Профессор Василий Феодорович Певницкий, как гомилет

Среди русских богословов-гомилетов, почивший в 12 день тюля сего года, профессор В. Ф. Певницкий занимает одно из самых почтенных мест. По своим воззрениям на церковную проповедь и пониманию основных задач духовного красноречия, он является представителем того гомилетического направления, которое может быть названо историческим и которое, постепенно дискредитировав классическую систему Я. К. Амфитеатрова, способствовало освобождению русской гомилетики от пут старой, схоластической риторики. Выступивши на защиту исторического метода в деле разработки гомилетической науки и изучения проповеднической письменности прошедших времен еще в начале своей профессорской и ученой деятельности, В. Ф. Певницкий в точении полустолетия оставался верным этому методу и длинным рядом талантливо написанных гомилетических очерков и исследований по истории проповеди блестяще доказал его научную плодотворность.

В чем же состоит сущность исторического метода в применении его к разработке гомилетических вопросов?

Положение гомилетики, как особой богословской науки и в настоящее время не может считаться достаточно прочным. Сомнения в праве ее на отдельное существование в цикле богословских дисциплин еще очень сильны даже среди лиц, близко стоящих к богословскому знанию. Доказательство этого можно видеть хотя бы в тех колебаниях по отношению к гомилетике, какие так бросаются в глаза при сравнении Уставов наших духовных академий 1884 и 1910 гг., а также Высочайше одобренных в 29 день июля сего года изменении в действующем Уставе последнего, 1910 года. В шестидесятых же годах, пред реформой духовно-учебных заведений 1869 г., позиция гомилетики казалась еще более шаткой и неопределенной. В. Ф. Певницкий, тогда еще молодой профессор церковного красноречия, в статье под заглавием «В каком виде может и должна быть поставлена кафедра гомилетики»¹ писал, между прочим, следующее: «при настоящем порядке вещей, когда замышляют об исправлении учебной части в семинариях, одна гомилетика из всех богословских наук подвергалась нерешительным отзывам, вызвала о себе споры, и многие не знали куда ее поместить, как приурочить к системе богословия. Одни совершенно отрицают ее самостоятельность и считая недостаточной ее собственную задачу, соединяют ее с пастырским богословием или литургикой и каноническим правом. Другие не видят в ней ничего отдельного от общей риторики».

Поставленный в необходимость защитить свою кафедру от упреков в научной несостоятельности и доказать ее право на самостоятельное существование, В. Ф. Певницкий смело заявляет в только что названной статье, что упреки эти несправедливы, но только в отношении к той гомилетики, которая увлекаясь практической важностью своего предмета, исключительно занимается составлением правил о том, как нужно проповедовать, забывая, что невозможно заключить в мертвую схему вдохновение, внутреннюю силу религиозного убеждения, составляющего в деле проповедничества все решающий закон, ибо «дух неописуем внешними формами… Область его без предела, деятельность его без закона, подавляющего оригинальное проявление жизни»². От гомилетики, желающей быть только «практическим руководством к церковно-учительской пастырской деятельности», В. Ф. Певницкий отличает науку о духовной словесности и требует, чтобы кафедра гомилетики была заменена кафедрой духовной словесности, и чтобы позволено было на ней рассуждать не об одном проповедничестве, как публичном церковном ораторстве. «Светская литература, говорит он, следит идеалы, какие возникали из глубины народного или личного художественного духа и в каких выражалась внутренняя жизнь времен и поколений. Метода, какой в этом случае ведут дело, есть метода историческая, которая в области словесности ныне получила всерешающее и почти исключительное значение. Приложите то же самое к гомилетике и она принимает совершенно иной вид. Пусть наука о церковной или духовной словесности не будет сухой теорией проповеднического дела, a смотрит на свой предмет, как на великую мироисторическую общественную силу, вносящую не малую долю влияния в общую лабораторию народной жизни, как на выражение движений, волнующих религиозно-нравственную атмосферу исторического лица. Тогда наука о духовной словесности будет иметь многосодержательный предмет и ученый интерес»³. Наука эта тогда поставит своей задачей раскрывать внутреннюю религиозно-нравственную жизнь прошедших времен и показывать «какие преломления терпит свет небесной истины, проникая в частные индивидуальные сознания, – чем питался и в каких движениях мысли и веры выражался религиозный ум массы, какими средствами и насколько возвышали его просвещенные деятели религиозно-христианского проповедничества, куда направлялась и чем занималась передовая мысль духовно-религиозных мыслителей, и многое тому подобное».⁴

Таким образом, В. Ф. Певницкий рисует очень широкую и заманчивую перспективу для гомилетики, понимаемой им в смысле науки о духовной словесности. Он желал бы сделать ее частью церковной истории, притом весьма значительной и на кафедре гомилетики предлагать «вместо мертвых правил живые образцы, вместо теории историю».

Конечно, такое понимание предмета и задач гомилетики не свободно от некоторых преувеличений и неясностей, дающих основание подозревать, что В. Ф. Певницкий в начальную пору своей ученой деятельности почти отожествлял гомилетику с историей церковной письменности вообще, но для того времени оно было весьма оригинальным, а для дальнейшей разработки гомилетических вопросов оказалось в высокой степени плодотворным.

Применение к гомилетической науке исторического метода исследования, провозглашенного В. Ф. Певницким в качестве единственно возможного научного приема в данной области, имело своим ближайшим последствием для его научных занятий то, что история церковной проповеди, сравнительно с теорией, была выдвинута им на первый план и на изучении ее сосредоточилось преимущественное внимание его. Этому изучению он посвятил многие годы своей жизни и напечатал в академическом журнале длинный ряд весьма солидных исследований о древнехристианской и русской проповеди. Вот перечень последних: Епифаний Славинецкий, один из главных деятелей русской духовной литературы в XVIII в. (1861, 8 и 10), Св. Иоанн Креститель, как проповедник покаяния (1868, 1), проповеди св. Максима Туринского (1868, 5 и 6), Образ Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа, как учителя (1868, 9 и 10), Арелатские проповедники (V–VI вв.) – Иларий и Кесарий (1870, 3 и 6), св. Лев Великий и его проповеди (1871, 3), проповедь в первенствующей церкви христианской (1875, 6), церковная проповедь в век мужей апостольских (1876, 2), следы проповедничества в древнейшей отеческой письменности (1878, 1 и 3), Ориген и его проповеди (1879, 2 и11; 1880, 3 и 4), Св. Григорий чудотворец, епископ Неокесарийский и приписываемые ему проповеди (1834, 3), к истории древней христианской проповеди (1890, 7), порядки и обычаи, соблюдавшиеся при сказывании проповедей в древней церкви (III–V вв. – 1885, 4, 10, 11; 1886, 1, 3 и 5), образование отцов-проповедников IV в. (1892, 9 и 10), рукописный сборник проповедей иподиакона Дамаскина Студита (1873, 10). Кроме сего, им издана отдельно ученая диссертация на степень доктора богословия под заглавием: Св. Григорий Двоеслов – его проповеди и гомилетические правила (1871).

В каком же направлении ведет изучение истории церковной проповеди в перечисленных трудах своих почивший наш профессор В. Ф. Певницкий?

К древнехристианской проповеди со стороны ученого исследователя возможно двоякое отношение. Эту проповедь можно изучать или как определенный исторический факт, безотносительно к его ценности для решения разных теоретических и практических вопросов гомилетики, или же ее можно рассматривать с точки ее пригодности именно для этой цели. В гомилетической науке не достигнуто соглашения по этому предмету, но большинство авторитетов (напр. Вассерман, Лангей и Геринг) склоняется ко второй точке зрения. В. Ф. Певницкий определенно нигде не ставит вопроса о том, как вести изучение древне-христианской проповеди, но он несомненно имеет весьма ясный взгляд на этот вопрос. Во всех своих исторических исследованиях он как бы намеренно старается достигать результатов, которые так или иначе руководствовались бы к правильному пониманию характера и задач церковного проповедничества вообще, безотносительно к тому, какие требования предъявляются к церковной проповеди в то или другое время. «Ревностный проповедник, говорит он в одном месте⁵, желающий свято исполнить высокий долг пастырского учительства, находит для себя много побуждений обращаться мыслью к деятельности великих представителей церковного учительства и изучать оставленные ими памятники сильного и влиятельного слова. Эти памятники дают ему наглядные уроки и образцы для плодотворного действия в своей среде, и часто в особенности в минуты беспокойства и бессилия проповедного слова, служат ободрением и укреплением ослабевающей ревности в исполнении святого дела». Конечно, в данном отношении не все памятники церковного проповедничества одинаково богаты указаниями руководственного свойства, поэтому и у В. Ф. Певницкого названная тенденция выступает то менее, то более ярко. Исключение составляет только одна статья: «Образ Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа, как учителя». Здесь, как это и естественно, наш профессор, воспроизводя учительную деятельность Спасителя, рисует идеал проповедника для всех времен и как бы наперед указывает, какие черты проповедничества он будет следить в дальнейшей истории церковной проповеди. «В слове и деятельности божественного учителя, верховного Начальника и Основателя Церкви, говорит он, – высокий образец, к которому должны приближаться и которым должны поверяться слово и деятельность всех, призванных к церковному учительству; здесь высшая сила, которая может поддержать и укрепить слабые силы обыкновенного учителя при исполнении им своего долга; здесь – не только источник истины в ее содержании, но и наставительное руководство в способе раскрытия и сообщения этой истины народу, показывающее, как нужно вести дело Божие, дело церковно-общественного назидания, для успешнейшего достижения его целей. Поэтому, если мы думаем о полной истории проповедничества, то нам кажется, что первым исходным пунктом ее мы должны поставить обозрение учительной практики Первооснователя христианской проповеди»⁶.

Характеризуя образ учения Спасителя, В. Ф. Певницкий прежде всего указывает, на основании Евангелия, две общие черты этого образа: во-первых, «полноту внутреннего духа, проникнутого всепобеждающей правдой Божией и умеющего прямо представлять пред глазами человека то, что в ней есть наиболее действенного», а во вторых – веяние привлекающей любви, «несказанной симпатии к человеку и человечеству, его нуждам, бедам и страданиям»⁷. Затем он останавливается на выяснении частных особенностей учительного слова Спасителя; при этом по поводу некоторых из них ведет нарочитую речь о современном проповедничестве, далеко уклонившемся от евангельского идеала. Напр., говоря о «мягкой и мудрой системе приспособления, держась которой Господь Иисус Христос постепенно вел разумение учеников и всего народа к высшим тайнам боговедения и чистейшему представлению предметов религии и нравственности», он сильно осуждает «ту подделку под вкус и мысль слушателей, какую дозволяют себе иногда фальшивые и несильные учителя, готовые жертвовать целостью истины в видах скорейшего убеждения в какой-либо частной относительной истине, и признавать предрассудки и ошибки за истину для возбуждения большего доверия к себе»⁸. Отмечая отношение Иисуса Христа к св. Писанию, он критикует современных проповедников, впадающих в разные крайности при пользовании библейскими текстами. Он говорит также об обличениях и утешениях в проповедях, об языке и нынешнем проповедническом действовании.

Таким обилием руководственных для проповедников указаний не отличаются другие исторические очерки проф. Певницкого, но все же каждый из них дает что-либо важное и интересное в этом отношении. Особенно следует отметить два очерка: «Образование отцов-проповедников IV в.» и «Порядки и обычаи, соблюдавшиеся при сказывании проповедей в древней церкви» (III–IV вв.).

Стремление В. Ф. Певницкого представить историю церковной проповеди таким образом, чтобы она была учительницей и руководительницей нашей в деле успешнейшего проповедования слова Божия, не должно быть рассматриваемо как прием тенденциозный, чуждый научной серьезности. В. Ф. Певницкий питал высокое уважение к настоящей богословской науке и его гомилетические исследования по истории проповеди отличаются полным беспристрастием и чисто научной объективностью. Наилучшим образом это драгоценное качество гомилетических работ его сказалось в его докторской диссертации:

«Св. Григорий Двоеслов – его проповеди и гомилетические правила». Это ученое исследование, написанное блестящим языком, особенно в той части, где оно касается проповедей и гомилетики св. отца, не только соперничает с лучшими иностранными монографиями о том же предмете, но даже превосходит их и глубиной анализа, и силой критической мысли, и основательностью исторических сопоставлений, и широтой обобщений. Автора нельзя упрекнуть в каком-либо неправильном освещении исторических фактов или в искусственной группировке их; везде он пользуется самыми строгими научными приемами. Преклоняясь перед высокими качествами проповедничества св. Григория Д., он в тоже время отмечает и слабые стороны его. Так, о нравоучении св. отца он говорит, что оно «не имеет широты, соответственной широте христианского идеала и не обнимает собой всех потребностей жизни. Если сравнивать его проповедь с проповедью других замечательных учителей, напр. Златоуста, Василия В., она окажется проповедью односторонней, не полной, не отвечающей своим исполнением тем требованиям, какие представлял ей сам Григорий в своих теоретических правилах… В проповеди его мало видна мысль о преобразовании земных отношений; – она всецело обращена к потребностям вечного спасения, минуя все расчеты земного благоустройства и благополучия. В этом состоит ее недостаток и односторонность»⁹. В. Ф. Певницкий подвергает основательной критике также экзегетический метод изъяснения св. Писания в проповедях св. Григория, равно как и некоторые особенности его изложения, имевшие большое влияние на развитие западной церковной проповеди в средние века.

И в других исследованиях по истории проповеди В. Ф. Певницкий остается на высоте строгих научных требований. Это обстоятельство придает особенную ценность тем его суждениям о свойствах и законах церковного красноречия, которые извлечены им из исторических данных и которые легли в основу его гомилетики. Но прежде, чем перейти к изложению его гомилетической системы, мы считаем необходимым еще коснуться его работ по истории гомилетической науки.

К истории гомилетики В. Ф. Певницкий должен был обратиться для основательного ознакомления с процессом построения той системы правил проповедничества, которая так мало удовлетворяла и его, и все богословски образованное общество, и против которой он выступил уже в начале своего профессорства. «Для гомилетики, говорит он, историческое обозрение путей, по каким шла и развивалась она, более необходимо, чем для какой-либо другой наука… На длинном пути, пройденном историей гомилетики, мы встречаем большое обилие научных работ, посвященных решению задачи, ей предлежащей… Здесь представляется вниманию множество разнообразных опытов изложения гомилетических правил и определения законов проповеднического искусства, а при изучении их открывается, как видоизменялись гомилетические теории, как различно понималась задача науки и какое было различие во взглядах на методы и способы, наиболее годные к достижению целей, какие должны преследовать гомилетика»¹⁰ В. Ф. Певницкий начал изучение истории гомилетики с «первой, самой древней гомилетики»¹¹, т. е. с гомилетики бл. Августина, изложенной последним в 4-й книге «Христианской науки». Приемы, которыми пользуется он в этом своем очерке, характеризуют и дальнейшие его работы в данной области.

Начав с указания на отношение бл. Августина к классической риторики и на односторонность понимания им существа светского красноречия, проф. В. Ф. Певницкий затем подробно, параграф за параграфом, передает содержание 4-й книги «Христианской науки», при этом попутно, в виде разных критических замечаний, высказывает свои суждения по тем или другим гомилетическим вопросам. Суждения эти обнаруживают в авторе глубокий независимый ум, широкую наблюдательность и выдающийся гомилетический вкус; для читателя совершенно очевидно, что автор не имеет никакого желания связывать свою мысль какой-либо законченной гомилетической системой или известными авторитетами, хотя при этом он весьма внимательно отмечает у последних все, что так или иначе может служить к лучшему уяснению предмета церковного красноречия по его существу. Именно это существо и интересует В. Ф. Певницкого. Поэтому, не оставляя без внимания ни одной более или менее интересной частности, он с особенной обстоятельностью в своих исторических разысканиях останавливается на законах церковного проповедничества, основанных на «очевидных, незыблемых истинах» В названном очерке, напр., он ведет обстоятельную речь о том, что составляет центр тяжести в проповедническом служении и восстает против того понимания бл. Августина, по которому проповедь есть простой урок, простое разъяснение дела или сообщение сведений, полезных слушателям, и по которому – «чтобы состоялась проповедь, так понимаемая, нужно только от человека, выступающего с ней, некоторое знание, простое, безыскусственное слово, пожалуй сухое и холодное; но не требуется для этого никакого одушевления от проповедника. Если так, рассуждает, В. Ф. Певницкий, то проповедь перестает бить ораторским произведением и ставится на ряду со всяким дидактическим сочинением, как бы ни было оно сухо изложено. Но так ли нужно трактовать проповедь на самом деле? Соответствует ли такая проповедь идеалу, рисующемуся в умах людей, любящих и ценящих церковное красноречие?» На этот вопрос дается ответ отрицательный и очень убедительно высказывается мнение, что воодушевление есть существенный элемент церковной проповеди.

От бл. Августина история гомилетики ведет исследователя к св. Григорию Великому и его «Пастырскому правилу», но В. Ф. Певницкий исследовал этот труд раньше «Христианской науки» в своем сочинении Св. Григорий Двоеслов – его проповеди и гомилетические правила», поэтому дальнейшие его очерки были посвящены гомилетике средневековой и новой¹². Средневековые системы гомилетики и разные гомилетические сборники исследованы им с такой обстоятельностью, какой мы не находим и у иностранных гомилетов, работавших в этой области, и в то же время изложены с такими историко-критическими замечаниями, что для нас становится совершенно понятно, каким образом схоластика постепенно убила то здоровое, живое понимание проповедничества, которым в общем отличались гомилетические взгляды бл. Августина и св. Григория. В средние века, «гомилетика преследовала чисто практические цели и всецело хотела быть практическим руководством для проповедников, облегчающим их работу, а научные теоретические вопросы мало занимали тогда составителей практических руководств по проповедничеству»¹³, поэтому-то последние и превратились мало по малу в собрание ни к чему непригодных правил проповедничества, убивших в конце концов живое проповедное слово и поставивших на его место сухие, безжизненные схоластические рассуждения на определенные темы и по определенному образцу.

Реформация внесла живую струю в область церковного проповедничества и гомилетической науки. Под влиянием проповеднической манеры и гомилетических советов Лютера появилось стремление освободить теорию проповедничества от схоластики и дать ей более серьезную, научную постановку. Последнее достигнуто было не сразу; потребовались целые века усиленной работы в данном направлении, пока гомилетика стала вполне научной дисциплиной. При этом на развитие – в частности – протестантской гомилетики оказали сильное влияние многочисленные колебания, какие испытало в своем историческом раскрытии протестанство вообще и то разнообразие в понимании лютеровых начал веры и жизни церковной, которое привело протестантов к делению на множество толков. Историю гомилетической науки в новое время, после Лютера и до наших дней, В. Ф. Певницкий изображает в сочинении: «Гомилетика в новое время, после реформации Лютера» и в статьях: «Позднейшие протестантские гомилетики» (Краусса и Вассермана)¹⁴ и «Чтении о проповеди Брукса».

Из бесчисленных гомилетических сочинений этого обширного периода времени он выбирает для изучения «наиболее характерные и содержательные, принадлежащие авторитетным мужам, выдающиеся из других своим достоинством и потому имевшие более сильное влияние на последующих деятелей в области гомилетики»¹⁵. Читая суждения его об этих сочинениях, мы знакомимся с тем, каким образом вырабатывалась его собственная теория проповедничества, его взгляды на церковную проповедь и законы церковного красноречия. Достойно примечания, что наиболее симпатизирует он католику Жиберу, протестанту Теремину и реформату Вине.

Жибер нравится В. Ф. Певницкому, между прочим, своим основным взглядом на проповедников, как на ораторов. «Как было бы хорошо, говорит наш гомилет, если бы на церковной кафедре являлись только люди, владеющие особенной силой слова… Тогда на надлежащей высоте стояли бы исполнители святого долга, поручаемого служителям церкви. А если будут выступать учителями народа в церкви люди заурядные, без силы духа, скудные словом, – они могут уронить святое и высокое дело и пользы никакой не принесут народу, порученному их духовному водительству»¹⁶. В Теремине В. Ф. Певницкому кажется весьма симпатичной его нравственная точка зрения на красноречие, по которой красноречие, как деятельность практического свойства, никаким другим законам не может быть подчинена, как только нравственным и по которой – «только высокий нравственный характер может давать человеку возможность с достоинством и силой совершать ораторское служение»¹⁷. Гомилетические же взгляды Вине, повидимому, разделяются им всецело, даже в мелочах. Вообще же в новых западных гомилетиках В. Ф. Певницкий особенно подчеркивает сближение ими духовного красноречия с ораторским искусством и стремление законы последнего применить в той или другой мере к первому.

Одновременно с разработкой истории гомилетики на западе наш приснопамятный профессор гомилет в своих лекциях, оставшихся не напечатанными, занимался изучением и русских гомилетических руководств, так что к составлению своей собственной системы гомилетики, изданной только в конце его профессорской деятельности, под заглавием: «Церковное красноречие и его основные законы»¹⁸, он приступил, так сказать, во всеоружии гомилетического знания.

Гомилетическая система В. Ф. Певницкого отличается необыкновенной простотой своей логической конструкции. Все что могло бы отзываться схоластической риторикой, исключено из нее и наоборот – все необходимое для уяснения существа церковного проповедничества, нашло в ней свое место. Основными вопросами гомилетической теории В. Ф. Певницкий считает вопросы о том, что такое церковная проповедь по своей внутренней идее, что составляет ее содержание, каким характером она должна отличаться и какие существуют методы проповедничества. Соответственно этим вопросам он весь гомилетический материал распределяет по четырем отделам: 1) церковное красноречие и его основные законы, 2) о содержании проповедей, 3) о характере проповедей и 4) о приготовлении проповедей.

Первый отдел В. Ф. Певницкий начинает с определения понятия о проповеди, как справедливо он замечает, «от установления такого или иного понятия о проповеди зависит дальнейшее развитие гомилетических правил»¹⁹. Что же такое церковная проповедь?» – «Проповедь есть возвещение евангельского учения о нашем спасении в живой речи пред народом»²⁰. В этом определении устанавливается наличность в церковной проповеди двух сторон – стороны ораторской, по которой проповедь есть живая речь к народу и стороны церковно-религиозной, по которой она является выполнением религиозно-церковного служения. Чтобы более отчетливо выяснить существо церковной проповеди, как особого вида ораторства, В. Ф. Певницкий подробно говорит о красноречии вообще и отмечает в нем следующие характерные черты: внутреннее одушевление оратора, публичность или общественный характер его речи, общественный интерес ее содержания и определенность ее цели, состоящей в добром воздействии на волю слушателей. Значение «самого важного условия успешного ораторства» он признает за первой из этих черт. По словам его, «высшую силу дает оратору напряжение воли или всей души его, которое проявляется в одушевлении, в пафосе… Если выступаешь ораторствовать, говори по ораторски, – от сердца и с одушевлением. А нет одушевления, не выливается слово прочувствованное, согретое теплотой сердечной, – но являйся на кафедре и не имей притязание на титл оратора»²¹. Одушевление составляет существо и проповеди церковной, насколько она есть речь к народу. Важность предмета и святость цели проповеди только приближают ее к ораторской речи, одушевление же проповедника, необходимо сопровождающееся подъемом и направлением воли слушателя к добру, делают ее видом настоящего ораторства. «Проповедник-оратор, говорит В. Ф. Певницкий, берет (истину христианскую) из мертвой книги, оживляет ее своим дыханием и дает ей движение и она, направляемая, находит путь к сердцам слушателей и действует на них тем быстрее и сильнее, чем более проповедник вносит своей душевной силы и энергии на оживлены истины, служащей предметом его слов»²².

Этот взгляд В. Ф. Певницкого на церковную проповедь, как на ораторское произведение, конечно, справедлив в том смысле, что речь, обращенная к народу и касающаяся его насущнейших потребностей, не может не быть причастной ораторству в большей или меньшей степени; ораторский момент в ней необходимо мыслится, как и во всякой речи человеческой вообще, произносимой с определенным намерением, для достижения определенной цели²³. Но нам кажется, что В. Ф. Певницкий несколько излишне подчеркивает необходимость присутствия в церковной проповеди ораторского пафоса одушевления; через это он как бы унижает учительный вид церковной проповеди, изначальный в христианской церкви. Совершенно справедливо замечает по этому поводу проф. М. Тареев: «высоко ценя в человеке настроение и дело – проявления чувства и воли, христианство вместе с тем, требует от человека и познания истины. Христианин должен быть воспитан в правилах, которыми определяется направление его воли и чувства; но кроме и прежде того, он должен быть научен христианскому миропониманию. Вера принадлежит сердцу, но начинается в уме»²⁴. Значит, проповедь, призванная прежде всего насаждать и укреплять в душах людей веру (Рим.10:17), может иметь своим содержанием предметы, изложение которых требует спокойной сосредоточенной речи более, чем ораторского одушевления.

Признавая церковную проповедь видом ораторского искусства, В. Ф. Певницкий в то же время считает ее «исполнением церковно-религиозного служения». Это служение, по словам его состоит в «продолжении того благовестия, которое во время земной жизни своей Господь Иисус Христос сообщал людям, ждавшим избавления, приглашая их, вступить на путь спасения и указывая условия и средства к этому»²⁵. А так как на дело благовестия Иисусом Христом были избраны и посланы апостолы, которые в свою очередь передали свое высокое служение пастырям и учителям церкви, a церковь впоследствии возложила его на епископов и пресвитеров, то само собой понятно (хотя проф. В Ф. Певницкий и воздерживается от решительного об этом суждения), что церковное проповедничество есть одна из функций именно пастырского служения. Только пастырями церкви в полной мере могут быть выполнены те требования, какие предъявляет наш профессор к проповедникам.

Для достойного несения проповеднического служения от проповедника прежде всего требуется совершенное знание св. Писания и творений отцов и учителей церкви, с одной стороны, и «проникновение души проповедника словом Божиим», одушевление истиной Божией, огненная ревность об исполнении служения божественному слову – с другой без этого последнего условия не может быть никакого успеха в деле проповедничества. Другое требование, предъявляемое к проповеднику, есть любовь к народу, которому возвещается слово спасения, «сердечное сочувствие ему, ясное понимание его нравственно-религиозных нужд и всецелая преданность интересам своих братий, побуждающая проповедника сделать все для их просвещения, спасения и нравственного совершенствования в богоугодной жизни»²⁶. Очевидно, это такие качества, которые предполагаются лишь в пастыре церкви; но в таком случае можно ли от последнего требовать еще ораторского искусства? И не означает ли такое требование исключение из числа проповедников тех пастырей церкви, которые имеют все данные для служения слову, но не обладают ораторским талантом? – В. Ф. Певницкий настаивает и на этом требовании, но ораторство понимает лишь в смысле «внутренней силы духа, дающей слову живость и энергию», в смысле «религиозного одушевления»²⁷, без которого действительно никак невозможно обойтись на церковной кафедре. «Нам замечали, говорит наш профессор-гомилет, что устрашает многих требование религиозного возбуждения или одушевления, какое мы предъявляем к проповедникам слова Божия. Но нам кажется, это одушевление само собой должно возникать в душе того, кто носит в сердце живую веру и благовеет пред святыней Евангелия и кому близко и дорого спасение братий, особенно когда его долг или собственное чувство призывают возвещать слово спасения людям, уклоняющимся от прямого пути своего на путь погибельный»²⁸.

Второй отдел «Церковного красноречия» посвящен вопросу о содержании проповедей. В. Ф. Певницкий признает по существу неправильным прием решения этого важнейшего гомилетического вопроса, принятый Я. К. Амфитеатровым и состоящий в подробном перечислении материй проповеднического слова. Он, считает необходимым лишь установить принцип, с точки зрения которого каждый проповедник мог бы решать самостоятельно и вполне свободно, о чем ему следует проповедовать в том или другом случае. Принцип этот, по его мнению, заключается в следующем. «Средоточный пункт в учении о домостроительстве нашего спасения – Иисус Христос, за нас распятый, Которого проповедник ни на минуту не должен опускать из внимания. От этого пункта, как радиусы от центра, должны расходиться по далекой окружности многообразные сочетания разных представлений, вызываемые нуждами слушателей и потребностями времени. Пред взором проповедника, внимательного к своему долгу, великая сокровищница. Бери из нее, что хочешь и только умей выбирать то, что наиболее необходимо и полезно для того круга слушателей, к которому он обращается с своим словом. Ему не исчерпать всего богатого содержания, какое заключается в этой сокровищнице. Но все, что бы ни говорил проповедник, должно иметь большую или меньшую связь с словом крестным»²⁹. Совершенно справедливо и в полном согласии с историей проповеди указан здесь высший предмет нашего проповедного слова – Иисус Христос, Который есть Альфа и Омега, начало и конец нашей веры и жизни христианской. Держать на церковной кафедре пред своим умственным взором божественный лик Спасителя нашего, постоянно сообразовать свою речь с Его учением и делами и все направлять к славе Его имени и Его царства – действительно значит владеть неисчерпаемой сокровищницей проповеднических материй и без боязни повредить идее проповеднического служения, быть в состоянии и трактовать в проповедях всякие предметы. Но одного этого указания на то, что составляет содержание церковной проповеди κατ ἐξοχήν, недостаточно для полного решения вопроса, обсуждаемого в разбираемом отделе. Посему В. Ф. Певницкий к сказанному присоединяет обстоятельную речь об «источниках, из которых проповедник может почерпать содержание для своих поучений», и о тех исходных точках при построении проповедей, от которых происходят различные виды последних: омилия, слово, катехизическое поучение, публицистическая проповедь. Речь эта, основанная на суждениях авторитетных мужей древнего и нового времени, весьма ясно, но в то же время без излишних подробностей решает вопросы о гомилетической методе изъяснения священного писания, об отношении проповедника к идее церковного года и к огласительному учению церкви, о публицистических темах для проповедей. Многолетние размышления В. Ф. Певницкого над гомилетическими материями, богатый личный его опыт проповеднический и глубоко развитый его гомилетический вкус придают высказываемым им суждениям такую высокую ценность, что с ними невозможно не считаться как в теории, так и на практике. Для примера мы укажем на его отношение к публицистическим словам. Допуская последние и даже рекомендуя обязательное ведение их в больших городах, как центрах разных умственных движений, он ставит вопрос – как же вести публицистическую проповедь и дает на него ответ, весьма ясно освещающий недоумения, какие могут здесь возникнуть. Мысль о приспособлении христианства к запросам времени, о примирении его с современностью, увлекающая некоторых проповедников-публицистов и рождающая много гомилетических коллизий, отвергается им решительно и всецело. «Нельзя допускать ни малейшего изменения начал веры Христовой, говорит он: нельзя делать никакой уступки в виду ходячих заблуждений времени, никакого послабления строгих требований евангельского закона, в виду понизившейся нравственности и нежелания подчиняться им со стороны расслабленной воли… Для проповедника начертан неизменный чистый идеал в Евангелии и он ни на одну йоту не может отступить от него и что-либо изменить или ослабить в нем. Выдумывать какое-либо новое христианство, менее строгое, более угодливое нашей плоти, – дело еретиков и отступников»³⁰. Конечно, мы бы желали видеть у нашего профессора-гомилета разъяснение этого принципиального положения посредством исторических и современных образцов публицистического проповедничества³¹, но и отсутствие у него этих образцов не колеблет его сильной и верной мысли.

В третьем отделе «Церковного красноречия» В. Ф. Певницкий говорит о характере церковной проповеди. Основными чертами истинной проповеди он считает ее церковно-библейский дух и популярность. В чем состоит церковно-библейский дух проповеди? – «Благочестивым слухом слушателя тотчас же ощущается присутствие или отсутствие церковно-библейского духа в слове, ему предлагаемом. Но логически выяснить черты его – вещь чрезвычайно трудная, Дух невидим и неосязаем». Видимым проявлением его в слове служит частое обращение к св. Писанию и благоговение пред словом библейским, как словом Божиим. Популярность же проповеди есть ее доступность и удобоприемлемость для народа. Согласно требованию популярности, проповедник должен выбирать для церковной кафедры предметы, соответствующие его нуждам и состоянию умственному и религиозно-нравственному; предметы эти должен раскрывать посредством не отвлеченных рассуждений, а живых образов, описаний, изображений тех состояний, в каких проявляется в жизни то или другое правило или понятие; в отношении языка должно заботиться о полной ясности и прозрачности речи.

Четвертый отдел гомилетической системы В. Ф. Певницкого занимается вопросом о приготовлении проповедей. Здесь предлагается ряд советов, относительно того, как приготовлять проповеди, как произносить их, как держать себя на церковной кафедре – советов глубоко продуманных и основанных на изучении проповеднической методологии лучших гомилетов древнего и нового времени.

Таково содержание сочинения В. Я. Певницкого: «Церковное красноречие и его основные законы».

Легко видеть, что гомилетическая система почившего профессора нашего действительно обнимает все существенные вопросы церковного проповедничества и дает им решение вполне согласное как с основной идеей церковной проповеди, так и с историей гомилетической науки. Принявшись за составление своей системы лишь после самого тщательного исследования этой истории, В. Ф. Певницкий вполне естественно должен был испытать на себе некоторое влияние своих знаменитых предшественников в данной области. Влияние это осязательно дает себя чувствовать при чтении последнего его труда, столь богатого превосходными выдержками из гомилетических сочинений авторитетнейших мужей. Но, конечно, обращение В. Ф. Певницкого к авторитетам при изложении им своих собственных мыслей не есть признак нетвердости этих мыслей или их не самостоятельности. Всегда решительный и независимый во всех своих ученых работах, он таким остается и в данном случае, и если на ряду с своими суждениями считает необходимым приводить мнения чужие, то делает это, потому что с великим уважением относится к научным результатам, добытым нелегкими трудами его предшественников, и к коллективному проповедническому опыту прошедших веков. Как серьезнейший историк церковного проповедничества, он хорошо понимает, что теорию этого проповедничества нельзя создавать путем одних отвлеченных теоретических рассуждений, что историческая действительность часто восстает против самых безукоризненных логических построений и указывает иной путь для теоретизации проповеднического дела В. Ф. Певницкого, таким образом, остался верным исторической методе исследования гомилетических проблем и в последнем своем труде, составляющем достойный венец его драгоценнейших гомилетических работ.

Мы не сомневаемся, что в скором времени эти работы В. Ф. Певницкого сделаются предметом более обстоятельного и более глубокого обследования, сем какая предложена здесь, что они будут поставлены в органическую связь с его пасторологическими, проповедническими и публицистическими сочинениями и тогда светлый образ знаменитого нашего гомилета предстанет пред современным поколением его учеников и почитателей еще в более ярком виде.

Священник Н. Гроссу