История Козельской Введенской Оптиной пустыни

Время основания Оптиной пустыни в точности неизвестно; но судя по местоположению ее (на правом берегу реки Жиздра, в 3-ех верстах противу г. Козельска, упоминаемого в летописях в 1146г., ранее Москвы), следует предполагать, что пустынь возникла со времени принятия Козельчанами христианской веры (не ранее 12 столетия). Появление монашества вслед за христианством – есть естественное выражение горячности веры новообращенных. Козельск был сильным княжеством во время татарщины; целых семь недель защищался от полчищ Батыя. Но в самом городе не было ни одного монастыря. Только после соборного определения (в 16 столетии), на котором было воспрещено существование общих монастырей ( делившихся на две половины: мужскую и женскую), был открыт женский монастырь в г. Козельске, существовавший до времен Екатерины 2-ой¹.

Основана пустынь, несомненно, трудами самих подвижников; если бы ее строил какой князь, то было бы записано в летописях, и если бы какой боярин, то даны были бы монастырю удобные для хозяйства земли и были бы сделаны значительные постройки.

Вначале пустынь была маленькая, в роде существовавших в древности церковных погостов.

По письменным документам известно, что царь Михаил Федорович пожертвовал пустыни на ладан и свечи, по умершем в 1598 году царе Московском Федоре Иоанновиче, мельничное место под г. Козельском. По писцовым книгам 1629 года, в пустыни показано 6 келлий и церковь деревянная Введения во храм Пресвятыя Богородицы. Грамотой царя Федора Алексеевича 15 июля 1680г. пожаловано пустыни семь посадских дворовых мест в г. Козельске. В 1680г. начато построение каменного соборного храма во имя Введения во храм Пресвятыя Богородицы на мирское подаяние. В царствование Петра 1-ого пустынь получала доходы: с мельницы 35р. в год, с рыболовни 16р., с перевоза 10р., с земли и огородов 39р., всего 100р. На указами от 25 января и 25 марта 1704 года доходы с мельницы, рыбной ловли и перевоза отобраны были в казну. Указом же 24 января 1724 года, Пустынь же, как малобратственный монастырь была закрыта, и братия со всем имуществом и постройками переведены в Белевский Преображенский монастырь; в этот же монастырь переведен был и Жабынский монастырь. В указе Архиепископа Сарского и Подонского Белевскому архимандриту Тихону от 15 апреля 1724 года было сказана так: «келлии и ограду сломать и перевезть в Белевский монастырь, дабы оной Жабынской пустыни звания Жабынскою и Введенским монастырем отнюдь нигде и никак не упоминалось». Все постройки и все имущество Оптиной пустыни было перевезено в Белевский монастырь.

Но вскоре вкладчики Оптиной пустыни – стольник Андрей Шепелев с товарищами – ходатайствовали пред Св. Синодом о возобновлении пустыни, и Синод, уважив их ходатайство, указом от 8 июня 1726 года предписал тому же Преосвященному Леониду «монахов Введенского монастыря перевести обратно в Оптин монастырь, возвратив все имущество, оттуда взятое». И так пустынь возобновлена, но получить возврат из Белева, конечно, ничего не пришлось: ни строений, ни хлеба, кроме нескольких церковных вещей.

С 1731 года средства обители стали улучшаться; строитель, иеромонах Авраамий (управлявший пустынью до 1760 года), привлекал благотворителей, коими были: Шепелевы, Черкасские, Желябужские, Кошелевы и другие. После него пустынь опять пришла в упадок.

В 1796 году посетил пустынь Митрополит Платон и, найдя местоположение ее удобным для пустынножительства, решил учредить здесь общежитие, на подобие Пешношского монастыря. Для сего был вызван из того монастыря о. Авраамий (2-ой). Обитель Оптина была в то время в крайней бедности. «Не было полотенцев рук обтирать служащему» – говорил о. Авраамий. Проживши два месяца и не видя ниоткуда помощи, он отправился в Пешнош к старцу, о. Макарию, со своей скорбию, и старец устроил ему там сбор по окрестным помещикам и пригласил в Оптину несколько человек братии. В двадцатых годах, при настоятеле Данииле, в пустыни уже были подвижники, был монах Вассиан – великий постник, имевший дар слез. Вступивший после Платона в управление Калужской епархией с 1 июня 1819 года Преосвященный Филарет, посетил Оптину пустынь и тоже нашел местоположение ее удобным к уединенной монашеской жизни и решил ввести здесь общежитие, с высшим аскетическим учреждением, для подвижников, способных к созерцательной молитве – скитом, и с этой целью заботился приискать опытных духовных руководителей, ему известных. В то время проживали в рославльских лесах Смоленской губернии (смежной с Калужской), на земле помещика Броневского, от г. Рославля в 40 верстах, а от сельца Якимовского в 5 верстах, ученики знаменитого Молдавского старца Паисия Величковского старцы: Досифей, Варнава, Никита, Иаков, Василиск, Зосима, Афанасий, который был начальствующий, и другие. Они жили в трех кельях. С 1811 года к ним присоединились Тимофей и Александр, происходившие из Серпуховских купцов Путиловых (в монашестве Моисей и Антоний).

Во время нашествия французов в 1812 году монастырское имущество было отвезено в г. Орел, но опасность разорения миновала.

В двадцатых годах о. Моисей по пути в Москву зашел в Оптину пустынь, где был ему знаком постник Вассиан. Игумен Даниил, зная намерение владыки устроить скит, представил о. Моисея самому владыке, который уговорил отца Моисея положить начало скиту; с этой целью владыка написал к начальному старцу Афанасию письмо 15 декабря 1820 года такое: «Преподобный отец Афанасий, возлюбленный о Господе брате. Брат ваш, а мой сын по духу, схимонах Вассиан, возвестил мне, что вы имеете желание, для удобнейшего прохождения подвигов монашеской жизни, избрать себе с единодушными вам братиями уединенное место в Оптиной пустыни. То же самое подтвердил и о. Моисей, бывший у меня проездом в Москву. Таковое желание ваше считая особой милостью Божией к моему недостоинству, я готов принять вас и других пустынножителей, которых вы с собою взять заблагорассудите, со свей моей любовью. Я вам позволю в монастырских дачах избрать для себя место, какое вам угодно будет, для безмолвного и отшельнического жития по примеру древних св. отцев – пустынножителей. Кельи для вас будут изготовлены, как скоро вы изъявите на то свое согласие. От монастырских послушаний вы совершенно будете свободны; уверяю вас пастырским словом, что я употреблю все мое попечение, чтобы вас успокоить. Любя от юности моей от всей души монашеское житие, я буду находить истинную радость в духовном с вами собеседовании. Призывая на вас благословение Божие и моля Господа Иисуса Христа, да совершит Он благое желание ваше, с моим истинным к вам попечением и братской любовью имею радость быть вашего преподобия усерднейший слуга и богомолец, Филарет, епископ Калужский».

По получении письма владыки дружина рославльских отшельников под предводительством о. Моисея 6 июля 1821 года прибыла в пустынь. Получив пастырское благословение владыки на выбор места для скита, игумен Даниил с о. Моисеем составили план скита, который преосвященным и был утвержден тогда же. При постройке скита главный труд состоял в том, чтобы срубить вековые сосны и выкорчевать пни. В этом деле трудился собственноручно о. Моисей со своей братией и схимонахом Вассианом. Сперва была построена небольшая келья, в которой поселились пять старцев, обнесли расчищенное место забором и с благословения владыки заложили, по его желанию, 16 августа 1821 года домовую церковь для архиерейского приезда, которая и освящена 5 февраля 1822 года. (Домовую церковь, потому что учреждение скита зависела от воли Св. Синода).

Для дальнейшего устройства скита требовались деньги, и потому о. Моисей отправился в Москву для сбора подаяний в январе 1825 года; но вскоре (5 февраля) получил известие о переменах в Калужской епархии, именно, что Преосвященный Филарет переведен в Рязань, игумен Даниил –в должность настоятеля Доброго монастыря, а он, о. Моисей, назначен настоятелем й Оптиной пустыни. Возвратясь из Москвы, о. Моисей вступил в должность 21 марта. На Калужскую кафедру вместо преосв. Филарета вступил преосвященный Григорий (Постников).

В Оптиной пустыни в то время (1826г.) было братии 46 человек, а долгу на пустыни было 19 тысяч руб. Подобно древним знаменитым старцам, о. Моисей, за время летнего управления, собрал братию и в полном смысле устроил монастырь – наружно и внутренно.

Во-первых, он ввел, по желанию братии и благословению епископа Филарета, устав Коневской пустыни, рекомендованный Св. Синодом в руководство для всех обителей Российской империи.

Во-вторых, о.Моисей строил и строился, не по прихоти, а по нужде, во все время своего настоятельства в пустыни. Постройки служили для него лучшим средством к действительной помощи рабочему народу. Постройки начинал он всегда без средств, в надежде только на Бога, в особенности в неурожайные годы, каков, напр., был 1839 год. В такое голодное время о. Моисей увеличил работы по постройке большой каменной ограды, начатой в 1832 году вокруг всего монастыря. В тот злополучный год, когда Господь заключил небо для дождей и земля не принесла плодов, когда пуд муки ржаной продавался по три с половиной рубля (ассигнациями) и доходил до 4 рублей, а мера круп гречневых по 4р., о. Моисей послал сборщиков в северные губернии: Ярославскую, Костромскую, Вологодскую и Тверскую, для сбора пожертвований на содержание братий.

Сборщики в тех местах встретили общую нужду. «Едешь лесами и деревнями, – говорил один сборщик, – а там слышится стон от вопля голодных. Не находя ничего дома, чем бы утолить голод, крестьяне скитались по лесам, сбирали древесный лист, рубили и ели его пополам с мякиной и соломой. А то раскапывали гнилые пни, мешали гнилушки с мякиной и листьями и ими питались. Глядя на великую нужду народа, слезами обливались сборщики, и им было уже не до сбора».

Кроме ограды, о. Моисей начал в то же время строить каменные гостиницы для приезжих (которым дотоле служил приютом один деревянный флигелек с мезониничиком). Для новой гостиницы нужно было срыть гору; землю срыли и вывезли в озеро, что у берега Жиздры, и насыпали земли на три аршина вышины. Одновременно с этим перевоз через Жиздру был устроен на другом месте; причем к новому месту перевоза о. Моисей сделал насыпь и обсадил дорогу ракитами, так что теперь озеро стало лишь по другую сторону дороги, для нужд прачечной и для пожарных случаев.

Строительная деятельность о. Моисея вызвала вначале ропот некоторых маловерных из братий, которые стали высказывать, что самим-де есть нечего, а вот такие постройки затеваются. О. Моисей терпеливо сносил это недовольство, несмотря на то, что последнее склонен был поддержать даже родной брат о. Моисея – иеромонах Антоний. Всегда имевший к нему, настоятелю, полное послушание, о. Антоний решил, однако, объясниться с о. Моисеем. «Я так думаю, батюшка, – сказал однажды о. Антоний, – уже не оставить ли до другого времени эти постройки. Сами видите, какие трудные времена застали вас за этими делами».

В это время действительно весь монастырь битком набит был голодными людьми, и у многих из них не было дома и корки хлеба.

О. Моисей остановился, потер себе руку об руку, опустив на землю глаза, пошевелил губами (это была его привычка когда что обдумывал), и говорит о. Антонию: «Надо оставить? Да!» И переждав, пока отступил от них подалее келейник, стал внушать о. Антонию вполголоса: «Эх, брате мой! На что же мы образ-то ангельский приняли? Спасителем нашим клялись. На что же Он душу-то Свою за нас положил? Зачем же слова любви-то проповедовал? На то ли, чтобы мы только перед людьми казались ангелами, чтобы великое слово о любви к ближнему повторяли только устами, а на деле втуне его оставляли, чтобы ругались Его страданию за нас. Что же народу-то – разве с голоду умирать? Он ведь во имя Христово просит избавить его от голодной смерти. Что же мы и откажем Христу-то, нашему Спасителю, нашем Благодетелю, Которым мы и живем, и движемся и есмы. Да разве это можно! Разве можно сказать голодному: ты мне чужой, мне до тебя дела нет; уходи отсюда, умирай… Нет. Нет, будем делать для самого же народа, дóндеже Господь не закрыл еще для нас щедрую Свою руку. Он подает нам свои дары для того, чтобы мы не прятали их под спудом, не накопляли себе горящих угольев на голову, а чтобы возвращали в такую-то вот годину тому же народу, от которого их получили. Мы для него берем на сбережение его трудовые лепты». Обладая даром слова, знанием сердца человеческого, изучивший Св. Писание и учение Св. Отцев, словом, муж, исполненный мудрости, о. Моисей признал трудность совмещения обязанностей настоятеля, духовника и старца братии, и потому ожидал проявления воли Господней, когда настанет время введения в пустыни старчества, и ожидал прибытия к себе старца Леонида².

Святой Иоанн Лествичник в слове 26, §31 пишет: «Свет монахов суть ангелы, а свет для всех человеков монашеское житие, и потому да подвизаются иноки быть благим примером во всем, никому же ни в чем же претыкание дающе, ни делами, ни словесами. Если же свет сей бывает тьма, то оная тьма, т.е. сущие в мире, кольми паче помрачаются».

«Исшедшим из мира необходим наставник, ходатай к Богу и по Боге, который, стоя посреди деяния и видения, воздевал бы за нас руки к Богу, чтобы наставляемые ими перешли море грехов и победили Амалика страстей; ибо исшедшие из Египта имели наставником Моисея, а избежавшие из Содома, а избежавшие из Содома – ангела» (сл., 1, 7).

«Молитвами и слезами умоли Бога показать тебе человека, который бы мог хорошо упасти тебя» – говорит Симеон Новый Богослов (Добр., 1 ч., 33, 109).

«Истинного пастыря укажет любовь, ибо из любви предал себя на распятие Великий Пастырь» (Леств. слов. к паст. 5, 5).

Вообще, у всех отцов, писавших руководство к духовной жизни, первым правилом для вступающих в духовную жизнь, ставится в обязанность иметь духовного отца и руководителя и его слушаться. Так, Григорий Синаит говорит: «Без учителя самому успеть в умном делании невозможно. Что делаешь сам по себе, а не по совету предуспевших, то рождает опасное самомнение. Если Сын Божий ничего не творил Сам о Себе, но как научил его Отец, так творил, и Дух Святый не о себе глаголал, то кто это такой, который уже не требует никого иного, кто бы руководил его. Гордость это, а не добродетель. Такой уже в прелести состоит, т.е. вступил на ложный путь уклонения к заблуждениям».

Так учит и Каллист патриарх: «Прежде всего попекись найти себе наставника и учителя непрелестного, и нашедши его, вполне отдайся ему как отцу родному сын отцелюбивый, ходя по повелениям его неуклонно, и на него взирая, как на Самого Христа.

И пр. Петр Дамаскин пишет во II-ом слове о рассуждении: «Весьма хорошо о всем вопрошать, но опытных, а неопытных опасно, потому что они не имеют рассуждения. Рассуждение знает время, потребности, устроения человека, свойство его, силу, ведение вопрошающего, произволение его, намерение Божие, смысл каждого изречения Божественного Писания и многое другое. Не имеющий рассуждения, может быть, и много трудится, но не достигает цели. Если же найдется человек, имеющий рассуждение, то он бывает руководителем слепых и светом для находящихся во тьме, и к нему мы должны во всем обращаться и принимать от него все, хотя, быть может, по неопытности нашей и не то находим, чего желаем. Однако имеющий рассуждение из того наиболее бывает познаваем, что он может и не желающих и неохотных расположить к тому, что говорит. Ибо через него действует Дух, испытующий все и совершающий Божественные дела, так что может и не хотящий ум заставить верить, подобно Ионе, Захарии и Давиду, бывшему из разбойников, которому ангел воспретил говорить, за исключением только молитвенного песнопения. Если же, может быть, ныне, в роде сем, нет имеющих рассуждения, по оскудению рождающего оное смирение, то мы должны о каждом начинании с трудом (с терпением) молиться, по слову Апостола» (Колос.4:2).

Вот те основания, на которых оставившие мир предают свои души руководство старца с отсечением своей воли. Такой путь спасения признан всеми Св. Отцами самым надежным из всех путей удобнейшим.

«Кто не обратится к Царству Небесному как дитя, тот не может войти в него (Мф.18:3), – сказано в Св. Евангелии.

В простоте повинующиеся, ради Господа, благополучно совершают путь свой, не навлекая на себя коварства бесов своими тонкими исследованиями веры и нравственности.

Марко постник, в главе 78-ой пишет: «Человек советует ближнему, яко весть. Бог же действует в слышащем, яко верова».

«Два рода ученых и мудрых людей – пишет святитель Тихон Задонский (Алф. Д., III, 193) – одни учатся в школах от книг, и множайшие от них суть безумнейшие паче простых и безграмотных, яко и алфавита христианского не знают; ум острят, слова исправляют и красят, но сердца своего исправить не хотят. Другие учатся в молитве со смирением и усердие и просвещаются от Духа Святаго и суть мудрейшие паче философов века сего; суть благочестивии и святии, и Богу любезнии; сии хотя алфавита не знают, но добро все разумеют; просто, грубо говорят, но красно и благоприятно живут».

К простецам сего рода принадлежал и старец, отец Леонид.

В 1841 г. посетил Оптину пустынь инок Парфений, постриженник горы Афонской, впоследствии игумен Гуслицкого монастыря. В описании своего странствия, в книге, изданной по благословению Московского митрополита Филарета, рассказано следующее: «Из Белобережской пустыни я в пятый день прибыл в общежительную Оптину пустынь, что в Калужской губернии, близ города Козельска. Прежде, за много лет, я слышал о живущем в Оптиной пустыни великом старце, иеросхимонахе Леониде и давно желал видеть его, насладиться его беседы и получить от него наставление и в скорбях своих утешение. По прибытии моем в Оптину пустынь, я нетерпеливо желал сходить к о. Леониду, с надеждой получить себе утешение, и расспросив о келлии его, пошел к нему немедленно. И пришедши в его сени, убоялся: ово от радости, что сподоблюсь видеть такого великого отца, ово от мысли, как я явлюсь, недостойный, пред такого великого старца; и долго стоя в сенях, опасался отворить дверь. Потом вышел его ученик. Я спросил: «Можно взойти к старцу?» Он ответил: «Можно». Потом я взошел к нему в келлию; но там еще больше убоялся и вострепетал, ибо почти полная келлия была людей разного звания: господ, купцов и простых; и все стоят на коленях со страхом и трепетом, как пред грозным судиею, и каждый ожидает ответа и наставления: и я также, позади всех пал на колена. Старец же сидит на кроватке и плетет пояс: это было его рукоделие – плести пояски и давать посетителям на благословение. Потом старец возгласил: «А ты, афонский отец, почто пал на колена, или ты хочешь, чтобы и я стал на колена?» Я устрашился оттого, что никогда он меня не видал и не знал, в одежде же я был простой, а назвал меня отцом афонским. Я отвечал: «Прости меня, отче святый, Господа ради., Господа ради, – я повинуюсь обычаю: вижу, что все стоят на коленах, и я пал на колена». Он же сказал: «Те люди мирские, да еще и виновные, пусть они постоят; а ты монах, да еще афонский, встань и подойди ко мне». Вставши, я подошел к нему. Он же, благословивши меня, приказал сесть с ним на кровати и много меня расспрашивал о св. горе Афонской и о иноческой уединенной жизни, и о монастырской общежительной, и о прочих Афонских уставах и обычаях; а сам руками беспрестанно плетет пояс. Я все подробно рассказал; он же от радости плакал, а я прославлял Господа Бога, что еще много у Него есть верных рабов, оставивших мир и всякое житейское попечение, и Ему, Господу своему, верою и любовию служащих и работающих. Потом начинал отпускать людей и каждому врачевал душевные и телесные его болезни, телесные – молитвою, а душевные – отеческою любовию и кроткими словесами, и душеполезными наставлениями, иных строгим выговором, и даже изгнанием из келлии.

Между этими людьми стоял пред ним на коленах один господин, приехавший на поклонение в обитель и для посещения великого старца. Старец спросил его: «А что ты хочешь от меня получить?» Тот со слезами ответил: «Желаю, отче святый, получить от вас душеполезное наставление». Старец вопросил: «А исполнил ли ты, что я тебе приказал?» Тот ответил: «Нет, отче святый, не могу того исполнить». Старец сказал: «Зачем же ты, не исполнивши первого, пришел еще и другого просить?» Потом грозно сказал ученикам своим: «Вытолкайте вон из келлии». И они выгнали его вон. Я и все там бывшие испугались такового строгого поступка и наказания. Но старец сам не смутился, и паки начал с кротостью беседовать с прочими и отпускать людей. Потом один из учеников сказал: «Отче святый, на полу лежит златница». Он сказал: «Подайте ее мне». Они подали. Старец сказал: «Это господин нарочно выпустил из рук и добре сотворил: ибо пригодится афонскому отцу на дорогу». И отдал мне полуимпериал.

Потом я спросил старца: «Отче святый, за что вы так весьма строго поступили с господином?» Он же отвечал мне: «Отец афонский, я знаю, с кем как поступать: он раб Божий и хощет спастися; но впал в одну страсть, привык к табаку. Он прежде приходил ко мне и спрашивал меня о том; я приказал ему отстать от табаку и дал ему заповедь более никогда не употреблять его, и пока не отстанет, не велел ему являться ко мне. Он же, не исполнивши первой заповеди, еще и за другой пришел. Вот, любезный отец афонский, сколько трудно из человека исторгать страсть».

Когда мы беседовали, привели к нему три женщины – одну больную, ума и рассудка лишившуюся, и все три плакали, и просили старца о больной помолиться. Он же надел на себя епитрахиль, положил на главу болящей конец епитрахили и свои руки и, прочитавши молитву, трижды главу больной перекрестил, и приказал отвести ее в гостиницу. Сие сделал он сидя; а потому он сидел, что уже не мог встать, был болен и доживал последние свои дни. Потом приходили к нему ученики, монастырские братия, и открывали ему свою совесть и свои душевные язвы. Он же всех врачевал и давал им наставления. Потом говорил и им, что приближается к нему кончина, и сказал: «Доколе вы, чада мои, не будете мудры, яко змея, и цели, яко голубие. Доколе вы будете изнемогать. Доколе вы будете учиться. Уже пора вам и самим быть мудрыми и учителями, а вы сами еще изнемогаете и падаете. Как вы будете жить без меня. Я доживаю последние дни и должен оставить вас и отдать долг естеству своему, и отойти ко Господу моему». Ученики, слышавши сие, горько плакали. Потом всех отпустил, и меня также.

На другой день я паки пришел к нему, и он паки принял меня с любовию, и много со мной беседовал; потом пришли вчерашние женщины, и больная была с ними, но уже не больная, а совершенно здоровая: они пришли благодарить старца. Видевши сие, я удивился и сказал старцу: «Отче святый, как вы дерзаете творить такие дела? Вы славою человеческою можете погубить все свои труды и подвиги». Он же в ответ сказал мне: «Отец афонский! Я сие сотворил не своею властию, но это сделалось по вере приходящих, и действовала благодать Святаго Духа, данная мне при рукоположении; а сам я человек грешный». Слышавши сие, я весьма воспользовался его благим рассуждением, верою и смирением. Потом паки приходил вчерашний господин и просил у старца прощения со слезами. Он же простил и приказал исполнять то, что приказано было прежде. Потом отпустил всех нас».

Еще при жизни о.Леонида все братство привыкло смотреть на о. Макария, как на духовного его друга и единомысленника. Все, относящееся к о. Леониду, как старцу, были в то же время духовными детьми о. Макария, как общего духовника в обители. И все монашествующие других обителей и мирские люди привыкли получать письма о.Леонида, писанные рукою о. Макария, за общим их обоим подписом. Наконец, во время пятимесячной болезни своей, о. Леонид всем обращавшимся к нему за советами прямо указывал на о. Макария, как на своего преемника, друга и сотаинника. И потому все, бывшие под руководством о. Леонида, свободно обратились к о. Макарию, как старцу, ценя в нем искусство врачевания духовных ран и терпеливое умение с любовью относиться и сочувствовать всем ближними дальним во всяком их положении – и радостном, и горестном. С каждым годом число обращавшихся к старцу о. Макарию и желавших пользоваться духовными советами его возрастало; многочисленные устные и письменные ответы отнимали у него большую часть келейного времени. Не раз выражал он душевную скорбь о том, что лишен уединения; не раз чувствуя крайнее изнеможение от приема многочисленных посетителей, решался прекратить свою обширную переписку, но только по смирению своему не посмел сойти с креста, на который возвела его христоподражательная любовь к ближним. А как была велика переписка о. Макария, об этом можно судить по некоторым письмам, напечатанным после его кончины: в четырех томах – к монахиням, в одном томе – к монахам и в одном томе к мирским особам; всего в 6 томах.

О. Макарий в миру назывался Михаил Макарович Иванов, из орловских дворян, родился 20 ноября 1788 года под г. Калугою; учился в начальном городском училище и четырнадцати лет поступил на службу в Львовское казначейство; но прослужа три года, вышел в отставку. По смерти отца поселился в наследственном имении, занялся хозяйством, выплатил братьям деньгами наследственную часть; 22 лет от роду он отправился на богомолье в Богородицкую Площанскую пустынь, остался в ней навсегда, отказавшись от своего имения и только обязал братьев передать одну тысячу рублей ассигнации на построение каменного храма на месте погребения отца…

Михаил с ревностью взялся за все черные работы и послушания, стал изучать церковный порядок и устав. Постриженный в мантию с именем Макария, он был рукоположен в иеродьякона и назначен ризничим. Вскоре в Площанскую обитель пришел ученик старца Паисия – схимонах Афанасий. Отец Макарий стал ближайшим его учеником, подчинил себя вполне его руководству. Старец этот был в миру гусарским офицером и, в 30 лет начав иноческую жизнь, достиг высокой духовной степени. У о. Афанасия были писания великих иноков-подвижников, крайне полезные для начинающего инока. С жадностью о. Макарий читал их и делал себе выписки из них.

В 1827 году посетил Площанскую пустынь о. Леонид и пробыл в ней около года. За это время о. Макарий вошел с ним в духовное общение, которое по отъезде о. Леонида в Оптину пустынь поддерживалось перепискою до 1834 года. В этом году о. Макарий, на 47 году жизни, переселился в Оптину пустынь. Здесь первые два года о. Макарий помогал о. Леониду в его обширной переписке, затем последовательно назначен духовником обители и скитоначальником. До конца жизни о. Леонида о. Макарий был послушен ему, и старец испытывал терпение ученика, чтоб доставить ему венец. Так однажды, приняв одно решение без старца, о. Макарий сообщил о нем при народе. О. Леонид стал громко укорять его, а о. Макарий, поникнув головой, повторял только: «Виноват. Простите ради Бога, батюшка», и поклонился ему в ноги. С благоговением смотрели все на это выражение величайшего смирения. По обязанности скитоначальника о. Макарий поработал много и над внутренним благоустройством скита.

По кончине о. Леонида к о. Макарию перешла вся его обширная постава мирян. Посетителей старец принимал во всякое время, от раннего утра до вечера всегда. После трапезы отправлялся сам навестить посетителей на монастырской гостинице. На пути его ждало много народа со своими грехами, скорбями, недоумениями. Старец в ветхой ряске шел с костылем и четками. Его некрасивое и неправильное лицо сияло внутренней красотой и действовало успокаивающе на измученные сердца. Старец врачевал болезни телесные, помазывая елеем из лампады, горевшей в его келлии пред чтимою им иконою Владимирскою. Особенно часто исцелялись бесноватые. Один образованный человек подвергался припадкам беснования пред священными предметами. Напрасно лечили его в чужих краях. Наконец, один верующий товарищ привез его в Оптину и пригласил старца. При приближении о. Макария больной, никогда его не видавший, забеспокоился и заговорил: «Макарий идет, Макарий идет!» – и едва старец вошел, бросился на него с неистовым криком и заушил его. Подвижник смиренно подставил ему другую щеку. Бес побежденный вышел: страдавший долго лежал в оцепенении у ног старца, потом, не помня о своем поступке, встал исцеленным.

Смирение было венцом добродетелей старца. Оно давало ему и глубокий внутренний мир. Если он узнавал, что кто-нибудь злословил его, старец говорил: «Слава Богу – он один только и уразумел обо мне правильно. Вы прельщаетесь, почитая меня нечто быти. Слова обличения стирают нашу духовную нечистоту». Характер у старца был чрезвычайно живой и подвижный. Он не любил медленности, вялости. Память у него была изумительная. Страдая недостатком дыхания и произношения, он не служил в церкви. Относительно внешнего поведения старец держался так называемого среднего пути: на трапезе вкушал всего понемногу. Он жалел животных. Зимою ежедневно он на особую полочку за окном сыпал конопли, и туда слеталось много синичек, коноплянок и малых серых дятлов. Заметив, что сойки поедают всю дневную порцию, старец сперва отгонял соек стуком в окно, а потом стал сыпать зерна в особую банку, куда влетать могли только мелкие птицы. Вставал старец ежедневно по звону к утрене в два часа.

Во время пребывания у о. Афанасия о. Макарий пользовался святоотеческими писаниями, частию переведенными великим старцем Паисием Величковским на славянский язык. Эти писания во время бытности о. Макария в Оптином скиту были под его редакцией изданы в свет. Некоторые писания были переведены с греческого на русский язык учеными послушниками и также изданы под его редакцией.

Изданию святоотеческих писаний содействовали о. Макарию известные писатели, духовные его дети: И.В.Кириевский, супруга которого Н.П. лично обращалась к митрополиту Филарету за разрешениями печатаний переводов; также содействовал Т.Л. Филиппов и Карл Зедергольм, впоследствии о. Климент. Слава о. Макария о его прозорливости и высокой духовной жизни привлекали к нему духовных лиц и мирских знаменитых писателей, которые обращались к нему за духовными советам: Н.В.Гоголь, граф Алексей Толстой и друг.

Предсмертная болезнь старца продолжалась около недели. Он почил 7 сентября 1860 года и погребен в Оптиной пустыни, рядом с учителем своим, старцем о. Львом.

После смерти о. Макария старцем был о. Амвросий, помогавший в трудах старчества о. Макарию с 1846 года по благословению епископа Николая.

Отец Амвросий – сын дьячка, Тамбовской губернии, села Больших Липовец, родился 23 ноября 1812 года; рос в большой семье, отличался резвостью, выдающимися способностями и памятью; кончил курс Тамбовской семинарии с званием студента. За год до окончания курса он был сильно болен. Приглашен был духовник. В то время он дал обет Господу, что если выздоровеет, то пойдет в монастырь.

По окончании курса он хотя и помнил свой обет, но исполнение отложил до времени и поступил на службу учителем в Липецкое духовное училище в 1838 году. «После выздоровления, говорил отец Амвросий, я целых четыре года все жался, не решался сразу покончить с миром, а продолжал по-прежнему посещать знакомых и не оставлял своей словоохотливости. Бывало, думаешь про себя: ну вот отныне буду молчать, не буду рассеяваться. А тут глядишь, – зовет кто-нибудь к себе; разумеется, не выдержу и увлекусь разговорами. Но приду домой – на душе непокойно, – ну теперь все кончено навсегда, – совсем перестану болтать. Смотришь, опять позвали гости, и опять заболтаешь. И так вот я мучился целых четыре года».

Для облегчения этого мучения, происходившего от упреков совести, для успокоения этого неумолимого судии, Александр Михайлович стал прибегать к усердной молитве. В ночное время, когда товарищи его наставники покоились, он становился перед иконой Царицы Небесной, именуемой «Тамбовской», – его родительским благословением⁴, и долго-долго незримо н неслышимо для людей, – молитвенные вопли его сокрушенного сердца возносились к Пречистой и Преблагословенной Утешительнице скорбящих. Но исконный враг рода человеческого не дремал. Молитвенный подвиг Александра Михайловича не мог надолго оставаться незамеченным молодыми его товарищами. И вот, как всегда бывает, под влиянием вражиим, молодежь и во время и не вовремя , и у места, и не у места, стала осыпать его разными колкими насмешками.

Летом 1839 года о. Амвросий с товарищами путешествовали на богомолье, были у старца Илариона Троекуровского, который прямо высказал о. Амвросию идти в Оптину пустынь. Были в Оптиной пустыни и в Сергиевой Лавре.

Осенью же того года о. Амвросий тайно от начальства ушел в Оптину пустынь и, когда старцы согласились его принять к себе, тогда он заявил о себе своему епархиальному начальству, что не желает более служить, и просил простить его поступок и разрешить определиться в монашество. А 2 апреля 1840 года был определен в Оптину пустынь.

Первоначально о. Амвросий проходил послушание в скиту на кухне; потом, с осени 1841 года, был келейником и письмоводителем старца о. Макария, а 29 ноября 1842 года был пострижен в монашество 30 лет от роду, рукоположен в иеродьякона 4 февраля 1843 года и в иеромонаха 9декабря 1845 года. Такое скорое, необычное в Оптине, производство объясняется богословским образованием его и несомненно особыми духовными дарованиями, при целомудрии и смирении.

Преосвященный Калужский Николай, посетивши Оптину пустынь 23 августа 1846 года, сказал при прощании: «Спасайтесь, отцы и братие, имейте мир и любовь между собою. А ты, о. Амвросий, помогай о. Макарию в духовничестве; он уже стар становится». Но недолго о. Амвросий отправлял обязанности чреднего служения в сане иеромонаха. Указом Калужской консистории 29 марта 1848 года, он, как не способный ни к каким монастырским послушаниям, исключен из штата братий Оптиной пустыни и оставлен на ее пропитании и призрении. Причиною сего была его простудная болезнь, которую он получил при поездке в декабре 1845 года в Калугу, для принятия рукоположения в иеромонаха и которою он страдал до конца жизни, не выходя из келлии, если не было 18 градусов тепла. С тех пор исключенный из штата, как неспособный ни к каким монастырским послушаниям, в продолжении 43 лет до самой кончины своей (10 октября 1891 года ) он жил для Церкви и действовал силою благодати; был одним из великих духовных светильников православия на святой Руси. С 1846 года он помогал в духовничестве о. Макарию, а по кончине его 7 сентября 1860 года, был самостоятельным старцем.

В тесной келье скита, среди соснового леса, в старом подряснике он принимал всех удрученных духом и угнетенных жизнью людей; проницательным оком входил во все разнообразные нужды и давал советы мудрые, практические и хозяйственные, в добродушном шутливом тоне; многих подвижников и подвижниц руководил в прохождении высшей созерцательной молитвы, исцелял больных телесными и душевными болезнями, отклоняя от себя славу, указывая на св. угодников, которым назначал служить молебны. Учение его было всегда основано на Св. Еванегелии и писании св. отцев.

На общих благословениях о. Амвросий делал наставления, которые сводились к следующему: «Несть греха, побеждающего милосердие Божие; Господь хощет бо всем спастися и в разум истины прийти. Поэтому отложи свое неразумное отчаяние и старайся соблюдать заповеди Божьи: в чем согрешишь, покайся и исправляйся. Все скорби, постигающие тебя, терпи по Слову Божию: в терпении вашем стяжите души ваша, и претерпевый до конца сей спасен будет». На домашних гнева не держи, а молись за них и за всех ненавидящих и обидящих тебя, и милостию Божией спасешься».

На вопрос «Как жить, чтобы спасти душу?» – отвечал: « читайте почаще 5, 6 и 7 главы Евангелия от Матфея и старайтесь соблюдать заповеди Божьи и жить свято, удаляясь от всякого греха, а в прежних грехах кайтесь пред Богом и исповедуйтесь перед духовником».

«Есть спасение и кроме монастыря, но с трудом велиим. Хотя и в монастыре спасение не без труда, но зато, кроме спасения, в монастыре человек может достигать и совершенства христианского, если только достодолжно потрудится смирить себя и покорить не только воле Божьей, но и воле начальствующих и даже меньших, во всем, в чем нет нарушения заповедей Божьих».

«Впрочем, надобно знать, что только в царствии небесном будет совершенно покойно. А на земле, сказал Господь, «скорбни будете». Да и люди глаголют: «там хорошо, где нас нет». Поэтому всегда заканчивал словами: как ни прикинь,– все выходит клин. Поэтому люди по нужде и умудряются соединять клин и сшивать, чтоб выходил четвероугольник. Не без причины называется земная жизнь юдоль плача: плачут подчиненные и бедные, воздыхают начальники и богатые. Без скорби и печалей на земле никого нет. Соображая все это, обратимся мыслию и сердцем ко Всеблагому Промыслу Божию, который доселе нас питал и все потребное давал. Возверзем печаль свою на Господа».

Личные его советы и нравоучение неотразимо влияли на приходивших к нему с верою в помощь Божию на всю жизнь; для прочих же лиц, не имевших возможности видеть его лично, служили назиданием письма его, напечатанные Оптиной пустынью, которые будут служить духовным руководством и для потомства. Самые проницательные люди посещали его: Лев Толстой, Достоевский, Леонтьев, Вл. Соловьев, и никто не сказал ничего отрицательного. «Золото прошло через огонь скептицизма и не потускнело». Такой отзыв сделал об о. Амвросии известный писатель, противник монашества, В.В.Розанов (Новое время, 1902г. № 9535).

Входя в положение бедных людей и сострадая их беспомощности, о. Амвросий изыскивал средства к устроению женских обителей, склоняя к жертвам своих благочестивых посетителей. В конце семидесятых и в восьмидесятых годах он хлопотал об устройстве и открытии женских общин, в Саратовской губернии Гусевской общины, в Воронежской губернии – Пятницкой, и близ Оптнна монастыря Шамординой (ныне Амвросиевской женской пустыни), где и кончил свою многотрудную жизнь 10 октября 1891 года, выехав туда из Оптиной для личного распоряжения постройками для обители.

После о. Амвросия в подвиг старчества вступил его непосредственный преемник, иеросхимонах о. Анатолий, бывший еще при жизни о. Амвросия начальником скита и братским духовником. Взоры всех духовных чад о. Амвросия, после смерти его с упованием и верою обратились на о. Анатолия, о котором еще при жизни он выражался так: «Да, велик о. Анатолий», указывая на него, как на единственного и достойного своего преемника в деле старчества.

Происходя из духовного звания, студент семинарии I разряда и бывший ученик старца Макария, занимавшийся переводом святоотеческих книг, совместно с другими учениками-монахами; Ювеналием Половцевым и др. под руководством самого о. Макария, о. Анатолий в 1874 году был определен епархиальным начальством братским духовником и скитоначальником. Проходил умную молитву, в которой, по отзыву о. Амвросия, достиг высшей степени. Имел под старчеством многих духовных детей из мирян. При устройстве же старцем о. Амвросием Шамординской общины был духовным отцом, по указанию старца Амвросия, нескольких сот сестер Шамординских. Занимаясь умной молитвой и старчеством, о. Анатолий уклонялся от хозяйственных дел скита, по должности скитоначальника, и не любил брать деньги в руки, предоставляя это житейское дело своим келейникам. Впоследствии сам старец Амвросий должен был принять хозяйство скита на свое попечение. Не искал о. Анатолий и почестей себе, и, по совету о. Амвросия, уклонился от предназначенной ему в 1871 году Святейшим Синодом должности настоятеля Спасо-Орловского монастыря Вятской губернии, с возведением в сан архимандрита. Все посещавшие о. Амвросия высокопоставленные лица и Высочайшие особы посещали также и о. Анатолия, как его сотрудника и сотаинника.

Скончался о. Анатолий 25 января 1894 года. При таком характере его, в отношении хозяйственных распоряжений и брезгливости его к деньгам, конечно, о. Амвросий не мог поручить ему продолжение после своей кончины, возведение построек и устроение хозяйства в Шамординской общине, которые и возложил на своего келейного, нынешнего старца, о . Иосифа.

По кончине мудрого восьмидесятилетнего настоятеля, архимандрита Моисея, последовавшей 15 июля 1862 год, почти вслед за старцем Макарием (через год и 9 месяцев), в настоятели пустыни был утвержден епископом Григорием о. Исаакий, в миру Иван Иванович, живший в скиту под старчеством о. Амвросия, из богатой семьи курских купцов Антимоновых, занимавшихся оптовою торговлю скотом и арендовавших рыбную ловлю в Черномории; родился 10 мая 1810 года; в миру жил до 36-летнего возраста, при крепком здоровье имел почти богатырскую силу (мог поднимать тяжести до 15 пудов), очень любил церковное пение и певчих, и сам пел сильным басом – октавою. Почитал отца и мачех; характера был тихого и простого. Неудавшееся неоднократное сватовство, и, в особенности в последний раз, когда на приисканной им невесте женился его родитель – третьим браком, укрепило его в мысли, что он для мира не жилец. В 1847 году он поступил в Оптину, где он был однажды у старца и Леонида, и именно в то время, когда старший брат его был в Оптине иеромонахом (перешедший в Киево-Печерскую Лавру). По назначении в должность настоятеля он явился в Калугу к архиерею и заявил в простоте сердца, как тяжела для него власть6 «Я лучше бы согласился пойти на хлебню, чем быть настоятелем». «Ну что же, – ответил владыка, – пожалуй, пеки хлебы». «А кто же настоятелем будет?» «Да ты же и настоятелем будешь», сказал Владыка.

По принятии монастырского хозяйства о. Исаакий был очень озабочен недостатком средств; «Я принял обитель с одним гривенником» – говаривал о. Исаакий. И действительно, иначе не могло быть после управления идеального настоятеля, каков был о. Моисей, щедрого и нищелюбивого. Со введением старчества, хотя и являлись жертвователи для обители, при помощи которых образовался неприкосновенный капитал в 70 т. руб., но зато накопились долги около 10 т. руб., которые уплатил в уважение к памяти старцев малоярославецкий помещик Облеухов. Дальнейшие заботы по содержанию пустыни были облегчены при участии старца – о.  Амвросия. И за время управления о. Исаакия неприкосновенный капитал увеличился почти на 80 т. рублей, большей частью от самих монашествующих. Также пожертвованы разными лицами в пользу пустыни лесные дачи в разных уездах Калужской губернии. Это облегчило положение Пустыни, так как отопление потребно для пяти церквей, для 150 келлий и для разных хозяйственных заведений. Хозяйство на всех дачах ведется монастырское, без отдачи в аренду.

Для пропитания братий, заботою приснопамятного архимандрита Моисея положено основание скотного двора, на который приобретены были коровы симментальской породы с помесью4 скот этот получил известность и в России; в сельскохозяйственных календарях значится он под именем «Оптинской породы» При о. Исаакие скотный двор получил большое развитие, собственно для нужд братии, число которых простирается до 300 человек, и для богомольцев, кроме рабочих людей, которых бывает до 150 человек. О. Исаакий скончался 22 августа 1894 года.

В монастырских дачах имеется гжельская глина, из которой выделывается огнеупорный кирпич и черепица. Для бесплатного приема богомольцев устроены два странноприимных дома: один для мужчин, другой для женщин; содержится еще больница на 20 кроватей с церковью для братий; в этой же больнице подается бесплатная помощь и для всех приходящих больных.

Церковная служба в Пустыни ведется по уставу. Пение столповое. В будние дни утреня начинается в половине второго часа и продолжается до половины пятого, ранняя обедня – с 6 до 8, вечерня с 5 до 7 час. В праздники служба более продолжительная: с вечера бдение от 6 до 11, иногда далее, ранняя литургия в 5 до 7 часов, поздняя с 9 до 11.

Оптина пустынь есть общежительный монастырь; различие, против штатных монастырей, состоит в том, что в штатных монашествующие получают жалованье и содержание от казны, и имеют определенные доходы от богомольцев, трапеза общая, но одежду и проч. справляют на свой счет.

В общежитии же у братий никакой собственности нет; все доходы, без исключения, поступают в монастырскую пользу; трапеза для всех одна общая, одежда монастырская – однообразная, белый хлеб подается на трапезе только в праздники по одному ломтю в несколько золотников; те из братий, кто имеет возможность, покупают для себя белый хлеб в монастырской булочной, доходы которой составляют монастырскую собственность. В иконной книжной лавке монастыря продаются издания Оптиной пустыни, книги святоотеческих писаний.

Материальные средства Пустыни очень ограничены: она существует только по милости Божьей, за молитвами старцев. Нет на ней ни св. мощей, ни крестных ходов с иконами, ни ярмарок, не подворий, ни пособий от казны. И в будущем только одна надежда на Бога, во власти Которого располагать сердца благотворителей к жертвам на поминовение их сродников, и живых, и усопших.