Руководство для сельских пастырей
Выпуск № 6. 1870 г.

Сотворивши ангельский, духовный мир и мир веще­ственный, Господь благоволил создать существо, которое бы соединяло эти два мира и состояло из вещества и ду­ха, т. е. человека, состоящего из души и тела. Сотворение человека, по повествованию Священного писания, происходило с особенной торжественностью. Сперва происходил совет триипостасного Божества о сотворении человека: сотворим человека по образу нашему и по подобию (Быт.1:26); потом Бог создал человека, взяв прах от земли, вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек живым существом (Быт.2:7), и, наконец, жену из ребра мужа (Быт.2:18–22). Конечно, творение сие совершилось силою мыслей и желаний всемогущего Божества, но Священное писание для удобства нашего понятия, облекло всё это человекообразными действиями. В творении человека мы можем ви­деть превосходство его в кругу всех тварей и особенное назначение человека. Блаженный Феодорит об этом рассуждает так: «мы не говорим, будто Божество имеет руки или нуждается в каком-либо совете и предварительном размышлении, но утверждаем, что каждое из таких выражений (Священ. Писания) показывает только большее, чем о других тварях, попечение Божье о человеке».¹

Итак, человек состоит из двух разнородных частей: вещественного тела, созданного Богом из земли и невещественной души, которую Бог сообщил непосредственным Своим дуновением. Телом своим человек заканчивает мир вещественный, душою своею начинает мир духовный, ангельский – и таким образом в составе всего творения служит звеном, соединяющим эти два разнородных мира. Как член вещественного мира, человек живет подобно всем бессловесным животным: питается, дышит, поддерживается произведениями видимой природы, воспроизводит от себя потомство и т.п.; как член мира духовного, человек, подобно ангелам, имеет понятия о невещественных предметах, создает свои обязанности, верит в непостижимое Божество, свободно исполняет Его волю и т. п. То, что мы говорим о человеке, одинаково относится как к мужчине, так и к женщине. Сотворение жены из ребра мужа нисколько не свидетельствует о меньшем достоинстве природы женщи­ны сравнительно с мужчиной, напротив, происхождение женщины от мужа доказывает в ней одинаковую при­роду с мужчиной, естественную неразрывную связь того и другого пола. Первый человек Адам, увидев перед собою лишь только созданную жену Еву, сказал о ней: это кость от костей моих и плоть от плоти моей ... Потому оставит человек отца своего и матерь и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть (Быт.2:23–24). Стало быть, народное по­верье, будто женщина наделена Творцом меньшими дара­ми, чем мужчина, прямо противоречит слову Божью и есть поверье несправедливое.

Человек, состоя из вещества и духа или из тела и души, чувствует себя совершенно единичным: ту и другую часть Бог соединил в одну личность, соединил их сочувствием друг к другу и положил между ними связь существенную и неразрывную. Каким образом ду­ша в человеке соединена с телом – это тайна для нас неразгаданная. Человек тогда только есть целое существо и полный человек, когда он состоит из двух частей, из души и тела, потому что из этих двух частей, а не иначе, Богу угодно было сотворить человека. Без души, с одним телом, человек не есть человек, а труп, обреченный на гниение; равно и без тела, при одной ду­ше, человек не есть полный человек, потому что ду­ша без тела лишается своего естественного орудия, не мо­жет ни жить, ни действовать в здешнем мире², и есть то же, что художник без инструмента, сила без действия, огонь без сгораемого вещества. Блаженный Августин го­ворит: «человек не есть одно тело или одна душа, но со­стоит из души и тела». В том же смысле учили и другие св. отцы церкви, когда говорили, что «жизнь чело­века есть не иное что, как соединение души с телом, а смерть разлучение души от тела³. Смерть, неизбежная для человека в настоящем его состоянии, разлучает душу с телом только на время; но эта временная разлука, по особым причинам, стала необходимою для их вторичного и вечного соединения.

Несмотря на тесное соединение духа и вещества в одном человеке, каждая из этих частей человеческого состава сохранила свои особые естественные свойства. Так, душа человеческая есть дух, во всем подобный ангелам, хотя и низший сравнительно с ними; она неви­дима, бессмертна, одарена умом, свободою и всеми способ­ностями, свойственными богоподобному духу. Если правед­ная душа изображается иногда на иконах в виде мла­денца, то это допущено лишь для наглядного изображения ее невинности и непорочности, но не такова она в дей­ствительности: невидимого и невещественного изобразить на иконе невозможно. Тело человеческое есть сложное веще­ство, во всем подобное прочим тварям здешнего мира, хотя, сравнительно с ними, и гораздо совершеннейшим образом устроенное: взятое от вещества, оно от веще­ства рождается, веществом питается, веществом живет, веществом возрастает и в вещество возвращается: воз­вратится прах (т.е. тело человеческое) в землю , чем он и был, сказано в Священном писании, а дух возвратится к Богу ,который дал его (Еккл.12:7).

Первобытный человек был самым совершеннейшим созданием Божьим на Земле. В человеке было полное единство духа и вещества: душа и тело в нем не противоречили друг другу, действовали совокупно и не вно­сили мук в двойственное существо человека. Тело чело­века было совершеннейшим орудием совершеннейшей ду­ши. Соединив в себе вещество и дух, человек составил и звено в цепи творений, стал узлом, связующим два разнородных мира, через него открылись взаимные сообщения между ангелами и тварями вещественными: при посредстве человека могут действовать в здешнем мире небесные силы, и при его посредстве твари здешнего мира могут пользоваться благодеяниями небесных сил. Первобытный человек был окружен со всех сторон любимыми, взаимно любящими и послушными тварями, вну­три себя он постоянно носил неистощимые утешения Святого Духа, и таким образом непрерывно наслаждался таким блаженством, какое только вместить был в состоянии.

Образ и подобие Божье заключаются в человеческой душе, которая, подобно Богу, невещественна, бессмертна, разумна, свободна, способна к добру и святости и одарена другими свойствами, приближающими ее до подобия Боже­ственному существу. Бог поставил человека в вещественном мире видимым Своим представителем, и он, олицетворяющий Божественную любовь, должен был отно­ситься ко всем тварям вообще и к каждой порознь с богоподобной мудростью, с богоподобной добротою, с богоподобной любовью. Человек, просвещаемый Богом н ру­ководимый небесными силами, должен был изучать ве­ликие тайны творения и устройства мира, и, по мере умножения собственной мудрости, устроить и умножать благопо­лучие тварей, над которыми он получил богоподобную власть; а вместе с умножением благополучия тварей че­ловек предназначен был раскрывать в своем добром сердце большую и большую приемлемость к собственным радостям. Первобытный человек не имел таких нужд, для удовлетворения которых требовались бы какие-либо страдания тварей – его нужды были просты и близки к щедрой природе: тело не нуждалось в одежде и постройках домов; пища была назначена человеку растительная, а не животная (Быт.1:29–30), – злые нужды образо­вал сам в себе человек, когда согрешил. Всеобщему благополучию не предвиделось ни конца, ни меры, тем более что от первобытных людей должно было произойти мно­гочисленное человеческое общество, которое соединенными силами совершенствовало бы свои богоподобные дары и умножало бы до бесконечности блаженство как собственное, так и всех созданий. Но последнему не суждено было сбыть­ся. Первобытные муж и жена согрешили, и все про­пало: от них действительно произошло потомство, но по­томство злое, которое стало мучить друг друга, мучить подвластные ему твари и само мучиться.

Братья! Мы те самые потомки первобытных людей, которые своими злыми поступками отягощают себя и других, сами несчастны и делаем несчастным все нас окружающее. Злу всегда сопутствуют несчастия; не будь зла, не было бы и несчастий. И зло мы делаем не по принуждению, а добровольно – стало быть, век наши не­счастья зависят от нас. Правда, в обществе злых и несправедливых людей и добродетель бывает часто не­счастной, но это только так нам кажется, но не так в действительности. Подвиги добра тяжелы и невыносимы только для человека, который не думает о будущей жизни, но эти же самые подвиги легки и приятны, коль скоро мы имеем в виду божественные обетования и надеемся на их исполнение. Иго мое благо, и бремя мое легко, ска­зал Иисус Христос о спасительной добродетели (Мф.11:30). Аминь.

Священник Петр Красовский

Первый отдел Послания апостола Павла к Евреям со­ставляет изображение ходатайственного служения Иисуса Христа. Переходом же от ходатайственного к перво­священническому служению Иисуса Христа служит у апо­стола краткое увещевание читателей к твердости в вере и надежде на Христа. Потом, выходя из понятия, лежа­щего в основании всякого священства и требований от истинного священства, апостол показывает, что Христос есть истинный первосвященник человечества. Но так как это важное и таинственное учение о священстве Христовом может быть надлежаще понимаемо и усвояемо просвещённым верою разумом и утвержденным в христианской жизни сердцем, то он снова увещевает своих читателей к твердости в вере, представляя им ужасные следствия отпадения от веры; указывая же на пример великого их праотца, Авраама, он возбуждает их к несокрушимой твердости в христианской надеж­де. Изложение же учения о первосвященническом служении Христовом связывается затем со словами псалмопевца: клялся Господь и не раскается: Ты священник вовек по чину Мелхиседека (Пс.109:4). Изъяснив подробно этот текст, апостол из сказанного выводит преимущество священства Христова пред ветхозаветным священством. Мы имеем здесь важнейший и вместе труднейший отдел всего послания. Священство Христово – собственно, главный пункт, около которого движется все послание.

Понятие о священстве. Христос есть первосвященник по чину Мелхиседека. (4:14–5:10).

Ст. 14. Уже выше (2:17 и 3:1) апостол начал говорить о священстве Христовом, но там он говорил и только мимоходом, имея в виду первее всего сравнение Иисуса Христа с Моисеем. Потом он к этому присоединил увещевание 3:7–4:13. Здесь же он снова словом убо берется за прерванную нить: Итак, имея Первосвященника великого, прошедшего небеса, Иисуса Сына Божия, будем твердо держаться исповедания нашего. Слова: Первосвященника великого нель­зя понимать в том смысле, как бы ими обоими вы­ражалось понятие собственно первосвященника, но слово великий служит к означению возвышенности. Эта же возвышенность нашего первосвященника является в том, что он «прошел небеса». Как земные первосвя­щенники чрез земное святилище проходили в святое святых к ковчегу завета, так Христос чрез небеса пришел в непосредственную близость к Богу (ср. ниже 7:26, 9:11 и далее). В основании выражения небеса лежит понятие о множестве небес или небесных стран. Ап. Павел во 2Кор.12:2. говорит о третьем небе, и за ними древние богословы различают небо воздушное, звездное и эмпирейское; раввины насчитывают даже семь небес. Исповедание здесь опять нужно принимать, как и в 3:1, в смысле веры.

Ст. 15. Здесь представляется основание предложенного в предшествующем стихе увещевания, твердо держаться исповедания: Ибо мы имеем не такого первосвященника, который не может сострадать нам в немощах наших, но Который, подобно нам, искушен во всем, кроме греха. Апостол этим высказывает, что высота этого первосвященника, который прошел чрез все небеса и есть Сын Божий, не может устрашать нас, держаться веры в него; потому что он, хотя и превозвышен, но вместе с тем прошел все слабости и все бедствия рода человеческого; следовательно, он будет милостив к вам (ср. 2:17–18). Уже пророк Исайя назвал Мессию (53:3) человеком, знакомым с болезнями. К словам подобно нужно присовокупить нам: Он испытан и искушен во всем, в чем мы должны быть испытаны и искушены; только Он устоял в искушениях, вышел из них чистым и непорочным (разве греха) ср. 7:26, 2Кор.5:21; Ин.3:5.

Ст. 16. Так как Иисус Христос в отношении к людям первосвященник милосердый и сострадательный (ср.2:17), а в отношении к Богу чистый и непороч­ный, то мы можем и должны приступать с радостным дерзновением чрез Него к божественному престолу бла­годати, чтобы получать оттуда во всякое время благодать и милость: Посему да приступаем с дерзновением к престолу благодати, чтобы получить милость и обрести благодать для благовременной помощи. Глагол присту­пать часто употребляется в этом послании (ср.7:25, 10:1, 22:11, 16:12, 18:22) и соответствует выражению «приступать к Богу с жертвою». В выражении престол благодати заключается, конечно, указание на кивот завета, к которому, как главному месту божественного присутствия и откровения, первосвященник как представитель всего народа, приступал однажды в году, чтобы очистить жертвою грехи всего на­рода. Христос же, как вечный первосвященник, всегда сидит одесную этого престола благодати (8:1, 12:2) и приносит всегда за нас свою крестную жертву небесному Отцу. С этою же крестною жертвою, которая у нас со­вершается в святейшем таинстве Евхаристии, и мы мо­жем и должны чрез Него приближаться к престолу бо­жественной благодати и этим во всякое время, когда есть нужда (а когда не бывает такой нужды?), искать и обретать благодать и милость. Милость относится боль­ше к прощению грехов и освобождению от страданий; благодать же к сообщению высших благодат­ных даров.

5:1 и далее. С самого начала своего рассуждения о первосвященстве Христовом, апостол представляет своим читателям главное понятие, лежащее в основании всякого священства. Священник, по своей идее, должен быть по­средником между Богом и людьми; в отношении к Бо­гу, он должен очищать людей от грехов, освящать п приносить Богу жертвы людей: в отношении же к людям, он должен раздавать им сообщаемую ему от Бога бла­годать, и таким образом, освящать людей. Священник составляет, таким образом, живой посредствующий член между Богом и людьми; он есть проводник, посред­ством которого снизу вверх текут молитвы и жертвы людские, а сверху вниз благодать и дары Божии. Но будучи таким посредствующим членом, священник, с одной стороны, должен находиться в органической связи с обществом людей, должен быть членом общества; а с другой ему необходимо быть выше общества. Ибо, чтобы быть носителем и проводником божественной бла­годати, он должен быть призван и поставлен от самого Бога. Священник не есть произведение общества, по­тому что общество в произведениях своих не может стать выше себя. Священство также не может быть сообщаемо от общества, потому что общество не может дать того, чего само не имеет и что сообщает только Бог. В этом смысле и говорит апостол: Ибо всякий бо первосвященник, из человеков избираемый, для человеков поставляется на служение Богу, чтобы приносить дары и жертвы за грехи, могущий снисходить невежествующим и заблуждающим, потому что и сам обложен немощью, и посему он должен как за народ, так и за себя приносить жертвы о грехах. Словом бо приведенное здесь соединяется со сказанным в 15 стихе предшествующей главы. Там апостол сказал, что первосвященник наш, Христос, может со­страдать нам, поскольку Он сам, как человек, испытал на себе все человеческие бедствия. А что Христос, чтобы быть нашим первосвященником, долженствовал быть человеком и во всем, исключая греха, подобным нам, апостол выводит здесь из идеи священства, как выше 2:14 и далее из идеи посредничества. Причастие приемлем принадлежит не подлежащему: «всякий первосвященник, из человеков избираемый», но есть сказуемое, и, заключая в себе главную мысль, по смыслу, с последующим предложением: «для человеков поставляется», должно стоять в соподчинении. Поэтому справедливо пе­реводят некоторые этот стих так: «Ибо всякий первосвященник избирается из людей, и для людей поставля­ется». Апостол в этих словах указывает первое требование от законного священства: первосвященник должен быть, с одной стороны, членом человечества, а с другой стороны, возвышаться над человечеством, так как он должен быть посредником между Богом и людьми. На служение к Богу здесь значит также, как и выше 2:17: «в отношении к Богу, по делам, относящимся к Богу». Священник должен примирять людей с Богом, и таким образом восстанавливать нарушенную грехом связь человечества с Богом. Это же происходит только посредством жертвы. Поэтому: приносить дары и проч. Дар значит, собственно, бескровную, а слово жертва – кровавую жертву. Если мы будем принимать здесь слово дар в собственном его значении, тогда за грехи нужно относить только к слову жертвы, потому что за грехи не приносимы были никакие бескровные жертвы. Но так как дар у LХХ употребляется в смысле кровавой жертвы (ср. Быт.4:4; Лев.1:2–3, 1:10), то мы принимаем здесь лучше всего целое выражение дары и жертвы за наименование жертвы вообще, и о грехах относим к целому предложению. Священство, жертва и жертвы– соотносительные понятия. Идея, лежащая в основании этики понятий, есть идея приближения к Богу, посредничества. Если бы человек первоначально не пал, то не было бы для него нужды ни в какой внешней жертве и ни в каком священнике; он был бы сам священником и вместе жертвою, отда­вая Богу каждое мгновение своего бытия. Но как человек не захотел приносить этой самой жертвы Богу, и таким образом нарушилась связь с Богом, то потребовался посредник, и именно постановленный Богом: чтобы восстановить эту связь, потребовалось средство для восстановления этой связи, и именно установленное Богом, чтобы оно примиряло людей, освящало и заменяло ту саможертву: которую человек после падения не мог уже непо­рочно приносить Богу. И таким посредником в Ветхом Завете быль первосвященник, таким средством для восстановления связи была установленная Богом жертва.

Ст.2. Слова могущий снисходить (слав. спострадати могий) непосредственно соединяются с предшествующим предложением, служа объяснением словам чтобы приносить дары: всякий первосвященник поставлен с целью приносить жертвы, и тем пригоднее он будет к этой цели, ког­да сам со всех сторон будет обложен немощью и бу­дет иметь тогда сострадание к слабостям других. Апостол присовокупляет эту черту для того, чтобы тотчас применить ее ко Христу (ст. 7), как он выше указал уже на это (2:17 и далее). Он хочет этим наперед у­странить претыкание, для некоторых заключающееся в страданиях и крестной смерти Христовой. Слово спострадати этимологически значит страдать умеренно, по мере. Это слово образовалось в философских школах, особенно в перипатетической. В противоположность стоической бесстрастности Аристотель везде рекомендовал умеренность. Мудрый, говорил он, не должен быть ни бесстрастным, ни легко поддаваться чувству, но должен во всем держаться середины. Отсюда и слово спострадати употреблялось в значении уме­ренности всякого чувства, например, гнева, печали, гордо­сти, и в этом значении оно должно быть принимаемо и здесь, так что оно значить умерять чувство негодования, т.е. оказывать снисхождение. Под невежествующими и заблуждающими некоторые раз­умели вообще грешников безотносительно к тому, гре­шили ли они по заблуждению или по злобе. Конечно, нужно признать, что на языке Св. Писания заблуждение и грех соотносительные понятия: в основании всякого греха лежит заблуждение, если и не теоретическое, то прак­тическое. Другие толкователи думают, что грешники на­зываются здесь более мягким названием «невежествующих и заблуждающих» приспособительно к слову «снисходить», как читаем в русском пе­реводе, потому что снисходительный понимает грех с той его стороны, которая является в менее ярком свете. Но лучше всего, конечно, принимать здесь эти выражения в первоначальном их значении. Ибо, по закону, только тот мог быть очищаем жертвою от вины и наказания, кто действовал против заповеди Божьей, хотя и достойно наказания, но по неведению и заблуждению; напротив, согрешавшие «дерзкою рукою», т. е. умышленно, наказывались смертью, как возмутители против Бога (ср. Чис.15:22–31). Великая жертва о грехе, которую первосвященник приносить один раз в году, касалась именно тех проступков, которые совершаемы были в течение прорекшего года, и не были очищены особенными жертвами, так как не сознавались ясно, как грехи, требующие очищения. Ср. Лев. 4:13 и др. гл. 16. и ниже 9:7, где Апостол называет эти грехи невежествия, т.е. грехами неведения. Немощью обложен (ср. Деян.28:20) – чисто греческая конструкция. Выражение это употребляется обыкновенно об одежде, обхватыва­ющей тело. Итак: первосвященник тем более может оказать снисхождения, так как он и сам со всех сторон обложен слабостями, как бы одеждою. Со сло­вами 3-го стиха: как за народ и проч., нужно срав­нить Лев.4, где постановляется, чтобы в великий день очищения первосвященник приносил тельца сначала за грехи свои и своего дома, а потом за грехи народа. Далее ср. Лев.9:7. и др. и гл. 16 ниже 7:27, апостол снова возвращается к этому.

Ст.4. Здесь указывается второе требование от законного первосвященника: И никто сам собою не приемлет этой чести, но призываемый Богом, как и Аарон. Следовательно, недостаточно, по словам апостола, чтобы первосвященник избираем был из людей и поставляем для людей, но призвание и поставление его должно про­исходить также от Бога. Так как священник должен быть носителем и раздаятелем божественной благодати, то он должен быть поставлен от Бога, получать свое назначение от Бога, другими словами: его священство должно быть таинством. Ибо от одного Бога зависит только, кого сделать раздаятелем Его благодати. Посему это предложение союзом «и» соединено с ст. 1 и сопод­чинено ему. Приемлет составляет здесь противоположение ст.1. приемлем: первосвященник приемлем, избирается из людей, и не сам собою … приемлет, т.е. самовольно, это достоинство (ср. Ин.3:27). Выражение честь означает не собственно «честь», а «достоин­ство», и именно здесь первосвященническое достоинство. К словам призываемый Богом нужно прибавить из предшествующего: приемлет этой чести. Аарон первоначально Самим Богом поставлен первосвященником (Исх.28:1–29:4 и др., Лев.8:1; Чис.3:10), а потом после восстания Корея и его сообщников чудесным образом подтвержден был Богом в этом достоинстве (ср. Чис.16:18).

Ст.5 и далее. Теперь апостол применяет прежде сказанное вообще о первосвященстве к Иисусу Христу. Но так как он уже выше (2:14 и далее) указал, что пер­вое требование, именно, что первосвященник должен быть избираем из людей, т.е. быть человеком (ст.1), исполнено во Христе, то она здесь тотчас переходит ко второму (ст.4) требованию, говоря: Так и Христос не Сам Себе присвоил славу быть первосвященником, но Тот, Кто сказал Ему: Ты Сын Мой, Я ныне родил Тебя; как и в другом месте говорит: Ты священник вовек по чину Мелхиседека. Слово прославить часто употребляется, особенно у евангелиста Иоана, когда гово­рится о прославлении Христа у Отца, начавшемся с Его воскресением. Так и здесь. Но с прославлением человеческой природы Христа началось вместе с тем как царство его, так и первосвященство. Ибо тогда Христос с принесенною им крестною жертвою вошел в небес­ное святилище, и сидя одесную истинного престола благо­дати, постоянно приносит эту жертву Своему небесному Отцу. Здесь, на земле в своей страждущей человеческой природе, он был больше жертвою, агнцем, взявшим на себя грехи мира и закланным; там же, в своей прославленной человеческой природе, Он есть вечный первосвященник, ходатайствующий пред своим Отцом за свой народ, за верующих; поэтому п употреблено выражение быть первосвященником (ср. 7:27–8:11 и далее, 10:12). Место: есть сын Мой и прочее, из Пс.2:7. уже объяснено выше (1:5). Там показано, что слово днесь нужно относить, согласно с Деян.13:33, к периоду прославления Иисуса Христа. Бог Отец торжественно, пред всем миром, прославил Его воскресением и поставил Его, Богочеловека Христа, царем над всем миром. Ст. 6. Второе изречение заимствовано из Пс.109:4. Мессианское значение этого псалма уже выше по­казано (1:13). Так как апостол ниже, в гл.7, сам объясняет богатое содержание этого изречения, то мы здесь ничего не будем о нем говорить. По чину соответствует выражению «по образу», поэтому ниже (7:15) употреблено вместо этого по подобию.

Ст. 7 и др. А что Христос не сам присвоил себе первосвященство, но получил оное от Бога, под­тверждается здесь указанием на то, что Он во время своей жиз­ни всегда находился в послушании к Отцу, и этим послушанием заслужил себе свое прославление и с этим первосвященство для верующих. Но вместе с тем здесь восполняется намеченное выше 4:15 и 5:2 . – Он, иже во дни плоти Своей, с сильным воплем и со слезами принес молитвы и моления Могущему спасти Его от смерти; и услышан был за Свое благоговение; хотя Он и Сын, однако страданиями навык послушанию, и, совершившись, сделался для всех послушных Ему виновником спасения вечного, быв наречен от Бога Первосвященником по чину Мелхиседека. Глав­ная мысль заключается в словах: навык послушанию (ст. 8), откуда за тем, как следствие, вытекает ст.9. В предшествующих предложениях излагается то, что исторически предшествовало этому навыку, и таким образом только как введение. Местоимение иже относится к слову Христос ст. 5, а «дни плоти Своей» означают время земной Его жизни. Апостол называет это время «днями плоти», чтобы указать этим выражением на важность и действительность страданий Христовых. Кроме того, это определение времени относится к главному предложению навык послушанию, а не к причастиям принес и услышан. Слово «молитвы» означает собственно масличную ветвь, которую держит в руке просящий защиты и помощи, чтобы дать заметить в себе просителя; а потом вообще значит «смиренную просьбу». Моления и молитвы понимаются здесь в смысле жертвы, которую Христос принес своему небесному Отцу, и принес притом, сказано, с воплем крепким и со слезами. Некоторые относят эти слова к воплю Христа на кресте: Боже, Боже Мой, для чего Ты Меня оста­вил и в руце Твои предаю дух Мой (Мф.27:46). Но, как видно из слов к могущему спасти Его, этим апостол хочет указать на молитву и подвиг Хри­ста в Гефсимании, где Христос сказал: Авва, Отче! всё возможно Тебе, и троекратно молился, чтобы чаша страданий прошла мимо Него (Мк.14:36; Мф.26:36 и далее). Правда, евангелисты не упоминают о слезах, но мы можем справедливо предполагать, что Спаситель наш, плакавший при других случаях, например, при смерти Лазаря, проливал слезы и здесь среди самых горьких душевных страданий, когда божественная в Нем природа предо­ставила человеческой полную борьбу. В Евангелии от Матфея (26:37) говорится: начал скорбеть и тосковать. Само собою понятен крепкий вопль при таком сильном душевном потрясении; у Господа Иисуса такой вопль возможен был в то время, когда Он упал на лицо свое молясь. Не невероятно также, как думают некоторые, что апостолу при этом предносились слова Псалма 21:25: егда воззвах к Нему, услыша мя. Эти моления и молитвы, как видно из слов: спасти Его от смерти, бы­ли об освобождении Его от смерти. Но как же можно было тотчас сказать, что Христос был услышан? Раз­ве Он остался свободным от смерти? Молитва Христа, чтобы прошла мимо Него чаша страданий, не исполнилась в том смысле, чтобы Он избавлен был от смерти, но исполни­лась же в том смысле, что воскресением избавлен был из смерти, что, следовательно, смерть действительно коснулась Его только мимоходом (ср. Деян.2:24). Выражение от благоговения – значит «за благоговение, pro sua reverentia, как переводится в Вульгате. Христос был услышан небесным Отцом «за свое благоговение», т.е. за свою смиренную преданность воле своего небесного Отца, Которому он молился: «Отче, да будет не Моя во­ля, но Твоя». Ст. 8. В словах: аще и Сын бяше выражается та достойная удивления мысль, что Христос, хо­тя и Сын Божий, долженствовал научиться и притом посредством страданий. Но как же о Христе можно сказать, что он научился послушанию, так как Он, и как человек знал все, что может знать какое бы то ни бы­ло творение? Ответ заключается в словах: от сих я же пострадал: в своих страданиях Христос практически совершил послушание, так сказать, до конца прошел школу послушания. Навык нужно понимать здесь не в том значении, чтобы «усвоить себе что-нибудь новое», а в смысле: «посредством практического упражнения глубже напечатлеть известное уже». Ст. 9 и др. Этот стих заключает в себе следствие содержащегося в предыдущем главном предложении. Своим послушанием Христос и по своей человеческой природе совершив­шись как человек, пришел к своей цели, своему совершенству, для которого человек первоначально вообще создан был Богом (ср.2:10). Совершившись, таким образом, Христос сделался для нас виновником (ср. выше 2:10) нашего спасения. В ст. 10 апостол снова возвращается к приве­денному из псалма тексту. Христос, совершившись в страданиях чрез послушание, сделался виновником спасения для всех верующих в Него, и поэтому еще в ветхом завете предвозвещен от Бога как первосвященник, и именно как первосвященник по чину Мелхиседека.

X.О.

6) «Обращаясь к предстоящим и преподавая «мир всем», одни священники благословляют при сем рукою, другие ограничиваются только поклоном. Недоразумевающий принадлежит к числу последних, и потому, что так действовать научен первоначально, и потому, что старался наблюдать и видел в большинстве пастырей (своей мест­ности) такой образ служения; употребляемое же первыми благословение в указанном случае, по мнению недоумевающего, есть дело произвольное, не имеющее основания».

Высказав свое недоразумение н показав образ своих действий в семь случае, недоразумевающий приводит и основания такому образу своих действий. «Раскроем, говорит он, Евангелие. Иисус стал посреди учеников своих, и сказал им: мир вам (Лк.24:36). Здесь не сказано, чтобы Иисус Христос с приветствием своим ученикам соединял благословение. И ученикам своим заповедал Он, говоря: входя в дом, приветствуйте его, говоря: мир дому сему» (Мф.10:12). Здесь также не видно, чтобы к приветствию, какое делать повелел Иисус Христос ученикам при входе в дом, нужно было присоединять еще благословение. Между тем Господь вывел вон из города учеников своих до Вифании и, подняв руки Свои, благословил их. И, когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на небо (Лк.24:50–51) Здесь говорится единственно о благословении учеников Иисусом Христом, но какие были произнесены при этом слова, и было ли что говорено, из текста не видно.

Из сличения приведенных мест, также из слов: Он взял пять хлебов и две рыбы, воззрев на небо, благословил и преломил (Мк.6:41), и еще: Иисус взял хлеб и, благословив, преломил (Мф.26:26), можем заключать, что благословение было действие отдель­ное и высшее, нежели приветствие: «мир вам», что благословение Иисуса Христа имело силу освящающую и чудо­действующую, чего нельзя сказать о преподании мира, хо­тя и обещано апостолам, что с преподанием мира извест­ному дому, смотря по его достоинству, или почиет на нем мир их, или к ним возвратится. Следуя примеру Иисуса Христа и апостолов, и современные нам пастыри, входя в дом, приветствуют живущих в нем словами «мир вам, мир дому сему», что равносильно и заме­няется нередко словами: «здравствуйте», «доброго желаю вам здоровья» и подобными благожеланиями. При общем приветствии всех домохозяев и домочадцев не преподает им, однако, пастырь и общее благословение, но желающие оное получить подходят каждый поодиночке; иногда получают благословение все члены семейства до одного, иногда же только некоторые, а иногда и никто не изъявляет желания подойти к благословению, между тем приветствие, сказанное вначале священником, относится ко всем во­обще, независимо от того, получает ли кто благословение или нет. Очевидно, что приветствие и благословение – два действия совершенно различные, и сливать их в одно нет нужды.

Обратимся ли к служебнику, требнику и вообще к богослужебным книгам, видим только слова: иерей или священник: мир всем, но никакого намека не находим на то, чтобы при этом нужно было благословлять предстоящих. Между тем во многих случаях повелевается благословлять. Так на литургии, пред началом оной, священник, знаменуя диакона, глаголет: благословен Бог наш...; благословляет святый вход, благо­словляя время трисвятого, назнаменует диакона, знаменует его пред чтением Евангелия; благословляет хлеб и вино, моля Господа о пресуществлении их в честное Тело Христово и честную Кровь Христову; благо­словляет также теплоту, еще священник благословля­ет людей, приглашая возгласно: спаси Боже люди Твоя, и благослови достояние Твое. Не говорится, правда, в служебнике, что должно благословлять народ при произнесении слов на литургии: благодать Господа нашего Иисуса Христа..., и да будут милости..., благословение Господне на вас того благодатью... Но благословение, при этих словах преподаваемое, есть обы­чай по-видимому общий и повсеместный, касательно же благословения при произнесении слов: «мир всем», ука­зания мы не нашли ни в каких объяснениях обрядов церковных, сколько бы нам не пришлось читать таких сочинений.

Мы согласны, что в Типиконе и служебнике не сказано, что возглас «мир всем» должен сопровождаться благословением, совершаемым рукою. Но если обратим внимание на смысл выражения «мир всем», то увидим, что в некоторых случаях сей возглас должен сопро­вождаться благословением, а в других нет.

Выражение «мир всем», которое ведет свое начало в Церкви Христовой при общественном богослужении от примера самого Спасителя, приветствовавшего сими словами своих учеников, по воскресении из мертвых (Ин. 20:19–21 и 20:26), имеет два различных значения. Так, входя во внутренний смысл церковного богослужения, можно за­метить, что иногда это выражение или этот возглас слу­жит только напоминанием о том, что присутствующие в храме должны сохранять особенную тишину, оставив свои внутренние и внешние молитвы, и сосредоточить все внимание на том, что предстоит им выслушать в предстоящем чтении или священнодействии. В других же случаях как общественного, так и частного богослужения возглас священника «мир всем» имеет другое значение: сим означается раздача особенных благодеяний, распространенных на род человеческий с пришествием Христа Спасителя мира⁴.

Сообразно такому пониманию сего священнодействия, укажем, когда с произнесением «мир всем» должно быть совершаемо и самое благословение рукою.

Так, в пособии к изучению устава Богослужения Православной Церкви⁵, между прочим, читаем следу­ющее: после «Свете тихий» диакон приглашает предстоящих к благоговейному слушанию прокимена, произнося «вонмем». Иерей преподает «мир всем». Диакон как бы водворяет тишину, говоря: «премудрость, вонмем». Чтец, сотворив поклон, стоя среди храма, сказывает прокимен, и певцы поют стихи. Чтец же имеет со­гбенны руки при персях (Типик, гл.2), выражая тем благоговение к тому, что будет читать. При чтении прокимена, который на вечерни возвещает о Христе Спасите­ле, священник, носящий образ Христа и вселяющий к Нему в предстоящих благоговение, обращается лицом к западу, то есть к народу, согбенны имея руки, стоит, ожидая исполнения прокимена. Этим священник изображает, что Господь, пришедши на землю и потом вознесшийся на небеса, взирает на верующих, на их дела и есть с ними до скончания века (Служеб. послед. вечер­ни и Нов. Скр. ч.2, гл.1, §23). И так, священник преподает в сем случае благословение (благословляет) и благословляет в образе того, что Спаситель преподал благословение своим ученикам, возносясь от земли на небо.

Далее⁶ читаем: за ектенией «исполним вечернюю молитву», после возгласа священник преподает «мир всем». Так бывает и на литургии после этой ектении. Священник, таким образом, приветствует стоящих в храме тем благом, которое они испрашивали у Господа в ектении (вечера мирна, Ангела мирна, мира мирови, прочее время живота нашего в мире и покаянии скончати, христианской кончины живота нашего мирны просим). Служитель Церкви преподает дар сей, но заповеди Господа, Который оставил нам мир Свой (Ин.14:27) и повелел приветствовать миром всех ищущих мира и счастия во Христе.

Затем, на стр. 354, сказано: после пения «Трисвятого» верующие приготовляются к слушанию Св. Писа­ния, и во-первых, Апостола. Диакон говорит «вонмем», т. е. будем внимательны к наступающему чтению и пению, к прокимену перед Апостолом. Священник говорит народу: «мир всем», чтец ответствует ему от лица всех: «и духови твоему» и т.д. То же самое сказано и о чтении Евангелия. Священник, обратясь к народу, гово­рит: «Премудрость, прости, услышим Святого Евангелия», потом: «мир всем» (стр. 359). Следовательно, в этом случае возглас «мир всем» служит только возбуждением внимания к тому, что будет зачитано.

За просительною ектенией во время литургии следу­ет опять возглас «мир всем». При архиерейском служении архиерей с произнесением «мир всем» благо­словляет обеими руками (Чиновн.).

По прочтении молитвы Господней и после возгласа «яко Твое есть царство…» священник говорит: «мир всем». При архиерейском служении, сказано в Чиновни­ке, архиерей при сем осеняет обеими руками, крестовидно.

Таким образом, как из понятия о возгласе «мир всем», так из указания архиерейского Чиновника видно, что возглас сей в некоторых случаях сопровождается благословением, а в других случаях он слу­жит только средством к возбуждению внимания в присутствующих во храме к тому, что читается или совершается. А потому нельзя сказать, что преподавание благословения при возгласе «мир всем» есть нечто произвольное, не имеющее основания. Если автор вышеприведенных строк и говорит, что он был обучен такому действию первоначально, то эти слова его мы понимаем так, что он, по всей вероятности, обучаем был священнодействию при архиерейском доме, быть может в присутствии самого архиерея. В таком случае, он не имел права благословлять народ, чему и был научен.

Прот. И. Г.

2. Педагогический Сборник⁸

Этот журнал издается с 1864 года и неизменно ведет дело согласно со своею программою, в состав ко­торой входит: 1. Часть официальная, где печатаются приказы и распоряжения Главного Управления военно-учебных заведений, извлечения из сведений, получаемых Главным Управлением от всех подведомственных ему военно-учебных заведений, как по воспитательной, так и по учебной частям, протоколы педагогического комитета и частных педагогических совещаний всех военно-учебных

заведений. 2. Часть неофициальная, в которой печа­таются: отчеты и наблюдения лиц, возвратившихся из-за границы и посещавших там какие-либо учебные заведения, педагогические и дидактические статьи, образцо­вые уроки по предметам, входящим в курс военно­-учебных заведений, переводы целых сочинений о воспитании или выдержки из них по отделам, сообщение сведений о состоянии военных и общеобразовательных училищ за границей, библиографический отдел, где крити­чески рассматриваются важнейшие педагогические и дидактические сочинения как отечественные, так и иностран­ные, разбираются учебные руководства и все выходящие книги педагогического или дидактического содержания, и специальные сочинения по военным наукам. Такой состав программы ясно говорит, что педагогический сборник имеет частную задачу служить официальным органом для военно-учебных заведений и для них же по преимуществу предлагать исследования, разъяснения тех или других вопросов относительно воспитания и обучения. Самая задача издания и точное выполнение её прямо говорят, что оно не может иметь особенного интереса для сельских пастырей. Впрочем, нельзя сказать, чтобы в рассматриваемый журнал совсем не входили педагогические статьи, имеющие интерес не для военно-учебных заведений только, но и для всякого русского педагога. Имея в виду эти-то статьи, мы и решились обозреть Педаго­гический сборник наряду с другими педагогическими жур­налами.

Таких статей в Педагогическом Сборнике за минувший год, сравнительно с прежними, немного, а таких, которые бы могли иметь интерес для сельских пастырей и какое-нибудь приложение к делу в их воспитательной и учебной практике, еще меньше. Более или менее полезными для них могут быть следующие статьи:

1) Подготовительная школа в Воронеже⁹. В этой статье без всяких прикрас, с полной откровенностью описываются открытие, устройство и состояние та­кой начальной школы, какой у нас еще не было доселе, и которая, между тем, составляет основу всего дальнейшего правильного учения и воспитания. Для сельских пас­тырей есть в этой статье особенный интерес, т.к. они всего более нуждаются в подобной же школе для своих детей, прежде определения их в духовное училище или же в гимназию. Известно, что самому сель­скому священнику при многосложных и трудных его обязанностях приготовлять своих детей к поступлению в учебное заведение надлежащим образом очень нелег­ко, а нанимать особого учителя при ограниченности, в некоторых местах даже скудости средств невозмож­но, везти в город дитя и там поручить его кому-либо из воспитанников средне-учебного заведения ненадежно и малоуспешно, т.к. дитя в той поре, когда воспитанник в классе остается без всякого надзора и руководительства. Что делать? По нашему мнению, всего вер­нее и надежнее в центре определенной местности от­крыть такую школу, где бы по известной программе под непосредственным и постоянным надзором кого-либо из самих священников, учил детей надежный учитель, из­бранный самими родителями из окончивших курс семинарии, не занимавший никакой должности или же состоящий в должности псаломщика. Наем дома, вознаграждение учителя не особенно обременительны для целого ок­руга, во всяком случае гораздо выгоднее чем или на­ем каждому особого учителя или отправка дитяти в го­род и содержание его там; рекомендуемый нами способ подготовления детей в какое-либо из заведений имеет и другие очень важные выгоды или возможность для родителей, особенно матерей, часто видеть своих детей и наблюдать за тем, как идет воспитание и обучение их, возможность ближайшего контроля кого-либо из более опытных в педагогическом деле священников за ходом обучения в школе. Дело под руками и без особенных усилий и больших материальных затрат, можно вести его разумно и с пользой для детей. Небезызвестно нам, как часто недовольны бывают учебные заведения той домашней подготовкой детей, с какой яв­ляются они в заведения. Они не раз заявляли, что луч­ше, если бы дети поступали совсем не подготовленными, что им приходится тратить много времени на переучи­вание, хлопотать о том, чтобы дети забыли все выученное ими до поступления в училище, т.к. прежнее дома­шнее учение часто положительно мешает делу, парализу­ет, задерживает правильный ход школьного учения. Дети, привыкшие к механическому чтению, медленно приуча­ются сознательно относиться к читаемому, не имея любо­знательности, не сознавая потребности понимать читаемое, они не хотят и не умеют предлагать вопросов, и учите­лю приходится угадывать, где необходимо объяснение, развивать охоту и приучать к сознательному чтению. Дети, приученные к зубрению грамматики, долго не могут сладить с сознательными выводами из наблюдений над языком, потому что мысль их подавляется зазубренными определениями и правилами, и потому отстают от товарищей, не зубривших грамматику, но привыкших наблюдать и думать. Дети, которых занимали дома механическими исчислениями по всем правилам арифметики, долго не могут отрешиться от условных внешних приемов и медленно втягиваются в разумное ее изучение, основанное на самостоятельном мышлении и сознательном отношении к чи­слу. Устранить подобные грустные явления возможно толь­ко тогда, когда первоначальное обучение детей будет разумно и согласно с современными дидактическими прави­лами. Какова же должна быть та подготовительная школа, которая, служа облегчением для родителей, в то же время удовлетворяла бы и тем заведениям, куда определяются дети, т.е. подготовляла бы их разумно. Ответ на этот вопрос дает нам рассматриваемая статья. Вот ее сущ­ность.

Обыкновенно подготовка детей к школе имеет ту цель, чтобы они сдали приемный экзамен по данной про­грамме. Вследствие этого все дело приготовления сводится на механическую выучку уроков. Но период этой выучки оказывается самым бесплодным временем для развития ребенка, в существе дела гораздо более бесплодным, не­жели предшествовавший ему период, когда ребенок не учился, а только баловался, т.е. играл. Играя, он так или иначе, правильно или нет (смотря какого рода были игры), все-таки разви­вался и развивался всесторонне, а механическое книжное учение, представляя слишком резкий и насильственный переход от игры к учению и не соответствуя развитию сил, может только задержать естественный ход развития и даже возбудить отвращение к книге, что и бывает нередко. Правилами здравой педагогики требуется, чтобы подготовка детей к школе имела в виду не только приемный экзамен учебного заведения, не только программу это­го экзамена, но правильное всестороннее развитие ребенка, которое бы служило продолжением того развития, какое рань­ше, в период первого детства, совершалось в игре и посредством игры. Основная цель воспитания остается та же, т.е. всестороннее развитие, но средства изменяются. Сообразно с развитием сил ребенка к игре присоеди­няются, отнюдь не вытесняя ее, занятия более серьезные, в известной последовательности, так что каждое из них, одно после другого, по силам ребенку, следователь­но только возбуждает его к труду, к деятельности, а не тяготит и не отталкивает. Таким образом выходит, что сдача приемного экзамена есть только частная цель, которая достигается гораздо легче, если не забыта цель главная, основная, т.е. постепенное, всестороннее развитие природных сил ребенка. Подготовительная школа поэтому должна, с одной стороны, способствовать развитию и укреплению членов и внешних чувств, предлагая детям такие занятия, которые могли бы правильно упраж­нять те и другие сообразно с возрастом и состоянием детских сил, с другой стороны, чтобы приступить к толковому книжному чтению, она должна обратить особен­ное внимание на развитие наблюдательности, способности представления и обобщения, а также слова, устной речи, и потом уже приступать к книжному учению, началом которого полагается обучение чтению и письму.

Сообразно с этой целью, в состав программы под­готовительной школы входят следующие предметы: а) объяснение и заучивание молитв при помощи хорового повторения и пения, рассказы из священной истории при помощи рисунков; б) предметные уроки (наглядное обучение) для развития наблюдательности, мышления и живого слова, по Песталоцци и Дистервегу; в) обучение письму и чтению совместно по звуковому способу, примененному к русскому языку, объяснительное чтение; г) наглядная арифметика: изучение чисел от 1 до 100 по Груббе; д) рисование и черчение по Фребелю¹⁰. Кроме этого, советуются как дело истинно полезное при воспитании: а) гимнастические игры и занятия, иногда сопровождаемые пением, способствующие развитию членов и внешних чувств, ежедневно между сидячими занятиями, в хорошую погоду они могут быть заменяемы прогулками; б) хоровое пение духовное и свет­ское.

Для достижения указанной цели требуется еще, чтобы методы преподавания были наводящие, разговорные и на­глядные, отнюдь не излагательные, исключая закон Божий, чтобы характер занятий был семейный, как наиболее соответствующий возрасту учеников; баллов, уроков на дом, наказаний и наград не полагается, так как любовь к труду и порядку должна развиваться в детях созна­тельно, без насилия и поощрения. Для поддержания в шко­ле семейного характера признается за лучшее поручать обучение в ней преимущественно женщинам.

Возможно ли устроить такую подготовительную школу, и будет ли она по вышеизложенной программе удовле­творительно подготовлять к поступлению в духовное учи­лище или же гимназию?

Возможно, и она будет удовлетворительна. Возможно, т.к. помещение для школы, благоразумный и опыт­ный распорядитель его из окружных священников, спо­собный учитель из окончивших курс семинарии, наконец, и способная учительница из окончивших шестилетний курс училищный, всегда найдутся; с лучшими общеупотребительными способами школьного обучения те­перь знакомятся и теоретически, и практически в воскрес­ной школе, не только воспитанники семинарии, но по местам и воспитанницы духовных училищ; приобретение нужных и общеупотребительных в последнее время руководственных пособий, вроде например «Родного Сло­ва» А. Ушинского, «Наглядного учения» по Песталоцци или Дистервегу и т.п., не так дорого. В течение двух–трех лет (от 7 до 10) обученные в такой школе в состоянии поступать не только в первый, но и во второй класс духовного училища, так как по уставу духовных училищ требуется от поступающих в первый класс, чтобы они умели читать и писать по-русски, чи­тать по-славянски, знали общеупотребительные молитвы, начатки христианского учения и первые два действия арифметики с таблицею умножения. Если несколько расши­рить вышеуказанную нами программу, то можно быть впол­не уверенным, что дети, обученные по ней, могут поступать во второй класс.

Если только мысль наша о подготовительной школе по образцу воронежской будет принята кем-либо не без сочувствия, и если кто решится устроить такое училище, то мы со своей стороны не замедлим указать то, како­во должно быть внешнее устройство школы, как распре­делить занятия и уроки в течение учебного дня, в чем должны состоять занятия по всем предметам обучения и т.п.

2) О чтении воспитанников¹¹. В этой статье интересно для наших читателей решение вопроса: следует ли давать детям читать вообще вымышленные, но прав­доподобные рассказы, и, в частности, сказки – вымыслы неправдоподобные, часто искажающие действительность? Мы знаем, с какою охотой дети слушают сказки и читают их, как только мало-мальски выучатся читать. Дозволять ли им это или не дозволять?

Автор названной статьи убедительно доказывает, что чтение как вымышленных рассказов, так и сказок для детей не только не вредно, но и необходимо.

Обыкновенно противники всяких вымыслов для детского чтения говорят, что только в рассказе из дей­ствительной жизни дети встречают факты, достойные запоминания, усвоения и которые не обременяют памяти, не извращают понятий и представления ребенка о внешнем мире, а проясняют их, наоборот, все, что дается в вымысле в этом отношении, не только не может до­полнить запаса сведений о внешнем мире, но засоряет детские головы ненужным, а часто и вредным материалом.

В опровержение этих возражений автор статьи го­ворит: «Всякий ряд восприятий, относимый сознанием к какой-нибудь причине, есть факт. Если состав и склад ряда восприятий определяется самым ходом событий внешнего мира, то это факт первоначальный, факт действительности. Знание такого факта вообще ценно, потому что оно дополняет запас фактов из внешнего мира, который служит материалом для всех работ человеческого сознания. Если же такой ряд восприятий сложился под влиянием работы воображения и рассудочного процесса человека-автора, тогда уже это представление, суждение, умозаключение утрачивает значение фак­та действительности, и знание его может быть ценным только при условии доброкачественности работы сознания.

Поэтому факты, встречающееся в вымысле, могут быть ценны, а могут и действительно только засорять память. Например, лисица в басне Крылова (Лисица и Ворона) факт не менее ценный, чем сведение о том, что та же лисица, описанная в учебнике зоологии, с четырьмя но­гами, двумя ушами, острой мордой и прочим. Черты действи­тельности, служащие ценным материалом для будущих образовательных работ сознания, находятся в обоих фактах. Хитрость лисицы, ее пушистый хвост, умиш­ко – все это есть и в басне. Разница между лисицею в басне и лисицею в зоологии та, что признаки животного в первом случае сложились и расположились под доброкачественным влиянием работы воображения автора, а во втором под влиянием какой-нибудь научной классификации или же случайно определенные последовательностью впечатлений описывающего. «Таким образом, по совер­шенно верным понятиям автора выходит, что если при чтении преследовать одно только сообщение сведений, то и тогда оказывается решительно неосновательными требование, чтобы все, что дается детям для чтения, было точными описанием действительности. Ребенок в такой же степени нуждается в фактах действительности, как и в фактах, сложившихся под влиянием работы сознания талантливых писателей и педагогов. Факты, переработан­ные сознанием, имеют даже преимущество пред фактами действительности в том отношении, что они легче и охотнее запоминаются и усвояются. Самые ценные сведения, изложенные в недоступной и неудобно запоминаемой фор­ме, теряют все свое воспитательное значение. Автор обращает еще внимание на то, что приобретение ценных сведений есть только одна из целей чтения детей, и что не меньшее значение имеют в этом занятии и развитие ин­тереса и любви к чтению, возбуждение чувств, мыслей и желаний, и нельзя не согласиться с тем, что вымышлен­ные рассказы совершенно уместны в ряду книг полезных для детского чтения. Для достижения последних це­лей весьма полезна форма рассказа: доступная, художественная, увлекающая... Поэтический подбор фактов, их группировка, освещение, наконец, отношение к описываемому поэта, не только пробуждают интерес к чтению, но и будят и направляют чувства, мысли и желания. Самые ничтожные факты, рассказанные искусно, способны сильно увлечь читателя, внушить ему глубокие мысли, воз­вышенные чувства и стремления – в этом случае важен не факт, а что и как сумел сказать о нем автор.

Реалисты, требующие рассказов из действительной жизни в детском чтении, отвергают сказку по двум побуждениям: 1) сказка искажает представления и понятия ребенка о внешнем мире, и 2) развивает в нем интерес к событиям и рассказам, наполненным не­ естественными созданиями фантазии.

Неосновательность этих соображений автор рассматривает с такою же последовательностью, с какой ра­зобрал мнения противников относительно вымышленных, но правдоподобных рассказов, именно со стороны значения сказки в деле сообщения сведений ребенку и со стороны ее значения относительно развития в ребенке ин­тереса к чтению, возбуждения и направления чувств, мы­слей и желаний.

Относительно значения сказки, обуславливающегося сведениями, какие почерпает из них маленький читатель, автор так говорит: «Сказка с ее неправдоподобными вымыслами нравится ребенку, и ребенку не больному, как многие готовы утверждать, а всякому ребенку; малые дети, за весьма редкими исключениями, решительно предпочитают сказку всем другим рассказам. Это объясняют сложив­шимся в семьях обыкновением рассказывать детям сказки, к которым, таким образом, охотно они привы­кают. Но, во-первых, наблюдения над детьми, лишенными всякого надзора, оставленными на произвол судьбы, которым никто и ничего умышленно не прививает, показы­вают, что и они в малом возрасте также предпочи­тают сказку всему другому, как и дети, которых си­стематически берегут от всего, что не факт. Во-вторых, в наших семьях едва ли не больше установилось обыкновение читать наставление детям в прописных и истинах; однако же эти истины, не смотря на доброкачествен­ность их, сколько известно, не только не прививаются к детям, а наоборот, становятся для них нестерпимыми. В объяснение сего естественнее остановиться на предположении, что, должно быть, сказка имеет что-то такое, что соответствуете особенностям детской натуры. Внимательное рассмотрение вопроса убеждает в основательности такого предположения. Существенные искажения действитель­ности в сказках заключаются в преувеличениях и в том, что действующим предметам усвояются свойства, которыми они в действительности не обладают. Человек делает чудеса, превращается в невидимку, в животного, строит невозможные дворцы при помощи двух-трех слов, побеждает чудовище, животные говорят как люди, имеют по несколько голов, лошади летают, предметы неодушевленные по своему произволу двигаются, разговари­вают и т. д. Такие преувеличения делают изображаемые предметы более заметными, резче выделяющимися, и потому более доступными детскому восприятию, представлению и пониманию.

Преувеличения в сказке имеют тоже значение, как увеличение и неестественно отчетливая очерченность рисунков, употребляющихся при преподавании. Преувеличенность размеров, несуществующая отчетливость очертаний, груп­пировка, отвечающая целям преподавания, все это, если хотите, искажения, но искажения одних сторон для более резкого обнаружения других. То же самое и в сказке. Лисица разговаривает, думает и чувствует как люди, но она сохраняет свой пушистый хвост, четыре ноги, два уха, заостренную морду, образ жизни (в норе), пищу, хитрость и другие черты, поименованные и в зоологии. Так что, если одни факты в сказке мы видим искаженными иди придуманными, а потому и не соответствующими действительно существующим свойствам предметов, зато другие совершенно согласны с действительностью и так же ценны в общеобразовательном отношении, как и факты, почерпнутые из фотографически верного описания действительности». Что сказать против таких доводов автора? Нельзя не согласиться с ним.

Что же касается значения сказки в деле развития интереса к чтению, возбуждения и направления чувства, мы­слей и желаний, – в этом отношении она, по словам ав­тора, с ее преувеличениями отвечает цели. «Отчетливые, резко очерченные и яркие образы и картины естественно привлекают детей к чтению и возбуждают к деятель­ности все душевные силы их. Сказка вредна только в таком случае, если весь интерес ее сосредоточивается только на искажениях и неестественных вымыслах, когда автор не посмотрел на сказочные искажения как на средства, которыми следует достигать тех или других образовательных целей. Но если, пользуясь сказочными преувеличениями, автор дает в сказке важные и верные сведения (о жизни и нравах животных, свойствах растений и прочее) или возбудит и благотворно направит чув­ства, мысль или желание читателя-ребенка, то он ода­рит нашу небогатую детскую литературу ценным произведением».

Впрочем, придавая такое воспитательное значение сказке, автор ограничивает употребление ее. Маленьким детям, говорит он, не следует давать для чтения одни сказки, потому что это действительно может развить не­нормально сильное расположение к сказочному элементу и к сказочной форме, а также советует с разбором давать сказки фантастические, преисполненные страшных чародейств, ужасов, неожиданностей, отвратительных картин и т.п., –равным образом советует избегать таких сказок, в которых описываются воровство, мошенничество, вероломство, поступки порочных людей, любовные отношения между мужчинами и женщинами и т.п.

Кроме этих двух статей, в Педагогическом Сборнике за минувший год нет более таких, которые бы могли иметь живой и прямой интерес для сельских пас­тырей как воспитателей и учителей. О нем в этом отношении нужно заметить то же, что и об Учителе. В прежние годы в Педагогическом сборнике встречалось весьма много интересных статей по разным вопро­сам, касающимся воспитания и обучения, например, «о преподавании закона Божия» (1866 г.), «к вопросу о преподавании закона Божия» (1868 г.), «Заметки о преподавании закона Божия» (1865 г.), «О чтении Библии в военных гимназиях» (1867 г.), «На каком языке нуж­но читать Библию в военно-учебных заведениях – на славянском или русском» (1867 г.), «О религиозно-нравственном воспитании применительно к современным потребностям общества» – (1867 и 1868 гг.), «Цель и средства нравственного воспитания» (1868 г.), «Личность вос­питателя в деле воспитания» (1867 г.), «О школьных наказаниях» (1867 г.) и т.п. Ничего подобного не представил Педагогический Сборник в минувшем го­ду. На этом основании и его, так же как и Учитель, мы не можем рекомендовать для сельских пастырей.

(Продолжение следует)

И. Э-ский.

В обрядах и обычаях многих кавказских горцев первое, что бросается в глаза наблюдающему после распространенного панического почитания духов, джинов и отчасти демонов¹³– это сильное уважение горцев к душам умерших, или к покойникам. Известно, что при стычках или сражениях русских войск с горцами последние, какой бы урок ни претерпели, все-таки не бросали трупы убитых на поле битвы, а старались уно­сить их с собой, что, конечно, немало помогало рус­ским солдатам выигрывать сражения. Бегство без них считалось двойным позором. Если поле битвы оставалось за русскими, и горцы не успели забрать с собой тела убитых, они старались их выкупать, разумеется, по це­не, какую только в состоянии были дать. Если погиб горец в неприятельской стране, то родственники его по­сле мирных переговоров отправляются за его трупом и, если не удается даром получить его, также покупают. Все это служит выражением того беспредельного уважения, какое питают к своим покойникам едва ли не все кавказские горцы. Между осетинскими племенами в северной и южной Осетии, чеченцами, ингушами существует кля­тва именем покойников – именем любимых особ, умер­ших мужей, сыновей, близких родственников любят клясться преимущественно женщины, и между ними особен­но молодые¹⁴. Важность такой клятвы равняется почти божбе. У всех осетин говорят: ма-мад ма-фыд-стан, если кто уверяет в чем-нибудь именем сво­их покойных родителей. Смысл слов этих или по­добной фразы всем понятен, но замечательно, что гла­гол, употребительный в этих случаях (стан), отдель­но не имеет значения или не понятен. Это объясняется тем, что клятва эта издавна в употреблении, сделав­шись как бы полусознательною, отчего и глагол самый, выражающий ее, вышедши между тем из употребления в жизни, утратил смысл. Из этого и из распростра­ненности обычая давать клятвы именем покойников можно предполагать, что обычай этот еще языческий, весьма давнишний. Именем покойников клянутся не одни христиане, но и мусульмане. Едва ли подобная клятва, род божбы, могла явиться вместе с исламизмом – Коран не мог позволить ее по своему строгому принципу веры в одного Бога. Клятва на могиле родителей или вообще близких покойников равняется присяге именем Божиим по своей важности. Оскорбление кем-нибудь своих покойников, только словом, горец считает боль­шой обидой для себя. У нарцев, северных осетин, как христиан, так и мусульман, у ингушей и, вероятно также, черкесов, существует такой обычай: чтобы ото­мстить за оскорбление фамильной или семейной чести, или за что-нибудь важное, требующее большого наказания или возбуждающее презрение целого общества, часто оскорбленный прибегает к тому, что на могиле покойни­ков оскорбителя, особенно отца или матери, убивают со­баку или кошку. Животные эти считаются нечистыми, поэтому убить их на могиле покойников другого – значит нанести ему самое сильное оскорбление, служащее позором тому семейству, к которому принадлежали покойники. Та­кой род оскорбления, особенно прежде, возбуждал иногда кровную вражду между семействами, которая, если дело не улаживалось миром или пеней, переходила к детям в потомство, становилась фамильною, вызывая преследования и убийства с обеих сторон.

В честь покойников ингуши, осетины, а также черкесы воздвигают памятники как знак особенного уважения. Воздвигают их или близкие родственники, или, если покойник заслужил особенным удальством уважение всего аула, целое общество; в последнем случае слагается также песня героического содержания о подвигах умершего. Особенным выражением уважения к покойным служат поминки.

Гассиев