Часть четвертая. Церковное управление

Вопрос о субъекте законодательной власти предрешается той или другой формой церковного устройства. Кому принадлежит церковно-правительственная власть вообще, тому принадлежит и право устанавливать общие нормы церковного порядка, вместе с правом дарования привилегий, т. е. издания специальных законов, и с правом диспенсации, т. е. правом допускать неприменение общей, установленной в объективном праве, нормы к отдельному лицу в отдельном случае. Но между тем, как установление законных норм, и общих, и специальных, не может быть делегируемо подчиненным органам, а осуществляется лично и непосредственно высшей властью, диспенсационные правомочия могут быть осуществляемы и подчиненными органами (напр. епископами по делам брачным) по поручению или уполномочению высшей власти. Высшей церковной, следовательно и законодательной, властью в древней церкви, с тех пор, как сделалось возможно установление общецерковного, обязательного для всех христианских общин, законодательства, были римские христианские императоры, которые или созывали соборы епископов, или непосредственно издавали законы по делам церковным. В том случае, когда императором созывался вселенский собор для установления православного учения, собор не был собранием только сведущих людей, признанных дать мнение и совет, а был органом церкви, через который должно было выражаться общецерковное сознание, обязательное и для императора, как скоро оно выразилось в формах, не допускающих сомнения; но в то же время он был органом императорской власти, поскольку от императора, как поставленного Богом общего епископа (по выражению церковного историка Евсевия), зависело созвать собор и скрепить своим утверждением результаты деятельности собора. В кормчей книге (вводная статья о 7 соборах вселенских и 9 поместных) объясняется, что вселенскими названы те соборы, на которые императорскими повелениями созывались святители из всех городов, римских и греческих, и на которых было «взыскание и совопрошение о вере»: поместные же соборы – это те, на которых не было епископов всей вселенной и цари не сидели, цель их – проведение в жизнь вселенских постановлений. Если собор, созванный для установления догмата веры, постановлял, кроме того, каноны по церковному управлению, специальная санкция таких канонов императором не считалась необходимой, так как она выводилась из самого факта созвания собора императором и из того, что важнейшие определения собора по вопросам веры получили императорское утверждение. Впрочем, каноны трулльского собора 692 г., который и созван был собственно для законодательства по делам управления, а не для установления догмата, были скреплены императорской подписью, а следовательно, этой подписью скреплены были и все предшествовавшие каноны, утвержденные во 2-м правиле трулльского собора (см. выше стр. 128). Кроме утверждения соборных вероопределений, императоры иногда обнародовали эти вероопределения, в виде эдиктов, как сделали это Константин Великий, Феодосий В., Маркиан, Константин Погонат. В форму же эдиктов облекались церковные законы и в том случае, когда императоры законодательствовали без созвания соборов. Законы их, с точки зрения их материального содержания, стояли на почве св. Писания, соборных канонов и существующей церковной практики; но с формальной стороны это были императорские законы, обязательная сила которых имела своим источником императорскую законодательную власть. Из истории, конечно, известно, что некоторые из религиозных эдиктов, изданных помимо собора или даже в сообразность решению собора, как выражавшие личный взгляд императора, или одной из партий, а не общее церковное сознание, не получили в позднейшее время признания ни в церкви вообще, ни у императоров в особенности (см. выше стр. 40). Но в момент издания, они издавались без сомнения, как церковные законы, рассчитанные на обязательное исполнение.

В западной церкви, еще до отделения ее от восточной, одинаковое значение с постановлениями соборов получило папское законодательство в форме декреталов. Папское утверждение иногда требовалось даже и для древних вселенских соборов (напр. для IV и VI), кроме утверждения императорского. После разделения церквей, папское законодательство сделалось единственным источником общего церковного права для католического запада. Папа, не созывая собора и не нуждаясь в нем, хотя от него зависит и созвать собор, может законодательствовать по делам веры и церковного порядка. Но так как западно-католическое право, развивавшееся на основах римского, понимает юрисдикцию в смысле совокупности всех вообще церковно-правительственных полномочий и допускает возможность перенесения на подчиненные органы всех этих полномочий, то церковное законодательство может принадлежать и другим органам, именно епископам (см. выше стр. 142–143).

В евангельской церкви законодательная власть принадлежит монарху, а там, где введены синоды, монарху в общении с синодом.

В разных православных церквах церковные законы издаются с утверждения верховной власти; но это утверждение может иметь различное значение, смотря по тому, принадлежит ли монарх к православной церкви, и входят ли в организацию верховной государственной власти конституционные элементы, не обусловленные принадлежностью к православной церкви. В Турции напр. утверждение султана может быть рассматриваемо исключительно, как государственное placet. Напротив в русской православной церкви законодательная власть во всем, что касается устроения юридического порядка церкви, принадлежит самодержавному монарху, не в смысле только государственного placet, а в смысле внутренне церковной правообразующей силы. Постановления чрезвычайного, или периодически созываемого церковного собора, а также определения постоянного синода, чтобы получить силу закона, нуждаются в императорском утверждении. Самая инициатива закона может исходить от императора. Кроме утверждения подносимых на высочайшее усмотрение церковных законопроектов, верховная власть обращается в св. синод с непосредственными повелениями, которые через синод сообщаются подчиненным ему епархиальным правительствам. Дарование привилегий также исходит от императора, как напр. дарование лицу белого духовенства права носить митру при богослужении, или архимандриту служить с рипидами, архиерейским осенением и орлецами и т. п., митрополиту пользоваться теми же знаками отличия, которые связаны с киевской кафедрой, подобно тому как византийскими императорами жаловалось архиереям право ношения саккоса. Диспензационная власть равным образом принадлежит императору же, хотя осуществление ее предоставляется не только св. синоду, но отчасти и епархиальным архиереям, именно в делах брачных.

Определения самого св. синода в порядке управления, не получившие высочайшего утверждения не устанавливающие какого-либо нового закона, а представляющие собой применение закона существующего, не свидетельствует о принадлежности св. синоду законодательной власти, независимой от императора. Но иногда в самых же высочайше утвержденных правилах и уставах св. синоду предоставляется право делать изменения, какие окажутся впоследствии нужными по указаниям опыта (так в правилах о местных средствах содержания духовенства 1873 г.), или делать изъятия из действующих законов в некоторых случаях по особо уважительным обстоятельствам (так в уставах и штатах духовно-учебных заведений). Из того, что св. синоду не принадлежит самостоятельная законодательная власть, следует, что тем менее можно говорить о законодательной власти епископа, как имеющего производную правительственную власть второго порядка (ср. выше стр. 193).

Устанавливаемые законодательной властью церкви, нормы могут относиться или к области догматического учения по вопросам веры и нравственности, или в церковной дисциплине в обширном смысле, т. е. к устроению порядка церковной жизни, кратко сказать, церковные постановления могут быть догматические и дисциплинарные. Это различие было установлено еще VII всел. собором, который (пр. 6) различает «канонические» и «евангельские» предметы соборных рассуждений, но выяснилось оно лишь с течением истории. На западе оно ясно установлено тридентским собором, а у нас до сих пор можно встречать суждения, не различающие догматов от соборных канонов, не говоря уже о том, что наши предки (как это было выражено в кормчей книге), смотрели на каноны, как на «догматы», равные Евангелию.

I. Догматические постановления рассматриваются как непогрешимые истины, ибо они суть отвлеченные положения или аксиомы, отрешенные от всякой связи с конкретными отношениями места и времени. Учение о непогрешимости церкви, основанное на вере в обещанное церкви Христом руководство Св. Духа, выражалось соборами с самых первых времен существования христианства. По примеру апостолов, которые выразили веру, что постановленное ими на соборе иерусалимском внушено им Духом Святым, древние соборы как до, так и во время периода вселенских соборов, как вселенские, так и местные, как по вопросам догмата, так и по установлению порядка жизни, действовали в убеждении, что они руководятся Св. Духом. Поэтому в «православном исповедании» Петра Могилы (вопр. 72 и 96) непогрешимость приписывается не только вселенски, но и местным православным соборам с ссылкой на слова апостольского собора в Иерусалиме: «изволися Духу Святому и нам». Столетием раньше Петра Могилы, Макарий епископ митрополии галицкой, епископ львовский и Каменец-Подольского, даже о собственных своих постановлениях, состоявшихся на его епархиальном соборе, т. е. при участии священников львовских, выразился, что они учинены «наитием Св. Духа». Вера в непогрешимость церковного учения осталась общим верованием всех христианских вероисповеданий, хотя и не без разностей в весьма важных пунктах. Римско-католическая церковь путем продолжительного исторического развития пришла к тому выводу, что непогрешимость церкви олицетворяется в римском епископе в том смысле, что обещанное И. Христом руководство Св. Духа почивает на лице папы и предохраняет его от заблуждения, когда он говорит ex cathedra, т. е. выступает официально в качестве учителя церкви, и притом только в вопросах веры и нравственности христианской (in rebus fidei et morum). По евангелическому взгляду, церковь также не может заблуждаться и ошибаться. Хотя не признается никакого внешнего видимого органа, с которым бы соединялось непогрешимое учительство, и хотя, в силу права каждого члена церкви толковать Св. Писание, возможно величайшее разнообразие мнений и суждений, но, несмотря на это разнообразие, и евангелическая церковь верует, что свет истины никогда не угаснет в ней, так чтобы вся она, в полном своем смысле, отступила от истинного учения, а напротив, что самое столкновение разнообразных мнений будет всегда выводить церковную мысль на правильный путь. Взгляд православных богословов сходен с католическим в том отношении, что признается необходимость внешнего видимого органа, которому принадлежит непогрешимое учительство. Таковым органом, однако, признается не единичное какое-либо лицо, а вселенский собор. Этот взгляд может не возбуждать сомнений, как скоро речь идет о семи вселенских соборах древней церкви, составляющих достояние истории и признаваемых в настоящее время вселенскими всем христианством. Но, во-первых, если под вселенским собором, как высшей властью, понимать собрание епископов, главенствующее над всеми, не исключая императора и римского епископа, то для подобного понимания взаимных отношений между факторами вселенского собора история не представляет достаточных оснований. Во-вторых, для людей периода вселенских соборов вопрос о непогрешимости того или другого собора был далеко неясным. Случалось, что соборы, по внешним своим признакам не удовлетворявшие требованиям, необходимым для понятия вселенского собора, признавались в христианстве вселенскими (второй и пятый соборы, а также и третий, которого, собственно говоря, не было в то время, когда заседали два незаконные собрания и о котором стало возможно говорить лишь после примирения партий и после подписания Кириллом исповедания веры Иоанна антиохийского). Напротив, соборы, не только созывавшиеся как вселенские, но и, по внешним своим признакам, соответствовавшие понятию вселенского собора, не признавались за таковой (сардикский и соборы IX века), или даже признавались за еретический собор (разбойничий 449 г., иконоборческий 754 г.). Кроме того, история показывает, что самая решительная борьба между православием и противными партиями возгоралась именно после вселенского собора. Так борьба православия с арианством получила наиболее острый характер после никейского собора, осудившего арианство, и на востоке дело доходило до того, что даже и немногие, остававшиеся верными никейскому догмату, епископы, должны были искать спасения на западе, а к концу царствования Констанция даже и сопротивление запада было сломлено, так что, по выражению св. Иеронима, вселенная с удивлением увидела, что она сделалась арианской (orbis catholicus arianum esse miratus). Затем борьба, наступившая после халкидонского собора между православием и осужденными на этом соборе монофизитами, наполняет не одно столетие. После осуждения «трех глав» на пятом соборе и после присоединения к этому осуждению папы Вигилия, в Италии возник раскол, продолжавшийся около 100 лет. Наконец после осуждения иконоборства на VII соборе, оно все-таки снова воспрянуло и господствовало на востоке до сороковых годов IX века, да и на западе во франкской империи VII-й собор встретил оппозицию, несмотря на поддержку его папами. Установленные на соборах догматы восторжествовали над противными учениями лишь тогда, когда истинность их прояснилась для общецерковного сознания. Таким образом в древней истории не собор, сам по себе, устанавливал непогрешимое учение: печать непогрешимости сообщалась соборным определениям лишь позднейшим церковным признанием. То же самое должно повториться и в позднейшей истории, как скоро потребуется разъяснение и установление неясных доселе пунктов христианского учения. Но известное учение может проникнуть в общехристианское сознание и сделаться общехристианским достоянием и помимо вселенского собора, быв выражено одним или несколькими авторитетными лицами, или быв раскрыто христианской наукой. В особенности долг богословской науки состоит в том, чтобы разъяснить все требующие разъяснения вопросы, так чтобы, в случае составления собора, не оказалось разлада между взглядами собора и верой большинства, и чтобы собор не послужил, как это бывало в древности, поводом к обостренной борьбе религиозных взглядов, а напротив санкционировал лишь то, что уже достаточно выяснилось для христианского мышления.

Из того, что непогрешимость суждения церкви относится лишь к области вероучения, отрешенного от конкретных отношений места и времени, следует, что все то, что постановлено даже древними, всем христианством признанными, хотя бы и по поводу вероучения, но в виду требований и политики данного времени, не может считаться непогрешимым, так как носит конкретный характер места и времени, (напр. осуждение известных лиц, как Ориген, Феодор монсуестский, папа Гонорий). Тем более не могут считаться непогрешимыми суждения вселенских соборов, относящиеся к историческим фактам, ибо вселенский собор, по состоянию исторического знания в данную эпоху, мог разделять исторические ошибки современников. Напр. пятый собор, вместе с Юстинианом, был уверен в том, что Ориген принес жертву языческим богам, изменив христианству, а на Феофила александрийского смотрел, как на святого; шестой собор утверждал, что первый собор в Никее был созван императором Константином и римским епископом Сильвестром; седьмой собор приписывал правила трулльского собора 692 г. шестому вселенскому 680 г. и т. п. Приписывать подобного рода суждениям непогрешимость значило бы допускать такую же ошибку, как если бы мы стали усматривать идеал совершенства в том порядке судопроизводства и делопроизводства, какой наблюдается на древних вселенских соборах.

Догматическое законодательство церкви, как получившее печать непогрешимости в силу общецерковного признания и, по самой своей сущности, отрешенное от всякой связи с конкретными отношениями места и времени, не может подлежать каким-либо изменениям: раз установленное и признанное, непогрешимое учение составляет предел для церковной законодательной власти. В этом пункте опять согласны все христианские церкви, не только православная и католическая, но и евангелическая; ибо, и по воззрению последней, есть нечто такое, что стоит выше всех конфессиальных разногласий, как, общее благо всех христианских церквей, именно вероучение, выраженное в древних христианских символах, так как, с изменением древних символов, церковь потеряла бы историческое право называться христианской. Кроме того, неизменными должны оставаться, по воззрению евангелической церкви, те учения, которые служат характеристически – отличительными для этой церкви, так как, с изменением их, она потеряла бы право называть себя евангелической: таково учение об определении верой для лютеран, учение о предопределении для кальвинистов. Неизменность, однако, не означает окончательной исчерпанности или законности догматического церковного законодательства. Как в период древних вселенских соборов церковь не создавала чего-либо нового, не устанавливала новых, неизвестных дотоле учений, а раскрывала лишь то, что implicite, т. е. в нераскрытом, неясном виде, содержалось в св. Писании, так и на будущее время может оказаться необходимость раскрытия того, что оставалось неясным для христианского мышления. В римско-католической церкви возможность догматизирования истин христианского учения не бывших ранее догматами, не только в теории поддерживается, но и подтверждена историческими фактами: догматизированием учения о церкви в XVI в. на тридентском соборе и установлением в нынешнем столетии, при папе Пие IX, догматов о непорочном зачатии Божией Матери и о папской непогрешимости. Тем более евангелическая церковь допускает возможность прогресса в понимании св. Писания, каковой прогресс, однако, должен быть плодом не мероприятий церковного правительства, а усилий христианской науки, глубже и глубже проникающей в смысл св. Писания и проводящий в общественное церковное сознание добытую путем этого изучения божественную истину. В православной церкви возможность установления новых догматов, хотя теоретически не всеми признается, но неопровержимо доказывается фактами истории. Та часть догматического православного учения, которая содержит в себе учение о церкви, иерархии и таинствах, формулирована и установлена после семи древних вселенских соборов, около половины XVII в., в «православном исповедании» Петра Могилы, которое было, впрочем, утверждено, не на вселенском соборе, а на нескольких местных соборах и, как выше разъяснялось, нуждается в пересмотре и исправлении. За бесспорный же исторический факт нужно принять то обстоятельство, что нравственное христианское учение, в смысле общих моральных положений или принципиальных аксиом, на востоке никогда не было предметом соборного рассуждения и догматизирования.

II. Дисциплинарные нормы в обширном смысле, т. е. относящиеся к порядку церковного управления, как сообразующиеся с конкретными отношениями места и времени, не могут быть устанавливаемы на вечные времена, не могут претендовать ни на непогрешимость, ни на неизменность. Как всякое законодательство, направляющееся к устроению юридического порядка, дисциплинарное церковное законодательство должно двигаться вперед, вместе с движением церковной жизни, и соответствовать ее потребностям. Необходимость этого соответствия служит наилучшим доказательством необходимости постоянной церковной власти, которая бы принимала во внимание возникающие потребности жизни и нормировала юридический порядок применительно к ним, устанавливала бы новые нормы, взамен устаревших, и новые способы к приведению и охранению этих норм, наконец допускала бы неприменение их к отдельным лицам и случаям. А так как потребности и условия жизни в разных странах и государствах отличаются величайшим разнообразием, то в наше время трудно было бы представить себе такое всецерковное законодательство, которое (предполагая, что мог бы составиться вселенский собор) приложимо было бы ко всем странам и народам. Единство могло бы быть поддержано лишь в общих принципах церковного порядка, законодательное же регулирование всех деталей юридического порядка всегда оставалось бы делом отдельной страны или отдельной церкви. Итак церковь, как юридический порядок, не может существовать без видимого главы. Однако, если уже светский законодатель только формально неограничен в своем законодательствовании, материально же ограничен этическими требованиями, которых он не может ниспровергать своими законами, не ниспровергая государственного порядка, то тем более законодательная власть церкви должна сообразоваться с началами христианского учения. Закон, который идет в разрез с церковным сознанием не может рассчитывать на действующую силу в церкви, не потому, чтобы духовной иерархии принадлежало право кассировать или напротив канонизировать закон, а потому, что церковная совесть не допустит проведений в жизнь противоречащего духу церкви закона, хотя бы и духовная иерархия склонялась к его одобрению. Но закон, вызывающий против себя оппозицию в церкви, есть все-таки закон, пока он не будет отменен законодателем. Не невозможно, что, с прояснением взглядов, тот же самый закон будет признан вполне соответствующим духу церкви. Если бы всякий закон был только выражением народного правосознания или народного юридического убеждения, как учила историческая школа, то законодателям не было бы надобности выступать реформаторами юридического порядка и выдерживать борьбу с инерцией или с явным сопротивлением, для доставления торжества лучшим началам над худшими.

Согласно принятому в публичном праве тройственному делению функций власти на законодательную, административную и судебную, нам должно бы было, вслед за церковным законодательством, говорить о церковной администрации. Но в системах церковного права издавна признается целесообразным рассматривать предметы церковной администрации в отдельности (учение, культ, должности и т. д.), в тройственную же схему функций власти вносить лишь один из составных элементов администрации, имеющей общее значение для всех отдельных предметов администрации. Таков именно надзор. Церковная власть, пекущаяся о поддержании истинно христианской жизни в церкви и о действительном соблюдении церковных предписаний, должна принимать меры к осведомлению относительно состояния церкви, подобно тому, как уже апостолы частью лично, частью через других, собирали сведения о состоянии основанных ими христианских общин. После того, как во всех христианских общинах сложился определенный тип устройства с единоначальствующей властью епископа, последнему естественно принадлежало наблюдение за жизнью общины. С IV в., с расширением епископских парикий и по мере возникновения парохий или приходов в собственном смысле, появились периодевты, которые должны были обходить, т. е. лично обозревать подведомственные епископу сельские общины, как подчиненные органы епископского надзора. С последовательным движением церковной централизации, надзор также централизовался в лице митрополитов, партиархов и императора на востоке, митрополитов, папских викариев и папы на западе. Последний, впрочем, выходя из той мысли, что ему вверено попечение о всех церквах, требовал, чтобы ему доставлялись сведения и о положении церковных дел на востоке, и даже назначал с этой целью своих викариев на востоке. При Карле Великом в восстановленной римской империи на западе императорская власть через послов (missi) и епископов имела высшее наблюдение и за церковным, и за государственным порядком; в дальнейшем ход истории власть императоров и королей ограничилась внешним государственным надзором, церковный же надзор мог осуществляться ими лишь по уполномочению от пап. Епископам уже в ранние средние века вменено было в обязанность лично обозревать церковные учреждения в их диэцезах. Подчиненными епископу органами по надзору со времени тридентского собора стали, по общему правилу, архипресвитеры или сельские диаконы, тогда как в средние века между епископами и деканами стояли еще архидиаконы, которые, по терминологии канонического права, назывались даже ординарными правителями (judices ordinarii), находились в малой зависимости от епископов и имели в своем подчинении архипресвитеров. Митрополиты католические удерживали до сих пор, между другими правами, право надзора в пределах своей провинции.

В евангелической церкви там, где монарх рассматривается как носитель церковной власти, высший надзор принадлежит монарху и органам церковного правительства на разных ступенях, в особенности генерал-супер-индентам, супер-индентам, пробстам.

В православной русской церкви верховный надзор за состоянием церковной жизни принадлежит императору: это не есть только государственный надзор (jus inspectionis saecularis), направляющийся к ограждению интересов государства против притязаний и злоупотреблений церкви, как он практикуется в государствах западной Европы, или напр. в Сербии, где министр исповеданий, как орган государственного правительства, имеет под своим надзором все церковные учреждения королевства сербского, но это есть вместе и церковный надзор, направляющийся к наилучшему достижению церковных задач. Глава русского народа имеет своим признанием блюсти не только за порядком государственной жизни, но и за порядком церковным, с тем, чтобы в той и другой области, не допуская конфликтов между ними, соответственно фактическим отношениям, принимать меры, клонящиеся к устроению, охранению и восстановлению порядка. В 64 ст. основных законов росс. импер. русский император называется «верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры, блюстителем правоверия и всякого в церкви святой благочиния». Надзор может осуществляться и личным непосредственным усмотрением государя; но в порядке управления он осуществляется через посредство как центральных, так и средних и низших органов, т. е. св. синода и синодального обер-прокурора, епархиальных архиереев, протопресвитеров и благочинных.

Средства надзора могут быть сведены к трем главным: получение письменных отчетов высшими органами от низших, личная явка и личный доклад низших органов высшим о состоянии церковных дел, наконец визитация или личное обозрение власть имеющим лицом подведомственных ему учреждений.

1) Письменные отчеты или донесения практикуются в весьма широких размерах и, составляя, сами по себе, одно из действительных и необходимых средств надзора, могут быть далеки от достижения цели, как скоро весь надзор будет основан на ознакомлении высших органов с письменными отчетами или донесениями низших. Сведения, представляемые в письменных отчетах, могут далеко не соответствовать действительному положению дел, как скоро к этому средству не присоединятся еще другие. В русской православной церкви письменные отчеты и донесения подаются благочинными архиереям и протопресвитерам, архиереями, протопресвитерами и секретарями консисторий в св. синод и синодальному обер-прокурору; обер-прокурором, на основании всех епархиальных и других отчетов, каждогодно составляется один общий всеподданнейший отчет по духовному ведомству для представления государю императору.

2) Личная явка или личный доклад о состоянии церковных дел практикуется у нас в виде вызова благочинных к епархиальным архиереям; возможен вызов епархиальных архиереев в св. синод для доклада. В римско-католической церкви это средство надзора имеет ту особенность, что служит целям не только подчиненного, но и верховного, т. е. папского, надзора; именно установлены определенные, различные для различных стран земного шара, сроки (от 2 до 10 лет) для личной явки епископов к папе, с целью личного доклада о состоянии церковных дел, что называется посещением пределов апостольских (visitatio liminum ss. apostolorum); при личном докладе требуется, однако, и представление письменного отчета (relatio status). Подобное же посещение требовалось от русских митрополитов в период зависимости русской церкви от Константинополя.

3) Визитация, т. е. личное обозрение органами, власть имеющими, подведомственных им учреждений, практикуется в католической церкви митрополитами при известных предположениях (см. выше стр. 202), епископами и сельскими деканами,– в евангелической супер-интендентами и пробстами. В восточных канонических правилах нет такого канона, которым предписывалось бы епископу визитировать свою паству. Лишь сравнительно поздно, в законе императора Алексея Комнена от 1107 г. на епископов возлагается непременная обязанность обходить подчиненные им округа. В древней Руси также не видим правильного, в видах надзора, посещения епископами их епархий. Но со времени Петра Великого, духовный регламент обязал каждого епископа посетить свою епархию раз в год, или по крайней мере в два года. В духовном регламенте, по-видимому, даже имелось в виду связать архиерейское посещение с расспросом духовенства и местных жителей о церковных беспорядках, суевериях и проч. по определенной программе и с немедленным судом по делам, которые могли бы быть решены немедленно. Подчиненный епископу орган надзора в настоящее время есть благочинный, обязанный, по инструкции, посетить порученные его наблюдению церкви дважды в год; благочинный над монастырями должен посещать эти последние.

Кроме епископов, лично обозревает церковные учреждения протопресвитер военного и морского духовенства, а также подчиненные ему благочинные. Наконец возможно производство ревизии в разных учреждениях, напр. в консисториях и в учебных заведениях, состоящих в ведении церкви, специально делегируемыми для того лицами.

Христиане первых веков, следуя наставлению апостола Павла (1Кор.6:1. 5–8), избегали языческих судов и свои спорные дела, даже касавшиеся гражданских отношений, представляли на рассмотрение епископов, решения которых, не имевшие исполнительной силы в государстве, опирались исключительно на нравственный авторитет епископов и на церковную дисциплину. Для того, чтобы с большим удобством следить за разными историческими стадиями в развитии круга ведомства церковного суда со времени христианских императоров, нужно различать спорные дела между христианами вообще и спорные дела духовенства в особенности.

а) Спорные дела вообще могут иметь различный характер, начиная от чисто духовного и кончая чисто гражданским или частноправным.

аа) Чисто духовные дела (causae mere spirituales, как они названы были на западе в средние века), относящиеся к вопросам учения, богослужения и обрядов церковных, насколько мог в них заключаться юридический элемент, подлежащий спору и судебному разбирательству, везде и во все времена считались исключительно подсудными духовному суду. Но далеко не всегда одинаково понимался объем самой категории «духовных дел». Самое видное место в этой категории заняли брачные дела, на востоке в X-XI вв. после издания закона Льва Мудрого, связавшего юридическую силу брака с церковным его благословением, и закона Алексея Комнена, предоставившего все в ведение духовного суда, на западе около того же времени, после того как средневековыми схоластиками установлена была сакраментальность брака, как одного из семи церковных таинств. А к брачным делам могли быть относимы не только такие, в которых вопрос касается условий действительности брака и прекращения его, но и дела об обручении, о приданом, о законности рождения. Ввиду того, что в византийском сборнике судебных решений, известном под именем, из половины XI в. даже такие дела, как о признании браков действительными или недействительными и о расторжении браков, представляются подсудными светскому суду, нужно думать, что распространение церковной подсудности на дела о приданом и т. п. раньше развилось на западе и вскоре затем, под влиянием запада, проникло на восток. Так как на востоке одним и тем же законам Льва Мудрого было предписано не только брак, но и усыновление совершать в церковной форме, а обычаем установилось требование совершать в церковной же форме братотворение или побратимство (), т. е. договор, в силу которого два субъекта обязывались взаимно быть братьями на жизнь и на смерть, то и спорные дела, которые могли возникнуть из этих актов, должны были войти в категорию духовных дел, подведомственных церковному суду, чего на западе не видно.

бб) В связи с этой категорией ставились разные другие дела (res spiritualibus annexae, как они названы были на западе в поздние средние века): напр. на западе сюда причислялись дела по духовным завещаниям, по вопросам патронатского права, о бенефициях, о десятинах, а на востоке ктиторское право, дела по завещаниям, клерикаты, аделфаты и т. п.

уу) Чисто гражданские дела, эта категория замечательным образом была предоставлена ведению епископских судов не в средние века, которые вообще характеризуются расширением круга их ведомства, а двумя законами первого христианского императора Константина Великого (закон вероятно 321 г. и закон 333 г. в новом изд. Феодосиевского кодекса Моммзеном – I. 1 Cod. Th. 1, 27 b Const. Sirmond. 1), который признал полезным придать официально-государственный характер епископскому суду, сложившемуся в три первые века христианства, когда христиане обращались к епископам со всякими делами. Этими законами Константина создана была, собственно говоря, для епископов юрисдикция, конкурирующая с юрисдикцией гражданских магистратов, и притом юрисдикция безапелляционная; последним из указанных законов епископские решения были признаны безапелляционными даже по делам несовершеннолетних (causae minorum), которые по римскому праву, всегда допускали прошение о restitutio in integrum, т. е. о восстановлении прежнего состояния, которое существовало раньше, чем состоялись невыгодные для интересов несовершеннолетних судебное решение, или юридический акт. Но гражданская юрисдикция епископов недолго держалась после Константина, так как сами епископы ею тяготились. На средневековом западе к кругу ведомства церковных судов отнесены были: 1) гражданские обязательства, скрепленные присягой, 2) дела, по которым последовал отказ в правосудии со стороны светского судьи и 3) спорные дела, в которых замешан элемент греха, и которые доведены до сведения духовного судьи путем доноса.

б) По спорным делам духовенства соборные каноны (карфаг. 15, IV всел. 9) требовали исключительной их подсудности епископу, хотя бы споры касались имуществ; но в императорском законодательстве преемников Константина это начало не нашло себе полного выражения, а Юстиниан в СXXIII новелле допустил исключительную церковную подсудность духовенства по делам имущественного характера только для первой инстанции, все равно, выступает ли духовное лицо в качестве истца или ответчика. Если бы обе стороны остались довольны решением епископа, решение это должно было приводиться в исполнение, без всякого участия гражданского судьи. Но если бы, в течение 10 дней, одна из сторон заявила неудовольствие на решение, а равным образом, если бы епископу в первой инстанции пришлось судить по специальной делегации от императора или от светского магистрата, дело должно было восходить в гражданский суд, с возможностью обжалования в высшей, гражданской же, инстанции. В отмену юстиниановского закона, в 629 г. был издан закон Ираклия, в котором проведен принцип: «истец следует подсудности ответчика» (actor sequitur forum rei), т. е. истецмирянин должен вчинить иск против духовного ответчика духовному судье, а духовный истец против ответчика-мирянина светскому судье. В позднейших памятниках византийского законодательства не видно устойчивости по данному вопросу. Эпанагога высказалась вообще за неподсудность духовенства светским судам, а Вальсамоц в своем толковании на 15 пр. карфаг. соб. сообщает, что даже и епископы в его время привлекаемы были к гражданскому суду.

На средневековом западе, вообще говоря, действовал принцип: «actor sequitur forum rei», но с тем ограничением, что можно было сослаться на обычай, противоположный этому принципу. Самая же главная особенность западного склада жизни, сравнительно с временами христианской римской империи, состояла в следующем: в римской империи люди убогие и беззащитные постольку состояли под покровительством церкви, поскольку церковные экдики или адвокаты, отстаивавшие имущественные интересы церковных учреждений в светских судах, принимали также под свою защиту и людей убогих, которые вели процессы в светских судах: на западе эти люди, составившие особую категорию «personae miserabiles», прямо причислены были к людям церковным, наравне с духовенством (вдовы и сироты, жившие при церквах нищие, призревавшиеся в богоугодных заведениях лица, пилигримы). Однако, и на западе постановление всех беззащитных под защиту церкви было явлением поздних средних веков, так как, по первоначальному германскому воззрению, все беззащитные состояли в королевском типдиит'е и под защитой короля. Принятие их в ведение церкви могло последовать не ранее падения дома каролингов. Духовными же привилегиями, и иногда даже в большем объеме сравнительно с привилегиями самого духовенства, в отношении к суду, пользовались крестоносцы и нередко члены средневековых университетов (все membra et supposita universitatis, т. е. учащие, учащиеся, служители, книгопродавцы, переплетчики и т. д.).

В средние уже века начались на западе ограничительные мероприятия светских властей по отношению к кругу ведомства церковного суда, и чем более государство крепло, чем более совершенными становились государственные законодательство и светская судебная процедура, тем чаще и решительнее становились эти мероприятия. Результат, к которому привел долговременный ограничительный процесс на западе, представляется в следующем виде: все дела, по существу своему гражданские, не исключая и гражданских дел духовенства, даже споры о патронатском праве и все брачные дела, подлежат гражданской юрисдикции. За церковью не отрицается право подвергать ее собственному суждению те дела, которые она считает церковными; поэтому напр. в католических церковных судах могут до сих пор вестись процессы о недействительности или прекращении брака, об обеспечении обольщенной и ее ребенка обольстителем. Но решения церковного суда в подобных случаях не имеют исполнительной силы в государстве. В евангелической церкви, суды которой, во время господства территориализма, почти сравнялись по кругу ведомства с католическими церковными судами, никакой юрисдикции по брачным делам в настоящее время не существует так как евангелическою церковью принципиально признаются и государственное законодательство, и государственный суд по брачным делам., Единственная страна, где круг ведомства церковного суда сохранился в средневековом объеме, есть Турция, где суду патриарха и епископов подлежат, кроме брачных дел, многие другие гражданские дела, напр. утверждение или признание недействительными завещания, спорные дела по завещаниям и наследствам, иски жен о доставлении им и детям мужьями и отцами средств к существованию, иски по поводу приданого и брачного дара; духовный суд распоряжается относительно публичной продажи имущества умершего архиерея, с вызовом кредиторов и наследников умершего и т. п. Напротив в некоторых православных церквах даже и брачные дела подлежат гражданскому суду (в Австро-Венгрии и в греческом королевстве).

Историческое развитие круга ведомства церковного суда в России представляет черты, общие с западным развитием, и отчасти испытало на себе влияние последнего. ИЗ предметов церковного суда, исчисляемых в т. н. уставе св. Владимира, к делам спорного характера могут быть отнесены: роспуст (бракоразводные дела) смильное заставание (по толкованию некоторых исследователей, как напр. Павлова, брачное соглашение с назначением заставы, т. е. неустойки в случае нарушения договорных условий), промеж мужем и женою (распри) о животе, т. е. как объясняют многие, споры от имуществе между супругами, в племени или в сватстве поймутся, т. е. дела о браках незаконных по родству и свойству, братья или дети тяжутся о задницу, т. е. спорные дела по наследству между братьями и детьми умершего наследодателя. Что князь Владимир не мог включить в круг ведомства церковного суда подобные предметы, это доказывается тем, что в самой Византии, во времена Владимира, такие дела ведались не духовным судом, а светским, как это видно из византийского юридического сборника, известного под названием, явившегося около половины XI в. Но и относя устав Владимира к более позднему времени, напр. к XVI в., мы лишены возможности установить точный смысл вышеприведенных терминов настолько, чтобы отнести их именно к спорной юрисдикции церкви. По мысли составителя устава, перечисляются в нем дела (ср. еще ниже о круге ведомства церковного суда по преступлениям), которые должны носить криминальный характер и служить источником доходов для церкви в виде пеней или штрафов за преступления и проступки. Поэтому в частности под роспутством можно понимать не спорное бракоразводное дело, как мы его понимаем в настоящее время, а самовольное изгнание мужем жены, под смильным заставанием накрытие виновных в любодейной связи на месте преступления, в словах: «промежи мужем и женой о животе» видеть не спорные дела об имуществе, а отношения между мужем и женою настолько неприязненные, что один из них высказывает угрозы и принимает меры, опасные для жизни другого, поймание в племени или в сватстве толковать не в смысле спорного дела о законности или незаконности брака, а в смысле привлечения виновных во вступлении брак в близких степенях родства и свойства к суду и наказанию. Единственный из перечисленных выше предметов, не возбуждающий сомнений относительно его спорной природы – это тяжбы наследников о наследстве. Насколько невероятно, что Владимир включил дела о наследстве в круг ведомства церковного суда («Русская правда» прямо относит эти дела к ведомству княжеского суда), настолько же несомненно, что в более позднее время дела по завещаниям и наследству вообще действительно вошли в церковно-судебную компетенцию, и даже все меры, которые мы теперь называем мерами охранительного судопроизводства по отношению к имуществу, оставшемуся после умерших, исходили от духовных властей, особенно во второй половине XVII в. К этому же времени наблюдается распространение церковной подсудности на разные другие дела, как то; по сговорным записям и рядным грамотам (о приданых животах), дела о незаконных детях, родителями не признаваемых, дела по усыновлению и братотворению, челобитные господ на беглых холопов, духовному суду существовала до Петра Великого.

Духовному суду должны были подлежать, по всем спорным делам, духовные лица и многие другие, соответствовавшие западноевропейским personae miserabiles. В древнейшем списке устава Владимира (по синодальн. кормч. N 132) упоминаются: игумен, поп, дьякон, дети их, попадья и кто в клиросе, игуменья, чернец, черница, проскурница, паломник, лечец, прощеник, задушный человек, сторонник, слепец, хромец, монастыри, больницы, гостиницы и странноприимцы. Некоторые из перечисленных классов лиц требуют особого объяснения. Паломник означал лицо, предпринимавшее путешествие по св. местам. Лечец означал лекаря, который причислен был к «церковным людям» потому, что самые больницы отнесены были к ведомству церковного суда. Прощеник означал не человека, получившего чудесное исцеление, как объясняют до сих пор ошибочно этот термин, а холопа, отпущенного господином на волю. Задушный человек означал такого же холопа, отпущенного господином на волю, но не inter vivis, a mortis causa, т. е. по завещанию, на помин души господина. Сторонник – странник, путешественник хотя бы по собственным делам, а не для посещения св. мест: он нуждался в особой защите в тех чужих краях, где ему приходилось бывать, почему и самые учреждения, в которых путешественники находили себе приют – гостиницы и странноприимницы должны были находиться в ведении церкви. В других памятниках древности упоминаются и еще некоторые категории лиц, состоявших в ведении церкви, как напр. нищие и вдовицы, питающиеся от церкви Божией.

В Древнейшем списке устава Владимира для дел между церковным человеком и иным, т. е. посторонним, подлежащим светскому суду, устанавливался суд «обчий», или, как он еще иначе называется в старинных памятниках, суд «смесный», в состав которого входили представители и от церковной, и от светской власти. Но, если не считать ханских ярлыков, в которых признавалась исключительная подсудность митрополиту всех церковных людей, и не считать позднейших царских грамот в пользу некоторых московских митрополитов и патриархов на их владения, то в русских жалованных грамотах церковная подсудность церковных людей, в числе которых притом главное место занимали крестьяне, жившие на церковных землях, не была общим правилом, а имела вид привилегии. Привилегия давалась архиерею или монастырю, иногда и духовенству церквей на известную землю, село, волость с сидевшими на этой земле крестьянами, так что один и тот же землевладелец мог иметь несколько жалованных грамот, с различным объемом жалуемых прав, а на некоторые земли следовательно мог не иметь никаких грамот. «Смесный» суд по этим грамотам был поставлен так, что финансовая его сторона, как и всякого вообще древнерусского суда, в смысле источника доходов, выступала на первый план. Обыкновенно судебные пошлины делились пополам между представителем духовной и представителем светской власти, участвовавшими в «смесном» суде, хотя решения его всегда приводились в исполнение представителем той власти, которой был подведомствен ответчик. Иногда говорилось, что каждый ведает своего человека и в правде, и вине, так что следовательно пошлины с виноватого, по смыслу таких грамот, должны были целиком идти в пользу той власти, которой был подведомствен виноватый. Сравнительно редки грамоты, в силу которых всякие вообще пошлины от «смесного» суда должны были идти в пользу духовного судьи, это было уже чрезвычайным пожалованием. Да и вообще князья и позднее цари, жалуя привилегированную подсудность тому или другому церковному землевладельцу, оговаривали в своих грамотах, что если у кого постороннего дело будет с самим церковным землевладельцем (игуменом и т. д.), то суд производится самим князем или боярином его введенным. С возвышением Москвы, у московских государей органом, через который производился государев суд по гражданским делам церковных учреждений и подведомственных им людей, сделался приказ большого дворца, в котором существовало особое отделение для этих дел, со времени уложения царя Алексея Михайловича ставшее особым государственным учреждением под именем монастырского приказа. Но монастырскому приказу, по уложению 1649 г., было предоставлено судить «во всяких исцовых исках» не только слуг и крестьян архиерейских и монастырских, в их спорных делах с посторонними, но и самих митрополитов, архиепископов, епископов, архимандритов, игуменов и проч. Исключение из общего правила допущено уложением для патриарха, который и сам лично, и его приказные и дворовые люди и крестьяне были изъяты из ведомства монастырского приказа.

Идея государственной подсудности духовенства в делах гражданских настолько шла в разрез с воззрениями духовной иерархии XVII в., что в 1667 г. царь должен был утвердить постановления собора этого года, противоположные принципам уложения 1649 г.: вообще всем государственным учреждениям воспрещено производить суд над архиереями, архимандритами, игуменами и вообще всем церковным чином, но также и их людьми, а в 1677 г. самый монастырский приказ был закрыт. Петр Великий в 1701 г. восстановил это учреждение и снова предоставил ему судить всех церковных людей по делам гражданским, вместе с хозяйственною администрацией церковных недвижимых имений. Но к этому времени круг ведомства церковного суда был уже сильно ограничен. В 1692 г. гражданские иски по рядным и сговорным записям, по духовным завещаниям и по наследствам было предписано передать в ведомство московского судного приказа, а в 1700 г. был упразднен разряд с передачей всех ведавшихся в нем гражданских дел тем светским учреждениям, которым они, по существу своему, подлежали. По учреждении св. синода, монастырский приказ некоторое время существовал в зависимости от него, удержав за собою отчасти и вотчиный суд по делам архиерейских и монастырских крестьян между собою, за исключением синодальных (бывших патриарших), которые подчинены были синодальному (бывшему патриаршему) дворцовому приказу. Дальнейшая история учреждений, явившихся на смену монастырского приказа, более относится к церковному имуществу, чем к суду. По действующему праву, из дел спорных, не чисто духовного характера, подлежат епархиальному суду: 1) взаимные споры между духовными лицами, могущие возникать из пользования движимою и недвижимою церковною собственностью (отсюда следует, что спорные дела между церковными учреждениями, напр., приходом и монастырем, монастырем и архиерейским домом и проч., о праве собственности на недвижимость должны разбираться гражданским судом: отсюда следует далее, что если спор о движимости возникает не между членами причта, а напр. между приходским священником и наследниками умершего члена причта, желающими взыскать с священника, неправильно производившего, в течение нескольких лет, раздел доходов, все, что лишнего было им поручено, или между причтом и викарным священником, не получившим условленного вознаграждения, подобные дела также должны подлежать гражданскому суду); 2) дела светских лиц а) бракозаключительные, т. е. о законности и незаконности брака; впрочем, так как в этих делах часто бывает уголовный элемент (см. ниже о круге вед. церк. суда по преступл.), то по этим делам возможно в том или другом объеме участие светского суда; б) бракоразводные дела, вопрос об изъятии которых из ведомства церковного суда стоит на очереди; в) дела об удостоверении в действительности события брака и о происхождении от законного брака, когда, при отсутствии метрической записи, или при ее неверности и сомнительности, требуется произвести следствие о том, действительно ли состоялось бракосочетание данных лиц: результатом следствия могут быть заинтересованы как сами супруги, так и их дети. Но оспаривание законности рождения ведется не перед духовным, а перед гражданским судом. Суд духовных учреждений по делам брачным сопровождается юридическими последствиями для гражданской жизни.

Брачные дела других, существующих в России, христианских исповеданий ведаются духовными судами этих исповеданий. Но когда одна из брачующихся сторон принадлежит к православному исповеданию, а равным образом, если оба брачующиеся неправославного исповедания, но обвенчаны православным священником, разрешение вопросов о том, был ли брак, и законно ли он совершен, а также существуют ли уважительные причины к его расторжению, принадлежит в ведомству духовного суда православной церкви (ст. 433–454 т. XVI ч. 2 и ст. 730 и 65 т. X ч. 1 св. зак.). К его же ведомству принадлежит расторжение брака в том случае, когда супруги неправославные не были обвенчаны православным священником, но позднее один из них принял православие. Когда оба брачующиеся принадлежат к неправославным христианским исповеданиям и притом различным, суждение о действительности и законности брака подлежит суду того вероисповедания, священник коего совершил венчание, а если венчание совершено было в церквах обоих исповеданий, то суду того вероисповедания, священник коего совершил первое венчание; вопрос о расторжении брака подлежит суду того вероисповедания, к которому принадлежит ответчик (ст. 435). Производство бракоразводных дел, когда один из супругов исповедует протестантскую веру, а другой нехристианскую, предоставляется ведомству протестантского духовного начальства (436). Брачные дела старообрядцев и сектантов подлежат гражданскому суду (т. XVI ч. 2, ст. 440 зак. суд. гражд.).

Здесь мы опять должны сказать особо о преступлениях вообще и о преступлениях духовных лиц в особенности. а) Канонами древней церкви воспрещаются и объявляются церковно-наказуемыми всякие вообще преступные деяния, противные не только нравственной и церковной дисциплине, но и уголовному закону. Обычная классификация преступлений, подлежавших церковному суду, состояла в подведении их под три обширные категории: идолослужение, убийство и плотские грехи. Церковное осуждение и наказание не могли иметь места только там, где совмещение двух судов и двух наказаний (светского уголовного и церковного) было фактически невозможно (в случае присуждения преступника государственным судом к смертной казни). Но и тут церковный суд, при христианских императорах, мог нередко применять свои церковные меры к уголовным преступникам, избавляя их от уголовного наказания, в силу права ходатайства (jus intercessionis) и права убежища (jus asyli), признанного за церковью христианскими императорами. Ходатайство епископов, по историческому значению римского термина «intercessio», было даже не ходатайством перед высшею властью в пользу лиц, которым угрожали уголовный суд и наказание, а властным вмешательством церковного магистрата в отправление должностных действий светского магистрата с освобождением виновных из рук светского правосудия и с наложением на них церковного покаяния за их преступления. В виду беспорядков, с которыми могло соединяться освобождение преступников из рук правосудия, с конца IV в. стали издаваться ограничительные законы, воспрещавшие клирикам и монахам насильно и самовольно исторгать преступников из рук правосудия. В силу права убежища, епископы давали в храмах приют лицам, спасавшимся от судебного и несудебного преследования. С конца IV в. и в этом отношении последовали запрещения и ограничения, причем некоторые категории преступников были лишены благодеяния убежища: убийцы, прелюбодеи и похитители лиц женского пола. Преступники, которым удавалось воспользоваться правом убежища и тем самым освободиться от угрожавшего им уголовного наказания, должны были понести церковное покаяние. После IV в. коллизия государственного уголовного наказания с церковным на востоке сделалась невозможной потому, что дисциплина публичного покаяния, по суду церкви налагаемого, вышла из употребления, а нанесение тайной эпитимии предоставлено было совести каждого, так что следовательно и подвергнутый уголовному наказанию (кроме смертной казни) мог нести на себе церковную эпитимию.

б) Духовные лица подлежали церковному суду по всем преступлениям против духовно-должностной дисциплины; в отношении же к уголовным преступлениям допущен был Юстинианом (nov CXXIII c 21) параллельный суд – епископский и светский уголовный. Обвинение могло быть возбуждаемо пред тем и другим. Епископ, как скоро пред ним вчиналось дело, если находил подсудимого виновным, лишал его сана по церковным канонам и передавал затем светскому судье для уголовного наказания. Если, наоборот, обвинение возбуждалось в светском суде и виновность обвиняемого была доказана, судья должен был препроводить все делопроизводство к епископу. Последний, по рассмотрению судебных актов, или мог придти к тому же убеждению, к которому пришел и судья, в таком случае, лишив виновного сана, отсылал его к судье для уголовного наказания, или же мог не согласиться с выводом судьи о виновности подсудимого, в таком случае дело должно было представляться на окончательное разрешение императора. В позднейшие времена, апанагога (XI, 14) решительно высказалась против обвинения духовных лиц пред светскими судьями, за исключением случая государственной измены, а в синодальном определении патриарха Константина Лихуда (около половины XI в.) было выражено, что для всякого вообще духовного лица, виновного в уголовном преступлении, достаточно извержения в толпу мирян, без присуждения его к какому-либо уголовному наказанию.

На западе, где церкви пришлось иметь дело с варварами, очень долго поддерживалось (за исключением Британии) публичное церковное покаяние за все вообще преступления, противные нравственному христианскому порядку, в том числе и за уголовные. При несовершенстве варварского уголовного права, сама светская власть, в особенности при каролингах, смотрела на церковные наказания, как на необходимое средство репрессии преступлений. В средние века, в связи с епископскими визитациями, возникли синодальные суды (judicia synodalia, Sendgerichte) с синодальными свидетелями (testes synodales). Синодальные свидетели давали под присягою обещание доводить до сведения епископа все преступления, совершавшиеся в пределах парохии. Именно епископ, или позднее, архидьякон, созвав на собор всех жителей парохии, в которую они прибыли, и узнав от синодальных свидетелей о существовании в данной парохии преступников против церковных канонов, определяли им публичное церковное покаяние. Этим не исключалось осуждение тех же преступников светским судом в тех же случаях, когда преступление каралось и по народным правам. Но так как в систему церковных наказаний кроме покаяния, были приняты меры чисто светского характера, то для избежания двойного наказания за одно и то же преступление, к концу средних веков стали различать: 1) преступления чисто светские (delicta mere saecularia) – исключительно подсудные светскому суду, 2) преступления чисто церковные (delicta mere ecclesiastica) – исключительно подсудные церковному суду и 3) преступления смешанной подсудности (delicta mixti fori), в отношении к которым развилась практика превенции, т. е. предварения, не во всех, впрочем, странах однообразная. Практика эта состояла в том, что известные преступления могли судиться и духовным, и светским судом: тот и другой суд были компетентны, исключая себя взаимно. Если светский судья предварял церковного, то церковный судья уже не мог вызвать виновного и осужденного к своему суду, церковь могла иметь с ним дело только в исповедальне. Если же напротив духовный судья предупреждал светского, то налагал и уголовное наказание (за исключением телесных наказаний и смертной казни). К таким деликтам смешанной подсудности относимы были: богохульство, клятвопреступление и лжеприсяга, святотатство, прелюбодеяние и противоестественные плотские грехи, лихва, нарушение Божьего мира и др. К деликтам же чисто церковным, в отношении к которым светский судья был некомпетентен, относимы были обыкновенно четыре преступления: haeresis, schisma, apostasia, simonia,– ересь, т. е. уклонение от церковного догмата,– раскол, т. е. отпадение от повиновения иерархическим властям и от единства церкви,– апостазия, т. е. отпадение в нехристианство,– симония, т. е. предоставление с одной стороны, приобретение с другой духовных благ (в особенности иерархических степеней и церковных должностей) за материальный эквивалент; название этого последнего преступления симонией произошло от имени упоминаемого в книге Деяний апостольских Симона волхва, который предложил апостолу Петру большую сумму денег, желая купить у него дар чудотворений. Чисто церковные преступления могли быть судимы только духовным судом, хотя для наказания виновные в ереси, схизме и апостазии (но не в симонии) выдавались светскому судье. Духовные лица по уголовным преступлениям имели privilegium fori, т. е. привилегированную духовную подсудность, которую могли утратить только вследствие деградации. К духовным лицам отнесены были все имеющие тонзуру; но, кроме того, привилегиею должны были пользоваться служители кардиналов и епископов, дети духовных лиц (родившиеся до посвящения их отцов), а также дети унированных греческих священников,– те и другие при жизни их отцов, наконец жены латинских клириков низших степеней и греческого унированного духовенства. Хотя светские власти в средние века не отрицали принципиально privilegium fori, но уже рано стали устанавливать разные ограничения, так что вполне и безусловно провести эту привилегию церкви никогда не удавалось. И сами папы, не имея возможности закрывать глаза на справедливость требований светских властей, для которых быстрое отправление правосудия, особенно во времена смут и насилий, затруднялось пререканиями о подсудности между духовными и светскими судами, давали дозволение (индульт) на привлечение духовенства к светскому суду. В новой истории мало-помалу выработался принцип, что церковный суд не должен служить к умалению государственной судебной власти по всем преступлениям, подсудным этой последней, кем бы они ни были совершены (в том числе и епископами). А с другой стороны, наказывая все уголовные преступления, кем бы они ни были совершены, современное государство не отрицает за церковью права обсуживать каждое деяние с точки зрения ее собственной дисциплины: таковы напр., преступления, называвшиеся в средние века delicta mixti fori, наказуемые по современным уголовным законам. Существенная разница средневековой точки зрения от современной на эти деликты состоит в том, что в средние века и церковь и государство угрожали за них одинаково светскими наказаниями (откуда и возникла необходимость устранения конкуренции между церковными и светскими судами), а в настоящее время церкви предоставляется смотреть на данное деяние лишь с точки зрения ее собственного церковного порядка, без применения каких-либо мер, затрогивающих гражданское положение лица. Что же касается четырех т. н. delicta mere ecclesiastica, то в современных уголовных кодексах таких преступлений нет, так что в отношении к ним возможен только церковный суд и, конечно, без юридических последствий для гражданских прав и для положения в государстве осужденного церковным судом лица.

В России круг ведомства церковного суда по преступлениям подробно очерчен т. н. уставами Владимира и Ярослава. В первом из этих уставов содержится полный перечень преступлений, второй имеет вид форменного устава о преступлениях и наказаниях, т. е. состоит из статей, из которых каждая содержит в себе диспозитивную часть (формулирование состава преступления) и санкционирующую часть (определение соответствующего преступлению наказания). Некоторые из терминов, встречающиеся в обоих уставах, до сих пор не удалось объяснить удовлетворительно. Выше, при рассмотрении круга ведомства церковного суда по спорным делам, было замечено, что большая часть предметов его, упоминаемых в уставах Владимира, может быть объясняема не в частно-правовом, а в криминальном смысле. Кроме того в уставе Владимира исчисляются: умычка (т. е. похищение лиц женского пола),– пошибание (насильственные действия, может быть изнасилование в техническом смысле по отношению к лицам женского пола),– ведство, зелейничество, потвори, чародеяния, волхвования (т. е. колдовство и волхвование в разных видах) – урекания бляднею, зельи, еретичеством (т. е. попреки или обвинение кого-либо в блядне, колдовстве и еретичестве; подобные попреки могли иметь серьезное значение, напр. девица могла потерять своего жениха; по германским законам требовалось даже, чтобы оговоренный или оговоренная очищали себя от оговора присягой с соприсяжниками; в древнейших списках устава, вместо: «еретичеством» стоит «еретичество», так что тут имеется в виду не попрек в еретичестве, а самое еретичество, как самостоятельное преступление),зубоежа, которую объясняют различно: то в смысле особого вида колдовства, то в смысле укушения, как средства нападения или обороны во время борьбы, то в смысле употребления в пищу звероядины, т. е. животных, заеденных или закусанных зверями,– если сын бьет отца или мать, а дочь или сноха бьет свекровь, т. е. нанесение побоев и оскорбление действием со стороны детей родителям,церковная татьба, мертвецы сволочат, крест посекуш или на стенах режут, скот или псы или поткы (птиц) без великой нужды введет, или ино что неподобно церкви подеет, т. е. кража из церкви, ограбление тел умерших, срубливание креста (может быть, на могиле), вырезание частичек из стен церковных (может быть с суеверною целью, в виде предохранительного амулета), введение в церковь без всякой нужды скота, собак и птиц и т. п., так называемая неблагопристойная защита мужа женою, состоящая в том, что жена одного из дерущихся схватит за лоно другого и раздавит; скотоложство (если кого застанут с четвероножиною) – совершение обрядов языческого культа (если кто молится под овином, в роще или у воды),– аще девка дитя повержет (т. е. подкинутие девицей прижитого ею ребенка, может быть вытравление плода, а может быть и самый факт прижития).

В уставе Ярослава упоминаются еще некоторые другие преступления, напр. если кто завлечет к себе девицу и тем самым сделает ее предметом толков и пересудов, следовательно опозорит ее в глазах других, если кто одновременно с двумя женами живет, если кто поджигает гумно или двор и др. Вообще круг ведомства церковного суда обнимал собою, судя по древним памятникам, преступления против веры и церкви, преступления в пределах семейного союза, и против целомудрия. В памятниках позднейшего времени сохраняется еще воспоминание о древнейшей практике. Так между делами патриаршего разряда в XVII в. упоминаются: 1) челобитные родителей на детей в непослушании или в каких иных неистовствах, 2) челобитные жен на мужей и мужей на жен в прелюбодеянии и иных делах, 3) челобитные рабов на господ в блудодеянии и иных насилиях, 4) челобитные женщин и детей всякого чина на насилие со стороны всякого чина людей, 5) челобитные отцов духовных на детей их духовных в непослушании и во всяком бесчинии, 6) челобитные священников на своих прихожан, отказывающихся быть детьми их духовными, по воскресным и праздничным дням и в посты в церковь не ходящих и не молящихся, 7) оскорбление бранными словами: выблядок, блудник, прелюбодей и т. п. 8) хватание за тайные уды и опростоволосение женщины.– Духовенство, а также все разряды лиц, причислявшихся к церковным людям, по преступлениям уголовным (за исключением самых тяжких) должны были ведаться духовным судом. Но общего правила о подсудности церковных людей по уголовным делам мы не знаем, а знаем лишь содержание жалованных грамот, которые, как выше разъяснено, имели характер специальных привилегий. Правда, стоглавый собор отменил несудимые грамоты и возвел на степень общего правила, что священический и иноческий чин подлежит святительскому суду, за исключением душегубства и разбоя с поличным, но на самом деле продолжалась прежняя практика жалованных несудимых грамот. Обыкновенно в грамотах, определявших подсудность церковных людей, но не в широком смысле устава Владимира, а главным образом в смысле крестьян, живших на церковных землях, говорилось, что волостели и другие княжеские органы не въезжают к ним для производства следствия и суда «опричь душегубства и разбоя и татьбы с поличным», или «опричь душегубства и разбоя», или «опричь одного душегубства»: нередко даже в жалованных грамотах монастырям не делалось никакого исключения из правила о неподсудности жителей жалуемого селения княжеским органам. История уголовной подсудности духовенства и других церковных людей со времени уложения 1649 г. совпадает с вышеизображенной судьбой гражданской его подсудности. Так как в XVII в. с большей силой, чем когда либо отстаивалась исключительная подсудность именно духовенства, а не церковных людей вообще духовному суду в смысле западно-католической privilegium fori, то собором 1667 г. и позднейшими постановлениями было запрещено «градским» судьям судить духовных лиц по уголовным преступлениям (татьба, подделка монеты, разбои, убийство, ведовство или колдовство). Светским сыщикам дозволено вызывать обвиняемых духовных лиц к допросу в сыскную избу, но самый допрос велено производить в присутствии закащика (как представителя от духовного начальства), который должен занимать место выше сыщика при производстве допроса. Таким образом «закащик» выступает здесь пред нами не с тою функцией, какая усвоена была ему стоглавым собором. Если оговоренные не винились, а оговорившие с трех или четырех пыток не отказывались от оговора, сыщик должен был, сковав духовных арестантов, отсылать их к архиереям, под конвоем стрельцов. Архиерей, которому подсуден присланный, нашедши его виновным в том преступлении; в котором он оговорен, препровождал его к «градскому суду» с грамотою, дающею знать, что виновный «отлучен священства», т. е. что с него снят сан, и следовательно он перестал быть неприкосновенным для светского судьи, подобно тому, как на западе деградация разоблачала клирика от его клерикальных привилегий, после чего виновных можно было подвергать наказанию, какое кто заслужил по законам. Патриарх Иоаким запретил даже в 1688 г. самый распрос людей священного и монашеского чина в мирском суде у градских судей, предписывая производить очные ставки оговоренных с оговоренными и даже пытки в церковных приказах у закащиков.

Петр Великий оставил в ведомстве духовного суда: дела о богохульстве, ереси, расколе и волшебстве, некоторые преступления против нравственности и семейного союза (прелюбодеяние, двоебрачие, принуждение детей родителями к браку, исключив состоявшие дотоле в этом ведомстве блуд, изнасилование, кровосмешение, похищение, вступление в брак без согласия родителей),– оставил даже дела о похищении церковного имения, а из преступлений духовных лиц «партикулярные» преступления (как преступления против чести и против имущества), в отличие от «явных злодеяний» или «тяжких государственных дел» (как политические преступления и преступления против жизни); по этим последним следствие и суд предписано производить светскому суду, и только для снятия сана велено отсылать осужденных к духовному начальству. В сущности к духовенству было применено правило, установленное для коллежских служителей. Именно указом 1721 г. было предписано: «о коллежских служителях, кроме членов, ежели кто впадет в какое партикулярное, а не важное погрешение, о таковых следовать (т. е. производить следствие) и судить их по усмотрению вин, штрафовать или наказание чинить, кто чему довелся, в тех же коллегиях, в которых оные обретаются». В последующее время круг ведомства церковного суда еще более сокращен. По действующему уставу духовных консисторий, лица светского звания подлежат духовному суду по проступкам и преступлениям, подвергающим виновного церковной эпитимии, а лица духовного звания по проступкам и преступлениям против должности, благочиния и благоповедения и, кроме того, по жалобам на них со стороны духовных и светских лиц в обидах.

а) Что касается во-первых лиц светского звания, то епархиальное начальство подвергает их эпитимии за те преступления и проступки, за которые по уложению о наказаниях 1845 г. было назначено очищение совести церковным покаянием, или которые обнаруживаются по делам, производившимся в консисториях, напр. по окончании бракоразводного процесса виновный в неверности супруг подвергается церковной эпитимии (не менее 2 л, и не более 7 л.), без чего он не допускается к вступлению в новый брак. Уложением 1903 г. церковное покаяние исключено как наказание, для понесения которого светский суд до этого времени отсылал виновного к духовному начальству. Но новейшими законами церковное покаяние, по-видимому, снова восстановляется. Затем уложение 1903 г. исключило из разряда религиозных преступлений неисполнение новообращенными уставов церкви, уклонение от исповеди и св. причастия, неприведение родителямидетей к исповеди, отпадение от христианства в нехристианство и от православия в другие вероисповедания. О симонии не говорится не только в уложении о наказаниях и в уставе уголовного судопроизводства, но даже в уставе духовных консисторий.

Из преступлений, которые в средние века на западе назывались delicta mixti fori, некоторые судятся исключительно уголовным законом, как богохульство, лжеприсяга, святотатство, растление, изнасилование, прелюбодеяние (последнее в том случае, когда оскорбленный супруг желает не развода, а наказания виновного супруга). Некоторые же судятся с известным участием духовного начальства, каковое участие может состоять или в том, что уголовному суду предшествует суд духовный (браки в близких степенях родства и свойства, браки православных с нехристианами, четвертые браки православных, браки ранее узаконенного возраста), или в том, что уголовный суд приступает к рассмотрению дела не прежде, как истребовав от духовного начальства необходимые сведения (в делах о многобрачии сведения о совершении брака при существовании другого, в делах о кровосмешении сведения о наличности такой степени родства или свойства, благодаря которой преступная связь должна квалифицироваться как кровосмешение), или наконец в том, что приговор уголовного суда сообщается духовному суду как для решения о действительности или недействительности брака, так и для определения ответственности духовных лиц, совершивших бракосочетание (дела о браках, совершенных по насилию, обману или сумасшествию одного или обоих брачующихся). См. св. зак. XVI, ч. 1, ст. 1011–1016. б) Лица духовного звания подлежат исключительно духовному суду по преступлениям и проступкам против должности, благочиния и благоповедения, как относящимся к церковной дисциплине. Под преступлениями против должности разумеются нарушения обязанностей, лежащих на духовном лице, как на должностном, имеющем на своей ответственности известный круг дел, напр. отправление богослужения и треб, исправное ведение документов и т. п. Понятия благочиния и благоповедения не могут быть разграничены одно от другого. Это суть вообще нарушения обязанностей звания или сана духовного, каковы нетрезвость, целомудрие, неприличие в одеянии, занятие несообразными с духовным саном профессиями. Сюда могут относиться и такие поступки, которые, по общему порядку, подлежат светской юстиции по 42 ст. мир. уст. (появление в публичном месте в пьяном виде до беспамятства или в безобразном от опьянения виде). Сюда же принадлежат дела о браках таких лиц духовного звания, которым, по законам церкви их, воспрещено вступать в брачный союз, если при этом не было совершено виновным обмана или подлога,– в последнем случае за духовным судом должен следовать уголовный.– Общие уголовные преступления духовных лиц судятся исключительно уголовным судом, с некоторыми лишь отступлениями от общего порядка уголовного судопроизводства. Так пред начатием следствия, духовное начальство поставляется в известность об имеющем быть следствии. По делам, подлежащим суду в участием присяжных заседателей, все следственные акты отсылаются прокурором к духовному начальству, которое сообщает ему свое мнение (необязательное для суда) по обстоятельствам дела. Приговоры, влекущие за собою лишение или ограничение прав состояния духовных лиц, для снятия с осужденных духовного сана, сообщаются в копиях подлежащему духовному начальству с назначением срока, в течение которого должно быть доставлено уведомление о снятии с осужденного сана. Из преступлений общего характера, т. е. не состоящих в связи с религией и с церковной дисциплиной, судятся до сих пор духовным судом обиды (но не клевета и не диффамация), по жалобам на обидчиков – духовных лиц со стороны обиженных, как духовных лиц, так и мирян. Сказанное, впрочем, относится только к священнослужителям, а не к церковнослужителям. И сами священнослужители, за оскорбление ими должностных лиц и учреждений, даже духовного же ведомства, напр. духовных консисторий, подлежат уголовному суду.

Церковные наказания могут быть или общие, направляющиеся против всех вообще членов церкви, или особенные, направляющиеся против духовных и церковно-должностных лиц.

I. Общие наказания древней церкви были: а) отлучение или анафема, т. е. исключение из христианского общества с лишением всех благ, вытекающих для человека из принадлежности его к церкви, и с обречением виновного Божиему возмездию, и б) публичное церковное покаяние, весьма продолжительное, иногда даже пожизненное. Публичное покаяние, впрочем, первоначально было не наказанием, а благодеянием, которое церковь из снисхождения и только один раз оказывала кающемуся грешнику, желавшему восстановления в правах церковных. Уже в III в., применительно к постепенному принятию нехристиан в церковь (оглашенных), выработался постепенный же порядок обратного принятия кающегося в церковь, не везде, впрочем, однообразный. Наиболее полно он развился в понтийской диэцезе, как это засвидетельствовано правилами Василия Великого. В правилах Вас. В. отчетливо выступают четыре покаянные ступени: 1) плачущие (), которые не допускались внутрь храма, но вне церковного здания с плачем просили о допущении к покаянию и о молитвах за них верующих, входящих в храм; 2) слушающие (), т. е. те, которые слушали чтения из св. Писания и проповедь в передней части храма (притвор) и затем выходили из храма вместе с оглашенными; 3) коленопреклоненные или припадающие (), допускавшиеся до церковного амвона и, после удаления из храма оглашенных и слушающих, повергавшиеся на землю ниц; над ними епископ читал молитвы и возлагал на них руки, после чего и они, подобно оглашенными и слушающим, оставляли храм,– эта степень была наиболее продолжительная; 4) вместе стоящие (), присутствовавшие в храме в продолжение всей литургии, но не допускавшиеся к Евхаристии и к принесению жертвенных даров вместе с верующими. Проведя известное время в этой стадии покаяния, кающийся получал последнее руковозложение от епископа и вступал затем в полное обладание правами члена христианского общения. При оценке древней церковной дисциплины, должно иметь в виду: 1) что она возникла в такое время, когда церковь должна была держать себя замкнутою по отношению к окружающему ее языческому миру, старавшемуся вредить ей то гонениями, то распусканием ложных слухов, вследствие чего, с одной стороны, исключение из ее среды не отражалось на гражданской чести исключенного, а с другой стороны доступ в ее среду должен был условливаться соблюдением всех ее предписаний и, будучи делом доброй воли, рассматривался как величайшее благо; 2) что в древности существовали ригористические партии (монтанисты во II в., новоциане в III в., донатисты в IV в.), которые требовали бесповоротного исключения из церкви тяжких грешников, как бы ни было продолжительно их покаяние, и выделялись из церкви как раскольнические партии именно потому, что считали церковь запятнанною нахождением в ее среде грешников, так что церковная дисциплина не могла быть более мягкою в это время.

После IV в. публичное покаяние на востоке вышло из употребления, и правила о долгосрочном публичном покаянии заменились в практике епитимийными правилами покаянных сборников, получивших позднее в восточной церкви широкое употребление с именем Иоанна Постника. буквально значит запрещение: этим словом обозначалось в древности публичное церковное покаяние с его отрицательной стороны, как воспрещение пользования известными церковными благами или правами: но, с заменою долгосрочного покаяния краткосрочным (напр. вместо 10 лет 1 год), самые дела покаяния (напр. пост и сухоядение, молитвы и поклоны, милостыня) стали называться епитимией.

В системе римско-католического церковного права, еще в средние века, было сделано различие между цензурами или наказаниями врачующими (censurae s. poenae medicinales) и наказаниями виндикативными или воздающими (poenae vindicativae), смотря по различию целей их: вразумить и исправить преступника, упорствующего в своем преступном состоянии, или же воздать преступнику за учиненное им преступление. Цензуры не могут иметь места при наличности раскаяния, не могут быть налагаемы на определенное время, и наложению их предшествуют три последовательные канонические увещания (monitiones canonicae); последние, впрочем, отпадают при так называемой excommunicatio latae sententiae, т. е. при отлучении, которое связано с самым фактом преступления. Виндикативные наказания поражают преступника на совершенное им преступное деяние, независимо от раскаяния или нераскаянности его, могут быть налагаемы на определенное время и не предполагают канонических увещаний. Цензуры суть; 1) отлучение от церкви, которое может быть или великое, иначе анафема (excommunicatio major s. anathema), т. е. исключение из церкви с лишением звания христианина – с этим наказанием по средневековому праву соединялось объявление вне покровительства законов со стороны государства, если отлученный в течение известного времени не примирялся с церковью,– или малое (excommun, minor), т. е. лишение участия в церковных таинствах и права на занятие церковных должностей; смотря по тому, налагается ли отлучение за такие преступления, по которым должен быть произнесен судебный приговор, или оно следует ipso jure за самым преступным фактом, различаются censurae ferendae sententuae и censurae latae sententiae; 2) интердикт, т. е. запрещение предпринимать какие-либо богослужебные действия в известном месте, округе или стране (interdictu, locale), или для известных лиц (interdictum personale). В настоящее время, конечно, не может быть речи о соединении с великим отлучением гражданского бесправия, а что касается интердикта, то самою церковью с XVI в. он не применяется. Что касается виндикативных наказаний католической церкви, то, при широком круге ведомства церковного суда в средние века, они могли обнимать собою все меры уголовной репрессии, за исключением смертной казни и телесных наказаний, соединенных с пролитием крови. В настоящее время, в качестве такового, практикуется лишь лишение церковного погребения разных категорий лиц, каковы убитые на дуэли, жившие в общеизвестном грехе, напр. в прелюбодейной связи, или в гражданском браке, без благословения церковного, и умершие нераскаянными, не исполнившие долга, ежегодного пасхального причащения и умершие без всякого признака раскаяния,– самоубийцы, лишившие себя жизни в состоянии вменяемости и точно также не обнаружившие пред смертью признаков раскаяния.

Реформаторы XVI в. держались неодинаковых воззрений на церковную дисциплину. Лютер желал постановить ее на евангельскую почву, решительно отрицая католическое великое отлучение, сопровождавшееся гражданским бесправием, но удерживая то, что у католиков называлось малым отлучением, а также покаяние (Busse), публичное обличение греха с кафедры с наименованием грешника, лишение церковного погребения. Но, вследствие перенесения церковной дисциплины на христианское начальство, особенно когда стала господствовать в жизни территориальная теория, лютеранские консистории утратили сознание различия между церковно-дисциплинарными и уголовными мерами, щедро распоряжаясь в особенности последними; даже и собственно дисциплинарные меры, как отлучение и покаяние, получили извращенный характер публичного опозорения (в виде надевания железного ошейника, в виде лишения целомудренной невесты брачного венка, в виде принуждения девиц, потерявших девство, садиться на особую покаянную скамью в храме и т. п.). Кальвин, насколько он теоретически высказался в своей «Institutio religionis christianae», адресованной к франц. королю Франциску I, принципиально исключал все светские кары из области церковной дисциплины. Но как только пришлось ему выступать практическим деятелем в Женеве, введенный им здесь порядок жизни оказался в самом резком противоречии с его теоретическими принципами. Желая поддержать святость «избранных», Кальвин организовал жестокую и вместе с мелочнополицейскую дисциплину, причем даже цель исправления отступила далеко на задний план, а на первый выступили поддержание чести и достоинства церкви и удаление соблазна. Осуществление дисциплины он не перенес на христианское начальство, как это было у лютеран, а сделал это начальство служебным орудием, приводящим в исполнение приговоры консистории. Сожжение еретиков, опозорение в публичных процессиях, оскорбительные обличения с кафедры, изгнание, лишение свободы, телесные и денежные наказания и при этом полицейское вторжение (посредством особых визитаторов) во все мелочи домашней жизни, наблюдение за костюмом, за кушаньями, за числом приглашенных гостей и т. п., в особенности же беспощадное искоренение всяких следов католического «идолопоклонства», в виде напр. хранения четок, как фамильной драгоценности, в виде преклонения женой колен на могиле мужа, в виде воздержания от работ в большие праздники и т. д.,все это придало реформаторской дисциплине решительно специфический характер.– В настоящее время в евангелической церкви возможны следующие общие церковные наказания; недопущение к Евхаристии, отказ в церковном содействии при заключении брака, устранение от восприемничества, лишение активного и пассивного избирательного права, а также церковного погребения.

В России, древнейшая практика церковных судов отмечена господством системы денежных пеней или штрафов. На этой системе построен т. н. устав Ярослава Владимировича о церковных судах. Денежная пеня могла идти исключительно в пользу епископа (или митрополита), но могла быть также комбинирована с другими наказаниями: с денежной пеней в пользу потерпевшего, с денежным штрафом в пользу князя, с казнию княжеской, с епитимиею и с заключением в доме церковный, находившийся при кафедре епископа. Последнее назначается в уставе Ярослава в случае преступлений, предполагающих наличность двух виновных, из которых одно подвергается денежному взысканию, другое (лицо женского пола) берется в дом церковный вперед до выкупа родичами, напр. вторая жена, когда муж женился на ней при жизни первой жены, жена, вышедшая замуж за другого от своего мужа, женщина, находившаяся в преступных отношениях к двум братьям. В XVII в. усиленно применялось денежное взыскание за блудное прижитие ребенка, а в XVIII в. за неблагоговейное стояние в церкви. Денежные пени не исключали возможности применения чисто церковных наказаний, каковы отлучение и церковное покаяние или епитимия (о последней говорит даже устав Ярослава, как выше указано).

Отлучение в виде неприятия приношений в церковь Божию от лиц, живших в явных грехах без всякого признака раскаяния, особенно от лиц, самовольно расторгавших браки и вступавших в новые браки, представляется обычным наказанием в правилах и посланиях русских митрополитов. В XVII в. отлучение нередко практиковалось в виде так называемого вседомовного, распространяющегося на целый дом со всеми его домочадцами, не исключая и дворовой челяди и крестьян, следовательно без различия правых от виноватых, и таким образом с чертами западно-католического интердикта, обыкновенно «за преобидение» церкви Божией и церковного причта. Отлученные члены дома не только не допускались в церковь, но и исключались от всяких треб церковных, так что родившиеся оставались без крещения, умершие без погребения. Бывали случаи и интердикта в собственном смысле с закрытием церквей. Хотя епископам при Петре Великом было строго воспрещено, по их личным распрям и столкновениям с воеводами и другими лицами, прибегать к отлучению, в особенности вседомовому, но и в духовном регламенте отлучение признается необходимым и регулируется подробными правилами. Оно рассматривается как цензура, не за грех просто налагаемая, а имеющая в виду сломить преступную волю упорствующего в преступном состоянии «с явным закона Божия ругательством и посмеянием и с великим соблазном немощных братий», и различается как отлучение великое или анафема и отлучение малое. Процедура великого отлучения, установленная духовным регламентом, должна состоять в следующем. Сначала епископ посылает духовника для увещания грешника; потом если не подействует это увещание, призывает его к себе «честно, с прошением» и повторяет ему увещание в присутствии одного лишь ходившего к нему духовника; если призываемый не явился, посылает к нему того же духовника, но уже «с другими некими честными особами, духовными и мирскими, наипаче с приятелями оного». При непреклонности увещаемого, может и еще повторить такое же посольство. Если все меры окажутся напрасными, епископ велит протодиакону в праздничный день в церкви известить народ о жестокосердии данного лица, с приглашением молиться о смягчении его сердца и с напоминанием близким к нему лицам, чтобы они старались повлиять на упорствующего, предупреждая, что, при дальнейшем упорстве, он подпадет отлучению от церкви. Если упорство грешника не будет побеждено и этой окончательной мерой, епископ сносится с духовной коллегией, т. е. с синодом, и, получив от него письменное разрешение, составляет формулу анафемы и велит протодиакону прочитать ее в церкви при народе. При малом отлучении не требуется «оных великих чрез протодиакона предвозвещений», а также и сношений с синодоми, достаточно написать «на малой хартинке вину грешника» и отлучение его, но, разумеется, после предварительных увещаний.– Известны несколько примеров буквального применения изложенной экскоммуникационной процедуры; но практика XVIII в. чаще сбивалась на прежнее, воспрещенное духовн. регламентом, вседомовное отлучение: виновный в «преобидении церкви Божией», напр. в присвоении церковной земли, все домашние его, дворовые люди и крестьяне не допускались в церковь, и если бы насильно вошли, то богослужение должно было приостанавливаться; на дом к ним ни с какими потребами священник не должен был ходить, и если бы кто из них умирал, то умершие должны были зарываться в поле без всякого отпевания. В XIX в. отлучение вышло из практического употребления, но возможность этого наказания прямо предполагается уставами гражданского (ст. 45, 246, 84 и 371) и уголовного (ст. 95 и 706 и ср. т. XVI ч. 2 ст. 262) судопроизводства, где говорится о недопущении к свидетельству лиц, отлученных от церкви по приговору духовного суда, причем конечно, предполагается соблюдение законной процедуры отлучения, а таковою остается до сих пор та самая процедура, которая определена духовным регламентом, потому что никто никогда не отменял и не изменял ее.

Церковное покаяние практиковалось в древней Руси всего чаще 1) в виде монастырского подначальства, т. е. в виде отдачи под духовное руководство монастырского старца «доброго и крепкожительного», или монастырской старицы «доброй и крепкожительной», смотря по полу лица подначального, 2) в виде монастырского «смирения», т. е. с употреблением наказуемого на все грязные монастырские работы и с содержанием в монастырской хлебне на цепи и в кандалах. В XVIII в. церковному покаянию усвоен был даже тот оттенок публичного опозорения, который имело соответствующее наказание в XVII в. в протестантских территориях Германии. Наказанию этому придавался тот смысл, что преступник, оскорбивший своими делами благочестивое чувство христиан, должен был доставить публичное удовлетворение этому чувству публичным покаянием в слух всех присутствующих при богослужении. В настоящее время церковное покаяние имеет вид епитимии, состоящей в посещении церкви, в молитве и поклонах, в посте и милостыне; епитимия эта исполняется на дому, т. е. в местожительстве виновного, под руководством его духовника. По уложению 1845 г., в некоторых случаях определяется уголовным судом заключение в монастыре, в качестве суррогата тюрьмы, именно в отношении к несовершеннолетним, а также виновным в преступлениях, предусмотренных статьями 1549, 1566, 1585, 1593–1594 улож. (вступление в брак без согласия родителей, прелюбодеяние, кровосмешение). В уложении 1903 г. допускается лишь заключение несовершеннолетних лиц женского пола в женские монастыри.

Кроме отлучения и церковного покаяния, известно нашему законодательству лишение церковного погребения за самоубийство, совершенное с намерением и не в безумии, сумасшествии, или временном от каких-либо болезненных припадков беспамятстве. Лишаются церковного погребения, кроме того, преступники, подвергнутые смертной казни; но наказанию этому уже не подвергаются те, которые «купаючись и хвалясь и играя утонут, или с качели убьются, или на разбое и на воровстве каком убиты будут», как это делалось в XVII в.

II). В отношении к духовным и церковно-должностным лицам, каноническое право древней церкви знало следующие наказания: 1) низложение или извержение, т. е. лишение должности вместе с саном и со всеми правами, связанными с принадлежностью к клиру, 2) лишение должности, но с сохранением права занимать место среди клириков, во время богослужения и права приступать к Евхаристии вместе с духовенством раньше мирян – эта мера могла иметь место и по отношению к лицам изверженным, в случае обнаруженной ими позднее перемены к лучшему; 3) смещение на низшую степень духовной иерархии, 4) лишение старшинства между сотоварищами по должности и сану и низведение на последнее между ними место; 5) временное приостановление пользования правами, связанными с саном и должностью на определенный срок, или без определения срока, впредь до исправления; 6) в карфагунских канонах упоминается еще особое дисциплинарное наказание, применявшееся к епископам и состоявшее в лишении епископа братского общения с другими епископами, с ограничением епископа общением лишь своей собственной церкви: виновный епископ (напр. не являвшийся на собор без уважительной причины, принявший в подчиненный себе монастырь монаха из чужого монастыря) исключается от всяких официальных сношений с другими епископами, не мог ни сам лично быть принятым в качестве епископа в других общинах, ни выдавать представительных или рекомендательных грамот путешествующим христианам своей общины, не мог являться на провинциальный собор вместе с другими епископами.

Римско-католическое церковное право и в применении к духовным лицам различает цензуры и виндикативные наказания. Характер цензуры имеет временное приостановление пользования правами, суспензия, (suspensio) впредь до исправления,– различаются: suspensio generalis, простирающаяся на все права духовного лица, и suspensio specialis затрогивающая одну которую либо из трех категорий прав, принадлежащих духовным лицам, т. е. или права священнодействия (suspensio ab ordine), или права должностные, относящиеся к юрисдикции (suspensio ab officio), или права имущественные, состоящие в извлечении доходов, связанных с церковною должностью (suspensio a beneficio). К виндикативным наказаниям причисляются: 1) деградация, т. е. снятие сана, имеющее своим последствием лишение всяких клерикальных прав и привилегий и делающее клирика подсудным светскому суду; наказание это рассматривается, как обратная сторона ординации, т. е. посвящения в духовный сан, так как епископ в храме торжественно разоблачает виновного от всех принадлежностей его сана; 2) низложение (depositio), состоящее в лишении должности, вместе с способностью к занятию других должностей на будущее время, но без исключения из клира; 3) лишение должности (privatio beneficii) без лишения способности к приобретению другой должности; 4) перемещение или перевод с одного места на другое (translatio), допускаемое впрочем только при наличности понудительной причины (causae necessaruae); 5) suspensio на определенный срок в столь же различном объеме, как и suspensio в смысле цензуры (генеральная или специальная).– Применение к духовным лицам наказаний, направленных против гражданских прав, государственными законами отчасти ограничивается (напр. денежный штраф цифрой месячного дохода, лишение свободы – постановлением отбытия этого наказания в зависимость от доброй воли наказуемого), частью совершенно воспрещается (телесное наказание).

Евангелическая духовно-должностная дисциплина в Германии поддерживается частью мерами, налагаемыми в административном порядке (Ordnungsstrafen) без формального судопроизводства (как предостережение, выговор и денежный штраф), частью наказаниями, по суду налагаемыми (каковы удаление от должности и увольнение от службы вообще); практикуется и суспензия, т. е. временное приостановление пользования должностными правами.

В России церковная практика знала и применяла как известные из канонов наказания – извержение и запрещение,так и многие другие, именно лишение должности без лишения сана и с оставлением в лишенном способности совершать все священнодействия, свойственные известному сану, монастырское подначальство и смирение, денежные штрафы, телесные наказания, даже ссылку (оземствование). Из XVII в. известны случаи торжественного снятия сана с некоторых архиереев, в том числе с патриарха Никона; в XVIII и в первой половине XIX в. снятие сана священнослужителей было соединено с формальностьми острижения головы и бороды в консистории и замены духовного одеяния армяком. По действующему уставу духовных консисторий, на духовенство могут быть налагаемы следующие наказания:

1) лишение священнослужителей сана, а священномонашествующих сана и монашества с исключением из государственному уголовному суду; лишаемые сана за пороки, не могут вступать в гражданскую службу – священник ранее 20 лет, дьякон – ранее 12 лет; причетники, исключенные из духовного ведомства, безусловно не принимаются в гражданскую службу; если священнослужителями совершено уголовное преступление, то, после осуждения виновного, должно состояться снятие сана в духовной консистории, которое таким образом должно предшествовать приведению постановленного уголовным судом приговора в исполнение. В настоящее время снятие сана совершается без всяких торжественных символических действий посредством прочтения виновному приговора о низложении. 2) лишение священнослужителей сана, с оставлением в духовном ведомстве на низших должностях, и лишение священномонашествующего сана, с оставлением в одном монашестве на покаянии; 3) временное запрещение в священнослужении с временным отрешением от должности и с определением в причетники впредь до исправления; 4) временное запрещение в священнослужении без отрешения от должности, но с возложением епитимии, которая должна быть исполнена в монастыре, или на месте; 5) временное испытание в архиерейских домах и монастырях, т. е. прохождение епитимии без запрещения священнослужения,этим, равно как предыдущим, наказанием имущественное положение наказуемого затрогивается таким образом, что половина доходов, связанных с его местом, выдается ему или его семейству, а другая половина идет в пользу исправляющего его должностные обязанности лица; 6) отрешение от места – наказание более тяжелое, чем два предыдущие, так как оно, хотя и не сопряжено с запрещением священнослужения, но лишает должности, как источника средств к существованию; 7) исключение за штат, т. е. то же самое отрешение от должности, без запрещения священнослужения, но применяемое к престарелым только лицам (свыше 60 л.); 8) усугубление надзора, 9) пеня и денежное взыскание, 10) поклоны, 11) строгий или простой выговор, 12) замечание. В положении о протопресвитере военного и морского духовенства 12 июня 1890 г. упоминается, между другими наказаниями, исключение из военного клира и возвращение в ту епархию, к которой наказуемый принадлежит по рождению, или в иную, по усмотрению протопресвитера. Кроме того, в названном положении проводится различие между наказаниями, по суду налагаемыми, и наказаниями, налагаемыми протопресвитером в административном порядке. К последнему разряду принадлежат: замечание, выговор простой или строгий, денежный штраф не свыше 50 руб., перевод с одного места на другое.

В древней церкви епископ судил, как по спорным делам, так и по преступлениям против церковной дисциплины, причем древне-церковные памятники представляют его действующим то в присутствии пресвитеров и диаконов, то в присутствии всего верующего народа. С развитием церковной централизации, в митрополиях образовалась апелляционная инстанция по делам, решенным епископами, и первая по делам самих епископов округа между собою и по жалобам на них,– в патриархах же установилась третья инстанция по делам решенным епископами, вторая по делам, решенным митрополитами, и первая по делам самих митрополитов и по жалобам на них. Таким образом, епископ занял положение низшей инстанции церковного суда по делам духовенства и мирян епископского округа. Только в северной Африке суд первой инстанции был определен иначе: здесь диакон судился тремя епископами, просвитер шестью, епископ двенадцатью. Эта особенность объясняется тем, что в северной Африке, при множестве общин, городских и сельских, имевших каждая своего епископа, можно было без затруднений епископам – соседям в означенном составе собираться для производства суда над духовными лицами. В северной Африке существовали и другие особенности: суд посредников, выбранных обеими спорящими сторонами, для которого не был необходим означенный личный состав, и который исключал всякое обжалование,– суд по назначению примаса и суд выборных депутатов-епископов, по три от каждой провинции (см. карфаг. 12, 17, 29, 134, 135, 141).

Юстиниан, повторяя постановления канонов о правильном периодическом составлении соборов по крайней мере раз в год, подтвердил установленный восточными канонами порядок трех инстанций, добавив, что не одни только соборы, в то время, когда они составляются, рассматривают судные дела, но и лично епископы в течение года судят подчиненных им клириков, митрополиты – подчиненных епископов, патриархи подчиненных митрополитов. Патриарху константинопольскому было предоставлено право принимать жалобы и из других восточных патриархатов. Вселенские соборы, когда они составлялись, действовали иногда в качестве высшего церковного суда не только по делам судившихся на соборах еретиков, но и по разным процессам между епископами, митрополитами и патриархами. Недостаточность гарантий справедливости в установленных церковных инстанциях и невозможность обращения к вселенскому собору, который мог составляться лишь при чрезвычайных обстоятельствах, часто приводили к необходимости осуществления высшей судебной власти самим императором, которому подавались жалобы на соборные приговоры. С другой стороны, в виду пристрастного отношения императора к одной какой-либо из религиозных партий, лица, считавшие себя несправедливо осужденными собором, пользовавшимся поддержкой императора, обращались за помощью к римскому епископу, и даже один соборов (сардикский), правила которого вошли и в восточное каноническое право, признал за римским епископом высшую судебную власть в известном смысле (см. выше стр. 44). Напротив карфагенскими канонами воспрещалось обращаться в Рим (37, 139), а антиохийскими – обращаться к царю (12). Антиохийский собор, каноны которого направлялись против Афанасия александрийского, желал установить даже такой порядок, чтобы единогласное решение провинциального тобора с митрополитом во главе было окончательным (15) и лишь в случае разногласия допускал составление нового суда из епископов той же провинции с привлечением нескольких других из соседних провинций (14).

На западе обширность епископских диэцесов вызвала образование местной инстанции в архидиаконских округах или архидиаконах. Архидиаконы долженствовали быть помощниками епископов; но они стали стремиться к независимости, действуя как ординарные судьи из собственного права (judices ordinarii ex jure proprio), а не по делегации от епископа, и образуя в ущерб, а не в помощь власти епископской, особую инстанцию, от которой нужно было апеллировать к епископу. В борьбе с ними епископы стали назначать своих официалов и генеральных викариев, как помощников, действующих именем епископа и составляющих с ним юридически одно и то же лицо, (unam eandemque personam), а архидиаконская инстанция на тридентском соборе была найдена несоответствующею духу католического церковного устройства и упразднена. Хотя за сельскими деканами, деканами капитулов и другими лицами признается известная дисциплинарная исправительная власть, но эта власть не связана с какими-либо судопроизводственными формами и стоит вне всяких инстанций. Таким образом низшую или первую ординарную инстанцию составляет епископ, действующий через уполномоченного им тенерального викария или официала. В Европе возле официала составляется обыкновенно коллегиальный суд, члены которого (ассистенты) назначаются или епископом, или самим официалом, и голос имеют то совещательный, то решительный, назначаются притом или вообще, или для каждого процесса в особенности. В состав суда по брачным делам входит защитник брака (defensor matrimonii), который в процессах о ничтожности брака 1) находится в положении стороны, отстаивающей всеми мерами крепость брака и 2) следит за правильным ходом процесса вообще, а как скоро состоится постановление первой инстанции в смысле признания брака ничтожным, обязан ex officio апеллировать во вторую инстанцию, хотя бы участвующие в процессе лица не апеллировали. В состав суда по делам дисциплинарным, кроме председателя – оффициала и ассессоров, входят следователь (называемый аудитором, или иначе коммисаром, который собственно действует до открытия суда, но может оказаться полезным и на суде для производства дополнительного следствия) и промотор или фискаль, исполняющий прокурорскую функцию – обвинение. (Институты фискала и защитника брака встречаются, очевидно, как заимствование из католической церкви, в Румынии и в православных церквах Венгрии). По русскому уставу дух. дел христ. римско-кат. исп., при каждом католическом епископе существует консистория, как коллегиальное учреждение с определенным личным составом (Св. зак. XI, ч. 1, ст. 64–65). Вторую инстанцию католического церковного суда составляет митрополит с его официалатом, состав которого образуется на тех же основаниях, как и состав суда первой инстанции, а что касается дел, решаемых в первой инстанции митрополитами, как имеющими под своим управлением собственный епископский диэценз, то апелляционная по этим делам инстанция организуется различным образом: то она устанавливается митрополитом же, то епископский суд другого диэцеза получает полномочие от папы быть апелляционной инстанцией по делам митрополитанского диэцеза (как у нас по своду зак. т. XI, ч. 1, ст. 64, II, прим. 1), то обращаются в суд соседнего митрополита (север. Америка), то наконец прямо обращаются к папе, с опущением всякой посредствующей инстанции (omisso medio). Третья ординарная инстанция есть одна из римских конгрегаций: 1) по делам брачным – congregatio concilii или congreg. inquisitionis s. sancti officii – последняя по делам, в которых требуется соблюдение тайны, или по делам, в которых одна из участвующих в брачном процессе сторон не принадлежит к католической церкви; 2) по делам дисциплинарным – congregatio super negotiis episcoporum et regularium для provinciae sedis apostolicae и congregatio de propaganda fide для terrae missionis Некоторые дела судятся непосредственно самим папой, обходя всякие инстанции, по самому их существу,– таковы дела по диспенсациям от неконсуммированного брака и брачные дела лиц царствующих фамилий. Кроме того, и другие дела, которые, сами по себе, должны бы были рассматриваться в общем порядке инстанций, могут быть направляемы непосредственно к папе, напр., дела об аннулляции браков по неспособности к брачному сожитию превращаются в дела о диспенсации от неконсумированного брака,– епископ, в виду невозможности составить каноническиправильный трибунал и найти дефензора, сам советует сторонам обратиться прямо в Рим и т. п. Четвертой инстанции не полагается; однако, если бы в брачных делах решения первых двух инстанций состоялись в смысле благоприятном действительности брака, а решением третьей инстанции брак признан бы был недействительным, дефензор может потребовать еще четвертого суда, который и будет окончательным.

В Евангелической церкви Германии, где церковной юрисдикции по брачным делам в настоящее время не существует, разрешение возможных других спорных дел и дисциплинарный суд осуществляются отчасти церковноправительственными, отчасти общественными органами. Напр. в Пруссии по таким делам, как о лишении избирательного права, об ограничении или лишении должностных прав духовных лиц, об отлучении от церкви, и по всем важным спорным делам, как напр. возникающим из церковного патроната, ординарной судебной инстанцией служит консистория, а второй или апелляционной – высшей евангелический церковный совет. Церковно-исправительные меры против мирян, кроме отлучения от церкви, налагаются церковно-приходскими советами и подлежат обжалованию в комитет уездного синода, или в самый синод, когда он созван. Дисциплинарные меры против членов приходских советов (пресвитеров), предпринимаются в первой инстанции уездными органами, а обжалования направляются в консисторию.

В русской православной церкви, в соответствие трем правительственным ступеням церковной организации, существовали почти до XIX-го столетия три судебные инстанции: 1) десятинная или уездная в лице архимандритов и протопопов, десятильников, закащиков, духовных дел управителей и духовных правлений, 2) епархиальная в лице епископов, при которых со времени стоглавого собора должны были действовать двоякого рода суды, смотря по характеру дел и лиц, подлежащих епархиальному ведомству – суд из архимандритов и игуменов и суд из архиерейских бояр, в XVII в. преобразовавшиеся в приказы, 3) центральная инстанция в лице митрополитов, позднее патриархов с собором и без собора епископов. Но древне-русские памятники не дают возможности придти к выводу о существовании каких-либо правил относительно последовательного движения дел по инстанциям. Из того, что духовный регламент считает нужным оговорить возможность «провокации», без опасения наказания за то, и при этом все-таки стесняет эту возможность, «не малым наказанием» тем челобитчикам и истцам, которые бы «ложным доношением пастырей своих турбовать дерзнули или всуе от суда епископского на суд духовного коллегиум учинили бы провокацию», можно выводить даже, что апелляционный принцип не был обычным для юридического мировоззрения древней Руси. Последовательность установленных инстанций церковного суда до половины XVII в. не выдерживалась и еще в одном, весьма важном отношении: благодаря массе несудных грамот, выдававшихся и князьями, и архиереями, множество церковных учреждений, с принадлежащими им землями и со всем населением этих земель, освобождалась от подсудности ординарной инстанции и получало привилегию судиться у самого князя или епископа, или даже привилегию самосуда, т. е. лицу, стоящему во главе церковного учреждения, представлялось право судить всех лиц, подчиненных этому учреждению.

В XVIII в. высшей судебной инстанцией сделался и по настоящее время остается таковой св. синод; первую и низшую составляет епархиальный архиерей, действующий через подчиненную ему консисторию: по делам же самих епископов и для суда над ними св. синод есть первая и вместе единственная инстанция. В некоторых епархиях не на основании закона, а по распоряжениям местных епархиальных архиереев, организована низшая судебная инстанция в благочиннических округах при благочинном, под названием благочиннического совета, с предоставлением суду этой коллегии спорных между членами причтов (напр. по разделу доходов, по вознаграждению за убытки), а также жалоб прихожан на вымогательство причта за требоисправления, на недозволенные излишние поборы, на отказ или несвоевременное исполнение церковных треб, затем жалоб на личные обиды, наконец проступков против духовного звания и против духовной должности, влекущих за собою замечания, внушения и выговоры без внесения в формулярные списки.

Самодержавная царская власть в отправлениях церковного суда не принимает участия, подобно тому, как и в государстве она не составляет одной из ординарных судебных инстанций; но в чрезвычайных случаях верховная власть есть высший источник правосудия по всяким делам и для людей всех ведомств, не исключая и духовного. Допускается принесение на высочайшее имя прошений и жалоб по духовному ведомству, которые относятся до духовных дел и управления православной церкви.

На востоке не выработалось особого канонического процесса. Хотя в первые века христиане со всякими своими делами обращались к епископам, и последние производили суд, подробно изображаемый в сборнике апостольских постановлений, но это был суд, не связанный с какими-либо юридическими формальностями, клонившийся к применению спорящих сторон, или к вразумлению согрешающего брата,– суд, которому не приходилось иметь дела ни с вопросами о действительности или недействительности брака, ни с вопросами бракоразводными. Впрочем, римские юридические понятия не могли не отражаться и на церковном суде, как это видно в особенности из суда над антиохийским епископом Павлом самосатским в 269 г.: в суде против него выступил в качестве обвинителя в римском смысле и удачно провел обвинение один пресвитер. Тем более влияние римского обвинительного процесса на церковный суд должно было обнаружиться при христианских императорах, когда епископский суд получил официальногосударственное значение. На церковных соборах, как и на епископских судах, стал воспроизводиться римский процесс, и иногда в само неудовлетворительном виде. Напр. если какой-нибудь епископ обвинялся разом в ереси, в присвоении церковного имущества и в безнравственной жизни, то, как скоро обвинителю не удавалось доказать первый пункт обвинения, прочие пункты оставлялись без рассмотрения (как это видно из актов IV всел. соб.; см. еще 145 пр. карфаг.). Римский обвинительный процесс, как известно, был состязанием между сторонами: между частным обвинителем (так как государственная власть не имела инициативы в возбуждении уголовного дела), игравшим роль истца, изыскивавшим и приводившим доказательства, с тем чтобы убедить судью в виновности обвиняемого и добиться его осуждения, и между этим последним, игравшим роль ответчика и защищавшимся против нападений истца. Правда, для избежания слишком очевидных неудобств такого порядка вещей, по более тяжким преступлениям (crimina publica, в отличие от delicta privata), предоставлено было не только потерпевшему, но всякому гражданину преследовать виновного пред судом посредством народного иска (actio popularis), но это было правом гражданина, а не обязанностью. Закон ни на кого не налагал обязанности обвинять, следовательно репрессия преступлений предоставлялась инициативе частных лиц, для которых осуществление права обвинять было весьма затруднено во-первых исключением от обвинения массы лиц, признававшихся неспособными по закону (incapaces) к обвинению по разным основаниям (пол, возраст, узы крови, общественное положение, инфамия), во-вторых тяжелыми последствиями неудавшегося обвинения. Обвинитель, при самом вчатии обвинения, должен был дать подписку в том, что он обязуется доказать виновность обвиняемого, и, в случае недоказанности обвинения, подвергнуться тому же самому наказанию (talio), которому подвергся бы виновный, если бы обвинение было доказано. Совершенно в духе римского права составлены 6-е пр. II-го всел. соб., 21 пр. IV всел., 143 и 144 пр. карфаг. Различались двоякого рода обвинения: 1) частные жалобы, напр. на присвоение имущества, или на другую неправду, 2) обвинения по вопросам церковным. По первого рода делам допускались всякие обвинители, кто бы и какой бы веры они ни были; по обвинениям второго рода не допускались еретики, раскольники, отлученные от церкви миряне, лишенные сана клирики, а также те лица, которые сами находятся под обвинением. Затем и все те, которые оказались бы правоспособными к обвинению, не прежде могли выступить на суде, как «поставив себя под страхом одинакового наказания с обвиняемым», в случае если бы обвинение осталось недоказанным.

Католическая церковь, главным образом на основе римского права и отчасти на основании древне-христианской церковной практики, под некоторым влиянием германского юридического мировоззрения, выработала развитые формы процесса, оказавшие большое влияние на светское процессуальное право в государствах западной Европы, отчасти даже и на материальное право, гражданское и уголовное. Каноническое право для западной Европы, по признанию западной юридической науки, означает историческую стадию, через которую прошла Европа, прежде чем придти к современному законодательству: вот почему ни цивильность, ни криминалист ни процессуалист не могут, при изучении истории права, обойти каноническое право.

Jus canonicum знает во-первых, ординарный процесс по делам гражданским, во-вторых, ординарный процесс по делам уголовным, а кроме ординарных процессов, имевших значение общего правила, выработаны еще суммарные процессы, т. е. сокращенные, в которых разные формальности ординарного судопроизводства, для ускорения дела, устранены. Ординарный процесс по делам гражданским есть в основе своей римский, с теми же правилами о litis contestatio, эксцепциях, доказательствах, презумциях, о res judicata, о восстановлении прежнего состояния, о прокораторах и адвокатах. Важную особенность католического процесса, повлиявшую и на светское право и преобразовавшую радикально римскую защиту владельца посредством интердиктов, составляют возражение, состоящее в указании на факт лишения владения (exceptio spolii) и иск по поводу лишения владения (actio spolii), занесенные из лжеисидоровского сборника в декрет Грациана. Сущность возражения состоит в том, что лишенный владения насилием, обманом, вообще неправомерным способом (напр. епископ, насильственно выгнанный из диэцеза), возбуждается ли против него самого гражданский иск, или уголовное обвинение в каком-либо преступлении, отражает и иск и обвинение названною эксцепцией, т. е. вместо всякого ответа на иск и обвинение говорит, что он лишен владения. Лишенный владения освобождался от обязанности отвечать на суде, и следовательно суд над ним не мог состояться до тех пор, пока владение не восстановлено. При средневековом укладе жизни, предполагалось, что, лишенный владения (spoliatus) сам не останется в долгу. Таким образом, хотя бы он, в отместку за лишение владения, с своей стороны учинил еще большие насилия, всякий иск или обвинение он будет отражать экспедицией, пока не будет восстановлен во владении. Сначала должны были восстановить его во владении, а потом уже можно было подвергнуть его ответственности за то, что им самим учинено. По уголовным делам exceptio spolii парализовала всякое обвинение, от кого бы оно ни исходило, от сполиатора или от третьего лица; в порядке гражданского процесса она противопоставлялась самому сполиатору и третьему, получившему заведомо несправедливо отнятую у ответчика вещь. Таким образом exceptio spolii не имела своим прямым и непосредственным последствием реституции владения, но она приводила к этому результату косвенным путем, так как делала право истца практически бесполезным (inutilis, inanis), пока не состоялась реституция. И средство это, хотя косвенное, было настолько действительно, что считалось даже более выгодным, чем actio spolii – иск, который стал даваться потерпевшему, лишенному владения, и который обыкновенно рассматривался как встречный иск, так что судья, не требуя предварительной реституции владения, одним и тем же решением поканчивал дело и по главному иску, направленному против жертвы сполации, как ответчика, и по встречному иску со стороны этого последнего.

Суммарный процесс (имевший место главным образом в спорных делах о действительности избрания и о праве на бенефицию) отличался от ординарного тем, что многие формальности опускались, напр. подача искового прошения (libellus) заменялась устным заявлением, заносившимся в acta, не допускались exception dilatoriae, устранялись бесполезные для дела свидетели, адвокатам не дозволялось вдаваться в длинноты и т. п.

Что касается уголовного процесса, то со времени Иннокентия III стали различаться три главные формы процесса: accusatio, denunciatio и inquisitio. Accusatio есть обвинительный процесс в римском смысле.Денунциация явилась в двух видах, как denunciatio evangelica и denunciatio judiciatis. Denunciatio evangelica собственно не есть уголовный процесс; она основана на Мф.18:15–18 (о неоднократном вразумлении согрешающего брата) и мотивирована не необходимостью репрессии, а братскою любовью, желанием прекратить безнравственное состояние и побудить виновного к понесению покаяния, причем увещанию со стороны органа власти должно было предшествовать любвеобильное братское увещание и вразумление (caritativa monitio) виновного самим денунциантом с глазу на глаз, а в случае безуспешности – в присутствии двух или трех свидетелей. Таовой нравственно-исправительный суд не был безызвестен и на востоке (см. 37 новеллу Алексея Комнена и номокан. при Большом требнике единоверч. изд. л. 40–41). Denunciatio judicialis имела целью положить конец преступлению, нарушающему в особенности частный интерес, как кража, притеснения всякого рода, но и этой денунциации должно было предшествовать увещание. Судья сохранял за собою свободу оценки, т. е. не обязан был непременно начинать процесс по всякому доносу. Денунциант мог настаивать на осуждении лица подсудимого, но никогда не обязывался взять на себя onus probandi под страхом тальона (в отличие от accusatio), хотя мог быть подвергнут наказанию за calumnia, если бы было доказано, что он сделал клеветнический и кляузнический донос с намерением повредить своему ближнему. С XVII в. оставлено было требование, чтобы судебной денунциации предшествовала евангельская, и последняя вычеркнута из учения о церковном судопроизводстве, как не составляющая судебно-карательного института.

Инквизиция в обширном смысле означает всякое исследование фактических обстоятельств, напр. получение епископом сведений о состоянии его паствы во время визитации, исследование о том, кто есть лицо более достойное (persona dignior) при замещении должности. От этой инквизиции нужно отличать инквизицию в тесном и техническом смысле, как особую форму процесса. Инквизиционный процесс (inquisitio), при введении его, расчитан был в особенности на преступления духовных лиц, которые доселе могли преследоваться лишь по частной инициативе, в действительности чрезвычайно затрудненной во-первых обязательством доказывать обвинение под страхом наказания и во-вторых устранением от обвинения массы лиц (в том числе всех мирян). Иннокентий III, систематически преследуя ереси, понимал в то же время, что духовенство своей жизнью дает еретикам сильнейшее оружие против церкви и установил новый порядок преследования виновных, оправдывая его частью местами св. Писания, частью сближением с римской accusatio. Если никто не выступает с обвинением и никто не может представить точных доказательств преступления, а между тем общий голос, молва приписывают известному лицу преступление, то эта молва как бы заступает место обвинения. Тот, о ком идет такая молва, есть diffamatus, и судья обязан ex officio, т. е. в силу самой должности судебной, начать процесс и употребить все средства к раскрытию истины. Такова идея инквизиционного процесса, произведшая переворот в светском уголовном праве. Если на диффамированного последовал донос от какого-либо частного лица, то денунциация соединялась с инквизицией (inquisitio cum promovente) таким образом, что денунциант действовал на суде как противник подсудимого, двигая дело вперед приводимыми им доказательствами: денунциант помогал судье, который не ограничивался доказательствами, приводимыми денунциантом, а сам изыскивал их. В XIV в. такой случайный, пор собственной инициативе действующий, промовент превратился в постоянную должность промотора или фискала, ex officio обязанного блюсти интересы правосудия, требовать во имя епископа преследования преступлений и проступков, подкреплять своей поддержкой частных лиц, являющихся к суду с жалобами, причем требование наличности диффамации было ослаблено, так как вчатие процесса ex officio сделалось возможно и без диффамации, на основании судебной денунциации, или улик, каким-либо другим способом дошедших до сведения власти, а с другой стороны должно было отпасть требование тальона, так как в должностном лице нельзя было предполагать желания возбуждать клеветнические обвинения. В должности промотора или фискала выразилось таким образом начало отделения обвинительной власти от суда, а для производства следствия, предшествующего формальному предъявлению обвинения на суде, явилась особая должность аудитора или следственного комиссара. В процессах по делам брачным введена была должность защитника брака (defensor matrimonii), который ex officio должен поддерживать крепость брака.

К крайнему сожалению должно сказать, что за здравую идею и за прогресс в области судопроизводства человечество заплатило слишком дорогою ценою: примененный к еретикам и апостатам, инквизиционный процесс ознаменовал себя потоками крови, пролитой инквизиционными трибуналами. В применении к еретикам инквизиционный процесс имел некоторые особенности: 1) при сообщении подсудимому доноса и показаний свидетелей, имена доносчика и свидетелей оставлялись втайне; 2) свидетели, по общему правилу неспособные свидетельствовать на суде, в инквизиционном процессе против еретиков были допускаемы; 3) хотя, по требованию подсудимого, мог быть дан ему адвокат инквизиции, в качестве защитника, но уже после произведенного следствия; ему сообщались не подлинные следственные акты, а результаты следствия; подсудимому с защитником дозволялось говорить только в присутствии инквизиторов и нотария (секретаря); 4) допускались пытки, которые первоначально производились через светских судей, потом самими инквизиторами – доминиканцами, взаимно друг друга диспенсировавшими от иррегуляритета, которому, по каноническому праву, должен подвергаться всякий проливший кровь. Кроме еретиков и апостатов, а также лиц, дающих повод подозревать их в ереси (напр. богохульством, волшебством), инквизиционному суду подлежали в Испании многие другие преступления, напр. убийство инквизитора, лжесвидетельство в инквизиционных судах, sollicitatio ad turpia (т. е. пользование исповедальней для развращения духовной дочери), usurpatio ordinis (напр. чтение мессы мирянином), бигамия и др.

Под германским влиянием, в западном каноническом праве развился еще особый очистительный процесс (purgatio). Римский принцип, что обвинение в преступлении должно быть возбуждено и доказано, и что не изобличенный доказательствами виновности должен считаться невинным, был непонятен германцам, обычаи которых исходили из противоположного начала: обвиняемый или диффамированный должен доказать свою невинность своею собственной присягой и присягой других лиц, помощников, удостоверяющих, что присягнувший есть человек, достойный доверия, и что, следовательно, присяге его можно верить. Если обвинитель настаивал на обвинении и заявлял, что принесенная присяга есть лжеприсяга, прибегали к суду Божиему (ордалии) посредством испытания водою и раскаленным железом, или к судебному поединку. Процедура очищения, установленная сначала на случай неполноты доказательств, распространена была потом на случаи, когда не было другого обвинителя кроме публичной молвы, а по введении инквизиционного процесса, стала применяться и в том случае, когда этот процесс не приводил судью к полному убеждению в виновности подсудимого. Но, делая уступку германским воззрениям введением канонического очищения (purgatio canonica), церковная власть вооружалась против других способов германского очищения (purgatio vulgaris), именно против ордалий и против судебного поединка (campus), хотя в действительности даже и практика синодальных судов, под неотразимым влиянием народных воззрений, прибегала к этим способам очищения от подозрения.

В случае общеизвестности преступления (notorietas), допускался процесс ex notorietate, при котором судья мог считать себя свободным от всяких процессуальных формальностей, мог даже не вызывать виновного, мог, не составляя письменного окончательного приговора, ограничиться сообщением виновному об осуждении его на известное наказание за вмененное ему общеизвестное преступление. Но для того, чтобы преступление могло считаться общеизвестным (notorium), требовалось, не только чтобы факт совершился на глазах значительного числа лиц (minimum 6), но и чтобы самая квалификация факта, как преступления, была бесспорною (напр. умышленность, несуществование состояния необходимой обороны).

Наконец, то как инцидент в сложном процессе, то как особое самостоятельное судопроизводство, практиковался процесс per exceptionem, возникший из возражения против личности обвинителя или свидетеля, против мирянина, имевшего получить посвящение в духовный сан, или против духовного лица, которому предстояло дальнейшее движение вверх по иерархической лестнице. Эксципиент, желавший подорвать своим возражением доверие к словам обвинителя и свидетеля, или не допустить посвящения и промоции заявлением о преступности и порочности кандидата, давал повод к особому судопроизводству (per exveptionem), целью которого было установление или опровержение заявленного факта, и которое в результате могло привести к устранению от обвинения, свидетельства, посвящения и промоции, но не к наказанию.

Формы канонического процесса были выработаны в средние века при пособии схоластической науки, с казуистической отделкой всех деталей процесса и при предположении, что светская власть оказывает всякое пособие функционированию духовных судов, напр. принудительным приводом на суд обвиняемого и свидетелей. В XIX в. в разных странах послышались жалобы на громоздкость канонического судебного аппарата, и вместе с тем выяснилось, насколько трудно поддержание канонической процедуры, напр. во Франции, где единственною гарантией явки обвиняемого и свидетелей для показания на следствии и на суде служит заказное письмо под расписку. Таким образом должно было явиться судопроизводство упрощенное, менее сложное, а с упрощением общего процессуального порядка, обречен на исчезновение особый процесс ex notorietate, представляющийся всегда более или менее рискованным. Существующий теперь процесс есть нечто смешанное из accusatio, denuntiatio и inquisitio, и даже purgatio canonica до сих пор держится напр. в брачных делах, в которых сторонам предоставляется явиться cum septima manu, т. е. семью свидетелями на каждой стороне, каковые свидетели суть не столько свидетели, знающие о факте (testes de scienia), сколько свидетели о религиозности и нравственных качествах сторон, в виду которых показание или заявление истца или ответчика должно считаться заслуживающим вероятия (testes de credulitate). Инициатива возбуждения брачного дела может принадлежать супругам, их родственникам, даже посторонним лицам, и дело ведется в порядке обвинения; но епископский суд может в некоторых случаях выступить ex officio, на основании денунциации или диффамации, и возбудить дело о недействительности брака. Производится следствие для собрания доказательственного материала, вносится обвинение, сторонам предоставляется избрать себе прокуроров и адвокатов из лиц, одобренных оффициалатом. От римского права унаследованное, различие между прокуратором и адвокатом состоит в том, что прокуратор, как представитель тяжущегося, становится в положение хозяина процесса (составляет прошения, собирает документы, изыскивает доказательства, вырабатывает план действий), адвокат же пользуется готовым материалом для выяснения юридической стороны вопроса. Ничто, однако, не мешает слить в одном лице оба качества – и прокуратора и адвоката. Судебная борьба ведется не посредством устных дебатов, а путем представления обеими сторонами памятных записок (меморий). Мемория адвоката сообщается дефензору брака; между последним и адвокатом возможен обмен мнений, но последнее слово принадлежит защитнику брака, который независимо от того, что одна из сторон может желать поддержания брака в силе, ex officio старается отстоять действительность брака. Если решение первой инстанции состоится в смысле признания брака недействительным, дефензор ex officio же обязан апеллировать в высшую инстанцию, хотя бы ни одна из сторон не апеллировала, за исключением лишь некоторых случаев, когда обязательная апелляция от него не требуется (напр. при disparitas cuitus, т. е. при браке католика с нехристианином, при близком родстве и свойстве, при несоблюдении тридентской формы заключения брака в тех местностях, где она действует). Во второй инстанции дело ведется таким же порядком; от решения второй инстанции, если бы оно опять состоялось в том же смысле, дефензор не обязан уже апеллировать. Дефензор необходим не во всех брачных делах. Его участие безусловно, под страхом кассации всего судопроизводства, требуется в делах о недействительности браков и о диспенсции от неконсуммированного брака (бракоразводных дел в собственном смысле в католических церковных судах не может быть); но его участия не нужно в делах о сенарации, об обручении, об обеспечении обольщенной и ее ребенка. Должно заметить, что не только перед рассмотрением дела в первой инстанции, но даже при разбирательстве дела во второй инстанции делаются попытки примирения сторон или самим судом, или через посредство других лиц, в особенности приходского священника. Эти попытки имеют целью или примирение в собственном смысле (в делах о разлучении), или придание браку действительной силы, насколько это зависит от сторон (напр. заключение брака в тридентской форме, если она не была соблюдена), или полюбовное соглашение (в делах об обручении). В третьей инстанции (одной из римских конгрегаций) дело ведут адвокаты, одобренные конгрегациями. Они представляют свои мемуары (объемом не свыше 5-ти листов) на латинском языке; секретарь конгрегации делает из них резюме; затем весь этот материал печатается, и кардиналы – члены конгрегации получают по два печатных экземпляра для изучения в течение 10 дней,– в это время стороны и адвокаты могут являться с кардиналам для устных сообщений. Собрание кардиналов – членов конгрегации имеет место раз в месяц; каждый является с приготовленным мнением; по открытии заседания, секретарь отбирает эти готовые мнения, и решение постановляется по большинству голосов. В каждом из таких заседаний решается три или четыре процесса.

По дисциплинарным проступкам и преступлениям клириков, со времени издания конгрегацией super negotiis episcoporum et regularium и утверждения папой инструкции для церковных судов Италии 1880 г., судопроизводство стремится везде принять упрощенные формы с преобладающим инквизиционным характером. Инквизиционным оно должно быть названо потому, что хотя в процессе, в видах охранения закона и интересов справедливости, действует фискал или промотр в качестве обвинительного органа, но начатие следствия зависит не исключительно от требования промотора, и результат процесса зависит не исключительно от того доказательственного материала, который заявлен промотором. Ординарный судья (епископ) может возбудить следствие (через своего следственного комиссара) и без требований промотора, и напротив может не дать хода его требованию, равным образом может и не ограничиваться тем обвинительным материалом, который выставлен промотором. Дело может начаться: 1) ex officio, т. е. непосредственно епископским учреждением, которому прямо сделался известным факт преступного деяния (напр. при визитации), 2) вследствие доноса, 3) по жалобе на поведение духовного лица, 4) по сведениям, каким-либо образом иначе до шедшим до епископского суда. Смотря по свойству проступков, начатию формального процесса могут или даже должны предшествовать меры вразумления. По собрании сведений, устанавливающих виновность, составляется свод существенных его результатов и отсылается, вместе с следственными актами, к промотору, который составляет письменно изложенное обвинение, после чего все делопроизводство препровождается к епископу, который, просмотрев его, назначает срок для заключительного разбирательства. Подсудимый может выбрать себе защитника, духовного или мирянина (с одобрения епископа), или даже защитник назначается судом. Защитник имеет право ознакомляться в канцелярии со всеми актами и вручить письменно изложенную защиту. К назначенному сроку должны явиться в заседание суда и промотор, и защитник (если дело идет о суде первой инстанции, то и подсудимый должен лично являться). Промотор должен устно повторить в заседании суда свои обвинения, изложенные им письменно, а защитник устно же должен провести защиту подсудимого, хотя и подана была им ранее письменная защита. Допускаются репликации со стороны промотора и объяснения между ним и защитником, но за последним должно всегда оставаться последнее слово, и заседание оканчивается лишь тогда, когда обе стороны откажутся от дальнейших заявлений, после чего постановляется приговор. Свидетели, сведущие люди и проч. не вызываются в заключительное заседание, другими словами весь доказательственный материал собирается и устанавливается окончательно предварительным следствием. В случае недовольства приговором, апеллировать в высшую инстанцию могут как подсудимый с его защитником, так и промотор. Заседания церковного суда вообще непубличны. В высших инстанциях дело ведется тем же порядком, сохраняя характер судебной борьбы промотора с апеллятором и его адвокатом; но в третьей (т. е. в конгрегации) борьба ведется не перед самой конгрегацией, а перед докладчиком, доклад которого, составленный на основании заявленного с той и с другой стороны материала, печатается и рассылается членам для изучения. В полном собрании конгрегации докладчик излагает казус и резюмирует доводы сторон, причем ни та ни другая из них не присутствует. Докладчик затем удаляется, начинается обсуждение, и приговор постановляется большинством голосов.

В Евангелических церквах Германии, с изъятием брачных дел из ведомства духовных судов, не чувствуется надобности в каком-либо уставе судопроизводства по делам спорным, а что касается преступлений и проступков, то в Пруссии в 1886 г. был издан дисциплинарный устав евангелической церкви. По этому уставу процесс начинается по распоряжению консистории, в некоторых случаях – высшего евангелического церковного совета, причем назначаются следственный комиссар или следователь и представитель обвинения. В процессе различаются две главные стадии: предварительное следствие (Voruntersuchung) и главное разбирательство (Hauptverhandlung). Обвиняемый вызывается на предварительное следствие, с сообщением ему при этом обвинительных пунктов; он может и не явиться, но если является, то выслушивается, равно как выслушиваются, равно как выслушиваются свидетели и предъявляются остальные доказательства, служащие к уяснению дела. Представитель обвинения имеет право осведомляться о ходе дела, просматривать акты следственного делопроизводства и делать свои предложения в случае надобности, а по окончании предварительного следствия, препровождает в консисторию свое заключение или о приостановлении процесса, или о наложении взыскания административным порядком (предостережение, выговор, денежный штраф) или о назначении заседания для главного разбирательства. На главном разбирательстве, которое происходит непублично, подсудимый может пользоваться услугами защитника. После выслушания доклада по данному делу, затем подсудимого, свидетелей и сведущих людей, если присутствие таковых было найдено необходимым консисторией, выслушиваются в заключение представитель обвинения, подсудимый и его защитник: последнее слово принадлежит подсудимому. против решения консистории могут апеллировать в евангелический обер-кирхенрат как подсудимый, так и представитель обвинения.

В России не выработалось какого-либо особого церковного судопроизводства; церковный процесс был у нас всегда отражением того процессуального порядка, который господствовал в ту или другую эпоху в практике светского суда, и, по мере того как последний усложнялся и видоизменялся, следом за ним шел и церковный процесс. Из Византии наши предки не могли позаимствовать какими-либо руководящими началами для развития процессуального права, потому что у самих византийцев процесс не представлял стройной и выработанной системы. В летописях упоминаются случаи суда над епископами, по обвинениям против них, и по доносу на них пред митрополитом. Так митрополит киевский держал суд и осудил епископа ростовского по обвинению со стороны князя Андрея Боголюбского. Киевский же митрополит держал суд над епископом новгородским и епископом ростовским по доносу со стороны епископской домашней челяди. Подробностей процесса по доносу мы не знаем, но знаем, что он был неудовлетворителен. Митрополит осудил епископов, но в последствии обнаружилось, что донос был клеветнический, и клеветники подвергнуты были наказанию. Из позднейшей истории в особенности обращает на себя внимание процесс по делу архиепископа Иосифа коломенского, который вначале второй половины XVII в. произвольно, насильственно и жестоко управлял своей епархией, не соблюдая при том должного почтения ни к патриарху, ни к царю. Дело началось по доносу, вследствие которого патриарх распорядился производством следствия на месте, а самого епископа и других, оговоренных в доносе лиц – архимандрита и игумена, как наиболее близко стоявших к архиепископу и наилучше осведомленных о его действиях, велел доставить в Москву. Архиепископ был заключен в один из монастырей, где у него был произведен обыск имущества, а в то же время патриарх лично допрашивал оговоренных архимандрита и игумена, показания которых оказались настолько важны, что патриарх принял особые меры к тому чтобы пресечь им возможность уклониться от явки на суд (одного отправив в Богоявленский монастырь, другому указав жить на монастырском его подворье, находившемся в Москве). Следствие же на месте производилось через допрос свидетелей, показания которых, за их подписями, были препровождены в Москву. На основании данных, добытых как допросом, который произведен был патриархом, так и следствием, произведенным на месте, патриарх решил отдать дело на суд собора, который составился из тех архиереев, которые в данный момент проживали в Москве. В соборном заседании был составлен на основании собранных данных обвинительный акт, для вручения которого обвиняемому была послана особая комиссия. Обвиняемый дал письменные объяснения по всем пунктам обвинительного акта, отрицая свою виновность. Ввиду этого отрицания на следующее заседание собора был вызван сам подсудимый. Ему произведен был здесь допрос и сделана очная ставка с свидетелями, показания которых прочитаны были на соборе. При этом выяснилась необходимость нового розыска или следствия на месте, и новым следствием были действительно установлены факты виновности, и дело было найдено настолько важным, что патриарх счел нужным созвать собор из всех русских архиереев для окончательного обсуждения дела. На соборном заседании опять читался, в присутствии обвиняемого, обвинительный акт, но обвиняемый здесь вел себя уже иначе: на все пункты обвинения отвечал признанием своей вины и просьбою о снисхождении, так что тем самым постановление окончательного приговора было ускорено и облегчено.

Суд над Иосифом коломенским есть наиболее совершенный процесс, который знает русская история, совершенный как по той тщательности, с которой собирался обвинительный материал и сформировывался самый состав суда, так и потому, что при розыске не прибегали к пыткам, которые во второй половине XVII в. уже входили в практику не только светских, а и духовных судов и особенно усилились в первой половине XVIII в.

Но суд над епископами все-таки не был явлением повседневной жизни, а принадлежал к случаям более или менее редким. В народной же жизни имели огромное значение разные формы очищения от обвинений или поклепа, а также от неосновательного иска по делам имущественным: рота (присяга или целование креста), испытание железом, жребий; в течение нескольких столетий практиковался также судебный поединок (поле). Один новогородский архиепископ вначале XV в. предписывал вместо роты прибегать к «знамению Св. исповедников Гурия, Самона и Авива». Этот способ доказательства невинности или виновности состоял в том, что сначала служился в церкви молебен в честь мучеников Гурия, Самона и Авива, затем во время литургии священник «пишет имя Божие на хлебце», т. е. на просфоре, и дает этот хлебец для потребления. Кто съест хлебец «с именем Божием», то считался правым, а кто не съест, признавался виноватым. Очевидно этот способ очищения, как и другие формы суда Божия, основывался на вере, что Бог и св. мученики не допустят виновного вкусить святыню недостойными устами.

В Пскове напротив в широком употреблении была рота. Из одного обличительного послания московского митрополита Фотия (20-х годов XV в.) видно, что у псковичей существовало даже нигде невиданное и неслыханное «бесчиние», состоявшее в том, что духовенство не только должно было являться к крестному целованию наравне с другими, в случае поклепа, напр. в краже, или в случае предъявления иска самим духовным лицом, но и являться непременно облаченным «во всю одежду священническую». Митрополит, как надобно полагать, обличал «бесчиние», практиковавшееся в светских псковских судах, подобно тому как тот же митрополит Фотий обличал новогородцев за то, что у них практикуется «поле», запрещая священникам причащать тех, которые готовились выдти на судебный поединок и желали напутствовать себя св. Дарами, убитых на поединке запрещая погребать, а убивших воспрещая допускать в церковь в течение 18 лет. Но до стоглавого собора поле, а тем более крестное целование применялось не только в «смесных судах», в которых участвовали представители и от княжеской власти, и от церковного учреждения, но и по делам крестьян монастырских между собою, следовательно уже по определению церковных судов. А псковское духовенство находило даже невыгодным для себя воспрещение применять к нему поле и крестное целование. Из грамоты архиепископа новгородского Макария от 1528 г. на имя псковского духовенства видно, что оно недовольно было архиепископским наместником, который, в случае поклепов на духовных лиц в принятии поклажи (на самом деле никогда не дававшейся) в бою (в нанесении ударов и причинении увечья) и в грабеже, поля и крестного целования духовным лицам не присуждал, вследствие чего духовенству чинится «много убытку и волокиты», т. е. наместник лишал их возможности воспользоваться общепринятыми средствами доказательства невинности.

Довольно полно и ясно изображается церковное судопроизводство в стоглаве, которое является очевидным подражанием усовершествованному судебниками светскому процессу, и которое, как надо полагать, если не осталось благочестивым желанием собора, то все-таки мало повлияло на действительную практику жизни. Процесс по стоглаву представляется в следующем виде. Когда архиерею заявляют жалобы по каким-либо делам духовным и иным, как-то по рядным и духовным грамотам, по кабалам и поклажам, то, по приказанию архиерея, должны быть отправлены недельщики делопроизводства, должны были писаться земскими дьяками в присутствии земских старост и десятских, или церковными дьяками. По окончании обыска, недельщики назначали срок для явки в суд, с отдачей ответчика или обвиняемого на поруки. На суде, как скоро он составлялся, снова производился обыск, т. е. допрашивались истцы, ответчики и свидетели. Судные списки на суде духовном (из духовных лиц состоявшем) писались в одном экземпляре, а на суде у бояр и у десятильников в двух: один список писался для бояр и десятильников, другой («противень») списывали для себя заседавшие в суде старосты поповские и пятидесятские, градские старосты и целовальники и земский дьяк. Этот второй список имел целью сделать невозможной переделку и подделку судебных актов. Постановление решения по делу должно было зависеть от того, сам ли владыка судил, или его наместник, или его бояре. Если владыка сам судил, то он тут же постановлял решение и приказывал «чинить управу», т. е. привести решение в исполнение. Если же судил наместник, или судили бояре, то и первый, и последние должны были представлять, по окончании обыска, судные списки владыке вместе с обоими истцами с тем, чтобы они подтвердили, что суд происходил именно так, как записано в актах. Но десятильникам, в виду отдаленности их судов от епархиального города, представлялось чинить управу на месте, причем, однако, сидевшие на суде старосты поповские, земские, целовальники и земский дьяк должны были следить за действием десятильников и напоминать им, в случае надобности, чтобы они судили праведно, посулов не имали, дел не волочили, продажи не чинили, при безуспешности же напоминания писать о том святителям. «Духовных дел», однако, десятильники не могли вершить; они могли только «срочить», т. е. назначать срок для явки к архиерею с отдачей на поруки в том, что данное лицо действительно явится на суд. Истина, как на предварительном следствии, так и на суде должна была доказываться свидетельскими показаниями, повальным обыском, в случае надобности, и очными ставками. Поле и крестное целование духовенству и монашеству воспрещены; в случаях же сомнительных предписано прибегать к жребию. Соответствие между светским процессуальным порядком и церковным судопроизводством наблюдается и после стоглавого собора. Чем более крепло государственное начало на Руси, и чем более государственная, публичная сторона в процессе брала верх над частным интересом сторон, сообщая процессу инквизиционный характер, тем более и церковный процесс превращался в инквизиционный «розыск». С другой стороны, когда Петром Великим был издан в 1723 г. указ «о форме суда», в силу которого процесс получал состязательно-обвинительный характер с судоговорением и с допущением к этому последнему поверенных, то с следующего же года этот процесс сделался на долгое время обязательным и для духовных судов, пока следственное начало опять не получило господства в русском процессуальном праве, в чем опять-таки заключается соответствие духовного процессуального порядка светскому, так как и в области светского суда указ «о форме суда» перестал применяться.

Соответствие церковного судопроизводства светскому нарушилось со времени издания судебных уставов императора Александра II, которыми светское судопроизводство решительно преобразовано и улучшено во всех своих частях, а церковное осталось без всяких изменений, т. е. со всеми недостатками дореформенных судебных порядков. Судопроизводство консисторское настоящего времени есть судопроизводство следственное в наиболее строгом и наименее удовлетворительном смысле слова: результат процесса решительно определяется предварительным следствием, которое производится на месте духовным следователем, или, лучше сказать, дело предрешается докладом, составленным в канцелярии консистории на основании данных, добытых предварительным следствием. Во-первых, следственным порядком ведутся дела брачные. Дела о действительности или недействительности браков в тех случаях, когда они начинаются не в уголовном суде (см. выше стр. 257), могут быть возбуждаемы в консисториях по отношениям светских присутственных мест, в которых возникло сомнение относительно законности брака, по донесениям подчиненных епархиальному начальству должностных лиц и учреждениям, по жалобам и донесениям частных лиц, права которых нарушаются незаконным браком. Дела об удостоверении в действительности события брака и о происхождении от законного брака возбуждаются как по требованиям присутственных мест, так и по частным прошениям. Дела могут ограничиться справкой с метрическими книгами; нов случае отсутствия или сомнительности метрической записи (напр. событие записано с разноречием в числах месяца и в именах, или с подчистками), производится следствие через собирание показания причта, бывших при совершении брака свидетелей и всех лиц, которые могут иметь сведения о событии. Во-вторых, следственным же порядком ведутся дела о преступлениях и проступках духовных лиц. Они возбуждаются по сообщениям присутственных мест, по донесениям благочинных и членов причта, по прошениям прихожан, по жалобам частных лиц, наконец по сведениям, могущих доходит каким-либо образом до епархиального архиерея. Смотря по качеству преступления и по степени основательности подозрения в виновности, подследственному лицу, еще до решения дела о нем, запрещается временно священнослужение. Следствие должно производиться тем порядком, который установлен в 2 ч. XVI т. св. законов, в отношении к допросу обвиняемого, доносчика или жалобщика, свидетелей, очных ставок и проч., причем, впрочем, принимается во внимание и устав уголовн. судопр. Получив следственные акты, консистория может предписать пополнить пробелы и исправить недостатки произведенного следствия. На медленность или неправильные действия следователя или консистории могут быть приносимы частные жалобы епархиальному архиерею, а в случае неудовлетворения от него – св. синоду. В канцелярии консистории, на основании следственного делопроизводства, составляется доклад, который выслушивается в присутствии консистории и служить основанием для ее решения по данному делу, причем не только особое представительство обвинения и защиты остается неизвестным русскому церковному процессу, но даже и наличность подсудимых не требуется, так что непосредственного впечатления, которое могло бы создаться при личном выслушании подсудимого, судьи не могут получить. Это обстоятельство представляет собою тем больший дефект, что следователями назначаются приходские же священники, неподготовленные к тому, чтобы разбираться в статьях свода законов, и действующие иногда произвольно и пристрастно.

Бракоразводные дела по нарушению святости брака прелюбодеянием суть у нас единственный род дел, по которым закон требует судоговорения с обязательным вызовом сторон в присутствие консистории (в грузино-имеретинской синодальной конторе и эти дела производятся следственным порядком). Бракоразводные дела начинаются по иску супруга, желающего получить развод. При судоговорении ответчика допрашивается по поводу обстоятельств, изложенных в исковом прошении, затем предоставляется ответчику представлять свои аргументы и опровергать доводы истца. Представительство допускается только по болезни истца или ответчика, засвидетельственной врачебным отделением губернского правления, за отсутствием по службе, или по другим уважительным причинам, и то не иначе, как по определению епархиального начальства. Бракоразводный процесс по нарушению святости брака прелюбодеянием имеет еще ту особенность, что построен на теории формальных доказательств, на которой построен был светский дореформенный суд, и которая различала доказательства совершенные и несовершенные. Совершенными или главными доказательствами признаются: 1) показания двух или трех свидетелей – очевидцев и 2) прижитие детей вне законного супружества, доказанное метрическими книгами и доводами о незаконной связи с посторонним лицом. Затем прочие доказательства, как-то письма, обнаруживающие преступную связь ответчика, показания свидетелей, не бывших очевидцами преступления, но знающих о том по достоверным сведениям или по слухам, показания обыскных людей о развратной жизни ответчика, собственное признание его, тогда только могут иметь силу, когда соединяются с одним из главных доказательств, или же в своей совокупности обнаруживают преступление. Так как прелюбодеяние принадлежит к числу таких фактов, которые совершаются втайне, а не на глазах свидетелей, поэтому в действительности «свидетелями-очевидцами», которые фигурируют в бракоразводном процессе и имеют решающее влияние на исход его, бывают обыкновенно люди, заранее подготовленные и подкупленные заинтересованными лицами к даче показания в известном смысле. При этом всего чаще бывает, что оба супруга желают развода, и «свидетели очевидцы» своими показаниями служат интересам того и другого, или на самом деле поставленные в возможность видеть нечто такое, чего случайно никогда не увидели бы, или удостоверяющие невиденный ими факт; но бывает и так, что желающий развода супруг подкупает лжесвидетелей, которые удостоверяют факт прелюбодеяния ни в чем неповинного супруга, не желающего притом развода. Подобная постановка несомненно унижает достоинство церковного суда. Усовершенствование церковного процесса вообще, а по отношению к бракоразводным делам, даже изъятие их из ведомства духовного суда, есть настоятельная необходимость. Было время, когда римские христианские императоры предоставляли епископам судить даже гражданские дела, в виду превосходства духовного суда над светским. В наше время о таком превосходстве говорить невозможно. Но и при римских христианских императорах, предоставлявших церкви суд по делам гражданским, и даже в византийской империи (до XI в.) бракоразводные дела не состояли в ведомстве церковных судов, и самый развод совершался помимо участия всякой власти, посредством частного волеизъявления, выраженного в форме разводного письма. ссылаться же на то, что брак есть таинство и, как таковое, может быть расторгнут только церковью, значит допускать невозможную мысль, будто союз, оскверненный напр. прелюбодеянием и взаимной ненавистью супругов, прибегающих к бракоразводному иску, продолжает служить образом таинственного союза Христа с Его церковью до самого момента постановления консисторского решения о расторжении брака, или даже до окончательного утверждения этого решения высшей инстанцией. С другой стороны, и в браках нерасторгнутых бывает иногда такое скопление нравственной грязи, что трудно было бы признать подобие таинственному союзу Христа с церковью и благодать таинства в таких браках, напр. когда муж торгует своей женой, сводничает ее, желая устроить себе карьеру, или извлечь другие материальные выгоды из преступной связи своей жены. Таинство брака, как предмет веры, не может служить основанием для подсудности бракоразводных дел. При расторжении браков, возникает притом много юридических вопросов, важных именно для гражданского порядка, напр. вопрос о праве жены носить фамилию прежнего мужа, вопрос о том, которому из супругов вверить попечение о детях и воспитание их.

Для науки юридической светская подсудность бракоразводных дел должна иметь чрезвычайно важное значение. Нужно, чтобы бракоразводное право стало достоянием науки, а для этого требуется, чтобы решения по бракоразводным делам, как и всякие судебные решения, равным образом мотивы к ним, были известны и подлежали оценке юриспруденции, а не хранились в консисторских архивах. выводы науки не могут оставаться бесследными ни для законодателя, ни для судебных решений: при нынешнем же положении нашего бракоразводного права, оно есть достояние не науки, а дельцов, работающих по бракоразводным делам.

«Иск о разводе» известен уставу духовных консисторий еще в другом случае: в делах о расторжении брака по неспособности одного из супругов к брачному сожитию. Но даже и теперь решающее влияние на исход дела имеет не какое-либо следствие, производимое в духовном ведомстве, а освидетельствование во врачебном отделении губернского правления, и никакого «судоговорения» по этого рода делам в духовной консистории не допускается. Стало быть настаивать на подведомственности этого иска духовному суду еще менее основания, чем в отношении к разводу по прелюбодеянию. То же самое нужно сказать о расторжении браков по безвестному отсутствию и по поводу лишения одного из супругов всех прав состояния. В обоих этих случаях никакого «судоговорения» не может быть, и решение о расторжении брака основывается или на удостоверенном факте безвестного отсутствия, или на состоявшемся в уголовном суде приговоре о лишении всех прав состояния.

Судные дела, решенные консисторией в первой инстанции, восходят в высшую инстанцию, т. е. в синод, или апелляционным порядком по апелляционным отзывам, или по частным жалобам, или порядком ревизионным. Апелляционный отзыв имеет место в случаях присуждения священнослужителей к лишению сана и причетников к исключению из духовного ведомства. Присужденным к этим наказаниям в первой инстанции предоставляется в семидневный срок объявить удовольствие или неудовольствие на приговор консистории и, в течение месяца со дня объявления неудовольствий, подать апелляционный отзыв. Отзыв подается тому епархиальному начальству, которым постановлен приговор, а епархиальное начальство представляет этот отзыв, вместе с делом и справкой о подсудимом, в св. синод. Апелляционный отзыв допускается еще по делам бракоразводным. Недовольный решением епархиального начальства, которым предположено расторгнуть брак, может, в течение семи дней, заявить неудовольствие и затем, в течение двух месяцев, представить в консисторию отзыв, а консистория представляет отзыв в св. синод вместе с своим решением, подлинным делом и экстрактом из него. Апелляционный отзыв имеет двоякий эффект: во-первых, апелляция не допускает вступления в силу и приведения в исполнение обжалованного решения; во-вторых, рассмотрение дела по существу и решение от суда, постановившего обжалуемое решение, переходит в высшую инстанцию. Частная жалоба может быть подана на неправильные действия следователей и консистории вообще, но она подается и на окончательные решения консистории, которыми духовные лица присуждены к каким-либо другим наказаниям, кроме лишения сана и исключения из духовного ведомства; частная жалоба не приостанавливает исполнения решения. Ревизионный порядок состоит в том, что дела о расторжении браков и о признании их недействительными, если бы и не последовало от заинтересованной стороны апелляционного отзыва, в том случае когда решение консистории клонилось бы к расторжению брака, или объявлению его действительным, восходят на пересмотр св. синода. Поэтому епархиальным начальством вменено в обязанность в сообщениях полицейским управлениям о состоявшихся решениях в смысле расторжения брака приписывать, что решения эти не окончательные и подлежат утверждать св. синода. Из этого общего правила допускается исключение в двух случаях (ст. 449 т. XVI ч. 2 Зак. суд. граж.): 1) когда один из супругов присужден к наказанию, влекущему за собой лишение прав состояния, и 2) когда дело о расторжении брака, возникшее по безвестному отсутствию одного из супругов, относится до лиц, принадлежащих к крестьянскому или мещанскому сословию. В этих двух случаях епархиальным архиереям предоставляется разрешать просящим того лицам вступление в новый брак, но в первом епархиальное начальство доносит св. синоду о всяком данном от него разрешении, а во втором допускает недовольных к подаче апелляции св. синоду.

В западно-католическом праве еще в средние века представлялось епископам не допускать промоции клириков в высшие степени сана, как скоро эти клирики были виновны в совершении преступления, хотя бы и не получившего огласки. Тредентский собор расширил это право епископов, уполномочив их не только возбранять восхождение на высшие степени, но и осуществление полученных уже прав сана (suspensio). Решение епископа в таких случаях есть внесудебное; оно постановляется extrajudicialiter и называется sententia ex informata conscientia, так как основывается не на судебном дознании и выяснении факта, а на соображениях или причинах, взвешенных и сознанных епископской совестью. Для предупреждения возможных в таких случаях злоупотреблений властью, установлено, что хотя епископ не обязан объяснять лицу запрещенному причину запрещения, но он должен быть в состоянии доказать основательность принятой им меры пред высшей властью. Congregatio concilii, в которую направляются обжалования по этим делам, кассирует епископские решения, как скоро они не удовлетворяют двум требованиям: 1) чтобы еписком доказал факты преступления, и 2) чтобы в данном случае не оказывалось возможным прибегнуть к формам обыкновенного процесса по соблазнительности дела. Таким образом в основе католического института неформального епископского суда лежит идея поддержания церковной дисциплины и блага церкви. Но в русском уставе дух. дел христиан римско-катол. испов. непосредственному епископскому суду предоставляются менее важные дисциплинарные дела, которые не влекут за собою отрешения от должности или заключения на более или менее продолжительное время. К этому последнему суду близок и тот непосредственный архиерейский суд, о котором говорится в нашем уставе духовных консисторий. Именно по ст. 155 уст. дух. конс. судопроизводству непосредственно архиерейскому подлежат: 1) проступки неведения и нечаянности, требующие исправления и очищения совести священнослужительской иерархическим действием архиерея и неудобоподвергаемые гласности и формам обыкновенного суда, 2) вообще проступки против должности и благоповедения, не соединенные с явным вредом и соблазном, замеченные в священнослужителе, которого прежнее поведение было неукоризненно, 3) жалобы, приносимые именно с тем, чтобы неправильно поступившего исправить архипастырским судом и назиданием, без формального делопроизводства. Дисциплинарные меры к которым прибегает епископ в таких случаях, заключаются в том, что, после негласного дознания, архиерей вызывает виновного к себе, вразумляет и налагает на него епитимию до двух недель с прохождением ее на месте или в архиерейском доме,– если же вызов неудобен по отдаленности, архиерей поручает вразумление обвиняемого кому-либо из духовных лиц, или подвергает его епитимии с устранением от священнослужения на время не свыше двух недель. Когда вразумление делается по поручению архиерея кем-либо другим, тогда, конечно, нельзя говорить о «исправлении и очищении совести священнослужительской иерархическим действием архиерея» и о «исправлении неправильно поступившего архипастырским судом и назиданием». Жалобы на распоряжения архиерея в порядке непосредственного суда не допускаются, и случаи эти не вносятся в формулярные списки.

Так как церковь должна, во исполнение воли своего Основателя, учить все народы и проповедывать Евангелие во всем мире, внедряя в сердцах людей евангельские истины, то учительство должно быть одним из важнейших предметов церковно-правительственных попечений. Меры церковного правительства в этом направлении могут быть частью распространительные, частью охранительные.

I. Распространительные меры суть: 1) учреждение миссий, 2) организация пастырского церковного и внецерковного проповедничества, 3) организация специальных учебных заведений для приготовления служителей церкви и 4) организация преподавания религии или закона Божия в светских учебных заведениях, или же организация церковно-народных школ с кругом предметов общего начального образования под руководством церкви.

1) Учреждение миссий имеет целью распространение христианского учения там, где оно еще не насаждено, и между людьми, которые к церкви еще не принадлежат. Миссии могут быть внешние и внутренние. В католической церкви миссионерское дело сосредоточивается в конгрегации de propaganda fide, которая подготовляет миссионеров и управляет всеми terrae missionis, т. е. теми странами, в которых не установилось еще нормальное католическое устройство с епископскими диэцезами. Кроме внешних миссий, в католической церкви существуют еще народные миссии (missiones populares), предназначенные к чрезвычайной проповеди слова Божия посредством других органов, кроме постоянных или ординарных проповедников, действующих в известных церковных округах, обыкновенно через монахов разных орденов, избравших для себя специальностью религиозное учительство. Впрочем, во Франции таковое чрезвычайное проповедничество воспрещается на том основании, что оно ведется членами не разрешенных правительством конгрегаций. Русская православная церковь имеет внешние миссии в Палестине, Японии, Китае, Корее. Впрочем, что касается китайской миссии, она имеет целью не обращение китайцев в православие, а поддержание православия в албазинцах – китайских подданных, потомках взятых в плен в конце XVII в. русских казаков. В 1895 г. совершилось в С.-Петербурге воссоединение с православной церковью персидских сиро-халдеев – нестиориан, причем организована миссия для несториан, оставшихся не воссоединенными. Но для русской православной церкви несомненно большая потребность существует во внутренних, чем во внешних миссиях, так как в пределах российской империи существует масса инородцев, не просвещенных еще светом Евангелия, не считая сектантов разного рода, находящихся вне церкви. Таковые внутренние миссии существуют и действуют в сибирских епархиях, где они делятся на станы и состоят под управлением начальника миссии; в европейской России миссионерское дело ведется разными братствами. Для обсуждения общих мер борьбы с сектантами, составляются всероссийские миссионерские съезды.

2) На проповедь церковное правительство должно смотреть, как на могущественное средство к распространению и укреплению в сердцах людей евангельского учения. В древней Руси живое проповедническое слово не было развито; оно проникло к нам через Киев с запада. Важное значение придается развитию проповедничества духовным регламентом Петра Великого, который вменил духовной коллегии в обязанность смотреть, «аще довольное христианом наставление употребляется», и «есть ли у нас довольное ко исправлению христианскому учение», регулировав в то же время целым рядом правил внешние манеры церковного проповедничества. По уставу духовных консисторий, епархиальное начальство должно иметь попечение о том, чтобы духовенство проповедывало слово Божие в церквах и наставляло при всяком удобном случае православный народ в вере и благочестии, в благонравии и послушании властям. По епархиальным городам, в кафедральном соборе учреждается очередное проповедывание священнослужителей городских и пригородных церквей в воскресные, праздничные и высокоторжественные дни по расписанию, составленному в консистории и утвержденному архиереем. Разными религиозными обществами устраиваются беседы, равно как и вообще внебогослужебные собеседования получают большее и большее распространение. При всем том проповедничество в приходских церквах, особенно в сельских приходах, до сих пор носит у нас случайный характер, сравнительно с церковным проповедничеством на западе. Наше приходское духовенство, обремененное семействами и хозяйственными хлопотами, большей частью оказывается в состоянии только исполнять свои обязанности по совершению богослужения, требоисправлению и письмоводству, и не может соперничать напр. с католическим приходским духовенством, не связанным семейными заботами, и притом же имеющим к своим услугам, в случае надобности, членов разных монашеских орденов, имеющих своим жизненным призванием религиозное учительство.

3) Специальные учебные заведения для приготовления служителей церкви обособились довольно поздно как на востоке, так и на западе. Долгое время церковные школы, насколько они существовали и даже процветали, открыты были всем желающим усвоить христианское учение, независимо от будущего поступления или непоступления в духовное звание. Первое обособление духовно-учебных заведений от остальных школ наблюдается на западе в начале IX в., когда, благодаря енергической деятельности Карла Великого, многое было сделано для народного просвещения. Тридентский собор предписал каждому епископу учредить коллегию или семинарию, в которых воспитанники получали бы и общее образование, и специальную духовную подготовку. Высшее богословское образование получается, по общему правилу, в теологических факультетах государственных университетов.

У нас духовным регламентом Петра Великого впервые было предписано каждому епископу иметь в доме или при доме своем школу для детей священнических или прочих, «в надежду священства определенных», причем, для содержания школы и учащихся в ней, указано было брать с знатнейших в епархии монастырей 1/20 всякого хлеба, а с земель церковных, где бы они ни находились, 1/30 всякого же хлеба. В 1743 г., по именному указу, хлебный сбор с приходских церквей был отменен и заменен денежным: 1 коп. с двора и с угодий 3 коп. с рубля, хлебный же собор с монастырей оставлен без перемены, пока с секуляризацией в 1764 г., содержание духовно-учебных заведений не было отнесено на счет казны. Но еще и в царствование Екатерины II, принимавшей энергические меры по организации духовноучебных заведений, не во всех епархиях существовали семинарии, а что касается внутренней их жизни, то даже и вначале XIX-го века каждая семинария управлялась по своему без общего высшего надзора. Более или менее успешный ход преподавания зависел от того, насколько внимательно относился тот или другой архиерей к духовно-учебному делу. С 1808 до 1839 г. действовала особая комиссия духовных училищ по регулированию этого дела, а с 1839 г. дело это перешло в духовно-учебное управление (теперь духовно-учебный комитет) при св. синоде. Ныне существуют духовноучебные заведения низшие (духовные училища), средние (духовные семинарии) и высшие (духовные академии); содержатся они частью на средства, ассигнуемые на это дело из государственной казны, частью на церковные доходы. Все они состоят в духовном ведомстве и управляются церковными органами на основании высочайше утвержденных уставов, не подлежа надзору государственных органов ни в отношении к учебному плану (как в Пруссии), ни в отношении к гигиене, нравственности и исполнению законов (как во Франции). В них не только преподаются богословские науки, но и дается общее образование. Кроме названных заведений существуют еще женские училища духовного ведомства, состоящие под высочайшим покровительством Государыни императрицы, и епархиальные женские училища. Все эти заведения в сущности суть не столько церковные, сколько сословные, для доставления образования детям духовенства.

В некоторых других православных церквах усвоены в этом отношении западно-европейские порядки. Так афинский университет () имеет теологический факультет; то же в Румынии; в Австрии университет черновицкий имеет «греко-восточный теологический факультет».

4) В течение многих веков и народная школа, насколько она существовала вообще, была церковной как потому, что грамотность была обыкновенно достоянием духовенства, так и потому, что в школах преподавалось церковное же учение по церковным книгам и руководствам, на западе с XIII в. всего чаще францисканцами. В этом заключается объяснение и того факта, что специализация духовно-учебных заведений для приготовления к духовному званию явилась сравнительно поздно. Даже средневековые европейские университеты, если не были в строгом смысле церковными учреждениями, то во всяком случае находились в теснейшей связи с церковью не только потому, что в них преподавались теология и каноническое право клирикам и для клириков, но и потому, что большая часть университетов была упрочена в своем существовании папскими учредительными грамотами, папской дотацией в виде инкорпорированных бонефиций, освобождением студентов от обязанности проживать в местах службы, служебными и другими привилегиями, защита которых возлагалась на особых консерваторов, папой же назначавшихся. Но государство, раньше или позднее, пришло к сознанию, что и его собственная жизнь условливается развитием науки и народного образования, и что касается в особенности народной школы, то взгляду на нее, как на государственное дело, должно было способствовать совместное существование разных вероисповеданий, получивших в новой истории право гражданства в государстве и делавших в многих местах невозможною церковную школу, которая всегда может быть только чисто вероисповедною. Так как церковь, в особенности католическая, смотрит на школу с прежней точки зрения, то отсюда легко объясняется возможность конфликтов между государством и церковью; впрочем, где с государственной стороны обеспечивается за церковью достаточное влияние на преподавание религии в государственных школах, там из одного только принципа государственная школа церковью не оспаривается.

В древней Руси школьное дело, насколько оно существовало у наших предков, носило, как и в средневековой западной Европе, церковный характер и находилось в связи с церковью. Однако, после попыток первых князей Владимира и Ярослава устроить правильно поставленные учебные заведения, в дальнейшей истории Руси мы не видим до XVI в. других заведений, кроме примитивных школ грамотности по букварю, Часослову и Псалтири, устраивавшихся или членами приходских причтов в своих домах, или особыми «мастерами» грамотности. И с XVI в., несмотря на желание стоглавого собора поднять школьное дело, более или менее прочно организованные учебные заведения явились сначала с юго-западной Руси, где была основана даже киевская академия, и уже позднее стали появляться в московском государстве, как напр. «славяно-греко-латинская академия» в конце XVII в. Со времени Петра Великого, при котором, как выше было указано, появились при архиерейских кафедрах школы или семинарии для учащихся «в надежду священства», начинается ряд мероприятий правительства по распространению образования в народных массах в интересах государственной жизни. Напротив, последнее время, начиная с царствования императора Александра III, ознаменовалось целым рядом законов и правил, направленных к установлению прочной связи народной школы с церковью. По положению 1902 г., церковные школы ведомства православного исповедания, имеющие целью распространять в народе образование в духе православной веры и церкви, подразделяются: 1) На начальные школы, к которым относятся школы грамоты, церковноприходские школы и воскресные школы; 2) на учительские, которые подразделяются в свою очередь на второклассные и церковно-учительские. Школы грамоты устраиваются с разрешения приходского священника,церковно-приходские и воскресные с разрешения епархиального училищного совета,– второклассные с разрешения училищного при св. синоде совета, а церковно-учительские открываются св. синодом. Второклассными называются те школы, в которых подготовляются учителя и учительницы для школ грамоты, а церковно-учительскими такие, в которых подготовляются к учительству в начальных училищах всех разрядов. Впрочем, и второклассные, и церковно-учительские школы предположно слить под одним названием «церковно-учительских».

В учебных заведениях, не состоящих под непосредственным церковным управлением, духовенству предоставляется преподавание закона Божия, а епархиальному архиерею наблюдение за религиозно-нравственным направлением школ. Так как опыт показал, что не только для ведения всего дела народного обучения, но даже и для законоучительства, не всегда оказывается достаточно сил в духовенстве, то указом св. синода (Церк. Вед. 1900, «186» 30), установлена была следующая градация в замещении законоучительских должностей: 1) по общему правилу, в начальных училищах всех видов и наименований долг законоучительства лежит на священниках; 2) при невозможности для священника исполнять этот долг, его заменяет диакон; 3) при невозможности этой замены, допускается учреждение особого бесприходного священника или диакона, который мог бы заниматься в нескольких школах; 4) при невозможности этого исхода, допускаются светские преподаватели закона Божия из лиц, получивших богословское образование, но без присвоения им звания законоучителя; 5) при отсутствии таковых, начальствующие в светских начальных училищах могут ходатайствовать пред епископами о допущении к преподаванию закона Божия светских учителей, не получивших богословского образования. Заведывание церковно-учительскими школами, по положению 1902 г., возлагается св. синодом на бесприходного священника с высшим богословским образованием.

II. Охранительные меры в отношении к церковному учению суть: 1) Осуждение ложных учений, уклоняющихся от формулированного церковью истинного учения. На древних соборах, вместе с формулированием истинного учения, провозглашалось осуждение ложным учением и лжеучителям, причем обыкновенно, вслед за осуждением ереси на соборе, издавались императорские эдикты о сожжении еретических сочинений. Около 60 лет спустя после VII всел. собора, при патриархе Мефодие († 847), в первый раз совершен был т. н. чин православия в первое воскресенье великого поста, согласно с постановлением о том собора 841 г., созванного вдовствующей супругой императора – иконоборца Феофила Феодорой для восстановления иконопочитания. Чин православия определено было совершать в означенный день ежегодно в знак торжества церкви над иконоборческой ересью; впоследствии же он вообще стал служить знаком торжества церкви над заблуждениями как периода вселенских соборов, так и позднейшими, осуждение которых вносилось последовательно в чин православия. В римско-католической церкви папы последнего времени (Пий IX и Пий X) издавали перечень (syllabus) современных заблуждений, осуждаемых церковью; 2) Воспрещение читать еретические книги (прав. испов. Петра Могилы, 5 запов. церков.); 3) Воспрещение неискусным, т. е. не развитым, читать без руководства книги св. Писания, особенно ветхозаветного (посл. восточ. патр. отв. на вопр. 1 из дополнительных к посланию); из того, однако, что самим св. синодом распространяются в массах народных книги св. Писания обоих заветов, нужно заключить, что выраженное в послании восточных патриархов воспрещение не есть общеобязательное православное воззрение; 4) Воспрещение печатать книги св. Писания в каких-либо типографиях, кроме типографий духовного ведомства; привоз из-за границы напечатанных там на сусском или славянском языках книг св. Писания положительно воспрещается, а перепечатание издаваемых св. синодом книг рассматривается как контрафакция; 5) Духовная цензура, как предварительная и карательная. После издания высоч. манифеста 17 октября 1905 г. статьи о предварительной духовной цензуре, находившиеся в уставе цензурном (XIV т. свода зак.), относительно предварительного просмотра и одобрения периодических и не периодических изданий, должны считаться отмененными. Поэтому возможна лишь судебная ответственность издателей за изданные уже произведения. Но проповеди, произносимые с церковной кафедры, должны, подлежать, на основании ст. 12 и 13 уст. дух. консисторий, предварительной цензуре. А так как в уставе цензурном (т. XIV св. зак.) содержались только статьи, относящиеся к предварительной цензуре сочинений, касающихся православной церкви, то должны считаться сохранившими свою силу статьи о предварительной цензуре, в уставах духовных дел христиан инославных исповеданий. Напр. к обязанностям начальника римско-католической епархии принадлежит рассмотрение церковных догматических, гомилетических и прочих духовного содержания книг (ст. 59 т. XI, ч. 1 по продолж. 1906 г. и ср. ст. 553 и 5, относительно евангелическо-лютер. консист., ст. 938 п. 4, относительно евангелич. аугсбургск. конс. и ст. 1179 об епископах армяно-грегор. ц.).

Понятие культа обнимает собою совокупность всех вообще действий, которыми свидетельствует внутреннее богопочтение человека, в том числе и совокупность всех церковных священнодействий, имеющих целью выражение и поддержание религиозного чувства и религиозной жизни в членах церкви. Сюда относятся следовательно молитва, пост, паломничество, поклонение иконам, почитание святых и их мощей, провождение монашеской жизни и все церковные священнодействия. Некоторым церковным священнодействиям усвояется значение таинств, т. е. таких священнодействий, в которых, посредством видимых внешних знаков, низводится на верующего невидимая Божия благодать. Смотря по различию вероисповедных воззрений и по складу народного характера, культ может принимать различные формы и придавать даже различный отпечаток народной жизни. Напр. протестантство отрицанием особенного священства и евхаристической жертвы, отрицанием почитания икон, святых и их мощей, отрицанием монашества и установленных постов придает жизни народной иной отпечаток, чем православие и католицизм. А Кальвин был даже более радикален, чем Лютер, беспощадно изгоняя все, что напоминало мессу и католицизм, алтарь прямо заменив кафедрой, изгнав всякое пособие культу со стороны искусства (ни музыки, ни живописи, ни образов, ни статуй), распорядившись даже снять кресты с церквей, не допуская напутствий больных св. Дарами, церковного отпевания и погребения умерших. Между католицизмом и православием тоже есть не малая разница в отношении к культу. В православии вообще литургическая сторона церковной жизни более развита, чем в других вероисповеданиях; но в православной церкви не принята инструментальная музыка, как в католической, нет места для сиденья в храмах, не так организована и специализирована монашеская жизнь и проч. Какое важное значение имеет обрядовая сторона религии, хорошо засвидетельствовано историей. Массы народные могут оставаться в неведении относительно умозрительных догматов вероисповедания, но крепко держатся за обряды, хотя бы богословы и объясняли им, что обряды нужно отличать от догматов. Обрядовые разности имели важное значение в истории разделения церквей восточной и западной, хотя движущая причина разделения заключалась не в них, а в нашей истории они именно и были движущей причиной разделения между православием и расколом. Очевидно, что всякие церковные воссоединения в будущем возможны лишь при удержании народными массами всего того, чем они дорожат.

Меры церковного правительства в отношении к культу могут быть весьма разнообразны: устроение достаточного, удовлетворяющего потребностям населения, числа храмов, наблюдение за их архитектурой, а также за обрядовой стороной богослужения и за пением, наблюдение за иконописанием, допущение разноместных обрядов, канонизация святых, признание мощей и чудотворных икон без допущения при этом недобросовестной эксплуатации религиозного чувства обманщиками, установление праздников и постов, принятие мер к обеспечению воскресного покоя трудовому люду, устроение религиозных процессий, паломничеств и крестных ходов, воспрещение в известные дни общественных увеселений и проч. Средоточие и важнейший акт христианского богослужения есть литургия, обедня, в католической церкви месса, так как во время этого богослужения совершается Евхаристия, которая обеими церквами – и восточной, и западнокатолической – рассматривается не только как таинство, совершающееся при наличности причащающихся (как в евангелич. церкви), но и как жертва, благодарственная и умилостивительная, приносимая священником за живых и умерших. Литургия, по общему правилу, совершается в храме, но в случае необходимости может быть совершена на антиминсе в часовне, молитвенном доме и даже в простых домах. С большей частью таинств связывается целый ряд постановлений юридического характера.

Крещение, которое, с богословской точки зрения, есть благодатное возрождение человека очищением его от следовательно способ приобретения церковной правоспособности. В первые времена христианства оно совершалось только над взрослыми и приурочивалось к большим праздникам (пасхе и пятьдесятнице). В настоящее время дети христианских родителей крестятся вскоре после рождения – в православной церкви чрез троекратное погружение, на западе чрез обливание или окропление. Из обличительных посланий митрополитов Киприана и Фотия (конца XIV и начала XV в.) видно, что в Новгороде и Пскове сильно развита была практика крещения чрез обливание. По общему правилу, крещение совершается приходским священником, но по нужде и мирянином, даже женщиной, напр. повивальной бабкой. В этом отношении русская практика сближается с западной, так как на греческом востоке женщинам безусловно не дозволяется совершать крещение. Из католической церкви, через требник Петра Могилы, проникло к нам условное крещение в случае сомнений в том, совершено ли было крещение над младенцем, напр. подкинутым,– собственно говоря, плод латинской казуистики (древняя Русь, как видно из ответов на вопросы Кирика, не знала его, как не знала его и древняя церковь вообще, см. пр. 83 карфаг., повторенное в 84 трул.). При крещении принимают на себя обязанность попечения о религиозном воспитании крещенных особые поручители или восприемники, которых по обычаю бывает не менее двух разного пола.

Миропомазание в православной церкви совершается непосредственно вслед за крещением тем же приходским священником и при тех же восприемниках. В католической церкви оно, под названием конфирмации, совершается над детьми, достигшими 7-летнего возраста, или и еще позднее, и, по общему правилу, епископом при особых восприемниках. В евангелической церкви конфирмация по имени существует, но не в смысле таинства, а как торжественный акт, в котором крещенные, в присутствии общины, сознательно возобновляют обеты, данные при крещении, обыкновенно перешедши за 14 л. возраст – возраст школьного обучения, причем конфирмованные допускаются в первый раз к Евхаристии. В православной церкви миропомазание служит способом вступления в церковь для тех их христиан, которые доселе не принадлежали к ней и в прежней церкви не получали таинства миропомазания или потому, что не успели по каким-либо обстоятельствам (как неконфирмованные католики), или потому, что исповедание, к которому они ранее принадлежали, не имеет таинства миропомазания и священства, каковы протестанты, реформаты, не имеющие священства старообрядцы, к которым причисляются также и старообрядцы, признающие так наз. австрийское священство. При миропомазании, совершаемом над присоединяемыми к православной церкви, могут быть, но не непременно должны быть, и восприемники. Те же лица, которые получили до вступления в православную церковь таинство миропомазания, присоединяются к православию посредством исповеди грехов с отречением от прежних заблуждений и с последующим затем причащением Св. Таин, каковы католики конфирмованные, армяно-григориане, англиканцы (последние, впрочем таинства миропомазания не признают, хотя иерархию имеет), старообрядцы поповцы. На греческом востоке с 1765 г. действует другой порядок (действовал и у нас с 1620 или даже еще с XVI в. до 1667 г.), по которому все христиане неправославного исповедания вступают в православную церковь через крещение.

Таинства покаяния и причащения сначала на западе, позднее и на востоке вызвали юридическую регламентацию в нескольких отношениях: 1) исповедь, после того как она, перестав быть публичной и сделавшись исключительно тайной, долгое время совершалась пред монахами, ведена была в компетенцию приходского священника, как такового, хотя и теперь еще на востоке духовник – иеромонах уполномочивается от архиерея особой грамотой на принятие исповеди; 2) исповедь поставлена в связь с причащением, как необходимое условие допущения к Св. Тайнам, между тем как в древней церкви, в течение нескольких веков, все присутствующие на литургии приступали к Евхаристии, без предшествующей тайной исповеди; 3) приступать по крайней мере один раз в год к исповеди и причащению вменено в непременную обязанность всем членам церкви, находящимся в возрасте разумения (теперь начиная с 7 лет, раньше с 12 лет); консистории следят за этим делом по исповедным росписям или ведомостям, один экземпляр которых ежегодно препровождает к епархиальному начальству из каждой приходской церкви; там, где существует общественная церковно-приходская организация, активное и пассивное избирательное право условливается, между прочим, исполнением этой важнейшей христианской обязанности; 4) охраняется законом тайна исповеди воспрещением священнику и духовнику оглашать грехи кающегося при каких бы то ни было обстоятельствах, хотя бы даже и на суде. Из последнего правила духовным регламентом Петра Великого были исключены два случая, в которых духовнику вменено в обязанность объявлять начальству сообщенное на исповеди: а) когда исповедующийся откроет духовнику свой умысел, совершит преступление против государя, или государства, не с раскаянием в грехе, а с желанием еще более утвердиться в своем намерении, б) если кто публично разгласит вымышленное им самим ложное чудо, принятое простым народом за истину, и, исповедав священнику этот свой вымысел, раскаяния не покажет и заявит публично о выдуманной им лжи не обещается. Но позднейшим русским государственным законодательством вообще поддерживается тайна исповеди: духовники не допускаются к свидетельству на суде ни по гражданским, ни по уголовным делам, в отношении того, что им поверено на исповеди. Тем менее следовательно допустимо обнаружение тайны исповеди вне суда. В этом отношении русское законодательство отличается от иностранных. На западе духовнику представляется право отказаться на суде от свидетельского показания в отношении того, что ему вверено, как пастырю; но в гражданском процессе духовник не может отказаться от свидетельства, если духовный сын сам освобождает духовника от обязанности хранения тайны. Следовательно о недопущении духовников к свидетельству на суде не может быть и речи, а во Франции священники, приглашенные судебной властью к свидетельскому показанию относительно фактов, сделавшихся им известными через исповеди, не обязывается, правда, всегда и безусловно открывать на суде все им известное, наравне со всякими другими лицами, обязанными хранением профессиональной тайны, но, при известных обстоятельствах могут быть даже подвергнуты штрафу, как скоро суд посторонними путями узнает о тех фактах, относительно которых последовал отказ от свидетельского показания. Помимо суда, оглашение священником тайны исповеди, могущее причинить кому-либо вред, наказывается наравне со всяким нарушением профессиональной тайны (напр. врачами, адвокатами, нотариусами). Особенные постановления существуют у нас в устахевангелическо-лютеранской церкви, ст. 708 и сл. Проповедник, без согласия самого кающегося, не может открывать того, что сделалось ему известных через исповедь, даже и по требованию судебных мест. Но об опасности, грозящей монарху, императорскому дому или государству, он обязан объявить начальству, сначала не называя преступника, а потом, по требованию начальства, должен назвать и имя его. Обязанность эта не распространяется на другие тяжкие преступления, признание в которых на исповеди сохраняется в тайне.

В православной церкви нет различия между грехами, разрешаемыми священником, епископом (casus episcopales) и папой (casus papales); но, по духовному регламенту, предписывается священнику о тяжких «неудоб рассуждаемых» грехах сообщать архиерею, без обозначения лица кающегося, а епитимию, состоящую в отрешении от Св. Таин, вообще налагать не иначе, как по предварительном испрошению совета и благословения архиерея.

В таинстве священства, посредством архиерейского рукоположения, низводятся на посвящаемого особые дары Божией благодати, необходимые для прохождения пастырского служения. Акт православного посвящения называется в применении к высшим степеням (причем к высшим относятся и диаконы) хиротонией, в применении к низшим – хиротезией. Впрочем, эта терминология, твердо установившаяся в настоящее время у наших богословов, не соответствует древне-церковной: в древности (или как она еще иногда называлась,) означала скорее момент юридический (т. е. избрание или вообще определение на должность), чем религиозный, и напротив слово означало собственно посвящение чрез возложение рук. Позднее оба термина стали употребляться смешенно, и наконец последний термин специализировался в смысле посвящения в низшие степени. В католической церкви акт посвящения – и в высшие, и в низшие степени – называется ординацией, посвящение в епископы консекрацией.

Посвящение епископа совершается в православной церкви, на основании 1 апост. правила, двумя или тремя епископами; католическое церковное право, опираясь на прецеденты из древней церковной истории, признает действительным посвящение, совершенное одним только епископом. В остальные степени духовной иерархии посвящает епископ. Древнее церковное право сливало акт посвящения с юридическим актом определения на должность. Собор халкидонский (6 прав.) прямо и решительно воспретил, или, как в латинском переводе, absolute ordinare, т. е. посвящать отрешение от места или должности, другими словами без точного назначения или определения лица посвященного к городской церкви, к сельской церкви, к мученическому храму, или к монастырю: такое абсолютное посвящение собор определил считать недействительным. Но уже и на востоке от этого правила отступали, как это видно из замечательной новеллы Алексея Компена 1107 г. из которой явствует, что при константинопольской софийской церкви состояла масса лиц, не получавших никакого содержания и живших лишь надеждой на получение должности. Зонара под 6м пр. халкид. говорит, что в древности не только архиереи рукополагались во епископы того или другого города, но и священники и диаконы и прочие клирики прямо были наименовываемы священниками и проч. такой-то церкви, а «ныне (т. е. в XII в.) это совсем оставлено». На католическом западе абсолютные посвящения в средние века сделались даже правилом. Ординация рассматривается в католическом церковном праве, как акт чисто сакраментальный, влекущий за собой сакраментальные же, а не юридические последствия, сообщающий лишь духовную способность, без приурочения ее к определенному месту служения или к должности. Должность в юридическом смысле предоставляется посвященному лицу чисто юридическим же актом, называемым законной миссией, или законным поручением (missio legitima). Получаемая в посвящении способность, по католическому воззрению, неизгладима (character indelebilis); тоже воззрение проводится в некоторых восточных исповеданиях веры, но не делается отсюда тех выводов, которые делаются в католицизме. Практические неудобства, которые могли бы возникать из посвящения, без определения в то же время посвящаемых к должности, служащей источником материального обеспечения для духовного лица, устранены были в католической церкви требованием т. н. titulus ordinationis, т. е. имущественного обеспечения. Таким титулом может быть 1) titulus beneficii, т. е. церковная должность, на которую посвящающий имеет в виду определить посвящаемого непосредственно после посвящения, 2) titulus patrimonii, собственное имущество, достаточное для безбедного существования, 3) titulus pensionis – обеспечение со стороны третьего, состоятельного лица, 4) titulus paupertalis у монахов нищенствующих орденов и titulus religiosae professionis у монахов вообще, т. е. обеспечение монастырским содержанием, 5) titulus missionis, т. е. посвящение с целями миссии, откуда само собой вытекает обеспечение содержания из средств конгрегации de propaganda fide, 6) titulus mensae (со времени секуляризации церковных имений) – обеспечение на счет государя, государственной казны или какогонибудь учреждения на время, пока посвящаемый не получит обеспечивающий его существование церковной должности. Епископ, посвящающий кого-либо без ординационного титула, обязывается содержать посвященного на счет доходов своего архиерейского дома (mensa episcopalis).

В евангелической церкви удержался термин: ordinatio, но ординация не признается за таинство, которое обещало бы ординируемому какую-либо духовную способность. Этот акт должен означать определение на должность: совершитель его – ординатор (супер-интендент) рассматривается не как высшая степень священства, а как правительственный орган, совершающий юридический акт. На самом деле эта точка зрения не выдерживается (см. выше стр. 185).

С точки зрения русского православного церковного права, необходимо должны быть различаемы два момента: сообщение рукополагаемому духовной способности и юридическое определение его на должность. Наши предки хорошо различали эти два момента. Напр. в Новгороде между избранием владыки, после которого он возводился на «сени» или «во двор владычний», с тем, чтобы управлять новгородскими церковными делами, и между посвящением его, проходило иногда 5–6 лет. А по отношению к приходскому духовенству до Петра Великого разъединение или распадение двух моментов доходило до того, что, по замечанию духовного регламента, самое посвящение превращалось в абсолютное, хотя номинально практика церковная держалась буквы халкидонского канона. Правда, посвящаемый назначался на определенное место, но раз посвященный и определенный в какой-либо приход, он мог быть через месяц уволен прихожанами, или, оказавшись лишним, сам уйти, и, сохранив свою духовную способность, «шататься семо и овамо», как выразился духовный регламент, т. е. странствовать по русской земле, для отыскания должности и вместе средств к существованию. Духовный регламент решил положить конец этому беспорядку установлением приходских штатов и требованием, чтобы в самом прошении кандидата об определении в духовную должность была обозначена «руга или земля, священнику прихода оного определенная», другими словами установлением титула для посвящения, который на западе, даже при абсолютных ординациях, предохранил духовенство от «шатания семо и овамо» в поисках за средствами к существованию. Определение на должность и посвящение в духовный сан в настоящее время различаются таким образом, что хиротонии во епископа предшествует «наречение», т. е. объявление высочайшей воли об определении данного лица на данную епископскую кафедру, а посвящению в остальные степени священства предшествует выдаваемый из консистории указ об определении на должность, так что посвящение совершается уже над лицом, которому указано определенное место служения. Различие между обоими моментами обнаруживается далее всякий раз, как духовное лицо лишается должности, отрешается от должности, исключается за штата, без лишения в то же время духовной особности, полученной им при посвящении. Кроме того, нужда по-видимому заставляет наше церковное правительство вообще отказаться от буквального соблюдения халкид. канона: признано необходимым посвящать бесприходных священников и диаконов для законоучительства, для заведывания церковно-учительским школам, а также на должность, уездного наблюдателя церковно-приходских школ. При совершении акта посвящения, кроме того, что посвящаемый должен удовлетворять разным каноническим условиям (см. сл. §), необходимо соблюдение следующих формальных требований: 1) не допускается посвящение в высшие степени с обходом низших (ordinatio per saltum), т. е. движение по иерархической лестнице вверх должно быть последовательное; в особенности воспрещено посвящение мирянина во епископа, хотя в церковной истории и бывали случаи этого рода, и хотя в CXXIII нов. Юстиниана был установлен известный срок (3 месяца), в течение которого мирянин, избранный в епископы, изучает свящ. правила и церковное богослужение, ибо после посвящения неудобно учиться тому, кто сам должен учить других; 2) воспрещается номинальное только соблюдение последовательности, т. е. посвящение без промежутков (interstitia) между отдельными степенями: впрочем, в восточном каноническом праве не определено, насколько длинны должны быть эти промежутки, напр. в церкви королевства греческого действует правило, что между посвящением во диакона и посвящением во пресвитера должен пройти по крайней мере месяц, а в конст. патриархате после посвящения в пресвитеры возможно на другой день посвящение в архиереи: 3) не допускается посвящение разом нескольких лиц в одну и ту же степень (высшую) за одной и той же литургией, как это делается в католической церкви и как, по примеру ее, делалось в юго-западной Руси; 4) не допускается посвящение некомпетентным епископом не подлежащих его власти лиц; 5) посвящение у нас не приурочивается к какому-либо определенному времени, как в католической церкви, где оно приурочивается к четырем постам, соответствующим четырем временам года, и даже к определенным дням, что стоит в связи с абсолютными посвящениями и с одновременным посвящением нескольких лиц разом.

Посвящаемые должны удовлетворять известным условиям, отсутствие которых составляет препятствие к посвящению. В западном каноническом праве такое препятствие технически называется irregularitas, иррегуляритет, т. е. несоответствие правилу, требующему известных качеств от посвящаемого. От иррегуляритета отличается еще incapacitas, абсолютная неспособность к посвящению некоторых категорий лиц, несмотря ни на какие качества. Именно безусловно неспособными к посвящению признаются некрещенные и женщины, так что следовательно, если бы по какому-либо недоразумению совершено было посвящение названных лиц, посвящение это было бы недействительно. В источниках восточного церковного права это начало не выражено с ясностью, хотя относительно некрещенных оно должно само собою следовать из того, что, не принадлежа к христианству, они не могут получать каких-либо прав и благодатных даров, преподаваемых Церковью. Что же касается женщин, существующая практика сходится с католической, которая, однако, не соответстует древне-церковному порядку, существовавшему приблизительно в течение целого тысячелетия. Женщины посвящаемы были в церковную должность диаконисс, и посвящение их называлось. Вальсамон под 44 пр. Василия В. говорит об «извержении» диакониссы, т. е. употребляет тот же термин, которым на языке канонов обозначалось низложение духовных лиц. Вступление диакониссы, после ее рукоположения, в брак, рассматривалось как оскорбление благодати, подвергающее анафеме, как ее самое, так и того, кто женился на ней (15 халкид.). Из сопоставления некоторых канонов (9 ник. 11 лаодик., 15 халкид., 14 трул.) видно, что в практике старались даже создать должность женскую, параллельную пресвитерской (пресвитерису).

Недостаток особых качеств, необходимых для посвящения (irregularitas) в лицах, вообще говоря способных к следует различать:

1) Незаконнорожденность (irregularitas ex defectu natalium). В восточном каноническом праве требование от посвящаемого законорожденности не высказано с такой ясностью, как в западном; но из того, что Юстиниан, согласно с древне-церковным неблагоприятным взглядом на вторые браки, даже рожденных от второго брака не допускал к посвящению, нужно заключить, что тем менее допустимым должно было считаться посвящение незаконнорожденных. Некоторые восточные отцы (напр. Максим исповедник, патриарх Тарасий) действительно и высказывались в этом смысле. В одном из покаянных номоканонов (так называемый номоканон Котельера, кап. 101) высказана безусловная недопустимость незаконнорожденных к хиротонии. Как общее правило (но не безусловное и допускающее возможность диспенсации в отдельных случаях, в виду личных достоинств кандидата), допустимость не может не действовать и в нынешней церковной практике. Незаконное (или, по нынешней терминологии, внебрачное) происхождение может давать пищу соблазну и подрывать уважение к пастырской и в особенности архипастырской должности, так что при посвящении во всяком случае необходимо взвесить достоинства кандидата и характер среды, для которой он предназначается.

2) Телесные недостатки (irregul. ex defectu corporis). В 78 апостольском правиле воспрещено принимать в клир глухих и слепых (Зонара присоединяет еще сюда немых и не владеющих правой рукой), но запрещение не распространено на лишенных одного глаза и поврежденных в ногах. В западном церковном праве оговорено запрещение посвящать горбатых, хромых, карликов, эпилептиков, прокаженных, лишенных руки, а также большого или указательного пальцев и левого глаза (oculus canonius, так как он именно нужен для чтения служебника во время совершения мессы), имеющих органическое отвращение к вину и страдающих рвотой. В правосл. исповедании Петра Могилы необходимым условием посвящения поставлено: «да имут вся свои уды целы, яже суть нужды на сие».

3) Душевные болезни (irregul. ex defectu animi); кроме безумия и сумасшествия, сюда нужно отнести содержащееся в апостольских правилах запрещение принимать в клир одержимых демоном.

4) Незрелый возраст (irregul. ex defectu aetatis). В апостольской дидаскалии и в апостольских постановлениях (II, I), было выражено, что посвящаемый в епископы должен быть не моложе 50 лет, в малой же общине может быть выбран и более молодой. Но Юстинианом определен был для епископов возраст свыше 30 л., или, как более точно к некоторых его законах, 35 летний возраст, в смысле минимального. Для остальных степеней духовной иерархии канонами требуемый возраст был определен: для пресвитеров 30 л., для диакона 25 л., для диакониссы 40 л., для иподиакона 20 л., для чтеца 18 л. По западному каноническому праву, для епископа требуется 30 л., пресвитер посвящается на 25 году, диакон на 23 году, субдиакон на 22 г., в низшие степени могут быть посвящаемы достигшие и даже не достигшие 14 л. возраста. В русской церкви и в древности, и в новейшее время подтверждалось предписание о непосвящении в пресвитеры ранее 30 л., в диаконы 25 л., но в действительности это предписание и в настоящее время не соблюдается. Что касается епископов в особенности, то русским законодательством никогда не устанавливалось определенной нормы возраста.

5) Недостаточность знаний, необходимых для прохождения духовного служения (irregul. ex defectu scientiae). Апостол Павел требовал в посланиях к Тимофею и Титу, чтобы епископ был учителен, т. е. способен учить других, а VII вселенский собор вменил в обязанность каждому кандидату на епископство знать Псалтирь и свящ. правила. В настоящее время для посвящения в степени духовной иерархии требуется специальное образование в духовно-учебных заведениях, хотя, за выходом массы учащихся в духовно-учебных заведениях из духовного ведомства, нужда заставляет епархиальных архиереев и таких лиц, которые не имеют достаточного духовно-образовательного ценза.

6) Недостаточная твердость в споре (irregul. ex defectu fidei): новокрещенные, а также те, которые не сделали еще всех своих домашних православными христианами, не могут быть посвящаемы.

7) Недостаток свободы (irregularitas ex defectu libertatis). Этим недостатком могут страдать лица, находящиеся в разнообразных положениях. По древнему праву сюда относимы были:

а) Рабство и крепостное состояние – при существовании того и другого устанавливались в разное время правила о непосвящении рабов и крепостных без согласия на то господ и с оставлением посвященных в рабстве или в крепостной зависимости. Вальсамон, на основании закона Льва Мудрого доказывал, что даже посвящение в епископы без ведома господина не делает раба свободным.

3) Принадлежность к классу куриалов, т. е. членов муниципальных курий или городских дум, состоявших как бы в наследственном рабстве по отношению к государственной казне, так как они должны были на собственный счет покрывать все недоимки по поступлению податей в казну, и к классу оффициалов или когорталов,– лиц составляющих служебных исполнительный персонал при магистратах. Посвящение их по законодательству Юстиниана признавалось недействительным. Подобным же образом у нас в древности (напр. в уставной грамоте вел, кн. Василия Дмитриевича с митрополитом Киприаном 1389–1404 г.) запрещалось ставить в попы и диаконы слуг и данных людей вел. князя. В настоящее время у нас по аналогии с этими состояниями должна быть рассматриваема принадлежность к податному состоянию, из которого поступление в духовное звание возможно не иначе, как по указанному увольнению от своего общества и с ведома казенной палаты.

Западно-католическое церковное право несвободными состояниями, исключающими возможность посвящения, признает, кроме того, ?) связанность не сданным еще отчетом по управлению чужим имуществом в качестве опекунов, попечителей, поверенных и ?) связанность брачным союзом, так как, католическому церковному праву, духовенство должно быть безбрачно (за исключением унированных восточных церквей), но монашества не требуется даже и от епископов. Восточному церковному праву, хотя в него внесены были каноны карфагенского собора, настаивающие на безбрачии духовенства, требование безбрачия осталось чуждо,– мало того, для посвящения в пресвитеры и диаконы стало требоваться предварительное вступление в брак, как conditio sine qua nob посвящения. По греко-восточному каноническому праву, предоставлялась еще возможность безбрачным вступать в клир (апост. пр. 26; анкир. 10; трул. 6; нов. Льва Мудр. II и III); но на Руси уже правилом митрополита Иоанна II было предписано пресвитерам, диаконам и иподиаконам предварительное пред посвящением вступление в брак. Мало того, даже лишение жены во время нахождения в духовном сане, т. е. вдовство, стало рассматриваться, как препятствие к продолжению священнодействия. Именно митрополитом Петром и некоторыми его преемниками, затем соборами московским 1503 г. и виленским 1509 г., было запрещено вдовым священникам и диаконам продолжать священнослужение. Это запрещение без сомнения было вынуждено порочной жизнью вдового духовенства; но уже в самом начале XVI в. ростовским священником Георгием Скрипицей. Скрипицей был написан было бы избегнуть упорядоченным церковным надзором. Стоглавый собор, поддерживая запрещение предшествующих митрополитов и соборов, установил выдавать патриархальные и (уларные) орарные грамоты тем вдовым священникам и диаконам, которые обяжутся жить чисто и целомудренно: грамоты эти, впрочем, давали только право стоять в клиросе и причащаться в алтаре священнику в епитрахили, диакону в стихаре с орарем, вступаться же во что-нибудь церковное овдовевшие не должны были, довольствуясь 1/4 доходов от своих преемников. В XVII в. эти грамоты давались обыкновенно на известный срок, напр. на 1, 3, 4, 5 лет, иногда только до приискания нового священника, и давали право вдовому духовенству, обязавшемуся жить целомудренно и не держать в своих домах подозрительных лиц женского пола, священнодействовать (за исключением совершения литургии); но случалось, что овдовевшему отказывалось в служении (напр. Р. И. Б. XII, N 42). Московский собор 1667 г. отменил постановления предшествующего времени по данному предмету; но грамоты патрахильные и орарные по прежнему продолжали выдаваться, только уже священникам предоставлялось право на совершение литургии. Некоторый остаток от древне-русского порядка уцелел до настоящего времени: овдовевшие не допускаются к дальнейшей промоции в высшие иерархические степени, т. е. псаломщики не допускаются к посвящению в диаконы, диаконы – во священники. Этот остаток, не основанный на древних церковных канонах, не согласуется с русским законом 16 апреля 1869 г., которым установлено общее начало о беспрепятственном посвящении лиц овдовевших, или совсем не бывших в браке и желающих всегда остаться в безбрачном состоянии.

Между тем как в отношении к степеням пресвитеров и диаконов сложилось с течением времени правило об обязательном предварительном вступлении в брак, в отношении к епископам у нас же на Руси сложилось правило не только об обязательном безбрачии, но об обязательном принятии монашества. В юстиниановском законодательстве было определено только, чтобы кандидат на епископство не имел ни жены, ни детей, все равно законных, или незаконных, чтобы таким образом попечительность духовного отца не ослаблялась привязанностью к плотским детям. Но позднейшая практика, отступив от требований юстиниановского законодательства, чтобы епископ не имел детей, другое юстиниановское требование безбрачия превратила в требование от епископа предварительного пострижения в монашество. На западе напротив епископские кафедры сравнительно редко замещаются монахами, обыкновенно же лицами мирского или белого духовенства. Поэтому, и в русском уставе духовных дел христиан римско-католического исповедания высшая католическая иерархия отнесена к белому духовенству.

8) Недостаток совершенной кротости (irregul. ex defectu perfectae fenitatis). Апостольским предписанием воспрещено епископу быть буйным и сварливым, а канонами воспрещено духовным лицам вообще всякое убийство, хотя бы даже незаконопротивное (как напр. при необходимой обороне). Западное католическое право находит названный недостаток в целой массе лиц, как то: в судьях, обвинителях, свидетелях, присяжных и проч., содействовавших осуждению на смертную казнь или на членовредительное наказание, в солдатах, убивающих неприятеля на войне, в хирургах и врачах, которые своими операциями причиняют смерть или изуродование.

9) Недостаток в таинстве (irregul. ex defectu sacramenti), именно в таинстве брака. Сущность этого недостатка состоит во второбрачии, которое понимается как в буквальном смысле, т. е. в смысле последовательного вступления во второй брак после первого (bigamia vera s. successiva), так и в более широком истолковательном смысле, т. е. в смысле вступления в брак хотя и в первый раз, но с лицом женского пола, бывшим уже в браке, или до брака утратившим невинность (bigamia interpretativa). Таким образом воспрещается принимать в клир тех, кто вступил во второй брак, или до брака имел наложницу, кто женился на вдове, на разведенной с первым мужем, на блуднице, на лице женского пола, состоявшем на театральной сцене, а также мирянина, жена которого обличена в прелюбодействе (неокес. 8). В нынешней практике названные обстоятельства препятствуют посвящению только в высшие степени клира, а в древней Руси это правило распространялось даже на пономарей и на проскурниц.

10) Недостаток доброй репутации (irregul. ex defectu famae). Апостол Павел, требуя, чтобы епископ был «непорочен, одной жены муж, трезв, целомудрен, благочинен, страннолюбив, учителен, не пьяница, не убийца, не сварлив, не корыстолюбив, но тих, миролюбив, не сребролюбив, хорошо управляющий домом своим, детей содержащий в послушании» (1Тим.3:2–3), требовал притом же, чтобы желающий быть епископом имел «доброе свидетельство от внешних» (т. е. от людей посторонних, язычников во избежание нарекания. Сообразно с этим, в духовном регламенте было постановлено, чтобы ставленник представлял от прихожан свидетельство в том, что они знают его за доброго человека «не пьяницу, в домостроении своем не ленивого, не клеветника, не сварливого, не любодейцу, не убийцу, в воровстве и обмане не обличенного». Само собой разумеется, что лица, не находящиеся в полном обладании гражданской честию, напр. отстраняемые от опеки, от свидетельства на суде, от права быть поверенным, не должны быть допускаемы и к посвящению, если они отстраняются от этих прав именно по недостатку доброго имени. Сюда же нужно отнести ростовщиков. От этого недостатка западная систематика отличает еще недостаток, вытекающий из преступлений (irregularitas ex delicto), т. е. из совершения преступного действия, как такового, независимо от порочности вообще и от публичной огласки. К таким преступлениям с точки зрения восточного церковного права нужно отнести блуд и тем более противоестественные плотские грехи, симонию, самооскопление, лжесвидетельство.

Наличность или отсутствие канонических препятствий к посвящению кандидата составляли, по древнему каноническому праву, предмет общецерковного интереса, так что всякому, знавшему о существовании препятствия, предоставлялось право заявить о нем. Вследствие этого заявления, посвящающий, если бы даже он приступил к посвящению, должен был приостановиться посвящением, выслушать обвинение и исследовать его справедливость (ср. выше стр. 27). Эта же мысль отразилась на римско-католическом процессе per exceptionem. Он же уцелел и в существующем обряде хиротонии, так как иподиаконы, прежде чем ввести ставленника в алтарь для архиерейского руковозложения, обращаются между прочим и к присутствующему за богослужением народу «повелеть» совершение посвящения; при самом совершении рукоположения, как рукополагающий, так и клир (а предполагается – вместе с ним и народ) свидетельствуют, что посвящаемый найден всеми достойным посвящения ().

Исчисленные препятствия, однако, большей частью не имеют безусловного значения, и составляют лишь общее правило, от которого возможно отступление (диспенсация) в применении к отдельному лицу и случаю, в виду выдающихся качеств данного лица, страдающего дефектом в каком-либо отношении, и в виду практических неудобств, с которыми могло бы быть сопряжено точное соблюдение буквы запретительной церковной нормы.

С духовным саном связываются права на предпочтительное пред мирянами место при церковных действиях и на особое уважение. При христианских императорах преимущества духовенства облеклись в целый ряд юридических привилегий. Привилегии относились главным образом к области финансового права и суда, создавая для духовенства иммунитет или изъятие из общего порядка обложения государственными тяготами и из общего порядка подсудности. В одном из канонических правил (3 пр. соб. 879 г.) угрожается анафемой мирянину, который подымет руку на епископа, хотя бы вне церкви. В западном каноническом праве средних веков установились четыре отличительные привилегии клира: 1) privilegium canonis, получившая свое название от специального канона II лютеранского собора, в силу которого оскорбление действием духовного лица или монарха ipso facto влечет за собой экскоммуникацию, разрешение от которой в более тяжких случаях резервировано самому папе, 2) privilegium fori – привилегированная подсудность, 3) privilegium immunitatis, т. е. освобождение от податей и повинностей (впрочем не везде и не безусловно), 4) privilegium или beneficium competentiae в смысле гражданского права, т. е. благодеяние посильной ответственности по судебным взысканиям, с оставлением необходимых к существованию средств. В настоящее время государствами privilegium fori совсем не признается,– privilegium canonis выражается (не касаясь впрочем ее дисциплинарного действия в области церкви) в уголовных законах, возводящих оскорбление духовного лица на степень квалифицированного преступления,privilegium competentiae признается,privilegium immunitatis по общему правилу не признается, так как духовенство подлежит всем публичным налогам и постойной повинности, только в отношении к воинской повинности делаются изъятия, не означающие впрочем принципиального освобождения. В Австро-Венгрии напр. воспитанники церковных семинарий получают, правда, отсрочку от военной службы на время учения, но затем, даже и по получении высших степеней сана, в военное время должны служить, в качестве пастырей же, в войске, флоте и госпиталях.

В древней Руси духовенство не только было «тяглым» в отношении к своему епископу, но и несло разные государственные денежные и натуральные, повинности. Во Пскове были даже попытки привлечь духовенство к отбыванию воинской повинности в виде снаряжения известного количества конных людей. Дело доходило до того, что упрямившихся священников хотели кнутом бить и нагих держали на вече, да и иных всех попов и диаконов «изсоромотили». Духовенству, впрочем, удалось найти где-то «в правилах св. отец в Манакануне», что «с церковной земли не подобает рубити», т. е. церковную землю класть в общий розруб или в общую разверстку по отбыванию повинности. По нынешнему русскому законодательству, священно-служители и псаломщики свободны от всех личных податей и от воинской повинности; лица, оставившие должность псаломщика до истечения пяти лет со времени освобождения от воинской повинности, подлежат этой последней, оставившие же после пяти лет зачисляются прямо в запас, а если из запаса призываются в действующую армию, то все-таки продолжают оставаться в духовном ведомстве. Учителя церковно-приходских школ и школ грамоты, если они дают не менее 4 уроков в день, и если в школах их не менее 15-ти учащихся, также пользуются льготой в отношении к отбыванию воинской повинности. Запасные чины армии, поступившие нас место псаломщиков (что возможно однако, лишь по сношении обер-прокурора св. синода с военным министром), освобождаются от призыва в армию и в действующие команды флота, а равно от службы в государственном ополчении, пока будут состоять на упомянутых местах. Домы лиц белого духовенства пользуются льготами в отношении к постоянной повинности, а там, где не введено городовое положение, неподвижные имущества духовенства вообще не подлежат поземельному сбору и прочим городским повинностям, кроме исправления мостовых и освещения фонарей. Дороги, гати и мосты на землях приходских церквей исправляются притчами в том только случае, если при церкви состоит более законом назначенного надела (99-ти десятин), и притом только на землях, составляющих излишек против этой нормы, да и в этом случае исправления производятся прихожанами, а не притчами. Что касается других привилегий, соответствующих западно-католическим, то privilegium canonis действует в смысле ограждаемой государством, под усиленной ответственностью, неприкосновенности духовного лица, privilegium fori (за исключением дел по личным оскорблениям, причиняемым кому-либо духовными лицами) не существует, privilegium competentiae оставалась всегда неизвестной нашему законодательству. Из других православных церквей – в восточных патриархатах действует privilegium fori и privilegium immunitatis, а в церквах Австро-Венгрии действует beneficium competentiae.

С духовным саном, особенно с высшими его степенями, сопряжено обязательное исполнение некоторых особых обязанностей, которые мирянам могут рекомендоваться лишь как нравственный идеал, или как нравственная заповедь, или даже совсем не требуются от мирян. Обязанности эти имеют частию отрицательный характер воздержания от известных профессий, занятий или удовольствий, частию положительный характер исполнения канонических предписаний. Это не суть обязанности должностные в собственном смысле, которые бы вытекали из служебного положения лица, проходящего известную должность, а суть обязанности, соединенные с самым званием духовным. Сюда относятся:

1) Воздержание от разных мирских профессий, занятий и дел, напр. от принятия опеки и попечительства (за исключением тех случаев, когда кто-либо призывается к опеке и попечительству в силу закона, или по особому поручению епископа), от ведения чужих дел, от управления чужими имениями, от мирских должностей, ремесл и промыслов,– в церкви королевства греческого даже от поручительства при браках и от восприемничества при крещении – вообще от мирских попечений. Это воспрещение, выращенное в древних канонах, подтверждено было у нас на московском соборе 1667 г. В древних канонах воспрещено также духовенству вдаваться «в народные управления». Обязанности присяжного заседателя считаются вообще несовместимыми с обязанностями служителя церкви почти всеми законодательствами. Но в некоторых православных церквах (в Австро-Венгрии, Румынии, Сербии), равно как в католической и евангелической церквах, высшее духовенство имеет места в палатах парламента, духовенство вообще участвует в политических и общинных выборах и занимает должности, замещаемые путем тех и других выборов. Таковое участие допущено и у нас в последнее время относительно политических выборов и участия в государственной думе и в государственном совете. Что же касается земских и городских выборов, то у нас духовные лица всех христианских исповедей не могут участвовать ни в тех, ни в других (св. зак. и. II, полож. о земск. учр. ст. 26 и город. полож. ст. 32); но епархиальным начальством представляется, если они найдут полезным, назначать депутатов от духовного ведомства в земские собрания и в городские думы (ст. 56 полож. о зем. учр. и ст. 57 город, полож.). Эти депутаты защищают интересы своего ведомства, но не участвуют в выборах гласных и должностных лиц общественного управления и членов думских комиссий, равно и сами не могут быть избираемы в члены комиссий, хотя могут быть приглашаемы в заседания комиссий, когда их участие будет признано полезным. В 1885 г. воспрещено избирать священно- и церковнослужителей в уездные во воинской повинности присутствия – в качестве ли членов от призывных участков, в качестве ли кандидатов к ним, ввиду несоответствия занятий этих присутствий с обязанностями свящ. сана. Принципиально св. синод высказался также отрицательно относительно участия духовенства в сельских ссудно-сберегательных товариществах, в качестве членов правлений и советов этих товариществ, как отвлекающего от исполнения прямых обязанностей пастырского служения, допуская лишь принятие на себя лицами духовного звания должности попечителей означенных учреждений.

2) Воздержание от всего того, что могло бы послужить для других поводом к соблазну, как напр. держание вдовыми священнослужителями в домах у себя лиц женского пола, за исключением матери, сестры, тетки и вообще таких лиц, которые не могли бы никому внушить подозрения насчет непозволительной связи; воспрещаются содержание корчемниц (гостиниц, харчевен, питейных домов и т. п.) и посещение подобных заведений, присутствование на театральных представлениях, конских ристалищах и на всяких вообще спектаклях, взимание процентов, занятие охотой.

3) Воздержание от вступления в брак после посвящения в высшей степени духовного сана и обязанность развестись с женой, виновной в прелюбодеянии (неокес. 8 и ср. вопросы Кирика). Католическое же духовенство обязано быть безбрачным.

4) Верность принятому званию есть одна из важнейших обязанностей духовного лица, за нарушение которой халкидонский собор угрожает анафемой. По законодательству христианских императоров за оставление священства и клира определено было состоятельных зачислять в куриалы, несостоятельных в оффициалы; в законодательстве Льва Мудрого предписывалось даже принудительно возвращать в духовное звание лиц, которые сложили бы его самовольно. В римскокатолической церкви, с ее учением о так наз. character indelebilis, не может быть и речи об оставлении сана: apostasia ab ordine рассматривается, как одно из тяжких преступлений. По русскому праву, допускаются прошения о сложении сана. Если, после испытания и вразумления в течение 3 месяцев, проситель остается при своем желании, то сан, с разрешения св. синода, слагается, причем увольняемый из духовного звания возвращается в первобытное состояние, в котором он находился до посвящения в духовный сан, но без возвращения ему светских чинов, военных или гражданских, которые могли быть получены им до вступления в духовное звание. По законодательству XVII в. воспрещалось «розпопам и роздиаконам» быть у приказных дел. В настоящее время уволенному не дозволяется вступать в государственную или общественную службу – священнику в течение 10 л., диакону – в течение 6 л.; однако, в силу особого высочайшего соизволения, уволенному может быть дозволено непосредственное вступление в государственную или общественную службу по правам рождения и образования, только не в той епархии, где он состоял священнослужителем.

5) На духовенстве лежит обязанность соблюдать необходимо приличие в отношении одеяния и вообще внешнего вида. Об этом говорили древние каноны; на этом же настаивали и старинные русские канонические памятники (напр. правило митрополита Иоанна II). В настоящее время западно-католическое и восточное духовенства резко различаются в отношении к стрижению волос на голове и бритью бороды. Брадобритие есть сравнительно поздний, римского происхождения, обычай, установившийся окончательно на западе после разделения церквей; но что касается стрижения волос на голове, оно было древним церковным обычаем, общим и востоку, и западу.

В канонические сборники было внесено римское определение брака: «nuptiae sunt conjunctio maris et feminae, consortium omnis vitae, divini et humani juris communicatio», или, как в другом месте: «conjunctio individuam consuetudinem vitae continens», т. е. брак есть моногамический союз мужчины и женщины, представляющий собой нераздельное общение жизни и взаимное соучастие в божеском и человеческом праве. В браке есть несомненно юридический, договорный элемент, так как он, подобно другим частным союзам, устанавливается соглашением или договором. Но брачный договор отличается от всех других договоров во-первых тем, что содержание его не зависит от определения индивидуальной воли, а дается природой, как необходимое выражение неизменного естественного влечения к продолжению и сохранению рода,– во-вторых тем, что брачный договор направляется не на совершение отдельных каких-либо действий, исполнением которых он прекращался бы, подобно другим договорным обязательствам, а на взаимное восполнение двух личностей по всем сторонам человеческой жизни и на всю жизнь. Рассматриваемый с этой последней стороны, брачный союз наполнен нравственным содержанием, как ежедневная, укрепляемая житейскими испытаниями, школа взаимной любви, преданности и самоотвержения. Для государства брачный союз имеет величайшее значение как такой общественный институт, который составляет одну из основ самого государства. Поэтому современное государство не может удовлетвориться точкой зрения философии естественного права, которое смотрело на брак только как на договор, интересующий частных лиц. Христианская церковь внесла в понятие брака еще один момент: брак, как образ таинственного союза Христа с Его церковью, есть таинство, соединяющее мужа и жену для полного неделимого общения жизни и низводящее на них дары Божией благодати. Но на западе и востоке идея таинства получила далеко не одинаковое развитие. По католическому учению, таинство имеет материю и форму, и что касается таинства брака в особенности, материю его составляет взаимная передача двух лиц разного пола друг другу, а форму таинства составляют те слова, действия и знаки, которыми в момент передачи выражается взаимное согласие на вступление в брак. С этой точки зрения, формальное участие духовного лица или органа церкви в заключении брака несущественно для таинства, ибо все, что принадлежит к существу брака – и материя, и форма – исполняется самими брачущимися, а не третьим каким-либо лицом. Другими словами, совершители таинства суть сами супруги. Священник же, наравне с свидетелями, удостоверяет лишь юридическую действительность состоявшегося взаимного волеизъявления, направленного на вступление в брак. Отсюда выводится, что всякий вообще брак, заключенный между христианами в христианском духе, без противоречия требованиям христианства, есть таинство, или, иначе, брачный союз между лицами, получившими благодать крещения, не может не быть таинством. В восточной церкви, прежде чем сделалась на востоке известной западная конструкция таинств, различавшая форму и материю и принимавшая самих супругов за совершителей таинств, фактически существовала масса браков, которые, в качестве христианских браков, должны были рассматриваться как таинство, а между тем были заключаемы без церковного брачного священнодействия. Таковы вторые и третьи браки, которые церковью не допускались до благословения, и браки рабов, которые государством не допускались до брачного священнодействия; затем не требовалось, чтобы браки нехристианских супругов, по обращении их в христианство, венчаемы были в церкви, причем, следовательно, по взгляду церкви, брачный союз необходимо должен был становиться таинством, вследствие именно того, что супруги стали христианами. Да и вообще, до издания законов Льва Мудрого (в конце IX в.), и Алексея Комнена (в конце XI в. об этом ниже), для юридической силы брака не требовалось церковного брачного священнодействия, так что следовательно и вообще между христианами, вступавшими даже в первые браки, возможны были браки без церковного священнодействия. С конца IX в., когда с одной стороны закон стал требовать для действительности брака церковного венчания, а с другой стороны установилась известная обрядовая форма венчания, как особого церковного чинопоследования, в венчании же стала поставляться и сущность таинства. Хотя западная богословская разработка в дальнейшей истории не осталась без влияния на востоке и отразилась не только на сочинениях отдельных восточных богословов (как Гавриил филадельфийский), но и на произведениях, получивших церковное признание (статья о тайне супружества в 50-й главе кормчей книги и православное исповедание митр. Петра Могилы); но в новейшей византийской и русской теологии получил господство взгляд, что не сам брак, как союз, есть таинство, а церковное священнодействие. Отсюда в нашей церковной практике сделаны были важные выводы: 1) непризнание раскольничьих браков за таинство, а так как брачное священнодействие по нашим государственным законам есть вместе юридический способ заключения законного брака, то отсюда выводилось до последнего времени не признание раскольничьих браков за брак вообще; 2) не наказуемость двоеженства тех раскольников, которые вступали в брак, состоя в расколе, и, перешедши затем в православие, вступали в новый брак; 3) попытка ввести обязательное венчание супругов – нехристиан, переходящих в православие, несмотря на то, что, по нашим гражданским законам, брак, заключенный между лицами всех вероисповеданий, терпимых в государстве, по обрядам этого исповедания, есть брак законный, а брак, законный с государственной точки зрения, должен признаваться за таковой и со стороны церкви; 4) включение в число дозволенных для православных трех браков также и тех браков, которые объявлены недействительными, на том именно основании, что венчание было совершено. Из последнего пункта в особенности открывается необходимость тщательного богословского разъяснения, как нужно понимать таинство брака, и в чем нужно поставить его сущность. Трудно примириться с мыслью, что напр. брак с сумасшедшим, с таким близким родственником, с другой женой при существовании первой, есть церковное таинство, изображающее союз Христа с церковью на том основании, что подобный брак был обвенчан. Следует добавить, что с воззрением на церковное венчание, как на таинство, решительно не вяжется тот факт, что православным духовенством могут быть венчаемы браки неправославных христиан, а между тем считается несомненным, что церковь может предавать свои таинства только своим членам.

У нас нет противоположности между церковным брачным законодательством и государственным законодательством о браке, между церковным браком и гражданским. Поэтому постановления русского церковного права, в особенности православного; относительно 1) условий заключения брака, или, иначе, препятствий к браку, 2) способа или формы заключения брака и 3) прекращения брака, суть вместе и государственные законы, и наоборот. С означенных именно трех сторон брак должен быть рассмотрен в науке церковного права, так как ни личные, ни тем более имущественные отношения супругов к церковному праву не относятся.

Для брака требуется наличность известных условий, отсутствие которых составляет препятствие. Канонисты различают препятствия разрывающие (impedimenta dirimentia) и препятствия препятствующие (impedimenta impedientia). Первые не допускают брака, делают его невозможным, так что, если бы, несмотря на существование их, брак был фактически заключен, он разрывается, кассируется как ничтожный; впрочем по нашему законодательству (ст. 131 – т. X св. зак. гр. по прод. 1906 г.) дети от брака, признанного недействительным, сохраняют права детей законных. Последние делают брак недозволенным, воспрещенным; но если, при существовании их, брак заключается, он остается в силе, хотя нарушение влечет за собой некоторые невыгодные последствия для самих супругов и дисциплинарную ответственность благословивших их духовных лиц. Это различие препятствий будет положено в основу дальнейшего изложения. Теоретически важное значение должно бы иметь далее различие между препятствиями божественного права (impedimenta divini juris) и препятствиями человеческого права (imped. humani juris), так как от первых не могла бы разрешить никакая человеческая власть, а последние напротив допускали бы диспенсацию. Практического значения, однако, это различие не имеет по невозможности установить объем запрещений божественного права. В ветхозаветном законе, правда, были исчислены запрещаемые браки, но ветхозаветный закон юридически-обязательного значения для христиан не имеет. Хотя у нас св. синод в указе 1810 г. разъяснил: что пределы брачных запрещений в родстве и свойстве должны быть проводимы на основании ветхозаветного закона и 54-го правила трулльского собора, но из упоминаний о правиле трулльского собора ясно видно, что сам синод не различает божественного права от человеческого. В действительности границей для осуществления диспенсационной власти, насколько она развилась в русском церковном праве, служит не божественное право, а каноническое законодательство периода вселенских соборов, и притом границею не безусловной, как практика показывает. А на греческом востоке даже без всяких диспенсаций поддерживались до настоящего времени в безусловной силе брачные запрещения, установившиеся уже после периода вселенских соборов в императорском законодательстве, в постановлениях патриархов и патриаршего синода и в разных канонических статьях. Не имеет также практического значения, по крайней мере для действующего русского православного церковного права, деление препятствий на абсолютные (impedim. absoluta), т. е. такие, которые не допускают брака данного лица вообще с кем бы то ни было, и относительные (impedim. relativa), т. е. такие, которые не допускают брака данного известного лица с известным же лицом, напр. лица, брак которого был расторгнут по нарушению им супружеской верности, с соучастником его прелюбодеяния.

Сюда относятся: 1) неспособность или невозможность сознательного и свободного самоопределения воли, 2) отсутствие требуемого законом возраста, 3) физическая неспособность, 4) связанность существующими брачными узами, 5) три последовательно заключавшиеся ранее браки, 6) духовный сан и монашество, 7) различные религии, 8) преступление, 9) родство и свойство.

I. Неспособность или невозможность сознательного и свободного самоопределения воли (impedim. amentiae, vis ac metus, erroris). Существенный элемент брака есть согласие брачующихся, и поэтому, где нет сознательного и свободного согласия, там не может быть брака. Неспособными действовать сознательно и свободно признаются в русском законодательстве (кроме лиц незрелого возраста, о которых будет особая речь), безумные и сумасшедшие. Западноканоническое право к этой же категории относит вообще лиц, находящихся в таком ненормальном состоянии, которым исключаются сознание и свободная воля, именно в состоянии опьянения и в состоянии усыпления. Невозможность действовать свободно для людей, вообще говоря способных к сознательному и свободному самоопределению воли, наступает вследствие принуждения и заблуждения. Принуждение мыслимо или в виде прямого физического насилия, при котором действующее лицо является лишь слепым орудием в руках принуждающего (vis absoluta), или в виде угроз, при которых угрожаемому предстоит выбор между угрожающим злом и вступлением в брак (vis compulsiva). По нашим законам (ст. 447 т. XVI, ч. 2., зак. о судопр. граж.), дела о признании недействительными браков, заключенных по насилию, могут быть вчиняемы только тем из супругов, который был чрез употребления насилия принужден к заключению брака, или же родителями его или опекунами. Иск предъявляется в течение 6 месяцев со дня прекращения обстоятельств, препятствовавших подаче просьбы, не включая сюда поверенного срока от местожительства просителя до епархиального начальства, когда просьба приносится лично, или почтового срока, если просьба препровождается почтой. Под понятие принуждения нужно подводить также похищение против воли похищенной (в римском и в византийском каноническом праве они обслуживались иначе, именно как разрывающее относительное препятствие к браку похитителя спохищенной, независимо даже и от согласия или несогласия похищенной и ее родителей). Заблуждение при вступлении в брак состоит в ложном представлении о лице, с которым брак заключается. В наших законах о заблуждении, как препятствии к браку, говорится лишь в тех случаях, когда заблуждение создается искусственно усилиями другого лица, т. е. является результатом обмана. Западное каноническое право различает ошибку в лице (error personae), когда брак заключен не с тем лицом, с которым он предполагается, ошибку относительно свободного состояния лица (error liberae conditionis), когда лицо, предполагавшееся свободным, оказалось рабом, и ошибку в качестве лица (error qualitatis), напр. касательно богатства, знатного происхождения, целомудрия и проч. Первым двум родам заблуждения приписывается разрушительное действие на брак, последний не принимается во внимание. Некоторые светские законодательства, принимают во внимание и ошибку в качестве лица, напр. приписывают заблуждению относительно добрачного целомудрия невесты разрывающую силу, а равным образом в западной практике бывали случаи признания ошибки существенной в случае выхода замуж за расстригу, скрывшего от невесты свой прежний сан; сюда же некоторыми законодательствами относится физическая неспособность к супружеству, которая, однако, чаще занимает особое самостоятельное место в ряду оснований к признанию брака недействительным.

II. Отсутствие требуемого законом возраста (impedim. aetatis). Закон может установить двоякий предел возраста: минимальный и максимальный. Что касается минимального предела возраста, то он колебался и колеблется в положительных законодательствах. Римско-католическая церковь осталась при римском возрасте зрелости (14 л. для мужчины и 12 л. для женщины). В восточной церковной практике нынешнего времени возраст брачного совершеннолетия есть 18 и 14, но в королевстве греческом 14 и 12, в Сербии 17 и 15 и т. д., у нас до 1830 г. то 15 и 12, то 15 и 13. В 1830 г. высочайшим указом, данным св. синоду, воспрещено духовенству венчать браки, если лица мужского пола не достигнут 180ти, а женского 16 л., только природным жителям Закавказья дозволено вступить в браки по достижению женихом 15-ти, а невестой 13-ти. Отсюда без достаточного основания возникло у нас различие между церковным к браку совершеннолетием (т. е. совершеннолетием по кормчей книге) и гражданским брачным совершеннолетием (т. е. по указу 1830 г.). Это различие проникло и в свод законов, и в устав дух. консистории. Правильнее рассуждать так, что указ 1830 г. был издан не только как гражданский, но и как церковный закон, которым ранний возраст (15 и 13 л.) совершенно отменен (за исключением Закавказья), как потрясающий добрые нравы. Указанная норма возраста распространяется на лица всех христианских исповеданий. Но епархиальным архиереям вообще предоставлено в необходимых случаях разрешать браки, когда же жениху и невесте не достает не более полугода до брачного совершеннолетия. Максимальный возраст для вступления в брак лиц православного вероисповедания установлен в 1744 г. в 80 лет, хотя мотивы установления этого термина («брак от Бога установлен есть для умножения рода человеческого, чего от имеющегося за 80 лет, надеяться весьма отчаянно») не оправдывают и разрешения брака восьмидесятилетнему, потому что и от 80-ти летнего надеяться на продолжение рода человеческого тоже «весьма отчаянно», а с другой стороны цель брака по Кормчей книге (гл. 50) состоит не только в умножении рода человеческого, но и в том, чтобы соединить сочетавшихся в неразрывный союз любви, дружества и взаимной помощи, а также устранить опасность греха блудодеяния.

III. Физическая неспособность к супружескому сожитию (impedim. impotentiae). В русском законодательстве это есть одно из оснований к расторжению брака, законно заключенного, между тем как в западном каноническом праве и в некоторых светских законодательствах она рассматривается, как препятствие разрывающее (impedim. dirimens), и следовательно как основание к признанию брака недействительным. Но и у нас неспособность может получить характер препятствия в том смысле, как понимает это препятствие западно-каноническое право, т. е. в смысле препятствия, делающего брак от начала ничтожным и не связанного истечением трехлетнего срока для предъявления иска о разводе (напр. брак с скопцом). Кроме того, для лица разведенного по причине неспособности к брачному сожитию, констатированная на суде неспособность во всяком случае служит препятствием к вступлению в новый брак. Физическую неспособность нужно понимать, как неспособность к совокуплению (impotentia coeundi), а не как неспособность к деторождению (impotentia generandi), и притом как неспособность добрачную, а не во время брака возникающую (impotentia superveniens).

IV. Связанность существующими брачными узами (impedimentum ligaminis). Состояние в брачном союзе не допускает вступления в новый брачный союз. Второй брак, заключенный при существовании первого, недействителен от начала, так что, если бы, до судебного еще разбирательства дела о второбрачии, первый брак прекратился смертью прежнего супруга, второй брак не стал бы по этой причине законным браком.

V. Три, последовательно заключенные ранее, брака. Древняя церковь убеждала христиан довольствоваться одним браком, на второй же и на третий брак смотрела как на преступную слабость, заслуживающую церковного наказания, и поэтому долгое время не удостаивала вторых и третьих браков своего благоволения и венчания. Напротив, в государственном римском законодательстве, кроме poenae secundarum nuptiarum, т. е. невыгодных имущественных последствий позднейшего брака, установленных в ограждение интересов детей от предшествующего брака, не существовало никаких ограничений относительно вступления в дальнейшие браки. В первый раз третий брак явственно воспрещен императрицей Ириной около 800 г. Позднее, по поводу четвертого брака императора Льва Мудрого, после многих споров и партийных столкновений, состоялось примирительное решение () на соборе 920 г., при императорах Константине Порфирородном и Романе Лакапене. Вторые браки дозволены всем вообще с обязанностью отбытия церковного покаяния; третьи браки дозволены под тем же условием лицам, не достигшим 40 л. возраста и не имеющим детей от предшествующих браков; третьи браки лицам, имеющим свыше 40 л. и имеющим детей, тем более четвертые браки безусловно воспрещены. В древних русских памятниках третий брак то воспрещался (прав. митропол. Иоанна II), то дозволялся с ограничениями конст. собора 920 г. (после москов. митр. Фотия 1410 г.). В настоящее время, хотя вошел в состав кормчей книги, вторые и третьи браки дозволяются без ограничения пределами 40 л. возраста и условием неимения детей, но четвертые браки запрещаются безусловно. В общее число трех дозволенных браков наша духовная практика включает не только браки расторгнутые, но и браки объявленные недействительными, т. е. юридически никогда не существовавшими, мотивируя это тем, что таинство (т. е. венчание) все-таки было совершено и в ничтожном браке, который никогда не изображал и не мог изображать собою таинственного союза Христа с церковью. На другие христианские исповедания запрещение четвертого брака не распространяется.

VI. Духовный сан и монашество (impedim. ordinis et voti castitatis). Древняя церковь, как видно из 10 прав. анкирского собора, дозволяла диаконам, не состоявшим в браке до посвящения, при самом поставлении, заявить, могут ли они оставаться в безбрачном состоянии, или имеют в виду жениться; в последнем случае им и после посвящения дозволялось вступать в брак. Но сначала 26 апостольским правилом, затем императором Юстинианом и наконец трулльским собором брак духовным лицам, за исключением низших степеней, воспрещен. Воспрещен был также брак лицам монашествующим. Эти воспрещения усвоены и русским законодательством, которое объявляет незаконными брачные сопряжения монашествующих, а равно посвященных в иерейский или диаконский сан, доколе они пребывают в сем сане. В государствах западной Европы, в которых введен гражданский брак, и в которых церковное брачное законодательство не есть вместе гражданское, брак духовного лица, церковно-недействительный, государством рассматривается как законный.

VII. Различие религии (impedim. disparitatis cultus). В западном каноническом праве под этим различием разумеется различие не христианских вероисповеданий, а христианской и нехристианской религии. По русскому праву признаются недействительными: 1) брачные сопряжения лиц православного и римско-католического вероисповедания с нехристианами, 2) браки христиан евангелического вероисповедания с ламаитами и язычниками; браки же лютеран с евреями и магометанами допускаются с предварительного дозволения местной консистории и с отобранием подписки от нехристианской стороны в том, что имеющие произойти от брака дети будут крещены и воспитаны в евангелической вере (а если обе стороны пожелают – в православной вере), и что нехристианский супруг никакими способами не будет стараться совратить супруга христианина в нехристианство. Подобная же подписка отбирается при вступлении в брак лиц православных с христианами всех инославных исповеданий, с старообрядцами и сектантами (старообрядцы и сектанты с 1905 г., приравнены к христианам инославных исповеданий).

VIII. Преступление (impedim. criminis). Под преступлением, как препятствием к браку, разумеется не всякое вообще преступление, а такое, которое направлено против брака. Именно западно-каноническое право считает таковым преступлением прелюбодеяние, как разрывающее препятствие к браку между прелюбодеями, но прелюбодеяние не простое, а квалифицированное, т. е. осложненное особыми качествами или признаками. Такое квалифицированное прелюбодеяние имеет место в следующих случаях: 1) когда прелюбодеи, уже при жизни оскорбляемого в своей чести супруга, обещали себе взаимно вступление в брак, или даже физически пытались заключить брак, 2) когда к прелюбодеянию присоединялось убийство или покушение на жизнь невинного супруга со стороны одного из прелюбодеев, с ведома или без ведома другого, 3) когда прелюбодеяния даже не было еще, но два лица, доселе не состоявшие в прелюбодейной связи, убивают мешающего им супруга, с целью вступления в брак друг с другом, по устранении помехи. В некоторых гражданских кодексах и простое, не квалифицированное, прелюбодеяние служит препятствием к браку между виновным супругом и его соучастником (напр. в голландском, германском, австрийском). В Англии напротив долгом чести считается, чтобы соучастник в прелюбодеянии женился на прелюбодейке, после того как брак ее с оскорбленным ею супругом расторгнут. Русскому праву квалифицированное прелюбодеяние неизвестно. О простом, неквалифицированном, прелюбодеянии, как относительном препятствии к вступлению в брак с участником прелюбодеяния, говорится только в уст. дух. дел евангелич. церкви. В отношении же к православным оно не рассматривается ни как абсолютное препятствие для прелюбодея вступить в брак с кем бы то ни было, ни как относительное препятствие вступать в брак с соучастником, или с соучастницей в прелюбодеянии. Но в наших гражданских законах осуждаются на безбрачие, согласно с церковными законами, двоеженцы и двумужницы, т. е. лица, вступившие в незаконный брак при существовании законного, следовательно совершившие преступление против брака. Второй, незаконный брак, как выше было объяснено, уничтожается; первый, законный, брак может быть расторгнут по желанию оскорбленного супруга, и в таком случае виновный осуждается на всегдашнее безбрачие, равно как не может вступать в новый брак по смерти супруга, согласившегося продолжать с виновным супружеское сожитие. Когда обе стороны виновны в заключении брака при существовании законных брачных союзов, то, по уничтожении последних их браков, они оставляются в первом своем брачном союзе, а в случае прекращения оного смертию одного из супругов, оставшееся в живых лицо не имеет права просить ни о восстановлении незаконного брака его, ни о дозволении вступить в новый брак. Осуждению на всегдашнее безбрачие русский закон подвергает еще одну категорию лиц, виновных против брака, именно оставивших супруга или супругу и находящихся в безвестном отсутствии. Только по новому закону 1895 г., в отмену прежнего порядка, осуждение на всегдашнее безбрачие постановляется не одновременно с решением о расторжении брака и о дозволении оставленному супругу вступить в новый брак, а откладывается до явки безвестно отсутствовавшего, который может оправдать свое отсутствие уважительными причинами. Выражение «осуждается на всегдашнее безбрачие» употреблено в нашем законодательстве и относительно лиц неспособных к супружескому сожитию (см. выше п. III). Но так как неспособных (за исключением лиц, оскопивших себя) нельзя считать виновными, подлежащими осуждению за свою вину, то указанное выражение нужно признать неудачным в применении к лицам, брак которых расторгается по неспособности.

IX. Родство и свойство (impedim. consangunitatis et affinitatis). Родство различается кровное или естественное, духовное и гражданское. Свойство бывает двухродное и трехродное. Кровное родство есть то отношение близости, которое возникает или из происхождения одного лица от другого, или из происхождения обоих от одного общего родоначальника. Если родственными узами связываются лица, происходящие одно от другого, то последовательный ряд этих лиц составляет прямую линию, которая может быть нисходящей или восходящей, смотря потому, нужно ли идти сверху вниз по линии, начав напр. от прапрадеда и спускаясь последовательно к праправнуку, или наоборот, поднимаясь снизу вверх от праправнука к прапрадеду. Если родственными узами связываются лица, происходящие не друг от друга, а от одного общего родоначальника, то последовательные ряды этих лиц называются боковыми линиями, которые могут быть то равными, то неравными, смотря потому, на равном или не на равном расстоянии находятся данные лица от общего родоначальника. Напр. братья родные, двоюродные, троюродные, состоят в равных боковых линиях, а дядья и племянники, двоюродные деды и двоюродные внуки – в неравных. Духовное родство возникает из восприемничества при крещении и миропомазании,– по кормчей книге, кроме того, еще из совершенного с церковным благословением усыновления и братотворения или побратимства. Гражданское родство возникает из усыновления, как гражданского акта, не связанного с церковной формой. Под свойством (affinitas) разумеется отношение близости, устанавливаемое не происхождением, а брачным союзом. Оно есть двухродное, когда брачным союзом соединяются два рода – род мужа и род жены – и именно не только один из супругов с родственниками другого супруга, как это было в римском праве, но и родственники обоих супругов взаимно: 1) один из супругов с родственниками другого супруга (напр. муж с матерью, сестрой, теткой, племянницей своей жены), 2) родственники обоих супругов взаимно (напр. отец, брат, племянник мужа с матерью, сестрой и т. д. жены). свойство есть трехродное, когда оно возникает из двух брачных союзов, связывающих три рода. Такое трехродное свойство существует прежде всего между одним супругом и супругом кровного родственника другого супруга, напр. между мужем и женой его шурина, т. е. женина брата. Затем трехродное семейство возникает при последовательном вступлении одного и того же лица в два брака: собственники этого лица по первому браку и свойственники того же самого лица по второму браку взаимно между собою состоят в трехродном свойстве, напр. брать первого мужа и сестра второго мужа. К трехродному же свойству относится комбинация, которая и в римском праве признавалась за отношение свойства (выше указанных двух комбинаций трехродного свойства римское право не знало), именно вотчим в отношении к жене пасынка или мачеха в отношении к мужу падчерицы.

Для определения большей или меньшей близости родства и свойства существуют особые приемы счисления по степеням, которое ведет свое начало из римского права. основной принцип этого счисления состоит в том, что каждое рождение принимается за степень, и следовательно сколько рождений, столько и степеней (quot sunt generationes, tot gradus), и чем меньше между данными лицами посредствующих рождений, тем родство ближе, напротив чем больше число рождений, тем родство отдаленнее. В прямой восходящей линии первую степень составляет отец, вторую дед, третью прадед и т. д., в прямой нисходящей первую степень составляет сын, вторую внук, третью правнук и т. д. В боковых линиях рождения или степени считаются сначала по одной линии, начиная от данного лица и восходя к общему родоначальнику, а от него спускаясь по линии нисходящей к тому родственнику, коего степень родства отыскивается, и складывая рождения по той и другой линии в общую сумму. Поэтому два родные брата или сестры находятся во второй степени, родные дядья и племянники или тетки с племянниками и племянницами состоят в третьей степени, двоюродные братья в четвертой, двоюродные дядя и племянник в пятой, один из двоюродных братьев и внук другого двоюродного брата – в шестой, троюродные братья – в шестой, троюродные дядя и племянник в седьмой и т. д. В западном каноническом праве принят был не римский, а германский счет по генерациям, под которыми разумеются не рождения, а поколения или колена, так что не каждое рождение, а каждое поколение составляет степень, напр. брат и сестра составляют одно поколение и одну степень, двоюродные брат и сестра – второе поколение и вторую степень, троюродные – третью, а в неравных боковых линиях считается только длиннейшая, напр. между родными дядей и племянницей будут по этому счету вторая степень, а между двоюродными дядей и племянницей – третья.

Определение или измерение близости степенями, установленное в римском праве, собственно говоря только в отношении к кровному родству, распространено было в каноническом праве и на духовное родство и на свойство. В духовном родстве воспринятие от купели рассматривается как рождение, и следовательно как степень, которая принимается в счет вместе с физическими рождениями или степенями, как в линии восприемника, так и в линии воспринятого. Поэтому родовой сын восприемника и воспринятый крестник состоят во второй степени родства, дочь родного сына – внучка восприемника и воспринятый крестник в третьей степени, а сын последнего в отношении к внучке восприемника – в четвертой и т. д. При определении близости свойства, вообще соблюдается правило, что муж и жена, как составляющие одно тело, должны приниматься за одну степень, а не за две. В частности, когда нужно определить степень свойства между одним супругом и родственником другого, степень родства этого родственника в отношении к другому супругу принимается за степень свойства в отношении к первому, так что напр. отец или мать жены в отношении к мужу состоят в первой степени свойства, брат жены – во второй, племянник жены – в третьей и т. д. Если же нужно определить степень свойства между родственником одного супруга и родственником другого, напр. если нужно определить степень свойства между братом мужа и племянницей жены, то особо исчисляются степени родства в каждом из обоих родов (между мужем и его братом две степени, а между женой и ее племянницей три степени,– и сумма степеней родства в обоих родах (2 † 3) принимается за искомую степень свойства, следовательно брат мужа и племянница жены состоят в пятой степени свойства. Причем счисление степеней применяется и к трехродному свойству, напр. между мужем и женой его шурина мы имеем вторую степень трехродного свойства, между братом первого мужа и сестрой второго мужа – четвертую, между мачехой и мужем падчерицы – первую степень трехродного свойства.

Объем брачных запрещений по родству и свойству изменялся в истории; не одинаково определяется и в современных законодательствах. Ветхозаветный закон, не прибегая к счислению степеней, прямо обозначил известные комбинации, как исключающие возможность брака. По родству воспрещалось вступать в брак: сыну с матерью, брату с сестрой, деду с внучкой и племяннику с теткой,– по свойству: пасынку с мачехой, свекру со снохой, деверю с невесткой, отчиму с падчерицей и ее дочерью, а также с дочерью пасынка, зятю с тещей, племяннику с женой дяди. Переводя эти комбинации на римский счет, находим, что запрещение ветхозаветного закона не шло дальше 3-й степени, да и то не безусловно, так как запрещение брака дяди с племянницей не оговорено, брак с сестрой умершей жены дозволен, а брак с братом умершего мужа даже предписан при известных обстоятельствах (левират). По римскому праву, брак в кровном родстве по прямой линии (между восходящими и нисходящими) воспрещался безусловно. В боковом родстве древнее римское право доводило запрещение до шести степеней, но в императорские времена обращалось внимание не столько на степень, сколько на т. н. respectus parentelae (термин впрочем не римский, а позднейший): брак не допускался там, где между двумя лицами существует как бы отношение родительства, или отношение восходящего и нисходящего, т. е. где одно лицо есть брат или сестра восходящего другого лица, следовательно брат или сестра отца, деда, прадеда. Поэтому брак мог быть запрещен не только в третьей, а даже в пятой степени, и напротив, где ни было этого respectus parentelae, напр. между двоюродными братьями и сестрами (следовательно в 4 степени) брак был дозволен. Феодосий Великий воспретил было браки двоюродных братьев и сестре, под влиянием неодобрительного взгляда церкви на эти браки, но уже при сыновьях его Аркадие и Гонорие они были дозволены; это дозволение было принято и в кодексе Юстиниана. В гражданском родстве по усыновлению брак воспрещался в прямой линии безусловно (т. е. между усыновителем и его восходящими с одной стороны и усыновленным с его нисходящими с другой стороны),– в боковой линии, пока связь, установленная усыновлением, не порвалась с эманципацией, брак воспрещался до 3-й степени включительно. Затем Юстиниан впервые ввел духовное родство, как препятствие к браку, именно между восприемниками и воспринятыми или крестницами. В свойстве двухродном по прямой линии, т. е. между одним супругом и восходящими другого брак запрещался безусловно, как в родстве, в боковой – до второй степени, т. е. не допускался брак одного супруга с братом или сестрой другого. Свойства же между родственником одного супруга и родственником другого римское право не признавало. В свойстве трехродном не допускался брак в одной лишь комбинации: между отчимом и женой пасынка и между мачехой и мужем падчерицы, так как здесь усматривался respectus parentelae. Кроме того, обручению в известных случаях придавалась сила, устанавливающая как бы свойства, именно сыну воспрещалось жениться на невесте отца и отцу на невесте сына. Это препятствие в западной науке принято называть препятствием публичной благопристойности (impedimentum publicae honestatis), только в западном каноническом праве оно расширилось, обнимая по общему правилу браки между женихом и матерью, дочерью и сестрой невесты, или, наоборот, между невестой и отцом, сыном и братом жениха. После Юстиниана трулльский собор внес важные изменения в существовавшие дотоле объем брачных запрещений по родству и свойству. В прав. 54 трул. воспрещены браки двоюродного брата с двоюродной сестрой (4 ст. родства), отца и сына с матерью и дочерью (2 ст. свойства), отца и сына с двумя родными сестрами (3 ст. свойства), матери и дочери с двумя братьями (3 ст. свойства), двух братьев с двумя сестрами (4 ст. свойства). Запрещение трулльского собора не заключало в себе никакого обобщения в смысле запрещения браков в первых четырех степенях родства и свойства двухродного, как толкуют наши канонисты, а прямо исчислило четыре комбинации, в которых брак не должен был на будущее время допускаться, причем остался не затронутым целый ряд других возможных комбинаций свойства не только в четвертой степени (напр. двоюродная сестра жены, или двоюродный брат мужа), но в третьей (напр. между племянником и женой дяди по отцу или по матери, между дядей и женой племянника, между овдовевшим мужем и теткой или племянницей умершей жены). Тот же трулльский собор к юстиниановскому запрещению брака между восприемником и крестницей (по духовному родству) присоединил запрещение брака восприемников с вдовствующими матерями воспринятых, высказавшись притом принципиально в том смысле, что духовное родство выше плотского. Эклога Льва Исавра запретила браки не только между двоюродными братьями и сестрами, но и между троюродными, а впоследствии запрещение браков по родству кровному и по двухродному свойству доведено было до седьмой степени включительно, по свойству трехродному до четвертой. Что же касается духовного родства, то из выраженного трулльским собором принципа во второй половине VIII в. (императ. закон 776–780 г.) был сделан вывод, что не только сам восприемник, но и сын восприемника и брат восприемника не может жениться ни на воспринятой, ни на матери ее. Позднее к духовному родству присоединилось еще родство из усыновления, которое Львом Мудрым предписано было заключать в церковной форме, и из братотворения – – или побратимства, и запрещение браков по духовному родству доведено было также до семи степеней.

На католическом западе запрещение браков по родству и свойству также было доведено до семи generationes, а так как западная генерация означала не степень, а поколение, то запрещение браков следовательно доводилось до 14 степеней; впрочем, уже с времени IV латер. соб. 1215 г. запрещение ограничено было четырьмя степенями каноническо-германского счисления.

У нас, в виду разных затруднений, возникавших в практике XVIII и XIX столетий, целым рядом указов установлен следующий порядок: в кровном родстве и свойстве двухродном брак не допускается в первых четырех степенях, в свойстве трехродном – в первой степени. В отношении к духовному родству, в нынешней нашей практике укрепляется взгляд, что брак не допускается только между восприемниками и родителями воспринятых, и именно между восприемником мальчика и матерью этого мальчика и между восприемницей девочки и отцом этой девочки. Этот взгляд обосновывается ссылкой на требник, в котором говорится, что при крещении требуется только один восприемник одного пола с крещаемым младенцем, так что если напр. к крещению девочки привлекается восприемник, то он никакого значения не имеет, а поэтому может вступать в брак и с матерью своей крестницы, и с самой крестницей. Таким образом результат исторического развития духовного родства получился неожиданный. Юстиниан находил, что между восприемниками и воспринятыми устанавливается как бы отношение родителей и детей, и что следовательно брак восприемника с воспринятой, или восприемницы с воспринятым, возмущал бы нравственное чувство. Трулльский собор, исходя из этой мысли и развивая ее далее, прибавил запрещение брака между восприемниками и родителями воспринятых, а позднейшее время совсем сравнял духовное родство с кровным. Наша нынешняя практика устранила не только запрещения, установившиеся после трулльского собора, но и юстиниановское запрещение, которое собственно и было исходным пунктом в истории духовного родства,– мало того, отступила даже и от 53 правила трулльского собора, которое вообще запрещает брак восприемников с вдовствующими матерями воспринятых, не содержа в себе ни малейшего намека на то, что тут речь идет только о восприемниках младенцев мужского пола. Вальсамон под 53 прав. трул. считает немыслимым брак восприемника с крестницей, а в покаянных номоканонах, передававших церковную традицию, брак или внебрачная связь с матерью воспринятой девочки и с самой воспринятой девочкой всегда рассматривалась как одна из самых преступных кровосмесительных связей; в так называемом номоканоне при большом требнике кровосмесительная связь с крестницей считается даже вдвое более преступной, чем связь с матерью крестницы. У нас твердо укоренился обычай приглашения двух восприемников разного пола при крещении каждого младенца – мальчика или девочки, и едва ли даже есть основание желать этого искоренения. А если это не так, то всегда будет возникать вопрос, не более ли претит к нравственному чувству допущение брака крестного отца с крестницей, чем восприемника с матерью воспринятого им мальчика. Было бы последовательнее совсем упразднить духовное родство, чем оставлять родство и препятствие к браку там, где не только никаких серьезных поводов к возмущению нравственного чувства и здравого смысла не представляется, но напротив представлялось бы вполне естественным и целесообразным чтобы овдовевшая родная мать и крестный отец соединились браком для воспитания мальчика. На греческом востоке в настоящее время воспрещается, по духовному родству, брак восприемника, равно как родного сына восприемника, с самою воспринятой, с матерью ее и с дочерью ее. О влиянии усыновления на брак, совершаемого ныне не в церковной форме, наш гражданский закон умалчивает, равным образом умалчивает о влиянии незаконного родства на брак, о влиянии обручения на брак и наконец о влиянии аннулляции и развода на существовавшее раньше фактически или юридически отношение свойства.

Препятствия, при наличности которых брак воспрещается, но заключенный остается в силе и может сопровождаться лишь невыгодными последствиями для лиц, вступивших в брак и для содействовавших им духовных лиц, суть:

1. Отсутствие согласия родителей. Оно не имеет разрывающего влияния на брак, заключенный в противность по уложению о наказаниях (по уложению 1845 г. заключение в тюрьме или в монастыре от 4 до 8 месяцев и лишение наследства, по уложению 1903 г. арест). Священник обвенчавший подвергается дисциплинарной ответственности, если он знал о существовании родительского запрещения; но нет надобности в представлении венчающему письменного дозволения родителей на брак; достаточно, если священнику ничего неизвестно о существовании родительского запрещения. Священник, узнавший о несогласии родителей, должен предложить им увещание, затем пригласить благочинного для содействия к увещанию, а в случае безуспешности увещания, испросить разрешение епархиального архиерея (см. Церк. Вед. 1891 г. N 46). Особо обсуживается согласие царствующего императора на брак членов императорской фамилии: брак, обвенчанный без соизволения главы императорского дома, законным не признается, т. е. отсутствие высочайшего соизволения есть препятствие разрывающее.

II. Отсутствие согласия опекунов и попечителей. Для лиц, не достигших гражданского совершеннолетия, согласие опекунов и попечителей требуется только на время состояния их под опекой и попечительством. Вступившие в брак без согласия опекунов ответствуют по улож. 1845 г., 156 ст. (арест от 3 недель до 3 месяцев); по новому уложению уголовной ответственности не подвергаются.

III. Некоторые степени родства и свойства. Выше было объяснено, что в прошлом столетии объем брачных запрещений по родству и свойству значительно сократился. Тем не менее запрещения византийского права, содержащиеся в кормчей книге относящиеся до 5, 6 и 7 степеней кровного родства и свойства двухродного, а также до 2 и 3 степеней свойства трехродного не отменены, а продолжают сохранять запретительную силу, требуя особого разрешения епархиального архиерея, хотя брак, заключенный в означенных степенях при отсутствии разрешения, не поражается недействительностью. А позднейшими указами св. Синода разъяснялось, что особого разрешения в большей части случаев не требуется. Византийские запрещения по духовному родству, за оговоренным выше (см. пред. стр.), исключением, должны считаться утратившими практическое значение.

IV. Воспрещенное для заключения браков место и время, а также некомтепентность венчающего священника. См. об этом ниже § 105.

V. Нахождение в низших степенях духовного сана. По древним церковным канонам (апост. 17 и Вас. В. 12), вступившие во второй брак не допускались в клир вообще, даже и на низшие его степени. Отсюда следовало бы, что причетники не могут вступать во второй брак и тем более в третий брак. Так как, однако, по русским канонам, вступление во второй и третий браки открыто для всех, а нахождение в духовном сане препятствует вступлению в брак только лицам, посвященным в иерейский и диаконский сан, то запрещение древних канонов, нужно было бы считать лишь препятствием препятствующим только; однако в последнее время по-видимому, начинается практика воспрещения третьего брака псаломщикам.

VI. К числу обстоятельств, препятствующих браку между православными, нужно отнести, на основании 50 гл. кормчей книги и разных указов св. синода, незнание символа веры, молитв: Богородице Дево и Отче наш, и десяти заповедей (о знании всего этого вначале нынешнего столетия прописывалось в брачном обыске), также небытие у исповеди и св. причастия в последнем году перед совершением брака.

VII. В кормчей имеется постановление римско-византийского права о невступлении женщин в новые браки до истечения траурного года. Это запрещение не только иногда не поддерживалось нашим гражданским законом, но и в церковной практике никогда не считалось даже и за препятствие препятствующее только, каковым оно признается напр. в королевстве греческом.

VIII. Государственные запрещения. Лица, состоящие на службе, а также учащиеся не могут вступать в брак без письменного дозволения начальства, равным образом лица, отбывающие воинскую повинность, впредь до увольнения в запас: офицеры в особенности не могут вступать в брак до достижения 23 лет и без удостоверения в том, что имеют имущественное обеспечение, каковое обеспечение, в виде процентных бумаг или документов на недвижимость, до достижения офицером 28 л., хранится у военного начальства. Сюда же относится запрещение лицам, содержащимся в арестантских ротах, вступать в брак во время отбывания наказания.

От препятствий к браку церковная власть разрешает по соображению обстоятельств отдельного случая. Это так называемое диспенсационное право не ограничивается препятствиями препятствующими только, а может распространяться и на препятствия разрывающие. Диспензационный принцип весьма развит в католическом церковном праве. Не подлежащими диспенсации считаются: 1) препятствия частноправного характера, так как церковь не может своим актом восполнить или исправить недостаток воли (напр. в лице, действовавшем под влиянием принуждения, или в безумном), 2) такие, которые могут быть устранены лишь прекращением известного состояния, как душевная болезнь, импотенция, незрелый возраст, состояние в законном консуммированном браке, родство в прямой линии (все эти препятствия рассматриваются как препятствия божественного права – impedimenta divini juris), 4) свойство в прямой линии, происшедшее из законного брака, 5) связанное с прелюбодеянием и публично огласившееся супругоубийство. Основаниями для диспенсации в римской практике служат: трудность для невесты найти более или менее подходящую партию помимо намеченного лица, вследствие недостаточности приданого, перезрелого возраста и т. п., примирение враждующих фамилий, невозможность для вдовы иным способом воспитать осиротевших малолетних детей, как выходом замуж за данное лицо и проч. К этим causae honestae, присоединяются еще causae inhonestae, именно evitatio scandali – избежание скандала, – когда между невестой и женихом существовало столь короткое обращение, что неудовлетворение их прошения о разрешении брака навсегда подорвало бы репутацию невесты, и impraegnatio, т. е. беременность невесты. Диспензацией допускается заключение брака, по общему правилу недопустимого, как скоро дело идет de matrimoniis contrahendis, или сообщается сила браку недействительному, как скоро дело идет уже de matrimoniis contractis; в последнем случае брак недействительный становится действительным лишь с момента дарования диспенсации. Но в некоторых случаях диспенсационным актом законодательной власти браку сообщается действительность и за все прошедшее время, начиная с самого момента заключения брака, следовательно диспенсация действует с обратной силой, что называется dispensatio или sanatio matrimonii in radice (излечение брака в самом корне).

В древнем церковном праве востока, диспенсационный принцип остался неразвитым, хотя и на востоке он не был не известен, и хотя об «экономии» (– синоним латинской диспенсации) говорилось очень часто, а в настоящее время в константинопольском патриархате в довольно широких размерах. У нас в XVIII в. в практике церковной возникло несколько брачных дел, из которых особое внимание правительство обратило на себя знаменитое дело о смоленских шляхтичах. Дело это, начавшееся в 1727 г. и тянувшееся не менее 25 лет, потребовало личного участия императрицы Елизаветы Петровны. Смоленский епархиальный суд объявил недействительным брак князя Друцкого-Соколинского с двоюродной племянницей умершей жены, т. е. в пятой степени двухродного свойства. Князь Соколинский представил по этому поводу св. синоду список 36 браков, в разные времена заключенных смоленскими шляхтичами в более или менее близких степенях родства и свойства. Последствием этого и других, позднее возникавших в практике, дел, было издание указов св. синода 1810, 1841 и 1859 г., в которых запрещение браков ограничено вышеуказанными пределами первых четырех степеней родства и свойства двухродного и первой степени свойства трехродного. Разрешение на браки в 5–6 степенях родства и свойства двухродного, а также во второй и в третьей степени свойства трехродного предоставлено давать епархиальным архиереям. Но очевидно, что св. синод и тем более сама высочайшая власть могут разрешать и большее сравнительно с тем, что предоставлено разрешать епархиальным архиереям. Поэтому нет никакого основания утверждать, что те препятствия, которые не оговорены в означенных указах св. синода, безусловно непреодолимы и не допускают диспенсации. да и сама практика показывает, что в отдельных случаях высшая церковная власть может даровать диспенсацию и в других случаях, кроме тех, в которых диспенсация предоставлена епархиальным архиереям. От государственных запрещений диспенсирует светская власть, напр. военное начальство.

По свидетельству древних христианских писателей – св. Игнатия, ученика апостольского, и Тертуллиана,христианские жених и невеста заявляли о своем желании вступить в брак епископу, с тем чтобы не было никаких сомнений в том, что ничего противного церковным требованиям в предположенном браке нет, затем являлись к общественному богослужению, приносили свои жертвенные дары и вместе причащались как жених и невеста. Из произведений Иустина, Тертуллиана и Минуция Феликса видно, что во II в. употребление венков христианам воспрещалось, как подражание языческим обычаям. К концу IV в. обычай употребления при браках венков из растений сделался общераспространенным, так как венкам придано было символическое значение торжества над страстями. Со временем, вместо венков из листьев масличного дерева, стали употребляться венцы металлические, и составилось особое церковное священнодействие на случай благословения брака. Для юридической крепости брачного союза совершение религиозных обрядов не требовалось, подобно тому как, во времена языческой империи, языческие религиозные обряды не имели значения для установления брачного союза, по римскому праву императорского времени, заключаем был простым выражением согласия на брак (consensus facit nuptias). Поэтому история представляет нам с одной стороны свидетельства и распространенности между христианами обычая общаться в церкви за благословением брака, а с другой – доказательства того, что христианские императоры долгое время не предписывали обязательного заключения браков с церковным священнодействием. Даже и Юстиниан ничего еще не говорил о церковном благословении, как о способе заключения брака. Устанавливая в своих новеллах некоторые обязательные формальности, в видах устранения сомнений и споров относительно того, был ли заключен брак и в какой именно момент был заключен, лицам высших классов он предписал заключать браки не иначе, как составлением письменных документов относительно приданого и брачного дара,– лицам средних классов, в случае нежелания их составлять означенные документы, являться к церковному экдику или адвокату, для составления письменного документа о факте вступления в брак, а лицам небогатым и из низших классов дозволил даже заключать браки без всяких письменных формальностей, sola affectione (), т. е. просто по взаимному согласию, не облеченному ни в какие предписанные формы. Это согласие по общим принципам римского права, могло быть выражено и per epistolam, и per procuratorem. Юстиниановские законы повторены были в эклоге Льва Исавра с той только модификацией, что людям небогатым предоставлено заключать браки или в присутствии друзей, или же и посредством церковного благословения.

Только к концу IX в. (около 893 г.) был издан Львом Мудрым закон, которым зараз предписано было заключать не иначе, как с церковным благословением, два акта: усыновление и вступление в брак. Еще позднее, к концу XI в. (в 1095 г.), император Алексей Комнен распространил обязательное церковное благословение браков на рабов, которые раньше не допускались к церковному венчанию. Благодаря тем же императорам, обручение, получило совсем другую постановку, сравнительно с предшествовавшим временем. По римскому праву, браку могло (но не непременно должно было) предшествовать обручение, как взаимное обещание будущего брака. раз заключенное, оно устанавливало известную связанность обрученных в том смысле, что, не разорвав или не расторгнув предварительно обручения, обрученные, под страхом инфамии, не могли обручаться или вступать в браки с другими лицами. При христианских императорах распространился обычай заключать не только брак, но и обручение с церковным благословением. Лев Мудрый уравнял связующую силу скрепленного церковным благословением обручения с связующей силою церковью венчаемого брака, требуя лишь, чтобы церковное обручение совершалось не раньше достижения обручающимися возраста брачного совершеннолетия, т. е. 14 и 12 л. Алексей Комнен в 1084 г. подтвердил этот закон Льва: благословленное церковью обручение лиц, достигших брачного совершеннолетия, должно считаться нерасторжимым, как и брак; но все-таки церковное благословение обручения и церковное благословение брака, как акты различные по их существу, не должны сливаться и падать на один и тот же день и час, а должны разделяться более или менее значительным промежутком времени. Уравнение обручения с браковенчанием должно было иметь своим последствием возникновение из обручения тех же отношений свойства, в смысле брачных препятствий, в пределах семи степеней, какие вытекали из брака. Неясным остается, как императоры представляли себе взаимное отношение между церковным обручением и церковным венчанием. Если обручением уже основывался неразрывный юридический союз, то, повидимому, церковное венчание ничего не могло прибавить к юридической крепости этого союза, и тем самым, по-видимому, давался обрученным повод обходиться без церковного венчания. И если из истории не видно, чтобы на востоке делались подобные выводы, то это объяснять нужно отчасти недостаточным развитием юридической мысли на востоке, отчасти сильной приверженностью народа к церковному культу.

На западе вплоть до тридентского собора не было законноустановленной формы заключения брака, хотя Карл Великий еще раньше Льва Мудрого издал закон, которым предписывалось, чтобы, в предупреждение воспрещенных браков, епископы и пресвитеры, вместе с старейшими из народа, входили в исследование о том, нет ли между женихом и невестой родства, после чего должно совершаться благословение брака священником. Закон этот не получил силы на западе, потому ли, что он издан был как lex imperfecta, т. е. без указания юридических последствий его нарушений, или вследствие падения дома каролингов, когда бессильная королевская власть не в состоянии была поддержать закон Карла Великого, или наконец потому, что в Риме держались старинного римского взгляда на брак, как союз, устанавливаемый взаимным согласием брачующихся. Притом же в Риме не находили возможным связать действительность брака, как таинства, с какой-либо, государством предписываемой, юридической формальностью, хотя бы и религиозной, тем более, что в св. Писании ни о какой определенной форме заключения брака не говорится. Западные теологи и канонисты почерпнули из римского права взгляд на бракозаключительное значение согласия (consensus facit nuptias), а из теологической конструкции брака, как таинства, вывели важное юридическое значение консуммации брака (т. е. осуществление брака плотским сожитием – copula carnali), ибо пока не последовало полного соединения двух существ в одно – так конструировали схоластики,– до тех пор нет таинства в полном смысле слова. При этом одни придавали большое значение взаимному согласию, другие – консуммации, а папское законодательство старалось примирить оба направления. Практический результат, к которому приводили как теории канонистов, так и постановления западного канонического права, был тот, что обычным явлением и вместе злом средних веков сделались так называемые тайные браки (clandestina matrimonia). В самом деле, переносить ли центр тяжести бракозаключительного акта на взаимное согласие жениха и невесты, или выдвигать на первый план консуммацию брака,– в том и другом случае действительность брака не условливается исполнением какого-либо формального церковного акта. Практический вред тайных браков заключался в том, что власть лишена была всякой возможности поддерживать брачный союз в юридической силе, как скоро один из супругов отрицал существование брака: люди недобросовестные, заключив брак без всякой формальности, могли вступать в новые, такие же тайные браки, с тем чтобы опять разорвать их и т. д., в брак могли вступать между собой родственники, дети без согласия родителей и проч. Для избежания этого зла, сначала папой Александром III предписано было заявлять согласие на брак перед священником или нотариусом, в присутствии заслуживающих вероятия свидетелей, затем папой Иннокентием III предписано было заключать браки после предварительных троекратных оглашений в храме об имеющем быть бракосочетании. Наконец тридентским собором в XVI в. было установлено, что изъявление согласия на брак должно состояться пред собственным приходским священником и двумя или тремя свидетелями (declaratio consensus coram parocho proprio et duobus vel tribus testibus). Эта тридентская форма заключения брака комментируется таким образом, что брак недействителен, если брачное согласие заявлено пред каким-либо другим священником помимо приходского, и что для действительности брака требуется не священнодействие, а именно присутствие пароха и выслушание им брачного заявления, хотя бы и не в храме. Собор, обеспечивая публичность брака, достигает этой обязательным присутствием, при изъявлении согласия на брак, приходского священника и двух или трех свидетелей; таинство же совершается самими супругами, все равно ограничивается ли парох одной пассивной ассистенцией и выслушанием заявлений, или совершит церковное благословение брака.

Германские реформаторы напротив стали на почву не теологических построений, а народных германских юридических воззрений, сближавших брачный договор с юридическими сделками гражданского оборота и придававших важное значение моменту передачи. Невеста, после предварительного обручального договора (Verlobung), который имел значение, так сказать, консензуального контракта, во исполнение этого договора передавалась тем, кто имел над ней власть, mundium (т. е. отцом или опекуном), жениху, и с момента передачи устанавливалась фактическая брачная жизнь. С падением mundium'а, священник стал на место отца или опекуна, как совершающий передачу во имя Бога и объявляющий жениха и невесту взаимно супругами. Выходя из этой идеи, протестантизм, хотя он отрицает сакраментальность брака, всегда склоняется к мысли, что для церковной действительности брака требуется безусловно активное участие услужителя церкви, который передает во имя Бога пред лицом церкви и уже не невесту только жениху, а взаимно обоих друг другу. В течение XVII в. и окончательно в XVIII в. церковная передача (Trauung), в смысле бракозаключительного момента, настолько утвердилась в протестантской Германии, что предписана была даже и гражданским законодательством, которое нуждалось не менее церковного в установлении определенной формы заключения брака. Эта гражданская обязательная сила церковного бракозаключительного действия в протестантской Германии прекратилась в последнее время с введением обязательного гражданского брака (см. ниже § 106).

Так как, ко времени распространения у русских христианства, на востоке церковное венчание браков было уже возведено императорами в безусловно-обязательный закон, то церковь на Руси естественно должна была стремиться к установлению того же самого порядка заключения браков. Длинный ряд обличительных правил и посланий русских митрополитов, направленных против «поймания жен без поповского благословения», идущий через несколько столетий приблизительно до половины XVI в., свидетельствует о медленности и постепенности, с которыми церковный порядок заключения браков становился вместе и народно-обычным, и государственно-законным порядком. В стоглаве явился уже национальный церковный и вместе государственный закон о совершении обручения и венчания «по божественному уставу сполна». По-видимому, и у нас, как в Германии, церковь искала такого пункта в бракоразводных обычаях славянских племен, с которыми они могла бы органически слить требуемое ею церковное венчание, ибо посредством такого органического слияния легче было привить к жизни обычай заключать браки не иначе, как с содействия церкви. И этот пункт она нашла (так же как это было и в Германии) в передаче невесты жениху, ибо юридический акт передачи невесты жениху, обставленный разными обрядами и обычными формальностями, давал место и церковному участию в том смысле, что приведение невесты из дома отца в дом жениха могло быть совершаемо не непосредственно, как в язычестве, а через посредство церковного действия, причем священник не только благословлял и венчал в храме, но участвовал в свадебном поезде, а после венчания передавал невесту жениху, как жену мужу. Венчанию могло предшествовать церковью же благословенное обручение, и из старинных чинопоследований видно, что обручение совершалось или отдельно от венчания, или в одно время с этим последним. Византийские императорские законы и византийская практика, приравнивание обручения к венчанию с точки зрения его связующей силы, не могли быть неизвестны на Руси. Но русский народный взгляд не совпадал с византийским. Об этом нужно заключать из того значения, какое придавалось в народных обычаях привидению невесты в дом жениха или передаче: очевидно центр тяжести лежал в этой передаче, а не в каких-либо предварительных соглашениях. Поэтому наши предки старались обеспечить связующую силу обручения неустойками, соглашение о которых вписывалось в рядные записи. Незачем было бы прибегать к неустойкам, если бы обручение уже само по себе, имело бесповоротную связующую силу. Неустойки обратили на себя внимание Петра Великого, который справедливо нашел, что вступление в брак, вынужденное страхом платежа неустойки, не есть свободный брак, и воспретил писать в рядных записях условие о неустойке. Так как затем в древней Руси часто отцы вступали в соглашения, относительно браков их детей, находившихся еще в детском возрасте, причем, конечно, легко могло случиться, что, достигнув надлежащего возраста, обрученные не обнаруживали никакого желания вступить в брак, то Петр Великий предписал совершение церковного обручения не более как за шесть недель до венчания, следовательно когда жених и невеста находятся уже в совершенных летах, дозволив притом жениху и невесте разрыв обручения, в случае обнаружившегося в них нежелания вступить в брак. Позднее императрица Елизавета Петровна, опасаясь поколебать значение церковью благословенного обручения, указом 16 дек. 1744 г. воспретила самовольный разрыв обручения и дела о расторжении обручения указала представлять из синода на усмотрение верховной власти. А еще позднее при императрице Екатерине II, в 1775 г., церковное обручение было положено совершать вместе с церковным венчанием, как акт нераздельно связанный с последним. В отношении к членам императорской фамилии действует правило, что обручение должно предшествовать их браковенчанию, как отдельный акт.

Самое заключение брака в древней Руси (предполагая, что церковное обручение раньше было совершено, или его совсем не было) предварялось выдачей от архиерея или от его уполномоченных органов (обыкновенно от соборян, т. е. от кафедрального духовенства, иногда от поповского старосты и заказчика) венечной памяти и обыском. Венечною памятью назывался приказ архиерея, состоявшийся по поводу поданного ему прошения, о повенчании таких-то лиц таким-то священником, по предварительном исследовании, нет ли препятствий к данному браку. Во исполнение архиерейского приказа, священник должен был произвести обыск, т. е. расспросить прихожан о том, не знает ли он о каких-либо препятствиях. Венечная память имеет византийское происхождение. На греческом востоке до сих пор венчание браков не допускается без предварительного дозволения епископа, которое облекается в форму особой грамоты (буллы). Священник, при посвящении, не получает полномочия венчать браки. Дозволение епископа рассматривается даже как составной элемент в самом понятии таинства брака, так что без наличности этого элемента и благодать не преподается. После того, как в печатную кормчую была внесена заимствованная Петром Могилой из латинского требника статья: «о тайне супружества», троекратное оглашение, т. е. объявление священником с церковной кафедры прихожанам об имеющем быть браке в три, предшествующие браку, воскресные или праздничные дни, установленное на западе при Иннокентии III и подтвержденное тридентским собором, перешло и в русскую церковную практику. Оглашения существуют также и в других русских церквах инославных исповеданий, а равно при смешанных браках. Ввиду того, что католическое духовенство не расположено к смешанным бракам католиков с лицами других вероисповедений, нашими гражданскими законами установлено, что удостоверения от католических священников могут быть заменяемы удостоверениями от полиции об отсутствии препятствий к данному браку.

Венечные памяти были отменены у нас при Екатерине II, в связи с деятельностью комиссии о духовных имениях, как обременительные для народа, ибо с выдачей венечной памяти связывался платеж венечной пошлины, которой был различен, смотря потому, в который брак вступали жених и невеста – в первый, второй или третий. Обыски и оглашения существуют и ныне. В 1802 г. предписано было завести при церквах особые обыскные книги, отдельные от метрических, а в 1837 г. разослана по епархиям определенная форма обыска, воспроизведенная в прилож. к ст. 26 т. X ч. 1 св. зак. гр. Обыски пишутся перед венчанием, запись же в метрических книгах о совершении венчания делается после того, как бракосочетание состоялось. В настоящее время уже не делается различия между вступающими в первый, второй и третий браки, а в московском государстве делалось различие: венцы возлагались второбрачный и третьебрачным не на голову, а на правое или левое плечо. Особенные правила действуют относительно лиц императорской фамилии. В царствование императора Павла был выработан церемониал не только обручения, но и венчания чрез представителей, согласно с римскими законами, включенными в кормчую книгу. Ср. основ. зак. рос. имп. прим. к 186 ст. изд. 1906 г.

Браковенчание совершается в храме, но по обстоятельствам, как напр. в Сибири, где храм приходится на громадный географический район, может быть разрешено епархиальным архиереем и вне храма. Время не должно быть tempus clausum, т. е. время закрытое для заключения браков. В древней церкви запрещалось заключение браков, равно как празднование дней рождения, во время передпасхальной четыредесятницы, а также в среду и пятницу. С течением времени установились еще три многодневные поста: рождественский, петров и успенский, на котором также распространено было воспрещение заключения браков. Однако, на современном востоке посты рождественский и петров не считаются временем, воспрещенным для браков. На католическом западе за tempus clausum принимаются время рождественского поста до 6 января включительно и время предпасхальной четыредесятницы до Фомина воскресенья. У нас браковенчание воспрещается: в великий пост, начиная с мясопустной субботы перед масляницей и кончая пасхальной или святой неделей, в рождественский пост, с причислением к нему святочного времени до 6 января включительно, в петров и успенский посты, накануне воскресных и праздничных дней, сред и пятниц, а также накануне высокоторжественных дней коронации и восшествия на престол, в дни воздвижения креста Христова (14 сент.) и усекновения главы Иоанна Крестителя (29 авг.). По уставу русск. евангелич. ц. временем, воспрещенным для браков, считаются страстная неделя, кануны и самые дни Рождества Христова, Пасхи и Сошествия Св. Духа.

Венчание воспрещено совершать вечером, а также не допускается венчание нескольких пар разом. Компетентный священник есть приходский священник жениха или невесты. Но некомпетентность не имеют у нас того значения, какое придано ей в католической церкви тридентским собором: брак, повенчанный чужеприходным священником, все-такие будет браком действительным, если не окажется никаких разрывающих препятствий. Обязательность церковной формы брака распространена у нас и на другие вероисповедания. Браки других христианских вероисповеданий венчаются духовенством по обряду каждого вероисповедания, но и те браки признаются действительными, которые, за неимением в данном месте духовного лица соответствующего вероисповедания, будут повенчаны православным священником. Венчание браков лиц двух разных вероисповеданий, православного и неправославного, в Финляндии производится обязательно в обеих церквах, духовенством того и другого вероисповедания. Браки между лицами разных христианских вероисповеданий, кроме православного, в юго-западных губерниях, должны быть повенчаны священником той веры, к которой принадлежит невеста; в случае же если католический священник не благословил смешанного брака, венчание предоставляется священнику другого вероисповедания. В случае, если бы и этот последний не повенчал, по всей вероятности, нужно было бы обратиться к православному священнику. Брак нехристиан, из которых один или оба обращаются в православие, остается в силе без утверждения венчанием (за исключением полигамистов, X т., ч. 1. ст. 82).

Западно-европейские государства пришли к учреждению так называемого гражданского брака (le marige civil, Civilehe). Корни этого учреждения уходят в глубину средних веков, так как оно подготовлено было до известной степени римско-католическим церковным правом, в котором формальное церковное содействие к браку требовалось не со стороны его религиозного значения для брачного союза, а со стороны публичности, как юридическая гарантия действительного существования брака. Ближайшим же поводом к введению института гражданского брака послужили: реформация с образовавшейся, благодаря ей, разностью вероисповедных направлений, взаимная нетерпимость этих направлений и возникшие отсюда практические затруднения при браках разных вероисповеданий, наконец развитое сначала французскими теологами и юристами, затем философами естественного права воззрение на брак, как на договор, в такой же мере подлежащий государственному регулированию и государственной юрисдикции, как и всякие гражданские договоры. Поэтому понятие «гражданского брака» относится не к форме только заключения брачного союза, а обнимает весь с своей точки зрения, а не с церковной, регулирует и препятствия к браку, и способ заключения брака, и основания к его расторжению. Но всего нагляднее проявляется существование института гражданского брака именно в форме его заключения. В истории выяснились три типа гражданского брака: гражданский брак, как государственная необходимость (Nothcivilihe), в случаях неизбежной крайности, когда или церковь отказывается в своем содействии разномыслящим с нею иноверцам, между тем как другого способа к заключению брака помимо содействия этой церкви нет, или разномыслящие считают насилием над своей совестью принятие благословения от священника чуждой церкви, к которой они не принадлежат; 2) гражданский брак факультативный, как возможная форма вступления в брак во всех тех случаях, когда гражданин, по каким бы то ни было соображениям, желает заключить брак, не обращаясь к церковному содействию, так что в каждом отдельном случае каждому отдельному лицу предоставляется на выбор, заключить ли брак в церковной форме, или в гражданской; 3) гражданский брак обязательный, как неизбежная форма заключения брачного союза для всех граждан без изъятия, как выражение идеи равенства всех граждан перед законом государства, причем предоставляется совести каждого отдельного лица освятить совершенный им гражданский акт церковным благословением, которое служитель церкви, под страхом уголовного наказания, должен давать не раньше, а после совершения гражданского акта. Гражданский акт состоит или в том, что чиновник гражданского состояния (l'officier de l'etat civil, Standesbeamte), в присутствии свидетелей, прочитывает разные статьи закона, относящиеся к правам и обязанностям супругов, спрашивает жениха и невесту об их взаимном согласии быть мужем и женой и после утвердительного на вопрос ответа объявляет их супругами во имя закона (так во Франции),– или в том, что чиновник, не читая предварительно статей закона, предлагает вопрос, за которым следует ответ, а за ответом объявление брачущихся супругами (так в Германии), или наконец только в изъявлении согласия, без предварительного вопроса о том, и в объявлении брачущихся супругами со стороны чиновника (так в Венгрии). По совершении гражданского акта, производится регистрация брака, т. е. записываются в особую брачную книгу имена, фамилии, возраст, сословие, занятия, местожительство жениха и невесты, их родителей и бывших при заключении брака свидетелей, протоколируется также все происшедшее пред регистрацией, т. е. вопрос чиновника, если был таковой, утвердительный ответ жениха и невесты и объявление их супругами во имя закона. гражданский брак первого типа введен был первоначально в 1580 г. в двух из нидерландских штатов и вскоре распространен был на все Нидерланды; в настоящее время существует в Австрии. Факультативный гражданский брак явился первоначально и существовал весьма недолго во Франции при Людовике XVÏ в настоящее время существует в Англии и, с некоторыми модификациями, в Норвегии. Обязательный гражданский акт был введен законодательством французской революции и усвоен наполеоновским гражданским уложением; в 60-х годах прошлого столетия введен был в Румынии, Италии и Испании, в 1874 г. в Пруссии, в 1875 г. распространен на всю германскую империю, наконец в последнее время введен в Венгрии.

В 1874 г. и русское законодательство пришло к сознанию необходимости ввести нечто подобное западноевропейскому гражданскому браку для раскольников и узаконить брак, заключенный без церковного содействия. До 1874 г. супружеское сожитие двух раскольников разного пола, не повенчанных православным священником, не только не могло повлечь за собой последствий законного брака, но даже и фактически должно было разрушаться, как скоро духовному или светскому начальству становилось известным это сожительство по чьему-либо доносу. По закону 19 апреля 1874 г., брак раскольников становится законным через запись его в метрическую книгу. Раскольник, желающий этой записи, должен заявить о том, письменно или словесно, в городах местным полицейским управлением, в уездах волостным правлениям, в столицах участковым и частным приставам. Названными органами полиции должны вестись метрические книги о рождении, браках и смерти раскольников. Получив уведомление о предположенном браке, полицейские органы производят как бы оглашение, выставляя объявление о браке, в течение семи дней, на видном месте, с тем чтобы знающие о каких-либо препятствиях к браку заявляли о них. Для записи брака, оба супруга должны лично явиться в полицейское учреждение, каждый с двумя поручителями в том, что брак не есть воспрещенный (препятствия к браку определяются для раскольников теми же законами, как и для православных). Но никакие другие формальности, кроме записи, не имеют места: ни чтение относящихся к браку статей закона, ни вопрос со стороны чиновника с утвердительным ответом на него, ни провозглашение супругами во имя закона. Предшествовавшее записи брака исполнение соблюдаемых между раскольниками брачных обрядов ведению полицейских чинов не подлежит и юридического значения не имеет. В 1905 г. с дарованием религиозной свободы раскольникам, (которых на будущее время указано именовать старообрядцами) и сектантам и с усвоением их духовным лицам наименования настоятелей и наставников, на последних возложено ведение метрических книг для записи рождений, браков и смерти под наблюдением правительственных или общественных учреждений. Следовательно порядок ведения метрических книг изменился, но не изменился принцип закона 1874 г., что сила и последствия законного брака условливаются записью в метрические книги (а не религиозным актом).

Естественная причина прекращения брака есть смерть одного или обоих супругов. При жизни обоих супругов, брак может быть прекращен разводом по причине любодеяния того или другого супруга. Всякий, кто разводится с женой не по причине любодеяния, дает ей повод прелюбодействовать, так как разведенная получает возможность супружеского сожития с другим мужчиной, которое будет не браком, а прелюбодейством – и для нее, и для ее нового сожителя,– ибо женщина эта не перестает быть женой того, кто неосновательно развелся с нею, а следовательно и муж, давший жене разводную и вступивший в сожитие с другой женщиной, также прелюбодействует, потому что не перестал быть мужем своей прежней жены (Мф.5:31–32, 19:3–12).Таково нравственное учение Евангелия, изложенное, в ряду других нравственных заповедей И. Христа, в Его нагорной беседе. В дисциплинарной практике церкви первых веков, при неблагоприятном взгляде на второй брак вообще, даже и по смерти первого супруга, развод если и допускался, то лишь в смысле прервания брачного сожительства с виновным в нарушении верности супругом, без права для разведенных вступать в новые браки. Мужу вменялось даже в обязанность прервать супружеское сожитие с нарушившею ему верность женой, как только он узнал и ее неверности; но, с другой стороны, в обязанность же ему вменялось принять виновную жену снова, как скоро она понесла должное покаяние, и напротив не дозволялось, по обнаружении ее неверности, вступать в новый брак. Этот дисциплинарный порядок, господствовавший в церковной жизни первых веков, представлял собой резкий контраст гражданскому бракоразводному порядку римской империи. И отцы, удерживавшие власть над своими детьми, расторгали их брак по своему усмотрению, и сами супруги пользовались почти безграничной свободой развода. Договор о том, что брак не может быть расторгаем (pactum ne liceat divertere) считался даже безнравственным. Форма развода, предписанная Августом (lex Julia de adulteriis) была не очень обременительна: требовалось только, чтобы разводное письмо (libellus repudii), посылаемое одним супругом другому, было доставлено адресату в присутствии семи свидетелей, не включая в это число того вольноотпущенного, который приносил это письмо. Разводиться можно было как по взаимному соглашению (divortium ex consensu), так и по одностороннему желанию одного из супругов, ввиду достаточного основания (divortium ex rationabili causa). даже развод односторонний без достаточного основания все-таки оставался юридически действительным, но сопровождался невыгодными имущественными последствиями, равно как невыгодными последствиями сопровождался и основательный развод для того из супругов, который давал другому это основание или повод к разводу. Христианским императорам пришлось примирять и комбинировать противоположные взгляды: церковные и римские. После нескольких попыток в этом направлении, сделанных предшественниками Юстиниана, Юстиниан сам создал довольно сложное законодательство, которое принято было в канонические сборники востока, как руководящее для церковной практики, с незначительными лишь изменениями в позднейшем законодательстве. Юстиниан решительно воспретил развод по взаимному соглашению, и хотя уже преемник его Юстин II оказался вынужденн восстановить его, ввиду частых взаимных посягательств на жизнь супругов, но в еклоге Льва Исавра он был воспрещен окончательно. Развод по взаимному соглашению не воспрещен был Юстинианом только на тот случай, когда оба супруга желали вступить в монашество; но, как указано будет ниже, тут достаточно было, по византийскому праву, и одностороннего желания одного из супругов вступить в монашество, чтобы расторгнуть брак. Односторонний развод по основательному поводу есть или развод убыточный, с невыгодными последствиями, с вредом (divortium cum damno) для того, кто подает повод к разводу, или развод без всяких невыгодных последствий (divortium bona gratia), так сказать льготный. Невыгодные последствия, не считая уголовных наказаний, которые могли иметь место в некоторых случаях, состояли в том, что подавшая повод к разводу жена лишилась своего приданого, а подавший повод к разводу муж лишался брачного дара (propter nuptias donatio), который был установлен им при вступлении в брак, как эквивалент женина приданого. В некоторых случаях жена, кроме потери приданого, могла поплатиться известной долей и остального своего имущества (парафернального, не вошедшего в состав приданого), а равно и муж, кроме потери брачного дара, мог поплатиться долей своего остального имущества. Развод убыточный в пользу мужа и против жены имеет место в следующих случаях: 1) государственное преступление жены, состоящее в том, что она, зная о существовании злого умысла против императора, не доводит этого до сведения мужа, 2) прелюбодеяние жена, 3) посягательство жены на жизнь мужа, или знание о существовании злого умысла у других лиц и недоведение этого обстоятельства до сведения мужа, 4) участие в пирушках посторонних мужчин против воли мужа, мытье с ними в бане, проживание против воли мужа вне его дома и дома ее родителей, посещение цирка, театров, боя зверей,без ведома или против мужа, 5) вытравление плода (по новелле 22-й, в 117 нов. этот повод был опущен, но в новелле 31-й Льва Мудрого был восстановлен). Для жены основательным поводом послать мужу развод служит: 1) государственное преступление, состоящее в злоумышлении против императора или в недоведении до сведения власти о злоумышлении других лиц, 2) посягательство на жизнь жены, или знание об умысле других и непредупреждение жены об опасности, 3) посягательство на целомудрие жены понуждением ее к вступлению в прелюбодейную связь с кем-либо, 4) обвинение мужем жены в прелюбодеянии, оставшееся недоказанным, 5) содержание мужем постоянной любовницы в собственном ли доме, где живут супруги, или в другом доме, находящемся в том же самом городе, несмотря на неоднократные напоминания о супружеском долге со стороны родителей того и другого супруга или других почтенных лиц. К невыгодному же разводу отнесен был императорским законом 776–780 гг.; развод 6) по причине восприятия родителями собственных детей от купели крещения. Дело в том, что супруги, руководясь принципом трулльского собора о превосходстве духовного родства над плотским, за неимением другого повода к разводу, с целью создать таковой порядок, воспринимали собственных детей от крещения и, так как здесь, согласно с мыслью трулльского собора, в дальнейшем супружеском сожитии таких лиц должно было усматриваться уже кровосмешение (incestus superveniens), а по взаимному соглашению развод был раньше запрещен, то один супруг посылал другому, на указанном основании, развод. Императорский закон подвергает виновного супруга тем же невыгодам, как и в других случаях развода cum damno, воспрещая притом же на будущее время родителям воспринимать своих детей.

К льготному относимы были случаи развода: по неспособности к супружескому сожитию, по безвестному отсутствию лиц военного звания и по нахождению в плену одного из супругов, со времени Льва Мудрого по сумасшествию одного из супругов, затем по одностороннему желанию вступить в монашество (в этом случае другому супругу предоставлялось вступить в новый брак). На основании 48 пр. трул. соб. допущено было также расторжение брака по случаю выбора женатого человека в епископы,– но в этом случае требовалось согласие жены, которая вместе с тем обязывалась вступить в монастырь, находящийся вдали от того города, где будет епископствовать ее муж.

Кроме того, церковная практика, следуя указанию апостола Павла (1Кор.7:12–15) относительно нерасторжимости брака таких супругов, из которых один обратится в христианство, а другой останется в нехристианстве, допускала расторжение на случай нежелания неверного (или еретического) супруга продолжать брачный союз с верующим (пр. 72 трул.): правило это, однако, понималось позднее в том смысле, что и нежелание неверного супруга обращаться к вере есть уже достаточное основание к расторжению брака. Подобным же образом в печатной кормчей (толков. к 72 трул.) центр тяжести поставляется в желании или нежелании верного супруга жить с неверным, что совсем не соответствует мысли апостола.

Должно заметить, что в церковном законодательстве периода вселенских соборов все еще, как в римском праве, расторжение брака представляется юридическим актом, предпринимаемым частными лицами, по их желанию, а не результатом судебного решения. В зависимость от последнего расторжения брака поставлено уже после того, как во-первых, венчание сделалось единственным способом заключения законного брака и, во-вторых, после того, как все дела брачные, на основании императорских законов (окончательно в конце XI в.), были предоставлены в ведение духовных судов.

Римско-католическая церковь осталась на строгой точке зрения дисциплины первых веков христианства: брачный союз может прекратиться только смертью одного или обоих супругов. Места Евангелия, по смыслу которых допускается расторжение брака при жизни супругов по причине любодеяния (), истолковываются католическими богословами или в том смысле, что тут разумеется только разлучение без дозволения вступить в новый брак (так понимал уже Августин), или в том смысле, что под разумеется тут любодеяние в собственном смысле, совершенное женой до вступления ее в брак и обнаруженное мужем после брака, а не прелюбодеяние () в смысле нарушения замужней женщиной верности мужу, и что следовательно в Евангелии говорится не о расторжении существовавшего уже законного брака, а о недействительности брака, не состоявшегося ввиду обнаружившегося добрачного целомудрия жены. Прелюбодеяние, а равно разные другие обстоятельства (злостное оставление, апостазия, покушение на жизнь, заразительная болезнь и др.) могут служить лишь основанием к фактическому разлучению супругов (separatio quaad thorum te mensam) – то к пожизненному (separ. perpetua), то к временному (separ. temporaria),– без разорвания самого союза супружеского (quoad vinculum), и следовательно без возможности для разлученных вступать в новые браки. Однако, установленное средневековой схоластической наукой различие между браком консуммированным и браком не консуммированным сохранило и до сих пор свое значение в вопросе о расторжении брака. Безусловно нерасторжим только брак консуммированный, т. е. завершенный плотским сожитием супругов, за исключением двух случаев: 1) когда брак расторгается по общему соглашению для вступления в монашество, причем следовательно не имеется в виду возможность вступления в новые браки, 2) при «casus apostoli» или «privilegium Paukinum», как выражаются западные канонисты, т. е. в случае о котором говорит апостол Павел в 1Кор.7:12–15, когда из двух супругов-нехристиан один обращается в христианство, а другой оставшийся в прежней, нехристианской религии, не желает продолжать с ним сожитие. Брак же не консуммированный может быть расторгнут quoad vinculum 1) по одностороннему желанию одного из супругов вступить в монашество и 2) в силу папского диспенса, который дается в тех случаях, когда импотенция, принуждение, ошибка, ненаступление суспензивного условия морально несомненны, хотя и не могут быть доказаны. Но, не допуская принципиально расторжения брака, католическая церковь, как показывает история, очень широко могла растолковать препятствия разрывающие, так что цель развода могла достигаться путем анулирования брака как недействительного.

У протестантов в Германии до последнего времени действовали разные партикулярные уставы, в которых, вообще говоря, давался довольно широкий простор свободе развода. С изданием германского уложения, все партикулярные ландрехты и уставы потеряли силу. Германским уложением 1896 г. развод допускается: в случае прелюбодеяния, бигамии (двоебрачия), противоестественных преступлений, покушения на жизнь супруга, злостного оставления, тяжкого нарушения брачных обязанностей (в особенности жестоким обращением), бесчестного и безнравственного поведения, душевной болезни. Термин «сепарация» в германском уложении избегается, но допускаемое им «уничтожение брачного общения» (Aufhebung der ehelichen Gemeinschaft) есть в сущности сепарация в смысле канонического права.

В древней Руси делались попытки применять бракоразводное византийское право с некоторыми модификациями, приспособленными к русскому быту. Так по одному из списков устава Ярослава, развод дозволяется в следующих случаях, и именно мужу с женой, а не наоборот: 1) если жена не доведет до сведения мужа об известном ей умысле третьих лиц против царя или князя, 2) в случае прелюбодеяния жены, 3) в случае злоумышления жены на жизнь мужа или недоведения до его сведения об известном ей умысле третьих лиц, 4) в случае пирования жены с посторонними мужчинами, или проведения ею ночей вне дома, 5) в случае упорного посещения женой игрищ, 6) в случае, если жена сама или через наведенных ею лиц обокрадет мужа или обокрадет церковь. В юго-западной Руси XVI и XVII вв. весьма часто практиковалось расторжение браков по взаимному соглашению, оформленное притом же предъявлением актов о разводе городским магистратам и внесением их в городские книги, в чем нужно видеть влияние так наз. магдебургского права, предоставлявшегося городам польскими королями по западно-европейскому образцу. Развод по взаимному соглашению практиковался и в московском государстве, но облекался не в форму какого-либо публичного акта, а в форму разводных или роспустных писем, писавшихся приходским духовенством. Кроме того, весьма обычным явлением было пострижение жен в монашество, большей частью против воли их, с целью доставления мужьям возможности вступления в новый брак. В судебной практике допускались, как поводы к разводу: прелюбодеяние жены, посягательство на жизнь, жестокое обращение с женой, а в XVIII в., под влиянием знакомства с западным церковным правом, проникли к нам безвестное отсутствие, присуждение к уголовному наказанию, и стал приводиться принцип равноправности супругов в отношении к расторжению брака по причине прелюбодеяния.– По действующему праву, самовольное расторжение брака без суда, по взаимному соглашению супругов, ни в каком случае не допускается, и священнослужителям воспрещается, под опасением суда и лишения их сана, писать под каким бы то ни было видом разводные письма. Достаточными же основаниями к расторжению брака, кроме естественного способа его прекращения смертью, признаются для лиц православного вероисповедания, а также православных, состоящих в смешанных браках с неправославными, и для старообрядцев следующие обстоятельства:

1) Прелюбодеяние того или другого супруга, установленное бракоразводным процессом в духовном суде (для старообрядцев в светском). Могут ли разведенные супруги вновь соединиться, наш закон не говорит, но в практике воссоединение допускается. Противоестественные связи не служат основанием к расторжению брака.

2) Двоебрачие, которое, однако перестает быть поводом к разводу, если и другой супруг тоже виновен в двоебрачии.

3) Неспособность к брачному сожитию, существовавшая до брака, а не impotentia superveniens; иск о разводе может быть начат не раньше, как через три года после вступления в брак (experimentum triennalis cohabitationis).

4) Присуждение одного из супругов к каторжным работам, или к ссылке на поселение в места, к тому предназначенные, с лишением всех прав состояния. По закону 14 декабря 1892 г., радикально изменившему существовавший раньше порядок вещей, присуждение к означенным наказаниям служит основанием к подаче прошения о расторжении брака: а) невинным супругам, как скоро они не желают следовать за осужденными в место ссылки и желают вступить в новый брак, и в) самим осужденным, во время нахождения их на месте ссылки. Невинным супругам предоставляется вступления приговора в законную силу. Самим виновным, если супруги их не последовали за ними, предоставляется просить о расторжении брака с дозволением вступить в новый: ссыльно-каторжным 1-го разряда через три года, 2-го года по вступлении уголовного приговора в законную силу.

5) Безвестное отсутствие одного из супругов. По закону 14 янв. 1895 г. после пяти лет безвестного отсутствия, прошение о расторжении брака дается в духовную консисторию по местожительству просителя; консистория рассылает повестки к родителям и родственникам супругов, а равно ко всем лицам, могущим доставить сведения об отсутствующем, и сносится с губернским правлением по месту последнего жительства отсутствующего лица (а не со всеми губернскими правлениями росс. империи, как было раньше); в то же время производится публикация в «Церковных Ведомостях» (официальном органе св, синода) о предъявленном прошении. По истечение года со времени напечатания объявления, консистория приступает к рассмотрению дела, затем полагает решение о расторжении брака и о дозволении просителю вступить в новый. Состоявшееся решение о дозволении вступить в новый брак представляется на утверждение св. синода, но относительно мещан и крестьян есть решение окончательное.

6) Нежелание супруга, оставшегося в нехристианстве, продолжать брачное сожитие с супругом, принявшим православие, и дать подписку в том, что не будет причинять поношений и укоризн супругу и отвлекать от православия как этого последнего, так и имеющих родиться детей. Полигамист, по принятии православия должен выбрать одну из прежних жен; однако, если ни одна из них креститься не пожелает, и муж не изъявив согласия жить с некрещеной, ему дозволяется вступить в новый брак с православной.

7) Вступление в монашество, но не одностороннее и не с возможностью для другого супруга вступать в новый брак, а вступление в монашество обоих супругов. Вступление в монашество мужа при живой жене и жены при живом муже не допускается. Если оба желают постричься, то требуется, чтобы у них не было детей малолетних и требующих родительского признания, и чтобы они достигли узаконенных лет. В духовном регламенте говорится, что женщина должна иметь не менее 50 лет (сообразно с чем должна быть обсуживаема и мера возраста мужа). Хотя в законах о состояниях от мужчины требуется 30 л., а от женщины 40-летний возраст, для вступления в монашество, но самая разница в мере возраста показывает, что в IX т. говорится не о супругах, желающих разорвать супружеских союз для вступления в монашество, а о лицах мужского и женского пола, в отдельности взятых.

В русском уставе евангелической церкви указаны следующие основания к разводу: 1) нарушение супружеской верности, 2) злонамеренное оставление супруга, 3) долговременная, более пяти лет продолжающаяся, хотя и непроизвольная отлучка одного из супругов, 4) отвращение или неспособность к сожитию, 5) неизлечимая прилипчивая болезнь, 6) сумасшествие, 7) развратная жизнь, 8) жестокое и угрожающее опасностью жизни обхождение, ругательства и иные чувствительные оскорбления, 9) доказанное судебным порядком намерение лишить супруга или супругу чести, 10) тяжкие преступления (т. е. преступления по их качеству, независимо от того наказания, которое понесено за них in concreto).

Практическая необходимость вынуждала св. синод в последнее время расторгать браки по другим поводом, сверх указанных в русском законодательстве. Кроме того, практиковалось и, вероятно, всегда будет практиковаться расторжение браков не ординарным путем судебного процесса, а по прошениям, подаваемым на высочайшее имя. Германские юристы говорят о «государевом бракорасторгательном праве» (landesherrliches Ehescheidungrecht), и выводят его из законодательной власти монарха. Если суду вообще приходится иметь дело с различием индивидуальностей и конкретных обстоятельств отдельного случая, то в делах о расторжении браков в особенности выступают и требуют внимания к себе индивидуальные различия воспитания, образования, общественного положения, общественной среды. Суд, хотя бы ему предоставлен был широкий простор усмотрения и свободной оценки, все-таки должен руководиться известными общими правилами, которыми он связан, между тем как законодатель не связан ими.

В первые века христианства епископ и хорепископ назначали на подчиненные им церковные должности. При христианским императорах право хорепископов на поставление духовных лиц было постепенно ограничиваемо (см. выше стр. 22), а право епископов было ограничено в пользу ктиторов, т. е. основателей церквей и молитвенных домов. Ктиторам предоставлено было нарекать (, nominare), т. е. указывать епископу или кандидата на должность при основанном им учреждении с тем, что епископ должен был посвятить представленных ему кандидатов, с правом, однако, отвергнуть недостойных. Кафедры епископские в первые века замещались путем избрания кандидатов клиром и народом данной общины из своей же среды; но при выборах должны были присутствовать соседние епископы из данной провинции, по крайней мере в числе трех. В канонах IV в. (1 в ел. пр. 4, антиох, 19 и др.) одни епископы собственно представляются действующими при выборе кандидата на епископскую кафедру, причем утверждение выбора предоставляется митрополиту. Но это не значит, будто каноны IV в., как позднее стали понимать их соборы и канонисты, не знают уже выбора епископа местной общиной. Молчание канонов об участии местного духовенства и народа в этом деле нужно объяснить тем, что оно само собою предполагалось, и что в регулировании нуждалось именно участие епископов, так как могло случиться, что выборы проводились при участии двух, одного, или даже при полном отсутствии соседних епископов.

Юстиниан предоставил избирательное право духовенству и первым лицам города, а не всему городскому населению, как было раньше. При этом он не говорит ни слова о присутствии епископов провинции, откуда решительно не следует, что присутствие епископов провинции не требовалось. Оно само собой разумелось и предполагалось, так что законодатель не считал нужным говорить о нем, подобно тому как для соборов IV в. представлялось, само собой разумеющимся участие народа в избрании епископа. На кафедру епископскую местным духовенством и представителями народа избирался кандидат из местной же среды, перемещение же епископов с одной кафедры на другую было необычным и, по общему правилу, считалось воспрещенным. (I всел. 15, апост. 14). Бывали случаи назначения епископами преемников себе; но этот порядок замещения был воспрещен канонами (I всел. 4, ант. 23, апост. 76). Главным же образом право выбора было ограничиваемо непосредственным влиянием христианской императорской власти на замещение епископских кафедр. Уже во время борьбы православия с христианством, император Констанций, по собственному усмотрению, возводил ариански-настроенных епископов на вакантные кафедры. Этого же образа действия держались, в особенности по отношению к важнейшим кафедрам, и позднейшие императоры, частью для предупреждения партийных сословий, частью в тех видах, чтобы заменить кафедры епископские такими лицами, которые могли бы быть наиболее пригодны к служению интересам церкви, а также к содействию императорской политике в волновавших христианство религиозных спорах. Императорская власть влияла даже и на замещение римской епископской кафедры, особенно в эпоху существования равеннского экзархата, то непосредственно, то через экзарха равеннского. Из X века мы имеем свидетельство императора Константина Порфирородного, который, в своем сочинении: « (De cerimoniis aulae Byzantinae, II, 14) подробно описывает порядок замещения константинопольской патриаршей кафедры. Согласно этому описанию, по смерти патриарха, митрополиты, составляющие синод, представляют императору имена трех избранных ими кандидатов, и если император найдет в числе этих желательного для себя кандидата, утверждает его, а если желает иметь патриархом кого-либо другого, помимо представленных, выражает свои желание митрополитам, которые и избирают указанного императором. император торжественно, в присутствии духовенства и сената, нарекает избранного, произнося слова: «божественная благодать и наше происходящее от нее императорское величество возводит этого благочестивейшего мужа в патриарха Константинополя». Константин Порфирородный все-таки дает видеть, что по крайней мере форма избрания соблюдалась. А относительно одного из позднейших императоров Никифора Фоки (конца X в.) известно, что он, по-видимому уже руководясь примером западно-европейского феодализма, провел в патриаршем синоде определение, в силу которого царю предоставлялось утверждение всех кандидатов на епископские кафедры, и что, пользуясь этим определением, он на долгое время откладывал утверждение кандидатов, посылая своих придворных священников управлять епархиями и значительную часть доходов с них отбирать в казну. А самый выбор на епископские кафедры в позднейшее время, как видно из новеллы Исаака Ангела, производился всеми, проживавшими в данный момент в Константинополе епископами, следовательно уже без участия местного духовенства и народа.

В отношении как к высшим, так и к низшим должностям практиковался иногда порядок, который позднее в западноканонической науке получил название дореволюционного. Юстиниан определил, что если бы духовенство и первые лица города не осуществили предоставленного им избирательного права в течение 6 месяцев, митрополит или патриарх должны заместить должность. Подобным же образом VII всел. собор определил, что если епископ не назначает особого эконома из своего клира для заведывания церковным имуществом, в таком случае митрополит, а если при митрополитской церкви не будет поставлен эконом, то патриарх должен озаботиться поставлением администратора церковного имущества.

На западе вопрос о замещении высших церковных должностей послужил в XI в. поводом к знаменитой борьбе за инвеституру. Инвеститура, сама по себе, не есть нечто специфически свойственное церковной жизни. Она означает передачу, символизируемую внешними знаками. С IX в. стали различать в епископе духовную способность, получаемую им в посвящении, от его юрисдикции, сообщение которой посвящаемому символизировалось вручением пастырского жезла и перстня (baculus et anulus). Сначала эти символы вручались посвящаемому самими косекраторами-епископами, а при господстве феодального режима этими символами стали пользоваться императоры, короли, герцоги и графы при передаче епископств, как светских ленов. Дело в том, что с вступлением церкви в феодальный строй, во-первых епископы аббаты, и проч. получали светские права правительства в известной территории, а во-вторых, получая эти территории в лен, епископы и проч. становились в вассальное отношение к своему сюзерену, за которым признавалась верховная собственность (dominium eminens) во всех землях, раздаваемых в лен. А так как духовную должность не различали от тех светских регалий, которые с ней связывались, то выходило, что император или вообще феодальный сеньор, посредством инвеституры посохом и перстнем, распоряжается и самими епископскими или аббатскими должностями, как своей собственностью, может заместить их членами своей фамилии, или, долгое время не замещая, пользоваться доходами, присвоенными этим должностям. В Германии в особенности император видел в епископах могущественных вассалов, на которых мог опираться в борьбе с светскими вассалами, лены которых тем временем начинали делаться наследственными, между тем как духовные лены не могли быть наследственными по безбрачию духовенства, и следовательно всякое новое замещение открывало простор императорскому влиянию и замещению должностей преданными императору лицами. Таким образом, в силу императорской инвеституры, приобреталось инвестированным епископство или аббатство со всеми его духовными и светскими правами и религиями, консекрация же епископская была лишь само собой разумеющимся дополнением к инвеституре. При наречении не обращалось внимания на каноническую квалификацию нарекаемого, и при том же в широких размерах практиковалась симония.

Вормским конкордатом 1122 г., которым закончилась борьба за инвеституру, было определено, что епископские кафедры должны замещаться посредством канонического избрания и свободного посвящения (electio canonica и libera consecratio), но с двойной инвеститурой: регалий (т. е. светских правительственных прав) со стороны императора посредством вручения скипетра (per sceptrum), спиритуалий (духовных прав) со стороны папы посредством вручения престола и посоха (per anulum et baculum). Что касается самой папской кафедры, то еще раньше было установлено, что папа избирается исключительно коллегией кардиналов. Ныне существующий порядок замещения высших должностей (beneficia majora), насколько он не определен иначе в конкордатах, или не сложился в иной форме, благодаря ходу истории (напр. в Италии), состоит в избрании кандидатов на епископские кафедры кафедральными капитулами (которые в этом отношении заменили собой древнецерковные факторы, действовавшие при избрании епископов), а аббатов монастырскими братствами. То и другое избрание (electio) утверждается папой (institutio canonica). На основании конкордатов, кандидат не избирается капитулом, а указывается государственной властью (nominatio), папе же опять принадлежит каноническое утверждение нареченного лица (institutio canonica). Тот и другой порядок замещения называется неполным (provisio minus plena), так как здесь папа не пользуется полной свободой в замещении церковных должностей, ограничиваясь утверждением указанного ему кандидата кем-либо другим, избирательной ли коллегией, или государственной властью. Полный порядок папского замещения (provisio plena) напр. в Италии, состоит в том, что папа замещает епископские кафедры, не ограничиваемый никаким посторонним влиянием. От неполного и полного различают еще экстраординарное или чрезвычайное замещение в особых случаях, которое возможно в применении ко всем католическим странам (напр. в случае смерти епископа apud ciriam, т. е. в Риме, или в том случае, когда кафедра епископская делается вакантной вследствие перемещения – весьма редкого в практике католической церкви,– или низложения епископа, или наконец по дореволюционному праву – jus devolutionis,– когда избирательные коллегии не осуществляют своего права, и папе приходится восполнить пробел в ходе управления, допущенный подчиненными органами).

В отношении к низшим должностям (beneficia minora) также существует различие свободного замещения (collatio lidera) и несвободного (collatio nec libera). Свободно замещает епископ церковные должности в своем диэцезе тогда, когда он не ограничивается никаким посторонним влиянием,не свободно, когда он ограничивается патронатским правом. Под патронатом или патронатским правом (jus patronatus) разумеется совокупность прав и обязанностей, предоставляемых церковью известным лицам не в силу их принадлежности к духовной иерархии, которой одной принципиально принадлежат всякие духовные права, а на особом юридическом титуле. Этот особый юридический титул составляют особые заслуги данного лица в пользу церкви: пожертвование ей земельного участка для возведения на нем церковного здания, сооружение церковного здания и обеспечение содержания церковной должности при нем (patronum faciunt fundus, aedificatio, dos), или который-либо из этих актов в отдельности. Возможен сопатронат, когда означенные заслуги в пользу церкви исполняются разными лицами. Кроме церквей, под патронатом могут состоять должности в капитуле (пробста, декана и других каноников). Различается личный и вещный патронат. Первый принадлежит непосредственно физическому или юридическому лицу, светскому, или духовному; последний принадлежит всякому собственнику определенного имения, с тем однако, что если имение поступит в собственность нехристианина, осуществление патроната приостанавливается на все время нахождения имения в руках нехристианина. Патрону усвояются: 1) известные почетные праdf (jura honorifica), как напр. почетное место в храме и в церковных процессиях, поминовение в церковных молитвах, 2) права, сопряженные с тягостями (jura onerosa), именно надзор за управлением церковного имущества с доведением до сведения епископа замеченных отступлений от правильного порядка и с эвентуальным покрытием расходов церковной фабрики, 3) права, соединенные с материальными выгодами для патрона (jura utilia), именно право на алименты от церкви в случае впадения в нищету по несчастному стечению обстоятельств; 4) главное же существенное право патрона есть право представления епископу кандидата на церковную должность при патронируемом церковным учреждении (jus praesentandi). Как скоро епископ не имеет ничего возразить против католической квалификации кандидата, он обязан утвердить представленного (institutio collativa). Если же патрон не воспользовался своим правом в пределах установленного срока, (6 месяцев для духовного патрона, 4 месяца для светского) или представил недостойного кандидата, а срок между тем истек, то епископ сам замещает по праву дореволюционному. С другой стороны, если и епископ сам в течение известного времени не замещает подлежащих его свободному замещению должностей, то, по деволюционному же праву, допускаемый им пробел в порядке церковного управления восполняется митрополитом. При определении на должности, подлежащие свободному епископскому замещению, а также духовному патронату, составляется приходской конкурс соискателей, на котором особыми экзаменаторами оцениваются сравнительные качества соискателей в отношении к поведению, проповеднической способности, знаниям и проч.

Особенности в порядке замещения должностей в евангелической церкви состоят 1) в том, что высшие должности замещаются монархом, причем духовный сан требуется только для генерал-супер-интендентов и суперинтендентов, 2) что не различается патронат духовный от мирского, 3) во многих местах приходским общинам предоставляется широкое участие в замещении приходских должностей. Оно может проявляться в различных формах: а) община имеет в собственном смысле избирательное право, в силу которого она представляет избранного ею кандидата консистории, а эта последняя утверждает выбор, предполагая, что избранный обладает установленной квалификацией; б) кандидат представляется консистории патроном, который, однако, иногда обязывается сообщить предварительно имя своего кандидата общине, и если эта последняя имеет что-либо возразить против поведения или против направления в учении намеченного лица, то представляет консистории и своего собственного кандидата, так что правительство имеет выбор между несколькими кандидатами: впрочем комбинация прав патрона с участием общины принимает иногда и такую форму, что община представляет своего кандидата, после того как патрон пропустил срок для представления своего; 3) церковная должность замещается самим церковным правительством, но общине предоставляется право возражения против нареченного церковным правительством кандидата.

В разных православных церквах практикуется различный порядок замещения церковных должностей, то с участием, то без участия народа или народного представительства, то с большим, то с меньшим влиянием государственной власти. Патриарх константинопольский избирается особым избирательным собранием, составленным из высшего духовенства и из мирян, и особым, очень сложным, избирательным порядком. Сначала составляется общий список кандидатов, предложенных митрополитами и избирателямимирянами, причем каждый кандидат от мирян должен быть поддержан 1/3 голосов митрополитов; затем этот список представляется турецкому правительству, которое может вычеркнуть неугодных ему лиц; из оставшихся не вычеркнутыми кандидатов избирательное собрание, в общем своем составе, выбирает трех, а одного из этих трех выбирают одни митрополиты,– он и получает утверждение со стороны султана. Епископы константинопольского патриархата избираются константинопольским синодом. Остальные три восточные патриарха de jure избираются архиерейскими соборами, архиепископ кипрский избирательным собранием, в котором участвует и мирской элемент, архиепископ синайский – синайской братией,– de facto дело редко обходится без участия константинопольского патриарха. Утверждение, конечно, всегда принадлежит турецкому султану. В Сербии митрополит избирается особой избирательной скупщиной, составляющейся из членов архиерейского собора и высшего духовенства, президента совета министров, министра народного просвещения и духовных дел, президента и вице-президента народной скупщины, президентов государственного совета, кассационного суда и др. А епископы избираются архиерейским собором. Избранных, как митрополита так и епископов, утверждает король. В греческом королевстве замещение епископских кафедр зависит от министра духовных дел. В Румынии епископы, в том числе и митрополит-примас, избираются особым избирательным собранием, составляющимся из всех архиереев, из депутатов народного собрания и из православных сенаторов. Черногорский митрополит нарекается и утверждается князем, точно так же как буковинско-далматинский митрополит и подчиненные ему епископы нарекаются и утверждаются австрийским императором. В остальных церквах Австро-Венгрии митрополиты карловацкий и германштадтский избираются церковнонародными соборами или конгрессами и получают затем императорскокоролевское утверждение; а что касается замещения епископских кафедр, то в карловацкой митрополии митрополит предлагает синоду трех кандидатов, из которых синод избирает одного, а в румынской германштадтской митрополии епархиальный собор, составляющийся из 20 духовных и 40 мирских депутатов, избирает кандидата, который получает признание от архиерейского собора и затем от государственной власти. В Боснии и Герцоговине, по конкордату между Австрией и константинопольским патриархом, кафедры епископские замещаются австрийским императором по предварительном сообщении имени кандидата вселенскому патриарху.

Низшая должность в православных автокефальных церквах замещаются то непосредственно архиереем, то по избранию приходов, как в карловацкой и семиградской митрополиях и в болгарском экзархате. В Буковине существует патронатное право в католическом смысле. Здесь же наблюдается и другой след влияния католической церковной жизни: митрополиту буковинско-далматинскому принадлежит деволюционное право в выше разъясненном смысле.

В православной церкви России, после того как прекратилось ее зависимость от Константинополя, при замещении митрополитской, позднее патриаршей, и прочих епископских кафедр, по общему правилу, применялась форма избрания собором епископов, хотя, по существу, перевешивающее влияние на это дело имела царская власть. В самом чине постановления указывалось, что поставляемый в своем «исповедании» объявляет, что он поставлен митрополитом в церкви Успения Богородицы (т. е. в московском Успенском соборе) по повелению Государя. После падения Константинополя, при поставлении московских митрополитов, несколько раз употреблена была московским государем византийско-императорская формула: «Всемогущая и животворящая Св. Троица, дарующая нам всея Руси государство, подает тебе сей святый великий престол архиерейства, митрополию всея Руси». Эта формула вскоре вышла из употребления. По учреждении св. синода, установился такой порядок, что состав его образуется посредством высочайших повелений тому или другому лицу быть членом или присутствовать в св. синоде. Что касается епископских кафедр, то сначала было определено, чтобы св. синод представлял двух кандидатов, позднее установлено было вместо двух представлять трех, из которых одному (обыкновенно которое есть акт юридический, хотя и обставленный религиозными обрядами; над нареченным позднее совершается хиротония, как акт сакраментальный. Церковный чин наречения, если он совершается в Петербурге (что, однако, не необходимо), состоит в том, что в присутственной зале св. синода, при членах его, а также при духовенстве и певчих кафедрального Исакиевского собора, обыкновенно в присутствии управляющего синодальной канцелярией, иногда оберпрокурора св. синода или его товарища, причем допускаются и посторонние лица, обер-секретарь синода объявляет нарекаемому высочайший указ о том, что государь повелевает и св. синод благословляет ему быть епископом; нарекаемый ответствует на это, что «понеже государь император повелел и св. синод благословил ему быть епископом», то он «благодарит, приемлет и ничтоже вопреки глаголет». После этого объявления высочайшей воли, совершается благодарственное молебствие, причем нареченный произносит пред лицом присутствующих архиереев установленную речь. Тем же порядком замещаются и викариаты. От западно-европейской номинации, принадлежащей главе государственной власти по отношению к католическим церковным должностям, русское императорское наречение на православные церковные должности отличается в двух отношениях: во-первых, нарекается один из кандидатов, избранных и представленных св. синодом, а не по собственному усмотрению императора, и во-вторых, императорское наречение не подлежит никакому дальнейшему каноническому утверждению какой-нибудь другой власти, тогда как на западе глава государственной власти номинирует желательного кандидата по собственному усмотрению, а не по указанию или избранию со стороны, но эта номинация подлежит каноническому утверждению папы (institutio canonica).

Протопресвитер военного и морского духовенства, протопресвитер духовник Их Величеств, заведующий придворным духовенством, обер-прокурор св. синода и все, высших классов, светские должностные лица разных состоящих при св. синоде учреждений назначаются по высочайшему повелению. Другие должности в центральной организации православной церкви то замещаются св. синодом непосредственно, то по предложению обер-прокурора св. синода. Оберпрокурор непосредственно замещает все, не принадлежащие к высшим 4 классам административные должности, духовные должности замещаются епархиальным архиереем, причем пригодность кандидата на эти последние должности удостоверяется духовником. Ни патроната, ни приходских выборов, ни конкурса нет. На основании положения об управлении церквами и духовенством военного и морского ведомства 12 июня 1890 г., протопресвитер избирает на места военных священников и диаконов и представляет к местному епархиальному архиерею для рукоположения, если последний не встретит к тому канонических препятствий.

Церковные старосты избираются прихожанами на три года, с согласия причта, в присутствии благочинного. К бесприходным городским церквам старосты избираются в городских думах, но гласными лишь православного исповедания. Дело это производится таким образом, что причт бесприходной церкви через благочинного сообщает городскому голове список желательных кандидатов, из числа которых дума избирает одного, а епископ утверждает избранного. Для Московского Успенского собора этот порядок был в 1892 г. заменен избранием причта, утверждаемым московской синодальной конторой. В городах с преобладающим неправославным население выбор старосты к бесприходным церквам производится всеми православными обывателями, созываемыми городским головой. К церквам при учебных и богоугодных заведениях старосты избираются начальством заведений с согласия причта.

Высшие церковно-правительственные должности других христианских исповеданий, в России существующих, как то: католические архиепископы, епископы епархиальные и епископы – суффраганы, президент и вице-президент евангелической генеральной консистории, а также евангелическо-аугсбургской консистории в польских губерниях, и архиепископы армяно-григорианской церкви назначаются императором (католич. архиепископы и проч. по предварительном соглашении с римским папой, которому принадлежит и каноническая институция назначенного лица). Что же касается эчмиадзинского патриарха-католикоса, то он избирается всем гайканским народом армяно-григорианского исповедания: через год после смерти патриарха собираются в Эчмиадзин духовные и светские представители от всех армянских епархий не только русских, но и иностранных, всего более из Турции и Персии. Выборы производятся в присутствии русского императорского комиссара: выбираются сначала большинством голосов четыре кандидата, из этих четырех двое, имена этих двух представляются государю императору, который одного из них утверждает в сане патриарха. В римско-католической и евангелической церквах России действует патронатское право, а в евангелической церкви допускается, кроме того, избрание духовенства прихожанами.

Учреждение, упразднение и изменение церковных должностей, в тех случаях в особенности, когда с должностями связано управление известным географическим районом с находящимися в этом районе церковным обществом, означают известное изменение в церковном строе. Задачи церковного правительства по отношению к церковным должностям состоят не только в принятии мер к замещению вакантных должностей, но и в том, чтобы, смотря по надобности, учреждать вновь (erectio) должности там, где их не существовало, или, наоборот, управлять (suppressio) существовавшие, но сделавшиеся излишними, должности, наконец производить целесообразные изменения в существующих должностях. Изменения могут состоять: 1) в соединении нескольких должностей в одну (unio) – а) путем слияния (confusio), когда сливающиеся должности, вместе и с округами, им подведомственными, образуют одну лишь должность с одним округом (напр. две епархии сливаются в одну, два прихода в один), б) путем личного соединения двух однородных должностей в одном носителе (unio aeque principalis,– таково напр. было долгое время существовавшее соединение двух епархий новгородской и с.-петербургской в лице митрополита новогородского и с.-петербургского), причем обе должности, с относящимися к ним округами, хотя и соединяющиеся в одном носителе, остаются обособленными, в) путем присоединения одной должности к другой в качестве придаточной к главной (subjectio s. accessio, напр. присоединение одной приходской церкви к другой, или одного монастыря к другому, или приходской церкви к монастырю).– Изменения могут состоять 2) в разделении одной должности или а) на две самостоятельные (sectio), напр. одного прихода на два, или б) с отчислением части компетенции одной церковной должности к другой (dismembratio), напр. отчисление нескольких деревень от одного прихода к другому, или нескольких уездов от одной епархии к другой. В западном каноническом праве существует еще термин: incorporatio для обозначения того случая, когда приходская церковь с церковной должностью присоединяется к какой-нибудь духовной корпорации (капитулу, монастырю, в средние века к университету), причем корпорация обсуживается как универсальный преемник во всех activa и passiva присоединяемой церкви, так что следовательно и доходы с одной стороны, и тягости с другой (напр. церковностроительная тягость) переходят на корпорацию;корпорация сама считается de jure приходским священником, а священник, фактически исполняющий священническое служение, рассматривается как викарий, служащий за определенное условленное вознаграждение. У нас возможны еще: превращение одного института в другой, напр. женской богадельни в женскую общину, женской общины в монастырь, монастыря в приходскую церковь и т. п. Учреждение и упразднение всяких штатных должностей, с которыми связано определенное содержание из государственной казны, требуют у нас не только церковнозаконодательного акта, но и государственного закона. Учреждение новых приходов в столицах, даже и без штатного содержания духовенству, требует высочайшего разрешения, хотя и не в виду государственного закона. Разные изменения в существующих должностях большей частью производятся в силу определений св. синода.

Монастыри, по первоначальному своему происхождению, были частными религиозными обществами, которые составлялись из лиц, удалявшихся из мира для спасения своей души, с правом свободного выхода из общества по своему желанию. Еще в первые века христианства обеты девства были очень обыкновенным явлением среди христиан; но это были обеты лиц, не разрывавших своей связи с семьей и с миром. Монашество в собственном смысле возникло в IV в., и притом почти одновременно в двух видах: в виде отшельничества, в смысле полной изолированности отшельника (анахорета) от всяких связей общественной жизни и в виде монастырского общежития (киновии). Основателем первого был Антоний Великий, основателем второго – Пахомий Великий. Оба действовали в Египте, откуда монашество быстро распространилось сначала в Палестине, потом по всему востоку. Так как монастыри были частными обществами, то в первоначальных монастырских уставах, составленных препод. Пахомием и Василием Великим, архиепископом Кесарии в Понте, совсем не затрагивался вопрос об отношении монастырей к церковному правительству. Напротив, как в Египте, так и в Палестине, монастыри объединялись своим центральным управлением, главой которого был настоятель главного монастыря. В общую связь этих соподчиненных монастырей входили и женские монастыри. Быстрый расцвет монашества в четвертом именно веке объясняется главным образом понижением общего уровня нравственности вследствие массового вступления язычников в церковь при христианских императорах, так что люди, стремившиеся осуществить в своей жизни идеал строгой христианской нравственности, не находили другого исхода, как порвать связь с миром и удалиться в пустыню. К этой главной причине присоединились и другие, напр. желание рабов укрыться от господ, желание куриалов освободиться от их тяжелой должности и т. п. Церковное законодательство впервые коснулось монашества и монастырей на соборе халкидонском 451 г., который запретил монахам самовольно переходить с места на место и основывать монастыри без соизволения епископа, попечение и надзор за существующими монастырями возложил на епископов, монахов же, оставляющих монастырь для вступления в военную службу или на какую-либо светскую должность, постановил предавать анафеме, воспретив в то же время обращение раз основанных монастырей в мирские жилища. Тем самым следовательно монастырь из частного общества превращен был в церковный институт; но внутренней монастырской жизни законодательная регламентация не касалась вплоть до императора Юстиниана, который в нескольких своих новеллах (V, LXXVI, CXXIII, CXXXIII) довольно подробно регулировал этот предмет, держась, впрочем, на почве устава Василия Великого. Со времени Юстиниана начинается борьба церковного законодательства с странным явлением, выросшим на почве монашества – с так наз. двойными монастырями, т. е. мужскоженскими. Возникновение таких монастырей, где могли жить неподалеку одни от других мужчины и женщины, падает на первоначальную эпоху существования монастырей в качестве частных ассоциаций, когда могли удаляться в пустыню люди близкие между собой, напр. брат и сестра, муж и жена, желавшие иногда видеть друг друга, и когда вообще женщины, за отсутствием всякой другой защиты в пустынных местах, старались держаться вблизи мужских монастырей. Со временем, когда монастыри стали устраиваться не только в пустынях и вдали от городов, но и в самых городах, подобные двойные монастыри стали уже служить предметом «соблазна и преткновения для многих» (VII всел. пр. 20). Первоначально монахам воспрещалось принимать на себя духовный сан; но, уже по уставу Василия Великого, каждый монастырь должен был иметь собственных священников (из монахов же) для удовлетворения религиозных потребностей братии, а позднее слава добродетельной жизни монахов настолько распространилась, что монахов стали предпочтительно пред мирским духовенством, избирать на духовные должности, в особенности на епископские кафедры, хотя ни первоначально, ни позднее не издавалось церковного канона или закона о замещении епископских кафедр исключительно монахами. К монахам же, предпочтительно пред мирским духовенством, даже независимо от того, имел ли монах, прославленный святой жизнью, священный сан, или не имел, обращались жаждущие духовного врачевства, чтобы исповедовать им свои грехи и получить от них епитимью и разрешение. Монахи принимали деятельное участие в догматических борьбах, порожденных христологическими ересями, и сами епископы нередко обращались к монахам за поддержкой. Особенно в этом отношении злоупотребляли епископы александрийские, направляя против своих врагов монашеский фанатизм. А во времена иконоборства, почти одним монахам пришлось вынести на своих плечах всю тяжесть преследования. На иконоборческом соборе 754 г. осужденных православных епископов значится только трое; следовательно вся остальная восточная церковная иерархия стояла на стороне иконоборства. На седьмом вселенском соборе, восстановившем иконопочитание, заслуги монахов получили официальное признание: собор нашел справедливым, чтобы и монахи подавали свои голоса, и около 130 монахов подписалось под соборными актами. Но в сущности все пути и способы, которыми монашество соприкасалось с внешним миром, вызываемое к тому обстоятельствами времени, были отклонением от восточного идеала монашества. Этот идеал – удаление от мира, самоуглубление, созерцание, стремление к лицезрению Бога; к этому идеалу и вернулось восточное монашество, после того как догматические борьбы затихли; но духовенство монахов долгое еще время процветало на востоке.

Василий В. явственно говорит только о монашеском обете безбрачия (пр. 19); но из самых условий монашеского общежития, кроме этого обета безбрачия или целомудрия, вытекали еще два другие обета: послушания и нестяжательности. Тот, кто поступал в монастырь, 1) поступал под духовное руководство настоятеля (аввы, игумена, архимандрита) и должен был исполнять то, что находил полезным предписать ему руководитель, 2) не только не мог иметь чего-либо своего, но, по уставу Василия В. даже и в монастырь не мог внести ничего, так что еще до вступления в монастырь должен был отрешиться от всяких имущественных отношений. Но это была точка зрения внутренней монастырской дисциплины, сложившейся независимо от взгляда законодателя на гражданскую правоспособность монаха в отношении его к миру и к монастырю. До Юстиниана римский закон смотрел на монаха, как на граждански-правоспособное лицо, и сам Юстиниан внес в свой кодекс два закона из предшествующего времени (с. 13 Ч. 1, 2 и с. 20 С. I, 3), которыми признается за монахами завещательная способность и eo ipso предполагается собственность. Без сомнения эти законы не соответствовали церковным воззрениям на монашество, так как церковные воззрения клонились к ограничению не монахов только, а и всего духовенства в свободном распоряжении имуществом. По древнему каноническому праву, епископы, пресвитеры, диаконы и клирики вообще, при посвящении не имевшие никакого состояния и во время прохождения своей должности купившие на свое имя земли или какие-либо угодья, должны считаться похитителями стяжаний Господних, если не отдадут их в церковь (карф. 41). Об епископах в особенности поставлено было еще, что если они, при назначении наследства, предпочтут церкви какое-либо постороннее лицо не из кровных родственников, или еретика и язычника, то такому епископу и по смерти провозглашается анафема (карф. 92). На церковную точку зрения стал и Юстиниан, законодательство которого вошло в номоканон; но он говорит уже не о духовенстве вообще, а только об епископах и администраторах богоугодных заведений, воспрещая тем и другим распоряжение имуществом, нажитым ими после посвящения и определения на должности, за исключением того имущества, которое могло достаться им от родственников не ниже четвертой степени, и напротив дозволяя свободное распоряжение как этим последним имуществом, так и тем, которое они имели до посвящения и определения на должности. А надобно заметить, что епископы в это время не были еще по общему правилу монахами. Юстиниан требовал только, чтобы они были безбрачными и бездетными, с тем чтобы, как он говорил, попечительность духовного отца о своей пастве не ослаблялась привязанностью его к родным детям. В своих новеллах Юстиниан становится на церковную точку зрения и в отношении к монашеству. Постановления его состоят в следующем: 1) если один из супругов, связанных браком (но бездетных) пожелает вступить в монастырь, то муж возвращает жене приданое и всякое другое имущество, которое он получил от нее, и сверх того из своего брачного дара выдает жене ту часть, которая досталась бы ей в случае его смерти, а жена, уходящая от мужа в монастырь, берет свое приданое, за исключением той части, которая выговорена была мужем в свою пользу на случай ее смерти; 2) если оба супруга вступают в монашество, то каждый остается при своем, хотя им не возбраняется подарить или уступить что-либо друг другу,– имущество, которое остается на руках супруга или супругов, поступающих в монастырь (согласно пп. 1 и 2), при неимении ими детей, приобретается тем монастырем, в который каждый из них вступает; 3) если мужчина или женщина (не состоящие в браке) вступают в монастырь, не имея детей, то все их имущество принадлежит монастырю; 4) если есть дети, и перед вступлением в монастырь родитель не сделал распоряжения об имуществе, то, и находясь в монастыре, он может разделить свое имущество детям, причем каждому из детей во всяком случае гарантируется не менее так наз. необходимой законной доли (legitima portio т. е. 1/4 portionis ab intestatio debitae), которую они получают даже и тогда, когда родитель их умер бы в монастыре, не успев сделать распоряжение; 5) на случай, если бы родитель пожелал наградить своих детей большей против legitima portio долей и разделить между ними все свое имущество, он и себя самого должен считать в числе детей, так чтобы и ему досталась равная с ними доля,– эта последняя доля, равно как все имущество, не поступившее в раздел между детьми по п. 4-му, т. е. при предоставлении каждому из них не больше необходимой legitima portio, должны поступить в монастырь; 6) живя в монастыре, монах или монахиня (уже покончившие с своими прежними имущественными отношениями и прошедшие предварительный искус, по общему правилу 3 л.) не могут приобретать и иметь никакой собственности, без всякого при этом различия между монахами и монашествующими властями, а следовательно не могут иметь и testamenti factio activa, ибо немыслимо назначение монахом наследника, т. е. универсального преемника, в несуществующей сфере имущественных отношений; 7) testamenti factio passiva, а также способность к наследованию ab intestato и к получению необходимой legitima portio в законодательстве Юстиниана не отрицаются за монахами, но не монах сам получает то, что ему достается по наследству, а монастырь.

В последующие за Юстинианом времена, законодательство его подвергалось разным изменениям. В виду того, что вступивший в монастырь мог пред вступлением разделить все свое имущество, не оставив монастырю ничего (этот случай предвидел и Юстиниан, как выше было сказано), монастыри стали требовать от вступающего чтобы он сделал вклад в монастырь. Хотя VII всел. собор воспретил под страхом тяжкого наказания, «принимать в монашеское житие за злато» (пр. 19), но практика продолжалась в том же направлении. Отсюда объясняется 5-я новелла Льва Мудрого, в которой постановлено, что если, при вступлении в монастырь, монах внес известный вклад, то вновь приобретаемым имуществом он волен распорядиться как хочет, если же вклада не было, имущество распределяется таким образом, что 2/3 подлежит свободному распоряжению монаха, а 1/3 безусловно поступает в монастырь. Таким образом в новелле признана возможность приобретения монахом имущества после его пострижения. Новелла эта принята была в сборник Арменопула и не утратила практического значения до настоящего времени в королевстве греческом и в пределах Турции. В настоящее время греческие монахи не считаются лишенными гражданской правоспособности и даже подвергаются меньшим ограничениям в своих распоряжениях имуществом, чем епископы. Так в греческом королевстве все имущество епископов, когда бы оно ни было приобретено, до или после посвящения, принадлежит церкви, при которой состоит епископ, при жизни же он может распоряжаться им только на богоугодные дела: напротив монах, по пострижении, могущий приобретать имущество всякими законными способами (в том числе и путем наследования), способен распоряжаться им на основаниях, указанных в новелле Льва. В том же положении находятся монахи в пределах Турции, а что касается епископов то они свободно распоряжаются имуществом, доставшимся им от родственников, все же остальное имущество, за вычетом издержек погребения и поминовения, делится на три части: одна часть идет в пользу епископской церкви, другая в пользу константинопольской патриаршей кафедры, третья – в пользу наследников умершего.

В оригинальной форме сложилась организованная монашеская жизнь в Афоне, где начало ее восходит к X в. Двадцать афонских монастырей, с зависящими от них скитами и кельями, составляют монашескую республику, имеющую отчасти международный характер, так как в состав ее входят монастыри разных православных народностей (греческой, русской, румынской, болгарской, сербской). Во главе республики стоит общее собрание () двадцати представителей от монастырей; из них четверо ведут ближайшее и постоянное наблюдение за порядком. Общее собрание судит в первой инстанции спорные дела между монастырями и скитами под апелляцией к константинопольскому патриарху и составляет апелляционную инстанцию по жалобам на решения монастырей в делах подчиненных им келий. Имя патриарха поминается при богослужении; в случаях чрезвычайных смут, патриарх посылает своих экзархов для восстановления порядка, утверждает избранных братий настоятелей и сносится с турецким правительством по делам Афона. И монастыри, и скиты могут быть или общежительные, или своекоштные (). В последних принцип индивидуальной собственности монахов торжествует настолько, что самые помещения в которых они живут, покупаются или снимаются в аренду у монастыря, от которого они зависят.

На запад монашество перешло с востока. Раньше других стран организованная монашеская жизнь возникла у британских и ирландских кельтов в оригинальной связи с родовым устройством кланов, благодаря которой глава монастыря был вместе и главной клана, так что сами епископы, если они не были в то же время аббатами, находились в подчинении последним. На кельтической почве впервые монастырская покаянная дисциплина была перенесена на мирян и получила выражение в особых уставах – пенитенциалах. В конце VI в. эту дисциплину перенес на континент Европы шотландский монах св. Колумбан, основавший несколько монастырей в государстве франкском и в северной Италии. Но влияние Колумбана было преходящим. Гораздо большее значение для западной Европы имел монашеский устав св. Бенедикта нурсийского, жившего приблизительно полстолетием раньше Кулумбана и основавшего монастырь в Монте-Кассино не далеко от Неаполя. По образцу этого монастыря устраивались другие; из них монастырь в Клюньи (во Франции) сыграл важную роль в жизни католической церкви в первой половине XI в., так как из него вышли деятели, поднявшие уровень нравственности в католическом мире, после ее всеобщего падения в X в., и вступившие в борьбу с империей, в лице папы Григория VII. После того как в западной Европе развилась специализация монашеских орденов, все монастыри, жившие по уставу св. Бенедикта, составили бенедиктинский орден, подобно тому как монастыри унированных греков, жившие по уставу Василия В., образовали базилианский орден. Упомянутая же специализация орденов объясняется тем, что западное монашество всегда отличалось от восточного созерцательного монашества практическим духом. Так как практические цели могут специализироваться, то, сообразно с целями, могут специализироваться и уставы монашеские, правила которых естественно должны направляться к наилучшему достижению данных специальных практических целей. Под орденом разумеется совокупность монастырей, объединяемых в одно целое единством практической цели, единством устава и, вследствие этого, единством организации, обособляющей данный орден от других орденов, преследующих другие практические цели и управляющихся на основании другого монашеского устава. Монастыри одного ордена, управляемые, каждый в отдельности, аббатами, аббатиссами, приорами, ректорами, супериорами, объединяются в орденские провинции, во главе которых стоят провинциалы, подчиненные в свою очередь генералу ордена, которым созывается общее собрание представителей от отдельных учреждений, как законодательствующий орган. Государства, однако, неблагоприятно смотрят на иностранные монастырские власти и стараются подчинить монашествующих местным епископам (как и у нас в России). Всем орденам, несмотря на различие их практических целей и уставов (учительство, проповедничество, воспитание юношества, дела призрения, в средние века даже вооруженная борьба с неверными) общие три основные монашеские обета: целомудрие, послушание и нестяжательность. Св. Франциск ассизский желал даже, чтобы не только отдельный монах его ордена, но и самый орден не имел никакой собственности; эта идея оказалась не осуществимой и в настоящее время поддерживается только самыми строгими последователями Франциска (т. н. fratres minores – минориты и какуцины). От орденов в римской католической церкви отличаются конгрегации тем, что члены из дают не торжественные обеты (vota solemnia), а простые (vota simplicia). Торжественными обетами называются те, которые делаются пред орденской властью, с известными торжественными обрядностями и на всю жизнь, следовательно обеты бесповоротные. Простые обеты не связаны с торжественными обрядностями и обыкновенно даются не на всю жизнь, а напр. на год, так что каждый год испрошения от папы диспенсации от обета.

В евангелической церкви нет ни монашества, ни монастырей, ни орденов, ни конгрегаций, так как принесение мог бы утверждать свою уверенность в выборе им наиболее верного пути к достижению спасения.

Русскому монашеству, как и византийскому, осталась неизвестной специализация практических целей и монашеских орденов. Хотя в древней Руси зависимость одних монастырей от других существовала, но источника ее нужно искать в землевладельческих отношениях, а не в каких-либо монашеских уставах. Именно, наряду с монастырями самостоятельными, не зависевшими от других монастырей, существовали несамостоятельные, приписные к ним, находившиеся в полном распоряжении первых, получавшие от них настоятелей и представлявшие им полный отчет во всем. После попыток стоглавого собора прекратить разные беспорядки монастырской жизни, (между прочим существование мужскоженских монастырей, перешедших в наше отечество из Византии), первое подробное целесообразное регулирование монашества и монастырей принадлежит духовному регламенту Петра Великого (т. н. прибавление о правилах причта церковного и чина монашеского), отдельные постановления которого относятся 1) к условиям принятия в монашество, 2) к обязанностям, лежащим на монашестве и 3) к монастырям. Часть постановлений духовного регламента включена в IX том свода законов российской империи и следовательно, будучи церковным законом, есть вместе с тем государственный закон. Условия, требующиеся для принятия в монашество, суть: а) 30-летний возраст для мужчин и 40-летний для женщин, б) свобода от служебных и увольнение от податных обязанностей, в) свобода от брачных и семейных обязанностей, г) собственное свободное самоопределение лица, д) свобода от долгов, а также от суда и следствия по преступлениям. Постижению в монашество предшествует, по общему правилу, трехлетний предварительный искус (послушничество, новициат); послушники, хотя бы они были рясофорными, т. е. имели право носить рясу, к монахам не причисляются.

В древней Руси, по византийскому примеру, обыкновенно вступающий в монастырь должен был сделать вклад в монастырскую казну, и отсюда, по выражению духовного регламента, происходило то, что вкладчик, как бы «одолжив монастырь своим вкладом, входил в него, как бы в свою вотчину и за свой вклад, аки бы за долг некий, угодия в монастыре искал». По духовному регламенту, вклад дозволено принимать лишь от того, кто прошел трехлетний искус, и притом не иначе как под распиской, что вкладчик не будет хвалиться своим вкладом и выводить из него какие-либо претензии и преимущества.

Обязанности монашества (все равно, имеют ли монахи духовный сан иеромонаха и иеродиакона, или не имеют) состоят в исполнении обетов целомудрия, послушания и нестяжательности. Брак, заключенный лицом, состоящим в монашестве, признается у нас недействительным. За нарушение послушания монах подлежит средствам монастырской дисциплины. Относительно нестяжательности должно заметить различие у нас: 1) между монастырями общежительными и необщежительными, 2) между монашествующими властями и простыми монахами. Монашествующие общежительных монастырей не могут иметь права собственности не только в недвижимом, но и в движимом имуществе. Монашествующие необщежительных монастырей не могут удержать ни недвижимого, ни движимого имущества, которое они имели до вступления в монастырь. Но, находясь в монастыре, они могут из получаемых ими доходов скоплять капиталы и иметь собственность в движимых вещах. Они могут вносить свои капиталы в кредитные установления на условиях по их воле, с тем, чтобы, однако, эти условия не заключали в себе распоряжения о выдаче капиталов, в случае смерти вкладчиков, кому бы то ни было, так как таким путем можно достигать тех же целей, какие достигаются завещанием, а за монашествующими (не властями) право завещания не признается. Капиталы, по смерти монашествующих, сделавших вклады, если монашествующие не употребили их при жизни, обращаются всегда в монастырскую казну. За монашествующими властями (к которым причисляются: митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты, игумены, строители, игуменьи и настоятельницы женских монастырей, а также ризничий московского синодального дома) признается право иметь собственность в движимом имуществе и завещать ее за исключением вещей, принадлежащих к ризнице; после монашествующих властей возможно и наследование по закону. Но указанное различие между монахами и монашествующими властями имеет значение только для необщежительных монастырей. Власти общежительных монастырей подлежат одинаковым правилам с монашествующей братией этих монастырей, т. е. не имеют индивидуальной собственности, которой могли бы распорядиться. Монашествующим, по русским законам, запрещается брать на себя поручительство и ведение дел, не касающихся духовного ведомства, производить торговлю, отдавать деньги под частные долговые обязательства, принимать чужие деньги или вещи, кроме книг, на сохранение.

Постриженному в монашество не дозволяется оставлять монашеское состояние, хотя и не под страхом церковной анафемы, которая определена была за самовольное оставление монашества собором халкидонским. Ныне у нас дозволяется подача прошения о сложении монашества, после чего проситель, в течение шести месяцев, увещевается быть верным данному им обещанию. В случае безуспешности увещания, монашество с просителя снимается, и он возвращается в первобытное гражданское состояние, т. е. в то состояние, в котором он находился, без возврата преимуществ, чинов и отличий, какие могли быть приобретены прежней до пострижения службой, и без дозволения вновь вступать в гражданскую службу. Кроме того, бывшему монаху воспрещается проживать и приписываться к какому-либо обществу в той губернии, где он жил монахом, а равным образом в обеих столицах, в течение семи лет, которые он должен провести под епитимией. Лица женского пола могут вступать не только в монастыри, но и в общежитие, подобное монашескому, не принимая на себя монашеских обетов, следовательно с правом выйти из такого общежития по своему усмотрению. Подобного рода общества называются женскими общинами. Некоторые из них посвящают себя делам милосердия.

В отношении к устройству и управлению монастырей, прибавленными к духовному регламенту «правилами причта церковного и чина монашеского» было постановлено нижеследующее. Воспрещено основывать пустынные скитки, в которых бы можно было проживать в одиночку, вне правильного монастырского контроля, и строить монастыри без ведома высшего правительства, как это делалось до Петра Великого. Воспрещено предпринимать излишние сооружения в монастырях, а напротив остающийся излишек доходов велено обращать на устроение странноприимниц и лазаретов. В настоятели монастырские предписано избирать лиц, беспорочных в нравственном отношении и способных к администрации монастыря. Настоятелям воспрещено держать при себе и определять к монастырским делам своих свойственников. Воспрещено настоятелям понуждать братию приходить к себе на исповедь, в виду того, что подобная исповедь всегда была бы притворной. Предписаны разные правила касательно монастырского имущества, гарантирующие его целость и проч.

Неполнота и отчасти устарелость правил духовного регламента о монастырях, а также трудность применять правила из монашеского устава Василия В., содержащиеся в кормчей книге, вызывают несомненно необходимость издания нового монастырского устава. В 1828 г. была издана св. синодом инструкция благочинным монастырей, в силу которой одному из монастырских настоятелей, в качестве благочинного, поручается епархиальным архиереем наблюдение за несколькими монастырями в епархии, в отношении к исправному совершению в них богослужения, к поведению монахов и к ведению монастырского хозяйства. Выбор настоятелей и настоятельниц в настоящее время допускается только в общежительных монастырях; в необщежительные монастыри настоятели и настоятельницы назначаются епархиальным начальством. Как выбранные, так и назначенные утверждаются св. синодом.

Подобно тому как в государственной жизни задачи государственного общения достигаются органами правительства при живом участии общественных сил, целесообразная деятельность церковно-правительственных органов не исключает, а напротив требует участия церковно-общественных сил для успешного выполнения церковных задач. В католической церкви, несмотря на сильное развитие в ней монашеских орденов и конгрегаций обоего пола, существуют и такие братства и общества (confraternitates), которые не связаны никакими обетами ни торжественными, ни простыми. На протестантской почве, где нет орденов и конгрегаций, широкое развитие получила в особенности женская диакония, проявляющаяся в самых разнообразных видах и применениях. У нас в 1864 г. было издано высочайше утвержденное положение комитета министров о православных церковных братствах. Под православными церковными братствами, согласно этому положению, разумеются общества, составляющиеся из православных лиц разного звания и состояния, для служения нуждам и пользам православной церкви, для противодействия посягательствам на ее права со стороны иноверцев и раскольников, для созидания и украшения православных храмов, для дел христианской благотворительности, для распространения и утверждения духовного просвещения. Кроме братств, существуют разные общества. Таковы: общество распространения книг св. Писания в России, общество распространения религиозно-нравственного просвещения в духе православной церкви, общество любителей духовного просвещения, православное палестинское общество, общество восстановления православного христианства на Кавказе, разные миссионерские общества, под названием обществ и братств, с стоящим во главе их православным миссионерским обществом, которое находится под высочайшим покровительством Государыни Императрицы, содействует и оказывает материальную помощь православным миссиям в пределах империи и вне ее, имея в разных епархиях епархиальные комитеты, как филиальные отделения. Каждое братство, а равно и каждое общество, имеют свой устав, в котором излагаются цели учреждения и обязанности членов, без предоставления братствам и обществам таких взысканий и принудительных мер, которые могли бы быть приводимы в исполнение не иначе, как с содействием правительственной власти. Братства учреждаются при церквах и монастырях с благословения и утверждения епархиального архиерея и обыкновенно действуют в пределах епархии, но иногда захватывают своей деятельностью более обширный район, как напр. братство св. Гурия в Казани. Устав братства утверждается архиереем, по предварительном просмотре его начальником губернии. Уставы же обществ, не ограничивающих свой деятельности районом епархии, требуют утверждения высшей власти.

Почти одновременно с положением о братствах (в 1864 г.), было издано положение о приходских попечительствах при православных церквах, которое было внесено потом в XIII том свода законов (уст. общ. призрения). Приходские попечительства суть общества, составляющиеся из православных прихожан и имеющие целью попечение о благоустройстве и благосостоянии приходской церкви и причта в хозяйственном отношении, а также об устройстве первоначального обучения детей и о благотворительных действиях в пределах прихода, таким образом об учреждении в приходе школы, больницы, богадельни, приютов, вместе с заведованием подобными заведениями, вообще об оказании всевозможных пособий бедным людям прихода. В действительности цели попечительства иногда выходят за пределы, означенные в законе, напр. в некоторых епархиях членам попечительств ставится в обязанность примером своим и добрыми внушениями способствовать посещению прихожанами храма Божия, воздержанию от пьянства и сквернословия, искоренению суеверий и вредных обычаев, даже бороться против раскола и ереси. В некоторых местах попечительства называются приходскими братствами, но и под этим названием они в том отношении отличаются от братских в собственном смысле, о которых шла речь в пред. §, что личный состав их образуется из приходских элементов, и деятельность их ограничивается приходским районом. Законом предполагалось повсеместное введение попечительств, каковое предположение в действительности не оправдалось. Закон о попечительствах есть вместе общеобязательный устав, так что вновь открываемые попечительства не нуждаются ни в каком специальном уставе.

Члены попечительств суть частью непременные, частью выборные. Непременные члены суть: местный священник, церковный староста и волостной старшина (положение 1864 г. не говорит о тех приходах, где не один священник, а несколько, не говорит и о диаконах). Выборные члены избираются общим собранием прихожан, составляющимися из всех домохозяев прихода и из прихожан, хотя домами в приходе не владеющих, но имеющих по закону право участвовать в собраниях местного городского или сельского общества, или в собрании дворянства. Председатель избирается общим собранием; местный приходский священник, если не избран председателем, есть непременный заместитель председателя на время отсутствия последнего. Хотя, по закону, приходские попечительства не суть государственные или церковные учреждения, а суть общественные союзы, как один из видов благотворительных обществ, но к епархиальному архиерею они состоят в некотором отношении зависимости. В известных случаях решения попечительств представляются епархиальному архиерею для сведения, как напр. о числе выборных членов попечительства и о сроке их службы, о времени заседаний и о порядке занятий; но предметом же, превышающим права попечительства и общего собрания прихожан, равно в сомнительных случаях, попечительство представляет епархиальному архиерею на разрешение, или для сношения с подлежащими учреждениями. Из этой зависимости попечительств от епархиального архиерея, а равно из торжества целей их с целями церковно-приходского общества, как церковной единицы, как члена церковного устройства, видно, что точка зрения закона на попечительства, как на частные общества, не церковные и не государственные, не может быть названа правильной. Правильнее было бы видеть в попечительстве именно орган прихода, а приход не есть частное общество: он входит, как органическая часть, в устройство национальной церкви, все право которой носит на себе публичный характер. С этой именно точки зрения смотрит наш закон на церковные советы или приходские попечительства русской евангелической церкви и даже на деятельность приходских обществ римско-католической церкви. Факты из православной приходской жизни могут свидетельствовать лишь о ненормальности нынешнего положения попечительств. Попечительства производят сбор в церкви в пользу церкви же, или в пользу приходских школ, приютов, богаделен и т. п., хранят и расходуют пожертвованное, не давая никому в том отчета, с другой стороны претендуют на контроль над действиями причта и старосты, отводят, без ведома причта и старосты, места для могил около храма с обращением доходов в капиталы попечительства и т. п. Все это указывает на трудность для попечительств остаться в указанных им законом рамках. В 1905 г. издан указ об учреждении в приходах приходских советов, как органа прихода. С повсеместным проведением этого указа, деятельность существовавших до настоящего времени попечительств если не прекратится, то ограничится достижением более или менее специализированных целей церковно-приходской жизни, вместе с чем яснее выступит природа попечительств, как общественных союзов, не представляющих собой ни церковных, ни государственных учреждений.

Фактически существование церковного имущества началось вместе с возникновением первой христианской общины (в Иерусалиме), имущественные отношения в которой притом облеклись в форму, не повторявшуюся в дальнейшей истории церкви, именно в форму имущественной общности (см. выше стр. 14). Это не был коммунизм, так как христиане, отказываясь от частной собственности, действовали не по обязательному предписанию какого-либо авторитета и не в силу установленного учреждения, а в силу внезапного религиозного порыва. Опыт показал, что и это, принципиально отличное от коммунизма, христианское общение имуществ, держалось весьма недолго. Хотя в учении 12-ти апостолов и даже в позднейших памятниках древности, каковы произведения Иустина Мученика и Тертуллиана (II в.), встречаются выражения, что у христиан все общее; но подобные выражения свидетельствуют лишь о духе христианской любви в церкви первых веков. Христиане, не продавая своих имуществ и не отказываясь от частной собственности, считали своим долгом помогать своим нуждающимся братьям. Помощь эта главным образом выражалась в евхаристических приношениях, часть которых шла на богослужебное собственно употребление, а другая часть на общие столы (агапы) и на пособия больным, странникам и проч. Имущество, составлявшееся из приношений христиан и находившееся в управлении епископа и его помощников-диаконов, не было имуществом юридического лица, так как сама церковь не только не пользовалась государственным признанием, но и была преследуема государством. Однако, христианская община в том или другом городе могла легитимировать себя перед правительством, как одна из похоронных коллегий (collegia funeraticia), вообще дозволявшихся императорскими законами для лиц из низших классов, к которым преимущественно принадлежали христиане первых веков. А с другой стороны, бывали иногда довольно продолжительные промежутки спокойствия для христиан от гонений. Этими причинами нужно объяснять встречающиеся в истории свидетельства о том, что у христианских общин могло быть даже недвижимое имущество, принадлежавшее именно общине, а не физическим лицам, ее составлявшим. Так в одном случае христиане обратились к самому императору (Аврелиану), чтобы он рассудил их дело: епископ антиохийский Павел Самосатский, низложенный собором епископов, не желал оставлять своего прежнего епископского помещения, между тем как христиане антиохийские выбрали нового епископа на место низложенного. Император решил, что спорное имущество должно быть предоставлено тому, кто признается правомерным епископом со стороны других епископов и в особенности римского. О другом римском императоре Александре Севере биограф его Лампридий рассказывает, что когда возникло спорное дело между христианами и трактирщиками (popinarii) об одной земельной недвижимости (de loco quodam publico), император решил дело в пользу христиан: лучше, говорил он, если на этом месте будет почитаться каким-либо способом Божество, чем отдавать его содержателям таверен. Далее из реституционных эдиктов времени признания христианства видно, что еще до признания в христианских общинах существовало имущество, принадлежавшее не физическим лицам, а общине, именно предписано было возвратить христианам и христианским общинам конфискованные, во время предшествующих гонений, имущества, причем прямо различаются homines singuli и corpus et conventicula christianorum.

При христианских императорах имущественная правоспособность церкви получила явственное государственное признание: церкви недоставлено было право принимать дарения и легаты, а так же право наследования по завещанию и без завещания (последнее после епископов и других духовных лиц). Право наследования по завещанию при Юстиниане было гарантировано за церковью даже и в таких случаях, когда, по принципам римского права, завещание должно бы было поражаться недействительностью, именно когда оно составлено было не в пользу какого-либо определенного лица (persona certa), действующего в гражданском обороте, физического или юридического, а в пользу Господа Иисуса Христа, архангела или одного из святых. Юстиниан установил правилом, что наследство в таких случаях должно идти в пользу церкви местожительства завещателя, а если в этом последнем храм носил имя не того святого, который назван в завещании, то нужно искать, нет ли в ближайшем соседстве храма в честь этого святого, или даже в пределах целой провинции, если в ближайшем соседстве не окажется такового. Таким образом для церкви открылся обильный источник богатства в отношении как к движимому, так и недвижимому имуществу. Последнее притом объявлено было по законам христианских императоров неотчуждаемым, так что раз приобретенное церковью недвижимое имущество должно было, по общему правилу, на вечные времена оставаться за церковью,– правило это, впрочем, ослаблялось многими исключениями и вообще проведено было далеко не с такой безусловностью, в какой оно понято было на западе в средние века. Не считая таких исключений, которые допускались законом же (см. ниже § 117), в практической жизни имел место ряд других, незаконных, отступлений от принципа неотчуждаемости. О них свидетельствуют запретительные правила VII всел. и двукратного соборов. В истории византийской бывали примеры и отобрания церковных имений (напр. в эпоху иконоборства монастырских имений) и воспрещения дальнейшего их роста (как в X в. при Никифоре Фоке).

На западе масса церковного имущества, благодаря религиозному духу времени, а также злоупотреблениям духовенства, не отступавшего даже пред дурными средствами для обогащения церкви, разрослась так, что епископы, аббаты и проч. сделались крупными баронами – землевладельцами, феодалами, владетельными князьями. Но с XII в. началась систематическая реакция расширению церковной собственности изданием во многих странах т. н. амортизационных законов или законов о мертвой руке (Amortisationsgesetze, leges de manu mortua), и любопытно, что в духовных территориях (имперских курфюрстов, имперских епископов и имперских капитулов) издавались всего чаще и наиболее строгие амортизационные законы. Название их объясняется тем, что, по причине неотчуждаемости церковного имущества, церковь в средние века стали называть мертвой рукой, т. е. таким собственником, который раз взятое не выпускает из рук, все равно как нельзя разогнуть руку покойника и высвободить вещь, которую она держит. Поэтому и самый акт предоставления церкви имущества стали называть admortisatio, т. е. умерщвлением имущества для гражданского оборота, а законодательный запрет такового предоставления – законами о недопустимости умерщвления (leges de mon admortisando), или просто амортизационными законами. Амортизационные законы существуют и в настоящее время в том или другом виде: напр. в северной Америке – раз навсегда установлен предел (50000 долларов для недвижимости), далее которого не могут простираться церковныеприобретения, а в Германии установлен предел для каждого отдельного приобретения (5000 марок), все равно, непосредственно ли или посредственно (напр. монастырями через монахов) приобретается имущество, с тем, что приобретение свыше нормы требует специального разрешения государственной власти в каждом отдельном случае (о новом французском законодательстве см. ниже, § 132). Необходимость подобных ограничений мотивируется обязанностью государства иметь попечение о том, чтобы церковные учреждения не употребляли своих имуществ на какие-нибудь чужеродные, нецерковные цели, не смотрели на это богатство, как на нечто самоцельное, не обогащались на счет нуждающихся родственников жертвователя с забвением со стороны этого последнего его нравственных обязанностей по отношению к ним и т. п. Амортизационными законами полагался предел, или ставились известные ограничения и препятствия расширению церковного имущества на будущее время, хотя и не затрагивалось право церковной собственности на те имения, которые находились уже в руках церкви. Со времени реформации стали издавать секуляризационные законы, направленные на изъятие имуществ из церковной собственности с обращением в собственность государственную. Сначала секуляризации подвергалось католическое церковное имущество в странах, принявших реформацию, а с XVIII в. секуляризация была проведена и в католических странах (в Австрии при Иосифе II, во Франции в эпоху революции, а в последнее время во Франции секуляризованы даже церковные здания со всеми, находящимися в них церковными вещами, которые, по смыслу нового законодательства, должны находиться в собственности государства, департаментов и политических общин, и отдаются в пользование религиозным ассоциациям. Секуляризация, произведенная в Германии в начале нынешнего столетия, имела ту особенность, что, благодаря ей, германские архиепископы, епископы, аббаты, перестали быть имперскими князьями или сословиями (Reichsstande, Reichsunmittelbare), и территории их из духовных государств превратились в светские владения князей, причем за епископами остались лишь одни духовные права над населением этих территорий.

Те же главнейшие стадии (скопление недвижимости, ограничительные законы и секуляризация) наблюдается и в истории развития церковной правоспособности на Руси. Благодаря жалованным грамотам князей, дарениям, завещаниям и отказам со стороны частных лиц и разным другим способам приобретения (оккупация незанятых земель, мена, купля, обращение в церковную собственность заложенного церквам и не выкупленного в срок имения), церковные владения к концу XV в. настолько расширились, что, по свидетельству посещавших тогда Россию иностранцев, составляли 1/3 государственной территории. Но в конце же XV в. была высказана у нас мысль об отобрании церковных (архиерейских и монастырских) имений во имя государственных нужд и интересов и в виду принципиальной несовместимости богатства монастырей и монахов с идеей монашества. Мероприятия московского правительства начались с того, что Иван Васильевич III отобрал, по покорении Новгорода, у владыки новогородского и у новгородских монастырей значительное число волостей. Затем, рассчитывая на сочувствие и поддержку авторитетных представителей идеи истинного монашества (Паисий Ярославов и Нил Сорский), по мнению которых вотчины обременяли монахов мирскими попечениями, отвлекали их от монашеских обетов и вели к духовному расслаблению, Иван III созвал собор в Москву для обсуждения вопроса об отобрании у монастырей их богатых вотчин, хотя и не открыв собору этой главной цели его созвания и на самом соборе ни чем не обнаружив своей инициативы. На соборе (1503 г.) выступил старец Нил, который «почал молить самодержца, чтобы у монастырей сел не было, а жили бы чернецы по пустыням и кормились своим рукодельем». Партия «нестяжателей», с Нилом Сорским во главе, была побеждена на соборе партией «осифлян», которая имела своим главой преподобного Иосифа Волоцкого, и к которой принадлежала высшая духовная иерархия. Вопрос о неприличии для монастырей владения богатыми вотчинами и об отобрании у монастырей сел, в столь смелой постановке, оказался преждевременным, и усилия московского правительства должны были направиться пока к тому лишь, чтобы не допустить дальнейшего роста архиерейских и монастырских владений. Подобные ограничительные меры были устанавливаемы на нескольких московских соборах (1551, 1573, 1580 гг.) и состояли 1) в воспрещении новых приобретений (за исключением монастырей «убогих», которым, в случае надобности, дозволено просить государя о снабжении их землей), 2) в отобрании того, что приобретено в противность запрещению. А в XVII в. московское правительство делает новый шаг: оно не довольствуется уже мерами, направленными против расширения или дальнейшего роста церковных владений, а стремится изъять их из непосредственного заведования церковных учреждений. Уложением царя Алексея Михайловича был создан монастырский приказ, как самостоятельное учреждение для суда по гражданским делам церковных людей, но также и для распоряжений относительно сбора доходов с церковных вотчин, относительно составления описей церковного имущества и т. п. (за исключением патриаршей области, на которую не было распространено ведомство монастырского приказа). В 1677 г., под влиянием протеста духовной иерархии против монастырского приказа, учреждение это было упразднено; но Петр Великий в 1700 г. поручая местоблюстительство вакантной патриаршей кафедры Стефану Яворскому, в то же время восстановил монастырский приказ, не столько как судебное учреждение по гражданским делам церковных людей, сколько для сбора доходов с церковных имуществ и для хозяйственной их администрации, причем часть доходов, определенная штатами, должна была идти на содержание церковных учреждений, остальное же на государственные потребности. За постепенным сокращением круга ведомства церковного суда, эта хозяйственная сторона в деятельности монастырского приказа выступила на первый план. Через 20 лет после восстановления монастырского приказа, новоучрежденная духовная коллегия вошла с представлением к государю о том, что церковные имущества от гражданских управлений пришли в «скудость и пустоту», а между тем духовная коллегия не менее других коллегий обязалась к исканию царских интересов. Последствием этого представления было то, что монастырский приказ был поставлен в зависимость от св. синода, причем должно заметить, что деятельность монастырского приказа относилась к недвижимым имениям архиерейским и монастырским, так как для бывших патриарших (переименовавшихся в синодальные) вотчин продолжал действовать синодальный (бывший патриарший) дворцовый приказ. Но с 1724 года начинается ряд исторических превратностей в судьбе учреждений, заведовавших церковными имениями, и самых этих имений. В 1724 году вместо монастырского приказа явилась при св. синоде камер-контора для управления архиерейскими и монастырскими вотчинами, а в 1726 г. самый синод решено было разделить на два аппартамента, из которых один должен был управлять духовными делами всероссийской церкви, а другой ведать суд, расправу, смотрение соборов и экономию; этот апартамент, однако, в том же году был переименован в коллегию экономии синодального правления. В 1738 г. коллегия экономии была подчинена вместо синода сенату, и с этого времени бывший патриарший дворцовый приказ слился с коллегией экономии, так что потом уже не восстанавливался в виде особого учреждения. При Елизавете Петровне коллегия экономии (вместе и с включенным в нее дворцовым приказом) возвращена была в ведомство св. синода, с переименованием в канцелярию синодального экономического правления. По смерти Елизаветы Петровны, Петр III восстановил коллегию экономии под ведением сената. Екатерина II, при вступлении на престол, восстановила канцелярию синодального экономического правления, но в то же время составила комиссию из духовных и светских особ, для окончательного разрешения вопроса, в течение почти трех столетий занимавшего правительство. Комиссия в 1764 г. выработала «учреждение о духовных имениях», в силу которого недвижимые церковные имения обращены были в собственность государства, государство же с своей стороны обеспечило существование церковных учреждений своим жалованьем, с оставлением за ними некоторого количества земли и угодий. Так как архиереи и монастыри обладали неодинаковыми земельными богатствами, то и жалованье положено разное, для чего составлены были штаты с разделением епархий и монастырей на три класса, смотря по количеству отобранной в государственную казну земли, причем учреждения, не владевшие населенными имениями, или имевшие не свыше 20 душ крестьян, не были включены в штаты и частью упразднены, частью оставлены в качестве сверхштатных, существующих на собственные средства без субсидии от государства. На тех же основаниях состоялась в позднейшее время секуляризация духовных имений в западных губерниях (в 1841 г.) и в закавказском крае (в 1852 г.).

Во всех государствах, в которых, предпринята была секуляризация, частью при самой же секуляризации, частью в силу позднейших конкордатов и окружных булл, государство приняло на себя обязанность обеспечить существование церковных учреждений оставлением за ними известного количества недвижимости и постоянным денежным жалованьем, а также чрезвычайными пособиями в случаях надобности. Жалованьем же заменены, или даже без вознаграждения уничтожены десятины, получавшиеся католической церковью с землевладельцев. У нас, при обращении церковных имений в собственность государства, оставлено было за архиереями и монастырями известное количество земли и угодий, которое впоследствии было увеличено, и назначено было ежегодное денежное жалованье из государственной казны. Государством отпускаются потребные денежные суммы на устройство и обеспечение новых епархий, на духовно-учебное дело, на церковно-приходские школы и на сложную администрацию по заведованию этими последними и проч. Насколько обеспечением материального быта духовенства обеспечивается существование самых церковных учреждений, при которых оно состоит, можно сказать, что государственные же дотации есть главный источник для имущественного обеспечения массы приходских церквей (сельских) вместе с их духовенством (о средствах содержания духовенства см. ниже § 121). Кроме государственной дотации, земельной и денежной, церковь может приобретать имущество разными способами, как безмездными (пожертвование, отказ по завещанию), так и возмездными (купля и мена); но существуют и известные ограничения в смысле амортизационных законов. Именно приобретение недвижимых имений в церковную собственность утверждается совершением узаконенных крепостных актов не иначе, как по исходатайствовании на то каждый раз через св. синод, но без посредства каких-либо государственных учреждений, высочайшего соизволения. Однако, если недвижимость должна поступить в собственность церковных учреждений в силу завещания, завещание все-таки должно быть утверждаемо к исполнению окружным судом прежде испрошения высочайшего соизволения на принятие завещанного имущества. Самое право на обладание завещанным имуществом и на доходы с него, по разъяснению сената, приобретается церковным учреждением с момента смерти завещателя, а не с момента воспоследования высочайшего соизволения. В отношении к духовно-учебным заведениям существует исключение: укрепление в их собственность недвижимых имуществ разрешается самим св. синодом, без испрошения высочайшего соизволения. Кроме того, по разъяснению правит. сената, не требуется предварительного испрошения высочайшего соизволения для приобретения недвижимости в церковную собственность по давности владения. Другие христианские церкви, существующие в России, подлежа тому же ограничительному правилу в отношении приобретения недвижимости (предварительное испрошение надлежащего разрешения), ограничены и в отношении к приему денежных пожертвований: на принятие пожертвований свыше известной цифры требуется разрешение то церковных же административных учреждений данного вероисповедания, то департамента духовных дел иностранных исповеданий и министра внутренних дел (см. т. XI, ч. I св. зак. изд. 1896 г. ст. 113 и 114, 714, 718, 1214). Прекращение церковной собственности путем отчуждения, как скоро дело идет о недвижимом имуществе, возможно не иначе, как с высочайшего соизволения. Только ненужные церковные имущества могут быть отчуждаемы с разрешения разных правительственных органов, без испрошения высочайшего соизволения. И затем продажа и обмен недвижимых имуществ, принадлежащих православным духовно-учебным заведениям, а также отчуждение церковных земель при экспроприации под железную дорогу разрешаются св. синодом. По вопросу о возможности утраты церковной собственности силой давности стороннего владения, прав. сенат, после многих колебаний, разъяснил в 1902 г. что церковные земли подлежат общей земской десятилетней давности. Этот взгляд сената находит себе подтверждение в восточном каноническом праве. Правда, в законодательстве римских христианских императоров был установлен принцип неотчуждаемости церковных имуществ, причем понятие отчуждения понималось в самом широком смысле, именно не только в смысле продажи, мены, дарения, но и в смысле всяких юридических сделок, вредных для имущественных интересов церкви, как отдача в бессрочный эмфитевзиз, обременение сервитутами, специальный залог (генеральная гипотека допускалась) и даже приобретение убыточного имения. Но принцип неотчуждаемости ослаблялся массой исключений. Во-первых, за императором самим оставалось право изъять имущество из собственности церковной, и не только в смысле современной экспроприации на общеполезные цели, но и по прошениям частных лиц, желавших купить и получить церковное имущество в свою собственность. Во-вторых, отчуждение возможно было и по договорным сделкам, отчасти требовавшим императорского утверждения, отчасти не предполагавшим такового, напр. для возведения новых или для восстановления упавших церковных строений, для приобретения необходимых церковных сосудов, для уплаты долгов, на выкуп пленных и проч. Что касается бессрочного эмфитевзиса, он сделался даже обычной формой утилизирования церковью ее земельных имуществ, как об этом можно заключать из 12 правила VII всел. собора, оговорившего лишь, что церковные земли должны отдаваться не лицам властным и сильным, а духовным лицам и земледельцам. Затем, при всей принципиальной широте понятия об отчуждении, императоры даже и не пытались никогда подвести под это понятие утрату церковной собственности силой давности стороннего владения. Исковое право церковных учреждений, отыскивающих свою собственность из стороннего владения, погашалось прескрипцией, срок которой в нов. CXXXI гл. 6 определен был в 40 лет. А что касается узукапирования сторонним владельцем церковного имущества, то не допускалась, правда, ординарная или обыкновенная узукапия (3 года для движимости, 10 или 20 лет для недвижимости, смотря по тому, inter praesentes или inter absentes происходило дело), но допускалась чрезвычайная 40 л. узукапия. Что эта идея усвоена была и каноническим правом, видно ясно из толкования Аристина к 17 правилу халкидонскому, где допускается применение давности в спорах о недвижимом имуществе как между двумя церквами, так и между церковью и частным лицом; в последнем случае исковое право церкви погашается 40 л. прескрипцией, в первом 30-ти летней. Закон о 40-летней погасительной давности вошел в 42 гл. печатной кормч., и на него ссылался патриарший разряд при Никоне (Акты, относ. до гражд. расправы, изд. Феодотовым Чеховским т. II, N 122). В духовной литературе заявлено, что допущение возможности приобретения церковных недвижимостей по давности посторонними владельцами будет иметь своим последствием утрату церковью массы земель. Трудно понять, каким образом возможно подобное явление. Церковные земли предписано обозначать в клировых ведомостях, которые проверяются благочинными и консисториями. Исчезновение церковных земель могло бы быть объяснено единственно недобросовестностью администраторов и небрежностью надзирающих властей. А против недобросовестности и небрежности нужно бороться иными средствами, но не колебанием общих юридических принципов.

Признанием за церковью имущественной правоспособности отнюдь не разрешается и не разъясняется вопрос о тех субъектах, которым должна принадлежать юридически эта собственность. В западно-европейской литературе были высказаны различные теории по данному вопросу.

I. Теория божественной собственности отчасти имела свой источник в римском праве, в котором боги, как человекообразные существа с человеческими слабостями и потребностями, или их статуи, признавались за юридические субъекты, отчасти находила для себя пищу в том христианском воззрении, что даваемое церкви на богоугодные цели дается самому Богу. Но к Богу неприменимы юридические понятия и предположения гражданского права, как traditio, detentio, animus rem sibi habendi и проч., точно так же как нельзя представлять Бога обремененным сервитутами или обязательствами и подлежащим взысканию за долги, подчиненным регулятивной власти государства, разграничивающего сферы правомочий отдельных субъектов и т. п. Эту теорию некоторые немецкие ученые удачно назвали «наивным богохульством».

II. Теория собственности нищих (Armentheorie) находила для себя значительную поддержку в истории первых веков христианства, когда церковное имущество своим главным назначением имело вспоможение всем, нуждающимся в общественном призрении. Все неспособные к самостоятельному заработку жили на счет церковного имущества, в том числе и духовенство, насколько оно, посвятив себя церковному служению, не имело возможности добыть себе средства к существованию своим трудом или ремеслом. Св. Августин, человек римского образования и сведущий в юриспруденции, хорошо выражал древне-церковную мысль, говоря, что епископы, распоряжавшиеся церковным имуществом на все означенные нужды, были только прокураторами, т. е. уполномоченными или поверенными от хозяев, хозяевами же, которым принадлежала proprietas, собственность, были нищие, pauperes. Так как, однако, не все епископы действовали в сообразность этому воззрению, а напротив некоторые старались из церковных средств обогатить себя и своих родственников, то на западе сначала обычаем, потом папскими декреталами установлен был такой порядок вещей, по которому церковные доходы и приношения верующих должны были делиться на четыре части: одна часть должна была идти в пользу епископа (quarta episcopi), однако не на удовлетворение личных только его потребностей, а propter hospitalitatem et susceptionem. (т. е. на гостеприимство и прием странствующих), как выражено в декретале Григория Великого 604 г., другая в пользу остальных клириков (quarta cleri), третья в пользу бедных (quarta pauperum), четвертая на церковностроительные и богослужебные издержки (quarta ecclesiae или fabricae). Уже этот раздел показывал, что нищие если бы и могли быть собственниками церковного имущества, то лишь в четвертой его доле. А в позднейшее время, когда призрение бедных сделалось одной из важнейших государственных задач, из церковного же имущества лишь сравнительно малая часть стала идти на нужды бедных, тем с большей ясностью должна была выступить несостоятельность рассматриваемой теории. Да если бы и все церковное имущество действительно шло на призрение бедных, так, как оно идет напр. в богоугодных заведениях, то и в таком случае нельзя было бы принимать бедных за субъект собственности в имуществе, предназначенном на вспоможение им. Имущество приобретается, и юридические действия, в которых проявляется деятельность субъекта, совершаются не нищими, получающими пособие из этого имущества, не богаделенными стариками или старухами, призреваемыми в богадельне, а теми, в чьих руках находится управление имуществом или богадельней.– Обе рассмотренные теории – божественной собственности и собственности нищих – обыкновенно ставились в связь между собой таким образом, что церковное имущество рассматривалось, как данному Богу на вспоможение бедным, и в этой связи выдвигались церковью, как оружие против попыток захвата и отобрания в государственную казну церковного имущества. Так напр. в XII в. император Мануил Комнен в одной из своих новелл выразился, что назначение наследником Христа или назначение наследниками нищих – одно и то же, ибо там где нищий что-либо получает, за ним стоит Сам Христос. И у нас в древней Руси обе теории пользовались большой популярностью. В жалованных и вкладных грамотах имущество представлялось обыкновенно жертвуемым Богу, Чудному Спасу, Пречистой Его Матери, святому великому Ивану (Предтече) и проч. и на всякого, посягающего на неприкосновенность пожертвованного, призывалась кара свыше от Самого Бога. Обычно было также называть церковное богатство «нищих богатством». Не необычно было наконец (напр. в Пскове) воззрение на богаделенных «старцев» и «стариц» как на некоторое юридическое единство, имеющее право собственности в богаделенном имуществе.

III. Теория собственности была развита в средине века теми теоретиками, которые, в виду невозможности юридической конструкции божественной собственности, думали избегнуть теоретических неудобств признанием земного и видимого представителя Бога – папы за субъект собственности в церковном имуществе. Теория эта могла находить для себя подкрепление в обстоятельствах времени, когда папы доходили до мысли считать себя даже верховными собственниками всего мира, сюзеренами, имевшими в ленной зависимости от себя не только все духовные владения, но и государственные территории. Отчасти также возникновение нищенствующих орденов (францисканского и домониканского) способствовало процветанию этой теории, ибо, когда оказалась и практически неосуществимой, и бридически немыслимой безусловная отрешенность не отдельных только физических лиц – монахов, а целых корпораций – орденов от права собственности, стали на ту точку зрения, что нищенствующий орден может напр. принять дарение и пользоваться им, но что право собственности в этом случае принимает на себя папа. Уже в средние века неудобно было делать практические выводы из теории общецерковной собственности, и тем менее возможны бы были такие выводы в настоящее время, когда ни одно государство не допустит, чтобы церковным имуществом, в пределах данной территории находящимся, распоряжалась какая-либо экстерриториальная власть. У нас теория общецерковной собственности (конечно не в смысле универсальной или вселенской, а в смысле собственности центрального правительства национальной церкви), отчасти выражалась в некоторых мероприятиях XIXго столетия по отношению к имуществу приходских церквей; прямо и ясно выражена она в уставе духовных дел иностранных исповеданий, в применении к армяно-григорианской церкви.

IV. Теория целого имущества (Zweeckvermugen), развитая собственно цивилистами (Бринцем, Беккером и др.) и состоящая в том, что в так называемых юридических лицах нет надобности отыскивать какое-либо лицо или субъект прав, и что имущество это принадлежит не лицу, а цели или назначению, утилизирована была канонистами, и притом в разных направлениях. Одни связали эту теорию с теорией папской собственности, аргументируя таким образом, что собственником католического церковного имущества должна признаваться его цель, а цель эта есть не что иное, как сама церковь, католическая, апостольская и единая, которая следовательно, в ее единстве и всеобщности, должна признаваться субъектом церковной собственности. Другие, или даже те же самые канонисты, которые отстаивают всецерковную собственность, признают, что, единая по существу, церковная цель локализуется в условиях места и времени и достигается не церковью вообще, а местными церковными учреждениями, так что и целевое имущество возможно как локализованное и обособленное. Теория целевого имущества не была принята цивилистами, как логически несостоятельная. Целеназначением не исключается, а с логической необходимостью предполагается какой-либо субъект, задающийся данной целью, желающий ее и достигающий ее соответственными средствами. Что же касается одновременного признания субъектом собственности и целой церкви вообще, и отдельных местных церковных институтов, то оно страдает внутренним противоречием. Кто-нибудь один должен быть собственником: или целая церковь, или местный институт.

V. Публицистические теории, развившиеся под влиянием естественного права в XVII и XVIII в., и расходившиеся между собой в приемах и в подробностях аргументации, переносили право собственности в церковном имуществе на государство (res publica). Эти теории послужили научной подкладкой для секуляризации церковного имущества в разных государствах. Но относительно секуляризации, произведенной в России на основании «учреждения о духовных имениях» 1764 г., должно сказать, что она мотивирована была вовсе не публицистическими соображениями. В манифесте Екатерины II напротив развита мысль, что правительство решилось на обращение церковных недвижимых имений в собственность государства единственно «к славе имени Божия, для обращения церковного имущества на действительные дела церкви Христовой».

VII. Под влиянием идей религиозной реформации, протестантские ученые выдвинули церковно-общинную теорию (Kirchengemeindetheorie), по которой собственник церковного имущества есть церковная община, как корпорация.

VIII. В виду неполноты этой теории, не только неприменимой к католической церкви, которая без воздействия на нее со стороны государственного законодательства, не расположена признавать общину верующих субъектов каких-либо прав, но и не обнимающей всего разнообразия субъектов даже на почве самой же евангелической церкви, новейшими учеными была выдвинута институтная теория (Institutentheorie). Некоторые считают ее достаточной и способной обнять все разнообразие существующих в церкви субъектов собственности. Другие доказывают, что только обе теории в их совокупности, т. е. и церковно-общинная и институтная, могут удовлетворить требованиям юридического мышления и обнять разнообразные субъекты церковно-имущественного права. При этом различие между общинами и институтами понимается в том же смысле, в каком обыкновенно цивилисты говорят о различии между корпорациями и учреждениями или заведениями. Большая часть цивилистов еще и до сих пор стоит на средневековой точке зрения фикции, рассматривая юридические лица, как фиктивные, в действительности не существующие лица, материальным субстратом которых служит или совокупность физических лиц (это будет корпорация), или имущество (это будет заведение, учреждение, институт). Природе юридических лиц более соответствует теория общественных организаций. С точки зрения этой теории, юридические лица суть общественные организации или организованные соединения индивидуальных сил, состоящие из людей – физических лиц и действующие совокупными силами в виду достижения определенной цели, превышающей силы отдельного человека. Каждую организацию, признаваемую государством за субъект прав, можно назвать институтом, в обширном смысле, учреждением, рассчитанным на постоянное достижение цели. Но институт или может иметь корпоративную основу, или может быть лишен таковой; поэтому-то и не следует упускать из вида различие между корпорациями и институтами в тесном смысле. Между тем как корпорация состоит из членов, непосредственно или посредственно участвующих в управлении, институт в тесном смысле в своей организации не имеет членов, а только администраторов, составляющих всего чаще коллегию; но иногда институт может иметь во главе своей одного только администратора, по отношению к которому другие физические лица, действующие на пользу института, служат лишь подчиненными орудиями для этого администратора.

В положительном праве западно-европейских государств признаются следующие субъекты на почве католической церкви: 1) mensa episcopalis (то же что наш архиерейский дом – см. ниже), 2) кафедральные и коллегиатские капитулы, т. е. духовные корпорации при церквах, соответствующих нашим соборным церквам, 3) приходская должность с служащим для ее обеспечения имуществом (beneficium), 4) fabrica ecclesiae, церковная фабрика, в смысле фиктивного субъекта, для которого материальным субстратом служит имущество, предназначенное на сооружение, устроение и поддержание храма с богослужением в нем, 5) монашеские ордена и конгрегации, а также отдельные местные орденские дома или институты, 6) церковные заведения, учебные и благотворительные, 7) в некоторых германских диэцезах деканаты признаются юридическими лицами. На почве евангелической церкви общества верующих признаются юридическими лицами (приходское, уездное, провинциальное, наконец целая церковь территории – Landeskirche), следовательно корпорации, но кроме того, не исключается возможность такового же признания за церковной фабрикой и за церковной должностью.– В X тому свода законов российской империи говорится об имуществах, принадлежащих архиерейским домам, монастырям и церквам, причем имеется в виду только православная церковь. Но и в применении к православной церкви это перечисление неполно. В виду других законов, содержащихся в других томах свода законов и в полном собрании законов российской империи, должны быть признаны за юридические лица:

1) Центральная организация православной церкви, т. е. св. синод, имеющий недвижимые имущества и капиталы. С той же точки зрения нужно смотреть на центральную организацию римско-католической и армяно-григорианской церкви, в пределах России существующих. Но относительно армяно-григорианской церкви в особенности нужно сказать, что центральная ее организация есть единственный субъект церковной собственности, так как, по 1213 ст. т. XI, ч. 1 св. зак., всякое движимое и недвижимое имущество, предназначенное на содержание какого-либо армяно-григорианского монастыря или церкви, или принадлежащих к ним богоугодных заведений, считается общей (sic) собственностью всей армяногригорианской церкви. Из устава духовных дел христиан евангелического вероисповедания не видно, чтобы центральная организация евангелической церкви имела какое-нибудь имущество.

2) Архиерейский дом, т. е. архиерейская должность, иначе каждый наличный архиерей, управляющий епархией (следовательно не викарный) и обеспеченный в своем существовании определенным имуществом. Это – то же, что западноевропейская mensa episcopalis. В организацию архиерейского дома, как православного, так и католического, входит несколько физических лиц, которые обеспечены в штатах, но ни корпорации, ни коллегии они не составляют, так что институт архиерейского дома имеет единоличного главу. На греческом востоке юридическая личность архиерейского дома не обособилась от епископской или кафедральной церкви; обособления не было и в древней Руси.

3) Приходские церкви, т. е. общества прихожан, вместе с приходским духовенством, имеющие центром своим приходский храм и следовательно необходимым своим признаком – богослужебное общение в местном храме. Это есть корпорация. В древней Руси (насколько сохранились известия о древнерусской приходской жизни) эта корпорация составлялась исключительно из прихожан. В настоящее время она составляется из духовенства и прихожан и проявляет свою жизнь в выборе церковного старосты для непосредственного, совместного с причтом, управления церковным имуществом, в избрании двух других представителей от прихожан и в общих собраниях прихожан. С проведением в жизнь указа 1905 г. об учреждении церковных советов, оба элемента прихода – причт и прихожане получают постоянный церковноприходский орган для управления церковно-приходским имуществом. Как в древности, когда прихожане хозяйничали, а духовенство кочевало, переходя с одного места на другое, приходское имущество считалось имуществом церкви (напр. Спаса Преображения, Успения, Николая Чудотворца), а не имуществом приходской общины, так и в позднейшее время, когда причт был призван к совместному с старостой управлению, имущество продолжало и продолжает считаться принадлежащим церкви Спаса Преображения, Николая Чудотворца и проч. Изменилось взаимное соотношение элементов прихода, или, иначе, изменилась его организация, но юридическое лицо осталось одно и то же. Поэтому нельзя не удивляться тому упорству, с которым отстаивалась в нашей литературе ни на чем не основанная мысль, что приход есть именно приходская община, т. е. совокупность прихожан – мирян, рассматриваемая отдельно и независимо от приходского духовенства и от приходского храма, и что за приходом в этом необыкновенном смысле должны быть признаны права юридического лица.

У нас не было исторических условий, создавших на западе, в сфере церковно-приходской, различие двух юридических субъектов: фабрики и духовной приходской должности. Различие это на западе образовалось благодаря двум главным причинам. Во-первых, римско-католическое каноническое право смотрит на приход не как на общину верующих, способную иметь права, хотя бы только в области имущественной, а как на часть церковной территории, с совокупностью верующих, соединенных между собой подчинением приходской должности. Каноническое право склонно признавать корпорации юридическими лицами, но только духовные корпорации (капитулы, ордена и конгрегации). Если в некоторых странах каноническая точка зрения вытеснена введением корпоративной организации в католических парохиях, то это нужно объяснять силой национальных обычаев и воздействием государственного законодательства. С отрицанием же прихода, как корпорации, средневековая наука, с ее конструкцией юридического лица, как фиктивного, нашла, что в парохиях существует двоякое имущество: такое, которое служит для обеспечения приходского богослужения, и такое, которое служит для обеспечения духовной должности в приходе. В том и другом канонисты усмотрели субстрат для двух фиктивных лиц, из которых одно они назвали fabrica ecclesiae, другое beneficium. Следовательно под церковной фабрикой в западном каноническом праве разумеется фиктивный субъект, которому принадлежит та масса имущества, которая предназначена на содержание храма, ризницу, сосуды, церковные книги и проч. Под бенефицией разумеется должность как фиктивный же субъект, которому принадлежат имущества, предназначенные для обеспечения духовенства. Вторая причина, вызвавшая образование в сфере католической церковно-приходской жизни двух юридических лиц – фабрики и должности с бенефициальным имуществом – состояла в том, что в средние века из массы церковной недвижимости часть была приурочена к приходским церковным должностям с предназначением служить для них постоянным обеспечением, так что приходская должность или бенефиция в том же смысле могла считаться за юридическое лицо, как и епископская должность – mensa episcopalis, ибо в той и другой одинаково можно было находить фиктивный субъект с имущественным субстратом. Даже и после того как церковные недвижимости были секуляризованы, и главным обеспечением для церковной должности сделалось денежное жалованье, выдаваемое от государства, это жалованье, вместе с доходами от прихожан и с домом для жительства священника, рассматривается по исторической традиции, как beneficium, как субстрат для особого юридического лица. Нечто подобное латинской бенефиции развилось на греческом востоке, и, по-видимому, не без влияния западной бенефициальной системы, в так называемых клерикатах. Клерикат означал совокупность доходов клирика и в особенности участок земли, служащий ему обеспечением. Но восточный клерикат (точно так же как адельфат в монастырях, т. е. та совокупность имущественных средств, которая приходилась на долю каждого из братии) никогда не получал юридического олицетворения, а всегда оставался обособленным имуществом. Клерикат мог переходить по наследству и оказаться даже в руках не духовных лиц, а мирян.

У нас всякое церковно-приходское имущество принадлежит приходской церкви, как корпорации, хотя часть его может иметь специальное предназначение служить к обеспечению духовенства, или же иметь другое специальное назначение, напр. недвижимость для обеспечения церковно-приходской школы. Возможны специальные целеназначения даже и в области богослужебной, напр. на содержание ризницы в хорошем состоянии, на содержание неугасимой лампады и т. п. Наши предки, хозяйничавшие в церковном имуществе, нередко отделяли известное количество церковной земли «на церковное строение», на «свечу», на «темьян, ладан и вино», но и остальной церковной землей они также «владели к церкви». Мысль о существовании в приходе нескольких субъектов церковно имущественного права была неизвестна нашим предкам. Приходская корпорация была единственным субъектом, таковым же она остается и теперь, хотя в организации ее произошло изменение. Точно также русское законодательство смотрит на католические приходы, как на корпорации, называя церковноприходское имущество «собственностью всего общества прихожан», и тем более на евангелические приходы.

4) Монастыри, православный и католический (именно отдельный монастырь, а не орден), есть монашеская корпорация с правами юридического лица. Возможно существование несамостоятельных или приписных монастырей, администрация которых действует по уполномочению от монастыря-хозяина. В евангелической церкви нет монастырей, а в армяно-григорианской, как выше замечено монастыри не суть самостоятельные юридические субъекты.

5) Город должен быть представляем в таком же отношении к городским бесприходным храмам (кафедральным, кладбищенским и ружным) вместе с их духовенством, как прихожане к своим приходским храмам.

6) Православные женские общины. Несмотря на их название, они никаких корпоративных элементов в себе не заключают: это – институты с единоличным главой, каковой является учредительница или начальница общины, между тем, как в монастырях, мужских и женских, настоятели и настоятельницы действуют с участием совета братии или сестер (иначе монастырского собора или правления монастыря).

7) Епархиальное духовенство, в смысле духовной корпорации, преследующей интересы воспитания своих детей в духовно-учебных заведениях, посылающей своих депутатов на епархиальные съезды и имеющей в своей собственности епархиальные свечные заводы и денежные капиталы. То же значение имеет духовенство училищного округа, т. е. округа, имеющего средоточием своим такой уездный город, в котором есть духовное училище, так как духовные училища находятся далеко не во всех уездных городах. Ясного закона, на котором могло бы быть обосновано существование этого юридического лица, нет. Наряду с епархиальным духовенством выступило в последнее время епархиальное начальство, как особое юридическое лицо, (конечно, не совпадающее с архиерейским домом) поскольку, согласно с определением св. синода 1892 г. недвижимости, пожертвованные, или иным способом приобретенные, в пользу церковно-приходских школ всей епархии или уезда (а не одной какой-либо определенной школы), укрепляются за епархиальным начальством, с отметкой в «описях епархиального имущества» этого именно их назначения. К составу таких имуществ причисляют епархиальный дом, в котором помещаются разные епархиальные учреждения. Основанием для признания «епархиального начальства» за особое юридическое лицо послужил редакционный недосмотр в ст. 698 т. X. ч. 1 св. зак. гр., где в числе субъектов, приобретающих права на имущества, упоминаются епархиальные начальства, монастыри и церкви. Так как во всех других статьях говорится об имуществах архиерейских домов, монастырей и церквей, а в ст. 698 об архиерейских домах не упомянуто, то, очевидно, епархиальное начальство редакторы понимали как синоним архиерейского дома.

8) Духовно-учебные заведения, высшие, средние и низшие, за исключением епархиальных женских училищ, которые, по смыслу устава этих училищ, самостоятельной юридической личности не имеют, а состоят в собственности епархиального духовенства, которому, однако, разъяснено, что оно не имеет права вмешиваться в ход учебного дела.

9)Разные общества с религиозными целями, братства и приходские попечительства. Это суть, строго говоря, частные корпорации, не имеющие публичного характера: но так как они задаются церковными целями, даже могут действовать в качестве церковно-правительственных органов (как напр. епархиальные братства могут заменять собой епархиальные училищные советы), не зная над собой государственного надзора, то все они должны считаться юридическими лицами в области церкви. При приобретении и отчуждении недвижимости, как разъяснил прав. сенат в 1900 г., они нуждаются ни в высочайшем разрешении, которое в законе требуется только для архиерейских домов, монастырей и церквей, ни в разрешении св. синода, которое требуется лишь для духовно-учебных заведений.

10. Попечительства о бедных духовного звания, как церковно-правительственные учреждения, и разные общества для вспоможения духовенству имеют более сословный, чем церковный характер.

В составе церковного имущества нужно различать вещи, имеющие священный характер, как предназначенные к непосредственному служению целям церковного культа, и обыкновенные имущественные объекты, предназначенные к обеспечению существования и к покрытию расходов на материальные нужды церковных институтов. Классификация римского права (res sacrae, res sanctae, res religiosae) хотя и была внесена в номоканон, неприменима к имуществу христианской церкви, во-первых потому, что церковное право не знает акта, равносильного с римской консекрацией, которая совершалась понтифексом и светским магистратом и имела силу изъять консекрируемую вещь из человеческой собственности с перенесением ее на божество,– во-вторых потому, что в церковном имуществе нет вещей, соответствующих римской категории res sanctae (в римском праве напр. городские стены причисляются к res sanctae) – наконец потому, что хотя места погребения (res religiosae) существуют и в христианской церкви, они получают религиозный характер не вследствие факта зарытия в землю тела умершего, а вследствие того, что эта земля (кладбище) освящается вместе с храмом и таким образом входит в категорию вещей священных. Отдельные священные предметы в храме (кресты, иконы, сосуды), как видно из актов VII всел. собора, считались священными по самому их существу и назначению, не нуждаясь в особом обряде освящения, или особой молитве. Напротив в каноническом праве западной церкви выработалась отличная от римской классификации, в которой существенное значение придано именно обряду освящения: res sacrae, res benedictae и res ecclesiasticae в тесн. смысле. Для первых двух категорий требуется обряд освящения, и притом различный: или консекрация или бенедикция, причем в основании лежит мысль, что консекрируемые вещи имеют более священный характер. Консекрация есть акт освящения, совершаемый епископом или уполномоченным от папы священником, через помазание миром или елеем. Бенедикция есть акт освящения, который может быть совершен священником, уполномоченным от епископа, и через помазание миром или елеем, а словами молитвы и благословения. Под res esslesiasticae в тесном смысле разумеются обыкновенные имущественные объекты, движимые и недвижимые вещи, над которыми не совершается никакого обряда, и которым не усвояется характера святости. В русском праве, до издания уложения о наказаниях 1845 г. не существовало никакой классификации, потому что в источниках восточного церковного права, кроме внесенной в номоканон римской классификации, другой какой-либо не было установлено. В уложении о наказаниях исчисляются троякого рода вещи – для православной, римско-католической и армяногригорианской церкви: священные, освященные через употребление при богослужении и неосвязенные – и двоякого рода вещи для евангельской церкви: освященные через употребление при богослужении и неосвященные. Напр. для православной церкви священными признаются: потир, дискос, дарохранительница, лжица, копье (в уложении 1903 г. внесена еще звездица), кресты, евангелия, образа, мощи, оклады и украшения к крестам, образам и мощам, антиминсы, покровы св. сосудов и одежды на престолах и жертвенниках. Освященными через употребление при богослужении признаются: купели и чаши для водоосвящения, ковши, кропила, одеяние на налоях, ризы духовенства, кадила, паникадила и поставленные уже в них свечи (в уложение 1903 г. внесены еще подсвечники), лампады, богослужебные книги. Остальные вещи, хотя и находящиеся в храмах, как напр. деньги, свечи, еще не поставленные к образам или в паникадила, не имеют характера святости. Для уголовного законодателя мотивом к установлению классификации церковных вещей послужила необходимость точного определения разных видов святотатства и разных степеней ответственности за это преступление. Неудивительно поэтому, что законодатель, при исчислении священных вещей, не упоминает не только о храме, который не может быть объектом святотатства, как похищения церковной движимой вещи, но и о престоле, жертвеннике и налое (упомянув только об одеждах на них), похищение которых неудобомыслимо, хотя они суть движимые вещи.

Священные вещи, не исключая и храмов, могут состоять не в церковной только собственности, но и в собственности других лиц, юридических и физических. В старину церкви могли переходить, вместе с имениями, в которых они были устроены, из одних рук в другие, возвышая цену имений. Из запретительного постановления московского собора 1667 г. видно, что самые храмы, как таковые, могли быть предметом гражданского оборота. В настоящее время это невозможно; но и теперь церкви могут состоять в собственности государства (напр. военные и тюремные церкви), установлений (напр. учебных заведений), обществ (напр. общество распространения религиозно-нравств. просвещ. в духе правосл. церкви) и частных лиц. Частным лицам, приобретшим право на особое уважение и не могущим, по преклонности лет или болезням, посещать приходские храмы, разрешается устроять домовые церкви епарх. архиереем, а в столицах как на устройство таковых церквей, так и на продолжение существования их по смерти тех лиц, для коих они были допущены, испрашивается через синод высочайшее соизволение. Домовая церковь считается приписной в ближайшей приходской, в которую поступает ее имущество после ее упразднения.

Но, кому бы ни принадлежали в собственность священные вещи, они связаны известным их назначением, так что и сами собственники не могут делать распоряжений, не согласных с этим назначением. Относительно построения храмов существуют особые правила, изложенные в уставе строительством и в уставе дух. консисторий; о построении храмов инославных христианских исповеданий и приравненных к ним в 1905 г. старообрядческих и сектантских молитвенных домов существуют также известные правила. Устроение, перестройка и расширение православных церквей в епархиях разрешается архиереем, а в столицах требуется для этого испрашиваемое через св. синод высочайшее разрешение. При возобновлении старинных храмов (а таковыми признаются все храмы, построенные не позже начала XVIII в.), требуется сохранение наружного и внутреннего их вида, и не дозволяется ни малейшего изменения живописи и других предметов, без разрешения св. синода, которое дается лишь по предварительном сношении с археологическим или историческим обществом. В случае упразднения храма за ветхостью, материалы, из которых он построен, должны быть употребляемы или в строение новой церкви, или на церковное отопление и печение просфир, а престол, если он был деревянный, должен быть сжигаем и пепел всыпаем в текущую воду, если же материал престола был каменный, то он должен быть сложен в непопираемое место – под церковь. Место вокруг церкви должно быть свободно от построек (в городах церкви должны находиться от соседней межи в расстоянии 20 саж. а в случае затруднения отвести это пространство,– по крайней мере 10 саж.); заведения для раздробительной продажи питей воспрещается устраивать ближе 40 саж. от дверей храма, или от церковной ограды, если есть таковая.

Кроме храмов или церквей – приходских, бесприходных (каковы кафедральные соборы, кладбищенские церкви, ружные городские церкви) и домовых (домовыми в обширном смысле называются не только в домах частных лиц устроенные, но и церкви в разных установлениях и заведениях), существуют у нас часовни и молитвенные дома. Часовнями в уставе духовных консисторий называются такие молитвенные домы, которые устраиваются в городах и селениях в честь св. икон, или в благочестивое воспоминание событий церковных и отечественных, а молитвенными домами такие священные здания, которые в приходах, расположенных на больших пространствах, устраиваются в отдаленных от приходских церквей деревнях. В обыкновенном словоупотреблении и такие молитвенные дома также называют часовнями, и в некоторых местностях России почти каждая деревня имеет таковую часовню. В католических странах от церквей отличаются капеллы и оратории. Те и другие соответствуют нашим домовым церквам: они могут быть публичные(с особым входом и выходом на улицу для публики) и частные (в стенах дома, для потребностей частного лица).

Относительно кладбищ у нас существуют особые правила, изложенные в уст. врачебн, и др. Кладбище может находиться и в церковной собственности, и в собственности городских и сельских обществ, не может лишь, как разъяснено граждан. кассац. департаментом сената в 1897 г., состоять в собственности частного лица, хотя бы земля под кладбище была отведена частным лицом. На кладбище, все равно находится ли оно в церковных, или не в церковной собственности, не допускаются какие-либо хозяйственные распоряжения и мероприятия, противоречащие его священному характеру, напр. обращение его в пастбище для скота; но если, в видах поддержания чистоты на кладбищах, производится сенокошение, то извлекаемый отсюда доход может идти только в пользу церкви. Запрещается заводить близ кладбищ питейные дома и ставить шалаши для продажи съестных припасов. Могилы не должны быть разрываемы за исключением особых случаев, когда дозволяется высшим начальством перевезти преданное уже земле тело в другое место, или предписывается вырытие его для врачебного освидетельствования в интересах правосудия. Старые опустевшие или закрытые кладбища, находящиеся среди населенных мест, должны быть огораживаемы владельцами той земли, на которой они находятся, а в безлесных местах должны быть обводимы рвом. Не дозволяется застраивать их или обращать под пашню и вообще каким бы то ни было образом истреблять оставшиеся в нем могилы.

Вещи или имущества церковные в обыкновенном, гражданском, смысле слова суть: земли, разного рода угодья и оброчные статьи, денежные капиталы и денежные суммы вообще, составляющиеся разными способами. Уже при секуляризации церковных имений в 1764 г. были оставлены угодья и по 30 десятин земли при каждом архиерейском доме; монастырям также было оставлено по одному озеру или пруду для рыбной ловли и известное количество десятин земли (смотря по классу от 9 до 6-ти). В конце XVIII столетия земельный надел был увеличен до 60 десятин архиерейским домам и до 30 десятин монастырям, а в 1835 г. надел монастырей еще более был увеличен: вместо тридцати десятин, указано было наделять монастыри такими участками земли, которые могли бы удобнее служить к устройству земледельческого хозяйства, примерно от 100 до 150 и более десятин везде, где местные средства могут дозволить это. Точно также и к приходским церквам отведено известное количество десятин земли (не менее 33), смотря по высоте крестьянского надела в данной местности, причем, впрочем, могло быть, что многие церкви уже раньше имели земли, принадлежавшие им по прежним дачам и писцовым книгам. Всякая земля приходских церквей – все равно принадлежала ли она церквам еще до межевания по прежним дачам и писцовым книгам, или отведена в позднейшее время,– остается навсегда неприкосновенным церковным достоянием (чему, однако, не противоречит возможность утраты церковной собственности силою давности стороннего владения). Та земля, которая отведена церквам не правительством, а прихожанами, называется ружною. В случае упразднения прихода, церковная земля не может быть возвращена прихожанам, а обращается в юридическую принадлежность того храма, к которому упраздненный приход приписывается. Земельные, лесные и прочие угодья, а также оброчные статьи (напр. мельницы), данные государством на содержание монастырям и церквам, не подлежат ни казенному налогу, ни городским, ни земским сборам, а равным образом не подлежат никакому обложению всякого рода церковные недвижимости, не приносящие дохода, каким бы способом они и были приобретены; состоящие в духовном ведомстве свечные заводы не подлежат обложению торговыми пошлинами.– Кроме архиерейских домов (и епархиальных начальств) монастырей и церквей, недвижимые имущества могут состоять в собственности разных других субъектов церковноимущественного права (св. синод, братства, женские общины, учебные заведения).

Денежные суммы поступают в церковную собственность и в распоряжение церковного правительства из различных источников: из государственного казначейства по ежегодной государственной росписи доходов и расходов, из свечной операции, из монополии на издание церковных книг, из пожертвований и проч. Свечная операция в особенности обратилась в один из важнейших источников церковных доходов с начала XIX столетия; но мысль о такой организации торговли восковыми свечами, которая приносила бы правильный доход церкви, а не торговцам и не церковнослужителям, была высказана Петром Великим. От всеобъемлющего внимания великого русского реформатора не укрылось важное практическое значение укоренившегося в русском народе обычая выражать религиозное чувство зажжением восковых свечей пред образами. Указом 21 февр. 1721 г. он воспретил частным лицам «содержать свечи в своем купечестве с получением прибытка не церкви, а себе», и предписал повсеместно учредить для продажи свеч приставников – церковных старост (ср. выше стр. 120). Доход от свечной операции, по этому указу Петра Великого, должен был идти на устройство при церквах богаделен «пребывания рода нищенствующих больных, понеже церковные имения нищих имения суть». Воля Петра В. не получала должного исполнения и свечной доход не достигал значительных размеров, а с изданием таможенного устава 1755 г. и совсем должен был прекратиться, так как к числу мелочных товаров, которыми дозволено было торговать крестьянам, устав отнес между прочим и восковые свечи. В начале XIX столетия, при учреждении комиссии о духовных училищах (ср. выше стр. 98), по мысли графа Сперанского, обер-прокурор св. синода, впоследствии министр народного просвещения и духовных дел, князь А. Н. Голицин исходатайствовал у императора Александра I восстановление указа Петра В., с изменением, впрочем, назначения свечного дохода, который с этого времени должен был идти не на богадельни, а на духовно учебные заведения. По инструкции церковным старостам, изданной в 1808 г. и пересмотренной вновь в 1890 г., розничная продажа церковных свеч (менее 20 фун.) должна производиться исключительно при церквах, или в состоящих под ведением духовного начальства свечных складах и лавках; оптовая продажа может быть производима и в частных купеческих лавках и магазинах, но не иначе, как в цельных запечатанных пачках, весом не менее 20 фунтов в каждой пачке, с этикетом завода, на котором они приготовлены, и с обозначением на обертке: «церковные восковые свечи». В тех епархиях, где существуют епархиальные свечные заводы и склады для снабжения церквей восковыми свечами, ладаном и деревянным маслом, церковным старостам вменяется в непременную обязанность приобретать означенные предметы (хотя бы и оптом) из этих складов, а равно и продавать огарки только в эти склады. Насколько значителен доход от свечной операции, видно 1) из того, что св. синод в настоящее время располагает т. н. духовно-учебным капиталом, процентов с которого ежегодно получается около 1,300,000 (капитал этот образовался благодаря тому что с 1810 г. велено было из всех приходских церквей свечной доход целиком отсылать на имя комиссии духов. училищ в опекунские советы, где он, в течение нескольких лет, приращался процентами, не будучи расходуем), 2) из того, что, после составления означенного капитала, в распоряжение св. синода поступает ежегодно так называемого процентного сбора с доходов церквей около 1,700, 000 р. Этот ежегодный процентный сбор есть в сущности свечной же доход, получивший с 1870 г. иной вид. До 1870 г. весь вообще доход в отдельных церквах от продажи свеч должен был, не смешиваясь с другими доходами, препровождаться целиком в св. синод на духовно-учебное дело. В 1870 г. положено было отчислять в распоряжение св. синода определенный процент со всех церковных доходов: кошельковых (собираемых в церковный кошелек или на тарелку при богослужении), кружечных (собираемых в кружку на устроение и украшение храма) и свечных. За нормальный размер суммы, с которой должен исчисляться узаконенный процент, принята сумма доходов, полученных каждой церковью в 1868 г. Размер процентного сбора определен в количестве 10% в год с указанной суммы в епархиях западных и 21 % почти во всех остальных епархиях, но позднее в 1880 г., для возвышения оклада жалованья и пенсий лицам, получившим образование в духовных академиях и поступающим на учительские должности, за неимением вакантных мест в духовных семинариях, в низшие духовно-учебные заведения (уездные духовные училища), размер процентного сбора был увеличен еще на 4%, так что следовательно в западных епархиях равняется 14%, в остальных 25%. В 1901 г. размер процента снова подвергся некоторому изменению. Освобождены от процентного сбора епархии камчатская, якутская, донская и грузинский экзархат, а также те домовые церкви, которые не получают от епархиального начальства метрических книг и других церковных документов, и в которых не совершается требоисправлений для посторонних лиц. Недоимки процентного сбора по одной церкви раскладываются на другие церкви, более состоятельные, причем могут быть привлечены к участию в этом деле монастыри (но, по общему правилу, монастыри процентному сбору не подлежат).

Кроме духовно-учебного капитала, св. синод имеет разные другие капиталы, напр. типографский (образовавшийся от операций синодальных типографий с.-петербургской и московской), капитал духовенства западного края (образовавшийся при секуляризации церковных имений западного края в XIX-м столетии) и др. Проценты с этих капиталов, упомянутый процентный сбор с церквей, некоторые другие поступления (напр. доход от оброчных статей) и даже часть сумм, отпускаемых из государственного казначейства, именно та, которая ассигнуется в пособие на содержание духовно-учебных заведений (около 2 милл. руб.) составляют т. н. специальные средства св. синода, хозяйственное употребление которых не подлежит государственному контролю, а контролируется учреждением духовного же ведомства (контролем при св. синоде).

Денежные капиталы состоят также в собственности других субъектов церковно-имущественного права (приходские церкви, монастыри, общины и проч.); они составляются или путем пожертвований, или из излишка доходов. В приходах капиталы составляются главным образом путем пожертвований, так как излишки доходов не могут быть велики (за уплатой вышеозначенного процентного сбора, за удовлетворением церковно-строительных и богослужебных потребностей и за взносом разных дополнительных сборов, на т. н. сверхштатные потребности, как то на устройство параллельных классов в духовных семинариях, на приготовительные классы в духовных училищах, на епархиальные женские училища и проч.).

В приходских и других храмах существуют еще разные сборы, имеющие специальное назначение, или сборы в специальные кружки (напр. в пользу гроба Господня, на улучшение быта православных поклонников в Палестине, на распространение православия между язычниками в империи, на восстановление православного христианства на Кавказе, в пользу раненых и больных воинов, в пользу слепых, в пользу попечительства о бедных духовного звания и пр.). По инстр. церк. стар. 1890 г. церковный кошелек (или тарелка), кружка на церковное строение или на украшение храма, а равно кружка в пользу попечительств о бедных духовного звания, должны обноситься по церкви при каждом богослужении; остальные кружки, устанавливаемые с разрешения св. синода, обносятся или в те дни, которые для них назначены (напр. кружка в пользу слепых в неделю о слепом), или в порядке очереди, никак не более одной кружки в каждую очередь.

Особенность приходского права католических и евангелических церквей составляет доход, извлекаемый из отдачи в наем стульев и вообще мест для сиденья в церквах.

Так как архиерейская кафедры обеспечиваются в своем существовании государственною (земельной и денежной) дотацией и поступлениями из монастырей (именно часть доходов известного монастыря в епархии идет в пользу архиерея), а монашествующее духовенство обеспечивается монастырским содержанием, то вопрос о средствах содержания духовенства может относиться лишь к белому духовенству. В первые века христианства, духовенство, насколько оно не имело своих средств, точно так же содержалось на счет церковного имущества, как и все нищие и убогие, требовавшие призрения, так что содержание духовенства имело тесную связь в благотворительностью. Замечательно, что когда монтанисты впервые выставили требование определенного вознаграждения духовенству, потеряло всякую связь с благотворительностью, но и приуроченные к церковным должностям земельные участки и денежные доходы, под именем клерикатов, стали трактоваться ка юридически-единая, наследственная и даже отчуждаемая, собирательная вещь (universitas juris), хотя на востоке не дошли до юридического олицетворения должности под именем «beneficium», как это было сделано на западе. В русской православной церкви не было условий для юридического олицетворения приходской должности, как особого субъекта с твердым имущественным субстратом, хотя совокупность доходов, связанных с известным «местом» или должностью, и у нас получала характер имущественной ценности, которую можно было передавать по наследству, или в виде приданого, и по поводу которой можно было вступать в разные сделки с правопреемниками по должности. А в юго-западной Руси был даже в ходу латинский термин «бенефиция». В настоящее время наши гражданские законы объявляют недействительными обязательства со стороны лиц, поступающих на священнои-церковнослужительские места, касательно выдачи предместникам или их семействам части доходов, или пособия в содержании, равно как и всякие сделки о сдаче мест (т. XIII св. зак. уст. общ. призр. ст. 1612). Итак, не превращая церковных должностей в юридические субъекты и не создавая из получаемых духовенством доходов субстрата для какого-либо фиктивного олицетворения, мы можем говорить лишь просто о способах содержания духовных лиц. Способы или средства содержания духовенства суть:

1) Денежное жалованье, отпускаемое духовенству из государственной казны. Так как в момент секуляризации лишь немногие городские приходские церкви могли иметь населенные имения, то учреждение о духовных имениях 1764 г. вообще не коснулось приходских церквей и приходского духовенства. Уже позднее, в 1842 г., как акт щедрости со стороны государства, а не как эквивалент какого-либо секуляризованного церковного имущества, явились штаты приходского духовенства, с разделением приходских церквей на семь классов по степени многолюдности приходов, причем, довольно несправедливыми образом, размер денежного жалованья духовенству от государства поставлен в соотношение с классом, следовательно с степенью многолюдности приходов, так что духовенству более многолюдных приходов, eo ipso сравнительно лучше обеспеченному, назначено и высшее жалованье. Так как государству невозможно было сразу дать достаточное обеспечение всей массе духовенства, которое не только не получало какого-либо обеспечения во всей «дань» этим властям, то вопрос о государственном обеспечении духовенства, естественно, и после 1842 г. должен был обращать на себя внимание государственного правительства. После крестьянской реформы организавано было даже особое учреждение – главное присутствие по делам православного духовенства,– преимущественною задачею которого было изыскание средств к улучшению материального положения духовенства. Но путь, которым главное присутствие думало достигнуть этой цели (сокращение числа приходов), впоследствии найден был нежелательным, закрытые приходы вновь восстановлены, вновь же поднят был вопрос и о средствах к обеспечению духовенства. С целью разрешения его, в девяностых годах и особенно в нынешнее царствование, последовали крупные ассигнования на этот предмет из государственной казны.

2) Извлечение плодов из церковных недвижимых имуществ, куда относятся пользование церковною землею, угодьями и церковными домами, также получение процентов с капиталов, пожертвованных в церковь с специальным назначением в пользу причта.

3) Руга, не в виде натуральной, как в древней Руси, а в виде денежной, уплачиваемая городами духовенству городских ружных церквей.

4) Доходы, получаемые духовенством от прихожан за требоисправления, и разные периодические сборы натурой. В западно-европейских государствах и в некоторых православных странах, напр. в Черногории, вознаграждение духовенства регулируется различными способами: то установлением определенной таксы за каждое требоисправление (jura stolae, Stolgebuhren, les tarifs), то назначением духовенству определенной круглой суммы в год, причем взимание платы за отдельные требоисправления, в особенности за совершение таинств, воспрещается. В католической церкви действует также правило, воспрещающее духовенству требовать вперед плату за требоисправление и требовать плату с бедных. У нас комиссией о духовных имениях выработан был доклад, получивший высочайшее утверждение 17 февр. 1765 г. о таксе за приходские требы, но такса была назначена чрезвычайно низкая (напр. за крещение 3 коп., за свадьбу 10 коп. и т. п.), и, разумеется, не могла удержаться. Однако, в виду жалоб на вымогательство со стороны приходских причтов, и в позднейшее время приходили к мысли о таксировании вознаграждения духовенству определенной цифрой за каждую из отдельных треб, возбуждались даже ходатайства земских собраний о разрешении им устанавливать таксу за исполнение треб. Св. синод, с своей стороны, высказался против принципа таксирования треб. «Расценка треб, в том числе и таинств», по мнению св. синода,– низводила бы священнодействия до значения покупных предметов; кроме того, по установлении таксы, каждая треба должны была одинаково оплачиваться и состоятельными, и бедными прихожанами, между тем как существующий ныне обычай вознаграждения духовенства за требы путем добровольных даяний имеет то несомненное преимущество пред таксою, что расход на содержание причта в большей своей части упадает ныне на людей более состоятельных.В действительности, однако, такса, хотя и не легальная, а обычная, существует в каждом сельском приходе, в смысле по крайней мере минимальной платы за крестины, похороны, венчание, крестные ходы вокруг полей, молебны по домам и дворам и проч. Из разных указов св. синода видно, что он предпочитал бы другой способ регулирования вознаграждения духовенства, именно назначение прихожанами причтам, вместо платы за отдельные требы, ежегодного денежного оклада. Этот путь, хотя также не исключающий неравномерности в обложении богатых и бедных, действительно имеет преимущество, по крайней мере в том отношении, что некоторые священные действия, оплачивание которых является в особенности соблазнительным для религиозного чувства (как исповедь и причащение), перестали быть бы «покупными предметами», каковой характер невольно усвояется этим священнодействиям при существующем порядке вещей (ср. трул. 23).

I. Органы управления. В древней церкви епископ управлял церковным имуществом той христианской общины, во главе которой он стоял, с помощью подчиненных ему дьяконов, не подлежа никакому контролю в своем управлении, и, по выражению древних памятников, давая отчет одному лишь Богу. Но обнаружившиеся злоупотребления со стороны некоторых епископов послужили поводом к установлению некоторых гарантий против злоупотреблений. На соборе антиохийском 341 г. было постановлено, чтобы 1) состоящие при кафедральной церкви пресвитеры и дьяконы имели точные сведения о всем том, что входит в состав церковного имущества, так чтобы ни епископ, ни его наследник, в случае его смерти, не присваяли себе церковных вещей, выдавая их за частную собственность епископа, 2) чтобы епископ в управлении действовал по согласию с пресвитерами и дьяконами и под отчетностью, в случае споров или доносов, провинциальному собору. Естественно, что хозяйственные операции всего лучше было поручать одному лицу; поэтому в разных местах явились особые экономы, а IV-й всел. собор 451 г., которому пришлось, между другими жалобами, рассмотреть жалобы на злоупотребления некоторых епископов (Диоскора и Ивы) в области имущественного управления, установил общим правилом, чтобы при каждой епископской церкви поставлялся эконом из духовенства этой церкви (обыкновенно дьякон). Напротив попытки установить государственный контроль, сделанные некоторыми императорами (Валентом и Маркианом), не имели успеха, хотя и в законах Юстиниана все-таки представляется некоторый простор наблюдению государственных органов. С образованием приходов, поскольку тот или другой храм не состоял в частной собственности землевладельца или ктитора, имущественная администрация должна была вестись приходским духовенством, а с возникновением юридической личности монастырей и богоугодных институтов, поскольку опять-таки и те и другие не состояли в частной собственности, или не отдавались т. н. харистикариям (которые действовали по отношению к отданным им монастырям на подобие западно-европейских феодальных сеньоров), монастырские настоятели и церковные администраторы заведений сосредоточили в своих руках управление имуществом. Предоставляя епископам и администраторам заключать сделки во имя церкви и религиозных учреждений, императорское законодательство прибегало к различным мерам, чтобы гарантировать правильность и безвредность сделок для церковных интересов: требовало согласия большинства местного духовенства или монахов, содействия высших церковных инстанций (напр. митрополита) и даже государственных учреждений. Но о какой-либо общественной организации приходов с участием прихожан в управлении имуществом мы ничего не знаем ни из канонов, ни из императорских законов; общественная организация приходов явилась на греческом востоке лишь в новейшее время.

На западе, с обособлением имущества епископа (mensa episcopalis) от имущества капитула, обособилось и управление: епископ вел управление чрез своих уполномоченных, а капитул, с пробстом или деканом во главе, управлял имуществом кафедральной церкви (т. е. тем имуществом, которое предназначается на церковностроительные и богослужебные надобности). В монастырских корпорациях управление всяким вообще монастырским имуществом должно было принадлежать настоятелям с участием конвента (монастырского собора или совета). В парохиях парох, долгое время после возникновения юридической личности парохий, управлял и имуществом фабрики, и особенно бенефициальным имуществом. Но в разных странах, раньше или позднее, мирской элемент привлечен был к более или менее деятельному участию в имущественном управлении приходов. Во Франции раньше, чем в других странах, наблюдается привлечение мирян к имущественной администрации. Соборы, правда, осуждали вмешательство мирян в церковное управление «sine assensu praelatirum et capitulorum» или «invitis praelatis et capitulis ecclesiarum», без согласия или против воли духовных властей; но, при предположении признания со стороны мирян церковного авторитета, духовенство даже искало администраторов церковного имущества из мирян. Такие администраторы получили название маргильеров, попечителей (marguilliers от латинского matricularii), или, правильнее сказать, на мирян перешло это название с духовных лиц, на которых в старину лежало ведение списков бедных (matricula), призреваемых приходом, но которым естественно принадлежало также попечение и о храме приходском. С начала XIX в. и до последнего времени организация французских приходов содержала в себе два органа, а именно управление делами фабрики вели: 1) совет фабрики (conseil de fabrique), 2) бюро попечителей (bureau des marguilliers). В состав совета входили во-первых, непременные члены – священник и местный мэр,– и члены переменные, числом 9 или 5, смотря по численности общины (свыше или ниже 5000 душ). При первом образовании прихода, члены совета фабрики назначались частью епископом, частью префектом, а затем пополнение состава совета новыми членами, вместо выходящих через известные сроки, принадлежало уже самому совету, без всяких приходских выборов. Бюро попечителей имело власть исполнительную. Члены его были: священник и трое членов, выбранных советом из своей среды. Бюро выбирало себе представителя, секретаря и казначея или старосту (tresorier), без вмешательства в это дело совета фабрики. Через год один из попечителей выходил по жребию и заменялся новым из состава совета. Как отразился на этой организации закон от отделении церкви от государства 1905 г., трудно сказать. Несомненно только то, что государство не желает знать никаких приходов и никаких официальных приходских учреждений. Оно знает лишь частные ассоциации, которым в определенный законом срок должно быть передано все приходское имущество. Некоторые полагают, что приход, приняв на себя новое название ассоциации для культа, удержит свое прежнее приходское устройство и останется в прежнем подчинении епископу. Но возможно, конечно и иное: ассоциация из мирян может совсем освободиться от духовенства и от подчинения епископам.

В Германии живая деятельность общин по устроению приходской жизни наблюдается с XV в. Религиозная реформация должна была еще более выдвинуть самостоятельную деятельность приходских общин. В 70-х годах XIX в. Прусская организация сделалась более или менее образцовой для остальных земель Германии. В Пруссии сначала для евангельских приходов была установлена известная организация, а затем эта организация перенесена была в 1875 г. на католические приходы, с той впрочем разницей, что католические приходские органы действуют только в области имущественной администрации, тогда как деятельность евангелических приходских органов простирается и на другие стороны приходского самоуправления, в том числе и на дисциплину. Органов этих два: церковный совет или церковный комитет, правление (Gemeindekirchenrath, Kirchenvorstand) и общинное представительство (Gemeindevertretung). Совет состоит из пароха и из нескольких членов, выбранных общиной из своей среды (от 4 до 12, смотря по численности общины); патрон, если он есть, также входит в состав совета. Члены избираются на шесть лет; но половина из них выходит через каждые три года. По закону 1875 г. парох не мог быть председателем, но позднейший закон 1886 г. сделал его председателем. Общинное представительство состоит из втрое большего числа выбранных общиной членов (от 12 до 36). Церковным имуществом управляет совет; но он обязан в известных случаях испрашивать согласия общинного представительства (напр. при установлении бюджета на будущий год, приобретении, отчуждении, или вещном обременении церковной недвижимости, при сдаче ее в аренду более чем на 10 лет, при отчуждении движимых вещей, имеющих историческую, научную или художественную ценность, при вчатии исков и т. п.), не считая того надзора, который ведут за приходским управлением церковные инстанции и государственное правительство. Для непосредственного ведения кассы и счетов выбирается особый казначей или староста. Бенефициальным имуществом управляет бенефициат под государственным надзором.

В Англии в исходе средних веков сложилось и до сих пор большей частью еще поддерживается слияние в приходе церковно-приходской и политической общины. Приходское собрание, многие должности и учреждения, сохраняют отчасти и доныне двоякую компетенцию церковную и светскую. Новейшими законами предусмотрена возможность образования вновь особых приходов или округов для церковных только дел, и следовательно возможность отделения светских от церковных общинных учреждений. Даже и там, где господствует слияние церковных приходов с гражданскими общинами, допущено образование нового церковноприходского учреждения (Churchtrustee) для управления церковным имуществом в виду церковных целей, уничтожена вынудимость церковных налогов, а те лица, которые отказываются от уплаты их, лишаются права голоса в общинном собрании по вопросам о расходовании церковных налогов. Ближайшими помощниками пароха и вместе членами церковного попечительства (Churchtrustee), где таковое существует, состоят двое церковных попечителей (Churchwardens), из которых один обыкновенно назначается парохом, другой прихожанами. Почти до последнего времени сохранялся некоторый остаток средневековых т. н. синодальных судов, в виде обязанности церковных попечителей доводить до сведения надзирающей власти (епископа или архидиакона) о нарушениях церковного порядка в пределах прихода.

Два церковных попечителя имеются также в австрийских приходах. Кандидаты на эту должность представляются парохом епископу и утверждаются последним, с принятием во внимание основательных желаний церковной общины. Под руководством пароха, при участии патрона, если таковой есть, церковные попечители (Kirchenvater) управляют имуществом церковной фабрики.

По русскому праву, каждая из церковных организаций, за которой признаются права юридического лица, имеет соответственные органы для управления церковным имуществом. Так св. синод действует через хозяйственное управление, архиерей в архиерейском доме через эконома, монастыри чрез своих настоятелей и настоятельниц с советом старшей братии и сестер, или через особые «правления» и «соборы», учебные заведения через свои правления и проч. Что касается приходских церквей в особенности, то совместно с причтом действует церковный староста, как поверенный прихожан, которые свое приходское право осуществляют вопервых, выбором этого своего поверенного через каждые три года, во вторых – ежегодным выбором еще двух особых представителей и в-третьих – изъявлением согласия на предполагаемые новые церковные постройки. На церковного старосту возлагается сбор денег в церковный кошелек и кружку, прием всякого рода сумм, вкладов и приношений, получение арендных денег, продажа свеч и огарков, покупка – по указанию причта – всего необходимого для церкви (вино, ладан, мука и проч.), поддержание в исправности, обновление и пополнение церковной ризницы и утвари, ближайшее наблюдение за исправным состоянием храма и его принадлежностей, а равно других церковных зданий, в том числе и церковных домов, приобретенных для помещения причта и т. д. Но употребление церковной ризницы и утвари при богослужении зависит исключительно от усмотрения и распоряжения старшего члена причта. Два представителя от прихожан присутствуют при ежемесячном освидетельствовании прихода и расхода и удостоверяют действительность, правильность и целесообразность произведенных расходов. С введением церковных советов в приходах, двое представителей от прихожан, вероятно, потеряют смысл своего существования, и инструкция церковным старостам должна подвергнуться изменениям. Имущественные интересы православных приходов на суде защищаются не уполномоченными от самих приходов, а уполномоченными от епархиального архиерея (согласно 1285 ст. уст. гражд. суд. и 2292 ст. ч. I т. X св. зак. граж.).

По уставу духовных дел иностранных исповеданий, управление церковным имуществом в русских католических приходах ведется настоятелем и синдиками или старостами, избираемыми обществом прихожан из кандидатов, предлагаемых ему настоятелем. На основании тех же уставов, в евангелических русских приходах существуют церковные советы, коллегии или конвенты из 4–12 церковных старост или попечителей, не считая приходского проповедника или пастора; патрон, если есть таковой, состоит членом церковного совета; в подчинении совету действует, как специально заведующий кассой, церковный староста или казначей. Советам принадлежит, между прочим, и полная процессуальная правоспособность в хождении по делам церкви. В армяногригорианских приходах, хотя собственность во всяком вообще церковном имуществе признается за целой армяно-григорианской церковью (а не за отдельными какими-либо институтами), управление ведется ктитором или старостой, который избирается прихожанами и рассматривается вообще как уполномоченный от лица прихода, между прочим и в отношении к хождению по делам в надлежащих присутственных местах (ср. ч. 1 т. XI св. зак. ст. 123 и прилож. к ней, 718, 732, 737, 1225 и сл.).

II. Самое управление церковным имуществом, или , иначе, образ действий вышеуказанных компетентных администраторов отличается некоторыми особенностями от управления обыкновенным имуществом. Сравнение существующего у нас порядка управления с порядком западным показывает, что чрезвычайно важное значение имеет или даже решительную окраску сообщает всему порядку управления система отношений между государством и церковью, не считая различия в культурно-исторических условиях, создавших современный церковно-юридический быт на западе и у нас. Из культурно-исторических условий нужно объяснять обязательное в приходской жизни западной Европы составление бюджета или сметы приходских доходов и расходов, а также регламентирование точными нормами так называемой строительной тягости или обязанности (Baulast), в случае недостаточности средств самой фабрики для удовлетворения ее потребностей. Градация лиц, субсидиарно-обязанных вести церковностроительную тягость, в разных государствах определена различно, причем патрон, государство, гражданская община, бенефициат, дециматор (т. е. получающий церковную десятину – так как в некоторых местах право на десятину, по происхождению своему церковное, сделалось предиальным сервитутом, соединенным с господствующим имением) и проч. фигурируют в числе таких субсидиарно-обязанных лиц, занимая первую, вторую или дальнейшую степень. Влияние системы отношений между государством и церковью на порядок управления имуществом церковным обнаруживается в том, что как составление бюджета, так и все акты управления, более или менее важные, не считая приобретения и отчуждения церковного имущества, каковы напр. сделки, налагающие вещное обременение на церковное имущество, заем, наем и аренда, даже производство расхода свыше известной цифры, подлежат не только одобрению со стороны установленных церковных инстанций, но и разрешение со стороны государственной власти.

У нас о разрешении государственной собственно власти, т. е. о высочайшем разрешении в порядке государственного управления, можно говорить только в применении к другим христианским церквам, кроме православной. В отношении к ним существует государственный надзор, мотивируемый интересами государства. Надзор же за имущественным управлением православной церкви осуществляется в интересах церкви разными церковными инстанциями, а если верховный надзор принадлежит высочайшей власти, то не только в интересах государства, а и в интересах церкви. Во всяком случае никакое государственное учреждение – уездное, губернское или центральное – не осуществляет никакого надзора за управлением церковного имущества, если не считать производимой контрольными палатами ревизии по движению сумм, отпускаемых из государственного казначейства на духовное ведомство, (за исключением той их части, которая предназначается в пособие духовно-учебным заведениям), каковая ревизия, конечно, не содержит в себе никакого вторжения в самое управление. Что же касается сношений с историческим и археологическим обществами по поводу поправок и переделок в старинных храмах, то сношения эти мотивируются не желанием оградить интересы государства от церкви, а интересами науки или искусства.

Из действующих у нас правил по управлению церковным и монастырским имуществом нужно заметить следующие:

1) Св. синоду предоставляется право разрешать залог недвижимых имуществ, церковных и монастырских, в кредитных установлениях.

2) Раздача церковных денег в займы под залоги, широко практиковавшаяся в московской Руси, в настоящее время, по общему правилу, не допускается. По 39 ст. инстр. церк. стар. 12 июня 1890 г., заимообразные выдачи денег из свободных сумм церкви могут быть допускаемы не иначе, как под ответственность причта и старосты за исправность уплаты ссуды, и притом исключительно на удовлетворение потребностей других церквей, или крайних нужд причтов (следовательно не в посторонние частные руки), с тем чтобы на выдачу ссуд до 300 рублей было испрашиваемо разрешение епархиального архиерея, а свыше этой суммы – разрешение св. синода. Церковные общества и братства не подлежат этому ограничению: они могут выдавать значительные денежные суммы в ссуду на общих основаниях, т. е. с процентами и с погашением в определенное число лет. Не считая той заимообразной выдачи, о которой говорится в вышеприведенной 39 ст. инструкц. церк. стар., единственный способ помещения капиталов для православных церквей и монастырей есть отдача в кредитные установления, и притом не в частные банки, а только в государственный банк, или его отделения и конторы, и приобретение именных (т. е. на имя церквей или монастырей), государственных же, процентных бумаг, которые и на хранение должны представляться в государственный же банк, его отделения и конторы. Не подлежат обязательной отсылке на хранение в государственный банк, а хранятся при церквах в кладовых или ризницах, за ключом старосты и церковной печатью, церковные суммы в наличных деньгах и в таких именных процентных бумагах, которые не снабжены отдельными купонными листами (ст. 31 инстр. ц. стар. 1890 г.). Но что касается наличных денег, предписано (ст. 30 там же), чтобы без особой надобности при церквах не оставлялось наличных денег, по высыпке из кружек и из церковного ящика, более 200 рублей. Свыше этой суммы дозволяется хранить при церквах, по особым уважительным причинам, с разрешения епархиального архиерея, по общему же правилу, следовательно, накопляющаяся сверх нормы наличность денежная должна быть обращаема в процентные бумаги. Для монастырей и церквей установлена та льгота, что им предоставлено право помещать во вклады сберегательных касс, для обращения из процентов, суммы свыше 1000 руб. из числа тех, кои имеют лишь временное назначение, как напр. на постройку новых церквей, покупку колоколов, устройство ризниц и т. п., и которые поэтому не подлежат немедленному расходованию, а должны накопляться постепенно как наростающими процентами, так и другими, могущими быть, поступлениями, пока не достигнут определенной цифры, необходимой на производство известного расхода.– Для других христианских церквей, в России существующих, допускаются иные способы утилизирования свободных денежных сумм, именно помещение свободных капиталов в частные руки, под верные залоги.

3) Относительно сдачи в аренду церковных недвижимых имуществ, в высочайше утвержденных «правилах о местных средствах содержания духовенства и разделе сих средств между членами причтов» 1873 г. делается важное различие между церковными полевыми землями, состоящими в пользовании духовенства, и церковными оброчными статьями (каковы церковные дома, не предназначенные для жительства причта, т. е. сдаваемые жильцам, лавки, мельницы, рыбные ловли и т. п.). Церковно-полевые земли, если сами члены причта не желают лично обработывать их средствами собственного хозяйства, могут сдаваться в аренду,– особо ли одним из членов причта, или сообща целым причтом,– сроком не более, как на один год, и не иначе как по письменному домашнему условию; в пределах этого срока контракт с третьим контрагентом обязателен для причта даже и в том случае, если бы личный состав его, в течение года, переменился, и напротив вне границ этого срока договор необязателен для наличного причта. В отношении же к церковным оброчным статьям действует общее правило гражданских законов о найме всяких вообще недвижимых имуществ, т. е. что срок найма не может простираться далее 12 лет; но в пределах этого срока арендные договоры сохраняют обязательную силу, не смотря на перемену личного состава причтов. Внутренние монастырские и церковные здания не могут быть отдаваемы в наем под торговые и трактирные заведения.

4) Во всех монастырях и церквах должны существовать описи, заключающие в себе подробное, точное и правильное описание всех внутренних принадлежностей храмов, их ризниц и книгохранилищ, со включением рукописей, грамот, древних актов а также всех предметов, которые хотя не принадлежат к числу богослужебных, тем не менее имеют важность и значение в историческом и археологическом отношениях, как-то разного рода оружия, воинских доспехов, монет, древних сосудов и утварей, употреблявшихся в общежитии, картин, портретов, мебели и проч. Все внесенное в означенные описи, не должно выдаваться из церковных и монастырских ризниц и библиотек без разрешения св. синода, или епарх. архиерея.