройным пением: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко»³⁴⁰. Тут повторились опять те чудные минуты, которые меня три года тому назад так поразили: заря была яркая, светлая, и вся наружность отца Иоанна (который видимо весь был сосредоточен в молитве) была озарена ею.

12 июня, в полдень, стали подъезжать к Устюгу Великому, и у меня радостно сердце забилось при виде этого чудного древнего города с многочисленными храмами старинной изящной архитектуры, которые как-то все сгруппированы на набережной, точно Кремль Москвы. Там отца Иоанна встретила масса народа, слетевшегося, точно птицы, к пристани, и сейчас же его увезли в город. Мы же с его племянницей³⁴¹ и, с его позволения, отправились в церковь, где под спудом покоятся мощи святого Прокопия, Христа ради юродивого, Устюжского чудотворца³⁴². Церковь старинная, но ее только что возобновили; высокая, светлая, с ярко вызолоченным иконостасом. Особенно оригинальна сень над гробницей. Она вызолоченная, на ней по всем углам сидят ангелы в натуральную величину, свесив ноги; так и ждешь, что они слетят на наши головы. Помолившись у святых мощей, мы вышли из церкви. Тут я невольно обратила внимание на серый в пять пудов камень, лежащий на тумбе перед входом в церковь. Он, говорит предание, один из тех камней, которые упали из грозовой тучи, которая в один день, еще при жизни святого Прокопия, собралась было над Устюгом, но по его молитве прошла мимо и за 20 верст разразилась страшным камен­ным градом, которым поломан был громадный лес. С искрен­ним удовольствием я проехалась по улицам города. Там все так и дышит дорогой стариной.

В 4 часа приехал отец Иоанн на пароход. Устюжане сердечно про­водили его. К ночи мы любовались дивной панорамой гор, так называемого местечка Опоки. С одной стороны реки скала под­ни­мается отвесно над водой сажен (говорят) на 50, верх ее покрыт густым лесом; а с другой стороны на вершине почти такой же вышины горы расположено село с белой красивой церковью. Тут горы идут то бесконечно удаляющимися вглубь грядами, покрыты­ми лесами, то какими-то причудливыми утесами, разрисо­ван­ными руками природы под мрамор разных колеров, точь-в-точь как раскрашенная картинка китайской пагоды. Отец Иоанн не мог налюбоваться на эти дивные виды и сказал: «Как Господь все прекрасно создал! Какой архитектор построит что-либо подобное!» Действительно, дивно творчество Божие! Очень жаль, что многие русские с пренебрежением относятся к природе на Руси и ездят любоваться ею за границу, тогда как в России есть множество местностей чудной, невыразимой красоты. Такие русские, действи­тельно, по пословице, «ездят за семь верст киселя есть», когда этот «кисель» дома у нас гораздо лучше и вкусней заграничного, чему доказательством может служить хоть дорога от Вологды до Суры. В Устюге на пароход поступило много новых пассажиров; многие из них, видимо, ехали только для того, чтобы иметь возможность поговорить с отцом Иоанном, и он со всеми, обращающимися к нему, внимательно и подолгу говорил. Немало ехало бедняков; он их всю дорогу кормил и деньгами оделил; над больными молился, и с какой любовью и заботливостью он все это делал, – точно они все были его родные. Особенно одна «порченая» всех тронула: ее привели на пароход и положили на палубу, но едва отец Иоанн прошел мимо нее, ее начало сильно ломать, и она стала страшно кричать. Отец Иоанн, выйдя из каюты, сильно охватил ее руками. Она еще сильней начала биться и кричать: «Боюсь, боюсь!» – «Не ты боишься, а бес в тебе боится, – говорил отец Иоанн. – Кто испортил тебя?» Женщина стала выкликать имя. «Тебя Господь исцелит, а ее накажет», – сказал Батюшка и, взяв обеими руками ее голову, начал без слов, но горячо молиться, подняв глаза к небу. По мере его молитвы женщина делалась все тише и только изредка судорожно цеплялась за него руками. По окончании молитвы отец Иоанн, как мне передавали, каким-то особенно сильным, полно­властным тоном произнес: «О, выходи, дух злобы! Именем Господа приказываю тебе, выходи!»

Женщина как мертвая упала на пол... а отец Иоанн ушел на рубку и стал читать Евангелие. Эта душу потрясающая сцена произвела на пассажиров сильное впечатление; многие плакали... В эту минуту мое внимание было отвлечено другой больной; но на следующий день и дальше я видела ту женщину хотя слабой, но здоровой и спокойной.

13 июня к вечеру остановились в Тотьме; Батюшка только на пол­часа выходил на пристань. Опять приехал на пароход повидаться с отцом Иоанном маститый старец, преосвященный Нафанаил, быв­ший, говорят, два раза епископом Архангельским³⁴³. Но на паро­ходе и на пристани произошла такая давка в народе, горячо желав­шем если не получить благословения, то хотя взглянуть на отца Иоанна, что владыке и пяти минут не удалось поговорить с Батюшкой.

14 июня было последним днем нашего путешествия на пароходе. Каждый удар пароходных колес об воду (которых я хотя ушами не слышу, но ясно чувствую телом) больно отзывался у меня в сердце, потому что приближал меня к минуте разлуки с отцом Иоанном, что и высказала ему. Батюшка взял карандаш и написал мне: «В вере в Господа, в молитве, в богослужении, в добродетельной жизни все благо наше». В 9 часов вечера приехали в Вологду. Здесь отца Иоанна встретила несметная масса народа. Кажется, вся Вологда была налицо. Батюшка с рубки со всеми здоровался, махая шляпой. На пароход явились губернатор и городской голова³⁴⁴, которые сейчас же увезли его в город. Все спутники Батюшки разбежались к знакомым в гости. У меня тоже хотя и есть там хорошие знакомые, но мне с горя, что лишилась своего солнышка, и на свет-то белый глядеть было больно, – уткнулась в уголок, где раньше помещался отец Иоанн, и всю ночь проплакала. 15 июня утром перебрались на вокзал. Для отца Иоанна были отдельные два вагона, и мы до его приезда всё там устроили. В 12 часов отец Иоанн приехал среди моря голов, и вскоре поезд тронулся. Долго добрые, сердечные вологжане следили за тихо удаляющимся поездом, в окне вагона которого они видели благословляющего их отца Иоанна. На всех станциях стояли толпы народа; но Батюшка первое время отдыхал, а потом при остановках всех благословлял из окна вагона. Особенно меня заинтересовала сцена на одной станции: два мальчика лет семи или восьми, босоногие, оборванные, не могли пробраться к окну отца Иоанна, отбежали подальше и, вскарабкавшись на какие-то доски, стали по очереди поднимать в охапке друг друга. До слез меня тронуло, с каким вниманием и благоговением смотрели их черно­мазые рожицы на заветное для них окно: видно, что их детские сердечки чувствовали, что они видят его, дорогого для всех отца Иоанна, о котором они, видимо, уже наслышались. Подъезжая к Данилову, Батюшка простился с нами и, видя мое горе, сказал: «У Господа много милости, Он утешит тебя!» Это было последнее его ко мне слово: вскоре поезд остановился. В Данилове он, вышед из вагона среди массы народа, уехал куда-то на лошадях, а я вернулась в Ярославль.

18 июня в нашем Ярославском епархиальном Ионафановском училище был годичный акт³⁴⁵. Наш владыка еще раньше пригласил на это торжество отца Иоанна. В 9 часов утра в училище разнеслась радостная весть: отец Иоанн приехал! И действительно, с другого конца двора, так как парадное крыльцо осаждала толпа народа, явился отец Иоанн и вошел в квартиру законоучителя, священника О.М. Т.³⁴⁶ (Он приехал с Толги на пароходе, а толпы народа и карета ждали его на вокзале за Волгой.) Чрез несколько минут, вышед оттуда, прошел в домовую церковь училища. Увидя его, все воспитанницы радостно встретили его словами (искреннее спасибо доброй начальнице М.А. Станиславовой: я хотя все время была подле отца Иоанна, но по своей глухоте ничего не слыхала; она очень любезно мне потом записала все слова отца Иоанна, кото­рыми имею возможность поделиться с читателями): «Здравствуйте, Батюшка! Благодарим вас за посещение!» – «Здравствуйте, милые барышни! Рад вас видеть!» – услыхали они в ответ от него на свое сердечное приветствие. «Вы – рассадник цветов духовных, живые цветы вертограда Христова, – лаская их, говорил отец Иоанн, – вот у вас сегодня, милые барышни, праздник, торжество, и я прибыл сюда, чтобы разделить его с вами, пойдемте, помолимтесь вместе Господу».

Все ученицы без исключения плакали от радости, получая благо­словение от него. «А вот и храм Господень!» – как-то торжественно произнес он. Действительно, эта церковь во имя Покрова Божией Матери поражает своей красотой: высокая, светлая; иконостас из американского кедра изящной резьбы; все иконы живописные. Тут присутствующие в церкви бросились к нему, и он, благословляя их, прошел на амвон и, приложившись к иконам, ушел в алтарь. Все кончившие курс воспитанницы, уже в светлых неформенных платьях, стали на правом клиросе. Вдруг из южных дверей вышел к ним на клирос отец Иоанн: «Вы будете петь?» – ласково спросил он их. «Мы, Батюшка», – ответили они. «Вот вы уподобляетесь теперь Ангелам, служащим у Престола Всевышнего», – сказал он, благо­словляя их. До слез меня тронуло, с какой сердечной радостью ловили воспитанницы благословляющую их руку. Решительно все плакали. Вскоре приехал преосвященный Ионафан. Его встретили пением «Достойно есть», и началась Литургия. Как-то особенно торжественно шла эта служба. Вместе с владыкой и отцом Иоанном служили архимандрит и целый собор священников³⁴⁷. После обедни и молебна все направились в актовый зал, где по пропетии «Царю Небесный» воспитанницы исполнили чудный гимн святым Кирил­лу и Мефодию: «Славяне, песнию высокой почтим апостолов-славян», а затем начался и самый акт чтением отчетов. На столе, за которым сидели основатель училища высокопреосвященный Ионафан, отец Иоанн и губернатор, были разложены Евангелия, аттестаты и иконы, заранее выписанные владыкой из Троице-Сергиевой Лавры. После чтения владыка встал и, обращаясь к во­спи­тан­ницам, сказал: «Ну, возлюбленные питомицы, вы вступаете теперь в новую жизнь, руководствуйтесь же примером той святой, имя которой каждая из вас носит!» – и стал по очереди благослов­лять их, и каждая получила из его рук икону Ангела своего имени. Тронула меня заботливая любовь доброго нашего владыки к своим питомицам: иконы небольшие, но прекрасной работы, все в серебряно-вызолоченной ризе. Вместе с архиереем отец Иоанн раз­давал Евангелия в отличном переплете, а губернатор – аттестаты. Когда все было роздано, воспитанницы пропели актовую песнь «Светлой радостью горя, день торжественный встречайте!», и акт закончился гимном «Боже, Царя храни!» Владыка с гостями напра­вился в комнаты начальницы, где им был предложен чай и завтрак. После чего мы все прошли в сад; народу было сравнительно немно­го, и владыка с отцом Иоанном свободно гуляли и сидели в беседке; все время воспитанницы, как пчелки, окружали их и пели. Между разговорами владыка спросил отца Иоанна: «Почему народ к вам так стремится: я думаю, нелегко вам достается?» На это отец Иоанн серьезно и с глубоким вздохом ответил: «Что делать! Я человек грешный, но это есть благодать Божия». Сказавши это, он задумал­ся...

Вскоре был подан обед, и все пошли в столовую. Проходя мимо залы, где находились воспитанницы, отец Иоанн спросил их: «О чем сегодня читали Евангелие?» – «О Марфе и Марии», – ответили они. «Что делала Мария?» – «Слушала слово Божие и старалась исполнять его!» – «А что делала Марфа?» – снова спросил он. «Тоже слушала слово Божие и занималась хозяйством!» – отвечали они ему. «Так вот и вы подражайте им», – сказал Батюшка. По заведенному в училище порядку в этот день все кончившие курс ученицы обедали вместе с архиереем, начальницей и их гостями, так было и в этот раз. Обед был сервирован на четырех столах; первую ученицу посадили напротив архиерея, вблизи отца Иоанна, и он, заметя, что она ничего не ест, сказал: «Что же вы, милая барышня, ничего не кушаете?» – «Она готовится сказать стихи преосвящен­ному, вот и волнуется», – ответила за нее начальница, сидевшая рядом с ним. Отец Иоанн обратился к архиерею и говорит: «Владыко, вот барышня озабочена, готовится вам стихи сказать и потому ничего не кушает!» На это владыка ответил: «Ну пусть она избавится от своей заботы и говорит теперь же!» Воспитанница С. встала и с чувством произнесла действительно прекрасное стихо­творение:

Преосвященнейший владыко,

Наш пастырь добрый и отец!

Прими от нас привет прощальный,

Привет признательных сердец!

Настал последний день разлуки

С тобой, наш пастырь дорогой,

И близок час, когда предстанем

В последний раз мы пред тобой!

Тебе приносим благоларность

За все, что сделал ты для нас.

Ты дал нам всем образованье.

От тьмы неведения спас!

Ты нас хранил под добрым кровом,

Сам часто лично посещал,

За нас молился пред престолом,

Чтоб Бог нам блага ниспослал!

Но если были и несчастья, –

Ты нас и в них не оставлял.

И в них ты принимал участье,

И нам советы подавал!

«Учитесь, дети, и трудитесь», –

Не раз ты здесь нам говорил,

И слово правды в наши души

Ты с кроткой лаской проводил.

Любовь святую к нам питая.

Ты нас и в верс наставлял,

Чтоб жили так, как Бог любви

Своим избранным завещал.

Вся наша жизнь в твоем приюте

Текла, как тихая волна,

Наш ум стремился здесь к науке,

А сердце – к знанию добра.

Любовь и кротость нам внушали

Порядки добрые во всем,

Ученьем ум наш озаряли.

Как светлым солнечным лучом!

Дай Бог, чтоб все, что здесь внушалось,

У нас осталось навсегда,

И в нашей жизни сохранялось

С обильной жатвою плода.

Промчалось вре.мя безвозвратно...

Минули мирные шесть лет.

Теперь все мы должны обратно

Идти, где ждет родных привет!

И в новой жизни, в новом мире

Бог нам всс разное пошлет;

И каждая из нас по силе

Свой крест в сей жизни понесет.

Но мы без страха, а с надеждой

Взойдем в безорежный сей простор:

Твоим, отец, благословеньем

Наш вход здесь будет осенен!

Нам вера в Бога и ученье

Здесь оудет верный проводник,

А труд, молитва и смиренье

Все могут в жизни усладить!

Итак. должны мы удалиться,

В иную жизнь должны вступить;

С тобой, отец, должны проститься;

Но нам тебя не позабыть!

Благодарим тебя, владыко,

За всс о нас твои заботы,

Да ниспошлет за них Творец

И на тебя Свои щедроты!

А светлый Ангел, Ангел Божий.

Да соблюдет тебя всегда,

И жизнь твоя для блага ближних

Пусть длится многие года!

Нужно было видеть, с каким вниманием, наклонив голову, слу­шал отец Иоанн; он как будто боялся проронить хотя одно слово. По окончании чтения он обратился к говорившей и спросил: «Ну, милая барышня, вы сами сочинили эти стихи?» – «Сама», – отве­тила она. «Мне они очень понравились, – храните в вашей душе чувства, только что выраженные вами!»

При первом тосте за Государя все почти присутствующие хором пропели «Боже, Царя храни!» Во время тоста за отца Иоанна одна из воспитанниц от лица их всех искренно благодарила его, что он осчастливил их праздник своим присутствием, и желала ему многая лета. «И вам всем желаю многая лета и счастия в новой жизни!» – ответил он. После обеда Батюшка стал прощаться со всеми, тут и мне пришлось окончательно с ним проститься. Все ученицы окру­жили отца Иоанна, стараясь в последний раз получить его благо­словение, и усердно просили его помолиться за их родителей и любимого ими учителя пения, регента архиерейского хора, священ­ника М.В., который уже две недели лежал в постели тяжело больной. Отец Иоанн обещал им сам навестить больного, что сейчас же и исполнил; из училища он проехал в соборный дом к больному; служа молебен, он молился о его выздоровлении словами: «Господи! Возставь служителя Твоего, священника, усердно поющаго славу Твою!» После этого Батюшка сильно потрепал его больную грудь и, ободрив его, пожелал еще много лет петь славу Божию. При гро­мадном стечении народа отец Иоанн уехал на пароходе, как мне говорили, сначала к Угличу, а потом в Саратов. 20 июня я навестила больного регента и нашла его хотя слабого, но на ногах уже; 25 июня случайно встретила я его на улице идущего пешком из архи­ерейского дома домой (расстояние около версты), бодрого и здоро­вого; он мне раньше сам сказал: «Я искренно верил, что по молитве отца Иоанна Господь даст мне здоровья»; вот на нем и исполнились слова Спасителя: по вере вашей и будет вам³⁴⁸!

Пинежского уезда в 1897 году

Отправляясь в обычную поездку на свою родину в село Сура, глубокочтимый и дорогой наш Батюшка, достойнейший прото­иерей отец Иоанн Кронштадтский, еще 16 мая сказал мне, чтобы я ранее его садилась на его пароход, что я и исполнила, искренне радуясь тому, что уже пятый раз Бог приводит мне сопутствовать отцу Иоанну в дорогую для него Суру³⁴⁹. 26 мая в 6 часов утра пришел из Кронштадта в Петербург только что выстроенный в Финляндии пароход «Св. Николай Чудотворец», предназначенный для Сурского церковно-приходского попечительства³⁵⁰.

Разместив багаж и приведя все в порядок, мы стали дожидаться отца Иоанна. С трех часов на берегу и пристани, что на Шлиссель­бургском проспекте, начала собираться масса народа, желавшего проводить дорогого для всех пастыря. В четыре часа отец Иоанн приехал на маленьком пароходе «Любезный» и, не сходя с него, благословил всех собравшихся и, раскланявшись с ними, поплыл далее; за ним последовал и пароход «Св. Николай Чудотворец». Наконец в 8 часов вечера Батюшка перебрался на свой пароход, чему мы были несказанно рады. Отец Иоанн был крайне утомлен от ежедневной, окружавшей его с утра до ночи сутолоки и, вступив на пароход с видимым удовольствием, сказал, как мне передали (я глухая): «Слава Богу; наконец-то я на своем пароходе!» – и очень был доволен и весел.

В 10 часов остановились на несколько минут в виду Шлиссель­бурга, где в лодке к Батюшке приезжали священник и несколько офицеров. Тут, за Шлиссельбургской крепостью, влево, открылось необозримое Ладожское озеро, а вправо началась великая «Мариин­ская система» – первым Новоладожским каналом, по коему наш пароход и пошел. Давно меня чрезвычайно интересовала означен­ная система, и теперь я с истинным восторгом любовалась на этот великий водный путь, созданный тяжелым трудом рук челове­ческих, и на его берега, сплошь покрытые лесами, лугами и очень редко попадавшимися поселениями. В 6 часов утра 27-го останови­лись мы у пристани «Шальдиха». С нее отец Иоанн отправился на лошадях за три версты служить утреню и обедню в село Путилово. Шел дождь, но он не помешал собраться там массе народа. Многие приехали туда из Петербурга. Вскоре «Св. Николай Чудотворец» пошел далее, а Батюшку пригласил прокатиться голова города Вытегры А.Ф. Лопарев на своем маленьком уютном пароходике «Шестовец», который от самого Петербурга все шел с нами. В 4 часа отец Иоанн снова пересел на свой пароход вместе с г-ном Лопаревым, оставшимся с Батюшкой до Вытегры. Он на мое счастье оказался очень добрым и приветливым. Все интересующие меня местности любезно мне объяснял.

В 8 часов вечера проехали город Новая Ладога. Берег был усыпан народом, который еще долго бежал за пароходом по берегу. Отец Иоанн с палубы всех приветствовал, снимая шляпу и благословляя. Здесь, проехав реку Волхов, мы направились по Сесьскому каналу. В 12 часов ночи у красиво приютившегося на углу берега села Сесь, миновав речку того же названия, вступили мы в Свирский канал, из коего в 4 часа утра 28-го вышли в широкую, очень похожую на Шексну, реку Свирь. Здесь кончается Петербургская губерния и селом Сермикса начинается наша, еще дикая, своеобразная Олонец­кая губерния со своими почти непроходимыми болотами и лесами. Берега Свири большею частью покрыты лесами или мелким полесьем; реже видны поля и луга; берега в большинстве отлоги, но в некоторых местах поднимаются живописные горы, заросшие густым лесом. Зато села и деревни встречаются часто. К двум часам дня проезжали мимо небольшого городка Лодейное Поле, стоящего на плоскогорье вправо; в нем имеется только одна церковь скром­ного вида, стоящая среди городка. За Лодейным Полем начинаются известные свирские пороги; их всех десять, и главные из них – «Сигивец», «Пурховец», «Медведец» и «Говский», – говорят, очень опасны для судов. Они состоят из груд камней, идущих от берега к средине реки. Вода в порогах, крутясь, сильно бушует, отчего паро­ход трясет. В 4 часа миновали большое село Важины; в нем отца Иоанна встречали колокольным звоном. Толпы жителей вышли на берег; на паперти отворенной церкви стояло духовенство в полном облачении. Батюшка с рубки помолился на церковь, и пароход, не останавливаясь, прошел мимо. В 5 часов утра 29 мая подошли мы к большому селу Вознесенье. На берегу никого почти не было, и отец Иоанн свободно пешком отправился в находя­щуюся недалеко от берега церковь служить утреню и обедню. Но когда жители узнали о его приезде, то разом нахлынули в церковь, и нам по окончании богослужения немалого труда стоило выбрать­ся из нее. У села Воз­не­сенье Свирь впадает в Онежское озеро, которое точно море рас­сти­лалось от нас влево; но пароход снова направился каналом, на этот раз Онежским, идущим несколько времени параллельно с озером.

С самого отъезда из Петербурга погода стояла холодная, ветре­ная, то и дело шел дождь; но это мало мешало Батюшке, и он, по обыкновению, большую часть дня и ночи проводил на палубе или в рубке. Каждый день к вечеру он собирал всех нас около себя и читал вслух Библию, подробно объясняя потом прочитанное. Горько сожалела я тогда, что совершенно лишена слуха. Каждое его слово, искренно от души произносимое, проникало прямо в душу слушаю­щих, как они сами мне говорили, а я сама, смотря на его уста, только сердцем чувствовала читаемое им.

В 6 часов вечера того же 29 мая, выйдя из канала в реку Вытегру, стали подходить к самому городу Вытегра. Там отца Иоанна встре­тили очень торжественно: во всех церквах города шел коло­коль­ный звон, и по обоим берегам стояла масса народа. Отец Иоанн стоял на рубке и, благословляя на обе стороны, кланялся народу. Пароход тихо подошел к разукрашенной флагами и красной мате­рией при­стани. На ней встретили Батюшку многочисленное духо­венство и власти города. Поздоровавшись со всеми, он вместе с Лопаревым поехал в его дом, находящейся в трех верстах от города. Подивилась я изящной, чисто русской архитектуре и убранству этого дома. Он – деревянный, бревенчатый, выстроен в виде древнерусского терема, и все в нем так уютно, в русском вкусе и изящно устроено, что редко можно где встретить что-либо подобное. В этом помести­тельном доме, приютившем всех съехав­шихся гостей, встретил Батюшку, приехавший несколько ранее нас олонецкий губернатор г-н Демидов, и немедленно все поехали в только что выстроенную Лопаревым церковь-школу в тут же нахо­дящемся селении Шесто­вец. Здание двухэтажное, деревянное; в верхнем этаже помещается небольшая, но высокая, светлая церковь с изящным дубовым резным иконостасом; все в ней просто, и только лики святых прекрасной живописи ее украшают. Справа Царских дверей изобра­жен Спаситель, благословляющий детей; за Ним храмовая икона святого благоверного великого князя Александра Невского и преподобного Александра Свирского; слева – икона Божией Мате­ри «Всех скорбящих Радость» и икона святых, имена коих носит семейство г-на Лопарева. За всенощной на литию и величание выходило 9 священников. Совершали ее среди церкви перед храмо­вой иконой и образом, пожертвованным г-ном обер-прокурором Святейшего Синода К.П. Победоносцевым, – иконой Божией Матери «Знамение», помещенной на аналое. Тут же стоял и стол с напрестольными принадлежностями освящаемой церкви. Олонец­кий владыка, по слабости здоровья, не мог сам присут­ствовать, и потому отец Иоанн, по его просьбе, в 9 часов утра 30 мая приступил к освящению храма. С ним участвовало двенадцать священников и пять диаконов. Нужно было видеть, с каким глубо­ким благого­вением и вниманием совершал отец Иоанн освящение. И всегда этот обряд бывает трогательно умилителен, когда святой престол одевают, как невесту, в ризы белыя³⁵¹, но теперь эта цере­мония была как-то еще умилительнее и торжественнее, при виде пламенной молитвы отца Иоанна. Каждое слово читаемой им колено­преклоненной молитвы точно отрывалось у него от сердца, что неотразимо действовало на всех присутствующих.

По окончании освящения епархиальный наблюдатель священник отец Чуков³⁵², обратясь к отцу Иоанну, с видимой искренностью произнес следующее:

«Ваше Высокопреподобие!

Созданный усердием глубокочтимого А.Ф.³⁵³ Лопарева храм сей ныне вами освящен. Дети первой в епархии второклассной церков­но-приходской школы получили теперь новое, особенное, благодат­ное средство воспитываться в мужей совершенный, живя под постоян­ным кровом Церкви, под сению храма.

Слава и благодарение Господу!

Радуются за сие радостью неизреченною сердца всех нас, стоя­щих у школьного дела, заботящихся об истинном просвещении и хрис­тианском воспитании детей.

Несомненно, радуется радостью велиею и сердце боголюбивого создателя святого храма сего, глубокочтимого А.Ф., столько усердия и любви положившего на пользу великого дела просвещения подрастающих поколений.

Радуются и сердца всех сознающих великое значение благодатно­го освящения в деле воспитания человека.

Радуются – говорю – сердца всех нас особенно потому, что храм сей (первый и в первой второклассной школе нашей епархии) освящен пастырем, поистине евангельски добрым пастырем, кото­рого вся православная Русь (да и не Русь только!) считает своим молит­венником; пастырем, которого сердце влечется назвать «му­жем благодати».

Пусть же эта радость наша засвидетельствует пред Вами, высоко­чтимый Пастырь Кронштадтский, нашу общую полную признатель­ность Вам!

Теперь, по освящении храма и почти пред скорым расставанием, хочется высказать Вам, Ваше Высокопреподобие, одно желание-просьбу.

Некогда пророк Божий Елисей, расставаясь с учителем своим, про­роком Илией, просил его: да будет дух, иже в тебе, – сугуб во мне... Эта просьба святого пророка, при настоящих обстоятельствах, невольно приходит на уста. Пусть же тот отличающий Вас дух глубокой веры, полной надежды, пламенной и всеобъемлющей любви, – пусть этот дух будет сугуб в воспитывающихся при сем храме в здешней школе детях, да будут они истинными христианами и честными и полезными гражданами.

Знаем, что, как и тогда Елисей, многого мы просим³⁵⁴ Но надеемся, но верим, что молитва Ваша поможет им в этом.

Помолись же, глубокочтимый Пастырь, о питомцах здешней школы! Помолись и за все великое и трудное дело истинного про­све­щения! Помолись особенно за тех, кто, подобно боголюбивому создателю сего храма, с такою же ревностью, с таким же усердием приходит на помощь в этом великом деле!»

Вскоре началась первая в новоосвященной церкви Литургия, пел хор крестьянских детей – будущих питомцев школы, коих на первое время предположено было поместить в этой очень удобной и помес­тительной школе сорок человек в общежитии, но с приходящими она может поместить и до ста человек.

После причастного стиха отец Иоанн произнес проповедь на слова Евангелия:

Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное; итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном.

(Мф. 18:3–4).

«Сегодня, Божиею милостью, с благословения архипастыря Оло­нец­кого и Петрозаводского Павла, мы сподобились освятить ново­устроенный храм-школу во славу Божию и во имя великих угод­ников Божиих – святого благоверного великого князя Александра Невского и преподобного и богоносного отца нашего Александра Свирского. Этот храм предназначается главным образом для детей, и именно для того, чтобы их обучение шло под всегдашним благо­датным осенением и руководством Святой Церкви.

Обратим внимание на слова, сказанные Господом нашим Иисусом Христом, обращенные к взрослым о детях: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не пойдете в Царство Небесное. Взрослые, старцы и дети! Возьмем все урок себе из слов Небесного нашего Учителя – Христа Господа. Он учит всех смирению, простоте, общительности, доверию к истине, правоте, незлобию и послушанию, свойственным детям. Люди в начале согрешили гордостью, лукавством, своеволием и непослушанием Творцу, захотели сами быть богами без Бога; как и теперь, многие мечтают, будто могут учиться и жить благополучно без Бога, без участия Святой Церкви в нашем образовании и воспитании, под руководством одной суетной, односторонней, мирской учености, которая научает юношество знать очень много, но не хочет знать и учить юношество тому, что важнее и главнее всего, что есть, по словам Господа, едино на потребу³⁵⁵ душам человеческим, именно – слову Божию, которое на все полезно – для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности, чтобы совершен был Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен³⁵⁶ Вот эта церковь-школа и берет на себя обязанность исправить этот важный недостаток в наших школах и во всех образовательных заведениях, исправить в своем кружке, то есть научить детей, главным образом, быть доб­рыми христианами, добрыми покорными детьми, честными труже­никами – гражданами и верноподданными своего природного Царя-Батюшки. Цель верная, правильная, благотворная! Дай Бог, чтобы она достигалась усердным, правильным и дружным обуче­нием наставников, и старанием, и успехами детей. России и Церкви нужны именно такие питомцы, потому что только воспитанные в вере и благочестии – самые надежные – и подданные Царя, и верные чада Церкви, и опора России.

Земная мудрость и ученость нередко бывает лукава, горда, само­надеянна, превратна, ложна и идет против Творца, иногда не хочет знать Его, приписывая все существующее какой-то безличной при­чине и свою стихийную, только воображаемую, мудрость – только себе, уму человеческому; его превозносит, почти боготворит, кла­няется ему, как кумиру и идолу, а Божие Писание и Откровение отвергает, унижает, считает неправильным. Те мирские писатели, которые пишут только о мирском и не говорят ничего о Боге или говорят превратно о Боге, о Церкви, – пользуются у многих мнимо­ученых и неверующих наибольшим почетом. За что? За то, что они говорят нечто новое, неслыханное, ими самими придуманное, задорное, а мы скажем – вздорное, нелепое, несмысленное. О мудрецы земные, лишенные мудрости Божией! Давно Божие Слово произнесло о вас и вашей мудрости Свой праведный приговор: погублю мудрость мудрецов и разум разумных отвергну. Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?³⁵⁷ Исповедаюсь Тебе, Отче, – говорит Господь Иисус Христос, – Господи небесе и земли, яко утаил ecu сия от премудрых и разумных и открыл ecu та младенцем: ей, Отче, яко тако бысть благоволение пред Тобою³⁵⁸.

Итак, будем молить Господа, да научит Он всех нас возносящему смирению – и в жизни, и в вере, и в добродетели, и в науке: ибо смирение – основание и корень всякой благонамеренной науки. Мы, по словам апостола, неспособны сами по себе помыслить, что о Боге, как от себя, но способность наша от Бога. Аминь».

По окончании богослужения радушный хозяин города Лопарев всех гостей пригласил к себе на трапезу. Немало было провозгла­шено тостов и произнесено речей, но особенною задушевностью отличалась речь губернатора Михаила Денисовича Демидова, который от избытка благодарного чувства горячо благодарил отца Иоанна за его посещение Олонецкой губернии. Батюшка сердечно поблагодарил его за от души высказанные слова.

Для всех этот день был светлым праздником, все были радостны и счастливы: на улице перед домом с утра до ночи толпился народ. В этот же день отец Иоанн предполагал выехать далее, но тут ему объявили, что пароход «Св. Николай Чудотворец» при проверке оказался на целую почти сажень шире узких шлюзов, которые от селения Шестово то и дело встречаются на Мариинской системе почти вплоть до озера Кубенского. С сожалением отец Иоанн оставил этот красивый и удобный для него пароход по вине, как говорили, заказчика его, ездившего в прошлом году этим путем с отцом Иоанном и не обратившего внимания на узкость шлюзов. Пока телеграммами вызывались другие пароходы да перегова­ри­вались, пришлось нам с Батюшкой просидеть еще два дня у госте­приимного Лопарева, который со своей семьей, видимо, всей душою был рад такому дорогому гостю и предоставил ему полный покой.

31 мая отец Иоанн служил на Вытегрском погосте; церковь была битком набита простонародьем, принесшим во множестве своих младенцев к Святому Причастию. За всенощной, совершенной епархи­альным наблюдателем, Батюшка был в новой церкви-школе и по своему обыкновению читал каноны и пел вместе с детьми на клиросе.

1 июня, в День Святой Троицы, богослужение он совершал в Вытегрском соборе. Самое отрадное впечатление произвел на меня этот храм, во имя Сретения Господня, высокий с хорами по обе стороны и амвоном, на несколько ступеней возвышающимся над церковным помостом. На левой стороне хоров пели воспитанницы прогимназии, и очень, говорят, стройно и хорошо. Перед великой вечерней всему народу, наполнявшему храм, были розданы большие ветви березок, и вся церковь в минуту обратилась в густую рощу. Светло, радостно и вместе умилительно было смотреть на все окружающее и полное благолепие храма и торжественное богослу­жение целого сонма священнослужащих, у коих облачения были из золотой парчи с зелеными листьями (только один отец Иоанн был в белом облачении), и море голов среди целого леса душистых березок, от коих вместе с курением ладана был в церкви чудный аромат. Перед окончанием обедни отец Иоанн произнес слово, которое и помещается.

Приидите, людие, Триипостасному Божеству поклонимся.

Стихира на «Господи, воззвах»

«Нынешний день Святая Православная Церковь во всем мире праз­днует и торжествует ниспослание от Небесного Бога Отца ученикам Господа нашего Иисуса Христа и всем бывшим с ними в Сионской горнице Духа Святаго, Господа Животворящаго, Едино­сущнаго и Соприсносущнаго Отцу и Сыну, просветившего и обно­вив­шего их и соделавшего их огненными и сильными пронести проповедь о Христе во все концы мира и просветить, и обновить его Своим Божественным учением и чудесами спасительными и страшными. В этот день торжественно и действительно открылись миру все Лица Святой Троицы: Отец, ниспославший Духа Своего Святаго, – Сын, умоливший Отца ниспослать Его, и – Дух, сошед­ший на апостолов в виде огненных языков³⁵⁹ и совершивший их чудесное возрождение, обновление, утверждение, освящение и обожение. Ниспосланием Духа Святаго завершилось и запечат­лелось дело искупления человечества Сыном Божиим, – явилась верность всех глаголов и обетований Иисуса Христа, исполнившего Свое обещание, и выяснилось учение о Духе Святом как Истинном Боге, Единосущном и Соприсносущном Отцу и Сыну, Единосильном и Единославном и – только от Отца, но не и от Сына исходящем: ибо Сын умолил Отца – послать Его в мир и, если бы не отошел Сын к Отцу, Дух Святый не пришел бы. Троице Святая, тако благо­волившая открыться верным, слава Тебе!

Теперь побеседуем о спасительных творческих и державных действиях Святаго Духа и Святой Церкви и в мире вещественном и вместе – о величии и державе всей Святой Троицы.

Третие Лице Святой Троицы – Дух Святый – снизшел на землю продолжать и совершать дело спасения человеческого рода сово­купно с Богом Отцом и Сыном: ибо каждое Лицо равное участие принимает в нашем спасении, и когда, по благоволению Отца, Сын Божий совершил дело, которое дал Ему Отец, да сотворит, и вознесся на небо, не разлучаясь, однако, с нами, то Дух Святый пришел в мир продолжать дело спасения, и Он возрождает нас в Таинстве Крещения, и каждая душа христианская есть дщерь Духа Святаго; в миропомазании Дух Святый освящает все наши силы и чувства душевные и телесные; в покаянии утешает и разрешает грешника от грехов и примиряет с Богом; в Таинстве Тела и Крови Христовой претворяет Своею живоначальною властию хлеб – в Тело Христово, а вино – в Кровь Христову; в браке освящает супру­жеский союз мужа и жены для естественного рождения и воспита­ния детей; в Елеосвящении разрешает грехи больного и врачует немощи телесные; в Священстве дарует благодать избранным лицам поучать народ Слову истины, совершать Таинства и богослужение и руководить духовно всех к святой жизни и вечному спасению.

Дух Святый хранит в истине и Православии всю Церковь Вселен­скую. Дух Святый дает искреннюю молитву, и когда мы горячо молимся, мы делаем это Духом Святым. Дух Святый подает веру человеку, и мы не можем искренно уверовать в Господа Иисуса Христа без благодати Духа Святаго: никтоже может рещи Господа Иисуса, точию Духом Святым³⁶⁰, Дух Святый есть Живот, животво­рящий всех; Свет и света Податель; Самоблагий и Источник бла­гостыни; чрез Него Отец познается и Сын прославляется и от всех познается; Он – Дух премудрости, Дух разума – правый и умный; Бог и боготворит достойных; Огнь от Огня происходящий, глаголяй, деяй, разделяяй дарования людям.

В видимой природе Дух Святый производит благорастворение воздуха, подает животворную теплоту и всю поднебесную освещает и украшает светом солнечным, а ночь озаряет тихим светом луны и звезд; произращает из земли и украшает бесчисленными видами цветов все растения, сообщает им бесконечно разнообразное благоухание, а плодам – вкусы и неисчетные сладости; все живот­ное царство украшает и дает животным разные силы, способности и искусства, удивляющие человека и приносящие великую пользу; умножает, украшает и обогащает разными природ­ными дарами род человеческий; подает людям способность говорить разными языка­ми и наречиями; сообщает им многораз­личные дарования; научает искусствам и изобретениям, необхо­димым в общежитии; просве­щает умы и сердца человеческие; собирает людей в благоустроен­ные общества, поставляет над ними царей и владык и всякие начальства и содействует всякому правиль­ному общежитию, спо­кой­ствию, тишине и вообще правильному течению жизни; распо­лагает сердца людей к взаимной любви и сочувствию; все это и многое другое доброе и полезное без числа творит Дух Святый при содействии Бога Отца и Сына. Таким образом, всяким добром в вере, в жизни и в природе мы обязаны и посредственно и непосред­ственно Святому Духу – Богу, купно со Отцем и Сыном.

Дух Святый содействовал всем святым и теперь содействует про­изволяющим в достижении святости и нетления и вечной жизни, и Он почивает во всех святых. Такова благодать Святаго Духа в Церкви, в мире и в природе.

Теперь нечто скажем о величии, благости, святости, премудрости и всемогуществе всей Святой Троицы. Бог во Святой Троице – Отец, Сын и Дух Святый – по единой благости Своим хотением и повелением сотворил в начале небо и землю и Своею всесильною державою содержит всю тварь; всеобъемлющею горстию руки Своей держит непоколебимо небо со всеми светилами и землю с сушею и водами. Святой пророк Исаия так говорит о величии и силе Божией; Все народы пред Ним – как капля из ведра, и считаются как пылинка на весах. Вот, острова как порошинку поднимает Он. Все народы пред Ним как ничто, – менее ничтожества и пустоты считаются у Него³⁶¹. Создав весь мир из четырех стихий, Он ежегодно венчает круг годовой четырьмя временами – весной, летом, осенью и зимою – и произ­водит все благотворные перемены в воздухе. Он заключил в недрах земли бесчисленные богатства и разнообразие царств – расти­тельного и ископаемого и всяких жидких и твердых веществ, необходимых в общежитии человеческом; как Творец, Отец и Премудрый Хозяин и Строитель, Он не оставил в забвении ничего, что нужно было предвидеть, создать и дать людям и животным на пользу жизни, так что всякий ум изумляется премудрости, благости, попечению и предведению Творца и Попечителя нашего.

Но особенно Триипостасный Творец и Бог наш прославился в создании человека и в промышлении о роде человеческом. Прежде сотворения человека был предвечный Совет в Троице, как возвес­тило нам Откровение Божие. Бог предвидел падение человека, которого имел создать по образу и по подобию Своему³⁶², как предви­дел и падение многих ангелов, во главе с Денницей, и умыслил чудное средство ко спасению человеческого рода: это – чрезвы­чайное посольство на землю, по исполнении времен, Своего воз­люб­лен­ного Сына во плоти Господа нашего Иисуса Христа, которое и совершено в свое время и исполнено в совершенстве, и принесло и непрестанно приносит прекрасные плоды спасения человеков, так как неисчетное множество мучеников и всяких святых чрез искуп­ление Сына Божия уже наследовало обители рая, после борьбы и победы над грехом и бесовскими полчищами, и во все века, начиная с Рождества Христова и с Его славного жития на земле, страдания, смерти, воскресения и вознесения на небо и доселе спасаются многие Его чудною благодатию и – Духа Святаго; и наконец – все враги Божии и наши будут совершенно побеждены и погублены по непреложному слову Божию, и самая смерть будет уничтожена. Сыном Божиим насаждена на земле Святая Церковь, – это бого­учрежденное и богоуправляемое общество спасаемых во Христе, и в ней непрестанно проявляется сила и слава Святой Троицы в постоянном возрождении, просвещении, утверждении и спасении верующих и подвизающихся для своего спасения – и врата адова не одолеют ей³⁶³.

Пресвятая Троице, Боже наш, слава Тебе всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь».

В этот день Лопарев сделал большой прощальный обед отцу Иоанну. Много собралось гостей проститься с дорогим для всех молитвенником.

В 7 часов вечера Батюшка выехал, сопровождаемый Лопаревым, на лошадях в село Девятинное, отстоящее от города в двадцати одной версте. Предупредительный исправник Качалов любезно предложил мне ехать с ним на тройке. Вся местность, по которой мы проезжали, кругом была в высшей степени живописна; справа рас­стилалась низменность, покрытая лугами и порослями, среди которой лентой извивалась Мариинская система; слева большею частью высились горы из красной глины, прихотливо украшенные лесами и рощами; часто попадались деревни, ютившиеся у опушки их. Одно меня удивляло: во всех деревнях, кроме ребят, мы ни души не встретили. Но когда мы приехали в Девятинное раньше отца Иоанна, все объяснилось. Там в церкви, кругом нее и по дороге, все население деревень было налицо; громадная толпа народа красиво пестрела своей праздничной одеждой. На погосте шпалерами стояли питомцы школы: мальчики и девочки с букетами полевых цветов. В освещенной и вполне благолепной церкви, украшенной деревьями, ждало отца Иоанна духовенство. Но он почему-то не посетил храма и, остановившись на несколько минут в доме священника, поспешил к ожидавшим его двум маленьким паро­ходам, принадлежащим г-дам Лопареву и лесопромышленнику Неворотину. Оба они с вытегорским исправником и нами – четырьмя спутниками отца Иоанна – едва поместились на этих пароходиках-игрушках.

В 11 часов ночи мы тронулись по шлюзовой части канала, где едва не на каждой версте приходилось останавливаться в шлюзах, пока ворота в них для поднятия воды затворяют и отворяют. Ночью покинули Онежский канал и с ним очень мне понравившуюся, по своим суровым красотам природы, Олонецкую губернию и вступили в реку Ковжу Новгородской губернии в 5 часов утра 2 июня. Остановились у обширного лесопильного завода г-на Нево­ро­тина с красивым домом, окруженным садом. Батюшка сейчас же уехал за девять верст, в село Вознесенье, служить Литургию; в 10 часов он вернулся. Молодые супруги Неворотины очень радушно встретили отца Иоанна, и во время обеда, вместо разговоров, пел хор учеников школы под аккомпанемент фортепиано разные гимны, что Батюшке видимо очень понравилось. Все, кажется, окрестное население собралось для получения благословения, и он более часу благословлял в порядке подходящий к нему народ.

В 12 часов дня поехали мы далее. Весь день погода стояла отличная, и вскоре из Ковжи снова вошли в канал – Белозерский. В 6 часов вечера проезжали древний, красивый, увенчанный много­чис­ленными церквами город Белозерск – место ссылки многих именитых бояр времен Иоанна Грозного. Весь берег и пристань были усеяны приветствующими отца Иоанна белозерцами, но пароход здесь не останавливался, и масса народа долго за ним бежала по берегу, кланяясь отцу Иоанну. Он тоже с парохода всем кланялся и благословлял. В 8 часов вечера у Чайки³⁶⁴, выйдя из канала в Шексну, встретили ожидавший там отца Иоанна пароход Милютиных «Оркан». В это время пошел проливной дождь, и Батюшка остался ночевать на пароходе Лопарева. В пол­ночь проехали мимо Горицкого монастыря, в нем тоже ждали отца Иоанна, и ворота были отворены, но и здесь он не остановился. Пройдя же из реки Шексны в канал принца Ольденбургского в 5 часов утра 3 июня, пристали мы к открытому берегу. Тут Батюшку ожидали лошади, и он отправился служить обедню в село Георгиев­ское, находящееся в трех верстах от города Кириллова. Утро было чудное, и город со своим древним монастырем, основанным преподобным Кириллом Белозерским, современником преподоб­ного Сергия Радонежского, резко выделялся силуэтами между безоблачным небом и озером Сиверским. Очень мы пожалели, что не было возможности, за неимением времени, побывать в монас­тыре и поклониться мощам преподобного Кирилла, тем более что 9 июня сего года праздновалось пятисотлетие преставления сего угодника Божия. В 9 часов отец Иоанн вернулся на пароход, и вскоре мы совсем покинули великую систему и, проехав небольшую реку Порозовицу, в 7 часов вечера вступили в славное в древности озеро Кубенское, простирающееся в длину на 60 верст и в ширину на 13. С обеих сторон, между небом и водой, словно белые лебеди, вид­нелись храмы и монастыри, во многих из них покоятся мощи святых подвижников, скрывавшихся в древние времена от мирской славы и молвы в непроходимые лесные дебри и болота, окружающие Кубенское озеро. Среди него, на громадном камне, точно маяк, выступает из воды древний Спасо-каменный монастырь.

В 8 часов вечера из озера вошли мы в давно мне известную красавицу-Сухону и вскоре остановились за селом Воскресенским у длинного, высоко над водой перекинутого тоже на высокие насыпи железного моста великой Архангельской железной дороги. Тут отца Иоанна должен был принять пароход г-на Кострова, и мы, дожи­даясь его, остались здесь ночевать. Подивилась я на устройство этого моста, без устоя среди реки и с деревянными оконечностями; уж слишком живо и легко он выстроен, так что, глядя на него, невольно думается: сохрани, Господи, и помилуй от езды в поезде по такому мосту.

В 8-м часу утра 4 июня отец Иоанн служил утреню и обедню в селе Воскресенском, и несмотря на проливной дождь толпы народа ждали его на берегу и в церкви. В час дня пришел пароход «Крым», и мы с дорогим нашим Батюшкой немедленно перебрались на него. Костров весь 1-й класс предоставил в распоряжение отца Иоанна, и ему было здесь очень удобно и спокойно. В 5 часов остановились на час в Вологде. Там никто почти не знал о приезде отца Иоанна, и его никто не беспокоил; а так как этот пароход был не очередной, то и пассажиров на нем было очень мало. 5 июня днем несколько минут стояли в Тотьме, а в 6 часов утра 6 июня остановились в Устюге Великом. Там Батюшка совершил в соборе утреню и Литургию. Высокий трехъярусный иконостас собора поражает взор своею оригинальностью и стариной. Он весь покрыт золотой резьбой и украшен статуями Ангелов в рост человека. Царские двери сверху донизу покрыты осколками зеркала; в золотой резьбе многие зеркальные части уже выпали. Ровно в 12 часов Батюшка выехал из Устюга. Тут уже пароход летел в широком раздолье Северной Двины, и ночная темнота исчезла: ночи здесь так же светлы, как день, и в этом ясно ощущалась близость Архангельской губернии.

Днем 7 июня останавливались в Березниках, и Батюшка на несколько минут выходил на берег, где его ждало много народу; с радостным чувством любовалась я отсюда на отдаленные берега Северной Двины. За последние 6 лет много изменилось здесь к лучшему: где в наш первый проезд в 1891 году стояли самые убогие, бревенчатые, покосившиеся от старости церкви, там теперь везде красуются уже стройные каменные или деревянные, и все это строится и обновляется всюду на Руси, и в Архангельской губернии в особенности, отцом Иоанном, который и сам с видимою радостью любуется на плоды своей молитвы. Ведь только его живая и пламен­ная молитва о всех дает ему в руки десятки и сотни тысяч рублей для дел благотворения.

На 8 июня в два часа ночи остановились в Усть-Пинеге, где Батюшку уже ждал пароход Володиных, дорогой мне по воспоми­наниям «Верколец»; на нем мы с архангельским преосвященным Александром ехали в 1891 году на освящение храма в Суру и впоследствии неоднократно путешествовали с Батюшкой.

Перебравшись на «Верколец», мы повернули направо и поплыли по светлой красивой Пинеге. Утром пристали у села Поленга, и Батюшка совершил богослужение в его маленьком, бревенчатом, только что обновленном храме. Было воскресенье. Все население собралось в церковь. Как-то особенно радостно, покойно было на сердце среди этой чисто сельской обстановки. Вся природа кругом была в полной красе и расцвете весны севера. Храм стоит на небольшом холме; кругом его широко раскинулись по холмам привольные луга, за ним леса сливались с горизонтом. К вечеру остановились мы на два часа в г. Пинеге, где Батюшка навестил хозяина парохода Володина. Погода была отличная и все пинежане высыпали провожать своего дорогого земляка. Здесь к нам на пароход сели – исправник Пинеги Рогачев, неизменный и самый усердный охранитель Батюшки во всех поездках его по Пинежскому уезду, и чиновник по крестьянским делам Н.Ф. Знаменский. Очень я была рада этим прекрасным, добрым людям, сопровождавшим отца Иоанна в Суру и обратно. В эту ночь не хотелось и спать ложиться. Проезжали мимо дивных Пинежских гор, которые, как сказочные замки, высились то по одной, то по другой стороне реки целым лабиринтом самых фантастических форм и очертаний. О них я уже имела случай писать подробно (см. «Русский паломник» за 1893 год³⁶⁵).

В 10 часов вечера прибыли в Веркольский монастырь. Все монаше­ство с архимандритом во главе, с колокольным звоном, встретило отца Иоанна на пристани и проводило в монастырь, где он прямо прошел в старый собор и, поклонившись мощам святого Артемия, направился осмотреть только что построенный и приготовленный к освящению великолепный двухэтажный новый собор, снаружи очень сходный с храмом на месте Крещения святого благоверного великого князя Владимира в Херсонесе близ Севастополя. Вступая в собор, отец Иоанн остановился и, перекрестившись, сказал: «Это – великолепие, настоящая Лавра, и действительно рай земной!» Высокий пятиглавый в византийском стиле и как снег белый храм, украшенный снаружи и внутри живописью; средина его, отде­ляющая первый этаж от второго, как поясом окружена, на изящных, выдающихся из стен устоях, – красивой галереей. Над входом в храм, точно в воздухе, в золотом сиянии помещен образ Божией Матери «Знамение». С просторной паперти прямо находится дверь в нижнюю церковь во имя Рождества Христова. Она невысока, со сводами, но украшена великолепно: широкий трехъярусный иконостас весь покрыт золотой резьбой по золотому фону. В первом ярусе иконы большого размера, в остальных двух – малого. Все своды расписаны ликами Ангелов, точно в облаках, самой светлой живописи. В верхнюю церковь во имя Успения Божией Матери ведут две, по обе стороны паперти устроенные, широкие лестницы. Войдя в нее, отец Иоанн видимо залюбовался внутренним величием этого храма. Большой, светлый, с высокими сводами, широкий, прямой, достигающий потолка, четырехъярусный иконостас, как и в нижней церкви, весь покрыт изящной золотой резьбой по таковому же фону. В первом ярусе, за местными иконами Спасителя и Божией Матери, находится целый ряд икон разных святых. Во втором ярусе помещены иконы двунадесятых праздников; в третьем – предстоят святые апостолы, а в четвертом – пророки Божии; и все писано прекрасной светлой живописью. Среди храма спускается с потолка большое, массивной работы, трехъярусное вызолоченное паника­дило; на нем лучше всякого украшения красуется надпись: «Свет Христов просвещает всех!» Осмотревши весь храм, мы все с Батюш­кой направились в гостеприимные кельи отца архимандрита Виталия³⁶⁶, где он радушно угостил нас ужином. В двенадцатом часу пароход тронулся уже прямо в Суру. Эту ночь тоже мало кто спал, и меньше всех сам отец Иоанн. Он почти всю ночь, светлую как день, просидел на рубке, с видимым наслаждением вглядываясь в горы и леса, тянувшиеся по обе стороны Пинеги. В 5 часов утра 10 числа все мы собрались около него. В исходе шестого часа, когда мы обошли с левой стороны мыс, первыми открылись перед нашими глазами сурские Божьи храмы, а за ними разом развернулась и вся Сура. Батюшка, сняв шляпу, радостно перекрестился; при этом, вспомнив свое детство, сказал: «Когда я девятилетним ребенком шел пешком из Архангельского училища домой³⁶⁷, то на этом мысе, увидев родную Суру, от радости со слезами, на коленах стал молиться».

Едва завидели в Суре пароход, как оттуда тотчас донесся до нас торжественный колокольный звон, и все суряне бросились бежать к пристани. На длинных мостках, далеко выступающих в реку и устав­ленных березками, устроена была площадка, устланная красной материей. Среди зелени березок и флагов красиво возвышалась арка, задрапированная тоже красной материей с металлическим венком наверху и с вензелем отца Иоанна под короной. Впереди стояло духовенство и школьный персонал со всеми учащимися в школе. Когда причаливался пароход к пристани, Батюшка, сняв шляпу, заговорил: «Здравствуйте, суряне: отцы, матери и дети!» Те в один голос ему ответили: «Здравствуй, Батюшка, отец прото­иерей!» – «Вот, братцы! – снова заговорил он, – я был в прошлом году здесь, и опять Бог благословил мне приехать в Суру!» В это время духовенство и певчие запели: «Многая лета!» – и Батюшка, пройдя среди питомцев школы, поставленных шпалерами на мостках, поехал прямо в церковь, где сейчас же и началась утреня и за ней – обедня. После чая поехал он на пароходе за 60 верст дальше Суры в село Нюхчу для обозрения церкви. Чем далее ехали по Пинеге, тем берега ее становились живописней и более дикими (как и жители этих берегов). Леса и горы, обросшие тоже лесом, то сдвигались к самой воде, образуя таким образом настоящий бульвар, то, отодвигаясь, уступали место небольшим полянам с убогими деревеньками. В 6 часов вечера остановились у обрывис­того берега, где стояла большая толпа крестьян, во все глаза смотревших на невиданную ими диковинку – пароход. Когда Батюшка сказал им: «Здравствуйте, ребята!», – они, стоя как вко­пан­ные, слова не проронили. Он опять говорит: «Здравствуйте!» Тут один мужичок выскочил из толпы и закричал: «Что угодно, Батюшка?» Он в третий раз сказал: «Здравствуйте!» – и засмеялся. Всем нам забавно было смотреть на целую, точно стадо баранов, неподвижно стоящую толпу людей, не умеющих слова сказать и только с любопытством смотрящих на пароход. Здесь Батюшка ездил за три версты в село Сульцы, где недавно построена деревян­ная церковь взамен старой, которая за ветхостью уже за несколько лет пред тем была закрыта³⁶⁸.

В 9 часов приехали в Нюхчу, тоже в трех верстах от берега рас­положенную. Здесь Батюшку встретил народ со священником во главе и с поклонами. В невозможных таратайках поехали мы в село по страшной грязи. Церковь во имя иконы Божией Матери «Одигитрия» крайне бедна и убога³⁶⁹, но и ее теперь уже обновляют; новый, небольшой иконостас отделывают резьбой. Помолившись и приложившись к святым иконам, Батюшка, осмотрев всю церковь, зашел к священнику в дом. Здесь поразило нас убожество обста­новки жилища служителя святого престола, обремененного громад­ной семьей. Оставив ему щедрую лепту, отец Иоанн поспешил к пароходу. Собравшийся во множестве народ ринулся за ним бежать, толкая и роняя друг друга, и все собрались на берегу. Благословляя их, Батюшка говорил: «Прощайте, нюхчане!» Они отвечали: «Прощай, Батюшка, спасибо тебе, что нас посетил». Он спрашивает: «Есть ли у вас школа?» – «Нет, есть она за 30 верст в Сульцах». – «Плохо же, братцы!» – сказал Батюшка. «Да мы бы и рады школе были, да средств нет», – ответили они. В это время на мысу проти­во­положного берега, в высокой траве, собрался целый отряд детей, кланявшихся всеми чтимому, достойнейшему пастырю. Благослов­ляя их с парохода, Батюшка сказал: «Прощайте, дети, Господь Бог да благословит вас!»

К двум часам ночи вернулись мы в Суру. Я была очень довольна, что еще привелось видеть новый беспросветно-дикий уголок нашего обширного севера. В Суре Батюшка решил провести два дня и с утра до ночи хлопотал, распоряжался и осматривал все до послед­них мелочей, и был, видимо, всем доволен. Да и было чем! Благодаря добросовестной деятельности лиц, выбранных на служение в Суре, ее теперь и узнать трудно. Главные же здесь ново­введения, которые особенно порадовали Батюшку, были: почта и общественная лавка³⁷⁰. Последняя сделала истинное благодеяние, избавивши сурян от кулаков-лавочников, продававших всякую гниль втридорога. Церковь вся теперь расписана в русском стиле и украшена живописью, изображающей последние дни жизни Спасителя на земле. Почти рядом с церковной оградой выстроен большой двухэтажный дом. В первом этаже помещаются: класс, спальня девочек и комната учительницы. Вверху находится библио­тека и помещение для отца Иоанна. Но более всего меня порадовало то, что древнюю деревянную церковь во имя святого Николая Чудотворца и домик, в котором отец Иоанн провел свое детство, три года лежавшие разобранными, ныне вновь собрали и поставили – первую на кладбище, а второй – на месте его рождения. Над домиком сделали для его сохранения от влияния непогоды, как бы футляр, очень похожий, как над домиком Петра Великого в Петербурге.

13 июня после обедни выехали из Суры, жители которой пого­ловно все стояли на берегу и, по колени забравшись в реку, про­вожали своего преобразователя и благодетеля усердными покло­нами, криками «Ура!» и долго не смолкавшим колокольным звоном. В 4 часа Веркольский монастырь радостно встретил дорогого и с нетерпением ожидаемого отца Иоанна и вскоре по его приезде ударили ко всенощной в новом соборе. По случаю своего нездоровья архангельский преосвященный Иоанникий не мог прибыть на освящение храма и просил отца Иоанна и настоятеля Веркольского монастыря архимандрита Виталия освятить его. Всенощная была совершена в верхнем храме, так как его первым предполагалось освятить. Стол с принадлежностями освящаемого престола стоял на амвоне, перед ним, по обыкновению, и совершалось богослужение. На литию и величание выходили отец Иоанн и отец архимандрит с целым собором монашествующего и белого духовенства. Служба кончилась в 10-м часу и в 8 часов 14 июня начался благовест к освящению. Освящение храма совершал отец архимандрит с участием отца Иоанна и девяти священников. Крестный ход сначала направился в старый собор, где отец архимандрит, приняв на голову на святом дискосе антиминс со святыми мощами, возвратился в новый собор и с крестным ходом обошел его по галерее, точно между небом и землей, что очень было оригинально и красиво. По окончании освящения отец Иоанн произнес проповедь на слова апостольские:

Вы храм Бога живаго, как сказал Бог: вселюсь в них и буду ходить в них; и буду им Богом... И потому выйдите из среды их и отделитесь, говорит Господь, и не прика­сайтесь к нечистому; и Я прииму вас.

(2Кор. 6:16–17).

«Здесь апостол говорит о нашей обязанности устроять в себе, в своем сердце, храм Божий и очищать себя от всякой скверны плоти и духа, творя святыню при содействии Божием.

Ныне совершилось, с благословения преосвященнейшего Иоан­никия, епископа Архангельского и Холмогорского, освящение вели­чественного и благолепного вновь сооруженного храма сего. Благо­дарю Господа, сподобившего меня принять ближайшее участие в торжестве освящения. Дивны судьбы Божии касательно этой обите­ли! Я помню ее крайнее убожество и бедность: деревян­ная, ветхая, низкая ограда окружала малую каменную церковь, в которой почи­ва­ют мощи угодника Божия, праведного отрока Артемия; было в этой ограде еще два или три деревянных здания. Обитель была заштатною; начальником ее был строитель с пятью или шестью монахами, но он мало заботился о ее благоустройстве, и она клони­лась к совершенному упадку. Сколько раз она была истребляема пламенем в прошедших столетиях и опять возоб­нов­ляема!

Но вот, наконец, с половины нынешнего столетия и для нее наступает время возрождения и славы. Волею архипастырей архан­гельских стали назначаться в настоятели ее благочестивые и ревностные иеромонахи, которые начали заботиться о ее благо­состоянии, а в пятидесятых годах сделан был настоятелем ее иеромонах Кожеозерского монастыря³⁷¹, впоследствии возведен­ный в звание игумена, Феодосий³⁷², муж образованный, благоче­стивый, предприимчивый, ревнитель благолепия и всякого благо­чи­ния, который своими разумными, неусыпными стараниями соорудил около нее высокую каменную ограду, а в ней – величес­твенную колокольню с благозвучным звоном и с храмом в сей последней; построил еще деревянный храм с братскою столовою и корпус для братии с деревянным большим помещением для настоятеля, украсил и обогатил обитель, и за свои ревностные труды и благочестивую жизнь возведен был в сан архимандрита. Вскоре эта обитель из заштатной Святейшим Синодом сделана перво­классной, по ходатайству епископа Нафанаила, и настоятели ее стали возводиться в сан архимандрита. Нынешний ее настоятель архимандрит Виталий, ревнитель благолепия, воздвиг сначала каменный корпус для настоятеля, а теперь настоящий величествен­ный храм, и вот он сияет и красуется – во-первых, благодатиею Божиею, вселившеюся в него отныне по освящении Духом Святым, и потом внешним благолепием, и красотою. Ныне этот храм – небо земное; это – дом Божий и сия врата небесная. Тут Промысл Божий и очи Господни день и ночь будут отверсты на храм сей и на входящих в него. Теперь ежедневно будет приноситься в нем страшная и спасительная Жертва Богу Отцу – Пречистое Тело Христово, за нас ломимое, и Животворящая Кровь, за нас и за многия изливаемая³⁷³ и нам преподаваемая в очищение грехов, в освящение, обновление и обожение. Еще одним святым местом спасительного жертвоприношения стало больше на земле; еще явилось место прибежища для душ христианских, ищущих примирения с Богом и соединения с Ним. Благодарение Господу, пекущемуся о спасении нашем и открывающему нам новые источники Своей благодати. Итак, новый храм готов, закончен, украшен, освящен, облагоухан кадильным фимиамом, освещен горящими светильниками; отныне Господь воссел на престоле Своем, но где “Царево пришествие, и чин приходит”³⁷⁴, по выражениею церковной песни, то есть главные и ближние Царские чины, Царская свита. И здесь, в этом доме Небесного Царя, водворились все Небесные чины, и во-первых, Превысшая всех тварей, Сама Царица Небеси и земли, Пресвятая Владычица наша Богородица, святые Архангелы и Ангелы, окру­жающие престол Божий при совершении Литургии и Таинства Тела и Крови Христовых; святые патриархи, пророки, апостолы, святи­тели, мученики, преподобные, бессребреники, праведные и все святые – вся Церковь Небесная, представляемая образно в святом иконостасе!

Но все ли тут? Все ли готово здесь для Небесного Царя, – что Он хотел бы непрестанно здесь видеть и слышать, и обонять? Нет, – не все. Здесь недостает нашей внутренней душевной чистоты и благолепия, недостает нашего духовного, сердечного, святого соот­вет­ствия святыне храма и святости Господа и святых, здесь благодатно пребывающих. Ведь для нас и для вас, братия, здесь подвизающиеся, и для всех посещающих храмы Божии создан и этот храм. Правда, мы по внешности украшаемся, но слава дщери Царевой, то есть души христианской, – внутрь, в ее внутренней святости и красоте; мы здесь присутствуем телом, но всегда ли присутствуем всем помышлением, всем сердцем, всем добрым произволением; всегда ли сердца наши горят верою и любовью ко Господу; всегда ли души наши благоухают смирением, кротостью, чистотой, целомудрием, милостью и правдою? Храмы рукотворен­ные созидаются и освящаются для нас, чтобы мы, как живые камни, устрояли из себя дом духовный, священство святое, чтобы приносить духовные жертвы благоприятные Богу Иисусом Христом³⁷⁵ Итак, возлюбленная братия, мы сами должны быть нерукотворенными, духовно благоукрашенными и благоуханными храмами Божиими. Вы храмы Бога живого, как сказал (Господь) Бог: вселюсь в них... и буду им Богом. Какая любовь Творца к разумной своей твари! Какое снисхождение! Какое тесное общение! Господь готов вселиться в нас, в наши сердца. Но таковы ли наши сердца, чтоб мог войти и жить в них Господь?! К прискорбию, нет; ибо они не очищены от всякой скверны плоти и духа, от всяческих грехов и страстей. Какое же общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою? Какое

согласие между Христом и Велиаром? Какое соучастие верного с неверным? Какая совместность храма Божия с идолами?³⁷⁶

Итак, мы должны уготовить, очистить и украсить свои внутрен­ние храмы, свои души и тела, как уготовили себя к сошествию Святого Духа и принятию Его в День Пятидесятницы апостолы и бывшие с ними и чаявшие Его Пришествия.

Поспешим же уготовить для Господа свои нерукотворенные храмы верою, горячею молитвою, покаянием, вниманием к себе, страхом Божиим, всегдашним хождением в присутствии Божием, постоянным духовным бодрствованием над помыслами, чувствами, вожделениями, борьбою с возникающими в нас страстями, осторож­ностью в словах и делах, взаимною любовью, Господь всего более утешается нашею взаимною любовью, как Отец. Итак, скажу с апостолом Павлом: Любовь наша к другу да будет непритворна; отвращайтесь от зла, прилепляйтесь к добру; будьте братолюбивы друг к другу с нежностью; в почтительности друг друга предупреждайте; в усердии не ослабевайте; духом пламенейте; Господу служите; утешайтесь надеждою будущих нетленных благ, ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящым Его; в скорби будьте терпеливы, в молитве постоянны; в нуждах ближнего принимай­те участие; ревнуйте о странноприимстве. Благословляйте гонителей ваших, а не проклинайте. Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими. Будьте единомысленны между собою; не высокомудрствуйте, но последуй­те смиренным; не мечтайте о себе; не воздавайте никому злом за зло, но пекитесь о добром пред всеми человеками. Если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми. Не мстите за себя, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь. Не будь побежден злом, но побеждай зло добром.³⁷⁷ Аминь».

После Литургии все гости были приглашены к отцу архиман­дриту на обед и едва успели отдохнуть, как в 6 часов началась все­нощ­­ная в нижнем, во имя Рождества Христова храме: она соверша­лась также среди церкви, перед столом с напрестольной утварью, целым собором священнослужащих. В условные 8 часов утра 15 июня раздался торжественный благовест к освящению; все поспешили на его призыв. Народу собралась такая масса, что не только была полна вся обширная церковь и паперть, но и на улице стояли толпы народа. Сегодня освящение совершал сам отец Иоанн с участием шести священников. Не выразить словами, с каким он вниманием, радостью и глубоким благоговением совершал чин освящения храма; эти чувства так и светились во всей его наруж­ности. Он весь был сосредоточен в действии. Тщательно омыв своими руками престол и приколотив гвоздями верхнюю его кипарисовую доску, он полил его благовониями и, отерев, обра­тился к народу и стал читать в Царских вратах коленопрек­лонен­но молитву. Тогда даже самое лицо его изменилось и приняло восторженно-вдохновенный вид. Видимо, все силы души и сердца его были в этой молитве. После нее стали одевать святой престол, и отец Иоанн как престол и жертвен­ник, так и всю церковь окропил святой водой. После сего с крестным ходом пошли снова в старый собор за святыми мощами и, взяв их оттуда, обошли, по обыкно­вению, кругом освящаемого храма среди массы народа, сошедше­гося чуть ли не со всего уезда. Остановив­шись пред церковными дверями, закрытыми белою тканью, отец Иоанн поставил дискос со святым антиминсом на столик и, окадив святыню, произнес таинственно-пророчественные слова 23-го псалма: Возмите врата князи ваша, и возмитеся врата вечная: и внидет Царь славы. Затем, как бы отвечая на глас из глубины церкви: Кто есть сей Царь славы, подняв над головою дискос со святым антиминсом, возгласил: Господь сил, Той есть Царь славы³⁷⁸ и крестообразно осенил им двери. В это время белую ткань открыли и все с пением «Господь сил – Той есть Царь славы» вошли в церковь, освещенную тремя паникадилами и мно­жеством наставленных народом свечей. Положив на престол святой антиминс, отец Иоанн с радостным лицом, обратившись к народу, сказал слово о святом долге христианина любить храм Божий.

Коль возлюбленна селения Твоя, Господи сил³⁷⁹!

«Вот и еще освящен храм благодатию Христовою в этом вели­чественном, небоподобном соборе Веркольской обители: вчера – верхний, сегодня – нижний. Красота и благолепие того и другого одинаково приятны. Что-то родное, жизнерадостное, святое, при­влекательное чувствуешь в христианском храме и невольно вос­клицаешь с царем-пророком: Коль возлюбленна селения Твоя, Господи сил! Храм есть дом Божий, селение Господне: тут жизнь, отрада, покой нашего сердца; тут защита наша от врагов видимых и невидимых; тут изливаем мы душу свою пред Господом – Отцом нашим Небесным; тут главным образом совершается наше покая­ние, примирение с Богом; тут преподается прощение и очищение наших грехов; в храме ежедневно читаем слово Божие, просве­щающее и умудряющее нас во спасение; в храме преподаются нам Божественные, животворящие и страшные Тайны, Пречистое Тело и Кровь Христовы; в храме совершается наше возрождение и духов­ное воспитание для Царства Небесного.

Возлюбленные братия и сестры! Всякий человек, кто бы он ни был – в порфире или в рубище, высокого рода или низкого, ученый и неученый, богатый или бедный, мужской пол или женский, младе­нец, отрок, юноша, муж, старец – есть немощный, больной, греш­ный человек; ибо всякий с самым рождением на свет наследует от родителей душу расслабленную, омраченную и оскверненную грехом, и первый, кто с истинною Божией любовью встречает его появление на свет, – это Церковь, которая с самого рождения и до смерти берет его, по воле Божией, под свое духовное, благодатное руководство и во всю жизнь его заботится о его духовном воспита­нии, покаянии, исправлении и спасении, питая и укрепляя его духовно словом Божиим, богослужением и Таинствами. Она его первая, Богом данная ему наставница и руководительница, она его духовная мать, неизменно любящая его при жизни и по смерти. Она – его и врач духовный, врачующая его недуги душевные и телесные; а потому Церковь, или храм Божий, в котором мы пользуемся всеми ее попечениями, должен быть всегда искренне любим и почитаем нами.

Человек, сотворенный по образу Божию³⁸⁰, с душою разумною и бес­смертною, есть глубоко и страшно падшее существо, состоящее во вражде с Творцом своим, и кроме Церкви никто не может прими­рить его с Богом, ибо только Церкви, то есть ее священнослужи­телям, и больше никому, – дана от Бога власть и благодать прими­рять человека с Богом. Бог чрез Иисуса Христа примирил нас с Собою и дал нам служение примирения – говорит святой апостол Павел³⁸¹. И это примирение совершается в храме посредством молитв и Таинств. Как же поэтому не любить дома Божия, селения славы Господней, где примиряется с нами Господь, непрестанно прогнев­ляемый нами, преклоненный богоприятными молитвами и Таин­ствами? Оттого-то в храме часто возносится покаянный вопль верных душ о помиловании: “Господи, помилуй!”

Только в Церкви заключается всякая истина, откровенная Богом для нашего блага и спасения, в мире же господствует всякая ложь и прелесть грехов и страстей, омрачающая и губящая человечество; прелесть похоти плотской, похоти очей и гордость житейская, и всякая книжная ложь, печатаемая некоторыми заблуждающимися писателями; только в Церкви, в храме, человек может избавиться от обаяния этой прелести и увидеть все вещи в истинном свете и ходить, и жить в истине и правде. Как же не почитать и не любить храм, это небесное селение на земле, где мы познаем всякую истину и правду, и прелесть и обман греха!

Наконец, Церковь указывает каждому из нас истинную цель жизни, и в храме Божием человек постоянно слышит, что главная цель его жизни – подвизаться всеми силами против греха, стре­миться ко всякой добродетели, чтобы достигнуть возможного подобия Первообразу своему – Отцу Небесному, от Которого уда­ли­ли и отчуждили нас грехи; она указывает ему на Небесное отечество как конечную цель его земной жизни, между тем как мир совершенно извращает понятие человека о жизни и учит его искать цели жизни только на земле, в богатстве и собирании сокровищ, в наслаждении пищей и питием, в нарядных одеждах, в достижении земных отличий и преимуществ, в разных играх и увеселениях, в чтении исключительно светских, суетных, а иногда и разврату научающих книг. Многие, следуя этой мирской прелести и мечте, занимаются исключительно только своим телом и попечениями о его здравии и красоте, удовольствиях, о земной славе, снискании богатства всякими путями, нерадя совершенно о душе бессмертной, оставляя ее погибать в окаянстве, бедности, нищете, слепоте и наготе.

Итак, храм Божий или Церковь Божия есть наша мать, наша учительница, руководительница к животу вечному, наш врач душевный и телесный, наша питательница, просветительница, она одна указывает нам истинную цель жизни, она одна нас примиряет с Богом, спасает и приводит к Нему примиренными, уготованными, богоугодными, и кроме ее – никто. Как же не любить нам свою церковь, или храм Божий? О, коль возлюбленна селения Твоя, Господи сил! Сколь досточтим для меня ты, храм Божий! Все в тебе досто­любезно и досточтимо: и престол Божий, на котором невидимо восседит Господь; и жертвенник, или предложение, где уготов­ляются Святые Дары для священнодействия; и лики Господа, Богоматери и лики всех святых; приятен Твой фимиам – знамение благодати Духа Святаго; приятны Твои светильники – знамения всепросвещающего света Божия и Божественного огня и горящих в молитве сердец; достолюбезны священнослужители, совершающие в нем непрестанно службы Божественные и пречудную и животво­рящую Тайну Тела и Крови Христовых.

Дай Бог, чтобы все христиане тебя любили, к тебе стремились, как любил свой храм Давид, царь и пророк, и в тебе духовно веселились, как веселился он, когда говорили ему: пойдем в дом

Господень³⁸². Аминь».

Во время слова отец Иоанн весь был проникнут радостью, и эта речь, как река, лилась из его уст. Вскоре стали читать часы, после которых началась Литургия. Точно в Пасху было светло и радостно: радостный вид отца Иоанна всех словно наэлектризовал, все выглядели веселыми и счастливыми. По окончании богослужения Батюшка, придя в келию отца архимандрита и поздравляя его, сказал: «У вас сегодня радость Соломона». На это отец архимандрит ему ответил: «Да, Батюшка, но не без скорбей». – «Без скорбей нет и радостей», – промолвил отец Иоанн. Действительно, заложив в 1891 году эту церковь, отец архимандрит Виталий много труда и огорчений перенес, созидая ее, и только благодаря своей неутоми­мой энергии достиг желанного им результата, создав воистину «небеси подобный» храм, в коем так легко и радостно молиться.

Обед в этот день имел чисто семейный характер, все почти тосты Батюшка сам провозглашал. За первым тостом он сказал: «Друзья, выпьемьте за здоровье первоверховнаго пастыря митрополита Палладия!» Все присутствующие хором пропели «многая лета» владыке митрополиту, но когда отец архимандрит произнес тост за здоровье самого Батюшки, то его все, поздравляя, горячо благода­рили за освящение храма; при этом чиновник по крестьян­ским делам г-н Знаменский сказал речь, в коей выразил великую пользу для всего окружного населения в устройстве отцом Иоанном в Суре школы и общественной лавки и от лица всего населения искренно благодарил Батюшку за оказанное им истинное благо­деяние всему округу.

В 4 часа Батюшка, побывав за рекой, сел снова на «Верколец», и он, при сильном дожде и ветре, пошел далее. Вечером погода прояснилась, и к 12 часам мы остановились в трех верстах от села Усть-Покшенки, куда добрый старичок-священник Терентьев – товарищ отца Иоанна по семинарии³⁸³, как его, так и нас упросил посетить их церковь и дом; и мы на ожидавших нас на берегу диких северных лошадках, в крытых тарантасах полетели почти беспре­рыв­ным болотом в село, в котором остановились у только что выстроенной деревянной трехпрестольной церкви. Вполне благо­устроенный главный престол во имя Рождества Христова еще не освящен, но правый – во имя Грузинской иконы Божией Матери и левый – преподобного Иоанна Рыльского – уже освящены. Потом осматривали старую, самого убогого вида церковь во имя велико­мученика Георгия Победоносца; в ней замечателен древний боль­шого формата образ великомученика Георгия, поражающего змия, резанный на дереве и помещенный с левой стороны клироса; вблизи его находится низенькая, грубо вытесанная дверь с высоким порогом, ведущая в крошечный придел – во имя праведного Артемия Веркольского. Трогательно видеть крайнюю бедность, но вместе и безукоризненную чистоту храмов Божиих, находящихся в беспросветной глуши необъятной нашей матушки – Руси, созида­ющихся и поддерживаемых большею частью на грошовое подаяние доброхотов. Невольно мне здесь вспомнились виденные мною храмы и монастыри на святых местах Востока³⁸⁴, куда десятки тысяч рублей ежегодно присылаются и приносятся русскими поклон­никами, посещающими Иерусалим, а между тем все они, с самыми незначительными исключениями, содержатся греками в крайне возмутительно-грязном и убогом виде. Из церкви Батюшка прошел в дом своего товарища-священника, где сердечный прием всей семьи и образцовая чистота была во сто раз приятней раз­золоченных палат гордых богачей. Во втором часу ночи, веселые и довольные, мы вернулись на пароход.

16-го числа, подъезжая в первом часу дня к Пинеге, встретили пароход «Св. Николай Чудотворец», который, по разборке колес, на бичеве провели через шлюзы, и теперь он на всех парах летел нам навстречу. Батюшка так был ему рад, что немедленно перебрался на него и решил снова ехать в Суру, чтобы показать его сурянам, чему мы все были очень рады. 17 июня, остановившись на полчаса в Веркольском монастыре, отец Иоанн пригласил отца архиман­дрита, вышедшего его встречать, прокатиться до Суры. В 10 часов вечера показалась излюбленная нами Сура; в ней никто не ожидал такого внезапного возвращения отца Иоанна, но, увидев пароход, ударили в колокола. Народ стремглав бросился к пристани и словно мухи облепил ее в самом незатейливом и забавном беспорядке, радостно кланяясь Батюшке. Поздоровавшись со всеми и сойдя на берег, он сейчас же один отправился на пароходе по реке, а мы направились в дом устраиваться на ночлег. Вернувшись, Батюшка напился с нами чаю, и все разошлись на покой. 18 числа, отслужив утреню и обедню, отец Иоанн собрал общий совет, на коем постановили отдать пароход в собственность церковно приходской школы под руковод­ством Сурского попечительства, для перевозки продовольствия и материалов, и постановление это, представить на утверждение местного архиерея. Окончив все дела, Батюшка в 3 часа покинул Суру при общих криках «ура» и «многая лета» собравше­гося народа.

Теперь по течению пароход проходил 18 верст в час, вместо 10 против течения, и в 8 часов утра 19-го числа мы остановились в Пинеге, и Батюшка с парохода прямо проехал в собор. После отслу­жен­ных им утрени и обедни посетил еще раз Володина, и в час дня тронулись далее. В 4 часа утра 20 июня показался Архангельск со своим целым лесом мачт на всевозможных судах. Батюшка, по ста­рой памяти и по убедительной просьбе, остановился в доме Шольц, где первые 6 лет своего посещения Архангельска постоянно оста­нав­ливался, и сейчас же отправился служить Литургию в ближай­шую к их дому Успенскую церковь. В городе еще почти никто не знал о его приезде, церковь была совершенно пустая, и Батюшка, с види­мым удовольствием войдя в нее и помолившись, сам ставил пред иконами свечи. По окончании же богослужения мы с большим трудом, от массы народа, выбрались из церкви. Почти три дня провел отец Иоанн в Архангельске, но мы, спутники его, только по вечерам его и видели и каждый раз уже крайне усталого. Целые дни он был в разъезде; везде его просили побывать – то старые его зна­ко­мые, то больные, и он, по мере возможности, всех старался удо­вле­творить. 21 числа Батюшка служил в церкви Рождества Христова. В тот же вечер он за всенощной в соборе читал каноны, где и служил с целым собором священников на другой день в воскре­сенье, 22 июня, Литургию, за которой после причастного, обратив­шись к сплошной массе богомольцев, сказал прочувствованное слово, взяв­ши темой для него слова из читанного в тот день Евангелия:

Светилник телу есть око. Аще убо будет око твое просто, все тело твое светло будет: аще око твое лукаво будет, все тело твое темно будет.

(Мф. 6:22, 23).

«Господи! Дай мне чистый смысл и целость разумения Евангелия Твоего, чтенного ныне, чтобы преподать людям Твоим чистую пшеницу слова Твоего. В нынешнем чтении говорится о начале лукавства, которым заразилось и прониклось сердце человеческое и коим страдает и бедствует оно тайно и явно доселе, о той нелепой двойственности и лицемерии, о той суетности, коим подвержены в жизни сыны и дщери падшего Адама, о том жалостном потемнении духовного светильника, который дан был в начале Адаму и Еве и при свете которого они должны были достигать совершенной любви к Богу и утверждения своего на вечные времена к святыне, словом, – о источнике и корне нашего греха.

С чего же началось лукавство человека и помрачение его чудного душевного светильника, при свете коего он проникал во все свой­ства подчиненных ему тварей, в их характеры и дал имена всем животным по их свойствам – так верно, что Сам Творец одобрил эти названия. Оно началось с беседы с древним змием, иже есть диавол и сатана, льстяй всю вселенную³⁸⁵, от доверия и послушания ему и недоверия и непослушания Творцу, от преступления ясной, удобо­исполнимой заповеди Божией, от вкушения плодов запрещенного древа³⁸⁶. Но неужели так преступно и гибельно было для человека вкушение плода, что оно могло повлечь за собою проклятие благословенного Богом человека, все последовавшее растление греховное, все бесчисленные бедствия и болезни и самую смерть временную и вечную? Да, действительно так преступно гибельно было это проклятое непослушание и вкушение, раз, потому, что это было преслушание святой, премудрой воли Творца, безмерно облагодетельствовавшего человека, во-вторых, потому, что, поверив искусителю и вышедши из послушания Творцу, первые человеки перебежали в стан врага и сделались его рабами; в-третьих, потому, что из этого непослушания и вкушения недозволенного плода раз­ви­лись, как из семени, все бесчисленные грехи первых человеков и их потомства, наклонность ко всякому греху, вся неверность их Богу, самонадеяние, неблагодарность, злоба, высокоумие и гордыня, око лукавое, их удаление и отчуждение от него, хула на Бога, при­страстие к плотским, земным, скоропреходящим благам и прене­брежение своею бессмертною душою и вечными благами рая и Царства Небесного, для которого и сотворен был человек со всем потомством; из этого источника и корня греховного проистекли и умножились до бесконечности все скорби, болезни и неисчислимые бедствия рода человеческого и самая смерть как оброки греха³⁸⁷. Вот отчего и как погас наш душевный светильник, вот откуда началось всякое лукавство человеческое, все нелепые страсти, наша страстная привязанность к своей грешной плоти и ко всему земному: излиш­нее попечение о пище и питье, одежде, о стяжании богатства, чести и славы, и нерадение о любви к Богу и о вере и любви и милосердии к ближним.

Испытайте добросовестно каждый себя самого относительно своих ежедневных попечений, забот и пристрастий и скажите по совести: о душе ли бессмертной вы больше печетесь, о ее ли исправ­лении и спасении и исполнении Божиих заповедей, или больше о плоти и ее излишних требованиях и прихотях? Отчего пьянство и распутство господствуют в людях? Отчего лихорадочная страсть к наживе и обогащению до забвения о Боге, о душе? Не в пустых ли заботах и суетах наичаще проходит жизнь ваша? К Творцу ли прилепляются верою, молитвою, покаянием, любовью сердца ваши или только к тварям? К вечным ли благам или только к временным? Испытайте себя: по вере ли вы живете или без веры, только – по плоти? Никто не может служить двум господам, – говорит Господь в нынешнем Евангелии, – ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне³⁸⁸, то есть богатству и плоти своей многострастной, ее похотям и страстям. Почему? Потому что душа наша есть дух, существо простое, – и разделение, двоякость, укло­нение в лукавство есть болезнь и пагуба ее. Например: ты стоишь в храме и думаешь о своих прибытках, процентах или об устройстве дома, или о мести ближнему, об обиде его; ты чрез то отпадаешь от Бога и служишь врагу, который учит тебя пренебрегать Богом и спасением души и служить ему, делать ему угодное. Не заботьтесь, – то есть чрезмерно, говорит Господь, – что нам есть? или что пить? потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царствия Божия и правды Его, и это все приложится вам³⁸⁹. Господь говорит о горячей, беспокойной, суетливой заботе людей только о теле и о пренебрежении потребностями духовными, покаянием, исправле­нием, любовью к Богу и к ближнему, молитвою, милос­тынею и прочим. Жизнь людей, вследствие сердечной греховной слепоты их, идет превратно, так сказать, наизнанку, или вверх ногами: прежде всего и везде стоят на первом плане телесные потребности и заботы, и в самой сильной степени, а уже потом слегка – некоторая забота, и то по временам, о душе, хотя для забот и работ для тела Бог дал человеку шесть дней в неделе, а для Бога и души день седьмой и другие праздники. А от этой превратности в заботах и вся жизнь духовная идет неправильно, или совсем не идет правильно, а душа закосневает во всяких грехах и часто совсем погибает, как, например, у пьяниц, развратных, корыстолюбивых, жестокосердых и других.

Последствия вкушения от запрещенного древа первыми людьми были так пагубны, что для уничтожения их правда Божия потребовала бесконечной жертвы – пригвождения к Древу Крест­ному Самого Богочеловека и искупительной самой мучитель­ной смерти Его. Памятуя это твердо и желая сами чем-либо удовлетворить правде Божией, святые человеки твердо хранили воздержание и пост во всю жизнь свою и распинали свою плоть со страстьми и похотьми, а многие из них предались мучителям на страшные, нестерпимые муки, чтобы распяться Христу, Спасителю своему, распять в себе грех и заслужить благословение Господа и венцы нетления и святыни.

Итак, будем, братия, беречь свои светильники духовные, души и сердца наши неугасающими. Да будут чресла ваша препоясана, и светилницы горящии: и вы подобии человеком чающым Господа своего, чтобы Он, когда придет и постучит в двери вашего сердца, вы тотчас отворили их Ему³⁹⁰, чтобы Ему войти и вечерятъ³⁹¹ с вами, освятить и спасти души ваши. Ищите же прежде Царствия Божия и правды Его и спасения души, и все земные блага приложатся вам. Аминь».

Слово отца Иоанна видимо произвело на слушателей глубокое впечатление. Впоследствии мне один старец иеромонах из Соловец­кого монастыря, случайно приехавший перед этим и служивший вместе с Батюшкой, признавался, что он в первый раз в жизни слышит так глубоко в душу проникающую, и с неотразимым убеж­дением произносимую проповедь. В 4 часа архангелогородцы с губер­натором во главе проводили отца Иоанна, который долго любовался с рубки парохода на свой родной Архангельск, где протекли его невеселые отрочество и юность. Последними с нами простились – златоглавый Архангельский монастырь и верхушки здания духовной семинарии.

В 10 часов вечера подошли к Холмогорам. Здесь встретили Батюшку колокольным звоном. Берег был покрыт народом, радост­но приветствовавшим дорогого гостя. Здесь от женского монастыря подали отцу Иоанну экипаж, а нам – маленькие линейки с кучера­ми-послушницами на козлах, и мы быстро полетели в мона­стырь. В нем все монашествующие с новой игуменьей Евпраксией³⁹² приняли с истинной радостью давно желанного, дорогого гостя. Вскоре привели к Батюшке и престарелую, всеми горячо любимую, добрую игуменью Серафиму, 65 лет потрудившуюся в этом мона­стыре и от старости совершенно ослепшую. Трогательно было видеть, как из ее ослепших глаз катились слезы радости, когда она припала к руке глубоко ею любимого и почитаемого отца Иоанна, который в свою очередь видимо и ее любит и уважает. Переночевав здесь, Батюшка наутро 23 июня отслужил обедню.

К обеду у гостеприимной игуменьи набралось много гостей, среди коих находилась и родная сестра отца Иоанна А.И. с мужем-священником, с которым мы с Батюшкой сейчас же и укатили в Матигору. Добрые старички каждый раз при посещении их Батюшкой тщательно стараются доставить ему полный покой и простор, и он ныне вполне им воспользовался. Весь почти день отец Иоанн гулял, то вверху по обрыву крутой горы, густо заросшей сверху донизу густым лесом, то у подножия ее по берегу речки Матигорки, и с наслаждением любовался на дивно-живописные кругом виды. Все было пред глазами: красивые Холмогоры, величественная Северная Двина и целое море лесов, полей и лугов, а среди них виднелись села с белыми церквами, между которыми за Северной Двиной красовалась Денисовка, родина Ломоносова; позади на горе раскинулось село Нижняя Матигора. Любуясь всем этим, Батюшка с восторгом произнес: «Дивны дела Твои³⁹³, Господи! Как здесь хорошо!» Когда же я предложила ему пожить здесь с недельку, то он с грустной улыбкой ответил (как мне передавали): «Ты – птица Божия, свободна, а мы люди невольные». Гуляя на вершине горы, отец Иоанн сказал: «Матигора потому так называ­ется, что она выше всех окружающих ее гор». Внизу у речки он смотрел, как рыбаки ловили сетями рыбу, ходя по пояс в воде. Когда же они, вытащив сети, принесли ему в корзинке немалое количество разной рыбы, то Батюшка, с живым интересом рассматривая ее, расспрашивал, как она называется; ему отвечали: окуни, щуки, налимы и прочие. Батюшка благословил их и щедро наградил за труд. После обедни, 24 июня, еще раз совершив прогулку около церкви, отец Иоанн всех собравшихся здесь гостей пригласил к обеду, после которого мы с сожалением расстались с этим благосло­вен­ным уголком. Радушный лесничий г-н Кутепов с женою пред­ложили мне ехать к ним в Холмогоры, так как Батюшка обещал к ним заехать. Чудные северные лошадки как ветер понесли нас в город. В городе отца Иоанна встретили снова колокольным звоном. Отслужив молебен в доме лесничего и благословив всю семью, он поспешил на пароход, и в три часа мы тронулись в дальнейший путь. В 7 часов на Усть-Пинеге мы простились со светлой рекой Пинегой и искренне добросердечной семьей сестры отца Иоанна – А.И.

Тут уже мы остались одни, Батюшка был совершенно свободен и был полным хозяином парохода. Веселый, приветливый, каждый день не один раз отец Иоанн собирал нас около себя и вслух читал Библию, объясняя прочитанное. Горько я тут сожалела, что лишена слуха. Следующая остановка была 26 числа в селе Верхние Тоймы, где в 6 часов утра Батюшка отслужил утреню и обедню. Точно светлый праздник был на душе, когда мы возвращались из церкви. Утро было велелепное, теплое; вся видимая окрестность была залита яркими лучами солнца. Село Верхние Тоймы расположено на высокой, почти отвесной, горе; церковь во имя святых апостолов Петра и Павла с пятиярусным, старинной живописи, иконостасом – очень хороша. В трапезной части церкви устроено два придела. 27 числа, по случаю чистки машины, пароход почти весь день стоял близ Устюга, мимо которого прошли вечером. 28 июня весь день любовались живописными в высшей степени берегами красавицы Сухоны.

Утром 29 июня в 8 часов пристали в Тотьме, и Батюшка сейчас же отправился в монастырь преподобного Феодосия, Тотемского чудо­твор­ца. Когда мы с ним туда приехали, то церковь еще была заперта и никого не было. Чудный, высокий и светлый соборный храм, где покоятся открыто святые мощи преподобного Феодосия, весь распи­сан­ный прекрасною живописью, производит самое радостное и бла­го­говейное впечатление при входе в него. Особенно харак­терна своею жизненностью картина в алтаре, занимающая собой почти всю восточную стену и изображающая сошествие Святого Духа. Поклонившись святым мощам, отец Иоанн сейчас же стал читать и петь утреню. Отслужив Литургию и молебен святым апостолам Петру и Павлу, он зашел ненадолго к отцу архимандриту монастыря, а мы поспешили на пароход.

Под живым впечатлением прочтенного мной жития святого Феодосия, увидев влево от дороги за полем видневшиеся верхушки тянувшихся одноэтажных зданий-солеварен, где преподобный Феодосий работал при жизни, невольно пришло на память слово нашего русского Златоуста – преосвященного Иннокентия³⁹⁴, про­из­несенное им при случайном посещении солеварен. «Кто теперь, – восклицает он, обращаясь к рабочим, – преподобный Феодосий? Друг Божий, собеседник и сожитель Ангелов, украшение Церкви Православной и светило страны нашей. Но и он жил некогда на сем месте, трудился над тем же делом, над коим и вы; подобно вам, копал землю, рубил дрова, сидел у огня день и ночь; не помешали же ему все сии так называемые черные труды убелиться душою своею паче снега³⁹⁵, не воспрепятствовали же ему сии грубые плотские занятия сделаться сосудом благодати, духовною солью земли Тотемской. Как и чем он мог совместить такой род жизни с такими совершенствами духовными? Тем, что среди всех занятий ограждал себя смирением и страхом Божиим. Тем, что на все вокруг себя смотрел чистыми очами веры и из всего умел извлекать назидание и пользу духовную. Чувственная соль, которую обрабатывал он, непрестанно напоминала ему слова Писания: Слово ваше да будет солию благодати растворено³⁹⁶! – и понуждала его стараться о снискании тех благих качеств, кои выражают собою соль (чистоты, постоянства, благоприятности и прочего). Сидя у огня, на коем варилась соль, Феодосий всегда переносился мыслью к огню адскому и размышлял сам с собою так: если огонь, разведенный моими руками, так нестерпим и ужасен, то каков должен быть огонь, возженный десницею Всемогущего, для грешников? Если в этом, нашем, огне нельзя и полминуты пробыть без жестокого мучения, то каково должно быть мучение тех, кои ввержены будут в огнь вечный? Так размышлял сам с собою преподобный, и страхом вечных мук спасал себя от всякого поползновения на грех. Святой угодник Божий для того, конечно, и был на вашем месте, – заключает свое слово архипастырь, – дабы оставить вам пример: подражайте же ему, тогда огонь, почти неугасимо горящий у вас, будет производить сугубое действие; образуя соль в руках ваших, он будет содействовать к образованию духовной соли (чистоты и добрых качеств) внутри вас, в душах и сердцах ваших». Это пре­красное слово, прочитанное мною раньше, в данные минуты, при проезде и созерцании своими глазами места жизни и подвигов преподобного Феодосия, еще глубже запечатлелось в памяти.

В 12 часов под проливным дождем Батюшка вернулся на пароход. Весь этот день дорогой наш наставник просидел с нами; долго читал вслух Библию, все объясняя, и кончил праведным Иовом, как его Господь наградил за долготерпение. Потом вечером, до 12 часов ночи, все что-то рассказывал и был видимо в веселом настроении духа. И я опять горько сетовала на свою глухоту, так как окружаю­щие ровно ничего мне не объяснили, о чем говорил Батюшка, каждое слово которого для меня дороже золота. 30 июня в два часа дня едва мы успели кончить обед, как отец Иоанн указал мне в окно на церковные купола приближающейся Вологды. Сердце больно сжалось при мысли, что кончилось наше путешествие по северу с дорогим нашим молитвенником, где всегда мне так хорошо и привольно бывало с Батюшкой, среди добрых, простых, сердечных его земляков – северян. В Вологде на пристани отца Иоанна встре­тила масса народа; отсюда городской голова увез его в город, а мы стали укладывать багаж, чтобы наутро перебраться на вокзал. 1 июля Батюшка служил утреню и обедню в церкви Спасителя. В первый раз мне пришлось поклониться главной святыне Вологды – чудотвор­ному образу Спасителя, изображенного во весь рост, – и я невольно залюбовалась на изящное убранство этого обширного храма. Весь почти иконостас и боковые иконы украшены искус­ствен­ными цветами прекрасной работы. В час дня отец Иоанн, среди сплошной массы народа, прибыл к вагону, где мы его уже давно ждали. Поезд долго шел тихо; добрым вологжанам не хотелось так скоро расстаться с дорогим для всех Батюшкой, и долго они бежали за поездом, а отец Иоанн все время благословлял их из окна, да и на всех почти станциях собиравшийся во множестве народ он тоже благословлял из вагона. В 6 часов дня остановились в г. Данилове. Здесь отец Иоанн оставил поезд и среди непроницаемой народной толпы с трудом добрался до ожидавшей его тройки и в открытом экипаже куда-то отбыл. Возвращаясь в Ярославль, я от глубины души благодарила Бога, что Он привел мне и в 1897 году сопут­ствовать глубокочтимому наставнику и молитвеннику отцу Иоанну на север. Совместное путешествие с ним для меня было, есть и будет самым дорогим на земле утешением.

Благословен Господь Бог, дарующий нам столь высоких по жизни и великих по действующей благодати Божией пастырей, искренне ревностных и пламенных молитвенников, достойных служителей и совершителей спасительных Таин Божиих, учителей и руководи­телей спасения словесных овец стада Христова!³⁹⁷

О личности и судьбе Александры Флегонтовны Нарцизовой известно немного. Родилась она в городе Ярославле в 1850 или 1851 гг. Ее отец Флегонт Иванович был титулярным советником. Вместе с тем фамилия Нарцизовы (Нарциссовы) входит в число так называемых «семинарских фамилий», дававшихся студентам семи­нарий в XVIII-XIX вв. «по церквам, по цветам, по камням, по скотам, и яко восхощет его преосвященство» (ср.: Гиацинтов, Розов, Ландышев, Фиалков и др.). Поэтому можно предположить, что в числе предков Александры Нарцизовой были представители духовенства. В семье Александра была младшим ребенком, сестра Вера была старше ее на шесть лет, брат Николай – на десять лет. В «Письмах о путешествиях с отцом Иоанном Кронштадтским...» Александра Флегонтовна пишет, что жизнь ее «с колыбели прошла одним рядом горя и потерь» (см. с. 168 наст. изд.). Когда девочке было восемь лет, умерла ее мать, Анна Алексеевна. За полгода до смерти по причине болезни А.А. Нарцизова составила духовное завещание, в котором доверила опеку над детьми родным сестрам, распоряжение имуществом в интересах детей – мужу одной из сестер, своему зятю, а супруга просила «как в имение, так и в распоряжение им не вступаться»³⁹⁸, Флегонт Иванович попытался оспорить завещание и начал тяжбу с зятем жены. Окончательное судебное решение было принято лишь спустя полтора года – в пользу зятя А.А. Нарцизовой. Из завещания также следует, что семья проживала в ветхом доме и была стеснена в средствах: «...я в наличности при себе денег ничего не имею», – писала Анна Алексеевна. В девять лет Александра заболела скарлатиной и в десятилетнем возрасте полностью потеряла слух.

Что касается дальнейшей жизни Александры Флегонтовны, то сама она сетовала, что не получила «основательного образования» вследствие глухоты, постигшей ее, но близко знавшие ее люди свидетельствовали о другом: «Ее духовная природа была одарена прекрасными свойствами, и она, несмотря на свой тяжкий недуг, не зарыла данных ей способностей, но продолжала учиться и разви­ваться и достигла наконец такого образования, какому позавидо­вали бы многие здоровые ее сверстницы»³⁹⁹. Написанные Александрой Флегонтовной воспоминания и письма свидетель­ствуют не только о ее образованности, но и о литературном таланте. Неслучайно близкие друзья просили ее описывать паломничества и путешествия, в которых она бывала, а отец Иоанн даже благословил посвятить свою жизнь литературному труду. «Ты имеешь пишущую руку, делись своим талантом!» (с. 117) – сказал он своей спутнице во время первого их совместного пребывания в Суре.

Несомненно, что Нарцизова была человеком глубоко верующим и церковным. В своих воспоминаниях она пишет о близком знаком­стве с Ионафаном (Рудневым), архиепископом Ярославским и Ростов­ским. Когда в 1893 г. отец Иоанн прибыл в Ярославль, владыка Ионафан дал Александре «полную возможность видеть отца Иоанна у себя» (с. 169), что вызвало ее глубокую благодарность: «Никогда за это я не забуду добрую, отзывчивую душу нашего владыки» (там же). Архиепископ Ионафан благословил А.Ф. Нарцизову вести и публи­ковать заметки о своих путешествиях. В предисловии к «Запискам по Святым местам Востока» она сообщала, что «вела свои записки о путешествии, повинуясь воле и желанию глубокочтимого и доброго пресвященного архиепископа Ионафана, который, благо­словляя меня в путь, лично выразил свое о том желание»⁴⁰⁰.

Александра Флегонтовна подолгу жила в разных монастырях, входя в дружественные отношения с их настоятельницами и настоятелями. Так, начиная с 1890 г. она несколько лет подряд летом посещала Горицкий женский монастырь Кирилловского уезда Новгородской губ. В своих воспоминаниях о поездках туда она писала, что встречали ее «с искренним радушием», «добрая игуменья» давала ей «экипаж, а в провожатые – мою неизменную спутницу во всех горицких путешествиях, мать Маврикию» (с. 125). Из писем Нарцизовой к отцу Иоанну известно, что лето 1906 г. она провела в Донецком мужском монастыре близ Богучар, деятельно помогая его настоятелю: «Настоятель его, о. архимандрит, был смертельно болен, и доктор просил меня за ним ходить. И я не столько лекарствами, сколько св. водой, Вами освященной, его лечила, и при помощи Божьей о. архимандрит совершенно выздоровел, даже на удивление самого доктора»⁴⁰¹.

В Ярославле Нарцизова занималась благоукрашением церквей. В одном из своих текстов она упоминает «великолепный ковер», «вышитый по канве нами, ярославскими женщинами» (с. 178–179).

Несмотря на свою глухоту, Александра Флегонтовна много путешествовала. Помимо многочисленных поездок по России (в Петербург, в Москву, в Горицкий монастырь, в Суру с отцом Иоанном, в Крым), она совершила путешествие в Святую Землю – посетила Иерусалим и поклонилась «священнейшему во всем мире месту: рождения, жизни, страданий, смерти, воскресения и возне­сения на небо нашего Спасителя – Сына Божия – Иисуса Христа»⁴⁰². Ее паломничество началось 25 октября 1895 г. и прод­лилось 11 месяцев. «Далекий и трудный путь» она совершила одна и «притом совсем глухая». Когда Александра Флегонтовна уезжала из Ярославля в Святую Землю, многие отговаривали ее от далекой и рискованной поездки, но, как и во многих других случаях, ее твердый характер, надежда на помощь Божию, а также благословения архиепископа Ионафана и отца Иоанна Кронштад­тского помогли ей преодолеть внутреннюю робость и сомнения и отправиться в путь.

В 1885 или 1886 гг., вероятно, от кого-то из своих знакомых А.Ф. Нарцизова впервые услышала об отце Иоанне Сергиеве и возгоре­лась желанием лично познакомиться с ним: «Я горячо желала поговорить с ним и попросить его, чтобы он сам указал мне путь жизни, по которому я могла бы идти» (с. 117). Возможно, во время визита отца Иоанна в Ярославль в августе 1890 г. это знакомство состоялось, хотя и было очень кратким из-за многолюдной толпы, окружавшей Кронштадтского Батюшку. Александра Флегонтовна обратилась к отцу Иоанну «с просьбой помолиться о ней и дать ей духовное утешение». Отец Иоанн «отечески отнесся к ее просьбе и написал ей несколько слов утешения»⁴⁰³. Эти слова Александра хранила в медальоне на груди как драгоценное сокровище. Желая продолжить едва начавшееся общение, Нарцизова летом 1891 г. отправилась в Суру, где происходили торжества освящения храма во имя свт. Николая Чудотворца, сооруженного на средства отца Иоанна. По свидетельству редактора журнала «Русский паломник» А.И. Поповицкого, в Суре «глухая девица средних лет» обратила на себя общее внимание. Она выделялась среди собравшихся сюда многочисленных почитателей отца Иоанна отнюдь не только своим физическим недостатком и необходимостью «говорить с ней на пальцах», но и особым «радостным чувством» и «живейшим интересом», с которым она расспрашивала всех о Суре и приготов­ляющемся торжестве. Когда храм был освящен и гости разъехались, Александра Флегонтовна с благословения отца Иоанна осталась в Суре в числе очень немногих его спутников и имела возможность спокойно с ним поговорить. В письме Поповицкому она сообщала: «Господь видел мое искреннее желание и дал мне гораздо более, чем я ожидала. Вы сами были свидетелем, как принял меня отец Иоанн и с какою истинною отеческой любовью все время ко мне относился; и я вполне чувствовала, что и сотой доли не стоила того внимания, каким он меня окружал; но, когда вы все уехали, он стал ко мне еще в более близкое отношение, приняв меня в число духовных своих дочерей и удостоив меня принятия Святых Таин» (с. 119).

В дальнейшем Нарцизова сопровождала отца Иоанна в его поездках на родину еще несколько раз и поддерживала с ним постоянную переписку. В воспоминаниях о путешествии в Северный край 1897 г. она сообщала, что уже пятый раз «сопутствует отцу Иоанну в дорогую для него Суру». Из писем известно, что она собиралась в поездку на Север и в 1900 г., на что испрашивала благословения отца Иоанна: «Благословите мне весной ехать в Архангельск, и умоляю Вас, возьмите, возьмите меня оттуда с собой в Суру, где, как слышно, уже и женский монастырь Вы основали: вот радость-то и утешение великое для всего Северного края! Сердце рвется на свободе помолиться и укрепиться духом в молитвенном общении с Вами. Благоволите, родимый Батюшка, известить меня, возьмете ли Вы меня в Суру (что для меня будет дороже всех благ земных) и где я могу Вас встретить, чтобы вместе ехать?»⁴⁰⁴. Неизвестно, ответил ли отец Иоанн на просьбу своей духовной дочери, но среди лиц, присутствовавших в Суре на торжествах открытия женской общины, Нарцизова не упоминается.

В 1899 г. после путешествия в Святую Землю А.Ф. Нарцизова переехала жить в г. Богучар Воронежской губернии. Переезд был, видимо, обусловлен состоянием ее здоровья и необходимостью жить в более теплом климате. В письмах она часто просила благо­словения отца Иоанна на поездки в Крым для лечения морским воздухом: «Вы мне еще в мае благословили путь в Крым и прислали сто рублей <...> Эта поездка принесла мне великую пользу. В Богучаре я сильно болела, но выехав в Таганроге в открытое море, сразу ожила. Морской воздух чудно на меня подействовал, живя же в Крыму, я совсем поздоровела. Морской воздух и климат Крыма, а главное, Ваши святые молитвы чудо со мной творят»⁴⁰⁵.

Своей семьи у Александры Флегонтовны, по всей видимости, не было, хотя она и просила Батюшку помянуть «болящего Семена», своего «зятя католика»⁴⁰⁶ (речь, вероятно, идет о муже сестры или племянницы). Однако она, несмотря на свою глухоту, легко сходилась с людьми, подолгу гостила у тех, с кем знакомилась в своих многочисленных поездках. Так, на торжествах освящения Сурского храма Нарцизова познакомилась с петербургским священником о. Михаилом Калинниковым и в дальнейшем, во время своих приездов в Петербург, останавливалась у него в доме. Он напутствовал ее «молебным пением» и «со всей семьей»⁴⁰⁷ проводил на вокзал Николаевской железной дороги, когда Александра отправлялась в паломничество в Святую Землю. Не будучи человеком состоятельным, Александра Флегонтовна щедро делилась главным сокровищем своей жизни – знакомством с отцом Иоанном: «В Богучаре только и живут Вашим именем, часто приходят ко мне с просьбой написать Вам имя на больных или несчастных и по молитве Вашей получают дивное облегчение в болезнях и скорбях. Благословите, родимый Батюшка, меня, грешную, благословите и всех просящих Вашего благословения»⁴⁰⁸.

Последнее известное нам письмо А.Ф. Нарцизовой к отцу Иоанну было написано 10 октября 1906 г. В нем она поздравляла Батюшку с наступающим днем рождения и Ангела и молилась о том, чтобы у него хватило сил «в мире душевном вынести всю злобу слуг диавола, восставших на Вас как истинного охранника Церкви православной и последователя Иисуса»⁴⁰⁹.

Если в начале 1890-х годов Александра Флегонтовна Нарцизова искала у отца Иоанна, прежде всего, душевного и духовного утешения для себя, называла его своей «земной жизнью и радо­стью», то последнее ее письмо, написанное во время гонений на Батюшку, преисполнено желания послужить своему духовному отцу, защитить его дорогое имя: «И воистину много еще тысяч людей на Руси, душой и сердцем Вам преданных, особенно в Области Войска Донского, среди которого мне все лето нынешнее пришлось провести: и я душой радовалась, что есть еще на Руси многое множество люда православного, горячо преданного царю-батюшке и Вас почитающего как крепкого молитвенника за нас грешных. Храни только, Господи, Вас в добром здоровье на пользу и утешение истинных чад Родины нашей; об этом я ежедневно слезно молю Бога»⁴¹⁰.