Несостоятельность новейшего пантеизма в решении существеннейших для человека вопросов

Кто знаком с историческим развитием новейшего пантеизма, с его ложными началами и фальшивым методом, тот легко может убедиться в крайней несостоятельности и неосновательности пантеизма. Его не поразит ни изумляющая многих громадность пантеистических систем, ни строгое логическое их построение, ни кажущаяся в них широта и всеобъемлемость взглядов, ни не останавливающаяся ни перед чем смелость разума в решении важнейших для человека вопросов, – во всем этом он легко может заметить одну пустоту и кичливость мысли, скрывающуюся под поражающей массой произвольных, шатких мнений, – ложь, прикрытую наружным покрывалом истины, – одну бесплодную и ни к чему не ведущую затейливость, принимающуюся смело и без разбора за решение всех вопросов, и, – между тем вместо решения еще больше их запутывающую, вместо света распространяющую еще большую тьму на тёмные и сокровенные стороны бытия и жизни. К этому же самому убеждению касательно новейшего пантеизма может привести и еще больше утвердить в нем самый разбор существеннейших сторон учения пантеистического, независимо от его исторического развития. Конечно, достаточно быть знакомым с началами новейшего пантеизма, с его методом и развитием, чтобы быть убежденным в том, что пантеизм не мог сделать и не сделал ничего важного и полезного для науки и жизни. Каждый легко поймет, была ли какая возможность из начал темных и безжизненных произвести свет и жизнь, – избрав путь опасный и ложный, прийти самим и привести других к истине и совершенству? Но нам могут сказать, что за важность, что мы выходили из тех или других начал, шли тем или другим путем к цели, к решению своей задачи, – важно то, к чему пришли, важны найденные нами великие результаты для науки и жизни. Как ни странно подобное сочетание никогда не сочетаемых в действительности вещей, каковы ложные начала, и выводимые из них важные результаты для науки и жизни, ложный метод, и достижение посредством его правильного решения великих задач, но это не освобождает нас от обязанности войти в самое дело, и обратить внимание на то, что сделал важного и полезного новейший пантеизм, к каким он пришел важным результатам для науки и жизни, что нового и светлого внес он в область знания, и полезного и благотворного в область жизни? Решение этих вопросов должно привести к окончательному убеждению в крайней несостоятельности пантеизма.

Для нас нет никакой надобности входить в разбор всех вопросов и задач, решением которых занимался новейший пантеизм, для нашей цели достаточно ограничиться одними существенными вопросами, около которых больше всего вращается пантеизм, – каковы вопросы о Боге, мире, человеке и их взаимном отношении, о религии и нравственности, – и обратить внимание на то, что сделал пантеизм для решения этих вопросов, важнейших и существеннейших для человека, с которыми связан взгляд его на все окружающее, – отношение ко всему и вся судьба его? Дал ли пантеизм удовлетворительный ответ на них и более удовлетворительный, чем каким довольствовалось человечество, следуя здравому смыслу и откровению? Осветил ли он в этих вопросах те стороны, которые искони были закрыты от глаз человека непроницаемой завесой, или набросил на них еще больший мрак и тьму? Одним словом, сделал ли в этом случае пантеизм какую-либо услугу человечеству, за которую оно должно остаться ему благодарным, или вместо услуги принес много зла, за что каждый может по праву отворотиться от него с негодованием?

Естественнее всего нам было бы начать с вопроса: есть ли у пантеистов Бог, признают ли они бытие Божие? Но пантеисты предупреждают подобный вопрос, возникающий из сомнения на счет их убеждения в истине бытия Божия. Они считают обидной для себя несправедливостью, когда о них трактуют наравне с атеистами, потому что они, как им кажется, не только не относятся враждебно к религии, а, напротив, еще стараются ее поддержать и поднять на степень разумного понимания, не только не враждуют против Бога, а, напротив, думают защитить и возвысить Его величие, грубое и детское представление о Нем заменив более возвышенным, разумным и достойным существа высочайшего. Мы пока не намерены разубеждать пантеистов в противном, мы готовы верить их добрым намерениям религиозным и охотно соглашаемся с ними в том, что они не имели и не имеют намерения вредить духу религии и подкапывать веру в истину бытия Божия, мы даже готовы согласится и с тем, что будто бы пантеисты руководились доброй целью в своих исследованиях о Боге, имея в виду защитить и утвердить веру в Бога. Но что они доброго сделали и делают в этом отношении, достигли ли и достигают ли своей цели? С ответом на этот вопрос мы считаем необходимым удержаться, пока не услышим от пантеистов и не выясним их учения о Боге. Тогда будет говорить дело само за себя, тогда будет видно, в какой мере пантеисты служат делу религии, значения которой они не отвергают, и в какой мере способствуют утверждению веры в Бога, от которой они не отказываются.

Итак, прямо переходим к самому важному и первоосновному в религии вопросу, на который пантеисты должны дать прямой, полный и решительный ответ: что такое, по их учению, Бог? Во всех пантеистических системах можно найти ответ на этот вопрос, но не всегда он ясен и определен, и потому требует немало внимания и вникания в суть дела, чтобы понять и представить его в надлежащем и правильном виде. Мы спрашиваем у пантеистов: если они признают Бога существом, то каким представляют Его существом? Есть ли Он, по их представлению, существо бесконечное? Без всякого сомнения, так ответят на это все пантеисты: Бога иначе и мыслить нельзя, как бесконечным, все конечное должно быть изъято из понятия о Боге, со внесением чего-либо конечного в понятие о Боге, должно будет обезобразиться и разрушиться само понятие о Боге, как существе по самой своей природе бесконечном. Очевидно ответ такой, который может быть вложен в уста всякого самого строгого теиста. Но пойдем дальше и потребуем у пантеистов более подробного и отчётливого понятия об их существе бесконечном. Что это за бесконечное существо, какая его природа и жизнь, какими владеет оно свойствами и совершенствами? В общем ответе на эти вопросы пантеисты, по-видимому, сходятся с нами, но войдите в подробности, и вы увидите совершенно другое. Они все твердят, что бесконечное существо есть совершеннейшее существо, что оно чуждо всякого несовершенства, составляющего удел одних конечных существ, что оно есть полнота чистейшего и совершеннейшего бытия, но, если вы спросите, какими же совершенствами, какими качествами владеет это существо, получите ответ совершенно неожиданный, и совершенно запутывающий и затемняющий представление о Боге, как действительно совершеннейшем и живом существе. Вы услышите от пантеистов пример вроде следующего: Бог есть конечно существо совершеннейшее, но Он бесконечен и Его совершенства бесконечны, поэтому не должно быть и речи о каких-либо частных и определенных совершенствах в Боге, они достояние одних конечных существ; приписывать их Богу, значит низводить Его в ряд конечных существ и т. п. Подобной запутанности, темноты и сбивчивости в представлениях пантеистов о Боге еще больше встретите, когда станете доискиваться у них более определённого и точного понятия о свойствах и совершенствах Божиих. Если, например, спросите у пантеистов, владеет ли, по их представлению, Бог совершеннейшим разумом? На это получите ответ, что Бог есть чистейшая и вместе беспредельная мысль, в которой не может быть никаких границ и определений, которой поэтому нельзя приписывать разума, составляющего совершенство в существах конечных, но вовсе не соответствующего совершенству природы мысли бесконечной и неограниченной. На вопрос: владеет ли Бог совершеннейшей волей, услышите подобный же ответ, равно как и на вопрос – есть ли Бог существо личное? Вот, значит, пункт, на котором расходятся пантеисты с нашим представлением о Боге, – пункт весьма важный, который потому должен быть уяснен с возможной тщательностью, чтобы можно было иметь надлежащее суждение о значении пантеистического учения о Боге.

Не заходя далеко, мы могли бы прямо обратиться к последним представителям пантеизма и выслушать их учение о природе и свойствах Божиих. Но они желающих их понять отсылают к своему знаменитому предшественнику Спинозе, указывая на его учение, как предварительно необходимое для того, чтобы можно было достаточным образом подготовиться к пониманию их высшего и совершеннейшего учения о Боге. Мысль, говорит Гегель, должна твердо стать на почве спинозизма прежде, чем захочет подниматься еще выше. Вы хотите быть философом, начинайте быть спинозистом, без этого вы ничего не сделаете. Нужно, прежде всего, погрузиться в тончайший эфир единственной, всеобщей и безличной субстанции, где душа должна очиститься от всего частного и отрешиться от всего того, что доселе признавала она истинным, безусловно от всего. Нам нет никакой надобности слушаться совета, который давал Гегель своим ученикам, с целью отрешить их от представления о личном Боге, но мы видим, отчего так важен Спиноза для Гегеля, он хорошо чувствовал, чья кровь текла в жилах его и его последователей. Можно сказать с уверенностью, что не будь Спинозы, не было бы Гегеля и гегельянцев, и потому мы охотно соглашаемся с тем, что необходимо обратиться первоначально к Спинозе, для того чтобы яснее понять учение о Боге и позднейших пантеистов. Что же такое, по учению Спинозы, Бог? Бог есть бесконечная субстанция, владеющая бесконечными атрибутами. Кроме субстанции и её атрибутов, есть еще конечные явления (модусы), они относятся уже не к бытию, имеющему основание в себе самом (natura naturans), а к области бытия заимствованного, имеющего причину свою вне себя (natura naturata). Атрибутов субстанции два: протяжение и мышление, они могут быть приписаны субстанции потому, что они бесконечны, больше нет бесконечных атрибутов, и потому ничего, кроме них, не может быть приписано субстанции без унижения её природы. Итак, Бог, по учению Спинозы, как субстанция, обладающая атрибутом мышления, есть существо мыслящее. Каков же предмет божественной мысли, и какова её природа? Есть ли какая-либо аналогия, или хоть тень сходства между ней и мыслью человеческой? Есть ли между ними отношение, похожее на то, какое находится между копией и моделью? Предмет божественной мысли, по словам Спинозы, есть Сам Бог, то есть сама в себе взятая субстанция, даже независимо от её атрибутов, и только. Мысль божественная, значит, не обнимает даже своих атрибутов. Как ни странно видеть такое разделение между мыслью божественной и атрибутами божественными, которые неразделимы с субстанцией, и из коих один есть самое же мышление, но оно допускается и требуется Спинозой, отнесшим идею Бога, или атрибутов Божиих, не к Богу, как к бесконечной субстанции, а к области конечных явлений (natura naturata). Почему? Потому что бесконечное должно быть безусловно бесконечным – оно не терпит безусловно никакого ограничения бытия, или отрицания. Идея атрибутов Божиих, как такая, а не иная идея, есть уже ограничение или отрицание бытия Божия, следовательно, должна быть необходимо изъята из мысли божественной, которая не есть такая или иная мысль, то есть такое или иное отрицание мысли, но она есть всецело мысль, всецело положительна, – мысль во всей своей, полноте и чистоте. Следовательно, мысль божественная безусловно неопределенна, бескачественна, как её предмет – безусловно неопределенная субстанция, отрешенная от всех атрибутов.

Можно уже предугадывать, что Спиноза скажет о сравнительном отношении мысли божественной к разуму человеческому. Разум есть ограничение мысли, а всякое ограничение есть отрицание (omnis determinatio est negatio). Следовательно, в мысли божественной, как бесконечной, не может иметь места разум, или что-либо подобное разуму человеческому, потому что разум не может быть бесконечным. Ибо что такое разум человеческий? Это не более как ряд частных, конечных явлений мысли. Воображать, что в душе есть какая-либо сила и способность производить мысли, – это пустая мечта. Итак, приписывать Богу разум, это значит приписывать конечный ряд мыслей, – что очевидно нелепо. Но нельзя ли приписать Богу бесконечный разум? Что же будет бесконечный разум, рассуждает Спиноза? Это – бесконечный ряд идей. Но приписывать Богу такой разум, значит унижать божественную мысль, значит налагать на нее условия развития и преемственности, значит низводить ее со степени совершенства на степень бедности и нищеты конечной мысли человеческой? Разум по своей природе ограничен и его существенное свойство – преемственность и способность переходить от одной идеи к другой при постоянном, но в тоже время бесплодном усилии исчерпать всю полноту мысли. Он может составлять совершенство одной только несовершенной природы человеческой, только стремящейся к совершенству, но никогда его не достигающей.

На вопрос: обладает ли Бог совершеннейшей волей, у Спинозы ответ тот же. Воля есть определение, или отрицание бытия, следовательно, было бы противоречием приписывать ее существу бесконечному, которому принадлежит одна бесконечная и безусловная деятельность.

Что такое воля? Текучий ряд хотений, все равно как разум преемственный ряд идей, – вне и независимо от хотений, воля – химера, в этом случае её нет. Воля бесконечная, поэтому будет, если ее вообразить, ничем иным, как только бесконечным рядом преемственных хотений. И эту волю приписывать Богу, не говоря уже о конечной, не значит ли уничижать и уродовать деятельность божественную, безусловную, которая есть деятельность бесконечная, а не преемственная, простая, а не сложная, из различных актов необходимая, а не определяемая сторонними условиями, одним словом, безусловно совершенная и изъятая от всех несовершенств, неровностей и колебаний воли человеческой. Итак, по учению Спинозы, в Боге есть деятельность безусловная, но безусловно неопределенная, и без воли, и без действий. Если бы мы, наконец, предложили Спинозе вопрос: что же такое, по его мнению, Бог? Есть ли Он существо личное? Ответ у него уже готов, после решения им вопроса о мысли божественной и деятельности божественной. Omnis determinatio est negatio. Но что такое личность, как не determinatio? Она не заключает ли в себе нечто определенное, и не предполагает ли, и не исключает ли нечто, вне её находящееся и в состав её не входящее? А Бог – бесконечная и всеобъемлющая полнота бытия. Приписывать Ему личность, значит отрицать Его бесконечность. Бесконечность и личность – два понятия несовместимые и исключающие одно другое.

Вот в существенных чертах учение Спинозы о Боге. Зная его, уже никакого не будет труда понять учение и позднейших пантеистов, в главном совершенно схожих с Спинозой. В основе их представления о Боге стоит также мысль Спинозы о бесконечном и о противоречии между бесконечным и определенными качествами бытия, – каковы, например, разум, воля, личность. Руководясь ей, все пантеисты, во имя величия Божия, как существа бесконечного, подобно Спинозе, отнимают у Него все определённые свойства бытия и жизни, как несовместимые с Его бесконечностью, и низводят в степень существа, или, точнее сказать, бытия безусловно неопределённого, бескачественного, безличного. «Вы приписываете Богу, – говорит Фихте, – личность и сознание. Что же вы называете личностью и сознанием? Не то ли, что вы находите в самих себе, и видите в других подобных же людях? Но ведь вы существа конечные, не делаете ли вы, после этого, и Бога также существом конечным?» Гегель, упрекая Спинозу за обезличение его субстанции, по-видимому, хотел защитить личность Божества, но на деле он довел ее до ничтожества, уничтожив ее в самом Божестве и перенеся в круг конечных личностей. Уясняя мысль своего учителя, Штраус в силу тех же оснований, которыми руководился Спиноза, старается доказать, что бесконечное и личность – понятия несовместимые, что Бесконечному нельзя приписывать ни разума, ни знания и мудрости, ни воли, ни благости и святости, и других подобных свойств, потому что все они необходимо соединены с условиями конечного, ограниченного бытия, как то: случайностью, преемственностью и последовательностью. Личность, говорит Штраус, есть я, сосредоточенное в себе самом – в противоположность другим я; абсолютное же, напротив, есть бесконечное, которое все обнимает и все содержит, и которое, следовательно, не исключает ничего. Личность абсолютная, следовательно, нелепость. Та же мысль пронизывает учение о Боге всех позднейших пантеистов. Все они рассуждают вроде следующего: вы признаете, и не можете не признать, Бога бесконечным; как же вы можете приписывать Ему, переносить с человека на Него – я, заключенное в себе самом, сознание, волю, радость, любовь, и другие черты личности? Я – предполагает не я, – границу, предел бытия; разум – разнообразие и преемственность познаний; воля – усилия, радость – печаль, любовь – огорчение. Бог личный, следовательно, сознанием, волей и ощущением будет Богом ограниченным. Он, пожалуй, будет более разумным, более могущественным, более совершенным, чем человек, но все же принадлежащим к роду тех же конечных существ, и несравненно будет ниже бесконечного существа. Существо бесконечное выше всех определений и границ бытия.

Вот учение о Боге новейших пантеистов с новейшим и, по их мнению, более рациональнейшим воззрением на Бога, долженствующим заменить собой прежнее представление грубое и устаревшее!

Что же такое, по смыслу этого учения, будет Бог? Существо бесконечное и без всяких определенных свойств и качеств. Полнота совершеннейшего бытия, и без всяких определенных совершенств. Полнота чистейшей мысли, и без сознания и разума. Полнота безусловной деятельности, но без воли и всяких ощущении и действии. Что это за существо, и есть ли оно существо? Мыслимо ли оно? Может ли мысль представить возможным подобное существо? Едва ли. Может быть мысль в каких-либо случайных, ненормальных состояниях, в которых она отрывается от живой действительности, и найдется в силах представить такое существо возможным, но этого никогда не сделает мысль, твердо держащаяся на корне живого и здравого смысла, находящаяся в живой и нормальной связи с действительностью. Наша мысль никакого не может мыслить бытия или существа без каких-либо определенных свойств и качеств, каково бы оно ни было, конечное, или бесконечное, потому что между бытием и бытием не может быть безусловного противоречия, хотя могут быть совершенно различные условия того и другого. Когда мы размышляем о Существе бесконечном, очень хорошо и ясно понимаем, какое находится бесконечное различие между Ним и конечными существами, но в то же время насколько признаем Его деятельным существом, настолько не может, вопреки законам и требованиям своей мысли, отказаться от необходимости представлять Его с определенными свойствами и качествами, не может потому, что таковы непреложные законы мысли, могущей представлять действительное существо так, а не иначе. В этом удостоверяет и наше сознание, и общий здравый смысл, представляющий так, а не иначе божественное существо, хотя признает Его бесконечным и бесконечно отличным от существ конечных.

Итак, по нашему мнению, если можно представить существо бесконечное без всяких свойств действительного бытия, то это можно сделать не иначе, как разве только разорвав живую связь с сознанием и действительностью, и перенестись в область пустой, бесцветной и безжизненной абстракции, стоящей в противоречии с действительностью. Но такое существо, во всяком случае, должно будет стоять в противоречии с законами мысли и бытия. Это противоречие так несомненно и очевидно, что не могли скрыть его некоторые из самих же пантеистов. Шеллинг, например, прямо признает противоречием самое понятие об абсолютном, как существующем под условиями и формами сознания и бытия, понимая конечно, в этом случае абсолютное в смысле пантеистическом, как существо безусловно неопределенное и бескачественное. Гегель же, чтобы выйти из этого противоречия, свое абсолютное отождествляет с ничтожеством, и его Бог у одного из учеников его Океана, давшего Ему надлежащую формулу, является равным нулю.

Вот неизбежный исход из тех противоречий, в которые поставил себя новейший пантеизм своим учением о Боге. Иначе и быть не могло. Поставив вместо живого и действительного Бога какое-то существо, хотя бесконечное, но безусловно неопределенное, бескачественное, немыслимое, и стоящее в противоречии с мыслью, оставалось одно сделать – признать его несуществующим на деле, ничтожеством, пустой абстракцией, чем и было оно на деле.

После этого должен быть понятен для нас смысл пантеистических формул учения о Боге: что Он есть бытие бесконечное, но без всяких качеств, и совершеннейшее, но без всяких определенных совершенств, мыслящее, но без сознания и разума, действующее, но без воли и действий. Это будет равносильно следующей формуле: Бог есть бытие – без бытия, совершенство без совершенств, мысль без мысли, деятельность без деятельности, или что тоже – Гегелево ничтожество или ноль. После сего естественно обратиться к пантеистам с вопросом: из-за чего же вы ломали себе головы, столько предпринимали самой напряженной умственной работы, желая разрешить вопрос о существе божественном? Для того ли, чтобы только больше запутать его решение или чтобы поскорее покончить его решение отрицательным ответом? Но зачем же вы на первых порах представлялись друзьями и защитниками веры в Бога, глубоко и искренно сочувствующими религиозным стремлениям и потребностям человечества? Зачем так часто в устах ваших повторялось имя Божие, которое так глубоко чтит человечество, и которое вы сами, казалось, произносили не без соответствующего ему смысла и значения? Трудно поверить, чтобы это было недостойным благородного мыслителя притворством и лукавством, потому что вы считаете для себя обидой и оскорблением, когда относят вас к разряду атеистов. Но в таком случае тем более мы должны пожалеть о том, в какую вы, помимо своей воли и сознания, ниспали бездну заблуждений и противоречий! Вы желали постигнуть и уяснить природу существа божественного, а пришли к отрицанию истинного, живого и действительного Бога. Вы желали поддержать и возвысить теизм, а пришли к атеизму. А вследствие чего? Вследствие того, что, оставив прямой путь к цели, пошли путем непрямым, вами самими измышленным, которым никакой нет возможности дойти до истины. Вместо того, чтобы иметь дело с живым сознанием и живой действительностью, вы перенеслись в пустую и безжизненную область абстракции, и здесь вздумали решать вопрос о живом и действительном бесконечном существе. Не удивительно поэтому, если самое решение, заимствованное вами из этой пустой области, стало в противоречие с законами мысли и бытия. Между тем этого не могло бы быть, если бы за основание для рассуждений о Боге, вместо абстрактной идеи бесконечного бытия, взята была живая идея о бесконечном существе, живущая в общем сознании человечества. Не всегда она одинаково бывает ясна и светла, но всегда вы в ней найдете следы сознания о верховном Существе, хотя бесконечном, но в тоже время живом и действительном, владеющем действительными, определенными качествами и совершенствами. Но на это могут сказать нам пантеисты: вы вините нас в противоречии, а сами идете и хотите вести других к более очевидному и несомненному противоречию, указывая на существо бесконечное, и в тоже время, владеющее определенными качествами. То несомненно, что всякое определение есть отрицание бытия. Значит, должно быть признано одно из двух: или Бог – бесконечен, и без всяких свойств и определений, или же Он со свойствами и определениями, и тогда Он – ограничен. Вот дилемма, которой требует неумолимая логика. Средины здесь нет и быть не может.

Конечно, её нет и не может быть для тех, которые не хотят искать её, и наперед постановляют себе задачей во что бы то ни стало её отвергнуть; но она может быть, и есть, и притом, как несомненная и очевидная, для тех, которые без предубеждения вникают в существо дела.

Пантеистическая дилемма так же произвольна, пуста и неосновательна, как и то главное положение, на котором она строится, – что omnis determinatio est negatio. Ничего не может быть фальшивее и несоответственнее с порядком вещей и с законами мысли, как это положение. Пантеисты поставляют во внутренней, безусловно необходимой связи, смешивают и отождествляют одно с другим – определение бытия, и его границы, или отрицание. Но это крайнее непонимание или извращение дела, проистекающее или от недостатка вникания в дело, или от слепого предубеждения.

Что такое определение бытия и ограничение его, или отрицание? Определение обнимает собой то, что есть существенного и вместе с тем характеристического в бытии, ограничение же или отрицание указывает на границы, на неполноту бытия, на то, чего в нем нет. Кто не видит, что между тем и другим находится огромная разница, что они не только не тождественны, но различны до противоположности и находятся между собой в совершенно обратном отношении? Возьмем для уяснения дела простой пример. Я – существо разумное, я имею разум, но мой разум ограничен. Разум, которым я владею, – вот существенное и характеристическое свойство моей природы, отличающее меня от словесных и других низших существ и возвышающее меня над ними. Ограничение же моего разума, по которому он не может знать многого, будучи подчинен условиям развития и преемственности, – вот границы моей природы, указывающие на её неполноту и несовершенство, или же, по выражению пантеистов, на отрицание и небытие. Не то составляет несовершенство, недостаток и неполноту бытия, что я разумен, а то, что мой разум ограничен. Напротив, то, насколько я разумен, насколько владею разумом, настолько я участвую в совершенстве и полноте бытия, и настолько мне чуждо совершенство и охватывает ничтожество, насколько я неразумен, насколько узки границы моего разума. Не трудно ли видеть, что между разумом, как существенным и характеристическим свойством нашей природы, и его ограниченностью, указывающей на его пределы, не только нет тождества, а есть существенная и для всякого осязательная разность, доходящая до противоположности? Определение и отрицание в этом случае в таком стоят отношении между собой, как совершенство к несовершенству, бытие к небытию. Такое же отношение между ними и в других случаях.

Судя по смыслу пантеистического положения, должно бы быть так: определение и отрицание, будучи между собой тождественны, должны бы стоять всегда в одинаковом и равномерном отношении между собой, так что когда бы увеличивалось определение, должно увеличиваться и отрицание, и, наоборот, где уменьшалось бы определение, там должно бы уменьшаться и отрицание. Но так ли бывает на деле? Не встречаем ли мы в опыте совершенно противное? Переходите вы постепенно от существ, имеющих больше определений, качеств и характеристических свойств, к существам, в которых этих определений все меньше и меньше, и вы будете не восходить, а постепенно более и более нисходить по лестнице существ – от человека до животного, от животного до растения, от растения – до камней, металлов и минералов. Напротив, если вы станете постепенно переходить от существ, в которых меньше существенных свойств и качеств бытия или определений, к существам, в которых они возрастают больше и больше, вы будете не опускаться, а постепенно восходить по лестнице существ, от низших к высшим, от существ неорганических к органическим, от растения до животного, от животного до человека, который, сравнительно с низшими его существами, есть существо, обладающее наибольшим разнообразием свойств и качеств, – есть существо наиболее определенное и совершенное. Между тем с точки зрения пантеистов должно бы следовать, что человек, как владеющий сравнительно с другими существами большей суммой определяющих качеств, должен быть признан существом, менее других совершеннейшим, менее других участвующим в полноте бытия, что он тогда бы был совершеннее, когда бы был лишен настоящих, определяющих его природу, свойств, например, разума, воли, чувства, и т. д. Едва ли согласятся сами пантеисты на этот вывод, хотя естественно вытекающий из их положения. Далее, еще можем спросить, чем измеряется обыкновенно совершенство в самой природе человеческой, начиная от детства человека до возраста зрелого? Большей или меньшей степенью неопределенности его сил и способностей? Нисколько. Это дело неслыханное. Напротив, не всеми ли одинаково признается, что каждый человек по той мере восходит от совершенства к совершенству, в какой развивает, укрепляет и определяет свои силы и способности?

Каково же, спрашивается после этого, должно быть существо самое действительное и совершеннейшее? Очевидно, самое определённейшее. И, напротив, какое существо менее всего действительное и совершенное, менее всего существо? Это существо самое неопределенное. Вот вывод, к которому должен привести каждого здравомыслящего анализ отношений между понятиями определения и отрицания, заключающимися в положении пантеистическом omnis determinatio est negatio.

Понятно после этого, какую силу и значение имеет эта пантеистическая аксиома в вопросе о существе бесконечном и совершеннейшем. Если она не имеет никакого смысла по отношению к существам конечным и несовершенным, то что сказать о её значении по отношению к существу совершеннейшему, владеющему всей полнотой бытия, и стоящему выше всяких пределов и границ, в которые заключены существа конечные? Если в существах конечных их совершенство составляют свойства, определяющие их природу, и если эти свойства яснее и полнее проявляются и возрастают по той мере, как уменьшаются границы конечного бытия, то что другое мы в праве предположить в существе бесконечном, изъятом от всех несовершенств и ограничивающих условий бытия, кроме одной полноты существеннейших и действительнейших свойств бытия, исключающей всякое представление о бескачественности, бессодержательности и неопределенности? Бог, следовательно, должен быть признан в рассматриваемом нами отношении существом безусловно определенным, в противоположность мнению пантеистов, представляющих Его существом безусловно неопределенным, безразличным и бескачественным. Во всех конечных существах есть известная доля неопределенности, потому что все они владеют силами несовершенными, стремящимися по тому самому постоянно к развитию и большему совершенству, находящемуся впереди их. В Боге же вся полнота бытия и совершенств, Его силы в полном совершенстве и не нуждаются в развитии; в Нем ничего нет такого, чему бы нужно было развиваться и усовершенствоваться, Он – один, следовательно, изъят от всякой неопределенности.

Но определение, могут сказать пантеисты, стоит в неразрывной связи с границами бытия, или отрицанием. Перенося определяющие свойства на существо бесконечное, нужно перенести на Него и границы бытия, что будет противоречием. Освобождая же от всяких пределов бесконечное, нужно исключить в нем всякие определения. Почему же так? Вы сами представляете бесконечное стоящим выше всех условий, которые наложены на бытие существ конечных, а между тем в тоже время ни за что не хотите отрешиться от этих условий в представлении своем о Бесконечном? Определяющие свойства и границы бытия стоят в неразрывной связи между собой в области конечных существ. Но почему? Потому что эти существа конечны и ограничены, а не потому, чтобы определение, само по своей природе было одно и то же, что границы бытия, или отрицание бытия. Опыт показывает, как мы уже видели, что определение и отрицание бытия находятся между собой совершенно в обратном отношении. Почему же нельзя нам представить чистого определения без отрицания? Почему нельзя представить существа с полнотой одних определений, действительных свойств и качеств без всяких границ, без отрицания? Какое тут противоречие? Что за необходимость, представляя существо без границ бытия, исключать из представления о Нем всякое определяющее и характеризующее Его свойство? Мы никак не можем понять этой необходимости, без противоречия здравому разуму, руководящемуся общими законами мысли и бытия, усматривающему в бытии конечном образ бесконечного, и не допускающему противоречия между тем и другим. Мы не можем понять и того, каким образом, и с самой же пантеистической точки зрения на мир, должно следовать, что Бог должен быть совершенно бесконечным и безусловно неопределенным существом, тогда как мир – проявление и раскрытие Его жизни, полон и богат качествами и определениями, хотя соединенными с границами бытия? Повторяем, что решительно не в состоянии представить этого, если только пантеисты признают хоть какую-либо действительность за бытием существа бесконечного, представляя Его вроде бесконечного моря, из которого текут реки и ручьи, или необъятного солнца, лучи которого везде разливаются. Если, по взгляду пантеистов, между конечным и бесконечным такое же отношение, какое между ручьем или частичкой воды и морем, между отдельным лучом солнца и солнцем; то на каком основании пантеисты требуют в бесконечном исключать всякое свойство и качество, тогда как им владеет каждое существо конечное? Если капля или сосуд воды морской имеют известные определённые качества, то должно ли отсюда следовать, что самое море не должно иметь тех и никаких других качеств? Если отдельный луч солнечный имеет известные свойства, то следует ли отсюда, что солнце не должно иметь в себе ничего подобного? Если же пантеисты вместо действительного бесконечного существа разумеют какое-то бесконечное абстрактное, то напрасно они прибегают к подобным уловкам, указывая на призрак тем, для которых важна только действительность, а абстракции и призраки не имеют никакого значения. Мы убеждены, что живем в действительном мире, виновник которого есть существо живое действительное, вместе с этим мы несомненно убеждены в том, что не может быть и нет противоречия между миром и Богом, как тварью и Творцом, а есть напротив между ними близкая аналогия и отношение что мир, особенно в своих высших и совершеннейших существах, есть отображение совершенств Божиих, – образ Божий. Потому-то, замечая в мире, что большее или меньшее совершенство существ зависит от большей или меньшей полноты и разнообразия свойств и качеств, что всякое существо есть настолько высшее и действительнейшее существо, насколько владеет определяющими и характеризующими свойствами, заключаем, и иначе не можем заключать, что Бог виновник мира, отпечатлевший в нем свои совершенства, есть бесконечная полнота самых действительнейших и существеннейших свойств и качеств, образ или тень которых отражается в существах конечных, в слабом и тусклом виде, сообразно их ограниченной природе. И при этом мы вполне убеждены, что наше представление о Боге не имеет ни малейшей тени противоречия с представлением о Нем, как существе бесконечном, и что, напротив, другое представление о Нем, подобное пантеистическому, было бы прямым противоречием Его совершеннейшей природе и жизни. Если бы мы приписывали Богу то, что составляет границы бытия, например, продолжимость, протяженность, материальную фигуру, это было бы противоречием. Продолжимость бесконечная, протяжение бесконечное, фигура бесконечная, очевидно понятия противоречащие. Но приписывать бесконечному существеннейшие свойства и качества, которые могут существовать и независимо от границ или пределов, это совершенно иное дело, и здесь, ясно, нет ни малейшего противоречия.

Так мы приписываем Богу разум. Нам говорят пантеисты, что это противоречие понятию бесконечного, – это значит низводить Бесконечное на степень конечного существа, подчинённого условиям пространства и времени, потому, что разум постепенно развивается и усовершенствуется, постепенно обогащается большим или меньшим запасом сведений, постепенно и непрерывно стремится к тому, чтобы исчерпать всю полноту знания, и в тоже время никогда не достигает этого. Все это так. Такой разум приписывать Богу, конечно, нелепость и противоречие. Но кто же его в этом виде приписывает Богу? Почему не хотите понять той простой вещи, что разум и границы, в которые он поставлен, совершенно не одно и то же? Разум неразрывно связан с этими границами в существах конечных, и потому он здесь ограничен. Но почему нельзя быть разуму без подобных границ? Почему бы нельзя было представить разума безграничного или бесконечного? Какое тут противоречие? А разум бесконечный, существующий независимо от границ бытия, само собой разумеется, чужд всякой последовательности и преемственности, которые неизбежны для разума ограниченного. Он знает все вдруг и совершеннейшим образом.

Мы приписываем Богу волю и самоощущение. Опять нам говорят, что вы списываете черты с людей – существ конечных, и переносите их на Бога, низводя через это существо бесконечное на степень конечного, – воля не бывает без усилий, радость и любовь без скорби и огорчении, и т. п. Но никто здравомыслящий не припишет такой воли, такого рода чувств Богу, каждый без труда поймет, что они не соответствуют природе бесконечного существа. Каждый же легко поймет и то, что воля и чувство возможны независимо от тех границ и условий, с которыми они связаны в людях, и что они в таком именно, а не ином виде должны существовать и существуют в Боге, будучи уже совершенно чужды тех случайностей и слабости, которым подвержены бывают в существах конечных.

Представляют, что самое разнообразие свойств в Боге, как определений, должно быть противоречием, потому что они должны взаимно ограничивать, и, так сказать, вытеснять друг друга. Но это пустое и ни на чем не основанное представление. Исключает ли, например, и вытесняет ли собой разум – свободу, или свобода – разум? Исключает ли собой любовь к истине – любовь к добру? Противоречат ли в чем-либо между собой истинное, прекрасное, доброе? Не стоят ли, напротив, все эти свойства в самой внутренней, гармонической и неразрывной связи между собой, так что одно другое, так сказать, призывает, и необходимо предполагает, и все вместе составляют одно нераздельное, гармоническое, живое единство, в слабом свете отражающееся на совершеннейших существах конечных, а в полном и совершеннейшем свете сияющее в природе Существа бесконечного?

Но такое единство, говорят нам, вовсе немыслимо, при допущении в Боге разнообразных сил и качеств, необходимо исключающих безусловное единство. Разум, например, может ли быть понят без всякого различия? Его деятельность необходимо предполагает различие мыслящего от мыслимого (субъекта от объекта). Воля необходимо предполагает различие желания от предмета желания, любовь – то же, не говоря уже о многих условиях, необходимо предполагающих различие. Но мы не думаем утверждать в Боге такого пустого, абстрактного единства. Мечтая о нем, пантеисты не догадываются, что оно существует только в их воображении и не имеет никакого отношения к живому, действительному единству, подобно тому, как и их абстрактное, бескачественное и безжизненное, бесконечное существо не имеет ничего общего с живым и действительным Богом. Мысль Божественная, как мысль живая, мысль действительная, без сомнения, предполагает некоторое различие между мыслящим и мыслимым, равным образом воля и любовь – некоторое различие между желающим и любящим, и предметом желания и любви. Но различие нисколько не исключает безусловного единства, потому что в Боге мысль и предмет мысли, желание и любовь и их предмет – между собой совершенно тождественны. Будучи не отвлеченным каким-либо существом, а живым и действительным, Он живет всей полнотой своей жизни, – сознает Себя, – направляет свою жизнь к Себе самому, ощущает блаженнейшее свое состояние. Но это самосознание, это самоопределение, это самоощущение, при полнейшей гармонии в Нем бытия и совершенств, не производит никакого разделения, никакой дисгармонии, никакой последовательности и преемственности, а, напротив, вполне соответствует самому строгому, безусловному, но в тоже время, не абстрактному, а живому единству.

В силу тех же оснований, по которым представляем Бога обладающим полнотой существеннейших свойств и качеств, мы приписываем Ему бытие личное. Иначе мы и не можем представлять живого и действительного Бога, как существом личным; без личности Бог – это мечта воображения, это не Бог, ни виновник мира сего, и в особенности личных существ. Может ли быть безличным виновник мира, на вершине которого стоят разумные, личные существа? Никто не станет оспаривать того положения, что в причине должно быть, если не больше, то по крайней мере не меньше того, что есть в действии. Каким же образом личное может произойти от безличного? Может быть, причина происхождения конечных личностей в них же самих? Но так думать – это совершенно равносильно тому странному и противоречивому предположению, что причина и конечного и условного бытия заключается в нем же самом, или что то же самое другими словами, конечное и условное бытие по своей природе есть бесконечное, безусловное. Предполагать же последнюю основу личного бытия в каждой ли порознь рассматриваемой личности, как индивидууме, или же в воображаемой некоторыми всеобщей личности человечества, слагаемой из всех частных личностей, – это все равно, потому что личности конечные, будут ли они рассматриваемы каждая порознь, или все вместе – все будут тоже – условны и ограничены, подвержены всем несовершенствам развития, случайности и преемственности, одним словом, со всеми признаками условного и зависимого бытия, указывающими на существование не в нем самом, а вне его, причины высшей, по своей природе безусловной, независимой, и в тоже время личной. Как все вообще конечные существа своими только относительными совершенствами и непрерывным стремлением к высшему совершенству, указывают на существо, обладающее всей полнотой совершенств; так в частности хотя личным, но относительным бытием, прямо указывают они на Высочайшую личность, отпечатлевшую себя, как в образе, в конечных личностях, которые постоянно стремятся к уподоблению Ей через большее и большее раскрытие, определение и усовершенствование своей природы.

Но пантеисты не отвергают, по крайней мере по-видимому, необходимости признать безусловную причину для объяснения происхождения личностей условных, а не считают только нужным, и даже признают несообразным приписывать этой причине личное бытие. Но то и другое не имеет никакого основания и силы. Мы повторяем, что для объяснения происхождения условных личностей, необходимо допустить безусловное, личное существо, как их причину, без этого никакая мысль человеческая не в состоянии понять происхождения личных существ, будучи не в силах без противоречия себе представить того, каким образом личное бытие может произойти из безличного? Что же касается тех несообразностей, на которые пантеисты ссылаются, желая найти противоречие между представлениями личности и Божества, то они совершенно мнимые, и вовсе не существуют для тех, которые без предубеждения рассуждают о деле. В чем пантеисты видят здесь несообразность и противоречие? В том же, в чем видели прежде, считая нелепостью и несообразностью приписывать Бесконечному какие-либо свойства и качества или определения. Личность, как и всякое качество, рассуждают они, есть определение, а всякое определение есть ограничение или отрицание. Личность, следовательно, и Бесконечное – совершенно противоречащие понятия. Бесконечное не есть такое или иное существо, оно необъятно и все собой обнимает, личность же – нечто, заключенное в определенных пределах, и исключающее то, что вне его находится. Вот главное основание, на котором становятся пантеисты, выискивая всевозможные несообразности в представлении о Боге, как существе личном. Как твердо их положение: всякое определение есть отрицание, мы уже видели, рассматривая его по отношению к определяющим существенным свойствам природы Божией. Такую же силу оно имеет и здесь, в вопросе о личности и отношении её к пределам или границам бытия. Вся ошибка и заблуждение пантеистов в том, что они, как там – смешивали и отождествляли определяющие качества с границами бытия, так и здесь – личность, составляющую собой высшую степень, и так сказать средоточие определяющих существенных качеств бытия, смешивают и отождествляют с теми же границами, тогда как это вещи совершенно разные. Кто не видит, что личность и границы бытия – не одно и тоже, что они не всегда сходится между собой, и не только не стоят между собой в одинаковом отношении, а, напротив, в совершенно обратном? Восходите вы по лестнице существ, начиная от низших к высшим, везде вы встретите границы бытия, ограждающие то, что есть в существах, и выделяющие или отрицающие то, чего нет в них, и находится вне их, но не везде вы встретите личность, в первый раз её увидите только в людях, которыми начинается круг разумно-свободных существ. И камень имеет границы, отделяющие его массу от других видов бытия, и растение имеет свои пределы, далее которых оно не простирается и в которые не вторгаются другие предметы, и насекомое, и животное имеют ограничительные формы, которые заключают в пределах их жизнь и развитие, и отличают их от всех других существ, – от камней, растений и людей; но все это не личности. Личность, значит, заключается не в границах бытия, не в сформированности, ограничивающей известное существо, и отделяющей его от других существ, а в чем-то другом. Это нечто есть не что иное, как самообладание, – частнее, самосознание, соединенное с самоопределением и самоощущением. Главная основа личности, следовательно, внутри, в природе самого существа, а не в границах, в которых поставлена личность, – личность с существенными своими свойствами может быть мыслима при таких или других границах, и без них. Личность в существах конечных поставлена в неразрывной связи с границами бытия, потому-то она и ограниченна, условна, потому-то в ней нет и не может быть полного самообладания, полного и совершенного самосознания, самоопределения и самоощущения, потому-то она подчинена всем условиям преемственности и развития. Но следует ли из этого, что не может быть личности высшей, совершеннейшей, стоящей независимо от всех этих условий? Почему нельзя представить существования такой личности? Какое тут противоречие, если принять во внимание, что основа личности заключается в самой природе существа, а не в каких-либо пределах? Почему мы, приписывая Богу совершеннейшее самообладание своим существом, полнейшее и чистейшее самосознание с таким же самоопределением и самоощущением, необходимо должны в тоже время представлять Его существом ограниченным? Если мы сравним личность вообще с кругом, в котором обыкновенно бывает центр, окружность и радиусы, хотя это сравнение не вполне точное и уясняющее дело; то спросим: будет ли противоречием понятию о круге, если мы станем увеличивать круг до необъятных размеров, превышающих всякое наше представление, в каком виде он мог бы служить некоторой, хотя и слабой, эмблемой личности безграничной? Не думаем. Нет, никто не сознаёт, и не сознает противоречия в признании Бога бесконечной личностью, кто только признает Его бесконечным и совершеннейшим Существом, в собственном смысле существом действительным и живым.

Но личность, как я, как такое или иное существо, еще говорят пантеисты, необходимо предполагает не я, другие вне её находящиеся существа, следовательно, она должна быть ограничена. Нисколько. Эти черты личности списаны с личностей конечных и условных. Но что можно сказать об этих личностях, как конечных и условных, того, без сомнения, никакого нет основания переносить на Личность бесконечную и безусловную. Личность конечная, потому необходимо предполагает вне себя другие личные или безличные существа, что она условна, что её жизнь, её развитие стоят в необходимой связи с окружающей ее действительностью. Личность же безусловная ни в чем стороннем не нуждается, ни от чего стороннего не зависит, имея жизнь в Себе самой, и потому она не предполагает необходимо вне себя существ, которые бы нужны были для её поддержания, и вместе ограничивали бы Её. А мир, взывают пантеисты, который вы отличаете от Бога, и ставите вне Его? Так, мир отличен от Бога, и Бог отличает Себя от мира, но мы не думаем, чтобы мир, получивший свое бытие от Бога, был ограничением Его самобытной природы и не зависимой ни от каких условий Его жизни. Если Бог, не вследствие какой-либо необходимости, а по любви своей и благости, дал бытие миру, без всякого умаления и ущерба своей бесконечной природы, то Он мог и доставить мир в такое к Себе отношение, в котором мир не может служить для Него каким-либо ограничением, хотя это отношение должно быть тайной для человека. Вот короткий ответ на возражение пантеистов и вполне удовлетворительный для того, кто признает бытие истинного и живого Бога, и оставляет за миром некоторую долю отдельного, самостоятельного и действительного бытия.

Но мы знаем, что пантеисты им нисколько не удовлетворяются. Потому что у них есть готовый уже свой особенный взгляд на мир, его происхождение и отношение к Богу, совершенно несогласный с нашим взглядом. Он составляет существенную черту религиозной пантеистической философии, и главную мерку, которой пантеисты измеряют все вещи. В виду этого самого взгляда на отношение Бога к миру, пантеисты восстают против представления о Боге, как существе личном, отдельном и отличном от мира. Потому мы и переходим к вопросу о происхождении мира и отношении его к Богу. Посмотрим, как он решается пантеистами, и какую силу имеет это решение. Учение о творении, как свободном и случайном действии Творца, отдельного и уединённого от мира, в одно определенное время выходящего из своего уединения, чтобы сотворить мир, – учение темное и исполненное бесчисленных противоречий, так рассуждают новейшие пантеисты. Если Бог есть существо совершеннейшее и обладающее всею полнотой бытия и жизни, то что может заставить Его, кроме какого-то случайного, прихотливого, ничем разумным необъяснимого побуждения, творить существа несовершенные? И возможны ли эти существа, когда при полноте и всеобъемлемости бытия в Боге, все должно быть в Нем и ничего не должно быть и не может быть вне Его? Если же допустить, что Бог творит мир, как нечто чуждое Ему, и вне Его находящееся, то необходимо признать Бога ограниченным и несовершенным; – мир будет вне Его, и мир будет ограничивать Его. И как Он может творить мир? Если не из Себя – своей природы, то должен вне Себя брать материал для мира; вне Бога, следовательно, должно быть опять нечто ограничивающее Его. Сколько запутанности, сколько противоречий! Не давно ли пора, заключают пантеисты, заменить это детское представление о происхождении мира и отношении его к Богу более зрелым и рациональным, вполне соответствующим всем требованиям науки и принимаемым всеми важнейшими руководителями мысли в течение трех последних веков.

Какое же это зрелое представление, вполне разрешающее вопрос об отношении мира к Богу, и вполне ясно и удовлетворительно для разума?

Вот оно! Бог есть действительная причина мира, и мир – Его действие. Но не нужно ничем отделять, ни временем, ни пространством, и ничем другим этой причины от её действия. Бог есть вечная и необходимая причина мира. Так же необходима и вечна причина, как необходимо и вечно её действие, и так же, наоборот, необходимо и вечно действие, как необходима и вечна его причина. Причина необходимо и вечно переходит в действие, и не может быть без действия и действие необходимо предполагает и осуществляет причину. Таким образом, Бог немыслим без мира, ни мир немыслим без Бога. Бог – это субстанция, причина, сила; мир – это необходимое проявление субстанции, это необходимое действие причины, это необходимая и вечная жизнь, в которую необходимо переходить путем развития, божественная сила, немыслимая и недействительная без развития и жизни мировой. Если угодно, назовите Бога – Творцом, как причину мира, но признайте в Нем безусловную, внутреннюю, необходимую причину мира. Он творит мир внутри Себя самого, и потому не нужно отделять Творца от творения. Творение есть тот же самый Творец, рассматриваемый в своем вечном и необходимом действии, и Творец есть тот же мир, только рассматриваемый в своей вечной причине. Отнимите творение у Творца, и от Него ничего не останется кроме пустой абстракции, кроме бытия только воображаемого, возможного. В действительности же бесконечное существо из состояния возможного постоянно переходит в действительный мир, из состояния всеобщего и неопределённого постоянно развивается и преобразовывается в непрерывные и преемственные круги конечных существ, составляющих неисчерпаемые формы Его сущности и жизни. Нет в бытии никакого разделения, все существа суть действия одного и того же начала, виды одного и того же рода, части одного и того же гармонического целого. Вот в существенных чертах учение пантеистическое о происхождении мира и его отношении к Богу, в частностях видоизменяемое пантеистами на различные лады, с целью представить его в более благовидной и привлекательной форме в подрыв христианскому учению о творении.

Но нужно ли много дальновидности и проницательности, чтобы догадаться, что кроется под этой маской? Кажется, все желаемое есть в пантеистическом решении вопроса. Есть главные предметы вопроса, Бог и мир, Творец и творение, между которыми требуется определить отношение. Определено, по-видимому, само отношение между ними с предоставлением каждому должного, – независимого положения Творцу, как причине, и зависимого – твари, как произведению. Наконец, с возданием должного бесконечному и конечному, по-видимому, отыскана между ними желаемая точка примирения и объединения, найдено единство в бытии, давно искомое разумом. Но что же оказывается? Все это не более, как фантастическая мечта, пустой призрак, скоро развевающийся и исчезающий при самом малейшем соприкосновении с живой мыслью и действительностью.

В основе пантеистического решения вопроса о происхождении мира лежат два главных положения: одно – что Бог есть необходимая, внутренняя, вечная причина мира, другое – что Бог и мир находятся между собой в отношении необходимого, внутреннего и вечного сосуществования, составляя таким образом одно нераздельное единство. Стоит только понять смысл этих двух положений, чтобы увидать, что в пантеистическом решении вопроса не только заключаются мрак и тьма, но и абсолютные противоречия.

Мы останавливаемся сперва на первом положении пантеистов, что Бог есть необходимая, внутренняя и вечная причина мира. Если дать ему более ясную и наглядную форму, то его можно представить в следующем, совершенно равносильном положении: существо бесконечное необходимо, по самой природе своей, производит конечное; существо совершеннейшее необходимо, по самой природе своей, производит несовершенное, составляющее Его же самую природу. Кто не видит здесь столь очевидного и поразительного противоречия! Трудно вообразить что-либо несообразнее и нелепее. Спрашивается, что же это за бесконечное и совершенное существо, которое необходимо должно рождать из себя конечное и несовершенное? Возможен ли для него такой переход от бесконечности к конечности, от совершенства к несовершенству? И если возможен, то в силу какого разумного основания? При решении этих вопросов пантеистами, мы на каждом шагу встречаем одни несообразности и удивительные противоречия.

Что такое по своей природе верховное, или, как выражаются пантеисты, абсолютное существо, которое, по их мнению, необходимо должно произвести мир, или, точнее сказать, перейти, преобразиться в мир? Существо, обладающее полнотой бытия и совершенств, и действительного бытия, действительных совершенств? И для такого существа нельзя придумать какой-либо возможности сделать необходимый, вытекающий из его внутренней природы переход из его состояния совершенного в другое, противоположное ему, состояние несовершенное. Но пантеистами не такое существо принимается за причину мира. Их абсолютное существо владеет хотя совершеннейшим, но только чистым возможным бытием – оно есть только покоящаяся сила, постоянно стремящаяся к проявлению себя в конечных действиях и жизни, бескачественная субстанция, ищущая качеств в конечных явлениях, неопределенное единство, стремящееся найти для себя определение в бесчисленном разнообразии существ. Может быть, такому существу естественнее и удобнее перейти от себя к миру, составляющему необходимое развитие, и, так сказать, продолжение его сущности и жизни? Нисколько, тут еще больше затруднений и несообразностей. Прежде всего, мы спросим пантеистов, что это за существо, которое, по их мнению, необходимо должно произвести из себя и развить мир, совершенное ли оно существо или несовершенное? У всех них одинаковый положительной ответ. Все они сходятся, по-видимому, в том убеждении, что первая причина должна быть совершеннейшею, потому что несовершенное может произойти только от совершенного. Еще один вопрос пантеистам: к чему будет переходить их верховное начало, выходя из себя и развиваясь в мире, – к падению или к совершенству? Пантеисты должны выбрать что-либо одно из двух. Но в этом не все они одинаково согласны между собой. Одни из них больше склоняются к тому, что развитие первой причины в мире – есть переход её от совершенства к несовершенству. Такое мнение должно быть достоянием Спинозы и тех строгих его последователей, которые считали унижением для Бесконечного существа приписывать Ему какие-либо свойства или качества, составляющие будто бы принадлежность одних конечных существ. Становясь на этой стороне, Шеллинг прямо говорил, что творение мира есть падение абсолютного. Но, с другой стороны, пантеисты, особенно позднейшие, толкующие неумолкаемо о прогрессе, смотрят на мировое развитие своего абсолютного, как на постепенный ход его к большему и большему совершенству, достигаемому им вполне наконец в человеке. Избирают ли пантеисты одну или другую крайность, в том и другом случае неизбежны самые очевидные и странные противоречия. Существо совершенное ниспадает к несовершенству! Что это значит? Кто это может понять и допустить? Его природу составляет совершенство и оно перестает быть совершенным! Меньше ли противоречий в другом предположении? Нисколько не меньше, и здесь то же самое. Существо совершенное – совершенствуется, существо, обладающее всей полнотой бытия и совершенств, увеличивается и возрастает в бытии и совершенствах. То же поражающее противоречие, что и прежде, одно другого стоит.

Нетрудно понять, что за существо пантеическое-абсолютное, которое может ниспадать к несовершенству, или возвышаться к совершенству. Ясно, что оно существо несовершенное, хотя пантеисты прикрывают его титлом совершеннейшего, потому что совершеннейшее существо не может ни умаляться, ни возрастать в своих совершенствах. Сами черты, приписываемые ему пантеистами, обличают в нем несовершенство, каковы, например, возможность только бытия, неопределенность, бескачествевность и т. п. И сами пантеисты, особенно позднейшие, Гегелевой школы, совершенство ставят уже на конце бытия, в начале же его – несовершенство. Но если мы примем за причину и начало бытия существо несовершенное, то что отсюда выйдет, поправится ли от этого дело? Одно противоречие устраняется, но на его месте возникают другие. Несовершенное может развиваться и усовершенствоваться, в этом нет противоречия. Но несовершенное само по себе может ли развиваться и усовершенствоваться? Может ли оно быть первым и производительным началом всего? Как несовершенное, оно не имеет в себе самом основания своего бытия, и, следовательно, само собой даже не может существовать, а тем больше быть началом всего существующего. Но предположим, что оно существует, и этим не устраняются, а вызываются новые неразрешимые затруднения. Почему оно и в силу какого закона должно развиваться и стремиться к совершенству? Уму непостижимо, чтобы оно могло развиваться и стремиться к совершенству без другой, прежде его существовавшей причины, без другого стороннего толчка, и силы, давшей ему и поддерживающей в нем известное направление. Пантеисты укажут на необходимость? Но это не ответ, а уклонение от ответа. Нужно бы показать, на чем основана эта необходимость. Но этого не делают, и не в силах сделать пантеисты. Потому что нет никакой возможности найти разумного основания тому, почему бы несовершенное, неопределенное начало стало развиваться, почему бы несовершенное могло какими-либо судьбами произвести совершенство. Это не может быть допущено без положительного противоречия, все равно как и то предположение, что будто совершенное начало мира, если оно совершенно, может иметь упадок или возрастание в своих совершенствах. Нечего уже и говорить о том, что если пантеистическое абсолютное понять в собственном его смысле, как чистую мертвую абстракцию, каково оно и есть на самом деле, то еще очевиднее и осязательнее покажется положительная невозможность перейти от него к действительному порядку вещей. Эта невозможность, как благовидно ни прикрывается в пантеистических системах, сама собой выступает наружу и легко дает заметить себя каждому, – она не могла быть незамеченной самими же пантеистами, когда они становились критиками систем своих собратий. Так, например, Шеллинг, приняв за начало всего абсолютное (называемое им субъект-объект), которое есть чистейшая неопределенность, и такое же тождество, чтобы оно необходимо развивалось и постепенно переходило от единства к разнообразию. Гегель замечает на это: абсолютное делится, тождественное разнообразится! Что это за абсолютное? Что это за тождество? Почему и каким образом оно должно делиться и разнообразиться? Каким образом, далее, можно определить развитие абсолютного в натуре и человеке, не определив наперед сущности самого абсолютного и внутренних законов его развития? Как можно видеть абсолютное в вещах, не видев его в нем самом? Нельзя и желать более меткого и сильного замечания касательно несостоятельности, бесплодности и безвыходности начала Шеллинга, общего с началом Спинозы и его последователей. Между тем Гегель, так хорошо видевший ошибочность начала своего учителя, чем заменяет его? Началом еще более бесплодным и безвыходным – логической идеей, из которой хочет произвести действительный мир явлений. И вот в свою очередь Шеллинг с не меньшей меткостью и искусством подмечает ошибочность и пустоту начала Гегеля. Гегель, замечает он, начинает гипотезой, и одной из самых странных гипотез – логическим понятием, или идеей, которой приписывает способность преображаться в противоположную ей форму бытия и после возвращаться к себе самой, тогда как это может быть сказано только по отношению к бытию действительному и живому, а к простому логическому понятию не может быть отнесено без противоречия и нелепости. Как перейти от идей к бытию? Это, невозможно, это непонятно. Идея Гегеля, остроумно замечает Шеллинг, неизвестно почему, разве из скуки, выходит из своего чисто логического бытия, и распадается на различные формы, чтобы дать действительное бытие творению. Вот собственный приговор пантеистов над пустотой и безвыходностью их начала. Есть одно только для них средство вывести их начало из его пустоты и ввести в действительность – оно указано Гегелем, а заключается в том, чтобы закон противоречия признать фундаментальным законом мысли и бытия, и в силу этого закона требовать, чтобы было на деле то, чего существование составляет противоречие, чтобы ничтожество сделать бытием, ноль – единицей и всеми числами. Т. е. нелепость и противоречие принять за основание и правило в решении вопроса о происхождении вещей. Вот какая жертва требуется от пантеистов, и какую приносят они, чтобы свое бесплодное абсолютное начало признать вечной необходимой причиной мира!

Но из-за чего же пантеисты бьются изо всех сил, и готовы на все пожертвования, и даже общими законами мысли и бытия? Чего они доискиваются и находят ли свое искомое? Понятно, к чему стремятся все усилия и попытки пантеистов. Найти точку примирения и объединения между Богом и природой, бесконечным и конечным, в которой они могли бы быть приведены к общему, безусловному единству, – вот самое главное, к чему с такой неудержимой силой устремляется пантеизм! Но в такой ли мере достигает он своей цели, это можем увидать из разбора второго главного положения пантеистов, к которому и переходим.

По учению пантеистов, Бог и мир находятся между собой в отношении вечного, внутреннего и необходимого сосуществования, составляя таким образом одно нераздельное бытие или существо. Что это значит? Это значит то, что Бог и мир никогда не существовали и не могут существовать отдельно и независимо один от другого. Мир не может существовать без Бога, и Бог не может существовать без мира. Бог необходим для мира, и мир необходим для Бога. Мир без Бога – то же, что действие без причины, явление без субстанции, жизнь без силы жизненной, и Бог без мира то же, что причина без действия, субстанция без явления, сила без жизни. Отнимите Бога у мира, и он перестал бы существовать, и, наоборот, отнимите у Бога мир, и Он остался бы одной мечтой и призраком. Одним словом, Бог имеет бытие и жизнь в мире, а мир – в Боге. Таким образом, Бог и мир не два отличных, отдельных существа, а два вида одного и того же бытия. Мир – это Бог, рассматриваемый в его действиях и проявлениях жизни, а Бог есть тот же мир, рассматриваемый в его причине, его сущности. Вот то искомое единство между Богом и миром, между бесконечным и конечным, на котором останавливаются пантеисты, считая его для себя уже найденным и решенным делом! Но так ли на самом деле? Единство ли в существе дела то, что признается таковым пантеистами? Не отождествление ли его, или смешение двух различных предметов или существ, сопряженное с самыми странными противоречиями, и ведущее к самым гибельным и опасным последствиям? Мир составляет необходимое условие для бытия и жизни Божией, т. е. конечное составляет необходимую принадлежность и саму природу Бесконечного. И, наоборот, мир в своей основе есть Бог, иначе говоря: бесконечное составляет в свою очередь необходимую принадлежность и саму природу конечного. Не странное ли это и уродливое сочетание несочетаемых предметов? Не поражающее ли это противоречие в глазах каждого, имеющего хотя бы малейшее сознание о различии конечного и бесконечного? И к чему оно ведет? К тому, что может быть сами пантеисты не ждали на первых порах, – к совершенному уничтожению, или отрицанию одного какого-либо из сочетаемых ими странным образом существ, – или мира, или Бога. Если с точки зрения пантеистов на отношение мира к Богу, как действительного к возможному, как жизни к силе, признать Бога действительным и живым существом, то нужно отнести к Нему, к Его природе и жизни весь мир во всей полноте его бытия и жизни, и тогда ничего не останется от мира для его действительного бытия, мир исчезнет в Боге. Если же, наоборот, мир признать действительным, то отнимется через это у Бога то, что составляет Его жизнь, и Бог исчезнет в мире. Таким образом исчезновение мира в Боге (акосмизм), или исчезновение Бога в мире (атеизм), – вот последние, гибельнейшие крайности, к которым влечется и неизбежно приходит пантеизм, достигая в своем развитии до своих последних пределов.

Но замечательно то, что совершенно не тем начинают пантеисты свое учение о Боге и мире, чем его заканчивают. Они начинают с общего всем людям признания бытия бесконечного и конечного, и думают только найти, уяснить и определить между ними отношения. В этих видах строятся ими гипотезы, но эти гипотезы расходятся с действительностью. В основе их лежит мысль о безусловном единстве бытия, к которому бесконечное и конечное относятся, как виды к одному роду. Между тем действительность говорит свое. С одной стороны, вселенная своим неотразимым действием на нас громко говорит в пользу своего действительного бытия, с другой стороны, не менее громко вопиет в пользу бытия бесконечного наше собственное сознание своими высшими, неземными стремлениями. Наш дух имеет свои законы и стремления, сердце – свои расположения и нужды, воля – свои потребности и стремления, – все это голос не менее внушительный и важный, чем голос видимой природы. В силу этих основании человечество одинаково признает природу и Бога действительностями, а не какими-либо призраками или мечтами воображения. Оно знает природу живую и действительную, наполненную живыми силами и существами, и не знает другой какой-либо вселенной, наполненной одними фантомами и призраками. Оно не знает так же Бога, живущего в какой-то пустой абстракции и владеющего каким-то неопределенным, чистым и бескачественным бытием, а верует в Бога живого и действительного, владеющего всей полнотной бытия, сил и совершенств. Что же остается делать пантеистам, ниспускаясь из области гипотез в расходящуюся с ними действительность? Действительность требует признать бытие Бога и натуры, бесконечного и конечного, а гипотеза пантеистическая требует совершенно противного – безусловного единства бытия. Примирить то и другое? Но это безусловно невозможно – это противоречие. Оставить гипотезу приведения двух видов бытия бесконечного и конечного к безусловному единству? Но это значило бы пантеистам отказаться от самих себя, от того, без чего пантеизм не был бы пантеизмом. Что же остается делать пантеистам, при попытке приложить к действительности свою гипотезу, которой они решаются остаться верными? Одно – искажать и уродовать действительность, сообразно со своей гипотезой. И как эта гипотеза требует безусловного единства, а таковое единство возможно только при слиянии в одно целое двух различных видов бытия, то пантеисты не задумываются перед этой подделкой действительности, надеясь найти в ней оправдание своей гипотезе. Но здесь-тο пантеисты поставлены в неизбежную необходимость жертвовать одним каким-либо из видов бытия. Смотря по тому, где и в чем сосредоточивают они действительное бытие, – в бесконечном, или конечном, – с их точки зрения необходимо ускользает и исчезает или конечное, или бесконечное. Хотят ли, например, пантеисты, прислушиваясь к высшим стремлениям духа человеческого, признать живого и действительного Бога, – что должны делать и делают? Чтобы оживить свое неопределенное, абстрактное существо абсолютное, они принуждены для него взять атрибуты из мира и приписать их ему – взять все качества определяющие – сознание, мысль, волю, жизнь и т. п. Что же тогда будут все конечные существа? Проявления одной жизни божественной – сам же Бог. Мир поглощается Богом, исчезает. Хотят ли, напротив, пантеисты, следуя неотразимому внушению опыта, спасти действительность мира, индивидуальность конечных существ и личность человека, они принуждены бывают приписать миру все то, что в первом случае относили к Богу, жизнь, сознание, деятельность и т. п. Но после этого их Бог останется ни при чем, он будет одной пустой абстракцией, одним алгебраическим знаком.

Вот на какие крайности сами себя осуждают пантеисты, всегда неизбежно наклоняясь к той или другой, смотря по тому, к чему больше тяготеют их стремления и расположения, к небу или земле, к высшим потребностям духовной природы, или к чувственным, эгоистическим интересам. Это подтверждает сама же история новейшего пантеизма. Пантеизм Спинозы и его последователей, также Шеллинга и его учеников, не пренебрегавших религиозными потребностями природы человеческой, склонялся к мистицизму и акосмизму, по которому все существующее относилось к Богу, и ничего не оставалось на долю мира и человека. Пантеизм Гегеля и его последователей образовался под влиянием практического или эгоистического направления, теряющего совершенно из виду высшее назначение человека, и стремящегося к упрочению его личности, его благосостояния только здесь – на земле, и вот он прямо стремится к атеизму. У гегельянцев Бог становится чистой, пустой абстракцией, безжизненным, аллегорическим знаком, или мечтательным идеалом, а его место занимает мир, в котором постепенно воплощается или развивается Божество, и в особенности человек, и котором Оно достигает самой высшей степени своего развития, сознания и личности.

Итак, не в праве ли мы предложить пантеистам следующую дилемму: или Бог ваш – все, так что кроме Него нет ничего, – камни, растения, бессловесные твари, разумные существа, теисты, атеисты, пантеисты, – все это ваш Бог. Или же ваш Бог есть одна абстракция, символический мертвый знак, и в этом случае действительными остаются одни конечные существа с их случайностью, ограниченностью и изменяемостью. Середины нет. Или один Бог существует, или один мир существует. Вот в коротких словах решение вопроса о происхождении мира и отношении его к Богу, противопоставляемое новейшими пантеистами учению о творении. Кто не видит, что это не решение вопроса, а скорее совершенное извращение его или уничтожение, не только не проливающее никакого света на предмет, но поставляющее разум в самое запутанное положение и неразрешимые противоречия? Пантеисты взялись не уничтожить, а решить вопрос, имеющий для всех несомненно важный и глубокий вопрос: каким образом может существовать и существует вместе бесконечное и конечное, не противореча одно другому, не уничтожая одно другого; каким образом бесконечное остается бесконечным, при существовании вместе с ним конечного. И что же сделали? Представлять бесконечное и конечное существующими отдельно и отлично, рассуждают они, это противоречит понятию о бесконечном. Итак, пусть бесконечное и конечное будут одно и тоже. Другими словами, это можно выразить так: пусть бесконечное сделается конечным, войдет в пределы, или пусть конечное сделается бесконечным, т. е. раздвинет свои конечные пределы до бесконечности. Вот логика! И ее пантеисты не совестятся приравнивать к учению о творении, и даже ставить выше его! До какой степени ослепления доходит иногда предубеждение разума – считать лучшим свое, хоть бы оно было совершенной нелепостью, а худшим не свое, хоть бы за ним была самая очевидная и несомненная истина!

Много ли нужно смысла и соображения, чтобы видеть, где несомненное превосходство, где истина, на стороне ли гипотез о происхождении мира – вроде пантеистической, – или на стороне учения о творении. Мы уже познакомились с теми преимуществами странных и поразительных противоречий, которые навсегда должны остаться за гипотезой пантеистической. Но можно ли, судя беспристрастно, что-либо подобное сказать об учении о творении? Правда, в учении о творении есть стороны таинственные и непостижимые для разума, но это не противоречия. Таинственность и непостижимость в таком предмете, каково дело творения, которое стоит очень далеко и высоко от человека, и которое покрыто непроницаемой завесой от всех сотворенных существ, есть дело неизбежное, необходимо вытекающее из самого существа вещей, – и не дает никакого права заподозрить истинность самого учения о нем. Другое дело, если бы оно заключало в себе противоречия, но их, как увидим, в нем вовсе нет. Обвинять его в противоречиях могут только люди, подобные пантеистам, невидящие и нежелающие видеть истины.

Первое, что мы встречаем непонятного для нашего разума при размышлении о происхождении мира, – это сама возможность происхождения мира. Мы признаем Творца мира существом личным, самобытным, владеющим всей полнотой бытия и совершенств. Это, само собой очевидно, дает больше оснований для возможности происхождения мира, чем пантеистическое представление о виновнике мира, то как о мертвом, абстрактном существе, то как о существе неопределенном и неразвившимся, нуждающемся в определении и развитии, и потому самому заставляющем выше себя предполагать новое существо, которое бы могло способствовать его определению и развитию. Наш Творец – не пантеистическое ничтожество, превращающееся в бытие, не субстанция сама в себе безжизненная, получающая жизнь только в мире, а истинное, живое существо, имеющее жизнь в Себе самом, и ни в чем не имеющей нужды. Не будь мира, Он существовал бы всей полнотой своей жизни, – и по сотворении мира нет никакого ущерба и упадка в Его жизни, – цела и неизменна полнота Его бытия и совершенств.

Но здесь же встречает нас неотразимое недоумение: каким образом Бог может мыслить что-либо другое, кроме Себя? Каким образом существо совершеннейшее могло бы мыслить и захотеть произвести несовершенное? Возможно ли что-либо представить вне существа бесконечного и совершеннейшего, владеющего всей полнотой бытия и совершенств? Может ли существо бесконечное и совершеннейшее не быть всем бытием, и оставлять место для чего-то другого, отличного от себя? Понятно, если существо конечное и несовершенное мыслит о других отличных от себя конечных существах. Понятно, если существо неполное, несовершенное, думает о расширении и возможном развитии своего бытия. Но каким образом существо совершеннейшее, имеющее жизнь в себе самом, мыслит о чем-либо другом, отличном от себя, – это непонятно для разума, в чем мы и сознаемся. Но потому мы и не утверждаем, чтобы из идеи существа совершеннейшего необходимо вытекала возможность существ несовершенных, чтобы необходимо можно было вывести одну из другой. Утверждать противное, значит не признавать Бога существом совершеннейшим, или признавать Его таковым только по имени, а на деле приписывать Ему свойства существа несовершенного, необходимо стремящегося к развитию своего бытия при сторонних условиях, как делают это пантеисты. Но нет ли другого основании, в силу которого мы могли бы допустить возможность конечных существ, при существовании существа совершеннейшего и бесконечного? Если от полноты природы божественной, ни в чем стороннем не нуждающейся, ничего кроме себя необходимо не предполагающей, нельзя перейти к мысли о возможности несовершенных существ, то нельзя ли прийти к ней, выходя из мысли о нравственных началах жизни божественной – любви, благости, премудрости и всемогуществе? Это едва ли не единственный выход из тех затруднений, в которые поставляет нас представление о существе совершеннейшем и о возможности существования наряду с Ним существ несовершенных. Этим только и можем мы уяснить для себя, насколько это возможно, то предположение, что Бог от вечности в уме своем обнимает не только действительное бытие, которым Он всегда обладает, но и возможное, не необходимое для Него, не совершенное. А такое предположение мы имеем право и обязаны сделать на основании несомненных данных, представляемых самой действительностью.

Непосредственное сознание и чувство каждому из нас громко говорит, что мы живем, мыслим, чувствуем, существуем, что подобно нам живут действительной жизнью и действительно существуют другие, подобные нам существа, что земля и небо, и миллионы существ – не призраки и тени, а действительные, пользующиеся известной долей самостоятельности, существа. Итак, конечные, несовершенные существа действительно существуют. Но если они существуют, то само собой очевидно, что они были возможны прежде, чем стали существовать, что прежде существования их были условия предварительно необходимые для их бытия. Но где это условие существования, где его возможность? Ясно, что не в самых же конечных, несовершенных существах, а вне их, прежде и выше их. Они не имеют в самих себе причины своего бытия и жизни, они подвержены случайности и изменяемы, безусловная же причина бытия должна стоять выше всяких случайностей и перемен, она должна быть вечна и неизменна. Где же может быть такая причина, обусловливающая собой возможность бытия существ несовершенных, как не в существе совершенном, имеющем жизнь, причину бытия своего в себе самом и стоящем выше всяких условий пространства и времени? И без сомнения эту возможность существ несовершенных должно сознавать совершеннейшее существо, как сознает оно свое действительное личное бытие.

Вот прямой и естественный путь, которым мы доходим до несомненного убеждения в том, что несовершенные существа возможны, и причина этой возможности заключается в Уме божественном, кроме вечного сознания бытия совершенного, от вечности носящем в себе идею бытия возможного и несовершенного, идею, обнимающую собой все существа возможные!

Почему же и какими узами связана эта возможность бытия несовершенного с существом божественным, обладающим всей полнотой совершенств? Это сокрыто от разума человеческого и навсегда должно остаться тайной для существ сотворенных. И наше ли дело пытаться проникнуть в эту тайну, стоящую выше нашего естества, и после того, как мы сознаем и уверены, что действительно существуем и живем, хотя жизнью не самобытной, а зависящей от высшей причины? Не должны ли мы, напротив, с прямотой и благодарностью сердца принять эту тайну, имея для этого основание уже в самом существе и существовании нашем?

Есть одно, над чем может остановиться мысль наша, – не заключает ли в себе неразрешимого противоречия то предположение, что Бог, существо бесконечное, в глубине своего совершеннейшего ума мыслит о чем-либо другом, кроме Себя, – о существах конечных и несовершенных? Это составляет действительное затруднение перед судом нашего разума, на которое указывают нам и пантеисты, – но нет ли какой-либо возможности выйти из него? Есть, и ей воспользуется здравый разум, не пренебрегающий путями, ведущими к истине и свету.

Мы знаем, что Бог есть существо бесконечное и совершенное, вместе с тем мы уверены и в том, что невозможны такие существа, которые бы ограничивали Его бытие, или расширяли куда-либо далее Его собственного существа. И то, и другое, одинаково нелепость и противоречие. Существа, полагающие предел бытию божественному, – противоречие Его бесконечности; существа, продолжающие, или развивающие Его бытие, – противоречие Его полнейшему совершенству. Итак, нельзя допустить без противоречия возможности существ, как полагающих предел существу бесконечному, так и продолжающих или расширяющих существо несовершенное. Такое отношение существ конечных к Бесконечному есть ли единственно возможное? Нельзя ли представить другого отношения, которое бы не противоречило ни бесконечности, ни совершенству божеского существа? Не думаем, чтобы такое отношение было невозможно, когда оно существует на деле. Конечные существа не суть какие-либо пределы, или продолжение и развитие бесконечного и совершеннейшего существа, а Его выражение, явление, образ. Почему же не допустить, что Бог от вечности мог, кроме действительного своего бытия, представлять в уме своем ещё возможное бытие, бытие несовершенное, но не как противоположное своей природе, или существенное и необходимое для неё, а как выражение, явление, образ своих совершенств? Почему нельзя допустить, чтобы кроме вечности могло быть время, которое есть образ вечности? Или, чтобы кроме беспредельности могло бы быть пространство, представляющее в себе её образ? Почему, одним словом, при существовании существа совершеннейшего, не могло бы быть существ несовершенных, отличных от Бога, но в тоже время владеющих известной долей совершенств, и носящих на себе отпечаток Его образа? В этом не может быть и нет никакого противоречия.

Итак, мы не имеем основания и права отрицать возможности предвечного существования в уме божественном мысли о конечных существах, и мы можем и должны принять её за истину несомненную. Но здесь же встречаемся мы с новыми таинственными и непонятными для разума сторонами в учении и творении. Что могло побудить совершеннейшее и блаженнейшее Существо осуществить свою мысль о возможных несовершенных существах, и каким образом она могла быть приведена в исполнение, тогда как не существовало ничего, кроме одного бесконечного божественного существа? Это, повторяем, опять тайны, неизбежные в области предметов, стоящих выше разума человеческого, но не противоречия, и потому обе не препятствуют нам принять с полной и несомненной уверенностью истину творения, что Бог, будучи существом вполне совершенным и блаженным, по Своей любви и благости положил осуществить Свою мысль о несовершенных существах, и силой Своего всемогущества, привел Свое намерение в действие. Какая необходимость, говорят нам, могла заставить Бога производить что-либо, когда в Нем заключалась вся полнота бытия? Стремится произвести из себя что-либо то только существо, которое не владеет вдруг всем бытием, а ищет увеличения или расширения своего бытия в дальнейшем своем раскрытии и развитии. Приписывать это существу, сразу владеющему всем полнейшим бытием и жизнью, – не противоречие ли это? – Да, отвечаем мы, это действительно противоречие, но оно должно быть отнесено на сторону тех, которые считают безусловно необходимым для совершеннейшего существа подобно семени развиваться в других конечных существах, чтобы получить в них и через них бытие и жизнь. Но мы не признаем такой необходимости за истинным и живым Богом, который имеет жизнь в Себе самом, и которому мир ничего не может дать и прибавить…

Что же другое могло побудить Бога произвести мир, если он не составляет необходимости для Его бытия и жизни? Для пантеистов этот вопрос неразрешим, но для поклонников живого и личного Бога он не представляет непреодолимого затруднения. Основания для намерений Божиих создать мир, почему бы нельзя было предположить в нравственных началах жизни божественной, вместо того, чтобы видеть его в какой-то безотчетной, слепой физической необходимости, заставляющей божественное существо развиваться для восполнения и поддержании своей жизни? Бог есть существо живое и личное, обладая всеми совершеннейшими свойствами духовной и нравственной природы, Он есть существо всеблагое любвеобильное, Он есть Бог – любовь. Если любовь нераздельна с природой духовно-нравственных существ, если она бывает, тем выше, шире и глубже, чем они выше, совершеннее по своей природе, и ближе к Богу, то нет ли основания думать, что Бог есть полнота любви, и любви высочайшей, беспредельной и всеобъемлющей. Если же Бог есть любовь, то можно ли думать, чтобы Он был безразличен к той мысли о возможных существах конечных, которая от вечности была присуща Его уму? Беспредельная любовь Божия не могла ли послужить плодотворным побуждением – привести от небытия к бытию, от возможности к действительности целые миры существ, которые, чувствуя блага жизни, в тоже время могли бы быть выражением и образом совершенств Творца и проявлять Его славу и величие? А намерению Божию – привести в действительность свою мысль о возможных конечных существах что могло воспрепятствовать при полноте Его сил и всемогуществе? Каким образом возможные существа приведены Богом к бытию, это великая тайна, в которую мы не имеем никакого права пытаться проникнуть, не зная многого и в подручных нам явлениях, каким образом и почему они происходят, почему так, а не иначе, – почему, например, мысль наша может выражаться в слове, почему и каким образом дух наш может проявлять себя в теле, и т. п. Нам достаточно знать, что мысль о возможных конечных существах могла быть и была присущей от вечности уму божественному, и что любовь божественная сильна была побудить, и всемогущество привести ее в действительность для того, чтобы с несомненной и непоколебимой уверенностью принять истину творения.

Нас нисколько не удивляет то, что пантеисты осыпают наше учение разными возражениями. Стоя на ложной точке зрения, они вынуждены отыскивать слабые стороны в том учении, которое обличает их заблуждение, хотя их усилия подменить истину навсегда должны остаться безуспешными. Возражения пантеистов против учения о творении, при надлежащем вникании в смысл этого учения, падают сами собой. Говорят, например, пантеисты: вы признаете Бога Творцом мира, но можно спросить, почему Бог создал мир, по случаю или по необходимости, по безотчетному ли и прихотливому капризу, или по внутреннему, необходимому требованию своей природы? Допустив первое, вы принуждены будете впасть в крайность нелепого и ребяческого представления о Боге, – и вы отвергаете творение по случаю, по капризу. Итак, вы должны признать последнее, т. е. что мир произошел, как внутреннее, вечное и необходимое проявление и раскрытие существа и жизни Божией, и что, следовательно, между Богом и миром, бесконечным и конечным, нет существенного и действительного различия, так как они соединены между собой вечным и необходимым союзом, и составляют нераздельное единое.

Но эти крайности, между которыми стараются поставить нас пантеисты, для нас вовсе не существуют и потому вовсе не опасны. Мы, конечно, признаем нелепым и недостойным Бога представление о Нем, как деятеле, действующем по случайной прихоти и безотчетному капризу и отвергаем подобное представление. Но следует ли отсюда, чтобы мы должны были признать, согласно с пантеистами, творение Богом мира – по неизбежной, неотразимой необходимости, в силу вечного закона, саморазвития божественной природы? Разве подобный образ представления деятельности божественной менее детский, и более достойный существа совершеннейшего, чем представление о Боге, как Творце, действующем по одной случайности, прихоти или капризу? Пантеисты не хотят понять того, что то и другое представление о Боге равнозначны и недостойны Бога. Действование по слепой, безотчетной необходимости, в существе дела, есть то же, что действование по случаю или капризу, в том и другом нет разумности, отчетливости и свободы. Пантеисты скажут, что нет больше форм деятельности, кроме этих двух, из которых та или другая должна быть отнесена к Богу – Творцу. То верно, что другой, более совершенной формы деятельности, которая могла бы быть приписана Богу, для пантеистов, потерявших представление о живом, личном Боге, – нет, но она есть для чтителей истинного Бога Творца мира, действующего и не по случаю или капризу, и не по безотчетной и слепой необходимости, но по разуму и свободе. Свобода, продолжают пантеисты, есть каприз, если в основе её не лежат постоянные и неизменные законы, если же она соединена с этими законами, то должна быть признана необходимостью. На это отвечаем – без сомнения, свобода божественная управляется вечными и неизменными законами, чем она и отличается от произвола или каприза, но эти законы – законы совершеннейшего разума и совершеннейшей воли, законы истины и правды, премудрости и святости. Вот что отличает свободу в Боге от слепой, безотчетной необходимости. По этой-то свободе, управляемой вечными и неизменными законами истины и любви, Бог и создал мир. Назовите ее, если угодно, нравственной необходимостью, но это не будет ваша слепая физическая необходимость, которая заставляет божественную субстанцию, подобно семени, развиваться и принимать различные формы мировые, без всякого со стороны её ведома и желания. Бог, по предвечным предначертаниям Своего Ума и побуждениям Своей вечной и неизменной любви творит мир, но мир не составлял существенной необходимости для существования Его природы. Он только выражает совершенства существа божественного, которое, до проявления себя в мире было полнейшим и совершеннейшим существом, и которое таким бы было и тогда, когда бы мир не был сотворен, или, будучи сотворен, обратился в ничто.

Небольшую силу имеет и другое более значительное возражение, представляемое пантеистами против учения о творении. «Ваш Бог, говорят пантеисты, есть Творец, создавший мир или вне Себя, или внутри Себя. Должно быть одно из двух – или Бог есть чисто внешняя (транзитивная) причина мира, или Он есть внутренняя (имманентная) причина мира. Середины здесь нет. Отрицать то, что Бог образовал вселенную вне Себя, значит утверждать, что Бог образовал ее внутри Себя самого. На какую же сторону вы склоняетесь? Решитесь признать то, что Бог образовал мир вне Себя? Тогда вы неизбежно допустите целый ряд неразрешимых противоречий. Само представление о Бесконечном, обнимающем собой всю полноту бытия, и о существовании чего-то вне Его заключает в себе противоречие. Решитесь ли допустить то, что Бог образовал мир внутри Себя самого, что вы должны сделать во избежание противоречий? Тогда вы должны будете согласиться, что мир есть существенное, внутреннее и необходимое проявление и раскрытие жизни Божией – есть самый же Бог, проявляющийся в конечном – и вы будете с нами.

Возражение, как ни представляющееся с первого раза сильным и неопровержимым, но в существе дела есть не более как софизм, обличающий в противниках намеренное или не намеренное непонимание таких вещей, которые четко понимаются каждым простым и непредубежденным мыслящим человеком. Пантеисты начинают с того, что хотят уяснить и определить образ деятельности причины Бесконечной. Но что же делают они? Где думают они отыскать мерило для определения деятельности верховной причины? В причинах конечных. К ним обращаются пантеисты, с них снимают они мерку и прилагая её к бесконечной причине думают намерить и определить её деятельность. Не странная ли это и неразумная попытка со стороны пантеистов? Сами же считают нелепым и ребяческим делом трактовать о бесконечном существе наравне с конечными, а между тем на деятельность бесконечной причины думают наложить те условия, формы и границы, которым подчиняются в раскрытии своей деятельности причины конечные. От других требуют возвышенного, очищенного от всякой грубости, представления о Боге, a сами дозволяют себе самый грубый антропоморфизм.

В образе деятельности, в которой проявляют себя конечные причины, мы отличаем две формы – это верно. Одни из причин конечных проявляет себя, действуя через какое-либо внешнее посредство. Так, например, сила пара, приведя в действие машину, движет пароходом; скульптор при помощи резца из известного материала выделывает статую; живописец при помощи кисти и красок производит на свет картину и т. п. Это причины, действующие через внешнее посредство, или, так называемые пантеистами, причины транзитивные. Есть другого рода причины, которые из себя самых изводят действие, это, так называемые пантеистами, причины имманентные. Низшей степенью проявления этого рода причин служит развитие семени в растение или дерево, а высшей степенью олицетворения их может служить мысль человеческая, проявляющаяся в разнообразных мысленных построениях. Но следует ли отсюда, что мы обязаны приписать бесконечной причине ту или другую из форм, в которой проявляется деятельность конечных причин? Имеем ли даже право заключать отсюда, что нам известны все возможные формы деятельности, в которых могут проявлять себя конечные причины? Конечно, безрассудно и нелепо приписывать деятельности творческой ту форму, в которой проявляются внешние или транзитивные причины, представляя Бога художником или архитектором, по отношению к миру. Но не так же ли неосновательно и нелепо приписывать деятельности божественной форму проявления причин, так называемых, внутренних или имманентных? И эта форма деятельности имеет свои границы и условия, приличные одному конечному. Семя развивается, растет и созревает при известных условиях внешних, без которых его жизнь немыслима. И даже мысль человеческая созидает свои работы не без внешних сторонних пособий. Ничего подобного не может быть в деятельности божественной. Для бесконечного нет – вне или внутри, равно как для вечного нет прежде и после. Как прежде и после может быть относимо только к временному бытию, так вне и внутри может иметь место только по отношению к существам, ограниченным пространством. Подчинять подобным формам проявлений бытия и деятельности творческую силу, не значит ли на бесконечное налагать границы и условия, в которых заключены одни конечные, ограниченные существа? А это самое и делают пантеисты, свой образ представления о происхождении мира через внутреннее развитие божественной субстанции противопоставляя тому образу представления, какой внушает христианское учение о Боге, как о свободном и всемогущем Творце и который один только и способен спасти разум наш от тех несообразностей и противоречий, которые неизбежны при представлении пантеистическом.

После несостоятельного и ложного решения вопроса о Боге и Его отношении к миру, напрасны все попытки новейшего пантеизма представить сколько-нибудь удовлетворительное решение на другие второстепенные вопросы, стоящие в прямой и непосредственной зависимости от вопроса о Боге, каковы, например, касающиеся назначения человека, религии и нравственности. Где нет верного и отчётливого представления о Боге и Его отношении к миру, там очевидно не может быть истинного и основательного взгляда на мир и его отношение к Богу. Где смешанное и спутанное представление о Боге и мире, там может ли иметь место ясное, отчетливое и верное представление о человеке и его назначении, религии и нравственности? Пантеисты, по-видимому, больше, чем кто-либо, стараются поднять высоко достоинство человека и его назначение; по-видимому, не враждебно относятся к религии и стоят твёрдо за основы и начала нравственности, но из существа дела оказывается совершенно другое. Высокое назначение человека, религия и нравственность с их точки зрения – пустые слова, не имеющие никакой силы и значения, они также призрачны, как призрачно их представление о Боге, совершенно подрывающее значение этих истин.

Что такое человек с пантеистической точки зрения? В отношении к существу бесконечному, он – то же, что мгновенно поднимающаяся на океане волна, и мгновенно в нем исчезающая, чтобы дать место ряду других бесчисленных волн, свидетельствующих о его неизмеримости. Он – то же, что на мгновение возникающий на растении, для проявления в нем хранящейся растительной силы, цветок или листок, сменяемый по истечении известного периода другими подобными же цветами и листьями в свою очередь, тоже безвозвратно увядающими и исчезающими. Если угодно (как думают последователи гегелянского пантеизма) – человек есть само же бесконечное существо, которое, постепенно развиваясь из неопределенной, бескачественной формы бытия в формы, более определённые и совершенные, достигает самого полного, совершенного развития в человеческой природе, являясь здесь сознанием и личностью. Но что же, спрашивается, в том и другом случае остается на долю бытия человека, как человека? Ничего, – одна тень бытия, один пустой, мгновенно появляющийся и исчезающий призрак. Человек навсегда должен отказаться от той мысли, что он имеет некоторую долю своего личного, самостоятельного бытия; что он сам существует и живет, а не существует и живет в нем и под видом его нечто другое; во всех своих состояниях и действиях постоянно являющееся я, относящее их к себе, а не к какому-либо иному, он должен признать ничем иным, как только одним оптическим обманом! Что и говорить после этого о высоком достоинстве человека и его назначении. Не может быть и речи о достоинстве и назначении того, что само в себе не существует, а только кажется существующим. Понятно также, насколько здесь может быть уместен и решен вопрос о будущем назначении человека, усиливаемом бессмертием души, подрываемым пантеистическим обезличением человека и низведением его существования до нуля и в настоящей жизни. В учении пантеистов о бессмертии души, полагаемом ими то в слитии души с бесконечным началом всего существующего с исчезновением памяти и воображения, то в существовании в памяти потомства, каждый легко увидит только одно профанирование священной истины бессмертия души, составляющей истинное достояние всего человечества.

Где же после этого место для религии, которую, по-видимому, неприкосновенной оставляют в своих системах пантеисты? Религия необходимо предполагает свободно-нравственные отношения между человеком и Богом. Но свободно-нравственные отношения между какими бы то ни было лицами возможны только тогда, когда одно лицо, сознавая себя отдельной личностью, отличает себя от другого, признавая в нем самом также отдельную личностью, имеющую право на то или другое к ней отношение. При недостатке в себе сознания отдельности и личности своего бытия и разграничения его с бытием и личностью другого существа, очевидно, никакие отношения невозможны. Между тем, пантеизм смешивает и отождествляет конечное с бесконечным, человека с Богом, обезличивая то конечное, то бесконечное. Понятно, что в этом случае никаких не может быть отношений между человеком и Богом, следовательно, не может быть религии.

Разрушая религию, пантеизм наконец подрывает основы всякой нравственности и общественного порядка и благоденствия. Нравственность утверждается, с одной стороны, на святости и силе закона, который требует от человека себе повиновения, а с другой стороны на свободе воли человеческой, которая обязана стремиться к осуществлению закона. Пантеизм и то и другое отрицает. Закон потому есть для нас закон, потому священ и обязателен для нас, что он божествен, что носит на себе печать воли божественной. Нравственного чувства мы потому слушаемся, что в его голосе слышим голос божественный, и все законы существующие, какого бы рода они ни были, настолько возбуждают в нас чувство уважения к себе и обязательства в исполнении их, насколько мы видим в них отблеск воли божественной, выразившейся во внутреннем законе, – естественном и внешнем, откровенном. Таким образом, нравственный закон, как правило имеющее обязательную силу для воли человеческой, немыслим без Верховного Законодателя, Который есть и Судия и Мздовоздаятель. Разорвите эту внутреннейшую связь между законом и божественным Законодателем, и закон потеряет свою нравственно-обязательную силу и значение. А это и делают пантеисты, отождествляя законы нравственные с законами физическими и разделяя их с Верховным Законодателем, место Которого занимает у них какое-то бесконечное неопределенное существо, не дающее никому и ничему законов, и само подчиняющееся неизменным законам природы в своем развитии. Понятно, что такие законы не затронут нравственного чувства и не вызовут внутреннего, нравственного побуждении к их исполнению.

Но пусть будет иначе, допустим, что закон, понимаемый и в смысле пантеистическом, может ли в себе самом представить побуждение к его исполнению, найдет ли человек подобное побуждение в себе самом? Имеет ли он возможность исполнить закон? Имеет ли он основание ожидать какого-либо вознаграждения за его исполнение? На все эти вопросы пантеизм дает один отрицательный ответ. Человек, с пантеистической точки зрения не есть личность, обладающая известной долей самостоятельности и управляемая сама собой, сознанием и свободой, – он есть только мгновенное проявление бытия и жизни другого существа, разум есть не более, как текучий независимо от него ряд идей, а воля – желаний, но в нем нет личного самосознания, и личной свободы, над ним царит общий закон неодолимой необходимости. Задумал ли бы человек поставить задачей для своей воли нравственный идеал, и стремиться к его осуществлению? Это было бы вовсе напрасно – не в его силах, не в его и природе. Захотел ли бы он, сделав что-либо доброе, считать это заслугой. Тоже напрасно, потому что это не его дело, не он действует, а из-под него, и за него действует нечто другое. Стал ли бы человек смущаться, не сделав должного, или сделав противозаконное? Тоже – напрасно. Где нет свободы, там не может быть ни вменяемости, ни ответственности – нет там даже и самого различия между добром и злом. Добро и зло, по взгляду пантеистическому, одинаково хороши, и то, что мы признаем злом, есть не более, как только кажущееся зло, в сущности же оно есть то же, что мы считаем добром. Что же после всего этого остается делать человеку? Одно – броситься безотчетно на произвол слепой судьбы в общий круговорот жизни и предоставить себя его фатальному течению, – пусть он уносит жизнь человеческую куда ему угодно, куда он уносит все попадающееся ему на пути, и безусловно подчиняющееся его неотразимому стремлению. И как в человеке, при его испорченности, сильнее действуют низшие, эгоистические и чувственные побуждения, чем побуждения высшие, духовные, то, конечно, он должен будет сделаться игралищем одних животных инстинктов, грубых стремлений и страстей. Совершенная разнузданность эгоистических стремлений, попирающих все высокое, законное и священное, грубый материализм, – вот бездна зла, в которую влечет своих адептов пантеизм, пуская свои корни в их жизнь, доказательством чего может служить материализм последнего времени, выродившийся из позднейшего гегельянского пантеизма.

Нужно ли говорить уже о том, что пантеизм, разрушая всякую нравственность, вместе с тем разрушает и основы общественного порядка и благосостояния. При потере правильного представления о личности божества и личности человеческой, при потере сознания истинного достоинства природы человеческой и её назначения, нет места надлежащему уважению долга и прав других, а дается полный простор личному произволу и совершенному бесправию. Здесь тот мутный источник, из которого истекают зловредные социалистические и коммунистические идеи, столь опасные для порядка и благосостояния общественного.

Всякое дерево познается по плодам его. Для кого не вполне очевидна несостоятельность пантеизма, рассматриваемого в его основаниях, тот окончательно может убедиться в этом из тех опасных следствий, к которым ведет он, из тех горьких и гибельных плодов, которые приносит он, пуская свои корни в жизнь частную и общественную. Тем очевиднее и осязательнее для каждого должна быть истина христианского учения, которое, предлагая возможно удовлетворительное для разума решение существеннейших для человека вопросов, в то же время является самым благотворным и спасительным в своем влиянии на жизнь частных людей и целых народов. Оно одно прочно созидает и поддерживает порядок общественный и благосостояние народное, оно же одно способно врачевать и исцелять те нравственные язвы в жизни частной и общественной, которые производит в ней яд пантеизма или материализма.