Глава 12. Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война

О нападении фашистской Германии на Советский Союз 9/22 Июня 1941 г. митрополит Сергий узнал, вернувшись в свою резиденцию из Богоявленского собора, где он отслужил воскресную литургию, Московский первосвятитель ясно сознавал, что в этот роковой для нашей страны час испытаний Русская Церковь, верная Своим традициям, должна быть вместе с народом, чтобы благословить мужественных, поддержать растерянных и упавших духом, вразумить тех, кто надеялся на близкий конец коммунистической власти, не разобравшись, что война началась не с коммунистами, а с Россией. Митрополит ушёл к себе в кабинет, и вскоре близкие к нему услышали удары пишущей машинки: он уже писал послание к Церкви по случаю начала войны. «Невзирая на свои физические недостатки – глухоту и малоподвижность, – вспоминал позднее архиепископ Димитрий (Градусов), – митрополит Сергий оказался на редкость чутким и энергичным: своё послание он не только сумел написать, но и разослать по всем уголкам нашей необъятной Родины в первый же день войны».⁴⁶⁹

Послание гласило:

В последние годы мы, жители России, утешали себя надеждой, что военный пожар, охвативший едва не весь мир, не коснется нашей страны, но фашизм, признающий законом только голую силу и привыкший глумиться над высокими требованиями чести и морали, оказался и на этот раз верным себе. Фашиствующие разбойники напали на нашу Родину. Попирая договора и обещания, они внезапно обрушились на нас, и вот кровь мирных граждан уже орошает родную землю. Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла Шведского, Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят ещё раз попытаться поставить народ наш на колени перед неправдой, голым насилием принудить его пожертвовать благом и целостью Родины, кровными заветами любви к своему Отечеству. Но не первый раз приходится Русскому народу выдерживать такие испытания. С Божьей помощью и на сей раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении, потому что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном долге перед Родиной и Верой, и выходили победителями. Не посрамим же их славного имени и мы – православные, родные им по плоти и по вере.

...Тут есть дело рабочим, крестьянам, ученым, женщинам и мужчинам, юношам и старикам. Всякий может и должен внести в общий подвиг свою долю труда, заботы, искусства.

Вспомним святых вождей Русского народа, например, Александра Невского, Димитрия Донского, полагавших свои души за народ и Родину. Да не только вожди это делали. Вспомним неисчислимые тысячи православных воинов, безвестные имена которых Русский народ увековечил в своей легенде о богатырях Илье Муромце, Добрыне Никитиче и Алёше Поповиче, разбивших наголову Соловья Разбойника. Православная наша церковь всегда разделила судьбу народа. Вместе с ним она и испытания несла и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг. Если кому, то именно нам нужно помнить заповедь Христову: «Больше сея любви никто же имать да кто душу свою положит за други своя». Душу свою полагает не только тот, кто будет убит на поле сражения за свой народ и его благо, но и всякий, кто жертвует собой, своим здоровьем или выгодой ради Родины. Нам, пастырям Церкви, в такое время, когда Отечество призывает всех на подвиг, недостойно молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не одобрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и воле Божьей. А если, сверх того, молчаливость пастыря, его некасательство к переживаемому паствой объяснится ещё и лукавыми соображениями на счет возможных выгод на той стороне границы, то это будет прямая измена Родине и своему пастырскому долгу, поскольку церкви нужен пастырь, несущий свою службу истинно «ради Иисуса, а не ради куса», как выражался святитель Димитрий Ростовский...

Церковь Христова благословляет всех на защиту священных границ нашей Родины. Господь нам дарует победу.

Патриарший Местоблюститель Смиренный Сергий, митрополит Московский и Коломенский. Москва, 22 Июня 1941 года».⁴⁷⁰

Выбор митрополита Сергия, как и каждого православного верующего в те дни, не был простым и однозначным. Призывая народ к защите своего Отечества, он невольно должен был призвать и к защите советской власти, которая почти четверть века гнала и преследовала христиан. Они были изгоями на своей родине, за верность Христу их расстреливали и ссылали в лагеря, возводили обвинения и клевету. В глазах атеистических фанатиков они были чуть ли не «пятой колонной империализма», готовой в случае войны нанести удар в спину. И вот теперь, когда грянула беда, когда немецкие дивизии победно двигались вглубь России, легко смяв сопротивление на границах, когда никто не мог ответить, что будет завтра, а всезнающий «великий вождь» товарищ Сталин в растерянности молчал, первым призывал народ на борьбу с фашизмом не глава коммунистов, а глава Церкви.

Не все верующие разделили этот выбор. Слишком тяжелы были годы репрессий, полулегального приниженного существования, чтобы разом простить их или – во всяком случае – отстраниться от собственной боли. Именно поэтому нападение Германии на СССР многие и восприняли как кару Господню, как возмездие, которое наконец-то настигло советскую власть за гонения на верующих. Иллюзии, будто фашисты намерены уничтожить коммунизм, но не желают препятствовать возрождению Русской государственности и традиций, подкреплялись доходившими через беженцев слухами об открытии православных храмов на оккупированных территориях, покровительственном отношении немцев к верующим мирянам и клирикам – особенно к тем, кто пострадал от советской власти. Германское военное и политическое руководство понимало, что укрепление позиций в такой огромной стране невозможно без хотя бы временной опоры на местное население, и быстро нащупало слабое звено советской пропаганды, которая, охватывая все стороны жизни Русского народа, искоренить присущей ему религиозности так и не сумела.

Это уязвимое место подмечали и многие коммунисты. В отличии от энтузиастов немедленного уничтожения религии, более зрелые и тонкие политики считали, что в духовной области форсированные темпы не приемлемы. В то же время, напряжённое предчувствие близкой войны выставляло открытым вопрос: чью сторону займут в ней миллионы подсоветских верующих и не лучше ли уже теперь искать с ними союза? Являясь такими же противниками религии, как и их оппоненты, эти политики готовы были занять более мягкие позиции по отношению к верующим и пойти на некоторые послабления. В предвоенные годы в публицистике, художественных произведениях всё смелее звучала мысль о том, что вера в Бога не мешает быть полноценным гражданином СССР и не противоречит верности советской власти и идеям коммунизма.⁴⁷¹

Лев Троцкий, внимательно следивший из-за границы за процессами, происходившими в СССР, ещё в 1936 г. истолковал эти новые ростки, как ещё один признак «термидора». В своей работе «Преданная революция» он писал: «Отрицание бога, его помощников и его чудес являлось наиболее острым клином из всех, какие революционная власть вгоняла между детьми и отцами. Обгоняя рост культуры, серьёзной пропаганды и научного воспитания, борьба с церковью, под руководством людей типа Ярославского, вырождалась нередко в бутафорию и в озорство. Ныне штурм небес... приостановлен. Озабоченная репутацией своей солидности бюрократия приказала молодым безбожникам сдать боевые доспехи и засесть за книжки. По отношению к религии устанавливается постепенно режим иронического нейтралитета. Но это только первый этап».⁴⁷²

Однако, если в предвоенные годы власти могли себе позволить эволюционное изменение курса, то теперь логика событий требовала от советского руководства немедленных и решительных действий. Первые же месяцы войны наглядно показали несостоятельность абстрактного интернационального патриотизма, мало для кого понятного и привлекательного. Перед опасностью полного поражения И.В. Сталин и его приближенные вынуждены были ухватиться за недавно ещё опальную идею Русского патриотизма. В тяжкие месяцы фашистского наступления летом и осенью 1941 года советская пропаганда пламенно взывала к национальным чувствам Русского народа, приводя в пример героические события прошлого и задвигая на задний план «ценности социализма». «Родина – это движение народа по своей земле из глубин веков к желанному будущему, в которое он верит и создаёт своими руками для себя и своих поколений, – писал известный «советский граф» литератор А.Н. Толстой в статье «Родина», опубликованной в газете «Правда» 7 Ноября 1941 г. – Это – вечно отмирающий и вечно рождающийся поток людей, несущих свой язык, свою духовную и материальную культуру и непоколебимую веру в законность и неразрушимость своего места на земле... Фашизм враждебен всякой национальной культуре, в том числе и немецкой. Всякую национальную культуру он стремится разгромить, уничтожить, стереть самую память о ней. По существу фашизм – космополитичен в худшем смысле этого понятия. Его пангерманская идея: «Весь мир – для немцев» – лишь ловкий приём большой финансовой игры, где страны, города и люди – лишь особый вид безликих биржевых ценностей, брошенных в тотальную войну».⁴⁷³ Таким образом, если за два года до начала войны всякая критика фашизма в СССР была официально запрещена, а идеи фашистского движения встречали симпатию (что можно видеть как из официальной прессы, так и из советской беллетристики предвоенного периода), то теперь необходимо было развенчать созданный самим же правительством образ дружественного союзника.

Одновременно новый идеологический курс отодвигал на задний план атеистическую пропаганду. Уже первые слова обращения И.В. Сталина к народу 3 Июля 1941 года: «Дорогие соотечественники! Братья и сёстры!» были подсказаны далеко не марксистско-ленинской идеологией. По свидетельству советского исследователя Э.И. Лисавцева, первая краткая встреча председателя Совнаркома с Патриаршим Местоблюстителем состоялась в Июле 1941 года, и оба остались ей довольны.⁴⁷⁴ Действительность заставляла И.В. Сталина, руководство ВКП(б) начать пересмотр своей религиозной политики, перейти к диалогу во имя единства верующих и атеистов в борьбе против Германии.

Правда, первоначально изменения были небольшие. Митрополитам Сергию, Алексию и Николаю не препятствовали в распространении своих патриотических воззваний к пастве, хотя это и являлось нарушением советских законов. Полностью прекратилась антирелигиозная пропаганда, была свёрнута деятельность «Союза воинствующих безбожников». Впрочем, официально никто его не распускал. И.В. Сталин через своего секретаря А.Н. Поскребышева «порекомендовал» «главному безбожнику» Е. Ярославскому (Губельману) публично отметить новую патриотическую позицию Церкви. Тот не посмел ослушаться и после долгих сомнений 2 Сентября подготовил для печати статью «Почему религиозные люди против Гитлера». Новый идеолог религиозного патриотизма подписался под статьёй не без ёрничества: Каций Адамиани. В статье, первоначально рассчитанной сугубо на зарубежных читателей, высоко оценивалась патриотическая деятельность Московской Патриархии, а также некоторых других Церквей СССР.⁴⁷⁵ А в 1942 году вышла другая статья Е. Ярославского о православном христианском писателе и Русском националисте Ф.М. Достоевском.⁴⁷⁶

Метаморфоза «главного гонителя» Церкви в 1920–1930-х годах особенно показательна. К Октябрю 1941 года были закрыты практически все антирелигиозные периодические издания. Флагман же советского атеизма, журнал «Под знаменем марксизма» начал печатать статьи о выдающихся Русских исторических деятелях, великом Русском народе, героизме советских солдат и тому подобном, – а в 1944-м году и вовсе прекратил своё существование.

В Июле-Августе 1941 года ещё нередки были аресты священнослужителей, но с осени они почти прекратились. Более того, из лагерей освободили десятки священнослужителей, в том числе к Сентябрю 1943 года шесть архиепископов и пять епископов. Появилась первые, пока ещё редчайшие случаи восстановления закрытых храмов. Так, последний Свято-Троицкий храм Нижнего Новгорода (г. Горького) перестал действовать 10 Декабря 1940 года, а вновь был открыт с 10 Августа 1941 года.⁴⁷⁷ Религиозные центры СССР правительство признало de facto , им снова разрешили устанавливать связи с заграничными организациями.

Поскольку за Русским народом отныне открыто признавалось право на духовную культуру, это требовалось подтвердить на практике, предоставив Русской Православной Церкви больше свободы для деятельности. Уже 7 Ноября 1941 г., сразу после знаменитого парада на Красной площади, там состоялся молебен – случай беспрецедентный для советской истории. Но ещё прежде, нежели власти предприняли в сторону религиозной либерализации какие-либо шаги, Церковь первая показала всему миру, что Она неотделима от того самого народа, от которого Её долгое время пытались отделить.

В последующее время митрополит Сергий выпустил до 23-х различных посланий по разным случаям. Все они сводились к одной общей теме: к твёрдой надежде на то, что Господь дарует Русскому народу конечную победу. По инициативе Блаженнейшего Сергия, Православная Русская Церковь широко развила свою благотворительную деятельность. Церковные общины и отдельные представители православного духовенства стали вносить в фонд государственной обороны значительные денежные суммы. Неоднократно можно было наблюдать, что вносимые средства были не жертвой каких-нибудь богатых людей, от своего достатка уделявших только нечто на нужды войны, а лептой простых людей, движимых чувством патриотизма, отдавших на святое дело последние свои сбережения. По инициативе Блаженнейшего митрополита церковные общины стали собирать деньги на устройство танковой колонны имени Димитрия Донского. На танки было собрано, не считая золотых и серебряных вещей, больше 8 миллионов рублей. Собирались средства на сооружения самолётов, на содержание раненых, на детей-сирот, потерявших на войне родителей, на тёплые вещи для бойцов (из доклада митрополита Сергия на Соборе 8 Сентября 1943 г.).

Между тем шёл пятый месяц войны. Германские войска, не встречая достаточного сопротивления со стороны бойцов, не желавших умирать за антинародную коммунистическую власть и видевших в немцах освободителей от антинародного ига, находились на подступах к Москве. На сторону Германии порой переходили целые формирования. И если бы немецкое командование не относилось к Славянам, особенно к Русским, с настороженностью и недоверием, многие из этих пленных немедленно включились бы в войну на стороне Германии. Тыл так же работал «для фронта и для победы»: бойцы, получая ящики с боеприпасами, обнаруживали в них самое неожиданное содержимое: повидло, печенье, конфеты... Мирные жители городов и сёл не испытывали особенной неприязни к вступавшим на их территорию германским войскам: они получали долгожданную свободу и в известной степени самоуправление. Новыми властями приветствовалось свободное предпринимательство и национальное развитие – именно на этих принципах и строилась политика на подвластных Германии территориях. В новообразованные немецкие административные и полицейские учреждения приходили сотни добровольцев с предложением службы и со списками ненавистных им коммунистов, комсомольских и общественных активистов. Любопытно, что и многие евреи отказывались от эвакуации, памятуя о тактичном и корректном поведении немцев в годы 1-й мировой войны, и ждали прихода германских войск тоже не без некоторых надежд (об этом см. роман А. Рыбакова «Тяжёлый песок», повесть Ю. Кузнецова «Бабий Яр» и др.). Между тем, остальное население, несмотря на отсутствие подобной информации в печати, как-то стихийно догадалось об антисемитском характере германской политики. В Литве расправы над евреями, в основном, советскими активистами, начались сразу после ухода советских войск, ещё до прихода немцев и до появления соответствующих распоряжений. Об этом в своё время писала издаваемая Литовским движением «Саюдис» газета «Возрождение». На советских оккупированных территориях местное население предоставляло немцам списки партийных и комсомольских активистов. Всё это объяснялось накопившейся за годы советской власти и долго сдерживаемой ожесточённостью против ее инициаторов.

В сёлах и деревнях земельные вопросы решались комендантами и бургомистрами в считанные часы – в отличии от так и не состоявшихся обещаний большевиков. Урожаи у крестьян той поры достигали сказочных размеров. Общее настроение первых месяцев оккупации было таково, что немцев воспринимали как внешних освободителей от внутреннего врага: а с врагом внешним и вполне конкретным всегда справиться в дальнейшем будет легче, нежели с внутренним, замаскированным. В свете вышесказанного становится понятным преследование после 1945 года большевиками мирных жителей, находившихся на оккупированных территориях. В самой Москве некоторые смельчаки не скрывали ликования и демонстративно выбрасывали из своих окон десятки томов «основоположников и классиков марксизма-ленинизма». Власти молча вынуждены были проглатывать эту горькую пилюлю. Однако, народ быстро разочаровался в своих надеждах, столкнувшись с жестокостью захватчиков, и не замедлил перейти к стихийному и мощному развёрнутому сопротивлению. Оставшееся в тылу мужское население уходило в леса и присоединялось к организованным советскими властями партизанским движениям, а не встретив таковых, создавало собственные. 1/14 Октября в день Покрова Пресвятой Богородицы митрополит Сергий обратился к «православной и боголюбивой пастве московской» со своим вторым, по счёту, посланием по случаю войны.

«Вторгшийся в наши пределы коварной и жестокий враг, по-видимому, напрягает все свои силы»... «С Божьей помощью и в эту годину испытаний наш народ сумеет по-прежнему постоять за себя и рано или поздно, но прогонит прочь наседающего чужанина. Такая надежда, как железная броня, да оградит нас от всякого малодушия перед нашествием врага. Каждый на своей страже, на своем посту будет бодро стоять, содействуя обороне отечества нашего и ревниво храня драгоценные заветы нашей святой Православной веры».⁴⁷⁸

По мере того, как обострялась ситуация в стране, менялось и духовное состояние общества. Ужас смерти, страх потерять близких, лишения и жажда обрести духовную опору в этих нечеловеческих испытаниях приводили в Церковь тысячи новых прихожан. В обстановке небывалой войны, когда проверке на прочность подвергалось всё подлинное и мнимое, стало ясно, что атеистическая пропаганда затронула лишь поверхность народного сознания, не проникая вглубь и не меняя основную систему ценностей. На всех службах храмы были переполнены верующими, молящимися за спасение близких, за упокоение душ погибших. Когда немцы приблизились к Москве, то несмотря на охватившую город панику, многие верующие оставались спокойными, уповая, что заступничество Сергия Радонежского спасёт от падения Москву и Сергиев Посад. Доверие Богу и вера в Его Милость помогали христианам сохранять твёрдость духа в обстановке всеобщей растерянности. Атеизм никому не помог в эти дни: кругом царили паника, страх, уныние. Никто не знал, что делать, откуда ждать помощи, если даже руководство страны не имеет чёткого плана действий.

В это время из Москвы в срочном порядке эвакуировались правительственные и гражданские учреждения. В отношении Патриархии Исполнительный Комитет Московского Городского Совета 7 Октября 1941 г. за № 3/331 постановил предложить последней временно покинуть Москву, тем более, что масса верующих словесно и письменно умоляла митрополита Сергия поберечь себя и других работников Патриархии.⁴⁷⁹

С 19 Октября 1941 г. до лета 1943 года митрополит Сергий с рядом сотрудников Патриархии находился в г. Ульяновске (Симбирске), продолжая оттуда осуществлять церковное руководство. Как уже упоминалось выше, в сложившейся обстановке отношение к Церкви менялось. Появилась возможность открывать закрытые прежде храмы, восстанавливать епископские кафедры. В Ульяновск за назначениями приезжали бывшие до того на покое или в ссылке епископы, а нередко вдовые представители белого духовенства (основной тогдашний резерв архиерейских кадров). Здесь же получали монашеский постриг и епископскую хиротонию. Так, например, в 1942 году были хиротонисаны предварительно постриженные в монахи вдовые протоиереи Сергий Городцев (в монашестве и епископстве Варфоломей), Владимир Градусов (в монашестве Дмитрий), Николай Чуков (в монашестве и епископстве Григорий).⁴⁸⁰

Но не всегда подвергшиеся репрессиям священнослужители соглашались принять назначение от «советского» первоиерарха. Многие из них по-прежнему считали митрополита Сергия ставленником большевиков и изменником истинному Православию. Такой позиции твёрдо держался, например, бывший епископ Кинешемский Василий, который провёл в заключении и ссылках около 17 лет. «В 1942 году святитель получил от Ярославского архиерея предложение занять кафедру.

– Я Сергия за православного не признаю, – писал ему святитель. – И прошу вас более не предлагать мне кафедры, потому что я стар и слишком устал от ссылок».⁴⁸¹

Несомненно, митрополит Сергий знал о подобных случаях, знал, что даже патриотические заслуги военных лет не реабилитировали его в глазах тысяч верующих – клириков и мирян , упорно продолжавших стоять в оппозиции «официальной» Церкви, невзирая на жестокие репрессии и лишения. Видимо, митрополит воспринимал эту враждебность, как часть своего креста, неизбежную расплату за совершённые компромиссы. Из Ульяновска по всей стране разлетались ободряющие послания митрополита. Особенно трогательными и жизнеутверждающими из них были Рождественские и Пасхальные.

«По мере освобождения нашей Родины от вражеской оккупации, – писал протоиерей А. Смирнов, – Блаженнейший митрополит проявил огромную заботу об устроении церковной жизни в освобождённых от врага епархиях. Он посылал туда с особыми полномочиями иерархов или заслуженных протоиереев, давал им соответствующие инструкции и препровождал с ними нарочитые послания.

В результате таких миссий был собран огромный материал о разрушительных действиях наших врагов, вошедший частично в книгу «Правда о религии в России» (изд. Моск. Патриархии. М. 1942) и частично также переданной в Чрезвычайную комиссию по расследованию злодеяний врагов и причинённых ими убытков. Кроме этого через особо посылаемых представителей Московской Патриархии был обследован в отношении верности церковным канонам ряд епархий, откуда на имя митрополита Сергия были присланы с многочисленными подписями трогательные заявления от духовенства и верующих о преданности ему как главе Русской Православной Церкви».⁴⁸²

В это время руководство Московской епархией осуществлял митрополит Киевский и Галицкий Николай (Ярушевич), человек неукротимой энергии, блестящий проповедник, общий любимец паствы. В тяжёлые дни обороны Москвы он совершал Богослужения в московских храмах, пламенными речами поддерживая дух верующих. В Ноябре 1942 г. его назначили членом Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию немецко-фашистских злодеяний. Кроме того он представлял Русскую Церковь в созданном тогда Всеславянском комитете.

В осаждённом Ленинграде свои архипастырские труды нёс митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Симанский), большую часть блокады проведший со своей многострадальной паствой, деля с ней скорби и лишения того времени.

«В начале войны в Ленинграде оставалось 5 действующих православных храмов: Никольский Морской собор, Князь-Владимирский и Преображенский соборы и две кладбищенские церкви. (Было ещё два обновленческих храма и один иосифлянский). Храмы города были переполнены молящимися и причастниками. Даже в будние дни подавались горы записок о здравии и о упокоении. Температура в храмах опускалась часто ниже нуля. Певчие пели в пальто, в валенках, от голода едва держались на ногах. Из-за несмолкаемого обстрела, от взрывов бомб окна в храмах нередко бывали выбиты воздушной волной, и по церквям гулял морозный ветер. Митрополит Алексий жил при Никольском соборе и служил в нём каждое воскресенье, часто без диакона.

Своими проповедями и посланиями он вливал в души исстрадавшихся ленинградцев мужество и надежду. В вербное воскресенье в храмах было прочитано его архипастырское обращение, в котором он призвал верующих самоотверженно помогать воинам честной работой в тылу: «Победа достигается силой не одного оружия, а силой всеобщего подъема и могучей веры в победу, упованием на Бога, венчающего торжеством оружие правды, «спасающего» нас «от малодушия и от бури» (Пс. 54:8). И само воинство наше сильно не одной численностью и мощью оружия, в него переливается и зажигает сердца воинов тот дух единения и воодушевления, которым живёт теперь весь Русский народ».⁴⁸³

Митрополит Алексий постоянно совершал Богослужения не только в Никольском соборе, но и в других храмах города, обставляя особой трогательностью заупокойные службы о почивших защитниках города и жертвах блокады. Имевшую глубокое духовно- нравственное значение деятельность духовенства в дни блокады вынуждено было признать и советское правительство. Многие священнослужители во главе с митрополитом Алексием были награждены медалью «За оборону Ленинграда».

Советские историки и идеологи так и не сумели убедительно объяснить с материалистических позиций, почему вымирающий от голода, бомбёжек и артобстрела город все-таки выстоял, почему измождённые женщины, старики, подростки, получавшие паёк, который по всем законам природы не должен был их спасти, тем не менее выжили и даже сумели поддерживать фронт, работая на военных заводах по 12–14 часов в сутки. Сами захватчики зачастую не представляли подлинной ситуации в осаждённом городе. Это было похоже на таинство, когда в истощённых, измученных до последней крайности людях вдруг приоткрылась им самим до конца не понятная духовная сила, перед которой отступили и мощь германского оружия, и даже материальные законы природы. На грани катастрофы, там, где кончались человеческие возможности, осаждённый город показывал, что существуют ещё другие таинственные возможности, недоступные для материалистического понимания. Но то, что казалось загадкой советским идеологам, было открыто Православным верующим всего миpa – и высоким иерархам, и простым мирянам. Для них не представляло и не представляет сомнения, что спасение Свято-Петрограда и всей России было чудом Божьим. Историки и мемуаристы описали все битвы на полях сражений Второй Мировой войны, но никто не в силах описать битвы духовные, совершаемые великими и безымянными молитвенниками в эти годы.

Факты повествуемой ниже истории частично подтверждаются архивными материалами, хранящимися, например, в ЦГА С.-Петербурга – в частности, о пребывании митрополита гор Ливанских Илии (Салиба) в России и о сообщённом им видении. Событие это в последние годы широко освещалось в печати, и хотя данный рассказ скорее всего не лишён некоторых преувеличений (например, о крестном ходе вокруг Ленинграда), авторы сочли возможным привести его в первоначальном варианте.

«Когда началась Великая Отечественная война, Патриарх Антиохийский Александр III обратился с посланием к христианам всего миpa о молитвенной и материальной помощи России. Очень немного истинных друзей оставалось тогда у нашей страны. Были великие молитвенники и на Руси, такие, как иеросхимонах Серафим Вырицкий. Тысячу дней и ночей стоял он на молитве о спасении страны и народа России в тяжелейшие годы, когда страну терзали враги. Но как и в 1612 г. Промыслом Божьим для изъявления воли Божьей и определения страны и народа России был избран друг и молитвенник за неё из братской Церкви – митрополит гор Ливанских Илия (Антиохийский Патриархат). Он знал, что значит Россия для миpa ; знал, и поэтому всегда молился о спасении страны Российской, о просветлении народа. После обращения Александра III митрополит Илия стал ещё горячее всем сердцем молиться за спасение России от погибели, от нашествия вражеского. Он решил затвориться и просить Божью Матерь открыть, чем можно помочь России. Он спустился в каменное подземелье, куда не доносился ни один звук с земли, где не было ничего, кроме иконы Божьей Матери. Владыка затворился там, не вкушая пищи, не пил, не спал, а только, стоя на коленях, молился перед иконой Божьей Матери с лампадой. Каждое утро владыке приносили сводки с фронта о числе убитых и о том, куда дошёл враг. Через трое суток бдения ему явилась в огненном столпе Сама Божья Матерь и объявила, что избран он, истинный молитвенник и друг России, для того, чтобы передать определение Божье для страны и народа Российского. Если всё, что определено, не будет выполнено, Россия погибнет.

«Должны быть открыты во всей стране храмы, монастыри, Духовные Академии и семинарии. Священники должны быть возвращены с фронтов и тюрем, должны начать служить. Сейчас готовятся к сдаче Ленинграда, – сдавать нельзя. Пусть вынесут, – сказала Она, – чудотворную Казанскую икону Божьей Матери и обнесут её крестным ходом вокруг города, тогда ни один враг не ступит на святую его землю. Это избранный город. Перед Казанской иконой нужно совершать молебен в Москве; затем она должна быть в Сталинграде, сдавать который врагу нельзя. Казанская икона должна идти с войсками до границ России. Когда война окончится, митрополит Илия должен приехать в Россию и рассказать о том, как она была спасена». Владыка связался с представителями Русской Церкви, с советским правительством и передал им всё, что было определено. И теперь хранятся в архивах письма и телеграммы, переданные митрополитом Илией в Москву. Сталин вызвал к себе митрополита Ленинградского Алексия (Симанского), Местоблюстителя Патриаршего Престола митрополита Сергия (Страгородского) и обещал исполнить всё, что передал митрополит Илия, ибо не видел больше никакой возможности спасти положение. Всё произошло так, как и было предсказано. Не было сил, чтобы удержать врага. Был страшный голод, ежедневно умирали тысячи людей. Из Владимирского собора вынесли Казанскую икону Божьей Матери и обошли с ней крестным ходом вокруг Ленинграда – город был спасён... Снова подтвердились слова, сказанные святителем Митрофаном (Воронежским) Петру I о том, что город святого Апостола Петра избран Самой Божьей Матерью, и пока Казанская Её икона в городе, и есть молящиеся, враг не может войти в город. Вот почему петербуржцы так почитают Казанскую икону Божьей Матери. Она всё время, от основания города была Заступницей его, да и всей России. Интересно и то, что блокада была прорвана в день празднования святой равноапостольной Нины, просветительницы Грузии. После этого Казанская икона начала своё шествие по России. Да и Москва была спасена чудом. Разгром немцев под Москвой – это истинное чудо, явленное молитвами и заступничеством Божьей Матери. Немцы в панике бежали, гонимые ужасом, по дороге валялась брошенная техника и никто из немецких и наших генералов не мог понять, как и почему это произошло. Волоколамское шоссе было свободно и ничто не мешало немцам войти в Москву. Затем Казанскую икону перевезли в Царицын (Сталинград). Там перед ней шла непрестанно служба – молебны и поминовения погибших воинов. Икона стояла среди наших войск на правом берегу Волги, и немцы не смогли перейти реку, сколько усилий ни прилагали... Знаменитая Сталинградская битва началась с молебна перед этой иконой и только после этого был дан сигнал к наступлению. Икону привозили на самые трудные участки фронта, где были критические положения, в места, где готовились наступления. Священство служило молебны, солдат кропили святой водой. Как умиленно и радостно многие принимали всё это!».⁴⁸⁴

Как на чудо можно указать, например, неудавшийся захват Ленинграда летом 1941 года, когда немцы, не встречая сопротивления, практически вошли в город, достигнув трамвайных линий, но внезапно, при отсутствии всяких видимых причин, отступили назад. Коренной же перелом в войне начался тогда, когда свершился перелом в человеческих душах и даже – отчасти – в душах тех, кто четверть века руководил «уничтожением религии».

В 1947 г. состоялся долгожданный приезд в нашу страну митрополита гор Ливанских Илии, который на протяжении всей войны горячо молился за Россию и явился ходатаем перед советским правительством за её Церковное возрождение.

Перед приездом гостя Сталин вызвал владыку Алексия... и спросил: «Чем может отблагодарить митрополита Илию Русская Церковь?» Святейший предложил подарить митрополиту Ливанскому Казанскую икону Божьей Матери, крест с драгоценностями и панагию, украшенную драгоценными каменьями из всех областей страны, чтобы вся Россия участвовала в этом подарке. По распоряжению Сталина самые искусные ювелиры изготовили панагию и крест.

Митрополит Илия прибыл в Москву, встретили его торжественно. На церемонии-встрече ему преподнесли икону, крест и панагию. Как он был растроган! Он говорил, что всю войну день и ночь молился о спасении России. «Я счастлив, – сказал владыка Илия, – что мне довелось стать свидетелем возрождения Православной Веры на Святой Руси и увидеть, что Господь и Божья Матерь не оставили вашу страну, а напротив – почтили её особым Благоволением. С великой благодарностью принимаю эти дары от всей земли Русской, как память о любимой мною стране и её народе. Желаю вам, дорогие мои, и надеюсь, что по словам великого святого земли Российской – преподобного Серафима Саровского – вы посреди лета запоёте «Христос Воскресе!» Вот радость-то будет на всей земли великой».

Тогда же правительство наградило его Сталинской премией за помощь нашей стране во время Великой Отечественной войны. От премии владыка отказался, сказав, что монаху деньги не нужны: «Пусть они пойдут на нужды вашей страны. Мы сами решили передать вашей стране 200 ООО долларов для помощи детям-сиротам, у которых родители погибли на войне», – сказал митрополит Илия...

Из Москвы митрополит Ливанский поехал в Ленинград (это было в первых числах Ноября 1947 г.). Дальнейший рассказ ведётся от лица одного, как утверждается, из очевидцев:

«Перед самым приездом митрополита Илии в Ленинград мне явился во сне какой-то священник и сказал: «Через три дня ты узнаешь как была спасена Россия. Не забудь об этом и поведай другим». И вот по делам службы через три дня я оказался рано утром на Московском вокзале (отправлял контейнеры). Вдруг вижу идёт начальник МВД города, с ним множество милиции, солдат, почётный караул, никого не пускают. Все говорят: «Наверно, Сталин приехал...» Подхожу к оцеплению и вижу: идёт Косыгин (его, наверно, как ленинградца направили сопровождать владыку Илию), с ним митрополит Ленинградский Григорий, а между ними митрополит в восточном клобуке. Тогда я вспомнил про сон и подумал: «Что-то сегодня будет в соборе?» Утром 9 Ноября митрополит Илия служил Литургию в кафедральном Никольском соборе, тогда же он преподнёс храму частичку мощей Святителя Николая перед солеёй слева у главного престола. На следующий день я пришёл к знакомому, а он говорит: «Поехали во Владимирский собор, там будет сегодня великое торжество, весь город об этом говорит!». «Зачем так рано? Ведь ещё три часа до службы», – говорю я. – «Да иначе не попадём, столько народа соберётся!». И вот пошли во Владимирский собор. Что-то необыкновенное в городе творится: все прилежащие улицы заполнены народом. Около двухсот тысяч человек стояло у храма, весь транспорт остановился, проходы загорожены, еле пробрались к нему. Стоим около храма, а внутрь не попасть: солдаты стоят в оцеплении и никого не пускают. Вдруг из боковой двери выбегает староста (наш знакомый), увидел нас и зовёт: «Пошли! Я вас дожидался!». Он провел нас в храм и мы оказались у самой солеи! Слева от солеи было отгорожено место и там стояли члены Правительства. Мы насчитали – 42 человека. И вот появились – митрополит Илия, митрополит Григорий и священство. Началась служба. Отслужили малую вечерню, после чего состоялось возложение драгоценного венца – дара владыки Илии на Казанскую икону Божьей Матери. По возложении венца он произнёс проповедь. Он рассказал всё: как явилась ему Божья Матерь, что Она поведала ему. – «Я молился за ваш прекрасный город, и так благодарен Господу, что Он удостоил меня побывать здесь, молиться вместе с вами! Я увидел, что Матерь Божья не оставила чад Своих. Мне преподнесли крест с камнями со всей земли Русской, панагию и Казанскую икону Божьей Матери. Крест этот я положу на престол нашего кафедрального собора в Ливане и обещаю вам, дорогие, что крест из России всегда будет лежать на престоле, пока я буду жить на земле. Я завещаю, чтобы и после моей кончины крест остался на престоле. Казанская икона Божьей Матери будет находиться в алтаре и всегда будет напоминать мне во время Богослужений о России. Простите, дорогие мои, что не могу благословить и обнять каждого из вас! Посылаю Благословение Господне на всех вас, и всегда, пока я жив, буду молиться о вас!».

Конечно, говорил он через переводчика, но почти все в храме плакали. Это незабываемо! Какое счастье тому, кто мог быть в этот день во Владимирском соборе, какая радость на всю жизнь! Это был такой духовный подъём, такая могучая общая молитва! Все чувствовали себя братьями и самыми дорогими друг другу людьми.

И вот – все запели: «Заступнице усердная...». Невозможно передать, какое чувство было во время пения! Казалось, что пел весь храм и весь народ поднялся на воздух. Когда вышли из храма, тропарь Казанской иконе Божьей Матери запели все стоящие на площади, на прилегающих улицах, у стадиона – десятки, все пели: «Заступнице усердная...». Люди плакали и молились истинной Заступнице и Спасительнице России. На следующий день, 11 Ноября, митрополита Илию торжественно встречали в Духовной Академии; епископ Симеон (ректор Академии) сказал прекрасное трогательное слово: «Когда вы, дорогой Владыко, будете совершать крестное знамение, то при призывании имени Господа нашего Иисуса Христа вы всегда будете касаться тремя перстами панагии и сразу вспомните нашу страну и помолитесь нашей Заступнице о России, – Божьей Матери, потому что в панагии – изображение Владычицы нашей с Господом в окружении всей Российской земли. Это великий символ; издревле Русь называется Домом Божьей Матери – и здесь, в панагии вашей – изображение Божьей Матери в окружении всей Российской земли! Ибо нет земли в России, которая не дала бы частички своей для этой панагии!».⁴⁸⁵

Вследствие нападения фашистской Германии на Советский Союз в Июне 1941 года, в течение нескольких месяцев огромная территория от Карелии на севере до предгорий Кавказа на юге оказалась отрезанной. От нескольких недель и месяцев до двух с половиной – трёх лет оказались в зоне фашистской оккупации Белоруссия, Украина, Прибалтика, многие западные, центральные и южные области России.

Период оккупации ознаменовался сильным религиозным подъёмом на территориях Русских областей, Украины и Белоруссии. Православную Церковь, вследствие Ее важной роли в Русской истории, фашисты решили использовать в своих целях. Разрешая открытие некогда закрытых храмов и допуская оживление религиозной жизни, оккупационные власти, с одной стороны, надеялись заручиться симпатиями населения, а, с другой стороны, использовать некоторые стороны тогдашнего церковного быта как фактор сеяния национальной розни и сепаратизма. Так, в соответствии с их предписаниями религиозные группы должны были разделиться по национальным признакам; этот признак особенно строго должен был соблюдаться при подборе руководителей этих групп. В территориальном отношении каждое религиозное объединение не должно было выходить за пределы генерал-бацирка, т.е. приблизительно одной епархии.⁴⁸⁶

В Прибалтике митрополиту Виленскому Сергию (Воскресенскому), благодаря его настойчивым усилиям было разрешено даже оставаться в качестве экзарха Московской Патриархии и сохранить, оказавшееся, правда, теперь номинальным, подчинение последней. (При этом владыка Сергий указывал, что большевикам Церковь лишь вынуждена подчиняться, и во всяком случае он своей властью может призвать народ православный к восстанию против деспотии «товарищей».⁴⁸⁷ К сожалению, горячий и деятельный христианин, подлинный добрый пастырь Христовой Церкви, воодушевлённый любовью ко Христу и народу Русскому, живший и трудившийся ради его спасения и освобождения, верный борец за идею, он оказался неприемлемым ни для большевиков, ни для немцев. Последовавшее 28 Апреля 1944 года его убийство с равной вероятностью можно приписать как тем, так и другим. В основном, подчинение Московской Патриархии выражалось лишь в возношении имени Местоблюстителя при Богослужениях. Этот факт немцы в случае победы надеялись, видимо, использовать как предлог для выселения Русских из Прибалтики в рейхскоммисариат Москвы.

В свою очередь, находившемуся на покое в Жировицком монастыре архиепископу Пантелеймону (Рожновскому) было предложено возглавить Белорусскую Церковь, соблюдая определённые условия церковной организации в Беларуси. Церковь в Беларуси должна быть «автокефальной» без всяких сношений с Московской Патриархией, или с Варшавской митрополией, или с Карловацким Синодом, или, ещё с кем бы то ни было. Белорусская автокефальная Церковь включала 5 епархий – Минскую, Витебскую, Смоленскую, Могилёвскую и Полоцкую. Назначения епископов должны производиться с ведома оккупационных властей, а управление, проповедь и обучение Закону Божьему вестись на белорусском языке. При этом немцы привезли с собой эмигрантов-сепаратистов, с которыми белорусским епископам пришлось вступить в борьбу, поскольку антиканоничность и вредность для Церкви такой «автокефалии» была очевидной. Митрополит Пантелеймон вскоре скончался. После его смерти Белорусскую автокефальную митрополию возглавил Филофей (Нарко).

Ещё более сложным оказалось положение Церкви на Украине. Как только на ее территории установился оккупационный режим, епископ Владимиро-Волынский Поликарп (Сикорский) поспешил учинить раскол, объявив о создании «Украинской автокефальной церкви», митрополитом которой он сам и стал.

В то же время большинство населения Украины (не менее 55%), как свидетельствуют очевидцы, стало принадлежать к основанной на определениях Московского Собора 1917–18 гг. Украинской автономной церкви, предводительствуемой митрополитом Алексием (Громадским). Немцы явно поддерживали Сикорского и его сторонников. Многие священнослужители автономной церкви оказались жертвами агентов гестапо из числа т.н. «самостийников». В 1943 г. от пуль убийц скончались митрополит Алексий и епископ Владимиро-Волынский Мануил (Тарновский).

Но сколь противоречивой ни была германская религиозная политика, следует признать, что она способствовала возвышению Церкви как в зоне оккупации, так и на всей территории СССР. Только под эгидой Псковской Православной миссии, входившей в состав Прибалтийского экзархата, и Белорусской автокефальной церкви было открыто свыше 370 приходов и несколько детских духовных школ-приютов.⁴⁸⁸ Постепенно возрождались монашеские обители. Когда летом 1941 г. немцы заняли территорию Сумской области, бывший настоятель Глинской пустыни о. Нектарий (в миру – Николай Нуждин) с воодушевлением занялся устроением этого некогда знаменитого монастыря.

«При первой же возможности архимандрит Нектарий приехал в обитель с целью ее восстановления, но уже тогда предсказал, что впоследствии Глинская пустынь опять будет закрыта. За двадцать прошедших лет монастырь был разорён, и в нём царило запустение. Если при закрытии обители в 1922 году на ее территории, кроме... храмов и колокольни, было более тридцати зданий, то к 1942 году в ней сохранилось лишь шесть полуразрушенных строений. Колокольня была взорвана сразу же после закрытия обители, храмы несколько позже...

К 1942 году сохранилась лишь больница с домовой церковью во имя Воздвижения Честнаго и Животворящаго Креста Господня (построенная в 1896 г.), двухэтажный, бывший «архиерейский» корпус и четыре братских корпуса, нуждающиеся в капитальном ремонте. В некоторых частях этих зданий жили колхозники села Сосновка. При архимандрите Нектарии в ведении монастыря находились только два здания: больница с храмом и архиерейский корпус, переданные обители Глуховским лесничеством по ходатайству сварковской религиозной общины.

Имущества никакого в пустыни не было, кроме того, что удалось сохранить архимандриту Нектарию. Монастырь содержался тогда на добровольные пожертвования прихожан. Также и члены братии при поступлении в монастырь приносили всё, что у них было (хлеб и другие продукты), привели три коровы, одну лошадь. В монастыре не хватало одежды, обуви (литургии совершали в лаптях). По нескольку дней братия на трапезе вместо хлеба получала лишь вареную свеклу, а то и совсем голодала. Не было муки для просфор, вина для совершения литургии. Но иноки того времени, как истинные подвижники, всё безропотно терпели, благодарили Бога и Матерь Божью только за возможность жить в святой обители. Ведь Глинская пустынь была единственным монастырём, открывшимся в России в то время».⁴⁸⁹

В Чернигове старец Лаврентий (в миру – Лука Проскура), ещё при советской власти основавший тайную женскую обитель, «своими усилиями собрал своих монашествующих чад и устроил женский Троицкий монастырь, где раньше был мужской, а потом и Домницкий монастырь. В Троицком было вначале человек 70 сестёр, а в Домницком – человек 35».⁴⁹⁰ Им тоже пришлось пережить немало лишений: не хватало продуктов, строительных материалов для ремонта, возникали конфликты и недоразумения сначала с германскими, а затем и с советскими властями. Эти обители также продолжали существовать некоторое время после войны.

В эти годы тысячи верующих получили возможность освятить венчанием свой брак, окрестить детей, отпеть умерших родных, впервые за долгие годы причаститься Святых Тайн. Религиозный подъём был настолько велик, что после отступления немцев власти не решились снова закрыть храмы и монастыри, открытые во время оккупации, Так, например, остался действующим знаменитый Псковский Свято-Троицкий собор и многие другие храмы.

Однако, нельзя приписывать непосредственно немецкой армии заслугу духовного возрождения России. Для человека верующего вообще политические причины отступают на задний план там, где ясно видна Воля Божья. События Великой Отечественной войны показали всю тщетность компромиссов прошлых лет. В считанные месяцы к Церкви стало возвращаться то, что было отнято много лет назад и что не удавалось отстоять никакими уступками и заявлениями о лояльности. Перед Русской Православной Церковью открывался новый период истории, обещавший великие перемены.

1943 год ознаменовался победами советских войск в решающих битвах под Сталинградом и на Курской дуге, определивших исход Великой Отечественной войны. Закономерность, с которой военные успехи Советской армии увеличивались по мере ослабления государственного гнёта на Церковь, всё больше убеждала людей в том, что за внешними событиями эпохи стоит Воля неземная и что Сам Бог сокрушает врагов России, склонившейся перед Ним в покаянии.

31 Августа 1943 г. митрополит Сергий вернулся из Ульяновска (Симбирска) в Москву. Вскоре туда прибыли и два других уцелевших от репрессий митрополита – митрополит Ленинградский Алексий и митрополит Киевский Николай. 5 Сентября 1943 г. в газете «Известия» появилось следующее сообщение:

«4 Сентября с.г. у Председателя Совета Народных Комиссаров СССР т. И.В. Сталина состоялся приём, во время которого имела место беседа с Патриаршим Местоблюстителем митрополитом Сергием, Ленинградским митрополитом Алексием и экзархом Украины, Киевским и Галицким митрополитом Николаем.

Во время беседы митрополит Сергий довёл до сведения Председателя Совнаркома, что в руководящих кругах Православной Церкви имеется намерение созвать Собор епископов для избрания Патриарха Московского и всея Руси и образования при Патриархе Священного Синода.

Глава правительства т. И.В. Сталин сочувственно отнёсся к этим предложениям и заявил, что со стороны правительства не будет к этому препятствий. При беседе присутствовал Заместитель Председателя Совнаркома СССР т. В.М. Молотов».⁴⁹¹

Умолчание о подробностях встречи, ее таинственность сразу породили немало слухов о причинах и содержании «кремлёвской вечери». В наше время протокол беседы, сделанный полковником НКГБ Г.Г. Карповым, доступен исследователям, хотя мы уже никогда не узнаем закулисную сторону событий, не отраженную в документах и стенограммах. Строгий запрет кремлёвским руководителям писать мемуары окутывал вечной тайной жизнь партийных «верхов». Однако, встреча И.В. Сталина с православными митрополитами не являлась событием неожиданным, а подводила итог более чем 2-годичного процесса, отражённого во многих документах и публикациях.

«Сталин, как и подобает хозяину, был непринуждённо любезен и доброжелателен. После его искренней благодарности за помощь Русской Православной Церкви фронту митрополит Сергий сразу же осмелился высказать заветную просьбу о возможности созыва архиерейского собора для избрания Священного Синода и Патриарха... Глава правительства одобрительно оживился, но услышав от митрополитов, что созвать собор можно не ранее, чем через месяц, недовольно бросил: «А нельзя ли проявить большевистские темпы?».

...Уже не слушая владыку Сергия, Сталин распорядился через Карпова организовать доставку архиереев в Москву самолётами, выделив на это три-четыре дня. Следом было вынесено и решение о созыве Собора епископов – 8 Сентября 1943 года.

Почувствовав действительную заинтересованность Сталина в церковных делах, митрополиты разговорились. Просьбы шли одна за другой.

Сергий захлопотал об открытии богословских курсов... Сталин предложил сразу открыть Духовные семинарии и Академии. Однако, встретив деликатное, но бесспорное возражение Сергия («у молодёжи не сформировано нужное мировоззрение для такого образования»), недовольно произнёс: «Ну, как хотите, это дело ваше, если хотите богословские курсы – начинайте с них, но Правительство не будет иметь возражений и против открытия Семинарий и Академий».

На следующий вопрос Сергия, можно ли возобновить издание «Журнала Московской Патриархии» с публикацией в нём церковной хроники и богословских проповедей, Сталин согласно кивнул: «Журнал можно и следует выпускать».

Очередная просьба Патриаршего Местоблюстителя касалась открытия храмов: «Их мало – много лет не открывались. Нельзя ли дать право епархиальным архиереям входить в переговоры об этом с гражданской властью?»... «По этому вопросу никаких препятствий со стороны Правительства не будет».

Была у митрополитов и просьба, которая волновала более других, но высказать её Сталину они побаивались. Наконец, не выдержал Алексий. Бог миловал его однажды в блокадном Ленинграде, когда в окно митрополичьего кабинета ворвался град снарядных осколков. Вероятно, уповая ещё раз на Божью милость, он спросил у Сталина о возможности освобождения из ссылок, лагерей, и тюрем архиереев. К тому времени в заточении и на высылке находилось не менее 17 епископов, с которыми иерархи Церкви связывали надежды на возрождение. Попытка освобождения собратьев из неволи была и долгом духовной совести митрополитов. На просьбу Сталин ответил без малейшего раздражения: «Представьте такой список, его рассмотрим».

Владыка Сергий дополнил Алексия прошением о предоставлении права свободного проживания и передвижения по стране, а также права исполнять церковные службы для священнослужителей, отбывших по суду сроки заключения. Сталин поручил Карпову «изучить возможность решения и этого вопроса».⁴⁹²

Столь же охотно всемогущий диктатор согласился рассмотреть и менее значительные проблемы. Митрополиты покинули Кремль, ободрённые обещанием поддержки советского правительства, – того самого, которое в течении четверти века гнало и преследовало Православную Церковь.

Подобная двусмысленная ситуация и поныне вызывает нарекания противников «советской церкви». В книге «Красная патриархия», изданной т.н. «Богородичным центром», встреча И.В. Сталина с митрополитами комментируется следующим образом: «Ответ Сергия потрясает прямолинейностью:

– У Церкви одна проблема – отсутствие патриарха. «Нельзя считать нормальной ситуацию, когда престол Церкви пустует в продолжении 18 лет». Сердце сжимается от подобных слов. Оказывается иных проблем у церкви нет и не существует ни кровавого ГУЛАГовского болота, ни сотни миллионов жертв невинных... Боль тысяч жертв – ничто! Одна проблема Церкви – Сергий ещё не Патриарх».⁴⁹³

Сугубо эмоциональный подход к историческому событию неверен не только потому, что в действительности митрополиты поднимали вопрос о репрессированных священнослужителях. Кремлёвская встреча отличалась от прежних отношений Церкви и государства: если раньше уступки делала исключительно Церковь, то теперь на компромиссы вынуждено было согласиться государство. Вновь, как когда-то при Патриархе Тихоне, наступала пора надежд на положительные результаты переговоров с советским правительством. Основания для таких надежд имелись, во-первых, потому, что изменилась историческая ситуация; во-вторых, иным был состав правительства, где практические не осталось ни одного человека из «ленинской гвардии», четверть века назад начавшей форсированный «штурм небес». «Сталинская гвардия», более хладнокровная и дипломатичная, была способна более здраво оценить практическую невозможность да и ненужность насильственного уничтожения вековых традиций многомиллионного народа.

8 Сентября 1943 г. состоялся Архиерейский Собор. В нём приняло участие всего лишь 19 архиереев: митрополиты Сергий, Алексий и Николай, архиепископы – Горьковский Сергий (Гришин), Красноярский Лука (Войно-Ясенецкий), Рязанский Алексий (Сергеев), Казанский Андрей (Комаров), Ярославский Иоанн (Соколов), Уфимский Стефан (Проценко), Саратовский Григорий (Чуков), Куйбышевский Алексий (Голицын), Можайский Варфоломей (Городцев), Калининский Василий (Ратмиров), Сарагульский Иоанн (Братолюбов), епископы Калужский Питирим (Свиридов), Кировский Вениамин (Тихоницкий), Ростовский Елевферий (Воронцов), Молотовский Александр (Толстопятов) и Ульяновский Димитрий (Градов). Некоторые из них были только что освобождены из лагерей и ссылок.

Главной первоочередной задачей Собора являлось избрание Патриарха. По предложению митрополита Алексия, главой Русской Православной Церкви был избран Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий. Кроме того, Собор избрал Священный Синод Русской Православной Церкви, куда вошли митрополиты Ленинградский Алексий и Киевский Николай, архиепископы Куйбышевский Алексий, Горьковский Сергий, Красноярский Лука, Ярославский Иоанн.

19 Сентября состоялась интронизация Патриарха в кафедральном Богоявленском соборе.

Архиерейский Собор 1943 г. по своему составу и представительству существенно отличался от Поместного Собора Русской Православной Церкви 1917–1918 г.г., избравшего Патриархом митрополита Московского Тихона. На этот раз кандидат в Патриархи был всего один. Избирали его только 19 уцелевших от репрессий архиереев, а не многочисленный Собор. Время уже было другое, и потерянное, разрушенное не могло восстановиться в одночасье.

В Сентябре 1943 г. возобновилось издание «Журнала Московской Патриархии». Редактором стал Патриарх Сергий, а в редакционную комиссию вошли митрополиты Московский Алексий, Киевский Николай и архиепископ Горьковский Сергий (Гришин).

Между тем, война продолжалась, и ее исход становился всё более очевидным. Можно по-разному относиться к многочисленным свидетельствам, к сожалению, не собранным в своё время и ныне дошедшим до нас в качестве полулегенд о Божьей помощи советским войскам во время сражений. Свидетельств этих было столь много и они распространялись столь широко, что сверхъестественные явления в конце концов были вынуждены признать и советские ученые, списав их, правда, на инопланетян. В 1970–80-е г.г. в лекциях и статьях об НЛО, публиковавшихся в советских изданиях, приводились рассказы очевидцев-фронтовиков о странных случаях, когда противник по непонятным причинам оказывался буквально парализованным. Надо ли говорить, что верующие объясняли эти явления иначе, чем уфологи.

Один из советских офицеров, участник битвы за Кенигсберг в 1944 г., вспоминал:

«Наши войска уже совсем выдохлись, а немцы были всё ещё сильны, потери были огромны и чаша весов колебалась, мы могли там потерпеть страшное поражение. Вдруг видим: приехал командующий фронтом, много офицеров и с ними священники с иконой. Многие стали шутить: «Вот попов привезли, сейчас они нам помогут...». Но командующий быстро прекратил всякие шутки, приказал всем построиться, снять головные уборы. Священники отслужили молебен и пошли с иконой к передовой. Мы с недоумением смотрели: куда они идут во весь рост? Их же всех перебьют! От немцев была такая стрельба – огненная стена! Но они спокойно шли в огонь. И вдруг стрельба с немецкой стороны одновременно прекратилась, как оборвалась. Тогда был дан сигнал – и наши войска начали общий штурм Кенигсберга с суши и с моря. Произошло невероятное: немцы гибли тысячами и тысячами сдавались в плен! Как потом в один голос рассказывали пленные: перед самым русским штурмом «в небе появилась Мадонна» (так они называют Богородицу), Которая была видна всей немецкой армии, и у всех абсолютно отказало оружие – они не смогли сделать ни одного выстрела. Тогда-то наши войска, преодолев заграждения, легко сломили (рукопашное) сопротивление и взяли город, который до этого был неприступен и мы несли такие потери! Во время этого явления немцы падали на колени, и очень многие поняли, в чём здесь дело и Кто помогает Русским!».⁴⁹⁴

Война продолжалась, но в тылу уже восстанавливались храмы, открывались новые приходы, куда назначались недавно рукоположенные священнослужители. Патриарх Сергий деятельно руководил налаживанием церковной жизни, которая возрождалась вопреки всем былым прогнозам о «затухании религии». Но его патриаршество длилось недолго. «14 Мая 1944 года Патриарх Сергий совершил в Ризоположенском храме хиротонию во епископа Можайского архимандрита Макария (Даева). Вечером он обсуждал с управляющим делами Патриархии протоиереем Н.Ф. Колчицким вопросы, связанные с предстоящим заседанием Синода. Святейший проснулся 15 Мая в 6 часов. Но когда в 6 часов 50 минут его келейник архимандрит Иоанн (Разумов, впоследствии митрополит) вошёл в спальню, он застал Святейшего бездыханным. Врач определил смерть от кровоизлияния в мозг.

18 Мая 1944 года Патриарх Сергий был погребён в Никольском приделе Богоявленского патриаршего собора. На отпевание Первосвятителя к собору стеклись многотысячные толпы православного народа. Храм был заполнен молящимися и оплакивающими почившего Патриарха. Народ запрудил всё пространство, примыкающее к собору. Чин погребения возглавил митрополит Московский Алексий. Ему сослужили митрополиты Николай, Иоанн, 8 архиепископов и епископов и сонм пресвитеров».⁴⁹⁵

В завещании Патриарха Сергия, составленном ещё в Октябре 1941 г., было написано: «В случае моей смерти или невозможности исполнять должности Патриаршего Местоблюстителя, эта должность во всём объёме присвоенных ей патриарших прав и обязанностей переходит к Преосвященному митрополиту Алексию (Симанскому)». Священный Синод на своём экстренном заседании постановил, что «ввиду смерти Святейшего Патриарха Сергия, согласно завещанию его, в должность Патриаршего Местоблюстителя вступает митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий, имя которого должно возноситься за Богослужениями во всех храмах Русской Православной Церкви».⁴⁹⁶

21 Мая митрополит Алексий совершил первую литургию в Богоявленском соборе в качестве Патриаршего Местоблюстителя.