Глава 7. Конфессиональная политика Александра I и Николая I.

Конфессиональная политика Александра I менялась в соответствии с изменениями в его общем политическом курсе. 1801–1811 годы царствования Александра I оцениваются в нашей исторической литературе как время либеральных преобразований. В контексте с этим направлением проводилась и конфессиональная политика, характерная религиозной терпимостью.

Александр I был воспитан на идеалах европейского гуманизма. В начале своего царствования он видел в религии значение нравственного фактора, как важное средство просвещения народных масс. Он считал тогда догматическое различие христианских церквей историческим анахронизмом, полагал, что религиозная нетерпимость и фанатизм есть следствие «невежества». Отсюда особое значение он придавал просвещению и просветительской роли церкви. Не вникая в тонкости богословия, он желал, чтобы не только православные, но и католические, и протестантские священники помимо богослужения занимались просветительской и нравственно-воспитательной деятельностью.

До 1810 г. конфессиональные дела распределялись по разным правительственным органам. Характер управления и решения их во многом зависел от ведомственных интересов этих учреждений и вследствие этого препятствовал проведению единого политического курса в этой сфере.

В 1810 г. в составе Министерства внутренних дел было создано Главное управление духовных дел иностранных исповеданий занимавшееся проблемами неправославного населения России. Необходимость его создания, как объяснялось в указе 1810 была продиктована «рассеянностью» духовных дел по различным ведомствам, что не позволяло рассматривать эти дела «совокупно» и проводить в отношении инославных исповеданий единую политику²⁴⁵. Инициатором его создания был М.М. Сперанский. Главноуправляющим этого учреждения был назначен кн. А.Н. Голицын, совмещавший эту должность с постом обер-прокурора Св. Синода, а помощником Голицына в звании «директора» стал А.И. Тургенев.

В Главное управление духовных дел иностранных исповеданий были переданы дела из Министерств внутренних дел и юстиции, Юстиц-коллегии Лифляндских и Эстляндских дел. В функции нового государственного учреждения первоначально входит подготовка представлений «на высочайшее утверждение» в духовные управления (коллегии, консистории и т.п.) разных исповеданий, начальников монашеских орденов и духовных учебных: ведений, осуществление контроля за иноверческими церквам монастырями, учебными заведениями и имениями, рассмотрение жалоб и апелляций²⁴⁶. Постепенно полномочия и деятельность этого учреждения расширялись. Оно стало ведать дела! Римско-католической коллегии, состоявшей из католического униатского департаментов, Оренбургского мусульманского духовного собрания и Таврического мусульманского общества, Комитета Российского Библейского общества, «армянских епархий духовных правлений».

При Александре I православному духовенству был представлен ряд льгот. Указом 22 мая 1801 г. отменялось применение телесного наказания по суду к священникам и диаконам²⁴⁷. До этого такое наказание проводилось публично на площадях, что сильно подрывало авторитет духовенства в глазах народа. В 1805 г. дозволял «праздным детям духовенства и лишним церковникам» записываться «во всякий род жизни, какой изберут по желанию и способностям», приписаться к городским или сельским общинам, даже без согласия этих общин²⁴⁸. Однако в 1806 г. был предпринят новый «разбор» духовенства. По присланным в конце 1806 г. в Синод ведомостям оказалось «определенное число детей священно- и церковнослужителей, не обучавшихся в [духовных] школах и живущих праздно при отцах своих», коим следовало «на основании бывших распоряжений, учинить разбор, и тех, коим более 15 лет от роду, обратить всех в воинскую службу», из них, знающих грамоту, «отослать в военно-сиротские заведения для обучения их и приуготовления на унтер-офицерские места». По ведомостям таковых числилось: еще не достигших 15 лет – грамотных 11379, а неграмотных – 49460, свыше 15 лет – грамотных 2602, неграмотных – 1166 человек. Утвержденными царем 20 ноября 1806 г. «Правилами»²⁴⁹ было поведено: «Всех духовных детей свыше 15 лет от роду, не избравших никакого образа жизни, непорядочного поведения школьников и исключенных из школ за непонятием науке и леностию отрешенных от мест причетников, а также причетников, проживающих вне штатного положения в монастырях не в надежду пострижения, исключая из духовного звания, обратить в военную службу, а для этого немедленно отослать их в губернские правления». Кроме того, предписывалось «отдать в солдаты и церковников, находящихся под судом», а «увечных и неспособных из них [к службе] отослать в консисторию для определения в сторожа». А еще несколько ранее был издан указ: «Отсылать в военную службу лишенных сана священнослужителей, а неспособных [к службе] приписывать к заводам и фабрикам»²⁵⁰. Однако, в связи с заключением в июне 1807 г. Тильзитского мира, этот предполагаемый разбор духовенства был отменен. Лишь уволены были по старости и болезни 2662 священника и 2312 причетника.

В 1808 г. духовенству было предоставлено право приобретать ненаселенные земли²⁵¹, а с 1819 г. священникам дворянского происхождения – и населенные земли (имения с крепостными крестьянами). В 1821 г. был издан указ, освободивший духовенство «от воинского постоя, поземельного сбора и других городских полицейских повинностей», а их сыновья, не занимавшие духовных должностей, освобождались от рекрутской повинности²⁵². В 1823 г. вдвое увеличены введенные при Павле I оклады для приходского духовенства, создан пенсионный фонд и в каждой епархии были образованы «попечительства о бедных духовного звания». Средства на это поступали в основном за счет частных пожертвований, так как казна могла отпускать на эти цели не более 150 тыс. руб. в год²⁵³. Впрочем, это не могло решить проблемы материального обеспечения приходского духовенства, и к этому вопросу российские монархи неоднократно возвращались впоследствии.

Еще со времени царствования Павла I среди русской аристократии началось увлечение католицизмом. В значительной мере это происходило под влиянием нахлынувших в конце XVIII в. в Россию из революционной Франции эмигрантов-католиков, милостиво принятых при русском дворе. Влиянию католицизма в России немало содействовал много лет живший в ней в качестве посланника сардинского короля талантливый французский писатель и публицист граф Жозеф де Местр.

В это время в России заметно активизировали свою деятельность иезуиты. Изгнанные в 1719 г. Петром I, при Екатерине II после присоединения к России Белоруссии и Западной Украины в результате разделов Польши, иезуиты, проживавшие на этих территориях, вновь оказались в России. Однако Екатерина II выпускала их за пределы Белоруссии, которая стала центром, куда стали стекаться иезуиты, изгоняемые отовсюду после запрета их ордена папой в 1773 г. Здесь они имели 10 миссий и 6 колледжей, владели фабриками, заводами, даже 14 тыс. крепостными крестьянами. При Павле I иезуты получили больше свободы действий, открыто обосновались в Петербурге, где завели свои пансионы для обучения детей русских дворян. Александр I лично не был расположен к иезуитам, но и не препятствовал их деятельности. При нем иезуитские миссии были учреждены в Москве, Риге. Деятельность иезуитских эмиссаров распространилась и на города Среднего Поволжья, Сибири, юго-западной России и Белоруссии. Иезуиты появились в Астрахани, Саратове, Киеве, Каменец-Подольске, Моздоке, Симферополе, Одессе (Одесса сделалась их важным оплотом на юге России). Широкую известность приобрел действовавший в Петербурге иезуитский колледж. В нем преподавали не только духовные, но и светские дисциплины: античную литературу, политическую географию, математику, гражданскую и военную архитектуру, психологию, астрономию, физику, гражданское, государственное и естественное право, «законы поэзии», а также живопись, музыку и танцевальное искусство. Колледж действовал до 1815 г. В нем обучалось до 60 детей знатных дворянских фамилий (Барятинских, Вяземских, Кочубеев, Гагариных, Одоевских, Ростопчиных). В Полоцке иезуиты основали духовную академию, которой были предоставлены университетские права. В руках иезуитов были значительные материальные средства²⁵⁴.

Активная деятельность иезуитов в России вызывала раздражение и недовольство верхов Русской Православной Церкви, которые обвиняли их в стремлении «обратить русское православное население в католическую веру». Указом 15 декабря 1815 г. иезуиты были высланы из Петербурга²⁵⁵, а указом 13 марта 1820 г. и из других городов России²⁵⁶. Характерна мотивировка указа 1820 г. о высылке иезуитов вообще из пределов России: «Удаление иезуитов из Петербурга не послужило к перемене их поведения». На это были свои основания, так как они продолжали совращать в католичество представителей русской знати. Иезуит Жозеф де Местр писал в 1816 г.: «Обращение умов к нашей вере идет чрезвычайно быстро, и переход в католицизм замечателен как по числу лиц, так и по положению, занимаемому ими в обществе»²⁵⁷. Всего было выслано из России 647 иезуитов. Их школы и духовная академия в Полоцке были закрыты, а все принадлежавшее иезуитам имущество на сумму свыше 3 млн. руб. конфисковано и передано в казну, включая и их крепостных крестьян, которые под названием «поиезуитских» перешли в разряд государственных.

Уже при Павле I был сделан ряд послаблений старообрядцам. Александр I продолжил эту политику. Предписание императора 1801 г. о старообрядцах гласило: «Общее правило, принятое мною, состоит в том, чтобы не делая насилия совести и не входя в розыскание внутреннего исповедания веры, не допускать однако же никаких внешних доказательств отступления от Церкви и строго воспрещать в сем соблазны не в виде ересей, но как нарушение общественного благочиния и порядка»²⁵⁸. Старообрядцам разрешено было иметь своих священников, по своим обрядам совершать крещения, браки, погребения. Было предписано «не входить ни в какие розыскания о тех старообрядцах, которые издавна находятся в сей секте, а наблюдать только, дабы никого из православных не совращали в свой раскол». Таким образом, не подвергался гонениям «раскол существующий», но преследовались «распространители раскола, совращающие в раскол», а также и «уклоняющиеся в раскол». Это касалось и других «инославных» христианских конфессий. В том постановлении говорилось: «Пусть все народы, в России пребывающие, славят Бога всемогущего разными языками по закону и исповеданию праотцев своих, благословляя царствование российских монархов и моля Творца вселенной об умножении благоденствия и укрепления силы империи»²⁵⁹.

Характерна резолюция Александра I о секте духоборов: «Отдаление сих людей от Православной Церкви есть, конечно, с их стороны заблуждение, основанное на некоторых погрешных заключениях их об истинном богослужении и духе христианства. Сие происходит в них от недостатка просвещения, ибо ревность Божию имеют не по разуму. Но просвещенному правительству христианскому приличествует ли заблудших возвращать в недра церкви жестокими средствами, истязаниями, ссылками и тому подобными? Учение Спасителя мира, пришедшего на землю взыскати и спасти погибшего, не может внушаемо быть насильствами и казнями... Истинная вера порождается благодатию Господнею чрез убеждение, поучением, кротостью, а более добрыми примерами. Жестокость же не убеждает никогда, но паче ожесточает»²⁶⁰.

Таким образом, хотя и провозглашалась свобода вероисповедания, однако с непременным условием верности монархии и ее прославления, а главное – не в ущерб интересам «господствующей и первенствующей» Православной Церкви.

Ко времени присоединения Грузии к России (1801–1804) местная автокефальная Церковь находилась в состоянии глубокого упадка. Указами 1811 и 1814 гг. она была введена состав Русской Православной Церкви на правах экзархата (церковной автономии). В 1817 г. экзархом Грузии был поставлен митрополит Рязанский Феофилакт (Русанов); ряд епархий экзархата был преобразован путем их слияния и укрупнения. Получила свободу и та часть грузинского духовенства, которая находилась в крепостной зависимости.

В 1803 г. был снят запрет на деятельность масонских лож. Однако формального разрешения на открытие новых лож не было дано, а с 1810 г. за масонами был установлен негласный полицейский надзор.

Это было время широкого увлечения масонством. В начале XIX в. в России насчитывалось около 200 масонских лож, в которых состояло свыше 5 тысяч человек. Социальная принадлежность членов масонских лож была различной. Были ложи как с преобладанием лиц «третьего сословия» (купцы, промышленники, ремесленники, разночинная интеллигенция), так и исключительно из дворян-аристократов. В масонских ложах несколько лет пребывали великий князь Константин Павлович, М.М. Сперанский и более 60 других известных царских сановников и генералов, в том числе председатель Государственного совета Д.Н. Блудов, министр полиции В.В. Балашов и будущий шеф жандармов А.Х. Бенкендорф. Половина министров и все члены Негласного комитета при Александре I были масонами

Масонство – религиозно-этическое общественное движение. Отправной датой возникновения масонства принято считать 1717 год, когда в Великобритании была создана первая Великая ложа Англии. В течение последующих десятилетий масонство распространилось почти по всему христианскому (точнее европейскому) миру. Зарождение масонства в России относится примерно к 1730 г. До 1770 г. существовало всего 17 лож, в каждой в среднем находилось около 20 членов. К концу XVIII в. численность масонов в России увеличилась до 1000 человек. В основном они принадлежали к высшему дворянству. Масонами тогда были поэт А.П. Сумароков, писатель и издатель Н.И. Новиков, граф К.Н. Разумовский, воспитатель наследника престола Павла Петровича Н.И. Панин. Благожелательно относился к масонству Павел I, но масоном (как некоторые полагают) он не был.

Свое название масонство получило от французского слова macon (каменщик или franc-macon – «вольный каменщик»). Еще в средние века каменщики объединялись в товарищества, которые собирались в залах (ложах) для обсуждения секретов своего мастерства. Постепенно цехи каменщиков превратились в закрытые общества. Эта традиционная форма общения и была воспринята масонством. Его внешние знаки-атрибуты – мастерок каменщика, циркуль с треугольником, круг, шестиконечная звезда Давида и изображение Библии. Сначала масоны подразделялись на три степени – ученик, подмастерье и мастер. Впоследствии появилась высшая степень – магистр ложи.

Масонство возникло на христианской основе с протестантской трактовкой. Ватикан встретил появление масонства в Европе враждебно, усматривая в нем силу, якобы способную подорвать влияние папы на паству. В 1738 г. была издана папская булла, осуждавшая масонство как «вредную секту».

Масонская ложа была прежде всего местом, где могли встречаться и общаться без предвзятости, в атмосфере взаимного доверия сторонники всех оттенков политических взглядов – либеральных и консервативных. Именно в ложе они впервые знакомились, некоторые становились друзьями. В царящем в ложе духе доверия люди разных взглядов могли искренне и без подвохов обмениваться мнениями, не обходя и спорных вопросов. В целом же масонство не носило политического характера. Общей чертой его были религиозно-нравственные искания его членов, а главные его принципы – духовно-нравственное совершенствование человеческой природы. Масоны уделяли большое внимание вопросам этики, проповедовали идеи всемирного братства и взаимопомощи, верность Богу и государю, выступали против религиозной и национальной нетерпимости. Масоны-мистики проповедовали приоритет «внутренней церкви» перед «внешней» – внутреннего мистического состояния перед церковной обрядностью. Однако признавали, что официальная церковь является государственным институтом, и пока существует государство, гражданин государства должен быть и верным членом внешней церкви, полагали, что их внутренняя мистика не исключает церковность. В уставах масонов обычно говорилось, что масон должен в точности повиноваться законам, не участвовать ни в каких предприятиях, тайных и явных, которые вредили бы государству и царю, не осуждать государя ни словесно, ни письменно. По их мнению, религиозная политика должна вести к объединению всех вероисповеданий в единую церковь. Такого же мнения тогда придерживался и Александр I.

Российские масоны видели в Александре I «своего» человека, воспевали его в стихах и песнопениях, ставили его портреты в помещениях масонских лож на видных местах. Масонские ложи носили аллегорические названия: Феникс, Пламенеющая звезда, Умирающий сфинкс, Три добродетели и т.п.

Дань масонству отдали и многие будущие декабристы. До 120 их (в том числе и все видные руководители тайных декабристских обществ) состояли по нескольку лет в масонских ложах. Их привлекали в масонстве идеи нравственного самоусовершенствования, своеобразная форма интеллектуального общения, сам ореол таинственности. Масонские ложи послужили объединению будущих декабристов. Не случайно во внутреннем обиходе первой декабристской организации – Союзе спасения – сказалось влияние масонского ритуала (принесение клятв принимаемых в обществе на кресте и кинжале, подразделение членов обществ на степени – «боляр», «братий» и «мужей»).

В 1821 г. по доносам была выявлена декабристская организация – Союз благоденствия. Попали под подозрение и масонские ложи. 1 августа 1822 г. последовал рескрипт Александра I о запрете всех тайных обществ и масонских лож²⁶¹. От всех военных и гражданских чиновников были взяты подписки в том, что они не состоят и не будут состоять впредь в таковых «сообществах». Однако некоторые масонские ложи, вопреки запрету, продолжали существовать и позже (в Нижнем Новгороде, Киеве, Саратове, Житомире и других городах).

Под влиянием восстания декабристов Николай I своим указом от 21 апреля 1826 г. повторил рескрипт 1822 г. о закрытии тайных обществ и масонских лож. Вновь от военных и гражданских чиновников были взяты подписки о непринадлежности их к масонским и тайным обществам.

В 1845 г. было повелено изъять и сжечь все масонские мистические книги. В дальнейшем российское масонство резко свернуло свою деятельность. Попытки возрождения российского масонства относятся к началу XX в.

Увлечение Александра I мистицизмом после 1812 г.

Военные потрясения 1812 г. породили мистические настроения среди русского дворянства. Захватили они и Александра I. Впрочем, Александр I был уже внутренне подготовлен к такому переходу. Как отмечает известный историк русского богословия протоиерей Георгий Флоровский, «Александр был воспитан в началах сентиментального гуманизма. Отсюда переход его к мистической религии сердца не был далек и труден, он от начала привыкал жить в элементе грез и ожиданий». Поэтому «в круг мистических интересов Александр вошел много раньше, чем пожар Москвы просветил его сердце»²⁶².

В молодости Александр в церковных делах не имел никаких сведений. Впоследствии он сетовал, что его воспитатели «не были верующими христианами». Поэтому подобно многим своим современникам он был фактически лишен религиозного воспитания, но тяготел к религии и, по словам историка Русской Церкви П.В. Знаменского, «выработал в себе своеобразную собственную религию, одинаково мирившуюся со всеми вероисповеданиями и ни к одному из них не принадлежавших». Вместе с тем нельзя признать справедливым утверждение Знаменского, что «в церковных делах он (Александр. – В.Ф.) не имел никаких сведений, поэтому на первых порах своего царствования долго не обнаруживал к ним надлежащего внимания»²⁶³.

Александр I рассматривал 1812 год как важный поворотный момент в его религиозных настроениях. Он говорил впоследствии: «Пожар Москвы осветил мою душу, и суд Божий на ледяных полях наполнил мое сердце теплотою веры, какой я до тех пор не ощущал. Тогда познал я Бога. Во мне созрела твердая решимость посвятить себя и свое царствование Его имени и славе»²⁶⁴. Революционные и военные потрясения в Европе способствовали распространению мистицизма и в других европейских странах. Тогда, как образно заметил П.В. Знаменский, «высшие классы и правительства ухватились за религию как за единственный якорь спасения от утомившей всех качки и бурных тревог недавнего прошлого»²⁶⁵.

В 1814 г. Александр I, находясь за границей, вместе с прусским королем Фридрихом-Вильгельмом III, помимо обсуждения важных политических вопросов устройства Европы, предается религиозным сентиментальным размышлениям.

Александр I в то время выступал не только в поддержку российского православия, но и любой христианской конфессии. В 1814 г. в Силезии он встретился с представителями секты «моравских братьев». В их строгом аскетизме он увидел «образец чистого идеала христианства». В Бадене Александр беседовал с видным европейским мистиком – Юнгом Штиллингом. В Лондоне милостиво беседовал с квакерами, посещает их молитвенные собрания; в беседах с ними поддерживает их пацифистскую идею о «богопротивности войн», а также характерное для рационалистических конфессий представление о ненужности для христианина внешних религиозных форм; призывает их в Россию для устройства филантропических учреждений и ланкастерских форм взаимного обучения. В 1815 г. в Париже Александр I знакомится с «европейской пифией» – баронессой В.Ю. Крюденер.

По возвращении в Россию он стал покровительствовать различного рода духовным собраниям, принимает новоявленных «пророков» и «пророчиц», приближать к себе воинствующего религиозного фанатика архимандрита псковского Юрьева монастыря Фотия (П.Н. Спасского). А.С. Шишков делает для Александра выписки из библейских книг. Однако следует отметить, что несмотря на увлечение мистицизмом, Александр I не терпел вмешательства разных «пророков» и «пророчиц» в его государственные дела. Например, когда баронесса Крюденер попыталась вторгнуться в вопросы политики, она была немедленно выслана из России.

В 1815 г. по инициативе Александра I был создан «Священный союз» трех европейских монархов – русского, австрийского и прусского. Александр I составил и акт о его образовании. Союзники обязывались править по законам христианской этики, и в основу государственной жизни их стран положить христианские заповеди – равенство и братство народов, недопущение кровопролитий, уничтожение рабства. Цель политического развития виделась «в приуготовлении к тому обещанному Царствию Господа на Земли, которое будет яко на небеси»²⁶⁶. По приказу Александра I текст манифеста читался ежегодно в день его подписания (14 сентября) во всех церквах Российской империи, и этот приказ неукоснительно исполнялся до конца царствования Александра I.

Созданием «Священного союза» Александр I стремился свою международную политику наполнить нравственным содержанием на основе идеалов социального христианства, которые, как он полагал, разделяли все европейские христианские народы. Однако здесь преследовалась основная политическая цель – взаимная поддержка старых монархических династий и защита принципов «легитимизма».

В исторической литературе обойден интересный факт – попытки Александра I (в 1816 и в 1817 гг.) привлечь к «Священному союзу» римского папу Пия VII. Предпринимая этот демарш, Александр I преследовал цель укрепления позиций России в католической Польше. Однако папа принципиально был против соединения разных религиозных, хотя и христианских, принципов «Священного союза», ибо создание такой религиозно-мистической и политической организации европейских государств противоречило догмам католицизма и задевало интересы папы как главы католического мира.

Важную роль в проведении конфессиональной политики при Александре I играл его «друг юности» князь А.Н. Голицын. В 1803 г. Голицын был назначен на пост обер-прокурора Св. Синода, на каковом он пребывал до 1817 г., совмещая с ним и другие должности. Назначение Голицына на столь высокий пост удивило современников: в кругу тогдашних аристократов он был известен как «веселый эротоман», «баловень прекрасного пола», не имевший тогда никакого представления ни о православии, ни о христианстве. По свидетельству П.В. Знаменского, Голицын «не имел религиозного образования и даже резко отрицательно отзывался о церкви», но «став обер-прокурором, он значительно остепенился, сделался солиднее, бросил дурную привычку кощунствовать, занялся чтением религиозных книг, сблизился с религиозными людьми, стал их адептом и покровителем»²⁶⁷. Помимо поста обер-прокурора Св. Синода Голицын одновременно возглавлял Главное управление духовных дел иностранных исповеданий, президента Российского библейского общества. В 1816 г., при сохранении за ним этих постов, Александр I поставил его и во главе Министерства народного просвещения. 24 октября 1817 г. оно было преобразовано в «двойное» Министерство духовных дел и народного просвещения во главе с тем же Голицыным. Министерство состояло из двух департаментов – Духовных дел и Народного просвещения. В составе министерства находилось и Главное Правление училищ. Цель такого преобразования, как говорилось в указе, состояла в том, «чтобы христианское благочестие было всегда основанием истинного просвещения». Под контроль этого министерства были поставлены все вероисповедания в России. («Министерство объемлет в круге своих действий дела духовные всех вероисповеданий в России», – говорилось в указе.) В соответствии с этой задачей Департамент духовных дел был составлен из 4 отделений: 1-е ведало делами «греко-российского исповедания»; 2-е – «римско-католического, греко-униатского и армянского исповеданий»; 3-е – «по делам всех протестантских исповеданий» и 4-е – «по делам еврейско-магометанского и прочих вер нехристианских»²⁶⁸. В указе говорилось: «Само собою разумеется, что к оному (министерству. – В.Ф.) присовокупятся и дела Святейшего Правительствующего Синода». Тем самым Св. Синод ставился как бы в подчиненное положение к этому вновь созданному министерству, при этом А.Н. Голицын совмещал должности и министра, и обер-прокурора Синода. В эти годы на политическом небосклоне России восходила звезда другого фаворита Александра I – всесильного временщика А.А. Аракчеева, ревностно относившегося к успехам карьеры А.Н. Голицына. Впоследствии Аракчееву удалось свалить своего соперника, воспользовавшись обстоятельствами, о которых будет сказано ниже.

При покровительстве Александра I в 1813–1824 гг. в России развернуло свою деятельность Библейское общество. Оно было связано с Британским Библейским обществом, которое под названием «Британское и Иностранное Библейское общество» было основано в 1804 г. в качестве общехристианской миссионерской организации, ставящей своей целью распространение Библии в переводе на различные языки мира. Вместе с тем оно преследовало также и цель противодействовать «разрушительным идеям» XVIII в. с их религиозным скептицизмом и отрицанием религиозных догм. Характерно, что против деятельности Библейского общества на европейском континенте выступила католическая церковь. Она была против перевода Библии с латинского языка на европейские, дабы «устранить возможность сомнений в ее (Библии. – В.Ф.) авторитете». С другой стороны, не считали необходимости в Библейском обществе и некоторые протестантские миссионеры, которые выдвигали и такой аргумент: «Для грубых племен нужнее наставник, а не Библия».

В 1810 г. эмиссары Библейского общества открыли свои миссии в Финляндии и в Остзейском крае. В марте 1812 г. в Петербург прибыл с ходатайством об открытии Библейского общества в России английский пастор Джон Патерсон. Его ходатайство поддержал А.Н. Голицын – активный сторонник учреждения Российского Библейского общества.

6 декабря 1812 г. Александр I утвердил разработанный Голицыным Устав этого общества, а 13 января 1813 г. в доме Голицына состоялось и первое собрание его членов-учредителей. На собрании присутствовали высшие сановники, православные иерархи, представитель римско-католической церкви и несколько протестантских пасторов. Был избран Комитет в составе 18 членов во главе с президентом, которым стал А.Н. Голицын, а вице-президентами – попечители учебных округов.

Предполагалось, что Российское Библейское общество станет организацией единомышленников, послужит объединением духовной и политической элиты, на которую император мог бы опереться в проведении своей конфессиональной политики. В Библейское общество вступили многие царские сановники и влиятельные духовные лица: митрополиты Амвросий (Подобедов) и Серафим (Глаголевский), ректор Петербургской духовной академии архимандрит Филарет (Дроздов) и духовник царя протоиерей П.В. Криницкий. Была издана брошюра с краткой историей Библейского общества и объяснением цели открытия его отделения в России. Затем последовало официальное обращение к губернаторам и важным духовным особам содействовать Библейскому обществу.

В 1814 г., во время посещения Лондона, Александр I принял депутацию Британского Библейского общества, назвал его «самым благодетельным учреждением» и сообщил, что он дал согласие на открытие такого же общества и в России, «где оно нужнее, чем где-либо, по множеству языческих народов, которые надо обратить в христианство». Установились тесные связи между Британским Библейским обществом и Российским.

Российское Библейское общество поставило своей задачей издание книг Священного писания на языках народов России и распространение их по дешевой цене и даже бесплатно. Средства для этого поступали от взносов членов общества и частных пожертвований. Александр I пожертвовал 25 тыс. руб. и обязался делать годовые взносы в размере 10 тыс. руб. К 1824 г. было создано 57 отделений и 232 «сотоварищества» Библейского общества почти во всех губерниях России. Создавались даже детские «библейские товарищества» при учебных заведениях. На Библейское общество заставляли жертвовать лиц всех состояний и званий, включая крестьян и даже солдат.

Издательская деятельность Российского Библейского общества особенно активно развернулась в 1816–1824 гг. Оно получило в собственность большой каменный дом в Петербурге, в котором разместились его типография, книжная лавка и склад печатной продукции.

Отметим, что деятельность Библейского общества имела и некоторые положительные стороны. Оно способствовало распространению школ взаимного обучения, принимало живое участие в делах благотворительности. Однако Библейское общество некоторым образом задевало прерогативы Русской Православной Церкви. Православные иерархи высказывали свое недовольство участием в нем «иноверцев» – католиков и протестантских проповедников. Сама мысль распространения Библии для религиозного воспитания народа казалась странным нововведением. Они считали, что для простого и малообразованного народа вполне достаточно соблюдение обрядового благочестия. Считали «профанацией святыни», чуть ли не «вредным вольнодумством и изменой православию» переводить Библию с церковно-славянского на современный русский и языки других народов России. Среди духовных лиц вызвало неодобрение учреждение Министерства духовных дел и народного просвещения под управлением светского лица. Деятельность Библейского общества рассматривалась как вмешательство в церковные дела. Посыпались доносы по поводу издания в России западными проповедниками мистических книг на русском языке. В доносах указывалось, что Библейское общество будто бы связано с другими тайными обществами. Его обвиняли в «потрясении религии и престола».

В начале 1824 г. возникло громкое дело из-за издания немецким пастором Иоганном Госнером (связанным с Библейским обществом) его книги «Дух жизни и учение Христа в Новом Завете». Госнер был обвинен в том, что он «в толковании евангельских текстов под видом наставления ...внушал правила, основанные на ложных умствованиях», в стремлении «к возмущению народа против православия и престола». Книга была запрещена, а Госнер 25 апреля 1824 г. выслан из России²⁶⁹.

Этими обстоятельствами воспользовались архимандрит Фотий и А.А. Аракчеев. Аракчеев убедил Александра I в необходимости упразднения Министерства духовных дел и народного просвещения, которым управлял Голицын. К самому же Библейскому обществу у Аракчеева не было ни малейшего дела, но ненависть к этому обществу приверженцев старины послужила для него удобным поводом, чтобы свалить Голицына. По настоянию Фотия и при поддержке его Аракчеевым Голицын в начале мая 1824 г. был уволен с поста президента Библейского общества и с поста министра духовных дел и народного просвещения. Указом 15 мая 1824 г. Министерство духовных дел и народного просвещения было упразднено и тем же указом было восстановлено в прежнем своем значении – Министерство народного просвещения, во главе которого был поставлен А.С. Шишков²⁷⁰. Назначенный новым президентом Библейского общества митрополит Петербургский Серафим осенью 1824 г. представил императору доклад о «вреде» этого общества и необходимости его закрытия. Хотя тогда общество формально и не было закрыто, но было прекращено издание его «Известий», затем последовал запрет на переводы библейских текстов. Однако издательская деятельность Библейского общества продолжалась до ноября 1825 г. По последним, уточненным, данным, с 1813 по 1824 гг. был выпущен 794381 экземпляр Священного Писания на сумму 2 млн. 895 тыс. рублей и находилось в печати 59200 экземпляров. Всего же за 10 лет издательской деятельности Общества вышло 104 издания книг Священного Писания и другой духовной литературы на 24 языках (русском, армянском, новогреческом, грузинском, болгарском, татарском, зырянском, калмыцком, карельском, латышском, литовском, бурятском, молдавском, мордовском, сербском, финском, черемисском, чувашском, эстонском, остяцком, пермяцком, турецком, сербском) и в процессе подготовки находилось 25 изданий. Официально Библейское общество было закрыто указом Николая I от 12 апреля 1826 г., а митрополиту Серафиму предписано представить подробные о нем сведения. Указом от 15 июля 1826 г. все имущество общества, оцененное в 2 млн. рублей серебром, было передано Синоду.

Однако дело Библейского общества в России продолжалось. В 1831 г. протестантам в России было разрешено учредить свое Евангелическое общество. В 1869 г. было образовано «Общество распространения Священного Писания в России», просуществовавшее до 1917 г. и закрытое уже советской властью²⁷¹.

Если в 1801–1815 гг. Александр I увлекался мечтами об «общеевропейской религии», то в последнее десятилетие своего царствования он все более проявлял себя как глубоко верующий православный христианин. Его нередко видели стоящим в дворцовой церкви на коленях и усердно молящимся. Он стал чаще совершать паломничества в русские монастыри и вести беседы с их настоятелями и оособенно чтимыми в народе старцами-подвижниками. Находясь в 1816 г. в Киеве, Александр посетил в Киево-Печерской лавре известного своей подвижнической жизнью иеросхимника Вассиана (Балашевича). Александр просил Вассиана обходиться с ним «как с простым поклонником, пришедшим в сию обитель искать путь ко спасению», ибо, говорил он, «все дела мои и вся слава принадлежит не мне, а имени Божию, научившему меня познавать истинное Его величие»²⁷². В 1819 г. Александр был на Валааме, где произвел большое впечатление на братию монастыря знанием монастырских уставов и молитвенным усердием во время церковных служб. В 1823 г. Александр посетил в ростовском Спасо-Яковлевском монастыре известного своей благочестивой жизнью иеромонаха Амфилохия и вел с ним долгие беседы на духовные темы²⁷³. В том же году он неоднократно посещал и беседовал с настоятелем Глинской пустыни в С.-Петербурге Филаретом. По преданию, в 1824 г. состоялась встреча Александра I с Серафимом Саровским. 1 сентября 1825 г. перед отъездом на юг Александр отправился в Александро-Невскую лавру, где вел долгую беседу с известным старцем Алексием Петербургским.

Александр стал проявлять особую заботу о храмоздании, о «соблюдении церковного порядка и благолепия». По его повелениям было начато возведение крупнейших храмов – в Москве в 1817 г. Христа Спасителя и в Петербурге в 1818 г. Исаакиевского собора. В 1816 г. вышел его указ «О богопочитании», к котором говорилось о соблюдении порядка и тишины в храмах; в 1824 г. указ «О церковном пении», которым разрешалось при выборе духовных песнопений руководствоваться только нотами, заверенными директором Придворной певческой капеллы Д.С. Бортнянским. В 1825 г. Синоду было предписано «издать правила о благоприличном духовным людям одеянии, которое бы отличало их от мирских».

Николай I, в отличие от Александра I, не увлекался мистикой, которая ему была вообще чужда, не вдавался в тонкости богословия и в делах Русской Православной Церкви был прагматичен. Его конфессиональная политика выражалась в стремлении утвердить национальную и религиозную монолитность страны и возвысить роль Православной Церкви в общественной жизни. Эта политика соединяла предоставление Православной Церкви ряда льгот и материальной поддержки духовенства с жесткими мерами наведения «должного порядка и дисциплины» в делах ее управления, что в конечном счете выражалось в еще большем ее подчинении светской власти.

Николай I лично занимался делами Православной Церкви: устанавливал штаты священнослужителей, занимался вопросами их материального положения, разрабатывал в деталях круг компетенции органов церковного управления. При нем существенно увеличиваются государственные расходы на нужды церкви. За время его царствования более чем вдвое (с 1,7 млн. до 4,1 млн. руб. сер.) возросли годовые ассигнования на нужды Синода, увеличено в полтора раза годовое жалованье приходскому духовенсту (до 207 руб. сер. на причт). Кроме того, на «вспомогательные оклады» наиболее бедным причтам ежегодно отпускалось в общей сложности до 500 тыс. руб. сер. В 1829 г. было повелено: «Соединить все бедные и малые приходы друг с другом для составления более крупных и достаточных»²⁷⁴. В 1838 г. был создан комитет «для изыскания средств к обеспечению сельского духовенства». Эта проблема тогда (как и впоследствии) не была решена. В конце царствования Николая I небольшое денежное вспомоществование от казны получали менее половины приходов.

Принимались меры к повышению престижа Православной Церкви и нравственного уровня духовенства. 17 июня 1826 г. было объявлено Синоду повеление царя: «Изыскать средства и сделать постановление, чтобы во священники посвящались как из людей испытанных в доброй нравственности, так и с достаточными познаниями и предпочтительно из семинаристов, дабы надежнее могли руководить вверенную им паству и назидать в христианских добродетелях». Существенно ограничивались возможности выхода из духовного звания. В этом указе предписывалось, «чтобы всех обучающихся в духовных училищах определять непременно в духовное звание, ибо для светских должностей имеются светские учебные заведения, и чтобы на священнические места ставились лишь те, кто окончил полный курс учения, причем с хорошими понятиями и нравами». Вместе с тем предписывалось строже наказывать тех священников (вплоть до их расстрижения), которые «порочат своим поведением духовный сан»²⁷⁵.

В 1831 г. последовал новый (последний) «разбор» духовенства. По докладу Синода «для очищения духовенства от недостойных людей» был издан указ: «Взять в военную службу: 1) всех дурного поведения церковников, не подающих надежды к исправлению, 2) детей духовенства ненадежного же поведения, проживающих по монастырям, 3) церковнослужителей, отрешенных от мест, 4) всех вообще духовного знания людей, служивших в сторожах, приставах и подобных должностях по духовному ведомству и отставленных от этих должностей за неспособность или дурное поведение, но не обращенных еще в духовное ведомство»²⁷⁶. Изданным в том же году другим указом повелено было забирать в солдаты вообще всех «праздных лиц духовного звания» в возрасте 25–40 лет, за исключением учащихся и получивших духовное образование. Из прочих разрешено «оставить при отцах для прокормления в старости»²⁷⁷. В результате этого «разбора» в 1831 г. были сданы в рекруты 5022 годных к военной службе мужчин из духовного звания²⁷⁸.

В 1848 г. в целях «отвращения праздношатательства воспитанников духовных учебных заведений и безместных священно- и церковнослужителей» вводилась паспортная система для духовных лиц.

Подверглось изменениям управление церковью. Четко выявилась тенденция падения роли коллегии Св. Синода – она фактически превратилась в безгласный орган при обер-прокуроре, власть которого благодаря этому существенно возросла. Сам Синод уже официально был введен в систему министерств и подобно министерствам был разделен на департаменты. В 1835 г. обер-прокурор Синода был введен в Комитет министров.

В 1835 г. Синод был перемещен с Васильевского острова в новое, специально выстроенное для него, монументальное здание на Сенатской площади, которое составило единый ансамбль с построенным в то же время зданием Сената. Строительство обошлось в 2 млн. руб. и проходило под наблюдением Николая I.

В начале царствования Николая I обер-прокурором Синода был сменивший в 1817 г. А.Н. Голицына князь П.С. Мещерский – личность бесцветная и безынициативная, боящаяся всяких новшеств и реорганизаций. В 1833 г. его сменил С.Д. Нечаев (его племянник), служивший ранее столоначальником в канцелярии Синода. Это был энергичный чиновник, который упорядочил работу канцелярии и других подразделений Синода, много уделял внимания повышению профессионального уровня при подготовке приходских священников, установил строгий контроль над расходованием средств. Большое значение он придавал укреплению влияния Православной Церкви в западных губерниях России после подавления восстания в Польше в 1830–1831 гг. Нечаев был инициатором пересмотра уставов духовных учебных заведений. Однако своей деятельностью он нажил себе немало противников в высшем духовенстве. Среди них был и влиятельный при дворе митрополит Петербургский Серафим, по настоянию которого Нечаев 25 июня 1836 г. был уволен со своего поста.

По рекомендации митрополита Серафима Николай I назначил обер-прокурором Синода гусарского полковника графа Н.А. Протасова, до этого занимавшего пост товарища министра народного образования. Одновременно Протасов заведовал Румянцевским музеем и был директором Главного педагогического института в Петербурге. Желчный, с деспотическими манерами и замашками, Протасов сразу установил в Синоде дух военной дисциплины.

С присущими ему энергией и настойчивостью он, по свидетельству современников, «забрал их («синодальных персон». – В.Ф.) в руки по-военному сразу <…> и сонмом архиерейским как эскадроном на ученье командовал», так что синодские архиереи «просто голоса поднимать не смели». «Все делалось по его мановению, – вспоминали современники, – и стук его гусарской сабли был страшен для членов Синода»²⁷⁹.

При Протасове была создана отдельно от структуры Синода его собственная обер-прокурорская канцелярия исключительно из светских чиновников. Синодская Комиссия духовных училищ, состоявшая до этого в основном из духовных лиц, была преобразована в Духовно-учебное управление из светских чиновников. Хозяйственный комитет Синода был преобразован в Хозяйственный департамент (по типу министерского департамента) во главе с директором. Протасов повел решительную борьбу против злоупотреблений, особенно против взяточничества, распространенного не только среди светского чиновничества, но и в высшей духовной среде. При нем стали регулярно проводиться ревизии епархий. Кроме того, секретарям консисторий было предписано «контролировать» свое епархиальное начальство и доносить обер-прокурору обо всем, что происходило в епархиях.

Как писал в своем исследовании о синодских обер-прокурорах Ф.В. Благовидов, при Протасове «завелись секретные дела, появились между чиновниками доносчики, и ничего не оставалось неизвестным обер-прокурору»²⁸⁰. Протасов энергично выгонял «порочащих свой сан» духовных лиц. Некоторые архиереи были преданы суду за взятки.

Протасов, как и Николай I, больше всего ценил исполнительность и дисциплину. Поэтому он пользовался большим доверием монарха, который одобрял все его действия по управлению церковью. Пользуясь поддержкой императора, он поставил свое ведомство в независимое положение по отношению к другим высшим органам светской власти, защищал синодских архиереев от нападок и происков со стороны высоких чинов, облеченных властью. «Не бойтесь ничего, – говорил он синодским архиереям, – я ваш заступник». Кончину Протасова в январе 1855 г. Николай I воспринял как большую для себя потерю. «Искренно и душевно скорблю о потере этого достойного и верного слуги, которого столь давно знал и уважал», – записал он при вести о смерти Протасова²⁸¹. О Протасове с сожалением отзывались и некоторые члены Синода, говоря, что он «хотя и оскорблял лично архиереев, но никогда не согласился бы на поругание Церкви».

При Николае I епархиальное начальство было поставлено в двойное подчинение – Синоду (точнее, его обер-прокурору) и губернаторам, для чего были изменены границы епархий таким образом, чтобы они совпадали с губернскими. Благодаря этой мере епархиальные архиереи фактически становились как бы помощниками губернаторов по церковным делам. За «благонадежностью» архиереев следило и III отделение. Тем самым достигалась еще большая бюрократизация в управлении Церковью и ее подчинение светской власти.

Николай I был чужд религиозному фанатизму и обскурантизму, но не терпел и «вольномыслия» в делах веры, любых посягательств на Православную Церковь, на подрыв ее авторитета. Особенно его беспокоили различные секты, не признававшие официального православия. Численность последователей «старой веры» и новых сект заметно возросла в конце XVIII – начале XIX вв. «Даже в самом центре России – Москве – почти из ничего возникли, распространились и широко раскинулись богатые раскольничьи общины разных толков»²⁸².

Характерно, что из московской старообрядческой среды вышли известные предприниматели – Морозовы, Гучковы, Рахмановы, Рябушинские, Солдатенковы и др., представлявшие цвет «купеческой Москвы». Торговля и предпринимательство в старообрядческой среде были сакрифицированы, считались «богоугодным делом», ибо они связывались с помощью ближнему но вере, с устроением материального благополучия старообрядческой общины. Старообрядцы-предприниматели рассматривали себя как «божьих доверенных по управлению собственностью», а свое дело как выполнение христианского долга перед Богом и людьми. Суровая старообрядческая этика, истовое, религиозное отношение к своему делу как к «воле Божией» лежали в основе процветания их дела. Следует отметить, что этот важный феномен пока еще не получил должного освещения в нашей исследовательской литературе о старообрядчестве.

В 20–30-х годах XIX в. Русская Православная Церковь и светская власть столкнулись с заметно возросшим «отпадением от православия в раскол». В «раскол» уходили даже священники. По данным обер-прокурорских отчетов, в те годы числилось свыше 200 «беглых попов», ушедших «в раскол» (данные явно занижены). Отмечалось, что «если пастыри Православной Церкви представили такой контингент для умножения и усиления раскола, то пасомые едва ли могли крепче держаться против соблазнительной раскольничьей пропаганды».

В 1829 г. только в одной Пермской епархии «раскол настолько умножился, что возникло опасение, как бы в этой епархии не опустели православные приходы и храмы»²⁸³.

Старообрядческие согласия привлекали к себе своим трудолюбием, строгостью нравов, начитанностью. Как большие знатоки Св. Писания они в религиозных спорах сравнительно легко побеждали «никониан» – духовных лиц Русской Православной Церкви. Старообрядцы бережно хранили древние иконы и рукописи духовного содержания. Поэтому благодаря им до нас дошли бесценные памятники старинной русской книжности.

Николай I рассматривал «переход в раскол» опасным не только в религиозном, но и в политическом отношении, ибо религиозное «диссиденство» (применяя этот современный термин) подготовляло умы к осознанию возможности неповиновения властям и давало этому неповиновению свое обоснование.

Разноообразные старообрядческие толки и согласия классифицировались на две категории – поповцев (или поповщину, «приемлющих священство») и безпоповцев (или безпоповщину, отвергающих его). Поповцы признавали церковную иерархию и все семь церковных таинств. В первое время после церковного раскола они обходились своими священниками, впоследствии «переманивали» их из официальной Православной Церкви, «переучивали» через «перемазание и прочтение чина проклятия ересей») и рассылали по своим общинам.

Главными центрами поповщины были керженские скиты (по р. Керженцу в Нижегородском Заволжье), иргизские (по р. Иргизу в Саратовской губернии), «ветковское согласие» (обосновавшееся на о. Ветка р. Сож) и стародубские (на Брянщине).

Как уже указывалось, еще при Екатерине II старообрядцам, вернувшимся из Польши, было разрешено поселиться в Саратовском Поволжье по р. Иргизу (см. гл. 6). В 1820 г. здесь насчитывались десятки скитов (старообрядческих монастырей), в которых числилось до 3 тысяч монашествующих. В 1822 г. иргизским старообрядцам было разрешено принимать к себе для богослужения беглых православных священников, не подлежавших суду за уголовные преступления. Иргизские скиты стали главным центром «исправления» таковых священников по старому обряду.

В начале XIX в. только в одном Нижегородском Заволжье насчитывалось 35 старообрядческих скитов, из них 22 скита половцев и 13 – беспоповцев разных согласий. В 1812 г., в связи с нашествием французов, сюда из Москвы переселились рогож- ские поповцы²⁸⁴.

В 40-х годах XIX века в поповщине появились и свои церковные иерархи, которые рукополагали священников для старообрядческих общин. В 1846 г. в старообрядчество перешел босно-сараевский митрополит Амвросий (один из наиболее влиятельных греческих архиереев), ставший старообрядческим митрополитом белокриницким (по названию с. Белая Криница на Буковине, в пределах Австрийской империи). Так возникло «белокриницкое» (или «австрийское») согласие в старообрядчестве, которое имело собственного митрополита, рукополагавшего епископов и священников. Обезпокоеннное этим российское правительство потребовало от Австрии высылки Амвросия, а от константинопольского патриарха – низведения Амвросия с кафедры и лишения его сана митрополита, но он уже успел рукоположить несколько епископов и многих священников. В пределах России их ловили и заключали в монастырские тюрьмы. Но несмотря на преследования, укрываемые своей паствой, они продолжали свою деятельность, а численность их паствы росла. Только в Москве и ее окрестностях в середине XIX в. насчитывалось до 120 тысяч старообрядцев, принадлежавших к Белокриницкой иерархии²⁸⁵.

Поповцы, признававшие светские власти и соглашавшиеся на определенных условиях сотрудничать с официальной церковью, считались терпимой конфессией. Светские и церковные власти стремились соединить таких поповцев с Православной Церковью, предоставив им определенные уступки. Так появилась компромиссная конфессия, называемая единоверием. Единоверие – условное единение части старообрядцев-поповцев с Православной Церковью. Во имя союза с Русской Православной Церковью эта часть старообрядцев принимала от нее «законное» священство, а Церковь позволяла им держаться своей обрядности. Путем единоверия церковные и светские власти стремились поставить старообрядцев под свой контроль и в то же время предотвратить исповедовавших официальное православие от «уклонения в раскол». Но в реалии нередко происходило обратное, когда единоверие служило удобным путем перехода из Православной Церкви в старообрядчество.

Начало введению единоверия было положено еще в конце XVIII в. (см. гл. 6). Единоверцы совершали богослужение по «неисправленным» («дониконовским») книгам и обрядам, но подчинялись Православной Церкви. Священников и диаконов для них рукополагали епископы Русской Православной Церкви, но обязательно с соблюдением своих старых обрядов и с использованием древнеправославных облачений и утвари. В отличие от прочих старообрядцев единоверцам разрешалось открывать свои храмы и монастыри, печатать богослужебные книги по неисправленным реформой Никона образцам.

Единоверцы не имели своего епископа, но по церковным судебным вопросам подчинялись местному архиерею. Единоверцам разрешалось участвовать в «соборном молении» с мирянами господствующей церкви, иметь от нее священников и принимать все таинства «в действительной силе». Единоверческие священники были уравнены в правах с общеправославными. В 1807 г. с одобрения Александра I был принят порядок содержания единоверческих церквей и их причтов за счет примкнувших к единоверию старообрядцев. С начала 30-х годов XIX в. из казны стали выделяться средства для строительства единоверческих церквей. При Николае I единоверие утвердилось в Иргизских скитах, в Рогожском и Преображенском кладбищах, на Керженце. С 1825 по 1854 гг. было построено 150 единоверческих церквей и ряд старообрядческих монастырей обращен в единоверческие. Открытие единоверческих церквей и монастырей продолжалось и позднее²⁸⁶.

В 1822 г. Синодом были утверждены правила касательно беглых священников, «у раскольников находящихся». Правила легализировали служение «бегствующего иерейства» на условиях единоверия. В 1829 г. по инициативе саратовского губернатора Голицына и епископа Моисея началось обращение иргизских старообрядческих монастырей в единоверческие. В 40-е гг. XIX в. единоверие закрепилось в основных старообрядческих районах России. В это время единоверческие церкви были открыты в Саратове, Хвалынске, Риге, на Дону. В 1848 г. возведены в число штатных монастырей единоверческие Казанский женский, Макарьевский мужской и др. монастыри.

Главным центром единоверия была Москва. В ней на Преображенском кладбище и за Рогожской заставой существовали три единоверческих церкви и два единоверческих монастыря, а также свои богадельни и сиротские дома²⁸⁷.

Но более опасным для Русской Православной Церкви и светской власти являлось старообрядчество в виде разных толков и согласий безпоповщины. Безпоповщина также возникла в конце XVII в. Основные положения безпоповщины были установлены на соборах ее представителей в 1692 и 1694 гг. в Новгороде. Отрицая православную церковную иерархию, безпоповцы заменили ее выборными наставниками, провозгласили принцип «всеобщего священства», ибо «благодать священства взята на небо», и «каждый мирянин есть священник». Безпоповцы признавали необходимость только трех таинств – крещения, исповеди и причастия, но в отличающейся от официального православия форме. Так, причастие понималось ими как духовное приобщение к Богу. Правила безпоповцев предписывали избегать контактов «ни в еде, ни в питье, ни в молитве» с теми, кто не принадлежал к их вере, включая и старообрядцев-поповцев. Приходящих к ним из Православной Церкви или из поповщины они подвергали повторному крещению («перекрещиванию»).

Безпоповщина сначала получила распространение на Северо-Западе и Севере России, затем в Поволжье, на Урале и в Сибири. Если поповцы держались сплоченнее, то безпоповцы разбились на множество толков и согласий, нередко враждовавших между собой. Ниже коснемся наиболее важнейших из них.

Наиболее влиятельны были беспоповцы «поморского согласия», обосновавшиеся в Выговской пустыни (в Карелии). Это был центр старообрядческой духовности безпоповского толка. Здесь создавались старообряческая литература, которая распространялась среди безпоповцев по всей стране.

Авторитетную роль в безпоповщине играли федосеевцы, получившие свое название от основавшего это согласие в 1694 г. на Псковщине бывшего дьячка Феодосия Васильева. В 70-х годах XVIII в. федосеевцы обосновались в Москве на Преображенском кладбище, где образовали Преображенскую общину, которая превратилась, наряду с Выговской пустынью, в один из важнейших центров безпоповщины в России.

К беспоповцам относились «нетовцы» (или «спасовцы»), которые считали, что «нет в мире православного священства, ни таинств, ни благодати, а спасение только от Спаса» (Иисуса Христа). Нетовцы-спасовцы принадлежали к самым непримиримым противникам никоновских реформ.

Еще в середине XVII в. в России (в ярославском и нижегородском Заволжье) возникла мистическая секта безпоповского толка, которая впоследствии получила наименование «хлыстовщины». Возникновение этой секты большинство ученых-сектоведов относит в 1645 г., а некоторые – даже к 1613 г., т.е. еще до раскола в Русской Православной Церкви. Следовательно, она не относится к старообрядческой. Они не признавали никаких духовных книг – ни старых, ни новых, говоря, что «буква убивает, а дух животворит».

Название «хлысты», по-видимому, произошло от искаженного слова «христовщина», так как члены этой секты называли себя «христами», полагая, что в них за их богоугодную жизнь «воплощается Христос». Свои духовные объединения они называли «кораблями», считая, что они, подобно кораблям, «брошены в бушующее море человеческой жизни» и вынуждены плыть по нему, подвергаясь опасности. Община избирала себе наставника («кормщика»), С момента его избрания в него, как они полагали, вселялся Святой Дух, и потому весь «корабль» благоговел перед ним: на него молились как на Бога и безпрекословно исполняли все его приказания.

В конце XVIII – начале XIX вв. эта секта распространилась во Владимирской, Рязанской, Тверской, Вологодской, Симбирской и Пензенской губерниях. Обосновалась она и в Москве. Ее адепты появились даже в Петербурге. Жизнь этой секты была окутана непроницаемой тайной и вследствие этого породила массу слухов об их «радениях» с самобичеванием, завершавшихся «свальным грехом». Хлысты старались не выдавать свою принадлежность к этой секте и были самыми усердными посетителями православных храмов. Вступавший в секту давал расписку-клятву: «Клянусь соблюдать тайну в том, что увижу и услышу в собраниях, не жалея себя, не страшась ни кнута, ни огня, ни всякого начальства». Поэтому даже те, кто порывал с этой сектой, не выдавали ее тайн²⁸⁸.

По характеру вероучения и обрядности к хлыстовщине примыкало скопчество, возникшее в России в середине XVIII в. как ответвление от хлыстовства. Их общины также назывались «кораблями» во главе с наставниками-"кормщиками», обладающими неограниченной властью в общине. Вступающий в эту секту подвергал себя добровольному оскоплению, чтобы освободиться от «влияния плоти» и «первородного греха», становясь «подобным небесным ангелам». Оскопление называлось «убелением», а оскопленные – «белыми голубями».

Секта скопцов стала быстро расти с 70-х годов XVIII в. В начале XIX в. только в Петербурге насчитывалось не менее 300 членов этой секты. В нее были вовлечены солдаты, моряки, даже некоторые офицеры гвардии и представители высшего света (в числе их два племянника петербургского генерал-губернатора М.А. Милорадовича), что вызвало серьезные опасения властей. Были приняты суровые меры против распространения скопчества. Руководитель секты Кондратий Селиванов в 1820 г. был заключен в тюрьму Спасо-Евфимиева монастыря, где он и умер в 1832 г. После его смерти начались судебные процессы против скопческой «ереси». Часть ее приверженцев была сослана в Сибирь, остальные скрылись от кары за границей (в княжества Валахию и Молдавию). Скопчество считалось самой вредной сектой, и ее последователи при Николае I подвергались особенно суровым гонениям²⁸⁹.

В 1784 г. образовалось согласие «странников» или бегунов. Страннический толк – одно из самых крайних и гонимых течений в беспоповщине. Возникло во второй половине XVIII в. Они проповедовали близкий конец света, убегали из центральных областей России в безлюдные места на окраины. Проповедовали уже воцарение антихриста в мире. Так как открыто с антихристом бороться было нельзя, необходимо уйти от мира, где царствует антихрист, разорвать с обществом. Вступивший на путь странничества покидал родной дом, принимал новое крещение и новое имя, не имел постоянного места жительства. Бегуны не желали иметь ничего общего не только с государством и официальной Православной Церковью, но и с «миром» вообще; отказывались брать любые официальные бумаги и даже деньги, «на которых стоит двуглавый орел – антихристова печать». Согласно их правилам, они не должны жить в обществе, записываться в ревизии, брать паспорта, платить подати и вообще исполнять какие бы то ни было повинности, а также вступать в официальные браки. Не имея ни дома, ни семьи, они жили на нелегальном положении, постоянно находясь в бегах, скрываясь от светских и духовных властей. С ними тесно было связано старообрядческое согласие так называемых «жиловых христиан» или «странноприимцев», дававших бегунам приют и укрывательство от властей²⁹⁰.

Наступление на раскол возобновилось в последние годы царствования Александра I, в связи с усилением реакционного политического курса. Так, указом 1822 г. старообрядцам было запрещено возводить новые и ремонтировать старые молитвенные здания. Это запрещение было подтверждено потом указами Николая I (1826 и 1827 гг.). 13 марта 1825 г. был образован специальный секретный комитет для выработки мер против распространения раскола. К борьбе с расколом в 1825 г. было подключено Министерство внутренних дел, а в 1826 г. III-е отделение собственной его императорского величества канцелярии. Указ 1827 г. объявлял браки «раскольников», заключенные по их обрядам, недействительными, а родившихся у них детей «незаконнорожденными», которые лишались права наследовать имущество своих родителей.

Старообрядцам запрещалось отлучаться с места жительства далее 30 верст; кто вел предпринимательское дело, тому было запрещено записываться в купеческие гильдии, не принимали и их свидетельства в судах; детей старообрядцев не принимали в учебные заведения.

Массированное гонение против старообрядцев началось в царствование Николая I. При нем было издано свыше 500 разного рода постановлений и актов по расколу. Борьба с расколом приняла уголовно-полицейский характер, ибо раскол рассматривался как государственное преступление, как проявление «своевольства» и «неповиновения» властям. Поэтому одной из важных задач учрежденного 4 апреля 1826 г. ведомства высшей полиции – III-го отделения императорской канцелярии – была борьба с «расколом».

Светские власти интересовались не столько обрядовыми и догматическими тонкостями старообрядческих и сектантских толков, сколько их отношением к официальным властям, к государству, т.е. с точки зрения их государственного «вреда». В силу этого старообрядческие согласия и рационалистические секты подразделялись натри категории: «терпимые» (единоверцы и вообще те поповцы, которые лояльно относились к светской и церковной властям), «вредные» (основная масса беспоповцев, признававшие царя, но не признававшие Православную Церковь) и «особо вредные» (или «вреднейшие»), не признававших ни церковных, ни светских властей. К последним относили бегунов, скопцов, духоборов, молокан. Из них мужчин, способных к военной службе, Николай I распорядился сдавать в солдаты, а остальных ссылать в Сибирь на поселение. В 1839–1841 гг. духоборов и молокан, проживавших в районе р. Молочные воды и отчасти в центральных губерниях России, повелено было выслать в Закавказье (в южную часть Грузии).

В 1831 г. в Москве был учрежден Комитет о раскольниках в составе московского митрополита, военного генерал-губернатора и гражданского губернатора г. Москвы. В 1838 г. аналогичные комитеты были созданы в Петрозаводске, Перми, Тамбове, Чернигове, Вятке, Иркутске, Харькове, Костроме, Ярославле, Витебске, Тобольске, Уфе, Могилеве, Нижнем Новгороде, Самаре и Риге. В эти комитеты входили епархиальные архиереи, губернаторы, жандармские штаб-офицеры. Таким образом, с расколом боролись рука об руку светская власть с духовной.

Права старообрядцев всё более ограничивались. Указ 1832 г. запрещал старообрядцам принимать беглых православных священников. Указ 8 октября 1835 г. запрещал не только возводить новые молитвенные дома, но и ремонтировать старые. Затем последовало закрытие частных молелен.

С 1837 г. регистрация рождений и смертей старообрядцев была передана в ведение местной полиции. Дети родителей-старообрядцев, которые состояли в браке, заключенном не по официальному церковному обряду, объявлялись «незаконнорожденными». Их отбирали у родителей и крестили по православному обряду, а мальчиков отдавали в кантонисты. Старообрядцам было запрещено заниматься общественной деятельностью и благотворительностью.

С начала 40-х годов XIX в. входит в практику посылка на места чиновников Министерства внутренних дел для изучения раскола и разработки конкретных мер против его распространения. В губернии, особенно «зараженные расколом», посылались специальные комиссии, облеченные чрезвычайными полномочиями «для обращения раскольников в лоно православия». «Отпадших от православия» насильно «перекрещивали», наиболее упорных отправляли «для исправления» в монастыри или в ссылку под полицейский и духовный надзор. С раскольничьих молелен снимали кресты, запрещали колокольный звон, монахов старообрядческих монастырей (скитов) было повелено считать «простолюдинами», так как за ними не признавалось принятое ими по старообрядческому правилу монашество.

В 1853 г. было проведено массированное наступление на «раскол». 13 февраля 1853 г. был образован новый секретный комитет «для пересмотра постановлений о раскольниках и составлении новых правил». Последовали и конкретные карательные действия против старообрядцев как поповского, так и безпоповского толка. Первоначально подверглись разгрому старообрядческие скиты по р. Иргизу в Саратовской губернии, затем стародубские в Черниговской; несколько позже – керженские и чернораменские в заволжской части Нижегородской губернии. Наконец, той же участи подверглись поморские скиты в Архангельской губернии. С помощью посланных воинских команд чиновники и полиция закрывали старообрядческие молельни и скиты; православные священники «перекрещивали» старообрядцев в православие, наиболее упорствующих в приверженности к своей вере отправляли под конвоем в православные монастыри «для исправления» или даже в сибирскую ссылку под полицейский и духовный надзор, а «распространителей лжеучений» и старообрядческих наставников ловили, подвергали наказанию кнутом, клеймили и ссылали на каторгу. Только за пять лет (1847–1852 гг.) под судом находилось 26,5 тыс. особенно непримиримых раскольников.

В итоге, по официальным отчетам, за 25 лет применения этих мер были «возвращены в лоно православия» 2 268 тысяч человек. Однако в своем подавляющем большинстве они продолжали придерживаться «старой веры». Практика показала, что никакие суровые меры не достигали цели. Преследуемые откупались взятками, что легко было им сделать при всеобщей продажности чиновников и полиции, «боровшихся с расколом». Сами чиновники рассматривали «раскольничьи дела» как весьма прибыльную «статью дохода». В своих отчетах они писали об «искоренении раскола», который на деле нисколько «не искоренялся», даже получал свое дальнейшее распространение. Это выявили проверки и ревизии. В 40-х годах проведенные на местах обследования показали совершенную неверность присылаемых чиновниками данных отчетов о числе «раскольников» в их губерниях. Так, в Ярославской губернии по отчетам значилось 14–15 тысяч «раскольников», а специальные проверочные расследования выявили, что «расколом заражена половина губернии». В Вологодской губернии местные отчеты показали наличие в ней 3,5 тысяч «раскольников», а в действительности их оказалось более 200 тысяч. В Костромской губернии по отчетам местных властей значилось 20 тысяч «раскольников», а на деле их оказалось никак не менее 100 тысяч. В суммарном итоге считалось, что в «расколе» в 50-х годах XIX в. оставалось около 700–800 тысяч человек. Однако по данным Н.Н. Обручева, их насчитывалось в 10 раз больше.

Когда при Александре II раскол практически был легализован, то оказалось (данные П.И. Мельникова-Печерского), что в «расколе» находилось от 12 до 14 млн. человек. Это означало, что около 1/5 русского населения считали себя вне официального православия. Заметим, что русский старообрядец не признавал за собой официального наименования «раскольник», считая его для себя обидным. Он рассматривал себя на деле настоящим православным человеком – приверженцем старой, «истинной» веры, а «никониан» – уклонившимся от нее.

Политика прямых гонений против «раскола» в 40–50-х годах XIX в. воочию показала правительству их неэффективность. Поэтому было предпринято систематическое изучение раскола и сектантства на местах с целью выработать более гибкие меры борьбы с этими видами религиозного «диссиденства». Изучение было облечено в конспиративные формы, проводилось достаточно широко и основательно. Для этого был привлечен весьма подготовленный персонал Министерства внутренних дел и духовные академии. В духовных академиях и в семинариях Поволжья, Урала, Сибири были учреждены «противораскольничьи» кафедры и специальные дисциплины «для обличения раскола». В «раскольничьи» регионы посылались специальные экспедиции Министерства внутренних дел. В составе экспедиций находились такие известные писатели и публицисты, как И.С. Аксаков, Ю.Ф. Самарин, Н.И. Надеждин, П.И. Мельников-Печерский. Собранный ими материал, лишь частично опубликованный, содержит ценнейшие сведения о старообрядчестве и о применяемых правительством мерах борьбы с «расколом». Материалы обследований на месте выявили совершенную неверность сведений местных епархиальных властей о числе «раскольников» в их епархиях.

Для борьбы с расколом стали готовить и специальные миссионерские кадры. В 1853 г. последовал указ Св. Синода об открытии при духовных академиях кафедр, а в семинариях отделений для подготовки этих кадров. В духовных академиях готовились исследования по расколу. В отделениях преподавались история русского раскола, современная статистика раскола во всех его видах, обозрение раскольнических и противураскольнических сочинений, опровержение раскола, практические наставления миссионерам. На эти отделения отбирались наиболее способные ученики, освобождавшиеся от изучения древних языков – латинского и греческого.

В нашей литературе долгое время старообрядчество традиционно трактовалось как консервативное религиозное направление в православии, как социально-религиозная реакция на «обновление общества», предпринятое церковными и светскими властями в середине XVII в., как протест, связанный с защитой старины, сочетавшийся с антифеодальной оппозицией патриархального крестьянства и купечества. Лишь в последние годы историографическая ситуация стала меняться. Проходившие специальные научные дискуссии о социально-историческом характере старообрядчества, старообрядческой культуре, публикации документов и исследований позволили иначе взглянуть на этот социальный, культурный и этический феномен в нашей истории, в частности, и истории Русской Православной Церкви. Старообрядчество постепенно осознается как явление, представляющее собой и модернизационные моменты. Опровергается прежнее представление о «староверах» как «ярых врагах новаций и культуры». Отметим также, что Русская Православная Церковь ныне сняла проклятие со старообрядцев, наложенное на них церковным Собором 1667 г. и готова к сотрудничеству с ними.

При Николае I была проведена крупная акция «воссоединения» униатов западных губерний России с Русской Православной Церковью.

В 1596 г. на церковном соборе в г. Бресте был принят акт об объединении с католической церковью епархий Русской Православной Церкви на территории Белоруссии и Правобережной Украины, входивших тогда в состав Речи Посполитой. Православная церковь белорусов и западных украинцев своим главой признавала римского папу, но за ней сохранялась ее обрядность и богослужение на церковно-славянском языке. Брестская уния была заключена тогда в силу политических мотивов.

После первого раздела Польши в 1772 г. Екатерина II приказала объявить губернаторам вновь присоединенных областей соблюдать равенство в правах всех трех христианских церквей – римско-католической, униатской и православной. Однако православному духовенству было предписано «склонять» униатов к «воссоединению с православием».

После второго раздела Польши в 1793 г., когда основная часть Правобережной Украины и Белоруссии вошла в состав России, началось массовое воссоединение с православием униатов преимущественно украинских земель. Но российское правительство тогда воздерживалось от применения крайних мер, и воссоединение проходило в основном добровольно. К концу царствования Екатерины II, таким образом, были воссоединены с православием около 2 млн. униатов.

Но примерно столько же человек (в Белоруссии, Литве, на Холмщине) продолжали твердо держаться униатства, которое было уже верой их отцов и дедов, освященной многолетней традицией. Положение их было легализовано российским законодательством. Павел I создал две униатские епархии – Луцкую и Брестскую. В 1798 г. был учрежден Департамент римско-католического вероисповедания. В его ведении находились и униаты, за которыми (как и за католиками) признавалось право свободы вероисповедания. В 1804 г. была образована Центральная римско-католическая духовная коллегия, в которую входили и представители от униатских епархий, а в 1805 г. в составе этой коллегии был образован Униатский департамент.

Но уже в царствование Александра I при первых же попытках «вовлечь» униатов в православие, последние ответили на это решительным отказом, а в 1807–1808 гг. под влиянием слухов о ликвидации унии более 50 тыс. униатов перешли в католичество. Е то время уния официально трактовалась как «искусственное создание католичества», не имевшая корней ни в прошлом, ни в настоящем, явившись «делом интриг и обмана». Поэтому требовалось «исправить ошибку» и во имя исторической справедливости вернуть Православной Церкви «незаконно похищенное наследие».

Решительные шаги к ликвидации унии на территории России были предприняты Николаем I. Рьяным исполнителем светской власти в деле присоединения униатов к Русской Православной Церкви стал бывший униатский епископ, затем митрополит литовский, Иосиф Семашко. Видную роль в деле воссоединения униатов с православными сыграл и обер-прокурор Св. Синода Н.А. Протасов.

Поводом к решительным мерам для ликвидации унии послужило ноябрьское восстание 1830 г. в Польше. Историк унии и ее упразднения в России профессор М.О. Коялович писал, что «оно (восстание. – В.Ф.) показало правительству как нельзя яснее всю опасность латинского направления в унии и всю благотворность для России воссоединения униатов». Воссоединение униатов с Русской Православной Церковью призвано было решить две задачи лишить религиозной опоры поляков в данном крае и вместе с тем послужить средством обрусения западных губерний России, некогда входивших в состав Польши. Этому предшествовал ряд подготовительных мер «очищения унии от примесей латинских»: устройство в униатских церквах православных иконостасов, введение при богослужении служебников московского издания, запрет детям униатов ходить в «латинские» школы; в униатских епархиях закрывались монастырские училища и создавались русские духовные семинарии.

К 1834 г. все епископские кафедры в униатских епархиях были заняты либо православными иерархами, либо сторонниками присоединения униатов к православию. К 1835 г. на территории Литвы, Белоруссии и Правобережной Украины были закрыты все униатские монастыри.

В 1837 г. униатская коллегия была преобразована в составе Синода. 22 декабря 1838 г. был образован специальный Секретный комитет по униатским делам, а по существу для разработки мер ликвидации унии. В этот Комитет вошли обер-прокурор Св. Синода Н.А. Протасов, шеф жандармов А.Х. Бенкендорф, главноуправляющий делами иностранных вероисповеданий Д.Н. Блудов и министр государственных имуществ П.Д. Киселев. В Комитет также были «приглашены» виленский и волынский военные генерал-губернаторы, которым предстояло содействовать духовным властям проведение правительственных мер по воссоединению униатов с Православной Церковью.

И духовные, и светские власти прекрасно понимали, что нельзя полагаться только на методы убеждения. Один из наиболее воинствующих иерархов епископ Смарагд откровенно заявлял: «Одною проповедью и похвальбою православия ничего взять нельзя. Теперь не апостольские времена». Из опасения народных волнений решено было в наиболее «угрожаемые» и «неспокойные» уезды «под благовидным предлогом» ввести войска. Разработаны были и инструкции, как им предстояло действовать.

Губернаторам было предписано, чтобы они разослали уездным предводителям дворянства секретные письма с приказаниями местным помещикам (каковые в основном были поляки), что вопрос об упразднении унции уже решен в высших правительственных инстанциях России, и что помещики всецело отвечают за сохранение спокойствия в своих имениях во время проведения акции упразднения унии. В противном случае помещикам угрожало взятие их имени в опеку. Также было постановлено активно сопротивлявшихся этой мере предавать военному суду с последующей ссылкой в Сибирь.

25 марта 1839 г. Николай 1 утвердил Синодальное деяние (решение) «О слиянии греко-униатской церкви с православием» и в тот же день издал манифест, официально объявлявший унию упраздненной на территории России, за исключением Холмской епархии (в которую входили Седлецкая, Люблинская и Сувалкская губернии Польши) Отныне полтора миллиона униатов, а это 1800 приходов Литвы, Белоруссии и Правобережной Украины, считались присоединенными к Русской Православной Церкви. У них сохранялись те обряды и обычаи, которые не противоречили сущности православия.

Епархиальное униатское духовенство оказалось более сговорчивым и пошло на сотрудничество с царскими духовными и светскими властями в деле упразднения унии, тем более, что за ними сохранялись их духовные должности. Однако приходское духовенство, тесно связанное со своей паствой и выражавшее ее настроения, в большинстве своем оказало упорное противодействие. Их лишали сана и приходов, переводили в причетники, высылали в великорусские губернии, подвергали заточению в специально основанный для этого в Курской губернии монастырь. На их места присылали русских священников, которые совершали по православному обряду освящение униатских церквей.

В знак протеста прихожане собирались около своих храмов, не допуская в них православных священников. В помощь последним призывалась полиция, а в случаях особого упорства прихожан-униатов – воинские команды, применявшие телесные наказания. Обычными были сцены, когда полицейские власти выбрасывали церковные униатские предметы из храмов, а затем начинали чуть ли не поголовное сечение упорствующих до тех пор, пока последние не подписывали заявлений о своем «согласии» перейти в православие. В наиболее «безпокойных» приходах войска оставались до тех пор, пока прихожане, разоряемые постоями, не изъявляли «добровольного согласия» подчиниться требованиям православных и светских властей.

Присоединение униатов к Русской Православной Церкви рассматривалось как «великий акт государственной мудрости и церковного торжества», отмеченный учреждением специальной медали с характерной надписью: «Отторгнутые насилием воссоединены любовью».

Формально присоединенные к православию униаты потом в своей массе демонстрировали «отпадение» от него, что выражалось обыкновенно в нежелании идти в православные храмы и обращаться за исполнением треб к православным священникам. Десятки тысяч униатов перешли в католичество, за которым признавалось право легального существования в России.

Польское восстание 1863–1864 гг. дало повод продолжить процесс воссоединения униатов с Русской Православной Церковью, теперь уже в собственно польских губерниях – Седлецкой, Сувалкской и Люблинской (Хомская епархия), где преобладали униаты. В 1875 г в числе других мер по «инкорпорации» (включения в состав России) Польши было объявлено о ликвидации унии и на Холмщине. Однако запрещенная официально уния в реалии продолжала существовать Униатов поддерживала католическая церковь, преследовавшая цели укрепления своего влияния в западных губерниях России²⁹¹.

В декабре 1845 г. Николай I, будучи проездом в Риме, посетил Ватикан. Папа Григорий XVI жаловался ему на «притеснения» католиков в России, просил о расширении прав католической церкви в Российской империи. При решении проблем большой европейской дипломатии для Николая I в то время имело значение лояльной позиции к нему Ватикана. Николай поручил рассмотреть этот вопрос специально созданному для этого секретному комитету. Комитет счел возможным пойти навстречу Ватикану, но сообразуясь с интересами Российской империи и ее законодательством.

В ноябре 1846 г в Рим был направлен председатель Департамента законов Государственного совета граф Д.Н. Блудов для переговоров с Ватиканом, получив полномочия от Николая I на заключение конкордата (соглашения) с римским папой. Согласно заключенному 22 июля (3 августа) 1847 г. конкордату (с русской стороны подписали Д.Н. Блудов и посол в Риме А.П. Бутенев, со стороны Ватикана – кардинал А. Ламбрускини).

На территории России дополнительно к шести существовавшим римско-католическим епархиям (Могилевской, Виленской, Самогитской, Минской, Луцкой и Каменец-Подольской) учреждалась седьмая – Херсонская (Тираспольская). В Петербурге открывалась католическая духовная академия. Уточнены были и границы всех семи римско-католических епархий в пределах России. Епископы этих епархий назначались по соглашению русского императора и папы, но канонически утверждались папой. Определен порядок назначения настоятелей приходских церквей. Римский папа признавался главой католиков в России. Были определены права католических епископов в области церковного суда и управления в пределах их епархий, а также порядок назначения настоятелей католических приходов. Согласован был порядок удовлетворения духовных требований армян-католиков в пределах России.

Конкордат 1847 г. вызвал недовольство православного духовенства, которое усмотрело в нем усиление влияния католичества в западных и южных губерниях. Известный славянофил князь В.А. Черкасский поставил вопрос об изменении статей конкордата. После польского восстания 1863–1864 гг., в котором активное участие приняло римско-католическое духовенство, произошел обмен резкими дипломатическими нотами между российским двором и Ватиканом. В итоге 22 ноября 1866 г. царским указом действие конкордата 1847 г. было прекращено. В дальнейшем контакты с Римом проходили дипломатическим путем через Министерство иностранных дел²⁹².