Дар Господень

Книга жизни почти дочитана,

Нарастая, грядет финал.

Все, что мной на земле испытано,

Благодарственный гимн вобрал.

Славлю Творца и автора

Потрясавших меня страниц,

Не могу вспоминать их наскоро,

Перед каждою падаю – ниц.

Александр Солодовников

Первого сентября 2003 года мы отметили двадцать первую годовщину перехода матушки Надежды из временной жизни в Жизнь Вечную. Помню ее в гробу, облаченную в монашеские черные ризы, с таким непривычно строгим, по-новому прекрасным, лицом. Это лицо являло глубину монашеской аскезы. Ее восковые прохладные пальцы, держащие крест, хотелось, вслед за Распятием, благоговейно целовать, прикладываясь к ним лбом с тем же чувством, с каким касаешься святых рук на иконах.

Появление матушки Надежды в нашем доме полностью ошеломило меня – ее поведение совершенно меняло мое заочное представление о монашествующих как о людях, заоблачно недоступных, постоянно пребывающих во внутреннем делании молитвы Иисусовой, для которых поэтому мелки и ничтожны обыденные заботы обыкновенных людей. Матушка поселилась у нас – как светлое солнышко, оно не переставало сиять, сострадать, снисходить, согревать всех живущих рядом и приходящих, каждого отдельно и – всех вместе. Думая о ней сегодня, вспоминаю слова святого Московского старца Алексия Мечева: ...будьте солнышками. Согревайте окружающих вас, если не всех, то хотя бы тех, кого Господь поставил рядом.

Молитва матушки, которая ощутимо поддерживала нас каждый день, – была незримой. Матушка Надежда бывала и строга, но за этим стояли – такая любовь, такая надежда на твое изменение к лучшему, – что после серьезного выговора все ощущали яркий прилив сил, жажду немедленно исправляться. Глядя на матушкину безыскусственность, я повторяла строки любимого поэта:

О, Пречистая Дева Мария,

Всем Печальница грешным Ты.

Пошли мне не мудрость змия,

Но – детский талант простоты.

В стареньком фланелевом халате, в неизменной – гладко белой ситцевой косынке, столь внимательная, светлая, готовая улыбкой и шуткой отозваться на любые грусть и уныние, она постоянно рассеивала всякую хмарь и неблагополучие любой христианской души. Легко, ненавязчиво говорила словами святых отцов, которые давным-давно стали ее собственными мыслями и мироощущением. Она была способна заставить нас смеяться от всей души. Это был блестящий, полностью безгрешный и целительный юмор. И, как безупречный юморист, сама, бывало, не улыбнется, тем самым увеличивая веселость слушателей. И лишь минуты спустя мы осознавали, что эти улыбки прогнали тягостное уныние – разрешили нелегкую ситуацию одного из пришедших к матушке за советом. И, оказывается, ничего серьезного в этом случае не было – одно бесовское наваждение, и с помощью Божией, его можно с радостью вменить – ни во что! Вскоре вся наша жизнь с матушкиным участием полностью изменилась – просветилась, облегчилась. Самый воздух просветлел – словно проветрили после зимы и промыли стекла – будто в доме прибавилось окон.

Кажется, этот светлый, милый, всем (от мала до велика) доступный человек – до сих пор витает среди нас. Она была столь простой, что мы нередко забывали, кто перед нами. Сердце каждого приходящего льнуло к ней, как к родной матери, неизменно получая утешение, помощь, разрешение запутанных проблем. Люди уходили от нее с чувством явного облегчения. Прояснились самые грустные лица.

И вот теперь она лежала в гробу, впервые на наших глазах облаченная в монашеское одеяние. И мы все с трепетом видели, каким глубоким, значительным стало это лицо, будто проступила на нем матушкина сокровенная суть, которую она старательно таила за своим простодушием и доступностью. Перед нами лежала истовая монахиня с новыми чертами, отразившими глубокую духовную красоту и мудрость. Дивно проявленная, заложенная в каждом из нас, без исключения, – икона человека – по образу и подобию Божию.

Любимая матушка, прости меня, никчемную, благослови написать простые слова о тебе, потому что ты была – сама безыскусственность. Образец человека, который абсолютно ничего о себе не мнил, ничем значительным себя не считал и потому, Благодатию Божией, стал так чист и светел. Нам всем постоянно хотелось быть подле нее, все души рядом с ней распускались, открывали свою потаенную глубину – и самые скромные цветы неожиданно хорошеют, когда их согревает солнышко. Неповторимое утешение наполняло наш дом в те месяцы (около года), когда в нем молилась и улыбалась матушка. Наполненность этих дней была столь велика, что, казалось, это счастье продлится долгое время. Подобное бывает по отношению к человеку, которого принимаешь всем сердцем, никогда от него не устаешь и хочешь видеть – всегда. Эти месяцы открыли новую главу нашей с мамой жизни.

Мы получили предложение принять в свой дом матушку 13 октября 1982 года, после всенощной на Покров Божией Матери. Раба Божия Наталья¹⁴, у которой прежде жила матушка, после раковой операции не могла больше ухаживать за монахиней Надеждой. И родственницы матушки, одна из них была профессором забытой мною отрасли медицины, положили ее в больницу МПС, предполагая, что здесь она мирно закончит свои дни. Бесконечно благодарим Господа! Если бы ее родные были другими людьми – многие из нас были бы лишены счастья общения с редким человеком. Великим снисхождением Божиим стала для нас, самых недостойных, встреча с монахиней Марфо-Мариинской Обители.

Никогда не забуду, с каким трепетом я переступила порог палаты на двоих. На больничной кровати, справа у окна, в белых простынях лежала сухенькая матушка. Подобного взгляда я еще не встречала. Этот взгляд был обращен не вовне, а глубоко-глубоко – внутрь. Вся палата была столь напоена молитвой, что хотелось ходить бесшумно и говорить тихим голосом, из страха потревожить эту почти храмовую атмосферу.

На второй кровати сидела женщина. Ее шея была шире и длиннее обычной, наверное, в два раза и напоминала изогнувшуюся часть удава; голова – гораздо меньше стандартной. Но разительнее, чем это невиданное мною уродство, – был ее взгляд. Из своего угла она смотрела на матушку светящимися глазами – как могла бы смотреть преданная собака, привычная к побоям, – на божество. Монахиня общалась с нею ласково и очень просто, как с самым обыкновенным человеком, к чему несчастная была, по-видимому, полностью не приучена.

Я умоляла матушку Надежду не отказываться переехать жить к нам. «Нет. Это невозможно, – тихо отвечала она. – Кому я могу быть нужна...» Это говорилось не для красного слова. Матушка восприняла эту неправдоподобную ситуацию – как должное. Она согласилась принять ее. На меня смотрели глубоко спокойные глаза человека, который не считает, что достоин лучшего. Святое, неизвестное мне состояние души. (Месяцы спустя, матушка ответила на вопрос о смирении памятной фразой: «Смирение – это осознание того, что ты достоин любого – человеческого и бесовского – наведения»). Я говорила с ней, и меня душили слезы... Уходя, все оглядывалась на матушку, которой, как живому Ангелу, я не осмелилась поцеловать руку. Поклонилась второй женщине, прежде чем закрыть за собой дверь, – с мыслью, что, Милостью Божией, за свои страдания она удостоилась попасть под крыла Марфо-Мариинской Обители. Надеюсь, она уже не в здешнем мире, молитвами матушки, – насельница Небесной Обители, где нет ни печали, ни болезни, ни уродства – как и любой другой скорби человеческой. На улице было заметно темнее, чем в покинутой палате, хотя в ней еще не включили электрический свет... Через несколько дней знакомый священник, иерей М., привез в наш дом монахиню Надежду.

Принимая благословение батюшки с земным поклоном (происходящее было столь велико, что совершенно безотчетно мы с мамой упали ниц), краем глаза я с потрясением увидела, как неожиданно – не по-мирски – по-монашески моя мама падает на колени рядом со мной. В жизни не видела такой кроткой красоты в маминых поклонах. Иерей вдруг покрыл нас обеих краем священнической ризы: «Теперь здесь у вас – маленькая обитель».

Матушка пришла к нам из больничного затвора с истертой кожаной сумкой, в которой было несколько вещей. Евангелие дореволюционного издания с хрупкими пожелтевшими страницами, столь же старый от пользования молитвослов, житие святой Иулиании Лазаревской, бывшие когда-то черными, истертые до серой ниточной основы, четки (по сей день храню их, как святыню), и множество маленьких бумажных кулечков, набитых таблетками от давления. У матушки было постоянно повышенное давление, от головокружения ее буквально качало на ходу, но уговорить ее принять лекарство – было невозможно. Если посещавшие спрашивали о ее здоровье, ответ был неизменным: «У меня одна болезнь – лень, никак от нее не поправлюсь». Ни разу, и в дни и часы перед смертью, – матушка никому не сказала, что ей больно или плохо. Каждый, кто со вниманием читал ее рукописи, мог обратить внимание на одну особенность: сквозь невзгоды, болезни, сменяющие друг друга испытания, побеждая их, – звучит непрестанное благодарение Богу. Матушка обладала редким видением. Она считала, что Бог делает – все наивозможное – для нашего спасения, хотя мы не всегда умеем это сразу заметить, – поэтому нам не на что роптать. В тяжелых условиях ссылки на всех страницах звучит: «Мы жили прекрасно». Глубокое благодарение сопровождает жизнь каждой чуткой верующей души. Ибо она опытно познала, что все нелегкое, – данное Богом, принесет нам великое, хотя и не сразу понятное нам, – благо. Так сквозит в ночной мгле скорбей таинственный рассвет – обещание близости лучезарного утра: нашей встречи с Господом – лицом к лицу.

Люди, которые перепечатывали на старенькой печатной машинке матушкины рукописи, с изумлением говорили, что казалось, в их доме летали Ангелы Божии. И они перевели рукописные страницы в машинописные на редкость легко и быстро.

Любой цветок невыразимо прекрасен, как выражение нежности Творца к людям. Из всех созданий Божиих человек – наиболее невыразим. Бог приоткрывает Себя – в цветах, детях, но более всего – в Своих святых. Матушка была Божиим цветком, который каким-то чудом задержался на земле, хотя на самом деле принадлежал – нездешнему Саду.

В летние дни она с детским чувством, подобного я ни в ком не встречала, восхищалась скромными цветами под окнами нашего дома. В разные месяцы это были: нарциссы и незабудки, разноцветные тюльпаны, ромашки и флоксы. Радуясь ее святому восторгу (она любовалась цветами каждый день – как в первый раз), я понимала, что она видит их иными, чем способны разглядеть мы. И вспоминала матушку Любовь, которая однажды пением псалма восхваляла Господа, срывая и целуя полевые цветы. И ей явился на фоне закатного солнца стоящий на облаках в белых ризах Христос – и благословил ее. И вдруг обыкновенное поле стало благоуханным лугом – цветов небесных. По-видимому, здесь сокрыта одна из главных тайн жизни. Бог благословляет – любящую и благодарящую Его душу. В этот миг совершается чудо, и обыденная жизнь – цветет неземной красотой. Недаром «Евхаристия» в переводе с греческого означает – «благодарение». В момент наивысшего благодарения – совершается величайшее на земле чудо – святое пресуществление хлеба и вина – в Пречистые Тело и Кровь Христовы. Вот, оказывается, почему светились радостью все праведники среди своих скорбей – Бог открыл им тайну Благодарения. Именно этого не хватает для счастья всем нам – стараться отвечать всем сердцем, своей немощной Любовью – на Любовь Творца. Богу, наверное, совершенно неважно, как Его создание проявляет свою Любовь, лишь бы она была – искренна. И возможно, ребенок, с упоением рисующий Церковь, также дорог Ему, как взрослый, возводящий ее из камня. Ибо Сам Он из недр Своего существа каждый день изливает на всех нас – океан Любви, равно – в великом и самом незаметном проявлении бытия. Океан заливает и обнимает – всех и вся. И без этого Света Любви, который есть – основа жизни, не выжили бы ни былинки, ни люди, ни звезды – ни одного дня. Если оскудеет число людей, способных всем существом стремиться к Божией Истине (Блаженны алчущие и жаждущие правды), искать и приобщаться этой Любви, умножать ее в себе – и вновь с благодарением раздаривать другим, – существование земли, по-видимому, потеряет смысл. Таких людей ищет Сам Бог. Многие ставят целью своего существования накопление всяческих знаний, полезных и вредных навыков, нередко просто мертвой информации. Но на самом деле – для Бога и человечества настоящую ценность являют люди, накопившие, аккумулировавшие в себе, своей чистой, беспорочной жизнью, – Свет Божественной Любви, ставшие источником этого Света – для других. Недаром святые и все христиане призваны быть соработниками Бога в великом труде Милосердия, которым соткан весь этот мир. И причащаясь Святых Христовых Таин, мы причащаемся Любви Христовой – в самой великой степени. Приближаться Богу значит учиться Любить любого так, как Любит Христос.

Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а Любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею Любви, – то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а Любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь – долготерпит, милосердствует, Любовь не завидует, Любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все – переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится. Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое. Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан. А теперь пребывают сии три: Вера, Надежда, Любовь; но Любовь из них больше (1Кор.13).

Главное завещание Христа перед Своей Голгофой – всем людям – запечатлели тысячи Его икон. На каждой Он держит Евангелие, открытое на основной для Его сердца строке: Заповедь новую даю вам: да любите друг друга, якоже Аз возлюбих вы, да и вы – любите... И продолжением этих вечных слов – звучит заповедь Божия, подаренная в Раю матушке Любови Преподобным Онуфрием перед вратами Небесной Марфо-Мариинской Обители: Люби всех – равно.

Ничем и никогда мы не сможем отблагодарить Бога за то, что видели своими глазами человека, который осуществил в своей жизни эти главные и наиважнейшие заповеди. Ибо все другие добродетели – лишь ступени, приближающие нас к добродетели главной. И если не к ней ведут нас наши «добрые дела», – то стоит задуматься – идем ли мы – ко Христу? Ибо единственный смысл усилий всей христианской жизни – обрести смирение, которое одно приобщает нас Его Любви.

Матушка Надежда рассказывала нам, как молились в Обители. Кроме утренних и вечерних молитв, одна глава Евангелия и Апостола, хотя бы один псалом или одну «Славу» из Псалтири, обязательное житие дневного святого, кроме другого душеполезного чтения (сестры имели возможность пользоваться духовной библиотекой, которая была создана при Обители Елисаветой Феодоровной). Каждый день акафист: в среду Марфе и Марии, написанный сестрой Обители инокиней Серафимой с участием Великой Княгини Елисаветы. Среди немногочисленных матушкиных вещей (которые вскоре пришли к нам от Наталии) сохранились две общие тетради с переписанными ее рукой выдержками из святых отцов, молитвами, стихами, акафистами... Среди них: Преподобному Онуфрию Великому, Преподобному Серафиму, святому мученику Иоанну Воину, Небесному покровителю Цесаревича Алексия (Он родился 12 августа), Преподобной Марии Египетской, святой равноапостольной Марии Магдалине... В отдельных тонких тетрадях были: благодарственный акафист после Святого Причащения, уникальный акафист Рождеству Христову и Воскресению. Последний матушка очень ценила, вспоминая, как многие годы пела его с Фросей. «Какой он легкий и радостный», – улыбалась она.

Матушка открыла для нас на новой глубине жития многих святых. Первым из них и любимейшим в Обители был Серафим Саровский. По сей день читаю акафист Преподобному, как мы читали его с матушкой, завершая каждый икос словами: Радуйся, Преподобне Серафиме, всея России чудотворче, – со всеми своими учениками: Серафимом Тяпочкиным, Серафимом Вырицким, Серафимом Звездинским, Серафимом Роузом... все дивеевские и русские святые, и все Новомученики Российские – во главе с Царственными мучениками.

До встречи с матушкой я уже побывала в Дивееве в 1980 году. У архимандрита Серафима Тяпочкина, удивительного ученика Преподобного Серафима, я имела счастье быть в Ракитном в 1979 году, за два года до его святой кончины. Не забуду, с каким глубоким молитвенным вниманием матушка Надежда слушала мой рассказ об этой поездке. Владыку Серафима Звездинского я узнала благодаря матушке. В начале 90-х годов Зоя Крахмальникова издавала сборник «Надежда» – маленький, карманного формата, в мягком желтом переплете. Из одной такой книжечки матушка читала нам с мамой рассказ епископа Серафима Звездинского о своем постриге. У матушки были исключительные способности художественного чтения. Она проникалась текстом до глубины души. И ее собственное потрясение от прочитанного переливалось в слушателей¹⁵. Сколько бы раз я не возвращалась к этому уникальному повествованию Владыки Серафима, оно по-прежнему поражает. Тончайшие нюансы переживаний человека, оставляющего мир, описание всевозможных вражиих нападений на душу, которая терпит, изнемогает, отчаивается и, помощью Божией, – мужается вновь. И все же наибольшее из понятого и прочувствованного я получила именно тогда – при чтении матушки. Возвращаясь сегодня к текстам, которые мы переживали вместе, перечитывая письма к духовным детям из ссылки теперь уже священномученика Серафима, мне кажется, я вновь слышу голос и интонации матушки, вновь с волнением участвую в жизни ее души.

Всем, всем моим о Христе Иисусе Господе нашем возлюбленным чадам, их же имена в сердце моем ношу, мир, благодать и Божие благословение.

Свершаю длинный и долгий путь с пересадками, утомительными стоянками. Но весь этот путь от Меленков до Москвы, от Москвы до Алма-Аты, от Алма-Аты до Уральска, предстоящий от Уральска до Гурьева на Каспийском море, есть путь дивный и незабвенный. Кратко сказать, что это есть путь чудес от чтения 150 «Богородице, Дево, радуйся!» Порою думается, что Господь нарочито и послал меня этим путем, чтобы воочию показать мне, сколь сильна пред Ним молитва Пречистой Его Матери и сколь действенно приносимое Ей с верою Архангельское приветствие «Богородице, Дево, радуйся!» Верую и исповедую, яко аз познах, как никогда еще, на совершаемом мною сейчас пути все тепло, всю защиту, весь покров чудного приветствия сего «Богородице, Дево, радуйся!» Это воззвание в самых непроходимых местах пролагало мне углаженную дорогу с верными моими спутниками, в безвыходных обстоятельствах давало выход, располагало нерасположенных ко мне, злые сердца неоднократно умягчало, а несмягчавшиеся и обжигало, и посрамляло. Яко изчезати им, яко дым.

Архангельское приветствие «Богородице, Дево, радуйся!» при полной беспомощности вдруг подавало неожиданную помощь и, притом, с такой стороны, откуда и невозможно было никак ее ожидать, не говоря уже о внутреннем мире среди бурь, о внутреннем устроении при окружающем неустройстве. От сего приветствия Архангельского, праведно движимый гнев Божий оно от главы нашей отстраняет и самый приговор Судии-Сердцеведца отменяет. О, великое дерзновение! О, страшное заступление! Из огня страстей изымает, со дна падения горе к небесам восхищает. Ограждайте же себя чаще и усерднее, деточки мои милые, сею стеною нерушимою, оградою сею неразоримою «Богородице, Дево, радуйся!» С сею молитвою никак не погибнем, в огне не сгорим, в море не потонем. Если же сатана, ненавидящий нас, и запнет нас на пути нашем и сшибет нас, то и тогда, Архангельское приветствие воссылая, воспрянем, восстанем добре, затемненные просветлимся, больные душой исцелимся, загрязненные грехом очистимся и убелимся, яко снег чистотою «высшей небес и чистейшей светлостей солнечных». Мертвые, убитые страстьми, воскреснем, оживем и в восторге духа возопием: Христос Воскресе! Воистину Воскресе!

Владыка Серафим поправлял своих духовных чад, нередко воспринимавших пророчество Преподобного Серафима о Канавке, которую не перейдет антихрист, – буквально. Владыка пояснял, что Преподобный имел в виду другое: если вы ежедневно, со вниманием и благоговением в сердце, будете совершать Богородичное правило, – то Матерь Божия защитит сердце такого человека – непроницаемой оградой, нерушимой стеной. В такое сердце – не проникнет антихрист.

Все это не забудется никогда... Быть может, стало еще ближе, чем раньше. 1980 год – первая поездка в Дивеево. Зимний Преподобный Серафим.

В Арзамас вместе с восьмидесятилетней инокиней Домникой, одной из оставшихся монахинь прежнего Дивеева, мы приехали глубокой ночью. Минут сорок пытались достучаться к ее старенькой знакомой и, кажется, совершенно окостенели от холода (мороз под 30° или пуще).

А утром – мы уже мы ехали на автобусе в Дивеево. Душа кладет невольный земной поклон перед этим воспоминанием.

Мы с матушкой стоим в глубоком снегу перед двумя темно-серыми от испытаний соборами. Между ними – танцплощадка за железной решеткой. Напротив нас разоренный – Троицкий храм. Правее и глубже собор, посвященный Божией Матери «Умиление» и Преподобному Серафиму. Государь построил его перед самой революцией, его так и не успели освятить. Очень холодно, сильный ветер, порывами, гонит снежные смерчи, как будто утверждая свое безжизненное царство. Не видно ни единой души.

Вот я у бокового входа в храм пытаюсь что-нибудь разглядеть за дощатой, растресканной дверью, на которой не реальный по величине (в пять амбарных ) – замок. Но увидеть что-нибудь невозможно. Ступени к храму загажены человеческим навозом. Десять лет спустя, Елизавета Егоровна Маркина, урожденная Мантурова (сейчас 87 лет от роду), рассказала мне о себе. И о том, как годами очищала эти ступени, поливая их слезами, оплакивая погибающих детей, уходящей в небытие Русской земли.

Я вскидываю голову – щурюсь от налетевшей волны колкого, режущего глаза, снега. Как естественно увидеть купола! Так в Москве привык видеть (для туристических и прочих потребностей – даже в противоположность Питеру – при крестах!) – выбеленные, вызолоченные – не вымолвить – почти статуэтки храмов. А в душе звучит страшней – как будто одни остовы – скелеты – изъята ведь – суть!

Но вместо куполов – заросли леса, густой кустарник. Остались в глазах несколько берез, уже набравших силу. И одна из них, на самом краю, – вдруг сгибается (как ломается) под ветром, опадает кроной ниже линии исковерканных остатков кровли. Березу подхватывает ветер и, как сорвавшийся маятник, – бросает в другую сторону, и она несется распущенными на ветру ветвями... Такие тоненькие концы ветвей. И невольно звучит в душе из службы Страстной Пятницы: Мария, простертыми власы...

Огромное, противоестественно согбенное дерево, измотанное столькими бурями. Крона несущихся по ветру ветвей – как образ упадания, безмолвного рыдания по России...

Матушка кричала мне: «Ты куда?» А я, будучи не в силах ей ответить – с перехваченным горлом, проваливаясь выше колен в снегу, пошла к отверстому входу в Храм «Умиления». Этот вход был как черный провал в каменоломню. Но ни один собор на земле не казался мне столь прекрасным – он неодолимо звал к себе.

Я вошла, сделала несколько шагов и упала на колени. Слезы хлынули градом. Никогда я так не плакала: всем существом – навзрыд. Как будто что-то столь глубокое, что скрывала даже от себя, запертое напрочно, вдруг прорвалось безмерной Любовью. Как будто облик всей поруганной Святыни... Как будто перед всею попранной Россией или от нее я предстою в этом Храме? Он казался необозримым как Родина. Я вставала и снова падала на колени и не могла оторваться лбом от битого, скованного льдом, кирпича. По земле, бросаясь в лицо, вилась поземка, ветер врывался в зияющие пустоты окон. Я не ощущала и не слышала ничего. Как будто я была повержена ниц перед Самим Царем и Его Семьей. Я плакала в голос, почти кричала от боли, не помню слов мольбы. Это был плач о Милости – для всех нас, потерянных, жалких, брошенных на произвол судьбы вместе с нашей дражайшей Святыней, – оскорбленной, истерзанной Родиной.

В этом Храме безмерной высоты, с остатками росписей под куполами, многократно за эти годы слышали пение Ангелов – я пережила важнейшие минуты жизни. Нигде (даже на месте убиения Святых Царственных мучеников – на земле дома Ипатьева) я не ощутила подлиннее и потрясеннее присутствие Государя, Его Божественную близость к нам, Его горе... Покров Святой Царской Семьи над Россией. И то, что Она – жива! И наперекор всему Надежда на ее возрождение существует.

Особенным было отношение к Преподобному Серафиму Великой Княгини, Которая присутствовала на его канонизации в 1903 году в Сарове. Там Елисавета Феодоровна познакомилась с будущим духовником Обители протоиереем Митрофаном Сребрянским. Сам Преподобный соединил эти две преданные Богу жизни для совместных трудов во спасение множества душ.

Матушка Надежда говорила: «Преподобный Серафим отшельником и молчальником был, пост невообразимый, десятки лет жестокого затвора... Собственной волей не изменил бы никогда сурового уклада жизни. Но Сама Божия Матерь повелела ему отказаться от того, что было мило его сердцу, – и принимать людей. Так строгий подвижник стал доступным для всех – любвеобильным отцом. Значит, на Небе все подвиги и добрые дела благословляют нас совершать, чтобы сделать мягким и сострадательным наше сердце. Именно это – самое главное для Христа. Обрести в нас – сердце Милующее – какое имеет Он Сам. Десятки тысяч людей получили от Преподобного Серафима духовное утешение, наставление, исцеление... Скольким он преобразил всю жизнь! Потому что в нем жила Любовь Христова, преображающая и просвещающая... После кончины Преподобного многие святые и простые люди учились у него – Милосердию. И наша Матушка Великая сердцем желала уединения и молитвы (говорила близким, что устроит все дела в Обители – и уйдет в затвор). Но Бог судил иначе – и всю жизнь Она отдала людям, без числа сострадая бедам, облегчая чужую боль... Она подражала жизни Преподобных. Преподобный – подобный Богу – имя Которого – Милосердие».

Глядя на фотографию молельни Великой Княгини, можно увидеть большой храмовый образ Преподобного Серафима на золотом фоне – в полный рост. Согбенный старец идет, опираясь на палку: будто прямо из пустыньки своей – живой батюшка переступил порог кельи – святой Игумении. Елисавета Феодоровна упросила матушку Фамарь расстаться со своим чудотворным маленьким образом Преподобного Серафима, освященном на его святых мощах в день канонизации, и подарила его Своему дорогому крестнику – Цесаревичу Алексию. Икона до конца жизни висела в изголовье Его постели.

Матушка Фамарь рассказывала, как однажды в монастыре стена дров обрушилась на послушницу Уляшу. Она была совершенно искалечена, переломаны руки, ноги, ребра, грудная клетка сдавлена, внутренние органы смещены, – чудом она была еще жива, сердце билось. Из слов доктора матушка поняла, что положение безнадежно. Прошло два-три дня, а она все еще дышала, но страшно изменилась: лицо как-то скривилось и посинело. Все ежечасно ждали смерти страдалицы...

Каково же было потрясение матушки, когда она услыхала, что Уляша встала. В дверях кельи ее встретила сама Уляша, крепко стоявшая на ногах и державшая в руках икону Преподобного Серафима (образ перед этим положили больной на грудь, желая облегчить ее предсмертные минуты). Первые слова, которые она произнесла, увидев игумению: «Матушка, акафист!», и Уляша положила земной поклон перед иконой. Во время чтения акафиста многие плакали. Настроение было как на Пасху.

Уляша рассказала матушке все, что с ней было. Последнее, что она помнит, это страшный грохот свалившихся на нее дров. Потом она сразу увидела себя в большом сосновом лесу. Надо сказать, что Уляша, родившаяся и выросшая на Кавказе, никогда соснового леса, который ей привиделся, не видала. Она говорила, что шла по этому лесу и увидела перед собой согбенную фигуру старца в белой ряске с палочкой, который уходил от нее. Она спешила, ей так хотелось догнать его, она побежала за ним и... встала, держа в руках икону с изображением Преподобного Серафима... Доктор, приговоривший к смерти Уляшу, был неверующим человеком и после этого чуда пришел к вере.

«Елисавета Феодоровна рассказывала сестрам, как Она ездила в Саров на канонизацию Преподобного, – вспоминала матушка Надежда. – На средства Царской Семьи была изготовлена высокохудожественная серебряная рака для святых мощей батюшки Серафима. Государыня собственными руками вышила на нее покров... Крестным ходом гроб святого несли: Император Николай II, Великий Князь Сергей Александрович и другие Великие Князья и священнослужители...

Из письма Великой Княгини Елисаветы после посещения Саровских торжеств:

Какую немощь, какие болезни мы видели, но и какую веру. Казалось, что мы живем во времена земной жизни Спасителя. И как они молились, как плакали – эти бедные матери с больными детьми, и, Слава Богу, многие исцелялись. Господь сподобил нас видеть, как немая девочка заговорила, но как молилась за нее мать...

«Матушка Великая многих сестер Обители благословляла провести отпуск в Серафимо-Дивеевском монастыре... Сестры паломничали и в другие святые места, но Дивеево любили особенно. Чудеса Преподобного – числом, что звезды небесные, по сей день», – с любовью говорила матушка Надежда.

Ильмира Степанова, корреспондент газеты «Вечерний Петербург», рассказала о случае с ее восьмилетним сыном. Алеша был за городом у бабушки, в военном городке, и нашел порох. Он бросил его в огонь, в дровяной титан ванной. Произошел взрыв. Ему опалило все лицо: ресницы, брови, волосы и глаза. Все белки были в черных точках, он совершенно ничего не видел. Увидевшие его врачи – ужаснулись. Констатировали ожог глаз второй степени, предполагали, что повреждено дно. В этом случае ребенок должен был потерять зрение полностью.

«Это была адская боль. У него постоянно слезились глаза, и, самое главное, ничего он не видел. Воспалено было все. Страшно очень... Его еще не начинали лечить, врачи смывали только пленки с глаз...» Весь мир стал каким-то черным коридором... Вернувшись из больницы, она легла спать.

Вдруг неожиданно со стены упала икона Преподобного Серафима. Совершенно простая, картонная, перед которой она никогда особенно не молилась. Она удивилась, потому что гвоздик был крепко вбит и икона никогда прежде не падала. Вернула ее на место и через три-четыре минуты вновь услышала звук падения. Хотела ее повесить, а она сорвалась с рук и упала снова.

Она вспоминала: «Это со мной было однажды в жизни – и не в церкви, а в комнате, возле письменного стола. Я встала на колени, взяла икону в руки, и вдруг появилось такое чувство, как будто ты шел-шел по какому-то черному бетонному пространству, толкнул случайно дверь рукой и вдруг открылся свет, вдруг я почувствовала какой-то выход.

Словами это очень сложно объяснить. Не то чтобы я поняла, что надо сейчас что-то попросить и оно исполнится. Никакой такой мысли даже и близко не было. Я словно натолкнулась на какой-то добрый взгляд, и душа откликнулась...

Минут десять я своей какой-то молитвой молилась – даже и об исцелении не просила, а только всю свою боль высказала. Я плакала, слезы мои капали на эту иконку, целовала я ее. И сама не знаю, что было, но так случилось, что когда я так стояла, я поняла, что кто-то услышал меня – как будто бы выход нашелся светлый из этого всего».

На следующее утро она проснулась с чувством легкости и радости! И упрекала себя, вспоминая, что ее сын в тяжелом состоянии. Придя в больницу, она увидела аккуратно застеленную постельку и испугалась, думая, что Алешу перевели в Военно-медицинскую академию в связи с анализом на задетость глазного дна «Вдруг слышу: Мама! Сын стоит в дверях. Он меня видел! Конечно, плохо, но – он меня видел!

Самое поразительное, что он не потерял ни одного процента зрения. Врачи очень удивились, потому что они его не начинали даже лечить, только промывали глаза, снимали пленки какие-то, глаза даже плохо открывались. Врачи говорили, что этого просто не могло быть, а у него осталось стопроцентное зрение»¹⁶.

Однажды мы с матушкой читали детские воспоминания о преподобном Серафиме. Эти чудные страницы незабвенны для многих детей и взрослых¹⁷ А. Аксакова вспоминает о паломничестве в Саровскую Пустынь, когда их, маленьких детей, отправили на поиски скрывшегося от паломников старца: «...мы чуть ли не в двадцать голосов дружно крикнули: «Отец Серафим! Отец Серафим!» Случилось как раз то, на что надеялись монастырские богомольцы: заслышав неподалеку от себя звук детских голосов, отец Серафим не выдержал своей засады, и старческая голова его показалась из-за высоких стеблей лесной травы. Приложив палец к губам, он умиленно поглядывал на нас, как бы упрашивая ребяток не выдавать его старшим, шаги которых уже слышались в лесу.

Смоченные трудовым потом желтоватые волосы пустынника мягкими прядями лежали на высоком лбу; искусанное лесной мошкарой лицо его пестрело запекшимися в морщинах каплями крови. Непригляден был вид лесного отшельника. А между тем, когда, протоптав к нам дорожку через всю траву, он, опустившись на траву, поманил нас к себе, наша крошка Лиза первая бросилась старичку на шею, прильнув нежным лицом к его плечу, покрытому рубищем. «Сокровища, сокровища», – приговаривал он едва слышным шепотом, прижимая каждого из нас к своей худенькой груди...»

Вот он, блаженный пустынник, взыскующий

Века грядущего благ неземных!

Вот он в скорбях, как мы в счастье, ликующий,

Душу готовый отдать за других!..

Белый на нем балахон; серебристые

Шапочкой ветхой прикрыв волоса,

Он вглубь себя устремляет лучистые,

Полные ласки душевной глаза...

Силою он одарен благодатною;

Чуткой душой прозревает он вдаль,

Видит он язвы людские, невнятные

Слышит он вопли, – и всех ему жаль...

Он и утешить готов безутешного,

Слабое детство от смерти спасти

Или к сиянию света нездешнего

Грешную душу мольбой привести.

Всем изнемогшим в огне испытания

«Радость моя! – он твердит: Не скорби,

Бури душевные, грозы страдания,

Господа ради, с улыбкой терпи!..»

С плачущим плакать он рад; унывающих

Нежно ободрить, их дух подкрепить;

Всех же, Господень Завет забывающих,

Учит он ближних, как братьев, любить.

Учит искать он богатство нетленное,

Чтоб не владела душой суета, –

Ибо все мира сокровище бренное

Нашей душе – не заменит Христа!..

Леонид Денисов, 1903 г.¹⁸

Перечитывая любимые страницы, дойдя до места, где батюшка, прижимая к своему сердцу детей, с бездонной любовью повторяет: «Сокровища, сокровища...» – матушка Надежда тихо отозвалась: «Так и каждая душа для Бога – бесценное богатство... Как будем отвечать за Его великие дары и Милости, за сокровище – вверенное нам на умножение Господом?!»

Все, с чем матушка сталкивалась, она переводила на размышления о покаянии. Часто это было даже подчеркнуто. Когда она говорила о Фросе, рефреном всегда звучало: «Она и я: Небо – и земля!»

Как просто и мудро она отвечала на вопросы людей, которые в ней нуждались! Часто начинала упрекать сама себя – в тех же грехах. И вызывала покаянное чувство у пришедших – собственным искренним покаянием.

– Матушка, страдаю от лишнего веса, а есть меньше не получается, – жаловалась крестница. Сама матушка была немного выше среднего роста, худощавая – от многолетней привычки к малоядению. Ела всегда понемногу.

– Да, хорошо, что понимаешь, что лишнее, – с участием отозвалась матушка. – И обязательно нужно в переедании каяться. Бес не терпит серьезного покаяния – отбегает. Проси у Господа: сделай так, чтобы еда стала для меня – маловажной... Мы все, без исключения, начиная с меня, едим больше, чем следует. И редко в этом каемся, будто нет для нас такого мытарства. От переедания – почти все наши болезни, больницы, операции... Старайся употреблять однородную пищу (невозможно есть вместе мясо и молоко...) – А я – именно так и ем, – удивлялась Т. – Подольше разжевывай – так легче насытишься и еды потребуется меньше... Попей желчегонные травки... Часто от нездоровья печени – всякое неблагополучие. И, наверное, вечно торопишься – ешь на бегу – без настоящей благодарности Богу. Молитва наша перед едой и после нее – нередко формальная, прости, Господи. А ты – делай наперекор бесу – ешь с благодарностью сердечной и проси: Ангеле мой, благий, останови меня – вовремя, чтобы мне не отяготить себя непосильной едой... Вообще, это вымысел, что человеку нужно большое разнообразие на столе. Многие питались очень скромно. Матушка наша, приученная к царскому столу, ела овощи, немного каши, что-то молочное. Рыбу и ту в рот не брала. Нам с тобой, конечно, до подобных примеров далековато, но можно просить небесной помощи у тех, кто были на земле постниками. Попробуй...

Молитва благодарственная святого праведного Иоанна Кронштадтского

Благодарю Тебя, Сладосте вечная, несравненная, без числа превосходящая все сладости земные, плотские и грубые. Сладосте нетленная, животворная, святая, тихая, легкая, премирная, прерадостная, неиссякающая; благодарю Тя, яко и сии тленные сладости мне даровал еси ко вкушению, наслаждению, да, хотя отчасти, познаю, сколь сладок Ты, что Ты весь сладость, весь желание. Осияваясь светом вещественным, говорю: слава Тебе, Свете незаходимый, пресладостный и всерадостный, яко сим тленным, но прекрасным светом – образом Твоего неприступного божественного света нас осияваеши, да от сего света вещественного востекаем непрестанно мыслью к Тебе, вечному, незаходимому Свету, и да стремимся чистотой жития достигнуть Твоего всеблаженного созерцания.

– Какая жуткая у меня соседка, что от нее терплю... Хоть беги из своей коммуналки...

– Это твои вериги, – с любовью говорит матушка. – Прежде добровольно власяницу носили, Преподобный Серафим – песок и камни носил за спиной. Невольное терпение Бог тоже принимает. Скажи: «Господи, буду все терпеть – для Тебя». Один инок не вынес недоброжелателя в своем монастыре. Ушел в другой. Там нелюбящих его оказалось больше. Когда убегал из третьей обители, вдруг испугался: «Господи, а если впереди еще пуще?!» – и написал: «Буду все терпеть – ради моего Христа». (Ведь не столько же буду терпеть, сколько Он – за меня?!) И когда изнемогал – доставал свою запись и ее перечитывал. Так и ты. Преподобный Онуфрий Фросе сказал: Скорбей не нести – в Рай не войти. Искушения, болезни, испытания – это норма нашей жизни. Главное – не терять равновесие. Вспомни: как только родился Господь – тут же поднялся шквал бесовской ненависти: Его хотят немедленно убить, Матери с крошечным Ребенком на руках приходится, спасая Его, – бежать из родительского угла. Дорога через дикую пустыню, жизнь среди чужих людей – в языческой стране, где не было ни одного верующего человека... Еще Младенцем сколько Он – перенес. Те, кто были Христовы, – страдали в этой жизни – всерьез. И наши маленькие скорби утешают нас тем, что мы, хоть слабенькие – но тоже последователи Господа. Если враг нами недоволен, это должно нас – ободрять... Полезно посерьезнее исповедаться – вспомнить: сама-то никого не обижала? Нередко после глубокого покаяния – за всю жизнь – легко примирялись и ожесточенно враждующие. Делай побольше добра своей соседке. Не скорби... Господь близок к тем, кому трудней и больней. Другой женщине, которая жаловалась на обижающих ее, матушка сказала: «Главное, не имей к ним злобы... Прими как заповедь: никого не осуждай, ни к кому не имей в сердце злобы».

Не забывай, что великие награды и воздаяния получаются не только за то, что делаешь добро, но и за то, что терпишь зло (Святитель Иоанн Златоуст).

Молитва благодарственная по избавлении от искушений вражиих, святого праведного Иоанна Кронштадтского

Слава Тебе, Вседержащий Царю, что Ты не оставляешь меня во тьме диавольской, но присно посылаешь свет Твой во тьму мою. Ты Светильник мой, Господи, и просветиши тьму мою.

Владыко мой, Господи Иисусе Христе! Мой скорый, пребыстрый, непостыждающий Заступниче! Благодарю Тебя от всего сердца моего, что Ты внял мне Милостиво: когда я в омрачении, тесноте и пламени вражием воззвал к Тебе – пребыстро, державно, благостно избавил меня от врагов моих и даровал сердцу моему пространство, легкость, свет! О, Владыко, как я бедствовал от козней врага, как благовременно явил Ты мне помощь и как явна была Твоя всемогущая помощь! Славлю благость Твою, благопослушливый Владыко, надежда отчаянных; славлю Тебя, что Ты не посрамил лица моего вконец, но Милостиво от омрачения и бесчестия адского избавил меня. Как же после этого я могу когда-либо отчаиваться в Твоем услышании и помиловании меня окаянного? Буду, буду всегда призывать сладчайшее имя Твое, Спасителю мой; Ты же, о пренеисчетная Благостыня, якоже всегда, сице и во предняя спасай меня по безмерному благоутробию Твоему, яко имя Тебе – Человеколюбец и Спас!

Сейчас, когда с каждым днем все тягостнее духовная мгла нашей жизни, вспоминаю поучения старца Парфения Киевского игумении Таисии, которая стала по смерти старца – близкой духовной дочерью Иоанна Кронштадтского. Не спала ночь над рукописью о ней в стенах одного литовского монастыря. Теперь эта замечательная книга доступна всем. Когда матушка изнемогала от искушений, будучи новоначальной игуменьей¹⁹, старец советовал: «Говори себе: мои испытания – «нежные цветочки»! А готовиться нужно к «терпким ягодкам», которые все – впереди». «Главное – мужайся, – говорила мне матушка Надежда, – и ни при каких обстоятельствах не падай духом. Сверх сил Господь испытания не попустит. Тысячу раз проверено. Это наша азбука...»

Когда было очень трудно, матушка мне сказала: «Что ты вперилась в эту черноту?! По сравнению с Божьим миром это – мелкое пятно грязи. Но будешь на него пристально глядеть – разрастется так, что и – солнце затмит. В самой отчаянной ситуации – Бог с нами. Он, а не кто-то другой, владеет ситуацией. Он – всегда побеждает! Гляди на Божий мир, в Божии светлые души. Нужно видеть, что Бог – главный, что Он побеждает – и тогда, когда мы терпим поражение... Лишь бы не изменить Христу... Остаться с Господом – до конца. Не принять в себя греховную черноту. Не согласиться на уныние, тем паче – отчаяние.

Если тебе плохо – начинай благодарить: Благодарни суще недостойнии раби Твои, Господи, о Твоих великих благодеяниих на нас бывших, славяще Тя хвалим, благословим, благодарим, поем и величаем Твое благоутробие и рабски Любовию вопием Ти: Благодетелю Спасе наш, слава Тебе. Ходи, делай дела – и молись – продолжай благодарить: десять и двадцать минут... А если нужно – и час. Не устами одними – сердцем... Обязательно поможет. Главное – впустить Бога в свою душу. Бесы терпеть не могут: Слава Тебе Боже! – сразу разбегаются.

Самое худшее углубиться в чужие или свои грехи до того, что не заметишь, как они тобой завладеют. Ни тоску, ни уныние, ни отчаяние, ни агрессию бесовскую мы в себя впустить не вправе. Это и есть верность Господу. А то говорят: власть тьмы нарастает. Но лишь бы мы не впустили эту тьму – в свои души. Да, дьявол все разоряет, разрушает. А Господь, наоборот, – все соединяет, созидает. Главное, чтобы через нас – бес не стал уничтожать и крушить. Пусть, пользуясь нами, Бог – воссоздает, радует, утешает... Это и есть верность Христу. Мы должны быть Его орудием. Пусть весь мир клокочет бурей страстей – Бог не даст нам утонуть, если сохраним Его заповеди: на зло – отвечать добром, на ненависть – состраданием. Творящие зло – самые несчастные. Они достойны жалости. Эти люди – в большой беде».

Эти слова на всю жизнь стали моей опорой. Они подтверждали советы архимандрита Агапита Нило-Столобенского, ксерокопированные страницы его наставлений хранятся у меня со времен пребывания в нашем доме – матушки: В минуту отчаяния знайте, что не Господь оставляет вас, а вы – Господа.

К матушке часто приезжали ее крестники, их дети и внуки, знакомые из Семеновки, приходили мои подруги и просто наши соседи. Если матушка чувствовала, что гости не нуждаются в ее участии, то вскоре погружалась в безмолвную молитву. Но она совершенно расцветала, когда ощущала острую духовную нужду пришедшего человека. Попыталась собрать разрозненные записи матушкиных разговоров – по темам.

Одна ее семеновская крестница, как великую реликвию, хранит одеяльце, связанное Елисаветой Феодоровной. Когда матушка Надежда крестила дитя в Обители, Великая Княгиня, проходя мимо, набросила на младенца одеяльце Своей работы. С благоговением держала в руках и целовала эту святыню. Здесь каждая петля – пронизана Иисусовой молитвой Матушки Великой. Несколько лет назад батюшка, у которого Мария исповедуется, попросил дать ему одеяльце на несколько дней.

Его духовная дочь лежала в больнице перед операцией, предупреждали, что она продлится много часов и будет очень тяжелой. Врачи говорили, что после нее – в лучшем случае, больная останется – умственно неполноценной. Батюшка отслужил молебен о здравии страдалицы, покрыв ее голову одеяльцем. Операция длилась около часа. Опухоль оказалась значительно меньше, чем показал рентген. В настоящее время женщина чувствует себя здоровой.