Неудавшийся церковный округ

§ I.

1. В первоначальную эпоху христианство было по преимуществу городским явлением. Церковные центры существовали почти исключительно по городам. Утвердившись в городах, христианство стало постепенно переходить в пригороды, окрестные села, и, наконец, вглубь страны. Мы не в состоянии точно определить время появления церковных центров в сельской местности, т. к. оно варьировалось в зависимости от местных условий, но мы можем считать доказанным, что в середине II-го века уже существовали сельские церкви. Мне нет необходимости производить какое-либо специальное исследование по этому вопросу¹. Я ограничусь только одним указанием, а именно: христианизация сельской местности в широком масштабе началась раньше на Востоке, чем на Западе. Если не считать окрестностей Рима, южной Италии, провинции Нарбонны и отчасти Средиземноморского побережья, возникновение сельских церквей на Западе относится лишь к IV-му и V-му векам.

2. Факт распространения христианства в сельской местности ставит перед нами вопрос о том, какова была организация церковной жизни в этой местности. В последнее время все больше и больше утверждается в богословской науке мнение о соответствии организации городских и сельских церковных центров. Однако это соответствие признается весьма ограниченным, а главное непринципиальным в том смысле, что·оно могло быть и могло не быть. Это соответствие, главным образом, устанавливается на основании термина «хорепископ», существование которого можно установить только с начала IV-го века. С этим термином происходит своего рода спекуляция, которая имеет целью показать, что сельские церковные центры с самого начала были некоторым слабым подобием городских, а сам сельский епископ был только лишь по имени епископом. Если это верно самое раннее для середины или конца IV-го века, то это совершенно произвольно для II-го или III-го веков. Соответствие городских и сельских центров в течение этих веков является не исторической случайностью, а вытекает из самой природы Церкви. Если говорить об исторической случайности, то таковою является не первоначальное соответствие организации сельских и городских церквей, а отклонение от этого соответствия, которое постепенно наступает в истории и которое сопровождается нарушением основных принципов древней евхаристической экклезиологии. Поэтому вопрос о соответствии городских и сельских церквей должен быть пересмотрен ив свете евхаристического учения о Церкви. Рассматривая его в этом аспекте, мы будем в состоянии наметить основные принципы организации церковной жизни в сельской местности и объяснить историческую судьбу сельских церквей.

3. Границы местной церкви определялись первоначально границами Евхаристического собрания. Это положение, непосредственно вытекающее из принципов евхаристической экклезиологии, всецело определило первоначальную структуру церковной жизни. Проповедуя по странам и городам, апостолы, по выражению Климента Римского, основывали церкви, рукополагая в епископы и диаконы начатки верующих². В городах к церквам принадлежали те, кто вместе собирались на Евхаристическое собрание. У нас нет никаких оснований считать, что в первоначальную эпоху в городской церкви было не одно, а несколько собраний. При незначительном количестве верующих, даже в очень крупных центрах, как Антиохия, Коринф, Рим и др., не было·никакой потребности в устройстве нескольких мест для собраний. Если бы в одном городе существовало одновременно несколько Евхаристических собраний, то это нарушало бы единство местной церкви, и в ней оказалась бы не одна, а несколько местных церквей, т. к. согласно евхаристическому учению о Церкви количество местных церквей зависело от количества Евхаристических собраний. Поэтому, вопреки распространенному мнению, единство Евхаристического собрания не было следствием установившегося единства епископата, а наоборот, единство Евхаристического Собрания с самого начала существования местных церквей предопределило единство епископата. Где имеется Евхаристическое собрание, там должен быть и епископ, как его предстоятель, а потому, если имеется несколько собраний, то должно быть и несколько епископов, и наоборот, если имеется несколько епископов, то каждый должен возглавлять отдельное Евхаристическое собрание.

Когда христианство стало проникать из города в пригороды и ближайшие к нему селения, пределы местной церкви расширились. Если количество христиан в этих местах было незначительно, то они входили в состав епископского городского Евхаристического собрания. Первые положительные указания на такую организацию мы находим у Иустина Мученика. «В так называемый день солнца бывает у нас собрание в одно место (ἐπὶ τὸ αὐτό) всех живущих по городам или селам (κατὰ πόλεις ἢ ἀγρούς)³. В середине ΙΙ-го века христиане были не только в самом Риме, но и в его пригородах и окрестных селах. Городские жители и жители пригородных мест составляли одно целое, входя в состав городской церкви. Эта организация церковной жизни пригородных мест была временной и переходной. Она была возможна при условии, что пригородные места не далеко находились от города, что количество христиан в них было незначительно и что сама городская церковь сохраняла единство Евхаристического собрания. В зависимости от этих условий пригородные места в дальнейшем историческом процессе должны были или отделиться от городской церкви, образовав самостоятельную церков, или оставаясь в ней, образовать вспомогательный богослужебный центр, находящийся под властью епископа подобно городским вспомогательным центрам.

4. Гражданское административное устройство· Римской империи отличалось не только разнообразием, но и неустойчивостью. Римская власть не стремилась нивелировать гражданское устройство, но· сохраняла почти все особенности гражданской жизни завоеванных стран, если они не препятствовали общей государственной политике. Наибольшей устойчивостью и определенностью отличалось городское устройство, особенно в эллинизированных странах. Город (πόλις, civitas) включал в себя не только город в нашем смысле, но и прилегающую к нему местность, в которой имелись местечки, села, деревни, поселки, поместья и отдельные фермы. Если гражданско-административное устройство самих городов нам достаточно известно, то к сожалению этого мы не можем сказать относительно устройства прилежащей к городу местности. Эта местность в странах греческого языка носила, по-видимому, наименование «διοίκησις» или «χώρα», а в странах латинского языка «pagus», хотя, вероятно, употреблялся и термин «dioecesis». С реформой Диоклециана наименование «διοίκησες» отпало, а осталось второе «χώρα». В административном отношении она всецело зависела от города и была как бы продолжением его территории. Наиболее крупными единицами этой местности были «κῶμαι», которым соответствовали на Западе «vici». По своему характеру отдельные «κῶμαι» скорее приближались к нашим местечкам, чем к селам. Довольно часто случалось, что значение некоторых «κῶμαι» настолько возрастало, что они становились городами, или наоборот, некоторые города низводились на ранг «κῶμαι». Наряду с «κῶμαι», в стране имелись селения и поселки в связи с поместьями или отдельно от них. На Западе поместье (villa) было экономической единицей, вокруг которого группировались свободные землевладельцы. Власть помещика (dominus, possessor) распространялась не только на его поместье, но и на ряд поселений, т. к. он был ответственен перед государством в фискальном отношении. Обычно таких поместий было несколько, так что весь «pagus» разделялся между ними. По-видимому, более или менее та же система существовала или, по крайней мере, проводилась римской властью и на Востоке в целях его аграрной политики, направленной на то, чтобы «ager» не пустовал. Как «κώμη», остальная «χώρα», по-видимому, в большинстве провинций имела некоторую внутреннюю автономию. Во всяком случае, внутренняя автономия, как всей страны («χώρα» в широком смысле), так и «κώμη» была незначительной. Она не нарушала непосредственной и тесной связи всей страны и всех имеющихся в ней поселений с городом. Управление страной, а также судебная власть, сосредотачивалась в городе. Вся сельская местность (χώρα) до такой степени зависела от городского центра, что все ее свободные жители считались гражданами города. Это ее единство не нарушалось тем, что те или иные поселения пользовались некоторой самостоятельностью, как не нарушалось единство самого города (в тесном смысле) тем, что его разные части могли пользоваться полусамостоятельностью.

5. Первые сельские церкви должны были появиться в «κῶμαι». Жители сельской местности, находящейся сравнительно далеко от городского центра, во всяком случае на таком расстоянии, когда участие в Евхаристическом городском собрании было для них практически затруднительно, с самого начала оказались в ином положении, чем жители пригородных мест. Единственным выходом для них было образование самостоятельного Евхаристического собрания. Как незначительно могло быть число членов отдельной церкви, указывает один из древних памятников, так нзв. «Церковные каноны», из которого следует, что количество взрослых членов церкви, способных принять участие в выборе епископа, могло не превышать даже 12ти человек. Нам известно, что в начале епископства Григория Чудотворца (III-й век) в Кесарии (в Понте) количество членов его церкви не превышало 17ти человек. Даже в «Апостольских постановлениях», т. е. в памятнике, окончательная редакция которого относится к самому концу IV-го века или к началу V-го, предвиден случай, что среди кандидатов в епископы не найдется ни одного, который бы имел предписанный составителем «Απ. постановлений» возраст в 50 лет. Еще в V-м веке в Сирии даже городские церкви оставались очень немногочисленными. Образованию церквей в «κῶμαι» могло способствовать еще то обстоятельство, что у жителей «κῶμαι», если в них был свой языческий храм и свои жрецы, была привычка на месте удовлетворять свои религиозные нужды.

Что касается других поселений, то вряд ли в них сразу могли появляться церкви. Когда во второй половине II-го века началась на Востоке более или менее усиленная христианизация сельских местностей, то образование церквей в маленьких населенных сельских центрах, особенно, если они были связаны с поместьями, владелец которых был язычником, было опасно. Вероятно, первые церкви в них стали образовываться в промежутке между гонениями Валериана и Диоклециана, когда установился сравнительно продолжительный и ничем не нарушаемый мир.

Резюмируя все сказанное, мы в состоянии следующим образом определить организацию церковной жизни в сельской местности, примыкающей к городу и административно в гражданском отношении от него зависящей: в пригородах, местечках, селах и поселениях, начиная со II-го века на Востоке, а отчасти и на Западе, образуются отдельные церкви. Количество этих церквей все время растет вплоть до Константиновской эпохи и в самом ее начале. Остальные христиане, проживающие в этой местности, либо в пригородах, либо в небольших поселках, более или менее изолированно, распределяются между городской и сельскими церквами.

6. Ответ относительно организации церковной жизни в сельской местности, зависящей от города, в значительной степени предопределяет ответ на вопрос относительно организации самой сельской церкви. Как и городская церковь, она возглавлялась епископом, т. к. без епископа не могло существовать Евхаристическое собрание. Если имелась церковь, то имелся и епископ, и наоборот. Поэтому существование епископа является свидетельством существования церкви. Наиболее раннее свидетельство о сельском епископе мы находим у Евсевия, который упоминает, в связи с монтанистическими спорами, о Зотике, епископе местечка Комана во Фригии (вторая половина II-го века)⁴. Мы знаем, что в конце II-го века pagus Аппия, по-видимому, имел своего епископа Трофима, а несколько раньше, при имп. Антонине (138–161) мы находим упоминание об епископе «vicus Baccanensis»⁵. В послании Антиохийского собора по делу Павла Самосатского (269) говорится об епископах «τῶν ὀμόρων ἀγρῶν».⁶. Кроме прямых сведений, которые не очень многочисленны, мы имеем ряд косвенных указаний относительно сельских епископов. Число епископов, участвующих на наиболее древних соборах, является бесспорным свидетельством того, что среди них были не только городские, но и сельские епископы. Из посланий Киприана мы знаем, что в начале III-го века в Карфагене был собор при Агриппине из многих епископов⁷ (Августин прямо называет цифру 70)⁸ и другой собор из 90 епископов⁹. Если мы даже к Проконсульской Африке присоединим Нумидию, то мы все-таки не найдем в этих провинциях столько городов. В 251 году при папе Корнилии в Риме по делу Новациана состоялся собор, на котором присутствовало 60 епископов¹⁰. Опять же мы не насчитаем столько городов в средней и южной Италии. В середине III-го века христианство прочно утвердилось в местечках и селах, в которых имелись отдельные церкви, возглавляемые епископами.

§ II.

1. Сельский епископ был таким же епископом, как и городской, и ничем от последнего не отличался, т. к. его церковь была такой же церковью, как и городская. Для II-го и III-го века Евхаристическое собрание, возглавляемое епископом, выявляло в полноте Церковь Божию во Христе. Сельская церковь, имеющая епископа, была независимой и самостоятельной, как и любая городская церковь. Она была самостоятельной, т. к. имела все в себе, что ей было необходимо. Она была независимой, т. к. в это время не существовало еще власти, от которой зависела бы эта церковь. Каждая местная церковь, где бы она ни была, будь то в самом глухом углу Римской империи, была кафолической Церковью, которая всегда остается тождественной самой себе. Абсолютная тождественность местных церквей, независимо от того, где они пребывают, обуславливает их абсолютную идеальную равноценность.

Попытка низвести сельского епископа на более низкое положение крайне неудачна, т. к. древняя церковь знала только одно служение епископа без каких-либо рангов в нем. Предстоятельствуя Евхаристическому собранию, он возглавлял свою церковь, как и городской епископ. Он имел у себя пресвитериум, число членов которого колебалось в зависимости от численного состава самой церкви, он имел в качестве своих непосредственных помощников в литургической и благотворительной деятельности диаконов, его положение среди членов его церкви было такое же, как и положение городского епископа. Как и последний, он принимал участие в соборах долгое время в качестве их равноправного члена.

При всем этом в иерархии местных церквей сельская церковь с самого начала стояла ниже городской. Равноценность местных церквей, основанная на полной их тождественности, не означала их эмпирического равенства. Церковь Божия во Христе равна самой себе, т. к. она является единственной, но местные церкви не являются равными между собою. С самого начала устанавливается между ними известное неравенство, основанное на том, что одна церковь имеет больший авторитет, чем другая. Это фактическое неравенство было вызвано отчасти древностью происхождения церквей, политическим значением города, где церковь пребывала, численным ее составом, а также личным авторитетом епископов, их возглавляющих. Апостолы проповедовали по наиболее значительным городам Римской империи, а потому церкви этих городов по преимуществу были хранительницами сокровищницы веры и апостольского предания и пользовались наибольшим авторитетом в среде остальных церквей. В силу этого очень скоро создалась своего рода иерархия местных церквей. До кристаллизации митрополичьего, а затем патриаршего управления, эта иерархия не имела устойчивого характера: в ней легко могли происходить перемены, но она несомненно существовала. Она была фактором огромного значения, даже не столько·сама по себе, сколько в силу самой идеи иерархичности.

В подавляющем большинстве городская церковь была матерью-церковью, откуда сельские церкви получили христианство. Как церковь-дочь, сельская церковь была духовно слабее, а как пребывающая в незначительном месте, она была и материально слабее. Поэтому она постоянно нуждалась в помощи городской церкви. В обычных случаях и в случаях экстренной нужды она обращалась к рецепции своей городской церкви, особенно при поставлении епископов. В принципе сельская церковь могла обратиться к другой сельской церкви, и, вероятно, в некоторых случаях это имело место на практике, хотя такая рецепция мало что могла дать в виду крайне невысокого иерархического положения сельских церквей. Она могла обратиться и к другой городской церкви, если эта последняя пользовалась большим авторитетом, но обращение к своей городской церкви, как матери-церкви, было более обычно. Рецепция городской церкви была решающей для сельской церкви, но она не имела принудительно-правового характера, а потому первоначально не означала власти городской церкви над сельской. Обращение сельской церкви за рецепцией или вообще за помощью было выражением любви, которая объединяла все церкви. Городская церковь протягивала руку братской помощи во имя той же братской любви, не рассматривая эту помощь, как средство подчинения. С самого начала между городской и рядом сельских церквей должны были образоваться очень тесные связи, основанные на взаимной любви и помощи. Первоначальное наиболее низкое положение сельской церкви в иерархической лестнице церквей имело лишь тот результат, что она, как наиболее слабая, была предметом особой любви и заботы.

2. В исследованиях об образовании церковных округов огромное значение придается факту соответствия гражданского и церковного деления в Римской империи. Большинство исследователей склоняются к признанно того, что сам принцип деления церкви на округа был заимствован из эмпирической жизни. Несомненно, что эмпирические факторы, в том числе гражданско-административное деление Римской империи, влияли на образование церковных объединений, но одними ими нельзя объяснить появление церковных округов. Ошибка, с которой мы встречаемся часто в научных исследованиях, заключается в том, что эмпирическим факторам придается недолжное значение, забывая о том, что Церковь имеет свои собственные внутренние законы, независимые от эмпирического бытия. Церковное устройство развивается изнутри самой Церкви, а эмпирические факторы привходят сюда, как дополнительный момент вторичного порядка. Если эти последние приобретают первичное значение, то это всегда происходит за счет искажения церковной природы. В частности такова роль одного из самых значительных эмпирических факторов – государственного устройства. Описанная выше первоначальная организация церковной жизни в сельской местности создавалась вполне самостоятельно, не только следуя гражданскому устройству, но даже вопреки ему. Город с прилегающей к нему сельской местностью представлял из себя единую административную единицу. Несмотря на это сельские церкви первоначально были вполне самостоятельными, хотя места, где они имелись, в гражданском отношении не пользовались никакой самостоятельностью. Что касается церковных округов, то несомненно гражданско-административное разделение Римской империи влияло на их образование, но тем не менее, одним этим влиянием нельзя объяснить появление церковных округов. Если бы принцип объединения не содержался в самой Церкви, то никакие эмпирические факторы не были бы в состоянии его создать.

Будучи самостоятельной и независимой, местная церковь не являлась замкнутой в себе самой. Каждая церковь была связана с другими церквами: она жила не только своей жизнью, но и общей жизнью. Она выходила из самой себя в стремлении слиться с другими церквами, не отказываясь от своей самостоятельности и не нарушая независимости других церквей. Любовь есть основной принцип жизни Церкви, ибо Бог есть любовь. Это есть любовь членов Церкви к Телу Христову и к самому Христу в ответ на Его любовь к нему. Местная церковь для Игнатия была »ἀγάπη – любовь». Она есть любовь, т. к. внутри ее все соединены в любви ко Христу и к друг другу. Она есть любовь, потому что каждая местная церковь для другой является предметом любви. Церковь не может не любить другой церкви и не быть предметом любви для других церквей, т. к. иначе она должна была бы отказаться от любви ко Христу. Через эту любовь преодолевается замкнутость отдельных местных церквей, т. к. любовь по своей природе стремится выйти из определенных рамок. Будучи кафолической церковью, каждая местная церковь ищет слияния с другими церквами, как бы они ни были многочисленны. Чем больше множественность церквей, тем больше предметов любви для каждой местной церкви и тем больше церквей, для которых эта церковь является предметом любви. Связи любви, преодолевая замкнутость местной церкви, в то же время преодолевают их эмпирическую множественность. В эмпирической действительности множественность местных церквей выступает в их единстве, а не в раздробленности. Болотов, указывая на то, что каждая церковь в древний период являлась законченным целым, подчеркивал не только идеальное, но и эмпирическое единство всех отдельных церквей¹¹. Если допустить, что это утверждение правильно, хотя в действительности это не совсем так, то это была особая федерация, в которой целое не было больше любой составной его части, и каждая часть содержала все, что имело целое. Как целое, так и отдельная его часть, была одной и той же кафолической Церковью.

Любовное единство местных церквей было в то же время и их любовным согласием. Это согласие осуществлялось не только в силу любви, которая их соединяла, то обуславливалась тем, что в силу тождественности природы всех церквей все, что совершалось в одной церкви, совершалось во всех остальных, т. к. все совершалось в кафолической Церкви. Эмпирические факторы влияли только на проявление принципа объединения, заключающегося в самой кафолической природе Церкви. По мере проникновения права в церковную жизнь, влияние эмпирических факторов все больше и больше усиливается и достигает своего·апогея, когда любовь, как первоначальный принцип объединения, заменяется правом.

Первоначальные объединения церквей появляются на основе рецепции, а не из подражания административному или историческо-этнографическому делению Римской империи. Тем не менее, это деление было той широкой дорогой, по которой легче всего шла рецепция, отклоняясь от нее, когда этого требовали церковные обстоятельства. На основе иерархии церквей и церковной рецепции в любовном объединении множества церквей стали появляться более или менее широкие объединения отдельных групп церквей. Наиболее раннее и прочное влияние римского государственного деления, как эмпирического фактора, сказалось на объединении городской церкви с сельскими церквами. Объединение городских церквей около руководящей церкви в до-Константиновский период было неустойчивым, и границы его постоянно менялись. Главный город провинции не всегда мог быть центром такого объединения, т. к. не всегда соответствовал своему положению, а искусственно создавался римской властью. Объединение вокруг городского епископа сельских церквей, которое мы для краткости будем обозначать, как городское объединение, было наиболее устойчивым и точно определенным в своих границах. Границы провинций могли меняться, но границы «πόλις» или «civitas» оставались в огромном большинстве неизменными. Связи между городом и прилегающей к нему местностью в гражданском отношении были гораздо более прочными и твердыми, чем связи городов с митрополией. Сельский житель с самого·начала существования «πόλις'а» привык обращаться в свой город, и обращаться ему приходилось больше и чаще, чем жителю города в столицу провинции, с которой он был мало, иногда даже совсем не связан. Даже судебные дела решались не в митрополии, а на местах, куда приезжал наместник провинции. В церковном отношении городские церкви, хотя стояли на разных ступенях иерархической лестницы, меньше отличались между собою, чем сельские церкви от городской. Рецепция церковных актов сельских церквей шла по широкой дороге, ведущей от них в городскую церковь. Так эмпирический фактор гражданского деления Римского государства, будучи бессильным преодолеть церковные причины и воспрепятствовать появлению местных сельских церквей в пределах городского гражданского округа, действовал тем не менее в направлении консолидирования объединения городской церкви со всеми церквами, находящимися в его пределах. Объединение сельских церквей почти с самого начала имело все данные превратиться на основе права в церковный округ. Это произошло, когда рецепция городского епископа стала принудительно обязательной для сельских церквей. Через этот принудительно-правовой характер рецепции сельские церкви правовым образом связываются с городским епископом. Объединение сельских церквей становится церковным округом, во главе которого стоит городской епископ. Этот округ был первым в истории образования церковных округов, который лег в основу всех остальных более крупных округов и по образцу которого до известной степени создавались другие округа. Но, как часто случается в истории, то, что было началом, не удерживается в дальнейшем историческом процессе. Родив другие округа, городской округ сам погиб.

3. Во второй половине III-го века, после гонения Валериана, наступает для Церкви продолжительный мир. Он был более, чем необходим для нее после двух страшных и систематических гонений. Надо было оправиться после тяжких потрясений, которые нанесло гонение, надо было залечить глубокие раны и наладить расстроенную во многих местах церковную жизнь. Вздохнув свободно, Церковь не только восполнила свои потери, но численно увеличилась. Местные церкви окрепли, а руководящие церкви в церковных объединениях усилились и укрепили свое влияние и свое значение. Особенно усилилось значение епископов главных городов Римской империи, т. к. гонение подчеркнуло значение этих церквей для существования христианства. Они оказались оплотом в борьбе христианства с языческим миром и римской властью, которая недаром против них направляла все свои усилия в борьбе с христианством. Более незначительные церкви почувствовали свою слабость и осознали свою зависимость от них.

В то же самое время эта эпоха была началом крупных изменений внутри самих церквей. Во время гонений и под их влиянием получает разрешение трудная проблема, которая стояла перед церковным сознанием в связи с численным разрастанием городской церкви. Это решение идет в направлении к разделению единого Евхаристического собрания на несколько собраний, из которых только одно остается под предстоятельством епископа, а остальные происходят под предстоятельством пресвитеров, назначаемых епископом. В Риме, во второй половине III-го века, это почти завершившийся факт. Пресвитеры титулов возглавляют в своих титулах Евхаристическое собрание, которое сохраняет свое единство с главным епископским собранием через фермент, посылаемый епископом. Как ни важна практика фермента для учения о Церкви, она сама по себе, особенно в указанной форме, не меняет одного из значительных фактов, происшедших в истории церкви: пресвитер получает возможность самостоятельно, в той или иной форме, совершать Евхаристию. В богословской науке этот факт недостаточно отмечается, а потому его последствия остаются большею частью невыясненными. Если в одной церкви наряду с епископским собранием появляется несколько вспомогательных собраний, то это означает, что власть епископа не проистекает уже из Евхаристического собрания, на котором он предстоятельствует, но что само Евхаристическое собрание находится под его властью. Это имеет следствием то, что границы местной церкви больше уже не определяются границами Евхаристического собрания, а границами епископской власти. Если в пределах городской церкви епископу оказались подчиненными несколько Евхаристических собраний, то ему могут быть подчинены и Евхаристические собрания вне пределов его церкви. Расширение границ Евхаристического собрания, которое в евхаристической эклезиологии определяло границы церкви, имеет всегда некоторый предел, дальше которого·оно не могло идти без угрозы нарушения единства самого собрания. Расширение границ власти епископа, если ей не полагается предел, имеет тенденцию замкнуть даже всю эмпирическую церковь.

Описывая время после гонения Валериана, Евсевий писал: «От излишней свободы течение наших дел превратилось в медленное и вялое; мы начали друг другу завидовать, друг с другом ссориться и при случае поражать один другого стрелами слова едва ли не так же, как оружием; власть стала нападать на власть, народ возмущаться против народа; постыдное лицемерие и притворство достигли высшей степени зла... Мнимые наши пастыри, поправ закон благочестия, воспламенялись взаимными распрями, умножили одно – раздоры и угрозы, ревность, вражду друг к другу и ненависть и сильно добивались первенства, будто какой-нибудь неограниченной власти»¹². Евсевий слишком осторожный историк, чтобы позволить себе без основания написать эти горькие строки. Можно пожалеть, что он открыто не указал, что и кого именно он имел в виду. Обычно считается, что эти обличительные слова Евсевия относятся к борьбе городских епископов между собою за власть, связанную с первенством, т. е. за будущее митрополичье положение. Вероятно, это правильно, но преувеличивать этого не следует, т. к. начало настоящих митрополичьих округов относится только к эпохе Никейского собора. Мы знаем, как сравнительно робко Никейский собор вступал на эту дорогу и как осторожно он предоставлял первым митрополитам преимущества власти. Несомненно, что борьба в описываемую·Евсевием эпоху шла между городскими епископами, но она шла в большей степени между городскими и сельскими епископами. Евсевий обличал епископов за то, что предметом их страстных вожделений было стремление приобресть почти что неограниченную власть (τυραννίς). Если отбросить епископов Рима и Александрии, то никто из будущих митрополитов не только не стремился, но даже не мог мечтать во второй половине III-го века о такой власти. Первенство городских епископов в среде сельских епископов было совершившимся фактом, и именно им, а не кому другому, можно было уже вступить на путь власти над епископами, находящимися на сельской территории города. Борьба городских епископов между, собою была трудной, тогда как во второй группе – городского и сельских епископов – партнеры были слишком неравными, так что исход борьбы был предопределен с самого начала и результаты ее сказались почти непосредственно. Сельские епископы были в огромном большинстве простыми и необразованными людьми и не могли сравняться ни в каких отношениях с их коллегами городскими епископами. Среди всех епископов только они не могли претендовать на какую-либо власть над другими епископами. Они могли лишь стремиться обеспечить себе равное положение с остальными епископами. Вероятно, в эту эпоху возникает специальный термин для обозначения сельских епископов – «χωρεπίσκοπος». Впервые этот термин встречается в правилах Анкирского и Неокесарийского собора. Соборы употребляли его, как известное и вполне определенное наименование, а это возможно только в том случае, если он возник за некоторое время до указанных соборов. Хорепископы – не городские епископы в противоположность всем остальным, которые были городскими епископами. Возможно, что с самого начала этот термин мог принять некоторый пежоративный смысл: хорепископ – деревенский епископ, как простой и необразованный епископ, хотя этого смысла сам по себе термин не заключал. Эмпирические факторы в высшей степени способствовали расширению власти городского епископа над сельскими церквами. Если городскому епископу, как мы уже видели, оказались подчиненными другие собрания, в которых пресвитер по поручению епископа совершал Евхаристию, то не было препятствий, чтобы на территории одной и той же гражданской общины, какой была «πόλις», все Евхаристические собрания оказались также ему подчиненными. То, что способствовало в первую очередь образованно городского церковного округа, т. е. понятие «πόλις», заключало в себе и причину его уничтожения: так трудно было преодолеть соблазн не рассматривать весь городской округ, как единую церковь, подчиненную епископу.

§ III.

1. В константиновскую эпоху начинается процесс постепенного уничтожения городского епископского округа. В нашем распоряжении имеется достаточно объективных данных, которые позволяют воспроизвести основные моменты этого процесса. В то же самое время данные, которые рисуют нам этот процесс, являются косвенным доказательством существования такого округа в доконстантиновский период, т. к. процессу уничтожения может подвергаться только то, что фактически существует, а не то, чего вообще нет. Главный материал, обрисовывающий этот процесс, мы находим в канонических постановлениях соборов. К сожалению, нет возможности проделать подробный анализ этих постановлений, т. к. такой анализ взял бы очень много места и крайне увеличил объем моего исследования, особенно потому, что большинство этих постановлений являются исключительно трудными для толкования. Я принужден ограничиться только анализом главных постановлений, оставляя в стороне менее важные. Естественно от этого пострадает убедительность самого моего изложения ввиду невозможности полностью воспроизвести историю исчезновения городского округа.

2. Процесс уничтожения епископского городского округа не происходил по заранее составленному плану. Он шел маленькими ручейками, возникающими в разных местах Востока, которые слились затем в одно большое течение, приведшее к исчезновению городского округа.

Самое раннее каноническое постановление, которое дошло до нас, относительно положения хорепископа в городском епископском округе принадлежит Анкирскому собору, первому восточному собору, собравшемуся после Константиновского эдикта. Необходимо сделать одно предварительное замечание, а именно: первый собор в условиях мира нашел нужным издать, помимо постановлений относительно приема падших, правило относительно городского церковного округа. Нельзя думать, что собор констатировал в этом округе больше недостатков, чем в митрополичьем, который, когда сформировался, не меньше нуждался в правилах, регулирующих взаимоотношения епископов внутри его. Анкирский собор обратил внимание на городской округ, т. к. он в его время уже вполне сформировался. К сожалению, значение для нас этого постановления отчасти обесценено крайней трудностью его истолкования. Эта трудность почти исключительно обусловлена различием редакций, в которых дошло до нас постановление. В настоящее время восстановить подлинный текст правила невозможно, а приходится выбирать ту или иную редакцию, либо довольно искусственно их комбинировать. Оставляя в стороне работу над самим текстом, обратимся к его содержанию. В 13м правиле этого собора говорится о хорепископах, причем за ними, как и за другими епископами, признается право поставления, но это право в известной степени урезывается. Вопрос, который нас здесь интересует, заключается в том, в какой мере это право подвергается ограничениям. «Не дозволено хорепископам рукополагать пресвитеров или диаконов, а тем более пресвитеров городов (или пресвитерам городов) без письменного разрешения епископа в каждой (или другой) парикии (ἐν ἑκάστη παροικίᾳ или ἐν ἑτέρα παροικίᾳ«¹³. Хорепископам запрещается рукополагать пресвитеров и диаконов без разрешения епископа. Это является несомненным. Вопрос, который подлежит решению, заключается в том, где запрещено хорепископам совершать рукоположения и без разрешения какого епископа. Ответ на эти вопросы зависит от того, какое мы примем чтение: »ἐν ἑκάστῃ παροίκιᾳ» или »ἐν ἑτέρᾳ παροικίᾳ», а выбор последнего в значительной степени обуславливается содержанием термина «παροικία». При попытке определить содержание этого термина, мы сразу же наталкиваемся на трудность точного его определения, что зависит от некоторой неустойчивости самого содержания. Термин «παροικία» сравнительно часто встречается в соборных постановлениях, а потому наиболее правильный путь заключается в том, чтобы определить его содержание на основании этих постановлений. Анализ этих правил, который я не имею возможности здесь предложить, привел меня к следующему результату. В своем основном значении «парикия» обозначала городскую церковь (в тесном смысле) епископа, стоящего во главе всего городского округа¹⁴. Это христианский град в противоположность языческой «πόλις». Для обозначения всего городского церковного округа в канонических постановлениях прибавлялось указание на местность, зависящую от парикии: «творити же каждому (т. е. епископу) только то, что касается до его парикии и до мест, к ней принадлежащих (τῃ αὐτοῦ παροικίᾳ καὶ ταῖς ὑπ' αὐτὴν χώραις)¹⁵. В таком значении «парикия», как церковно-административный термин, выражала определенную стадию церковного устройства. С изменением его «парикия» стала обозначать сельскую церковь, находящуюся на территории городского епископа и от него всецело зависящую. Такой области епископа в эпоху Анкирского собора еще не существовало.

Сейчас мы в состоянии дать первый ответ на поставленный нами вопрос: хорепископ не может совершать рукоположений без согласия епископа городской церкви. Однако это запрещение может иметь либо общий характер, либо чисто специальный. При общем характере запрещения, что соответствует чтению «ἐν ἑτέρᾳ παροικίᾳ», хорепископам запрещается рукополагать пресвитеров и диаконов вне пределов своей церкви без разрешения подлежащего епископа. Такого рода понимание запрещения допустимо, но оно наталкивается на ряд грамматических и логических трудностей. Во всяком случае, оно ничего не дает по вопросу о городском округе епископа. При специальном характере запрещения, которое находится в нашем правиле, оно означает, что хорепископ не может совершать рукоположений пресвитеров и диаконов для своей церкви, а тем более в городской церкви без согласия епископа города, который возглавляет городской церковный округ. Его епископские права признаются собором, но дисциплинарно ограничиваются, а это ограничение его прав является в то же время ограничением самостоятельности и независимости сельской церкви в пользу городского епископа. Она уже не обладает в себе самой всем, что ей нужно для ее жизни, и она уже не вполне независима, т. к. от воли городского епископа зависит, будут или нет в ней совершаться поставления в пресвитеры и диаконы. Постановление Анкирского собора является первым шагом к переходу городского церковного округа в епископскую область. Первенствующий епископ городского округа впервые канонически фиксирует свою власть внутри самой сельской церкви. Рецепция городским епископом поставлений, совершаемых сельским епископом, обратилось в право городского епископа разрешать поставления.

3. Постановления Антиохийского собора 341го года относительно городского епископского округа имеют очень большое значение ввиду ясности и определенности его постановлений. Прежде всего, необходимо обратиться к 9му правилу этого собора, в котором регулируются взаимоотношения епископов и митрополита в пределах митрополичьего округа. Собор признает за митрополитом право попечения относительно всего округа: «В каждой епархии епископам должно ведати епископа, в митрополии начальствующего, и имеющего попечение (τὴν φροντίδα) о всей епархии, т. к. в митрополию отовсюду стекаются все, имеющие дела»¹⁶. Одновременно с этим собор указывает, что митрополит имеет первенство, а потому епископы без него не должны ничего делать, что выходит за пределы их городского округа (παροικίᾳ καὶ ταῖς ὑπ᾽ αὐτὴν χώραις). С другой стороны и митрополит не должен ничего делать без согласия своих епархиотов, что касается всей епархии. Каждый епископ имеет власть (ἐξουσίαν ἔχειν) управлять своей парикией, а также иметь попечение (πρόνοιαν ποιεῖσθαι) о стране, стоящей в зависимости от его города. Здесь налицо все элементы церковного городского округа: епископский город с прилегающими к нему пригородами, над которыми он имеет власть, т. е. его парикия, и страна (χώρα), в которой имеются сельские церкви, о которых он заботится. Вместе с тем, выступает аналогия, правда неполная, городского епископского округа с митрополичьим округом. И в него входит парикия митрополита, над которой он имеет власть, и парикия епископов, о которых он имеет попечение.

Однако на этом аналогия заканчивается, т. к. положение митрополита среди епархиотов совсем иное, чем положение городского епископа среди сельских епископов. «Святый собор за благо рассуждал, чтобы состоящие в малых градах или в селах (ἐν ταῖς κώμαις ἢ ταῖς χώραις) предстоятели, или так называемые хорепископы, знали свою меру, хотя они по чину прияли рукоположение¹⁷: чтобы они управляли только подчиненными им церквами (ἐκκλησίας), и ограничивали ими свое попечение и распоряжение: чтобы они поставляли чтецов, иподиаконов и заклинателей, и довольствовались производством только в сии чины, а поставлять пресвитера или диакона не дерзали бы без (воли) сущего во граде епископа, которому подчинен хорепископ и страна. Аще же кто дерзнет преступити сие определение: то да лишится и той чести, которую имеет. Хорепископ же поставляется (γίνεσθαι) от епископа града, которому подчинен его округ»¹⁸. Хорепископ, как и городской епископ, управляет своей церковью¹⁹, но в отличие от городского епископа о нем не сказано, что он имеет власть. Из сравнения 9го и 10го правил следует, что власть, которая принадлежит городскому епископу, выражается в праве самостоятельного поставления всех членов клира, начиная от пресвитера. Именно этого права лишен хорепископ и в этом выражается та мера, которую он должен знать. Рукоположения пресвитеров и диаконов могут производиться им только с согласия городского епископа, которому хорепископ подчинен²⁰. Этот момент подчинения совершенно отсутствует во взаимоотношениях, которые устанавливает Антиохийский собор, между митрополитами и его епископами. Они основаны на полном их равенстве, а этого равенства нет между хорепископом и городским епископом. Хорепископу подчинена его церковь, но в свою очередь сам хорепископ подчинен городскому епископу. Городской епископ является независимым и самостоятельным в пределах своей парикии, а хорепископ не имеет ни этой независимости, ни этой самостоятельности.

В правиле ничего не говорится, как решаются дела, касающиеся всего городского округа. Из этого умолчания, по-видимому, следует, что собор имел в виду ограничить деятельность хорепископов всецело пределами их церквей и исключить их от участия в решении дел, касающихся всего округа, предоставив последнее городскому епископу. Если это так, то в этом находит другое выражение та мера, которую должны знать хорепископы. Наконец, третье: поставление городских епископов регулируется Антиохийским собором в особом правиле (19-м), согласно которому поставление городского епископа совершается собором с участием митрополита и, если возможно, всех остальных епископов. Оно считается действительным, если большинство епископов, в том числе обязательно митрополит, дадут свое согласие. Ничего похожего мы не находим относительно доставления хорепископов. В 10-м правиле говорится, что хорепископ поставляется (γίνεσθοα) от епископа города. Это выражение показывает, что речь идет не только о священнодействии хиротонии, которое должен совершить городской епископ, но о всем акте поставления. Это означает, что собор отдал поставление хорепископов всецело в руки городского епископа, исключив, по-видимому, остальных сельских епископов. Поэтому городской епископ при поставлении хорепископов мог действовать совершенно самостоятельно, т. к. городской пресвитериум не принимал в этом участия. Усиление и расширение власти городского·епископа не сопровождалось усилением значения пресвитериума, т. к. его роль ограничивалась только непосредственными пределами городской церкви.

Таким образом, из двух церковных округов, о которых говорится в правилах Антнохийского собора, епископский городской округ выступает урезанным по сравнению с митрополичьим. Идея подчинения городскому епископу сельских церквей, отмеченная впервые Анкирским собором, нашла свое более полное выражение в постановлениях Антиохийского собора.

4. Урезывание епископских прав хорепископов происходило· в силу эмпирических факторов. В правилах Антиохийского собора имеется указание на один из этих факторов: хорепископ подчинен городскому епископу, т. к. сельская местность, на которой находится его церковь, подчинена породу епископа. Действие эмпирических факторов на церковную жизнь до известной степени является естественным и законным: это есть та дань, которую платит Церковь за свое пребывание в эмпирической жизни. Оно законно и естественно, пока в церковном сознании эмпирический фактор сохраняет свой эмпирический характер, т. е. когда церковное сознание воспринимает его, как нечто временное и преходящее, но оно становится незаконным и недолжным, когда церковное сознание его догматизирует, включая его тем самым в самую природу Церкви. Догматизирование эмпирических факторов есть догматизирование несовершенного в церковной жизни и приятие в качестве нормы того, чего в Церкви по существу не должно было бы быть. Действие догматизированных эмпирических факторов во много раз более разрушительно для церковной жизни, чем действие эмпирических факторов, как таковых.

Гражданско-административное устройство Римской империи до некоторой степени предопределило доминирующее положение городского епископа в среде сельских епископов. Когда это стало общепринятым фактом церковной жизни, не вызывающим возражений даже со стороны самих сельских епископов, церковное сознание начинает пробовать придать ему догматическое обоснование с целью окончательно закрепить его в церковной жизни. Через несколько лет после Анкирского собора Неокесарийский собор вновь занялся сельскими церквами, оставив два постановления, которые составляют одно целое. Это – 13-е и 14-е правила этого собора. Я принужден отказаться от какого бы то ни было анализа этих постановлений и всех тех вопросов, которые эти правила ставят, и должен ограничиться только указанием, что собор признал хорепископюв, как сослужителей городского епископа, но в то же самое время провозгласил, что они не равны городским епископам, т. к. поставлены в образ семидесяти учеников Христа, тогда как епископы – такова была мысль отцов собора – в образ 12-ти апостолов. Когда богословское основание было найдено, то оставалось сделать только соответственный вывод: хорепископ по существу своего служения является епископом второго ранга. Эта богословская доктрина, появившаяся, как результат догматизирования фактического положения хорепископа, оказалась неприемлемой для церковного сознания, которое твердо держалось учения об едином служении епископа, как первой и высшей степени священства.

5. Другая стадия процесса, направленная к разрушению городского епископского округа, состояла в прямом запрещении ставить хорепископов в сельские церкви. Толчок к этому был дан с Запада. В середине IV-го века на Западе христианизация сельской местности была не столько задачей настоящего, сколько будущего, которая требовала некоторой определенной программы организации церковной жизни в сельской местности. В это время на Востоке происходил, как мы видели, процесс разрушения самостоятельности и независимости сельских церквей. Трудно предположить, что на Западе организация сельской местности началась бы с фазы, которая преодолевалась на Востоке, а именно поставления в сельские церкви епископов. С другой стороны, если принять во внимание, что к этому времени в больших городах почти всюду существовало несколько собраний, в которых пресвитеры совершали по поручению епископа Евхаристию, то станет ясно, что Запад должен был начать организацию сельских местностей с той фазы, к которой Восток стремился: непосредственного подчинения сельских церквей городскому епископу.

Сардикийский собор (343–344) по предложению Осии вынес постановление, предписывающее назначать в местечки и в малые города пресвитера, а не епископа²¹. Это была программа будущей организации церковной жизни на Западе, которая вводила принципы, неизвестные или мало известные на Востоке. Постановление Сардикийского собора не имело в виду уничтожить хорепископов, т. к. таковых не было в это время на Западе, а еще меньше имело в виду уничтожить епископские кафедры в малых городах, которые в это время уже существовали. Запрещение поставлять епископов в малые города являлось отступлением от установленного на Востоке принципа соответствия гражданского и церковного устройства и было поэтому неприемлемо для того времени на Востоке. Эта часть предложения Осии объясняется тем, что Осия, как западный епископ, имел в виду особенности западной жизни, где город не имел такого значения, как на Востоке, особенно в варварских странах, где самого принципа городского устройства не существовало. Что касается предписания о непоставлении епископов в местечки, то Восток при существующей в нем тенденции к умалению сельских церквей мог воспринять его для себя, как программу устройства будущих сельских церквей и отчасти даже, как основание для еще большего урезывания их самостоятельности.

Осия, вероятно, не знал постановляй Неокесарийского собора, а потому привел в качестве основания своего предложения не богословскую доктрину Неокесарийского собора, а свои собственные соображения, которые заслуживают того, чтобы на них остановиться. Осия считал, что поставление епископов в местечки и в малые города привело бы к уничижению (точнее продешевлению) имени и достоинства (ὄνομα καὶ ἡ αὐθεντία) епископа. Здесь налицо смешение церковных и эмпирических причин. Осия, вероятно, знал о положении сельских епископов на Востоке, а потому для него было ясно, что при поставлении епископов в село или в местечко, они бы потеряли свою самостоятельную власть (αὐθεντία) в пользу ближайшего городского епископа. Это было бы уничижением епископского служения и противоречило бы самой природе этого служения. Одновременно это было бы и уничижением достоинства епископа, т. к. оно поставило бы его в положение, равное невысокому римскому чиновнику, тогда как со времени Миланского эдикта епископ становится высоким сановником. Уничижение имени и достоинства епископа противоречило бы политике, проводимой Осией, как советником Константина по церковным делам. В силу этих оснований положение должен был спасти пресвитер, который по характеру своего служения, как оно сложилось к этому времени, не имел ни достоинства, ни самостоятельной власти, а находился под властью епископа. Если для отцов Сардикийского собора, которые приняли предложение Осии, оно могло не показаться особенно новым, то по своему существу оно было закреплением огромной перемены, происшедшей в церковном сознании. Признание возможности назначения пресвитера в качестве предстоятеля было соборным признанием учения, что границы церкви определяются властью епископа. Евхаристическое собрание сельской церкви невозможно было считать пространственным продолжением епископского городского собрания, как это было в городах, где существовали уже дополнительные литургические центры. Оно по своему происхождению было отдельным и самостоятельным. Поэтому назначение пресвитера в качестве предстоятеля сельского Евхаристического собрания было явным признанием власти городского епископа не только над пресвитерами, но и над самим Евхаристическим собранием. Раньше «имя и власть» епископа проистекало из Евхаристического собрания, а потому уничижение «имени и власти» епископа означало бы уничижение самого Евхаристического собрания. Заботиться о первом и пренебречь вторым, это забыть, что в Евхаристическом собрании присутствует Христос во всей полноте своего Тела. Где существует Евхаристическое собрание, там не может быть речи об уничижении епископа, т. к. там, где не уничижается Христос, там не может уничижаться имя и власть епископа. Подчиненное епископу Евхаристическое собрание перестало быть выражением жизни Церкви, а потому оно перестало окончательно определять границы церкви. История церкви получила определенное направление, отделившее ее от прежней эпохи. Значение епископа продолжает с этого времени расти в его достоинстве и самостоятельной власти одновременно с умалением значения Евхаристического собрания, как основного принципа церковного устройства. Церковная власть перестает заботиться об «имени и власти» Евхаристического собрания, назначая в качестве его предстоятеля пресвитера, влачившего в Византии жалкое существование. Вальсамон, в толковании 6-го правила Сардикийского собора, писал: «Так как в том случае, когда избираемы были смиренные епископы в какие-нибудь бедные приходы, где часто и не было епископов, и как они ходили пешком и в других отношениях были в пренебрежении, оскорблялся архиерейский сан: то отцы определили не поставлять епископа в село или местечко, или в малый город, где достаточно и одного священника»²². Дело не в том, что Вальсамон забыл евангельскую историю, а в том, что вопреки предположению отцов собора принцип «имени и власти» епископа·привел к действительному уничижению достоинства епископа: клирик, назначаемый для услуг при вселенском патриархе сумел занять место выше митрополитов.

6. Вскоре Сардикийский собор нашел свое отражение на Востоке. Лаодикийский собор (между 343 и 381 г.) выступил с постановлением в категорической форме относительно хорепископов. «Не подобает в малых градах (точнее, местечках) и селах поставлять епископов, но периодевтов: а поставленным уже прежде ничего не творити без воли епископа града. Такожде и пресвитерам ничего не творити без воли епископа»²³. Определяя для Запада программу устройства будущих сельских церквей, Сардикийский собор оставил нерешенным для Востока вопрос о положении существовавших сельских церквей. Буквальное применение постановления Лaoдикийского собора на Востоке вызвало бы к жизни двойную организацию сельских церквей: в одних оказались бы хорепископы, а в других периодевты²⁴. Неудобство двойной организации ясно само по себе. Что имел в виду установить собор своим постановлением? Если он имел в виду вновь открываемые приходы, то он должен был бы предписать, как это и сделал Сардикийский собор, назначать в них пресвитеров, т. к. назначение периодевтов вызывает крайнее недоумение. Если допустить, что собор предполагал возложить на одного и того же периодевта литургическое обслуживание нескольких сельских церквей, то это противоречило бы всему укладу церковной жизни того времени. Если же считать, что Лаодикийский собор регулировал положение существующих сельских церквей, то назначение в них периодевтов станет вполне ясно. В каждой сельской церкви, где имелся хорепископ, был, если не пресвитериум, то по крайней мере один или два пресвитера, а потому, оставляя незамещенной кафедру сельского епископа, назначать туда каких-либо пресвитеров не было никакой необходимости. Однако, место хорепископа не могло остаться незаполненным. В противоположность городским вспомогательным центрам, которые по своему происхождению не были самостоятельными, сельская церковь, имевшая своего хорепископа, была самостоятельной и имела свое собственное управление, независимое от городской церкви. Передать функции хорепископа пресвитеру означало бы сделать его почти таким же самостоятельным, как и был сам хорепископ, а тем самым не достигнуть поставленной задачи подчинить сельские церкви непосредственно епископу. На свободное место хорепископа собор предписал назначать периодевтов, которые находились в распоряжении епископов и которые могли управлять сельскими церквами в качестве их уполномоченных. При этом положении литургические функции продолжали бы лежать на существовавших сельских пресвитерах. Мы знаем даже из более позднего времени, что в Константинополе в церкви, зависящие от св. Софии, назначались в качестве «настоятелей» (по нашей терминологии) епископские чиновники в диаконском сане. Так Вальсамон был одно время «πρῶτος τῶν βλαχέρων». Такими настоятелями могли оказаться периодевты, причем не одной, а нескольких церквей, а одновременно·с этим и епископскими чиновниками по надзору за сельскими церквами.

Согласно с этим устанавливаемым порядком во вновь открываемые сельские церкви епископ должен был назначать пресвитеров, но подчинить их, как и существующие церкви, надзору периодевтов. С другой стороны, существующие в эпоху Лаодикийского собора хорепископы были совершенно подчинены епископу города на тех же основаниях, как и периодевты: они, согласно 57-му правилу Лаодикийского собора не должны ничего делать без воли епископа, подобно тому, как и пресвитеры. В силу этого·сам хорепископ, пока он еще имелся, становился как бы периодевтом в епископском звании. В таком своем звании он легко мог обратиться в суфрагана или викария городского епископа. Это действительно имело место, но не в православных, а в гетеродоксных церквах. Собор в Селевкии 410 г. распорядился оставить только по одному хорепископу у каждого епископа. Несомненно, что эти хорепископы не были и не могли быть сельскими епископами, а были помощниками городского епископа.

7. В первой половине V-го века происходить последний акт в истории городского округа, закончившийся его полным уничтожением, если не во всех, то в огромном большинстве провинций. На Неокесарийском соборе хорепископы участвовали в качестве его полноправных членов от имени своих церквей. В том же достоинстве мы их находим на Никейском соборе. Они принимали участие на Ефесском соборе 431-го года и на Халкидонском соборе 451-го года. На этом последнем они участвовали не сами по себе, а в качестве представителей своих городских епископов. Это последнее обстоятельство служит бесспорным доказательством прекращения существования городского округа. Сельские церкви, возглавляемые хорепископами, потеряли свою самостоятельность и подпали под власть городского епископа, подобно тому, как находились под властью епископа отдельные Евхаристические собрания в пределах города. Единственным полномочными представителем на соборе всей городской области, в которой оказалась только одна самостоятельная церковь, мог быть только городской епископ. Он мог в случае нужды послать на собор в качестве своего представителя пресвитера, диакона или чтеца, но он мог с тем же правом послать и своего хорепископа, как лицо, продолжающее еще сохранять достоинство епископа. Постановление Лаодикийского собора нашло свое воплощение в жизни, но только в одной его части, в которой говорится, что хорепископы, как и пресвитеры, ничего не должны делать без воли городского епископа, но сами хорепископы вопреки постановлению собора пережили городской округ. Если бы городские епископы буквально следовали предписанию Лаодикийского собора, то в сельских церквах ко времени Халкидонского собора не должно было остаться ни одного хорепископа. Если даже принять наиболее позднюю дату Лаодикийского собора (381 г.), то за семьдесят лет никто из существовавших во время Лаодикийского собора хорепископов не мог быть в живых.

В постановлениях Халкидонского собора уже нет намека на существование городского епископского округа. Он только знает отдельные церкви, как особые литургические центры, имеющие свои литургические собрания, которые находятся под властью городского епископа. Это следует из знаменитого 6-го правила этого собора. Городская и сельская церковь, мученический храм и монастырь – таковы литургические центры, находящиеся на территории городского епископа. Все они в одинаковой мере подчинены городскому епископу, который должен поставлять в них клириков. В сельскую церковь епископ поставляет всех клириков, а не дает согласие, как было раньше.

Кроме упоминания о сельских церквах в 6-м правиле, о них говорится в 17-м правиле того же собора: «По каждой епархии, в селах или преградиях, сущие приходы (τὰς καθ᾽ ἑκάστην ἐκκλησίαν ἀγροικικὰς παροικίας ἢ ἐγχωρίους), должны неизменно пребывати под властью заведующих оными епископов: наипаче аще в продолжение тридесяти лет бесспорно имели оные в своем ведении и в управлении (διακατέχοντες ᾠκονόμησαν)...». Это правило еще в большей мере, чем 6-е правило, свидетельствует о полном прекращении городского округа. Собор рассматривает сельские церкви, как находящиеся во владении городских епископов (διακατέχοντες), которыми они управляют, как собственным имуществом. Сельские церкви – собственность епископа, которыми он полновластно распоряжается, подобно тому, как по ктиторскому праву, ктиторы распоряжаются своими церквами. Кроме употребления юридического термина, обращает на себя внимание и употребление церковных терминов. Здесь мы впервые встречаемся с совершенно ясным отклонением от принятой терминологии, по которой городская церковь с прилегающими к ней предместиями именовалась «παροικία», а городской округ: «παροικία καὶ ταῖς ὑπ᾽ αὐτὴν χώραις ». В терминологии Халкидонского собора прежний округ именуется «ἐκκλησία». Это наименование очень показательно: все, что раньше было округом, состоящим из городской и сельских церквей, становится церковью, как единым целым, которым раньше была только городская церковь в собственном смысле, имеющая единое Евхаристическое собрание, или сельская церковь, самостоятельная или независимая, обладающая также своим Евхаристическим собранием. В новой терминологии основным принципом «ἐκκλησία» не является больше Евхаристическое собрание, а епископ, а потому все, что находится под властью епископа, составляет «ἐκκλησία». С другой стороны, сельские церкви, входящие в состав единой епископской церкви, получают наименование «παροικίαι», как непосредственно состоящие около городской церкви и не имеющие административного значения. Эта терминология зафиксировала существующее в эпоху Халкидонского собора положение: внутри городской церкви епископа, или по нашей терминологии епархии, имеются городская или городские церкви, и сельские церкви, которые уже равнялись приблизительно нашим сельским приходам.

В 17-м правиле ничего не говорится о том, кто стоит во главе сельских церквей – хорепископ или пресвитер, но это уже не имело никакого значения в эпоху Халкидонского собора. Если во главе их продолжал стоять хорепископ, то он был подчинен епископу города, как и пресвитер, а потому в одном и другом случае сельская церковь – собственность епископа.

8. После Халкидонского собора мы находим еще раз упоминание о хорепископах в правилах II-го Никейского собора. Согласно 14-му правилу этого собора в VIII-м веке от архиерейского действования хорепископов осталось только поставление чтецов с разрешения надлежащего епископа. Собор указывает в своем правиле, что это дозволяется хорепископам «по древнему обычаю». Вполне допустимо, что собор имел в виду действительно обычай, но не очень древний, а возникший в период между второй половиной V-го века и второй половиной VIII-го века. После Халкидонского собора хорепископ, вероятно, быстро начал терять то, что оставалось у него от архиерейского действования: его права поставления (в смысле духовной способности совершать литургические акты) постепенно урезывались и задержались на последней грани – поставления в последнюю степень клира. Сохранение за хорепископом права поставления чтецов, если даже их отличало от пресвитеров, то очень незначительно, т. к. в том же правиле право поставления чтецов усваивается игуменам монастырей.

После VIII-го века хорепископы не упоминаются в канонических правилах. Если Вальсамон утверждал, что они давно уже прекратили свое существование, то надо полагать, что это произошло действительно задолго до него. В несторианской церкви они держались несколько дольше, но и в ней они постепенно теряли все свои епископские права. Эта потеря была настолько радикальной, что при поставлении хорепископов в епископы над ними совершалась полная архиерейская хиротония. В ХIII-м веке упоминание о них прекращается.

Во второй половине IV-го века институту хорепископов был подписан смертный приговор, но нужно было, чтобы прошли долгие столетия, чтобы этот приговор был приведен в исполнение. Эта живучесть института хорепископов свидетельствует, как трудно искоренить из церковной жизни то, что возникло из самой природы Церкви и что оказалось излишним в церковном процессе под влиянием эмпирических факторов.

9. Такова история городского епископского округа, который оказался только эпизодом в истории образования церковных округов. Мы не знаем, как бы пошла история церкви, если бы он сохранился, но, конечно, она бы, пошла иначе, а вместе с тем, вероятно, удержалось бы в церковном сознании евхаристическое учение о церкви.

Если бы сохранился городской епископский округ, то вместе с ним сохранился бы и митрополичий округ в своей первоначальной основе. История митрополичьего округа была иной, он исторически больше удался, чем городской округ, но и он фактически исчез, оставив в наследие имя митрополита. Политика городских епископов по отношению к сельским церквам обратилась против них самих. На том же основании, на каком действовали городские епископы, начали действовать и митрополиты, а затем в гораздо большей степени патриархи. Учение о власти епископа над епископами, вытекающее из учения о власти епископа над Евхаристическим собранием, приводит к учению об единой власти над всей церковью единого епископа, независимо от того, удается ли это осуществить в истории или нет. При сохранении принципа власти одного епископа над другими, историческая неудача очень плохой аргумент против единой власти одного епископа. Таковы неизбежные результаты уничтожения того ядра, которое лежало в основе устройства в церкви церковных округов – городского епископского округа, неудавшегося в истории.