Слово в день тысячелетия кончины святого Кирилла, просветителя славян
14 февраля 1869 года
Тысяча лет, целая тысяча лет уже протекла, как скончался св. Кирилл, в мире Константин философ, основатель славянской письменности и наш великий первоучитель, а мы только начинаем припоминать его святое имя! Столько же лет прошло, как сыны России, предки наши, стали учиться своей родной грамоте, а с нею слышать весть о спасении мира Сыном Божьим, устроять храмы истинному Богу, созидать свой государственный строй и спасать свои души от тьмы язычества, а мы только в последние годы начинаем, от времени до времени, малыми собраниями и то лишь в немногих местностях обширной христианской России чтить память своих первоучителей! Да и ныне, в этот торжественный день тысячелетней кончины преподобного Кирилла, многие ли русские православные христиане, все ли, по крайней мере, грамотные, даже из грамотных – все ли просвещенные, заботящиеся об общественном благе, обращены благодарною мыслию и молитвою к своему первоучителю?
Загадочное явление! Вол знает стяжавшаго его и осел ясли господина своего: ужели русского человека нужно обличать в недостатке чувства религиозной признательности, когда он целые сотни верст готов идти пешком, в посте и молитве, чтоб воздать благодарное поклонение останкам оказавшего ему милость угодника Божия; когда он из рода в род передает религиозное благоговение к источнику ключевой воды, через который по его вере послана ему помощь свыше? Нет, слушатели благочестивые, наша речь в настоящие минуты не к той среде православного народа, из которой и сегодня многие, без сомнения, прибегают к молитвам преподобного Кирилла, как угодника Божия, вовсе не зная его заслуг для славянского мира, и молились бы ему еще теплее и сознательнее, если бы имели понятия об этих заслугах. Более или менее учившиеся родной письменности, более или менее просвещенные классы русского общества, люди со значительными материальными средствами, имеющие такое влияние на массы простого народа, педагоги и преподаватели разных наук, во власти которых умы и сердца русского, тоже имеющего принадлежать к классу просвещенных, юношества, лица, более или менее участвующие в разносторонних отправлениях государственной жизни и, следовательно, более или менее понимающие цену общественного преуспеяния, – они все, стоящие выше простолюдина, дающие ему пример, и влияющие на его умственную и нравственную жизнь, они – почему так мало помнят своих первоучителей? Словом: большинство общества нашего, образованного общества, почему так равнодушно к их памяти?
На этот именно вопрос так хотелось бы в настоящие минуты предложить ответ, такой ответ, из которого были бы понятны условия, при которых, по крайней мере, в будущем можно ожидать большего сознания и лучшей оценки заслуг для нас святых первоучителей.
С именами святых просветителей славянства нам всегда и невольно припоминаются единокровные нам племена вне России – племена, разъединенные между собою, страдающие под разнородными враждебными влияниями, угрожаемые той же гибелью, какая постигла уже окончательно некоторые из них на севере Германии. Не сочувствие ли к этим страждущим братиям, ожидающим от вас участия и ободрения в своих страданиях, напомнило и многим из вас, слушатели, день тысячелетней памяти святого Кирилла и собрало сегодня под его знамя на молитву к общему нашему Отцу небесному? И если так, если это прекрасное, естественное чувство сострадания делает для вас дорогим имя великого первоучителя всего славянского мира; то не отсутствие ли этого чувства, не отсутствие ли сознания нашего племенного единства с прочими славянами, не недостаток ли вообще развития национального чувства составляют причину того, что наше общество равнодушно к памяти святых просветителей? Но кто осмелится сказать это о нем? И можно ли говорить, когда мы знаем, что, например, политический гений Петра Великого, так ясно понимавший родство наше ии значение этого родства со славянскими племенами, что подвиги на Востоке времен великой Екатерины, не раз шевелили все струны кровных симпатий наших к славянам, а между тем, имена святых первоучителей оставались и тогда в полном забвении? Почему же не вспомнились и тогда эти великие общеславянские имена?
В том-то и состоит скорбь Церкви Христовой, в том-то и несчастие нашего русского общества, что забвение им святых первоучителей имеет более глубокую, чем всякие внешние и политические отношения, потому не скоро и не легко устранимую причину, которая должна бы вызвать всякого русского, всякого славянина на серьезное размышление. Даже в трудах людей, с особенной любовью занимающихся изучением судьбы единоплеменных нам братий, даже в эти дни, когда в нашей печати слышалось предуведомление о значении настоящего дня, имя св.Кирилла приводит только к мысли о славянской грамотности, литературе и науке, или о племенном и естественном родстве славян и об их самостоятельности среди других народностей, – тогда как наши первоучители, трудясь над составлением славянского алфавита и переводя на славянский язык Священное Писание и православное Богослужение, думали совсем о другом: они заботились только о распространении между славянами Царства Божия, того Царства Божия, в котором находят себе место и эллин и иудей, и раб и свободный, и которое призвано объять собою весь человеческий род, одинаково созданный Богом и так возлюбленный Им, что Он послал в мир Своего Единородного Сына, да всяк веруяй в онь не погибнет, но имать живот вечный (Ин.3:16).
Ищите прежде Царства Божия и правды его (Мф.6:33), говорит нам Евангелие, переведенное для нас святыми первоучителями, и сия вся, все необходимое для нашего земного благоденствия, приложатся вам. Только тот истинно дорожит памятью св. первоучителей, кто дорожит не оболочкою, так сказать, их дела – славянскою буквою, и не ожидаемыми когда-то политическими последствиями этого дела, а самым делом, распространением царства Божия, которое, проникая собою чью бы то ни было народную жизнь, развивает ее до полной, свойственной ей зрелости, твердости, самостоятельности. Грамотность, литература, наука имеют неоспоримо великое значение в народном развитии; но если этой грамотностью владеет грубая или дерзкая рука славянского же врага? Если эта литература шевелит и поощряет страсти и без нее так мертвящие благородные стремления человеческого духа? Если в этих науках проводятся начала, вызывающие не на труд, не на правду, мир и любовь, а на взаимную борьбу самолюбий всех и каждого? Может ли такая письменность вести к народному развитию, к народной самобытности? И что это за самобытность народа, не проникнутого единомыслием и единодушием? Мысль человеческая, как ни высоки и могучи полеты ее, как ни стройно и логично словесное выражение ее, воспроизводит в сознании только то, и влечет волю только к тому, чем дорожит сердце: «от сердца человека помышления его» (Мк.7:21). Что же св. Кирилл имел в виду, когда создавал нашу грамотность? Чего, по его мнению, не доставало нашим предкам славянам? Им, как язычникам, с грубыми нравами, не доставало ни чувствования, ни понимания именно лучших благ человеческого существования, не доставало ни той личной нравственной свободы, которая не порабощается страстями, но и не гибнет ни под каким физическим насилием, – ни того уважения и любви к человеческому достоинству ближнего, которое заставляет ценить его блага и права, как свои собственные – ни того сознания необъятной важности взаимных общих интересов и того сочувствия им, которые рождают готовность жертвовать всякими личными благами, даже самой жизнью, за общественное дело, – короче сказать, им не доставало духа христианского; их надлежало, по выражению, приписываемому самому св. Кириллу, отлучити житья скотска и похотей (рукопись из библиотеки г. Гильфердинга, Евангелие, №12, стр. 4). Нам конечно не нужно здесь доказывать, что все исчисленные блага жизни, составляющие основу общественного благоустроения и процветания, составляют вместе и сущность христианской жизни, что они впервые явлены миру, во всей их силе и величии, вочеловечившимся Словом Божиим, выяснены Его учением, жизнью, страданиями и смертью, наследованы Его апостолами, а через них возвещены и насаждены везде, где есть только начатки Церкви Христовой, Царства Божия. Вот это-то именно Царство Божие, которое, прежде всего, по Слову Божию, внутрь нас есть, созидается из наших чувствований, стремлений и помыслов, и которое потом с неотразимою силою выражается в нашей внешней жизни, в счастье семейном, в благоустройстве и процветании общественном, наши первоучители хотели насадить в мире славянском и тем положить начало и его общественного, народного развития.
Что же, довольно ли мы сознаем, довольно ли сознает наше общество эту жизненную, образовательную силу христианства, питаемую и умножаемую по мере изучения Слова Божия, по мере общения со Спасителем в таинствах веры и любви, по мере участия во всей церковной жизни? Не будем говорить о временах прошедших. Но и в общественной жизни настоящего времени бросаются в глаза странные явления, невольно заставляющие предполагать неизвестность многим образованным того простого факта, что развитие нашей письменности совпадают с введением у нас христианства, – той простой истины, что действительное просвещение и христианское развитие в сущности суть одно и то же, и вместе составляют единственное условие всех высших, как личных, так и народных, как временных, так и вечных благ. Я разумею это раздвоение в понятиях и в жизни общества: между верою, которая всегда по Слову Божию должна быть разумна, и наукою, которая есть дело того же разума и в свою очередь не мыслима без таинств природы и человеческого духа; между духовным и прочими, как будто лишенными духа сословиями; между Церковью и так называемым светом, как будто в христианском мире может быть еще какой-нибудь свет, независимый от единого Отца светов; между делами веры, каковыми считаются, напр., хождение в церковь, исполнение так называемого долга причащения и пр., и делами обыкновенной жизни – как будто вера и все какие бы то ни было наши дела не должны истекать вместе из одного и того же живого и неразделимого настроения всей нашей личности; нельзя не указать также на умалчивание об этих всеобъемлющих началах нашею недуховною печатью, нашими непризванными судьями о народном просвещении и попечителями общественной нравственности, – нельзя не указать особенно на наше всеобщее равнодушие к положению сословия, призванного прежде всего в этой просветительной деятельности и все еще, как издавна, находящегося в невозможности без особенной чудесной помощи удовлетворять долгу своего звания, Уже одного этого последнего факта было бы достаточно, чтобы видеть, как мало мы понимаем значение христианства для жизни. А если так, если нам не ясно и не дорого значение самого христианства, то, судите сами, можем ли мы дорожить памятью наших первоучителей в христианском просвещении? Разве можно заставить себя помнить то и воодушевляться тем, что нисколько не затрагивает нашего чувства, что не возбуждает в нас никакого стремления?
Откуда же к нам, в наше общество занесено это раздвоение между светским образованием и христианским просвещением, этот раздел между стремлениями духовной и светской жизни и науки? Очевидно, не от самого христианства. Христос Спаситель пришел в мир не разделять и расточать, а собирать расточенное и соединить разделенное: мир и любовь – эти слова, так сказать, не сходили с Его божественных уст; а чтобы любовь не смогла как-нибудь уступить место эгоизму и разделению в христианском обществе, Он поставил ее первым существенным признаком всякого верующего( о сем вем, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою (Ин.13:35)) и охранение неповрежденности своего учения вверил лишь взаимной любви верующих между собой, т.е. свободным собраниями во имя Христово с призыванием Святого Духа, так что, где нет любви между членами Церкви, там не может быть и истины, и где есть истина, там она непременно выражается в любви. Откуда же в недрах христианского общества такое непонимание христианства, видимое отчуждение от него, иногда даже вражда к нему? Оттуда же, откуда вышли все гонения на наших святых первоучителей и все политические бедствия славянского мира; оттуда, где впервые были попраны и порваны были узы вселенской любви, и где один епископ, увлеченный духом и преданиями языческого Римского мира, дерзнул провозгласить себя главой вселенской церкви, единым непогрешимым истолкователем ее истины, – оттуда, где выработалась идея единоличного господства над всем христианским миром и вместе духовного порабощения верующих, – через один, для всех обязательный, хотя многим и непонятный, латинский язык, через один, хотя и противный местным апостольским преданиям, обряд, через воспитание особых, оторванных т живых связей с народной жизнью, привилегированных и послушных исполнителей безусловной воли, а где нужно – посредством меча, инквизиции и других, менее грубых, но не менее антихристианских и жестоких насилий; оттуда, где здравый смысл и благородные стремления человеческого духа, наконец, вынуждены были сбросить это постыдное иго ложного христианства, а так как там не могло быть истинного, то это значило – сбросить иго всякого христианства, – где вследствие этого, должны были сами собою возникнуть антихристианские идеи в науке, в литературе, в искусстве, во всем строе частной и общественной жизни. От этих-то именно бедствий ложного христианства, когда оно только что зарождалось в Риме, от этого-то порабощения латинством спешили спасти славянский мир святые Кирилл и Мефодий, научая его самостоятельно пользоваться Словом Божиим и преданиями Церкви, предлагая ему молитвы и богослужение на родном для него языке, помогая ему таким образом под кротким влиянием православной Церкви, свободно развивать свою мысль, совершенствовать свой язык, устроять свою самобытную, частную и общественную жизнь; – от этих-то поборников тогдашнего латинства так много страдали наши великие первоучители, а за ними впоследствии и целый ряд славянских мучеников, кто на войне, кто на костре сложивших свои головы; по поводу этих-то преследований со стороны латинского духовенства должен был и св. Кирилл из Моравии путешествовать в Рим, где, хотя и успел тогда еще отстоять свое дело, но, изнуренный трудами и скорбями, с молитвой к Богу о преуспеянии насажденной церкви между славянами, с важною просьбою к своему брату – любить славян и продолжать начатое дело – предал дух Отцу своему Небесному.
Как же это случилось, что мы, забыв даже имя св.Кирилла, доселе не успев оценить насажденного его трудами православия, успели, однако же, усвоить себе горькие плоды, возращенные его врагами на Западе, заразиться отчуждением, только тем и понятным, от самого христианства, и, несмотря на то, что сам Запад во многом исправил свои заблуждения во многом и многом успел опередить нас, доселе остаемся как будто в стороне к задаче христианства и именно православного христианства на нашей родной, русской, славянской почве? Не будем, однако же, преждевременно допрашивать историю прошедших столетий и испытывать пути Господни.
Напомним только себе самим, постараемся и впредь не забывать, что если Россия, несмотря на все, по-видимому, вековые порабощения и политические невзгоды, осталась самостоятельным и могучим государством; если русский крестьянин, несмотря на все, вынесенные на его плечах бесчисленные общественные труды, и на все, веками угнетавшее его рабство, сохранил свежесть здравой мысли и живость патриотического чувства; если наш бывший землевладелец при всех соблазнах западной феодальной тирании, сохранял в себе к своим крепостным истинно славянское чувство братолюбия и сострадания; если бывший крепостной среди самых тяжких неправд, порабощавших его, не воспитал в себе чувство злобы и мести к высшим сословиям; если великое христианское дело освобождения крестьян, к изумлению Запада и его русских последователей, совершилось мирно и благополучно; если все прочие благие преобразования встречаются нашими безграмотными сословиями не только без всяких предубеждений, но и с полным сочувствием и радостью; если, наконец, вера в великую будущность России и всего православного славянства в нас крепка и непоколебима; то это все в значительной, весьма значительной доле благодаря Православию, насажденному между нами трудами святых Кирилла и Мефодия.
Да, православная, только православная Церковь, хранящая с благоговением, как зеницу ока, богодарованный ей залог истины и любви, не знающая и не различающая между своими членами никаких партий, чуждая, как царство не от мира сего, всяких политических стремлений, всегда верная кроткому, любвеобильному, долготерпеливому Божественному Лику Спасителя своего, отобразившемуся на ее канонических и обрядовых учреждениях – только она умеет ценить общественное благо выше всякого частного, радоваться всякому истинному преуспеянию своих пасомых, ради их счастья забывать о своих собственных ближайших нуждах, но более всего только она, по примеру своего Божественного Основателя умеет страдать, долготерпеливо страдать со страждущими членами своими. Так ли понимает и ценит свою Церковь наше общество? Ах, если бы оно так понимало и ценило ее, могло бы оно забыть те великие личности, которым весь славянский мир, прежде всего, обязан православием?
Правда, с тех недавних пор, как истинно христианские, в славянской истории беспримерные, преобразования, совершаемые державной волею великого нашего монарха, стали обнимать собой и проникать весь строй государственной жизни России – с тех пор русское общество более, чем когда-либо, начинает чувствовать нужду в действительном христианском образовании всех и каждого в Отечестве и, вместе с этим начинает ценить зиждительную и просветительную силу Церкви Христовой; но за то ни с этого ли же именно времени начинает возникать в России и память первоучителей наших? Потому-то можно надеяться и положительно утверждать, что на будущее время, по мере того, как весь русский народ и другие славянские племена будут более понимать силу и значение своего христианского звания и устроять свою общественную жизнь на одних и тех же православных началах правды и любви, по мере того, следовательно, как наше племенное родство будет одушевляться единством мысли, единством чувств и стремлений во всех существенных вопросах жизни, и семя православного христианства , более и более разрастаясь на славянской почве, как райское древо жизни, осенит собою все славянские народы, – по той же мере и бессмертные имена св.Кирилла и достойного брата и сподвижника его Мефодия все яснее и величественнее будут подниматься и сиять на горизонте славянского неба, пока не сделаются наконец символом нашего действительного единства, не кровного только и преходящего единства, но сознательно-духовного и потому полного и никакою физическою силою во веки также неразрушимого, как во веки николи же отпадает сама христианская любовь (1Кор.13:8).
Ищите же, братие, прежде Царства Божия и правды его, сия вся приложатся вам (Мф.6:33). Аминь
Прот. Иоанн Янышев