Желательная постановка церковной археологии в духовных академиях

Читано в Совете С-Петербургской духовной академии.

Церковные древности, как предмет академического преподавания, появляются впервые в эпоху преобразования духовных училищ и учреждения С.-Петербургской духовной академии. Наставник академии (Фесслер?) под церковными древностями разумел «правильные сведения о происхождении, сохранении и изменении, общих наружных форм, в которых облекается учение церкви, обрядов, которыми украшается её богослужение, и учреждений, которые образуют её общественное постановление». Поэтому он делил её на три части: древности учения, древности богослужения (свящ. места, времена и действия богослужения) и древности церковного постановления (состав церкви: иерархия, общество). Соединение церковных древностей в одну кафедру с церковной историей решило вопрос о методе преподавания. Составитель программы церковных древностей прямо говорил, что «сии предметы граничат с церковной историей; но проходя широким путем, она часто не имеет времени сходить на сии стези». Ясно, что автор, составляя программу церковных древностей, находился под влиянием тех воззрений, первым (по времени) выразителем которых был Страсбургский богослов Валтассар Бебелли, а наиболее солидным в смысла полноты, методичности и научного беспристрастия, – Бингам. Согласно этому планоначертанию, церковные древности вошли особым отделом в академические руководства по церковной истории, составленные архим. Филаретом и архим. Иннокентием (Начертание истории и древностей церковных: от начала мира до I в. по Р. Хр. и II–XVII в.). Но в таком положении «церковные древности» не могли оставаться долго. Профессора церковной истории и составители «Начертаний» не могли не видеть, что специальные археологические «стези» отвлекают их внимание от ближайших церковно-исторических задач и в то же время оказываются в их курсах обработанными не в той мере, как требовало бы того существо дела: они захватывали в этих отделах не только часть догматики, но и литургики и даже каноники, – всего понемногу и в общем мало, недостаточно. И вот к началу 40-х годов уже созрела мысль отделить церковные древности от истории и, для более успешного изучения их, учредить в академиях особую кафедру церковных древностей. Однако, выделение это, предоставив профессору возможность более полного изложения предмета, не изменило основного характера «церковных древностей», намеченного в начале XIX столетия: главным пособием и регулятором науки остался тот же Бингам; к нему присоединены были – Августин и Бинтерим, потом Шмидт, с легкой руки которого церковные древности переименованы были в Литургику, Вытринский – перевод Бингама, наконец Альт, Геранже, Люфт и Фюйк. Построение, системы имело характер схоластический: 1) места, 2) времена, 3) действия богослужения. Истории богослужения не было; исходной точкой научного исследования служила современная богослужебная практика, а для её оправдания делались апологетические экскурсии в область первых пяти-шести веков христианства, так как именно в пределах этих столетий вращаются исследования указанных корифеев западно-европейской археологии – Бингама и Августи. Таким образом, хотя в общем плане науки намечались в самых общих чертах задачи церковно-археологические и историко-литургические, но не было ни церковной археологии, в строгом смысле слова, ни исторической литургики: в вопросах, касающихся первой из них, все дело сводилось к подбору сведений из древнейшей письменности о храмах, св. иконах, свящ. утварях и т. д.; но не уделялось почти никакого внимания памятникам вещественным, составляющим основную стихию церковной археологии; в вопросах, относящихся ко второй, игнорировались источники византийские и древне-русские, без которых невозможно правильное изъяснение не только исторического роста нашего богослужения, но даже нередко и – первых зачатков многих из наших богослужебных форм и обрядов, появившихся не в первые века христианства, а в эпоху позднейшую. Ни вещественные памятники церковного искусства, ни византийские и древне-славянские богослужебные рукописи все еще не были введены в научный оборот. Прочные начала тому положены были в конце 60-х годов прошлого столетия; а академически устав 1869 г. дал формальные основания к выделению из обширной области «церковной старины» двух отдельных самостоятельных дисциплин – «Церковной археологии» – в смысле науки о памятниках церковного искусства, в дальнейшем смысле – истории церковного искусства, и литургики в смысле истории православного богослужения. Возможно допустить, что формулировка этого предмета в уставе 69-го года, как «Церковной археологии и Литургики» представлялась не для всех одинаково определенной в то время; некоторые даже и до сих пор склонны думать, что составители устава, говоря о церковной археологии, имели в виду лишь метод литургики, или допускали памятники искусства лишь отчасти... Но дело не в этом: сама живая действительность, живая научная среда, направление русской исторической науки и наличная литература уже намечали прямые пути, которым должно было следовать изучение церковной старины. Объясним это по отношению к церковной археологии и прежде всего обратим внимание на наличный материал, подлежавший ведению церковной археологии. Материал этот в изобилии сосредоточен в европейских и русских музеях, в монастырях, соборах и приходских церквах. Обширные музеи Рима, Парижа, Лондона, Берлина, Вены, Неаполя, С.-Петербурга заключают в себе громадные собрания древностей греко-римских и восточных, а потому представляют важность лишь в вопросе о генезисе памятников христианских. Собрания христианских древностей в Дрездене (alterthumsmuseum), Нюренберге, Париже (Cluny) имеют главным образом местное значение – для христианской археологии Германии и Франции. Картинные галлереи Флоренции, Дрездена, Парижа, Мюнхена, Венеции, Рима, Берлина, Лондона, С.-Петербурга дают материал для характеристики западно-европейских художественных школ. Более близкое отношение к нам имеет Ватиканский музей в Риме, где наряду с памятниками античными находятся и памятники искусства, саркофаги, диптихи, fondi d’oro, иконы; здесь же огромная библиотека рукописей, украшенных миниатюрами, особенно греческими. К той же категории смешанных музеев относится музей Кирхера в Риме. Высшее место принадлежит Латеранскому музею в Риме, где собраны многочисленные предметы христианской древности, найденные в Риме и его окрестностях; здесь хранятся предметы, найденные в катакомбах: саркофаги, памятники эпиграфические, лампы, фрагменты фресковых живописей. Сюда же следует отнести музей христианский, основанный проф. Пипером при Берлинском университете. Специальных музеев и собраний византийских древностей до сих пор еще нет: предметы византийского искусства рассеяны по разным музеям западной Европы, Греции и России, по монастырям и церквам Греции, Турции, Кавказа; особенно по монастырям Афона. Русские церковные древности сосредоточиваются отчасти в музеях; в патриаршей ризнице в Москве, в монастырях: Троице-Сергиевой Лавре, Ипатьевском монастыре в Костроме, Спасо-Преображенском в Ярославле, Рождественском во Владимире, Антониевом и Юрьевом в Новгороде; в соборах: Новгородском Софийском, Псковском Троицком, в московских – Успенском, Архангельском и Благовещенском, киевском Софийском, ярославском Успенском и др.

Многочисленные памятники церковной архитектуры рассеяны по всему христианскому миру, и некоторые из них представляют собой живые музеи древностей. Сюда относятся памятники типа базилики в Риме, развалины его в Сирии, Африке и Херсонисе таврическом, остатки в Турции и Греции; некоторые из них сохранили древнейшие мозаики; храмы византийские в Турции, особенно в Константинополе, Солуни, Венеции, Равенне, в Греции, в малой Азии, в Крыму, на Кавказе, в Болгарии, с мозаиками и фресками; памятники с явными следами византийских влияний во Франции (церковь Фронта в Пернге) и России; памятники русской церковной архитектуры – в Киеве, Новгороде, Пскове, Владимире, Суздале, в Москве, в Ростове и Ярославле, Костроме, Нижнем Новгороде, деревянные храмы на севере России, и др.; многочисленные храмы Кавказа и восточной России. Некоторые из них сохранили древние настенные живописи, иконостасы, церковную утварь. Укажем, наконец, на обширные собрания рукописей, в которых также находится художественно-археологический материал: в Императорской Публичной Библиотеке в С.-Петербуре; в библиотеке Спб. духовной академии – два собрания – Софийское и Кирилло-Белозерское; в румянцевском музее в Москве, в Синодальной библиотеке в Москве, в Синодальной типографии (там же), в библиотеке Никольского Единоверческого монастыря, в Троице-Сергиевой лавре и Московской Духовной Академии, в библиотеке графа Уварова (в с. Поречье), в Казанской духовной академии; в костромском Ипатьевском монастыре, ярославском Спасо-Преображенском и др. Оставляем в стороне многочисленные собрания рукописей в частных руках. Обратимся к рассмотрению того, в каком положении находилось дело научного исследования памятников церковной старины к моменту учреждения особой кафедры Церковной Археологии в Духовных Академиях.

Научная обработка памятников периода началась в XVI–XVII вв. Капитальные труды Бозио положили прекрасное начало исследований римских катакомб. Продолжателями его были в XVIII веке Фабретти, Миссон, Боттари, Буонаротти, Больдетти и Аженкур. В XIX в. наибольшей славой покрыты имена Марки и его ученика Джиованни Баттиста де Росси: труды их, особенно последнего, легли в основу большей части исследований новейших авторов, – Аляра, Мартиньи, Перре, Резана, Сальмона, Клоке, Орацио Марукки, Норзскота, Крауса, де-Валя, Вильперта, Бейсселя, Лиля, Фиккера и Фриккена; большей оригинальностью отличается французский ученый Ролле и немецкий В. Шульце. Гарруччи поставил дело исследования памятников христианских (I–VIII в.) шире, чем де-Росси, издал и оценил все известные памятники христианские первых восьми столетий, кроме архитектуры; однако и эта последняя имеет уже достаточно обширную литературу. Таким образом искусство периода, в границах существующих открытий, можно считать достаточно обследованным. Иное дело памятники византийские и русские. Западно-европейские археологи старого времени мало занимались памятниками православного востока: в числе их можно выделить лишь Дюканжа, Лямбеция и Коллара, Гори, Зальценберга, Дидрона и Аженкура. В новейшее время к ним присоединяются – Бордье, Рихтер, Добберт, Бэйе, Стржиговский, отчасти Вааген и Рого де Флери. Из русских ученых отметим еп. Порфирия, архим. Антония, гр. Уварова, проф. Кондакова, отчасти акад. Срезневского, Буслаева, apxиеn. Сергея (Спасского), акад. Голубинского, проф. Горностаева, Айналова и Редика. Древности собственно – русские также имели своих представителей в лице Митроп. Евгения, Сахарова (иконопись и этиография), Буслаева, Погодина, гр. Уварова, Прохорова, Филимонова, Виноградского, архим. Амфилохия, Струкова, Солнцева, Закревского, Забелина, А. В Горского и Новоструева, архим. Макария, архим. Саввы, Ровинского, Оленина, Вельтмана, Снегирева, прот. Скворцова, Ундольского, Савваитова, Суворова, Фундуклея, гр. Строганова, Артлебена; позднее проф. Голубинского, Петрова, Султанова, превосходный материал дан был в капитальном издании «Древностей российского государства», Русской старине Мартынова, в памятниках моск, древностей Снегирева, в христ. древностях Прохорова, в Сборнике общества древне-русского искусства 1866 г. и др.

Таким образом, к концу 60-х годов составилась уже значительная литература, посвященная не только памятникам периода, но и византийским и русским. Проф. Буслаев в своем обширном исследовании об общих понятиях о русской иконописи представил попытку свести разбросанные сведения об иконописи в одно целое, а Ровинский составил очень удачную историю русских иконописных школ, до сих пор не утратившую своего значения. Духовная власть и составители академического устава 1869 года несомненно были осведомлены достаточно с этой стороны. Нет нужды в настоящее время доказывать, что Св. Синод всегда, особенно во 2-й половине XIX столетия, прилагал возможные заботы об охранении памятников старины и церковно-практическом использовании их. Уже в XVIII в. предприняты были меры к составлению охранных описей ризниц монастырских и соборных, равно как и вообще достопамятных предметов; в XIX в. мероприятия этого рода продолжались; принимались меры к улучшению русского иконописания, командировались специалисты (архим. Макарий, Савваитов) в археологические пункты для ревизий церковных древностей; в 50-х годах уже широко был поставлен вопрос о мерах к собиранию и изучению памятников церковной старины – византийских и русских: в 1853 году решено было образовать при Св. Синоде центральный Комитет для подробного рассмотрения описей церковных древностей всех enapxий; вместе с тем найти для духовного ведомства «одного из известных, совершенно сведущих и опытных по части древностей, лиц», который мог бы подготовить подходящих семинаристов, умеющих рисовать, к копированию древностей, и который вместе с лучшими из них мог бы быть «командирован к осмотру обителей и церквей разных епархий в этом художественном отношении. Должность эта могла бы быть причислена к Хозяйственному Управлению при Св. Синоде под именем начальника художественной экспедиции для обозрения церквей и обителей, которому быть и членом вышеупомянутого при Св. Синоде Комитета для рассмотрения описей. Художественной экспедиции дана была инструкция. В 1868 году выработан был проект организации особого Комитета по охранению и разработке церковно-археологических памятников: 1) Комитет имеет своей задачей приведение в известность монастырского и церковного достояния и охранение от растраты и порчи замечательных или по своей ценности, или по особенному значению в церковно-историческом и археологическом отношении памятников русского благочестия; 2) епархиальные епископы должны составить; а) описи монастырского и церковного достояния и б) археологические описания памятников русского благочестия, предназначив рассмотрение тех и других особо учрежденному для этого Комитету; 3) рассмотрение этих описей и археологических описаний требуют от лиц, которые будут к тому назначены, особенно предварительной подготовки для правильного определения достоинств памятника; 4) на обязанность этих лиц должно быть возложено и поверочное обозрение, от времени до времени, хранилищ особенно важных ... Подобная поверка может и должна охранять от истребления и порчи такие памятники русского благочестия, которые, несмотря на кажущуюся их маловажность, должны навсегда оставаться драгоценными для истории отечественной археологии. 5) Вследствие всего, Комитет должен состоять из постоянных членов и из ревизоров. Членами постоянными могли бы быть преподаватели церковной общей и русской истории и археологии в здешней (С.-Петербургской) Духовной академии и семинарии с известным прибавочным к штатному их содержанию вознаграждением, и лица духовного и светского званий, известные по своим познаниям, опытности и благонадежности. 6) Что касается ревизоров, то хотя выбор их и представит не мало затруднений, особенно потому, что церковная археология, понимаемая в её истинном смысле, почти не имеет специалистов, но тем не менее Комиссия (составлявшая проект), в случай утверждения её предположения, употребить старание к узнанию и указанию лиц, которые бы могли занять должность ревизоров.

Прекрасные начинания по охранению и изучению памятников церковной старины, выразившиеся в указанных проектах учреждений особого комитета и художественной экспедиции, не были доведены до конца. В 60-х годах устроена была известная Севастьяновская экспедиция на Афон для собирания и изучения памятников церковной старины: Св. Синод со своей стороны принял участие в этом деле; ассигнованием 18,000 руб. Однако, хотя экспедиция хорошо оборудованная и снабженная в изобилии материальными средствами, и вывезла с Афона много памятников старины – рукописей, икон, фресок, снимков с живописей, церковной утвари, но на долю духовного ведомства не досталось ровно ничего: большая часть вывезенных предметов поступила в Академию художеств и Московский публичный музей; многое оставлено в Афоно-Андреевском ските (снимки с фресок), где мы лично рассматривали это в 1888 году.

Из сказанного становится очевидным, что область ведения церковной археологии чрезвычайно обширна, что она имела уже в 60-х годах значительную литературу; интерес к этой области был живой, и духовная власть прилагала старания к тому, чтобы поставить дело охраны и изучения памятников церковной старины на надлежащую высоту; но слишком мало было сведущих людей и специалистов в духовном ведомстве, способных осуществить планоначертания Синода: чтобы охранять и оценивать эти памятники, – нужно их знать, а для достижения знания необходимо их предварительное изучение. Вот почему в академическом уставе 1869 г. является в числе предметов академического преподавания «церковная археология». К этому присоединим еще одно обстоятельство.

В марте месяце 1869 г. созван был в Москве 1-й русский археологический съезд: собрались все главные представители археологического и исторического знания. На этом съезде впервые поставлен был прямо вопрос о преподавании археологии в русских учебных заведениях. Ф. И. Буслаев выражал пожелание, чтобы по крайней мере одна часть иконографическая преподавалась в учебных заведениях духовного ведомства;¹ Μ. П. Погодин полагал, что преподавание археологии должно быть начато университетами и прежде всего Московским университетом. И. И. Срезневский находил нужным дать археологии широкую постановку в университетах и академиях, причем на долю последних относил особенно христианскую археологию. Н. А. Попов признавал возможным разделить археологию на два отдела, один для университетов, другой – для духовных академий. Ф. Н. Фортунатов предлагал соединить церковную археологию с историей, – в гимназиях и семинариях. П. С. Казанский, признавая, что преподавание церковной археологии весьма важно для воспитанников духовно-учебных заведений, обращал особенное внимание на важность исследования памятников византийских; но он не скрывал и тех затруднений, которые встретит это дело на практике. Оживленный обмен мнений по этому предмету на съезде, после реферата Ф. И. Буслаева, привел всех к единодушному решению, что преподавание церковной археологии полезно ввести в духовных семинариях ; при этом обнаружилась и некоторая робость в постановке дела: указывали на то, что у нас нет еще археологических курсов; материал не собран, предмет не достаточно определен и т. п. Мы не имеем сведений о том, как было принято Св. Синодом ходатайство съезда о преподавании церковной археологии и в семинариях, можем лишь констатировать тот факт, что в прежних семинарских программах находила себе скромное место и церковная археология.

Вот в кратких словах те обстоятельства, среди которых появилась церковная археология или археология христианского искусства, как предмет преподавания в учебных заведениях духовного ведомства, особенно в духовных академиях.

По уставу 1869 г. церковная археология соединена с литургикой. Сделано это под влиянием обычных в то время представлении об этих научных дисциплинах: полагали, что задача профессора заключается в изложении лишь готовых результатов науки; но так как результаты эти для литургики были даны Бингамом и не представляли широких горизонтов, а для церковной археологии они были совсем неясны, да и специалистов почти не было налицо, – то и остановились на компромиссе тем более, что уже в начале XIX в. церковные древности были соединены с историей, а потом с учреждением особой кафедры они втиснуты были в литургику. Но ход дела скоро показал, что соединение это неизбежно должно стеснять профессора, заставляя его разбрасываться в разные стороны. Между тем, само время ставило профессорам новые трудные и плодотворные задачи; оно требовало перестройки обеих дисциплин: нужно было дать новую постановку церковной археологии в смысле науки о памятниках церковного искусства, неукладывающихся в узкие рамки одного отдела; необходимо было пересоздать и литургику в смысле науки исторической: та и другая, с точки зрения их предметов, методов и основных задач, представляют самостоятельные и очень крупные величины; первой предстояло ввести в круг своего ведения огромную массу материала: а) в виде памятников церковного искусства, рассеянных по всему христианскому миру, особенно в древней византийской Империи и России, и все еще недостаточно обследованных и даже не приведенных в известность, б) в виде памятников древней письменности, заключающих в себе, как художественный, так и экзегетический материал, необходимый для научных построений: второй предстояло ввести в научное обращение обширный круг новых, неизвестных до этого времени, византийских и русских источников, заключающихся в древних литургических рукописях и совершенно необходимых для научной постановки исторической литургики. Овладеть всей этой громадой материала одному представителю кафедры нет никакой возможности: не говоря уже о необходимой очень большой подготовке к этой работе и самоотверженном труде, требовалось для этого постоянное ученое паломничество, собирание материала в разных местах и странах света, при том не всегда и везде обильными руками, а часто отдельными крупинками, – самые предметы церковной археологии и литургики не в одинаковой мере соответствуют личному характеру, настроений и обычной академической подготовке профессоров: область церковного искусства требует историко-художественных знаний, общего археологического образования и особенного интимного отношения к предмету исследования: не всякий ученый в одинаковой мере может быть одинаково хорошим ценителем памятников искусства. Правда, в некоторых немецких университетах допускалось прежде совмещение церковной археологии с церковной историей и даже с богословием: в 70-х годах XIX в. профессор Фр. Кс. Краус преподавал одновременно христианскую археологию в Страсбурге и церковную историю в Фрейбург; профессор Функ в 80-х годах читал в Тюбингене христианскую археологию и историческое богословие, тоже и проф. Пипер в 60-х годах в Берлине, и, кажется, проф. В. Шульце. Но это дело особого рода: все они имели и имеют дело с христианской археологией только первых веков христианства, уже достаточно обработанной трудами итальянских ученых; впрочем, первый из них внес в эту область много нового и ценного; но если, в виду этого, Краус может быть причислен к крупнейшим археологам нового времени, то его церковно-исторические работы уже не претендуют на первоклассное значение; Функ вообще мало уделял времени археологии и не может быть признан археологом в строгом смысле слова; Пипер также более богослов-историк, чем археолог. Совсем иные задачи предлежат русскому археологу и литургисту; он должен создавать свою археологию и литургику по памятникам православного востока: на них лежит как черновая работа разыскания необходимого материала, так и критическая оценка каждого памятника в отдельности, и наконец, систематическое упорядочение обработанного материала в цельной системе науки. Только совокупными усилиями нескольких поколений, при непременном условии специализации труда, возможно в данных областях знания достигнуть полноты научных изысканий. Наблюдение за ходом разработки этих дисциплин, особенно в духовных академиях, с конца 60-х годов служит лучшим показателем того, как необходимо в интересах научного исследования разделение рассматриваемых дисциплин и к каким результатам оно приводит. Первым пионером церковной археологии и литургики, по уставу 1869 г., был профессор Московской духовной академии П. Д. Мансветов. Начав одновременно изучение того и другого предмета, он оставил нам в печати из области церковной археологии лишь очень немногое: описание христианских памятников Херсонеса, краткий реферат о суздальской архитектуре и некоторые библиографические заметки. Затем он скоро прекратил занятия этого рода и сосредоточил свое внимание на истории православного богослужения: плодом этих занятий был ряд капитальных исследований о песненном последовании, о литургической деятельности митр. Киприана, о постах, особенно о Типике. Казанский профессор Η. Ф. Красносельцев начал свои работы с памятников искусства, но скоро перешел к истории богослужения и оставил несколько крупных работ по этой последней части; киевский профессор А. А. Димитревский с первых шагов своей деятельности и до сих пор остается крупным историком – литургистом; также и преемник И. Д. Мансеветова в Московской духовной академии А. П. Голубцов приобрел почтенную известность главным образом своими ценными трудами по истории русского богослужения. Профессор Казанской духовной академии В. А. Нарбеков также литургист и даже канонист. ’'Молодой преподаватель церковной археологии литургики в С.-Петербургской духовной академии И. А. Карабинов начал свои работы также с истории православного богослужения. Отсюда видно, что 1) в настоящее время в среде академических преподавателей церковной археологии и литургики нет ни одного, который бы работал главным образом в области церковной археологии, 2) в продолжении слишком 30 лет в Академиях – Московской, Киевской и Казанской преобладала история богослужения. Сохранить в данном случае равновесие невозможно; это было бы даже не полезно для дела: коль скоро профессор, по тем или другим соображениям избрал для своих специальных занятий известную область, он уже остается обычно верным избранному пути; это его сфера, его симпатии, его слабость; здесь, он будет иметь успех. Попробуйте выбить его из этой колеи в самый разгар его ученой деятельности, заставьте его заняться другим предметом ... это нанесет несомненный ущерб делу. И нельзя не признать, что благодаря ученым трудам названных лиц, при ученом содействии архиепископа Серия Спасского, академика Е. Е. Голубинского и некоторых других, история православного богослужения в последние 20–25 лет настолько подвинулась вперед и заняла такое почтенное место в ряду других академических дисциплин, что изменять, так или иначе это нормальное движение науки, обременять специалистов другими занятиями, например, по церковной археологии, – значит прямо делать шаг назад. История богослужения, как наука новая и начатая с таким выдающимся успехом, требует усиленной ученой разработки, которая несомненно приведет к блестящим результатами. Необходимо, в интересе самого дела, отделить ее от Церковной археологии.

Церковная археология за истекшие 25–30 лет имела наиболее широкую постановку в С.-Петербургской духовной академии. Я не могу позволить себе какой-либо нескромности и преувеличения и изложу лишь фактическую сторону дела. Мои занятия церковной археологией начались еще на студенческой скамье. Выслушав в 1872–1873 г. курс церковной археологии и литургики проф. В. И. Долоцкого, представителя старой академической школы 30–40-х годов, я в следующем 1873–1874 году получил возможность выслушать новый курс тех же предметов временного преподавателя, профессора А. Л. Катанского, бывшего ранее преподавателем этих предметов в Московской духовной академии. Молодой профессор, знакомый с новейшими воззрениями на предмет, принятыми в среде московских ученых – Буслаева, А. В. Горского, Снегирева и др., читал нам, между прочим, отдельный курс церковной археологии, т. е. археологии церковного искусства, – особенно о памятниках древнехристианской, византийской и русской архитектуры. Знакомство с этой новой областью знания, несмотря даже на недостаток необходимых ученых пособий и средств, увлекло меня на этот путь; я избрал церковную археологию предметом специальных занятий, а в следующем году прямо со студенческой скамьи стал преподавателем церковной археологии и литургики в академии. На мою долю выпал тяжелый жребий. Скоро, впрочем, одно счастливое обстоятельство облегчило тяготу моего положения: я получил заграничную командировку с учено-образовательной целью. Здесь я имел возможность расширить свой кругозор и дополнить свои познания. В Страссбурге у проф. Фр. Кс. Крауса, лучшего из всех христианских археологов Германии, я выслушал курс древне-христианской археологии, эпиграфики и истории школ религиозной живописи. Но гораздо важнее для меня было личное ознакомление с важнейшими памятниками христианской древности в разных городах Европы. Все они были мной осмотрены, а некоторые изучены специально. Три месяца я провел в Риме, изучая искусство катакомбного периода, отчасти по самым памятникам, отчасти по ученым трудам иностранных археологов. Всё это взятое вместе значительно подняло мое настроение, дало мне уверенность в знании и приготовило к новым трудам. По возвращению в Россию я примкнул к ученой среде Спб. Археологического института, стал аккуратно посещать археологические съезды и здесь убедился, что задача русского археолога заключается преимущественно в памятниках русской старины: это внушено было мне лучшими археологическими силами того времени – И. И. Срезневским, Ф. И. Буслаевым, гр. Уваровым и др. Я объехал по нескольку раз все важнейшие археологические пункты России, особенно часто посещали Новгород и Москву; изучили, по возможности, все важнейшие памятники русской церковной старины и, по мере сил и знания, излагали печатно результаты своих работ, но в моем ученом аппарате был еще один пробел: мне необходимо было лично ознакомиться с памятниками византийскими. Этот недочет восполнен был мной в 1888 году: в эту вторичную археологическую поездку я имел возможность работать в Константинополе, на Афоне, в Солуни, в Афинах, Риме и в национальной библиотеке в Париже. Результаты моих изысканий напечатаны; говорить о них я не буду. Могу лишь указать на то, что близкое и полное знакомство с памятниками внушило мне смелую мысль составить руководство по археологии христианского искусства, и я издали его в виде «Очерков», одобренных русскими и иностранными специалистами и не мало содействовавших популяризации археологических знаний. Этой же цели послужило и мое преподавание в Академии в продолжении более 30 лет и в Императорском Археологическом институте в продолжении 28 лет. Таким путем церковная археология получила в академии, надлежащую постановку в смысле особой дисциплины, посвященной систематическому обозрению памятников церковного искусства, особенно византийского и русского.

Остановить отмеченное научное движение невозможно: нельзя без ущерба для дела, соединить то, что требует разделения по существу и по историческому ходу исследований в продолжении более 30 лет. Важность специального изучения памятников церковно-художественной старины в настоящее время сознается более, чем когда-либо, и интерес к их исследованию все растет и растет. Они входят, как одна из важнейших отраслей общего археологического знания, в программы занятий всех Археологических съездов, Императорского Археологического института в С.-Петербурге, русского Археологического института в Константинополе, многочисленных Археологических обществ, ученых архивных комиссий, епархиальных церковно-археологических комитетов. В 70-х годах началась оживленная деятельность в России по собиранию и сохранению памятников старины, особенно церковной; стали устраивать музеи древностей при духовно-учебных заведениях и при губернских ученых архивных комиссиях. Наибольший успех в этом деле выпал на долю киевской духовной академии; затем появились собрания церковных древностей и при всех других академиях; из собраний древних церковно-археологических комитетов отметим Архангельское, Нижегородское. Воронежское, Орловское, Калужское, Московское, Тверское и Холмское; из губернских – лучшее Тверское, затем Новгородское, Ярославское, Костромское, Нижегородское, Симбирское, Саратовское, Тамбовское; Таврическое, Екатеринославское, Воронежское, Орловское, Калужское, Рязанское, Псковское, Виленское, Смоленское, Тифлисское. Однако, большая часть этих собраний древностей не имеет правильной организации; но, что особенно важно, наряду с этими учреждениями, оберегающими памятники старины, стоит целая толпа, уничтожающая и расхищающая их. Предметы церковной старины не всеми одинаково ценятся, как дорогое наследие минувших веков православной русской церкви: многое продается на сбыт частным коллекционерам и продавцам, жемчуг и дробницы с драгоценных облачений снимаются, золотая парча сжигается для добывания золота, церковные сосуды переделываются и утрачивают свою археологическую ценность, храмы при так называемых реставрациях теряют свою древнюю красоту, стенописи и иконы переписываются нередко невежественными ремесленниками иконописцами. Наступает крайняя необходимость усилить охрану старины и внести дисциплину в её изучение. Одно постоянное обращение с памятниками старины, даже при некоторых наличных средствах к самообразованию, может развить практический навык в деле распознавания и оценки предметов; но во 1-х – это путь слишком длинный и во 2-х – не всегда надежный: многочисленные опыты показывают, что этого рода практические познания сами до себе слишком мало подвигают вперед дело научного исследования памятников церковной старины. Для успеха дела необходима правильно поставленная школа, специальное образование, которое могут давать духовные академии, если в них будет учреждена особая кафедра церковной археологии или, в дальнейшем смысле, история церковного искусства, особенно византийского и русского. Питомцы академий, воспитав в себе любовь и уважение к старине, разойдутся по всей родной стране, помогут сохранению её национального достояния, и внесут оживление в дело его научного исследования. Понятно само собой, что одна академическая подготовка деятелей на обильной ниве церковной старины сама по себе не служит полной и единственной гарантией успешного разрешения всех церковно-археологических проблем, необходимо создать благоприятную обстановку для церковно-археологической деятельности. Вот почему, предлагая в настоящий раз Совету Академии мои соображения о необходимости самостоятельной кафедры Церковной Археологии или Истории церковного искусства в академиях, я беру на себя смелость, вместе с тем, предоставить Высшему Начальству проект организации охраны памятников церковной старины в России. Дело это уже не новое; попытки этого рода предпринимались уже давно; но все они, кончая прошлогодней попыткой сосредоточить охрану памятников в министерстве внутренних дел, окончились неудачей. Памятники церковной старины должны подлежать ведению церковной власти: признание этого принципа будет служить залогом успеха.

В заключение считаю нужным отметить, наличность благоприятных условий в настоящее время для надлежащей подготовки кандидатов к занятию академических кафедр по церковной археологии: первую приготовительную ступень для избранных кандидатов представляют специальные академические курсы, с церковной археологией во главе, и составление на тему церковно-археологическую кандидатского сочинения, которое потом перерабатывается в магистерскую диссертацию. Затем кандидат командируется в С.-Петербургский Археологический Института для основательного ознакомления с курсами археологии первобытной, палеографии славянской и русской, археографии, источников русской истории, исторической географии нумизматики и специальными отделами христианской археологии, под руководством специалистов. В продолжении двух лет он пройдет эти курсы, сдаст установленные экзамены и вместе с тем будет иметь возможность ознакомиться лично, при содействии подходящих специалистов, не только с литературой предмета, но и с важнейшими собраниями древностей, библиотеками и архивами России. Здесь же он закончит свою магистерскую диссертацию. Наконец, он командируется на один год в Русский Археологический Институт в Константинополе для изучения памятников, как в самом Константинополе, так и в других археологических пунктах, – на Афоне, в Солуни, Болгарии и Сербии, в Сирии и Палестине, в Греции и Италии здесь он закончит свою подготовку к кафедре церковной археологии, пройдя таким образом три ступени, по авторитетному выражению знаменитого учителя Климента Александрийского, αρχή, προκοπή, τελείωσις, и соберет материал для докторской диссертации.

С полным убеждением в высокой важности предмета, о котором идет речь и глубокой верой в его грядущие успехи, признай необходимым открытие в Духовных Академиях особой кафедры церковной археологии, в смысле науки о памятниках христианского искусства, особенно византийских и русских.