Христианская нравственность

В некрологе о профессоре М. А. Олесницком изложены краткие сведения о докторской диссертации покойного профессора („Из системы христианского нравоучения“), о рецензиях на оную и её значении. Считаем своевременным высказать несколько замечаний по предмету названной диссертации, но уже без всякого отношения к самой диссертации и её автору, а единственно имея в виду особую важность для переживаемого нами времени и теперешнего состояния умов в вопросе о христианской нравственности.

Под названием нравственности разумеется здесь общий характер деятельности, в чем бы таковая ни состояла, будет ли это деятельность ученая, художественная, политико-общественная и каков бы ни был её размер.

Возможны и есть в действительности только два основных типа нравственности. Один тип нравственности основывается на вере, другой, – на расчете. Вера рождает энтузиазм в душе, стремительность и непреклонность в действии; расчет, напротив, есть начало сдерживающее, побуждающее к осторожности, медленности, ко всесторонней осмотрительности, обыкновенно избирает несомненное и очевидное. Само собою разумеется, что оба эти начала – вера и расчет – одинаково необходимы во всякой деятельности. Несомненно, и то, что самая деятельность может быть такова, что требует преимущественно либо одного, либо другого начала: в деятельности технической, можно сказать, все основывается на расчете. Напротив, в деятельности по преимуществу духовной и вместе творческой, созидательной (педагогическая и научно-просветительная, художественная, государственная) необходимы вера, энтузиазм, одушевление, – что называется гениальностью, если соединяется с проницательностью и силою разумения. Но когда говорим о вере и расчете, как основаниях различных типов нравственности, то разумеем не ту или иную специальную деятельность, а все поведение человека, взятое в его целости, весь характер человека, проявляемый им во всей своей жизни, что составляет его личность. И вот, если основную, самую коренную черту в характере человека составляет расчетливость, осторожность, мелочность, преувеличенная боязнь всяких опасностей, подозрительность в отношении к людям, их делам и обстоятельствам жизни, то такой характер означает отсутствие веры, хотя бы человек, по своему общественному положению, был представителем веры как принципа некоторой общественной деятельности. Возможен и обратный случай, что человек по своей профессии обязанный постоянно рассчитывать, соображать, взвешивать, по своему характеру, по коренному свойству своей личности, является преисполненным веры в добро и истину.

Для более тщательной характеристики названных типов нравственности следует взять во внимание выражение каждой из них как в устроении жизни, так и в мировоззрении, т, е. в характере и направлении мышления у разных народов, – проявивших свой характер более или менее определенным образом в истории.

Вера, без всякого сомнения, самое глубокое творческое начало жизни. Поэтому действие этого начала открывается преимущественно во внутреннем строе душевной жизни и в разнообразных формах духовного творчества. Отсюда и деятельность созидательная, коль скоро для неё главным источником служит вера, вдохновение, энтузиазм, развивается преимущественно в направлении созерцательном, теоретическом. Плодом такого направления творческих сил являются мифология, произведения искусств и наук, обрядовые формы жизни общественной, политической и частной. Такое направление творчества мы видим особенно у древних Греков, к которым из Египта перешла вера, как основное начало жизни, начало духовное, еще не осознанное в его особенности, но облеченное в натуралистическое миросозерцание (посему πίστις у Платона понимается в значении чувственного акта восприятия и созерцания, Климент же Александрийский понимает веру как духовный акт восприятия, чему у Платона соответствует умозрение – νόησις, восприятие и созерцание чисто умственное). Замечательно, что и Греки получили начатки своей цивилизации, которые достигли у них столь высокого развития, из Египта, из Египта же произошел и Моисей – законодатель Евреев, а затем, уже в конце своего национального развития, и греческая образованность и иудейская религия снова встречаются в Египте и вступают здесь во взаимообщение. Непосредственным выражением веры служит религия. И вот в этой области у древних Греков мы видим необычайное богатство и разнообразие мифов и культов. И природа, и исторические воспоминания служили неистощимым материалом для создания мифических образов и сказаний. Наука и искусство, особенно последнее, также достигли, как известно, у древних Греков высокого процветания. Устроение жизни народно-общественной и государственной было таково, что давало многочисленные и разнообразные поводы к зрелищам, т. е., изобиловало элементом созерцательным. При таком устроении жизни, очевидно, практическая сторона её является зависимой от теоретического миросозерцания. Не практические нужды, при таком устроении жизни, занимают в ней главное место, а душевная потребность созерцания и получаемое от удовлетворения её удовольствие, – не полезное и выгодное, а непосредственно чувствуемая приятность, наслаждение, радость, наполняющая душу.

Когда же, как это мы видим у Римлян, практические нужды, а не мировоззрение, занимают главное место в жизни, когда мышление направлено не на познание действительности истинного, а на установление в жизненных отношениях выгодного, полезного, частного, справедливого, тогда главной деятельной силой в духе человеческом является рассудок, правящим, господствующим началом жизни служит не вера, а расчет: обдумывание, соображение и точнейшее определение средств и целей, полезного и вредного, настойчивость в достижении удачи, успеха относительно одного желаемого и в устранении другого – не желаемого. У древних Римлян, как известно, религия не была столь богата ни мифологическими образами и сказаниями, ни обрядовыми формами. Искусство и наука также не процветали, и во всяком случае, сравнительно с деятельностью умственных сил, направленной на устроение жизни и проявленной наиболее совершенным образом в создании права, другие роды духовной деятельности у Римлян имели значение второстепенное; за исключением устроения жизни, в остальном довольствовались заимствованием у Греков, либо подражанием тому, что ими сделано.

Но и при ограничении, главным образом, практических нужд жизни, деятельность человеческая может происходить и развиваться более или менее в разных направлениях, по крайней мере может иметь не одинаковый объем, то расширяясь, то суживаясь и замыкаясь в определенном, раз и навсегда, кругу. Не ограничиваясь устроением собственной жизни, практический дух народа проявляется также в стремлении к распространению власти и господства над другими народами. Такое стремление, хотя свойственно было в древности и другим народам, но наибольшим успехом увенчалось у Римлян, как народа по преимуществу практического, – настойчивого, твердого в своих намерениях, предусмотрительного, осторожного и вообще расчетливого. В новое же время, можно сказать, во всем мире распространили свою власть Англичане, – народ, также отличающийся практическим духом по преимуществу, рассудочным направлением своих духовных сил, народ, всегда отличавшийся приверженностью к своим нравам и обычаям, но никогда не проявлявший глубокой и сильной веры. Если, когда и происходили движения и перемены в области религиозной веры у Англичан, то всякая такая перемена ознаменовывалась особым устроением жизни, но не образованием нового учения о предметах веры. Рим выработал нормы гражданского устройства жизни, Англия создала такой способ устроения государственной власти и такие формы самоуправления общественного, которые послужили образцом для подобного же устроения жизни государственной и общественной в других странах Европы.

Развитию практического духа и устроению жизни у христианских народов не столько на началах веры, сколько на началах опытного научного знания, именно на основании рассудительной предприимчивости и предусмотрительности, тщательного соображения средств и целей, вообще на начале расчета, много способствовали успехи естествознания. По мере преуспеяния этого практического расчетливого духа, опирающегося на точность знаний, вера ослабевает, и все более теряет принадлежащее ей нравственно-воспитательное и образовательное значение. Прежде вера христианская была началом, господствующим в жизни народов, началом, можно сказать, имевшим значение мировое, а теперь все более низводится на степень частного мнения, зависимого от субъективного расположения и признания отдельных лиц и частных обществ. Как же мог совершиться столь коренной переворот в жизни Европейских народов? Ведь смена начал деятельности и жизненных направлений с великим трудом исполняется даже в жизни отдельных лиц, а тем более в жизни общественной и народной. Дело в том, что практический строй Римского народного духа и в мире христианском наложил свою печать на Римско-католическую церковь, в которой, как известно, политика возобладала над верою, т. е. трезвый, все возвышающий дух дальновидности и расчета взял перевес над духом преданности, смирения, благоговения, любви. Правда, что расчетливый дух Рима (славянофилы назвали это рационализмом) не совсем соответствовал страстному, пылкому характеру итальянского населения нового времени, но поэтому-то, при благоприятном для того условии, именно при содействии изучения древне-греческого искусства в эпоху возрождения классицизма, с таким блеском проявился здесь художественный гений; это проявление творческих сил в Италии XV и XVI в., этот необычайный подъем духовных сил, одушевленных верою, несомненно следует отнести к свойствам новой народности, поселившейся в Италии, ибо вместе с тем продолжало здесь же действовать с неослабевающей энергией и наследие древнего Рима, как это видно из того, что в то же время мог явиться такой мастер политического искусства, как известный писатель Макиавелли, создавший, можно сказать, теорию этого искусства, в которой явно выказывается полное пренебрежение к правилам христианской нравственности, основанным на вере. Столь же очевидным образом тот же, практически расчетливый, пренебрегающий требованиями веры, дух Римско-католической политики проявился в учреждении и деятельности ордена иезуитов, как бы в посмеяние над простотой и чистотой веры, наименованной обществом Иисуса. Изучение классической древности возбудило также энтузиазм и на почве германской: сильное и глубокое движение произошло здесь прежде всего в области религиозной. Римский практицизм был отвергнут, восстановлено попранное начало веры (вера оправдывает, а не дела; не практика, хотя бы вероисповедная, важна, а важно настроение души в духе веры и водительство в жизни этим духом). Впрочем, это оживление веры в области религиозной было столь же непродолжительным, как и в Италии.

В области искусства начало веры в Германии так же было плодотворным и важным для успехов просвещения, как и в Италии, особенно важно было это новое движение духовных сил в науке немецкой. Тем не менее, все же, такое сильное возбуждение верующего духа может быть названо эпизодическим. Еще Римская империя заложила в Западной Европе прочное основание практицизма. Известно, как велико было значение Римского права в истории Западной Европы. Французы обладают острым и гибким рассудком, так что рассудочность, расчетливость надо признать важнейшею чертою их духа. Но с этим вместе французскому духу в высокой степени свойственны: энтузиазм, увлечение, страстное, беззаветное стремление к идеалу – черты, характерные для начала веры. Но рассудочность, как свойство практического духа, и начало веры направляет на решение вопросов практических, именно политических и социальных. Дух веры, энтузиазм, стремление к идеалу в этой области выражается созданием утопических теорий о переустройстве жизни государственной и общественной и, затем, в попытках к практическому осуществлению социальных идей.

Интересно проследить (а для нашей цели, и необходимо) за различными проявлениями начала веры на почве практической. Теоретический созерцательный дух Греков в мире христианском проявил начало веры в разработке и в приведении в систематический вид основных истин христианства, так называемых догматов. Католическая церковь, оставив в стороне догматическую часть вероучения, главные свои усилия направила на распространение своего господства над народами, созданию необходимых для этой цели учреждений, придав как можно более блеска и пышности богослужебным обрядам, и установив сложную иерархию деятелей – органов верховной власти главы церкви. Затем, английские моралисты и деисты, а еще более французские энциклопедисты провели в общее сознание и повсюду распространили ту мысль, что догматика и догматизм напрасно суживают область веры, создавая несоответствующий принципу христианской любви партикуляризм. Вероисповедные разности должно признать, по учению философов рационалистов, – несущественными. И не только эти частные различия в христианской религии не важны, но и разности, разделяющие одну религию от другой представляются несущественными, если взять во внимание то, что при сравнении всех существующих религиозных систем и учений, порождающих рознь и вражду между последователями их, оказываются некоторые черты сходства, нечто общее, что, очевидно, и следует признать наиболее важным и существенным. Такое общее содержание всех религий, если из них извлечь и представить в виде немногих общих положений, следует признать, по мнению английских и французских философов ХVII–XVIII вв., религией общечеловеческой, свободной от всякой конфессиональной исключительности. Вывод этот имел чрезвычайную важность в виду того, что еще в недавнее до того время происходили страшные междоусобия между приверженцами отдельных христианских вероисповеданий. Французские философы пошли в этом отношении еще дальше, распространив начало веры и на область гражданско-политическую. Если в религии есть общечеловеческие истины, то должны быть в политике общечеловеческие права, применение которых в жизни должно создать всеобщее, общечеловеческое гражданство. Но между всеобщими истинами религиозной веры и таковыми же правами жизни гражданской оказывается вот какое существенное различие. Не трудно сделаться исследователем общечеловеческой религии, стоит только пренебречь всеми частными формами того вероисповедания, к которому принадлежишь по рождению или в силу иных каких-либо условий; достаточно для этого добиться лишь полной свободы совести. Но иное дело – общечеловеческие гражданские права: право если не применяется в жизни, не осуществляется на практике, не есть право, а пустое слово. Но как осуществить идеал общечеловеческого гражданства? Для того следовало бы перевернуть весь мир, изменить природу людей, ибо партикуляризм в их крови. Начала – свободы, равенства и братства, – эти начала всеобщего гражданства французы даже у себя дома не могут никоим образом осуществить. Партикуляризм религиозный ослаблен, значительно утратил свою жизненность в Западной Европе, но взамен этого партикуляризма усиливается и обостряется партикуляризм политический, так что общечеловеческое гражданство еще более оказывается праздною, лишенною всякого реального значения, мечтой, нежели общечеловеческая религия, которой тоже в действительности не имеется. Стали теперь изучать жизнь народов во всех видах и направлениях, дабы установить общечеловеческие законы этой жизни, а что таковые существуют в этом сомнение не допускается. Полагают, что этим путем можно прийти к начертанию закономерного (т. е. основанного на научном познании) идеала общечеловеческого гражданства. Но, вместо определения законов общечеловеческих общественной жизни, в социологии – науке, занимающейся решением этой проблемы, мы видим пока лишь тенденциозную замену начал веры христианской началами чисто натуралистического практицизма: свобода духа, о которой учит христианство, заменяется эгоизмом, индивидуализмом, под громким наименованием свободы личности: свобода духа – плод воспитания и самообразования, а для свободы личности не требуется ни воспитание, ни образование, ибо признается натуральным правом каждого. Любовь христианская заменяется так называемым альтруизмом, т. е. естественною склонностью, симпатией, родовым влечением человека к человеку, – свойство столь же натуральное, как и эгоизм.

Не трудно видеть, что понятие об общечеловеческом в изложенных выводах об общечеловеческой религии и таковом же гражданстве – совершенно ложно. По этому понятию за общечеловеческое признается лишь то, что свойственно всем людям, каждому человеку. Эгоизм и альтруизм в смысле родового влечения свойственны даже всем живым существам, идеи божества, добродетели, бессмертие – что считается содержанием общечеловеческой религии, – также замечаются у всех народов. Но, ведь, когда говорится об общечеловеческом, то обыкновенно понимается общечеловеческое, как наиболее ценное, совершенное, желательное, идеальное, а можно ли считать наиболее ценным и совершенным то, что свойственно всем людям, всему человечеству? Напротив, – наиболее совершенное и ценное всегда было, есть и будет принадлежностью не всех, а только немногих, и потому всегда ли уместно относиться с пренебрежением к партикуляризму? Многое из того, что составляет частное достояние, не выше ли и не ценнее многого, даже без сравнения, бесконечно много, ценнее того, что свойственно всем людям! Итак, общечеловеческое может служить началом для оценки лишь тогда, когда оно понимается не в смысле принадлежащего, свойственного всем, а в смысле достойного быть принятым и признанным более или менее всеми, всяким человеком, способным усвоить это достояние всеобщего признания. В этом смысле христианская вера есть общечеловеческая: вначале она была достоянием самого незначительного числа лиц. Сам по себе партикуляризм – т. е. ограничение лишь некоторой, хотя бы и не большой части человечества, не может служить упреком и умалением достоинства, принадлежащего тому, что составляет исконное достояние этой части человечества. Принимая за более важное то, что свойственно всем, и есть общее в этом смысле, а таковы низшие потребности, желания – практический дух есть дух желаний, интересов, – поэтому самому и высшие начала духовные низводят в степень низших, превращая их в натуральные свойства: свобода, как сказано, превращается в индивидуалистический эгоизм, а любовь в так называемый альтруизм. Все желают наслаждений, удовольствий – всякий по своему вкусу. Поэтому и должно стремиться к осуществлению такого общечеловеческого желания, – и все стоящее на пути к этой цели, всякие частные интересы, каковы бы ни были, должны быть принесены в жертву этому общечеловеческому благу?

Следует, однако, заметить, что те народы, которые считают себя вправе гордиться достигнутым ими могуществом и высоким уровнем культуры, цивилизации, под влиянием этого сознания своего национального достоинства, видоизменяют идею блага общечеловеческого в том смысле, что осуществлением таковой идеи считают распространение своей власти, господства, преобладающего влияния, по возможности, на все народы. Различая высшие и низшие расы, считают справедливым, чтобы низшие расы были подчинены высшим. Толкуя об общечеловеческом благе, на самом деле стремятся к собственному благополучию, пользуясь для достижения таковой цели всякими средствами. Практическое благоразумие, осторожность, предусмотрительность особенно важны в виду такой цели.

Теоретический интерес познания истины, исследование бытия с целью образования мировоззрения, всякого рода учения, идеи, понятия, не имеющие ближайшей непосредственной связи с деятельностью практической, все подобное теперь устраняется, предается забвению, отходит в область давно пережитого прошлого. Практическое направление деятельности Англичан давно уже сделалось предметом изучения и подражания повсюду в Европе. Признается важным лишь то, что имеет практическое значение и может способствовать так или иначе достижению практических целей жизни. Великие писатели Европы предопределили такое направление деятельности. Едва ли не самым замечательным произведением Шекспира считается Гамлет, по крайней мере всегда особое внимание обращалось на это именно произведение. А в чем заключается главный смысл этого произведения? Принц Гамлет изучал философию и это занятие развило в нем склонность к размышлению. И вот такое направление его духа – по преимуществу теоретическое, сделалось для него гибельным, ослабило его волю до такой степени, что Гамлет оказался неспособным исполнить возложенную на него обязанность. Дух его терзается постоянным сомнением, – отсюда нерешительность, слабоволие, словом – негодность для деятельности практической. Конечно, в названной трагедии можно находить и нечто иное, быть может, более важное, именно потрясение нравственных основ в духе Гамлета вследствие утраты, необходимой для нравственности: веры в добро и людей. Но прежде всего Гёте (в своем романе Вильгелъм Мейстер) обратил внимание не на это, а на выше обозначенную сторону в характере Гамлета, как имеющую особенный интерес с практической (а не нравственной) точки зрения. У самого Гете господство практической тенденции многообразно выражается: Фауст с презрением говорит о школьной учености (философия, богословие), столь далекой от жизни, лишенной практического значения, теория сера, бесцветна в сравнении с цветущим деревом жизни. В Евангелие сказано, что «вначале было слово», т. е. мысль, идея; не слово, а дело, говорит Фауст, следует признать началом и основанием всего. В конце названного романа Гете рисует картину оживленной промышленной деятельности, как бы в предвидении недалекого будущего Европы. С тех пор все более и более входило в нравы с пренебрежением относиться к метафизике, к богословию и к чистой науке вообще. В Америке только прикладные знания уважаются. Столь решительное преобладание в жизни практического направления к тому привело, что для огромного большинства совсем утрачен смысл многих важных элементарных понятий, как, например – истина (важен факт, а не истина), правда (с практической точки зрения успех важнее), совесть, честь (важно заслужить хорошее о себе мнение), добродетель, вера и под. Господство эмпиризма также изъясняется преобладанием практического направления жизни. Науку, ученье принято противополагать жизни; это значит, что под названием жизни разумеется исключительно практическая деятельность. О внутренней жизни духа, можно сказать, понятие вовсе утрачено.

После сказанного не трудно понять в каком смысле говорится иногда, что жизнь переросла церковную догму. Многим кажется, поэтому, что церковное учение надо подвергнуть некоторому преобразованию, привести в согласие с духом времени. Суровый идеал аскетического предпочтения духовных потребностей плотским нуждам и подчинение последних первым – что так противоречит господствующему в наше время экономическому материализму, заменяется идеалом всеобщего благополучия, счастья, довольства, и это называется Царством Божиим. Царство Божие не есть царство духа, самоотречения, правды и истины, а царство любви, но любовь отождествляется с альтруизмом, следовательно, понимается как свойственное природе человека родовое влечение к себе подобным, как гуманизм. Христианская любовь опирается на идею равенства всех пред Богом, следовательно, на любви к Богу, которая, поэтому, полагается на первом месте (возлюбиши Бога твоего..,). Современное же понятие о любви имеет в своем основании предположение о равенстве всех людей по природе (природа у всех одинакова). Яснее выражается эта замена религиозного сознания натуралистической гипотезой (о животном происхождении человека) в современном политическом учении о воле народа, как основании верховной власти, – принцип, сделавшийся, можно сказать, общепринятым со времени Руссо, теперь же получившей некоторое научное оправдание. Но этому учению как отдельный человек есть виновник своей судьбы, по крайней мере должен быть таковым, и решающею силой в жизни должна быть единственно воля (но не совесть), так и государственная жизнь народа должна быть произведением его воли (заместителем которой является, впрочем, воля избранных народом лиц). Итак, в исторической судьбе народа не должно быть места для веры в Провидение, для признания воли Божией; религиозный элемент как не практический (а созерцательный), как начало веры, а не расчета, из современного строя жизни государственной и общественной исключается; для этого пока еще не совсем пережитого остатка старины некоторое убежище предоставляется у домашнего очага, в семейной жизни; продолжается существование религиозной веры и в жизни общественной, но только по традиции; однако принимаются меры умалить и, по возможности, вовсе устранить влияние этого элемента на ход общественных и государственных дел.

Русский народ, на заре своей исторической жизни, воспринял христианское воспитание. Посему характер народа образовался и окреп под преобладающим воздействием христианского духа. Что-же? Имеется ли какое-нибудь основание сожалеть о том, что в истории Русского народа вера христианская занимала такое большое место? Никакое другое начало не могло бы в такой мере способствовать тому, чтобы разрозненные элементы народно государственной жизни объединились и образовали так крепко сплоченное целое. Стоять всем вместе как один человек – это выражение, столь употребительное в древней Руси, есть прямое проявление единства веры. Мысль о всенародной сплоченности, о соединении сил и направлении их к одной цели, – эта излюбленная русским народом мысль (ясно она отразилась и в русской церковной архитектуре в виде сплоченности многих глав), есть прямой идеал православной церковности. Современная интеллигенция противополагает этому идеалу излюбленный на западе принцип индивидуализма, начало отдельной личности под названием свободы личности. Единство народной жизни – этот принцип можно и должно принять без всякого ограничения. Но может ли быть принятым, также без всякого ограничения, противоположный принцип свободы личности. Каких великих благ для государства и народа можно достигнуть, оставаясь при одном этом принципе? Отдельное лицо, пусть будет даже гениальное, почерпает свою творческую производительность из народного духа, следовательно, деятельность отдельного лица может быть плодотворною и жизненною, лишь пока это лицо остается в союзе и единстве с духом народа. Можно сказать, пожалуй, веры у нашего народа много, но мало практичности; народ наш не практичен, и не потому ли он так мало преуспевает в практической деятельности, что преисполнен веры? Ибо вера располагает к лени, беспечности, препятствует развитию таких важных качеств как предусмотрительность, бдительность. Кто возлагает всю свою надежду на Бога, тот мало надеется на себя, на свои силы. Однако, здравый смысл народа этого не подтверждает. Говорится ведь: на Бога надейся, а сам не плошай. Наша интеллигенция, кажется, давно уже отрешилась от веры, от религиозных предрассудков, однако практичности у неё далеко меньше, чем даже у простого народа.

Что наша интеллигенция речиста, но мало деловита, это, кажется, у нас все более и более начинают понимать. Конечно, и слово есть дело, но только тогда, когда пользуются словом для исследования, имеющего целью познание истины, для указания современных потребностей, для исправления заблуждений, распространенных и распространяемых. Только для деловитого пользования словом, как и для всякой деловитости, необходимо серьезное образование, а где оно у нас? Пока еще очень его у нас недостаточно. Необходимо образование и для того, чтобы народный труд был и более энергичным, настойчивым и упорным, и более целесообразным. Помощь научного образования во всяком деле всеми признается.

Вполне соответствует у нас народному идеалу (в духе религиозном) существующей строй государственной жизни. Во главе государства поставлена историей христианская совесть царя, монарха, ничем неограниченного в своей верховной власти, ибо не может быть такого решающего начала, которое было бы выше христианской совести или равно ей. Требовать у нас ограничения верховной власти, стремиться к тому – значит на равную степень с совестью, вполне свободною и ничем нестесненною, поставить низшее по достоинству начало практического расчета, нередко, очень близорукого и состоящего обыкновенно во власти мотивов, препятствующих быть справедливым и добросовестным. Для неограниченного монарха, по самому его положению (не говоря уже об исторических традициях), не существует побуждений, стесняющих, иногда, вовсе задерживающих свободное действование христианской совести, тех побуждений, от которых никогда не бывают вполне свободны частные лица (самолюбие, властолюбие и честолюбие, корыстолюбие, а главное – приверженность к одной партии). Только человек, послушный голосу христианской совести, заботится не просто об успехе, но о таком успехе всякого дела, который не был бы в противоречии с правдою. Славянофилы признавали предназначением Русского народа не просто распространение господства, власти, чего домогаются другие народы, но распространение христианского духа, христианского просвещения, повсюду вытесняемого материализмом.

Необходимо дать, в лице призванных для того народных представителей в управление государством, самое широкое место для надлежащей осведомленности (при пособии свободной, но патриотической печати), внимательности к народным нуждам, предусмотрительности, вообще, настоящей деловитости, практичности, опирающейся на твердом, основательно проверенном знании вещей и дел. Но высшей, решающей силой всегда должна оставаться свободная, ничем не стесняемая, христианская совесть царя. Таково решение главного в настоящее время вопроса государственного, диктуемое историей и беспристрастной философией.

Все изложенное приводит к следующим заключительным положениям.

Нравственный характер человека и его деятельности, в основании своем, определяется двумя главными условиями. Характер и деятельность человека, целого даже общества, если не всего народа, может опираться на твердом и искреннем убеждении в существовании всеми управляющей мировой силы и власти. Отсюда получается взгляд на деятельность, как на предназначение высшей воли, требующей себе покорности, повиновения, преданности. Человек верующий не свою волю творит в своих делах, но волю Божию. Или же, напротив, человек руководится уверенностью в том, что нигде в мире нет высшей воли, которая к чему бы то ни было обязывала и руководила, хотя бы даже жизнью целого народа, не то что деятельностью отдельных лиц и обществ. Такая уверенность, ясно сознаваемая, или скрытая – это другое условие, сообщающее определенный характер человеку и его деятельности. Обыкновенно, при сказанной уверенности, человек в своем поведении является самоуверенным, корыстным, надменным. В случае удачи, успешного ведения дел мы видим у таких людей вместо скромности самоуверенность, хвастливость, высокомерие, в противном же случае – малодушие, упадок духа.

Опыт нередко показывает, что человек, и вообще люди, как бы противятся тому и неохотно решаются на то, что оказывается впоследствии при выяснившемся ходе деятельности, либо истории, прямым их назначением, призванием. Не всегда прямо, но чаще человек идет к своей конечной цели лишь окольными путями, что выясняется для него потом, с течением времени. Это обязывает человека тщательно вникать в историю своего народа, а также быть внимательным и к обстоятельствам своей жизни, к свойствам своей натуры, с тем, чтобы познать себя, что важно для избрания всегда и рода деятельности, и надлежащего пути, и соответствующих способов к достижению конечной цели. Вера в себя, в свои силы много значит, только источником такой веры должна быть вера в бытие нравственного миропорядка и силы, этот порядок поддерживающий и осуществляющий. Как бы человек ни был деятелен и предусмотрителен, но он не может во всем положиться лишь на одно свое знание и свою единственную волю, и в малых делах приходится иное предоставлять, как говорится, на волю судьбы, на счастливое стечение обстоятельств. Тем более народ, общество, как бы ни было велико образование и велика опытность, не могут основать всю свою жизнь на одном расчете. Но, конечно, вера необходима не для усыпления и утраты бдительности, а, напротив, для того, чтобы служить твердою опорою энергии.

П. Линицкий