За океаном

Ворота в Новый Свет – Пристань и первый впечатления. – День благодарения. – Общий вид города и достопримечательности. – Черты религиозности. –Янки – новый израиль. – Страшная весть с родины и богослужение в русской церкви.

14 ноября около 2 часов дня океанский пароход «Скифия» приблизился к берегам Нового Света. Великолепный залив при ясной почти летней погоде представлял очаровательную картину. По тихим водам его во всех направлениях скользили парусные суда и пароходы, по холмистым берегам в живописном беспорядке ютились в тенистых рощах дачи и загородные помещения. К самому материку залив сузился и пред кораблем открылись лишь узкие ворота внутрь материка –стесненное горами устье реки Гудсона. Стальные жерла пушек выглядывали из-за береговых брустверов и как церберы сторожили вход в Новый Свет. За устьем открылась прелестная панорама целой плеяды городов с Нью-Йорком в центре. С напряженным вниманием пассажиры всматривались в величественную панораму, а она по мере приближения парохода более и более расширялась. Для меня вся эта картина почему-то удивительно напоминала панораму, открывающуюся при входе в Петербург со стороны Финского залива. Только берега здесь несколько выше, а также красно-коричневый цвет зданий отдавал чем-то совсем не русским и разрушал иллюзию. Гудсон, стесненный при устье горами, к Нью–Йорку расширяется и представляет величественную площадь воды, кипящую необыкновенною жизнью и движением. Пароходы всевозможных видов и величин – от крохотного карлика до океанского исполина и трёхэтажной громады пароходов так называемого у нас на Волге «американского типа» – разреживали эту площадь по всем направлениям, и разноголосый свист их – от высочайшего режущего сопрано до густо ревущей и потрясающей воздух октавы – представлял для непривычного уха страшно раздирательный концерт. Еще за несколько верст до пристани к «Скифии» стали один за другим подбегать необыкновенно быстрые маленькие пароходы, на ходу ловко прицеплялись к ней, набрасывали сходню и корреспонденты местных газет буквально на лету хватали интересные для них новости и газеты, привезенные из Европы, и опять быстро мчались в город, обгоняя друг друга. Пароходы различных торговых и промышленных фирм также роем кружились около «Скифии», прицеплялись к ней и, сделав нужные справки, также мчались в город. На пристани между тем нас ожидала густая масса народа, в которой бесчисленные руки махали платками, приветствуя пассажиров. Впереди толпы резко выдавались высокие шляпы с бляхами и длиннополые кафтаны с золотыми пуговицами полицейских чиновников. Таким образом берег Нового Света имел совсем не тот вид, в каком он представился первому европейцу, ступившему на него. Большая сходня дала возможность буквально ступить на американскую почву.

Итак, я был в стране, подаренной человечеству великим Колумбом, – в стране, где богиня свободы, по общему представлению, основала себе могущественное царство! Расхаживая по громадному доку, я под влиянием такого представления прежде и более всего старался отыскать и уловить черты пресловутой свободы, но – их не было видно. Масса, как и везде, делилась на богатых и бедных, а следовательно свободных и несвободных; а черные сыны африканских пустынь, исполняющие тяжелую поденщину, не только напоминали о недавнем полном варварском рабстве, процветавшем здесь под знаменем богини свободы, но красноречиво давали знать, что это рабство в экономической форме существует и теперь. Полисмены, загородившее дорогу к выходу и приглашавшее к осмотру багажа, и таможенные чиновники, немилосердно тормошившие багажные вещи, с непонятною подозрительностью раскапывая все уголки, окончательно отбили охоту думать о богине свободы. Нет, богиня! Чтобы основать царство свободы, недостаточно перенести его за моря и океаны; его надо основать в сердце людей. Надо познать истину: только она освободит!

Стемнело уже, когда я мог свободно выйти на открытый воздух. Тут прилично одетый господин предложил свои услуги отвести меня в своей карете за недорогую плату в ближайший отель. Я обрадовался, конечно, но – радость моя была не продолжительна: свободный янки обманул неопытного иностранца во всех пунктах. Карета его оказалась скверной колымагой, дорога к отелю растянулась версты на три, и недорогая плата обратилась в два доллара (по курсу более четырех рублей). Сочетание «свободы и обмана» режущим диссонансом отдалось в моей душе, но доллары все-таки нужно было заплатить. В отеле встретил меня франтовски одетый «цветной джентльмен»⁵ и с добродушно осклабленною черною физиономией поднял меня на машине на один из этажей и проводил до комнаты. Здесь я мог успокоиться от долговременного пути. Недорогая комната была довольно хорошо обставлена; на столе лежала в хорошем переплете книга. Я развернул ее: это была «святая Библия». Недоумевая, как она попала сюда, я спросил прислуживавшего цветного джентльмена, и он объяснил, что «святая Библия» у них в отеле находится в каждом номере и что об этом заботится американское библейское общество, которое распространяет св. книги в подобных заведениях даром. Одно это сообщение заставило меня забыть и простить первые не совсем приятные впечатления в Америке. Великою, должно быть, нравственною и религиозною силою обладает этот народ, когда он дает возможность существованию среди себя такого свободного, поддерживаемого исключительно доброхотными даяниями, общества, которое может даром раздавать десятки и сотни тысяч библий.

Поутру можно было осмотреться в городе. Отель, оказалось, находился в одной из лучших частей города и выходил на великолепный сквер, окруженный величественными зданиями. Направо высилось солидное здание городской думы, увенчанное башнею и американским одноглавым орлом; налево красовались дворцы американских газет – высочайшие здания с башнями и флагами; против них расположился колоссальный почтамт – наподобие дворца; по противоположной стороне сквера проходила главная улица города – Бродвей; далее остроконечными шпицами указывали к небу готические башни нескольких церквей. Народ массами двигался по улицам, вострые мальчуганы шмыгали между ними с кипами газет; вагоны конно-железных дорог непрерывными караванами тянулись по нескольким параллельным линиям. В одном углу народ поднимался по лестницам на какую-то странную решетчатую площадку, укрепленную высокими столбами над улицей. Пыхтение паровоза и грохот поезда объяснили в чем дело. Это так называемая воздушная железная дорога. Построение ее представляет едва ли не самый оригинальный образчик демонической изобретательности американского ума. Это почти в буквальном смысле воздушная железная дорога, так как она идет по решетчатым полотнам, по-видимому, весьма легкой постройки, поддерживаемым изредка стоящими железными столбами. Обыкновенно она идет в две линии по правой и по левой стороне улиц, а на главных станциях в четыре и более, так что сеть их покрывает всю улицу, давая лишь слабый просвет к небу. За пять центов или американских копеек вы можете проехать весь город из конца в конец. Впрочем, надо попривыкнуть к американской головоломной суматохе, чтобы спокойно пользоваться подобным удовольствием. Я, живя в Нью-Йорке, долго не мог спокойно выносить грохот несущегося над моей головой поезда и постоянно боязливо оглядывался на него.

Эта воздушная дорога своею чудовищною грандиозностью далеко оставляет за собой поразившую меня на первый раз лондонскую железную дорогу, перебегающую чрез улицы. В Лондоне может соперничать с нею в этом отношении разве подземная дорога, идущая под городом – в мрачной утробе этого мрачного современного Вавилона.

Проходя по одной улице, я заметил громадную толпу уличных мальчишек. Молодое поколение шумело и бесновалось. Я заинтересовался этим скопищем и подошел поближе; но каково было мое удивление, когда я заметил, что большинство этих оборвышей вооружено было ружьями, которыми они прицеливались в проходящих и друг в друга, отчаянно щелкая курками. Равнодушно смотревший на эту забаву полисмен объяснил мне, что сегодня (15-го–27-го ноября) у американцев большой праздник – «День благодарения» и что ружья розданы мальчикам для участия их в процессиях. К полудню мне действительно пришлось быть свидетелем этих процессий. Разряженные мальчики с лентами, цветами, знаменами и ружьями маршировали по улицам, предводимые барабанщиком и несколькими горнистами, отчаянно исполнявшими национальные гимны. Толпы зевак провожали их восторженными криками. «День благодарения», как я узнал после, действительно большой праздник у американцев. Это день торжественного выражения народом благодарности Богу за все благодеяния, излитые на него в продолжение года. Он удивительно напоминает один библейский праздник, когда народ также выражал благодарность Иегове за собранные плоды земные. По громадным афишам, пестревшим на каждом шагу, можно было видеть, что местные проповедники приготовляли к этому дню лучшие проповеди и приглашали народ к присутствованию при «великолепном» богослужении. Магазины и некоторые увеселительные заведения были закрыты. Различные благотворительные заведения давали годичные торжественные обеды, на которые и приглашали публику. Мальчики кипами носили пригласительные билеты по улицам и раздавали их прохожим. Получив подобный билет, я прочитал на нем целый очерк истории и деятельности одного благотворительного заведения и довольно складное стихотворение, воспевающее предлагаемый обед, с заключительным воззванием к благотворителям о посильной милостыне. Подобная форма публикации очень распространена в Нью-Йорке и ею пользуются различные спекулянты для своих целей. Когда я рассматривал и читал курьезный пригласительный билет, вострый мальчуган сунул мне в руки другой подобный же билет. Я также стал рассматривать его, но – к удивлению – читал в нем уже очерк истории и деятельности одной сапожной фирмы, которая приготовляет-де лучшую в мире обувь. Достоинства и красоты этой обуви тут же воспеваются в восторженных стихах какого-то сапожного пииты, заманивающего к себе в лавочку.

Во всех виденных мною городах для того, чтобы осмотреть их с высоты птичьего полета, необходимо было взбираться на высокие башни. В Нью-Йорке для этой цели можете служит воздушная железная дорога, и я, чтобы познакомиться с общим видом города, поднялся по лестнице на одну из многочисленных станций. Поезд с пыхтением и стуком быстро примчался к ней и, в полминуты приняв новых пассажиров, помчался далее, на момент останавливаясь на каждой станции – через пять-шесть кварталов. Сначала жутко смотреть вниз, где под решетчатым полотном на улицах кишат массы народа, – но потом, конечно, привычка берет свое. Общий вид города, каким он представляется при таком беглом обзоре, поражает не красотой, а своей деловитостью, промышленным, базарным характером. Житейская суета здесь, по-видимому, основала свой престол и вкупе с алчным богом мамоной деспотически владычествует над верноподданными рабами. Среди краснокирпичной массы высоких домов кое-где поднимаются стройные шпицы готических башен церквей, также по преимуществу коричневато цвета. Подобных, увенчанных башнями, церквей в Нью-Йорке не особенно много; зато вы то и дело читаете на вывесках обыкновенных домов надписи, гласящие, что это храм такой-то общины, а это такой-то. Религиозная мысль, раздробившись здесь на бесчисленные мелкие толки, и вовне проявляется в мелких храмах. Таких храмов в Нью-Йорке чрезвычайно много, и один перечень их в «путеводителе» по городу занимает четырнадцать столбцов убористой печати. Из больших храмов здесь замечательны церковь св. Троицы и римско-католический кафедральный собор. Первая замечательна своею древностью, и основание ее относится к 1696 году, когда Нью-Йорку было не более 50 лет от роду. Храм этот великолепной готической архитектуры с высокою башнею, на которой сложный часовой механизм исполняет в определенные моменты патриотические и религиозные гимны. Внутри, как и со вне, он отличается изящною простотой. Кругом его в ограде стоят стройными рядами надгробные памятники. Высокая, устремленная к небу, башня этой церкви с окружающим ее местом вечного покоя представляет поучительный контраст с кипящею вокруг суетою самой деловой и промышленной части города. Римско-католический собор – совершенно новый храм и настолько замечателен, что ему можно уделить отдельную краткую тираду.

Идя по Пятому Авеню, одной из лучших улиц города, по направленно к великолепному Центральному парку, вы можете вполне, вдали от шума, насладиться созерцанием роскошных шоколадных зданий аристократической части города. Довольно часто здесь поднимающиеся к небу готические башни церквей, также шоколадного цвета, довершают прелесть картины. Среди этих стройных рядов шоколадных зданий и башен, как волшебная громада снегового дворца, сверкает белизной на ярком, южном солнце⁶ величественный беломраморный собор св. Патрика. Контраст цвета придает собору необыкновенно-эффектный вид. Смотря на эти роскошные формы из сверкающего на солнце белого мрамора, вы не можете не думать, что стоите пред храмом самых чистых и возвышенных человеческих чувств. Собор начат постройкой 15-го августа 1858 года и освящен 25-го мая 1879 года; но в настоящее время он еще не окончен. На нем нет еще предполагаемых по плану двух высоких готических башен. Когда белые мраморные башни будут возвышаться над собором, то он несомненно будет представлять чудо архитектурного искусства. По объяснению руководителя по собору, храм этот представляет образец вычурного геометрического стиля готической архитектуры, процветавшего в Европе в ХIII и XIV веках и выразившегося в построении знаменитых соборов реймского, амьенского и кельнского и здания Вестминстерского аббатства в Лондоне. Но новый Нью-Йоркский собор – во чистоте стиля, оригинальности рисунка, гармонии частей, красоте материала и быстроте построения – не имеет соперника в Европе, между храмами однородного стиля. Внутри собор чрезвычайно просторен, и масса света разливается по всем его частям, придавая ему весьма веселый, торжественный вид. Стройные ряды высоких беломраморных колонн и богатейшая оконная живопись составляют несравненное его внутреннее украшение. Некоторые живописанные окна настолько дороги, что при перевозке их из-за границы (они приготовлялись во Франции) одних пошлин нужно было платить по 4.000 долларов за каждое. При вечернем богослужении собор освещается газом и с этою целью капители колонн и купола усажены целыми букетами газовых рожков (всего 1.800 штук), которые дают великолепную иллюминацию. Отопление производится паром, который приготовляется в одной из соседних улиц и оттуда посредством железных подземных труб проводится в стены храма. На двух боковых колоннах я заметил вывешенные таблицы. Таблицы изображали план храма с номерным указавшем скамеек и с обозначением годичной платы за них. Просмотрев эти таблицы, я нашел, что молитва в соборе обходится не дешево. Шестиместные скамейки, представляющие нечто вроде лож, ценой колеблются, смотря по удобству расположения и близости к алтарю, между тридцатью и полуторастами долларов (30–150). Обычай продажи мест в доме Отца Небесного, конечно, отзывается для русского православного чувства торгашеством и вопиющим нарушением прав каждого – особенно бедняка, не имеющего и копейки за душой, – беспрепятственно приходить в дом общего Отца с сердечной молитвой, и с этой стороны такса цен на места в соборе произвела на меня тяжелое впечатление. Впечатление это, впрочем, нашло некоторый противовес в другой мысли. Такса, конечно, сообразуется со спросом. Если же места в соборе занимаются, несмотря на чрезвычайно высокую – по нашему русскому представлению – плату за них, то какую, значит, религиозную потребность имеет здешнее римско-католическое общество и какою сильною ревностью к храму одушевлено оно! Колеблясь между этими двумя противоположными мыслями, я вышел из храма.

Американцы, как можно было заметить даже при беглом наблюдении, довольно религиозны. Для удовлетворения своего религиозного чувства они по воскресеньям сразу останавливают колесо своей, по-видимому, бесконечной житейской суеты и идут в храмы с таким усердием, которому нельзя не позавидовать. Побыть в воскресный день при богослужении и выслушать утреннюю и вечернюю проповедь у них считается одним из высших удовольствий. Какой важный интерес дня составляют здесь воскресные проповеди, можно судить даже по тому факту, что светские газеты в понедельниковых номерах открывают специальный отдел «по церковной кафедре», где и обозреваются произнесенные накануне проповеди с большими выдержками из лучших. Библия у них настольная книга, и в книжных магазинах, которые в Нью-Йорке своей красотой и богатством едва ли не превосходят даже лондонские магазины, на первом месте и в самых изящных, роскошных и до бесконечности разнообразных формах и переплетах вы непременно видите «святую Библию», как она обыкновенно называется у них. Чутким чувством религиозности, быть может, объясняется и тот бросающийся в глаза факт , что имя «Бога» у них окружено какою-то недоступною святостью и неуместное употребление этого слова считается большим неприличием, так что обыкновенный разговорный язык вычеркнул его из своего словаря. Вместе с тем в религиозной жизни американцев можно замечать в высшей степени странные – на наш взгляд – черты. Так, одна взрослая восемнадцатилетняя девушка – христианка (!) приглашала моего хорошего знакомого к себе на крестины; другая очень образованная девушка такого же возраста, в случайно зашедшем разговоре по религиозному вопросу, сообщила к моему крайнему удивлению, что отец ее епископал, мать методистка, а она еще не принадлежит ни к какому исповеданию и выберет его по исполнении 18-ти лет, а теперь считается просто христианкой-универсалисткой. Храм, как внешнее выражение религиозных чувств служения Богу, также не окружен требующимся по нашим понятиям почтением, и в газетных объявлениях можно нередко читать извещение, что такая-то церковь такой-то общины имеет быть продана с аукциона за долги, или такой-то великолепный храм арендован таким-то театральным антрепренером, который и предполагает начать в нем ряд драматических или оперных представлений. И в отношении к воскресному дню не всегда соблюдается строгий пуританизм. Театры обыкновенно в этот день закрываются, но в некоторых из них даются так называемые на афишах «Священные концерты» (sacred concerts). Подкупленный этим названием, я отправился в один из ближайших театров (превращенный из бывшей церкви), но – в действительном содержании концерта не было ни единой черты, которая соответствовала бы его названию, и он весь состоял из вольных и скабрезных песен и музыкальных пиес. При всем том янки гордятся своею христианственностью и в этом отношении считают себя новым избранным народом, новым Израилем. К немалому удивлению подобную мысль я даже встретил в газетном отчёте об одной воскресной проповеди. Почтенный проповедник, обозревая исторические судьбы человечества, останавливается на поразительном сходстве истории израиля с историей американского народа. Европа была для него страною египетского рабства; океан – Чермное море, которое нужно было перейти, чтобы избавиться от этого рабства; притязания на него Англии это – погоня Фараона с его воинством; борьба с индейцами –это борьба с нечестивыми ханаанитянами т. д. и т. д. Если присмотреться к общественной жизни американцев, то кажется и помимо этой проповеди можно прийти к убежденью, что янки – новый израиль, только не в библейском смысле, а в смысле, который связан с названием теперешних представителей древне избранного народа в Европе. Такого жидовского торгашества, такой спекуляторской горячки, такой бездны обмана и плутовства, с какими европеец может здесь встретиться на каждом шагу, трудно где-нибудь найти в Европе; а опустошение казенных и общественных сундуков здесь производится в таких колоссальных размерах, которые для наших отечественных любителей содержимого казенных и земских сундуков могут быть только – увы – неосуществимым идеалом, – хоть бы просто даже потому, что сундуки-то эти у нас по большей части пусты. В Нью-Йорке, наприм., в самое последнее время один по постройке крупных общественных зданий сумел обмануть общество на громадную сумму 20 миллионов долларов! Что касается мелкого плутовства и надувательства, то это – обыкновенное явление, и настолько обычное, что не составляет даже позора. «Если вы, – рассказывал мне один мой здешний русский знакомый, пробывший в Нью-Йорке три года, – уличите кого-нибудь в глаза в направленном на ваш карман плутовстве или обмане, то не думайте, что уличенный сконфузится! Ничуть не бывало: развязный янки только ухмыльнется и, приятельски похлопав вас по плечу, лукаво заметит, – что, значит, вы тоже джентльмен – не промах!» – Истинный израиль!..

Город, и без того постоянно оживленный, день ото дня оживлялся все более; приготовляясь к «Веселому Кристмасу», как называется здесь праздник Рождества Христова. Среди этих веселых приготовлений счастливого или вернее самодовольного народа, как гром поразила нас русских принесшаяся к нам страшная весть о новом ужасном покушении (под Москвой) на жизнь Венценосного Главы русского народа... Стыдно было смотреть на свет и на людей, когда американцы, возмущенные этим ужасным попранием не только божеских законов, но законов и требований простой человечности, обращаясь к нам русским, с негодованием спрашивали: «Что это такое делается у вас?» Единственное наше утешение и оправдание было лишь в том, что Провидение опять чудесно отвратило злодеяние и опять спасло Монарха. В ближайшее воскресенье в здешней русской церкви назначено было благодарственное молебствие по поводу чудесного избавления нашего Государя Императора от страшной опасности и по этому поводу к богослужению собрались все русские, проживающие здесь, с официальными представителями во главе. Такое собрание народа в церкви бывает, по отзыву служащих в ней, раз-два в году, не более. Славянская литургия с недурным пением двоих псаломщиков проливала отраду в страждущей душе молящихся сынов далекого терзаемого злодеяниями отечества. Мотив симоновской херувимской песни, импровизированный, как известно, под тяжким впечатлением великого патриотического бедствия – взятия Москвы французами, – своим, до боли сердца грустным, воззванием к «отложению ныне всякого житейского попечения», указывал на ужасное положение нашего отечества, пленение его темною шайкою злодеев... После благодарственного молебствия и заключительного многолетия едва ли кто в народе, при выходе из церкви, не думал тяжелую думу: когда же наконец воспрянет здравый смысл народа от преступной летаргии и с корнем вырвет не «позорящее» только, а губящее русскую землю зло?..

Приготовления к святкам. – Празднование Рождества Христова в церквах, семействах и на улицах. – Русское и американское праздничное веселье. –Русское Рождество за океаном.

Чтобы лучше рассмотреть нравственный облик народа, надо видеть его не в будничное время, когда тяжелая забота об удовлетворении житейских нужд искажает его черты, а в праздник, когда облегченная душа спокойно может отражаться в своем «зеркале», открыто выказывая свои достоинства и недостатки. По отношению народа к своим праздникам можно также определять степень его религиозного или нравственного развитая. Праздник Рождества Христова, как краеугольный праздник христианского мира, для наблюдателя религиозной жизни представляет поэтому один из наиболее интересных моментов, в который можно подметить характерные черты религиозности или христианственности того или другого народа. Столица американского материка представила в этом отношении также небезынтересные данные.

Праздник Рождества в Америке имеет чрезвычайно большое значение; с него фактически начинается новый год. Поэтому приготовления к нему можно было замечать в городе еще недели за три. В обыкновенное будничное время Нью-Йорк представляет громадную машину, в которой свободные граждане бездушными винтами вертятся и работают изо дня в день от утра до вечера. С приближением праздника винтики заметно стали распадаться и, переодевшись джентльменами и леди, стали по-праздничному расхаживать по тротуарам, высматривая в магазинах вещи для покупки к празднику. Магазины украсились великолепными вензелями, которые в разноцветных огненных буквах возвещали о «веселом Кристмасе»; у домов и церквей зазеленели елки; в газетных объявлениях о проповедях запестрели темы, имеющие ближайшее отношение к празднику. В народных массах день ото дня уплотнявшихся на улицах, громадное большинство составляли дети: Кристмас здесь в большей своей половине есть детский праздник и обычай налагает на родителей закупать пред праздником для своих детей игрушек на целый год. Особая детская рождественская литература, предназначенная также на праздничные подарки детям, в это время имеет громадный сбыт. В этой детской литературе по меньшей мере две трети книг имеют своим содержанием рассказы о рождестве Спасителя и сопровождавших его обстоятельствах и все исключительно проникнуты глубоко религиозным, христианским духом. Школы устраивают торжественные процессии. Так, из воскресной школы при церкви св. Троицы накануне Рождества около 700 детей составили великолепную процессию, направлявшуюся к вечернему богослужению. Мальчики шли со своими классными знаменами и хором исполняли рождественские гимны. В церкви после вечерней молитвы им розданы были праздничные подарки. В подарках заинтересованы не одни дети: обычай наложил на взрослых долг – делать друг другу подарки. Муж и жена, брат и сестра и т. д. непременно делают друг другу подарки. «Вечерний канун Рождества»⁷, составляющий здесь фактическое начало праздника, представляет в семействах трогательные картины тихих радостей. Под тенью непременной в каждом доме вечнозеленой елки, этого символа возрождения и вечной жизни, переживаются сладкие часы взаимного удовлетворения.

Наступление праздника во всех церквах приветствуется буквально «полунощным» богослужением, начинающимся с 12 часов ночи, как у нас на Пасху. Церкви были убраны елками и цветами и блистательно освещались газовыми вензелями. Проповедники говорили лучшие проповеди. Чтобы дать образчик как церковной обстановки, так и праздничной проповеди, вкоротке опишу ночное богослужение в ближайшей ко мне церкви св. Благодати. Эта церковь расположена на Бродвее, главной улице города, можно сказать в самом центре Нью-Йорка, и представляет обычный здесь тип готического храма, серого цвета. В будничное время массы суетящегося люда непрерывно снуют по тротуарам, идущим мимо ограды, и пункт этот представляет истинный базар житейской суеты. Вечером накануне Рождества как бы какая невидимая сила смела отсюда людскую суету, – здесь царила торжественная тишина. В ограде зеленели елки и горели яркие огни. Около 12 часов раздался на колокольне музыкальный звон, тот звон, который так памятен всякому побывавшему в Англии и который воспет поэтом в дивном стихотворении, начинающемся словами: «Вечерний звон, вечерний звон! как много дум наводит он!» На звуки его почти мгновенно явилось множество бодрствовавшего в ту ночь народа и наполнило церковь. Храм великолепно был убран зеленью, престол утопал в цветах, над алтарем ярко горели огненные слова ангельской песни: «Слава в вышних Богу, и на земли мир!» Ровно в 12 часов раздались звуки органа и большой хор запел за ним великолепный гимн: «О священная ночь!», за которым следовало полное вечернее богослужение. По окончании богослужения пастор взошел на высокую кафедру, убранную елями и цветами, и прочитал текст своей проповеди из евангелия Луки II, 8: «В той стране были на поле пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего». Звучный отчетливый голос оратора-проповедника приковал внимание слушателей. После нескольких моментов торжественной тишины проповедник начал речь, приглашая слушателей перенестись мыслью за 2.000 лет тому назад, к той ночи, которая предшествовала первому дню праздника Рождества Христова. Ничего не может быть менее схожего между собою, чем эти две ночи. В теперешнюю ночь тысячи народа бодрствуют, чтобы встретить только день памяти о рождестве Спасителя; в ту же ночь, когда совершилось самое рождение Его, весь мир спал, и встретили Его лишь бодрствовавшие по обязанности убогие пастухи. Некоторые, однако же думают, что христиане ошибаются, празднуя рождение Христа в это время года, так как в Сирии стада содержатся в загородях с ноября до марта. Но ведь зима в Палестине не постоянна. В стране Вифлеема около 15-го декабря всегда наступает нечто в роде «индейского лета», вырастает трава, распускаются цветы, и стада выгоняются на пастбища. Поэтому нет ничего несообразного в том, что пастухи стерегли свои стада ночью, когда ангелы явились им возвестить о рождении Христа. Описывая обстоятельство рождения Царя Небесного, оратор перенесся мыслью к обстоятельствам, окружавшим рождение одного из земных царей – Людовика XIV, и яркими красками изобразил всю бездну контраста, разделяющего эти два события. С одной стороны убогая бедность, заключившая человеческие существа в обиталища животных; с другой – ослепительная пышность, обоготворявшая человека. И в тоже время в одежде убожества родился вечный Царь славы, а в одеянии пышности – ничтожный червь, смертный человек!.. Мастерски нарисованная, картина эта произвела глубокое впечатление. После речи произведен был сбор добровольных подаяний на рождественские подарки бедным, живущим в приходе. Во время сбора одна из лучших оперных артисток пела гимн: «Как прекрасны стопы тех, кто проповедует евангелие мира», и все богослужение заключено было хоровым пеним рождественской песни: «Осанна, осанна! пойте высшую хвалу!»

Тоже самое происходило и во всех других церквах с изменениями в частностях, как это можно было видеть по газетным объявлениям. Газетные объявления о богослужении и проповеди здесь обычное явление; в субботних и предпраздничных номерах газет они обыкновенно занимают по нескольку громадных столбцов под общим заглавием: «религиозные извещения». К Рождеству они только усилились и расширились. Чтобы дать образчик этих объявлений, выписываю взятое наудачу: «Методистская епископальная церковь. Адрес: 18-я улица, близ 8 авеню. Утреннее богослужение в 11 часов. Проповедь говорит почтенный доктор Годман. Тема: Высочайшая проблема. Поют университетcкие цветные певцы. Великолепные декорации. Вечером в 7 ч. 30 м. проповедует почтенный пастор Стробрич. Тема: Кто были мудрецы с востока. Эффектная иллюминация. Иностранцы сердечно приглашаются к богослужению». К этому присоединяется еще особая программа музыкальных пьес, назначенных к исполнению, с перечнем приглашенных артистов. По руководству этих объявлений каждый выбирает для выслушания воскресного или праздничного богослужения ту церковь, в которой церковная декорация или тема проповеди, по его мнению, интереснее.

Утром в самый день Рождества погода стояла одна из самых невеселых, по обыкновенно ясному небу ходили свинцовые тучи и моросил дождь. Тем не менее на музыкальный звон церквей текли бесчисленные массы народа. Утреннее богослужение обыкновенно совершается в 11 часов, и в это время по всему городу разливалась колокольная музыка, которая была тем отчётливее, что конного движения по улицам совсем почти не было. Колокола церкви св. Троицы дивно исполняли рождественский гимн: «Ангелы из царства славы». Песня эта чрезвычайно популярна в городе и слушать колокольное исполнение ее собралась многочисленная толпа народа. Богослужение было торжественное с хорошими проповедями, о характере которых, впрочем, можно судить по данному выше описанию. Особенною своеобразностью отличались только некоторые немецкие католические церкви, которые в богослужение вводили, по оставшемуся от средних веков обычаю, драматическую сцену под названием: «Ясли». Она представляет историю рождения Христа в драматической форме, более или менее обработанной в деталях, сообразно средствам, находящимся в распоряжении клира. Пред алтарем обыкновенно ставятся более или менее художественно приготовленные ясли и в них полагается или дитя или просто фигура, изображающая его. Вокруг яслей разбрасывается солома, а у головы и ног ребенка занимают положение его родители или кто-нибудь из посторонних, для изображения Иосифа и Марии. Большая декорация изображает в отдалении Вифлеем, из-за него в мимической процессии являются маги с длинными седыми бородами, а наверху сияет газовая или электрическая звезда, указывающая им путь. В менее богатых церквах вместо звезды пред магами просто носится шест с фонарем. После поклонения магов, к яслям подходят все присутствующие, кланяются ребенку и делают некоторые приношения его матери. Такое участие ребенка в церемонии здешними немецкими матерями считается величайшим счастьем для него и всего семейства, и поэтому каждая из них старается дать для этой церемонии своего ребенка.

Выйдя вечером в самый день праздника (Кристмас в Америке празднуется только один день) на улицу, я хотел удостовериться здесь в истинности прилагаемого обыкновенно к Кристмасу названия «веселый». К крайнему удивленью, тут не было ничего соответствующего, по русским понятиям, такому названию. Улицы были совершенно безлюдны; магазины и увеселительные заведения закрыты; электрические солнца, которые по будням волшебным светом сияют над улицами, поддерживаемые невидимыми проволоками, представляли лишь темные точки; тишина царила невероятная для такого обыкновенно шумного города и изредка стоявшие полисмены заметно тяготились своим бездеятельным состоянием. При виде этой праздничной мертвенности мысль по ассоциации контраста перенеслась в нашу русскую северную столицу. Необозримые массы народа, как бурное море волнуемые тем «духом», о котором с уверенностью можно сказать, «откуда он приходит и куда идет», разливаются там по улицам; увеселительные заведения отправляют свою страдную пору; вопль восторгов стоном стоит над городом, и отчаянный призыв «городового», как бранный клич на бранном поле, раздается со всех сторон .. В чем же у американцев состоит святочное «веселие»? – Оно просто состоит в наслаждении тихими семейными радостями. Раздевшись вокруг праздничной елки, члены семейства ведут беседу о празднике, читают какую-нибудь святочную книгу или поют рождественские гимны. В удовлетворение этой потребности газеты обыкновенно в своих праздничных номерах дают по несколько глубоко религиозных статей и рассказов; музыкальные журналы переполнены рождественскими гимнами, предназначенными для семейного исполнения. Мне случайно попался в руки праздничный номер одного из этих журналов. Пробежав его содержание, я нашел, что он весь состоял из святочных пьес, о характере которых можно судить по следующему перечню их. Тут были: «Рождественская песня», «Вифлеемский гимн», «Однажды в год бывает Кристмас», «Успокой вас Бог, веселые джентльмены», «Когда Христос родился», «Рождественский звон на море», «Рождественский вальс». Все эти пьесы исполняются и распеваются в семейных кружках, при пылающем камине и зеленеющей елки. Такое святочное веселье, очевидно, совсем не похоже на наше русское праздничное «веселие», которое, надо признаться, до сих пор еще крепко держит свой прадедовский характер и состоит по преимуществу в том, чтобы «пити» ...

Общее впечатление, выносимое из наблюдения над празднованием великого христианского праздника в Нью-Йорке, чрезвычайно хорошее. Видно, что народ здесь христианизирован в этом отношении настолько, что считает своею глубокою потребностью проводить христианские праздники по-христиански, с сознанием их священной важности. Такое отношение к праздникам показывает в тоже время, что этот народ внутри себя имеет достаточно нравственного содержания, чтобы в нем одном находить для себя источник праздничных радостей, не прибегая к каким-либо внешним, пришпоривающим средствам. Распространенные у нас в России сказания о чрезмерном пьянстве в Америке – нуждаются в большом ограничении и особом истолковании. Если бы у нас в России наша русская пословица: «Пить-то пей, да дело разумей», – находила хоть десятую долю такого практического приложения, какое она находит здесь, то процесс отрезвления нашего народа был бы обеспечен.

Чрез двенадцать дней после американского «веселого Кристмаса» наступило русское Рождество. Вследствие разности русского календаря с западным русские на чужбине оказываются в затруднительном положении. Годичные общехристианские праздники заграницей бывают раньше русских, и русский человек вследствие всеобщего прекращения занятий по необходимости должен праздновать вместе со всеми другими. Праздники эти проходят, опять наступает рабочая пора, и среди этой-то поры только еще наступают родные праздники. Американцы отпраздновали свои святки, встретили новый год и уже забыли обо всем этом, погрузившись в море обычной житейской суеты, а у нас, русских, 6-го января только еще наступил великий праздник Рождества. День этот у американцев вполне будничный, они не почитают западноевропейских «трех царей». Вследствие этого предполагалось, что и в церкви не много будет народа, так как большинство его занято работой и службой. Но – православный человек дал себя знать и за океаном, он стряхнул бремя будничной суеты и пришел в храм выслушать родную рождественскую песнь. Молящихся собралось весьма много, с официальными представителями во главе. Много было и американцев, привлеченных любопытством, которое они и показывали фактически, вытягивая головы, чтобы проникнуть в недоступную и таинственную для них область – алтарь. Самыми любопытными, конечно, были газетные репортеры. Один из них доставил царю американской печати «Геральду» следующее небезынтересное описание этого богослужения.

«Космополитический характер нью-йоркского населения нашел вчера интересную иллюстрацию в богослужении, совершавшемся в греко-русской капелле. Богомольцы начали собираться с раннего утра, и когда началась служба в 11 часов, то в капелле было много народу всяких национальностей – московиты, славяне, греки, американцы и другие, привлеченные частью любопытством, частью чувством долга в благоговейном соблюдении Кристмаса по старому календарю. Богослужение почти во всем было сходно с римско-католическим, хотя, конечно, тут не могло быть такой пышной церемониальности, которая поражает в больших соборах западного мира. Украшения маленькой капеллы были просты, но со вкусом. (Следует подробное описание картин, т. е. икон, и подсвечников с точной цифрой свечей). Службу совершал Mr. Бьерринг в интересном восточном одеянии и высокой цилиндрической войлочной шапке (это такой-то показалась репортеру обыкновенная камилавка). Псалмист хорошо исполнял оригинальные восточные гимны. Но самою выдающеюся чертой богослужения было то, что оно совершалось на славянском языке или местном наречии русского народа (?). Небольшая речь на английском языке, сказанная почтенным Бьеррингом, была заключением службы. (Извлечение из проповеди). Собрание обменялось сердечными поздравлениями и желало друг другу «веселого Кристмаса» по истинно русскому обычаю».

Все праздничное богослужение имело для православных великое нравственно живительное значение. С какою силою отзываются родные православно церковные звуки в православно русской душе, заброшенной за моря-океаны, выказалось во время этой обедни. Богомольцы, в большинстве простые русские люди из матросов, внимательно слушали церковное пение и молча клали поклоны. Но вот псалмист запел всем известный и всем родной по воспоминаниям рождественский тропарь: «Рождество Твое, Христе Боже наш», и сразу, как бы по мановению волшебного жезла, целый хор простых русских голосов среди церкви подхватил родную песнь... Воспоминания о родине, которыми после обедни тут же делились между собой эти простые русские люди, сопровождались у многих слезами. О родина, родина. Что милее тебя?..

Князь плоти и князь духа. – Черты религиозности. – Благородный порыв благотворения. – Царственная жертва газеты. – Сила настойчивости.

Если бы какая-нибудь волшебная сила мгновенно сняла крыши с домов столицы американского материка в течении первых десяти дней февраля нового стиля, то глазам наблюдателя с высоты птичьего полета представилась бы интересная картина поголовно пляшущего города. Это дни так называемого карнавала, дни высшего веселья и непрерывных удовольствий. Балы один за другим возвещаются и рекламами, и шутовскими каретами, разъезжающими по улицам с флагами, бубенчиками и фантастически разряженными ездоками. И массы народные, верные дедовским преданиям, неудержимо текут на эти балы, чтобы отдать традиционную дань князю карнавалу. Некоторые балы просто чудовищны по количеству собиравшегося на них народа и состояли из громадной цифры 15 тысяч посетителей. Смотря на это служение князю карнавала или просто говоря – князю плоти и ее страстей, постороннему наблюдателю оставалось бы только пожать плечами и воскликнуть: всуе мятутся люди! Но изобретательный американский ум сумел извлечь пользу из этого невидимому бесцельного и бесплодного беснования; денежный сбор от этих балов в большинстве идет в пользу бедного населения города и различных благотворительных заведений. Если принять во внимание, что сбор этот на некоторых балах достигает до тридцати тысяч долларов, то карнавальное беснование едва ли найдет бесплодным даже и посторонний наблюдатель.

По мере приближения к концу карнавальный разгул разливался все шире и вихрь удовольствий мощно захватывал и кружил все население города. Князь плоти праздновал свое высшее торжество, но вместе с тем и последнее: из-за плеча его пресыщенной наслаждениями фигуры выглядывал суровый лик князя духа – великого поста. В воскресенье 8-го февраля в церквах раздались проповеди о «прелестях мира сего», «дух которого тщеславен и язык лжив, который шепчет в уши людей сладкие обещания и наполняет их сердце обманчивыми мечтами, никогда неосуществимыми», – как характеризовал его один проповедник. И замечательно почтение к воскресному дню: самый сильный разгул карнавальных удовольствий не отвлек народные массы от богослужения; все наиболее замечательные храмы были переполнены молящимися. Проходя по Пятому Авеню, богатейшей и лучшей улице в городе, после 12 часов дня, когда обыкновенно оканчивается служба, я видел зрелище, которое не приходилось видеть на родине: необозримые массы богомольцев плавно двигались по великолепным тротуарам, над которыми то и дело высятся готические башни церквей, заключительные гимны звучных органов мощно вырывались на улицу из растворенных дверей и игривый блеск на ярком солнце от тысячей золото-обрезных молитвенников разноцветными огнями разливался по массам и придавал этой живой картине чрезвычайно торжественный вид. Следующие два дня были последними днями карнавала: шумное веселье его заключилось вторником 10-го февраля. Среда была уже днем великого поста, «средою пепла», как она называется здесь, и благочестивые католики с пепельными крестами на лбу двигались в храмы – для молитвы и терпения. В газетах появились правила для содержания поста; чтобы дать образчик их, выписываю правила, опубликованные нью-йоркским кардиналом Мак-Клосским для руководства здешних католиков. Вот эти правила: «1) во все будничные дни поста от пепельной среды до пасхального воскресенья позволяется иметь только одно блюдо за обедом и умеренную закуску вечером; 2) правило пощения требует воздержания от употребления мясного блюда, но по снисходительности к слабости человеческой мы позволяем в своем диоцезе употреблять мясо в дозволенном блюде по понедельникам, вторникам и четвергам поста, исключая великий четверг; 3) по воскресным дням не полагается ни поста, ни воздержания; 4) не позволяется употреблять рыбу с мясом в одном и том же кушанье; 5) не запрещается употреблять яйца, масло и сыр, разумеется в количестве, предписываемом общими правилами пощения; 6) свиное сало может быть употребляемо постоянно для приготовления рыбных или растительных кушаньев и т. п.; 7) церковь освобождает от обязательства пощения (но не от воздержания от мяса, кроме особенных случаев болезни) следующих лиц: слабых, занятых изнурительными работами, подрастающих, беременных или питающих детей женщин и слабых по преклонности лет». Светские газеты приветствовали «постный сезон» передовыми статьями. Нью-Йоркский «Геральд» писал, между прочим, следующее: «По неизменному течению времен пост приходит к вам каждый год и, надо сказать, каждый год он оставляет мир лучшим, чем его находит. Помимо всяких религиозных соображений, действие поста чрезвычайно благотворно даже для тех, кто хранит его не более того, как лишь принято в обществе. Миллионы сердец заняты бывают невольным анализом своего внутреннего содержания, и самый упорный скептик, если только он имеет сердце, не будет отрицать нравственного величия того периода, когда такое множество людей пытается подняться над уровнем простой материально-животной жизни».

Пост действительно самым своим появлением вносит какую-то особенную атмосферу, невольно действующую на тех, кто вращается в ней. С наступлением его чаще стали устраиваться литературные вечера, проповедники чаще говорить проповеди и самые газеты чаще обращают внимание на то, что вечно и свято. Уже из приведенного мнения лучшей газеты о значении поста можно видеть, с какою серьезностью здешняя светская печать относится к установившимся фактам религиозной жизни. Но религиозность ее не ограничивается этими. На столбцах светских газет вы то и дело можете встречать статьи по различным религиозным и богословским вопросам, понедельниковые номера переполнены выдержками из воскресных проповедей, за записью которых репортеры отправляются с такою же серьезностью, как и за записью парламентских речей и прений. Одно время, именно года два тому назад, по свидетельству одного проповедника, вся светская печать поголовно занята была вопросом о «вечности мучений»; а когда читавший здесь лекции известный физик Тиндаль позволил себе намекнуть на бесполезность молитвы, так как, дескать, все управляется неизменными, роковыми физическими законами, то не было такой светской газеты, которая не поместила бы трактата по этому вопросу –в преобладающем большинстве апологетического характера. Все это, конечно, обусловливается сильным религиозным чувством здешней читающей публики. До какой степени чутко здесь сознание к важности фактов религиозной жизни, показывает самый недавний случай. Одна солидная газета поместила статью, в которой с едкостью фельетонной сатиры осмеивает двух голландских пасторов, издавших комментированную Библию, за их неразборчивый рационализм, по которому они половину библейских фактов относят к области мифа и вымысла. Кажется, чего лучше? – можно бы только сочувствовать газете. Так нет: на другой день в газете появилось несколько «писем к издателю», в которых различные лица выражают свое неудовольствие на то, что редакция поручила такой важный предмет фельетонисту... Воскресный день в Америке окружен столь же ригористическим почтением, как и в Англии. В одном большом городе, именно Цинциннати, содержатель театра вздумал дать несколько воскресных представлений. Это сразу подняло страшную бурю в городе, образовались митинги по преимуществу из женщин высших классов, которые выработали следующую резолюцию: «Признавая, что театральные и оперные представления по воскресеньям противны доброму порядку и доброй нравственности общества, мы, нижеподписавшиеся, обещаемся воздерживаться от посещения тех театров и бальных собраний, которые будут открывать свои двери для развлечений этого рода по воскресным дням после 16-го февраля 1880 года». Резолюция эта по церквам стала собирать многочисленные подписи и, несомненно, отозвалась бы на смелом содержателе театра полным разорением, если бы он не поспешил печатно извиниться пред обществом, с обещанием никогда впредь не давать воскресных представлений. Одна пресвитерианская газета нашла возможным вывести урок для нарушителей воскресного дня даже из страшного бедствия, случившегося недавно в один из воскресных дней в Шотландии, где целый поезд провалился на мосту и утонул со всеми пассажирами, так что никого не осталось в живых, кто бы даже мог рассказать об этом ужасном несчастии. «Катастрофа эта, по мнению газеты, может быть рассматриваема как суд Всемогущего над теми, которые в такой субботохранительной стране, как Шотландия, совершают беззаконие, оскорбляя святость Господня дня праздными разъездами по железным дорогам. Никакие молитвы или слезы не могут высвободить их (погибших пассажиров) от того места, где Бог перестает быть милостивым; но мы можем молиться о том, чтобы этот, страшный суд был спасительным и небесплодным предостережением для всех других нарушителей воскресного дня».

Американцы чрезвычайно подвижной и увлекающийся народ и увлечение их, направленное в добрую сторону, часто представляет замечательное зрелище. Подобное зрелище представлял их благородный порыв – помочь голодающим ирландцам. Известно бедствие, которое постигло в 1879 г. несчастную Ирландию, где целые сотни тысяч народа, благодаря беспардонной эксплуатации со стороны английских лордов, доведены до ужасающей нищеты, которая в союзе с неурожаем того года породила настоящий голод, истреблявший население несчастной страны. Для возбуждения сочувствия и собирания милостыни в пользу бедствующего народа в Америку приезжал известный ирландский агитатор Парнелль; но миссия его не имела большого успеха, так как американская печать неодобрительно встретила его бестактный план агитации, в которой он к благотворительным элементам примешивал крайне революционные. Сбор пожертвований взяла в свои руки редакция здешней царя-газеты «Геральда», и как бы по мановению волшебного жезла взоры американцев приковались к бедствующей стране, сердца забились неудержимым порывом помочь несчастным и доллары золотой рекой потекли из широко открытых карманов. Сама газета открыла сбор своим собственным, поистине царственным вкладом 100 тысячи долларов, что по курсу составляет около 200 тысячи рублей. Чрез 11 дней редакция имела в своем вспомогательном фонде уже более 200 тысяч долларов. Одушевление, охватившее мгновенно всех, можно сравнять разве только с одушевлением русского народа, охватившим его во время великого славянского движения. Такую нравственную силу имеет этот бумажный царь, громадные выпуски которого ежедневно расходятся в 120 тысячах экземпляров, а читаются, несомненно, в десять раз большим количеством людей.

Грандиозная жертва великодушной газеты составила важный интерес дня и проповедники многих церквей избирали ее предметом своих воскресных проповедей. Один из знаменитейших проповедников, именно д-р Талмич, говорил между прочим, что эти «сто тысяч значат гораздо более, они означают миллионы. Пожертвование это как бы окрылило других даятелей, действие его распространялось повсюду с электрическою быстротою и силою. Если бы это приношение сделано было на поощрение искусства, то оно было бы одобрительным. Если бы оно было сделано на учебные заведения, оно было бы славно. Но назначение его лучше и выше всего этого: приношение это сделано для избавления народа от голодной смерти. Да восплещет народ руками и поет аллилуйя! Народ, живущий в области телеграфной сети, обнимающей весь христианский мир, не должен быть допущен до страдания. Но сильнее и быстрее, чем электрический ток, есть связь сочувствия, которою Бог соединит все народы. Не будем никогда подавлять в себе этого сочувствия. Жалость и сострадание к бедствиям мира облагораживают человеческое сердце, стачивают острые углы юдольной жизни и делают нас взаимно благодарными. 1.400.000.000 человеческого рода все соединены струнами человеческого сродства, и все эти струны сродства, скрепляя нас между собою, несут величественный звук любви к сердцу Бога, так что мы все составляем одно: небо и земля, Бог и человечество – все едино». Этот же проповедник по поводу американской хлебной торговли, которою, как известно, американцы начинают подавлять все другие земледельческие народы и, между прочим, оттесняют даже Россию, пользуясь ее последними неурожаями, говорил следующее: «Соединенные Штаты могут быть кормильцем мира. Другие нации кричат Америке: дайте нам 230.000.000 четвериков хлеба, а мы отвечаем им: мы дадим, если вы заплатите нам больше, чем это стоит! Если это действительно так⁸, то я предсказываю разорение большинства американских хлеботорговцев. Такое барышничанье на счет голодных народов не потерпится на небе, если оно есть на земле. Бог разнесет их полные житницы. Если Бог поражает нивы и на них не рождается хлеба, то нам остается только преклониться пред Неисповедимым. Но если, после того как Бог наполнил житницу народную, жадные люди стараются переполнить ее на счет голодных, – я бью тревогу, звоню в набат. Кто играет кусками хлеба, тот играет кровью человеческой, и я, поддерживаемый народным криком, буду противодействовать этому. Все, что касается хлеба, затрагивает сущность народной жизни. Эта блокада пшеничного рынка грабит массы народные и здесь, и в других странах, чтобы только обогатить играющих хлебом. Если мы несправедливы к другим народам, то нам придется опасаться возмездия и с их стороны». Язык и приемы этого проповедника чрезвычайно своеобразны и его проповеди всегда собирают многочисленных слушателей.

Увлечение какой-нибудь идеей в Америке часто переходит в непреклонное упорство, порождающее курьезы чисто американского свойства. Примером такого увлечения может служить не кто иной, как жена бывшего президента Хейза. Она состоит членом обширного общества «Воздержания от спиртных напитков», и постоянно отличалась необыкновенною энергичностью в распространении идей общества. По избрании ее мужа президентом, она, переселившись в президентскую резиденцию в Вашингтоне – в так называемый Белый Дом, решилась со всею непременною настойчивостью истинной американской леди применять правила «Общества воздержания» к высшему вашингтонскому обществу, решилась не предлагать своим гостям вина. Дать государственный официальный обед без вина считалось чистою невозможностью; все вашингтонское общество было против нее, и вопрос этот чуть не сделался государственным. Целый год она была мишенью различных острот, которые так трудно выносить женщине. Но она терпеливо выносила все это и своею непоколебимою устойчивостью наконец победила общественный деспотизм. Она никогда не предлагала вина и до того приучила к этому высшее фешенебельное вашингтонское общество, что большие официальные обеды без вина сделались наконец обычным явлением, и в настоящее время Вашингтон можно считать самою трезвою столицею в мире. Факт этот сам по себе, можно сказать, не идет дальше курьеза, но та нравственная смелость и настойчивость, с которою единичная женщина решилась бороться с весьма существенною привычкою общества и победила, – поистине замечательны!

Великая пятница и Пасха. – Пасхальное богослужение в церкви знаменитого проповедника. – Музыка и проповедь. – Десять центов за вход в собор. –Пасха в обыденной жизни.

Страстная неделя называется у американцев – святою неделей. Великая пятница служит и здесь поворотным пунктом в скорбной жизни христианского духа. У американцев, впрочем, она не имеет такого трогательно-торжественного характера, как у нас в России, и в законодательстве страны нет для нее каких-либо особых постановлений. Но тем замечательнее факт, что сама жизнь, помимо всякого закона, окружила ее знаками особого почтения. Многие увеселительные заведения закрываются, и здешняя итальянская оперная труппа в присутствии многочисленных слушателей исполняла вместо обычного представления гениальное произведете Россини «Stabat Mater», этот страдальческий вопль материнского сердца, который вместе с тем есть вопль всякой христианской души, способной проникнуться сознанием необъятной важности воспоминаемого момента. В одной из лучших церквей в это же время громадный хор из 400 артистов исполнял знаменитую «Музыку страданий» Баха, составляющую музыкальное воспроизведение 26 и 27 глав евангелия Матфея. Лучше, возвышеннее и умилительнее этой музыкально-евангельской поэмы трудно себе что-нибудь представить. Земля и небо, человек и природа здесь как бы слились в один радостно плачущий восторг – ввиду величия бесценной жертвы, которую нужно было принести для спасения человечества.

В Нью-Йорке, как и у нас в России, страстная неделя уже носит много признаков приготовления к Пасхе. За окнами в магазинах появились пасхальные визитные карточки с изображением пасхальных яиц, крестов и непременно со словами, текстами и целыми стихотворениями, прославляющими Воскресение Христа. Эти карточки у американцев при пасхальных поздравлениях друг друга заменяют наши пасхальные яйца. Для детей они приготовляются с особенным занимательным фокусом. Вы видите, например, как бы простую карточку с барельефным цветком. Но потяните ее за один кончик: цветок мгновенно подымится и пред вами откроется целая сцена воскресения Христова с подписанными словами, взятыми или из евангелия, или из богослужебных книг. Целые тысячи набожных леди в страстную субботу занимались украшением церквей живыми цветами, и цветочники собирали большие барыши. Ввиду громадного спроса на цветы они продавались чрезвычайно дорого. Так розы покупались по 25 и 30 долларов за сотню, а лилии по 50–75 долларов за штуку. Если принять во внимание, что церкви утопали в цветах, то можно себе представить, как дорого стоило Нью-Йорку подобное украшение. В газетах – в церковных объявлениях появились пышные рекламы о пасхальном богослужении, с описанием церковных украшений, с программами музыкальных пьес и перечнем приглашенных артистов.

Воскресенье 28-го марта по новому стилю было в 1880 году пасхальным воскресеньем для западного мира. С 10 часов утра по городу начала разливаться колокольная музыка, и на призыв ее текли бесчисленные массы народа. Чтобы дать представление о характере пасхального богослужения в Америке, предлагаю описание богослужения в церкви одного из знаменитейших проповедников, именно в так называемой «Скинии д-ра Талмича», в Бруклине⁹.

Скиния д-ра Талмича пользуется необыкновенною популярностью, и программа пасхального богослужения в ней была одною из наиболее выработанных и интересных. При входе в церковь посетителям раздавались листки с программою богослужения и целыми гимнами, назначенными к исполнению. Текст программы был обвит великолепным золотым ободком, на вершине которого красовались слова: «Радуйтесь, Спаситель наш жив»! Самая церковь представляла настоящей цветник, красота цветов которого соперничала с весенним благоуханием их. Над алтарем виднелись слова: «Христос воскрес» из белых и малиновых роз, укрепленных на плюще, над ними корона из цветов же, а вверху всего горела электрическая звезда, разливавшая волшебный свет по всему цветнику. По бокам алтаря расположились два хора из мужских и женских голосов, наверху против алтаря громадный оркестр духовой и инструментальной музыки. Раздались звуки органа и воцарилась торжественная тишина. Из боковой двери алтаря показалась солидная фигура д-ра Талмича. Движения его были гибки и эластичны, а пожилые щеки пылали ярким румянцем – предвещавшим необыкновенно одушевленную проповедь, как объясняли постоянные посетители и поклонники знаменитого проповедника. Облокотившись на престол, проповедник как бы тяжестью чувств склонил свою голову и закрыл лице руками. Послышались звуки нескольких инструментов, за которыми грянул весь оркестр, внизу подхватили его хоры и все слилось в восторженную песнь воскресению Христа. Затем следовало исполнение всей программы, состоявшей из лучших пьес знаменитых композиторов Генделя, Бетховена, Моцарта, Гуно п пр. Оркестр и хоры сменялись солистами инструментальными и вокальными. Между прочим профессор музыки Али исполнил пасхальный гимн на корнете. По мановению руки профессора, все богомольцы поднялись со своих мест и стоя слушали артистическое соло, которое американскому слуху казалось, как бы трубным гласом ангелов, возвещавших о воскресении Христа. Все богослужение состояло из музыки и песен и только Молитва Господня и Символ веры читались пастором, за которым каждое слово хором повторяли все богомольцы. По окончании богослужебной программы производился праздничный сбор и под звуки долларов оперная артистка пела гимн: «Я знаю, что мой Спаситель жив».

Богослужебная программа была составлена очевидно во вкусе американцев и производила на них сильное впечатлите. Когда д-р Талмич взошел на проповедническую кафедру, то слушатели его были уже наэлектризованы до кончиков волос. Для своей пасхальной проповеди он избрал текст из евангелия Иоанна XIX, 41: «В саду гроб новый». Осмотревшись кругом себя, проповедник сказал, что он чувствует себя как бы в благоухающем цветнике неба, и затем предался личному элегическому размышлению. «Цветы, цветы, – говорил он как бы про себя, касаясь их рукой. – Быть может вы навсегда завянете, а быть может, вы и бессмертны. Ваше благоухание, быть может, есть ваша душа, и я бы не удивился, – возвышая голос говорил оратор, – если бы, перейдя долины временности, я стал рвать эти розы на неисследимых холмах вечности». Возвращаясь затем к тексту, проповедник сказал, что его текст относится к тому времени, когда богатый джентльмен, Иосиф по имени, один из семидесяти судей Христа, проходя по своему саду, нашел место удобное для гробницы, которое он приготовил для упокоения своих бренных останков. «Хорошенько всмотритесь в этот гроб, – внушительно воскликнула оратор, – этот гроб самый замечательный мавзолей во всей истории!» Затем он нарисовал поразительно живописную картину этого всемирно исторического погребения; Никодим, другой богатый человек, приготовляет благоухающие травы, оба они окуривают ими тело и готовят его для погребения, вместе с двумя женами переносят тело в гробницу, полагая его в расселину скалы. Дверь закрывается и запечатывается, но не навсегда, у этой двери произойдет борьба, борьба между небом и адом, от которой рушатся врата гроба. От этого простого, но вечно-памятного погребения проповедник перешёл к похоронам настоящего времени и, изобразив их пышную суетность, советовал тем из своих слушателей, которые могут сделать для своих родственников и друзей только убогое погребение, помнить, что при погребении Христа не было бесконечной процессии траурных карет и массы печалящихся зрителей: там было лишь четверо искренних друзей умершего. Теперешние требования при похоронах так велики, что человеку нельзя и умереть, если только он не богатый¹⁰. Каков бы ни был наш гроб, мы восстанем из него. «Соберите гранит со всей земли и навалите его на наш гроб: мы восстанем и из-под него; врата гроба выскочат со своих петлей и превратятся в прах. Веселись, земля! веселись небо! О мои слушатели! Исполнитесь радостью в это пасхальное утро!» Можно было думать, что проповедник кончил свою речь, но он захотел сказать еще несколько слов в пользу бедствующей Ирландии. «В этот день благоволения к людям, – говорил он, – есть нечто и за пределами Нью-Йорка, что невыразимо терзает мое сердце. Вон старый фрегат «Созвездие», посылаемый Соединенными Штатами в Ирландию и нагруженный хлебом пятьюстами тысяч пудов. Управь путь этому кораблю, о Христос из Назарета! Ты преломлял хлеб для пяти тысячей, преломи этот хлеб для пятидесяти тысячей! Ты держишь ветры в Твоих руках, наполни паруса корабля попутным веянием! Подождите еще немного, потерпите еще мало, о умирающие люди Ирландии, голодающие женщины, изнуренные малютки! «Созвездие» идет к вам!» Надо знать мощную силу ораторского искусства д-ра Талмича, чтобы вполне оценить и понять впечатление этих речей на слушателей. Многие из них рыдали, и сам проповедник едва сдерживал слезы.

Впечатление было столь сильное, что, когда проповедник закончил свою речь и склонил голову на руки, закрыв ими свое лицо, вся масса богомольцев оставалась несколько моментов в немом оцепенении. И только тихие звуки органа как бы вновь влили жизнь в эту замершую массу. Последовавшее затем исполнение последней части музыкальной программы вполне оживило богомольцев и возвратило их к пасхально праздничной настроенности. В этом отношении вероятно особенно оживляющее значение имело исполнение так называемого в программе; «хорового пасхального аллилуйя». Оно состоит из ряда пасхальных стихов, из которых каждый заключается однократным аллилуия. Музыка стихов по композиции несколько напоминает «Верую» Березовского: тот же переход в тонах. Но лишь только хор доходил до аллилуйи, как ударял оркестр, хор рассыпался в пении, подобном пению весенних птиц, и из массы всевозможных звуков яснее всего слышались звуки треугольника: динь-динь-динь, которыми и заканчивалось каждое аллилуйя. По окончании богослужения д-р Талмич благодарил всех, кто делал приношения для украшения церкви цветами, а также артистов и артисток, которые приняли живое участие в богослужении. Отсюда можно заключить, что пасхальная пышность описанного богослужения в большей своей части обязана была доброхотной ревности любителей церковного благолепия.

Подобно описанному совершалось богослужение и в других церквах. Только музыкальная программа разнообразилась до бесконечности. В церквах мелких религиозных общин она теряла разделительную грань между богослужением и концертом. В богослужебной программе церкви так называемая «божественного отечества» значился даже вагнеровский марш из «Тангейзера». Описанное выше «пасхальное хоровое аллилуйя» должно быть во вкусе американцев, так как оно значилось в большинстве богослужебных программ. Из католических церквей самое пышное богослужение было, конечно, в кафедральном соборе св. Патрика. Мне довелось быть в соборе при послеобеденном богослужении около 3-х часов пополудни. Это богослужение было не в счет абонемента и предназначалось специально для бедных, которые не в состоянии снимать в нем годичных дорогих мест. Тысячи бедного люда валили со всех сторон к собору и при самых дверях вынимали свои тощие кошельки, чтобы заплатить 10 центов (20 коп. по нашему курсу) за право входа в собор. Собор вмещает в себе более 15.000 народа, значит выручка была за этот раз около или даже более полутора тысячи долларов или три тысячи рублей. Богослужение было пышное – с оркестром, с хором в 100 мужских и женских голосов и двумя хорами из детских голосов, и с проповедью в заключенье.

В обыденной жизни Пасха в Америке ничем не отличается от обыкновенных воскресных дней; здесь совсем нет того захватывающего дух праздничного восторга, с каким она приветствуется в русской жизни. Она здесь празднуется всего только один день. Зато весь этот день состоит почти из непрерывных богослужений: богослужение поутру, богослужение пополудни и богослужение вечером, и массы народные только переходят от одного богослужения к другому и из одной церкви в другую.

На следующий день – в наш светлый понедельник, машина будничной жизни опять заскрипела своими колесами, дети с книжками шли в школы, а взрослые опять бросились в погоню за долларами.

Свобода, культура и религия. – Будни и воскресенье. – Общество деловых людей. – Религиозные митинги. – Общество молодых христиан.

Те отважные либералы, но убогие мыслители, которые по преданию, оставленному им прошлым столетием, продолжают твердить, что религия – отжившее явление, достояние младенчествующего человечества, и что для возмужалого человечества на смену религии должна выступить положительная наука, твердят так только потому, что не в силах поднять своих отуманенных глаз и здраво взглянуть на окружающие их явления. Один подобный взгляд на явления свободной здоровой жизни достаточен для того, чтобы традиционное мнение рассеялось как дым. Лучшим и наиболее веским опровержением легкомысленной теории относительно временного характера религии может служить жизнь американского народа. Народ этот пользуется такою политическою и религиозною свободою, которая для многих народов старого света может быть только мечтой, а по распространенности своего образования, по степени культурного развития не имеет соперников на всем земном шаре. Благодаря своей полной свободе, народ этот мог бы давно сдать религию со всеми ее церквами и иерархиями в архив вечности, и благодаря своей развитости он давно бы должен был поклоняться только кумирам положительной науки. И, однако же жизнь этого народа представляет совершенно обратную картину. Религия, можно смело сказать, нигде не имеет такой интенсивной жизненности, как в Америке, внешние проявления ее нигде так не многочисленны, как здесь, и положительная наука нигде не имеет меньших притязаний на вытеснение и замещение религии, как опять именно в жизни этого самого свободного и самого развитого в мире народа. Жизнь здесь на каждом шагу дает подтверждение той непреложной истине, что религия составляет существенную и потому вечную потребность человеческого духа, что свободой она только укрепляется и культурой только возвышается. Это, разумеется, не значит, что религия находит самое высшее и правильное выражение в Америке. Нет, – религия здесь часто и особенно в тех сферах, где для свободы нет ограничения в достаточном образовании, переходит в распущенность и бродяжничество, а в простых необразованных классах вырождается в грубое суеверие. Здесь важен только самый факт живучести религии, а также тот замечательный факт, что степень религиозности в американском народе прямо пропорциональна степени образованности. Чем образованнее классы общества, тем они религиознее. Здесь скорее можно встретить невера в лице уличного невежественного бродяги, который будет отчаянно отрицать религию, – и главным образом потому, что благодаря ей по воскресеньям запираются питейные заведения, – чем в лице образованного человека.

Внешний будничный облик жизни американского народа носит на себе такой практический, бездушный характер, что трудно даже и предположить, чтобы в жизни этого народа могли быть какие-нибудь возвышенные, идеальные стремления. Практический материализм, этот молох нашего века, здесь, по-видимому, пожирает человеческое сердце, оставляя лишь холодный расчетливый ум, занятый единственно интересами практической жизни, «деньгоделанием», как говорят американцы. И однако достаточно взглянуть на эту самую жизнь хоть в один воскресный день, чтобы сразу же переменить о ней мнение. Все в ней получает совершенно новый вид, вчерашний кумир подвергается строжайшему остракизму, а интересы религиозно-нравственной жизни всецело поглощают мысли и желания народа. Самый город своею внешностью показывает разительную перемену. Вместо бесконечной вереницы торговых и промышленных колымаг, наводняющих улицы, и торопливых масс народа, бегущего по тротуарам; вы видите царство торжественного спокойствия. В известные часы улицы также наводнены народными массами, но уже совсем другая сила движет ими и совсем другой вид имеют они. По сверкающим в руках у каждого золотообрезным молитвенникам вы увидите, что эти массы двигаются или в церковь, или из церкви. Хождение в церковь здесь считается столь необходимым, что требуется даже обыденным общественным мнением, которое карает за несоблюдение этого требования. Отсюда объясняется тот курьезный факт, что не бывшие почему-либо в церкви скрывают это от своих знакомых и на вопросы их скорее готовы сказать неправду, чем признаться в опущении. Не иметь же совсем абонемента в церкви считается в здешнем высшем обществе таким позором, каким в петербургском высшем обществе считается не иметь абонемента в итальянской опере, особенно если там поет какая-нибудь знаменитость вроде Патти. Гейне в своих «английских отрывках» говорит, что он от всей души ненавидит англичан. «Их молитвы, – восклицает он, – их механическое благочестие, их хождение в церковь с золотообрезным молитвенником в руках, их нелепое и скучное провождение воскресного дня, – все это особенно отталкивает меня. Я твердо убежден, что богохульствующий француз более приятен Богу, чем молящийся англичанин». То же самое он, наверно, сказал бы и об американцах, как между прочим и говорят о них немецкие эмигранты, которые в высшей степени недовольны американскими воскресными порядками, в силу которых закрываются пивные лавки и строго карается нарушение тишины и святости воскресного дня. То же самое, к сожалению, надо сказать и о некоторых русских соотечественниках, которые тоже недовольны здешними воскресными порядками и чувствуют себя как-то не «по-праздничному» ... Но совсем в другом свете представляются эти порядки для тех, кому дороги интересы религии и нравственности. Это превосходная нравственная дисциплина. Статистические данные показывают, что где строже законы относительно воскресного дня, там меньше пьянства и преступлений. Вследствие этого во многих штатах, где законы относительно соблюдения воскресного дня с течением времени ослабели, теперь опять пробуждается стремление к усилению их, что производит немалый переполох в немецком населении, постоянно агитирующем в пользу отмены воскресных законов, которые будто бы стесняют общественную свободу.

Воскресное богослужение обыкновенно бывает два раза, в некоторых церквах утром и вечером, а в других утром в три часа пополудни, так что в воскресенье на улицах вы только и видите людей с молитвенниками, идущих в церковь или из церкви. Полуденное и вечернее богослужение посещается так же усердно, как и утреннее. При вечернем богослужении часто народу бывает даже больше, чем при утреннем. Оно бывает интереснее: для него приготовляется лучшая музыка, лучшая проповедь и роскошное газовое и даже электрическое освещение. Побывать при таком богослужении для постороннего человека составляет высокое эстетическое наслаждение. Те, кто не имеет абонементного билета на места в церкви, обыкновенно платят за вход смотря по церкви и характеру богослужения от 10 центов до 1 доллара. Иностранцы большею частью имеют свободный вход. Богослужение не ограничивается, однако же церквами. Оно совершается и помимо их. В Нью-Йорке чрезвычайно много различных общественных зал для политических и частных митингов, речей, лекций, концертов, спектаклей, балов и т. п. В воскресенье все эти залы превращаются в места богослужебных собраний, для чего каждый из них снабжен органом, который одинаково служит как для концертов, так и для богослужений. Проповеди в этих собраниях говорятся часто профессорами различных учебных заведений, не облеченными никаким священным саном. В одном из лучших зал, так называемом «Chickering Hall» по воскресеньям собирается для богослужения «общество нравственной культуры» и проповеди или скорее речи говорит профессор Адлер, берущий обыкновенно свои темы из обширной области вопросов о нравственном влиянии христианства.

У американцев сильно развит корпоративный, общественный дух. Каждое звание, занятие, ремесло, даже возраст и пол имеют свои особые корпорации и общества, которые снимают для себя особые залы, где и собираются для обсуждения различных вопросов, касающихся интересов корпорации. По воскресеньям члены обществ собираются в свои залы для богослужения и выслушания проповеди, которые также часто говорятся частными лицами. В свободное от богослужения время здесь бывают религиозные митинги, на которых обсуждаются меры к поддержанию религиозно-нравственного характера в членах той или другой общины или корпорации. В одно из последних воскресений был подобный митинг членов так называемого «общества деловых людей». На собрании был между прочим возбужден вопрос о сильно распространенной у американцев привычке божиться или вернее клясться. Общество осудило этот порок и после рассуждений приняло следующую резолюцию: «Так как легкомысленная клятва нарушает законы доброго общества и штата, равно как и Бога; так как для честных людей неприятно и больно слышать это в обществе, и так как детям, которые слышат и научаются такой же клятве, это часто гораздо вреднее чем укушение бешеной собаки, – то определили: всякому, кто легкомысленно клянется, напомнить сим, что он совершает жестокое, неблагородное и незаконное дело». У нас в России, где общественная мысль не сумела еще выработаться в законодательную силу и где необузданный индивидуализм часто с преднамеренностью попирает и нарушает всякие общественные ограничения, по принципу – «нашему нраву не препятствуй», резолюция эта вызвала бы только усмешку и учащенное нарушение ее, в доказательство личной независимости. Совсем не то здесь, в стране самого свободного народа. Газеты встретили ее симпатическими отзывами, а для членов самого «общества деловых людей» она, несомненно, закон. По поводу этой резолюции и передовой статьи о ней, в открыто-демократическую газету «Солнце»¹¹ прислано было следующее письмо. «Прочитав руководящую статью о распространенной дурной привычке клясться, а также о резолюции, выработанной «обществом деловых людей», мы считаем нужным сказать, что года два тому назад здесь существовало большое противоклятвенное общество, из которого образовались многие другие в здешнем и соседних штатах. Мы очень рады, что «Солнце» обратило внимание на это большое и возрастающее зло, особенно между деловыми людьми. Ничто так не унижает человека в глазах другого, как клятва. Мы сами составляем противоклятвенное общество и полагаем взыскание в 50 центов¹² за каждое праздное клятвенное слово. Деньги платятся немедленно и употребляются по определению общества. Мы имеем очень мало случаев проступков, и каждый член общества считает за честь поймать своего сочлена на неосторожном, клятвенном слове. Миде, президент противоклятвенного общества». Если мало простой резолюции, стесняющей «свободу слова», так вот вам даже денежное взыскание за нарушение резолюции. Чудной, право, этот свободный народ!

Одно из наиболее богатых и благоустроенных обществ есть так называемое «общество молодых христиан». Оно имеет громадный дом, в котором помещается обширная библиотека, газетная читальня, залы для собраний, лекций, гимнастики и т. п. Главная цель этого общества доставление дарового образования молодым людям и поддержание между ними начал христианской нравственности. Каждый день там читаются лекции по различным предметам, по преимуществу из области точных положительных наук, два раза в неделю бывают митинги молодых людей, на которых обсуждаются различные вопросы и явления общественной и политической жизни и каждый день в четыре часа пополудни бывает молитвенный митинг или коротенькое богослужение. Мне часто приходилось присутствовать при последнем. Большая читальня, в которой выписывается множество американских и заграничных газет и журналов, обыкновенно переполнена читателями. Но вот бьет четыре часа и из соседнего зала раздается несколько звучных аккордов рояля. Это призыв на молитву. Молитвенный зал заставлен рядами стульев, из которых на каждом лежат две книги – Библия и книга гимнов с нотным переложением их. Перед ними стол с теми же книгами и рояль с боку. По стенам большие художественные картины, и одна из них чуть ли не изображает московский кремль. Кресло за столом занимается обыкновенно каким-нибудь членом или управителем общества. Он говорит номер гимна, пианист берет аккорды и все собрание под его аккомпанемент поет этот гимн. После нескольких гимнов председательствующий член прочитывает библейский текст и на его тему говорит проповедь. Американцы природные ораторы; в обыденной жизни они чрезвычайно словоохотливы и в публичном ораторстве трудно подыскать им соперников. Слово у них льется легко, свободно и изящно: речи и проповеди они всегда говорят без тетрадок. Живость воображения замечательная. Темы проповедей большею частью таковы, что для русских они показались бы скучными и схоластичными. Но американские проповедники умеют самые отвлеченные мысли облекать живою плотию и кровию. В последней раз была проповедь на тему о покаянии, об относительном участии в этом акте человеческой воли и благодати. По моему мнению, тема этой проповеди для ее понимания требует высокого богословского образования. Иначе она может казаться безынтересной. В Америке, оказывается, она имеет жизненный, практический характер и постоянно подвергается обсуждению при борьбе различных религиозных общин и сект, основывающих свое учение на том или другом понимании этого вопроса. Поэтому проповедь слушалась всем собранием внимательно и с интересом. По окончании ее выступило несколько человек, которые в собственной жизни находили факты, подтверждающие высказанные проповедником мысли. Прежде других поднялся почтенный, белый как лунь, старец и припомнил несколько случаев из своей молодости, бывших лет 60 тому назад, – случаев, в которых он явно видел «голос Спасителя», призывавшего его на правый путь жизни. Слышать такие речи от образованного светского человека, которому почтенная седина и бодрость тела даны очевидно в награду за этот именно «правый путь жизни», – было для меня весьма интересною и поучительною новостью. Затем между другими поднялся молодой человек лет 30 и рассказал случай из своей жизни, послужившей также поворотным пунктом в его жизни. Лет 10 тому назад он был отчаянный кутила и мот и все пороки считал добродетелями. Такая жизнь, однако же скоро опустошила его карманы, и он однажды после беспардонного разгула, без денег в кармане и без искры утешения в сердце, впал в какое-то угнетенное отчаяние и в душу стала закрадываться мысль покончить с собою. Вдруг с ним встретился незнакомый ему молодой человек, ласково разговорился с ним и рассеял страшную мысль. При прощании молодой человек пожелал закрепить с ним знакомство и местом следующего свидания назначил одну из церквей. «Я пришел в назначенное время в церковь, и это было в первый раз в моей жизни! – с пафосом искренности рассказывал он. – Молодого человека я не нашел там, но выслушал проповедь, которая была светом для моей темной души, росой для иссохшего сердца. Тогда я понял, что это Сам Господь призывал меня к Себе, и я внял Его призыву. И теперь я самый счастливый человек. Имею хорошую христианскую жену и христианских детей и пользуюсь полным благосостоянием, семейным счастьем и душевным довольством. Молодого незнакомца я никогда после не встречал и не знаю, кто он такой. Я прошу у собрания специальной молитвы за него». Рассказ произвел сильное впечатление. Когда председательствующий назначил гимн для пения, то аккорды рояля звучнее взяли его ноты и голоса собрания с большею энергией подхватили их. После гимна один из присутствующих произнес импровизированную молитву за молодого незнакомца, после которой еще прочиталась молитва Господня, и митинг был объявлен законченным.

Подобное описанному происходит на каждом молитвенном митинге, по крайней мере происходило на всех тех, на которых мне приводилось бывать. Митинги эти постоянно представляют величайший интерес. Здесь в лицах выступает религиозно нравственная жизнь народа. Надо только удивляться энергии религиозного чувства в этом народе. Молодые, двадцатилетие парни в ответ на обычную проповедь рассказывают из своей жизни различные факты и случаи с таким трепетным и искренним благочестием, которое у нас может показаться невероятным вымыслом ханжествующего повествователя. С чувством глубокого удовлетворения уходил я обыкновенно с этих митингов, и только одна мысль холодом пробегала по душе, что у нас нет ни таких обществ, ни такой энергии религиозного сознания. А это избавило бы наше бедное отечество от многих удручающих его в настоящее время невзгод.

Религия и положительная наука. – Светобоязнь неверия. – Исповедание веры со стороны ученых. – Новоиспеченные теории. – «Религия будущего».

Как факт самого существования религии, так и отношение ее к положительной науке лучше всего наблюдать там, где то и другое проявляется свободно, без всякой искусственной поддержки, а единственно по внутренним мотивам, обуславливающимся внутреннею потребностью. Тут невозможно уже будет отделываться такими аргументами неверия, что религия существует только потому, что она поддерживается государством, и что положительная наука не идет на смену религии только потому, что она угнетается государством. В Америке и религия и положительная наука вполне свободны, развиваются по своим собственным законам и совершенно свободно устанавливают между собою взаимные отношения, без всякого постороннего посредства. И что же мы видим? – В прошлом очерке я отметил несколько беглых фактов энергии религиозного чувства в Америке; теперь отмечу несколько таких же фактов, характеризующих отношение положительного знания к религии.

Америка – вполне обетованная земля положительного знания. Ни один народ не может соперничать с американцами в богатстве и распространенности этого знания. Всевозможные технические и естественнонаучные школы здесь играют важнейшую роль в народном образовании, и чрез них проходит почти все население. Каждый земледелец здесь в тоже время техник, он работает машинами. Высшее положительное знание – математика, астрономия, медицина и т. д.–здесь имеют знаменитейших представителей. Одним словом, положительная наука нашла для себя в Америке самую плодородную почву и роскошно распространяется по ней и вглубь, и вширь. С той точки зрения, что положительная наука должна прийти на смену религии для «возмужалого» человечества, надо бы предположить, что в Америке давно уже поклоняются только кумирам «новой веры», как назвал ее Штраус, а «старая вера» где-нибудь по темным закоулками доживает свои последние дни. В действительности как раз все наоборот. Если религия нигде не имеет такой энергии и такого разнообразия проявлений как в Америке, то, напротив, неверие едва ли где на всем земном шаре отличается большею скромностью и непритязательностью, чем как опять в этой стране положительного знания. Неверие здесь как бы боится света и прячется от любопытных глаз. Проявление его трудно отыскать. Одним из самых лучших показателей его служит, конечно, книжный рынок. В Германии, этой классической стране неверия, в настоящую пору в книжных магазинах за зеркальными стеклами так и пестрят различные трактаты о «религиях будущего», о «саморазложении христианства», о «новом символе веры» и т. п. Очевидно, спрос на них велик, а соответственным ему является и предложение со стороны щедрых поставщиков. Совсем не то здесь. Напоказ здесь выставлены классические произведения любимейших писателей, Библии, трактаты по предметам богословского, исторического и положительного знания и новейшие произведения беллетристики. Я так заинтересовался этим фактом, что дал себе труд нарочно осмотреть добрый десяток лучших магазинов, чтобы найти какое-нибудь из выдающихся произведений неверия. Труд был напрасен. Только в одном магазине ввозных книг я обрел за зеркальным окном последнее произведение Ренана, где оно и красовалось рядом с последним романом Эмиля Зола. Но даже и в этом последнем убежище бойкий романист совершенно забивал неверующего академика: роман расположился в целом десятке экземпляров и на двух языках, а детище Ренана только в одном экземпляре и только на своем родном языке. Факт не крупный, но весьма красноречивый.

Если обратиться к живым представителям положительного знания, то они заговорят еще более красноречивым языком. Первоклассный астроном д-р Проктор не только не издевается над различными астрономическими данными Библии, как это делают старосветские «позитивисты», но сплошь и рядом помещает статьи, направленные к научному объяснению их, с ясным апологетическим оттенком. В одном из святочных номеров «Геральда» он напечатал большую статью о «звезде на востоке», руководившей восточных мудрецов, и доказывал действительное явление этой звезды. Один из лучших натуралистов, именно проф. Грей, при наступлении великопостного сезона читал ряд лекций о «религии и науке» в примирительно-апологетическом духе. Лучшей геолог Даусон издал книгу под заглавием «Библия и природа», в которой доказывал истинность первой главы Библии. Наконец один из первоклассных математиков, д-р Пьерс тоже читал лекции об отношении науки к религии и в математике находил доказательства бытия Божия. Но этого мало. Здесь религиозностью похваляются даже врачи, эти, так сказать, профессиональные материалисты. Проходя однажды по главной нью-йоркской улице Бродвею, я среди массы всяких объявлений получил довольно объемистую брошюру одного врача, в которой он определял свою специальность, описывал входящие в круг ее болезни и выставлял на вид свои собственные, новоизобретенные средства борьбы с ними. Брошюра заключалась красноречивой статьей о счастье здорового человека и горькой судьбине больного с конечным воззванием, что кто хочет быть счастливым, тот пусть идет к этому врачу, подателю здоровья и счастья. Статья эта заключала в себе множество ссылок на различные авторитеты с выдержками из них. Просмотрев их, я с удивлением нашел, что некоторые из этих выдержек были взяты из лучших нью-йоркских проповедников, с указанием их имен. Врач в своем объявлении, ссылающийся на проповедников – как хотите, явление оригинальное! После всего этого весьма понятен тот факт, что когда лет десять тому назад сюда прибыл Бюхнер, наделавший в свое время столько шуму в Европе своей «силой и материей» и выступил с рядом блестящих материалистических лекций, то встретил совсем холодный прием со стороны американской публики.

Представленные выше факты для многих русских читателей могут показаться новым открытием, потому что американская наука даже в ее лучших представителях в России мало известна. Некоторые, однако же, с недоумением прочтут эти строки и скажут: «а Дрэпер»? Да, только на эту твердыню и можно опереться. По какой-то странной случайности, этому американскому профессору у нас особенно посчастливилось. Его жиденькие труды у нас постоянно приветствовались и переводились с большим восторгом, чем в других странах. Если бы не было обидным для русского ума, то можно бы причину этого указать в отсутствии в нем вкуса к чему-либо более серьезному. Дрэпер, как ученый специалист-медик, здесь славится и считается одним из лучших профессоров!.. Но ведь у нас переводятся и распространяются не его ученые труды, а те произведения его досуга, которые не имеют никакого отношения к его специальности и в предмете которых он поэтому настолько же компетентен, насколько по крыловской басне сапожник компетентен в печении пирогов. Его последнее произведение: «Столкновение религии и науки», переведенное на русский язык под заглавием «Столкновение католицизма и науки», имело в Америке значительный успех. За пять лет оно успело выдержать восемь изданий. Но это единственно объясняется тем, что сочинение это по своей сущности есть политический памфлет, направленный против римского католичества, который с каждым годом все шире распространяется по Америке и внушает политикам опасения насчет будущей судьбы республики. Всякое противодействие нашествию папизма поэтому является здесь желанным и приветствуется с восторгом; тем более, если оно идет от лица науки. Таким образом для американцев предмет этой книги вполне практический, жизненный, политический, и успех ее обусловливается политическими причинами. У нас же, за отсутствием этих причин, появление ее можно объяснить только уже тем, что сказано выше. Несмотря, однако же на преобладание в этой книге политического элемента над религиозным, успех ее можно назвать большим только с русской точки зрения. По-американски это, в сущности, слабый успех, и далеко не может равняться с успехом напр. последней книги Фаррара об апостоле Павле. Книга Дрэпера в пять лет имела восемь изданий, а книга Фаррара в пять месяцев выдержала на американской почве четыре издания. Пропорция далеко не в пользу Дрэпера.

Новоиспеченные научные теории, которые у нас, как известно, с жадностью поглощаются пустыми в собственном содержании желудками, в Америке далеко не пользуются таким гостеприимством и сплошь и рядом преследуются сатирой. В одном из лучших нью-йоркских цирков-музеев (то и другое вместе) среди всевозможных занимательных редкостей я встретил интересную группу механических обезьян-музыкантов, которые по движению скрытого механизма великолепно исполняли разные музыкальные пьесы – на скрипках, трубах, барабанах и т. д. Над ними золотая надпись гласила: «Труппа дарвиновых людей». В самом распространенном юмористическом журнале (The Puck) в одном из последних номеров напечатана была уморительная поэма, воспевающая теорию самозарождения и постепенного развития. Поэма представляет целый хор ученых натуралистов. Один из них в восторженных стихах излагает эти теории, заключая каждый куплет словами: «Так, джентльмены, и вышло все само собой». Хор натуралистов подхватывает этот стих и с лихими притопыванием поет:

Хор ученых громко пой –

Стало все само собой.

Сатирическое отношение к новоиспеченным теориям проявляется не только в сатирических по профессии изданиях, но и в обыкновенной газетной печати. В одном из воскресных номеров лучшей американской газеты «N. Y. Times» напечатана была интересная в этом отношении статья под заглавием: «Религия будущего». Статья принадлежит к так называемым «издательским» или по нашему редакционным и след. выражает не частный взгляд, а взгляд всего издания. Некто Стефен в одном из месячных журналов напечатав статью, в которой доказывает, что христианство рано пли поздно отживет свое время, перестанет удовлетворять чувствительных людей; на смену его должна будет выступить новая религия, основывающаяся на великих истинах положительных наук. Разбор этого мнения и имеет своим предметом названная выше газетная статья. Вот что между прочим в ней говорилось:

«Хотя Стефен и уверен, что новая религия будет согласна с научными истинами и в них откроет источники для благочестивых размышлений, но он не определяет этой религии точно и подробно. Однако это совсем не трудно, и мы возьмем на себя задачу начертать символ веры и особенности этой положительной религии будущего. Эта религия, конечно, не будет признавать откровения, а следовательно, и связанных с ними истин о существовании личного Бога, бессмертия души. Если нет бессмертия, то, естественно, нет и награды или наказания по смерти; значит нет различия и между греховностью и праведностью, и правилом жизни может быть только выгода. Новый символ веры будет состоять из трех членов: 1) нет будущей жизни; 2) выгода есть единственное правило жизни и 3) быть может есть, а быть может и нет личного Бога. По своей простоте новый символ веры гораздо короче старого и не дает места для утомительных богословских умозрений.

«Новая религия, конечно, не будет нуждаться ни в церквах, ни в священниках, и весь культ будет состоять только в том, что поэты будут слагать оды, воспевающие Великую, быть может существующую, а быть может и нет, Первопричину. Но она, однако же будет содержать в себе истины, к размышлению о которых будут прибегать люди и в радости и горе. Истины эти, конечно, положительно научные, и ими-то будут люди утешаться в горе, укрепляться в слабости. Преступник, приближающийся к виселице, будет приготовлять себя к смерти размышлением о великой и славной истине биномовой теоремы. Священник, конечно, уже не будет напутствовать его, а придет какой-нибудь ученый филантроп и прочитает ему утешительные выдержки из алгебры и угладит ему путь в царство небытия искусным начертанием теоремы Пифагоровых штанов. Это так благотворно повлияет на преступника, что он взойдет на эшафот с истинно научным спокойствием. Когда человек будет подвергаться какому-нибудь опасному искушению и не в силах будет противостоять ему, то стоит ему только уединиться в кабинете и немного позаняться размышлением о квадратуре круга; это так укрепит его, что он безбоязненно может проходить чрез огненную пещь всяких искушений. Подобное размышление будет чрезвычайно полезно и в горести. Напр., у человека умирает нежно любимая жена. Он знает, что никогда больше не увидит ее и что она, вместо того чтобы ждать его в будущем мире, разложится на свои химические элементы. В таких обстоятельствах он, возвратившись с научных, разумеется, похорон, уединяется для того, чтобы найти утешение в своей религии. Он размышляет об элементах орбиты новой кометы, или сосредоточивает свои сердечные чувствования на истине, что сила притяжения обратно пропорциональна квадрату расстояния. Это скоро утешит и укрепит его, и он выйдет из своего заключения с миром в душе. – Новая нравственность также будет отлична от христианской. Отвержение теории, что существует какой-то грех, в христианском смысле этого слова, и принятие учения, что удача есть единственное правило жизни, поведут к результатам, при виде которых совсем уже не стоит жить в таком обществе, где еще существуют христианские предрассудки. Люди будущего несомненно будут толковать о нравственности так же красно, как говорили о ней стоические философы; но если они будут находить при случае выгодным отдать свою жену в наем ближнему, или удобным покончить с своею жизнью, то наука ничего не может возразить против этого, а тем более разубедить их.

«После всего этого ясно, что новая религия куда как будет лучше христианства, и мы должны всячески стараться о скорейшем ее введении и распространении. Невежественные люди и слабые женщины, наверно, долго еще будут держаться христианства, но превосходство новой религии, с ее научным утешением и великим обетованием вечной смерти, так очевидно для всех мыслящих людей, что они несомненно с радостью примут новую веру».

Вот один из многих образчиков отношения свободной американской печати к мечтательным теориям о разных научных религиях. Этот спокойный, но убийственный сарказм грознее для подобных теорий, чем пространные опровержения их: он смертным приговором ложится на них, и они бесследно исчезают во мраке забвения.

Общественное значение Библии у американского народа. – Библия в языке, литературе, искусстве и политике. – Ново исправленный перевод Нового Завета и общественный интерес по поводу этого события. – Характер перевода. – Газета в полбиблии величиной.

«Библия содержит в себе 3.586.489 букв, 773.692 слова, 31.173 стиха, 1.189 глав и 66 книг. Слово Господь встречается 1.855 раз, слово и повторяется 46.277 раз. Срединный стих в Библии есть Пс. CXVIII, 8. Все буквы алфавита, кроме буквы j, находятся в 21 стихе VII главы книги Эздры. Самый длинный стих есть Эсфирь VIII, 9, и самый короткий в Евангелии от Иоанна XI, 35».

Такую математическую выкладку касательно содержимого Библии мне недавно пришлось прочитать в одной нью-йоркской газете, и она представляет собою не только любопытный курьез, но и интересную характеристическую черту. Скрупулезная внимательность к содержимому Библии со стороны досужего счетчика в ней букв и слов есть только одно из многих проявлений общего отношения американцев к священной книге. Наверное, нигде Библия не имеет более важного общественного значения, чем как в Америке. Здесь она не только настольная книга в обыкновенном смысле слова, но вошла в плоть и кровь американского общества. Если бы можно было отнять у американского народа Библию, то это значило бы лишить его половины его существа. С Библией у американца связаны сладостнейшие воспоминания раннего детства. Лишь только у ребенка пробуждается сознание, как он начинает видеть непременную в каждом доме толстую золотообрезную книгу, которую седовласый дед или морщинистая бабушка в серебряных очках неопустительно читает каждое утро и вечер при пылающем камине. Монотонный и своеобразный речитатив этого чтения навсегда ассоциируется в представлении ребенка с блаженным периодом счастливого детства. Когда приходит время обучения, то на праздники Рождества отец вместе с другими подарками сыну или дочери дарит также и крохотную хорошенькую Библию. Затем начинается школа, и там опять сладостные воспоминания семейной жизни ребенка оживляются и поддерживаются ежедневным чтением Библии. В американских школах обучение ежедневно начинается чтением главы из Библии, хотя и без всякого объяснения. Зато воскресная школа, которая в Америке стоит на высокой степени развития, имеет своею специальною целью объяснительное изучение Библии. Успех в этом отношении достигается замечательный. Дети в Америке вообще развиваются очень рано, но ясные, отчётливые библейские познания приобретаются ими в такие лета, когда европейские и особенно русские дети не имеют еще никакого понятия о самой книге. На пасху в одной из нью-йоркских церквей мне пришлось присутствовать на праздновании годовщины воскресной школы. Собралось до семисот детей. После нескольких гимнов начался так называемый в программе годичный обзор труда. Законоучитель перечислял по порядку воскресные дни, в которые была воскресная школа, и обращался к детям с вопросами, какой текст объяснялся в такой-то день, и тотчас же вся масса детей с удивительной отчетливостью и бодростью наизусть прочитывала текст. Так как объяснение текстов в школе ведется по той системе, по которой Библия читается в церкви, то это дало возможность и печати следить за обучением в воскресной школе, и в воскресных номерах светских ежедневных газет можно всегда найти более или менее обстоятельное объяснение того текста, который стоит на очереди в воскресных школах так что дети имеют возможность три раза встретиться с одним и тем же текстом – в его различными формах , – в церкви, в школе и газете.

Ввиду этого понятно влияние, которое Библия имеет на жизнь американского общества. Когда вы войдете в американский дом, то на столе в гостиной увидите книгу, в которой вы даже по внешности узнаете Библию. Иногда Библия хранится как наследие отдаленных предков и на полях ее заключается драгоценная летопись семейных преданий. Часто такая Библия служит единственной решительницей спорных вопросов на суде о законности наследства. Осмотритесь затем кругом, и вы увидите на стенах пластинки, которые очень изящно гармонируют своим цветом со стенными украшениями. Если вы всмотритесь в эти пластинки, то рассмотрите на них библейские тексты. Вместе с Библией на столе лежит альбом. В нем, кроме фотографических карточек, найдете множество рождественских и пасхальных карточек, которыми американцы дарят друг друга на Рождество и Пасху. Они исписаны праздничными пожеланиями и библейскими текстами. Вследствие этого поразительно то знание текстов, с которым можно постоянно встретиться при разговоре с американцами. Самый разговор их носит на себе сильный библейский оттенок. Вместе со стихами из Шекспира, американец непременно приведет несколько и библейских текстов. При сравнениях сплошь и рядом обращается к библейским фактам. Еще заметнее влияние Библии на литературу. Ни на одной литературе не лежит столь сильного библейского отпечатка, как на американской. Тексты и библейские обороты речи ежедневно встречаются в газетных статьях, претендующих на литературное достоинство. «Мы не имеем еще книги, которая бы оказывала столь глубокое влияние на мысль и стиль новейшей литературы, – говорил «Herald» по поводу одного недавнего случая. – Для всякого писателя с претензией на мысль невозможно избежать обязательств к этому священному источнику. Нет еще произведения, которое бы так глубоко запечатлелось в сердцах и умах всех говорящих английским языком». Текстами иногда начинаются передовые статьи в светских газетах, как напр. передовая статья «Геральда» по поводу избрания нового президента. В искусстве Библия также играет важную роль. Библейские сюжеты усердно разрабатываются американскими художниками живописи. На годичных выставках произведений живописи вы постоянно встретите несколько или библейских картин, или жанровых сцен со введением семейного чтения Библии при очаге. Чтение Библии иногда даже вводится в театральные пьесы, при изображении обыденной семейной жизни американского народа. Наконец, как в обыденной жизни, так, и в разгаре политической борьбы можно постоянно встретиться со следами библейского влияния.

Политические ораторы в обращении к народной массе постоянно уясняют свою мысль библейскими примерами, хотя иногда и не совсем изящного свойства. Во время президентских выборов прошлого года воздух дрожал от подобных библейско-политических речей. Однажды рьяный демократ, с охрипшим от политического усердия голосом, при свисте ракет в вечернем воздухе, с высокой платформы усиливался доказать собравшейся пред ним серой массе народа, что они должны подавать голос за демократического, а не республиканского кандидата. Наделив последнего всякими тяжеловесными эпитетами, оратор заявил, что самое назначение его кандидатом нечестиво и позорно. «Республиканцы говорят, – ораторствовал демократ, – что назначение генерала Гарфильда кандидатом на президентство совершилось как бы по вдохновению. Да, поистине по вдохновению, но только по какому? – Сограждане, это было действительно вдохновение, но только не иное какое, а то великое вдохновение, по которому гадаринские свиньи с кручи бросились в воду. Как у гадаринских свиней, так и у республиканцев был один и тот же вдохновитель, и вдохновитель этот не кто иной, как злой дух – сатана». И затем оратор-демократ, найдя в слушателях одобрение своему удачному сравнению, провел длинную параллель вообще между республиканцами и гадаринскими свиньями. Серая масса только ревела и гоготала. Иначе объясняет свое назначенье на президентскую кандидатуру сам Гарфильд. Он, как известно, до верховного положенья в величайшей республике мира поднялся от лямки на канале, где он в детстве зарабатывал себе убогий насущный хлеб. Такое необычайное возвышение само по себе внушает мысль о божественном промышлении, а тем более у Гарфильда, который сам был некогда проповедником в церкви общины «учеников Христовых». Действие сверхземного промышления проявилось и в его назначении на президентскую кандидатуру. Назначение это было совершенно неожиданно. Кандидатами были такие знаменитые деятели, как генерал Грант, а о Гарфильде ни у кого и помину не было. Тем не менее Грант потерпел пораженье, а канальный лямщик получил назначение. По этому поводу сам Гарфильд рассказывает следующий случай. «Ночь пред назначеньем мы сидели за полночь, стараясь сообразить запутанное состояние дел. Дела были в безнадежном состоянии и мы, отдохнув немножко, стали готовиться к новой бесплодной борьбе. Когда я на следующий день отправился на конвенцию, то проходил мимо человека, который усердно раздавал листки всякому прохожему. Я взял один, думая, что это вероятно объявленье на какое-нибудь патентованное лекарство или что-нибудь вроде этого; но взглянув на него, увидел, что это был лист из Библии, и я потому не бросил его, а положил в кармане своего пальто, и забыл о нем. Скоро совершилось назначенье и телеграммы массой повалились со всех сторон. Я читал их и клал в тот же карман. После заседанья, я отправился в свой отель, а телеграммы все сыпались в громадном количестве, так что невозможно было отвечать на все, и я велел своему секретарю сложить их все в саквояж, чтобы по приезде домой рассмотреть их. Захватив у себя в кармане пачку телеграмм, я подал ему. «А это что такое»? – спросил он меня, показывая печатный листок. Оказалось, что это был лист из Библии, и он сложился так, что можно было читать только один стих, именно: «Камень, которым пренебрегали строители, тот стал во главу угла. Это дело Господне и оно дивно в ваших очах». Окружающие тогда же с удивлением обратили внимание на этот случай. Я верую, господа, в Провидение, добавил президент. Воробей не может упасть на землю без него. Но – мне страшно от одной мысли, что такая высокая Сила действовала ради меня или для моего возвышения».

При громадном влиянии Библии на жизнь и мысль американского народа неудивителен факт, что всякое явление, касающееся Библии, становится крупным общественным событием. Таким событием было недавно издание в свет нового исправленного английского перевода Нового Завета. Теперешний английский перевод Библии, находящейся во всеобщем употреблении у говорящих английским языком народов, сделан при английском короле Иакове I и потому называется иаковским. Перевод этот, по отзыву знатоков английского языка, отличается крупными литературными достоинствами. Язык его отличается величественным и вместе простым стилем, изящен, ясен, силен и музыкален. Это один из лучших образцов английской классической прозы. Этими крупными достоинствами объясняется тот замечательный факт, что он вошел во всеобщее употребление, вытеснил все другие переводы и сделался «авторизованным» переводом, не будучи никем официально авторизован. Он употребляется в церквах и семействах, и несколько устарелый язык его сделался вполне священным языком для народа, вроде нашего славянского. С течением времени, однако же народный английский язык потерпел такие изменения, что некоторые слова получили совершенно иное значение или совсем вышли из употребления, так что и самый перевод Библии в некоторых местах перестал был понятен для обыкновенных читателей. В виду распространенности Библии в народе, это стало беспокоить проповедников слова Божия, и они стали подумывать об исправлении перевода, тем более что, при развитии библейско-критической науки оказалось необходимым, по их мнению, сделать в тексте св. писания исправления более существенные, чем простое исправление перевода. Десять лет тому назад с этою целью образовалось специальное библейское общество. В него вошли все лучшие ученые силы в области библейской экзегетики и филологии как в Англии, так и в Америке, и оно в количестве восьмидесяти членов приступило к работе. Английская и американская партии работали совершенно независимо, и только в известные периоды представляли свои труды для сравнения, и тогда при разногласии дело решалось большинством голосов. Труд состоит не только в исправлении перевода, но и в проверке самого текста по новооткрытым древним манускриптам и в критической оценке и проверке значения каждого слова греческого или еврейского оригинала. Труд, очевидно, колоссальный, особенно в виду того, что количество разных чтений (вариантов) в различных открытых манускриптах и переводах Нового Завета восходит до 150.000. Публика с интересом следила за ходом важной работы, и интерес естественно возрастал по мере приближения ее к концу, пока наконец не перешел в настоящее нетерпение. Уже в конце прошлого года стали появляться газетные известия о приближении перевода к окончанию, но самый перевод появился только 20 мая сего года. И этот день вместе со всею следовавшею за ним неделей был днем необычайного торжества слова Божия. Америка, как известно, есть страна литературных сенсаций. Какое-нибудь литературное произведение, сильно задевающее чуткую струну общественной жизни и достаточно подготовившее себе почву посредством громких реклам и оригинальных объявлений, всецело овладевает умами и чувствами общества и быстро расходится в ряде нескольких последовательных изданий. Новый перевод Нового Завета не имел для себя других искусственных объявлений, кроме тех известий, которые постарались распространить всепроникающие и всезнающие репортеры, и однако же день выхода его был таким литературным событием, какого и не помнит Америка. Еще до выхода перевода в свет на него записалось в Нью-Йорке и Филадельфии до 800. 000 человек! Затем в самый день выхода только и было речи, что о новом переводе. Газеты поместили передовые статьи о значении вообще Библии для английского народа; репортеры рассыпались по городу, расспрашивая всех мало-мальски компетентных лиц о достоинстве нового перевода, у магазинов толпились ряды народа, нетерпеливо ожидавшего очереди получить экземпляр Нового Завета, а мелкие книготорговцы тюками развозили новый перевод по своим лавкам. До какой степени велик был спрос, можно судить по тому, что в один этот день разошлось до 300.000 экземпляров, ценою от 15 центов до 10 долларов. На следующий день разошлось опять около 200.000 экземпляров, а в течение первой недели, цифра проданных экземпляров возросла до миллиона, – и это только в Нью-Йорке и его ближайших окрестностях. Газеты в течение целой недели были переполнены статьями и отзывами о достоинствах нового перевода. В «Геральде» в пяти последовательных нумерах была помещена такая масса статей и сообщений по поводу нового перевода, что если бы их собрать вместе, то вышла бы объемистая книга листов в десять обыкновенной печати. А если бы перевести весь этот материал на русский язык, то в виду того, что каждое русское слово в общем выводе, по меньшей мере, вдвое длиннее английского, составилась бы солидная книга около двадцати печатных листов. Все это напечатано было в пяти нумерах газеты «Геральд». Если принять во внимание, что эта газета ежедневно расходится в 125.000 экземпляров, а читается по меньшей мере в пять раз большим количеством лиц, то знакомство публики с новым переводом сделалось полным и всесторонним. Еще больший интерес к этому новому переводу заявила чикагская газета «Times», издающаяся в г. Чикаго, отстоящем от Нью-Йорка на три дня железнодорожного пути. Чтобы дать своим читателям возможность познакомиться с характером нового перевода в самый день его выхода, нью-йоркский корреспондент газеты передал по телеграфу все двадцать восемь глав Евангелия от Матфея. В ближайшие два воскресенья проповедники избирали темой своих проповедей новый перевод Нового Завета, и проповеднические отзывы опять занимали целые страницы в понедельничных нумерах газет. Это был великий и едва ли не беспримерный день сияния слова Божия. У меня нет фактических данных для сравнения этого общественного интереса американцев по поводу издания нового перевода Нового Завета с общественным интересом, какой проявился в России по случаю выхода в свет первого авторизованного перевода Библии на русский язык; но мне страшна одна мысль о таком сравнении...

Что касается внешних и внутренних особенностей нового перевода, то они слишком многочисленны, чтобы войти в этот краткий очерк. Переводчики и исправители не только изменяли и исправляли слова и обороты прежнего перевода, но делали исправления в самом тексте. В некоторых местах они совершенно изменяли принятый текст и опускали много таких текстов, которые срослись с религиозным сознанием народа. Так в повествовании ап. Павла о тайной вечери в 1Кор. XI, 24 ст. опущены слова: «приимите, ядите», как будто не оправдываемые лучшими манускриптами. На том же основании, как позднейшая вставка, опущен известный стих 1Иоан. VII, 8: «Трие суть свидетельствующие на небеси». Эти и подобные изменения произвели сильное смущение в обществе, привыкшем к этим текстам. Но смущение перешло почти в негодование по поводу того, что переводчики на основании ученых изысканий пришли к заключению, что известное славословие, заканчивающее молитву Господню: «Яко Твое есть царство» есть тоже позднейшая вставка, и на этом основании опустили его также в новом тексте. Ввиду таких радикальных изменений предполагают, что, несмотря на свои несомненные ученые достоинства, новый перевод никогда не получит народной санкции. Американцы чрезвычайно консервативный народ, и самая популярная и распространенная газета говорит, что не следовало бы и вообще делать каких-либо изменений в теперешней Библии, так как самые устарелые слова в ней получили особенный священный смысл и тон в сознании народа. Тем более неуместны такие изменения, как опущения целых и притом самых популярных текстов. Многие проповедники с церковных кафедр также открыто и сильно высказались против нового перевода, так что, по всей вероятности, он и останется только в качестве ученого изданья и не проникнет в святилище храма. Тем не менее, своим появлением он возбудил небывалый интерес к слову Божью, и по этому поводу, замечает одна газета, священную книгу вновь прочли и прочтут целые сотни тысяч таких лиц, для которых она дотоле была закрыта. А польза от этого чтенья, даже если бы оно вытекало из простого любопытства, не подлежит никакому сомнению.

В заключенье речи о книге книг, несколько слов о газете газет –нью-йоркском «Геральде». Пасхальный нумер его за нынешний год составил, по заявленью самой редакции, эпоху в истории журналистики. Это исполинский нумер в 24 страницы, о количестве печатного материала которых можно судить по следующим соображеньям редакции: «Новый Завет есть книга, которую люди изучают в течение всей своей жизни, не достигая глубины ее священных тайн. Пасхальный нумер «Геральда» почти вдвое больше Нового Завета. Библия есть воплощенье веков веры, назидания, истории и откровения, и благочестивый читатель, перевертывая листы ее в утро и вечер, думает – как велика эта книга. Сегодняшней «Геральд» по количеству слов равняется более чем половине Библии. Мы могли бы напечатать большую часть Шекспира, Байрона, Маколея, лучшие части любого классического писателя – на бумаге, занятой сегодняшним «Геральдом» и продаваемой за пять центов. В текущей литературе нет такого толстого журнала, который давал бы столько слов, как сегодняшний «Геральд». Он более чем в три раза больше месячного журнала «Harper’s Magazine», и почти в три раза больше знаменитого трехмесячного журнала «Edinburgh Review». – Одним словом «Геральду» издаваться бы не в Нью-Йорке, а в белокаменной Москве, и называться бы ему царем-газетой.

Всемогущей доллар. – Продажа мест в церквах. – Аукцион и хорошая

выручка. – Курьезный процесс. – Проповедники и проповедничество. –

Юмор и телефон на проповеднической кафедре.

Философы, как известно, издавна отыскивают место седалища души в человеке. Древние указывали его в груди, новые по преимуществу в мозжечке. Но один новейший философ, для наблюдения которому попался американец, нашел седалище души – в кармане. И он в значительной доле прав. Если присмотреться к политической и общественной жизни американцев, то можно видеть, что главный рычаг, заправляющий всем механизмом их жизни, заключается именно в кармане, наполненном, разумеется, долларами. У них все рассчитано на доллары. Долларами политиканы прокладывают себе дорогу к президентству, на доллары оценивается положение и значение человека в обществе, долларами нас вознаграждают за телесное повреждение, напр., на железных дорогах, за неправильный арест, за клевету и т. д. На доллары наконец взвешена у них и самая молитва. Когда у человека вдруг является желание молитвы, то он не сразу может удовлетворить своему желанию. Чтобы войти в храм молитвы, он должен предварительно справиться с карманом, достаточно ли его содержимое для свободного входа. Этот обычай платы за право входа в церковь положительно выработался в обычай регулярной продажи мест в церквах, ежегодно производящейся в определенное время. В каждой церкви вы обыкновенно видите на передних колоннах вывешенные таблицы, которые изображают план церкви с номерным указанием мест и обозначением платы. По окончании каждого года производится перепродажа соответственно показанным ценам. Заплатив деньги, богомолец получает ключ от своего места, который и хранится у него до новой продажи. Это –обычная форма продажи по установленным ценам. Но во многих и по преимуществу в лучших церквах продажа принимает форму аукциона, в обыкновенном смысле этого слова. В газетах обыкновенно делается объявление, что в такой-то день имеет быть аукцион в такой-то церкви и потому приглашаются все желающее. Такой аукцион недавно происходил в церкви знаменитейшего американского проповедника д-ра Бичера, родного брата известной писательницы Бичер-Стоу. Кроме объявления в газетах, при самом входе в церковь раздавались листы, на которых обозначены были цены на места и изложены правила для аукционной продажи их. Аукцион назначен был в 7 часов вечера и к этому времени собралось множество народа. На платформе или по-нашему на амвоне занимали места попечители церкви за особым столиком с письменными принадлежностями и молотком. К назначенному времени прибыл сам д-р Бичер и, поздоровавшись с покупателями, обратился к собранию со словами: «Ну, приятный вечер опять пришел к нам. Вы, конечно, господа, знаете условия продажи, а если нет, то можете узнать из находящихся у вас в руках правил. Я со своей стороны могу дать вам только одно наставление, которое обыкновенно дается детям в школе: «говорите, дети, громко и отчетливо». В настоящий вечер я уступаю свое место человеку, речь которого должна собрать больше денег, чем сколько может собрать в один раз величайший проповедник и оратор. Он займет мое место и будет ораторствовать вам», с улыбкой проговорил д-р Бичер и удалился. Его место занял главный попечитель церкви и открыл аукцион. Первое место стоимостью в 100 долларов¹³ быстро пронеслось по собранию и один за другим голоса «громко и отчетливо» прокричали: двести, триста, четыреста, пятьсот. На пятистах остановились и молоток утвердил эту цену. Место осталось за почтенно высматривающим джентльменом, которого тут же стали поздравлять знакомые. В этом роде происходила вся продажа, причем все места покупались по цене втрое и вчетверо выше номинальной. Номинальная стоимость всех мест в церкви в общем счете равняется 12.852 долларам. Аукционная продажа дала сумму в 40.289 долларов, т. е. на 27.437 долларов выше номинальной. Если принять во внимание, что церковь побочных сборов еще имеет до 10 тысяч долларов и причт ее состоит только из одного пастора-проповедника, то нельзя не сказать, что бюджет ее весьма почтенный. При особенных и исключительных обстоятельствах, как напр. при продаже мест в только что построенной церкви и потому нуждающейся в особенной денежной помощи, аукцион часто представляет замечательные факты религиозной ревности.

Когда в первый раз производился аукцион в новом кафедральном католическом соборе св. Патрика, то за первые места вместо номинальной цены в 150 долларов, покупатели платили по пяти тысяч (5000) долларов.

Где дело поставлено на чисто денежные основания, там неизбежны и пререкания с их дальнейшими последствиями. Небезынтересный пример этого представил один из недавних фактов, характеризующий, между прочим, вообще меркантильную натуру американцев. В одной из церквей почтенный янки снял место в 500 долларов и спокойно молился в ней в продолжение нескольких месяцев. После пасхи объявлена была приостановка богослужения на два месяца с целью ремонтирования церкви. Когда церковь была вновь открыта для богослужения, то почтенный янки, придя в церковь уже едва мог найти и узнать свое место: как раз над ним была построена лестница на хоры. Дух его возмутился от такой перемены, и он не мог молиться, как он сам заявлял и, недолго думая, подал жалобу в суд на управителей церкви. В своей жалобе он обвинял их в самовольном вторжении в его собственность, в причинении ему нравственных и материальных убытков. Так как его место теперь, не имея прежних удобств, не стоит уже заплаченной за него суммы и так как он не может больше молиться на этом месте, – то в вознаграждение за все это он просил суд оштрафовать управителей церкви тысячью долларов в его пользу. Но суд американский также расчетлив, как сами янки, и он не поддался сразу на жалобы просителя. Он рассчитал помесячно, сколько долларов проситель уже потребил своей молитвой до ремонтирования церкви, и эту сумму сбросил со счетов долой. Но затем он всё-таки взвесил, сколько долларов стоили его нравственные страдания от перерыва молитвы и сколько стоит его теперешнее неудобное положение до приискания нового места в церкви, и за это набросил несколько сот долларов. Копеечным результатом этих счетов и вычетов было то, что суд приговорил взыскать в пользу просителя с управителей церкви шестьсот долларов, так что почтенный янки мог снять новое место в церкви и иметь еще в остатке сотню долларов в качестве утешения за нравственные страдания. Этот курьезный процесс совсем не исключительный; в судебной практике подобные факты встречаются ежедневно, только, конечно, из разных сфер жизни.

Чем обусловливается сравнительная ценность мест в церкви? Она обусловливается частью положением церкви в той или другой части города, частью красотой и богатством украшений храма, музыкой и пением, но более всего проповедничеством. Проповедь в американских церквах составляет главную часть богослужения и на ней основывается значение и слава церкви. Чем лучше и блистательнее проповедничество в церкви, тем больше привлекается посетителей и вместе с тем возвышается плата за места и увеличивается церковный бюджет. С ослаблением проповедничества церковь пустеет и беднеет, запутывается в долгах и быстро идет к обычной печальной судьбе – продаже за долги с аукционного торга. В виду этого прямой интерес попечителей церкви – привлекать и нанимать для своей церкви наивозможнолучшего проповедника. В этом отношении американские церковные попечители поступают совершенно так же, как театральные антрепренеры, когда они приглашают и нанимают для своих театров известных и славящихся актеров. Расчеты и интересы одни и те же. С этою целью попечители внимательно следят за проповедниками по всей стране, отправляют особенных агентов для отыскания лучших проповедников и при первом удобном случае нанимают их для своей церкви. Жалованье, платимое лучшим проповедникам, иногда достигает громадной суммы. Так д-р Бичер, считающийся знаменитейшим американским проповедником, получает половину всего годичного церковного бюджета, т. е. 25.000 долларов в год. Для проповедника цифра эта очень солидная, особенно если принять во внимание, что президент Соединенных Штатов получает только 50.000 долларов. Другие проповедники, смотря по их таланту и способности, получают 20, 10, 5 тысяч и в самых бедных церквах Нью-Йорка 2–3 тысячи долларов в год. Такой порядок замещения проповеднических кафедр, делая из проповедничества простое денежное ремесло с обычной конкуренцией, был в тоже время причиною того, что проповедничество положительно выработалось в особое искусство. Американские проповедники – это в собственном смысле артисты, успех и слава которых исключительно зависит от их литературных и ораторских дарований. Человек с слабыми дарованиями здесь совершенно не имеет шансов на занятие проповеднической кафедры, кроме как разве где-нибудь в захолустьях, без надежды когда-нибудь выбраться из них. Строгий выбор проповедников, обуславливаясь самою денежною системою их найма, поддерживается в тоже время свободным судом общины и печати. Печать живо интересуется проповедничеством, и в понедельниковых номерах газеты обыкновенно дают отчеты о воскресных проповедях с критическим одобрением или порицанием. Община во всякое время может отказать своему проповеднику от места, когда он не удовлетворяет ее, и нанять другого, более способного. Все это вместе поддерживает проповедничество на замечательной высоте, и проповедь здесь является громадною общественною силою. Кроме того, что церкви обыкновенно бывают переполнены слушателями, вы сплошь и рядом дома можете слышать разговоры и суждения о той или другой наиболее замечательной проповеди. Для иностранцев небезынтересно знать самую внешнюю сторону американского проповедничества. В этом отношении она отличается замечательною своеобразностью. Американцы вообще чрезвычайно живой и подвижной народ и свои чувства обыкновенно энергично выражают движением своих членов. У проповедников-ораторов эта подвижность иногда доходит до комических размеров. Они не только жестикулируют лицами и размахивают руками, но дают полный простор пластике – во всех ее проявленьях. Проповедник, смотря по содержанию речи, то угнетенно понурит свою голову и закроет свое лице руками, то гордо вскинет ее назад и прищелкнет пальцами; то опустится на колени, то подпрыгнет вверх, хлопнет ладонями, застучит кулаком по кафедре; свой голос то понизит до ластящегося шепота, то возвысит до грозных раскатов грома, и вы видите пред собой то как бы смиренно кающегося грешника, то грозного судью. Пластический драматизм в проповедничестве играет весьма важную роль и у лучших проповедников он достигает иногда художественного развития. Вместе с внешним драматизмом у американских проповедников соединяется необыкновенно легкий и живописный язык. В этом отношении американцы едва ли имеют соперников даже между французами. У французов легкость и картинность языка часто переходит в бездушное и бессодержательное фразерство; здесь, напротив, с живописным языком постоянно соединяется ясная и отчетливая мысль. Обладая сильным воображеньем и здоровою наблюдательностью, американские проповедники часто рисуют картины общественной жизни с замечательным искусством, и обсужденье какого-нибудь выдающегося общественного явленья часто бывает интереснее выслушать в церкви лучших проповедников, чем прочитать в газетах. С формальной стороны проповедники не ограничиваются определенною гомилетическою формою проповеди; они пользуются всеми возможными литературными формами и пересыпают проповедь философскими сентенциями и пословицами, стихами и анекдотами, трагическими тирадами и комическими пассажами, остротами и каламбурами. Иногда проповедь принимает такой юмористически характер, что все слушатели смеются до слез. Однажды мне пришлось присутствовать при подобной проповеди. Проповедник рассматривал жизнь «невера» и изобразил ее в ряде таких юмористических анекдотов, от которых все собрание положительно умирало со смеху. Я так заинтересовался этою формою христианской апологетики, что по окончании богослужения счел небезынтересным отрекомендоваться юмористу-проповеднику и лично поговорить с ним относительно этой формы проповеди. Выразив свое удовольствие по поводу такой занимательной проповеди, я между прочим спросил его: не противоречит ли форма ее общепринятому обычаю. Проповедник живо понял мою мысль и отвечал с улыбкой: «Она нисколько не противоречит не только общепринятому обычаю, но даже и священному Писанию. Иисус в своих столкновениях с неверами своего времени весьма часто своими вопросами и возражениями поставлял их в такое комическое положение, над которым присутствовавшие несомненно смеялись более, чем мои слушатели теперь. А ветхозаветные пророки – какую только форму не придавали они своим речам, лишь бы только поразить, унизить порок и возвысить добродетель? Что может сравниться напр. с этой тирадой Иезекииля (и он прочитал наизусть несколько стихов), где сарказм рубит сильнее индейского томагавка и ирония язвит смертельнее жала гремучей змеи? Я со своей стороны иронию считаю одним из лучших орудий для возвышения человечества, и в обыкновенной светской литературе юмористические произведения влияют на общественное сознание прямее и сильнее, чем всякий другой род литературы. Я не знаком, впрочем, с вашей русской литературой и не знаю, насколько пользуется у вас правом гражданства божественный юмор. Но церковь ваша не допускает юмора»? – Ответив на этот вопрос, я раскланялся с почтенным проповедником.

В качестве проповедников иногда выступают особенные феномены, выдающееся какими-нибудь чрезвычайными качествами. Так в последнее время в Нью-Йорке привлекал многочисленных слушателей так называемый «мальчик-проповедник». К проповедничеству применяются и научные открытия. В одно из последних воскресений под кафедрою д-ра Бичера один предприниматель устроил телефонный аппарат, так что его проповедь в одно и тоже время слушалась в пятидесяти различных местах – в Нью-Йорке и в городах соседнего штата.

Летний сезон и религия. – Исход пасторов. – Религиозные лагери. – На берегу океана. – Воины спасения. – Воскресный день. – Цветной проповедник и негритянский гимн.

Американское лето – настоящая огненная печь. Жара начинается очень рано; уже к концу мая ртуть в термометре приближается к 40 градусам и скоро затем избирает этот пункт своей постоянной резиденцией, делая лишь по временам экскурсы выше. Самое существование становится бременем, и бюллетени ежедневно возвещают о целых десятках смертных случаев от солнечного удара. Что всего тяжелее, так это то, что жар ничуть не спадает к ночи; ночь приносит лишь удручающую духоту. Постель горяча даже для ощущения рук, и американцы ложатся спать, кладя около себя веер и ставя кувшин воды со льдом. Днем нет облегчения даже под тенью каштановых деревьев, которыми в избытке усажены тротуары. Самые листья их вместо прохлады дышат палящим зноем. Нечего уже и говорить поэтому о духоте, которая бывает внутри зданий с большим собранием народа. Она просто невыносима.

Такая духота с особенною силою заявляет о себе в церковных собраниях. Несмотря на то, что в церквах, благодаря определенному количеству мест, бывает просторно, пот выступает на всех лицах и ручьями льется по щекам. На помощь богомольцам приходят церковные попечители и заготовляют целые горы китайских пятикопеечных вееров, которые и раскладываются до начала богослужения по всем местам. Всякий богомолец, без различия пола и возраста, имеет в своих руках это орудие прохлады. Мужчины, женщины и дети – все усиленно работают веерами, и производимый ими шелест наполняет церковь каким-то странно музыкальным шумом. С целью же произведения прохлады принимаются и другие, более действительные меры. Так, стены и пол в церкви обкладываются льдом и чрез него искусственно пропускается воздух, который, пройдя чрез это холодное чистилище, теряет значительную долю своей знойности и является приятным зефиром. Но и такие приспособления действительны только весной, когда ртуть еще не поднялась до высшего пункта. Уже в июне месяце такие меры оказываются недостаточными, и тогда американцы прибегают к другому способу борьбы с жаром: совсем закрывают церкви. Так наступает летний сезон в религии, церковные вакации. В газетах ежедневно появляются объявления, извещающие о закрытии то той, то другой церкви – до известного числа, и на передовых церковных колоннах вывешиваются бланки с тем же содержанием. Закрываются, конечно, не все церкви, но по меньшей мере две трети их предаются летнему покою. Прихожане разъезжаются по дачам и сами пасторы, вдыхая свежий воздух полей и лесов, запасаются новыми силами для деятельности следующего года. Большинство из пасторов очень образованные и вместе богатые люди, и потому они обыкновенно посвящают лето на далекие экскурсии и путешествия. Особенно большое количество их отправляется в Европу. Каждый летний океанский корабль увозит их целыми десятками, и газеты то и дело печатают списки их под заглавием: «исход пасторов». Там они проводят лето по столичным городам, по преимуществу в Париже, Лондоне, Вене, Риме и других, запасаясь новыми впечатлениями из нравственной и религиозной жизни человечества. Некоторые даже отправляются в Иерусалим и другие священные города. Масса присылаемых ими в газеты корреспонденций служит некоторыми образом заменой для прихожан их живого учительного слова. Сами прихожане, впрочем, из высших богатых классов, тысячами отправляются на лето в Европу и проводят летний сезон в Швейцарии или других приятных европейских уголках. Европа для американцев еще до сих пор родная страна и они находят в ней много таких прелестей, которых не представляет Америка.

Но в Европу отправляются, разумеется, не все; масса остается дома. Как же проводить летний сезон эта масса? Мне приходилось прежде отмечать факты энергии религиозного чувства у американцев. Представленный факт закрытия церквей на целое лето может показаться противоречием. На самом же деле он служит только подтверждением. С закрытием церквей не прекращается религиозная потребность; она требует своего удовлетворения, и в Америке она нашла замечательный исход, представляющей одну из своеобразнейших сторон в религиозной жизни американского народа. Не имея возможности совершать богослужение в действительных храмах, народ перенес богослужение на открытый воздух и тут создал летние подвижные храмы из полотна, в роде скиний. Новая часть Нью-Йорка, так называемый «Верхний город» представляет еще много незастроенных пустырей, покрытых зеленью. С наступлением лета большинство этих пустырей забелело палатками, на фронте которых обыкновенно красуется крупная надпись: «Каждый вечер – проповедь! Свободный вход!» Это так называемые религиозные лагеря, наподобие военных лагерей, но только здесь не воины разрушения, а воины спасения, борющиеся против темного царства¹⁴. Народ каждый вечер собирается в скинии, где поются священные гимны и говорится проповедь. Это простейшая форма религиозного лагеря. Но за городом он принимает более сложную форму, разрастаясь в действительный лагерь, со множеством палаток, служащих местопребыванием для целых тысяч народа в продолжение всего лета. Чтобы дать наглядное представление об американских религиозных лагерях, я опишу свою поездку в один из них – на берегу океана, в так называемой Океанской Роще, в соседнем штате Нью-Джерси.

В Океанскую Рощу ведут две дороги – морская и железная. Во время летних жаров, разумеется, всегда выбор склоняется на сторону первой, и я отправился на берег Гудсона, где между множеством пароходов всякого рода стоял и величественный четырехэтажный плавучий дворец-пароход «Плимутская скала». Это было в субботу, когда машина будничной жизни начинает тормозить своими колесами и народ массами устремляется в загородные летние убежища – вздохнуть свежим воздухом и успокоиться от шестидневной горячки труда и житейской суеты. «Плимутская скала» быстро наполнялась народом, по преимуществу из среднего класса ремесленников, механиков, клерков всякого рода. Раздался последний свисток и плавучий дворец двинулся в путь. По сторонам замелькали – слева коричневые громады Нью-Йорка, а справа живописные высоты с расположившеюся на них столицею соседнего штата Нью- Джерси. Эти два штата разделены лишь потоком реки Гудсона, и столицы их смотрят одна на другую с двух противоположных берегов, составляя как бы один город, но имея свои различные законы и свое особое самоуправление. Впереди все шире расплывался величественный поток реки, разрезаемой по всем направлениям густым роем судов, кораблей и пароходов, а вдали открывались уже ворота в океан. Морской ветерок благодатью пронесся по палубе и истомленный духотой городской атмосферы народ с жадностью и блаженством начал вдыхать в себя живительное дыхание дедушки-океана. А вот и самые ворота, вереями которых служат холмы с меднолобыми церберами, молча глядящими из-за брустверов. Это те самые ворота, которые составляют единственный для кораблей доступ к Нью-Йорку и которыми я впервые вступил в Новый Свет на корабле «Скифия» в конце прошлого года. Теперь мне невольно вспомнилось, в каком настроении вступал я сюда. В настоящее время я ничего не вижу здесь особенного: холмы совершенно такие же, какие мне тысячу раз приходилось видеть в России, и песок, как всякий песок. Но тогда все это казалось чем-то совсем другим, и самый берег Америки казался скорее берегом луны или какой-нибудь другой планеты, а не земли. С напряженным трепетным вниманием всматривался я в каждый бугорок, каждый кустик и каждую песчинку и – к удивлению – видел в них что-то такое необычайное, новое. Теперь уже ничего не было такого и мне оставалось внутренне смеяться над собой и невольно повторять глубокомысленное изречение древнего мудреца, что человек «мера всех вещей».

Между тем на палубе послышались звуки неизбежного на каждом американском пароходе оркестра музыкантов. По обыкновению я ждал какой-нибудь лихой веселой песни, – вдруг слышу совершенно иной мотив. Оркестр взял священный гимн, звуки его подхватила масса пассажиров и скоро вся передняя часть парохода слилась в одушевленное пение чрезвычайно популярного гимна: «Есть страна светлее дня» с заключительным стихом: «мало-помалу мы встретимся там» (in the sweet by-and-by). В гимне воспевается загробная жизнь, и мне нельзя было не удивляться, как этот истомленный рабочей люд, отправлявшийся на праздничный отдых, предпочитал подобные гимны другим, в которых он мог бы найти больше веселья. Но я вспомнил, что этот пароход направляется не в какое-либо обычное загородное увеселительное учреждение, а в «религиозный лагерь». Это был корабль воинов спасения. Присмотревшись к надписям на стенах, я нашел, что все они были исписаны текстами священного Писания: «любите друг друга», «хвалите Бога» и т. п. и на самых спасительных поясах значился текст: «На Бога мы уповаем». Но более всего меня поразила одна надпись, которая значилась во многих местах парохода. Надпись гласила: «Плимутская скала есть пароход воздержания». Я догадался, в чем дело, но для большего разъяснения отправился в буфет и спросил себе стакан калифорнийского красного вина. Буфетчик удивленно взглянул на меня и молча протянул руку по направлению к висевшему над буфетом бланку. Бланк опять гласил о воздержании. «Неужели вы не имеете даже красного виноградного вина?"– спросил я. «Нет, сэр, ни капли никакого! Да никто и не спрашивает», – добавил управитель «буфета воздержания» с легкой улыбкой насчет нарушителя правила. Странный народ, думалось мне. У нас в России нет таких буфетов воздержания. А оркестр все продолжал играть священные гимны и голоса пассажиров сильной волной поддерживали их.

Было уже около 8 часов вечера, когда пароход, плавно раскачиваясь на тихой зыби океана, приближался к Океанской Роще. Солнце скрывалось уже за холмами и разливало по прибрежью и по горизонту море огненно-золотистых лучей. По волнистому берегу, спускающемуся к океану золотистым песком, забелело множество палаток и по сторонам выдавались ряды деревянных домов простой летней постройки. Пароход остановился у пристани, длинным мостом вдающийся в море. Не зная, что предпринять, я стал расхаживать среди палаток, которые бесконечными рядами раскинулись по холмам. Все было мертво кругом – ни звука, ни шелеста кустов. Жутко почувствовалось на душе. Посмотрев минут десять на волшебную игру океана с лучами заходящего солнца, я не заметил, куда делась вся масса пассажиров. Вдруг из-за одной гряды холмов послышалось пение многочисленных голосов, и я направился туда. «Брат, любите-ли вы Иисуса?» – вдруг раздался чей-то голос, когда я проходил мимо одной палатки. Дрожь невольно пробежала по телу, и я смущенно пролепетал утвердительный ответ. «Любите также ближнего и помолитесь за меня – грешную старую собаку!», – каким-то тяжелыми тоном проговорил тот же голос и – я ускорил свои шаги. За холмом открылась большая поляна и она чернела народом. Это было вечернее богослужение. Народ расположился на траве и перед ним на особом возвышении стоял пастор перед столиком. Пастор назначил гимн; вблизи его раздался чей-то звучный голос и все собрание мгновенно подхватило его; тысячи голосов слились в одну восторженную музыкальную волну и она каким-то чудовищным эхом отдавалась в соседних холмах, кутавшихся в ночной полумрак. После нескольких гимнов выступил проповедник с речью. Он сначала прочитал молитву, чтобы Бог благословил его слово, сделал его плодотворным, как плодотворен весенний дождь для посевов, росой для жаждущих истины и обоюдоострым мечом для закоснелых сердец. Молитва была продолжительна и состояла в перечне всевозможных прошений, наподобие представленных. Чтение ее было раздельно и на каждое прошение народ хором отвечал – «аминь». Проповедник избрал своим текстом слова: любовь Божия подобна горам. При рассматривании гор у проповедника всегда являлась в голове мысль о подобии их любви Божией. Основания их так же пространны, как всеобъемлюща любовь Божия, и внутренность их так же глубока, как глубока любовь Божия. Они так же неизменны, как неизменна любовь Божия. Все в природе изменяется со временем, но горы стоят из века в век. Они, наконец, не требуют доказательства своего существования, как не требует доказательства любовь Божия. Слепец не видит их, но, взбираясь на них, он чувствует их присутствие; так всякий немощный чувствует на себе действие любви Божией. Импровизированный оратор продолжил в этом роде натягивать свои сравнения и, замечательно, они производили сильное впечатление на массу. По массе то и дело проносились отдельные восклицания – «аминь», «аллилуйя». Между тем на небе заблистали яркие звезды, красноречивее оратора поведуя о любви и славе Божией, и из темной утробы океана выплывал огненный шар луны. Когда бледно-серебристые лучи ее разлились по холмам и по скученной на поляне массе, то это было дивно восхитительное зрелище, которому еще больше прелести придал заключительный гимн, прославлявший величие Творца.

После богослужения народ разбрелся по своим палаткам, а временные посетители по отелям, целыми рядами расположившимся в окрестностях лагеря. Спекуляция в Америке не дремлет и умеет пользоваться всяким случаем. Настоящее место еще недавно было пустыней, но лишь только оно лет восемь тому назад избрано было местом религиозного лагеря, как появились уже легкие, но громадные отели кругом. В палатках постоянно летом живет до двух тысяч народа и в отелях тысяч до трех, а к воскресному дню собирается тысяч до двадцати. Богослужение подобно описанному совершается каждый день, и вся жизнь в «лагере» носит на себе строго-религиозный характер. Это можно сказать – американский монастырь, и если бы тут было разделение полов, то это был бы действительный монастырь. Во всяком случае, это несомненно воины духа, борющиеся против мира и его прелестей. Напряженность религиозного энтузиазма здесь иногда доходит до исступления и во время молитвы часто целая толпа охватывается каким-то неудержимым восторгом и начинает вопить отрывочными восклицаниями: «Слава! слава! аллилуйя! аллилуйя!» Собрания эти по преимуществу методистские, но в них участвуют лица всяких исповеданий. Все отели имеют при себе рестораны. Но на дверях всех ресторанов крупная вывеска неизменно гласит одно и тоже: «Ресторан воздержания». На целую милю кругом лагеря запрещено иметь всякий другой ресторан, кроме ресторана воздержания, т. е. без капли вина и всяких опьяняющих напитков. Когда я занял свою комнатку и в окно любовался звездным небом, по которому величественно катилась луна, разливая волшебный свет по палаткам, то в разных углах лагеря все еще раздавались звуки священных гимнов и постепенно замирали в ночной тишине.

Воскресный день открылся великолепным утром. Это день покоя и вся природа как бы исполняла великую заповедь. Воскресный день вообще высоко чтится в Америке, но в религиозном лагере строгость хранения его доходит до невероятного ригоризма. В будничные дни здесь постоянно можно достать газету; в воскресенье привоз их запрещен, так как продажа их составляет торговлю, а всякая торговля в воскресный день – противозаконное дело. На этом же основании запрещено являться в лагерь разным мелким торговцам – с фруктами, молоком, булками, цветами и т. п., извозчикам привозить седоков в лагерь, и вообще в воскресный день запрещается приезжать в лагерь на лошадях. До какой степени строго соблюдаются эти правила, можно видеть из следующего случая. Однажды генерал Грант, в бытность свою президентом Соединенных Штатов, захотел побывать в этом религиозном лагере. Было воскресенье. Зная воскресные законы страны и строгие дополнения их в лагере, он предварительно просил позволения у старшин лагеря приехать на своей лошади в лагерь. Но воины спасения не нарушили своих строгих правил и для президента. Они отмерили одну милю от лагеря и обозначили пункт, до которого президент мог ехать на лошади. Остальное он должен был пройти пешком и – президент повиновался.

Неподалеку от белого лагеря расположился черный. Палатки там так же белы, как и здесь, но только лица обитателей их черны. Это лагерь «цветного» народа или негров. Вечером в воскресенье мне пришлось быть при их богослужении. На зеленой полянке расположилась черная масса, и среди ее возвышалась фигура черного проповедника. Платья пестрели разными цветами и некоторые «цветные леди» были одеты совершенно в белом, но это только больше оттеняло их черные лица. В ночные сумерки эта масса представляла странное зрелище: как будто все собрание было без голов и только сверкание глазных белков давало знать догадливому зрителю – в чем дело. Глаза на лицах цветного народа тоже, что звезды на полуночном небе. Богослужение состояло из гимнов и проповеди. Будучи по преимуществу методистами, негры при богослужении пользуются общими методистскими гимнами; но у них есть и свои, и последние-то особенно энергично подхватываются негритянскими голосами и особенно сладостно отзываются в негритянских сердцах. Они принадлежат негритянским поэтам, которые одни только могли своим поэтическим гением постигнуть всю глубину негритянского сердца и выразить его чувство в дивно-негритянских стихах. Леса и горы кругом трепетали и дивовались, когда цветной народ пел один из своих любимейших гимнов:

"Джизос¹⁵, дай мне вымыться в реке,

Дай мне вымыться в реке,

В реке, в реке, в реке, в реке,

В реке, в реке, – реке.

Джизос, дай мне любить сестру, – в реке,

Дай мне вымыться в реке,

В реке, в реке, в реке, в реке,

В реке, в реке, – реке» и т. д.

После нескольких таких гимнов выступил цветной проповедник со словом. Цветной народ здесь говорит английским языком, хотя и с африканским оттенком, напоминающим в выговоре грубую отрывистость наших казанских татар. Проповедник был истинным пастырем своего народа и говорил с таким же акцентом, немало затрудняющим для иностранца понимание английского языка. Я, однако же, внимательно слушал и проникал в тайну негритянского слова. Проповедник между прочим говорил: «Бог создал землю, Он создал солнце, луну и звезды. Он создал только одно солнце, одну луну и одну землю. Почему Он не создал два солнца, две луны и две земли? Это тайна, которой мы не знаем. Она ставила в тупик Платона п Демосфена и всех великих ученых мужей. Этой тайны не знал даже Моисей, а он был величайший историк, когда-либо живший на земле. Он учился в Египте между цветным народом и был их другом, – да, другом, лучшим, какой только был у них когда-нибудь». Перейдя затем к новому завету, проповедник продолжал: «Что такое был Иисус? Он был Сын Божий. Некоторые древних времен хронологисты говорят, что Он был иудей. Мне нет дела до этого, что Он такое был, был ли Он иудей, или индеец, или араб, или цветной человек. Я одно знаю: Он был вечен и живет в вечности. Солнце не вечно; луна не вечна: эта земля, на которой мы обитаем, на которой стоим теперь, не вечна; ангелы не вечны: они умрут со временем, и мы все умрем; все великие люди умерли. Но Он вечен. Да, братья, один Бог только вечен. Понимаете ли вы это, друзья мои?» По массе цветного народа заметно пробегал трепет умиления и хоровой «аминь!» то и дело подтверждал и одобрял изречения оратора. По окончании проповеди горы и долы опять задрожали от восторженных песен цветного парода.

Страсть к процессиям. – Откровение масонам. – Египетский обелиск и масонские церемонии. – Общественное и религиозное положение масонов.

Кто не видал Америки, о том можно сказать, что он не видал процессий. Наверно ни один народ в мире не имеет большей страсти к ним, чем американцы, и нигде они не играют такой важной общественно-политической роли, как здесь. Каждый мало-мальски значительный народный праздник торжествуется процессиями и каждое общественное событие ознаменовывается ими. Каждая политическая партия, каждая корпорация, каждый клуб – имеют свои особые годичные праздники, и все они празднуются непременно процессиями, причем члены каждого общества или корпорации, в своих особых оригинальных мундирах, с знаменами или факелами, величаво шествуют по улицам, выбивая военный шаг под звуки непременного оркестра музыкантов. При такой общей любви к процессиям у американцев есть однако же особые сезоны, когда страсть к ним просто переходит в какое-то безумие. Это именно осенью президентского года, пред ноябрьским избранием президента. Президент Соединенных Штатов избирается каждые четыре года в ноябре месяце. При выборах соперничают две главные партии – республиканская и демократическая, старающиеся избрать президента из своей среды. Для обеспечения президентства за своим кандидатом, партии пускают в ход всякие дозволенные и недозволенные средства, и одними из главных средств агитации считаются торжественные процессии – со знаменами, прославляющими своего кандидата и унижающими другого. Прошлый год был именно президентский, и процессии одна другой пышнее, торжественнее и многочисленнее постоянно шествовали по улицам города. Процессии эти представляют нечто вроде кукольной войны и отзываются чем-то наивно-детским, но для американцев тут почти гамлетовский вопрос – быть или не быть? И замечательно, что в этих утомительных шествиях, непременно под такт военного марша, участвуют не молодые люди только, но часто глубокие старцы, и они с величайшею серьезностью напрягая все свои последние старческие силы, чтобы не отставать от своих молодых собратов. Поистине comoedia humana!

Между другими процессиями в субботу 9 октября прошлого года выдалась одна, которая отличалась особенным характером. Это именно блестящая процессия членов здешнего ордена масонов. Года три тому назад египетский хедив подарил Америке великолепный обелиск или так называемую «иглу Клеопатры». При снятии обелиска с его древнего пьедестала открыты были странные эмблемы, которые озадачили ученый мир своею загадочностью. Но что тайна для людей науки, то оказалось явным откровением для рыцарей тайны или масонов. В этих загадочных египетских эмблемах масоны нашли поразительное сходство со своими собственными эмблемами, которыми, как известно, изобилует таинственный орден. Открытие это подняло на ноги весь масонский мир и ликованиям среди его не было конца. Орден признал египетские эмблемы масонскими, и они были для него новым откровением касательно того, в какую глубокую древность уходит история существования ордена и в какой значит таинственной первобытной старине надо искать его происхождение. Теперь этот обелиск прибыл в Нью-Йорк и для постановки его отведено место в Центральном Парке. В названный день происходила закладка фундамента под обелиск; масоны взяли дело закладки в свои руки и совершили ее с таким пышным торжеством и такою церемониальностью, какие только позволяли средства и изобретательность ордена.

В центре города, именно на углу 6 авеню и 23-й улицы, стоит громадное здание, которое сразу бросается в глаза грандиозностью своих размеров, оригинальностью архитектуры и массою украшающих его загадочных барельефов. Громадные окна его задернуты золотокаемными сторами и весь дом смотрит на окружающую его суматоху с каким-то таинственно задумчивым молчанием. Даже грохот то и дело снующих около его воздушных поездов железной дороги не придает ему оживляющего характера. Это – храм тайны, храм ордена масонов. Замечательна организация ордена. Он пользуется здесь полною свободою, считается наравне со всеми другими обществами и клубами, совершает богослужение и имеет периодические собрания, издает журналы и – при всем том, остается таким же таинственным и загадочным, как и там, где он составляет тайное общество по необходимости. Все знают, что это масонский храм, что там происходят собрания, каждый имеет приятеля и знакомого, заведомого масона, и, однако же никто не знает, что же, в сущности, делается и говорится на этих собраниях. Тайна общества остается по-прежнему тайной, несмотря на все ее внешние обнаружения. В названный день к 2 часам пополудни все окрестности таинственного храма запестрели массами нарядного люда. То собрались рыцари для открытия процессии к месту торжества. Ровно в два часа процессия двинулась по Пятому авеню, аристократической улице города. Музыка загремела и рыцари отрядами, представляющими отдельные ложи, маршем двинулись в путь, со шпагами наголо, каждый отряд под начальством великого мастера и под предводительством знаменоносца. При ярком солнце колонны представляли блестящую картину. Рыцари, главными образом представители богатейших семейств, и их блестящее костюмы с лентами, разными золотыми и серебряными украшениями, треугольные шляпы с перьями и обнаженные шпаги разноцветными огнями играли с солнечными лучами. На руках были надеты высокие, доходящие до локтей, кожаные перчатки с красными крестами; на мундирах и знаменах вообще в избытке красовались разноцветные кресты, придававшие всей процессии религиозный характер. Каждая ложа шла со своим особым знаменем, на котором красовалась особая эмблема и особая надпись – на латинском языке. Между многими другими надписями были и следующие: In hoc signo vinces; Rex regum; Dominus dominorum; Magna est veritas et prevalebit и пр. Музыканты непрестанно играли масонские гимны и один из них по своей мелодии просто поразил меня сходством с напевом известной русской народной песни: «Вдоль да по речке, вдоль по Казанке...» Уж не масонского ли она происхождения? Великие мастера то и дело выкрикивали слова военной команды, и рыцари делали изящные военные эволюции с замечательною для не солдат ловкостью; они то смыкались в одну колонну, то разбивались на пары, на тройки и т. д., смотря по команде. В процессии было до 10.000 человек и все это по преимуществу почтенные пожилые люди из богатейших семейств Нью-Йорка и окрестных городов. От масонского храма до места постановки обелиска три мили или более пяти верст, и надо было только удивляться терпению, с которым рыцари, многие из которых были просто глубокими седыми старцами, в невозмутимом порядке, стройным военным шагом шли все это пространство, то и дело притом выделывая военные эволюции по команде. Тротуары были усыпаны народом и с балконов домов дамы приветливо махали платками.

По прибытии к месту торжества, рыцари тайны четырехугольными колоннами сомкнулись вокруг места закладки фундамента. Когда совсем установился порядок, выступил «великий достопокланяемый мастер» и обратился с следующею речью: «Братья! Мы собрались здесь для положения краеугольного камня в основание фундамента древнего памятника, известного под именем иглы Клеопатры. Случай этот такой, которым может гордиться наше братство и имеет великую важность для истории нашего ордена. Выходя таким образом публично пред миром в качестве членов общества, которое имеет право на сочувствие всех честных и непредубежденных людей, мы открыто заявляем свою непоколебимую преданность нашему святому делу. Дело перед нами, но согласно с древним масонским наставлением, мы пред началом его должны соединиться в молитвенном возношении к Божеству». Великий капеллан масонского храма прочитал молитву, после которой великий достопокланяемый мастер обратился к великому достопокланяемому казначею с словами: «Теперь положите на скалу грамоты ордена», – и тот действительно начал полагать целую массу масонских грамот в основание фундамента, протоколы масонских заседаний, уставы и правила всякого рода и наконец фотографическую картину масонского храма. По окончании складки грамот, великий достопокланяемый мастер подошел к камню, назначенному служить фундаментом, и побрызгал его цементом. Затем он взял рабочие инструменты и передал их масонским приставам. При этом происходил следующий разговор:

– Что составляет истинную драгоценность вашей должности? – спросил достопокланяемый первого пристава.

– Квадрат, – отвечал тот.

– Какое его нравственное и масонское употребление?

– Квадратно измерять действия человека квадратом добродетели и оправдывать свое дело.

– Приложите орудие вашей должности к той части камня, которая требует оправдания, и дайте отчет.

Пристав приложил четырехугольник к камню и сказал: «Наидостопокланяемый мастер, я нахожу камень квадратным. Рабочие исполнили свой долг».

Достопокланяемый обратился к следующему:

– Что составляет драгоценность вашей должности?

– Уровень, – отвечал пристав.

– Какое его масонское употребление?

– Нравственно он напоминает нам о равенстве и назначение его состоять в проверке горизонтальных линий.

– Приложите драгоценность вашей должности к камню, и дайте отчет.

Пристав приложил уровень к камню и отвечал: «Наидостопокланяемый, я нахожу камень ровным. Рабочие исполнили свой долг».

Достопокланяемый обратился к третьему приставу:

– Что составляет истинную драгоценность вашей должности?

– Отвес, – отвечал пристав.

– Какое его масонское употребление?

– Нравственно он учит нас прямоте поведения, и мы употребляем его для поверки перпендикулярных линий.

– Приложите орудие вашей должности к разным сторонам камня и дайте отчет.

Пристав приложил к камню измерительный инструмент и отвечал: «Наидостопокланяемый, я нахожу камень отвесным. Рабочие исполнили свой долг».

Затем достопокланяемый подошел к камню, брызнул на него цементом и, ударив трижды жезлом, торжественно проговорил: «Я, Джисс Б. Антоний, великий мастер масонов штата Нью-Йорка, объявляю камень отвесным, ровным и квадратным, хорошо обтесанным, верно, правильно и как следует положенным. Пусть представлены теперь будут элементы посвящения». Тогда выступил наместник великого мастера, посыпал камень хлебными зернами и произнес: «Я сыплю эти зерна как эмблему полноты и довольства. Да низольются щедрые благословения неба на нас и на все подобные патриотические и благотворительные предприятия, и вдохновят сердца народа добродетелью, мудростью и благодарностью». После него подошел к камню старший великий пристав и, поливая камень вином, говорил: «Я лью это вино как эмблему веселья и радости. Да благословит Великий Правитель вселенной благоденствием наше национальное, штатное (окружное нью-йоркское) и городское правительство, сохранит союз штатов, и да будет он союзом дружества и братской любви, которая будет продолжаться во все времена». Затем к камню приблизился младший великий пристав и, поливая камень маслом, говорит: «Я лью этот елей как эмблему мира. Да пребудут благословения его постоянно с нами и пусть Великий Начальник неба и земли покрывает и защищает вдов и сирот и охраняет от испытаний и превратностей мира сего, и так да ниспошлет милость свою на угнетенных, труждающихся и скорбящих, дабы они не скорбели более и не труждались». Наконец, достопокланяемый великий мастер, став пред лицом всех, вознес следующее моление: «Да благословит всещедрый Создатель природы жителей сего города обилием вещей –необходимых, полезных и комфортабельных для жизни, да помогает в водружении этого основания и в окончании этого предприятия, да защитит рабочих от всякого несчастного случая, надолго сохранит этот образчик труда восточных рабочих от разрушения и да дарует нам всем обилие зерен питания, вина освежения и масла радости. Аминь».

При всех этих церемониях мертвая тишина царила кругом, тысячи масонских лиц как бы окаменели в благоговейной настроенности, и только одно солнце улыбалось на небе и легкий ветерок шаловливо играл с перьями и лентами масонских мундиров.

Достопокланяемый затем воздал должную честь великому архитектору за удачное заложение фундамента; после него выступили великий маршал великой ложи и во имя великого мастера масонов нью-йоркского штата окончательно провозгласил, что краеугольный камень египетского обелиска, известного под именем иглы Клеопатры, должным образом положен. Такое провозглашение он сделал на все четыре страны света – юг и север, восток и запад, и на каждое провозглашение та сторона четырехугольника, образуемого масонскими колоннами, по направлению к которой направлялось провозглашение, по три раза хлопала ладонями. В знак окончательного утверждения дела. В заключение всего достопокланяемый великий мастер обратился к масонам с длинною речью, в которой рассматривал значение Египта в истории человечества, причем выказал массу знаний – литературных, научных, археологических, строительных, астрономических, и доказывал что все современные науки имеют свою колыбель на берегах Нила. Там же, по его мнению, имеет свою колыбель и масонство, хотя то масонство, конечно, много отличалось от современного, в которое привзошло много новых элементов, выработанных новейшей цивилизацией. Начертав историю обелиска, достопокланяемый заключил: «Древний каменщик созидал не для одного века, а для вечности. Так, братья, должно быть и с нами. Давайте же трудиться верно в настоящем, ожидая награды, обещанной тому, кто исполняет весь свой долг, и прошедшее, настоящее и будущее всякого и каждого удостоит его приветствием: хорошо сделал, добрый и верный раб»! Масоны восторженными кликами одобряли речь, а великий капеллан вознес благодарственную молитву ко Всемогущему за этот славный день, который навеки связал Египет, землю прошедшего, с Америкой, землей будущего, и просил, чтобы союз штатов существовал во веки. «Аминь, да будет так»! – грянули десять тысяч голосов, и эхо нисколько раз повторило масонский клик в гротах парка. Раздалась команда, масонские колонны заколыхались, разбились на отряды и под звуки марша двинулись в обратный путь. А солнце уже скрылось за береговыми высотами Гудсона, и масонам улыбались только яркие звезды, блиставшие на тёмно-голубом небе.

Масонское общество чрезвычайно обширно и многочисленно в Америке. Отдельные ложи его раскинуты по всем Соединенным Штатам. Членов своих оно считает сотнями тысяч и в одном нью-йоркском штате их числится более 100.000. Оно ведет усиленную пропаганду и при всяком удобном случае заявляет о себе громкими и блестящими демонстрациями. Три раза в году обыкновенно бывает генеральный совет масонов в каком-нибудь из главнейших городов страны и каждый раз такое событие ознаменовывается торжественными парадами. Погребение всякого масона совершается с генеральскими почестями, с музыкой и парадным шествием рыцарей. Как общество, масонский орден пользуется большим общественным уважением, и без преувеличения можно сказать, что к нему принадлежат все высшие, богатые и образованные классы американского общества. По своей сущности масонский орден есть религиозно-благотворительное общество, без всякой политической примеси. По крайней мере с политической стороны он нисколько не заявляет о себе даже во время президентских выборов, когда политические страсти всего народа бывают распалены до невозможности. Благотворительность его, впрочем, ограничивается только своими собственными членами, и с этой стороны каждый член масонского братства может считать себя обеспеченным от нужды и бедствий, где бы он ни находился. Каждый масон имеет значок, который только стоит ему показать в масонской ложе, чтобы его призрели в болезни, дали денег в нужде, защитили на суде и т. д.

В религиозном отношении касательно масонского общества существуют неясные представления. Несомненно, однако же то, что к нему принадлежат весьма многие пасторы американских церквей, считающие, очевидно, совместимым свое представительство в христианской церкви с членством масонского общества. Есть однако же и противники такого порядка вещей. В этом отношении небезынтересны рассуждения, происходившие на одном заседании генерального синода реформатских церквей. От некоторых общин было прислано в синод заявление с выражением решительного отвержения всяких связывающих себя клятвою обществ как антиреспубликанских, противохристианских и противореформатских. «Мы, священники и старшины, – говорилось в заявлении, – не позволяем масонам быть членами в наших церквах. Мы запрещаем им участвовать с нами в совершении таинства евхаристии. Но когда мы присутствуем на частных или общих синодах, нам приходится иногда слушать проповедь и принимать причастие из рук их, кого мы отлучаем, что поставляет нас в неловкое положение и оскорбляет нашу совесть». Из этого заявления видно, что, между тем как одни реформаторские священники отлучают масонов от церкви, другие состоят членами масонского общества. Когда вопрос предложен был на обсуждение синода, то тут высказалась та же разность во взглядах на масонство. Так, достопочтенный Винтер напал на масонство с жестокой критикой. Он изобразил «унизительные церемонии при поступлении в ложи» и доказывал, что эти церемонии противохристианские, так как они учат, что брат масон, прошедший масонскую школу, живущий для масонства и получающий масонское новое рождение, – тем самым обеспечивает за собою право на царство небесное. Затем он говорил о клятвах разных степеней и доказывал, что в них масоны клянутся защищать убийц и преступников от закона, если таковым окажется брат масон. Ни один масон, по его мнению, не может быть верным самому себе, своему семейству, своей церкви или своему Богу. Для человека-де невозможно быть в одно и тоже время добрым масоном и добрым христианином. Ему отвечал «божественный доктор» Портер в не менее жестоких выражениях. Он сказал, что он сам «царственный архимасон» и в тоже время служитель Господа Иисуса Христа, и отрицал, чтобы масонство препятствовало кому-нибудь быть добрым христианином. «Я перед Богом желаю, – говорил он, – чтобы христианская церковь достаточно умела действовать по образу масонских лож, и тогда она будет больше делать добра. Вы никогда не найдете вдов и сирот масонов в богадельнях». После него поднялся достопочтенный Лепельтак – и опять набросился на масонство. Масонские молитвы, обряды и учения, по мнению этого оратора, противны идее единого и истинного Бога. Масонство-де издевается над словом Божиим и способствует неверию. Он стал было рассказывать, как у масонов изображается Моисей пред пылающей купиной и как кандидат на третью степень посвящается в полунагом состоянии, – но приверженцы масонства не дали ему договорить. Один из них сердито прервал Лепельтака вопросом, знает ли он то, о чем говорит, по собственному опыту, или слышал от какого-нибудь масонского отступника, а другой подпрыгнул с своего места и закричал: «Каждое слово, сказанное собратом о масонских обрядах, ложно, каждое слово – ложь»! Произошло страшное смятение, все кричали, и никто не слушал, звонок безнадежно и жалобно дребезжал в руке председателя. Силы борющихся сторон оказались равными и потому смятение прекратилось только тогда, когда все утомились от бесплодной борьбы. Без решения однако же нельзя было оставить дела и синод выработал следующее определение; которое могло быть принято обеими спорящими сторонами: «Синод на основании имеющихся в его распоряжении сведений и данных не может дать своего официального решения ни за, ни против масонства и других связывающих себя клятвою тайных обществ. Считая священным и неотъемлемым право всех своих священников и членов на личное убеждение совести и свободу слова, с подчинением только Христу и Его церкви, синод однако же объявляет сим, что ни один член или священник реформатской церкви в Америке не должен иметь ничего общего с таким обществом, тайным или открытым, принципы и деятельность которого противны христианству или противны вере и деятельности церкви, к которой мы принадлежим».

Определение это, разумеется, не решило спорного вопроса, но благодаря своей неопределенности оно удовлетворило обе стороны. Только что пред тем распаленные противники, теперь любезно разговаривали между собой и в знак мира закуривали друг у друга сигары.