12 января, 55 г.

Дорогой и глубокочтимый Владыка!

На этот раз Вы особенно обрадовали меня своим письмом! Дело в том, что я последнее время сильно о Вас тревожился... Один мой знакомый написал мне (не вдаваясь в подробности), что какая-то гнусная эмигрантская газетка позволила себе против Вас какой-то неприличный выпад. Я боялся, не расстроило ли Вас это происшествие... Поскольку однако Вы вдохновились на целое стихотворное послание – с радостью усмотрел в этом факте свидетельство того, что душевного спокойствия Вы не утратили.

Очень тронут тем, Владыка, что Вы посвятили мне столь теплые и прочувствованные строки. Я немедленно отправил Вам, тоже стихотворный, ответ, надеюсь, Вы его получили? Но всего, что хотел, в стихах сказать не удалось, а потому пишу, в дополнение к ним, еще и настоящее, прозаическое, послание.

На Ваш трогательный вопрос: «Где стихи?» я ответил уже довольно исчерпывающе. Добавлю только, что прошлым летом я действительно (после значительного перерыва) много писал, так что располагаю уже для новой, третьей, книги 30–35 новыми и, притом, даже нигде еще не напечатанными стихотворениями. Когда к ним прибавятся еще 8–10 – задумаюсь серьезно над изданием книги. Плохо, однако, что на этот раз реальная сторона этого дела довольно сомнительна: меценат, финансировавший издание двух первых книг, на этот раз мне помочь не сможет.

Откуда узнали Вы, Владыка, о том, что мы из деревни переселились в город? Кто дал Вам наш новый адрес? Я Вам об этом еще не успел написать. Да, эта благотворная перемена в нашей жизни наконец совершилась! Этим мы обязаны исключительной сердечности и отзывчивости одной особы из числа моих заокеанских друзей, финансировавшей это предприятие (имени не называю, т. к. возможно, что лицо это сего не пожелает). Я, кажется, уже писал Вам в свое время, что перемена нашего сырого помещения на сухое стала для нас вроде того, что вопросом жизни или смерти; по крайней мере так говорили врачи, утверждавшие, что сырость и холод нашей деревенской комнаты вызывали и поддерживали большинство наших хронических недугов. Однако, переменить комнату в Германии – целая проблема, ибо жилищный кризис здесь попрежнему чрезвычайно остер, и все жилые помещения – на государственном учете. Свободно нанимать комнаты можно лишь в новопостроенных домах, но владельцы их имеют право не только назначать высокие квартирные цены, но и брать некий «въездной» взнос, довольно крупный. Этим объясняется, почему нам до сих пор не удавалось перебраться в лучшие приличные условия. И не удалось бы никогда, если бы не помощь одного милого, отзывчивого человека, взявшего на себя львиную долю расходов. Сейчас мы живем в хорошем сухом доме, комната – солнечная (на юг), с центральным отоплением, водопроводом, балконом (по размерам, однако, комната меньше прежней), правом пользования ванной, газовой кухней и т. п. Впервые, после 15-летнего перерыва, попали мы, наконец, в человеческие условия существования и не можем этому нарадоваться. От всего сердца благодарим Господа за эту незаслуженную милость.

Моя хорошая знакомая, Маргарита Васильевна Сабашникова-Волошина (помните наверное культурнейшее «Издательство М. и С. Сабашниковых» в Москве?) первая жена поэта Максимилиана Волошина, художница и писательница (автор книги о Серафиме Саровском), проживающая в Германии, издала на немецком языке интереснейшую книгу своих воспоминаний «Die griine Schlange», имеющую большой успех. М. В. общалась с интереснейшими людьми – Львом Толстым, Репиным, Вяч. Ивановым, Белым, Бальмонтом, т. ч. ей есть действительно о чем рассказать. Она, насколько мне известно, послала эту книгу Вам. Было ли у Вас время ее прочесть и какое она произвела на Вас впечатление?

Как поживаете, дорогой Владыка? Как здоровье? Не собираетесь ли в Европу и, в таком случае, не удастся ли еще раз с Вами встретиться? – как был бы я счастлив!

Жена просит передать Вам свой самый сердечный привет.

Не забывайте нас в молитвах Ваших!

Душевно Ваш

Д. Крачковский